О христианской радости На вопрос, как жить, чтобы спастись, преподобный Амвросий Оптинский отвечал очень просто: «Жить – не тужить, за всё благодарить, и всем – мое почтение». Преподобный Серафим Саровский всех приходящих встречал приветствием «Радость моя!». Во всех их словах слышно радостное дыхание жизни будущего века. Эта радость изливалась из их душ среди множества скорбей и искушений. Это та радость, которую мир не мог понять. Итак, о светлой христианской радости наша беседа. Эта радость стоит в центре апостольской проповеди. С Пасхальной радости началось Христианство. Мы радуемся тому, что Христос Воскрес, а, значит, и мы воскресли вместе с Ним. Да, мы искалечены грехом, да, наши души изуродованы, да, мы духовные паралитики, не способные ни на что доброе. Но Богочеловек Христос воспринял на Себя всю нашу немощь, вознесся на Крест, преобразил и обожил нас в Своем Воскресении. «Наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Ис. 53:5). Воскресение Христово – это архетип, прообраз будущего Воскресения каждого из нас. Причащаясь воскресшей преображенной природе Христа, мы получаем закваску бессмертия и вечности. И в этой Пасхальной радости главное – радость каждого из нас. Уже нет всесильного торжества смерти, зла и греха. А есть только радость Христовой победы над грехом и над смертью... И этой радостью мы живем. Должны, по крайней мере, жить. Печально смотреть на наших прихожан, когда, даже в самые радостные минуты богослужения: на полиелее, во время пения «Хвалите имя Господне» и чуть позже «Воскресение Христово видивше» – они стоят с печально поникшей головою. Апостол пишет: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» (Фил.4:4). Митрополит Антоний Сурожский приводит такой случай, очевидцем которого ему пришлось быть. «На улице стояла поздняя весна. Ярко, игриво светило в синем небе солнышко, звонко пели птицы, зеленела трава, цвели деревья, благоухая ранней свежестью и ароматом, жужжали пчелы, на улице стояло торжество весенней радости. В стоящий недалеко от цветущего дерева мусорный бак с головой нырнула какая-то старуха... Это Англия. И старуха не была голодна. Просто ее сжигало любопытство. Какие-то обрывки писем, адресованных соседке, она увидела в этом мусорнике. Ну и попыталась достать». Так часто мы каемся, ныряя с головой в бездну своих зол, перебирая их скрупулезно и занудно, мы только и занимаемся смакованием своих грехов и бесконечным описанием их дегустационных качеств на исповеди. Ковыряясь в мусорнике своей души, мы забываем о весне Пасхи, о радости Воскресения. Все наши духовные помои не больше горсти песка, брошенной в море бесконечной благости и любви Божией. Исаак Сирин говорит о том что: «Покаяние – это плач души перед вратами рая». Но с мусорным ведром на голове райских врат не увидишь. Мы забываем, что с некоторых пор кое-что в жизни человечества изменилось. Христос победил наш грех. И со времени Воскресения Христова для того, чтобы войти в вечное царствование с Ним, нужен не багаж мнимых заслуг, а нищета смирения. Понимание того, что «Христос пришел грешные спасти, от них же первый есть я». И Пасхальная радость – есть содержание жизни и смерти человека, которая стала со времени Воскресения Христова называться Успением, т.е. успешным завершением жизненного пути. Смерть из тупика превратилась в дверь. Итак, о радости... Каждый в этой жизни стремится к радости. Правда, представление о ней у каждого свое. Один купил бутылку водки и спешит поделиться этой «радостью» еще с кем-то (обычно еще с двумя). Другой, наконец-то, путем долгих и мучительных переговоров пришел к «консенсусу» с какой-то длинноногой девицей и теперь радуется успешному завершению своих дипломатических усилий. Третий купил машину. Четвертый сделал евроремонт. Пятый похоронил тещу... и т.д. И все эти «радости», и многие другие оказываются недолговечными. После пьянки наступает тяжелое похмелье, после девицы – венерические проблемы, после аварии – травмы, после ремонта – пожар, а после смерти тещи мир в душе и семье так и не наступил. Да и любая земная радость висит на тоненькой, несколько миллиметров в диаметре, трубочке, которая может оборваться в любой момент – это сосудик в голове или еще что-то. Древнегреческие философы, видя эту зыбкость земного благополучия, пришли к эпикурейству и стоицизму. Одни решили: «Что ж, если смерть меня всё равно догонит, если эта жизнь всё равно когда-то оборвется, то нужно брать от нее как можно больше утех». Такое отношение к жизни обличал апостол, говоря, что для таких людей смысл жизни в том, чтобы есть, пить и веселиться, ибо завтра умрут. В годы французской революции, когда самым главным орудием революционеров стала гильотина, в Бастилию было брошено огромное количество людей аристократического сословия. Зная, что им всем завтра отрубят головы, основная масса узников предавалась в тюрьме страшному разврату. Таково было отношение к жизни и смерти у представителей высших слоев тогдашнего общества. Древнегреческие стоики, наоборот, ставили своей целью выработать бесстрастное отношение к жизни: «Хвалу и клевету приемли равнодушно...». Показателен пример из жизни одного из античных скептиков – Пиррона. Диоген Лаэртский описывает, как корабль, на котором плыл Пиррон, попал в сильный шторм. Жизнь путешественников была в страшной опасности. Все паникуют. Матросы, спустившись в трюм, видят, как Пиррон спокойно дремлет на топчане. «Безумец, спасайся, – говорят ему, – мы в опасности!». Пиррон указал пальцем куда-то в угол. Оглянувшись в том направлении, матросы увидели свиней, которые спокойно жевали какую-то еду. «Вот так должны себя вести настоящие философы», – сделал заключение Пиррон. Но вот на плоти человеческой истории вспыхнул огонь христианского благовестия. Кровь мучеников легла в основу Церкви. Сначала гонения от черни, потом – от государства. Но во время жесточайших гонений язычники стали всё пристальнее вглядываться в глаза христиан. Для язычника естественно бояться смерти. Но здесь, в крови мучеников, они видели не страх перед смертью, а, наоборот, радостную жажду смерти. «Ибо для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение», – пишет апостол Павел к Филиппийцам (1:21). Жажда мученической кончины за Христа была такой сильной, что епископы были вынуждены издавать специальные указы, сдерживая этот пыл первых христиан, но и это не помогало. Там, где хватали одного, с ним вызывались умирать еще десять. Палачи уставали мучить и убивать свои жертвы. Они составляли графики работы, чтоб хоть немного отдохнуть. И здесь языческий мир поставил вопросы: «А что это за вера такая, когда сотни людей идут на смерть не со страхом, а с радостью? Откуда эта радость? Где ее источник? Что они знают о жизни и смерти такого, что могут презирать смерть? Почему мать, узнав, что в таком-то месте убивают христиан, спешит туда добровольно со своими малолетними детьми, чтобы вместе умереть, и спешит, как на свадьбу?». Всматриваясь в жизнь и смерть христианских подвижников, язычники становились христианами. «Для первых христиан смерти не существовало. Они бросались в Воскресшего Христа; в Нем же смерть становится торжеством жизни», – пишет православный богослов Оливье Клеман в книге «Истоки». Далее он цитирует древний текст: «В момент ареста Фелицата была беременной на восьмом месяце... У нее начались схватки... Она сильно страдала и стонала. Один из стражей сказал ей: «Ты уже сейчас стонешь, что же будешь делать, когда тебя бросят к зверям?». Фелицата ответила: «Тогда Другой будет во мне, Кто пострадает вместо меня, потому что ради Него приму страдания...» Перпетуя (подруга Фелицаты) первой была подброшена вверх разъяренным быком, она упала на спину. Как только она смогла сесть, сразу же перевязала рассыпавшиеся волосы: «Мученик не может умереть с распущенными волосами, чтобы не иметь траурного вида в день своей славы». Затем она поднялась и увидела Фелицату, казавшуюся совершенно разбитой. Она приблизилась к ней, протянула руки и помогла подняться. При виде их обеих стоящих жестокость толпы была побеждена. Им позволили выйти через «Врата живых»... Казалось, она (Перпетуя) пробудилась от глубокого сна – так долго длился экстаз Духа. Оглядевшись, она спросила: «Когда нас бросят этому быку?». Когда ей сказали, что всё уже произошло, она не хотела верить». О Клеман объясняет: «Кровь мучеников отождествляется с кровью Голгофы, а значит – с кровью Евхаристии, сообщающей опьянение бессмертием». Итак, опыт радости стоит в центре жизни Церкви. Сегодня мы стали об этом забывать. А ведь радостью была исполнена жизнь преподобного Амвросия Оптинского среди жесточайших физических страданий. Он мог сказать вместе с апостолом Павлом: «Преизобилую радостью, при всей скорби нашей» (2 Кор. 7:4). Это особое мирное устроение души, которое изливается на окружающих людей и которое не может нарушить никакой внешний катаклизм. Лев Толстой со страшной завистью писал о своем непонимании, почему в Оптину пустынь идут сотни людей за утешением к парализованному монаху. Здоровые к больному – за утешением. Парадокс! А ответ прост. Он имел ту радость, которую всегда искало и ищет человеческое сердце. Оно часто ищет ее в блуде, пьянке, наркотиках, в построении бытового благополучия, в деньгах, власти, славе и т.д. Но не находит. Отчаивается и опять ищет. А на самом деле эта радость лежит на поверхности, здесь, рядом. Эта радость в Церкви называется благом. «Вкусите и видите, яко благ Господь», – поем мы в Церкви. Это благо можно взять даром, бесплатно, просто так. Правда, есть одно условие. Поскольку этот дар от Святого Духа, нужно освободить руки для принятия этого дара. Как в сказке Г.Х. Андерсена «Огниво». Солдат залез в глубокий колодец и за первой дверью увидел медные деньги. Набив ими рюкзак и карманы, пошел дальше. За второй дверью оказалось серебро. Пришлось выбрасывать медь и набивать рюкзак серебром. За третьей дверью оказалось золото. И пришлось всё проделывать заново. Так и в духовной жизни. Нужно оставить у входа в Церковь медь своеволия и эгоизма, выложить в притворе серебро дешевой душевности и своих представлений о Церкви и, ощутив свою нищету духовную, войти в храм с открытым для золотого дара сердцем. И, может быть, тогда мы сможем исполнить завещание Апостола: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите...» (1 Фес. 5:16-18).