ПОЛЕМИкА С НИЦШЕАНСкОЙ ИДЕЕЙ СВЕРХчЕЛОВЕкА В

Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 7 (188).
Филология. Искусствоведение. Вып. 41. С. 86–91.
Н. Э. Кутеева
ПОЛЕМИКА С НИЦШЕАНСКОЙ ИДЕЕЙ СВЕРХЧЕЛОВЕКА
В РОМАНЕ ДЖЕКА ЛОНДОНА «МАРТИН ИДЕН»
Статья посвящена проблеме ницшеанских влияний в творчестве Джека Лондона. Своеобразие восприятия и интерпретации писателем некоторых философских идей Ницше исследуется на примере наиболее значимого произведения – романа «Мартин Иден». Автор
утверждает, что писатель, воспринимая идеи Ницше, подвергал их критической переработке, что наиболее полно воплотилось в образе главного героя произведения.
Ключевые слова: сверхчеловек, индивидуализм, интеллектуальный гений, дионисийское
опьянение, аполлоновское начало, переоценка ценностей.
Ницшеанская философия сыграла важную
роль в формировании мировоззрения целого
ряда американских писателей конца XIX –
начала XX века, к числу которых можно отнести и Джека Лондона (1876–1916). По мнению биографа писателя И. Стоуна, «Дарвин,
Спенсер, Маркс и Ницше» были «духовными
отцами» Лондона1. Сам писатель в одном из
последних писем признавался: «Ницше повлиял на меня более, чем кто-либо другой»2.
Однако уважение, которое автор испытывал
перед творчеством немецкого философа, не
исключает необходимости учитывать сложность и неоднозначность восприятия им ницшеанской теории. Лондон не столько следовал
Ницше, сколько стремился переосмыслить
и полемически интерпретировать некоторые
идеи философа. Критическое отношение писателя к ницшеанскому учению наиболее
полно отразилось в стремлении автора к развенчанию теории сверхчеловека.
Сильная личность стала предметом изображения Лондона еще в северных рассказах, но
наиболее полно идея «сверхчеловека» представлена в романах «Морской волк» (The Sea
Wolf, 1904) и «Мартин Иден» (Martin Iden,
1909), столь неоднозначных по своей философской проблематике, что они были неверно
поняты и истолкованы. Сам Лондон неоднократно сетовал на данный досадный казус:
«Весьма часто мои книги оставались непонятыми. Очень давно, в начале моей литературной карьеры, я выступил против Ницше и его
сверхчеловека в романе “Морской волк”. У романа была масса читателей, но никто не понял,
что в нем развенчивается идея сверхчеловека.
Позже <…> я написал еще один роман, в котором выступил против философии сверхчеловека. Это был “Мартин Идеен”»3.
В отечественном литературоведении существовала тенденция трактовки романа
«Мартин Иден» преимущественно с социальных позиций. На наш взгляд, герой Лондона
– не просто художник, задавленный общественным устройством, но индивидуалист,
презирающий толпу. В творчестве Лондона
большое значение приобретает проблема существования сильной, исключительной личности в мире обычных людей. Другими слова, писатель задается вопросом: возможен ли
сверхчеловек в действительности, или это
лишь некая условная, идеальная единица, не
подлежащая реализации? Для решения данной задачи писатель и создает свой вариант
сильной личности, каковой и является Мартин Иден, который, с одной стороны, продолжает линию типичных лондоновских героеводиночек из северных рассказов, с другой
стороны, несомненно, представляет собой
новый тип героя-интеллектуала.
В книге «Так говорил Заратустра» ницшеанский сверхчеловек предстает как осуществление мечты об идеальном человеке,
как интеллектуальный гений, чей интеллект
не ущемлен физической слабостью. Он обладает колоссальным мужеством принимать
реальный, несущий ему страдания мир с радостью, без скорби. Ибо в ницшеанском варианте счастья может достичь лишь сильный
и волевой сверхчеловек, осознавший красоту
и ценность жизни во всех ее проявлениях и
ощущающий радость бытия в каждое мгновение жизни: «О счастье! Не хочешь ли ты запеть, о душа моя? <...? Жаркий полдень спит
на нивах. Не пой! Тише! Мир совершенен»4.
Индивидуализм, намеренная отстраненность
от «базара житейской суеты», от общества, от
конформной толпы являются отличительны-
Полемика с ницшеанской идеей сверхчеловека...
ми особенностями сверхчеловека. «В сторону
от базара и славы уходит все великое», – говорит Заратустра5.
Психологически ницшеанский тип обладает чертами самоактуализировавшейся
личности, достигшей душевного равновесия,
уверенной в себе, ощущающей себя полноценным субъектом бытия. Он легко, смеясь
и танцуя, идет по жизни: «Чист взор его, и
на устах его нет отвращения. Не потому ли и
идет он, точно танцует?»6 Сверхчеловек Ницше – уникальная, сильная личность с огромной волей, способной противостоять мировой воле как хаотическому разрушительному
началу. И, как всякая уникальная личность,
он возвышается над толпой слабых людей,
обреченных жить в плену моральных правил
и религиозных догм.
Подобного идеального человека, обладающего многими сверхчеловеческими качествами: большой физической силой, несгибаемой
волей, огромным интеллектуальным и духовным потенциалом, и изображает Лондон.
Прежде всего, Иден – человек, исключительно сильный физически и духовно. Эпитеты «сила», «величие», «мощь» являются
наиболее употребляемыми в характеристике
главного героя. Эту силу не только констатирует автор, осознает сам Мартин, но и ощущают все окружающие. Намерение полуграмотного моряка стать писателем для всех является очевидной нелепостью, но сам Мартин
знает, что «он непобедим, ибо умеет работать
и одолеет все препятствия, – все цитадели падут перед ним»7.
С первых же страниц герой проявляет самостоятельность и независимость в суждениях: «Иным людям нужны проводники. А
вот мне кажется, что я могу обойтись и без
них»8. Самость героя, самостоятельность его
суждений, осознание собственного величия,
независимость взглядов, неистребимая вера
в себя – все это роднит героя с ницшеанским
типом личности, не нуждающимся в учителях
и поводырях, чтобы понять и постичь мир.
Ницше в работе «Рождение трагедии из
духа музыки, или Эллинство и пессимизм»
утверждает, что в мире существуют два противоборствующих начала: дионисийское и
аполлоновское, синтез которых определяет
целостность мира. Настаивая на необходимости соединения обоих начал, Ницше все
же склоняется к приоритету дионисийского
как жизнеутверждающего проявления «жиз-
87
ненной силы». Ницшеанскому сверхчеловеку
присущи черты дионисийской личности, недаром своего мессию, проповедующего пришествие сверхчеловека и, по сути, являющегося сверхчеловеком, немецкий философ
назвал «дионисийским чудовищем, которое
зовут Заратустрой»9. «Дионисизм» понимается Лондоном и Ницше как иррациональное,
чувственное, экстатическое начало, тогда как
аполлоновское, рациональное начало имеет
целью активное, целенаправленное изменение жизни.
Исключительность Мартина проявляется в
том, что он сочетает в себе черты «здорового
животного» и утонченного интеллектуала. Герой обладает способностью соединять в себе
два мира: «мир далеких стран, морей, кораблей, моряков и ведьмообразных женщин»10,
то есть мир бушующих страстей, первобытных инстинктов, животной естественности,
который близок к ницшеанскому дионисийскому началу; и мир возвышенных мыслей,
совершенной красоты, рационального умонастроения, соответствующий аполлоновскому
началу. Согласно ницшеанской концепции,
соединить аполлоновское и дионисийское может только совершенная личность.
Дионисийской является жажда творчества,
охватившая Мартина. Недаром «дух поэзии»
представляется герою в ницшеанском ключе
«сиянием, вьющимся огненным туманом»,
звучащим «в его мозгу как музыка», некими
«призрачными видениями»11. Несмотря на
реалистическую направленность его творчества, Идену свойственно иррационалистическое восприятие мира в целом: «Все окружавшее его <…> представлялось каким-то сном.
Реальным миром был мир фантазий»12. Дионисийское начало проявляется и в том состоянии опьянения жизнью, в котором он творит
свои произведения.
Отметим, что в начале романа дионисийские качества героя преобладают над аполлоновскими. Руфь, глядя на Мартина, испытывала те странные чувства, которые переживала, «когда смотрела в зверинце на диких
зверей или когда видела бурю и вздрагивала
от вспышек молний»13. Однако герой постепенно эволюционирует, приобретая черты
аполлоновской личности, когда учится контролировать себя, приобщается к высотам
философии и искусства. Аполлоновское начало также сильно в нем, ибо его жизнь – в
сознании, он не любит спать – проваливаться
88
в мир «гнусной бессознательности». Кипучая
умственная и творческая деятельность Мартина, происходящая на стыке аполлоновского
и дионисийского начал, делает его похожим
на истинного сверхчеловека.
Важным фактором в развитии героя является процесс переоценки ценностей, который происходит, когда Мартин знакомится с
семейством Морзов, Руфью, изучает литературу и философию. Переоценка ценностей в
его сознании идет параллельно с процессом
самопознания, поиска места в мире. «Кто
ты такой, Мартин Иден? – спрашивает себя
герой. – Что ты из себя представляешь? Где
твое место?»14.
Ницшеанский сверхчеловек – созидатель,
в определенной степени, мессия, исполняющий функцию опровержения ложных ценностей, на которых построена жизнь человека.
«Через оценку впервые является ценность;
и без оценки был бы пуст орех бытия. Слушайте, вы, созидающие! Перемена ценностей
– это перемена созидающих. Постоянно уничтожает тот, кто должен быть созидателем»,
– говорил Заратустра15. Освободившись от
всего, что составляло смысл человеческого
существования, он заново творит свой собственный мир. «Смерть Бога» означает освобождение человека от прежних, навязанных
ему, а не созданных им, идеалов. Осознание
необходимости найти себя и свой мир является первым шагом на пути к сверхчеловеку.
«Горячка самосовершенствования», охватившая героя, заключается в постоянной шлифовке таланта, в соотнесении его с редкими
эталонами: Суинберном, Киплингом, Карлейлем, и непризнании никаких других авторитетов. Отрицание героем авторитетов: редакторов, маститых литературных критиков, университетских профессоров, столпов общества, вроде мистера Морза и мистера Бэтлера,
происходит совсем в духе и даже терминологии Ницше. Мартин называет их «невеждами», «жалкими догматиками», «ничтожными
людьми с ничтожными мыслями»16.
Нигилизм в отношении к общепринятым
ценностям сразу ставит героя в позицию противостояния всему миру. Несмотря на низкое
социальное положение, Мартин чувствует
«себя как некий принц, принужденный жить
среди ничтожных людишек»17. Противопоставление себя и остальных людей приводит
героя к отрицанию равенства между людьми, к разделению людей на «толпу» и «из-
Н. Э. Кутеева
бранных». Как известно, отрицание принципа равенства и коллективизма было важным
пунктом расхождения философии Ницше
с рационалистической и просветительской
философией. Мартин, в духе Ницше, последовательно отстаивает идею неравенства: «Я
браню равенство <...> Я – индивидуалист»18.
Одна из главных черт сверхчеловека – презрение к «человеку толпы» – жалкому, трусливому ничтожеству, чья «мелочная ограниченность» невыносима для свободолюбивого и гордого ницшеанца. Мартин ненавидит
свое окружение, ужасается тому, что «живет
с такими скотами». Воплощением подобного человека для героя является его зять Хиггинботам, к которому Мартин испытывает то
«инстинктивное отвращение», которое испытывает вожак стаи к слабым членам стада.
Любовный конфликт романа также может
быть рассмотрен в ницшеанском ключе как
столкновение сверхчеловека и человека толпы. Идеал Мартина – свободная, творческая
личность, не считающаяся ни с какими общественными нормами. Идеал Руфи – мистер
Бэтлер, проживший жизнь в постоянных лишениях, сберегая каждый доллар. Мартин же
понимает, что бережливость убила в мистере
Бэтлере радость жизни, и «он теперь старый,
сердитый, как филин, и никакой радости нет
ему от этих тридцати тысяч»19. Руфь – типичный «человек толпы», не имеющий собственного мнения, а попавший под прессинг идеологии «американской мечты».
Мартин Иден никоим образом не соответствует общепринятому идеалу, потому что он,
по мнению Руфи и ее родителей, – бездельник, тунеядец. Ведь он «не работает» – не
служит в банке, в конторе, в суде, то есть не
«служит доллару». А титанический труд писателя, каждодневное физическое и духовное
напряжение в процессе создания произведений, они не считают «работой». Для Мартина деньги сами по себе не представляли особенной ценности. «Их значение было только
в той свободе, которую они могли дать». Он
не хочет превращаться в раба доллара. После
месяца работы в прачечной герой приходит
к чисто ницшеанскому выводу, к которому,
кстати, пришли горьковские «босяки»: «Лучше быть бродягой, чем вьючным животным.
По крайней мере, вы будете жить»20.
Таким образом, идеал «бережливого юноши с его узким духовным развитием»21, столь
милый сердцу Руфи, совершенно неприемлем
Полемика с ницшеанской идеей сверхчеловека...
для Мартина. И всеми силами герой старается
не быть похожим на этот безрадостный и безжизненный «идеал». Напомним, что именно
радость и упоение жизнью являются, по Ницше, доминирующими качествами сверхчеловека. Эта близкая к ницшеанской черта в Мартине проявляется еще и в том, что герой живет,
пока он радуется жизни, но постепенно, разочаровываясь в ней, он теряет радость, ощущает равнодушие и перестает жаждать жизни.
Руфь, несомненно, играет большую роль
в становлении и формировании Мартина, но
постепенно он «перерастает» ее в интеллектуальном и духовном смысле, ибо она консервативна, кругозор ее ограничен мещанскими
вкусами и суждениями. Писатель видит в
Руфи «повторение исконной трагедии посредственности, тщащейся править миром»22.
Она, как воплощение инертного большинства, является онтологическим антагонистом
исключительной личности, каковой является
Мартин. Расхождение жизненной позиции
Мартина с позицией большинства людей очевидна: то, что для других является предметом
восхищения, у Мартина вызывает жалость и
презрение.
Непонимание между Мартином и Руфью
приводит к тому, что герой начинает чувствовать «бесконечное одиночество», которое является также одним из признаков ницшеанского сверхчеловека. Сверхчеловек, подобно
Заратустре, живет, как орел, высоко в горах,
вдали от суетной обыденности. Отголоски
образа Заратустры предстают перед нами во
второй половине романа, когда герой уже достиг определенного интеллектуального уровня
и начал поиски единомышленников. «Ему не
приходило в голову, – пишет Лондон, – что он
наделен совершенно исключительным умом;
не знал он и того, что истинных мыслителей
нужно искать никак не в гостиной у Морзов
и что эти мыслители подобны орлам, одиноко
парящим в небесной лазури, высоко над землей, вдали от суеты и пошлости обыденной
жизни»23. Мартину встретился только один человек, который был равен ему по интеллекту и
по уровню таланта – это Бриссенден.
Бриссенден – истинно ницшеанский персонаж, одинокий, презирающий всех и вся,
«не боясь смерти, он страстно любил жизнь»
и «все время хотел ощущать трепет жизни».
«Я хочу утопить свою ничтожную особу в той
космической пыли, из которой я возник»24, –
говорит он. Неудивительно, что именно са-
89
моубийство Бриссендена стало поворотным
пунктом в жизни Мартина. И финал жизни
самого героя стал своеобразным повторением
конца «сверхчеловека» Бриссендена.
Образ Бриссендена решен в ницшеанском
парадоксальном ключе: сверхчеловек, обладающий огромным умом и исключительным
талантом, предстает в облике больного, умирающего человека. Данное несоответствие
внешнего и внутреннего, духовного и физического, возможно, призвано отразить критический взгляд Лондона на проблему сверхчеловека. Парадоксально также и то обстоятельство, что и Мартин, и Бриссенден сами свели
счеты с жизнью, которую так страстно любили, что также подтверждает полемическое отношения автора к идеям ницшеанства.
Мартин – ницшеанец, Бриссенден – больше социалист. В его суждениях высказывается мнение о кризисе ницшеанства. «Время
вашего всадника на коне прошло, – заявляет
он. – Рабы не пойдут за ним <…>. Вы с вашими ницшеанскими идеями просто допотопный человек! <…> Конечно, я ненавижу
толпу, но что же делать? Всадника на коне
вам не дождаться, а я предпочту что угодно,
только не власть этих трусливых буржуазных
свиней»25. Бриссенден утверждает, что мир
прогнил, что его следует менять. Но программа Ницше слишком идеалистична, чтобы ее
можно было притворить в действительность.
И в этой ситуации приходится выбирать меньшее из зол – социализм26.
«Чувство бесконечного одиночества»,
охватившее Мартина, стало первым симптомом, свидетельствующим о том, что восхождение его окончено, что он достиг тех высот, о которых мечтал, и теперь он – Сверхчеловек. Именно с этого момента ницшеанские
настроения и суждения полнокровно входят в
канву повествования и из отдельных эпизодов
превращаются в целостную картину восприятия ницшеанским сверхчеловеком обыденной жизни. Чувство презрения к ничтожным
людишкам становится всеобъемлющим. Он
начинает осознавать, что, следуя завету Заратустры, перерос «человека», преодолел его
в себе. Даже язык Мартина изменяется, становится афористичным, подобно языку Заратустры: «Они хотят клевать звездную пыль,
хотят поймать мысль гения, сверкающую подобно метеору»27. Следует отметить, что сам
образ человека как «звездной пылинки» также
взят из произведений Ницше. (Язык Бриссен-
90
дена также изобилует цитатами и аллюзиями
из Ницше. Он называет Руфь «бледной и ничтожной самочкой», «ничтожной душонкой»,
«серой молью», а людей вообще «ходячими
желудками», «руководимыми якобы высокими идеями»).
Парадоксально, что именно в момент достижения успеха, Мартин начинает понимать,
что он не теперь сверхчеловек, когда победил,
и все увидели его величие, а был им в прошлом, когда верил в свою силу и умение побеждать. Ибо он перестал радоваться жизни,
стал печален и равнодушен, отчаяние посетило его. Парадоксально также, что впервые
слабость и неуверенность в себе герой проявил в момент произнесения пламенной речи
в ницшеанском духе на митинге социалистов.
Провозглашая победу сильнейших и неизбежность гибели слабых, отрицая возможность
существования государства рабов, герой сам
уже недостаточно верил в утверждаемые им
истины.
Символичным в духовном кризисе Мартина является эпизод, когда он ищет в кармане
папиросную бумагу: «Он не сознавал, что карман его давно был пуст, не понимал, чего он
там ищет»28. Это метафора душевного состояния героя, опустошенности и тщетности поисков. Он запутался в философиях и «измах»,
в борьбе с миром и самим собой, его душа пуста. Ницшеанство было последним оплотом,
удерживавшим героя от отчаянного шага. После встречи с Гертрудой этот оплот рушится:
«Хорошо было говорить об абстрактных рабах, но не так-то легко прилагать эти теории к
своим близким. Да, если нужен пример слабого, угнетенного сильным, то лучше Гертруды
не найти <…>. Хорош же он ницшеанец, если
поддается таким сантиментам и раскисает
при первом же столкновении с действительным горем, – ведь, в конце концов, в данную
минуту он тоже волнуем рабскими чувствами,
порожденными рабской моралью. Человек в
настоящем смысле этого слова должен быть
выше жалости и сострадания»29.
Мартин осознает, что ницшеанца из него
не получилось, к социализму он не примкнул,
а стать таким, как все, не может. Жалость к
сестре заставила его усомниться в собственной сверхчеловеческой неуязвимости, осознать себя человеком. Самоубийство Мартина
является следствием регресса от сверхчеловека к просто человеку. Губительная сущность
ницшеанства проявляется в том, что человек,
Н. Э. Кутеева
возомнивший себя сверхчеловеком, не может
жить в мире людей, но и вернуться в «человеческое» состояние также не может.
Равнодушие к жизни, охватившее Мартина, является симптомом душевной гибели.
Страсти, достигшие высшей точки, стали угасать. Итог своей жизни Иден сформулировал
так: «Он хотел подняться к звездной выси, а
попал в грязное зловонное болото»30. Пока
герой был человеком, у него была цель, пока
у человека есть цель – он подобен сверхчеловеку. Не найдя ответа на вопрос: какова же
цель сверхчеловека, герой решает вернуться в первобытное состояние, поселится на
острове, где «он забудет прочитанные когдато книги и мир, который оказался сплошной
иллюзией»31.
Так возникает важный мотив романа,
близкий основному тезису Ницше: жизнь
есть иллюзия. По Ницше, человек обречен
вечно жить в плену иллюзий. Разочарование
в иллюзиях ведет к гибели. Мартин «уже не
мог мыслить и чувствовать как первобытный
человек»32, но и верить в иллюзорный успех
не хотел. Последней каплей, переполнившей
чашу терпения героя, становится видение
самого себя в юности, «молодого хулигана в
куртке и лихо заломленной фуражке». Герой
понял, что именно тогда он жил, а теперь,
всего достигнув, не живет: «Март Иденхулиган и Март Иден-моряк были реальными
лицами, они существовали на самом деле. Но
Мартин Иден – великий писатель никогда не
существовал»33. Герой понимает, что его теперешнее существование – иллюзия, которую
надо прекратить.
Воля – основополагающее понятие философии Ницше. Прежде у Идена была несгибаемая воля, проявлявшаяся в его борцовских
качествах. Терпение и упорство помогали ему
победить в кулачном бою. В сцене решающей
драки Мартина с Масляной Рожей писатель
показывает, какой почти мистический страх
внушал герой своим соперникам, и как он заставил разъяренных «зверей» подчиниться.
Именно победив в этой драке, Мартин осознал свою исключительность. Сначала Иден
выигрывает в драке с себе подобными, затем
вступает в борьбу с сильными мира сего – редакторами, критиками. Но он проигрывает
самую главную свою битву – битву с судьбой
и с самим собой.
У Мартина была еще возможность посвятить жизнь другим людям, но он ею не вос-
Полемика с ницшеанской идеей сверхчеловека...
пользовался. При встрече с Лиззи он испытал
«великое искушение» «сделать ее счастливой», но оказался не способным на самопожертвование, на которое способна она. Человек может осчастливить другого человека,
но сверхчеловек должен быть одинок в своем
счастье: «Ты не зверь, но ты скверный ницшеанец. Ты должен был женится на ней и
сделать ее счастливой! Но ты не можешь! И
это стыд и позор!»34 Главный вывод, который
сделал Мартин, вполне ницшеанский – истины не существует: «Он вспомнил одно из
безумнейших положений Ницше, где тот подвергал сомнению все, даже самую истину.
Что ж? Может быть, Ницше и прав! Может
быть, нигде никогда не было, нет и не будет
истины. Может быть, даже самое понятие истины нелепо?»35.
Надорвавшись в погоне за успехом, Мартин потерял надежду, стал нелюдим, не испытывал желания действовать. Осознав безнадежность своего положения, герой стал
тяготиться жизнью, а «жизнь, не любящая
жизни, ищет путей к смерти». Ранее Мартином двигала могучая воля к жизни, теперь ее
не было: «Воля к жизни», – подумал он и презрительно усмехнулся. Да, у него есть воля,
и воля достаточно сильная, чтобы в последний миг последним усилием разрушить свое
бытие»36. Теперь им двигала не менее мощная
воля к смерти. Пройдя длинный путь, Мартин
приходит к выводу, что жизнь есть страдание.
Даже когда он испытал боль в момент самоубийства, он понял, что это не муки смерти,
а муки жизни. В духе ницшеанской парадоксальности писатель отмечает, что он «перехитрил волю к жизни!»37.
Мартин Иден преодолевает все внешние
препятствия, побеждает обстоятельства, но
оказывается бессильным победить самого
себя и разрешить возникший внутренний конфликт. Таким образом, писатель, подвергая
критической переработке ницшеанскую теорию сверхчеловека, демонстрирует бесперспективность индивидуалистического бунта
личности. Он категорично ставит вопрос о
возможности и невозможности присутствия
сверхчеловека в реальном мире среди обычных людей. И столь же категорично Лондон
отвечает на этот вопрос отрицательно, отвергая тезис Ницше, теоретически допускавшего
существование сверхчеловека. Писатель как
гуманист убежден, что в конфликте между
«человеческим» и «сверхчеловеческим»
91
именно сверхчеловек оказывается куда менее
жизнеспособным, ибо существует в иной «нечеловеческой» системе координат.
Примечания
Стоун, И. Моряк в седле : Художественная
биография Джека Лондона. М. : Книга, 1984.
С. 92.
2
Letters of Jack London : in 3 vol. V. 3 / ed. by
E. Labor; C. R. Leitz; I. M. Shepard. Stanford,
Calif. : Stanford Univ. Press, 1988. С. 148.
3
Лондон, Д. Собр. соч. : в 14 т. Т. 6. М. : Б-ка
«Огонек» : Правда, 1961. С. 231–232.
4
Ницше, Ф. Сочинения : в 2 т. Т. 2. : пер. с
нем. / сост., ред. и авт. примеч. К. А. Свасьян.
М. : Мысль, 1990. С. 199.
5
Там же. С. 38.
6
Там же. С. 7.
7
Лондон, Д. Избранные сочинения : в 3 т. Т. 1.
М. : Литература, 2004. С. 81.
8
Там же. С. 91.
9
Ницше, Ф. Сочинения. С. 455.
10
Лондон, Д. Избранные сочинения. С. 71.
11
Там же. С. 93–94.
12
Там же. С. 94.
13
Там же. С. 73.
14
Там же. С. 105.
15
Ницше, Ф. Сочинения. С. 61.
16
Лондон, Д. Избранные сочинения. С. 231.
17
Там же. С. 233.
18
Там же. С. 235.
19
Там же. С. 76.
20
Там же. С. 150.
21
Там же. С. 77.
22
Там же. С. 186.
23
Там же. С. 223.
24
Там же. С. 261.
25
Там же. С. 294.
26
Об отношении Д. Лондона к социализму см.:
Jack London : American Rebel / ed. by F. Foner.
N.-Y. : Citadel Press, 1947. 237 p.
27
Лондон, Д. Избранные сочинения. С. 257.
28
Там же. С. 302.
29
Там же. С. 304.
30
Там же. С. 313.
31
Там же. С. 318.
32
Там же. С. 321.
33
Там же. С. 343.
34
Там же. С. 325.
35
Там же. С. 362.
36
Там же. С. 365.
37
Там же. С. 366.
1