Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова Афанасьева Эльмира 1 Маратовна (Кемерово), кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы и фольклора Кемеровского государственного университета (КемГУ). В 2000 г. защитила диссертацию по теме "Молитва в истории русской лирики XIX века: логика жанровой эволюции". Автор более 50 работ по русской литературе и фольклору, среди них: Русская стихотворная "Молитва". Антология. Томск, 2000; Феномен книги в художественном мире М. Ю. Лермонтова. Кемерово, 2007. Область научных интересов: русская литература XIX века, онтология имени, мифопоэтика, фольклористика. Э. М. Афанасьева Мифологема рая в художественном мире поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон» В осмыслении природы художественного мира ключевого для творческого самоопределения М. Ю. Лермонтова произведения, поэмы «Демон», в литературоведении обозначен путь анализа характера романтического конфликта (Ю. В. Манн), природы философской утопии (Е. М. Пульхритудова), исследования фольклорно-мифологической поэтики (Л. А. Ходанен3), пара-мифологической ситуации (С.Н. Зотов) и др. Противоречивость образа Демона неизменно соотносилась с противоречивостью самого произведения, со спорными вопросами его поэтики. Между тем, одна из ключевых основ формирования художественного мира поэмы и его сюжетостроения, как представляется, достаточным образом не осмыслена. Речь идет о мифологеме рая, исследованию природы которой в окончательной, восьмой, редакции «Демона» будет посвящена эта работа. Рефлективные переживания отверженного героя в начале первой части поэмы связаны с воспоминанием об Эдеме. Финал второй части устремлен в Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова 2 «пространство синего эфира», откуда доносятся «звуки рая»6. Этот мир открыт для потустороннего прибежища Тамары и навсегда закрыт для Демона. Райские мотивы, обрамляющие поэму, несмотря на собственно авторский вариант осмысления, сохраняют первооснову христианских архетипов: первозданный рай соотносится с идеей первотворения, а рай небесный – с посмертным бытием праведных душ. Композиционное решение основной части текста формирует представление о мироустройстве от сотворения мира до утраты первозданного Эдема (в воспоминаниях Демона) и возможного посмертного обретения рая (в судьбе Тамары). Божественный миропорядок как абсолютная ценность становится основой самоопределения героев, их смирения или богоборчества. Экспозиция поэмы связана с мотивом воспоминания Демона о райском прошлом. Уже в первых редакциях определена ценностная характеристика рефлексивной модели переживания: это – «лучших дней воспоминанья». Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой; Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим… ………………………………… Счастливый первенец творенья! (С. 504) Среди множества эпитетов Демона есть и те, которые призваны напомнить ситуацию отрыва героя от херувимской гармонии: «дух изгнанья», «изгнанник рая». Фабульно-сюжетный контекст поэмы формируется за счет сложной системы взаимодействия ценностных позиций автора и героев. Романтический монологизм всезнающего и всеведущего автора здесь Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова 3 преодолевается за счет введения элементов драматизации художественного события, обнаружения «голоса» Демона, Тамары, Ангела. Это создает особого рода ситуацию смены точек зрения на единое событие. Сюжет реального действия первой части поэмы, в основе которого готовящаяся свадьба Тамары, включен в масштабный религиозно- мифологический контекст. Переломным моментом в конфликтообразовании становится описание предсвадебной ритуальной пляски Тамары, которая служит подготовительным этапом свадебного обряда, выполняя функцию оповещения окружающих о готовящемся празднике. Не случайно танцу посвящено четыре строфы: VI – описание танца, VII – клятва автораповествователя, рождающаяся как созерцательный восторг в момент любования пляской невесты, VIII – включение танца в наметившиеся сюжетные линии: готовящаяся свадьба (Тамара – властитель Синодала) и религиозно-мифологический сюжет (Тамара – Демон), IX – реакция Демона. Танец описывается на фоне вечернего пейзажа, детализируется пластика, мимика героини, отражающие как еѐ внутреннее состояние, так и производимое впечатление. Ретардирующий момент – клятва, восточная стилистика которой через обилие плотских мотивов (ещѐ никто «не целовал такого ока»; «ничья рука земная» «Таких волос не расплела») на первый план выводит мотив невинности, непорочности невесты. Танец Тамары стал одной из составляющих лермонтовского мифа, резонирующего в культурном пространстве, например – в эстетике М.А. Врубеля («Пляска Тамары», 1890). В лермонтоведении он соотнесен с инициальной семантикой и традициями грузинской свадьбы. Не замеченной, насколько нам известно, оказалась одна из принципиально важных деталей: внегреховное состояние героини становится основой стяжения праистории человечества с сиюминутной ситуацией. Образ Тамары, соотносясь с райской моделью бытия, соотнесен с христианским мотивом утраченного Эдема: С тех пор как мир лишился рая, Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова 4 Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела. (С. 508-509) В последней редакции поэмы Лермонтов значительно смещает акцент в описании танца. Так, в VI редакции наличествует мотив страсти героини, позже исключенный из данного фрагмента текста: Увлечена летучей пляской, Она забыла мир земной; Ее узорною повязкой Играет ветер; как волна, Нескромной думою полна, Грудь подымается высоко; Уста бледнеют и дрожат, И жадной страсти полон взгляд, Как страсть, палящий и глубокой! (С. 613) В окончательной редакции образ Тамары-невесты обретает важный символический подтекст. Мотив целомудрия дополняется сравнением героини с ребенком, что также становится знаком чистоты еѐ мироощущения и мировосприятия: «И улыбается она, / Веселья детского полна» (С. 508); «Свободы резвую дитя» (С. 509). В контексте библейско-религиозной образности поэмы формируется семантический комплекс эдемского безгрешия, земными проявлениями которого могут быть образы невесты (ср. одно из акафистных именований Божьей Матери: Невесто Неневестная) и ребенка («если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное» (Матф. 18, 3). В свою очередь, отпадение от райских первооснов становится знаком греха. Отметим также специфику композиционного решения, определяющего характер развития райского мотива: формирование единого взгляда на Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова 5 конкретное поэмное событие осуществляется на стыке строф. VIII строфа первой части завершается авторским прогнозом поведения Демона, который, созерцая танец Тамары, мог вспомнить свое херувимское прошлое и «прежних братий»: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б – и вздохнул… (С. 509) А следующая, IX строфа, вводит уже точку созерцания Демона: «И Демон видел…» Это созерцание и станет поворотным моментом в его мироощущении: «И вновь постигнул он святыню / Любви, добра и красоты!..» (С. 510); «То было ль признак возрожденья?» (С. 510). Таким образом, мотив воспоминания о рае, с которого начинается поэма, обретает романтическую мотивацию: возможного обретения рая отверженным героем через любовь к земной девушке. Сюжетный пласт произведения тесным образом связан с элементами обрядовой поэтики. Переходные обряды (к которым относятся и свадьба, и похороны), имея общую структурно-семантическую мотивацию, включают в себя: прелиминарный, лиминарный, постлиминарный периоды (Арнольд ван Геннеп предлагает называть каждую из составляющих отдельными обрядами). Они призваны помочь субъекту ритуального действа преодолеть обрядовую границу, перейти из одного статуса в другой. Свадебная обрядность (в поэме намечены такие ключевые составляющие, как сватовство, танец невесты, ритуальный караван жениха, готовящийся пир) неожиданным образом обрывается смертью «властителя Синодала», свадьба Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова перерастает в похороны. Сюжетный слом – смерть жениха 6 – получает тройную мотивацию в произведении. С одной стороны, герой нарушает «обычай прадедов»: он не молится у часовни, где похоронен святой, тем самым отстраняется от охранной природы молитвенного слова. С другой стороны, этот поступок обретает не просто характер своевольного отступления от традиции, но мотивируется как вмешательство в ход событий Демона: «Его коварною мечтою / Лукавый Демон возмущал» (С. 512). Третий вариант толкования произошедшего проецируется на семью Тамары, здесь возникает мотив божьей кары: «На беззаботную семью, / Как гром, слетела божья кара!» (С. 514). События реального действия оказываются включенными в метафизическую сферу, в которой намечен мотив посмертного бытия. Впервые он проявлен в поэме в связи с ситуацией смерти жениха Тамары, когда героиня «как будто слышит / Волшебный голос над собой»: …Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей; Он слышит райские напевы… Что жизни мелочные сны, И стон, и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?.. (С. 515) Таким образом, уже в первой части поэмы возникает мотив небесного рая, связанный с представлением о посмертном существовании души. В развернутой форме он будет проявлен в конце второй части, в сцене борьбы Ангела и Демона за душу Тамары. Основной хронотоп второй части поэмы – хронотоп монастыря, основное событие – встреча Тамары с Демоном. И. Б. Роднянская среди культурных пластов, на которые ориентирована лермонтовская поэма, называет христианское средневековье, в частности, легенды о соблазнении Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова 7 монахинь. Нетрудно восстановить параллелизм сюжетных линий первой и второй частей поэмы. Прелиминарная граница, в которой словно «застывает» Тамара, не завершая свадебный обряд, включает в себя еще одну ритуальную составляющую – монашеский обет; таким образом, тема невесты ко второй части поэмы получает новую, принципиально важную для поэмы характеристику. Монашество предполагает отрыв от мирской жизни и посвящение себя Господу. Сопровождаемое обетом безбрачия, оно в религиозно-культурной среде утвердило именование монахинь невестами Господними. Таким образом, сюжет искушения Тамары на символическом уровне продолжает развитие свадебной темы, но теперь она обретает религиозно-мифологическую природу: искушение невесты Господней. Мотив божественного избранничества героини обозначен в финале второй части, в ситуации посмертного определения души: …С одежной бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь – одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех: Творец из лучшего эфира, Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них!.. (С. 538) Райские мотивы, сопровождающие появление Тамары в поэме, изначально в авторском слове, затем в признаниях Демона – «Во дни блаженства мне в раю / Одной тебя не доставало» ( С. 526) – в словах Ангела Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова 8 облекаются в совершенную форму, так как связаны с ситуацией божественного избранничества героини. Волевой жест самоопределения Тамары перенесен в посмертную сферу. В поэме присутствует уникальный мотив посмертной молитвы. В тот момент, когда героиня освобождается от власти Демона, и ее душа находится в объятиях божественного посланника, она обретает дар молитвенного слова: К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа. (С. 538) Волевое самоопределение души вместе с мотивом божественного избранничества распахивают райский мир для посмертного бытия героини: …Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила – И рай открылся для любви! (С. 539) Если финал поэмы (имеющий функцию эпилога), восстанавливает реалистичную мотивировку описанных событий, апеллируя к жанровому подзаголовку: Восточная повесть, – то фабульная канва основной части произведения встраивается в христианскую модель мира: от утраты земного рая до возможного, посмертного, обретения райского бытия. Демон помнит об утраченном Эдеме и в кульминационный момент любви к земной девушке стремится к примирению с небом. Крушение мечты обнаруживает его вселенское одиночество и его отчужденность от Божественной гармонии. Именно в этот момент в поэме проявляется мотив ада, существенно видоизменяющий картину мира, в которой обнаруживается пространственная «бездна»: «Взвился из бездны адский дух» (С. 537). Учитывая неоднозначность, а нередко и противоречивость, поэмы Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова 9 Лермонтова можно, тем не менее, определить мифологему Эдема как одну из эстетико-религиозных доминант. Искушение Тамары соотносится с мотивом искушения раем. Образ героини, дополненный мотивами детства и невинности, также включен в контекст райских мотивов, распахивая перспективу райского бытия души. Поэма о Демоне парадоксальным образом превращается в поэму о рае. 3 Ходанен Л.А. Поэмы М.Ю. Лермонтова. Поэтика и фольклорно-мифологические традиции. Учебное пособие. Кемерово, 1990. С. 53-78. 6 Лермонтов М.Ю. Собрание соч.: В 4-х т. М.-Л., 1962. Т. 2. С. 537. В дальнейшем текст поэмы цитируется по этому изданию с указанием в круглых скобках страницы.