КоММУниКаТиВные неУдачи СКВоЗь ПриЗМУ ПоТреБноСТеЙ
реклама
Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего А. Мустайоки (Университет Хельсинки, Финляндия) Коммуникативные неудачи рассматриваются в статье в более широкой перспективе, чем это обычно делается в лингвистических исследованиях. При передаче информации и чувств, наряду с чисто языковыми факторами, важную роль играет умение осуществлять реципиент-дизайн. Говорящий сталкивается с риском попасть в ловушку иллюзии общего ментального мира. Кроме того, у говорящего могут быть и другие потребности, помимо собственно коммуникативных, которые создают риски для успешности коммуникации. Это, вопервых, избегание когнитивных усилий, вследствие чего реципиентдизайн проваливается. Вторая возможная причина коммуникативных неудач — потребность в самопрезентации, вызывающая употребление непонятных реципиенту выражений и слов. Также встречаются случаи излишней (чрезмерной) вежливости, которая может быть препятствием для понимания основного смысла высказывания. Человеческое общение является весьма сложным и тонко организованным явлением. Его успешность находится под угрозой множества рисков. Причины коммуникативных неудач (недоразумений, непониманий) изучены с разных точек зрения представителями многих наук, в том числе лингвистами (например, [Падучева 1982; Сухих 1998; Кънева 1999; Чайка 2011]; обзоры западных работ см. [Tzanne 2000; Olsina 2002; Verdonik 2010]). Десятки классификаций коммуникативных неудач составлены российскими и зарубежными учеными (см., например, [Zaefferer 1977; Городецкий и др. 1985; Ермакова, Земская 1993; Linell 1995; Falkner 1997; Бацевич 2004]). Цель настоящей статьи — попытаться предложить более адекватное описание реальных причин коммуникативных неудач, подходя к вопросу не только с точки зрения чисто лингвистических факторов, но учитывая также другие обстоятельства, оказывающие существенное влияние на успешность общения. Такой подход соответствует взгляду Э. Вайганд, согласно которому 544 А. М у с т а й о к и лингвистика передвигается от описания простых, чисто языковых фактов к описанию более сложных явлений [Weigand 2004: 3] или, другими словами, от редукционизма к холизму [Weigand 2011]. Имея в виду приблизительно то же самое, И. Кечкеш говорит о новом «социокогнитивном» подходе к языку и речи [Kecskes 2010]. Такая комплексная ориентация отсылает нас к тому типу мышления, который кроется за немного загадочным понятием «филология», только с той разницей, что при филологическом подходе в центре внимания стоят художественные тексты, а Вайганд и Кечкеш исследуют современные устные диалоги. В этом русле выстраивается и настоящая работа. Задача этой статьи — рассмотреть, каким образом разные потребности говорящего отражаются на возникновении коммуникативных неудач. При этом мы исходим из того, что у говорящего есть и другие потребности, помимо передачи информации и чувств. На конкретное протекание общения может влиять, в частности, и то, что говорящий хочет избежать когнитивных усилий и показать свою эрудицию, а также быть вежливым. Данная работа базируется на модели коммуникации, основы которой представлены в [Мустайоки 2011а; 2011б; Mustajoki 2012; 2013]. 1. Основные положения и понятия Согласно нашей исследовательской философии, при изучении проблем коммуникации необходимо стараться учесть одновременно разные точки зрения — как лингвистические, так и психологические и социологические. Обоснуем потребность многогранного подхода к этому явлению некоторыми примерами. Общеизвестно, что на понимание речи существенно влияет то, какими знаниями обладают собеседники. На этот фактор ссылаются в науке, используя разные термины: «ментальная карта» (mental map), «культурная грамотность» или «культурная компетенция», «культурная беглость» (cultural fluency), «скрипты» / «сценарии» / «фреймы» / «стереотипы». В русской научной традиции часто прибегают к терминам «(языковая) картина мира», «коллективная память народа», «(общая) когнитивная база», «(коллективное) когнитивное пространство», «прецедентные тексты / феномены», «концептосфера», «апперцепционная база», «фоновые знания», «клише и штампы сознания». Все эти термины описывают данное явление с разных сторон, но в целом речь идет об одном и том же — а именно, как говорящие представляют мир, что, в свою очередь, отражается в их речи и на понимании речи Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 545 других. Мы употребляем в этой связи термин ментальный мир. Он покрывает не только культурные элементы, но и языковую компетенцию говорящего, его отношение к собеседнику и его физиологическое и ментальное состояние в момент общения. Следовательно, это собственная когнитивно-языковая личность целиком, которую говорящий и привносит в ситуацию коммуникации (см. подробнее [Мустайоки 2011б: 79, 80; Mustajoki 2012: 223—226]). Значимость ментального мира для успешного проведения коммуникации, как правило, иллюстрируется с помощью примеров, извлеченных из разговора между собеседниками с различными культурными бэкграундами. Достаточно одного примера: финн рассказывает своему русскому коллеге, что его жена работает в Академии Финляндии. Русский, опираясь на свое представление о мире, толкует это так, что жена является исследовательницей. Однако в отличие от российских условий Академия Финляндии НЕ является исследовательской структурой: это государственный орган, выделяющий гранты ученым, т. е. соответствует скорее Российскому фонду фундаментальных исследований или Российскому гуманитарному научному фонду. Литература по межкультурной коммуникации содержит тысячи примеров такого типа. Тем не менее влияние ментальных миров собеседников касается всех ситуаций коммуникации, в том числе и тех, в которых участвуют представители одной и той же культуры. Покажем это на нижеследующей выборке примеров: (1) Нина изучает китайский язык и литературу1. (2) Нина изучает китайский язык и биологию. (3) Нина изучает китайский язык и философию. Несмотря на то что все приведенные предложения имеют одинаковую структуру, они интерпретируются по-разному в зависимости от того, каково их соответствие нашим ментальным мирам. Опираясь на свой жизненный опыт, большинство людей толкуют первую фразу как «китайский язык и китайскую литературу», а вторую как «китайский язык и общую биологию». Третью фразу толкуют по-разному, Однажды, когда я приводил данный пример на конференции, один заинтересованный носитель русского языка подошел ко мне после доклада и любезно сказал, что по-русски говорят китайские язык и литература. Действительно, по нормам русского языка так следовало бы говорить. Однако узус другой. Google дает 9500 результатов поиска по выражению русские язык и литература, но 1 500 000 по выражению русский язык и литература. 1 546 А. М у с т а й о к и то как «китайский язык и китайскую философию», то как «китайский язык и общую философию». Соответственно, люди обычно понимают фразу На рынке продаются белые рубашки и костюмы как «белые рубашки и костюмы любого цвета», а фразу На рынке продаются черные платья и костюмы скорее как «черные платья и черные костюмы». На основе подобных примеров можно сделать вывод, что многозначность фразы затрудняет понимание, только если ментальный мир реципиента подсказывает иное толкование, чем было предусмотрено говорящим. Таким образом, ментальные миры собеседников играют весьма важную роль в процессе коммуникации. Различия в ментальных мирах представляют собой большой риск для успешного общения. Однако было бы поспешно утверждать, что они являются причиной коммуникативных неудач. Чтобы объяснить эту разницу, необходимо ввести понятие реципиент-дизайн, под которым подразумевается приспособление (адаптация) речи к реципиенту. В русской традиции в этой связи, вслед за Н. Д. Арутюновой [1981], часто употребляется термин фактор адресата (см., например, [Стернин 2004; Чухно 2007; Торлакян 2008; Языкова 2010; Бакланова 2014]). О. Б. Сиротинина [1999: 27] права, утверждая, что фактор адресата во многом определяет и сущность речевых жанров. Таким образом, неудивительно, что этому явлению уделяется много внимания в теории перевода и при описании особых речевых ситуаций, таких как общение с детьми, иностранцами и пациентами. Мы же понимаем под термином «реципиент-дизайн» нечто иное, а именно конкретное приспособление отдельных речевых актов к ментальному миру того человека, с которым осуществляется коммуникация (об истории и употреблении термина recipient design см. [Mustajoki 2012: 227—231]). Продемонстрируем решающую роль значимости реципиентдизайна, используя вышеприведенный пример. Было уже выяснено, что фраза Нина изучает китайский язык и философию проблематична с точки зрения правильного понимания, поскольку толкования собеседников могут расходиться. Здесь спасает реципиент-дизайн, но только при том условии, что говорящий предвидит риск недоразумения. В таком случае он может снять двусмысленность и сказать: Нина изучает китайский язык и общую философию или Нина изучает китайский язык и китайскую философию. Таким образом, многозначность и различные толкования собеседниками тех или иных фраз не являются причиной коммуникативных неудач, а настоящей причиной для них является неадекватный Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 547 реципиент-дизайн. Частотность коммуникативных неудач в реальных ситуациях коммуникации свидетельствует о том, что реципиент-дизайн часто проваливается. Кажется, что, если ментальные миры собеседников отличаются друг от друга существенно (схема 1), мы легче переходим к режиму тщательного реципиент-дизайна. Зато если различия не такие явные (схема 2), говорящий думает, что реципиент-дизайн не нужен. Получается иллюзия единого ментального мира (common ground fallacy) (ср. [Mustajoki 2012: 226, 227]. Ментальные миры собеседников Схема 1 Схема 2 Риски и причины коммуникативных неудач в существенной степени жанроспецифичны [Mustajoki 2013]. О. П. Ермакова и Е. А. Земская [1993] обратили внимание на то, что в повседневном разговоре между близкими друг другу людьми, как ни парадоксально, встречается больше коммуникативных неудач, чем в разговоре с иностранцами. Они правы, однако еще более значимо здесь не количество, а качество коммуникативных неудач. Домашние условия содержат много элементов, которые ведут к пренебрежению реципиент-дизайном или к неадекватному его выполнению: вариативность ситуаций коммуникации, расслабленная общая обстановка, иллюзия единого ментального мира и др. (см. подробнее [Мустайоки 2011а]. 2. Многоуровневая модель коммуникации Разные составляющие коммуникации можно проиллюстрировать схемой 3. Модель коммуникации состоит из трех основных элементов: 1) внутренний цикл, который отображает процесс порождения и восприятия речи; 2) ментальные миры говорящего и реципиента; 3) мониторинг и реципиент-дизайн. Внутренний цикл модели напоминает традиционную шенноновскую модель передачи информации, особенно ее более свежие модификации [Dobrick 1985: 97; Falkner 1997: 88]. Однако модель, 548 А. М у с т а й о к и Схема 3. Трехуровневая модель коммуникации представленная на схеме 3, отличается от них двумя существенными особенностями. Во-первых, на наш взгляд, форма цикла более адекватно отражает то, что происходит в процессе интеракции, чем традиционные линейные репрезентации. Коммуникация, естественно, протекает во времени, но ее суть заключается в том, что созданное и передаваемое говорящим содержание заново рождается в сознании реципиента, т. е. цикл замыкается. Во-вторых, необходимо различать, помимо Высказывания, три отдельных элемента как со стороны говорящего, так и со стороны реципиента, а именно Фрагмент действительности (Референцию), Смысл и Форму. Такое разделение позволяет более точно выявить и показать разные причины коммуникативных неудач. Разные случаи коммуникативных неудач могут быть удобно описаны, если употреблять индексы Sp (говорящий) и Re (реципиент), например «ФормаRe = ФормаSp, a СмыслRe ≠ СмыслSp» обозначает случай, где Реципиент воспринимает Форму в том же виде, в каком она была высказана Говорящим, но сообщает данной Форме другую интерпретацию (Смысл), чем та, на которую рассчитывал говорящий. Подчеркнем, что в реальном общении названные фазы процесса порождения и восприятия высказывания не обязательно следуют друг за другом в виде звеньев одной цепи, но частично накладываются друг на друга. Однако для того, чтобы понять разнообразие Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 549 причин коммуникативных неудач, для каждой фазы следует определить ее место в модели коммуникации. Стоит также отметить, что как порождение речи, так и ее восприятие и понимание чаще всего происходят чисто автоматически без сознательного внимания собеседников. Таким образом, когда говорится о том, что участники интеракции «осуществляют» на определенных фазах общения разные процедуры, имеются в виду процессы, которые не целиком, но частично отождествляются с «работой» органов чувств. Итак, перейдем к рассмотрению отдельных фаз интеракции и связанных с этими фазами рисков для коммуникации. Исходным пунктом является Смысл, который говорящий хочет выразить. Однако отдельный квант общения не «висит» изолированно в каком-то вакууме, а имеет то или иное отношение к действительности или, более конкретно, к ограниченному ее фрагменту. Действительность нужно понимать широко. Наряду с элементами реального мира, мы нередко говорим о наших чувствах и ощущениях (= внутренний мир) и о наших планах, мечтаниях, желаниях и снах или происшествиях и объектах специально созданного мира сказок, фильмов или других видов фантазии (= виртуальный мир) (ср. [Мустайоки 2006]). Выражение искомого содержания не всегда простое дело. Мы не всегда знаем, что мы хотим сказать. Большинство наших мыслей не получает словесного воплощения. К тому же язык задает рамки для нашей речи. У человека больше Смыслов, чем существует подходящих для этого выражений в языках, из-за чего любое высказывание только приблизительно отражает то, что мы хотим выразить [Junker et al. 2003: 1742; Clark 2003: 17]. И даже когда мы знаем, что хотим сказать, бывает трудно подобрать для этого адекватный способ выражения, что иногда проявляется в метаречевых комментариях типа: Мне трудно выразить это словами, Не могу сказать все то, что хотел бы. Смысл складывается из трех элементов. Если Она говорит Ему, что Машина грязная, здесь наличествует пропозиция (P) «Машина грязная», речевая функция (F) ПОБУЖДЕНИЕ, а также модальные (модусные) элементы (M) «Я была бы рада, если бы ты помыл машину». Проблемы передачи информации могут касаться любого из этих элементов. В выражении речевой функции намечаются три основные стратегии: прямое выражение Побуждения (например, Открой, пожалуйста, окно!), косвенное выражение Побуждения (Ты не можешь открыть окно?) и намек (Здесь душно, в значении: «Открой окно»). Намеки встречаются в речи весьма часто. Вот некоторые примеры. Жена 550 А. М у с т а й о к и возвращается домой и говорит мужу, читающему газету в кресле: Ах, как я устала, а надо детей покормить; молодой человек ищет чтото в своих карманах и говорит: Елки-палки, забыл свой мобильник дома; мама — уходящему сыну: Мусорное ведро переполнено; отец — сыну: Такие телепередачи смотрят только полные идиоты; Она — Ему: Ты, как всегда, забыл, что у твоего сына день рождения. Ирония напоминает намек, например, когда мы говорим человеку, который не помог: Спасибо за помощь. Если отец говорит: Кто опять взял мой зонтик?, это, вероятно, одновременно и косвенное выражение вопроса: Где мой зонтик? Продвигаясь вперед и изучая, как из Формы образуется Высказывание, мы сталкивается с рисками другого порядка. Это разного рода сбои при порождении речи, например дефекты речи (РРРад вввввидеть ввввас), ляпсусы и оговорки (Я был там завтра вместо Я был там вчера), бормотание (Ммм бммммл мммтам завтмммра), неадекватная громкость при произнесении (Там было много народа). Вообще, устная коммуникация пестрит случаями неточной артикуляции, незавершенными предложениями и другими отклонениями от идеальной интеракции. После прохождения этой стадии основная работа говорящего закончена. Правда, возможно, он будет проводить еще мониторинг, следя за тем, понимает ли реципиент то, что было сказано, но в целом наступает очередь реципиента. Коммуникативную неудачу могут вызвать разные факторы. Во-первых, реципиент просто не слушает из-за лени, из-за отсутствия мотивации, из-за того, что у него есть желание подумать о более важных вещах. Другое возможное препятствие — трудные условия общения, например если оно происходит во время приема или банкета (из-за того, что вокруг много громко говорящих людей), на танцплощадке (звучит музыка) или на улице (из-за шума транспорта). Когда слышимость речи плохая, реципиент должен перейти к режиму активного угадывания. Здесь помогает стандартность речевых штампов в определенных ситуациях коммуникации. Хозяева часто спрашивают у гостей конференции: Как вам нравится наш город? Поэтому, если слышно плохо, реципиент все равно может угадать, о чем спрашивает хозяин конференции. Если же вместо этого неожиданно спрашивают в шумной обстановке: Как вам нравится наш кампус?, вполне возможно, что реципиент как бы «услышит»: Как вам нравится наш город? — и начнет отвечать на этот вопрос. Вот реальный пример того, как люди смело угадывают, если не слышат всю фразу: Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 551 Ситуация: А собирается пойти в магазин и стоит уже на улице. B кричит ему: Принеси еще… A слышит: Принеси еще. В тот самый момент он вспоминает, что нужно было еще купить в магазине картошку. Слово картошка активизируется в мозгу реципиента. B продолжает: …помидоры A «слышит»: …картошку. Трудные условия коммуникации сами по себе не являются причиной коммуникативных неудач. Однако для успешной коммуникации требуется, чтобы говорящий осознавал, что на передачу информации нужно обратить больше внимания, чем обычно. Поясним это обыденным примером. Допустим, что Он пылесосит, а Она хочет сказать Ему что-то. В такой ситуации часто получается, что, несмотря на увеличение громкости речи говорящим, реципиент не слышит, что ему говорят. При этом определенную роль играют два фактора. Во-первых, из-за собственного эгоцентризма человеку трудно представить себе положение другого человека, даже если он сам был раньше в точно такой же ситуации. Во-вторых, в домашних условиях люди неохотно выполняют реципиент-дизайн. Пойдем дальше. Допустим, что все протекало благополучно вплоть до того момента, как реципиент начал перекодировать Форму в Смысл. Недоразумение может проявиться в отношении любого элемента Смысла. Так, с точки зрения основного значения фразы Машина грязная возможны, например, такие различия в ее толкованиях: говорящий имеет в виду нечто внутри машины, а реципиент считает, что это что-то снаружи. Собеседники могут иметь также разные представления о том, что касается степени чистоты: для одного человека «грязная машина» — это очень грязная машина, для другого же лишь немного испачканная. Речевая функция (констатация или побуждение) может быть понята неадекватно, равно как и степень важности и значимости фразы для говорящего (модус говорения). Следующий пример демонстрирует типичный случай влияния иллюзии общего ментального мира на толкование Смысла. Она: Ты не можешь зайти в магазин за хлебом? Он: Хорошо, зайду. Он возвращается из магазина с хлебом. Она: Ты что?! Почему ты принес черный хлеб? Я же просила принести белый. Он: Нет. Ты сказала просто хлеб. Она: Ты должен был бы понять, что я имела в виду белый хлеб. 552 А. М у с т а й о к и Особо подвержены разным интерпретациям качественные прилагательные и наречия (красивый, хороший, свободный, высокий, тепло, далеко) и абстрактные существительные (равноправие, счастье, духовность, разум, политика). Конкретные существительные (бабушка, юг, университет, лес) также могут вызывать самые разные ассоциации, которые оказывают влияние на толкование речи. Один из наиболее распространенных типов коммуникативных неудач — неверная референция. Иногда сама референция весьма конкретна, например: Я играл в теннис с Игорем; Переведи документ ко вторнику. Но собеседники могут перепутать, который Игорь или какой именно документ имеются в виду. Более обобщенные анафорические отсылки потенциально содержат еще больше вариантов для интерпретации: Меня раздражает это. На вид невинные фразы могут при «благополучных» условиях предоставлять возможность для ряда толкований, сильно отличающихся друг от друга, например, фраза Мне не нравится спорт может означать «Мне не нравится смотреть спорт по телевизору / смотреть какой-либо особый вид спорта / ходить на спортивные состязания / заниматься спортом и т. п.». Речевая ситуация способствует правильному толкованию высказывания, но не гарантирует его. 3. Другие потребности говорящего, вызывающие коммуникативные неудачи Выше мы рассмотрели риски непонимания в рамках многоуровневой модели коммуникации. Модель исходит из того, что говорящий намерен выразить тот или иной смысл. Однако у говорящего могут быть и другие потребности, которые отражаются на том, как он говорит. Пока еще имеется мало исследований того, как такие обстоятельства влияют на успешность коммуникации. В этом параграфе мы предпримем попытку охарактеризовать их возможные эффекты для коммуникации. Отметим три таких фактора: избегание когнитивных усилий, самопрезентация и излишняя вежливость. Избегание когнитивных усилий. Мы уже обратили внимание, что реципиент-дизайн иногда проваливается из-за того, что человек старается достичь своих целей, затрачивая как можно меньше энергии. Рассмотрим более подробно это явление с точки зрения успешной коммуникации. Психологи делятся на два лагеря по отношению к тому, какой удельный вес они придают сознательным и бессознательным истокам Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 553 человеческого поведения. Термины варьируются: говорят об эксплицитных и имплицитных ментальных процессах, контролируемом и автоматическом поведении и т. д. Решающим этапом в дискуссии о значимости этих факторов в жизни человека была статья “The unbearable automaticity of being” [Bargh, Chartrand 1999], на которую зарегистрировано уже больше 3000 ссылок. Исследователи утверждают, что ментальные процессы у людей автоматизированы намного больше, чем думали раньше. Хотя невозможно точно измерить долю сознательных и бессознательных процессов, предполагается, что из них автоматизированы, по оценкам, до 95 %. Это выгодно для человека, поскольку автоматизмы, избегание когнитивных усилий в тривиальных ментальных процессах позволяют экономить силы для более важных дел. Избегание когнитивных усилий иногда называется минималистическим принципом: человек старается достичь своей цели, используя как можно меньше энергии. Это касается и общения [Shintel, Keysar 2009]. Самый экономный способ общения — говорить всегда одинаковым образом. Другой способ экономить энергию — отказываться от реципиент-дизайна. Говорящему иногда кажется, что без реципиентдизайна можно обойтись. Такое представление поддерживается эгоцентризмом людей, которые смотрят на мир сквозь призму своих взглядов [Keysar, Henly 2002; Keysar 2007; Kecskes, Zhang 2009; Todd et al. 2011]. Есть некоторые коммуникативные ситуации, в которых избегание когнитивных усилий особенно заметно. Это, прежде всего, нерабочее время человека, которое можно назвать «зоной досуга и отдыха». Для многих ситуаций характерно частое повторение однотипных речевых актов, например в случае продавца, работающего в магазине целыми днями, и преподавателя, читающего одну и ту же лекцию несколько раз. Политики типично отвечают на вопросы представителей массмедиа, повторяя одни и те же фразы. Это не только эффективно с точки зрения достижения коммуникативных целей, но также позволяет сократить когнитивные усилия. Возьмем еще один пример, с которым наверняка сталкивались читатели этой статьи. Исследователи, даже самые опытные, весьма часто совершают ошибку, подавая одинаковые по содержанию заявки на гранты в разные фонды, хотя и знают, что у каждой из институций имеются свои критерии оценки заявок. Говоря терминами теории коммуникации, они обращают мало внимания на реципиент-дизайн, экономя таким образом когнитивные усилия, но одновременно и уменьшая свои шансы на получение гранта. 554 А. М у с т а й о к и Самопрезентация. Во всех работах, где рассматриваются потребности человека, упоминается, среди прочего, и самопрезентация (см. [Олянич 2007] и литературу, приведенную там). Речь является центральным способом поведения для человека, когда он хочет показать свою эрудицию, ум и знание современных трендов в обществе. Когда говорящий употребляет трудные для слушателя слова и выражения (в частности, неологизмы и метафоры), это вызвано не столько стремлением достичь коммуникативных целей, сколько потребностью эффектно представить себя слушателю. Для самопрезентации часто бывает достаточно вставлять в свою речь актуальные и модные слова. Возьмем пример из финского устного дискурса. В финском языке есть удобное слово для афтерпати (afterparty) — jatkot, т. е. «тусовка после основного мероприятия». Слово образовано от слов jatkua (продолжаться) и jatkaa (продолжать) и квазисуффикса ‑kot. Некоторое время тому назад появилось новое слово, обозначающее ‘preparty’ или ‘допати’, т. е. тусовку до основного мероприятия: еt + kot (от слова etukäteen ‘заранее’). Употребление этого слова распространялось достаточно медленно. Те, кто слово уже усвоил, активно применяли его как трендовое, но не раз получалось так, что реципиент не был уверен в том, что это слово значит. Иногда маленькое сообщество людей выдумывает свои собственные слова, которые могут быть непонятны для людей вне этой группы. Возьмем опять финский пример, который легко переводится на русский. На одной коллективной даче отдыхает много семей, приходящихся родственниками друг другу. Почти каждый вечер топят сауну, как принято в Финляндии. Чтобы сэкономить время, в сауну чаще всего ходят не семьями, а двумя группами, женщины и мужчины по отдельности. Детей в компании много. Если женщины или мужчины берут с собой кучу детей от года до 12 лет, это называется, из-за большого шума и гама, horrorsauna. Если дети участвуют в походе в сауну, но их немного (от 2 до 5), это semihorrorsauna. В том случае, если пара имеет возможность сходить в сауну вдвоем, — это sauna de luxe. Роль выражений идентична той, что бывает при употреблении сленга. Они дают представление о своем собственном языке, которого другие не понимают (ср. [Мустайоки 2013]). Одно из возможных средств самопрезентации — разные варианты игры со словами. Широкий диапазон всевозможных языковых игр представлен в известной книге В. З. Санникова «Русский язык в зеркале языковой игры» [2009]. Нас интересуют здесь не конкретные реализации игр, а само явление и его роль в процессе коммуникации. Общий Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 555 принцип здесь вот какой: когда говорящий выбирает режим игры, он делает это не в целях повысить вероятность понимания речи, а, наоборот, рискует затруднить восприятие Смысла. Возьмем один пример: в русском языке есть достаточно загадочная сама по себе пословица, Чем дальше в лес, тем больше дров. Чтобы сообщить речи особый колорит, оригинальный вариант переделан в десятках «антипословиц», например: Чем дальше в лес, тем больше инноваций, и даже Чем дальше в лес, тем больше финнов (ср. [Вальтер, Мокиенко 2005]). Докладчики на научных конференциях находятся в ситуации, когда демонстрация своих знаний особенно важна, в результате чего потребность доказать свою эрудированность побеждает в ущерб доступности и понятности речи. Зачастую докладчикам лучше удается продемонстрировать свои знания, нежели донести до аудитории суть доклада. В докладах на лингвистические темы для демонстрации эрудиции нередко используются только что вошедшие в оборот термины, например такие понятия, как Digital Humanities, big data, superdiversity и commodification of language. Излишняя (чрезмерная) вежливость или осторожность. Есть риск, что говорящий слишком активно смягчает свою речь, выбирая непрямые языковые средства и другие косвенные формы речи, чтобы не обидеть слушателя. Это типично при выражении просьб или советов. Допустим, что руководитель хочет сказать студенту, что тот должен сократить начало сочинения. Для выражения этого Смысла в его распоряжении, в частности, следующие фразы: Сократите (немного / немножко) начало сочинения. Прошу / советую сократить начало сочинения. Стоит / стоило бы / необходимо сократить начало сочинения. Может быть, нужно сократить начало сочинения. Я бы на вашем месте сократил начало сочинения. Начало сочинения длинновато / слишком длинно. Сочинение получилось бы лучше, если бы начало было короче. Обычно начало сочинения бывает (по)короче. Согласно инструкциям / общим правилам, начало сочинения должно быть (чуть) короче. Не знаю… может быть, было бы возможно сократить начало сочинения, но смотрите сами. Руководитель должен найти баланс между двумя потребностями. С одной стороны, он хочет выразить свою мысль вежливо и не слишком прямо, с другой стороны, важно, чтобы студент однозначно понял необходимость сокращения вступительной части. Личные качества 556 А. М у с т а й о к и как руководителя, так и студента оказывают влияние на то, какой вариант по шкале вежливости окажется самым эффективным, но всегда остается вероятность того, что говорящий предпочтет слишком мягкий вариант, а студент проявит недопонимание высказывания. 4. Выводы Подытожим основные положения и наблюдения. 1. Коммуникацию следует рассматривать с трех точек зрения: • элементы процесса порождения и восприятия речи; • ментальные миры собеседников; • мониторинг и реципиент-дизайн. 2. Проблемы при выражении своих мыслей, трудные условия коммуникации, а также различия в ментальных мирах представляют собой риск для коммуникации. 3. Настоящей причиной коммуникативных неудач является, как правило, неадекватный реципиент-дизайн. 4. Риски и причины коммуникативных неудач существенно разнятся в разных речевых жанрах. Например, удачный реципиент-дизайн и редукция коммуникативных целей иногда делают общение с иностранцем даже менее рискованным для коммуникации, чем повседневный разговор в домашних условиях. 5. Кроме передачи информации и чувств, у говорящего могут быть и другие потребности, увеличивающие риск коммуникативных неудач: избегание когнитивных усилий, вследствие чего реципиентдизайн проваливается; самопрезентация — говорящий употребляет непонятные реципиенту выражения и слова; излишняя (чрезмерная) вежливость — смысл, приданный говорящим фразе, не достигает понимания реципиента. Литература Арутюнова 1981 — Арутюнова Н. Д. Фактор адресата // Изв. Отд. лит. и яз. АН СССР. 1981. № 40 (4). С. 356—367. Бакланова 2014 — Бакланова И. И. Образ автора и образ адресата нехудо­ жественного текста. М.: Гос. институт русск. яз. им. А. С. Пушкина, 2014. Бацевич 2004 — Бацевич Ф. С. Основи комунiкативноï лiнгвiстики. Кiев: Академiя, 2004. Вальтер, Мокиенко 2005 — Вальтер Х., Мокиенко В. Антипословицы русского народа. СПб.: Нева, 2005. Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 557 Городецкий и др. 1985 — Городецкий Б. Ю., Кобозева И. М., Сабурова И. Г. К типологии коммуникативных неудач // Диалоговое взаимодействие и представление знаний. Новосибирск: ВЦСО РАН, 1985. Ермакова, Земская 1993 — Ермакова О. П., Земская Е. А. К построению типологии коммуникативных неудач (на материале естественного русского языка) // Русский язык и его функционирование: коммуникативнопрагматический аспект. М.: Наука, 1993. С. 90—157. Кънева 1999 — Кънева Н. К.. Интегральный подход к проблеме коммуникативных неудач: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Тверь, 1999. Мустайоки 2006 — Мустайоки А. Теория функционального синтаксиса: от семантических структур к языковым средствам. М.: Языки славянских культур, 2006. Мустайоки 2011а — Мустайоки А. Почему общение на lingua franca удается так хорошо // Вахтин Н. В. (ред.). Языки соседей: мосты или барьеры. СПб.: Изд. Европейского университета, 2011. С. 10—31. Мустайоки 2011б — Мустайоки А.. Причины коммуникативных неудач: попыт­ка общей теории // Русский язык за рубежом. 2011. № 4. С. 76—86. Мустайоки 2013 — Мустайоки А. Разновидности русского языка: анализ и классификация // Вопросы языкознания. 2013. № 5. С. 3—17. Олянич 2007 — Олянич А. В. Презентационная теория дискурса. М.: Гнозис, 2007. Падучева 1982 — Падучева Е. В. Тема языковой коммуникации в сказках Льюиса Кэрролла // Семиотика и информатика. Вып. 18. М.: ВИНИТИ, 1982. С. 184—226. Санников 2009 — Санников В. З. Русский язык в зеркале языковой игры. М.: Языки славянских культур, 2009. Сиротинина 1999 — Сиротинина О. Б. Некоторые размышления по поводу терминов «речевой жанр» и «риторический жанр» // Жанры речи. Вып. 2. Саратов: Колледж, 1999. С. 37—52. Стернин 2004 — Стернин И. А. Фактор адресата в речевом воздействии // Вестник ВГУ. Сер. Филология. Журналистика. 2004. № 1. С. 171—178. Сухих 1998 — Сухих С. А. Прагмалингвистическое измерение коммуникативного процесса: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Краснодар, 1999. Торлакян 2008 — Торлакян С. А. Косвенные речевые способы актуализации фактора адресата в информационно-когнитивной системе диалога: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2008. Чайка 2011 — Чайка Л. В. Вербальные конфликты: вариант классификации // Актуальнi проблеми лiнгвiстики. 2011. № 1. С. 170—174. Чухно 2007 — Чухно А. А. Косвенные директивы и реакции на них: фактор адресата (на материале английской диалогической речи): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2007. Языкова 2010 — Языкова В. С. Фактор адресата в интерпретации чужой оценки // Сибирский филологический журнал. 2010. № 1. С. 198—202. 558 А. М у с т а й о к и Bargh, Chartrand 1999 — Bargh J. A., Chartrand T. L. The unbearable automati­ city of being // American Psychologist. 1999. Vol. 34 (7). P. 462—479. Clark 2003 — Clark E. V. Language and representations // Gentner D., GoldinMeadow S. (eds). Language in mind: Advances in the study of language and thought. Cambridge (MA): MIT Press, 2003. P. 17—24. Dobrick 1985 — Dobrick M., Gegenseitiges (Miss-)Verstehen in der dyadischen Kommunikation. Munster: Aschendorff, 1985. Falkner 1997 — Falkner W. Verstehen, Missverstehen und Missverständnisse: Untersuchungen an einem Korpus englischer und deutscher Beispiele.Tübingen: Niemayer, 1997. Jucker et al. 2003 — Jucker A. H., Smith S. W., Ludge T. Interactive aspects of vagueness in conversation // Journal of Pragmatics. 2003. Vol. 35 (12). P. 1737—1769. Linell 1995 — Linell P. Troubles with mutualities: towards a dialogical theory of misunderstanding and miscommunication // Marková I., Graumann C., Foppa K. Mutualities in dialogue. Cambridge: Cambridge University Press, 1995. P. 176—213. Kecskes 2010 — Kecskes I. The paradox of communication: Socio-cognitive approach to pragmatics // Pragmatics and Society. 2010. Vol. 1 (1). P. 50—73. Kecskes, Zhang, 2009 — Kecskes I., Zhang F. Activating, seeking, and creating common ground: A socio-cognitive approach // Pragmatics and Cognition. 2009. Vol. 17 (2). P. 331—355. Keysar 2007 — Keysar B. Communication and miscommunication: The role of egocentric processes // Intercultural Pragmatics. 2007. Vol. 4 (4). P. 71—85. Keysar, Henly 2002 — Keysar B., Henly A. S. Speakers’ overestimation of their effectiveness // Psychological Science. 2002. Vol. 13. P. 207—212. Mustajoki 2012 — Mustajoki A. A speaker-oriented multidimensional approach to risks and causes of miscommunication // Language and Dialogue. 2012. Vol. 2. P. 216—243. Mustajoki 2013 — Mustajoki A. Risks of miscommunication in various speech genres // Borisova E., Souleimanova O. (eds). Understanding by communication. Cambridge: Cambridge Scholars Publishing, 2013. P. 33—53. Olsina 2002 — Olsina E. C. Managing understanding in intercultural talk: An empirical approach to miscommunication // Atlantis. 2002. Vol. XXIV (2). P. 37—57. Shintel, Keysar 2009 — Shintel H., Keysar B. Less is more: a minimalist account of joint action in communication // Topics in Cognitive Science. 2009. Vol. 1. P. 260—273. Todd et al. 2011 — Todd A. R., Hanko K. G., Adam D., Mussweiler V. When focusing on differences leads to similar perspectives // Psychological Science. 2011. Vol. 22 (1). P. 134–141. Tzanne 2000 — Tzanne V. Talking at cross-purposes: The dynamics of miscommunication. Amsterdam: John Benjamins, 2000. Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего 559 Verdonik 2010 — Verdonik D. Between understanding and misunderstanding // Journal of Pragmatics. 2010. Vol. 42 (5). P. 1364—1379. Weigand 2004 — Weigand E. Emotions: the simple and the complex // Weigand E. (ed.). Emotions in dialogic interaction. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2004. P. 3—31. Weigand 2011 — Weigand E. Paradigm changes in linguistics: From reductionism to holism // Language Sciences. 2011. Vol. 33. P. 544—549. Zaefferer 1977 — Zaefferer D. Understanding misunderstanding: A proposal for an explanation of reading choices // Journal of Pragmatics. 1977. Vol. 1. P. 329—346. ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ РАН ЦЕНТР КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МГУ ИМЕНИ М. В. ЛОМОНОСОВА ЯЗЫК И МЫСЛЬ: СОВРЕМЕННАЯ КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА ЯЗЫКИ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ МОСКВА 2015 МОСКВА 2015 ɍȾɄ 80/81 ȻȻɄ 81 ə 41 ɍȾɄ 80/81 ȻȻɄ 81 ə 41 ɂɡɞɚɧɢɟ ɨɫɭɳɟɫɬɜɥɟɧɨ ɩɪɢ ɮɢɧɚɧɫɨɜɨɣ ɩɨɞɞɟɪɠɤɟ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɝɨ ɚɝɟɧɬɫɬɜɚ ɩɨ ɩɟɱɚɬɢ ɢ ɦɚɫɫɨɜɵɦ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɹɦ ɜ ɪɚɦɤɚɯ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɣ ɰɟɥɟɜɨɣ ɩɪɨɝɪɚɦɦɵ «Ʉɭɥɶɬɭɪɚ Ɋɨɫɫɢɢɩɪɢ (2012—2018 ɝɨɞɵ)» ɂɡɞɚɧɢɟ ɨɫɭɳɟɫɬɜɥɟɧɨ ɮɢɧɚɧɫɨɜɨɣ ɩɨɞɞɟɪɠɤɟ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɝɨ ɚɝɟɧɬɫɬɜɚ ɩɨ ɩɟɱɚɬɢ ɢ ɦɚɫɫɨɜɵɦ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɹɦ ɟ ɰ ɟ ɧ ɡ ɟɰɟɥɟɜɨɣ ɧ ɬ ɵ ɩɪɨɝɪɚɦɦɵ : ɜ ɪɚɦɤɚɯ Ɋ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɣ ɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. «Ʉɭɥɶɬɭɪɚ ɊȺɇ, ɞ-ɪɊɨɫɫɢɢ ɩɫɢɯɨɥ. ɧ. Ȼ. Ɇ.ɝɨɞɵ)» ȼɟɥɢɱɤɨɜɫɤɢɣ (2012—2018 ɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. ɊȺɇ, ɞ-ɪ ɮɢɥɨɥ. ɧ. ȼ. Ⱥ. ȼɢɧɨɝɪɚɞɨɜ Ɋɟɰɟɧɡɟɧɬɵ: ə 41 ə 41 ɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. ɊȺɇ, ɞ-ɪ ɩɫɢɯɨɥ. ɧ. Ȼ. Ɇ. ȼɟɥɢɱɤɨɜɫɤɢɣ əɡɵɤɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. ɢ ɦɵɫɥɶ:ɊȺɇ, ɋɨɜɪɟɦɟɧɧɚɹ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ / ɞ-ɪ ɮɢɥɨɥ. ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɧ. ȼ. Ⱥ. ȼɢɧɨɝɪɚɞɨɜ ɋɨɫɬ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɲɟɥɟɜ; ɪɟɞ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɲɟɥɟɜ, Ⱥ. ȼ. Ʉɪɚɜɱɟɧɤɨ, ɘ. ȼ. Ɇɚɡɭɪɨɜɚ, Ɉ. ȼ. Ɏɟɞɨɪɨɜɚ. — Ɇ.: əɡɵɤ ɢ ɦɵɫɥɶ: ɋɨɜɪɟɦɟɧɧɚɹ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ / əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, 2015. — 848 ɫ., ɢɥ. — (ȼɤɥɟɣɤɚ ɩɨɋɨɫɬ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɲɟɥɟɜ; ɪɟɞ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɫɥɟ ɫ. 368). — (Ɋɚɡɭɦɧɨɟ ɩɨɜɟɞɟɧɢɟ ɢ ɹɡɵɤ. Language and Reasonɲɟɥɟɜ, Ⱥ. ȼ. Ʉɪɚɜɱɟɧɤɨ, ɘ. ȼ. Ɇɚɡɭɪɨɜɚ, Ɉ. ȼ. Ɏɟɞɨɪɨɜɚ. — Ɇ.: ing). əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, 2015. — 848 ɫ., ɢɥ. — (ȼɤɥɟɣɤɚ ɩɨ978-5-9906039-9-8 ɫɥɟ ɫ.ISBN 368). — (Ɋɚɡɭɦɧɨɟ ɩɨɜɟɞɟɧɢɟ ɢ ɹɡɵɤ. Language and Reasoning).Ɇɟɠɞɭɧɚɪɨɞɧɵɣ ɤɨɥɥɟɤɬɢɜ ɚɜɬɨɪɨɜ ɫɛɨɪɧɢɤɚ, ɜɩɟɪɜɵɟ ɫɨ- ɛɪɚɜɲɢɣɫɹ ɜ ɬɚɤɨɦ ɫɨɫɬɚɜɟ, ɩɪɟɞɫɬɚɜɥɹɟɬ ɩɚɧɨɪɚɦɭ ɫɨɜɪɟɦɟɧɧɨɣ ISBN 978-5-9906039-9-8 ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɢ. Ʉɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ ɩɨɧɢɦɚɟɬɫɹ Ɇɟɠɞɭɧɚɪɨɞɧɵɣ ɤɨɥɥɟɤɬɢɜ ɚɜɬɨɪɨɜ ɫɛɨɪɧɢɤɚ, ɜɩɟɪɜɵɟ ɦɚɤɫɢɦɚɥɶɧɨ ɲɢɪɨɤɨ — ɤɚɤ ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɧɢɟ ɥɸɛɨɝɨ ɚɫɩɟɤɬɚ ɹɡɵɤɚɫɨ-ɜ ɛɪɚɜɲɢɣɫɹ ɜ ɬɚɤɨɦ ɫɨɫɬɚɜɟ, ɩɪɟɞɫɬɚɜɥɹɟɬ ɩɚɧɨɪɚɦɭ ɫɨɜɪɟɦɟɧɧɨɣ ɫɜɹɡɢ ɫ ɩɨɡɧɚɜɚɬɟɥɶɧɵɦɢ ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɱɟɥɨɜɟɤɚ. ɋɛɨɪɧɢɤ ɫɨɫɬɨɢɬ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɢ. ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ ɩɨɧɢɦɚɟɬɫɹ ɢɡ ɬɪɟɯ ɪɚɡɞɟɥɨɜ. ȼ ɫɬɚɬɶɹɯɄɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɩɟɪɜɨɝɨ ɪɚɡɞɟɥɚ ɨɛɫɭɠɞɚɟɬɫɹ ɨɛɳɚɹ ɦɚɤɫɢɦɚɥɶɧɨɹɡɵɤɚ ɲɢɪɨɤɨ — ɤɚɤ ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɧɢɟ ɥɸɛɨɝɨ ɹɡɵɤɚ ɜ ɚɪɯɢɬɟɤɬɭɪɚ ɜ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɩɟɪɫɩɟɤɬɢɜɟ. Ⱦɜɚɚɫɩɟɤɬɚ ɩɨɫɥɟɞɭɸɳɢɯ ɫɜɹɡɢ ɫ ɩɨɡɧɚɜɚɬɟɥɶɧɵɦɢ ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɱɟɥɨɜɟɤɚ. ɋɛɨɪɧɢɤ ɫɨɫɬɨɢɬ ɪɚɡɞɟɥɚ ɩɨɫɜɹɳɟɧɵ ɞɜɭɦ ɨɫɧɨɜɧɵɦ ɪɟɠɢɦɚɦ ɫɭɳɟɫɬɜɨɜɚɧɢɹ ɹɡɵɢɡ — ɬɪɟɯ ɪɚɡɞɟɥɨɜ. ȼ ɫɬɚɬɶɹɯ ɩɟɪɜɨɝɨ ɨɛɫɭɠɞɚɟɬɫɹ ɨɛɳɚɹ ɤɚ ɹɡɵɤ ɤɚɤ ɯɪɚɧɢɥɢɳɟ ɢ ɹɡɵɤ ɤɚɤ ɪɚɡɞɟɥɚ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɬɢɜɧɵɣ ɩɪɨɰɟɫɫ. ɚɪɯɢɬɟɤɬɭɪɚ ɜ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɩɟɪɫɩɟɤɬɢɜɟ.—Ⱦɜɚ ɩɨɫɥɟɞɭɸɳɢɯ Ʉɧɢɝɚ ɛɭɞɟɬ ɹɡɵɤɚ ɩɨɥɟɡɧɚ ɧɟ ɬɨɥɶɤɨ ɫɩɟɰɢɚɥɢɫɬɚɦ ɥɢɧɝɜɢɫɬɚɦ, ɩɫɢɪɚɡɞɟɥɚ ɞɜɭɦ ɜɨɫɧɨɜɧɵɦ ɪɟɠɢɦɚɦ ɫɭɳɟɫɬɜɨɜɚɧɢɹ ɹɡɵɯɨɥɨɝɚɦ,ɩɨɫɜɹɳɟɧɵ ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɬɟɥɹɦ ɨɛɥɚɫɬɢ ɢɫɤɭɫɫɬɜɟɧɧɨɝɨ ɢɧɬɟɥɥɟɤɬɚ, — ɤɚ — ɹɡɵɤ ɤɚɤ ɯɪɚɧɢɥɢɳɟ ɢ ɹɡɵɤɢɧɬɟɪɟɫɭɸɳɢɯɫɹ ɤɚɤ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɬɢɜɧɵɣ ɩɪɨɰɟɫɫ. ɧɨ ɢ ɲɢɪɨɤɨɦɭ ɤɪɭɝɭ ɱɢɬɚɬɟɥɟɣ, ɫɬɪɨɟɧɢɟɦ ɹɡɵɄɧɢɝɚ ɩɨɥɟɡɧɚ ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɧɟ ɬɨɥɶɤɨ ɫɩɟɰɢɚɥɢɫɬɚɦ — ɥɢɧɝɜɢɫɬɚɦ, ɩɫɢɤɚ, ɟɝɨɛɭɞɟɬ ɷɜɨɥɸɰɢɟɣ, ɩɨɡɧɚɧɢɹ, ɦɵɲɥɟɧɢɹ ɢ ɪɟɱɟɜɨɣ ɯɨɥɨɝɚɦ, ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɬɟɥɹɦ ɜ ɨɛɥɚɫɬɢ ɢɫɤɭɫɫɬɜɟɧɧɨɝɨ ɢɧɬɟɥɥɟɤɬɚ, — ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɢ. ɧɨ ɢ ɲɢɪɨɤɨɦɭ ɤɪɭɝɭ ɱɢɬɚɬɟɥɟɣ, ɢɧɬɟɪɟɫɭɸɳɢɯɫɹ ɫɬɪɨɟɧɢɟɦ ɹɡɵɍȾɄ 80/81 ɤɚ, ɟɝɨ ɷɜɨɥɸɰɢɟɣ, ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɩɨɡɧɚɧɢɹ, ɦɵɲɥɟɧɢɹ ɢ ɪɟɱɟɜɨɣ ȻȻɄ 81 ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɢ. Language and thought: Contemporary cognitive linguistics / Compiled by ɍȾɄ 80/81 A. A. Kibrik and A. D. Koshelev. Ed. by A. A. Kibrik, A. D. Koshelev, ȻȻɄ 81 A. V. Kravchenko, Ju. V. Mazurova, and O. V. Fedorova. — Moscow: LanLanguage and thought: Contemporary linguistics / Compiled seby guages of Slavic Culture, 2015. — 848 pp. cognitive — (“Language and Reasoning” A. A. Kibrik and A. D. Koshelev. Ed. by A. A. Kibrik, A. D. Koshelev, ries). A. V. Kravchenko, Ju. V. Mazurova, and O. V. Fedorova. — Moscow: Languages of Slavic Culture, ɢɫɩɨɥɶɡɨɜɚɧɵ 2015. — 848ɤɚɪɬɢɧɚ pp. — (“Language Reasoning” seȼ ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɢ ɩɟɪɟɩɥɟɬɚ Ɋɟɦɛɪɚɧɞɬɚand ɏɚɪɦɟɧɫɚ ɜɚɧ Ɋɟɣɧɚ ries). «Ʉɨɪɧɟɥɢɫ Ʉɥɚɭɫ Ⱥɫɥɨ ɜ ɪɚɡɝɨɜɨɪɟ ɫ ɠɟɧɨɣ» ɢ ɮɪɚɝɦɟɧɬ ɤɚɪɬɢɧɵ ɋɚɧɞɪɨ Ȼɨɬɬɢɱɟɥɥɢ «Ɇɚɞɨɧɧɚ ɞɟɥɶ Ɇɚɝɧɢɮɢɤɚɬ» ȼ ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɢ ɩɟɪɟɩɥɟɬɚ ɢɫɩɨɥɶɡɨɜɚɧɵ ɤɚɪɬɢɧɚ Ɋɟɦɛɪɚɧɞɬɚ ɏɚɪɦɟɧɫɚ ɜɚɧ Ɋɟɣɧɚ ISBN 978-5-9906039-9-8 «Ʉɨɪɧɟɥɢɫ Ʉɥɚɭɫ Ⱥɫɥɨ ɜ ɪɚɡɝɨɜɨɪɟ ɫ ɠɟɧɨɣ» Ⱥɜɬɨɪɵ, ɩɟɪɟɜɨɞɱɢɤɢ, ɢ ɮɪɚɝɦɟɧɬ ɤɚɪɬɢɧɵ ɋɚɧɞɪɨ© Ȼɨɬɬɢɱɟɥɥɢ «Ɇɚɞɨɧɧɚ ɞɟɥɶ2015 Ɇɚɝɧɢɮɢɤɚɬ» © Ʉɢɛɪɢɤ Ⱥ. Ⱥ., Ʉɨɲɟɥɟɜ Ⱥ. Ⱦ., ɫɨɫɬ., 2015 ISBN 978-5-9906039-9-8 © əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, © ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɟ, Ⱥɜɬɨɪɵ, ɩɟɪɟɜɨɞɱɢɤɢ, 2015 2015 ɨɪɢɝɢɧɚɥ-ɦɚɤɟɬ, © Ʉɢɛɪɢɤ Ⱥ. Ⱥ., Ʉɨɲɟɥɟɜ Ⱥ. Ⱦ., ɫɨɫɬ., 2015 © əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɟ, ɨɪɢɝɢɧɚɥ-ɦɚɤɟɬ, 2015 Содержание Volume abstract. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Table of contents (with chapter abstracts). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . От составителей: когнитивная лингвистика — в поисках единства. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 7 21 I. ОБЩЕЕ. ЭВОЛЮЦИЯ. ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ А. Е. Кибрик. Когнитивный подход к языку . . . . . . . . . . . . . . . . . . У. Чейф. На пути к лингвистике, основанной на мышлении. . . . . Т. Гивон. Сложность и развитие. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А. Д. Кошелев. На пороге эволюционно-синтетической теории языка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А. В. Кравченко. О предметной области языкознания. . . . . . . . . . В. Б. Касевич. Заметки о «когниции». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В. М. Алпатов. Предшественники когнитивной лингвистики. . . 29 60 89 123 155 173 185 II. ЯЗЫК КАК ХРАНИЛИЩЕ. СЕМАНТИКА. OFF-LINE Л. Бородицки. Как языки конструируют время. . . . . . . . . . . . . . . . Л. А. Янда. Аспектуальные типы русского глагола: пересматривая типологию Крофта. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Е. А. Гришина. Круги и колебания: семантика сложных траекторий в русской жестикуляции . . . . . . . . . . . . . А. Д. Кошелев. О референциальном подходе к лексической полисемии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В. Эванс. Концептуальная и межсловная полисемия: анализ в терминах теории лексических концептов и когнитивных моделей (ЛККМ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Т. Нессет, А. Б. Макарова. Пространство во времени? Асимметрия предлога в в пространственных и временных конструкциях. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Л. М. Лещёва. Когнитивная лингвистика и терминологическая двуязычная интерпретирующая лексикография. . . . . . . . . . . . 199 213 238 287 350 388 411 6 Содержание Т. А. Строганова, А. В. Буторина, А. Ю. Николаева, Ю. Ю. Штыров. Процессы автоматической активации и торможения моторных областей коры головного мозга при восприятии речевой информации. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Д. Дивьяк. Исследование грамматики восприятия (на материале русского языка) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В. Д. Соловьев. Возможные механизмы изменения когнитивной структуры синонимических рядов. . . . . . . . . . . . М. Д. Воейкова, В. В. Казаковская, Д. Н. Сатюкова. Семантика прилагательных в речи взрослых и детей. . . . . . . . 426 448 478 488 III. ЯЗЫК КАК ПРОЦЕСС. КОММУНИКАЦИЯ. ON-LINE А. Мустайоки. Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А. Ченки. Понятие динамического диапазона коммуникативных действий в теории когнитивной лингвистики. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А. В. Кравченко. Грамматика в когнитивно-семиотическом аспекте. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А. А. Кибрик. Когнитивный анализ дискурса: локальная структура. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О. В. Федорова. Типология референциальных конфликтов (экспериментальные исследования). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В. Кемпе, М. Рукс, Л. Сварбригг. Эмоции говорящего могут влиять на порождение неоднозначности. . . . . . . . . . . . . О. В. Драгой, М. Б. Бергельсон, Е. В. Искра, А. К. Лауринавичюте, Е. М. Маннова, А. А. Скворцов, А. И. Статников. Сенсомоторные стереотипы в языке: данные патологии речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ш. Т. Грис. Структурный прайминг: корпусные исследования и узуальные / экземплярные подходы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . М. Томаселло. Узуальная теория усвоения языка. . . . . . . . . . . . . . С. Голдин-Медоу. Расширяя взгляд: как мануальная модальность помогает понять язык, обучение и познание. . . . . . . . . . . . . . . 543 560 574 595 635 676 697 721 755 785 Авторы и редакторы сборника. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 820 Указатель языков. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 827 Указатель терминов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 828
