ЕПИСКОП ДАНИИЛ

ЕПИСКОП ДАНИИЛ
Сегодня — день Чураевки. Она находится в тихом укром
ном уголке на реке Помпераг, более часа езды от НьюЙорка.
Мы отправились с моим новым другом, музыкантом Николаем
Качановым на его машине и около полудня были на месте.
Дом Георгия Гребенщикова стоит на горе. Говорят, раньше
он был ближе к реке, внизу. Но когда начали строить нацио
нальную дорогу, дом перенесли наверх. Теперь он рядом с ча
совней Святого Сергия.
Мы остановились прямо у часовни со сверкающим купо
лом. Золотая луковица, казалось, прорастала стрелами своих
молитв в самое небо. Обогнули бывший гараж Гребенщикова,
где размещалась некогда типография известного издательства
«Алатас». Зашли к Соболевым, русским эмигрантам послевоен
ных лет. Хозяйки дома не оказалось, и мы, обменявшись несколь
кими словами с ее мужем, слепым стариком Соболевым, пошли
разыскивать епископа Даниила.
Его дом находился совсем рядом, сразу за поворотом до
роги, идущей мимо часовни. Дверь открыл старик с седой боро
дой, одетый в простую серую холстянку — упрощенный вид
священнического подрясника. Это был сам епископ Даниил. Мы
поздоровались, и он сразу же сказал:
— Жду, давно жду. Извините за беспорядок. Всем гостям я
всегда отвечаю: «Вы хотите видеть епископа Даниила? Так его
нет дома. А я — его келейник».
22
Действительно, кухня, в которой мы оказались, была зава
лена старинными вещами: колоколами, курительницами, русски
ми самоварами, персидскими кувшинами и разнообразным сле
сарным инструментом. Епископ Даниил — настоящий затвор
ник, и, если бы не мучил его недуг — диабет, он наверняка не
появлялся бы на люди. А так приходится часто ходить в лавку за
продуктами и вести размеренную жизнь.
Первое, что бросается в глаза при встрече с ним, — ред
кая самобытность и речи, и мышления, и всей его отшельни
ческой жизни. Он — из старообрядцев. В часовне, на людях,
службу ведет по новому уставу, у себя дома — служит поста
рому. Знает крюковое пение, которое за границей почти не
известно. Поет редкие распевы, особенно прекрасен Богоро
дичный распев.
Разговор сразу же начался о Гребенщикове, и я, не скры
вая своих намерений, выложил, зачем приехал. Завязалась бе
седа, которая импульсивно касалась разных тем: то Гребенщи
кова, то самого епископа Даниила, то музыки, потому что Вла
дыка и Николай Качанов сразу нашли друг друга — два знатока
древней русской музыки.
Епископ Даниил рассказал, что приехал в Чураевку, когда
Гребенщиков уже был болен и, потеряв речь, не мог ничего го
ворить. После смерти писателя и его жены, Владыке, тогда еще
отцу Александру, перешла типография и то немногое, что было
в доме. В свое время он окончил семинарию, освоив там печат
ное дело. Еще при жизни Гребенщикова начал думать об изда
нии книг и через три года после смерти писателя сам выпустил
в свет его автобиографическую повесть «Егоркина жизнь». Поз
же стало тяжело работать одному, да и просто надоело, разоча
ровался в печатном деле.
— Зафиксированное словоблудие — вот что такое печат
ное слово, — говорит.
23
Деревня Чураевка. 1990е годы.
Часовня, дом Гребенщиковых и издательство «Алатас»
Вообще у него было много разочарований. В Чураевку при
ехал с мечтой об уединении.
— Говорили, стоит часовенка в лесу — вот я и приехал.
Думал, буду служить. А оказалось, никому здесь мои молитвы
не нужны. Онито и на службы не ходят...
— А что касается Гребенщикова, — продолжает епископ
Даниил, — так это была только идея. Знаете, у писателей часто
очень много фантазий.
Храм ли, скит ли он имеет в виду... Или алтайский Звени
город?.. Ортодоксальность, присущая епископу Даниилу, нача
ла медленно закипать. И церковь не та, и люди не те.
— Разве им чтонибудь надо? Им ничего не надо.
24
Конечно, у Владыки свое сугубое мнение насчет Чураевки.
Всётаки православное настроение берет верх. Тем более что
приехал он в Чураевку, когда всё клонилось к закату, и Чураевка
стала «кладом захороненным». Да ведь и он тоже — клад захо
роненный. Сам того не знает, что, сохранив древности в душе,
являет собой редкий тип самобытного русского человека. Это
ничего, что взгляд на часовню отстраненный, Сергий сам служ
бу служит.
— Бывают книги для прочтения, — говорит епископ Дани
ил, — а бывают для почтения. Так же и церкви — есть приход
ские, монастырские и мемориальные.
Может, оно и так, но со стороны смотреть, из России, есть
кусок русской истории, есть русская деревня Чураевка, затеряв
шаяся в американских лесах. И пока жива Чураевка, пока стоит
часовня Святого Сергия, жива и мысль о чудесном ските, где
когданибудь затеплится лампада и будет разгораться всё силь
нее и сильнее во имя дня светлого.
Мы долго сидим, замерзли от холода, который пробирает
ся по ногам. Владыка внезапно опомнился, подскочил даже.
— Будем обедать. Приготовлю совсем особое кушанье —
фалафель почураевски. Сейчас я буду поваром, а потом поно
марем, а потом иеросхимонахом.
Фалафель — арабское блюдо, из бобовой муки делаются
небольшие лепешки. Он усовершенствовал это блюдо, добавив
в него рыбу и яйца. Изобретательность епископа Даниила про
является буквально во всем. Поехал на поклонение в Иеру
салим, заинтересовался арабским и персидским языками. Хо
рошо знает персидскую литературу. Цитировал нам «Шахнаме».
Всему учится, всё умеет, всё своими руками делает, мастерит
сам. Создал несколько архитектурных проектов церквей. Две уже
построены: одна — в Англии, другая — в Америке. Радуется, как
ребенок.
25
— Моя беда, — говорит, — в том, что я умею больше, чем
могу.
Мы с Николаем Качановым бросились ему помогать. Хо
тели наколоть дров, чтобы растопить печку, всётаки холодно
в доме. Владыка запротестовал.
— Послушание выше поста и молитвы. — Отобрал у нас
топоры и усадил за стол.
— Что будете пить, — спрашивает, — чай или кофе?
И здесь же, не дожидаясь ответа, начинает рассказывать
очередную историю из своей жизни, которых у него великое
множество.
— В одном старообрядческом доме меня спрашивают: что
будете пить — чай или кофе? Чай проклят на трех соборах, а
кофе на семи. Понятно, что чай.
После обеда спешим в часовню Святого Сергия. На улице
мороз, и мы стараемся побыстрее идти. Владыка долго возится
с замком, наконец открывает двери, и мы оказываемся в ма
ленькой часовенке, в которой могут поместиться 1012 человек.
Теперь от внутреннего убранства мало что сохранилось со вре
мени Гребенщикова. Иконы простенькие. Были когдато старин
ные, но дважды забирались воры — украли иконы. Умер Гребен
щиков, нет и хранителя. И всётаки часовня замечательная, дух
в ней живет. Рерих ее создавал, Гребенщиков строил, епископ
Даниил служит.
Выходим из часовни и спешим в дом — Владыка службу
будет вести. Поднимаемся на второй этаж, там домашняя цер
ковь. Зажигаются все лампады.
— Вот теперь я пономарь, — весело напоминает епископ
Даниил.
Мы осматриваемся и видим множество книг на многих язы
ках. Велик батюшка. Николай Качанов рассказывал позже, как
однажды они встречались с какойто немкой — она дивилась
26
Епископ Даниил и автор.
У часовни Преподобного Сергия. 1991 год
баварскому диалекту, которым владеет епископ Даниил. В углах
комнаты подрамники и куски досок с начатыми иконами.
— Владыко, Вы иконы пишете? — спрашиваю.
А он сразу же парирует:
— Прежде чем я был священником, я был иконописцем.
Такой батюшка, сам у своих икон служит.
— Всё в жизни возможно, но где же времени на всё взять.
И снова сыплет шуткой.
— Может ли верблюд пройти через игольное ушко? Может.
Сначала нужно его постричь, затем скатать шерсть и сплести
нитки. Кожу также можно высушить, порезать на тонкиетонкие
ремешки. Мясо сварить и разделить на отдельные волокна. А кос
точки тонко распилить.
И снова спрашивает сам себя:
— Может ли верблюд пройти через игольное ушко? Может,
но очень много времени потребуется. Долго.
Служим службу. Епископ Даниил облачился в монашеское
одеяние. Поет старинные распевы. Раскачивает кадило. Молит
ся. Вот она, Радонега!
— Владыко, — говорю, — поехали на Алтай, в Россию.
Построим там настоящую Чураевку, будем службы вести.
От неожиданности он остановился, застыл даже. Ничего
не сказал. Чувствую, хотел бы поехать.
Подумал немного и говорит:
— Сколько мне жить осталось, не сто же лет. Ну, лет де
сятьдвадцать еще послужу.
— Разве этого мало? — настаиваю.
Молчит батюшка. О чем думает, только ему одному ве
домо...