Попытка преодоления «родового проклятья» ОБСЕ. К вопросу об

22.01.11
Эксперт МГИМО: Андрей Казанцев, д.полит.н.
Попытка преодоления «родового проклятья» ОБСЕ. К
вопросу об оценке европейцами председательства
Казахстана
2010 год стал и для Казахстана, и для Европы знаковым. Впервые председательство
одной из важнейших европейских организаций безопасности получило постсоветское
государство, расположенное в Центральной Азии. Вокруг этого события и его
результатов развернулись сложные дискуссии. Ниже я изложу свое понимание того,
как европейцы оценивают результаты председательства Казахстана в Организации.
Здесь я могу опираться на два момента в моем личном опыте, которые задают определенную
«двойную» перспективу видения ситуации. Во-первых, будучи сам выходцем из Центральной
Азии, я имею долгий полученный в Центре евро-атлантической безопасности МГИМО опыт
(около 10 лет) экспертного посредничества между европейскими и евро-атлантическими
экспертами и военно-политическими деятелями, с одной стороны, и представителями
постсоветских государств — с другой. Во-вторых, в 2009–2010 годы я был научным
сотрудником учрежденного государствами ЕС Института Европейского университета (Италия,
Флоренция) и, следовательно, имел возможность еще глубже погрузиться в изучение
вопроса, как он видится «с той стороны».
Дабы понять упомянутые дискуссии, сначала надо рассмотреть то историческое наследие
(условно я назову его «родовым проклятьем» панъевропейских, то есть включающих Восток
и Запад организаций безопасности), которое получил Казахстан как председатель ОБСЕ. Без
понимания всей сложности этого председательства нельзя правильно проинтерпретировать
и его результаты. Затем я обращусь непосредственно к обсуждению в Европе ряда ключевых
пунктов председательства Казахстана. ОБСЕ является наследницей Хельсинкского процесса
(или Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, СБСЕ), на котором в 1975 году
принят Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе
(сокращенно — Хельсинкские соглашения). Основополагающие документы этой организации
изначально носили двоякий характер. С одной стороны, на них лежало «родовое проклятье»
«холодной войны», разделившей Европу после Второй мировой войны «железным занавесом»
и чуть не принесшей весь мир в жертву противостоянию двух систем. То есть в известном
смысле Хельсинкский заключительный акт еще раз зафиксировал послевоенные границы и,
следовательно, легитимизировал раздел Европы между двумя системами и признал факт
существования социалистического лагеря (чего до этого многие в Западной Европе
не признавали, возьмем, например К. Аденауэра, который упорно объявлял себя
руководителем всех немцев).
1/5
Именно поэтому Хельсинкский процесс был выгоден СССР. В этом плане он не принес с собой
окончания «холодной войны». Он означал лишь признание обеими сторонами
неприкосновенности «линии фронта» и перенос конфликта в Европе в иные, невоенные
измерения (например, в пропагандистское измерение «соревнования систем»).
Да и за пределами Европы «холодная война» не прекратилась, а, напротив, даже
ужесточилась (Афганистан, Ангола, Никарагуа и так далее). То есть объявленное затишье
на «основной линии фронта» позволило противостоящим силам перегруппировать силы
и вступить в новые бои на флангах.
С другой стороны, как уже отмечалось, Хельсинкский процесс был результатом процесса
«разрядки» (detente) в Европе и носил в себе позитивную энергетику примирения и взаимного
сближения сторон, изначально заданную такими европейскими лидерами, как В. Брандт.
Не случайно он получил название по столице Финляндии, которая была одновременно
западным государством и состояла после окончания Второй мировой войны в «особых
отношениях» с СССР. Однако именно в этом сближении сторон в ситуации непреодоленного
«родового проклятья» раскола Европы между двумя системами и заключалась
противоречивость Хельсинкского процесса. Противоречия эти носили динамический
характер. Основным полем борьбы здесь стала третья корзина (то есть признание
социалистическими государствами прав человека в соответствии с западной моделью). Для
советских лидеров это был простой обмен реального гарантирования границ
социалистической системы на то, что они считали ничего не значащими словами. В самом
деле, со времен сталинской Конституции все советские люди декларативно эти права
получили. На Западе советская пропаганда, используя традиционную левую риторику,
постоянно заявляла, что в СССР права человека именно в их западной трактовке обеспечены
даже лучше, чем на Западе.
Однако здесь советские лидеры сами «вырыли» себе яму. После подписания документа Запад
с его правовой культурой (то есть юридически значимые слова должны что-то значить)
получил возможность критиковать советских лидеров за невыполнение подписанных
обещаний. Более того, теперь советские лидеры потеряли возможность ссылаться
на государственный суверенитет, на идеологическую специфику или культурно-исторические
особенности. Ведь они подписали обязательства, внеся их в военно-политический контекст,
то есть расширив понимание проблем безопасности в Европе, включив в нее обеспечение
прав человека. Теперь в Европе было в ряде аспектов официально создано единое
унифицированное поле правовых стандартов, основанное на западноевропейском
историческом наследии.
Более того, теперь диссиденты в СССР получили возможность говорить советским лидерам,
что они призывают их исполнять не только внутренние документы (вроде законов
и Конституции), но и внешние договора. Разумеется, вопрос о том, что в результате
исчезновения различия между этими формальными документами и неформальными
практиками рухнет вся советская система, часто оставался за скобками. Хотя некоторые это
осознавали.
Итак, «холодная война» закончилась после распада СССР и образования новых независимых
государств, в том числе и Казахстана. На волне эйфории перестройки и крушения
коммунистической системы возникли надежды на образование «единой Европы»
2/5
от Атлантики до Урала и единого «Севера», то есть совокупности индустриально развитых
стран от Ванкувера до Владивостока. Интересно, что постсоветская Центральная Азия при
этом рассматривалась как потенциальная часть этого развитого «Севера».
Именно на основе этих идей в качестве логического продолжения положительных элементов
«Хельсинкского процесса» возникла ОБСЕ. При этом и в Европе, и в России существовали
грандиозные идеи формирования на основе ОБСЕ единой панъевропейской структуры
безопасности, которая, в принципе, могла бы со временем перетянуть все старые «блоковые»
функции и перенять ключевые функции НАТО.
Однако история человечества — это обычно трагедия, а не водевиль, где все проблемы
разрешаются сами собой. Увы, родовое проклятье «раскола Европы» никуда не ушло.
Оказалось, что различия между Востоком и Западом Европы носят объективный характер как
историческое наследие, особенности социально-политической системы, психологии элит
и масс, экономической структуры и т. п. Именно это обнаружилось в результате краха
либеральной модернизации постсоветских стран (кроме стран Балтии) уже к середине —
второй половине 1990 годов. Основополагающие документы почти всех новых независимых
государств (исключениями могут служить лишь Туркмения и Узбекистан) на уровне риторики
стали полностью либерально-западническими. В этом плане торжество «Хельсинкского
процесса» как процесса унификации Востока и Запада стало полным. Однако реальные
практики по объективным причинам стали все больше отличаться от них.
Этот крах процесса либеральной модернизации в новых независимых государствах и в России
привел к сдвигу границ Европы на Восток, так как бывшие соцстраны Восточной Европы
и страны Балтии провели либеральную модернизацию успешно. Этот процесс оказался тесно
связанным с процессом «европеизации» (одновременного расширения границ ЕС,
распространения европейских стандартов и европейской идентичности). Здесь моя точка
зрения отличается от точки зрения большинства российских экспертов. По моему мнению,
именно процесс «европеизации», в который Россия и новые независимые государства
не сумели вписаться, а не процесс расширения НАТО (значительно более частный
и технический) определил образование в Европе «новых разделительных линий».
Старая граница времен «холодной войны» оказалась к середине 1990-х вновь воссоздана,
сдвинувшись на Восток. Более того, программы «соседства» ЕС, частью которых стала
программа «Восточное партнерство», продолжают эту тенденцию сдвига границ «Европы»
(ее еще в отличие от, собственно, ЕС называют иногда «Большой Европой» или
«евросферой»). При этом, поскольку Европа чаще всего определяется не через культуру или
религию, а через понимаемые как универсальные «западные ценности» прав человека,
демократии и правового государства, то заданных внутренней логикой границ этого роста
не видно. Хотя, разумеется, реальные возможности Европы по абсорбции все новых
территорий близки к исчерпанию, что показывают внутриевропейские дискуссии по поводу
возможности членства Турции в ЕС.
Все эти проблемы в их самой острой форме сказались на казахстанском председательстве
в ЕС. ОБСЕ к моменту этого председательства оказалась глубоко расколотой, даже саммит
3/5
Организации не удавалось провести 11 лет. Стамбульский саммит 1999 года, на котором
Россия под нажимом западных стран приняла обязательства по выводу войск из Грузии
и Молдовы, провел внутри ОБСЕ четкие «линии фронта».
Затем противостояние начало нарастать. Западные участники Организации настаивали
на соблюдении в рамках ОБСЕ обязательств по соблюдению единых стандартов в области
демократии и прав человека. Восточные участники во главе с Россией после крушения
проектов собственной либеральной модернизации этих стандартов соблюдать просто
не могли. Для их элит это выглядит как синоним собственного отказа от власти
и возможности новой дестабилизации всей социально-политической системы.
Со своей стороны Россия обвинила западные страны в попытках «разделить» неделимую
европейскую безопасность; обеспечить себе безопасность, не заботясь о безопасности
восточных соседей; в применении «двойных стандартов» в области реального применения
либерально-демократических норм. В ряде существенных аспектов Россия получает здесь
поддержку других постсоветских государств, в том числе Казахстана. В частности, 3 июля
2004 года в Москве принято заявление стран СНГ, обвиняющее ОБСЕ в «практике двойных
стандартов» и «нежелании учитывать реалии и особенности отдельных государств».
26 октября 2007 года группа постсоветских государств во главе с Россией, включавшая
и Казахстан, внесла в ОБСЕ проект резолюции, ограничивающей работу Бюро
по демократическим институтам и правам человека. Для преодоления ситуации
использования ОБСЕ как «инструмента обслуживания интересов отдельных государств
и группировок» Россией предлагаются все новые проекты реформирования ОБСЕ,
в частности, последней инициативой стала идея Договора о европейской безопасности (ДЕБ).
Со своей стороны западные страны встречают все эти предложения резкой критикой, типа
«лучше соблюдайте свои обязательства, а не советуйте нам, как жить».
Избрание Казахстана председателем ОБСЕ было во многом попыткой преодолеть этот
исходный раскол Организации. Однако исходное «родовое проклятье» глубинного раскола
Европы этому препятствовало. Именно поэтому, собственно, все пункты будущей критики
Казахстана были исходно обозначены рядом европейских экспертов заранее. То есть они
не столько выводимы из конкретных событий 2010 года, сколько из внутренней логики
раскола ОБСЕ.
Именно поэтому я и посвятил анализу «родового проклятья» ОБСЕ столько времени. Критику
председательства можно свести к следующему: Казахстан не полностью соблюдает
собственные обязательства в области демократизации и обеспечения прав человека;
Казахстан в рамках председательства в ОБСЕ «продвигает» свои собственные национальные
и региональные интересы, в частности увеличивает и так немалый международный престиж
своего руководства; Казахстан «излишне» близок с Россией.
(Окончание следует)
4/5
Точка зрения авторов, комментарии которых публикуются в рубрике
«Говорят эксперты МГИМО», может не совпадать с мнением редакции портала.
Источник: «Казахстанская Правда»
Постоянный адрес материала: http://www.mgimo.ru/news/experts/document179091.phtml
5/5
Powered by TCPDF (www.tcpdf.org)