осуществление политики форсированной советизации
реклама
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 18 (199). История. Вып. 41. С. 95–103. А. И. Делицой ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ПОЛИТИКИ ФОРСИРОВАННОЙ СОВЕТИЗАЦИИ ТЕХНИЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ НА УРАЛЕ В 1930–1931 ГОДАХ В статье анализируется основное содержание и динамика партийно-государственной политики в отношении инженерно-технической интеллигенции старой дореволюционной школы в уральском регионе в 1930 – 1931 гг., получившей название «советизация». Показано также восприятие большевистской политики уральскими техническими специалистами. Статья основана на материалах уральских архивов. Ключевые слова: инженерно-технические кадры, интеллигенция, государственная политика, культурная революция, история Урала. Целью работы является анализ основного содержания и динамики партийногосударственной политики в отношении инженерно-технической интеллигенции старой дореволюционной школы в уральском регионе в 1930–31 гг. Данная проблема уже исследовалась в трудах М. Е. Главацкого, М. И. Кондрашевой, Т. Г. Усольцевой1. Однако все данные работы давали интерпретацию исследуемых фактов в контексте обязательной в советский период марксистско-ленинской методологии. В нашей работе мы пытаемся дать принципиально иную интерпретацию изучаемых процессов, близкую к теориям модернизации. Дополнительную аргументацию этим усилиям придает использование целого ряда новых, недоступных для исследователей ранее архивных источников. Фабрикацией и пропагандистским использованием «шахтинского» дела (1928 г.) была начата новая политика Советской власти в отношении технической интеллигенции – политика не постепенной, как это было прежде, а форсированной советизации ИТР (под «советизацией» работников умственного труда вслед за С. А. Красильниковым мы понимаем процесс формирования в среде интеллигенции идейных установок на политическую поддержку советского государственного строя, а также профессиональную деятельность интеллигенции по его укреплению)2. Основными элементами нового курса были массированное насилие (как духовное, так и физическое), идеологическая обработка сознания старых специалистов, нагнетание атмосферы недоверия вокруг «спецов», упор на подготовку новых, «красных» технических кадров. С помощью тоталитарных методов обработки сознания региональным властям партийно- к 1930 г. удалось добиться определенных успехов в проведении нового курса. Многие инженеры и техники региона после долгих колебаний принимают «правила игры», выдвинутые большевиками. Однако для значительной части этих людей данный шаг еще не означал внутреннего, идейного примирения с Советским режимом, так как они «советизируются» чисто внешне, в качестве защитной реакции на репрессивную политику властей, т. е. начинают просто мимикрировать под советскую действительность. Однако с 1930 г. процесс «выковывания» послушного «спеца»– «винтика» начинает наталкиваться на непредвиденные трудности. Происходит резкое ухудшение экономического положения страны. Раньше всего это отразилось на продовольственном рынке. Техник «Уралмета» Б. Н. Скорняков сообщает, что «период зимы 29–30 года особенно сблизил всех спецов… Начали делать запасы продовольствия и ждать в ближайшее время смены власти»3. Большевистское руководство на фоне этих трудностей продолжало левацкие эксперименты. Сталинские «сверхпланы» оборачивались резким увеличением поломок, аварий на производстве, надрывом техники. В феврале 1930 г., например, в Уралобласти во внеплановом порядке для ремонта вышло из строя половина мартеновских печей и домен4. В марте 1930 г. на «прорыв» в металлургии региона были мобилизованы практически все технические силы, включая даже профессуру УПИ, которая, как отвечал профессор Н. Н. Доброхотов, использовалась «чуть ли не на подноске шихты»5. Угроза голода, полного развала промышленности становились вполне реальной. В 96 этих условиях, как свидетельствует документы, «подсистема страха» в сознании ИТР перестала работать – инженеры и техники Уральского региона начали открытую критику «генеральной линии» партии. Выступления партфункционеров по вопросам, связанным с ИТР, относящиеся к 1930 г., полны возмущения по поводу усилившейся нежелательной политической активности специалистов. Председатель Правления треста «Уралмет» М. А. Жариков на Пленуме Обкома ВКП (б) в июне 1930 г. говорит, например, следующее: «на предыдущих Пленумах мы толковали о том, как инженерно-технический персонал принимал промфинплан этого года. Он принимал отрицательно, заявляли, что план невыполним и всячески саботировали это дело <...> На сегодняшний день мы имеем такую картину, что технический персонал сел на конек: текучесть рабочей силы, недостаток рабочей силы, плохая дисциплина, массовые невыходы. И все недостатки, которые имеется на сегодняшний день <...> которые исходят от них самих, прикрываются тем, что наблюдается на их предприятиях, и сегодня они открыто заявляет о том, что программа невыполнима <…> и она не будет выполнена. Они стали об этом заявлять открыто, мы не в силах сегодня что-нибудь сделать»6. Через четыре месяца на Пленуме Уралбкома ВКП (б) Председатель Свердловского горисполкома М. К. Ошвинцев констатировал, что администрация заводов «совершенно не изменила свои взаимоотношения с инженернотехническим персоналом, который в большинстве своем <...> является пассивным балластом <…> не хочет идти нога в ногу с рабочими, которые поднимаются партийной организацией на осуществление партийных программ»7. Партфункционер М. А. Жариков, управляющий треста «Востокосталь», на этом же заседании отмечает, что «ослабление дисциплины среди административно-технического персонала зашло значительно дальше, чем мы это наблюдаем среди рабочих. Административнотехнический персонал в сегодняшний день совершенно не чувствует себя ответственным за выполнение производственной программы и за результаты работы»8. С точки зрения ответственных партработников, позиция, занятая ИТР, была «безучастной». Однако проблема состоит в том, что такое «безучастие» было гораздо опаснее для судеб «спецов», чем «активное уча- А. И. Делицой стие», и они, конечно, отдавали себе в этом отчет. Столь смелую позицию технической интеллигенции региона, на наш взгляд, можно объяснить лишь ее моральной ответственностью перед страной, народом. Инженеры и техники с растущей тревогой наблюдали все больший «угар гигантомании», охвативший партработников с началом первой пятилетки. Для специалистов не составляло большого труда предвидеть те огромные социальные катаклизмы, которые неизбежно возникали при осуществлении волюнтаристского сталинского курса. Инженер Н. В. Ордынский, например, характеризовал эту политику так: «курс на повышение темпов», при котором «технически обоснованное «нельзя» или «невозможно» уже сплошь и рядом решительно не принимались в расчет»9. Не имея возможностей повлиять на изменение партийно-государственной политики, ИТР прилагали максимум усилий к тому, чтобы противодействовать наиболее губительным, одиозным ее проявлениям по отношению к промышленному производству. Т. Лузин с неудовольствием отмечает этот факт на Пленуме Уралобкома ВКП(б) в октябре 1930 г.: «Когда мы руководим нашим инженернотехническим персоналом, получается такое впечатление, что часто они совершенно взбиваются из заводской оглобли и по существу своему живут как «саврас без узды», потому, что мы… не заставляем их как следует работать в смысле тех темпов, которые партия поставила, и нередки случаи, когда директор завода говорит, что необходима такая-то программа, а технический директор рядом с ним сидит и заявляет, что это сделать невозможно <…> И в практической работе такое положение, что вообще чувствуется раздвоение власти на заводе: директор заявляет одно, техрук дает распоряжение другое»10. Член Президиума Уралоблсовнархоза инженер Б. С. Дунаев на допросе в ОГПУ сообщает о попытках В. А. Гассельблата и других крупных инженеров региона создать при «Уралгипромезе» «такую организацию из специалистов, которая <…> взяла бы в свои руки увязку пятилетки по отдельным отраслям промышленности, причем за основу проектирования пятилетии <…> брать умеренные и посильные темпы»11. Это сообщение трудно проверить, однако в контексте всех вышеназванных фактов оно звучит довольно правдоподобно. Осуществление политики форсированной советизации... Таким образом, технические специалисты региона в 1930 г. фактически отстаивали позицию «спасения производства», ту самую позицию, которой они держались в годы революций и гражданской войны. Как хорошо показал еще В. А. Мау, сталинское руководство в 1929–1930 гг. находилось в плену экономико-идеологического самообмана. Крупнейшие экономисты той эпохи предсказывали, что после достижения в 1927–1928 гг. промышленностью довоенного уровня темп роста производства будет резко снижаться. Между тем, на практике в 1928–1929 гг. прирост даже несколько увеличился. Этот феномен уже в 1929 г. получил вполне научное объяснение – рост производства в царской России продолжался до 1916, а не до 1913, как привыкли считать, года, кроме того, до революции загрузка производственных мощностей индустрии составляла только 70 % их потенциального объема. Освоение этого «задела» могло занять примерно двухлетний период, что означало неизбежное падение темпов примерно в 1930–1931 гг.12 Однако сталинским руководством быстрый, незапрограммированный старой экономической наукой рост промышленности страны стал объясняться как подтверждение качественных преимуществ социалистических «авральных» методов управления (постоянное подхлестывание темпов роста повышением контрольных плановых цифр, социалистическое соревнование и т. д.) перед отстаиваемыми старой технической интеллигенцией «буржуазными» принципами рационального, ритмичного, сбалансированного развития. Реалии 1929–1930 гг., казалось, подтверждали мысль, что старая наука попросту «отменяется». В этих условиях скрытое или явное стремление ИТР работать «по-старому» воспринималось властью как свидетельство объективной контрреволюционности данного социально-профессионального слоя. В глазах большевиков он превратился из «незаменимого» в «ненужный» и даже «вредный» элемент. К середине 1930 г. в партийногосударственном аппарате вызревает идея применения качественно новых репрессивных мер против старой технической интеллигенции. В докладе И. В. Сталина на XVI съезде ВКП (б) говорилось о «злостном вредительстве верхушки буржуазной интеллигенции во всех отраслях нашей промышленности»13. 97 Основные контуры нового курса в отношении ИТР были даны на том же съезде в докладе Л. М. Кагановича. Аплодисментами были встречены его слова о том, что «выход – в выдвижении новых людей <...> в подготовке своих кадров <…> в том, чтобы лучшие элементы из специалистов перевоспитать, выгнать негодных и вредных, расстрелять, выслать в Соловки тех, кто занимается вредительством и срывает наше социалистическое строительство и поставить взамен их наши пролетарские кадры»14. Примечательно, что прямо на съезде многие делегаты посчитали долгом внести свою лепту в дело «разоблачения вредителей». Председатель Уральской областной контрольной комиссии ВКП (б) А. М Назаретян, например, отметил «подозрительную» организацию Гипромез, которая «задерживает проекты», на что, по его словам, «необходимо обратить внимание органам, вскрывающих вредительство»15. Таким образом, к осени 1930 г. политика «советизации» технической интеллигенции приобретает качественно новые черты – если раньше «тюремные» методы выполняли, прежде всего, иллюстративно-запугивающую роль, то теперь через процедуру лагерной обработки должен был пройти поголовно целый слой ИТР – наиболее квалифицированная их часть. Другим новым моментом политики власти в этом вопросе становится установка на форсированную замену на ключевых постах специалистов старой школы новыми (как тогда считалось, качественно превосходящими первых) «пролетарскими» специалистами. Сразу же после ХVI съезда ВКП (б) на всю мощь был раскручен маховик репрессивной машины. В октябре 1930 г. партийным комитетам было разослано закрытое сообщение о существовании разветвленной, многочисленной контрреволюционной вредительской организации инженеров и техников «Промпартия». Интересно, что для делегатов октябрьского пленума Уралобкома публичное оглашение сообщения о «Промпартии», сделанное М. К. Ошвинцевым, не вызвало особого удивления. Руководитель «Уралмета» М. А. Жариков заметил по поводу ИТР следующее: «Отношение к ним было чрезвычайно мягкое <…> Здесь нужны другие меры, жесткие меры <…> придется судить»16. С аналогичными речами выступили и другие участники Пленума. Как должное, было 98 воспринято мнение секретаря Пермского Окружкома ВКП (б) Л. И. Мирзояна, что «у нас на предприятиях 70 % наших инженеров – это люди, которые состоят или состояли во вредительских организациях»17. Характерно, что подобные мысли поддерживала официальная печать. В одной из брошюр, выпущенных накануне процесса «Промпартии», говорилось, например, следующее: «Старое инженерство нужно, безусловно, считать контрреволюционным в 90–95 %»18. Теория «обострения классовой борьбы», выдвинутая И. В. Сталиным в конце 1920-х гг., давала питательную идеологическую почву для такой трактовки позиции инженернотехнической интеллигенции. Кстати, в опубликованных в начале 90-х гг. беседах ближайший сподвижник всесильного генсека В. М. Молотов с предельной откровенностью свидетельствует о том, что высшее партийное руководство страны во главе с И. В. Сталиным инициировало аресты огромного количества людей не состоящих ни в каких контрреволюционных организациях, вполне сознательно, особо не считаясь с потерями, ибо фронтальные репрессии рассматривались как некая профилактическая акция, на первом плане были опасения «упустить момент», когда потенциальный враг уже станет действительным: «Сталин, по-моему, вел очень правильную линию: пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны»19. В конце 1930 – начале 1931 г., по подсчетам автора, органами ОГПУ на территории Уралобласти было арестовано не менее 125 инженеров и техников (в т. ч. около 90 инженеров). Практически все арестованные принадлежали к т. н. буржуазным специалистам, т. е. получили образование до «пролетаризации» вузов. Если учесть, что в 1929 г. в промышленности региона работало 500–600 инженеров со стажем не менее 7 лет, можно утверждать, что в 1930–19З1 хозяйственном году было репрессировано не менее 15–20 % от их общего числа. По своим масштабам репрессивная кампания 1930/31 г. значительно превосходила кампанию 1928 – первой половины 1930 г.; тогда на Урале было арестовано около 40 инженеров и техников. Таким образом, 3/4 всех арестов технических специалистов за все время «большой чистки» ИТР 1928–31 гг. приходилось именно на вторую половину 1930 – начало 1931 г. А. И. Делицой Уже первое изучение состава арестованных специалистов свидетельствует о «приоритетах» ОГПУ в выборе «вредителей» – в тюрьму попадали наиболее яркие, талантливые инженеры и техники, занимающие важнейшие технические посты на уровне трестов и предприятий. «Уральский инженерный центр» (по задумке ОГПУ – уральский «филиал» «Промпартии»), например, включал 15 наиболее колоритных инженерно-технических фигур региона, среди которых – В. А. Гассельблат – главный инженер Магнитостроя, члены Президиума Уралоблсовнархоза М. А. Соловов, Б. С. Дунаев, Г. В. Рубинштейн, технические директора крупнейших трестов и т. д.20 Параллельно с этим началась фабрикация и отраслевых «вредительских групп» – в черной и цветной металлургии, лесной, угольной отрасли, в Уралгипромезе, на Магнитострое и т. д. Механизм репрессий и здесь был предельно простым – арестовывались практически все технические руководители объединения во главе с техническим директором (главным инженером). Очевидно, что аресты проходили просто «по списку» – срезалась «головка», элита инженерно-технической корпорации. Примечательно, что в ходе фабрикации уголовных дел ОГПУ удалось выбить из подследственных «компромат» на практически всех старых технических специалистов региона, но только «избранные», наиболее крупные фигуры оказались под арестом. Полная несостоятельность обвинений, предъявленных инженерам, проходящим по делам «Промпартии», в юридическом плане была ясна реабилитирующим органам еще в 50-е гг. Личные дела арестованных ИТР пестрят многочисленными заявлениями по поводу применения следствием различных насильственных мер для получения нужных показаний. Крупнейший инженер региона, член Президиума Уралоблсовнархоза Б. С. Дунаев дает даже целую классификацию «инквизиторских» приемов ОГПУ: бесконечные допросы в течение нескольких суток без отдыха, угрозы револьвером, лишение возможности спать после ночных допросов, устройство свиданий с членами семьи, которые по данному им внушению умоляют арестованного сознаться и пожалеть их, применение особо жарких карцеров с резиновыми обоями и т. д.21 Осуществление политики форсированной советизации... Для многих специалистов пребывание в застенках ОГПУ закончилось трагически. Так, еще в 1929 г. в свердловской тюрьме был замучен до смерти финский гражданин, инженер «Ураласбеста» Э. Э. Сведберг, причем же помогло даже вмешательство финского консула. У многих арестованных наблюдались явные признаки психического расстройства. А инженер Магнитостроя В. В. Воробьев в мае 1931 г., не выдержав издевательств, повесился на ремне, на водопроводной трубе в камере22. Кроме применения чисто физического насилия, угроз ОГПУ широко применяло и различные методы идеологической обработки сознания ИТР. Арестованным в камеры подсовывались брошюры о вредительстве, в которых давалось чрезвычайно широкое толкование этого явления. Так, например, один из техников треста «Уралуголь» сообщал следователю, что «прозрел» после знакомства с предоставленной ему статьей А. И. Рыкова о вредительстве в брошюре «Вредительство как оно есть»23. Особой ретивостью в «разоблачении» вредительства отличается в это время новоиспеченная Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству в СССР (ВАРНИТСО). В печатном органе этой организация давалась даже целая классификация «вредительства», причем в число последнего попали даже «немарксистские теории»24. Такое «промывание мозгов» оказывало воздействие только на ИТР, но и на членов ВКП (б), которые начинали видеть «вредительство» повсюду. Так, на одном из собраний «красных спецов» Г. М. Кржижановскому задавались, например, такие вопросы: «не является ли Днепрострой вредительской организацией?» и т. п.25 Самым мощным средством идеологической обработки старой технической интеллигенции стала постановка осенью 1930 г. процесса-спектакля «Промпартии», основные роли в котором играли крупнейшие инженеры страны во главе с Л. К. Рамзиным. Во время данного процесса, как и два года назад, в дни суда над «шахтинцами», прошли мощнейшие митинги «возмущенных трудящихся». Обстановка на предприятиях региона была накалена до предела. Рабочие Ленинской фабрики г. Свердловска, как указывалось в сводке ОГПУ, на собрании не только заклеймили 99 московских вредителей, но и просили разоблачить вредителей на своей фабрике. Особый гнев у рабочих вызвало сообщение ВЦИК о помиловании «ЦК Промпартии», по целому ряду заводов Свердловска (фабрика «Одежда», ВИЗ и др.) партячейки не решались созывать вторичные собрания по разъяснению решения о помиловании, «учитывая настроения рабочих за жестокую расправу с вредителями»26. Сводка ОГПУ о настроениях «спецов» после процесса «Промпартии» практически не регистрирует «крамольных речей». Напротив, отмечается, что многие инженеры и техники выступили с покаянными выступлениями27. Сотрудница Уральского научноисследовательского химического института (УНИХИМа) М. П. Капостынь на собрании клеймившем «Промпартию», выступила против расстрела Л. К. Рамзина и других обвиняемых. Этого оказалось достаточно, чтобы обвинить ее в «защите вредителей»28. Для большей эффективности воздействия процесса на массы и ИТР судебное заседание было снято на пленку и даже озвучено, что в 1930 г. было огромнейшей редкостью. Фильм о судебном процессе над «Промпартией» был запущен в кинопрокат по всей стране29. Понятно, что в той накаленной обстановке, которая сложилась после «разоблачения» «Промпартии», многие инженеры и техники не могли не испытать мощного психологического стресса, значительную часть технической интеллигенции действительно удалось запугать, эффективно осуществлять кампанию по «промыванию мозгов» ИТР. «Промпартия» идеологически подвела ИТР к мысли о неспособности инженерства сформировать какую-то особую надклассовую позицию и, следовательно, к необходимости «отдаться» под идейное руководство класса-гегемона. Такой ход мысли, как справедливо отметил О. В. Рябов, приводил к появлению комплекса психологической неполноценности технической интеллигенции – т. н. комплекса «феминности», т. е. к самоопределению ИТР в следующих характеристиках: слабость воли, эмоциональная и идейная неорганизованность, безответственность и т. д.30 Подобная самоидентификация интеллигенции была близка к марксистско-ленинскому пониманию ее как «классовой прослойки». Поэтому формирование комплекса «феминности» в рядах ИТР становилось одним из 100 главных условий «советизации» данной социально-профессиональной группы. Показательно, что сразу после процесса «Промпартии» некоторые инженеры и техники Урала выступили с саморазоблачением, самобичеванием. На Калатинском заводе один из специалистов, заявил, например, следующее: «Мы были еще в плену кастовости, недоверия. Неверие в силы рабочего класса объективно вело против партии. Реабилитировать себя в преданности к рабочему классу и его партии можно только выполнением заданий и развитием темпов на основе ударничества»31. В этих словах чувствуется не только страх, но и идейная капитуляция перед «мужеподобным» пролетариатом и его партией. Большевики могли быть довольны такими заявлениями. Они свидетельствовали об образовании идейного вакуума в рядах ИТР. Этот вакуум стал немедленно заполняться марксизмом. Согласно подсчетам Т. Г. Усольцевой, в 1930–1931 гг. на предприятиях Урала 40–50 % инженерно-технических работников было привлечено для занятий в кружках марксизмаленинизма32. С 1930 г. в регионе также начинают создаваться ударные бригады ИТР, планово-оперативные группы по составлению встречных планов и другие формы вовлечения старых технических кадров в «социалистические формы хозяйствования». При этом власть всячески поощряла инициативу молодых специалистов – именно они выступали «застрельщиками» различных идеологических кампаний на местах. Стремительный рост доли выпускников советских ВТУЗов в общей численности ИТР позволил «растворить» в их массе немногочисленных «буржуазных специалистов» (к 1931 г. доля «новых» инженеров и техников составляла уже 60–70 % от всех ИТР промышленности региона33). Выпускники втузов, в отличие от старых «спецов», были уже в значительной степени «обработаны» марксистско-ленинской идеологией. Еще в 1924 г. было принято решение о том, что по политическому общеобразовательному уровню студенты, по крайней мере, не должны уступать выпускникам рабфаков. Уровень общественно-политического минимума с этого времени в вузах неуклонно повышался, причем особое внимание власть уделяла именно втузам34. В марте 1931 г. почти четверть всех выпускников втузов, работавших на террито- А. И. Делицой рии Уралобласти, были членами ВКП (б) и ВЛКСМ, приблизительно таким же этот показатель был и среди молодых техников. В то те время среди старых ИТР членами партии были только редкие единицы. В 1927 г. членами ВКП (б) было 2,2 % инженеров и 4,5 % техников региона35. Эти цифры ненамного возросли к концу 1931 г. В 1930–1931 гг. были проведены две массовые кампании по приему специалистов в партию. В 1930 г. в Уралобласти заявления о вступлении в партию подали около 350 ИТР36, a в 1931 г. – 62437. Однако анализ списков специалистов, подавших заявления о приеме в партию в 1931 г., показывает, что инженеров и техников среди них было всего около 20 %, причем, подавляющее большинство среди них составляли именно молодые технические кадры. Кроме того, даже те единичное представители старой технической интеллигенции, которые подали заявления в 1930–1931 гг. в партию, как правило, не принимались. Отказано в приеме было, например, техруку Уралгипроцветмета А. И. Барабошкину, бывшему лидеру уральских анархистов. По поводу заявления инженера Челябферростроя С. 3. Семенова Уралобком ВКП (б) дал следующую рекомендацию: подходить «особо осторожно, компрометирующий материал есть»38. Из всего вышеизложенного вырисовывается весьма показательная картина: тяги в партию у старых технических специалистов региона даже в 1930–1931 гг. почти не было, а тех немногих инженеров и техников старой школы, которое все-таки изъявляли желание стать коммунистами, в партию просто не пускали. Фронтальные репрессии против инженерно-технической элиты, почти полное ее изъятие из производства позволили находящемуся в угаре гигантомании сталинскому руководству в полной мере осуществить в промышленности левацкий, авантюристический курс «большого скачка». 4 февраля 1931 г. И. В. Сталин призвал обеспечить прирост промышленного производства за год на 45 %(!)39. Были отброшена остатки производственно-технической логики, ее место прочно заняла пролетарская демагогия. В результате предприятия подорвались под тяжестью непосильных и немыслимых «сверхпланов». Лишенные компетентных технических кадров хозяйственные структуры не Осуществление политики форсированной советизации... могли остановить даже начавшегося в 1931 г. падения темпов промышленного прироста. Рост производства в 1931 г. вместо запланированных 45 %, по подсчетам О. Р. Лациса, составил только 20 %. Катастрофическое падение темпов продолжалось и в последующие годы: в 1932 г. – 14,7 %, а в 1933 г. – всего 4 %(!)40, причем это без «гигантского», по словам М. Рютина, ухудшения качества продукции41. В обстановке всеобщего развала промышленности, обескровливания хозяйственных структур, в сталинской политике начинается новый поворот, названный некоторыми зарубежными историками «великим отступлением»42. С лета 1931 г. приостанавливается волна арестов среди ИТР. 23 июня 1931 г. в речи на совещании хозяйственников под характерным названием «Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства» И. В. Сталин отмечал: «…мы имеем определенные признаки поворота известной части нашей интеллигенции, ранее сочувствовавшей вредителям, в сторону Советской власти. Тот факт, что не только этот слой старой интеллигенции, но даже определенные вчерашние вредители, значительная часть вчерашних вредителей начинает работать на ряде заводов и фабрик заодно с рабочим классом – этот факт с несомненностью говорит о том, что поворот среди старой технической интеллигенции уже начался». «Поэтому – отмечает далее И. В. Сталин, – должна измениться и наша политика в отношении старой технической интеллигенции. Если в период разгара вредительства наше отношение к старой технической интеллигенции выражалось, главным образом, в политике разгрома, то теперь <…> должно выражаться, главным образом, в политике привлечения и заботы о ней»43. Эти мысли стали идеологической основой «большого поворота» власти по отношение к инженерно-техническим кадрам. 10 июля 1931 г. выходит секретное постановление ЦК ВКП (б) «О работе инженернотехнического персонала на предприятии и об улучшении бытовых условий инженернотехнических работников», в котором указывалось на необходимость принятия мер по поднятию авторитета ИТР, предписывалось создавать трехсторонние комиссии из представителей Наркомата Юстиции, управления 101 предприятия и Бюро ИТС для пересмотра осужденных Нарсудами специалистов, дальнейшее вмешательство судебных органов в производственную жизнь заводов запрещалось, ликвидировались представительства ОГПУ на предприятиях44. Уже 27 июля 1931 г. на совещании Уральского обкома ВКП (б) был рассмотрен вопрос о работе ИТР. Стенограмма заседания показывает, насколько далеко ушли от этих забот партфункционеры региона. Заведующий отделом кадров Уралобкома ВКП (б) В. Ф. Головин, например, отмечает: «За последнее время стали считать чуть ли не оппортунистом, если кто-либо из хозяйственников станет на защиту инженернотехнического персонала». Далее он произнес новую установку о том, что социализм «строить будут не только молодые специалисты, но и старые»45. Сразу же после принятия постановления ЦК от 10 июля тысячи недавно выдвинутых на руководящие посты рабочих (т. н. выдвиженцев) были вновь отправлены на производство46. Их места заняли более грамотные в техническом отношении лица, в том числе и осужденные за вредительство инженера и техники. Их умением «латались дыры» на приоритетных участках индустрии. Комплекс вышеуказанных мероприятий ознаменовал переход от разгрома старой технической интеллигенции, форсированной ее «советизации» к более мягкому курсу. Интересно, что в постановлении ЦК от 10 июля 1931 г. старые и новые специалисты уже не разделяются – обе эти группы ИТР начинают рассматриваться как равноправные части советской технобюрократии. Разумеется, во второй половине 1931 г. речь не шла о восстановлении известной идейно-организационной автономии инженерно-технических кадров, реанимации ячеек гражданского общества в рядах технической интеллигенции. К 1931 г. относительная автономия инженерной корпорации была практически полностью поглощено наступающим тоталитарным режимом. Следовательно, изменение политики в отношении технических кадров, произошедшее в середине 1931 г., можно охарактеризовать лишь как определенное смягчение положения данной социально-профессиональной группы в рамках административно-командной системы, как некоторое «ослабление узды», 102 проявление большей заботы всесильного «хозяина» (партийно-бюрократической машины) к наиболее ценной части порабощенной, закрепощенной им рабсилы. Примечания Главацкий, М. Е. КПСС и формирование технической интеллигенции на Урале (1926– 1937 гг.). Свердловск, 1974; Кондрашева, М. И. Коммунистическая партия – организатор формирования социалистической интеллигенции в 1917–1937 гг. : на материалах партийных организаций Урала : автореф. дис. … д-ра ист. наук. Свердловск, 1989; Усольцева, Т. Г. Деятельность уральской партийной организации по подготовке и воспитанию инженерно-технических кадров в годы первой пятилетки : автореф. дис. … канд. ист. наук. Свердловск, 1975. 2 Красильников, С. А. Социально-политическое развитие интеллигенции Сибири в 1917 – середине 1930-х гг. : дис. в виде науч. докл. … д-ра ист. наук. Новосибирск, 1995. С. 38–39. 3 Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААОСО). Ф. 1. Оп. 2. Д. 43940. Т. 1. Л. 212. 4 Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО). Ф. 4. Оп. 8. Д. 53. Л. 7. 5 Там же. Д. 102. Л. 61. 6 Там же. Д. 14. Л. 119. 7 Там же. Л. 20. 8 Там же. Л. 240. 9 ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 43933. Т. 8. Л. 82. 10 ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 8. Д. 15. Л. 165–166. 11 ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 43927. Т. 3. Л. 131. 12 Мау, В. А. Реформы и догмы. 1914–1929. М., 1993. С. 228–229. 13 XVI съезд Всесоюзной коммунистической партии (б) : стеногр. отчет. М., 1931. С. 73. 14 Там же. С. 147. 15 Там же. С. 712–713. 16 ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 8. Д. 15. Л. 240. 17 Там же. Л. 294. 18 Цит. по: Куманев, В. А. 30-е гг. в судьбах отечественной интеллигенции : очерки. М., 1991. С. 45. 19 Сто бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 416. 20 Подробнее см.: Делицой, А. И. Уральский инженерный центр / А. И. Делицой, М. Е. Главацкий // История репрессий на Урале : идеология, политика, практика (1917–1980-е 1 А. И. Делицой годы : cб. ст. участников науч. конф. Ниж. Тагил, 1997. С. 177–186. 21 ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 43927. Т. 3. Л. 206– 207. 22 Там же. Д. 43935. Т. 9. Л. 157. 23 Там же. Д. 43943. Т. 23. Л. 44. 24 ВАРНИТСО (журнал Всесоюзной ассоциации работников науки и техники для содействия социалистическому строительству в СССР). 1930. № 9–10. С. 24–25. 25 Кржижановский, Г. М. Вредительство в энергетике. М. ; Л., 1931. С. 67. 26 ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 8. Д. 170. Л. 123. 27 Там же. Л. 130–134. 28 ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 43927. Т. 14. Л. 181. 29 Федоров, Л. С. Как придумали партию // Родина. 1990. № 5. С. 59. 30 Рябов, О. В. Гендерные характеристики русской интеллигенции в историософии «серебряного века» // Интеллигенция России : традиции и новации : тез. докл. межгос. науч.теор. конф. Иваново, 1997. С. 179–180. 31 ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 8. Д. 170. Л. 131. 32 Усольцева, Т. Г. Деятельность уральской партийной организации по подготовке и воспитанию инженерно-технических кадров в годы первой пятилетки : дис. … канд. ист. наук. Свердловск, 1975. С. 226, 274–275. 33 Главацкий, М. Е. КПСС и формирование технической интеллигенции на Урале (1926– 1937 гг.). Свердловск, 1974. С. 198. 34 Купайгородская, А. П. Высшая школа Ленинграда в первые годы Советской власти. Л., 1985. С. 162. 35 ГАСО. Ф. 339. Оп. 6. Д. 520. Л. 20; ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 8. Д. 866. Л. 80. 36 ХV уральская областная конференция ВКП (б) : стеногр. отчет. Свердловск, 1931. С. 102. 37 XI Уральская областная конференция ВКП (б) : стеногр. отчет. Свердловск, 1932. С. 12. 38 См.: ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 9. Д. 219. Л. 175– 182; Д. 553. Л. 1–25; Д. 550. Л. 1–49. 39 Сталин, И. В. О задачах хозяйственников : речь на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности. 4 февраля 1931 г. // Сталин, И. В. Сочинения. М., 1951. Т. 13. С. 29. 40 Лацис, О. Р. Перелом // Знамя. 1988. № 8. С. 130. 41 Сталин и кризис пролетарской диктатуры. Платформа «союза марксистов-ленинцев (группа Рютина)» // Реабилитация. Политические процессы 30–50-х годов. М., 1991. С. 343. Осуществление политики форсированной советизации... Козлов, С. А. Новейшая западная историография о взглядах видных деятелей партии и государства на культуру и политику партии в области культуры в период нэпа // Историческое значение нэпа : сб. науч. тр. М., 1990. С. 130. 43 Сталин, И. В. Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства : речь на 42 103 совещании хозяйственников. 23 июня 1931 г. // Сталин, И. В. Сочинения. М., 1951. Т. 13. С. 69. 44 ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 9. Д. 866. Л. 6. 45 Там же. Д. 156. Л. 124. 46 Верт, Н. История Советского государства. 1900–1991 гг. М., 1996. С. 221.
