Российский транзит: третья попытка

к-т филос. наук, доцент кафедры философии
гуманитарных фак-тов ЧувГУ В.К. Шумилов
МОДЕРНИЗАЦИЯ РОССИИ И ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ТРАНЗИТ
Состояние очень многих отечественных ученых можно охарактеризовать
словами Ю. Пивоварова: «Я довольно долго надеялся, что на этот раз Россия изменится содержательно, но в последние годы мои надежды рухнули. Видимо к
началу второго срока президентства В. Путина в основном завершилась эпоха
«транзита». Выйдя из пункта «А» Россия пришла к пункту «А» [1].
В ответ почвенница И.И. Глебова заявляет: «Крах утопий демократических
преобразований привел к возрождению (в превращенном виде) прежних страхов
и предрассудков. Отсюда представления об отказе от демократии, возвращении к
традиционной российской политической модели. В 1990-е годы в России не возникла демократия в Западном ее понимании, а значит, нам не от чего отказываться. Не произошло и разрыва с «корневыми» особенностями национальной
политической культуры, что делает бессмысленным разговоры о возврате: нельзя
вернуться к тому от чего не уходили». В заключение следует обычная в таких
случаях констатация: «Тот факт, что политический «консенсус», достигнутый
элитами, ориентирован на русскую «особость», еще раз подтверждает: по своему
происхождению и взглядам мы не принадлежим к Западному миру» [2].
Очевидно, что многих исследователей перестала удовлетворять парадигма
транзита, которая однозначно вела из пункта «А» в пункт «Б», и они бросились в
поисках объяснения «несостоявшегося перехода» к построению всевозможных
концептов, начиная от «дистанционного управления» [3] и заканчивая к обращению авторитетам типа Н. Данилевского, Л. Гумилева и т.д. Как правило все потуги останавливались на концептах «особости», которые опирались на предопределенность русской жизни ее прошлым. В итоге «выключение» российской
истории из всемирно-исторического процесса приобрело гипертрофированный
характер» [4]. Правда следует отметить, что наши националисты фактически не
признают понятие транзита, считая явления 90-х годов «кризисной ситуацией по
той причине, что у нас ослабла власть, и развалился порядок» [5].
Концепции «особости» в своей основе исходят из примордиалистких установок происхождения этносов. Отсюда получается, социокультурные ценности
народа естественны и незыблемы. Наиболее четко прослеживается данная мысль
в биологической концепции происхождения этносов Л.Гумилева. Самый распространенный стереотип – «тяжкие природно-климатические условия», которые
сформировали примат «общественного над частным… Эта способность признавать «общее» более важным, чем «частное», имела громаднейшее значение в
многострадальной истории русского народа… Наряду с такими производными
качествами, как доброта, долготерпение, трудолюбие, отчаянная храбрость и
коллективизм, она на протяжении столетий составляла главную особенность
русского менталитета и главную черту национального характера» [6].
Однако еще в начале XX века основоположник фундаментализма
Б.Малиновский убедительно доказал, что культурные ценности функционируют
1
только при определенной организации общества. Они формируются конкретными потребностями и интересами людей и существуют ровно столько, сколько
сохраняются созданные ими социальные институты [7].
Справедливость данного утверждения достаточно легко подтверждается
тем, что «город – государство Новгород, который во времена своего расцвета в
четырнадцатом-пятнадцатом веках включал в себя большую часть северной России, предоставлял своим гражданам такие же, а кое в чем и более существенные
права, если сравнивать их с правами тогдашних жителей Западной Европы» [8].
Заметим, что именно суровый северный климат сформировал типичный западный менталитет.
Московское государство, поглотившее Новгород, также мало чем отличалось от Запада: «Близость русских и английских институтов может объяснятся
только их генетической близостью – и те, и другие вырастают из древних институтов свободной общины, свойственной всем народам Европы. Русское государство основывается на традиции идущей от Киевской Руси и является продолжателем этой традиции. Власть государя ограничена нравственным законам православия и традиций, основанных на этом законе. В этом смысле служилое самодержавное государство Ивана III близко французскому Филиппа Августа и Людовика Святого [9].
С 1540 года в официальных документах встречается деление крестьян на
лутчих, середних, молодших и бобылей, а также появляются батраки. Российские крестьяне распоряжались огромными по тем временам капиталами, кредитовали русских князей и иностранных купцов, вкладывали в производство и покупку земель. На оборону Смоленска от польских интервентов в начале XVII века пришли крестьяне со своими батраками10. Налицо заметное разложение крестьянской общины, которое фиксирует англичанин Р.Ченслер, говоря о «неисчислимых количествах бедняков, живущих самым жалким образом [11].
Традицоналисткая революция Ивана Грозного прервала естественное западное развитие российского общества. Именно формирование институтов самодержавного государства восточного типа породили в России крестьянскую
общину и такие культурные ценности как коллективизм, доброту, отзывчивость,
долготерпение и т.д.
Понятие духовности, приоритета духовного над материальным, возникает
только в результате внешнего принуждения. Отсюда очевидно, что «этика коллективного спасения, каждый за всех», – «это формула перманентной войны,
используемая в том числе и для организации мирной жизни (как жизни в осажденной крепости)» [12], и она возможна только в государствах деспотического
или тоталитарного типа.
Возможность повторной попытки демократического транзита была предоставлена России Великими реформами Александра II. Стоило убрать институт
помещика над крестьянской общиной, как почвенник А.Энгельгардт вынужден
был констатировать, что «у крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм,
стремление к эксплуатации. Зависть, недоверие к друг другу, унижение слабого
перед сильным, высокомерие сильного, поклонение к богатству – все это сильно
2
развито в крестьянской среде… на помочи никто даром не пойдет к какомунибудь бедняку… делать что-нибудь сообща противно духу крестьянства» [13].
Сорок лет понадобилось России после реформ Александра II, чтобы в ней
сформировалось гражданское общество, которое вынудило самодержавие поступиться властью. В начале XX века в стране существовали массовые политические партии. Поэтому партийный состав Государственных дум Российской империи отличался стабильностью. Граждане России проявляли достаточно высокую степень солидарности в отстаивании своих демократических прав, свидетельством чему являлась активная деятельность многочисленных общественных
организаций. Практически прекратился спор второй половины XIX века о путях
развития России, почти вся элита общества твердо стояла на западном варианте.
Однако гражданское общество все еще находилось на стадии формирования, так как очень медленно решался вопрос о частной собственности на землю.
Нерешенность этого вопроса и, как справедливо отметил А. Янов, почвенный
национализм, который заразил всю страну, привели к обвалу российский транзит14. Вполне очевидно, что Царьград не решал геополитические проблемы России, так как для господства в Средиземном море был необходим Гибралтар. Отсюда не было смысла ввязываться в европейскую войну, о чем предупреждали В.
Соловьев, С. Витте, П.Столыпин. Но в конце XX века российская политическая
элита вновь наступает на те же самые грабли. В 1999 году «бомбят Югославию,
бомбят нас… подобные чувства испытывают и российские либералы, демократы,
последовательные западники [15].
Парадигму третьего российского транзита, на наш взгляд, лучше всего отражает дискурс Л. Гордона и Э. Клопова: «В России одним из главных факторов,
затрудняющих общественные преобразования такой глубины и удлиняющих
диапазоны времени, потребного для того, чтобы народное большинство смогло
освоить рыночно-демократические ценности и принять основанные на них политические институты, является то обстоятельство, что у нас массовое сознание
очень долго находилось под политико-идеологическим прессом государственного социализма – в течение семи десятилетий. В результате привычка к обслуживающим этот строй институтам и едва ли не всеобщие ощущения их «нормальности», «правильности» стали особенно прочными. Из сознания народных масс
оказалась искорененной сама память о тех зачатках демократических основ
функционирования экономики и устройства общества, о соответствующих нормах и традициях поведения и взаимодействия людей, о роли в общественной
жизни права, суда, частной собственности, представительной власти, свободы
слова и т.д., которые постепенно начинали внедряться в социальную ткань дореволюционной России.
Это связано также и с тем, что к концу 80 – началу 90-х годов в нашей
стране почти не осталось людей, которые родились и выросли до революций,
когда в обществе стали распространяться и утверждаться в массовом сознании
эти гражданско-правовые и общественно-политические нормы и ценности» [16].
В странах Восточной Европы социализм просуществовал не более сорока
лет, то есть срок жизни двух поколений индивидов. Там сохранилось третье по-
3
коление, которое смогло передать свой опыт жизни в условиях рыночной демократии. Поэтому демократический транзит в этих странах смог осуществиться в
сравнительно короткий временной срок. Совершенно иное положение оказалось
в странах СНГ. Только в Молдавии и в Западной Украине имеется поколение,
жившее в условиях рыночной демократии. Поэтому имеется надежда на более
быстрое осуществление демократического транзита в этих странах.
Россия смогла бы использовать более короткий путь по демократическому
транзиту, но не позднее 50-х годов XX века. Согласно А.Зубову российское общество стало воспринимать легитимным советский строй «только после Второй
мировой войны, когда победа была ловко использована Сталиным для того, чтобы убедить людей: где Сталин, там и победа» [17]. Но и в 50-х годах жили традиции, ценности дореволюционной России в программе Демократической партии России, созданной в ГУЛАГе [19].
Искусственное насаждение коллективизма и государственного патернализма привело к тому, что «на протяжении 90-х годов людей угнетает то, что
наступило время, когда приходится надеяться, прежде всего, на себя, тогда как
привычка надеяться на государство и коллективное хозяйство сохранилось. В
качестве исторического образца память выбирает «мирные и спокойные брежневские времена» и возрастает авторитет Сталина» [19].
«Наблюдавшийся в конце 80-х – начале 90-х годов всплеск популярности
лозунгов «свободы», «рынка» и «демократии» был обусловлен не столько желанием свободы, сколько нелюбовью к надоевшим коммунистам и ожиданием скорейшего экономического и социального чуда. Чуда не произошло, и слово «либерализм» для большей части российского общества постепенно стало ругательным» [20].
Поэтому «с середины 90-х годов массовое сознание перестает искать образцы и ценности на условном Западе и обращается собственно к российской
истории и культуре, немедленно мифологизируя их. Наибольшую популярность
приобретает концепт «особого пути», который можно заполнить любыми значениями… Постепенно точка зрения, что Запад хочет разорить и унизить Россию и
западным политикам нужна слабая Россия, все больше укрепляется в общественном сознании» [21].
В таких условиях существования российского социума либеральные реформаторы вынуждены были бросить все свои усилия только на введение института частной собственности. Обратим внимание на то, что третий демократический транзит, по сути дела, ограничился только одной реформой, тогда как правительства А.Адашева и Александра II сумели провести реформы местного самоуправления, судебную, административную, военную.
Оглядываясь сейчас на 90-е годы, становится ясным: почему либералы занимались только институтом частной собственности, который вводили в ускоренном темпе. Институт частной собственности должен был стать гарантом
невозвращения в исходное состояние, а такое возвращение состоялось в странах
Средней Азии и Белоруссии.
4
Движение по демократическому транзиту просто невозможно без частной
собственности, которая рождает свободу и ответственность индивида и, следовательно, гражданское право. Данный процесс поколенческий, его можно ускорить, но первое постсоветское поколение уже в значительной степени утеряно
для страны. «Оказывается только 17,7% молодежи правильно понимают задачи
политической оппозиции в Государственной Думе: критиковать правительство и
предлагать свои варианты решения тех или иных проблем. Абсолютное большинство молодежи (82,3% опрошенных) не понимает, для чего вообще существует политическая оппозиция. По их мнению, ее роль заключается в оказании
помощи правительству советами (52,7% респондентов)» [22].
Очевидно, что российское образование по-прежнему продолжает готовить
кадры не для рыночной, а для плановой экономики, по-прежнему насаждаются
советские ценности и идеалы. В российских учебниках не упоминаются ценности демократического общества, необходимость реформ в экономике и социальной сфере. В 2004 г. из школьного образования был убран последний сохранившийся «непатриотический» учебник И.Долуцкого «Отечественная история XX
века» [23].
Отсюда становится предельно ясным, что российское общество находится
на очень долгом пути демократического транзита. По сути дела оно сейчас находится примерно во временах Александра III. Россиянам практически гарантирована такая же социальная политико-экономическая стабильность той эпохи, которая обеспечивалась во многом благодаря французским займам. Согласно известному экономисту Е. Ясину, «когда цены на сырье высокие, пропадают стимулы, чтобы работать и реформировать экономику… без нефти нам бы пришлось реализовать совершенно иную экономическую политику, проводить реформы и модернизацию экономики» [24].
Вместо проведения экономических и социальных реформ можно заниматься шантажом соседних стран и выдвигать национальные идеи в духе знаменитой
триады графа Уварова. Например, доктор экономических наук Ю.Попов предлагает для России такую триаду как «державность, духовность, справедливость.
Духовность – как особый образ жизни россиян, когда морально-нравственные
ценности более приоритетны, чем материальные блага»[25]. Заметим, что духовность для индивида приоритетна только в деспотическом государстве, а отнюдь
не в демократическом.
По мнению одного из руководителей «Единой России» В. Володина идеология для России может быть выражена триадой: «Суверенное государство»,
«демократия», «качество жизни» [26]. Под понятием «суверенная демократия»
проглядывает обыкновенная азиатчина, то есть приоритет «общности» над «личностью». Недаром новая восходящая звезда российской политики Н. Нарочницкая без обиняков заявляет, что «элите пора бы избавляться от иллюзии интеграции с цивилизованным сообществом…» [27].
Отечественные почвенники без устали твердят о многолинейности, нелинейности общественного развития и в качестве примера постоянно указывают на
Японию и Китай. Но при этом обычно забывают упоминать, что технологиче-
5
ский прорыв японской традиционной экономики обеспечивали 200 тысяч американских инженеров, а грандиозный рост китайской экономики – американские и
европейские фирмы [28]. Сталинская индустриализация также обеспечивалась
немецкими и американскими инженерами.
Японское экономическое чудо завершилось в 90-е годы и сейчас японцы
перестраиваются на англосаксонскую модель общественного развития [29]. Бурное развитие китайской экономики объясняется тем, что она находится только на
стадии индустриализации, когда социальные обязательства государства минимальны, в частности в Китае отсутствует система пенсионного обеспечения.
Лауреат Нобелевской премии по экономике индиец А. Сен прямо заявляет,
что не существует особых азиатских культурных ценностей отличных от европейских [30]. Поэтому перед Китаем рано или поздно встанет проблема демократического транзита.
Российская политическая элита явно сделала ставку на китайский вариант
развития. В краткосрочной перспективе он может принести определенный успех.
Но в долгосрочной – обречен на провал, без корректировок на развитие демократии и европейских ценностей. Т. Заславская видит «демократизацию и либерализацию российского общества в более длительной перспективе не от действий
элиты, а от трансформации политической культуры России и политического поведения ее граждан [31].
На наш взгляд, самое меткое определение российского демократического
транзита дано О. Крыштановской: «Россия за 15 лет реформ сделала два шага
вперед к демократии и рынку и только один шаг назад» [32].
Источники и литература:
1.
Пивоваров Ю.С. Русская власть и публичная политика. Заметки историка о причинах неудачи демократического транзита // Полис.- М., 2006. - № 1.- С.13.
2.
Глебова И.И. Политическая культура современной России: облики новой русской
власти и социальные расколы // Полис.- М., 2006. - № 1.- С. 33, 44.
3.
Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. «Русская система» как попытка понимания русской
истории // Полис.- М., 2001. - № 4.
4.
Согрин В.В. 1985–2005 гг.: перипетии историографического плюрализма
//Общественные науки и современность.- М., 2005. - № 1.- С.27.
5.
Экспериментальный диалог на заданную тему // Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии.- М.: ОГИ, 2003.- С. 60.
6.
Милов Л.В. Природно-климатический фактор и ментальность русского крестьянства // Общественные науки и современность.- М., 1995.- № 1.- С. 86–87.
7.
Malinowski B. A. Scientific Theory of Culture.- NY., 1960.
8.
Пайпс Р. Собственность и свобода.- М.: Московская школа политических исследований, 2000.- С. 210–211.
9.
Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа.- Спб., 2001.- С. 233.
10.
Маковский Д.П. Развитие товарно-денежных отношений в сельском хозяйстве
русского государства.- Смоленск, 1963.
11.
Ченслер Р. Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском //
Россия XVI века. Воспоминания иностранцев.- Смоленск, 2003.- С. 452.
6
12.
Клямкин И. Русские идеи и современная цивилизация // Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии.- М.: ОГИ, 2003.- С.412.
13.
Энгельгардт А.Н. Из деревни: 12 писем 1872–1887.- М.: Мысль, 1987.- С. 521, 250,
353.
14.
Янов А.Л. Россия против России. Очерки истории русского национализма 1825–
1921.- Новосибирск.: Сибирский хронограф, 1999.
15.
Ярошенко В.А. Европейский выбор и югославский кризис //Открытая политика.М., 1999.- № 3– 4.- С. 4.
16.
Гордон Л.А., Клопов Э. Современные общественно-политические преобразования
в масштабе социального времени // СоЦис.- М., 1998. - № 1.- С.9.
17.
Зубов А. Не надо нашу падшесть перекрашивать в добродетель // Западники и
националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии.- М.: ОГИ, 2003.- С. 256.
18.
Программа Демократической партии России // За права человека.- М., 2005. - №
28.- С. 27.
19.
Кознова И.Е. Аграрные преобразования в памяти российского крестьянства // СоЦис.- М., 2004. - № 12.- С. 81.
20.
Урнов М., Касамара В. Современная Россия: вызовы и ответы: Сборник материалов.- М.: ФАП «Экспертиза», 2005.- С. 41.
21.
Бочарова О., Ким Н. Россия и Запад: общность или отчуждение // Мониторинг
общественного мнения: экономические и социальные перемены.- М., 2000. - № 1.- С. 42.
22.
Шумилов В.К. Массовое сознание молодежи Чувашии в процессе модернизации
Российского социума.- Чебоксары, 2002.- С. 112.
23.
Иванова-Гладильщикова Н. У нас в магазинах спрашивают только учебники Долуцкого // Известия.- М., 2004. - № 27.
24.
Ясин Е. Включился механизм торможения модернизации // Известия.- М., 2006. № 57.
25.
Попов Ю. Россия в поисках духовной скрепы // Известия.- М., 2006. - № 59.
26.
Там же.
27.
Нарочницкая Н. Основы для исторической перспективы России //Известия.- М.,
2006. - № 27.
28.
Минаев С. Взгляд на вещи // Коммерсантъ-М., 2006. - № 12.
29.
Леонтьева Е. Япония: преодоление кризиса // Мировая экономика и международные отношения. – М., 2000.- № 8.- С. 113.
30.
Сен А. Развитие как свобода.- М.: ОГИ, 2003.
31.
Заславская Т.Н. Современное российское общество: проблемы и перспективы //
Общественные науки и современность.- М., 2004. - № 6.- С. 17.
32.
Крыштановская О. Анатомия российской элиты.- М.: Захаров, 2005.- С. 377.
7