УКРАИНСКАЯ ПРОЗА О ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: ВЛИЯНИЕ
реклама
УКРАИНСКАЯ ПРОЗА О ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: ВЛИЯНИЕ СОЦРЕАЛИСТИЧЕСКОГО КАНОНА И МЕСТНЫЕ МОДИФИКАЦИИ Должанская Юлия Викторовна аспирант Харьковского национального педагогического университета имени Г. С. Сковороды, г. Харьков. E-mail: Yuli69@ukr.net THE UKRAINIAN PROSE ABOUT THE WORLD WAR II: SOCIALIST REALISM CANON IMPACTS AND LOCAL MODIFICATIONS Dolzhanskaya Julia postgraduate student of Kharkov National Pedagogical University named after G. Skovoroda, Kharkov АННОТАЦИЯ В статье исследуются закономерности развития украинской прозы на тему Второй мировой войны, анализируется специфика произведений, продиктованная временем, манера подачи материала, построение образа героя и врага. Особое внимание акцентируется на периоде 1960-1980-х годов, когда литература приближается к трагической трактовке военных событий. ABSTRACT The article examines some regularities of The Ukrainian World War II prose development, analyzed the specificity of works influenced by the time, the manner of presentation, the construction of the hero and the enemy images. Particular attention is paid to the period of the 1960-1980s, when literature becomes closer to tragic interpretation the military events. Ключевые слова: украинская проза; социалистический реализм; Вторая мировая война; оккупация; герой; враг. Keywords: The Ukrainian prose; socialist realism; The World War II; occupation; the hero; the enemy. Тема Второй мировой войны является одной из ведущих в официальной украинской литературе 1940—1980-х годов. В центре внимания писателей находится героический и одновременно трагический опыт войны и оккупации, который отчасти стал важным этапом для украинской культуры в плане репрезентации советских ценностей и дальнейшего развития литературы и искусства. Критическое наследие советских исследователей, обращавшихся к проблематике произведений украинской литературы на тему войны, является объемным [1; 4; 6; 11]. Однако идеологическая ангажированность работ не дает полного представления о затронутой проблеме. Среди современных литературоведов наиболее широко эту тему изучила И. Захарчук [7]. В своей статье мы попытаемся взглянуть на украинскую военную прозу 1940-1980-х годов сквозь призму современности, охватить некоторые произведения, которых не коснулась И. Захарчук, таким образом вернуть в литературоведение имена забытых писателей. В этом и заключается актуальность нашего исследования. Кроме того, мы имеем целью проследить как канонические элементы украинского эпоса, что подпадают под соцреалистические догмы, так и модифицированные, которые характеризуются отступлением от канона и позволяют выделить национальную версию войны. В начале войны наибольшее распространение получают публицистические жанры, которые в первую очередь выполняли агитационную функцию и служили средством быстрого донесения информации. «Когда обстановка на фронтах молниеносно менялась, было не до написания больших эпопей. Даже те писатели, для которых основной формой творчества стал роман, теперь обращаются к динамическим и оперативным жанрам», — отмечает в своей работе М. Левченко [11, с. 25], среди прозаических форм — это рассказы и новеллы: «Патриот», «Черный крест» П. Панча, «Анька» С. Скляренко, «Десятая смерть», «Без права смерти» Ю. Смолича, «Столяриха» М. Стельмаха и другие. Главные герои этих произведений принимают непосредственное участие в борьбе, раньше они вели обычный образ жизни, работали в колхозе или были интеллигентами, но в ситуации войны проявляют чрезвычайный героизм, реализуя воспитательную миссию советской литературы. В этом контексте стоит вспомнить новеллу Ю. Яновского «Дед Даниил с ―Социализма‖» [17], где рассказывается о полтавском колхознике, что помогает бойцам Красной армии добраться к своим. Рискуя собственной жизнью, Даниил проводит их степью ночью, помогая обойти немецкие патрули. Похожие мотивы изображения героического помощника солдатам находим и в рассказе А. Довженко «Ночь перед боем» [5], где среди прочего дед Платон перевозил через Десну отступающих красноармейцев. Таким способом в литературе формируется образ неравнодушного к событиям войны советского гражданина, который не находится в рядах армии, но пытается помочь в меру своих сил и возможностей. В украинской литературе военного периода главной становится тема Родины. Она охватывает широкие социально-политические аспекты (Родина — Советский Союз), которые трактовались с точки зрения тогдашней идеологии, а также аспекты духовно-исторические (Родина — Украина, родной край) и глубоко интимные (отчий дом, мать, дети, жена). А. Довженко в своих рассказах, опубликованных в годы войны, а также повестях, вышедших в свет несколько позже, уже после ослабления идеологической цензуры, стремится постичь душу именно украинского, а не вообще советского человека. Писатель утверждает украинский народ как участника героической общечеловеческие, но борьбы, и поднимает проблемы конкретно-национальные. В не частности только семья Запорожцев с киноповести «Украина и огне» [5] символически воспринимается как олицетворение трагичности всего украинского народа, силой втянутого в войну. Еще одной чертой военной и послевоенной соцреалистической украинской литературы является описание жизни советских людей и деятельности подпольных организаций на оккупированной гитлеровцами территории. Писатели пытались показать трагическое положения своего народа, в то же время, не отходя от идеологических норм. Поэтому часто в романах, повестях и рассказах на первый план выходит герой, что оказавшись в оккупации, сохраняет человеческую честь и достоинство, верность Отечеству и коммунистической партии, а в случае необходимости героически принимает смерть. Так, сохраняет верность внутренним обязанностям Бармаш из повести В. Козаченко «Цена жизни» [8]. Пройдя физические и душевные испытания, плен и пытки, герой находит в себе силы подняться на борьбу и организовать партизанский отряд. Также Ю. Смолич в романе «Они не прошли» [16] изображает среди прочего путь приобщения героини Ольги Басаман к активной борьбе с врагом. Несколько позже В. Козаченко в «Аттестате зрелости» [9] также обращается к проблеме становления и выбора жизненной позиции в период оккупации на примере образов молодых подпольщиков — Юрка и Кати. В первые послевоенные годы в критике распространение получает так называемая теория «бесконфликтности», согласно которой литература должна была показывать и анализировать только борьбу хорошего с лучшим, а советская действительность непременно должна быть «светлой». Показательна в художественном плане трилогия «Знаменосцы» О. Гончара, где сочетаются характерные для того времени идеологические элементы и одновременно все лучшее, что можно было взять с украинского эпоса. Также выходят повесть В. Козаченко «Сердце матери», сборник рассказов и очерков Л. Первомайского «Атака на Ворскле», М. Шумило «Голубой зенит» и другие. «Именно послевоенное художественное сознание отличается поразительным разрывом между личным травматически-прозаическим опытом войны и его официальной … парадной героической кодификацией» [7, с. 101], — пишет по этому поводу И. Захарчук. Вскоре теория «бесконфликтности» была осуждена властями, зато появляется понятие «типичности», предложенное в свое время В. Белинским. Оно означало изображение наиболее характерных тенденций жизни. Советская критика придала ему идеологическую окраску: «чем полнее и достовернее писатель воспроизводит взгляды партии на насущные жизненные проблемы, тем больше признаков типичности имеет его произведение», — замечает И. Захарчук [7, с. 43]. После смерти Сталина постепенно в советской литературе наблюдается преодоление схематизма и иллюстративности, обогащение текстов средствами психологического анализа. Однако рамки соцреализма остаются и продолжают сковывать искусство. И все же несомненным стало проблемно-тематическое расширение границ украинской прозы. Все чаще наблюдается обращение к повседневной жизни человека, к сфере его переживаний. Примечательно, что в поле зрения писателей второй половины 50-х — начала 60-х годов, попадает не только героика войны, но и морально-этическая проблематика, переживания и стремления людей в жестоких условиях действительности. Растет вес тех текстов, которые поднимают вопрос духовных уроков войны. Среди таких произведений стоит назвать «Листья летят против ветра» В. Бондаря, «Человек и оружие» О. Гончара, «Маки» С. Мушника, «Дикий мед» Л. Первомайского, «Водоворот» Гр. Тютюнника и др. В литературе этого периода, по словам И. Захарчук, наблюдается «попытка ―очеловечить‖ помпезно-героические схемы первичной милитарной рецепции» [7, с. 313]. Часто поднимается вопрос «цены победы», а подвиг трактуется не только в героической плоскости, а зачастую в трагической. Например, С. Мушник в повести «Маки» [13], проникшись новейшими веяньями шестидесятников, практически отходит от соцреалистического изображения действительности и патетически-героической модели войны, приближается к трагической ее трактовке. Автор психологически тонко рисует моральную травму от пережитого во всех без исключения главных героев произведения. Не теряет своей актуальности использование писателями элементов автобиографичности и документальности. Свои наблюдения и пережитое непосредственно на фронте рассказывают И. Багмут в «Записках солдата» [2] и С. Мушник в повести «Наша четвертая» [14]. Герои этих произведений вершат свой повседневный подвиг. Здесь война показана не с официально-парадной, а с будничной стороны. Это искренние рассказы о реальных фронтовых друзьях. Но силой своего таланта, писателям удалось отдельные факты собственной биографии превратить в картины художественной действительности, найти компромисс между исторической правдой и правдой художественной. Все чаще в литературе звучат мотивы «украденного войной детства». Для творчества Гр. Тютюнника фигуры «детей войны» становятся магистральными. Так же В. Козаченко в «Письмах из патрона» [8] говорит о судьбе детей, осиротевших из-за войны, С. Мушник пишет повесть «Маки» [13] как исповедь матери, которая на протяжении многих лет боялась признаться сыну, что его воспитал не родной отец. Украинская литература второй половины ХХ века, развиваясь в общем русле советской соцреалистической культуры, отличается своей ориентацией на фольклорные традиции. Стремясь утверждать национальное, писатели опираются в первую очередь на героические жанры устного народного творчества, реализуя таким образом партийную установку на литературу «национальную по форме, социалистическую по содержанию». Фольклорные мотивы прослеживаются в частности в произведениях В. Вакуленко «Отзовись, мое сердце», Ю. Герасименко «Мартовский ветер», П. Клименко «Смертью смерть назови», Ю. Мушкетика «Жестокое милосердие», С. Мушника «Купальский огонь», «Маки», М. Стельмаха «Дума о тебе» и др. Литовский литературовед В. Кубилюс называет стилизацию под песни «первым шагом писателя в фольклор ... в поисках своего неповторимого лица» [10, с. 23], вторым шагом исследователь называет психологическую интерпретацию фольклорных мотивов, а третьим — шаг в народную мифологию [10, с. 24]. Вместе с тем критик не отрицает, что стилистика под народные жанры должна подчиняться законам творческой трансформации [10, с. 34]. Например, в «Думе о тебе» М. Стельмах «свободно вплетает в реалистическую канву произведения легендарные сказочные мотивы, что дополняют повесть поэтической окраской, образной выразительностью и силой» [4, с. 47]. Да и самим названием романа уже с обложки автор декларирует ориентацию на фольклор. Далее обращает на себя внимание поэтический зачин каждой из глав романа, что по своей форме напоминает заплачку народной думы. Романтически-легендарная атмосфера присутствует также в повести В. Земляка «Гневный Стратион». Образы главных героев подаются в героико-поэтическом свете, отчетливо прослеживается народнопоэтическая символика. Л. Первомайский свой роман «Дикий мед» называет «современной балладой» [15], делая акцент на романтическом пафосе произведения и авторской трансформации жанра. Фольклорные мотивы прослеживаются в повести С. Мушника «Купальский огонь» [12]. Автор символически называет пламя от пожара на заводе «купальским», проводя аналогию с древним обрядом очищения. Персонажи мысленно переносятся в ночь на Ивана Купала и, взявшись за руки, прыгают через костер. Следовательно, поджег, сделанный героями произведения, может трактоваться как метафорическое очищение родного завода от немецких оккупантов. С. Мушник возвеличивает подвиг Тернового и Мазенко, подчеркивает их высокое чувство долга перед Родиной. Поэтому, если показательными для создания положительного образа советского человека являются его моральные качества, патриотизм, верность коммунистическим идеям и героизм, присущий фольклорным персонажам, то при создании образа немца акцент писателями делается на идеях нацизма, часто ссылаясь на учение Ницше о сверхчеловеке. И. Захарчук замечает, что «во времена советско-нацистского вооруженного противостояния особую роль играло идеологическое оружие, острие которого направлено на демонизацию фигуры врага» [7, с. 99]. Исследовательница доказывает, что фашист в соцреализме предстает «воплощением мирового зла, разрушителем всех моральных норм, а самое главное — врагом советской государственной системы. При этом ипостаси нациста как носителя идеологии и немца как представителя этнического сообщества ... полностью отождествлялось» [7, с. 100]. Однако образ врага в литературе на военную тематику не сводится к показу фашиста, немца — внешнего врага и захватчика, зачастую отрицательными персонажами в текстах есть враги «внутренние» — предатели, полицаи, дезертиры, военнопленные. Достаточно широко противопоставление положительных героев и врагов показано в прозе, оккупированной что поднимает территории, проблему например, в подпольной романах борьбы И. Головченко на и А. Мусиенко «Золотые ворота» и «Черное солнце» [3] или повести С. Мушника «Купальский огонь» [12]. Война в текстах трактуется как всенародная битва, где никто не может остаться в стороне, когда же кто-то решается, то автоматически приравнивается к предателям и врагам. Изображению их образов в упомянутых произведениях уделено достаточно внимания, причем в равной степени полно освещаются враги как внешние — немцы, так и внутренние — предатели. Так в «Золотых воротах» и «Черном солнце» примером внутреннего врага может служить персонаж Иван Кушниренко, который еще до оккупации проявил себя подлым и лживым. Поэтому читатель не удивляется, когда Иван выдает врагам руководителя подпольной группы Евгения Броварчука. Подобную ситуацию видим и в повести «Купальский огонь», где таким отрицательным персонажем, например, является Коцюба. Его негативные черты характера так же проявляются еще до войны, однако в период оккупации достигают апогея своего выражения. Изображения таких изначально негативных персонажей позволили авторам более ярко на их фоне нарисовать образы положительных героев. Итак, обращение писателей к теме Второй мировой войны в украинской литературе, с одной стороны, подчиняется четким догмам социалистического реализма и освещает войну как всенародную героическую битву, где не только бойцы Красной армии, но и мирные жители поднимаются на борьбу. Основным фактором для сознательно мыслящего активного человека есть любовь к Родине, т. е. Советскому Союзу, и ненависть к врагам. С другой стороны, война во многих художественных текстах, особенно в 1960—1980-х годах, переходит из плоскости героической в плоскость трагическую, глубоко интимную. Все чаще писатели поднимают вопрос о роли украинского народа в войне, акцентируют внимание на национальной трагедии, показывая ее сквозь призму фольклорных мотивов и этноментальных характеров. Список литературы: 1. Агеєва В.П. Пам’ять подвигу. К.: Наук. думка, 1989. — 272 с. 2. Багмут І. Записки солдата. К.: Дніпро, 1975. — 503 с. 3. Головченко І.Х., Мусієнко О.Г. Золоті ворота; Чорне сонце; Романи: Тетралогія. К.: Дніпро, 1981. Кн. 1 — 557 с. 4. Голубєва З.С. Нові грані жанру. К.: Дніпро, 1978. — 280 с. 5. Довженко О. Кіноповсті. Оповідання. К.: Наук. думка, 1986. — 710 с. 6. Дяченко О. С. Подвиг народу. К.: Дніпро, 1984. — 248 с. 7. Захарчук І. Війна і слово. Мілітарна парадигма літератури соціалістичного реалізму. Луцьк: Твердиня, 2008. — 404 с. 8. Козаченко В. Твори: У 4-х т. К.: Дніпро, — 1979. — Т. 1. — 534 с. 9. Козаченко В. Твори: У 4-х т. К.: Дніпро, — 1979. — Т. 3. — 576 с. 10. Кубилюс В. Формирование национальной литературы – подражательность или художесвенная трансформация? // Вопросы литературы, — 1976. — № 8. — С. 21—56. 11. Левченко М. Художній літопис вогненних років. К.: Дніпро, 1977. — 227 с. 12. Мушник С. Купальський вогонь. Харків: Прапор, 1972. — 126 с. 13. Мушник С. Повісті Північної прохідної. Харків: Прапор, 1967. — 200 с. 14. Мушник С. При шляхах маки цвітуть. Повісті. Оповідання. К.: Рад. письменник, 1982. — 152 с. 15. Первомайський Л. Дикий мед. Сучасна балада. К.: Держлітвидав УРСР, 1963. — 502 с. 16. Смолич Ю. Твори: У 8-ми т. К.: Дніпро, — 1983. — Т. 6. — 1985. — 446 с. 17. Яновський Ю.І. Оповідання. Романи. П’єси. К.: Наук. думка, 1984. — 574 с.
