Екатерина Войцицкая СОВЕТСКИЕ РЕАЛИИ В МУЗЫКЕ С.С. ПРОКОФЬЕВА (К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ) Сергей Прокофьев был особенным гражданином советской страны. Его отличало не только композиторское дарование, но и опыт, приобретенный в досоветские «годы странствий», которые оказали серьезное влияние на формирование личности композитора. Обратимся к глобальному маршруту Прокофьева: родился в Сонцовке (тогда Российская империя, сегодня территория Украины), учеба прошла в столице — СанктПетербурге, с 27-летнего возраста живет в Америке, часто гастролируя в странах Европы. С 1922-го года окончательно обосновывается в Европе, сначала в Германии, потом в Париже. В июле 1933-го возвращается в СССР. Очевидно, что Прокофьев к моменту своей реэмиграции был человеком мира, космополитом (вспомним, что композитор в совершенстве владел четырьмя языками и английский был для него вторым родным языком после русского). Важно то, что находясь вне процесса болезненной трансформации Российской империи в советскую, композитор скорее мог сохранить свою творческую индивидуальность, психическое здоровье и трезвый взгляд на происходящее в его родной стране. Так называемая «расколотая целостность» (М. Арановский) в русском советском искусстве оказывается особенно заметной в случае Прокофьева, присоединившегося к строительству советской державы, когда оно находилось в кульминационной зоне. В обширной прокофьевиане сегодня еще не сформировалось целостного, исчерпывающего взгляда о специфике творчества композитора, которую обусловили советские реалии. Отдельные работы (М. Арановского, И. Вишневецкого, В. Орлова, Н. Лобачевой), проливающие свет на тот или иной ракурс этой проблемы лишь свидетельствуют об необходимости проведения такого исследования. Думается, что лишь теперь, на некоторой исторической дистанции, пришло время исследовать феномен советского Прокофьева и обратиться к тем опусам композитора, содержание которых была определено советскими реалиями. Цель настоящей статьи – очертить потенциальные методы для изучения указанной страницы творчества Прокофьева. Оговорим, что изучение советского музыкального наследия сегодня требует мобильного термина, не обладающего шлейфом коннотаций, термина, которым можно было бы определять принадлежность того или иного произведения к советскому искусству. Именно таким термином представляется советика – так называют коллекционирование литературных и художественных произведений и материалов, посвященных СССР, в первую очередь марок (филателия) 1 . Коллекционировать – значит «собирать и систематизировать». Исходя из этого, термином советика в музыковедении следует обозначить «собранные» по определенным признакам опусы. Термин советика является номинальным, он не обременен проникновением в сущность явления, не претендует на раскрытие стилевых категорий. Ориентировочно этот термин можно определить следующим образом: советика – произведения, отразившие особенности советской эстетики наличием такой тематики, символики, пропагандой актуальных тем, воспеванием героев и событий советского времени. Следует отметить, что советика поглощает и то, что принято называть соцреализмом. Ведь если вспомнить главные принципы соцреализма (народность, партийность, конкретность и др.), то очевидно, что они будут характерными для тематического круга советики. Введение подобного термина в музыковедение преследует, в первую очередь, практическую цель – очертить круг произведений, указать на их характерность, своеобразие, соответствующее исключительно советской действительности. В настоящей работе «советика» употребляется именно с таким значением. Исследование советики Прокофьева с позиций современного музыковедения тем более важно, что музыкальные произведения с идеологической подоплёкой в отечественной науке или представлены искаженно (в рамках концепции советского музыковедения), или попросту игнорируемы. Но все же, справедливо отметить следующее – в наше время наблюдается немалый интерес к официозному советскому искусству и проблемам его адаптации в современном мире. В частности, внимание обращено и к музыкальной советике, которая время от времени включается в программы концертов. Назовем, к примеру, мировое турне под руководством Владимира Ашкенази, состоявшееся в 2003 году и носившее название «Музыка и диктатура». Идея этого турне заключалась в сопоставлении «произведений, написанных по государственному заказу, с теми, что рождались по велению сердца» (В. Ашкенази). Характерные названия получали тут и отдельные концерты, к примеру «Забытый патриотизм: музыка как политическая история», и следующее, даже 1 Весьма известным является одноименный сайт о советском времени (sovetika.ru). несколько шокирующее название «Прокофьев и Шостакович под Сталиным». Советику Прокофьева за последние пять-десять лет исполняли самые разные коллективы, в том числе оркестр Мариинского театра под управлением В. Гергиева, хор и оркестр Большого театра (дирижер А. Ведерников), конечно же, Г. Рождественский – главный прокофьевский дирижер, не выпускающий из своих рук советику Прокофьева с 1950-х гг. и до сегодня 2 . Что же представляет собой советика Прокофьева? В период с 1933 по 1953 гг. (реэмиграция – последний год жизни) Сергей Сергеевич написал шестнадцать опусов, непосредственно резонирующих с историческими и социокультурными реалиями сталинской эпохи. Число небольшое, более внушительным его делает разнообразное жанровое наполнение: массовые песни, кантаты («Кантата к XX-летию Октября», «Здравица», «Баллада о мальчике оставшемся неизвестным», «Расцветай, могучий край»), оратория («На страже мира»), симфонические поэмы («Встреча Волги с Доном», «Тридцать лет», «Ода на окончание войны»), оперы («Семен Котко», «Повесть о настоящем человеке»), сюиты («Песни наших дней», «1941 год»). Очередная реалия могла быть представлена значительной юбилейной датой, (громко отмечавшейся многомиллионным государством). Именно так появились «Кантата к XX-летию Октября» и «Здравица» – по выражению И. Вишневецкого, автора одного из новейших биографических исследований о Прокофьеве, «произведения гениальные и космически заклинательные» [2]. В первой отразилась годовщина революции, во второй 60-летие Сталина. Помимо круглых дат поводом могли служить и другие масштабные события – в начале войны Прокофьев создал сюиту «1941 год», а в честь победы «Оду на окончание войны». Открытию Волго-Донского судоходного канала посвящена оркестровая увертюра «Встреча Волги с Доном». Очерченная тенденция в советском периоде творчества Прокофьева является частью единого процесса в социокультурной среде той эпохи. «После 1932 года, – отмечает К. Кларк, – сталинский писатель перестал быть создателем оригинальных текстов, а превратился в рассказчика историй, уже бытовавших в виде партийных преданий» [3]. Вывод 2 На современной сцене появляются и советские оперы Прокофьева – «Повесть о настоящем человеке» и «Семен Котко». оказывается справедливым не только для литературы, советского романа, но и для музыкальной советики и живописи соцреализма. Художник, будьто живописец, композитор, писатель или поэт становится «фигурой, подобной средневековым летописцам» (К. Кларк) [3]. Основной задачей творца в этом случае является не самодостаточный акт творчества, но фиксация событий с целью их мифологизации и объединения вокруг «нужной» идеи всего советского народа. Итогом процесса стало то, что в богатом музыкальном наследии советской эпохи образовался огромный пласт творений с идеологическим содержанием – открытым или присутствующим в виде подтекста. Уже только по этой причине в советском музыковедении не могла быть осуществлена адекватная музыковедческая и культурологическая интерпретация подобных произведений. Какой же аспект в изучении этих опусов представляется наиболее истинным сегодня, при учете реалий уже нашего времени, в котором официозное советское искусство зачастую объявляется маргинальным и неактуальным? Аспект не оценочный (хорошо или плохо, первично или вторично) но объяснительный (как это сделано, какую информацию несет). Советику можно рассмотреть как художественные тексты, согласно теории Ю. М. Лотмана. В своем труде «Структура художественного текста» ученый указывает, что взяв большую группу функционально однородных текстов и рассмотрев их как варианты некоего одного инвариантного текста, мы получим структурное описание языка данной группы текстов» [4, с. 26]. Группой «функционально однородных текстов» можно обозначить советику Прокофьева, и, шире – всю советику. При выявлении структуры языка исследуемой группы прокофьевских текстов важно учитывать особенности эволюции и динамики его стиля в целом. Вспомним, что творчество Прокофьева (наряду со Стравинским) ознаменовало собою начало новой стилевой эпохи. «Эпохи, – пишет Марк Арановский, – в которой индивидуализм в области стиля, охватывающий творчество одного композитора, сменяется индивидуальной стилевой концепцией каждого произведения» [1, с. 823]. Сказанное справедливо для советики Прокофьева – находясь в одной функциональной группе, опусы этой группы подчас являются полярными по своей стилевой концепции. Тем не менее, характеризуя советику как одну группу текстов, определенный язык, получаем основную задачу для разрешения проблемы. Исходя из концепции Лотмана, эту задачу можно сформулировать как понимание устройства конкретного музыкального языка. «Всякий язык пользуется знаками, которые составляют его «словарь», – указывает М. Лотман [4, с. 14]. Выведя такой «словарь» (с помощью аналитического исследования советики) можно приблизиться к соответствующему науке пониманию, объяснению стиля советики Прокофьева. В исследовании советики как художественного текста сложно не уделить внимание истории проникновения той или иной советской реалии в музыку Прокофьева. Для наглядности обратимся к одному из последних таких опусов композитора – увертюре «Встреча Волги с Доном», написанной по поводу торжественного открытия Волго-Донского судоходного канала. Вспомним, что представляла собой эта советская реалия? Начиная с 1948 года, вблизи города Сталинграда (сегодня это Волгоград) велось активное строительство канала, который должен был соединить реки Волгу и Дон в тех местах, где расстояние между ними было наименьшим. Учитывая, что идея этой стройки вызревала веками, на ее осуществление было положено много усилий – соответственно одному из советских постулатов – «сказку сделать былью». В итоге канал был построен в рекордные сроки – менее чем за пять лет – и открыт 31 мая 1952 года. То, как это событие проникло в наследие Сергея Сергеевича, читаем в одном из интервью с Мстиславом Ростроповичем. Надо сказать, что история более чем печальна. Ведь это не опера «Семен Котко», в которой вернувшийся из Европы Прокофьев с задором показывает всем, как надо писать советскую оперу, и даже не хулиганская, шутливая «Здравица». События 1948-года были очень свежи в памяти и давали знать о себе повсеместно. Ростропович вспоминает о незавидном материальном положении композитора в то время 3 . В поисках выхода из сложившейся ситуации музыкант обращается к влиятельным лицам на Всесоюзном радио, где ему и советуют, чтобы Прокофьев написал что-нибудь о Сталине – это гарантировало приличный гонорар. Сергей Сергеевич, по словам Ростроповича, на предложение написать увертюру с названием «Встреча Волги с Доном» отреагировал своеобразно, сказав «Какая ерунда!». Подыскивая аргументы, Ростропович со свойственной ему эмоциональностью убеждал: «Но вы только представьте себе, тысячи бульдозеров вгрызаются в землю! Какая величественная картина!». После этих слов, наверняка зацепивших бурную фантазию композитора, он смягчился и в результате написал свою праздничную поэму. 3 Воспоминания М. Ростроповича (прямая речь) цитируются по: Орлов В. Когда я дирижирую музыкой Шостаковича, или играю ее, я часто вижу его лицо / Виталий Орлов // Журнал Вестник. – 22(307) 30 октября 2002 г. В советском музыковедении этот опус часто характеризуют как творческую неудачу композитора. Однако, на сегодняшний слух очень сложно давать такие поверхностные характеристики. О том, что не все так плохо свидетельствуют, в частности, факты исполнения этого опуса в наши дни. В 2008 году «Встреча Волги с Доном» исполнялась хором и оркестром Большого театра под руководством Александра Ведерникова. Критики отмечали: «Встреча двух русских рек показана с такой безумной праздничностью, что здесь видится, конечно, не покорность власти, а какой-то вызывающий, остервенелый демарш» 4 . Приводя это высказывание о слуховом восприятии советики сегодня, все же учтем, что тут очень важна тонкость, определяющая смысл целого – дирижерская интерпретация. Слушая «Встречу Волги с Доном» в записи 1960-х годов под руководством Самуила Самосуда, я не отмечаю откровенной «остервенелости» или протеста, но, думаю, что стоит в некоторых фрагментах «подогнать» темп, форсировать динамику, усилить кульминации – и добавить к этому знание истинных реалий того времени – «остервенелость» будет явной. С другой стороны, возникновение подобных трактовок в сегодняшней критике закономерно, поскольку Прокофьев, как верно указывает И. Вишневецкий, «всегда подчеркивал, что пишет музыку качественную, то есть неодномерную. А где глубина, там и возможность свободных интерпретаций, неподконтрольные смыслы, пространство для мифа» [2]. Таким образом, официозная пропаганда отразилась в творчестве Прокофьева целой группой текстов, которые своей вербальной составляющей или названием (то есть программой) всегда соответствовали нужному государству запросу. Парадоксальность этих текстов определило столкновение идеологических формул с настоящим Прокофьевым. Настоящий Прокофьев очень точно охарактеризован в очерке Жюзе Брюи: «Хлесткие ритмы. Полнокровные порывы. Свежий воздух. Действие. Игры. Честная игра, которой он отдается полностью с точным, упругим и диким задором. Игра или спорт. Футбол или шест. Эквилибристика и головокружение» [Цит. по: 5, с. 198]. В таком вихре любые коммунистические догмы теряли свои контуры и крушились, оставляя истории истинный взгляд художника на события времени. 1.Арановский М. Расколотая целостность / Марк Арановский // Русская музыка и XX век. Русское музыкальное искусство в истории художественной культуры XX века. – М., 1997. – C. 820 – 841. 4 Борисова М. Мажорный идиотизм : Оркестр и хор Большого театра исполнили Прокофьева / Марина Борисова // Время новостей. 25 мая 2007 года. 2.Бавильский Д. «Чистым композитором Прокофьев не был» : интервью с Игорем Вишневецким // – Частный корреспондент. – 15 сентября 2008 г. 3.Кларк К. Анализ условного советского романа. Основополагающая фабула [Електронный ресурс] / Кларк Катерина // Кафедральная библиотека. – Режим доступа: http://novruslit.ru/library/?p=18 4.Лотман Ю.М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман // Лотман Ю.М. Об искусстве. – СПб. : «Искусство – СПБ», 1998. – С. 14 – 285. 5.Назайкинский Е. О комбинаторике в творчестве С.С. Прокофьева / Е.В. Назайкинский // М. Тараканов : Человек и фоносфера. Воспоминания. Статьи. – М.- СПб., 2003. – С. 197 – 204. Екатерина Войцицкая. Советские реалии в творчестве Сергея Прокофьева (к постановке проблемы). Автор обращается к проблеме поиска методов для изучения советских опусов (советики) С. Прокофьева современным музыковедением. В частности, один из подходов видится автором как «описание языка группы функционально однородных текстов» (Ю. Лотман). В статье также рассматривается проникновение советских реалий в музыку Прокофьева на примере увертюры «Встреча Волги с Доном». Катерина Войціцька. Радянські реалії в творчості Сергія Прокоф’єва (до постановки проблеми). Автор звертається до проблеми пошуку методів для вивчення радянських опусів (рос. «советики») С. Прокоф’єва сучасним музикознавством. Зокрема, один з підходів бачиться автором як «опис мови групи функціонально однорідних текстів» (згідно Ю. Лотману). У статті також розглядається проникнення радянських реалій у музику Прокоф’єва на прикладі увертюри «Зустріч Волги та Дону». Kateryna Voytsitska. Soviet realities in Sergei Prokofiev's works (definition of problem). The author turns to the problem of finding methods of studying Sergei Prokofiev's Soviet opuses (Sovietics) by modern musicology. In particular, the author sees one of the possible approaches as description of the language of the group of functionally homogeneous texts (according to Y. Lotman). The article also studies penetration of Soviet realities into Prokofiev's music using The Meeting of the Volga and the Don overture as an example.