ТЕМА ДУХОВНОГО ПОИСКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И
реклама
⇒ Теория и история культуры Т ЕМА ДУХОВНОГО ПОИСКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ УДК 008 Н. Е. Шафажинская Московский государственный университет культуры и искусств В статье акцентируется внимание на том, что одним из важнейших качеств русской культуры, а именно литературы, русской словесности, является духовно-нравственный и религиозный поиск создателей классических произведений, выраженный в глубоком философском содержании этих трудов. Пристальное внимание человека к своей духовной сущности, внутреннее самоуглубление, отражено в русской философской мысли как органичной составляющей национального литературного наследия. Ключевые слова: отечественная культура, русская литература, философская мысль, духовный поиск, религиозные чувства, русская словесность. In article the attention that one of the most important qualities of the Russian culture, namely literature, the Russian literature, spiritual and moral and religious search of founders of the classical works, expressed in the deep philosophical content of these works is focused. The close attention of the person to the spiritual essence, internal self-deepening, is reflected in the Russian philosophical thought as an organic component of a national literary heritage. Keywords: domestic culture, Russian literature, philosophical thought, spiritual search, religious feelings, Russian literature. Тема духовных и нравственных исканий, стремления человека к совершенствованию, богопознанию и постижению истинного смысла бытия на протяжении многих веков являлась лейтмотивом отечественной культуры и философской мысли. В возвышенном характере русской классической литературы отразились глубинные религиозные чувства героев и авторов произведений, что подтверждает исключительную духовнокультурную и психологическую значимость имманентно присущей каждому индивиду сакральной устремленности на решение важнейшего экзистенциального и онтологического вопроса. Поэты и писатели с чуткой восприимчивостью к событиям окружающего мира и богатым внутренним миром способны погружаться в сферу трансцендент1 9 9 7– 0 8 0 3 ных представлений и художественно, образно, эстетически утонченно воплощать свои богооткровенные переживания. Так, Анне Андреевне Ахматовой, по ее признанию, «… молитвы пречистое слово исцеляет болящую плоть» [2, с. 204];она молится «за Твоей литургией» о судьбе Отечества, «чтобы туча над темной Россией стала облаком в славе лучей» [9, с. 144]. Само лексическое выражение свидетельствует о стремлении поэта наиболее адекватно отразить все нюансы своего чувствования и мысли. Проникновенные строки духовно-религиозного содержания встречаем у А.Н. Майкова, М.А. Волошина, А.А. Блока, В.В. Набокова, Р.Г. Гамзатова, И.А.Бродского, Ю.М.Кублановского, З.А. Миркиной и многих других отечественных поэтов, ставших признанными классиками ВЕСТНИК МГ УКИ 1 ( 51 ) я н в а р ь – ф е в р а л ь 2013 41 – 4 6 41 ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2013 ♦ 1 (51) январь–февраль ⇒ современности. Знаменательно, что в поэзии Расула Гамзатова, еще советского периода, религиозные заповеди становятся ценностным ориентиром поступков героев и в то же время выступают в качестве главных нравственных критериев высшего суда над ними и определения их участи за пределами земного бытия [4, с. 63, 97, 105, 109]. В стихотворении «Мать» Владимира Набокова, посвященном Пресвятой Деве Марии, поэт задается философским вопросом: «Что, если у Нее остался бы Христос и плотничал, и пел? Что, если этих слез не стоит наше искупленье?»[10].У современной поэтессы и философа Зинаиды Миркиной духовные переживания разворачиваются в глубокой религиозной рефлексии и осмыслении того, что, несмотря на драматизм внешних событий и отчужденность людей в этом мире, существует «источник неистощимый», благодаря которому «в мир потоки любви текут»[9, с. 236]. А это означает, что человек не исторгнут из божественного творения, он не забыт и не покинут, а со-причастен этому источнику одухотворяющей Любви и может всегда надеяться на спасительную помощь своего Творца. Перечень произведений, раскрывающих духовные искания их авторов, огромен. Заметим, что во второй половине ХIХ века разобщенность российского общества проявилась достаточно явно. Однако церковная среда, несмотря на тенденцию обмирщения, все же сохраняла культуру высшего, надмирного бытия, к которому устремлялись души мыслящих, творческих деятелей в поисках истины. Многие представители культуры и искусства служили этому миру, не самовыражаясь, что более свойственно светским художникам, а самоотвергаясь в духовном подвиге. Накал борьбы веры и безверия в душе человека особенно выражен в творчестве Ф.М. Достоевского, который и сам прошел через «горнило сомнений». По этому поводу философ В.В. Зеньковский отметил, что именно Достоевский «с такой силой поставил проблему культуры внутри самого религиозного сознания» и именно в его произведениях получили продолжение 42 идеи русской духовной, христианской культуры, заложенные в сочинениях Н.В. Гоголя. И в дальнейшем тема духовности становится у Достоевского «центральной темой исканий и построений» [5, с. 317]. Религиозная тональность в попытках достижения полноты и гармоничности бытия пронизывает все творчество Н.С. Лескова; в произведениях А.П. Чехова, несмотря на неоднозначные отношения писателя с церковью, многие религиозные персонажи, в частности виртуальный образ монаха («Черный монах») или простые священники, иноки (рассказы «Святою ночью», «Кошмар», «Архимандрит» и другие), становятся для читателя олицетворением подлинной добродетели в мире обыденности, корыстолюбия и лицемерия. Мысли о праведности, святости жизни как движущих силах развития личности и человеческих отношений — основные в произведениях И.С. Шмелева; страдания и потрясения революции лишь укрепили религиозные чувства и устремленность к достижению евангельских идеалов Б.К. Зайцева. Так же настойчиво к жизни по христианским заповедям призывают произведения Н.Е. Пестова; побуждают к размышлению о том, как бороться со страстями и грехом ради достижения жизни вечной, рассказы о собственных духовных поисках митрополита и писателя Вениамина Федченкова [11, с. 750]. В контексте анализа духовного поиска художника заслуживает внимания рассуждение о религиозной природе искусства О.Э. Мандельштама (1891—1938), который считал, что «… не жертва, не искупление в искусстве, а свободное и радостное подражание Христу — вот краеугольный камень христианской эстетики…» [8, с. 158—159]. По убеждению И.А. Ильина, в чьих работах наиболее полно исследована тема духовных и религиозных исканий, каждый человек по своему свободному выбору призван творить культуру собственного религиозного опыта и прежде всего — осознать, что «этот опыт есть человеческий, субъективный и личный» [7, с. 15]. Философ обращает внимание на один из важнейших аспектов внутреннего ⇒ Теория и история культуры личностного возрастания, подчеркивая необходимость тщательно оберегать, очищать и постоянно углублять накопленный сакральный опыт во избежание его «оскудения повседневностью». В интерпретации Ильина религиозная (она же духовная) связь с Богом осуществляется и пребывает внутри человека, в его глубинном психологическом опыте, субъективных переживаниях. В таком случае правомерно утверждать, что действие данного опыта способно духовно преобразить человека практически на всех уровнях актуализации его личностной системы. Религия и религиозные переживания есть отражение живой связи человека с Творцом — субъекта с «божественным Предметом», «живым Духом», в терминологии Гегеля, или личным Богом — в понятиях христианской антропологии, и именно поэтому религия, понимаемая как духовная связь, предполагает обязательное наличие живого субъективного аскетического опыта [7, с. 16]. Подчеркивая уникальность и единственность человека в своей субъективности, Ильин, как и ранее в своих произведениях С. Кьеркегор, акцентирует внимание на самоценности каждой отдельной личности в ее особом и обособленном экзистенциальном опыте: человек индивидуален и, независимо от повседневного (сознательного и бессознательного) общения, осуществляет свой земной путь в «глубоком и неизбывном одиночестве». Это одиночество психологически выражается в том, что индивидуальная душевная и духовная жизнь протекает в своеобразной экзистенциальной изолированности, недоступной для адекватного сопереживания и понимания другими людьми. Но внутренний мир художника в многообразии его когнитивной и аффективной сфер может раскрыться в акте творчества, благодаря которому он становиться отчасти доступным другим участникам события и взаимодействия. Религиозный опыт, по определению Ильина, всегда «субъективен и личен», и по этой причине тот, кто ищет к нему доступ, должен начинать свой путь с индивидуальной саморефлексии, с собственной души и собственных духов- ных переживаний. Данный путь философ называет единственно верным путем к Богу и пониманию чужого религиозного опыта. Таким образом, «человеческая религия» по своему психологическому переживанию есть состояние субъективной души (status subjectivus). При этом духовные переживания личности не могут быть оторваны от телесности, посредством которой человек сообщает о себе и воспринимает других людей: «человек человеку есть духовно-душевнотелесное инобытие» при сохранении своей самобытности и индивидуальности. В выводах И.А. Ильина существенное значение, на наш взгляд, наряду с прочими, имеет тезис о том, что каждый человек в своем духовном опыте «совершает молитву различно и по-своему», причем выражением, реализацией этой молитвы могут являться продукты непосредственной деятельности представителей культуры — научной, литературной, художественно-эстетической и т.д. Молитва, в интерпретации Ильина, предстает как взаимодействие со сферой Божественного: «Боттичелли и Сегантини молились своими картинами, Бетховен — своими сонатами и симфониями, Жуковский, Тютчев и другие поэты — своими стихами. Каждый человек взывает к Богу по-своему: один обращается к нему только делами милосердия; другой — самоотверженным и вдохновенным научным исследованием; третий — ищет Бога в тихом созерцании природы; четвертый — восходит к нему в героической смерти за Родину» [7, с. 18]. Следуя логике рассуждений мыслителя, правомерно называть любую созидательную, жертвенную деятельность человека духовным, «молитвенным» процессом и всеобщим соучастием в осуществлении Божественного замысла. Человек как со-творец есть личный, свободный и ответственный дух, поэтому религия для Ильина начинается с личной духовности, понимаемой как психологический феномен, возвышающийся по мере своего творческого развития до уровня собственно религиозных переживаний. В качестве иллюстрации к сказанному 43 ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2013 ♦ 1 (51) январь–февраль ⇒ уместно, на наш взгляд, привести мнение православного ученого и видного писателя второй половины ХIХ века архимандрита Игнатия Брянчанинова. Так, в беседе о духе и характере церковно-русского пения святитель Игнатий высказал своему другу, композитору М.И. Глинке личные духовно-опытные взгляды на содержание творчества и творческую личность с христианской точки зрения. Эти мысли были изложены также в его произведении «Христианский пастырь и х р и с т и а н с к и й х уд о ж н и к». И г н а т и й Брян чанинов у тверж д ае т, чт о че ловекхудожник в условиях светской культуры не может достичь совершенной гармонии и «совершенного блаженства», поскольку «в обоих предметах» — и в самом человеке, и в созерцаемой природе — «очень перемешано добро со злом, а блаженство не терпит ни малейшей примеси зла: оно — наслаждение цельным добром» [12, с. 503]. Объясняя внутреннюю драму людей, одаренных от природы талантом, но не осознающих его назначения и своей ответственности перед Творцом за этот дар, св. Игнатий указывает на главную, с его точки зрения, причину внутреннего, часто неосознаваемого конфликта творческой личности: «Зло в природе, особенно в человеке, так замаскировано, что болезненное наслаждение им очаровывает юного художника, и он придается лжи, прикрытой личиной истинного… Талант человеческий, во всей своей силе и несчастной красоте, развился в изображении зла; в изображении добра он вообще слаб, бледен, натянут» [12, с. 505]. Следует заметить, что данные размышления литератора-богослова удивительно актуальны и для современной культуры. Какой же выход для воспитания подлинной духовности, реализуемой в творчестве, видит писатель? Ответ апологета христианских ценностей очевиден: только при условии колоссального духовного труда, в результате которого у художника формируется евангельский характер, позволяющий ему «говорить свято, петь свято, живописать свято». Этот многотрудный путь духовных поисков, сомнений и покаяния Игнатий Брянчанинов 44 проделал и переосмыслил лично, борясь с соблазнами и собственными пороками в годы юности, о чем он рассказал в произведении «Плач мой». Анализируя проблему духовных исканий в аспекте православной антропологии, интересно сопоставить с данной позицией взгляды и рассуждения выдающегося русского философа Н.А. Бердяева, для которого тема свободы творчества и творческого призвания была основной темой его жизни. Творчество как проявление духовности личности, по мнению Бердяева, есть то, что более всего напоминает призвание человека до грехопадения, что в известном смысле стоит «по ту сторону добра и зла». Но так как человеческая природа греховна, то творчество искажается грехом, и поэтому, по мнению мыслителя, возможно злое творчество. Философ считал творческую деятельность фундаментальной характеристикой личности и утверждал, что наличие только этого уникального феномена свидетельствует о призвании и назначении человека в мире [3, с. 289—290]. Но если, по мысли святителя Игнатия Брянчанинова, вся духовная работа и творчество художника, как и его личность, должны быть пронизаны и освещены светом евангельской истины и являться «духовной милостыней обществу, весьма нуждающемуся в здоровой и питательной духовной пище», то Н.А. Бердяев утверждал, что духовная аскетическая работа, в которой творческое призвание стоит на втором месте, неполноценна. И наоборот: тому, кто творчески успешен, не обязательна аскеза. Утверждая абсолютную свободу творчества в любой сфере человеческой деятельности, Н.А. Бердяев высказал убеждение, что «искусство может быть искуплением греха» [3, с. 447]. Со свойственным ему вдохновенным пафосом философ говорил о христианстве как о творческом начале, преображающем мир; он понимал духовность как важнейшее качество, реализуемое лишь в состоянии общечеловеческого диалога в сочетании с христианской ответственностью людей за все происходящее в мире. Несмотря на очевидную разность в подхо- ⇒ Теория и история культуры дах и взглядах на природу духовных поисков в сфере культуры и творчества Игнатия Брянчанинова и Николая Бердяева, есть та область, в которой, как нам кажется, их позиции совпадают, — это взаимосвязь творчества и духовного созерцания. К слову, И.А. Ильин считал чувство и созерцание главными органами в культуре и искусстве. Николай Бердяев говорит о том, что созерцание красоты окружающего мира предполагает активное стремление в иной мир; в созерцании высшего, прекрасного, гармонического созерцающий переживает момент творческого экстаза, поэтому человеку необходима деятельность созерцания как основа для его духовного творчества. Это же созерцание красоты земного мира и через нее — устремленность в сферу иного бытия, переживание возвышенного духовного состояния раскрывает в своем выдающемся произведении «Аскетические опыты» Игнатий Брянчанинов. Так, описывая в поэтическом эссе «Сад во время зимы» свои впечатления от открывшейся «книги природы», святитель повествует о том, что в представившихся ему духовных образах он увидел и открыл для себя «учение о воскресении мертвых», а живописное зрелище Финского залива в новелле «Дума на берегу моря» пробудило в писателе размышление о бренности земного бытия и о собственной участи в жизни вечной: «…Прой ду ли отсюда, с берега житейского моря коловратного, неверного, в место селения дивного?..» [6, с. 168— 169]. Многожанровые произведения Игнатия Брянчанинова и высказанные в них идеи — прямые доказательства того, что культура, искусство, и в особенности божественный дар слова, воплощенный в русском литературном творчестве, — это те «ключи», которые открывают душу человека, пробуждают его духовно-нравственное чувство, помогают в его устремленности к возвышенному. Особое, трепетное отношение русских литераторов к словесности обусловлено религиозной природой происхождения самого слова, его духовного значения. Именно по этой причине отечественные философы, или как их называли прежде — «любомудры», всегда искали объяснение русского национального характера в филологической сфере. На Руси во все времена чрезвычайно широко было распространено и ценилось понятие «слово», о чем следовало бы кратко вспомнить. Слово выступает как одна из функций познания мира через рассуждение о Законе и Благодати, что нашло свое отражение в работе митрополита Иллариона «Слово о Законе и Благодати»: «Прежде Закон, потом одна Благодать. Прежде лишь тень, потом истина». Слово являлось основой мировоззрения христианства, то есть православной духовной жизни, которая определяется исполнением заповедей посредством любви (любовь к Богу, любовь к Родине, любовь к людям) и терпения (покаяние, смирение). Эта идея была раскрыта у Феодосия Печерского в «Слове о терпении и любви»: «Итак, братия мои, держа между собой любовь истинную, воспримем закон чистый… и заповеди непорочные соблюдем, подвизаясь в бдении и молитвах…». Наконец, слово выступает как способ духовного образования, что было отражено еще в работе Кирилла Туровского «Слово о расслабленном». Символически трактуя Евангельский текст, поэт переосмысливает его посредством духовных сил и приближается к «первообразу». В Киевской Руси, как и в Средневековой Европе, важнейшим продуктом культуры была книга в ее рукописной форме [1]. Неудивительно по этому, что именно такому высочайшему духовному и философскому феномену как русская словесность, уделяли основное внимание отечественные духовные литераторы и классические светские поэты и писатели. Подводя итог вышесказанному, правомерно сделать вывод о том, что одним из важнейших качеств русской культуры, в частности литерат уры, русской с ловесности, явл яе т с я духовно-нравственный и религиозный (не по форме только, а по сути) поиск создателей произведений, выраженный в глубоком философском содержании этих трудов. Пристальное внимание человека к своей духовной сущности, внутреннее самоуглубление, 45 ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2013 ♦ 1 (51) январь–февраль ⇒ отраженные в философских и литературных размышлениях, свидетельствуют о том, что отечественная классическая культура стала «незримой ступенью» к духовному восхождеПримечания нию человека и преимущественно отразила то испытание веры, которое совершалось в жизни народа и отдельного человека на протяжении многих веков. И сохраняется доныне. 1. Адамов, Б. Е. Книга как художественный предмет / Б. Е. Адамов. — Москва, 1977. — Т. 1. 2. Ахматова, А. А. Стихотворения / А. А. Ахматова. — Москва : Радуга, 1989. 3. Бердяев, Н. А. Философия свободы. Смысл творчества / Н. А. Бердяев. — Москва : Правда, 1989. 4. Гамзатов, Р. Г. Песни. Письма. Патимат. Книга стихотворений / Р. Г. Гамзатов. — Москва : Современник, 1983. 5. Дунаев, М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в ХVIII—ХХ вв. / М. М. Дунаев. — Москва : Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2002. 6. Дума на берегу моря. Аскетические опыты // Полное собрание творений святителя Игнатия Брянчанинова. — Москва : Паломник, 2001. — Том I. 7. Ильин, И. А. Аксиомы религиозного опыта / И. А. Ильин. — Москва : АСТ, 2002. 8. Мандельштам, О. Сочинения. Проза : в 2 т. / Осип Мандельштам. — Москва : Художественная литература, 1990. — Т. 2. 9. «Молиться, веровать, любить…». Молитвенные слова русских поэтов. — Москва, 2003. 10. Набоков, В. В. Стихотворения и поэмы / В. В. Набоков. — Москва, 1991. 11. Федченков, Вениамин, митрополит. Святой сорокоуст / Вениамин Федченков, митрополит. — Москва : Издательство Сретенского монастыря, 2004. 12. Христианский пастырь и христианский художник // Полное собрание творений святителя Игнатия Брянчанинова. — Москва : Паломник, 2002. — Том IV. * С ОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ФУНКЦИИ ЖУРНАЛИСТИКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ И ЮНОШЕСТВА В УСЛОВИЯХ АКТУАЛИЗАЦИИ ГЛОБАЛИЗАЦИОННОГО ДИСКУРСА УДК 070(091) Е. В. Га й м а нов а Московский государственный университет культуры и искусств Автор статьи анализирует социокультурные функции журналистики для детей и юношества в условиях отчетливого проявления в современной русской культуре глобализационного дискурса. В качестве положительного примера осуществления социокультурных функций автор использует опыт издания детско-юношеской периодики в начале XX века. Ключевые слова: социокультурные функции, журналистика для детей и юношества, глобализационный дискурс, культурная политика. The author analyzes the socio-cultural function of journalism for children and youth in a clear manifestation in contemporary Russian culture the globalization discourse. As a positive example of the socio-cultural functions by using the experience edition junior periodicals in the early XX century. Keywords: socio-cultural function, journalism for children and youth, the globalization discourse. 46 1 9 9 7– 0 8 0 3 ВЕСТНИК МГ УКИ 1 ( 51 ) я н в а р ь – ф е в р а л ь 2013 4 6 – 51
