К ВОПРОСУ О ГЕНЕАЛОГИИ КОНСТРУКТИВИЗМА В ТЕОРИИ

К ВОПРОСУ О ГЕНЕАЛОГИИ КОНСТРУКТИВИЗМА
В ТЕОРИИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
О.В. Сафронова
Нижегородский государственный университет
В американской науке о международных отношениях конструктивизм завоевывает все более прочные позиции. Становление этого относительно нового направления исследований сопровождается попытками определить его место в рамках дисциплины. Следует упомянуть, например, о том, что за рубежом в индексах
цитируемости работы конструктивистов уже обошли классику неореализма, а в
программах учебных дисциплин ему уделяется все более пристальное внимание.
В трудах отечественных специалистов по международным отношениям также
прослеживается интерес как собственно к конструктивизму, так и более широко к
постпозитивистским концепциям в целом.
Однако в учебной литературе этот интерес не нашел пока должного выражения. Эти концепции чаще всего определяются как «новейшие», и в этом определении присутствует признание не только их новизны, но и некоторой неопределенности их места в современной теории международных отношений (ТМО) [1].
Такой разрыв вполне объясним. За последние 10–15 лет мы получили недоступные ранее возможности вовлечения в широкий научный оборот огромного количества новых исследований иностранных коллег, и следует признать, что необходимо определенное время, чтобы эти достижения могли использоваться в полном
объеме. Эта объективно сложившаяся ситуация, как нам кажется, во многом (хотя
и не во всем) объясняет то, что доминирующим в современных отечественных
исследованиях международных отношений является неореализм.
В ТМО, как и в любой другой научной дисциплине, процесс обновления знаний об объекте исследований никогда не прекращается. Этот динамизм, однако,
не является непреодолимым препятствием для того, чтобы определить круг ключевых положений, по которым среди исследователей сохраняется консенсус.
С другой стороны, тогда, когда мы вводим в оборот новые концепции, весьма
плодотворным может стать пересмотр некоторых уже укоренившихся положений.
В концептуальном многообразии, присущем ТМО, можно найти новые «генетические» связи, и это, возможно, позволит более точно определить перспективы
новых концепций. Это в полной мере относится и к нашим попыткам определить
место американского конструктивизма.
В рамках одной статьи невозможно всеобъемлюще осветить это направление
исследований, в связи с этим мы хотели бы остановиться лишь на следующих положениях: выделение трех основных парадигм ТМО; определение сущности и
значения «больших споров» для развития дисциплины; понимание системности
международных отношений.
В рамках науки о международных отношениях стало уже хрестоматийным выделять три основных направления исследований: реалистическое, либеральноидеалистическое и неомарксистское. При этом ТМО как научная дисциплина понимается как совокупность научного знания, накопленного в рамках этих «парадигм». Радикальное направление, несмотря на существенный вклад в концептуальное богатство ТМО, имеет лишь маргинальное значение. Центральное место
занимали «дискуссии» представителей двух других направлений, при этом политический реализм долгое время доминировал. Однако подобная схема становится
все менее адекватной тому концептуальному разнообразию, которое наблюдается
в современной ТМО.
99
Так, американские конструктивисты нередко подчеркивают свою генетическую близость английской школе международных исследований, наиболее яркими представителями которой были Мартин Уайт и Хедли Булл. В существующий
«треугольник» парадигм ТМО эта школа не вписывается.
Сущность этого подхода, на наш взгляд, наиболее наглядно можно подчеркнуть, пытаясь определить специфику международных отношений по формуле
«сила против порядка». Идеальные типы реалистической и либеральноидеалистической парадигм при таком сравнении можно представить следующим
образом. Для реалистов международные отношения — это силовое противоборство государств, или, в крайнем его выражении, «война всех против всех». Государства, исходящие в своих действиях по отношению друг к другу исключительно из
соображений выгоды и целесообразности, не связаны никакими моральными или
правовыми ограничениями, понятия о которых применимы лишь к отношениям в
обществе, а сфера международных отношений лежит вне его границ. Иными словами, это идеальный тип, построенный на «силе». В либерально-идеалистической
парадигме, напротив, природа международных отношений определяется транснациональными социальными связями в рамках всего человечества (в основе которых лежат непротиворечивые интересы всех людей), а не конфликтом между государствами. В этом смысле международным отношениям присущи моральные
императивы и правовые нормы, ассоциирующиеся с «порядком». В основе такого
противопоставления лежит привычное видение различий в том, что понимается
под порядком внутри государств, и тем, что существует в отношениях между ними. При этом подразумевается, что «порядка» в отношениях между государствами нет (в лучшем случае он существует лишь как то, к чему можно стремиться).
С точки зрения представителей английской школы, порядок является столь же
неотъемлемой «частью истории международных отношений и в особенности в
том, что современные государства сформировали и продолжают формировать не
просто систему государств, но международное общество» [2], иными словами,
это порядок особого рода. Международная политика в этом случае не предстает
ни как абсолютный конфликт между государствами, ни как полная идентичность
интересов в рамках всего человечества.
Х. Булл подчеркивал, что анархичная природа международных отношений не
является препятствием для понимания их в формате «международного общества»,
или «общества государств». С его точки зрения, анархичность международных
отношений не следует сводить к «механическому» и весьма ограниченному пониманию «естественного состояния». В современной международной системе, по
мнению Х. Булла, представлены все элементы: борьба за власть между государствами и война, и транснациональная солидарность и конфликт, который проходит
по иным разграничительным линиям, чем межгосударственный, а также элемент
сотрудничества и регулируемых правилами и нормами отношений между государствами. Какой из них является доминирующим, зависит от конкретных обстоятельств времени и места.
Рассмотрение международных отношений как международного общества
предполагает, что «государства вовлечены не просто в схватку, подобно гладиаторам на арене, они ограничены в своем противоборстве друг с другом общими
правилами и институтами» общества, которое они формируют, не только правилами целесообразности, но и моральными императивами и правовыми нормами.
Именно поэтому Х. Булл определяет специфику международных отношений как
«анархичное общество» [3].
100
С нашей точки зрения, отнесение английской школы к периоду «канонических» парадигм вполне оправданно, как по соображениям совместимости проблематики и методики проведения исследований, так и по хронологии. Так, книга
Х. Булла «Анархическое общество: исследование проблемы порядка в мировой
политике», в которой наиболее ярко и однозначно представлен подход английской школы, была выпущена в 1977 г., то есть примерно в то же время, что и
«Теория международной политики» К. Уолца, опубликованная в 1979 г. и знаменовавшая оформление неореализма. Заслуживает упоминания и тот факт, что сами американские конструктивисты, и в частности А. Вендт, считают английскую
школу своей предтечей. К сожалению, работы этой школы в 1960–1970-е гг. не
получили должного внимания в США, что и повлекло за собой небрежение к этой
концепции. По мнению одного из лидеров школы политического реализма
С. Хоффманна, высказанному им в предисловии ко второму американскому изданию книги Х. Булла, эта концепция «не вписывалась в превалирующие американские подходы». «Ударение на обществе (хотя и анархичном), — отмечает он, —
казалось странным реалистам, которые под руководством Ганса Моргентау изучали
международные отношения с точки зрения рвущихся к власти и соперничающих
государств, и неореалистам, которые вслед за К. Уолцем фокусировали свое внимание на последствиях распределения власти в международной системе» [4].
Интересно также отметить, что и в ранних истоках ТМО можно найти интеллектуальную основу для этого подхода. Сами представители английской школы
называют ее интернационалистской традицией, восходящей к трудам голландского юриста Гуго Гроция (отсюда и иное название этой традиции — гроцианская).
При рассмотрении вопроса о развитии ТМО часто прибегают к хронологическому принципу, выделяя несколько исторических этапов доминирования той или
иной парадигмы. Интерес вызывают и периоды смены теоретического лидера в
исследовательской повестке — они получили название «больших споров». Хотя
«история» развития дисциплины, прежде всего, ассоциируется с уже завершенными этапами, аналитическая модель «больших споров» представляется весьма
плодотворной как в анализе современного состояния ТМО в целом, так и места
конструктивизма в частности.
Для отечественной учебной литературы традиционным стало выделение следующих «больших споров»: между политическим реализмом и идеализмом (1930–
1940-е гг.); между модернизмом и традиционализмом (1950–1960-е гг.); между
транснационализмом и «государство-центричной» парадигмой (1970-е гг.). Однако
следует отметить, что на этом этапы «больших споров» не исчерпываются.
Последний из названных выше «больших споров» в американской научной литературе не выделяется (хотя сами дискуссии по данному вопросу имели и продолжают иметь место), а название «третий большой спор» закрепилось за постпозитивистским спором, имеющим фундаментальное методологическое значение.
Именно на этом этапе развития дисциплины мы и остановимся подробнее, но прежде следует обратить внимание на то, что одним из наиболее важных результатов
второго «большого спора» стало придание ТМО позитивистского «научного» статуса. Выше мы уже отмечали, что радикальное направление, построенное на марксистских методологических основах, было лишь маргинальным. Следовательно, не
будет большим преувеличением сказать, что в результате второго «большого спора» позитивизм был укоренен в рамках ТМО. Этот единый методологический фундамент и обеспечил, на наш взгляд, возможность выхода дисциплины за рамки несовместимости реалистической и либерально-идеалистической парадигм во второй
101
половине 1980-х гг. По словам О. Вэвера, этот этап характеризуется «синтезом неонео-» [5]: синтезом исследовательской повестки неореализма и неолиберального
институционализма, базирующихся на системном подходе.
Это «преодоление несовместимости» способствовало сдвигу в концептуальном противостоянии в рамках ТМО: доминированию «рационализма» [6] в науке
о международных отношениях был брошен постпозитивистский вызов. Это противостояние и получило название «постпозитивистского большого спора» [7].
Сам термин «пост-позитивизм» предполагает критику фундаментальных методологических оснований позитивизма. Как реакция на кризис позитивизма, обозначившийся уже к концу 1960-х — началу 1970-х гг., возникает несколько школ,
ставящих по сомнение его гносеологические основы, прежде всего его рационалистическую теорию познания, разделяющую субъект и объект исследования и
предполагающую возможность накопления «объективных» знаний об объекте.
Наиболее заметными в постпозитивистских исследованиях в ТМО стали критическая теория (Р. Кокс, М. Хоффман, Э. Линклэйтер), историческая социология
(М. Манн, Ч. Тилли, Т. Скокпол), постмодернизм (Р. Эшли, У. Коннолли, Дж. Дер
Дериан, Р.Б.Дж. Уолкер, М. Шапиро) и феминизм (С. Энлоу, Д. Элштейн,
В. Спайк Питерсон, К. Сильвестер).
Что их объединяет, так это убежденность в том, что западная политическая
мысль, основанная на идеалах Просвещения, находится в глубоком кризисе. Наиболее яркую критику этого «проекта» предлагают постмодернисты. Они отрицают понимание истории как некоего оптимального направленного исторического
пути — реальность для них есть социальное построение, «продукт человеческого
альтернативного выбора» [8].
Постмодернизм и феминизм внесли, пожалуй, наиболее существенный и интересный вклад в развитие прикладных исследований в рамках ТМО (часто постпозитивизм в ТМО ассоциируют именно с ними). Следует обратить внимание на их
исследования эрозии суверенного, территориально определенного государства, что,
в свою очередь, стимулировало обсуждение таких существенных вопросов, как федерализм, регионализм и национализм, новые типы гражданства в современном
мире и т.д. [9]. Одна из ключевых категорий международных отношений — безопасность — также находит глубокое переосмысление в работах постмодернистов.
Феминизм вывел на первый план разработку проблем самосознания в международных отношениях [10].
Таким образом, третий «большой спор» — методологический по своему содержанию — означает глубокий разрыв с «каноническими» парадигмами. Постпозивистские течения послужили благодатной почвой для оформления с конца
1980-х гг. конструктивизма, хотя последний нельзя считать синтезом знаний, накопленных в рамках названных выше школ. В американском конструктивизме
(сам термин был введен в оборот Николасом Онафом в 1989 г. [11]) присутствует
явное стремление дать конструктивный методологический ответ на «протестный»
вызов постпозитивизма. На протяжении 1990-х гг. в рамках американского конструктивизма шло формирование нескольких течений — в зависимости от того, насколько глубоким оказался «лингвистический поворот» в их исследованиях. Так,
например, можно найти достаточно серьезные расхождения в работах Н. Онафа и
его последователей, создавших «Майамскую группу изучения международных
отношений», и А. Вендта.
Еще одна очень важная проблема в определении места конструктивизма в современной ТМО — понимание системности международных отношений. Систем102
ный подход к анализу международных отношений принят практически всеми исследователями, а системная природа международных отношений не подвергается
сомнению.
Мы оставляем за рамками рассмотрения вопрос о том, каким образом системный подход постепенно укоренялся в ТМО. Точкой отсчета для нас будет конец
1970-х гг., когда окончательно оформилась системная теория международной политики и был достигнут консенсус относительно адекватности такого подхода.
Речь идет о становлении неореализма и выходе в свет книги К. Уолца [12]. Сегодня понимание международной системы, свойственное неореализму, является
настолько широко распространенным, что системный подход нередко отождествляется именно с ним [13].
Центральное место в понимании закономерностей функционирования системы
международных отношений неореализм отводит ее структуре. Структура понимается прежде всего как распределение материальных возможностей между элементами — государствами и, следовательно, отражает результаты взаимодействия
сильнейших игроков — великих держав. Неореалисты акцентируют внимание на
том, что, сложившись, структура системы выступает как «принуждающая сила»
[14], способная оказывать влияние на поведение игроков системы и ограничивающая свободу действий всех акторов; она «становится силой, которую акторы
не могут контролировать; она ограничивает их поведение и становится между
намерениями государств и результатами их действий» [15]. На этом основании
более точным было бы определение теории К. Уолца как структурный реализм.
Американский конструктивист А. Вендт также представляет системный исследовательский проект, в центре которого находятся государства, действующие
в анархичной среде, однако он смещает акценты, подчеркивая социальный характер международных отношений. В центре его внимания — процессы взаимодействия агентов (акторов), создающие социальную реальность. Международная система создается, воспроизводится и может трансформироваться только через взаимодействие агентов [16]. А. Вендт придает агентам и структуре равный онтологический статус, подчеркивая их взаимную обусловленность в социальном процессе
[17]. Для конструктивиста А. Вендта структура существует только посредством
социальных взаимодействий. «Очень важно посмотреть, из чего «сделана» структура, — пишет он в «Социальной теории международной политики». — С моей
точки зрения, она представляет собой именно то, что отрицает Уолц: социальный,
а не материальный феномен». «Характер международной жизни определяется
убеждениями и ожиданиями, которые государства имеют друг о друге, и это устанавливается социальными, а не материальными структурами [18]. Значение материальных факторов — «силы и интересов» — не отрицается, но то, какое значение они приобретают для агентов, зависит от социальной структуры системы. Остановимся на последнем утверждении подробнее.
Социальное понимание структуры предполагает, что акторы в своих взаимодействиях «принимают друг друга во внимание». «Этот процесс основан на идеях
акторов о природе и ролях Себя и Других», — отмечает А. Вендт [19]. Социальные структуры понимаются конструктивизмом как «распределение идей». Некоторые из этих идей разделяется всеми акторами, другие нет (являются «частными»). Общие идеи, как часть социальной структуры, составляют «культуру», которая основывается на «структуре ролей». Реализуя социологический подход,
А.Вендт подчеркивает, что «роли» являются атрибутами структуры системы, а не
ее элементов (агентов); они являются «объективными, совместно устанавливае103
мыми позициями», которые придают значение межсубъектному пониманию и
ожиданиям относительно действий друг друга. «Структура и тенденции анархичных систем будут зависеть от того, какая из… ролей… будет доминировать в системе» [20]. А. Вендт представляет три идеальных типа «структуры ролей» («враг»,
«соперник» и «друг») и три соответствующих им «культуры анархии» международной системы («гоббсианскую», «локкианскую» и «кантианскую»). Следуя этой
логике, «анархия — это то, что из нее делают государства» [21]. Следует также
отметить, что в отличие от политического реализма конструктивизм понимает под
структурными изменениями изменения «культуры», а не полярности [22].
Принципиально важным является и решение вопроса об интересах агентов и
их идентичности. С точки зрения политического реализма, они не подвергаются
изменениям в процессе взаимодействия акторов, а структура системы изменяет
только поведение акторов. Конструктивистское понимание международных отношений как отношений социальных предполагает, что структура оказывает
влияние на интересы и идентичности агентов (акторов), иными словами, интересы
и идентичности — зависимые переменные, они эндогенны по отношению к процессам взаимодействий и «конструируются» ими. Продолжая эту линию рассуждений, важно отметить, что в возможности изменения «структуры ролей» и смены
«культур анархии» лежит основание трансформации в долгосрочной перспективе
интересов и идентичности агентов (акторов). «Сами агенты, — подчеркивает
А. Вендт, — являются результатом непрерывного взаимодействия» [23].
Таким образом, по сравнению с неореализмом системность международных
отношений имеет в исследованиях конструктивистов совершенно иное наполнение. С нашей точки зрения, именно конструктивизм предоставляет более широкие
возможности для реализации системного подхода к анализу явлений международной жизни.
Мы затронули лишь несколько проблем, касающихся генеалогии американского конструктивизма. За рамками нашего внимания остались вопросы философских оснований и содержания его различных направлений, которые заслуживают
отдельного детального рассмотрения. С нашей точки зрения, интерес к данному
направлению исследований ТМО оправдан его большим потенциалом — не в последнюю очередь тем, что для многих он может стать выходом из методологического замешательства, постигшего наше научное сообщество после окончания
«холодной войны».
Литература
1. См., например: Цыганков, П.А. Теория международных отношений /
П.А. Цыганков. — М.: Гардарики, 2002.
2. Bull, H. The Anarchical Society: A Study of Order in World Politics. 2nd ed. /
H. Bull. — N.Y.: Columbia University Press, 1995. — P. 22–23.
3. Ibid. — P. 22–50.
4. Ibid. — P.VII.
5. Waever, O. The Rise and Fall of the Inter-Paradigm Debate / O. Waever // International Theory: Positivism and beyond. Ed. by S. Smith, K. Booth, and
M. Zalewski. — Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press, 1996. — P. 161.
6. Keohane, R. International Institutions and State Power: Essays in International Relations Theory / R. Keohane. — Boulder: Westview Press, 1989. — P.158–179.
104
7. Lapid, Y. The Third Debate: On the Prospects of International Theory in a PostPositivist Era / Y. Lapid // International Studies Quarterly. — Vol. 33. — September 1989. — P. 235–254.
8. Vasquez, J. The Post-Positivist Debate: Reconstructing Scientific Enquiry and International Relations Theory after Enlightenment’s Fall / J. Vasquez // International Relations Theory Today. — Ed. by K. Booth and S. Smith. — University
Park, Penn.: The Pennsylvania State University Press, 1995. — P. 221.
9. Макарычев, А.С. Постмодернизм и западная политология / А.С. Макарычев,
А.А. Сергунин // Вестник ННГУ. — Нижний Новгород, 1996. — С. 102.
10. См., например: Zalewski, M. and C.Enloe. Questions about Identity in International Relations / M. Zalewski and C. Enloe // International Relations Theory
Today. — P. 279–305.
11. Onuf, N. World of Our Making: Rules and Rule in Social Theory and International Relations / N. Onuf. — Columbia: University of South Carolina Press,
1989.
12. Waltz, K. Theory of International Politics / K.Waltz. — Reading, Mass.: Addison–Wesley, 1979.
13. Современные международные отношения. — М.: МГИМО(У), 1998. — С. 23.
14. Waltz, K. Reductionist and Systemic Theories / K.Waltz // Neorealism and Its
Critics. Ed. by R. Keohane. — N.Y.: Columbia University Press, 1986. — P. 61.
15. Цит. по: Kegley, C. World Politics: Trend and Transformation. 4th ed / C. Kegley, E. Wittkopf. — N.Y.: St. Martin’s Press, 1993. — P. 29.
16. Wendt, A. Social Theory of International Politics / A. Wendt. — Cambridge:
Cambridge University Press, 1999. — P. 366.
17. См. подробнее: Wendt, A. The Agent — Structure Problem in International Relations Theory / A.Wendt // International Organization. — Vol. 41. No. 3. — Summer 1987. — P. 335–370; Zehfuss, M. Constructivisms in International Relations:
Wendt, Onuf, and Kratochwill / M. Zehfuss // Constructing International Relations:
The Next Generation. Ed. by K. Fierke and K.E. Jorgensen. — N.Y.: M.E. Sharpe,
2001. — P. 54–75; Gould, H. What Is at Stake in the Agent — Structure Debate /
H. Gould // International Relations in a Constructed World. Ed. by V. Kubalkova,
N. Onuf, P. Kowert. — N.Y.: M.E. Sharpe, 1998. — P. 79–98.
18. Wendt, A. Social Theory of International Politics / A.Wendt. — P. 20.
19. Ibid. — P. 249.
20. Ibid. — P. 259.
21. Эта фраза стала крылатой после публикации статьи с идентичным названием: Wendt, A. Anarchy is What States Make of It: the Social Construction of
Power Politics / A. Wendt // International Organization. — Vol. 46. No. 2. —
Spring 1992. — P. 391–425.
22. Wendt, A. Social Theory of International Politics / A. Wendt. — P. 314.
23. Ibid. — P. 316.
105