Читать полностью - Лаборатория теоретических исследований
реклама
В.В. Морозова В.А. Четвернин Вася Шульженко. Полёт, 1994 Ген альтруизма и происхождение права: либертарианский взгляд Ген альтруизма и происхождение права: либертарно-юридический взгляд Еще А.И. Герцен писал, что «всего меньше эгоизма у раба»; и, против многих ожиданий, мысль эта находит себе не только социологическое, но и биологическое подтверждение. В свете новейших данных традиция восприятия индивидуализма как явления, неразрывно сопряженного с риском и невзгодами, выглядит не столь уж непогрешимой. Признавая всю значимость антропологических и биологических открытий, краткий обзор которых представлен ниже в данной статье, мы тем не менее не можем не задуматься и о том, какое значение будут они иметь для социальной теории. По словам Гете, «люди повинуются законам природы, даже когда действуют против них». Таким образом, биологическое в человеке не меньше социального определяет ценности и институты общества, в котором он живет. Пересмотр же естественнонаучных суждений, казавшихся незыблемыми, способен развить и наше понимание социальных взаимодействий. В этой статье мы рассмотрим некоторые положения либертаризма именно в свете новейших естественнонаучных открытий. Проблема корреляции эгоизма и альтруизма, индивидуализма и холизма, стремления к благу личному и жертвы на благо общее не первый год занимает биологов. Увы, лестный для человечества миф о самопожертвовании как видовом для homo sapiens признаке высокой нервно-психической организации в ходе этих исследований был бесповоротно развенчан. Новейшие эксперименты показывают: самопожертвование, доверчивость и честность, во-первых, обусловлены генетически, а во-вторых, впервые встречаются нам уже у простейших. Так, в 2006 году группа ученых из Гарвардского университета завершила цикл масштабных исследований, посвященных Bacillus subtilis – повсеместно распространенной почвенной бактерии, чей геном был полностью расшифрован одним из первых. Таким образом, интерес для микробиологов представлял вовсе не он, а те странные поведенческие паттерны, которые В. subtilis, казалось бы, ничтоже сумняшеся копирует у венца творения. Ничем прочим не примечательный микроб умеет, например, сбиваться в «стаи» и принимать решения на основе химических сигналов, получаемых от сородичей. При этом используется нечто вроде химического голосования, когда определенное критическое число поданных сородичами химических «голосов» меняет поведение бактерий. В частности – приказывает части из них пожертвовать собой во имя «общего блага». При наступлении критической ситуации (например, угрозы длительного голодания) популяция В. subtilis выживает незатейливым способом, древним как мир – а именно путем пожирания себе подобных. Однако С.Д. Эллермейер, Э.C. Хоббс, Дж.Э. Гонзалес-Пастор и Р. Лосик выяснили, что «при голодании у B. subtilis срабатывает особый генный переключатель, который может находиться лишь в одном из двух дискретных состояний (включено/выключено). «Переключатель» состоит из ключевого гена-регулятора Spo0A и нескольких других генов, которые взаимно активируют друг друга по принципу положительной обратной связи. Активизация Spo0A приводит к целому кас- 2 каду реакций, в том числе к производству клеткой токсина SdpC, убивающего тех бацилл, у которых «переключатель» выключен. <…> Погибшие клетки распадаются, высвободившиеся из них органические вещества всасываются убийцами. <…> До сих пор было неясно, почему токсин убивает только тех бацилл, которые его не выделяют (то есть тех, у кого Spo0A не активирован). И вот что выяснилось. На мембране бацилл сидит защитный белок SdpI, выполняющий сразу две функции. Во-первых, он защищает клетку от токсина SdpC (просто хватает молекулы токсина и держит, не дает им ничего делать). Во-вторых, молекула белка SdpI, схватившая молекулу токсина, изменяется таким образом, что другой ее конец (торчащий из внутренней стороны мембраны) хватает и удерживает молекулы белка SdpR, функция которого состоит в том, чтобы блокировать производство защитного белка SdpI. <…> По молекулярно-биологическим меркам это – крайне простой регуляторный каскад, проще некуда. Так бациллы защищаются от собственного токсина. А почему же бациллы с выключенным Spo0A оказываются незащищенными? Оказывается, синтез спасительного SdpI у них блокируется еще одним белком – AbrB. Отключить AbrB можно только путем включения Spo0A; поэтому клетки с выключенным Spo0A просто-напросто обречены. <…>Казалось бы, естественный отбор должен способствовать закреплению в потомстве признака «Spo0A включается при голодании» и отбраковывать особей с противоположным признаком. Действительно, ведь первые выживают и оставляют потомство, а вторые погибают, и так раз за разом, при каждой очередной голодовке. Однако генный «переключатель» упорно остается настроенным так, чтобы включаться при голодовке только в 50% случаев»1. Таким же образом, как выяснилось, и «в популяциях дрожжей одни особи ведут себя как альтруисты, производя фермент, расщепляющий сахарозу на легко усваиваемые моносахариды – глюкозу и фруктозу. Другие особи – «эгоисты» – сами не производят фермента, но пользуются плодами чужих трудов. Теоретически, это должно приводить к полному вытеснению альтруистов эгоистами, несмотря на гибельность такого исхода для популяции в целом. Однако в реальности численность альтруистов не падает ниже определенного уровня. Как выяснилось, возможность «мирного сосуществования» альтруистов с эгоистами обеспечивается сочетанием двух обстоятельств: нелинейным характером зависимости скорости размножения от концентрации глюкозы и небольшим преимуществом, которое получают альтруисты в случае очень низкого содержания глюкозы в среде. <…> Сотрудники Массачусетского технологического института (Massachusetts Institute of Technology, Кембридж, Массачусетс, США) нашли новый модельный объект для <…> исследований – обыкновенные пекарские дрожжи (Saccharomyces cerevisiae). Излюбленной пищей дрожжей являются моносахариды, такие как глюкоза или фруктоза. При их отсутствии дрожжи могут использовать альтернативные источники энергии, в том числе дисахарид сахарозу (обычный сахар). Молекула сахарозы состоит из соединенных молекул двух моносахаридов – глюкозы и фруктозы. Чтобы усвоить сахарозу, дрожжи должны сначала расщепить ее на моносахариды. Для этого у них есть специальный фермент – инвертаза. Фермент локализован на клеточной мембране, и свою работу (то есть расщепление сахарозы) он выполняет не внутри клетки, а снаружи. <…> Клетки, производящие фермент, оказываются «альтруистами»: они тратят свои силы на то, чтобы облегчить жизнь окружающим. <…> Однако доля пищи, достающаяся «честным» дрожжам за их труды, оказалась очень небольшой: лишь 1% произведенной глюкозы достается производителю, а 99% поступает в общее пользование. <…> Дополнительные эксперименты подтвердили, что взаимоотношения между кооператорами и обманщиками зависят от концентрации глюкозы в среде. Этого следовало ожидать, ведь чем больше в среде глюкозы, тем выгоднее быть обманщиком и тем слабее преимущество кооперативной стратегии. При некоторых наборах условий авторам удалось получить парадоксальный результат, который состоял в том, что до1 http://elementy.ru/news/430139 3 бавление в среду глюкозы вело к общему замедлению роста смешанной культуры. <…> При высокой концентрации глюкозы большинство дрожжевых клеток просто-напросто перестает синтезировать инвертазу. Иными словами, одна и та же клетка может вести себя как альтруист, пока глюкозы в среде мало и быть альтруистом выгодно, но превращается в эгоиста, когда концентрация глюкозы возрастает»2. При этом другое исследование доказало, что «микробы-альтруисты, производящие с ущербом для себя полезное всей популяции вещество, оказываются в конечном счете в выигрыше несмотря на то, что в каждой отдельной популяции они проигрывают соревнование микробам-эгоистам. Процветание альтруистов обеспечивается благодаря статистическому эффекту, известному под названием “парадокс Симпсона”»3. Дальнейшее развитие и усложнение строения организмов вовсе не прибавляет особям-эгоистам угрызений совести. Так, Ричард Докинз пишет об альтруистическом паттерне в поведении птиц, удаляющих друг у друга паразитов: «Рассмотрим конкретную популяцию, состоящую из индивидуумов, использующих одну из двух стратегий. Как и в анализах Мэйнарда Смита, речь идет не об осознанных стратегиях, а о бессознательных программах поведения, закладываемых генами. Дадим этим двум стратегиям названия Простак и Плут. Простаки снимают паразитов с любого, кому это нужно, без разбора. Плуты принимают альтруистические услуги со стороны Простаков, но сами никогда не оказывают услуг никому, даже тем, кто раньше оказывал аналогичные услуги им самим. <…> Точные цены не имеют значения при условии, что выгода от получения услуги превосходит связанные с ней затраты. Если частота нападения паразита высока, то каждый отдельный Простак в популяции, состоящей из Простаков, имеет шансы воспользоваться услугами своих сотоварищей примерно так же часто, как он сам оказывает им эту услугу. Поэтому средний выигрыш для Простака, находящегося среди Простаков, будет положительным. Все они в сущности благоденствуют, так что название Простаков кажется для них неподходящим. Допустим теперь, что в популяции появился Плут. Будучи единственным Плутом, он может рассчитывать на то, что все остальные члены будут вытаскивать для него паразитов, а ему самому расплачиваться за это не придется. Его средний выигрыш выше среднего для Простака. Поэтому плутовские гены начнут распространяться в популяции, а гены простоты будут быстро элиминированы. <…> Допустим теперь, что существует третья стратегия под названием Злопамятный. Злопамятные удаляют паразитов с незнакомцев и с тех индивидуумов, которые раньше оказывали эту услугу им самим. Если, однако, какой-то индивидуум обманет их, они запоминают этот инцидент и затаивают против него злобу, отказываясь в дальнейшем вытаскивать из него паразитов. В популяции, состоящей из Злопамятных и Простаков, невозможно отличить одних от других. Индивидуумы обоих типов проявляют альтруизм ко всем остальным и извлекают из него одинаковый и при том высокий средний выигрыш. В популяции, состоящей исключительно из Плутов, один Злопамятный не добился бы большого успеха. Он затратил бы много энергии, удаляя паразитов с большинства встречающихся ему индивидуумов, поскольку ему потребуется известное время, чтобы выработать злопамятность по отношению к ним ко всем. При этом никто не будет оказывать ему ответную услугу. Если доля Злопамятных мала по сравнению с долей Плутов, то ген злопамятности будет элиминирован. Если же Злопамятным удастся повысить свою численность до некоторой критической доли, то их шансы встретиться друг с другом станут достаточно высокими, чтобы компенсировать напрасные усилия, затраченные на обирание паразитов с Плутов. По достижении этой критической доли Злопамятные начнут получать в среднем больший выигрыш, чем Плуты, которые со все возрастающей скоростью будут двигаться к вымиранию. Когда Плуты приблизятся к вымиранию почти вплотную, этот процесс замедлится и они могут довольно 2 3 http://elementy.ru/news/431060 http://elementy.ru/news/430970 4 долго сохраняться в популяции как меньшинство. Это объясняется тем, что для каждого отдельного редко встречающегося Плута вероятность дважды столкнуться с одним и тем же Злопамятным очень мала; а поэтому доля в популяции индивидуумов, затаивших злобу на каждого данного Плута, будет невелика»4. Однако в животном мире альтруизм существует не только как результат действия статистических и генетических законов, но и в силу прямого принуждения. Германские энтомологи из берлинского Института передовых исследований доказали, что вошедшее в поговорки альтруистическое поведение у пчел и ос является не добровольным, а вынужденным. Согласно исследованиям Тома Венсеелерза и Франциска Л.В. Ратникза, «рабочие особи перепончатокрылых насекомых (ос, пчел, муравьев) обычно не размножаются, посвящая себя заботам о потомстве царицы. <…> У перепончатокрылых самки имеют двойной набор хромосом и развиваются из оплодотворенных яиц. Самцы же гаплоидны (имеют одинарный набор хромосом) и развиваются партеногенетически, то есть из неоплодотворенных яиц. Из-за этого складывается парадоксальная ситуация: сестры оказываются более близкими родственницами, чем мать и дочь. <…> Вот и получается, что для эффективной передачи своих генов следующим поколениям перепончатокрылым выгоднее заботиться о сестрах, чем о дочерях. <…> Вместе с тем известно, что у многих видов рабочие особи физиологически вполне способны к размножению, и иногда они действительно проявляют «эгоизм», откладывая собственные яйца. Однако эти яйца часто уничтожаются другими рабочими, которые в этом случае выполняют функцию своеобразной «полиции нравов». <…> Оказалось, что чем строже «полиция нравов», тем реже рабочие совершают акты «эгоизма», откладывая собственные яйца»5. Тесная связь альтруизма с групповым благополучием не обошла стороной и человеческие популяции. Так, совсем недавно американский ученый Сэмюэл Боулс сделал вывод, что внутригрупповой альтруизм связан с интенсивностью межгрупповых войн: если есть две враждующие между собой общины, то в войне больших успехов добивается та, которая является более сплоченной, т.е. внутри которой более проявляется альтруизм по отношению к другим членам общины. То есть вооруженный конфликт стал своего рода инструментом естественного отбора, позволившим сохраняться и развиваться только тем общинам первобытных людей, в которых более культивировался альтруизм6. Боулс исходил из предположения, что альтруизм, как и эгоизм, передается внутри общины не только генетически, но и путем обучения или воспитания. Община не может состоять из одних альтруистов, потому что рано или поздно в ней окажется хотя бы один эгоист. Под его влиянием другие тоже станут эгоистами, в какой-то момент их число достигнет предела, и община просто прекратит существование. Но если перед общиной встанет угроза войны, тогда и эгоисты перед лицом врага могут превратиться в альтруистов по отношению к своей группе7. По Боулсу, уровень межгрупповой агрессии у первобытных охотниковсобирателей был вполне достаточен для того, чтобы «гены альтруизма» распространялись в человеческой популяции. Этот механизм работал бы даже в том случае, если внутри каждой группы отбор благоприятствовал исключительно эгоистам. А ведь это условие, скорее всего, соблюдалось далеко не всегда. Самоотверженность и военные подвиги могли повышать репутацию, популярность и, следовательно, репродуктивный успех людей в мирное время8. 4 Докинз Р. Эгоистичный ген / Пер. с англ. Н.О. Фоминой // http://duluman.uath.org/Dawkins_Gen.htm 5 http://elementy.ru/news/430380 http://www.gazeta.ru/science/2009/06/08_a_3208131.shtml 7 Ibid. 8 http://elementy.ru/news/431092 6 5 Подчеркнем, что альтруизм в рассмотренном значении направлен только на «своих» и развивался в неразрывной связи с враждебностью к чужакам – парохиализмом. Не следует думать, что знание этого представляет для нас интерес строго теоретический. Так, феномен террористов-самоубийц можно считать частным случаем проявления парохиального альтруизма. Исследования показали, что степень поддержки респондентом террористов-смертников хорошо коррелирует с частотой посещения им мечети и практически никак не связана с частотой обращения респондента к молитве и его личной стойкостью в вере; то есть к проявлению парохиального альтруизма оказались склонны прежде всего не те личности, которые активно вовлечены в веру индивидуально-метафизически, а те, которые придают первостепенное значение общинным конфессиональным практикам. Иными словами, то, что формально является фанатизмом религиозным, свои подлинные причины имеет не в положениях той или иной религиозной доктрины и даже не в глубине личной веры субъекта, а в степени вполне мирской вовлеченности того в коллектив – в данном случае сформированный по религиозно-мировоззренческому признаку, но устанавливающий связи далеко не только духовно-метафизического, но и социально-институционального свойства. Отдельного упоминания заслуживает тот факт, что исследование было кросс-культурным. Опрашивались как мусульмане, так и иудеи, католики, протестанты и православные из Индонезии, Израиля, Мексики, Великобритании и России соответственно; и как активно вовлеченные в жизнь уммы мусульмане с готовностью признали, что ислам безусловно требует от праведного пойти по пути шахида, так и наиболее укорененные в жизни религиозной общины евреи сочли героическим поступок Баруха Гольдштейна, в 1994 году расстрелявшего 29 мусульман и убитого при задержании9. Попробуем перевести все вышеизложенное с языка биологии и психологии на язык социальной теории и воспользуемся для этого не столь драматичным примером. Не так давно швейцарские психологи «установили, что забота о ближнем у детей обусловлена не столько бескорыстным желанием помочь, сколько эгалитаризмом – стремлением к равенству. Одновременно с эгалитаризмом у детей развивается парохиализм – преимущественная забота о членах “своей” социальной группы»10. Проведенные исследования, в которых дети должны были распределять сладости между собой и анонимным партнером, позволили разделить детей на 5 групп: 1) «вредины», выбравшие во всех трех тестах тот вариант, при котором партнеру достается меньше всего конфет; 2) «добряки», всегда выбиравшие тот вариант, при котором партнер получает максимальное число конфет; 3) дети, <…> готовые делать добро лишь до тех пор, пока это не требует жертв с их стороны («умеренные добряки»); 4) «любители справедливости», которые всегда делят конфеты поровну; 5) «умеренные любители справедливости» – те, кто выбирает равную дележку в тестах 1 и 2, но поступает эгоистично в тесте 3, когда ради «торжества справедливости» пришлось бы пожертвовать конфету. Доля «вредин» среди детей от 3 до 6 лет составляет 22%; в возрасте 7–8 лет она сокращается до 14%. Авторы отмечают, что примерно столько же вредных личностей насчитывается и среди взрослых. Доля «добряков», как ни странно, не меняется с возрастом: таких беззаветно добрых детей оказалось около 5% во всех возрастных группах. Доля «умеренных добряков» сокращается от 39% в возрасте 3–4 лет до 11% в 7–8 лет. Доля «любителей справедливости» стремительно растет с возрастом: от 4% в младшей возрастной группе до 30% в старшей. Растет также и доля «умеренных любителей справедливости» (от 17% до 30%). <…> Ученые также установили, что дети, имеющие 9 http://elementy.ru/news/430978 http://elementy.ru/news/430815 10 6 братьев или сестер, делятся конфетами на 28% менее охотно, чем единственные дети в семье. Кроме того, младшие братья и сестры проявляют желание поделиться на 17% реже, чем старшие. Таким образом, наличие братьев и сестер, особенно старших, не способствует развитию альтруизма. Интересные результаты были получены при анализе тестов, в которых «анонимным партнером» был незнакомый ребенок (ситуация «чужой»). В целом, как и следовало ожидать, дети проявляли гораздо меньше заботы о незнакомых партнерах, чем о «своих», причем это справедливо для всех возрастных групп11. Переводя это исследование в потребную нам терминологическую систему, мы можем сказать, что в данном случае отсутствие явно выраженного индивидуализма у детей было не в последнюю очередь связано со степенью групповой идентификации между собой и партнером. Также с ростом социализации и степени групповой самоидентификации возрастало и стремление к потребительскому равенству внутри группы. Иными словами – чем большее значение для индивида приобретал коллектив, тем большее значение приобретал для него и вопрос фактического равенства внутри коллектива и тем более редко индивид проявлял заботу о собственных интересах. Это не только перекликается с выводами С. Боулса, но и подтверждает картину правогенеза, рисуемую либертарной теорией: уже в обществах первобытных охотниковсобирателей проявляются институты и эквивалентного обмена, и публично-властного (потестарного) распределения и перераспределения; первые позволяют эгоистическое поведение всех участников обменов (хотя и не исключают альтруистическое поведение), а вторые допускают эгоизм только распределяющих, но подавляют эгоизм всех остальных и требуют от них альтруистического поведения. Если социокультура формируется в относительно благоприятной среде, когда нет необходимости мобилизовать, ради выживания, все ресурсы общества, то могут доминировать институты правового типа, обеспечивающие удовлетворение потребностей посредством эквивалентного обмена, стимулирующие рост производительности труда, и, в конечном счете, обеспечивающие не просто сохранение (выживание), а развитие человечества как вида (развитие группы на основе внутригруппового отбора делает группу более конкурентной в сравнении с теми, в которых такой отбор тормозится уравнительно-распределительными институтами). Если же социокультура формируется во враждебной, агрессивной среде, то однозначно доминируют институты потестарного типа, подавляющие эгоизм большинства и подчиняющие социальные обмены «общим интересам» – в том виде, как их понимают носители социальной власти. Понятно, что в начале цивилизованной истории социокультуры формировались по второму пути, и греко-римская правовая цивилизация является труднообъяснимым исключением из общего правила. В дальнейшем ходе истории цивилизация правового типа продемонстрировала большую конкурентоспособность в сравнении с цивилизациями потестарного типа, что до сих пор выражается в мировом господстве «золотого миллиарда». Цивилизационное преимущество правовых институтов, в их сравнении с потестарными, заключается в том, что они ориентированы на благоприятные условия социокультурного развития как норму социальной жизни, в то время как потестарные нормальны лишь для жизни в агрессивной среде, во враждебном окружении, ориентированы не на развитие, а на выживание. Но социалистическая идеология (идеология государственного интервенционизма), культивируемая при уравнительно-перераспределительном регулировании (при социал-капитализме), утверждает, что правовые институты ориентируют только на эгоистическое поведение, что приводит к нарушению «социальной справедливости», и, наоборот, принудительное перераспределение является «правомерной» коррекцией последствий эгоизма (отсюда – «права человека второго поколения»), необходимой реакцией «общества» на неспособность большинства добро11 Ibidem. 7 вольно следовать альтруистическим моделям социальных взаимодействий. Так ли это? Как мы уже показали, с точки зрения современной науки естественны и альтруизм, и эгоизм, и оба они в равной мере допускаются правом как результат свободного выбора. Не само по себе альтруистическое поведение, а принуждение к таковому противоречит праву. Но разные социальные и биологические способности и «стартовые возможности» людей делают их положение в условиях свободной конкуренции для одних – выгодным, для других – невыгодным. Поэтому одни могут удовлетворять свои потребности, однозначно выбирая эгоистическую модель поведения или же «разбавляя» такое поведение парохиально-альтруистическим и даже просто альтруистическим, не ожидая при этом альтруизма от других, поскольку от этих других они менее всего зависят (хотя некоторые могут вести себя и как злопамятные птицы Докинза); однако те, кто в условиях свободной конкуренции оказывается, в силу социально-биологических причин, в фактически невыгодном положении, вынуждены вести себя как Простаки или как Плуты из того же рассуждения Докинза, рассчитывая на альтруизм или даже требуя альтруизма со стороны других. Выводы швейцарских исследователей указывают на связь стремления к уравниловке (т.е. разрыву причинно-следственной связи вклада члена сообщества в общее дело с величиной получаемых им благ) с силой групповой идентификации: чем больше некоторые люди ощущают зависимость удовлетворения их потребностей от альтруизма других членов группы, без которой они не мыслят свое существование, тем больше они выступают как простые или умеренные «любители справедливости» («добряки» здесь не играют существенной роли, они могут быть заметны, но изменить общую картину социума они не могут). И если мы вновь обратимся к данным исследования С. Боулса, то увидим, что описываемый им альтруизм представляет собой ту же самую групповую самоидентификацию, правда в ее чрезвычайной степени – включая готовность принести в жертву общности не только свои интересы, но и самое жизнь. Историческое социокультурное развитие всегда многовариантно – и нет смысла полагать, что, сложись история той или иной общности по-другому, ее институты имели бы тот же вид, что и сейчас. Требования исторической ситуации так или иначе диктуют те институты, которые способствуют выживанию общества здесь и сейчас. При этом «негибкие» общества, противящиеся влиянию объективно наличествующих условий и событий, обречены на исчезновение или же на прозябание; но и судьба обществ «гибких» оказывается медалью о двух сторонах. Меняя свои институты под давлением критического исторического момента, общность получает возможность существовать и развиваться дальше только в рамках своего цивилизационного единства; однако вновь сформированные ценности и институты этого общества будут определять влияющую на него конъюнктуру будущих эпох. Является ли альтруизм в смысле С. Боулса характеристикой типа личности, доминирующего в потестарной, в смысле либертаризма, социокультуре? Для неправовой, потестарной социокультуры характерны коллективизм (несамостоятельность), безусловное подчинение приказам как типичное поведение (непременное условие коллективизма), нивелирование индивидов, уравнительность, солидарность, высокая мобилизационная способность населения, особенно, в кризисной ситуации. Неправовой тип личности отвергает ценность свободы в пользу общинности, тотальной властной организации общественной жизни, которая дает ощущение стабильности бытия. Собственность в неправовой культуре имеет низкий ценностный статус. Ибо возможность присвоения порождает противоречия интересов внутри коллектива, разрушает общинный строй. На первый взгляд, это описание не совпадает с данным Боулсом понятием альтруизма как жертвенности и личной отваги. Однако рассмотрим, какие факторы в действительности могут способствовать формированию у индивида стойкого альтруистического поведения по Боулсу. 8 Оставив на время в стороне фактор личной генетической склонности конкретного индивида к альтруизму (который успешно иллюстрируют собой как В. Subtilis, так и злопамятные птицы Докинза), сосредоточимся на тех условиях, которые могут способствовать проявлению альтруистических тенденций в поведении индивида, неявно к ним предрасположенного. Само собой, непосредственной причиной их будет выступать высокая степень групповой самоидентификации индивида, что, как мы уже видим из приведенных выше рассуждений, в свою очередь тесно связано с развитием у него эгалитаризма. (А эгалитаризм и есть признак неправового типа социокультуры). Но что способствует развитию групповой самоидентификации у отдельно взятого индивида? Комплекс психологических, социальных и экономических рычагов влияния, тесно связанный с формированием того или иного типа социокультуры. Во-первых, не следует забывать о ценностных регуляторах. Основное отличие правового от неправового типа культуры состоит в ценностных установках, выступающих в данном обществе как господствующие. Такие ценности, как жертвенность на благо общности, отказ от сопротивления посягательствам на свою свободу (агрессивному насилию) во имя интересов «целого», безусловно, способствуют закреплению в популяции паттернов альтруизма в боулсовском смысле. Однако сами они базируются на еще более односложных вещах – а именно приоритета общего над частным, абстрактного над конкретным и, если вдаваться в психологию, «оно» над «я» – Ид над Эго, где Ид фактически подменяет собой Супер-Эго и начинает восприниматься не как проекция впечатлений и действий Эго на подсознательное, а как самостоятельный, объективный конструкт и независимый от Эго актор. На этом базисе, сугубо индивидуальном, выстраивается и более сложная, абстрагированная конструкция культивируемых в обществе ценностей – естественный для кризисной ситуации конгломерат постулатов, способствующих легкой и быстрой управляемости членов сообщества, помогающих ему действовать как нечто единое с единой самостоятельной волей. Приоритет общего перед частным, абстрактного перед конкретным, концепция индивида не как самостоятельного микрокосма, а как необходимой, но одной из многих взаимозаменяемых деталей единого механизма – «общества», вообще метафоры общества как чего-то единого и целостного – органического ли, механического ли, но существующего как некий самостоятельный, надчеловеческий, верховно ценный субъект… все это как неотъемлемые признаки потестарного типа социокультуры, так и очевидные обязательные условия развития альтруизма по Боулсу. И, наконец, существует еще социальный и экономический фактор. Как уже следует из вышеприведенных данных, естественно, что в боулсовской альтруистической общности будет идти серьезный упор на эгалитаризм и установление фактического равенства; это первая неправовая позиция из тех, которые мы встречаем в этом спектре. Однако, невзирая на эгалитарность боулсовской модели, вторым выступит тот факт, что поощрение и закрепление перечисленных выше ценностных конструктов будет нуждаться в материальном закреплении. Строясь на перераспределительной, уравнительной этике, такая система неизбежно приходит и к соответствующему типу привилегий. Таким образом, мы можем сделать следующие, пока еще не окончательные, выводы: 1) альтруизм по Боулсу неразрывно сопряжен с эгалитаризмом и привилегированностью; 2) альтруизм по Боулсу подразумевает под собой приоритет частного над общим и понятие общества не как совокупности отдельных акторов, а как самостоятельного надчеловеческого субъекта; 3) альтруизм по Боулсу связан прежде всего с так называемым общественным благом и групповой идентификацией в целом, а не со степенью личной привязанности одного члена сообщества к другому и реципрокными отношениями. Все это позволяет утверждать, что альтруизм в понятии Боулса есть характеристика 9 неправового типа личности в терминологии либертарианства. Рассматривая боулсовскую эволюцию альтруизма в либертарианских терминах, мы приходим к тому, что перед нами разворачивается классическая картина зарождения и развития цивилизации потестарного типа. Теперь вновь вернемся к представленным выше данным и попробуем рассмотреть их уже в либертарно-юридической системе координат. Итак, склонность к холизму является генетической «опцией» живого организма, приходящей в действие тогда, когда индивиду для выживания необходимо быть членом стабильной, успешной группы, способной дать отпор агрессивной внешней среде. Однако холизм по самой своей природе способствует не устранению потенциально опасных факторов, а к дальнейшему их развитию. Таким образом, закрепление в обществе паттернов неправовой культуры приводит к дальнейшему формированию в нем условий угрозы для популяции, что в перспективе исторического развития определяет экстенсивное, ресурсное развитие общества и трудности с развитием в нем правовой свободы – что, уже в свою очередь, вновь заставляет природу активнее «включать» холистские защитные меры. Соответственно, мы можем сделать тот вывод, что, во-первых, экономические и политические институты, имеющие хождение в данном обществе, лишь на первый взгляд обусловлены первичными, объективно-материальными своими функциями; в действительности же они представляют собой органическое продолжение социокультуры в целом, которая, в свою очередь, представляет собой проекцию биологической реакции популяции на агрессивную внешнюю среду. Но, приходя к этому выводу, мы неизбежно приходим и к иному – к тому, что замыкание в экстенсивном развитии и неправовом типе культуры de facto представляет собой порочный круг, ведущий к дальнейшей стагнации данного общества и его цивилизационной гибели. Если на начальных этапах человеческой истории подобный финал обоснован и даже отчасти исторически желателен, способствуя «естественному отбору» более прогрессивных конструкций социального общежития, то по мере роста цивилизационного разнообразия, он перестает быть единственно возможным способом существования человечества как вида. Таким образом, хотя холизм и обусловлен биологически как защитная мера, биологической предпосылкой развития сообщества выступит именно индивидуалистический паттерн поведения субъектов. Противодействуя конструкту сообщества как самостоятельного актора, он будет способствовать развитию реципрокных отношений формального равенства и, через то, приводить сообщество к развитию по принципу свободной конкуренции. Рассматривая прогресс человеческой истории как прежде всего прогресс свободы, мы можем говорить о коллективистских, темно-инстинктивных проявлениях «гена альтруизма» как о «человеческом, слишком человеческом». Но то, что является непременным продуктом разума, непременным итогом прогресса свободы – это именно возможность и способность членов общества не слепо идти на поводу защитных реакций и предопределенных биологических регуляторов, а возвышаться над животной частью своей природы. А инструментом – и в то же время итогом – этого возвышения является не что иное, как право. 10
