Б РОЛЬ СТАТЬИ 3 ЖЕНЕВСКИХ КОНВЕНЦИЙ 1949 г. В ПРОГРЕССИВНОМ РАЗВИТИИ
реклама
РОЛЬ СТАТЬИ 3 ЖЕНЕВСКИХ КОНВЕНЦИЙ 1949 г. В ПРОГРЕССИВНОМ РАЗВИТИИ МЕЖДУНАРОДНОГО ГУМАНИТАРНОГО ПРАВА Поэтому целью дипломатической конференции, созванной Международным комитетом Красного Креста (МККК) в 1949 г., была детальная разработка кодексов, тщательно регулирующих все возможные случаи, касающиеся защиты жертв вооруженных конфликтов [10, с. 23]. В результате работы Дипломатической конференции были одновременно 12 августа 1949 г. представлены к подписанию 4 Женевские конвенции: Женевская конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях (Конвенция I); Женевская конвенция об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море (Конвенция II); Женевская конвенция об обращении с военнопленными (Конвенция III); Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны (Конвенция IV). Новациями Женевских конвенций были: регламентация статуса гражданского населения на оккупированной территории, конкретизация функций державы-покровительницы, а также закрепление обязательств государств по имплементации положений конвенций в национальном законодательстве и привлечению к ответственности лиц, серьезно нарушивших конвенционные нормы. В структурном плане конвенции включали общие статьи, идентичные по содержанию, связывающие конвенции, каждая из которых требовала отдельной ратификации, в единый международно-правовой документ. К таким общим положениям относятся: статья 1 конвенций, обязывающая государства не только соблюдать, но и заставлять соблюдать положения конвенций, что гарантировало их универсальное применение; статья 2, дающая расширенное толкование международного вооруженного конфликта; статья 3, устанавливающая минимальные стандарты обращения с жертвами вооруженного конфликта [3, т. 2, с. 58—59, 101—103]. Среди общих статей особую важность представляет статья 3 конвенций. Процитируем ее содержание в целях последующего детального анализа. «В случае вооруженного конфликта, не носящего международного характера и возникающего Автор: Павлова Людмила Васильевна — кандидат юридических наук, доцент, профессор кафедры международного права факультета международных отношений Белорусского государственного университета Рецензенты: Старовойтов Олег Михайлович — кандидат юридических наук, заместитель директора по учебной работе Юридического колледжа Белорусского государственного университета Барковский Игорь Александрович — кандидат юридических наук, заместитель начальника отдела референтного обеспечения деятельности Председателя Исполнительного комитета — исполнительного секретаря Содружества Независимых Государств 3 Ж у р н а л м е ж д у н а р о д н о г о п р а в а и м е ж д у н а р о д н ы х о т н о ш е н и й № 4 — 2 0 1 0 международное право олее 60 лет, прошедшие со времени принятия Женевских конвенций о защите жертв вооруженных конфликтов, дают возможность оценить их вклад в развитие международного гуманитарного прав. Особую значимость представляет статья 3 Женевских конвенций, которая впервые ввела в международно-правовой обиход новый тип вооруженного конфликта — вооруженный конфликт, не носящий международный характер, и закрепила основополагающие нормы поведения участников вооруженного конфликта, обязательные для соблюдения во всех ситуациях. Вместе с тем, в доктрине международного права не уделяется внимания содержательной характеристике данной статьи и ее правовому статусу. В работах специалистов по международному гуманитарному праву, как отечественных (В. Ю. Калугин [4]) и российских (В. В. Алешин [1], И. И. Котляров [8]), так и западных (Э. Давид [2], Р. Кольб [6], К. Рэй [10]), особенно при исследовании вооруженных конфликтов немеждународного характера, лишь подчеркивается важность данной статьи без ее детального анализа. Цель настоящей статьи — раскрыть содержание статьи 3 Женевских конвенций 1949 г., дать ее правовую оценку, показать вклад в прогрессивное развитие международного гуманитарного права, выявить проблемы, возникающие при ее применении в современной практике внутренних вооруженных конфликтов. Принятие Женевских конвенций во многом объяснялось итогами Второй мировой войны. Громадные жертвы (свыше 60 млн человек погибло в ходе войны) были результатом не только варварской, антигуманной политики фашистской Германии и ее союзников по отношению к гражданскому населению и военнопленным, но и несовершенства действовавшего гуманитарного права. К началу Второй мировой войны в международном гуманитарном праве отсутствовали нормы, касающиеся статуса гражданского населения в случае вооруженного конфликта. Что касается защиты раненых, больных, военнопленных, то действовавшие Женевские конвенции 1929 г. имели ограниченную сферу применения — только в отношении государств, ратифицировавших их, а таких было немного. Б международное гуманитарное право Людмила Павлова международное право на территории одной из... Сторон, каждая из находящихся в конфликте сторон будет обязана применять, как минимум, следующие положения: 1. Лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, включая тех лиц из состава вооруженных сил, которые сложили оружие, а также тех, которые перестали принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания или по любой другой причине, должны при всех обстоятельствах пользоваться гуманным обращением без всякой дискриминации по причинам расы, цвета кожи, религии или веры, пола, происхождения или имущественного положения или любых других аналогичных критериев. С этой целью запрещаются и всегда и всюду будут запрещаться следующие действия в отношении вышеуказанных лиц: а) посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности всякие виды убийства, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания; b) взятие заложников; с) посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение; d) осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными нациями. 2. Раненых и больных будут подбирать, и им будет оказана помощь. Беспристрастная гуманитарная организация, такая как Международный комитет Красного Креста, может предложить свои услуги сторонам, находящимся в конфликте. Кроме того, находящиеся в конфликте стороны будут стараться путем специальных соглашений ввести в действие все или часть остальных положений настоящей Конвенции. Применение предшествующих положений не будет затрагивать юридического статуса находящихся в конфликте сторон». Содержание статьи 3 говорит о сходстве ее положений с основополагающими положениями Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 14 декабря 1948 г., за год до принятия Женевских конвенций 1949 г. [см.: 3, т. 2, с. 218—222]. Такое сходство объясняется, по словам председателя Дипломатической конференции, на которой происходила церемония подписания конвенций, Макса Петипьера тем, что «Всеобщая декларация прав человека и Женевские конвенции имеют в своей основе один и тот же идеал» [цит. по: 6, с. 501]. Возникает вопрос о статусе норм, закрепленных в статье 3. В комментарии МККК к Женевским конвенциям указывается, что статья 3 требует уважения норм, которые… уже были признаны необходимыми во всех цивилизованных странах и являлись частью внутреннего права всех этих государств задолго до того, как была подписана Конвенция» [11, р. 50, 52]. Таким образом, в комментарии статья 3 квалифицируются как общая обычная норма международного права. Такой же позиции придерживается Международный суд ООН, который в решении 1986 г. по иску Никарагуа против США о действиях военных и полувоенных формирований на территории Никарагуа и вблизи ее границ, подчеркнул, что положения статьи 3 предусматривают минимальные стандарты гуманизма и являются одними из основополагающих общих принципов гуманитарного права [12, р. 118]. Из такой квалификации можно сделать вывод, что нормам статьи 3 присуща императивность, определяемая статьей 53 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г. как норма «общего международного права, отклонение от которой недопустимо» [см.: 3, т. 1, с. 205]. О статусе норм jus cogens свидетельствуют и формулировки, используемые в статье 3, в частности такие, как: «ни при каких обстоятельствах», «запрещаются всегда и всюду», используемые при перечислении действий, недопустимых к применению в отношении жертв вооруженных конфликтов. Однако особая значимость статьи 3 проявляется в сфере ее применения. Впервые в международном гуманитарном праве она ориентируется на применение в случае вооруженного конфликта немеждународного характера. До этого все действовавшие конвенции по международному гуманитарному праву, а также Женевские конвенции 1949 г., были рассчитаны на использование только в международных вооруженных конфликтах. Следует отметить, что принятие статьи 3 на Дипломатической конференции шло с большими трудностями, вызывая сопротивление тех государств, на территории которых часто происходили гражданские войны, опасавшихся, что расширенное понятие воюющей стороны приведет к международному «признанию горстки повстанцев и просто бандитов» [10, с. 25]. Статья 3 была принята благодаря компромиссному варианту, представленному французской делегацией, предложившей отказаться от детализированных положений, а ограничиться лишь закреплением основополагающих принципов. Но даже абстрактность формулировок статьи 3, отсутствие понятия внутреннего вооруженного конфликта не умаляют ее значение. Впервые внутренний вооруженный конфликт, который всегда был объектом внутригосударственного регулирования, стал предметом международно-правовой регламентации, что должно было оказать сдерживающее влияние на правительства, стремящиеся расправляться со своими политическими противниками как в ходе такого конфликта, так и после его окончания. Более того, статья 3 оказалась особенно востребованной в современный период, когда, по мнению президента МККК Я. Келленбергера, 4 5 Ж у р н а л м е ж д у н а р о д н о г о п р а в а и м е ж д у н а р о д н ы х о т н о ш е н и й № 4 — 2 0 1 0 международное гуманитарное право щий поведение сторон во внутреннем конфликте, особенно в отношении гражданского населения, детей, раненых, больных, лиц, потерпевших кораблекрушение, задержанных лиц, медицинского персонала [см.: 3, т. 2, с. 158—166]. В Протоколе II было дано понятие вооруженного конфликта немеждународного характера, правда лишь одного из его видов, схожего с ситуацией гражданской войны, что следует из требований, предъявляемых к такому конфликту: военные действия между правительственными силами и антиправительственными вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами; нахождение под ответственным командованием; осуществление контроля над частью территории; непрерывные и согласованные военные действия (ст. 1). Однако практика современных внутренних вооруженных конфликтов изобилует примерами, когда вооруженные столкновения происходят между отдельными военными группировками. В такой ситуации единственным правовым регулятором продолжает оставаться статья 3 Женевских конвенций. Вместе с тем, отсутствие широкого определения внутреннего вооруженного конфликта порождает ряд проблем, особенно, если учесть, что и Дополнительный протокол II 1977 г., и Статут Международного уголовного суда исключают из понятия внутреннего вооруженного конфликта и, следовательно, из-под действия Женевских конвенций «...внутренние беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия и иные акты аналогичного характера» (п. 2 ст. 1 Протокола II и п. «d» ст. 8 Статута). Хотя в Комментарии к Дополнительному протоколу II юристы МККК дают примеры внутренних беспорядков и актов насилия (в частности, к ним относятся акты протеста политического, религиозного, социального, экономического характера, вызывающие необходимость применение со стороны властей для восстановления порядка крупных сил полиции или даже вооруженных сил), не определен тот порог, когда внутренние беспорядки перерастают в вооруженный конфликт [7, с. 68]. Тем более, что государство, на территории которого происходят беспорядки, не заинтересовано в констатации внутреннего вооруженного конфликта, так как необходимость применять конвенционные положения в такой ситуации ограничивает возможность использовать репрессии, внесудебную расправу с политическими противниками. Как показывает практика, в таких ситуациях обычно МККК предлагал свои услуги на основании статьи 3, указывая тем самым на новый статус такого конфликта, подпадающего под действие конвенций [2, с. 104—105]. Кроме того, как показывает практика современных внутренних вооруженных конфликтов, особенно на территории Судана, Афганистана, трудно провести грань между гражданским населением и участниками вооруженных группировок. международное право немеждународные вооруженные конфликты стали наиболее распространенным типом конфликтов и именно они причиняют наибольшие страдания. Вместе с тем, нельзя считать, что упоминание в статье 3 только внутреннего вооруженного конфликта означает, что установленные стандарты обращения с покровительствующими лицами не распространяются на международные вооруженные конфликты. Как отмечается в Комментарии МККК к Женевским Конвенциям 1949 г.: «Поскольку она (статья 3) представляет собой тот минимум, который должен применяться в конфликте, который наименее четко определен, ее положения должны тем более соблюдаться… в международных вооруженных конфликтах, когда применимы все положения Конвенций» [11, р. 52]. Аналогичной позиции придерживается Международный суд ООН, который в упоминавшемся решении 1986 г. по иску Никарагуа против США определил, что «нет сомнений, что в случае международного вооруженного конфликта эти нормы (ст. 3. — Л. П.) тоже являются минимальным правовым мерилом, как и более подробно разработанные нормы, которые тоже должны применяться во время международных вооруженных конфликтов» [12, p. 206]. Кроме того, из статьи 3 вытекает возможность применения положений Женевских конвенций 1949 г. полностью или частично по соглашению сторон в случае внутреннего вооруженного конфликта. Таким образом, статья 3 положила начало сближению правовых режимов обращения с жертвами как внутреннего, так и международного конфликтов. Такая же тенденция прослеживается в Римском статуте Международного уголовного суда, юрисдикция которого распространяется на преступления, совершенные во внутреннем и международном вооруженных конфликтах (пп. «с» и «е» ст. 8) [9, с. 13—18]. Следует подчеркнуть, что статья 3 характеризуется универсальной применимостью не только в территориальной, но и в субъектной сферах. Согласно положениям статьи 3, она действует в отношении гражданского населения (лица, которые не принимают участия в вооруженном конфликте), военнопленных (лица, которые сложили оружие), раненых, больных, задержанных в ходе вооруженного конфликта. Содержание статьи 3, закрепившей основополагающие принципы международного гуманитарного права, ее универсальная применимость позволили квалифицировать данную статью в доктрине как мини-конвенцию. Несомненен вклад статьи 3 в прогрессивное развитие международного гуманитарного права. Так, в 1977 г. был принят Второй дополнительный протокол к Женевским конвенциям 1949 г., касающийся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, развивший положения статьи 3 и регулирую- Сложность данного вопроса способствовало созданию по инициативе МККК экспертных групп (в 1955, 1962 и 1969 гг.), которые должны были разработать определение немеждународного вооруженного конфликта. В числе критериев ими были указаны: а) противостояние сторон (лица, участвующие в беспорядках, стороной не являются); б) коллективный характер действий; в) минимум организованности [2, с. 104]. Более развернуто указанные критерии были изложены в выступлении юридического советника МККК Г. Роны на международном семинаре в Копенгагене в 2004 г. По его мнению, вооруженные конфликты могут быть квалифицированы как немеждународные, если они отвечают следующим требованиям: 1) масштабы боевых действий доходят до определенного предела и/или боевые действия длятся по времени дольше, чем то, что принято относить к категории внутренних или отдельных беспорядков; 2) конфликтующие стороны можно определить и обозначить; 3) территориальные границы конфликта можно определить и обозначить; 4) начало и конец конфликта можно определить и обозначить [5]. Если обратиться к решениям Международного уголовного трибунала по преступлениям, совершенным на территории Югославии, то по делу Тадича Апелляционная камера установила такие критерии внутреннего вооруженного конфликта: применение вооруженной силы и длительность конфликта [13]. Схожие требования закреплены в Статуте Международного уголовного суда, который в статье 8 определяет наличие вооруженного конфликта немеждународного характера, если он имеет место на территории государства, «когда идет длительный вооруженный конфликт между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между самими такими группами» (п. «f»). Следует отметить, что Комиссия международного права ООН сослалась на определение внутреннего вооруженного конфликта, данного Апелляционной камерой Международного уголовного трибунала по Югославии и закрепленного в статье 8 Статута Международного уголовного суда, при обсуждении Проекта статей, касающихся последствий вооруженных конфликтов для международных договоров [13]. Вышеизложенное позволяет прийти к заключению о наличии совпадающих критериев относительно понятия внутреннего вооруженного конфликта, что вселяет надежду на возможность разработки его общепризнанного определения в международном гуманитарном праве. В то же время необходимо подчеркнуть, что имеющиеся пробелы в статье 3 Женевских конвенций свидетельствует о том, что международное гуманитарное право нуждается в дальнейшем совершенствовании, не умаляя той роли, которую статья 3 сыграла в его прогрессивном развитии. международное право Литература 1. Алешин, В. В. Правовое регулирование вооруженных конфликтов немеждународного характера / В. В. Алешин // Москов. журн. междунар. права. 1998. № 2. С. 134—143. 2. Давид, Э. Принципы права вооруженных конфликтов. Курс лекций юридического университета Открытого Брюссельского университета / Э. Давид. М. Междунар. комитет Красного Креста, 2000. 3. Действующее международное право: документы: в 2 т. / сост.: Ю. М. Колосов, Э. С. Кривчикова. М.: Юрайт, 2007. 4. Калугин, В. Ю. Курс международного гуманитарного права / В. Ю. Калугин. Минск: Тесей, 2006. 5. Когда война войной не является? – Какова надлежащая роль права вооруженных конфликтов в рамках «глобальной войны с терроризмом»: выступление Габора Роны, советника по правовым вопросам Правового департамента МККК на семинаре по вопросам защиты прав человека в рамках борьбы с терроризмом «Международная деятельность по предотвращению терроризма и борьбе с ним», Копенгаген, 15—16 марта 2004 г. [Электронный ресурс] // Международный комитет Красного Креста. Режим доступа: <http://www.icrc.org/web/rus/siterus0.nsf/html/6NRADF>. Дата доступа: 09.11.2010. 6. Кольб, Р. Взаимосвязь международного гуманитарного права и права прав человека / Р. Кольб // Междунар. журн. Красного Креста. 1998. № 22. С. 493—504. 7. Комментарий к Дополнительному протоколу к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 года, касающемуся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера (Протокол II). М.: Междунар. комитет Красного Креста, 1998. 8. Котляров, И. И. Международное право и вооруженные конфликты: монография / И. И. Котляров. М.: Москов. ун-т МВД России, 2003. 9. Международный уголовный суд: сб. док. Казань: Центр инновационных технологий, 2004. 10. Рэй, К. Женевские конвенции 1949 г. — решающий прорыв / К. Рэй // Москов. журн. междунар. права. 1999. Спец. вып. С. 4—59. 11. Geneva Convention for the Amelioration of the Condition of the Wounded and Sick in Armed forces in the Field: Commentary International Committee of the Red Cross. Geneva, 1952. 12. Military and paramilitary activities in and against Nicaragua (Nicaragua v. United States of America), Merits, Judgement of 27 June 1986 [Electronic resource] // International Court of Justice. Mode of access: <http://www.icj-cij.org/docket/ files/70/6503.pdf>. Date of access: 14.10.2010. 13. Prosecutor v. Tadic. October 2, 1995 [Electronic resource] // Institute for International Law and Justice. Mode of access: <http://iilj.org/courses/documents/Prosecutorv.Tadic.pdf>. Date of access: 14.10.2010. 6 В статье раскрывается значение статьи 3 Женевских конвенций 1949 г., впервые регламентировавшей защиту жертв внутренних вооруженных конфликтов. Основываясь на положениях Женевских конвенций, решениях Международного суда ООН, доктрине международного гуманитарного права, автор подчеркивает императивность и универсальную применимость статьи 3 Женевских конвенций. В статье исследуются проблемы, возникающие при применении статьи 3 Женевских конвенций в силу отсутствия в международном гуманитарном праве развернутого определения внутреннего вооруженного конфликта. «The Role of Article 3 of the 1949 Geneva Convention in the Progressive Development of the International Humanitarian Law» (Ludmila Pavlova) The article reveals the significance of Article 3 of the 1949 Geneva Convention which was the first to regulate protection of the victims of internal military conflicts. The author underlines the imperative nature and universal applicability of Article 3 on the basis of the Geneva Conventions provisions, the UN International Court verdicts and the international humanitarian law doctrine. The article investigates the issues that arise during application of Article 3 of the Geneva Conventions due to the absence of a detailed definition of the internal military conflict in humanitarian law. международное право Статья поступила в редакцию в ноябре 2010 г. международное гуманитарное право «Роль статьи 3 Женевских конвенций 1949 г. в прогрессивном развитии международного гуманитарного права» (Людмила Павлова) 7 Ж у р н а л м е ж д у н а р о д н о г о п р а в а и м е ж д у н а р о д н ы х о т н о ш е н и й № 4 — 2 0 1 0 ОПРЕДЕЛЕНИЕ ТЕРРОРИЗМА И УНИВЕРСАЛЬНЫЕ МЕЖДУНАРОДНЫЕ СТАНДАРТЫ В СФЕРЕ БОРЬБЫ С НИМ Юрий Лепешков Выявлению природы и сущности терроризма как явления общественной жизни и как разновидности преступного деяния посвящены работы Р. Адельханяна [1], М. Андреева [2], С. М. Ермакова [16], С. Метелева [21], Г. М. Миньковского и В. П. Ревина [22], М. Ф. Мусаеляна [24], А. В. Плотникова [28], А. Н. Толочко [36] и др. Цель настоящей статьи заключается в попытке на основе анализа существующих нормативных и доктринальных источников высказать рекомендации, направленные на повышение эффективности правотворческой деятельности ООН и совершенствование законодательства нашей страны в сфере противодействия терроризму. международное право Введение Проблема противодействия терроризму превратилась в последнее десятилетие в одну из актуальнейших и наиболее часто обсуждаемых в мировой повестке дня. На современном этапе терроризм превратился в фактор, серьезно дестабилизирующий нормальное, поступательное развитие международных отношений. Некоторые даже называют борьбу с международным терроризмом «четвертой мировой войной» [21, с. 41], а сам международный терроризм рассматривают в качестве такой же угрозы для человечества, как фашизм в 30-е гг. прошлого столетия [42, с. 14]. Вместе с тем, необходимо признать, что как мировым сообществом в целом, так и отдельными странами предпринимаются значительные усилия, направленные на противодействие терроризму. Активными участниками международного антитеррористического сотрудничества являются международные организации. Достигнут ощутимый прогресс в международном (как универсальном, так и региональном) конвенционном процессе антитеррористической направленности. По мнению некоторых представителей международно-правовой науки, формируется межсистемная отрасль права — антитеррористическое право, представляющая собой совокупность норм национального и международного права, направленных на предупреждение, пресечение и борьбу с терроризмом и лежащих в основе создания и деятельности как национальных, так и международных контртеррористических систем [3, с. 49; 5]. Значительное внимание исследованию проблемы терроризма и противодействия ему в течение последних десятилетий уделялось учеными разных стран мира, в том числе представляющими постсоветское пространство. В их числе хотелось бы отметить научные труды таких авторов, как В. Ф. Антипенко [3; 4], И. И. Басецкий и Н. А. Легенченко [6], С. В. Глотова [9; 10], Ю. С. Горбунов [11], В. П. Емельянов [14; 15], К. И. Косачев [18], С. И. Мукашев [23], Б. Р. Тузмухамедов [37], В. В. Устинов [39; 40], В. Ю. Федянин [41; 42], Е. Г. Чуганов [44] и др. Терроризм: проблема определения Дать четкое определение терроризму крайне непросто, прежде всего, потому, что в это понятие весьма часто вкладывается разный смысл: терроризм либо «политизировался», либо, наоборот, оценивался как обычное уголовное преступление [19, с. 140]. В современных условиях мы сталкиваемся с различными видами терроризма (индивидуальный и коллективный, государственный и международный, националистический, религиозный, социальный, бомбовый, ядерный, информационный, технологический, компьютерный (или как его еще часто называют — «кибертерроризм») и т. п.), а также с различными проявлениями террористической деятельности (тираноборство, диверсия, экстремизм, сепаратизм и т. п.). При этом каждая из подобных разновидностей, каждое из проявлений терроризма обладает определенными, присущими только им особенностями. Распространеннным является мнение о том, что в настоящее время насчитывается свыше 100 различных определений терроризма и практически в каждом из них присутствует такой элемент, как насилие. Вместе с тем, насильственные действия здесь не являются самоцелью, а служат средством достижения других целей [7]. В исследованиях, посвященных терроризму, подчеркивается его многогранная природа, затрудняющая выработку на международном Автор: Лепешков Юрий Алексеевич — кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой международного права факультета международных отношений Белорусского государственного университета Рецензенты: Чудаков Михаил Филиппович — доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой конституционного и международного права Академии управления при Президенте Республики Беларусь Старовойтов Олег Михайлович — кандидат юридических наук, заместитель директора по учебной работе Юридического колледжа Белорусского государственного университета 8 9 Ж у р н а л м е ж д у н а р о д н о г о п р а в а и м е ж д у н а р о д н ы х о т н о ш е н и й № 4 — 2 0 1 0 международное уголовное право такую деятельность; организация совершения либо совершение на территории иностранного государства взрыва, поджога или иных действий, направленных на уничтожение людей или причинение им телесных повреждений, разрушение или повреждение зданий, сооружений, путей и средств сообщения, средств связи или другого имущества с целью провокации международных осложнений, войны или дестабилизации внутреннего положения этих государств, либо убийство или причинение телесных повреждений государственным или общественным деятелям иностранных государств, либо причинение вреда их имуществу с той же целью» [25]. Очевидно, что данное определение является весьма громоздким, сложным для восприятия и в то же время вряд ли исчерпывающе учитывает все возможные случаи и ситуации, которые потенциально могут охватываться понятием «терроризм». По нашему мнению, имея дело с таким весьма сложным и многоплановым явлением, как терроризм, вряд ли разумно рассматривать его только как совершение конкретных уголовно наказуемых деяний. Подобный способ определения терроризма ориентирует уполномоченные государственные органы на борьбу лишь с такими (т. е. прямо перечисленными в соответствующей статье) проявлениями терроризма и никакими другими, оставляет «за кадром» проблемы, условия и причины, способствовавшие совершению преступлений, идеологию насилия, а также наиболее опасные вызовы и угрозы со стороны международного терроризма [11, с. 168—169]. В то же время на современном этапе о едином «международном» определении терроризма можно говорить лишь условно, имея в виду собирательное определение, содержащее признаки ряда преступлений, которые мировое сообщество относит к таковым посредством международных договоров. В частности, в ряде существующих международных конвенций под терроризмом, как правило, понимается весь комплекс деяний, запрещенных соответствующими договорами антитеррористической направленности. Вместе с тем, необходимо учитывать, что большинство универсальных соглашений, направленных на борьбу с конкретными видами преступлений международного характера, изначально не позиционировались как антитеррористические: в их названиях отсутствовал термин «терроризм» в тех или иных его проявлениях. Лишь начиная со второй половины 1990-х гг. стали появляться первые универсальные международные договоры, в названиях которых непосредственно стал фигурировать данный термин, из чего следовало, что соответствующее соглашение рассматривает указанные в нем деяния в качестве «террористических». В этих условиях важное значение приобретает деятельность, осуществляемая в рамках ООН и направленная на разработку проекта всеобъемлющей конвенции по международному терроризму, в которой, как предполагается, будет содержаться столь необ- международное право уровне единого определения феномена терроризма [1, с. 47; 9, с. 50—51; 22, с. 84—86; 28, с. 105—106; 35, с. 133; 39, с. 240; 41; 44, с. 39—40; 46, с. 74], разработку концепции ответственности за международный терроризм [14; 38], а также четкое определение субъектного состава данного противоправного деяния [4]. Этимологически понятие «терроризм» связано со значением слова «террор» (лат. террор — страх, ужас). И это вполне закономерно, так как любые действия террориста всегда предполагают насилие, принуждение, угрозу. Главное средство достижения цели для любого террориста — это запугивание, создание атмосферы страха и неуверенности, наведение ужаса [2, с. 7]. Сегодня нередко такие понятия, как «террор», «терроризм», «террористическая деятельность», смешиваются, что приводит к путанице при их употреблении. Однако эти понятия необходимо разделять. Как справедливо отмечает М. Ф. Мусаелян, смысловое и правовое значение (содержание) терминов «террор» и «терроризм» различны [24, с. 62]. Террор как специфический метод достижения целей известен с древнейших времен и лежит в основе терроризма — сложного социально-политического явления. Таким образом, терроризм, по мнению С. М. Ермакова, — это не просто инструмент достижения определенных целей, а именно сама целенаправленная политика опоры исключительно на террористические методы и приемы [16, с. 51]. По мнению Т. Устиновой, понятие «терроризм» является составной частью более широкого понятия «террористическая деятельность», включающего не только организацию, планирование, подготовку, но и «реализацию террористической акции» [38, с. 60]. В законодательстве большинства стран мира содержатся нормативные определения терроризма, различные по своей формулировке и весьма произвольные. Так, например, статья 3 Закона Республики Беларусь «О борьбе с терроризмом» от 3 января 2002 г. определяет терроризм следующим образом: «Совершение взрыва, поджога или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения им телесных повреждений, причинения ущерба в крупном размере или наступления иных тяжких последствий, в целях дестабилизации общественного порядка, либо устрашения населения, либо оказания воздействия на принятие решений государственными органами, либо воспрепятствования политической или иной общественной деятельности, а равно угроза совершения указанных действий в этих же целях; посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершенное в связи с его государственной или общественной деятельностью с целью дестабилизации общественного порядка, либо воздействия на принятие решений государственными органами, либо воспрепятствования политической или иной общественной деятельности, либо из мести за
