Цивилизационные парадигмы в истории России *
реклама
Л. И. СЕМЕННИКОВА Цивилизационные парадигмы в истории России * Статья 2 Московское государство, скованное религиозной регламентацией жизни, корпоративной структурой и самодержавной властью, развивалось медленно и могло стать добычей более сильных, динамичных стран. В конце XVII века в Европе бытовало мнение, что его судьба — превращение в колонию Швеции. Предупреждением для России была судьба Османской Турции, которая находилась на вершине могущества в XVI веке, а в XVIII веке стала добычей западного капитала, который завладел внешней и в значительной мере внутренней торговлей. Не менее показательна история Речи Посполитой, которая была частью европейской цивилизации и находилась в расцвете во второй половине XVI и в XVII веках, но задержалась с реформами, в частности с отменой крепостного права, потеряла темп и в последней четверти XVIII века перестала существовать как самостоятельное государство. Чтобы сохранить независимость и обеспечить достойное место страны в сравнении с вырвавшимися вперед европейскими державами, Московскому государству нужна была модернизация, т. е. реконструкция общественной системы, которая резко поднимала планку потребности в ресурсах. Более или менее последовательные попытки модернизации российской общественной системы осуществлялись на протяжении трехсот лет (XVIII—XX века). Они предполагали ускорение развития и ликвидацию определившегося и увеличивавшегося разрыва между Россией и странами европейской цивилизации в социально-экономической, научно-технической, военной и других областях. Реализация задач модернизации в условиях цивилизационно неоднородного общества представляла большую сложность. Перепад в уровнях развития, традициях, культуре между разными регионами был колоссален: от европейской Прибалтики до кочевников Казахстана, Сибири, Поволжья, Средней Азии, некоторых районов Северного Кавказа. Если во второй половине XIX века в автономной Финляндии имелось разделение властей и формировалось гражданское общество, то в Бухарском эмирате (в составе Российской Империи на правах протектората) существовало рабство. Модернизаторские начинания в таком сложном обществе осуществлялись непоследовательно и противоречиво, зачастую приводили к непредвиденным результатам и последствиям. В трехсотлетнем периоде реконструкции общества можно выделить пять этапов, а скорее всего, пять самостоятельных вариантов модернизации: петровская модернизация (заданная Петром I доминанта мо• Продолжение. Начало см. [1]. Семенникова Любовь Ивановна — доктор исторических наук, профессор, заведующая кафедрой Института государственного управления Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. 44 дернизация сохраняла свою актуальность до середины XIX века); модернизация второй половины XIX века, осуществленная Александром И; модернизация начала XX века, которую принято называть столыпинской; сталинская («социалистическая») модернизация; современная модернизация, которую по праву можно назвать именем первого президента России Б. Ельцина. Обратимся к историческому опыту, который сделает более ясными те проблемы, которые должна решить современная модернизация, и те колоссальные трудности, с которыми она сталкивается. Дореволюционные этапы модернизации Попытки модернизации, предпринимавшиеся в XVIII— начале XX века, предполагали внедрение и приспособление к условиям России элементов западного типа развития. Причем каждый последующий этап модернизации имел целью более глубокую трансформацию общественной системы, чем предшествующая, отталкиваясь от достигнутых результатов. Движение по этой линии вело Россию в перспективе к обществу с самоподдерживающейся рыночной экономикой, конституционным строем и гражданским обществом. В результате страна обрела бы механизмы саморазвития (рынок и демократия), которые обеспечивают устойчивость прогрессирующего движения вперед. Московское государство первой из империй восточного типа вступило на путь модернизации. Она касалась прежде всего русского общества, поскольку русские являлись доминирующим народом в общественной системе. В силу этого проблемы и противоречия, успехи и неуспехи модернизации связаны прежде всего с русским обществом и его особенностями. По данным первой ревизии (1719—1727 годы), русские составляли 7/10 населения страны. К концу XVIII века их доля в общей численности населения уменьшилась примерно до половины (49%) [2, с. 13]. По данным переписи 1897 года, доля русских еще более сократилась — до 44,3% [2, с. 14]. Таким образом, во времена наиболее стремительного развития страны в сторону демократии, гражданского общества и рыночной экономики (вторая половина XIX — начало XX века) русские при всей многочисленности составляли меньшинство в стране. Модернизация общественной системы, переход к рынку и демократии связаны с разделением духовной и гражданской сфер жизни, с появлением светского государства, светской культуры. Этот процесс породил феномен идеологий, которые давали гражданскую ценностную мотивацию для деятельности государства, общественных институтов, личности. Основы идеологии западной цивилизации были разработаны в эпоху европейского Просвещения. Она утверждала ценности гуманизма, уважения достоинства и прав человека. Россия на протяжении почти двухсот лет осуществляла модернизацию с сохранением восточных ориентиров (многонациональное государство с доминированием русского народа, корпоративная структура общества и т. п.), поэтому идеи русских просветителей не могли стать базой для такого общества. Роль идеологии в России выполняло православие. С началом модернизации в XVIII веке духовная и гражданская сферы оказались разделенными, возможности влияния православной церкви на русское общество были существенно ограничены. Но церковь обрела иное качество. С этого времени и на протяжении двухсот лет русское православие играло своеобразную роль: духовная система для русского народа и идеология для многонационального государства. В середине XIX века идеологическая роль православия была закреплена в качестве официальной доктрины, которая нашла отражение в знаменитой уваровской формуле: «Самодержавие, православие, народность». Превращение православия в идеологию означало, что приоритетом в гражданской жизни по-прежнему являются духовные, а не социальные ценности, соборный коллективизм, а не индивидуализм. «Привязанность» православной церкви к государству, выполнение идеологических функций разрушительно действовали на православную духовность, втягивали духовенство в политику. Политизированные представители духовенст45 ва становились на сторону почвенников (Союза русского народа, эсеров и т. п.), и по мере углубления модернизационных процессов все нагляднее проявлялся кризис русского православия. Модернизация сама по себе, особенно со второй половины XIX века, вела к утверждению рационализма, материализма и тем самым к сужению сферы господства ортодоксальной религии. Но главными разрушителями православного духовного пространства были все же огосударствление и идеологизированность. Это отмечалось представителями духовенства. Священник В. Рюминский (эсер по политической ориентации) в начале XX века писал, что русская церковь «с тех пор, когда Петром Великим окончательно было выработано ее устройство... перестала быть тем, чем она должна быть по учению Христа,— собранием верующих. Она стала министерством духовной полиции, и духовенство сделалось не служителями церкви, не наставниками веры, а полицейскими чиновниками веры» [ 3]. С перехлестом, конечно, но специфическое положение русской православной церкви отражено верно. Других народов России собственно проблемы модернизации касались в разной степени. Природные сообщества продолжали придерживаться своих традиций. Однако становление рынка, утверждение фабрично-заводского производства активизировали освоение сырьевых ресурсов, которые располагались в местах жизнедеятельности «природных» цивилизаций, увеличили приток оседлого населения в эти районы, активизировалась экономическая жизнь. Эти процессы вели к разрушению уникального мира природных сообществ и одновременно — к приобщению кочевников и полукочевников к оседлой жизни. Оседлые аборигены превращались в самые бесправные группы населения — они не могли на равных конкурировать в чужом мире. Однако этот процесс до революции шел медленно. Чукчи, к примеру, и в конце XIX века мало знали русских и жили, не соприкасаясь с ними. Районов восточной ориентации (анклавы мусульманской цивилизации, буддийского Востока), особенно на Кавказе и в Средней Азии, модернизация касалась точечно: создание промышленных районов в местах важных сырьевых месторождений, строительство транспортных артерий и инфраструктуры их обслуживания. Как правило, в этих точках модернизации население было интернациональным со значительной долей русского. За пределами этих районов жизнь текла в соответствии с восточными традициями. Анклавы европейской цивилизации, включенные в состав государства в процессе модернизации (Прибалтика, Финляндия, Польша и т. п.), как правило, по уровню развития были выше, и для них модернизация означала обретение некоторой свободы для устойчивого развития в соответствии со своими цивилизационными предпочтениями. Модернизация, начатая Петром I, во многом определила характер преобразовательных процессов в будущем. Она проводилась при сохранении и даже усилении корпоративности и мощного государства с неограниченной властью монарха. Государственная машина, созданная Петром Великим, была рассчитана на подстегивание общества, «выжимание» из него сил и средств для реализации поставленных целей. Такой путь неизбежно означал применение масштабного насилия государства по отношению к обществу. Силовые элементы — армия, полиция, жандармерия и т. п.— стали играть важную роль в гражданской жизни. Государство в лице носителей власти определяло, что нужно обществу, а что нет, разрешало или запрещало, наказывало или миловало. Корпоративность в ходе петровской модернизации не только не разрушилась, а наоборот, укрепилась и служила опорой государства. Характерно, что появление мануфактур, заводов не нарушало корпоративности, а привносило в нее новые черты. Промышленные производства представляли собой корпоративные ячейки со своей внутренней иерархией, законами существования и общими интересами. В условиях модернизации рождались новые социальные слои — рабочие, предприниматели, интеллигенция. Но их формирование происходило в рамках корпоративных структур, частично традиционных, частично созданных заново — цехи для ремесленников, гильдии для купцов и предпринимателей, дворянские собрания для аристократии, ранги для управляющей бюрократии и т. п. Некото46 рые традиционные корпоративные структуры (русская крестьянская община, казачья община) сохранялись. В мусульманских, буддийский регионах, в природных сообществах продолжала господствовать традиционная корпоративная структура на основе родовой или клановой общины. Коллективизм, корпоративное сознание, стремление к уравнительности, осуждение и неприятие индивидуализма — эти черты общественного сознания ярко проявились в период петровской модернизации. Поскольку государство, осуществляя мобилизацию средств для модернизации за счет уровня жизни народа, применяло масштабное насилие, коллективизм даже усилился. Община несла ответственность за уплату налогов, поставку рекрутов, а когда надо и ополченцев, выполнение государственных повинностей, оказывала помощь своим членам. При этом подавляющее большинство народа длительное время не ощущало положительных результатов модернизации в своей жизни. При Петре I пресс прямых и косвенных налогов, неимоверно тяжелые повинности, часто приводившие к массовой гибели людей, ухудшили и без того не блестящее положение граждан. Коллективизм в этих условиях предоставлял единственную форму социальной защиты человека, обеспечивал выживание. Предпосылок для утверждения индивидуалистической традиции практически не было, индивидуализм утверждался только в высших слоях общества. Рыночные отношения, рост предпринимательства были призваны обеспечить механизм саморазвития петровской модернизации. Однако из-за мощного давления и контроля государства утверждение рынка шло медленно. Конкуренция между предпринимателями была слабой, так как предприятия в основном работали на госзаказ. Насыщенность внутреннего рынка товарами низкая. Число собственников, особенно мелких и средних, росло незначительно. Богатых людей в России было очень мало. Отсутствие гражданских прав, в том числе и полных прав собственника (частная собственность), даже у аристократии, не говоря уже о рядовых гражданах, сдерживало предпринимательский интерес, приводило к жестоким формам эксплуатации. Государство обладало колоссальной собственностью (земля, предприятия и т. п.) и выступало субъектом экономической деятельности с преимущественными правами. Сохранение крепостного права до середины XIX века накладывало свой отпечаток на характер модернизации. Рынок труда не мог сложиться, нехватка вольнонаемной рабочей силы привела к тому, что рабочий класс первоначально формировался из крепостных. Условия труда подневольных рабочих были крайне тяжелыми, стимулов для роста квалификации и производительности труда не существовало. Появление светского государства, светской культуры и образования, предпринимательства и элементов рыночных отношений тем не менее формировали новую личность с иной ментальностью, появлялась европейски (прозападно) ориентированная часть общества. Результатом этого стал цивилизационный раскол русского общества («почва» и «цивилизация») уже в петровскую эпоху, который сохранялся на протяжении двух веков и стал причиной глу боких противоречий и катаклизмов . Западный у клад («цивилизация») рос медленно. Восточная парадигма развития сохраняла мощную базу и была преобладающей. Во второй половине XVIII — первой четверти XIX века предпринимались попытки расширить жесткие рамки петровского варианта модернизации, дать больше свободы обществу. Екатерина II ввела частную собственность в западном смысле этого слова, были предоставлены гражданские права (хотя и крайне ограниченные) дворянству и в урезанном виде по сравнению с дворянством городскому населению. В ее царствование был сделан первый шаг к разделению властей — произошло организационное оформление судебной ветви власти. Ее внук Александр I шел в этом же направлении. В его царствование начались отмена крепостного права, складывание рынка вольнонаемной рабочей силы, были созданы стимулы для роста числа собственников. Особенно много было сделано в подготовке к разделению властей: организационно оформилась 47 исполнительная ветвь власти (министерства, кабинет министров), появился зачаток будущей законодательной власти (Государственный совет). Под влиянием Великой французской революции и антинаполеоновских войн в составе Российской Империи появились конституционные острова — Финляндия, Польша, в которых существовали разделение властей и избирательные права для части граждан. Однако выйти за рамки, установленные Петром I, преодолеть раскол общества не удалось. Русская «почва», мусульманские, буддийские анклавы, природные сообщества представляли собой мощный корпоративный массив, где господствовали неподвижность, застой, следование традиции. Необходимо было ускорить развитие «почвы» и подобных секторов в обществе, дать больше свободы для западного уклада, обеспечить единство общества на базе прогрессивных цивилизационных ориентиров. Политической доминантой XIX века стали ограничение самодержавия, введение разделения властей и парламентаризма, что неизбежно требовало разрушения корпоративности. Русская интеллектуальная элита, утонченная и европейски образованная, вела бесконечные споры о цивилизационных ориентирах общества, пытаясь соединить идею прогресса с православной духовностью и общинным коллективизмом. Реформы Александра II, предполагавшие углубленный по сравнению с петровским вариант модернизации, преследовали цель обеспечить единство общества на европейской основе. Отмена крепостного права оздоровила общество. Реформы положили начало формированию гражданского общества, введению элементов разделения властей (судебная ветвь власти стала независимой). Введение выборного местного самоуправления (земства, городские думы) не корпоративного, а гражданского типа означало некоторую децентрализацию власти. Модернизация Александра II не затронула главной корпоративной структуры русского общества — крестьянской общины, но все же существенно изменила положение крестьянства. Удельные, государственные и бывшие помещичьи крестьяне получили землю в общинную собственность. Таким образом был существенно расширен сектор корпоративных собственников, госсектор несколько ослаблен. Однако при Александре III госсектор вновь был значительно расширен: произошло огосударствление железных дорог; в 1886 году земли кочевников были объявлены государственной собственностью, которая предоставлялась кочевникам в бессрочное пользование. Таким образом, и в конце XIX века в стране по-прежнему господствовала корпоративная (общинная) и государственная собственность, доля частной собственности была невелика. Александровская модернизация более масштабно коснулась анклавов мусульманской цивилизации. Утверждалось светское правовое регулирование жизни, более гуманное по сравнению с шариатом. Суд шариата сохранился, но из его ведения были изъяты уголовные и некоторые гражданские дела. Появились выборные волостные и аульные старшины (русская администрация их только утверждала). Это подрывало традиционную для мусульманских районов корпоративность на основе родовой или клановой общины. Но не надо переоценивать эти явления. Фактически волостными старшинами становились те же вожди родов (в отличие от территориальной русской общины, которая строилась на принципах прямой демократии, родовая община имеет иную основу — власть старшего в роде). Началось утверждение демократических традиций гражданского типа. В городах Туркестана появились выборные думы как органы самоуправления граждан. В Ташкенте (административном центре Туркестана) в состав городской думы в конце XIX века входило 48 русских гласных и 24 из числа сартов. Русский анклав в Ташкенте был многочисленным (воинские части, работники административных учреждений, предприниматели и т. д.), но все же русские не составляли большинства. Преобладание русских среди гласных думы отражало их доминирующее положение в обществе, а также неразвитость традиций гражданского общества у сартов. Влияние мусульманства в крупных городах, которые превратились в точки модернизации, ослабело. Вот как описал путешественник в конце XIX века нефтяной Баку: «Издали Баку уже не производит впечатление мусульманского горо48 да. Ветхие наивные купола его Джумы да высоко забравшийся минарет ханской мечети незаметно тонут среди европейских домов и христианских церквей. Магометанство здесь стерлось и потемнело...» [ 4, с. 122—126]. Русская светская культура, появившаяся в XVIII веке, постепенно превращалась в мощный межнациональный транслятор. В мусульманские районы пришло светское образование в виде русской школы. Началось формирование светской культуры, что представляло собой колоссальный исторический перелом, который начался раньше, чем в большинстве стран мусульманской цивилизации. Началось формирование национальной интеллигенции. Светская русская школа открывала дорогу в университеты и другие светские высшие учебные заведения в России. Светская культура создавала условия для формирования гражданского самосознания и гражданского общества, включала в общероссийскую общественнополитическую жизнь, разрушая замкнутость мусульманского анклава. Характерно, что получение светского образования, знакомство с русскими и европейскими стандартами порождали в местной интеллигенции стремление развивать собственную национальную традицию, обеспечивать больше прав своим народам. В. Наливкин писал: «...Туземные юноши, которым удается получить скольконибудь солидное развитие и образование в наших учебных заведениях, почти поголовно становятся или панисламистами, или деятельными сторонниками пробуждения и автономии неавтономных ныне мусульманских обществ» [5, с. 125]. Вместе с тем крупные русские города, особенно столицы, по составу населения становились интернациональными. Путешественник писал в конце XIX века: «В Новороссийске и дома, и предприятия, и люди — все уже не характерно русское, а космополитическое, международное... Здесь воочию видишь, что создают предприимчивость, знание, свободная инициатива человека» [4, с. 21]. Крупные города Великороссии стали многоконфессиональными, армия (после введения всеобщей воинской повинности в 1874 году) — многонациональной. В связи с этим в Петербурге, к примеру, появился мусульманский приход. Имам столицы одновременно являлся ахуном Петербургского военного округа, обязанным заботиться о духовных нуждах военнослужащих-мусульман, и преподавал Коран в нескольких высших учебных заведениях, где обучались студенты-мусульмане. Становление светской культуры в мусульманских регионах способствовало развитию и традиционной культуры. К примеру, Средняя Азия в середине XIX века представляла собой периферию мусульманской цивилизации, которая была слабо связана и с ее ядром, и с остальным миром. После крушения Арабского халифата, обеспечивавшего единство мусульманского мира, высокий уровень духовной, научной мысли, этот край оказался под властью кочевников. Мусульманская культура расширила свой ареал за счет кочевого населения, но одновременно уровень ее упал. Наливкин так характеризовал культурную ситуацию второй половины XIX века: «...В Средней Азии совершенно замерли прежние знания астрономии и даже математики. Ко времени нашего прихода сюда ученейшие из местных ученых уже не знали не только алгебры и геометрии, но даже и теории дробей; они знали только четыре действия с простейшими числами» [5, с. 31]. Становление светской культуры остро ставило вопрос о поднятии уровня традиционной исламской культуры. Показательна в этом плане деятельность Г. Баруди, одного из авторитетнейших имамов в российском мусульманском анклаве в конце XIX — начале XX века. Он много сил потратил на то, чтобы поднять уровень обучения в мусульманской системе образования, добивался включения в программы обучения светских предметов (истории, алгебры, геометрии, географии, физики, русского и европейских языков). Он был автором многих учебников по светским предметам для мусульманской школы. Таким образом, под влиянием светской культуры активизировалась и более активно развивалась мусульманская культура. К слову, за свою активную деятельность по укреплению мусульманской традиции Г. Баруди в 1917 году был избран муфтием всех мусульман России. Даже из тех немногих хрестоматийных фактов, которые приведены, очевидно, мусульманский анклав в составе империи при всех негативных сторонах 49 российской общественной системы получил много позитивного с точки зрения модернизации и формирования собственных предпосылок для нее. Но еще раз повторим: в целом утверждение частной собственности, светской культуры, социально-классовой структуры, индивидуализма шло очень медленно. К примеру, в Дагестане к 1905 году земля принадлежала: 19,6% — частным владельцам, 10?9% — казне, 67,5% — сельским обществам [6, с. 666]. На этом примере видно, что частная собственность на землю даже в начале XX века не только не занимала господствующего положения, но, наоборот, по объему была в четыре раза меньше, чем корпоративная собственность государства и сельских обществ. За пределами промышленных центров господствовал коллективизм, уровень жизни был низкий, так как развитие шло медленно. А что же анклав европейской цивилизации? Имели ли место позитивные тенденции в период пребывания этих регионов в составе Российской Империи? При нынешней преимущественно эмоциональной оценке прошлого все выглядит достаточно мрачно. На самом деле в ходе модернизации в Польше, Финляндии, Прибалтике преобразования по степени радикальности опережали Великороссию, не говоря уже о мусульмано-буддийских регионах. В Прибалтике более чем на четыре десятилетия раньше, чем в стране в целом, было отменено крепостное право. Особенно показательна в этом плане Финляндия, которая до включения в состав России почти пять столетий входила в состав Швеции. Получив автономию в составе империи, Финляндия за столетие сформировала предпосылки для самостоятельного независимого демократического развития. Именно в составе России в Финляндии сформировались гражданское общество, культура парламентаризма. Финский язык наравне со шведским стал государственным, развивалась национальная финская культура (с 1866 года обучение в средней и высшей школе велось на финском языке). Именно в Финляндии появилась первая в России политическая партия (1879). В 1906 году в условиях революции здесь была провозглашена новая конституция, введено всеобщее избирательное право, которого не было не только в России, но и в Швеции (оно просуществовало недолго, царская администрация после поражения революции ограничила свободы и в Финляндии). Сложнее обстояло дело с Польшей. Когда-то Речь Посполитая выступала лидером в Восточно-Европейском регионе. Теперь она оказалась разорванной на куски соседними державами, причем большая часть территорий находилась в составе России. Пережить это было трудно, восстания в польских землях следовали одно за другим, вследствие чего данные территории находились на положении чрезвычайной охраны. Россия держала польские земли железной рукой. Провозглашенная в Польше в 1815 году конституция была отменена уже в 1832 году. И тем не менее, как уже упоминалось, преобразования в этих землях (за исключением политической сферы) осуществлялись более радикально, чем в Великороссии. Крестьянская реформа в Польше, осуществленная в 1864 году, дала польским крестьянам землю на правах полной личной собственности. В их собственность перешли также постройки и инвентарь, находившиеся на этой земле. Помещичье землевладение не трогали, но все повинности отменялись. Выкуп в отличие от остальной России не вводился, крестьяне платили поземельный налог. Аграрная реформа в Польше существенно расширила слой частных собственников, создав базу для движения по пути индивидуализма, рынка и демократии. Рыночные отношения утверждались активно, росла промышленность. Несмотря на жесткий режим, в Польше формировалось гражданское общество, в 80—90-е годы XIX века появились национальные политические партии (раньше, чем в Великороссии). В результате модернизации Александра II страна значительно изменилась. Ускорилось развитие, что позволило завершить промышленный переворот и перейти к индустриализации. Формировалось гражданское общество, оформился политический спектр России, возникли предпосылки для многопартийности (более явно в анклаве европейской цивилизации). Были сняты корпоративные рамки 50 для формирования класса собственников: закон о промысловом налоге 1898 года уничтожил связь между предпринимательской деятельностью и обязательной записью в купеческую гильдию. Но обрести единство обществу не удалось. Модернизация проводилась при сохранении главной корпоративной ячейки — русской крестьянской общины. Классовые структуры, формировавшиеся в России в период модернизации, охватывали небольшую часть населения и не сложились в полной мере ко времени революции 1917 года. Госсектор оставался огромным. Помимо земельной собственности к 1900 году государство контролировало непосредственно или путем лицензий около 45% крупных современных предприятий [ 7, с. 35]. Круг частных собственников был очень узок для огромной мозаичной страны. В начале XX века из 150 млн населения имели годовой доход свыше 1 тыс. рублей немногим более 550 тыс. физических и юридических лиц (средние собственники). Доход свыше 10 тыс. рублей в год (крупные по условиям России собственники) получали около 30 тыс. физических и юридических лиц [ 8]. Узость слоя частных собственников делала движение к демократии и утверждение рынка очень неустойчивым и противоречивым. Подавляющая часть населения была связана с корпоративным сектором, где развитие шло медленно, положение людей было тяжелым. В конце XIX века усилился приток оседлого (в основном русского) населения в места жизнедеятельности кочевых и полукочевых сообществ. Глубокие противоречия, порождаемые модернизацией при сохранении корпоративности, гнали людей в дальние края в поисках счастья. В Амурскую область, к примеру, со строительством железной дороги, дальневосточных портов и освоением Амура и его притоков усилился приток населения из европейской части. В 1911 году из 286,2 тыс. человек населения русские составляли 83,6%, остальные — китайцы, корейцы, маньчжуры, эвенки (тунгусы) и т. д. [6, с. 75]. Еще недавно картина была иной. Цивилизационный дуализм русского общества (раскол по цивилизационным предпочтениям), сохранение деспотической системы власти, доминирование русских в общественной системе порождали глубокие противоречия, которые грозили социальным взрывом, гражданской войной. Отсутствие законных возможностей влиять на власть способствовало утверждению приоритета насильственных методов разрешения общественных противоречий (индивидуальный и массовый террор). Революция 1905—1907 годов, продемонстрировав глубину противоречий и опасность потери контроля власти над обществом в условиях мощных массовых движений, заставила радикально пересмотреть политику. Выход из кризиса предполагался за счет введения в действие нового, более радикального варианта модернизации. Он предполагал преобразования в общественно-политической сфере и реформирование «почвы» (разрушение корпоративных структур в русском обществе). Вводились демократические свободы: слова, печати, собраний, неприкосновенность личности, свобода совести. Оформилась законодательная власть в лице двухпалатного парламента (Госсовет и Госдума). Развернулось партийное структурирование по всей ширине политического спектра, появились профсоюзы и другие общественные организации. Однако разделение властей не было осуществлено в полной мере. Статья 4 «Основных законов Российской Империи» в новой редакции по-прежнему гласила, что Императору принадлежит верховная самодержавная власть. Процесс разделения властей подошел к последнему рубежу, но вся полнота власти все еще сосредоточивалась в руках Императора. Более того, самодержавие постепенно «переваривало» нововведения, осуществленные под напором революции. Тем не менее в России началось формирование парламентской культуры и парламентских традиций. Эта модернизация лишь частично коснулась основ национального устройства России. Доминирование русских сохранялось, однако появилась возможность выразить нужды и чаяния других народов на государственном уровне. В Государственной Думе работали фракции: польское коло, польско-литовско-белорусская группа, мусульманская группа и др. Утверждались 51 идеи о будущей демократической России, где народы будут равноправны, не будет доминирующих и «инородцев». Становление гражданского общества, утверждение разделения властей и парламентаризма, как ни ограничен был этот процесс, неизбежно поставили в повестку дня вопрос о переходе от общественной системы, основанной на доминировании русского народа, к демократическому устройству при равноправии всех народов. Это была задача колоссальной сложности, поскольку в обществе все еще преобладала корпоративность. При корпоративной структуре к демократии перейти невозможно, государство развалится. Нигде в мире в то время задача перехода к демократии в многонациональном обществе не была решена. Более того, с начала XX века нарастали кризисные явления в западных демократиях. Глубокая социально-классовая дифференциация породила массовое недовольство западными ценностями и их отторжение. Производственный корпоративизм, привнесенный индустриальной эпохой (завод, фирма, монополия), утверждал коллективизм и грозил поглотить общество, стереть такие исторические достижения западного мира, как индивидуализм, демократия, гражданское общество. Демократические институты в России могли обрести устойчивость и развиться только в случае демонтажа корпоративности. Столыпинский вариант модернизации предполагал разрушение самой массовой корпоративной ячейки — русской крестьянской общины — и введение мелкой частной собственности на землю. Это означало бы создание мощного слоя мелких собственников, которые обеспечили бы устойчивость нарождающейся демократии и парламентаризму. В случае успеха преодолевался опасный раскол русского общества, кардинально изменялась цивилизационная парадигма (на западную). Подобная реформа означала революцию в «почвенном» укладе. Предстояло изменить весь строй жизни, менталитет общинного крестьянства. Столетиями утверждались общинный коллективизм, корпоративность, уравнительные принципы социальной справедливости. Теперь надо было переходить к индивидуализму, частнособственническим приоритетам и соответствующему укладу жизни. Такое не совершается по указу. П. Столыпин, как известно, считал, что понадобится 20 лет, чтобы перейти от общины к фермерскому строю (при условии, что государство не пустит это дело на самотек). История не дала времени на спокойное и последовательное осуществление этого варианта модернизации. В 1914 году началась Первая мировая война. Тяжелая и малоуспешная для России, она остановила реформы. Но дело не только в этом. Ход реформ показал, что крестьянство в большинстве привержено общине и сопротивляется ее разрушению всеми доступными способами. Эсеровские газеты сообщали, что в Саратовской и Астраханской губерниях крестьянские сходы грозят за выход из общины высылкой в Сибирь. Подобное было везде. Желающий выйти из общины попадал в положение зачумленного. В результате разница в числе общин на 1905 и 1917 годы составила всего 10—15 тыс. [ 6, с. 52]. За вычетом тех, кто давно закрепился в городе и вышел из общины, чтобы продать надел, к 1915 году было создано 1 млн 265 тыс. хуторов и отрубов (фермерских хозяйств). Это составляло 10,2% от общего числа крестьянских дворов. Реформа «почвы» не успела создать развитого слоя мелких собственников. После 200 лет модернизации индивидуализм, частная собственность и соответствующая психология все еще не стали преобладающими, господствующие позиции по-прежнему сохраняли корпоративная и государственная собственность и соответствующая им коллективистская традиция. На фоне скромных результатов столыпинской реформы впечатляюще выглядят данные о развитии кооперации в этот же период. После революции 1905—1907 годов кооперация достигла необычайного расцвета. К началу 1917 года она охватывала, по оценкам, от 16—18 млн до 23—24 млн человек [6, с. 117]. Вместе с семьями они составляли не менее половины населения страны. Особенно активно кооперация утверждалась в аграрном секторе. Этот феномен свидетельствует, что «лобовые» попытки реконструкции российского общества потому и дали неполный успех, что не 52 учитывались особенности страны. Широкие слои населения не включались в процесс реформ. Модернизаторские проекты в России должны проводиться с учетом преобладания коллективистской психологии и традиций корпоративизма, которые не исчезают в одночасье. Кооперация была той формой, которая позволяла соединить личную инициативу, предприимчивость и конкуренцию с традиционным российским коллективизмом. Однако этот опыт оказался на обочине модернизации. Сталинская «социалистическая» модернизация В ходе Октябрьской революции 1917 года и последовавшей за ней гражданской войной были сброшены все культурные элементы европейского типа, которые с трудом утверждались на протяжении 200 лет. Рынок, частная собственность, парламентаризм, элементы гражданского общества, многопартийность — все оказалось на свалке российской истории. Это объяснялось, с одной стороны, историческими особенностями страны, с другой — соответствовало определившейся мировой тенденции к свертыванию демократии и возвращению на индустриальной стадии к корпоративности. Вспомним, первый фашистский режим появился в 1922 году в Италии и открыл полосу глубокой эрозии западного общества, которая была остановлена с разгромом фашизма. Однако отказ от европейских элементов не снимал с повестки дня такие вопросы, как ускорение развития, ликвидация разрыва в уровнях развития между Западом и Россией, переход к индивидуалистическому обществу. Большевики, которые воспринимали мир в категориях марксизма-ленинизма и, следовательно, считали приоритетными индустриальное производство и все, что с ним связано, в центр своей политики поставили переход к индустриальному обществу в организационно-технологическом смысле. Вариант модернизации, реализовывавшийся большевиками, не сразу можно разглядеть за фразеологией о строительстве социализма под флагом марксистской коммунистической идеи. Модернизация по «социалистическому» варианту, который требовал унификации, привела к разрушению уникального плюралистического мира дореволюционной России. СССР, возникший на развалинах Российской Империи в 1922 году, уже в своем названии содержал отрицание тех принципов, на которых строилась старая Россия. Равенство всех народов, интернационализм, провозглашенные большевиками, казалось бы, исключали доминирование русского народа в общественной системе, элементы русификации и т. п. Однако на практике получилось иначе. Была предпринята попытка стереть социокультурный плюрализм российского общества, привести все к одному знаменателю. Этот знаменатель оказался русским. Несмотря на провозглашенное равноправие, на практике не только сохранилось доминирование русских и русскоязычных, но и развернулся мощный процесс русификации. В общей численности населения СССР русские составляли более половины, но доля их сокращалась (в 1945 году—56,8%, конец 1991 года — 51,1%) [2, с. 14]. Русский язык стремительно и повсеместно утверждается как язык межнационального общения. С 1929 по 1940 год таджики, узбеки, татары, башкиры и другие народы, принадлежавшие к мусульманской цивилизации, переходили с арабского алфавита сначала на латинский, а потом на кириллицу. Новые поколения оказались отрезанными от традиционной культуры, от наследия, которое для функционирования мусульманской цивилизации очень важно. Азбука всех национальных языков была постепенно переведена на кириллицу, что привязывало все языки и культуры к русскому. Богатая духовная палитра старой России уничтожалась. Активно проводились антирелигиозная политика и пропаганда, была существенно ограничена сфера деятельности всех конфессий на территории СССР. По стране прокатилась волна закрытия и уничтожения храмов. Однако ни одно общество, как бы оно ни называлось, не может жить без духовных ценностей, которые обеспечивают общность и взаимосвязь между людьми. Большевистская власть попыталась ут53 вердить марксизм-ленинизм в качестве духовной основы общества. Если старая Россия духовную систему (православие) использовала в качестве идеологии, то большевистская Россия—СССР, наоборот, стремилась утвердить в качестве духовной системы «контридеологию», противостоящую западным ценностям. С одной стороны, шло переосмысление западных ценностей (свобода, демократия, закон и т. п.), а с другой — усиливались действия по разрушению плюралистической духовной жизни страны и контроль за духовной сферой. Развернулась харизматизация социалистической (коммунистической) идеи, она превращалась в символ веры. Социалистическая идеология превратилась в систему ценностей религиозного характера, которая имела и своих пророков, и фанатичных приверженцев, готовых умереть за идею, и своих святых. Однако по сравнению с традиционными духовными системами она была урезанной, обедненной. Будучи «контридеологией», она содержала крайне узкий сектор идей и постулатов, в ней было больше отрицания и обличения, чем положительного содержания. Для того чтобы удержать общество в этих узких рамках, необходимо было применять постоянное насилие и контроль. Вместе с тем полного разрыва с традиционными для России ценностями не произошло. Марксизм хотя и возник в индустриальную эпоху и несет печать технократизма, в принципиальных положениях связан с иудео-христианскими представлениями о конечной цели истории и общественном идеале. В СССР, несмотря на официально провозглашенный атеизм и гонения на православную церковь, духовная традиция, ориентированная на христианские идеалы, продолжалась, только апелляция была не к православию, а к марксизму-ленинизму как к высшей истине. Что касается нехристианских народов, формировались определенные слои, которые были заинтересованы в реализации тех возможностей, которые предоставляла новая система,— войти в процесс модернизации, урбанизации и индустриализации, использовать новые социальные и политические формы. Для них социалистическая идеология также стала духовной системой, которой они руководствовались в жизни. Однако это захватывало поначалу очень узкий круг людей, затем по мере утверждения нового образа жизни он расширялся. Характерная особенность этого варианта модернизации — корпоративная структура общества, основанная на производственном коллективизме (завод, фабрика, колхоз, союз писателей и т. п.). Такая общественная организация требует жесткой структуры и централизованной системы власти. Она и сформировалась — неограниченная власть партийного вождя, опирающегося на бюрократию (номенклатура), господство государственной и корпоративной (коллективной) формы собственности, иерархия корпоративных структур. При такой общественной системе социальная мобильность крайне ограничена и может происходить только в рамках корпоративных структур, которые являются «несущими» для системы: коммунистическая партия, коммунистический союз молодежи, профсоюз и т. п. Место человека в социальной структуре было жестко закреплено, и все перемещения контролировались соответствующими институтами: паспорт, прописка, трудовая книжка, обязательное вхождение в корпоративные структуры (партия, профсоюз, комсомол, пионерская организация, производственный коллектив), прикрепление к определенной поликлинике, к распределителю и т. п. Поскольку социальная мобильность и социальная инициатива ограничены, частная собственность и рынок отсутствуют, то механизмов саморазвития общества не существует. Движение общества обеспечивает государство через планирование и обеспечение реализации намеченных планов. Следовательно, государство неизбежно применяет масштабное насилие. Деспотическая, основанная на отношениях подданства российская система власти в СССР превратилась в тоталитарную, применялись массовые репрессии по отношению ко всем слоям населения. Коллективистская традиция, которая несмотря на модернизацию оставалась преобладающей и господствующей в России на протяжении всей ее истории, в советское время превратилась в тотальную, но одновременно сильно технократизированную. На смену общине (территориальной, родовой, клановой, корпо54 ративной) как социальному институту пришел производственный коллектив, который ориентирован не на защиту человека и обеспечение его социальных нужд, а на решение производственных задач (социальные задачи решались только применительно к человеку как производительной силе). Коллективизм никогда до такой степени не подавлял личность, как в советское время. Нормы нравственности утверждали, что индивидуализм — это порок. Высшими ценностями стали коллективистская солидарность (коллективное выше личного), коллективный труд. Важнейшая особенность «социалистической» модернизации — ее тотальный характер. Она коснулась всех районов страны: везде происходили рост городов и городского населения, создание новых научных центров и промышленных районов, распространение грамотности и образования, создание кадров национальной интеллигенции и рабочего класса. Характерно, что все это происходило с опорой на коллективизм, который традиционен для районов, тяготеющих к восточному типу. В огромном государстве шел процесс смешения населения, стирания межнациональных различий, разрушения специфических культур и создание технократизированной, индустриальной культуры на базе социалистической идеи. Индустриализация, создание тяжелой, прежде всего оборонной, промышленности сопровождались невиданным ранее организованным переселением людей. Мощные миграционные потоки прежде всего русского и русскоязычного населения направлялись в разные районы для освоения природных ресурсов, строительства заводов, фабрик, ГЭС и т. д. Многонациональные потоки вливались в зоны расселения коренных народов, вели к расширению русскоязычных анклавов и превращению городского населения в русскоязычное. Технический прогресс как асфальтовый каток уничтожал национальные различия, национальные традиции, национальную культуру, в том числе русскую. Создавалось впечатление, что возникает новая индустриальная цивилизация, безнациональная и безрелигиозная, рациональная и материалистическая, технологическая и технократическая. Стирание межцивилизационных различий вылилось в русификацию более жесткую, чем в дореволюционное время. Особенно разрушительными были последствия «социалистической» модернизации для кочевников. Малые народы Сибири и Севера Европы (природные сообщества) были переведены на оседлый образ жизни по приказу власти в 20-е годы. Традиционные промыслы аборигенов, которые составляли жизнеобеспечивающий ресурс не только в материальном, но и в духовном, социальном смысле, постепенно приходили в упадок. Оленеводство свертывалось. Ресурсы рыболовства на многих внутренних водоемах Севера истощались. Индустриальное освоение Севера и Сибири без учета интересов и потребностей природных сообществ уничтожало уникальный природный потенциал, разрушало среду обитания самобытных цивилизаций. Считалось, что индустриализация — это благо, а все, что ей противоречит,— плохо. Насильственное включение аборигенов в индустриальную систему вело к отчуждению, пассивности и пессимизму, люмпенизации. Возможности социальнопсихологической адаптации представителей природных цивилизаций к индустриальному обществу ограничены в силу особенностей ментальности. Не соответствующий укладу природных цивилизаций ритм и темп жизни, постоянно меняющиеся условия существования порождали психологическую напряженность, рост пьянства, агрессивности и числа самоубийств. Переселенные в национальные поселки аборигены оказались на «дне» общества. На рубеже 20—30-х годов в рамках коллективизации в плановом порядке переводились на оседлый образ жизни кочевники Казахстана и Средней Азии. Проблема эта рассматривалась властью исключительно в производственно-технологическом плане, особенности кочевых цивилизаций в расчет вообще не принимались. Социальная организация, многоуровневый комплекс институциональных связей, богатейшая уникальная культура были разрушены «в одночасье» во имя технократических целей. Перевод многомиллионной массы 55 кочевников на оседлость осуществлялся вульгарно. С огромной территории стягивались сотни и сотни кочевых хозяйств в одно место и создавался колхоз. В Казахстане это обернулось страшным голодом, восстанием и колоссальными человеческими жертвами (только от голода погибло примерно 2 млн. человек). Уникальная кочевая Россия погибла под катком технократизма в 20-е — начале 30-х годов XX века. В анклавах мусульманской цивилизации и буддийского Востока за короткий исторический срок в три-четыре десятилетия произошел переход к светской жизни, мусульманские, буддийские традиции оказались вытесненными на периферию жизни. В 20—30-е годы XX века для мусульманских районов многое изменилось, но этот процесс еще не был масштабным. Городская культура в районах восточного типа утверждалась медленно. Многие районы не были затронуты модернизацией вплоть до Второй мировой войны. Например в Дагестане, по переписи 1897 года, городское население составляло 10%, по переписи 1939 года,—19% [9]. Ситуация изменилась после Второй мировой войны. В 1979 году городское население в том же Дагестане составило уже 59%. Характерно, что рост городского населения происходил за счет местного населения, а не за счет приезжего русского или славянского (доля русских среди городского населения составляла в 1866 году 84%, в 1979 году — не более 24% [9]). Эти народы сразу шагнули в индустриальное общество, но заплатили за это дорогую цену: разрушение духовного и культурного мира, социальных институтов, отторжение от своей истории. Небольшие анклавы европейской цивилизации, вновь включенные в состав СССР в ходе второй мировой войны (Прибалтика и др.), подверглись жестокой подгонке под советский тип: ликвидация частной собственности, социально-классовой структуры, политических институтов, соответствующих европейской традиции, и т. п. Предполагалось, что социалистическая (коммунистическая) идеология составит общую для всех духовную основу и сложится «новая историческая общность — советский народ». Все, что не вписывалось в «социалистическую» культуру, отметалось как буржуазное, пережитки капитализма или феодализма, чужеродное и т. п. Насильственно стирались цивилизационные различия, что вело к невосполнимым потерям. Для районов, ориентированных на западный тип развития, подобные попытки означали утрату индивидуалистической традиции и механизмов саморазвития. Для природных (кочевых и полукочевых) сообществ попытки привести их к общему знаменателю через русскую культуру означали разрушение уникального мира и ассимиляцию с огромными издержками для народов. Для мусульманских регионов — утрату единства с мусульманским миром, ориентации на мусульманские духовные, нравственные и правовые нормы, что воспринималось очень болезненно. Отрезанными от классического Востока оказались и буддийские районы. Каков же итог сталинской модернизации? Если брать тонны, киловатты, километры и тому подобные технические показатели, впечатление грандиозное. Страна стала индустриальной, в военно-техническом отношении выдвинулась на одно из первых мест в мире. Но если обратиться к человеку, обществу, окажется, что цена этих достижений безмерно велика, а проблемы, порожденные сталинской политикой, в том числе национальные, остаются не решенными до сих пор. Современная Россия, от которой отпали большие куски с четко выраженной цивилизационной ориентацией, остается цивилизационно неоднородным обществом. В стране представлены природные сообщества, расселенные на огромной территории от Кольского полуострова до Чукотки и Приморья. По численности в многомиллионной массе населения СССР перед его распадом эти народы составляли немного — 170 тыс. человек (ненцы и ханты, нивхи и эвены, юкагиры и чукчи, эскимосы и удегейцы). Всего 26 народов. Но разве дело в численности? Каждый человек — это целый космос. Что 56 же говорить о народе? Разве можно сейчас, когда общество и государство разворачиваются к человеку, ставить крест на судьбе этих народов и не учитывать их интересы и особенности? В демократических странах, понесших немало жертв в эпоху индустриального общества, уже пришли к пониманию: необходимо учитывать интересы кочевников и полукочевников, обеспечить им право на образ жизни, соответствующий их традициям и цивилизационным особенностям. Была принята международная «Конвенция о защите и интеграции коренного и другого населения, ведущего племенной и полуплеменной образ жизни в независимых странах». Зарубежный опыт и опыт дореволюционной России свидетельствуют, что есть возможность сочетать интересы коренных народов и индустриальное освоение территорий. В составе России сохранились анклавы мусульманской цивилизации и буддийского Востока — Поволжье, Северный Кавказ, Южная Сибирь. Идет стремительный процесс восстановления мусульманской и буддийской духовных традиций, самосознания себя как части большой и укорененной в истории цивилизации, восстановления связей с культурно родственными странами. Игнорировать это нельзя. Надо помнить и еще об одном: советская модернизация привела к тому, что все большие города России стали многонациональными. Многонациональной после распада СССР становится и «глубинка», куда устремились потоки беженцев с Кавказа, из Средней Азии, Казахстана. Вывод из нашего опыта: необходимо признание культурного разнообразия, уважение права на культурные особенности и их обязательный учет в строительстве новой демократической государственности. Очевидно, что времена доминирования русских в общественной системе должны уйти в прошлое, как ушли они в прошлое для многих других народов. Диалог, взаимообмен, взаимное уважение, равноправие и учет разных интересов являются главной формой взаимоотношений в нашем сложном государстве. Россия никогда не была национальным государством и никогда не сможет им быть. Современные концепции превращения России в национальное государство, утверждение русской национальной идеи — безумие. Даже для Западной Европы, породившей феномен национального государства, это уже пройденный этап. Попытка вернуться на несколько веков назад беспочвенна. К тому же национальное государство — отнюдь не идеал. Запад пережил немало катаклизмов, связанных с национальными приоритетами, и сейчас изживает односторонности национального государства, пройдя через страшный опыт противостояния фашизму. В наше время все демократические государства строятся на принципах равноправного гражданства независимо от национальности. Консолидация населения в рамках государства осуществляется не на основе национального единства (это невозможно, так как все государства многонациональны), а на основе социального партнерства и гражданского мира. Необходимо учитывать эти прогрессивные мировые тенденции. ЛИТЕРАТУРА 1. Общественные науки и современность. 1996. № 5. 2. Народы России. Энциклопедия. М., 1994. 3. Рюминский В. Духовенство и народ (Церковь и государство). СПб., 1906. С. 3. 4. Марков Е. Россия в Средней Азии. Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. СПб., 1901. 5. Наливкин В. П. Туземцы раньше и теперь. Ташкент, 1913. 6. Отечественная история. Энциклопедия. Т. 1. М., 1995. 7. Отечественная история. 1992. № 4. 8. Боханов А. Н. Крупная буржуазия в России. Конец XIX—1914 г. М., 1992. С. 255, 256. 9. Культура, традиции, образование. Вып. 2. М., 1993. С. 106. Л. Семенникова, 1996 57