users/79/1100779/editor_files/file/ШЕСТОДНЕВ В КОНТЕКСТЕ
реклама
ШЕСТОДНЕВ В КОНТЕКСТЕ СВЯЩЕННОГО ПРЕДАНИЯ О докладе протоиерея Леонида Грилихеса «Шестоднев в контексте Священного Писания» на Международной богословской конференции «Современная библеистика и Предание Церкви», Москва, 27 ноября 2013 года Между нечистыми духами есть и такие, которые в начале нашей духовной жизни толкуют нам Божественные Писания. Они обыкновенно делают это в сердцах тщеславных, и ещѐ более, в обученных внешним наукам, чтобы, обольщая их мало-по-малу, ввергнуть, наконец, в ереси и хулы. Мы можем узнавать сие бесовское богословие, или, лучше сказать, богоборство, по смущению, по нестройной и нечистой радости, которая бывает в душе во время сих толкований. Преп. Иоанн Лествичник [11, сл. 26, п. 151]. Круглый стол «Шестоднев и его контекст» В докладе протоиерея Леонида Грилихеса «Шестоднев в контексте Священного Писания» выделены три подхода к интерпретации первой главы книги Бытия: «вульгарный буквализм», «смысловая интерполяция» и «имманентная интерпретация». 1-й подход: «Вульгарный буквализм» «“Вульгарный” буквализм, не способный понимать текст иначе, как сумму составляющих его слов, смысл которых сводится исключительно к их словарным значениям. Применительно к Шестодневу такой подход порождает примитивный креационизм. По сути, он является отказом от какой-либо попытки осмысления (что, впрочем, может быть вызвано вполне благочестивым опасением погрешить против истины), и порождает такие же наивные, но очень распространѐнные недоумения» [1, с. 1]. Бросается в глаза уничижительное и резко отрицательное отношение автора к этому подходу. Если буквализм, то «вульгарный». Если креационизм, то «примитивный». И вообще ничего серьѐзного, но сплошные «наивные недоумения». Остаѐтся неясным, кого о. Леонид считает выразителями этого подхода: только лишь некоторых действительно примитивных и наивных 1 протестантов, или всех вообще богословов, придерживающихся буквального (креационистского) прочтения Шестоднева? Конечно, буквализм нередко бывает и наивным, и вульгарным. Но встречается ведь и буквальное толкование библейского текста, лишѐнное этих недостатков. Скажем более: некоторые эпизоды Священного Писания просто нельзя трактовать не буквально, если мы хотим оставаться в рамках православной традиции. К таковым относятся все вероучительные догматические утверждения – в частности, имеющие догматическое значение евангельские свидетельства о смерти, воскресении и вознесении на небо Господа Иисуса Христа. Попытка трактовать эти эпизоды не буквально, а лишь символически, означает исповедовать ересь. Приведем в качестве подтверждения слова крайнего аллегориста Дидима Слепца, который безоговорочно отказывается от аллегорий, когда опасности подвергается историческая действительность: «Тот, кто говорит, что Бог Слово распялся, будучи бестелесным, делает Крест аллегорией. А если Крест делается аллегорией, то также становится аллегорией и Воскресение. И если уж Воскресение становится аллегорией, тогда всѐ происшедшее есть как бы сон» [цит. по: 2, с. 35]. Учение о Боге как Творце, без сомнения, также является догматическим вероучительным положением Православия. Оно включено в Символ веры (1-й член) и неизменно занимает одно из первых мест (как по своему значению, так и в последовательности изложения догматов) во всех православных трактатах по догматическому богословию – начиная с «Точного изложения православной веры» преподобного Иоанна Дамаскина [12]. К примеру, в «Православно-догматическом богословии» архиепископа Макария (Булгакова) раздел «О Боге, как Творце» занимает объем более 150 страниц [13, сс. 350–512]. О буквальном восприятии Шестоднева говорится в Катехизисе святителя Филарета Московского: «В начале Бог из ничего сотворил небо и землю. Земля была необразованна и пуста. Потом Бог постепенно произвѐл: В первый день мiра, свет. Во второй день, твердь, или видимое небо. В третий, вместилища вод на земле, сушу и растения. В четвертый, солнце, луну и звезды. В пятый, рыб и птиц. В шестый, животных четвероногих живущих на суше, и, наконец, человека. Человеком творение кончилось, и в седьмый день Бог почил от всех дел Своих. От сего седьмый день назван субботою, что с еврейского языка означает покой» [14, с. 30]. Важно отметить, что буквально, а вовсе не аллегорически, понимал дни творения сам бытописатель, пророк Моисей. Архиепископ Макарий (Булгаков) по этому поводу указывал: «Под именем шести дней творения 2 Моисей разумеет дни обыкновенные. Ибо каждый из них определяет вечером и утром: и бысть вечер, и бысть утро, день един…; и бысть вечер, и бысть утро, день вторый…, и т.д. А, кроме того… соответственно этим шести дням, в которые Бог сотворил все дела свои, и по окончании которых почил и освятил день седмый, Моисей заповедал Израильтянам, чтобы и они шесть дней недели делали, а день седмый субботу святили Господу Богу своему» [13, с. 420]. Отвергая буквальное прочтение Шестоднева, о. Леонид Грилихес вступает в непримиримое противоречие с традицией Святых Отцов, среди которых именно это (то есть «креационистское») прочтение первой библейской главы было наиболее распространѐнным. К примеру, преподобный Ефрем Сирин писал: «Должно знать, что как небо и земля, а не что-либо иное разумеется под именем неба и земли, так и сказанное о всем прочем, что сотворено и приведено в устройство по сотворении неба и земли, заключает в себе не пустые наименования, но силе сих наименований соответствует самая сущность сотворѐнных естеств» [3, с. 211]. Святитель Василий Великий: «Известны мне правила иносказаний, хотя не сам я изобрѐл их, но нашѐл в сочинениях других. По сим правилам иные, принимая написанное не в общеупотребительном смысле, воду называют не водою, но каким-нибудь другим веществом, и растению и рыбе дают значение по своему усмотрению, даже бытие гадов и зверей объясняют сообразно со своими понятиями, подобно как и снотолкователи виденному в сонных мечтаниях дают толкования, согласные с собственным их намерением. А я, слыша о траве, траву и разумею; также растение, рыбу, зверя и скот, и все, чем оно названо, за то и принимаю. Не стыжуся бо благовествованием (Рим. 1,16)» [4, с. 157–158]. Являются ли, по мнению отца Леонида Грилихеса, «вульгарными», «примитивными» и «наивными» буквалистами эти учителя Церкви, равно как многие десятки других Святых (список цитат я готов представить), высказывавших созвучную позицию? Сможет ли он применить эти эпитеты к таким выдающимся богословам-креационистам XX века, как преподобный Иустин (Попович) и иеромонах Серафим (Роуз)? Иногда говорят, будто буквальное прочтение Шестоднева характерно для Святых Отцов, принадлежащих лишь антиохийской школе, а александрийское богословие, якобы, рассматривало первую главу Книги Бытия аллегорически. Но это мнение представляет собой распространѐнное заблуждение и не соответствует истине. Приведем суждение трѐх наиболее известных представителей александрийской богословской школы. Климент Александрийский: «Творение совершилось в шесть дней. Человек создан на шестой день. Последовательность дней творения имеет глубокий смысл, показывая значение каждой отдельной вещи» [15, сc. 75, 76, 77]. 3 Святитель Афанасий Великий: «Вся видимая тварь создана в шесть дней; и в первый создан свет, который и нарече Бог день; во второй создана твердь; в третий Бог, собирая воедино воды, явил сушу и произвѐл на ней различные плоды; в четвѐртый сотворил Солнце и Луну и весь звѐздный сонм; в пятый создал животных в море и птиц в воздухе, в шестой сотворил четвероногих, живущих на земле, и, наконец, человека» [16, т. 2, с. 287]. Святитель Кирилл Александрийский при толковании слов Спасителя: Разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю (Ин. 2,19) пишет: «Неужели же, скажи мне, Ему потребовалось бы продолжительное время для построения одного дома? Или разве вообще мог бы оказаться бессильным в чем бы то ни было Тот, Кто в седмеричное только число дней неизреченной силой устроил весь этот мiр и одним только хотением Своим может все?» [17, c. 586] Изучив мнение об отношении к дням Творения многих Святых Отцов, мы ни у одного из них не встретили аллегорического понимания, отрицающего буквальное толкование библейского текста. Таким образом, именно креационистская точка зрения, как бы ни казалась она иногда комуто «примитивной», единственная выражает мнение Святоотеческого Предания. И мнение это обусловлено не «вульгарностью» и «примитивизмом», а тем, что именно такова истина Божественного Откровения, содержимая Православной Церковью. 2-й подход: «смысловая интерполяция» «Второй подход можно назвать “смысловой интерполяцией”, он заключается в том, что интерпретатор “навязывает” тексту такие значения, которые этот текст изначально не предполагал. Основная тенденция этого подхода к толкованию Шестоднева (тоже часто вполне благочестивая) – показать, что библейское повествование о творении не противоречит современным представлениям о мире, будь то аристотелевская физика или современная космология. Очевидно, что такого рода экзегеза раскрывает перед нами в первую очередь мировоззрение самого интерпретатора или его эпохи, и ничего не даѐт для понимания собственно библейского текста, который привлекается в качестве иллюстрации и священной санкции заведомо сложившихся представлений» [1, с. 1]. «Смысловая интерполяция» также бывает удачной или неудачной. Она может соответствовать традиционному церковному прочтению Слова Божьего, а может противоречить ему, приводя даже к серьѐзным вероучительным искажениям. Большинство современных интерпретаторов уклоняются от буквального восприятия текста Шестоднева, предлагая трактовки по преимуществу естественнонаучные: космологические, физические, биологические (когда речь идѐт о происхождении человека или иных видов). По верному 4 наблюдению о. Леонида, подобная экзегеза раскрывает главным образом «мировоззрение самого интерпретатора». К содержанию Священного Писания такие трактовки не имеют никакого отношения, а к научному знанию – тем более. Практически все такие «смысловые интерполяции» предлагаются авторами, стоящими на позиции эволюционизма. По сути говоря, речь идет о богословской спекуляции, когда авторитетом Слова Божьего незадачливые исследователи пытаются придать вес своим научным гипотезам. Как мы видели, «вульгарные креационисты», представители 1-го подхода, предлагают научные гипотезы, пытаясь ими подтвердить Божественное Откровение (о Сотворении мира и человека, о Потопе и т.п.). Противоположным делом занимаются представители 2-го подхода, именующие себя «христианскими эволюционистами» или «телеологическими эволюционистами» – путѐм «смысловых интерполяций» они пытаются найти в Священном Писании мысли, хоть чем-то подтверждающие их научные убеждения. При этом они отдаляются в трактовке Библии от буквального смысла текста и произвольным образом искажают его. Про представителей такого подхода замечательно писал в XIX веке профессор В.В. Болотов, сравнивая древних еретиков-гностиков с современными ему «посредствующими богословами»: «Этого можно было достигнуть двумя путями: или в самом положительном вероучении, в книгах Священного Писания, найти тот философско-научный смысл, какой для гностиков или посредствующих богословов стал дорог, или же в крайнем случае поискать такого принципа, который освобождал бы человека от авторитета буквы Св. Писания. Известно, как в данном случае поступают современные посредствующие богословы. Если шестидневное творение представляется не научным с геологической точки зрения, то можно слово йом попытаться понимать не в буквальном смысле, и тогда мы будем иметь дело с целыми геологическими периодами, которые можно растянуть в целые миллионы лет. Можно в известных местах подметить благоприятные фразы, отвечающие, по-видимому, дарвинской теории происхождения видов (Быт. 1,20 и 24), а, в конце концов, всегда остаѐтся возможность признать, что Священное Писание в данном случае говорит только языком человеческим, что Моисей писал не для астрономов и геологов, а для современных ему евреев. Тогда первая глава Бытия не будет иметь того значения, чтобы из неѐ становилась неизбежною борьба с современным естествоведением. Метод богословов посредствующего направления, насколько возможно, строго научный. Во всех своих приѐмах, в филологии, критике и экзегезе, они хотят стоять на уровне современной науки» [18, с. 177]. Однако, признавая справедливым всѐ, сказанное В.В. Болотовым, следует отметить, что «смысловые интерполяции» являются неотъемлемой 5 частью православной традиции толкования Слова Божьего, и поэтому их никак нельзя исключать из способов интерпретации Библии. В древности такое «небуквальное» прочтение Священного Писания дало много замечательных, так называемых аллегорических, толкований Ветхого и Нового Заветов. Ведь любую символическую трактовку, очевидно, можно считать «смысловой интерполяцией». У Святых Отцов аллегорические интерпретации тексту не «навязываются» (как выразился о. Леонид Грилихес), а органично содействуют духовному раскрытию его содержания. Другими словами, традиционные аллегорические трактовки Библии не отрицают, но углубляют смысл богооткровенного Писания. Они, как правило, отклоняются от буквального понимания текста в сторону его более «тонкого» духовного или нравственного содержания. Святитель Иоанн Златоуст писал: «Изъясняем так не потому, что понимаем слова как аллегорию, а потому что усмотрели это в самой истории. Иное дело насильно превращать историю в аллегорию, иное – сохранить и историю, и придумать высший смысл» [8, с. 767]. Блаженный Августин писал: «Итак, слова: В начале сотвори Бог небо и землю (Быт. 1,1) могут быть предметом исследования следующих сторон: надобно ли понимать их только в смысле историческом, или же они означают что-либо и иносказательно, как они согласны с Евангелием и по какой причине книга Бытия так начинается» [9, с. 99]. Главным отличием современных эволюционистских интерпретаций Библии от традиционных аллегорических святоотеческих трактовок является то, что первые (естественнонаучные) заведомо искажают и отрицают буквальный смысл текста, в то время как вторые дополняют его новым богатым содержанием, сохраняя нетронутым буквальное прочтение. Таким образом, одни аллегорические толкования, наряду с историческими (буквальными), составляют часть церковного Священного Предания. Другие же аллегорические трактовки не имеют к Православию никакого отношения, и даже могут вступать с традицией Церкви в противоречие. Таковыми, в частности, являются «смысловые интерпретации» Шестоднева, применение которых в духовном смысле является небезопасным. Тем, кто не боится использовать 2-й подход к интерпретации Слова Божьего, следует напомнить слова святителя Иоанна Златоуста: «Не верить содержащемуся в Божественном Писании, но вводить другое из своего ума, это, думаю, подвергает великой опасности отваживающихся на такое дело» [7, с. 106]. Печальный пример, подтверждающий справедливость слов вселенского учителя и святителя, привѐл в своѐм Вступительном слове на открытии Конференции Святейший патриарх Кирилл. Он рассказал об одном монахе, который, как оказалось, был убеждѐнным эволюционистом, и по причине 6 непримиримого противоречия своего мировоззрения православному догматическому учению о Сотворении принял решение об оставлении своего церковного служения. Этот пример отступления от Бога и нарушения монашеских обетов должен стать назидательным предупреждением тем, кто пытается совместить несовместимое – представление об эволюционирующей вселенной и православное учение о шестидневном Творении. 3-й подход: «имманентная интерпретация» «Наконец третий подход можно обозначить как “имманентная интерпретация”, которая является попыткой расслышать то, что нам сообщает текст Шестоднева с учѐтом специфических законов построения этого текста, особенностей композиции, контекста, идиоматики, этимологии и т.д. Такая интерпретация, являющаяся результатом исследования, претендует на реконструкцию авторской интенции, т.е. наиболее аутентичного понимания, и представляется единственно ответственной и корректной по отношению к рассматриваемому тексту» [1, с. 1]. Автор не скрывает, что этот подход является (в его понимании) самым правильным, как претендующий на «реконструкцию авторской интенции». Однако, по сути здесь нахождение истины ставится в зависимость от результата деятельности учѐного-«книжника». По нашему убеждению, это очень опасный и совсем не надѐжный путь обретения истины. «Интерпретация, являющаяся результатом исследования» заведомо окажется различной у разных книжников-интерпретаторов. Исключением можно считать лишь чудо Божие, явленное при создании Септуагинты, когда, согласно Преданию, все 70 книжников представили одинаковый текст перевода Библии с еврейского языка на греческий. В духовном отношении вызывает опасение самонадеянность автора. Он убеждѐн в своей способности достичь «наиболее аутентичного понимания» библейского текста. Но на чем основана эта его уверенность, кроме упования на знание древнееврейской грамматики? Здесь возникает другой вопрос: о какой «аутентичности» говорит отец Леонид? Если об аутентичности библейского текста по отношению к пророку Моисею как к его автору – это чрезвычайно трудно сделать человеку, живущему в XXI веке. Если же под автором Библии разуметь Господа Бога, давшего Своѐ Откровение бытописателю, то «реконструкция авторской интенции» становится принципиально недостижимой для простого смертного: чтобы достичь еѐ, необходимо стать, не много ни мало, Божьим пророком. Главное, что смущает нас в возможности принятия этого подхода к изучению библейского текста, является то, что он совершенно не характерен для традиционного православного богословия. Он, скорее, типичен для талмудическо-каббалистической трактовки Библии, которая, как известно, 7 сводится к тому, чтобы средствами сравнительного анализа букв, слов и отрывков священного текста находить в нем скрытые «закономерности» и потаѐнные смыслы. Отметим, что «специфические законы построения текста», в отличие от его смысла, не являются объективным и безусловным качеством, сохраняющим «инвариантность» при переводе с одного языка на другой (скажем, с еврейского на греческий или церковнославянский языки). Тогда получается, что названные о. Леонидом особенности «композиции, контекста, идиоматики» и т.п. могут быть по-настоящему изучены лишь в древнееврейском оригинале Торы (между прочим, неизбежным логическим следствием из этого является отрицание любых переводов Библии…). После принятия такой методологической основы «изучения» текста остаѐтся один шаг до использования традиционных каббалистических способов его интерпретации, связанных с гематрией, нумерологией и других подобных специфических методов «исследования». Это – очень увлекательное и (наверное) полное неожиданных открытий занятие, но оно не имеет никакого основания в святоотеческом Предании. Говоря более определѐнно, это – сознательный путь отхода от традиционного православного толкования Слова Божьего и подмена его иным, чуждым церковному, пониманием. Более того, фактически это – объявление самого святоотеческого Предания «примитивным» и «наивным», замена православной экзегетики чем-то новым и оригинальным. Не отрицая важности изучения библейского текста, отметим, что критерием истины при его интерпретации не может выступать «ощущение» самого исследователя (или его учеников). Таким критерием непременно должно быть соответствие традиции Церкви. Стремление к оригинальности в трактовке Слова Божьего является признаком духовного нездоровья, прелести (в святоотеческом понимании этого слова). Этим путѐм шли все еретики, как в древние, так и в недавние времена, совершая своѐ движение от Богооткровенной Истины до еѐ искажения мудрованием своего падшего ума. Примеры нетрадиционного толкования Шестоднева Примеры такого оригинального прочтения Библии дал сам протоиерей Леонид Грилихес в рассматриваемом докладе «Шестоднев в контексте Священного Писания». Приведем некоторые из них. Пример № 1. Автор пишет: «После того как мы подметили, что Шестоднев начинается с перечисления трѐх негативных качеств первоматерии (безвидность, пустота, тьма), нам будет понятна внутренняя логика дальнейшего повествования о творении» [1, c. 4]. В чем же заключается эта «внутренняя логика»? Читаем: «Если тьма устраняется в первый день и за один день, а безвидность начиная со второго 8 дня в течении двух (2-го и 3-го), то пустота устраняется с третьего дня и в течении трѐх (3-го, 4-го и 5-го): в третий день на земле, в четвѐртый на небе и в пятый день в море» [1, c. 4, пунктуация и орфография авторские]. Скажем честно, нам не понятна многозначительность и пафос при объявлении этой вскрытой «внутренней логики». В чем значение того, что одно негативное качество устраняется за день, другое – за два, а третье – за три дня? Да и точно ли это так (в неучтѐнный автором шестой день земля ведь тоже «наполнялась» обитателями суши…)? Похоже, здесь раскрывается не истинная мудрость, а какая-то сомнительная псевдомудрость. По крайней мере, никаких выводов из сделанного автором наблюдения он сам не предлагает… Пример № 2. Протоиерей Леонид Грилихес признается: «Мне не приходилось встречать, чтобы кто-либо обращал внимание на определѐнную параллель между первым и последним днѐм творения, но с учѐтом особенностей композиции библейского повествования, где конец может возвращать нас к началу (т.н. хиазм), такая соотнесѐнность представляется достаточно очевидной: в первый день безвидность и пустота (евр. тоху вавоху), а венчает творение образ и подобие Божие (евр. бэцальмэну кидмутэну)» [1, c. 6]. Наблюдение, на первый взгляд, любопытное (лично мне понравилось такое косвенное подтверждение библейского антропоцентризма). Но, для признания его объективным, хотелось бы убедиться в наличии доказательств этой «параллели». Однако первая пара древнееврейских слов никак – ни общностью корней, ни звучанием – не соответствует второй паре. Добавим к этому, что «безвидность» и «образ» вполне могут восприниматься как смысловые антонимы, но трудно признать это за понятиями «пустота» и «подобие» («пустоте» соответствовала бы «наполненность», а «подобию» – «непохожесть»). Если бы пророк Моисей действительно хотел указать на эту «определѐнную параллель», он сделал бы это более явным и очевидным образом либо грамматически, либо фонетически. В этом смысле другой известный ряд однокоренных еврейских слов «земля – человек – подобие (адама – адам – дмут)» выглядит гораздо более убедительным в контексте Шестоднева. Таким образом, приведѐнное суждение о. Леонида, наверное, может быть принято как частное богословское мнение, но вовсе не как научно обоснованное толкование, или как мысль, выражающая мнение Православной Церкви. Пример № 3. Протоиерей Леонид подмечает: «Выражение “и увидел Бог” повторяется в Шестодневе 7 раз, а выражение “и сказал Бог” – 10 (в обоих случаях числовая метафора совершенства и полноты)» [1, c. 8]. 9 Спорить здесь, конечно, не с чем. Но трудно избавиться от недоуменного вопроса: ну и что?.. Что вытекает из этого статистического наблюдения? Мы лучше узнаем законы творения или сущность Творца? Становимся мудрее от такого знания? Стоит ли запоминать эти цифры и интерпретировать их? Почему, наконец, если это, в самом деле, для чего-то важно, никто из учителей Церкви не указывал нам на подобную «мудрость»? Такой стиль многозначительного толкования «ни о чѐм» практически совсем не встречается у Святых Отцов – несмотря на то, что любой адекватный перевод библейского текста на другой язык (греческий, латынь и прочие) сохраняет количественное соотношение указанных выражений и позволяет без большого труда производить подобные «подсчѐты». Этот стиль толкования является характерным не для христианской, а для талмудической традиции. Пример № 4. Автор, размышляя о дне Божьего покоя, пишет: «Выражение “день седьмой” обнаруживается во всех трѐх первых предложениях, каждое из которых в еврейском оригинале состоит ровно из семи слов. И-завершил Бог в-день седьмой дела-Свои, которые Он-делал И-почил-Он в-день седьмой от-всех дел-Своих, которые Он-делал И-благословил Бог этот день седьмой и-освятил его Вся эта композиция – семь слов в трѐх предложениях и трижды повторенное “день седьмой” – привлекает к себе особое внимание и является числовой эмфазой повествования о субботе» [1, c. 9]. Признаюсь, что читая по-еврейски эти библейские стихи, я никогда не замечал того, что в них, в самом деле, находится ровно по семь слов (хотя, строго говоря, во второй фразе слова миколь и мэлахто объединены знаком черты, так что их, при желании, можно было бы считать за одно слово; аналогично – слова эт и йом третьей фразы). Признаюсь также, что я вообще никогда раньше не пытался сосчитать количество слов в тех фразах, которые мне встречались в тексте (на любом языке). Признаюсь, наконец, что я совершенно не понимаю, какое значение для раскрытия смысла какой-либо фразы может иметь количество слов в ней (любопытное исключение, с точки зрения математической логики, может представлять фраза, являющаяся «истинным утверждением»: «данная фраза состоит ровно из семи слов» – но это не имеет отношение к толкованию Шестоднева). Очевидно, что при переводе на любой другой язык количество слов в каждой фразе обычно изменяется (то есть это величина не является инвариантом!). В немецком языке, например, где имена прилагательные пишутся слитно с существительными, количество слов всегда бывает меньше, чем в английском. Правила слитного либо раздельного написания предлогов, приставок, союзов и артиклей в разных языках неодинаковы. Они 10 представляют собой в значительной степени результат условной договорѐнности, а не универсального закона. Тем, кто со мною не согласен, могу предложить загадку: сколько слов на древнееврейском языке потребуется, чтобы передать состоящее из шести слов выражение: «Отче наш, Иже еси на небесех»? (Правильный ответ – два: авину шэбашамайим!!) Но кому придѐт в голову обращать на это внимание во время молитвы или при толковании Священного Писания?! Наконец, о. Леонид уверяет читателя в том, что выделенная им библейская цитата представляет собой «семь слов в трѐх предложениях». Однако в трѐх приведѐнных им строчках не содержится трѐх предложений… Автор сознательно не расставил в конце каждой строки знаков препинания. Если же это сделать, вся хитроумная конструкция рухнет, как карточный домик. Дело в том, что две первые строки составляют единый библейский стих (Быт. 2,2) в виде сложносочинѐнного предложения. Ритмический параллелизм этой фразы можно почувствовать как на еврейском, так и на русском языке. Поэтому первая строка должна завершаться запятой, а вторая – точкой. Третья же строка в смысловом и поэтическом отношении отличается от двух предыдущих, так как является половиной следующего библейского стиха (Быт. 2,3). В силу этого, она должна оканчиваться запятой, поскольку продолжающаяся фраза представляет собой сложноподчинѐнное предложение, связанное предлогом «ибо» (по-еврейски ки): …ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал (Быт. 2,3). Последняя фраза в еврейском тексте, между прочим, состоит из девяти слов. Непростительное упущение Итак, протоиерей Леонид Грилихес предложил, а протоиерей Владимир Шмалий положил в качестве методологической основы работы конференции следующую классификацию способов толкования Священного Писания: 1. Буквальный («вульгарный буквализм»). 2. Аллегорический («смысловая интерполяция»). 3. Метод учѐных-«книжников» («имманентная интерпретация»). К сожалению, никто не поставил вопрос: является ли эта классификация исчерпывающей и соответствует ли она традиции Православной Церкви? Греческий богослов Иоаннис Панагопулос, отмечая выделяемый Святыми Отцами буквальный и аллегорический смыслы, указывает: «Одновременно существуют и тропологический (образный) смысл, нравственный, анагогический (возвышающий) и другие смыслы, которые вкупе образуют так называемое “духовное созерцание” (πνευματική θεωρία) Священного Писания» [2, с. 32]. 11 Таким образом, предложенная классификация является заведомо неполной. Никто на конференции не спросил: какой из этих трѐх способов толкования Библии применяли Святые Отцы? И применяли ли? Если бы обсуждение на Круглом столе пошло по этому пути, стало бы очевидным, что православная традиция толкования Слова Божьего не сводится ни к одному из трѐх названных способов. Правильным ответом на все подобные вопросы, не прозвучавшим на Круглом столе, является такой: различные стихи Священного Писания церковные учителя толковали не одинаково. В одних случаях они применяли подход буквальный, в других – аллегорический, в третьих – иной. И делали они это не по произволу или по случайному выбору, а по соответствию духу и смыслу читаемых текстов. Поэтому в классификацию способов интерпретации Библии, предложенной о. Леонидом Грилихесом, необходимо добавить ещѐ один, но самый главный и отсутствующий в ней способ: 4. Святоотеческий (то есть отражающий сложившуюся традицию Святых Отцов Православной Церкви). Пользоваться этим способом следует так. При желании постичь смысл какого-либо библейского стиха надо постараться, прежде всего, узнать, как понимали его Святые Отцы? Какие трактовки они оставили нам? Каково, другими словами, традиционное православное понимание интересующего нас текста? Приведем 19 правило VI Вселенского Собора: «Аще будет изследуемо слово Писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях, и сими более да удовлетворяются, нежели составлением собственных слов, дабы, при недостатке умения в сем, не уклонитися от подобающего» [6]. Иеромонах Серафим (Роуз) справедливо отмечал: «Мы не вольны истолковывать Священное Писание, как нам вздумается, а должны следовать Святым Отцам. Боюсь, что не все, которые говорят о Книге Бытия и об эволюции, обращают внимание на этот принцип» [10, с. 467]. Отметим, что к некоторым отрывкам Священного Писания Святые Отцы применяли не одно, а различные толкования – сообразуясь с тем, насколько это помогает глубже раскрыть смысл библейского стиха. Святитель Григорий Нисский в Прологе к толкованию на Песнь Песней писал: «Что касается возвышенного созерцания, будь то образное или же иносказательное, или любое другое толкование, какое кто пожелает назвать, мы никогда не гнались за названием, лишь бы оно помогало постичь смысл» [цит. по: 2, с. 37]. Можно только удивляться тому, что святоотеческий подход был «упущен» на заседании Круглого стола, которым руководил протоиерей Владимир Шмалий. В результате этого досадного недоразумения вся работа конференции была направлена по заведомо неправильному руслу. Если бы 12 был предложен четвѐртый (святоотеческий) способ толкования Священного Писания, очевидно, что именно он, как единственно православный, был бы выбран и Патриархом, и большинством участников Круглого стола. Но, поскольку к рассмотрению была представлена некорректная классификация, правильный вывод сделать было в принципе невозможно. Вероятно, по этой причине, «комментируя итоги круглого стола “Шестоднев и его контекст”, Святейший Патриарх Кирилл отметил, что для православной традиции неприемлемы как крайние формы креационизма, так и попытки увидеть в библейском рассказе подтверждения теории эволюции» [5]. Следуя принятой на конференции неудачной классификации, предложенной о. Леонидом Грилихесом, Патриарх ничего не сказал о традиционном святоотеческом подходе к толкованию Библии. Он говорил лишь о том, что для православной традиции неприемлемы как протестантский креационизм, так и все формы эволюционистской трактовки Священного Писания: «Глубоко убеждѐн, что неправы учѐные и неправы богословы, которые стоят на позициях буквального прочтения священного текста» [5]. Святоотеческое восприятие Шестоднева Важно отметить, что в отношении первой главы Книги Бытия все Святые Отцы выражали единственное мнение, consensus patrum, согласно которому Шестоднев воспринимался буквально. Разумеется, это мнение представляет собой вовсе не «вульгарный буквализм» и не «примитивный креационизм», о котором писал о. Леонид Грилихес. Церковь оставила нам высокий духовный образец богословия о догматической теме Сотворения мира и человека. Но дни творения воспринимались Святыми Отцами как дни, вода – как вода, светила – как светила, гады – как гады, человек – как созданный из праха земного, Ева – как произведѐнная из ребра Адама. В святоотеческой традиции единственным отклонением от буквального понимания Шестоднева следует назвать приличное для бесплотного Бога восприятие адресованных к Нему словесных антропоморфизмов, таких как «увидел», «насадил», «поставил», «почил» и т.п. Подобные выражения, как пишет святитель Иоанн Златоуст, следует воспринимать как «подходящие Богу» [7, с. 106]. Среди «александрийцев» известны лишь два толкователя, воспринимавшие библейский Шестоднев аллегорически: Филон и Ориген. Но оба они не являются выразителями святоотеческого Православия. Первый из них был некрещѐнный эллинизированный иудей, учение второго было осуждено на V Вселенском Соборе. В святоотеческом Предании Православной Церкви мы не встречаем мнений, отрицающих буквальное восприятие Шестоднева. Все иные 13 толкования могут быть лишь дополнением и обогащением первого буквального исторического смысла повествования пророка Моисея. По мнению святителя Василия Великого, подменять буквальный смысл Шестоднева аллегорическим толкованием «значит ставить себя премудрее словес Духа и под видом толкования вводить собственные свои мысли. Посему так и будем разуметь, как написано» [4, с. 159]. В завершении приведѐм знаменитые слова преподобного Ефрема Сирина, положенные Церковью принципом толкования первой главы Книги Бытия: «Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание» [3, с. 210]. Литература: 1. Грилихес Леонид, прот. Шестоднев в контексте Священного Писания. Доклад на Круглом столе «Шестоднев и его контекст». Международная богословская конференция РПЦ. Москва. 26–28 ноября 2013г. 2. Панагопулос Иоаннис. Толкование Священного Писания у отцов Церкви. М.: Перервинская Православная Духовная Семинария. 2013. 3. Ефрем Сирин, прп. Толкование на книгу Бытия // Творения. Т.6. Сергиев Посад, 1901 // Репринт: М., 1995. 4. Василий Великий, свт. Беседы на шестоднев // Творения. Ч.1. Типография Августа Семена. 1845. Репринт: М. 1991. 5. Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси http://www.patriarchia.ru/db/text/3398825.html 6. Книга Правил. М.: Синодальная типография, 1893. 7. Иоанн Златоуст, свт. Беседы на книгу Бытия. М.: Изд-во МП, 1993. 8. Иоанн Златоуст, свт. О творении мiра. Творения. Т. 6, кн. 2. М. 1995. 9. Августин, блаж. О книге Бытия, буквально. В 12 книгах. // Августин, епископ Иппонийский. Творения. Ч. 7. Киев. 1912. 10. Серафим (Роуз), иером. Православный взгляд на эволюцию // Приношение православного американца. М. 1998. 11. Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1898. 12. Иоанн Дамаскин, прп. Точное изложение православной веры. СПб, 1894. 13. Макарий (Булгаков), архиеп. Православно-догматическое богословие. Т.1. СПб, 1857. 14. Филарет Московский (Дроздов), свт. Христианский катехизис. М.: Подворье Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря. 1995. 15. Климент Александрийский. Строматы. Римская хронология. Книга 1. (Перевод). СПб.: «Издательство Олега Абышко». 2003. 16. Афанасий Великий, свт. Творения. Т.2,4. Сергиев Посад: СвятоТроицкая Сергиева Лавра, 1902-1903 // Репринт: М., 1994. 14 17. Кирилл Александрийский, свт. Творения. Кн. 2. М.: «Паломник». 2001. 18. Болотов В.В. Лекции по истории древней Церкви. Ч.2. М., 1994. 15
