Русские писатели. Сокровенные встречи. — М.: Алгоритм, 2008.

www.a4format.ru
Золотусский И.П. Прощай, XX век! Русские писатели. Сокровенные встречи. — М.: Алгоритм, 2008.
И.П. Золотусский
Трагедия мечты
В двух шагах от Нового Арбата, в Трубниковском переулке, дом 17, осенью 1999
года была открыта выставка, посвященная столетию со дня рождения Андрея Платонова.
В помещении литературного музея, заполненного фотографиями, рукописями, документами, было пусто. Мало кто заглядывал сюда: Платонов по-прежнему обитает на периферии
читательского сознания как некий «странный» писатель, место которого на родовом древе
русской литературы еще не определено.
Да и деньги на оборудование выставки дало не правительство, не ЮНЕСКО, которое
по праву могло бы назвать 1999 год годом Платонова, а железная дорога, может быть, потому что Платонов был сын железнодорожного слесаря и мечтал стать машинистом.
Его отец Платон Фирсович Климентов (настоящая фамилия Платонова) был «великим артистом железа», как назвал его в одном из своих очерков сын. Он пережил сына
ровно на год.
В выписке из церковной книги, которая экспонировалась на выставке, было сказано,
что Платонов родился в городе Задонске и что внес его в эту книгу его тезка священник
Андрей. Дед Платонова, работавший по золоту и вырезавший из металла оклады для икон,
был тоже мастер. Он работал в монастырях, в одном из которых нашел последнее пристанище св. Тихон Задонский.
Вспоминая детство, прошедшее в Ямской слободе под Воронежем, Платонов писал:
«Колокол “Чугунной” церкви был всею музыкой слободы, его умилительно слушали в тихие
летние вечера старухи, нищие и я. Кроме поля, деревни и матери и колокольного звона я любил
еще паровозы, ноющий гудок и потную работу».
Пролетарий по рождению и по вере, Платонов принял идею революции как свою.
У него, по его собственному признанию, было «телесное ощущение революции». Так чувствует дитя тепло матери, когда та ласкает и кормит его.
В статье «Христос и мы», опубликованной в 1920 году, он писал:
«Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. И этот гнев выше всякой небесной
любви».
Перефразируя известные строки Евангелия, Платонов от имени своего класса мог бы
сказать: «Нам отмщение, и Мы воздадим».
Революция в его представлении брала на себя функции Бога.
После 1917 года для Платонова, как для тысяч и тысяч таких, как он, начался «ремонт земли», подразумевающий не только переоборудование России, но и всего мира.
Недаром его герои трудятся, любят и отдыхают «на поверхности земного шара».
«Ремонт земли» обернулся разрушением и кровью. Мечта пролетария о создании
царства Божия на земле была поругана. И истово верующий в святость мщения и в то, что
«свинцом, пулеметом, пушками» можно очистить Россию от «зверя», Платонов — уже
в конце двадцатых годов, когда была выкошена деревня, погублена интеллигенция и сам
пролетариат (от лица которого все это делалось) — ужаснулся содеянному.
Из этого ужаса, смешанного с нестерпимой болью, и родилась его проза. Не было бы
великой мечты, не было бы и великой трагедии. Не было бы и великого писателя.
Платонов взошел на литературном небе как одинокая звезда, явление которой,
кажется, не предусматривалось ни традицией, ни преемственностью. У него нет предшественников, нет и последователей. Приходит в голову мысль, что он произошел от самого
себя. Я могу сравнить его только с Иеронимом Босхом, в музыке аналога ему я не вижу.
www.a4format.ru
2
Бах располагается в пределах богоцентрической системы — Платонов не верит в Бога.
Моцарт? Тогда это Моцарт «Реквиема».
Гибель мечты о досрочном явлении коммунизма, запечатленная в «Чевенгуре»
и «Котловане», в «Ювенильном море» и «Счастливой Москве», для него — и его героев
— не крушение абстракций, а гибель жизни. «Падающая ирония гибели» — гремящий
компонент платоновского пафоса, пафоса катастрофы, близкой к мировому светопреставлению.
Стоило Платонову осознать это, как пролетарская власть замкнула на его руках наручники. Десять лет молчания — десять лет пытки, усугубленной арестом пятнадцатилетнего сына. Как рассказывала мне вдова Платонова Мария Александровна, сын их
Платон решил отомстить за отца. И с несколькими своими сверстниками задумал застрелить Сталина во время демонстрации на Красной площади. Для этого была даже приобретена малокалиберная винтовка. Но нашелся тот, кто их выдал. В 1938 года Платон был
арестован и приговорен к десяти годам лагерей как «руководитель антисоветской молодежной террористической и шпионско-вредительской организации». Документы по этому
делу обнародованы в Трубниковском, 17.
После выхода в свет повести «Впрок» (1931), которой Платонов дал подзаголовок
«бедняцкая хроника», он был взят на заметку как чужой писатель, ибо позволил себе
усомниться в большевистском понимании крестьянского счастья. По преданию, главный
пролетарий страны Иосиф Сталин начертал на полях этой повести: «Подлец! Наказать
впрок!»
Что и было сделано. А. Фадеев, напечатавший «Впрок» в третьем номере «Красной
нови», уже в №№ 5–6 назвал Андрея Платонова «кулацким агентом».
1931 год — это год поселения семьи Платоновых на Тверском бульваре, 25. Это год
сноса храма Христа Спасителя, Страстного монастыря, уничтожения церквей и кладбищ,
получившего название «реконструкция Москвы». Если пройти по оси бульваров, от истока Тверского до истечения Гоголевского, то окажешься на том месте, где при Платонове
стоял уже не храм, а зиял котлован, вырытый под фундамент будущего Дворца Советов.
Этот дворец был задуман большевиками как грандиозный памятник самим себе. Если
храм Христа Спасителя имел в высоту 103,3 метра, то храм социализма должен был
превышать его в росте в четыре раза. А на вершину его планировали водрузить восьмидесятиметрового Ленина. Ленинская голова должна была подпирать обиталище Бога, а его
башмаки попирать и кремлевский холм, и соборы, и небесное пространство над Москвой.
Видение этого дворца явилось Платонову в повести «Котлован» (1930). Там тоже
собираются строить огромный дом для пролетариев, но в пасть котлована падают один за
другим его бездыханные строители. Последним здесь погибает ребенок, и его смерть
означает, что в вавилонской башне XX века некому будет жить.
Еще ранее, в «Усомнившемся Макаре», Платонов увидел и каменного Ленина, парящего над столицей. Герой этой повести — странник, как и многие другие персонажи Платонова — «душевные бедняки», «бредущие созерцатели», «печальные человеки». Кстати,
и одним из псевдонимов Платонова, позволяющим ему укрыться от глаз цензуры, был
псевдоним «Человеков», а его последняя большая вещь, написанная на исходе тридцатых,
— «Путешествие в человечество».
Макар, прибывающий в Москву «добывать себе жизнь под золотыми головами
храмов и вождей», видит сон.
«Страдание его перешло в сновидение, он увидел во сне гору... и на той горе стоял научный
человек. А Макар лежал под той горой, как сонный дурак, и глядел на научного человека, ожидая
от него либо слова, либо дела. Но человек тот стоял и молчал, не видя горюющего Макара и думая
лишь о целостном масштабе, не о частном Макаре. Лицо ученейшего человека было освещено
заревом дальней массовой жизни, что расстилалась над ним вдалеке, а глаза были страшны
и мертвы от нахождения на высоте и слишком далекого взора.
www.a4format.ru
3
...Макар пополз на высоту по мертвой каменистой почве. И... долез до образованнейшего
и тронул слегка его толстое громадное тело. От прикосновения неизвестное тело шевельнулось,
как живое, и рухнуло на Макара, потому что оно было мертвое».
Несколько раз в этом отрывке повторяется слово «мертвый». Платонов как бы настаивает на том, что строительство на крови и на костях не несет ничего, кроме смерти.
Это похороны мечты Платонова.
За двадцать лет его жизни на Тверском переименовывали бульвары, переставляли
или вовсе убирали памятники: так случилось с Гоголем, изваянным Андреевым, которого,
выдворив его с Арбатской площади, сослали в Донской монастырь. Здесь же, неподалеку
от дома Платонова, в роскошном особняке Рябушинских давал пиры в честь вождей отец
соцреализма Горький. По недоразумению он был признан великим пролетарским писателем, тогда как никогда не состоял в пролетариях.
В маленькую квартирку Платоновых, состоящую из двух комнат величиной в 27
квадратных метров, вернулся из Норильска больной туберкулезом Платон. Тут он и умер.
Платонов и сам был болен. Он заразился от сына, день и ночь ухаживая за ним. Он часто
наведывался в аптеку, стоящую на углу Тверского и Страстной. Рядом с аптекой находилась и пивная, где можно было утешить если не ум, то сердце.
В 1942 году во время эвакуации рукопись «Путешествия в человечество» была потеряна. Тогда же Андрей Платонов попросился на фронт. Рекомендовавший его для работы в газете «Красная звезда» Василий Гроссман писал заместителю главного редактора,
что Платонов не только очень талантлив, но «беззащитен и неустроен». Эти следы беззащитности видны и на его последних фотографиях. Истомленное лицо. Горькая, открытая улыбка.
«Если 6 брат мой Митя, – писал Платонов, – или Надя — через 21 год после своей смерти
вышли из могилы подростками, как они умерли, и посмотрели бы на меня, что со мною сталось?
Я стал уродом, изувеченным внешне и внутренне. — “Андрюшка, разве это ты?” — “Это я —
я прожил жизнь”».
Тайна Платонова — тайна языка. Она так же бездонна, как тайна природы, как тайна
материи, в одушевленную глубину которой и проникает платоновский язык. Его трудно
переводить, невозможно пересказывать Им можно только дышать, как дышишь воздухом,
не зная его состава. Можно ли исчерпать в слове движение облака на небе, безмолвное
движение соков в дереве? Можно ли настичь словом улетающую мысль. Можно ли
связать переживание маленького мальчика с таинственной жизнью травы, светящего
с неба солнца и самим космосом? Слово Платонова делает это.
«Кто ты?» – спрашивает ребенок, увидев в траве ползущего куда-то жука. И этот
вопрос не кажется нам смешным. Потому что мы существа одного мира, и, хотя, кажется,
живем врозь и без понимания друг друга, никогда не перестанем на планете, данной нам
в подарок, сеять смерть.