файл

1989 год. Россия-Болгария-Румыния.
Как си? – как живёшь?
Си – свой, своя, своё.
Т. о. «как си?», что-то вроде нашего риторического «как жизнь?»
Казв – говорить, называть
Как се казвате? – как ваше имя?
Как се казва … ? – как называется …
Кака – старшая сестра, тётя
Какво – что
25. 05, 89, 23-50, Москва, гостиница «Севастополь».
Суматоха отъезда. Возня с Данилкой на диване. Тоска предотъездная. Данилка не
понимает важности момента (в отличие от его мамы). Последний поцелуй. Последняя
попытка рассмотреть их, родных, поверх толпы.
Серый город Алма-Ата. Долгое ожидание взлёта. Хорошо ходить по горам
хребтами. (А если ущелье?) Широкофизюляжный лайнер. «В Ил-18 ширина, как
Кульджинский тракт!» (из первых впечатлений об Аэрофлоте).
Взлёт. Разбег мимо Красного Поля. Тяжёлый отрыв. Город, в туманной дымке,
стремительно уплывающий под крыло. Где наш дом? Вон, рядом с высотным, еле виден
(Как-то они там?). Горы с верхушками накрытые облаками. Коричневые кляксы пашни на
зелёном фоне лугов. Два цвета. Разве такое снилось нашим абстракционистам?
Рассказ.
Неожиданно, на подлёте к порту, с борта поступает сообщение о ЧП. Самолёт
садиться с разбитым фонарём, замазанным кровью и полоумным пилотом.
- Что, птица?
- Человек…
Случайный свидетель начинает расследование. Откуда человек на такой высоте?
Запросили военных и Главкосмос. У тех всё в порядке. Расследование привело в
захолустный городишко…
«Человек, который любил смотреть на облака сверху». От Алма-Аты, земля под
тонким слоем туч. Наш командир – ортодокс, ведёт лайнер точно по облакам. Просвет над
озёрами Тургая и вновь облака до Москвы. Облака в лучах садящегося светила. Фактура.
Пропасти.
Рассказ Ивана Вазова «Болгарка» тронул до слёз. Левский не пил и не курил.
Посадка в России. Россия зелёная разными оттенками. Дорога из Домодедово.
Верхушки ёлок на закате, как кресты, целое кладбище крестов. Берёзы. Одуванчики.
Поворот на Каширу. Каширская электростанция, что-то из эпохи ГОЭЛРО? Там и сейчас
что-то дымит.
- Как по рельсам.
- Бетонка…
Москва убивает отсутствием всякого воображения в архитектуре. Коробки разных
размеров и времён. Гигантские решётки.
«Hotel Sevostopol», в номере за 10 р. слышно, что говорят в двух-трёх соседних
номерах.
26. 05 11-30
Рядом с каким-то храмом на Сущевке.
Трудно быть столицей сверхдержавы. Современная Москва поражает безликостью,
старая – сутолокой. Как тут можно жить?
В Зарядье цветет сирень. Вокруг Красной Площади и Кремля – оцепление из
милиции. Охраняют делегатов народа. Возле «России», на посту, целый генерал.
В 8-45 переулки старой Москвы заполняет спешащая толпа москвичей, летящих в
офисы.
Мороснул дождик. Как нелепы храмы в пропастях бетонных кварталов.
Метро. Сосредоточение запретов. Пассажиру «запрещается», «не разрешается»,
«не рекомендуется» - иначе штраф. «доводим до вашего сведения, что 15 мая, на станции
Площадь Маркса, бегущим по эскалатору пассажиром была сбита женщина…»
Треть москвичей по утрам в метро читают. Газеты, журналы, детективы, стихи,
конспекты, отчёты и т. п. За всё утро я не увидел ни одной улыбки. У кого нечего читать –
заглядывают к соседу, или просто сидят, потупив взор. Нет в этой утренней волне (это
действительно похоже на волну – медленно набухает, ударяет всей массой в центре,
расплёскивается и тает к окраине) сногсшибательных нарядов и замечательных
московских красавиц.
Восемь лет не бывал я в столице. Я, тем временем, вырос, а она так и осталась
прежней.
22-00 Киевский вокзал
Церковь оказалась храмом Пимена Великого в Сушевницах (?) построенным в
XVII веке в подмосковной деревеньке.
Ул. Воровского – край послов и литераторов. Обед в ЦДЛ. Атмосфера приятна.
Стены разрисованы шаржами и эпиграммами на наших корифеев (правда некоторые – не
очень известны). Бесплатный хлеб. За столами по шестеро. Еврейчик критиковал голубцы
за непроваренность и его сосед ушёл так и не доев (а сам он ажно вылизал тарелку).
Ул. Писемского: литовское постпредство.
Из тишины переулков - на пр. Калинина. (Где-то прежде промелькнула церковь с
разбитыми окнами за зелёным, облезлым забором – та самая, у Никитских ворот, где
венчался наш поэт.)
Арбат – бесплатное развлечение для гостей Москвы. Там можно всё: петь, играть
соло и ансамблем, плясать, или надеть семейные трусы со старой тельняшкой и бродить с
мордой Фауста, или читать толпе стихи о том, что мыло и стиральный порошок пропали,
потому что ЦК (или ЧК) отмываются от грязи. Арбат – кооперативный рай. И рай для
художников всех мастей, возрастов и направлений. Больше всего в фаворе у обывателя
(судя по количеству) маленькая картинка a la rus. Написанная чистыми красками.
Встреча с редакторами Надежды. Правда – чахлая. Потом, на Кропоткинскую, к
Пушкину (закрыто). Вечерня в храме Илии Пророка Обыденного. Звон колокола.
Полутьма и свечи. Рассказ старика старухе о том, как Св. Никола Чудотворец вызволил
его из печей фашистского крематория. Служба. Хороший хор. Кадило с ладаном.
Молодые пацаны. Почему так напоминает целование икон – целование покойника?
Малюсенькая старушонка протягивает вперед трясущейся рукой свечку с бумажкой «За
здравие».
По набережной – к Кремлю. Бассейн «Москва». Не святая ли вода в нём?
Сталинская готика. Замки высотных домов над серыми коробками-хибарами.
Как красива красная поверхность стены Кремля. К Красной площади (по-прежнему
закрытой) выдохся окончательно.
27. 05.
23-30 Водул – Серет. Пункт таможенного досмотра перед границей.
День на Украине. Конотоп. Каждый день, рано утром, вся Россия, Украина и
Белоруссия заполняется тенями женщин. Это – русские женщины: измождённые и
уставшие, они, в эти часы, не носят масок. Готовка, топка, дойка, выгон скотины, спешная
прополка огорода, глажка – их дело в этот час. Они наденут свои смиренные маска, когда
выползут из под одеял их хмурые с перепоя мужья, братья, сыновья.
Нежин. Здесь учился Гоголь, но с поезда, на ходу, это понять и прочувствовать
сложно. А вообще, Украина в этой части ничем не отличается от России.
Трудолюбивые хохлы в субботу трудятся на своих дачах и огородах.
Широкий Днепр. Киев. Золотые купола Лавры. Утопающие в зелени берега.
И все украинские сёла, подобны легендарной Атлантиде, потонули, правда, в
зелени садов. В Жмеринке ушлые тётки торгуют маленькими кульками клубники и
черешни – по рублю.
Подолия. Благословенные места. Поросшие цветущей акацией горки с выходами
белого известняка. Распаханные уютные долины с обширными садами и огородами,
домами из камня под черепичными крышами. Днестр широкой зелёной полосой
извивается внизу.
Могилёв Подольский. Церкви, дома, сады.
Остановка для слушанья соловья.
Солнце садиться, всеми силами силясь не коснуться горизонта, и от этого из
шарика превращаясь в эллипс.
Уже в сумерках – Черновцы. Мост через стремительный Прут. Дома на взгорках.
Стемнело. Состав осторожно ползёт по загадочному тёмному лесу.
28 мая. 22-30 Заграница. София. Гостиница «Сердика».
Попадая за пределы отечества всё время выискиваешь – чем «они» отличаются от
«нас».
В процедуре перехода границы много унизительного. Нас, за минувшие сутки,
проверяли четыре раза, но особенно старались свои, родные. Две торговки из нашей
группы заняли достойное место рядом с О. Бендером. Их тоже «раздели» на румынской
границе, отобрав у одной 150, а у другой – 350 запрятанных советских рублей. Вообще,
группа попалась довольно мерзкая – особенно в поезде это давит.
С утра проснулись в Румынии. Хмурый день. Поля – от горизонта до горизонта.
Крестьяне на одно- двуколках едут в город (из города). Старики в фесках. Все дети
похожи на цыганят. В каждом селе – водонапорная башня.
Вопреки расписанию попали в Бухарест. Румыны на ходу прыгали в подходящий
пригородный поезд – занимать места. Их цыганята-дети постоянно махали нам, завидев
состав.
В Джурджу наши тётки привязались к солдатику-пограничнику, даже скинули для
него пачку сигарет.
Мост через Дунай. Зелёная река, после наших сибирских, - не впечатляет.
Русе. Сухой паёк.
Болгария. Резкое отличие от Румынии. Горы, перелески, живописные сёла. Дома,
неширокие, но все в несколько этажей, под неизменной черепичной крышей,
поналепились по склонам.
Горна-Ореховица. Старый город с церковью и новым микрорайоном на горе.
Недалеко Тырново. Плевен. Сплошные заводы. Пивной. Винный. Какой-то «Сашка».
После Червен-Бряга дорога входит в Искырское ущелье. Все прилипают к окнам.
Величественные известковые скалы, с пещерами, выветриваниями, кое-где с крестами на
верхушках. Хутора и сёла с красными крышами м аккуратными виноградниками под
окнами. Красные маки у дороги. После Мездры белые скалы сменяются на чёрные – не
такие красивые. Окрестные горы, сплошь заросшие лесом, становятся круче и выше.
Поезд без конца ныряет в тоннели. Река (подобная нашему Чарыну) вьётся, то слева, то
справа.
Село Лютиброд. Это здесь Вазовская Болгарка переправлялась с полумёртвым
ребёнком на выручку юнаку из четы Ботева. Теперь тут большой мост…
Поезд выныривает из Искырского ущелья. Софийская котловина. Город начинается
с помоек и свалок.
После ужина прошёлся по центру. Ул. Русская, Волгоградский бульвар, Сосковская
ул., бульвар Дондукова, площадь Ленина, памятник-храм Александра Невского – такова
столица Болгарии. Схожесть с нами большая. Лозунги те же (только по-болгарски).
Машины наши.
На стенах, кое-где, печатные сообщения с фотографиями – о смерти того-то, тогото.
Возле закрытого сувенирного ларька – небольшая толпа. По речи узнаю
соотечественников. Прицениваются.
Мавзолей Димитрова с молчаливыми часовыми. Храм Св. Софии в темноте, а
рядом – поющие и пляшущие дети. Здание ЦК: справа – Верховный Совет, слева- Совет
Министров. На ЦК рубиновая, «кремлёвская» звезда. Вдоль боковых улочек сплошняком
припаркованы личные машины.
София особенно не стремиться ввысь.
Кафе открыты. По улицам долговязые молодые болгары, с подружками «под
мышками», ходят туда-сюда. У меня под окном Пирамида. Памятник Левскому, которого
повесили неподалеку отсюда.
29. 05. 13-12
«Сердика»
Пока, поразил храм Александра Невского, особенно внутри. Такие полутёмные
объёмы вообще-то волнуют – видимо в нас живы ещё пещерные гены. Там три алтаря,
центральный – Русский. Северный – Кирилла и Мефодия. Южный – Болгарский. По
стенам – фрески. Всё очень выдержано. Под куполом – Саваоф. Писал один из
Васнецовых.
Рядом – базилика V века (не знаю, правда, что от того времени осталось), бывшая и
конюшней у османов, и пожарной каланчёй у победивших болгар – Св. София.
Напротив – резиденция болгарского патриарха.
Осмотрели и монумент нашим освободителям, сложившим 200 000 (по сведениям
другого года 100 000) голов за свободу болгар. На коне, гордо поглядывая на их Народное
Собрание, сидит Александр II (собор Невского тоже назван в его честь), ниже – русские
солдаты, а сзади – толпа болгар с топорами и вилами.
Всё описанное в двух шагах от гостиницы.
22-23
У гостиницы полно «жучков».
- Икра есть? А фотоаппарат продашь? Ну, ладно, тогда продай часы.
Если доверчивый русский турист соглашается, то механизм его одурачивания
такой.
- Твои часы сколько стоят, сорок? Вот тебе двухсотка. Давай сдачу. Можно
рублями.
Протягивается двухсотенная бумажка, получается сдача. Таким образом «жучёк»
получает часы + 160 рублей, а наш довольный соотечественник остаётся со старой, давно
вышедшей из употребления бумажкой (в Болгарии, говорят, самая большая банкнота – 25
рублей).
Здесь страшно подолгу каждым светом горят светофоры. Ждать терпения хватает
не всегда.
Встреча с коллегами из «Свята». Их проблемы те же, что у нас. Плачут, что в
Болгарии не осталось места для болгар. «На севере мы граничим с Румынией, на западе –
с Югославией, на юге – с Турцией и Грецией, а на западе – с Болкартуристом.»
Свою перестройку называют «перестужка». У них в театрах проблема зрителя тоже
остра.
Все наши говорят только о магазинах и шмотках. Я видел лишь большой
ассортимент вин (при этом только раз встретился пьяный), да завидные полки книжной
продукции на русском языке (лежит названий семь из серии ЖЗЛ).
Бульвар Витоша – торговое сердце. При этом, свернув в ближайший переулок,
словно попадаешь в провинцию – тишина, покой, пахнет цветущая липа и жасмин.
Полетели мои левы
И направо
и налево!
Нашёл в нашей группе приятную пару – Серёжу и Наташу. Ходили с ними вечером
в кафе-сладовледицу, на 7 этаже дворца культуры им. Димитрова. Хоть и дорого, но
оттуда виден весь город. Вообще, дворец – место куда тянет прийти вечером. Кроме
верхнего есть кафе под землёй. Там же фонтан. Вода скатывается по большим
металлическим шарам. А наверху – распыляется в пыль (вечером подсвечиваемую) и
стекает по стене.
Болгары оставляют очень приятное впечатление. Мягкие и спокойные люди,
которым хорошо жить в своём уютном городе.
30 мая 21-36
«Сердика»
София просыпается рано: в 4-30 уже гремят под окнами первые трамваи. В 6 часов
на улицах уже людно. Первый автобус в Рильский монастырь отходит в 6-30. Такси до
автогара «Овча купель» стоит немного меньше, чем билет на автобус до монастыря.
Дорога – по гористой Болгарии. Мимо сёл под красной черепицей, полей, с
крестьянами посереди муллами по краям, виноградников. Молодые ребята гонят по
дороге стада. Аист на трубе сельского дома свил гнездо и вывел птенца.
Виноградники – всюду. За заборами возле домов, перед заборами на улицах, по
склонам гор, по долинам. Будто в Болгарии всё ещё сохранён культ Диониса.
Монастырь. Ожидаемое удивляет. Акт Творения в светлоствольном буковом лесу,
среди мрачных от непогоды зелёных гор, под серым клубящимся небом.
Какое уважение вызывают отполированные подошвами камни мостовой. Монахи
научились не обращать внимания на туристов.
Монастырская церковь, внутри и в галереях, сплошь покрыта фресками в ярких и
чистых красках.
Временами облака приоткрывали недоступные вершины снежных гор Рилы,
временами накрапывал дождь.
Кивнул монаху и он ответил вежливой улыбкой.
На обратном пути, пожилой болгарин:
- Кто по нации?
- Русский.
- Значит – братушка! У нас нет, царей, князей, товарищей. Все русские – братушки.
Вообще, такое чувство, что болгарам нравится идти за нами в кильватере. О
недовольствах местных турок каждый раз рассказывают с удовольствием – вот, мол, и у
нас, как у вас.
- Мы ваши самые верные друзья.
По возвращению в Софию появилась охота промотнуться по магазинам.
Сногсшибательного обилия товаров нет. Много косметики (но, неожиданно небогато с
шампунями, дезодорантами). Хорошо с местными винами и советскими книгами (видел
как продавали Пикуля). Хорошо с продуктами. Хлеб невкусный. Много овощей (лимоны –
1 л. 20 ст., черешня – 1 л. 50 ст. и т. д.). Хорошо с соками. Кофе дорог (есть заведения где
чашечка стоит 8 левов). 1 литр молока стоит 18 статинок. Мясо, колбаса – по выбору.
Масса фирменных модных магазинов, иногда с весьма незаметными входами.
Музей археологии – в основном собрание античных обломков (статуй, капителей,
надгробий, стел, фронтонов). Какой-то безысходной грустью веет от плохо
сохранившихся, часто обезображенных варварами статуй. Почему?
Столько впечатлений, что не успеваешь перерабатывать их. Что-то теряется
раньше, чем успевает осесть внутри тебя.
Вечером ходил в театр на «Сильфиду». Театр раскошен. Огромный зал с балконом
больше партера. Небольшая, уютная сцена с квадратной рампой. Хорошая акустика.
Удобные кресла. Приятная труппа (местная Эффи понравилась больше, чем заезжая,
датская Сильфида). Когда балет поставлен мастером и при этом сохранён максимально
точно, это не только красиво, но и логично.
Вечером софияне оседают в многочисленных кафе. При свободной продаже
спиртного я не был свидетелем ни одной напряжённой ситуации. Они очень ненавязчивый
народ.
31. 05. 89
18-33
«Сердика»
Мозг, как губка.
Ноги, как пружины.
Бегаю с утра до ночи.
Кафе-сладкорница – кондитерская.
Каждый советский турист тут - корчит из себя интуриста.
В центре откопаны и отреставрированы две маленькие церковки-базилики: без
куполов и колоколен, сложенные из чёрного камня. Одна из них – в подземном переходе.
Другая – рядом с коммунистическим магазином, где есть всё и всё дёшево (за фунты и
доллары). Пропитанный запахом горячего воска полумрак, сквозь стены долетает шум
снаружи. Можно ли верить в бога при такой обстановке?
Болгары не набожны. Хотя все их церкви и монастыри – действующие. Крестятся
как-то исподтишка, да и то редко. Не любят ставить свечки.
На рынке продают похожие на бананы «тыквички» за 1 л. 20 ст. Маленькаябаночка
растворимого кофе – 6 левов. Большая (200 г.) – 20 рублей. Есть китайский жасминовый
чай (препротивный на вкус).
Мечеть на реставрации. Синагога тоже. Но в неё пускают и, таким образом,
охмуряют православных.
Болгарское изоискусство оказалось довольно безликим и безвкусным. Когда
художник обращается к сельской теме, то обязательно начинает творить слоноподобных
крестьянок.
В Софии культ цветов – масса магазинов, ларьков и т. д. Многие женщины вечером
возвращаются с букетами.
Софиянки сами очень приятны для зрения. Хотя сверхкрасавиц не замечал (может,
за исключением той брюнетки в мини, что приехала на своих «Жигулях» в храм Невского
поставить свечку и пару минут постоять у неё), но нет и уродок. Много стройных фигурок
и длинных, стройных ног. Видимо, тут ещё и то, что им есть во что одевать свои тела и
чем замазать изъяны на лицах.
В городе очень мало стариков.
Ездил на Витошу. Туда ходит австрийский «горный лифт» - канатка с
четырёхместными кабинами. Наверху малолюдно. Дорожка петляет между шелестящими
буками с белесовато-серыми стволами и сочной зелёной листвой. Несмотря на близость
миллионной Софии Витоша не вытоптана и не замусорена. На полянках можно лежать,
даже расставлены специальные лежаки. И корзины для мусора расставлены. Выше
букового леса – еловый, ниже – сосновый. Ветер сбивает на камни мостовой высохшие
шишки.
Попутчики-вьетнамцы. Во всех забегаловках одноразовая посуда и горячие
бутерброды, сэндвичи, какие-то рулеты с мясом, с повидлом.
Болгарская и русская иконы схожи удивительно. Причём, ещё удивительней, что и
те, которые писались, когда Болгария несколько веков была под турками. Поздние иконы
– сплошная формалистика и конъюнктура. Уличные художники копируют иконы в
подвале собора Александра Невского (там музей), обрабатывают их по старину и продают
в ларьке.
Прекрасен Восток (Индия) в музее (филиале) искусств, что у собора.
01. 06. 89
21-42
Золотые Пески. Отель «Царевец».
Вчера вечером ездили за город в мотель «Врана», в ресторан. Была фольклорная
программа + скудный ужин.
Оркестр состоял из гармони, волынки, какой-то дудки, барабана и чего-то
похожего на гитару и домбру. Танцы очень темпераментные, причём темп, к концу,
взвинчивается почти до невозможного. Движения ног незамысловаты и состоят в
основном в их попеременном сгибании в коленях. Но работают ещё и плечи – на момент
цыганской трясучки.
Женское пение громкое и гортанное.
Многое, начиная от костюма, очень во многом имеет турецкий облик.
Показывали нам и знаменитый танец на раскалённых углях. Вначале
раскладывается костёр из твёрдых пород (дуб, берёза), после прогорания, все крупные
части (непрогоревшие) извлекаются и угли измельчаются граблями. До начала танца они
продолжают тлеть в куче посередине круга, по которому разбрасываются только перед
началом представления.
Парень и девушка вначале встают рядом, молятся про себя, затем обходят вокруг
кострища, обнося символический каравай. Затем, в танце, начинают пересекать круг по
параболе, ступая на угли босыми ногами. Действо сопровождается звуками волынки.
Сегодня Утром успел зайти в храм А. Невского и поставил свечку возле Русского
алтаря. Посидел, поглядел на её слабенький, дрожащий огонёк, вспомнил своих. Туристов
ещё не было и в храме была пустота и покой. Шелест шагов по каменному полу, словно
шёпот потусторонних теней.
Болгария сверху. Земля в просветы облаков выглядит как-то незащищённо и
загадочно. Она переполнена новыми смыслами. Селения – паучьи тенета.
Железнодорожные станции забитые вагонами – срез древесного ствола под микроскопом.
Заполняющие ущелья леса: человек с лошадиной головой, птица, как в Наски и всё, что
угодно.
Золотые пески.
Отели пошикарнее – для негров, победнее – для советских. В «Интернационал»
наши снова не вошли. Здесь, на пятаке поросшем джунглями, целый туристский город.
Несколько десятков отелей на 16 тыс. мест, бесчисленные рестораны, бары, ларьки.
Искупался в море (вода +18 градусов). Потом долго отмывался под душем от
какой-то слизи. Наверное, буду ходить в бассейн.
Кормёжка здесь получше. Вечером с Серёгой и Натальей объехали Пески на
поезде, прицепленном за тарахтящий трактор. Потом зашли на музыку в какой-то из
ресторанчиков. Довольно дёшево и приятно, но на воздухе вечером холодно.
Советских туристов называют тут «согревателями песка».
По дороге из аэропорта – пост вооружённых автоматами солдат и милиции.
Говорят, что турки волнуются, требую автономии.
2. 06. 89
22-00
«Царевец»
Вечером здесь хорошо пьющему.
С утра – Варна. Приморский облик. Запах моря. Истеричный хохот чаек над
головой. Аспарухов мост через канал – третий в Европе.
Военно-морской музей. Якоря, пушки, торпеды, мины, компасы, корабли и даже
маленький маяк.
Аквариум. Богом наказанная камбала. Что-то тупо пережёвывающие крабы.
Глупые, с бульдожьими мордами, морские собачки, крохотные дракончики с
крлсоновскими пропеллерами – морские коньки.
Холодно. На море не тянет. Купался в бассейне с минеральной водой. Температура
– около 30 градусов. Хорошо.
А лес тут и вправду девственный – весь перевит лианами, земля и стволы увиты
плющом, вьюнками с белыми граммофончиками цветов. Когда-то здесь водилась масса
змей и черепах. Для борьбы со змеями завезли 2 вагона ежей. Остались ежи и черепахи, но
их повывезли туристы.
Вечером ужинали в погребке в национальном стиле. Ели «кебаб» - рагу из
свинины, грибов, овощей в горшочке. Играло трио – контрабас, скрипка (цимбалы),
аккордеон. Для советских туристов исполняли конечно же «Подмосковные вечера»,
«Катюшу», «Пусть бегут неуклюже»…
4. 06. 89
11-56
«Царевец»
Вчера пол дня шёл дождь, и пол эти дня я провёл в Варне.
Варненцы не такие броские и элегантные, как софияне.
Море от Варны отгорожено забором и только в конце, у самого порта, можно
выйти на волнолом. Море чёрное совершенно, лишь пенистые барашки серые. На пляж
повыбрасывало массу водорослей и медуз, мелких ракушек. Вынесло и подарок
покрупнее – мертвеца, лилового и разбухшего. Утопленник упёрся в песок руками и
уткнулся лицом, а каждая волна старалась оттолкнуть его всё дальше на берег. Он больше
не нужен морю.
Познакомился с местным «бюрократом». Коля Андонов. Очкарик лет 40-ка.
Замдиректора областного вычислительного центра. Пригласил меня к себе. Пообедали.
Его жена – архитектор. Старшая дочка уже студентка, младшая – учится в колледже с
англ. уклоном. У них кооперативная квартира в трехэтажном доме. Строили 6 лет,
заплатили 22 000. На гараж денег не хватило (наше знакомство и началось с того, что он
предложил подвести меня до моря, но машина не завелась).
Сейчас их всех волнует турецкий вопрос. В стране 900 000 турков. 2 года назад, ар
чьему-то мудрому решению, всем им поменяли паспорта, адаптировав имена под
болгарские. Это уже тогда вызвало недовольство. Сейчас турки требуют автономии (в
приделах болгарского приморья с центром в Варне). В каком-то горном селе была
перестрелка демонстрантов с милицией. В Варне, в одном из магазинов, накануне
обезвредили группу, пытавшуюся заложить бомбу. Я сам видел на одной из улиц толпу
мужчин, которые спорили о чём-то на повышенных тонах.. Кто были и чего хотели – не
понял.
У Варны существует конфронтация с Софией и её «бюрократией».
20-37
В местном историко-художественном музее, где выставлены антики и золото из
гробниц, нас было всего двое посетителей (второй тоже был русский). Интересно, что
рядом с сокровищницей не было даже служителей.
Самое современное и фешенебельное здание Варны – обком партии.
Самое большое предприятие Болгарии, Варненский судостроительный завод,
медленно хиреет. Коля, десять лет проработавший на нём, не понимает – зачем он нужен.
Все части поставляют из других стран, более того, рабочая сила тоже, всё более
нанимается за рубежом (Малайзия, Вьетнам). Видимо, это ещё один памятник сэвовской
интеграции.
Здешние улитки напоминают небольших черепах.
Вечером, специальный трактор убирает пляжи. Иногда он выкапывает из песка
поломанные скелеты рапан.
Рапана – японский моллюск, занесённый в Чёрное море кораблями.
На Золотом берегу отдыхающие скандинавы составляют 20%, и 20% - немцы
(наших всего 18%).
С Запада сюда любят приезжать пожилые парочки. Вечерами они сидят по
ресторанчикам и составляют основной костяк танцующих. Их страсть поразительна для
их возраста и наших глаз.
Сегодня – первый солнечный день. С утра пошли в бассейн, где тепло и чисто (в
отличие от моря). Вход – 1.5 лева на весь день. (Столько же стоит и прокат шезлонга).
Загорают тут самозабвенно и без излишней стыдливости (многие женщины, вполне
откровенно, в одних плавках). Все буржуи мажутся специальными жидкостями для загара.
К обеду все наши были уже сгоревшими, притом, с одной стороны – вторую
оставляли на после обеда.
На аллее, вдоль моря, расположились художники. Здесь же познакомился с Реной
(Ренатой), турчанкой, которая вообще-то Руфия (или что-то в этом роде). Она работает в
нашем Старом Осколе штукатуром, по договору (вместе с мужем). Очень некрасивая, но
хорошо разговаривающая по-русски, она, вместе с племянником (шахтёром), привезла
продавать минералы (пириты, кварцы, галениты и пр.).
У них, оказывается, здесь серьёзно. В перестрелках были жертвы. Некоторых
арестовали и выслали из страны. Теперь все турки (их, по её словам, более 2-х млн.)
собираются уезжать. (Маразмат Живков сказал, что «плакать не будут»). Так как с собой
разрешают увозить лишь 2 чемодана и 30 $, то бросают свои четырехэтажные дома,
состояния в 150 тысяч (как один доктор). Многие болгары (по её словам) подталкивают к
отъезду.
Турки в Болгарии не работают в милиции и почти не служат в армии. «Перемена
имён» произошла 5 лет назад. Не пощадили даже 80-летних старух.
6. 06. 89
«Царевец»
Завтра покидаем эти благодатные места. Я – без сожаления. Здесь хорошо богатым
и умеющим жить.
Большинство соотечественников смотрятся на фоне буржуев весьма убого.
Разговоры – о магазинах, ценах, шмотках и т. п. Занятия – круизы по магазинам, лежание
на пляже (если солнце – то до состояния недожаренного поросёнка), либо – питиё. Нашей
водки тут вдоволь, а чем ещё можно ублажить русскую душу? Если окна немецкого отеля
вечерами темны (буши гуляют по кабакам), то наши – напротив.
Буржуи выглядят гораздо непосредственнее и комфортнее. На пляже можно видеть
стариков-старушек которым давно за 70. Многие отдыхают семьями, есть даже с
грудными детьми. Помногу и охотно посещают все едально-питейные заведения, во
многих, судя по реакции метрдотелей и официантов – они свои люди. Буржуи много
улыбаются, редко чем-то расстраиваются, обращают мало внимания на окружающих.
Многие из них приезжают на своих машинах.
«Нас» от «них» отличает не столько облик, сколько характер. «Мы» постоянно
чем-то озабочены, напряжены, чего-то ищем, расстраиваемся по пустякам.
Клубника тут стоит 5 левов/кг, помидоры 5.50, русская водка – 10 со статинками за
бутылку (столько же примерно и «Плиска»).
От моря остался главным образом запах, который, по всей видимости, будет с
каждым годом всё сильнее. Вблизи на него смотреть неприятно – вода бурая, с пятнами
грязной пены и пузырями разбухших, полусонных медуз. На море надо смотреть издали,
тогда оно по-прежнему голубое и искрящееся. А ещё – в темноте. В темноте море
оживает, будоража воображение безудержной энергией упорства набегающих волн. В
темноте пляж пустеет совершенно и можно, если отвлечься от шума за спиной, остаться с
морем наедине. А далёкое подмигивание маяка будет только настраивать мысль на
определённый лад. Волны – эхо маяка.
До наступления темноты основная масса населения Золотых Песков, оказывается
на приморской аллее. Торговля в ларьках стихает и только продавцы «пуканок» воздушной кукурузы и «фистаце» - фисташек, одни проявляют заботу о гуляющих. Здесь
же – тир, эмитирующий интерьер «салуна». С «той» стороны на ваш выстрел могут
ответить даже струёй из водяного пистолета.
Когда солнце садиться – публика рассасывается. Кто (?) в гостиницу, кто (?) – по
знакомым кабачкам, а кто просто на зов музыки и поиски приключений.
За 1.2 лева в час, у симпатичной девушки можно взять напрокат велосипед.
Вскочить в седло и мчать на все четыре стороны. А лучше всего – в горы, к месту с
манящим названием «Скальный монастырь», до которого, судя по указателю, всего 3
километра. Правда, указатель не говорит, что все эти 3 км – в гору. Ну, да это ерунда, по
сравнению с удовольствием от окружающей природы. Прямо за варненской дорогой
начинается «Народный парк Златни Пясицы», о чём свидетельствует табличка, прибитая
гвоздями прямо к дубу. Если свернуть с основной дороги и не наткнуться при этом на
помойку, то окажешься в полном одиночестве, в сумрачном горном лесу. Кое-где на
поверхность выходят серые известняки и видно, как цепкие корни деревьев ищут путей в
трещинах камня. Порхают бабочки, шмели басят, ящерицы с суетным шорохом
разбегаются в стороны. Отдохнув на просёлке возвращаешься к своему пути в Скальный
Монастырь, коей на деле оказывается заведением в национальном стиле с
интернациональным меню. Теперь начинается самая захватывающая часть пути – вниз.
Набранная за час потения высота теряется за 10 минут, только шины шуршат по асфальту,
свистит ветер в ушах, да довольные немцы весело кричат с обочины. Вы возвращаетесь
назад, отдохнувшим и помолодевшим, и тут, когда вы с триумфальным видом въезжаете
на курорт, баллон заднего колеса взрывается с оглушительным хлопком, пугая
прогуливающихся буржуев. Удовольствие заставить вздрогнуть представителей
капиталистического мира - обходится в дополнительных 3 лева, но не это главное. А что?
Бассейн «Гавана».
Дискотека в клубе Дружбы (гос-ца «Дружба»).
Кинотеатр «Сочи».
У Андонова 4 комнаты, в четырёхэтажном доме 6 квартир.
«Болгарский, турецкий и цыганский мальчики получают плохие оценки. Первые
два отделываются легко, а цыганёнка папа жестоко бьёт, приговаривая: - Учись,
паршивец! Скоро турки уедут, болгары вымрут – кто будет управлять страной?»
7. 06. 89 Русе, гос-ца «Дунав»
Чёрное море покинул безо всяких сожалений.
Эта (сев.) часть Болгарии гораздо менее интересная и экзотичная, нежели гористая.
Здесь тоже горы – плато с крутыми склонами. Но без лесов. Основной ландшафт – поля и
виноградники.
Лудогорье.
Вдоль дороги – здоровые черешни, увешанные чёрными и кремовыми ягодами.
Разгул маков.
Погода мерзкая. Из-за дымки далеко не видно. В дымке проплыл дедов Шумен у
подножья плато с монументом. И Разград, с двумя дымящими трубами и отелем экстра
класса между ними.
Русе тоже возник из дымки. Возник и сразу понравился. У города современный
среднеевропейский облик. Вдоль мощённых улиц – сплошь фасады в стиле «а ля чего
только нет».
Самая главная улица – «9 сентября» - начинается и кончается у Дуная. Здесь – все
магазины, рестораны, «сладкарницы», «книжарницы», «хранительны стоки» (продукты),
«хаки» (универсамы), «дамски обличети» и т. д. и т. п. Тут я быстро решил проблему
оставшейся валюты и мне стало легко и умиротворённо. У какого-то правительственного
заведения – большая толпа народа, мне кажется, это турки, которые хотят выехать. Толпа
регулируется милицией.
Посередине улицы 9 сентября – площадь Победы с фонтаном, сквером,
монументом, горсоветом и нашей гостиницей. Конец вышеназванной улицы растворяется
в парке Молодёжи, протянувшимся вдоль Дуная. В парке цветут липы и шелестят
каштаны. Если сесть на той аллее, что прошла над Дунаем, то хорошо слышно всё
происходящее на румынском берегу. За границей работает порт и дымят трубы Джурджу.
Вечером в парке безлюдно.
Набережная не сплошная (вдоль берега идёт ветка ж/д). После Парка Молодёжи
тянутся какие-то сараи и склады, кучи белого известняка с язвами кварцевых конкреций (я
нашёл в них пару акульих зубов). Потом вновь культурная набережная возникает у
гостиницы «Рига» - самой большой и, видимо, самой комфортабельной. Здесь, у какого-то
кафе, на скамейках, у столиков и на траве стаи юнцов тянут из бутылок шуменское пиво.
Им можно это делать – быть школьником в Болгарии гораздо интересней, чем у
нас. В школу идут с 6 лет, учатся 12, последние 2 года учёба сочетается с
производственным обучением. В старших классах учащимся платят степендию в 40 левов
(и больше). После школы минимальная зарплата составляет 140 р. (у неучёных – 125).
Парни идут в армию, или же на производство (по выбору). С 4 класса обязательно
изучение русского, а затем, одного из западных языков.
В вуз сдаётся два экзамена – обществознание и спец. Средняя стипендия 70 – 80
левов (max., Благоевская и Димитровская 160 – 180 л.).
В Болгарии почти прекратился естественный прирост. Иметь ребёнка тут почётно.
Женщина может не работать 3 года (первые 2 сохраняется зарплата). За первого ребёнка
выдают 150 левов, 2 – 250, 3 – 500 единовременного пособия. До 16-летнего возраста
ребёнка матери идёт надбавка в 60 левов. До 7-летнего возраста ребёнок получает
бесплатное лекарство. Молодожёнам государство даёт ссуду в 15 000 на покупку дома
(всё жильё покупается) сроком на 20 лет. После рождения первенца погашается 25%, если
не позже, чем через 4 года рождается 2-й – ещё 50 %.
Андонов говорил, что прожиточный min в Болгарии составил 165 р.
Болгары говорят «да», но при этом крутят головой.
«Няма» - нет.
8. 06. 89 22-41
Бухарест, гос-ца «Астория»
Утро, посвящённое болгарским национал-революционерам. Герои Захария
Стоянова жили некогда тут, в местном Петрограде. Караджа, Тотю, Каравелов, баба Тонка
Обретенева с пятью своими сыновьями и двумя дочерями. Сегодня они навечно упокоены
в русенском Пантеоне, куда их останки были собраны со всей страны. Здесь же и сам
Стоянов, бывший зятем легендарной бабы Тонки. Посетили мы и её дом (вернее – музей
на месте несохранившегося дома) на берегу Дуная. Как реликвия в нём – череп Караджи,
откопанный бабой после казни героя.
Побывали и в музее городского быта прошлого века. Можно поиграть на
старинном рояле и клавесине.
Толпы у присутственных мест действительно связаны с турецкой проблемой. Всё
осложняется тем, что который день выходят новые законы о выезде.
С утра побывал на службе в храме. Базилика не впечатляет. Гений православия –
крестово-купольный храм. Весь тёмный, со световым пятном под сводом купола. К нему
тянется взор, а там – Всепрощающий Иисус Пантократор.
Сама служба не понравилась, дьякон, весь седой, голос у него старческий, как и
память. Вообще же – болгары народ не набожный.
После обеда уехали в Румыгию.
«Мост Дружбы» - сверху авто, снизу ж/д, 2.2 км.
Румыния.
Контраст бьёт сразу. Сёла без черепицы, под железом и рубероидом. Дома
одноэтажные. Кругом поля. Идёт уборка ржи и овса.
Бухарест грязный и неряшливый. Живёт без напряжений. В городе – лужи (видимо,
в память о том самом болоте, в которое Михай Храбрый когда-то загнал турок, мы видели
его по дороге). Воздух сильно загазован, на улицах пыль.
Несмотря на это встречаются дивные тихие дворики и прелестные парки в
английском стиле. Зашли в католический собор поглядеть службу. Всё пристойно и без
напряга. Взор свободно блуждает по всем трём нефам, не концентрируясь и не
акцентируясь на чём-то одном. Даже орган не спасает положения.
Народ несимпатичный и неэлегантный, с болгарами – никакого сравнения.
Этнический тип ближе к северным районам, нежели к Балканам. Вечером много пьяных.
При нас один в метро покатился по ступеням и разбил себе морду в кровь.
Метро здесь – самый медленный и неудобный транспорт. Стоимость проезда 2 лея
(24 коп), а из центра – 1 лей. Поезда ходят с интервалом в 10 минут, при этом ещё и
останавливаются между станциями. Народ хмурый и отупевший, никто не читает, мало
кто разговаривает друг с другом.
Город большой и старый, со своеобразной планировкой и архитектурой. Центр
формировался в прошлом веке.
Народ бедный. Маленький пакетик кофе и пачку сигарет покупают у нас по 10 лей
(1 р. 20 к.).
В кафе откуда-то сразу появляется трое пацанят.
- Говоришь русски?
- Да.
- Дай гума.
- Не понимаю.
- Дай лей.
Детишки довольно бесцеремонны и не боятся официанта.
В Румынии своеобразно решили жилищную проблему – перестали строить в
городе. Кто хочет свой дом – езжай в село.
Gara de nord - северный вокзал, рядом с которым наш отель. Лифты в отеле - под
стать метро. Внизу даже имеется что-то похожее на зал ожидания. В обеих лифтах (они
четырёхместные) – лифтёры, которые занимаются в основном скупкой вещей у туристов.
9. 06. 89
22-00
«Астория»
Цены:
Трамвай – 1 лей (12 коп)
Троллейбус – 1.50
Автобус – 1.75
Театр оперы (10 ряд партера) – 18 лей
программка - 4
Напиток в буфете – 2
Пирожное – 3.75
Никак не привыкну к несоответствию денег их размерам. Самая малая монета в 25
баня в принципе не кредитоспособна.
Утром – экскурсия по городу.
Центр – полная мешанина стилей. Здесь рано начали применять железобетон.
Обилие религий, обилие действующих храмов, обилие верующих.
Патриархия вместе с Национальным собранием, в одном дворе. Рялом солдаты с
автоматами и священники в рясах.
- Ну, что вы снимаете этих грязных цыганят?!
Вчера мы были в центральном парке.
Обилие магазинов и отсутствие порядка в одежде горожан.
Румыния не имеет внешних долгов, но это не ощущается.
Бульвар Киселёва – от Полиграфкомбината до Триумфальной арки.
Атениум – филармония.
На холме, на месте одноэтажных домов, строят здоровенную дуру – Дворец
Социализма.
Исторический музей. Копия колонны Трояна. В подвале – золотая кладовая (их
золото, вывезенное в Россию перед 1-й Мировой, было возвращено лишь в 1956 году).
Золото даков и церквей.
Весь верхний этаж – подарки Чаушеске и его Елене. Он руководит страной, она –
наукой. Штук сто картин, гобеленов и т. п. изображений маленького коммунистического
фюрера: с супругой, без, над толпой, с рабочими, с детьми, последним в ряду
исторических личностей и т. д. Отдельных изображений подруги жизни тоже хватает.
Судя по подаркам (к 70-летию), не у дарителей, не у принимателей особого вкуса к
изящному нет. Гораздо любопытней подарки от других стран – от засушенного скорпиона
из Гвинеи, до японских часов. Прост наш Михал Сергеич. Привёз картину на рабочую
тематику, которую смог бы намалевать любой оформитель.
Музей искусств в одном здании с Домом правительства. Местное искусство бледно
и в загоне.
Рубенс, Рембрант, Джордане, Греко, Лукас Кранах Старший. Не лучшие работы.
Потряс Питер Брейгель- младший. Вернее, одна его работа – «Избиение
младенцев». Не мог отойти и волосы становились дыбом от обыденности убийства детей.
Зима. Серый день. Свежий снег. Центр села. Толпа ландскнехтов в броне на конях. Какието в штатском рыскают в поисках детей. Никаких эмоций. Нашёл. Выхватил. Пронзил
мечём. Пошёл за следующим. В центре, на снегу, несколько убитых и убиваемых
малюток. В пелёнках. В заботливо сшитых матерями костюмчиках. Неловко лежат на
порозовевшем снегу. Мать с распущенными волосами держит на коленях трупик, голый
трупик – одежда больше не нужна, валяется на снегу. Бесполезные мольбы. Бессилие.
Детей волокут убивать. Один мальчонка с любопытством заглядывает в лицо своего
сиюминутного убийцы. Другой - хватается за мать и упирается. У него не страх умирать, а
страх быть оторванным от мамы. У забора латник мочится, повернувшись ко всему задом.
Ужасная картина. Удивительная картина.
Как там мои?
Сходил в местную оперу. Вагнер. «Трубодур.» Хороший уровень. Хорошая
публика. Приятный вечер.
По тому, как художник изображает женщину, можно тестировать его на
состоятельность.
Всё искусство условно. Особенно оперное. Здесь надо убедить себя, что всё дело в
голосах, а не в комплекциях исполнителей. Если весь антураж продуман, накладок нет, то
это возможно.
11. 06. 89
8-24
Унгены. Госграница.
Здравствуй, земля родная! И чего-то ты не отличаешься от стороны чужой? Те же,
промокшие от дождя холмы, те же коровы в холодной траве, даже люди похожи. Природа
не знает границ.
Утром, на самом рассвете, проехали Ясы. На вокзале, с соседнего поезда,
сгружались румыны и цыгане. Женщины в цветастых юбках. Мужики в чёрных котелках,
с огромными залатанными мешками. Город - среди голых холмов. Мрачный, в
предрассветной мокрой мгле.
Вчера, в Бухаресте, я был гидом для очаровательной, молодой японки из Токио –
Эмико. К вечеру ноги мои и мозги гудели одинаково. Общались на английском, а это
работёнка –ой-ой!
Эмико – плечистая, коротконогая, раскосая – истинная японка, только что без
кимоно, а в брюках. Она в деловой поездке, работает в какой-то фирме. Живёт с папой
(пенсионером) и мамой. Английским владеет совершенно ( в отличие от меня). Говорит,
что учила в школе шесть лет. О России почти ничего не знает, с нашей литературой не
знакома. Увлекается классической музыкой и оперой (в восторге от Ла Скалы, который
видела в Токио).
Мы столкнулись в Музее села. Туда, в парк, со всей Румынии посвезли дома,
мельницы, амбары, сараи и даже маленькую церквуху (ей далеко до наших северных).
Здесь же, на глазах, работают народные мастера. Вышивают, вырезают, ткут, прядут,
играют на сопилках и т. д. Всё это достаточно интересно и фрагментарно (из-за времени).
После этого я потащил Эмико в музей природы. Шли по бульвару Киселёва, мимо
Триумфальной арки, занавешенного чёрной тряпкой забора иранского посольства (у них
траур), нашего посольства с нашими автомобилями.
Музей природы захватывает обилием мушек, блошек, слонов, птах, змей, бабочек,
рыб в виде скелетов, чучел, муляжей. Есть макет пещеры, сквозь которую проходят
посетители. Хорошая коллекция камней. На всё это использовался мой скудный запас:
«очень красивое», «очень интересное», «очень ужасное». Лишь для обезьян подыскался
более свежий эпитет – «наши младшие братья».
После Музея природа – снова Музей искусств. Познакомил мою японскую
спутницу с «соцреализмом» на примере современного румынского искусства. Свидание
со вчерашней картиной Брейгеля, и вновь – мороз по шкуре.
Потом – Парк культуры. Предложил прокатиться на лодке – «маленьком корабле»,
но она отказалась, сославшись на неумение плавать.
Она собирается в Софию. Я подробно описал ей дорогу, а так же пути к Рильскому
монастырю. Её убило, что первый автобус из Софии туда идёт в такую рань.
Потом был ещё один музейчик с коллекцией каких-то древностей.
Под финал – опять музей истории с древним золотом и Чаушесками с их
подарками. Она говорит, что в Японии такой музей невозможен.
Расстались немного отупев от усталости и трудности общения. Я, как гражданин
СССР, пригласил Эмико в гости, Эмико, как женщина буржуазной Японии, подала
поцеловать руку.
С языком на плече, помчался (если это применительно к бухарестскому метро)
тратить оставшиеся 200 лей.
Последнее впечатление о Бухаресте - полутёмный вокзал (в Румынии на всём
экономят) со шныряющими, мафиозного вида личностями. Мрачно.
20. 06. 89 Борт ИЛ-86
Россия внизу. Лоскутная мозаика лесов и полей. Реки – артерии, речки –
капилляры, просёлки – нервы, сёла – нервные узлы. Теперь – домой. Хотя, что за дом, о
котором не слагаются стихи? «Рождённый в доме не в своём…»
Какая злоба лютая в народе и его можно понять. «КПСС – суки» - написано мелом
на одном из ленинградских домов. «Обосрались большевики!» - говорит пьяный мужик,
выходящий на станции «Проспект Большевиков». «Долой диктат Политбюро!» - кричат с
трибуны и из толпы на митинге в Лужниках.
Народу хочется власти. Но власть – кусок жирный, с ним так просто не расстаются.
Боюсь, что наигравшись в демократию, как кошка с мышкой, партия пойдёт по самомо
накатанному и проторенному пути – свернёт ей шею, дабы не мешала своим писком. У
партии – армия, НКВД, милиция и серая масса миллионов простых партийцев. Во всяком
случае, сегодня я уже не исключаю такого варианта.
Ленинград – насквозь родной. Даже запахи. Смесь речного и морского.
Родной герценовский институт. Тот же кофейный, тот же чайный и молочный
буфеты. Те же лестницы с протёртыми ступенями. Даже лестницы те же. А вместо
геофака на 4-м этаже - физфак. Впрочем, с самим геофаком ничто не связует. Антураж
ценнее сути, а он сохранился.
Из Казанского в Лавру перенесли мощи Александра Невского. Из Исакия убрали
маятник. Вместо сквера посереди площади Восстания торчит гранитный обелиск.
«Аврора» стала совсем игрушечной и появилась вновь на своём старом месте.
Из колонн Казанского выпиливают куски на память, ломают медь со знаменитых
дверей.
На Сенной строят метроузел.
У двухэтажного Николы золотят купола.
Сняли леса с одного купола Спаса на крови.
Летний сад хорош в любое время. В нём даже сейчас гуляет осень. Бабка метёт
листья в окружении мраморных итальянок. Чёрные стволы в зелёной щели. И
одиночество.
У Пушкина, на Мойке, травили грибок, да переусердствовали – теперь самим
заходить страшно. Отсюда виден кусочек Дворцовой площади с Исаакиевским куполом на
задворках. Суетно здесь сегодня духу поэта, суетно и бестолково.
Наконец-то дошло, что Кронверк Петропавловской крепости, где казнили
декабристов – не сама крепость.
Настоящий город интересен не только в целом, но каждой своей маленькой
деталькой.
Пирожковая у начала Дзержинского.
Котлетная на Невском и Мойке.
Выборг. Финский город, населённый одними русскими. У него тоже есть свои
тайны. Замок с нелепой крышей. С башни – округа, лабиринт воды и суши. Ветер
наверху.
Монрепо – парк баронов Николаи. Пример для нас – как надо гармонировать с
природой. Не поймёшь, где кончается лес, где начинается парк. Запустение. Здесь был
советский «парк культуры» (какое нелепое сочетание).
Толстый и лысый Шутов. Довольный и беззубый Кожин. Измождённая,
изморщиненная Коза. Моё прошлое.
Отрадное. Сосны заглядывают в окна. Лодка. Ветер и «шторм». Шашлыки. Штиль.
Рыбалка. Окуньки с красными плавниками. Упругое прогибание удилища. Клёв. Нет
клёва. Да разве это главное? Холодно. Жарко. Здесь можно пожить и дольше. Вообще,
Ленинграда в неделю явно не хватило.