В.В.ВИНОГРАДОВ ЯЗЫК И СТИЛЬ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Отделение литературы и языка
В.В.ВИНОГРАДОВ
ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ
ЯЗЫК И СТИЛЬ
РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
ОТ КАРАМЗИНА
ДО ГОГОЛЯ
Ответственные редакторы:
академик Д . С. ЛИХАЧЕВ,
доктор филологических наук А. П. ЧУДАКОВ
МОСКВА «НАУКА» 1990
ББК
83.3Р
В48
Редакционная коллегия:
Ю. А. БЕЛЬЧИКОВ, В. Г. КОСТОМАРОВ, Д. С. ЛИХАЧЕВ,
Ю. В. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ, Н. И. ТОЛСТОЙ, Н. Ю. ШВЕДОВА
Рецензенты:
доктор филологических наук
Ю. В. МАНН,
доктор филологических наук
Е. А. ИВАНЧИКОВА
„ 4601000000—401
В
(02)-90
0 4 2
„
6 6 0 - 9 0 - 1 1 полугодие
п
л
cni/fiQQD
ББК 83.3Р
I S B N 5 — 0 2 — 0 1 1 4 4 1 — 3 © О т д е л е н и е л и т е р а т у р ы и я з ы к а А Н С С С Р , 1990
lib.pushkinskijdom.ru
ОТ РЕДАКТОРОВ
В этот том (шестой по общему счету) «Избранных трудов»
а к а д е м и к а В. В. Виноградова входят известные работы ученого
о языке и стиле русских писателей конца XVIII—первой
половины XIX в., написанные в 30—50-е годы.
Несмотря на более чем тридцатилетний промежуток, р а з д е ­
л я ю щ и й первые и заключительные работы тома, все они отли­
чаются удивительным единством методологии, с л о ж и в ш е й с я
у а в т о р а к началу 30-х годов и получившей теоретическое
осмысление в книге «О художественной прозе» (1929).
Именно это обстоятельство позволяет р а с п о л о ж и т ь статьи
в томе не по времени их написания, но по хронологии исследуе­
мых писателей — от К а р а м з и н а до Гоголя.
Статьи эти тесно с в я з а н ы меж собою — исследования о
писателях более поздних органически п р о д о л ж а ю т проблема­
тику статей о ранних.
Все они представляют как бы главы единого труда, охваты­
в а ю щ е г о вместе с работами о Тургеневе, Толстом, Ахматовой,
З о щ е н к о (составят следующий том) развитие языка и стилей
русской литературы на протяжении полутора веков. З а м ы с е л
такого труда был у Виноградова: еще в 1934 г. в одном из писем
он говорил о з а д у м а н н о й книге «Язык русской прозы XIX в.»,
в первом томе которой д о л ж н ы были р а с с м а т р и в а т ь с я К а р а м ­
зин, Марлинский, Сенковский, Полевой, Гоголь, Д а л ь , «Досто­
евский до ссылки» (Н. М. Малышевой, 23 сент. — А А Н ) .
О плане этого труда можно судить в какой-то степени и по соот­
ветствующим р а з д е л а м известных «Очерков по истории рус­
ского литературного языка XVII—XIX вв.», а т а к ж е книге
«О языке художественной литературы» ( 1 9 5 9 ) . Все эти сочине­
ния совместно с напечатанными во втором (1976) и пятом
(1980) томах « И з б р а н н ы х трудов» работами об Аввакуме,
Пушкине, Гоголе, Достоевском, Салтыкове-Щедрине, книгами
«Язык П у ш к и н а » и «Стиль Пушкина» (из-за своего о б ъ е м а
эти книги не могли быть включены в н а с т о я щ у ю серию) —
по сути дела п е р в а я в отечественной науке попытка очерка
исторической поэтики русской литературы, понимаемой как
д в и ж е н и е повествовательных форм, тесно связанное с разви­
тием русского литературного я з ы к а .
lib.pushkinskijdom.ru
От редакторов
4
Основной корпус тома с о с т а в л я ю т статьи Виноградова об
И. И. Д м и т р и е в е , Л е р м о н т о в е , Гоголе, о с т а ю щ и е с я до сего вре­
мени г л а в н ы м и р а б о т а м и по я з ы к у и стилю этих писателей.
К а ж д а я из них п р е д с т а в л я е т собою по сути д е л а небольшую
м о н о г р а ф и ю , д а ю щ у ю целостный а н а л и з основных словесноизобразительных принципов исследуемого а в т о р а . К ним примы­
кают более поздние статьи ученого о Крылове и К а р а м з и н е ,
т а к ж е о с в е щ а ю щ и е в а ж н ы е этапы в развитии средств речевой
выразительности русской словесности.
Текстологические принципы и справочный а п п а р а т настоя­
щего т о м а остались те ж е , что и в предыдущих т о м а х « И з б р а н ­
ных т р у д о в » , посвященных стилистике и поэтике.
Б и б л и о г р а ф и ч е с к и е сведения, с о д е р ж а щ и е с я в текстах
В. В. В и н о г р а д о в а , д а ю т с я как в прижизненных изданиях
ученого; в постраничные сноски внесены изменения в соответ­
ствии с современными государственными с т а н д а р т а м и .
З н а к о м отсылки к комментарию с л у ж и т ц и ф р а со з в е з ­
дочкой. Текст, н а б р а н н ы й курсивом, выделен Виноградовым;
р а з р я д к о й отмечено выделенное а в т о р а м и цитируемых источ­
ников и к о м м е н т а т о р а м и .
Пропуски в цитатах, сделанные В и н о г р а д о в ы м , обозначены
многоточием в прямых скобках; п р и н а д л е ж а щ и е комментато­
рам — многоточием в скобках угловых.
lib.pushkinskijdom.ru
ПРОБЛЕМА КАРАМЗИНА
В ИСТОРИИ СТИЛЕЙ
РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Вопрос о значении Н. М. К а р а м з и н а в истории русской л и т е р а т у р ы и лите­
ратурного русского я з ы к а , вопрос об исторической сущности к а р а м з и н ского литературного творчества и исторической ценности карамзинской
стилистической реформы, об ее социальных истоках и художественной
н а п р а в л е н н о с т и , о месте индивидуального стиля К а р а м з и н а в развитии
стилей русской л и т е р а т у р ы е щ е не м о ж е т считаться удовлетворительно
р а з ъ я с н е н н ы м . В советском литературоведении, д а ж е в курсах по истории
русской л и т е р а т у р ы XVIII—первой половины XIX в., н а б л ю д а ю т с я зна­
чительные колебания как в определении социально-идеологических основ
творчества К а р а м з и н а , в и з о б р а ж е н и и эволюции его общественно-полити­
ческих в з г л я д о в и характеристике путей развития его словесно-художе­
ственного творчества, т а к и в общей оценке роли К а р а м з и н а — с о з д а т е л я
«нового слога Российского я з ы к а » , «реформатора русского л и т е р а т у р ­
ного я з ы к а » .
С одной стороны, е щ е до сих пор не вполне р а с с е я л с я и р а з в е я л с я
тот иконописный ореол, которым было окружено имя Н. М. К а р а м з и н а
в н а ш е й дореволюционной историографии и истории литературы . Глу­
бокие внутренние противоречия в идеологии К а р а м з и н а , в развитии его
общественно-политических воззрений, а т а к ж е крупные изменения в общих
принципах его литературно-художественной системы, его стилистической
р е ф о р м ы на протяжении больше чем сорокалетней литературно-языковой
деятельности остаются недостаточно раскрытыми.
В 60-х годах XIX в. реакционный с л а в я н о ф и л , историк М. П. Погодин
д о к а з ы в а л , например, что в « П и с ь м а х русского путешественника» по­
с л ы ш а л с я «совершенно новый язык сравнительно с тем, который с л ы ш а л с я
в п р е д ш е с т в о в а в ш и х опытах К а р а м з и н а , сравнительно с тем, который
у п о т р е б л я л с я современными ему писателями». « К а к а я ясность, простота,
к а к а я легкость, плавность, живость, какое свободное течение речи!» —
в о с к л и ц а л М. П. Погодин и с п р а ш и в а л : «Где К а р а м з и н научился этому
я з ы к у ? Где н а ш е л его о б р а з ы ? » Ответ историка был ч у ж д историзма:
«Где? — в своем чувстве, в своем сердце, в своем слухе, посредством дол­
гого, неутомимого п р и л е ж а н и я , посредством настойчивой, ревностной ра­
боты, внимательного, глубокого р а з м ы ш л е н и я . . . Все ступени его вос­
х о ж д е н и я перед нашими г л а з а м и : Д е р е в я н н а я
нога, .Штур­
мов ы р а з м ы ш л е н и я ,
Галлерова
поэма,
Деревенские
в е ч е р а , Ю л и й Ц е з а р ь , Э м и л и я Г а л о т т и , переводы из Т о мс о н а , Г е р д е р а , Б о н н е т а , стихотворные опыты в письмах к Д м и ­
т р и е в у, послание к П е т р о в у , перевод А д и с с о н о в о й
оды,
П о э з и я , Е в г е н и й и Ю л и я , повесть П р о г у л к а , наконец, письмо
из Твери, которым начинается р я д п и с е м Р у с с к о г о
путешест­
венника» .
]
2
1
2
См.: Платонов С. Ф. Н. М. Карамзин. СПб., 1912. С. 3—5*.
Погодин М. П. Николай Михайлович Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам
современников. М., 1866. Ч. 1. С. 4 3 * .
2
lib.pushkinskijdom.ru
6
Проблема Карамзина
в истории стилей
П р и в е д я ц и т а т ы из ранних переводов К а р а м з и н а (Штурмовых « Р а з ­
мышлений о д е л а х б о ж и и х в ц а р с т в е натуры и провидения», поэмы
Г а л л е р а «О происхождении з л а » ) , М . П. Погодин з а м е ч а л , «как е щ е
труден был К а р а м з и н у я з ы к и как робко он с л е д о в а л по ломоносовскому
н а п р а в л е н и ю » . С л е д о в а т е л ь н о , тут косвенно у ж е на основе исторических
д о в о д о в и наблюдений з а к р е п л я е т с я тезис, что К а р а м з и н ы м была в конце
концов решительно преодолена и п р е о б р а з о в а н а стилистическая система
Ломоносова.
К а р а м з и н п р е д с т а в л я е т с я изобретателем новой стилистической сис­
темы русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , достигшим своего открытия только
в р е з у л ь т а т е упорной индивидуальной р а б о т ы над русским словом. Теми
ж е индивидуальными творческими усилиями, направленными на освоение
з а п а д н о е в р о п е й с к о й культуры и цивилизации, личным д а р о в а н и е м , глу­
боким сознанием исторических и литературно-художественных потребнос­
тей т о г д а ш н е й русской современности о б ъ я с н я л и с ь и х а р а к т е р н ы е черты
л и т е р а т у р н о й деятельности К а р а м з и н а * .
Акад. Ф. И. Б у с л а е в писал о К а р а м з и н е в 60-х годах: « П о к о л е н и я
м л а д ш и е учились и теперь е щ е учатся мыслить и в ы р а ж а т ь свои мысли
по его сочинениям, на которых и доселе о с н о в ы в а ю т с я и русский синтаксис
и русская стилистика» .
Типично о т н о с я щ е е с я к самому концу XIX столетия с у ж д е н и е о К а р а м ­
зине проф. В. В. Сиповского: «В р я д у русских писателей К а р а м з и н —
один из наиболее заметных: его именем н а з в а н д а ж е целый период,
о б н и м а ю щ и й несколько десятилетий, з а к л ю ч а ю щ и й в себе д е я т е л ь н о с т ь
целого р я д а писателей, м е ж д у которыми встречаем мы имена Ж у к о в ­
ского, Б а т ю ш к о в а и д а ж е , по мнению некоторых историков, К р ы л о в а ,
Д м и т р и е в а , О з е р о в а . . . Почему ж е конец XVIII и н а ч а л о XIX в.
в русской л и т е р а т у р е не н а з в а н ы именем К р ы л о в а или Д м и т р и е в а ?
Почему позднее Ж у к о в с к и й отнесен был к к а р а м з и н с к о м у периоду, а не
начал собою нового? — Ответ найти не трудно — потому, что в деятель­
ности этих писателей современники, а за ними и историки, увидели
т о л ь к о п р о д о л ж е н и е предыдущей л и т е р а т у р ы , увидели р а з в и ­
т и е или д а ж е з а в е р ш е н и е известного н а п р а в л е н и я , вполне д л я всех
в ы я с н и в ш е г о с я , — К а р а м з и н же, с р а в н и т е л ь н о с С у м а р о к о в ы м , Хераско­
вым, Д е р ж а в и н ы м , писателями ломоносовского периода, с к а з а л н о в о е ,
д а еще на н о в ы й л а д : и с о д е р ж а н и е , и ф о р м а его произведений пора­
зили читателей своею новизной, — он с д е л а л с я , в г л а з а х многих, литера­
турным р е ф о р м а т о р о м . . . Д е я т е л ь н о с т ь его з а м е т н о й струею в л и л а с ь в ис­
торию русской л и т е р а т у р ы , и новые элементы, внесенные им, вошли в плоть
и кровь не т о л ь к о группы б л и ж а й ш и х к нему писателей, но и в о о б щ е всей
последующей русской л и т е р а т у р ы [. . .] Вот почему общим голосом
К а р а м з и н был выделен из толпы второстепенных писателей и поставлен
не более не менее как м е ж д у Л о м о н о с о в ы м и Пушкиным [. . . ] »
Д л я того чтобы правильно восстановить истинную роль К а р а м з и н а
в истории русской л и т е р а т у р ы и русского литературного я з ы к а , необходимо
предварительно р а з в е я т ь очень р а н о с о з д а в ш у ю с я легенду о коренном
3
4
5
3
Там же. С. 48.
Буслаев Ф. И. Письма русского путешественника / / Московские университетские известия.
1866. № 3 . С. 185.
* Сиповский В. В. Н. М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника»//Записки
историко-филологического факультета С.-Петербургского университета. СПб., 1899. Ч. 49.
С. 474—475. Ср.: Макогоненко Г. П. Был ли карамзинский период в истории русской лите­
ратуры? / / Рус. лит. 1960. № 4 .
4
lib.pushkinskijdom.ru
7
Проблема Карамзина в истории стилей
п р е о б р а з о в а н и и всей русской литературной стилистики под пером К а р а м ­
з и н а ; необходимо исследовать во всей полноте, широте и во всех внутрен­
них противоречиях развитие русской литературы, ее направлений и ее
стилей, в связи с н а п р я ж е н н о й социальной борьбой в русском обществе
последней четверти XVIII и первой четверти XIX в.
Н е л ь з я р а с с м а т р и в а т ь стиль К а р а м з и н а , его литературную продукцию,
ф о р м ы и виды его литературно-художественной и публицистической дея­
тельности статически, к а к единую, с р а з у определившуюся и не з н а в ш у ю
никаких противоречий и никакого д в и ж е н и я систему. Творчество К а р а м ­
зина о х в а т ы в а е т более чем сорокалетний период р а з в и т и я русской лите­
р а т у р ы и русского литературного я з ы к а — от Р а д и щ е в а до крушения
д е к а б р и з м а , от Хераскова до полного расцвета пушкинского г е н и я * .
Интересны некоторые с о о б р а ж е н и я об эволюции К а р а м з и н а , изложен­
ные в д о к л а д е А. В. Предтеченского «Общественно-политические взгляды
Н. М . К а р а м з и н а в 1790-х годах» (на Первой Всесоюзной конференции
по изучению русской л и т е р а т у р ы XVIII в. в октябре 1959 г.) .
« П р и ч а с т н о с т ь К а р а м з и н а к новиковскому кружку, увлечение ф р а н ц у з ­
ской просветительной философией и, Шекспиром, полное отсутствие верно­
подданнических мотивов в ранних произведениях — все это говорит о
неудовлетворенности писателя социально-политическим строем России на­
ч а л а 90-х г о д о в » . Т а к о в общий вывод А. В. Предтеченского. «Он
с у в а ж е н и е м относится к свободе и демократии в некоторых государствах
З а п а д а , но в о з д е р ж и в а е т с я от признания возможности установления их
в Р о с с и и . Р е в о л ю ц и я и в ранний период встречает у К а р а м з и н а резкое
о с у ж д е н и е » . В 90-е годы проблема революции, по мнению А. В. Пред­
теченского, вызывает у писателя серьезный душевный кризис, который
он преодолевает к концу десятилетия. В революции К а р а м з и н увидел те­
перь нечто более значительное, чем р а н ь ш е , но в то ж е время именно фран­
ц у з с к а я р е в о л ю ц и я 1789 г. с д е л а л а в з г л я д ы К а р а м з и н а более консерва­
т и в н ы м и . Д в у м я повестями — «Фролом Силиным» и «Бедной Л и з о й » —
п и с а т е л ь отрицательно отвечает на волновавший всех вопрос о возмож­
ности участия русского крестьянства в революции. Революция ж е з а с т а ­
вила К а р а м з и н а з а д у м а т ь с я и н а д взаимоотношениями России и З а п а д н о й
Е в р о п ы в целом. Если в «Письмах русского путешественника» К а р а м з и н
горячо приветствовал реформы П е т р а , то в дальнейшем, испугавшись рез­
ких с к а ч к о в и переломов, он стал отрицательно относиться к деятельности
П е т р а I и поэтизировать Московскую Русь («Лиодор», « Н а т а л ь я , бояр­
ская дочь»)' .
У ж е с середины 90-х годов XVIII в.— и особенно с первого десятилетия
XIX в.— у с т а н а в л и в а е т с я отношение к К а р а м з и н у как к главе литератур­
ной школы, как к основоположнику нового литературного н а п р а в л е н и я —
с е н т и м е н т а л и з м а , создателю «нового слога», новой системы «Российского
я з ы к а » , составившему целую эпоху в истории русской литературноя з ы к о в о й культуры.
Вместе с тем почти тогда ж е н а ч а л а с ь р е з к а я критика как идеологиче­
ских основ творчества К а р а м з и н а , его космополитических устремлений,
4
6
7
8
9
10
6
См.- Княжимская И. А. Первая Всесоюзная конференция по изучению литературы
XVIII в. / / Изв. АН СССР. ОЛЯ. 1960. Т. 19, вып. З *.
Там же. С. 261.
Там же.
Там же. С. 2 6 1 - 2 6 2 .
См. сводку самых ранних суждений о творчестве Карамзина, об его языке и стиле в работе
В. В. Сиповского «Н. М. Карамзин, автор Писем русского путешественника"» (СПб.,
1899. С. 513—523).
5
7
8
9
10
lib.pushkinskijdom.ru
8
Проблема
Карамзина
в истории стилей
т а к и его с т и л я , н а з в а н н о г о «салонным», его мнимого «тяготения» к порче
русского я з ы к а з а и м с т в о в а н и е м иностранных слов и оборотов — с н а ч а л а
со стороны представителей консервативного д в о р я н с т в а , а потом в более
резкой ф о р м е и с иным с о д е р ж а н и е м со стороны той передовой д в о р я н ­
ской интеллигенции, из которой позднее вышли декабристы.
О д н а к о , к а к это часто бывает, б о л ь ш и н с т в о современников не и с к а л о
и не стремилось найти истоки творчества К а р а м з и н а , р а з г р а н и ч и т ь субъек­
тивное, и н д и в и д у а л ь н о е и н а ц и о н а л ь н о - а к т у а л ь н о е в его стилистической
теории и п р а к т и к е , определить его р о л ь в оформлении и р а з в и т и и на­
циональной русской л и т е р а т у р ы *.
В истории русской л и т е р а т у р ы в общем виде о т м е ч а л а с ь с в я з ь стиля
К а р а м з и н а с творчеством Фонвизина, с одной стороны, Хераскова и Му­
р а в ь е в а * — с другой. Т а к , С. П. Ш е в ы р е в з а я в л я л : «Фонвизин своею про­
зою п р е д с к а з а л К а р а м з и н а » .
Акад. Я . К. Грот у к а з ы в а л на «великое достоинство» фонвизинских пи­
сем, особенно писем к сестре, как п а м я т н и к а н а р о д н о - р а з г о в о р н о й , «до­
машней» речи второй половины XVIII в. «Видим,— писал а к а д . Грот,—
что люди о б р а з о в а н н ы е тогда г о в о р и л и точно т а к ж е , как ныне, но т а к
п и с а т ь никто не умел, кроме Ф о н в и з и н а . О д н а к о из сочинений Фонви­
зина, о т л и ч а ю щ и х с я новостью я з ы к а , при ж и з н и его сделались особенно
известны т о л ь к о д в е комедии [. . .] Н о тогда никому еще не приходила
идея, что я з ы к комедии д о л ж е н перейти в другие роды сочинения» .
Вот почему Фонвизин, по мнению Я. К. Грота, не мог о к а з а т ь непосред­
ственного очень большого влияния на последующее развитие ж а н р о в
русской л и т е р а т у р ы и русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а в конце XVIII в.
Творчество Ф о н в и з и н а во всей его широте, во всех его ж а н р а х с т а л о
известно л и ш ь тогда, когда к а р а м з и н с к а я р е ф о р м а у ж е б ы л а осуще­
ствлена. Вместе с тем Я. К. Грот подчеркивал ч р е з в ы ч а й н о в а ж н у ю роль,
которую с ы г р а л и в формировании национальной русской л и т е р а т у р ы , ее
народной специфики и в р а з в и т и и русского литературного я з ы к а
в XVIII в. стили сатирической л и т е р а т у р ы . Эта мысль в ы с к а з ы в а е т с я
и современными историками русского я з ы к а .
« Р е ф о р м а письменного я з ы к а н а ч а т а была у нас сатирическими пи­
с а т е л я м и . П е р в ы м м е ж д у ними был К а н т е м и р » , — писал Я . К. Грот.
О д н а к о «пример К а н т е м и р а о с т а л с я потерянным д л я последующих писа­
телей, и когда Фонвизин и К р ы л о в з а г о в о р и л и подобным ж е о б р а з о м ,
они, конечно, не имели в виду своего предшественника, а безотчетно
п о в и н о в а л и с ь т р е б о в а н и ю своего т а л а н т а . Н о язык, который бессознатель­
но у г а д а л и н а ш и три с а т и р и к а , д о л ж е н был окончательно р а з в и т ь с я и
приобрести всеобщее одобрение в п о в е с т и , к а к в таком роде литера­
туры, в котором, по связи его с ж и з н ь ю , д а р о в а н и е и искусство а в т о р а
могут д е й с т в о в а т ь на с а м ы й обширный круг читателей» . Я. К. Грот
р а з л и ч а е т три основных стиля в я з ы к е Ф о н в и з и н а (высокий, напр.
в «Слове на выздоровление вел. кн. П а в л а П е т р о в и ч а » ; средний, напр.
в письмах к П. И . П а н и н у , и простой — в комедиях, в письмах к с е с т р е ) .
Поэтому он не с о г л а ш а е т с я с х а р а к т е р и с т и к о й слога Ф о н в и з и н а в извест7
8
12
13
и
6
" Ср.: Иппокрена. 1799. Ч. 4. С. 19—27 *.
Барсуков И. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1897. Кн. 11 *. Ср.: Верков П. Н.
Театр Фонвизина и русская культура / / Русские классики и театр. М.; Л., 1947. С. 107.
Грот Я. К. Ф о н в и з и н / / Т р у д ы . СПб., 1901. Ч. 3. С. 8 3 - 8 4 .
Трунев Н. В. Кантемир в истории русского литературного языка. Омск, 1952. Калачева С. В. Сатиры Кантемира. М., 1953. Паина Р. Б. Роль и значение А. Д. Кантемира
в истории русской литературы. М., 1954; и др.
Грот Я. К. Фонвизин. С. 84.
12
9
13
14
15
lib.pushkinskijdom.ru
9
Проблема Карамзина в истории стилей
ной монографии кн. П. А. Вяземского о Фонвизине, приписывавшего фонвизинскому слогу, без оговорки, неуместную пестроту г а л л и ц и з м о в и сла­
вянизмов .
Таким о б р а з о м , вопрос о значении Фонвизина в истории стилей рус­
ской л и т е р а т у р ы XVIII в. не может считаться вполне решенным, т а к ж е
к а к и вопрос о степени воздействия стилей фонвизинской прозы на стиль
К а р а м з и н а , хотя в последнее время творчеству Фонвизина было посвя­
щ е н о несколько очень ценных и в а ж н ы х исследований, среди которых
следует особенно отметить докторскую диссертацию К. В. П и г а р е в а *
и р а з ы с к а н и я Г. П . Макогоненко .
А к а д . Я. К. Грот — вслед за И. И. Дмитриевым *—- склонен был
с в я з ы в а т ь стиль К а р а м з и н а непосредственно с нормами этикетной разго­
ворной речи дворянского о б щ е с т в а 70—80-х годов XVIII в. По его с л о в а м ,
К а р а м з и н «принял в руководство. . . русский разговорный язык, раз­
в и в а я и о б о г а щ а я его по возможности из собственных его начал, но в слу­
чае надобности з а и м с т в у я из других языков отдельные слова, иногда
ж е и обороты, не противные духу русского языка . . .».
« [ . . .] С л о г К а р а м з и н а был нов по своей пластичности, по богатству
о б р а з о в и живописи в ы р а ж е н и й , в которых слова я в л я л и с ь в новой связи,
в новых счастливых сочетаниях.
Т а к возникла в первый р а з на русском языке проза р о в н а я , чистая,
б л е с т я щ а я и м у з ы к а л ь н а я , в выразительности и изяществе не у с т у п а в ш а я
прозе с а м ы х богатых л и т е р а т у р Европы» .
По с л о в а м Я- К. Грота, « К а р а м з и н дал русскому литературному
я з ы к у решительное направление, в котором он еще и ныне (т. е. в 60-е годы
XIX в. С т а т ь я Грота относится к 1867 г.— В. В.) * п р о д о л ж а е т раз­
виваться».
Стилистическая реформа К а р а м з и н а , в таком понимании почти сов­
п а д а ю щ а я с процессом выработки норм русского национального литера­
турного я з ы к а , отрывается от конкретных общественно-исторических ус­
ловий р а з в и т и я русской литературы и русского литературного я з ы к а , и все
д а л ь н е й ш е е послекарамзинское развитие русской литературно-языковой
культуры представляется в форме единого потока, двигавшегося в русле
к а р а м з и н с к о й стилистической системы. Все эти с у ж д е н и я глубоко анти­
историчны. И м и п р и н и ж а е т с я значение литературной деятельности Пуш­
кина и последующих великих представителей национальной русской реа­
листической литературы.
Н е менее противоречивы были в дореволюционной филологии представ­
ления и об отношении стиля К а р а м з и н а к литературно-языковой деятель­
ности новиковского круга.
Тесная с в я з ь молодого К а р а м з и н а с Новиковым и его окружением,
л и т е р а т у р н о е и общественно-политическое воспитание К а р а м з и н а в среде
московского масонства, естественно, как будто н а т а л к и в а л и некоторых и с ­
следователей на необходимость искать корни карамзинской стилистики
в стилях Новикова и его школы, а т а к ж е масонской литературы в о о б щ е * .
16
17
12
18
13
J 9
14
15
16
17
10
Там же. С. 85 *.
Ср.: Гомон Н. М. Лексикографическая деятельность Д. И. Фонвизина и лексика его коме­
дии: Автореф. дис. . . . канд. филол. наук. Киев, 1949 *. Ср. также об «Опыте российского
сословника» статью того же автора (Рус. яз. в шк. 1955. № 3 ) .
Макогоненко Г. П. Жизнь и творчество Д. И. Фонвизина / / Фонвизин Д. И. Собр. соч. М.;
Л., 1959. Т. 1. Ср.: Макогоненко Г. П. Новые материалы о Д. И. Фонвизине и неизвестные
его сочинения / / Рус. лит. 1958. № 3.
Грот Я. К- Карамзин в истории русского литературного языка / / Филологические разыска­
ния. СПб.. 1899. С. 86.
й
18
19
lib.pushkinskijdom.ru
10
Проблема
Карамзина
в истории стилей
Е щ е С. П . , Ш е в ы р е в к а л а м б у р н о о т о з в а л с я о новиковском ж у р н а л е
« Д е т с к о е чтение д л я сердца и р а з у м а » как о «детской школе К а р а м з и н а ,
где он п е р в о н а ч а л ь н о в ы р а б а т ы в а л свой слог» . О д н а к о б о л ь ш а я часть
тех и с с л е д о в а т е л е й , которые говорили о влиянии «новиковской школы»
на ф о р м и р о в а н и е стиля К а р а м з и н а , о г р а н и ч и в а л а это влияние узкими
хронологическими р а м к а м и 1780-х годов, до з а г р а н и ч н о г о путешествия
К а р а м з и н а * . Кроме того, некоторые л и т е р а т у р о в е д ы странным о б р а з о м
сочетали у к а з а н и я на влияние «новиковской школы» с признанием зависи­
мости к а р а м з и н с к о й стилистической р е ф о р м ы от «английских теоретиков».
« Р а б о т ы в , Д е т с к о м чтении", — писал Л . И. П о л и в а н о в , — з а м е ч а ­
тельные по той отделке я з ы к а , которою з а м е т н о отличается все, что
п е ч а т а л о с ь в этом издании, подготовили тот новый язык, с которым потом
К а р а м з и н выступил на л и т е р а т у р н о е поприще; здесь же он углубился
в теорию поэтического творчества и, как видно, многое усвоил из англий­
ских т е о р е т и к о в » .
М е ж д у тем о б щ а я оценка роли Н. М. К а р а м з и н а в истории русской
речевой культуры н е в о з м о ж н а без т щ а т е л ь н о г о исследования л и т е р а т у р ­
но-языковой деятельности предшествующих и современных ему писателей
и — п р е ж д е всего — Н. И. Новикова, с которым Н. М. К а р а м з и н был
тесно с в я з а н , и не только в период, п р е д ш е с т в у ю щ и й з а г р а н и ч н о м у путе­
шествию. « Б л а г о р о д н а я натура этого человека,— писал о Новикове
В. Г. Б е л и н с к и й , — постоянно о д у ш е в л я л а с ь высокой г р а ж д а н с к о й стра­
стью — р а з л и в а т ь свет о б р а з о в а н и я в своем отечестве. И он увидел
могущественное средство д л я д о с т и ж е н и я этой цели в распространении
в о б щ е с т в е страсти к чтению [. . .] Когда я в и л с я Пушкин, всякое
ходячее по рукам стихотворение, действительно хорошее или только к а з а в ­
шееся х о р о ш и м , приписывалось П у ш к и н у , хотя бы и вовсе не принадле­
ж а л о ему. Т а к и Новикову приписывалось издание всякой книги и одобре­
ние всякого т а л а н т а : это в ы р а з и т е л ь н о у к а з ы в а е т на его роль на сцене
русской л и т е р а т у р ы » .
Н. А. Д о б р о л ю б о в подчеркивал общественно-политическое значение
сатиры Н о в и к о в а , его сатирических ж у р н а л о в : «Новиков [. . .] был пер­
вый и, м о ж е т быть, единственный из русских ж у р н а л и с т о в , умевший
в з я т ь с я з а сатиру смелую и б л а г о р о д н у ю , п о р а ж а в ш у ю порок сильный
и г о с п о д с т в у ю щ и й » . П р а в д а , с а т и р и ч е с к а я с т р у я в стиле Новикова
с середины 1770-х годов очень о с л а б е л а и как бы готова была иссякнуть.
О д н а к о считалось, что в деятельности Н. И. Новикова и его о к р у ж е н и я
проблема «нового слога Российского я з ы к а » и проблема сентиментального
стиля были выдвинуты в истории русской речевой культуры гораздо
р а н ь ш е Н. М. К а р а м з и н а и в более широком национальном плане.
А к а д . Н. С. Т и х о н р а в о в у к а з ы в а л на г р о м а д н у ю роль Н. И. Новикова
в развитии стилей русской л и т е р а т у р ы , а отчасти и русского л и т е р а т у р н о г о
языка и на з а в и с и м о с т ь стилистической реформы К а р а м з и н а от л и т е р а т у р ­
ной д е я т е л ь н о с т и Н о в и к о в а . Он п и с а л : « Н а д переводом статей „ Д е т с к о г о
ч т е н и я " в ы р а б а т ы в а л с я слог К а р а м з и н а . Д о с б л и ж е н и я с Новиковым
он н а п е ч а т а л т о л ь к о перевод идиллии Геснера , Д е р е в я н н а я н о г а " , в кото­
ром в с т р е ч а ю т с я места т а к о г о рода: ,,Потеряние некоторых из вас своих
отцев, коих п а м я т ь д о л ж н а пребыть н е з а б в е н н а в в а ш и х сердцах, с д е л а л о ,
2 0
1б
2 1
2 2
23
Погодин М. П. Н. М. Карамзин. Ч. 1. С. 56.
Поливанов Л. И. Очерк жизни и литературной деятельности Карамзина / / Карамзин Н. М.
Избр. соч. М.. 1884. Ч. 1. С. XXXIV *.
Белинский В. Г. Избр. соч. М., 1941. Т. 3. С. 5 4 4 - - 5 4 5 * .
- Добролюбов Н. А. Поли. собр. соч. М.; Л., 1934. Т. 1. С. 258.
21
17
18
м
lib.pushkinskijdom.ru
Проблема Карамзина в истории стилей
11
что вы, вместо чтоб ходили повеся голову, с т р а д а я под игом рабства,
в з и р а е т е ныне с радостию на восходящее солнце, и утешительные пении
р а с п р о с т р а н я ю т с я повсюду"» . Т а к о в петербургский язык К а р а м з и н а .
Д р у г а я речь слышится в тех переводах историографа, которые изданы
им, когда он жил в обществе словесников Новикова [. . .] В 1789 г.
у ж е писались «Письма русского путешественника» языком, который выра­
б о т а л с я в школе Новикова. З д е с ь н а ч а л с я новый литературный язык, соз­
д а н и е которого относят обыкновенно к одному Карамзину, тогда как сам он
в о с п и т ы в а л с я в обществе переводчиков Новикова. Прямое и, по нашему
у б е ж д е н и ю , вполне справедливое свидетельство современника т а к в а ж н о
в деле вопроса о преобразовании русского литературного языка К а р а м з и ­
ным, что мы приводим его вполне: «Стоит составить по годам рациональ­
ный к а т а л о г * всех изданных Компаниею трудов, сочинений, переводов,
эфемерид, чтобы увидеть, какое обдуманное движение дано литературе,
слогу и слову. — Это н а с т о я щ а я , с тем именем, эпоха преобразования
я з ы к а , неведущими относимая на одно лицо К а р а м з и н а , который был там
молодым сотрудником» .
Но т а к о г о рода с у ж д е н и я об исторических корнях «нового слога
Российского я з ы к а » и — соответственно — о литературной деятельности
К а р а м з и н а были единичны. К тому ж е они не сопровождались тща­
тельным конкретно-историческим анализом связи стиля К а р а м з и н а со сти­
лем Н. И. Новикова и его школы. Ведь Н. И. Новиков был не только
борцом за высокую культуру русского языка и з а его чистоту, но и ярост­
ным противником дворянского космополитического европеизма.
В ж у р н а л е «Кошелек», выступая, т а к же как и в «Живописце»,
против распространенного в дворянских кругах второй половины XVIII в.
низкопоклонства перед западноевропейской культурой, р а с с к а з а в о том,
что он и несколько его друзей решили всеми силами бороться против
злоупотребления иностранными словами, Н. И. Новиков пишет: «Мы нахо­
дили, что Российский язык не дойдет до совершенства своего, если
в письменах не прекратится употребление иностранных слов, но потом
встретилось новое препятствие: оное состояло в том, что если в письменах
и начнут с крайнею только осторожностию употреблять иностранные
речения, а будут отыскивать коренные слова Российские, и сочинять вновь
у нас не имевшихся, по примеру немцев, то и тогда сие утвердиться не мо­
ж е т , если не будет т а к а я ж е строгость наблюдаема и в обыкновенном Рос­
сийском разговоре». И д а л е е звучит призыв к культурной р а з р а б о т к е и ли­
т е р а т у р н о м у обогащению стилей устно-разговорной речи: «Ибо неоспори­
м а я есть истина, что доколе будут презирать свой отечественный язык
в обыкновенном разговоре, дотоле и в письменах не может оный ни до
совершенства дойти, ни обогатиться» .
П р о г р а м м а литературно-языковой реформы Н. И. Новикова была идео­
логически с о д е р ж а т е л ь н е е , разнообразнее, шире и в некоторых отношениях
д е м о к р а т и ч н е е карамзинской. З а м а л ч и в а н и е роли Новикова и его литера­
турного о к р у ж е н и я в истории стилей русской художественной литера­
туры и стилей русского литературного языка способствовало распростра­
нению односторонней и, по-видимому, преувеличенной оценки карамзин­
ской стилистической р е ф о р м ы * .
2 4
2
2 5
2 6
2 1
24
25
2 6
19
Геснер С. Деревянная нога / Пер. Н. М. Карамзина. СПб., 1783. С. 6—7 *.
Тихонравов Н. С. Соч. М., 1898. Т. 3, ч. 1. С. 155—156. Ср.: Ключевский В. О. Очерки и
речи. Второй сборник статей. М., 1912. С. 279. Ср. также: Тимковский И. Ф. Памятник
И. И. Шувалову //Москвитянин. 1851. № 9 и 10. С. 41. Ср.: Тихонравов Н. С. Соч. Т. 3,
ч. 1. Примеч. к с. 156.
Кошелек. 1774. С. И —12 и 13—14.
lib.pushkinskijdom.ru
12
Проблема
Карамзина
в истории стилей
Л и ш ь в советской н а у к е более глубоко и конкретно-исторически
поставлен вопрос о Н. И . Новикове и его просветительской деятельности ,
все шире р а с к р ы в а е т с я з н а ч е н и е Н. И . Н о в и к о в а и в истории русской лите­
р а т у р ы и я з ы к а * . « З а д о л г о до К а р а м з и н а , — читаем в Истории русской
л и т е р а т у р ы " , — новиковские ж у р н а л ы „Утренний с в е т " и „Московское
и з д а н и е " ф и л о с о ф с к и подготовляли и стилистически о ф о р м л я л и сенти­
ментализм в литературе» .
В з г л я д ы К а р а м з и н а на з а д а ч и л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о й реформы во мно­
гих о т н о ш е н и я х с к л а д ы в а л и с ь под влиянием деятельности Н о в и к о в а и его
круга, х о т я з а т е м р а з в и в а л и с ь в более узком классовом, а н т и д е м о к р а т и ­
ческом н а п р а в л е н и и . Вместе с тем д л я всестороннего исторического осве­
щ е н и я идеологических основ и л и т е р а т у р н о й деятельности К а р а м з и н а
и стилистического с у щ е с т в а к а р а м з и н с к о й я з ы к о в о й реформы н е л ь з я ос­
т а в л я т ь в стороне вопрос об иных, более революционных и в основном
более д е м о к р а т и ч е с к и х путях р а з в и т и я н а п р а в л е н и й , ж а н р о в и стилей
русской л и т е р а т у р ы , которые о б о з н а ч и л и с ь в творчестве А. Н. Р а д и щ е в а
и « р а д и щ е в ц е в » , а т а к ж е в публицистических сочинениях И . А. Кры­
лова *.
Т а к и м о б р а з о м , оценка л и т е р а т у р н о г о творчества и л и т е р а т у р н о - я з ы ­
ковой р е ф о р м ы К а р а м з и н а , с л о ж и в ш а я с я в дореволюционной историогра­
фии и частично п е р е ш е д ш а я в советские р а б о т ы по истории русской лите­
р а т у р ы и русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , д о л ж н а быть признана односто­
ронней и недостаточно историчной. Она нередко покоилась на положениях,
в о с х о д я щ и х к пристрастному, с о ц и а л ь н о ограниченному и з а и н т е р е с о в а н ­
ному суду современников К а р а м з и н а , идеологически близких к нему групп
д в о р я н с т в а , а т а к ж е на тех п р е д с т а в л е н и я х о едином потоке р а з в и т и я
русской л и т е р а т у р ы и стилей русского я з ы к а , которые культивировались
в т р а д и ц и о н н о й истории русской культуры (еще с самого н а ч а л а XIX в . ) .
М е ж д у тем элементы н а ц и о н а л ь н о - р у с с к о й демократической культуры
в последней четверти XVIII в. получили я р к о е л и т е р а т у р н о - х у д о ж е с т в е н н о е
и философско-публицистическое в ы р а ж е н и е в творчестве Р а д и щ е в а , в
стиле т а к и х его произведений, как « П у т е ш е с т в и е из Петербурга в Москву»,
ода «Вольность», «Беседа о том, что есть сын отечества» и д р . Р а д и щ е в
с т р е м и л с я в своем «Путешествии» и других сочинениях р а з о б л а ч и т ь
с позиций передовой русской общественной мысли и з а к л е й м и т ь с а м о д е р ­
ж а в н о - к р е п о с т н и ч е с к и й политический строй современной ему России с ее
в л а с т и т е л я м и , « п и я в и ц а м и ненасытными», « в а р в а р а м и , недостойными но­
сить имя человечества», с « у ж а с н ы м и узами» р а б с т в а , с к о в ы в а ю щ и м и
многомиллионное крестьянство, с п р а в и т е л ь с т в е н н ы м беззаконием, произ­
волом и м о р а л ь н ы м гниением, у к а з а т ь реальные пути и действенные спо­
собы о с в о б о ж д е н и я народа от ига ц а р е й и других притеснителей и наме­
тить о б щ и е контуры последующего р а з в и т и я национальной русской
культуры.
С о г л а с н о в з г л я д а м Р а д и щ е в а , и государство, и наука, и искусство,
и о б щ е с т в е н н а я д е я т е л ь н о с т ь людей д о л ж н ы быть поставлены на с л у ж б у
народу и н а п р а в л е н ы на з а щ и т у его интересов, на общественное б л а г о . С а м
н а р о д п р е д с т а в л я л с я Р а д и щ е в у огромной активной созидательной силой,
2 7
22
2 8
24
2 7
2 8
См.: Макогоненко Г. П. Московский период деятельности Николая Новикова: Дис. . .канд.
филол. наук. Л., 1945; Фридберг Л. Я. Николай Иванович Новиков (московский период
деятельности 1779—1792 гг.): Дис. . . . канд. филол. наук. М., 1946. Ср. также: Мако­
гоненко Г. П. Николай Новиков и русское просвещение XVIII в. / / История русской
литературы. Т. 4. Гл. о Н. И. Новикове. М.; Л.. 1951. Ср. также канд. дис. А. И. Горшкова
и автореф. дис. «Народно-разговорная лексика и фразеология в сатирических журналах
Н. И. Новикова 1769—1774 гг.» (Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина, 1949).
История русской литературы. М.; Л., 1947. Т. 4, ч. 2. С. 144 *.
2:ł
lib.pushkinskijdom.ru
Проблема Карамзина в истории стилей
13
к о т о р а я станет р е ш а ю щ и м фактором истории будущего. Р а д и щ е в стре­
мился « р а з б у д и т ь к новой жизни молодое поколение и очистить детей,
р о ж д е н н ы х в среде п а л а ч е с т в а и раболепия» (как писал Герцен о декаб­
ристах в своих «Концах и н а ч а л а х » ) * .
В своих произведениях Р а д и щ е в откликается на все острые общест­
венно-политические, моральные и философские вопросы, которые вол­
новали передовое русское общество в последней трети XVIII в. В совет­
ских р а б о т а х по истории русской литературы и культуры XVIII в. твор­
чество Р а д и щ е в а р а с с м а т р и в а е т с я как закономерный ф а к т и ф а к т о р рус­
ской и европейской л и т е р а т у р ы , науки и общественной мысли XVIII в.
Постепенно р а с к р ы в а е т с я и значение стилистических опытов Р а д и щ е в а
в истории преодоления и п р е о б р а з о в а н и я системы трех стилей, господ­
с т в о в а в ш и х в эпоху классицизма.
Таким образом, в освещении и понимании литературного творчества
К а р а м з и н а все острее выступает вопрос о х а р а к т е р е отношения его
к передовой, прогрессивной просветительской литературе XVIII в., и осо­
бенно в отношении к литературной деятельности Р а д и щ е в а и его сторон­
ников. Эти вопросы выдвигаются с разной степенью остроты и с разных
сторон в многочисленных советских работах по истории русской литера­
туры и журналистики XVIII в. (Я. Л . Б а р с к о в а , В. П. Семенникова,
Н. К. П и к с а н о в а , П. Н. Беркова, К- В. Сивкова, Г. А. Гуковского,
3 . И. Ч у ч м а р е в а , Н. И. Мордовченко, Л . Б. Светлова, Ю. М. Л о т м а н а *
и др.) * и получили особенно резкую и прямолинейную постановку
и соответствующее истолкование в трудах В. Н. Орлова и Г. П. Макогоненко. Г о в о р я о разделении сентиментализма в русской литературе конца
XVIII в. в своем исследовании «Русские просветители 1790—1800-х годов»,
В. Н. О р л о в у т в е р ж д а е т , что это разделение « н а ш л о законченное вопло­
щение в творчестве К а р а м з и н а и Р а д и щ е в а — писателей, занимавших
противоположные
фланги литературного фронта» . « К а р а м з и н и Ради­
щ е в стоят в начале раздельных путей, по которым русская литература
п о ш л а впоследствии — в пушкинское время и позже. Консервативнореакционный сентиментализм К а р а м з и н а и его учеников уводил в сторону
от жизни — в мир уединенных душевных переживаний и созерцательного
л ю б о в а н и я мирными красотами природы либо в область грустных воспоми­
наний об утраченных « и д е а л а х » феодальной эпохи и иллюзорных мечтаний
об их воскрешении. Путь этот закономерно приводил к тенденциозному
с г л а ж и в а н и ю реальных противоречий действительности и к оправданию
устоев и « п р а в о п о р я д к а » самодержавно-крепостнического строя. Актив­
ное, революционное искусство Р а д и щ е в а , основные идейно-художествен­
ные принципы которого были в той или иной мере восприняты наиболее
р а д и к а л ь н ы м и деятелями русской литературы, вело к жизни, к народности,
к глубокому раскрытию острейших противоречий социально-историче25
26
9
з и
29
30
Вот еще некоторые из работ по изучению языка и стиля Радищева, представляющие неко­
торый интерес в связи с сопоставлением радищевского стиля с карамзинским: Ва­
сильева А. Н. О некоторых художественных особенностях «Путешествия из Петербурга
в Москву» А. Н. Радищева / / Учен. зап. Моск. обл. пед. ин-та. Т. 40: Тр. каф. рус. лите­
ратуры. 1956. Вып. 2; Ср.: Там же. Т. 42: Тр. каф. философии. 1956. Вып. 3; Васильева А. Н.
Художественный метод Радищева: Автореф. дис. .. . канд. филол. наук. М., 1953; Лотман Ю. М. А. Н. Радищев в борьбе с общественно-политическими воззрениями и дворянской
эстетикой Карамзина: Автореф. дис. . . . канд. филол. наук. Тарту, 1951; Данкова М. А.
Роль русской народной поэзии в творчестве А. Н. Радищева: Автореф. дис.. . .канд. филол.
наук. М., 1954; Куканов А. М. Пушкин и Радищев: Автореф. дис. . . . канд. филол. наук.
М., 1954; Кулакова Л. И. А. Н. Радищев и вопросы художественного творчества в русской
литературе XVIII в.: Дис. . . . д-ра филол. наук. М., 1954; и мн. др.
Орлов Вл. Русские просветители 1790—1800-х годов. 2-е изд. М., 1953. С. 361.
lib.pushkinskijdom.ru
Проблема
14
Карамзина
в истории стилей
3 1
ской действительности, к борьбе с с а м о д е р ж а в и е м и крепостничеством» .
П р е д о с т е р е г а я н а ш и х л и т е р а т у р о в е д о в против поспешного з а ч и с л е н и я
Р а д и щ е в а в р а з р я д « с л о ж и в ш и х с я р е а л и с т о в » , В. Н. О р л о в стре­
мится д о к а з а т ь в связи с противопоставлением идеологических основ и
стилистических качеств творчества Р а д и щ е в а и К а р а м з и н а , что в русском
с е н т и м е н т а л и з м е «боролись р а з л и ч н ы е , в р а ж д е б н ы е друг другу идейные
и х у д о ж е с т в е н н ы е тенденции, что одни из них подготавливали будущий
р е а л и з м , а другие, напротив, о к а з а л и с ь питательной почвой д л я анти­
реалистического искусства» . И т а к , Р а д и щ е в и К а р а м з и н — антиподы .
К а р а м з и н о б ъ я в л я е т с я , в противовес Р а д и щ е в у и р а д и щ е в ц а м , обще­
ственно-политические и культурные интересы которых «целиком в р а щ а ­
л и с ь в кругу н а ц и о н а л ь н ы х проблем», космополитом, противником своеоб­
р а з н ы х путей р а з в и т и я русской культуры.
« И д е я преемственности н а ц и о н а л ь н о г о культурного р а з в и т и я была
д л я К а р а м з и н а пустым звуком»; « С в я з ь м е ж д у умами древних и новейших
россиян п р е р в а л а с я н а в е к и » , — у т в е р ж д а л он в программной речи, произ­
несенной в Российской а к а д е м и и . Поэтому, когда К а р а м з и н к а с а л с я
проблем культуры, л и т е р а т у р ы , л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , эстетика народного
и н а ц и о н а л ь н о г о не имела д л я него никакой цены: «Красоты о с о б е н н ы е, с о с т а в л я ю щ и е х а р а к т е р словесности н а р о д н о й , уступают красо­
т а м о б щ и м : первые изменяются, вторые вечны. Хорошо писать д л я рос­
сиян: е щ е л у ч ш е писать д л я всех людей» .
Путь К а р а м з и н а , по мнению В. Н. О р л о в а , «в широком историческом
плане был бесперспективным путем» . Поэтому «неправомерно говорить
о , , к а р а м з и н с к о м периоде в р а з в и т и и русской литературы» .
В соответствии с этой к в а л и ф и к а ц и е й п р е д л а г а е т с я произвести корен­
ную переоценку л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о й и стилистической реформы К а р а м ­
зина. « Б е с с п о р н о , — поучает В. Н . О р л о в , — что р е ш а ю щ е е значение
в развитии русской л и т е р а т у р ы и русского литературного я з ы к а могла
иметь т е о р е т и ч е с к а я п р а к т и к а л и ш ь тех писателей, которые о б р а щ а л и с ь
к неисчерпаемым б о г а т с т в а м н а ц и о н а л ь н о г о о б щ е н а р о д н о г о я з ы к а и на его
б а з е р а з р а б а т ы в а л и и строили свою стилистику. Классово о г р а н и ч е н н а я
р е ф о р м а К а р а м з и н а в известной мере т а к ж е способствовала р а з в и т и ю
русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а (поскольку некоторые стороны ее о к а з а л и с ь
п л о д о т в о р н ы м и ) , но в целом не имела о б щ е н а р о д н о г о и о б щ е н а ц и о н а л ь ­
ного з н а ч е н и я » . « М е ж д у тем р е а л ь н о е значение и коренные результаты
к а р а м з и н с к о й реформы до самого последнего времени, к а к правило,
чрезмерно преувеличивались» . В. Н. О р л о в р е ш а е т с я д а ж е у т в е р ж д а т ь ,
что « п р а к т и ч е с к а я р а б о т а К а р а м з и н а и его соратников в сфере литера­
турного я з ы к а д а л а в общем ничтожные р е з у л ь т а т ы » . С а м о собой
р а з у м е е т с я , что эти голословные у т в е р ж д е н и я , к тому ж е основанные
на неразграничении стилей л и т е р а т у р н о г о я з ы к а и стилей художествен­
ной л и т е р а т у р ы , л и ш е н ы необходимого конкретного историко-лингвистического о б о с н о в а н и я . З а т р о н у т ы е здесь вопросы не могут быть всесторонне
3 2
3 3
3 4
3
З б
3 7
44
3 8
3 9
4 0
41
31
3 2
3 3
3 4
3 5
36
3 7
з и
Там же. С. 362.
Там же. С. 364.
Там же. С. 365.
«Как человек, гражданин и писатель, Карамзин был совершенным антиподом Ради­
щева» (Там же. С. 55).
5 декабря 1818 г.
Орлов Вл. Русские просветители. . . С. 371. См. также: Карамзин И. М. Соч. СПб., 1820.
Т. 9. С. 315.
Там же. С. 52 .
Там же. С. 383.
Там же.
Там же. С. 53.
Там же.
3 9
4 0
lib.pushkinskijdom.ru
41
Проблема Карамзина в истории стилей
15
рассмотрены и глубоко исторически разрешены на основе современных
наших знаний о литературной деятельности К а р а м з и н а , о развитии и из­
менениях его словесно-художественной системы, о выдвинутой и р а з р а б о ­
танной им новой системе стилей русской литературы.
Но Г. П. Макогоненко в своем исследовании « Р а д и щ е в и его время»
пошел еще д а л ь ш е в дискриминации литературно-художественной и об­
щественно-публицистической
деятельности
Карамзина.
По
мнению
Г. П. Макогоненко, К а р а м з и н , вернувшись в Москву из путешествия
по Европе в сентябре 1790 г., после ареста и ссылки Р а д и щ е в а , «созна­
тельно о т м е ж е в ы в а л с я от своих старых связей, и от связей с Новиковым
п р е ж д е в с е г о » . «В своих статьях 90-х годов К а р а м з и н выработал
новое с о д е р ж а н и е и новый стиль дворянской идеологии» . «От К а р а м з и н а
н а ч а л с я путь русского л и б е р а л и з м а , с его игрой в слова, с прикрытием
реакционной сущности своей политики либеральной ф р а з е о л о г и е й » .
Смело используя специальную фразеологию, свойственную передовой
революционной мысли: «общественное благо», «друг человечества», «закон
твой — просвещение» и т. д . , К а р а м з и н опустошает ее, л и ш а е т просвети­
тельного с о д е р ж а н и я . У т в е р ж д а я свою «утешительную философию» инди­
видуалистической морали, К а р а м з и н открыто боролся с идеями Просвеще­
ния; он «активно и сознательно стремился сентиментальное направление
противопоставить молодой, только начавшей с к л а д ы в а т ь с я в России
г р а ж д а н с к о й поэзии. При оценке поэзии К а р а м з и н а обычно з а м а л ч и в а ю т
ее воинствующе-антипросветительский характер» . « К а р а м з и н стремится
р а з р у ш и т ь радищевское учение об общественно-активном человеке, про­
светительскую теорию о величии человека» . По мнению Г. П. Макого­
ненко, « д в о р я н с к о - б у р ж у а з н а я наука, объявив К а р а м з и н а и его школу
носителями передовых идей в литературе, в канун появления д е к а б р и з м а
т щ а т е л ь н о з а т у ш е в ы в а л а антипросветительский пафос деятельности писа­
телей-сентименталистов» . И нет, как полагает Г. П. Макогоненко, боль­
шего исторического з а б л у ж д е н и я , чем то, когда творчество К а р а м з и н а
р а с с м а т р и в а е т с я как «идейно-эстетический итог XVIII века», и поэтому
«курс русской литературы XIX века начинается с а н а л и з а творчества
К а р а м з и н а и его школы» .
В силу своей дворянской ограниченности, «творческое наследие
К а р а м з и н а у ж е к 10-м годам XIX века утратило значение, о к а з а л о с ь
устаревшим» .
П р а в д а , «творчество К а р а м з и н а открывало в известной мере новые
возможности в искусстве и з о б р а ж е н и я человека, вело к раскрытию его
психологии. Известны заслуги К а р а м з и н а в области языка. Эстетические
открытия К а р а м з и н а определили появление Ж у к о в с к о г о , чьи поэтические
д о с т и ж е н и я были усвоены и Пушкиным. Но творчество гения русского
н а р о д а п р е ж д е всего опиралось на идейные д о с т и ж е н и я русских просвети­
телей XVIII века вообще и Р а д и щ е в а в ч а с т н о с т и » ' .
В этой концепции очень много неясного и исторически не оправдан­
ного. П р е ж д е всего бросается в глаза полное пренебрежение к истории
стилей русской художественной литературы. У Г. П. Макогоненко изложе­
ние политических в з г л я д о в К а р а м з и н а (не учитывающее притом их
4 2
43
44
45
4 6
47
4 8
49
5 0
5
42
4 3
44
4 5
4 6
47
Макогоненко Г. П. Радищев и его время. М., 1956. С. 525.
Там же. С. 526—527.
Там же. С. 542.
Там же. С. 527 .
Там же.
Там же. С. 528.
Там же. С. 545.
Там же. С. 533.
Там же.
Там же. С. 5 3 5 - 5 3 6 .
lib.pushkinskijdom.ru
4 8
4 9
50
51
16
Проблема
Карамзина
в истории стилей
э в о л ю ц и ю ) з а с л о н я е т и д а ж е отменяет историческую характеристику
л и т е р а т у р н о г о творчества этого п и с а т е л я . П о р т р е т К а р а м з и н а - п и с а т е л я
рисуется т у с к л ы м и , ш а б л о н н ы м и и однотонными к р а с к а м и . Н е упомя­
нуто д а ж е о пушкинской оценке с т и л я р а д и щ е в с к о й прозы * .
П р о т и в о п о с т а в л е н и е к а р а м з и н с к о м у творчеству словесно-художествен­
ной системы и м и р о в о з з р е н и я Р а д и щ е в а вместе с п р о д о л ж а т е л я м и его
л и т е р а т у р н о г о д е л а с т а н о в и т с я все более резким и прямолинейным,
когда Р а д и щ е в а о б ъ я в л я ю т критическим реалистом. Некогда а к а д .
П. Н. С а к у л и н писал: « П о „ П у т е ш е с т в и ю " Р а д и щ е в а м о ж н о изучать
с е н т и м е н т а л ь н ы й стиль не х у ж е , чем по „ П и с ь м а м русского путешествен­
н и к а " и по „ Б е д н о й Л и з е " К а р а м з и н а » . П р а в д а , сентиментализм Р а д и ­
щ е в а о п р е д е л я е т с я к а к сентиментализм социальный . Но у ж е с сере­
дины 20-х годов текущего столетия в стиле Р а д и щ е в а стали находить
все б о л ь ш е и б о л ь ш е примет «реалистического письма» (П. Г. Л ю б о м и ­
ров, А. П. С к а ф т ы м о в ) * .
Так, н а р я д у с теорией двух с е н т и м е н т а л и з м о в — «революционного»,
р а д и щ е в с к о г о , и «реакционного», к а р а м з и н с к о г о , — постепенно с к л а д ы ­
в а е т с я у некоторых советских л и т е р а т у р о в е д о в убеждение в том, что
К а р а м з и н и Р а д и щ е в п р и н а д л е ж а л и к разным литературным н а п р а в л е ­
ниям. Творческий метод Р а д и щ е в а к в а л и ф и ц и р у е т с я как критический
р е а л и з м ( И . П. П л о т н и к о в , В. Р . Щ е р б и н а , Ю. М. Л о т м а н , Н. Л . Степанов,
Н. К. П и к с а н о в , П. Н. Б е р к о в , С. Ф. Елеонский * и др.) .
«В центре внимания Р а д и щ е в а , — пишет П. Н. Б е р к о в , — в „ П у т е ш е ­
с т в и и " все в р е м я стоит не автор с его п е р е ж и в а н и я м и , не а б с т р а к т н ы й
человек с его горестями и р а д о с т я м и , с его „унынием и „меланхолией ,
как у К а р а м з и н а , а русский народ, крепостное русское крестьянство,
обездоленное, угнетаемое, всячески э к с п л у а т и р у е м о е и помещиками, и куп­
цами, и чиновниками, но полное больших человеческих чувств, полное
потенциальной, часто п р о р ы в а ю щ е й с я революционностью» . И «не только
„ П у т е ш е с т в и е из Петербурга в Москву , но и последовавший за ним
„ Д н е в н и к одной недели ' я в л я е т с я д о к а з а т е л ь с т в о м того, что Р а д и щ е в
был одним из з а ч и н а т е л е й русского критического р е а л и з м а к а к в форме
„объективной
( „ П у т е ш е с т в и е ) , т а к и в ф о р м е „психологической
( , Д н е в н и к одной н е д е л и ) » .
Но иногда элементы р е а л и з м а о т к р ы в а ю т с я и у К а р а м з и н а . Н. К. Пиксанов в своей р а б о т е писал: « Р а д и щ е в и К а р а м з и н — не союзники в сози­
дании единого стиля, а враги, а н т а г о н и с т ы . Один из них — глубокий
реалист, другой — у б е ж д е н н ы й сентименталист [ - . . ] »
«Сентиментализм К а р а м з и н а и его единомышленников становится
воинствующим [. . . ] » . Но «борьба р е ш и л а с ь в пользу Р а д и щ е в а и реа­
лизма.
Б о р ь б у эту ошибочно было бы понимать т о л ь к о как борьбу двух ли­
т е р а т у р н ы х стилей, двух эстетических систем, сентиментализма и реа5 2
27
5 3
5 4
28
2 9
5 5
44
44
5Ь
44
4
44
44
4 4
44
5 7
5 8
5 2
5 3
54
5 5
56
5 7
58
См. рец. И. 3. Сермана «Ценное исследование о Радищеве» в кн.: XVIII век. М.; Л., 1959.
Сб. 4. С. 455.
Сакулин Я. Н. Пушкин и Радищев. М., 1920. С. 35.
См.: Сакулин Я. И. Русская литература. М., 1929. Ч. 2. С. 324.
См.: Елеонский С. Ф. Реализм Р а д и щ е в а / / Л и т . в шк. 1952. № 4 . Ср.: Берков П. Я.
А. Н. Радищев в истории русской литературы//Ленингр. ун-т. 1949. № 2 8 .
Берков Я. Я. Некоторые спорные вопросы современного изучения жизни и творчества
Р а д и щ е в а / / X V I I I век. М.; Л., 1959. Сб. 4. С. 198.
Там же. С. 204.
Пиксанов Н. К. «Бедная Анюта» Радищева и «Бедная Лиза» Карамзина и борьба реализма
с сентиментализмом//XVIII век. М.; Л., 1958. Сб. 3. С. 321.
lib.pushkinskijdom.ru
Проблема Карамзина в истории стилей
17
л и з м а . Неверно было бы понять ее как столкновение двух теоретических
мировоззрений, консервативного и революционного [. . . ] » .
«Склонных к ф о р м а л и з м у литературоведов сбивало с толку то обстоя­
тельство, что в „ П у т е ш е с т в и и " Р а д и щ е в а находимы подобия или прямые
восприятия сентиментальной манеры — в языке, в лиризме, в ж а н р о в ы х
элементах „ П у т е ш е с т в и я " . Но такие черты не органичны д л я стиля
„ П у т е ш е с т в и я " ; преобладают и количественно, и по своей значимости
черты реалистические.
Столь ж е бесспорно, что и в стиле „Бедной Л и з ы " и вообще у К а р а м ­
зина — новеллиста и поэта, как и у других русских сентименталистов,
явственны черты р е а л и з м а . Так, достижением литературного р е а л и з м а
я в и л а с ь культурно-психологическая характеристика Э р а с т а : „. . .довольно
богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от
природы, но слабым и ветреным", „вел рассеянную ж и з н ь , думал только
о своем удовольствии, искал его в светских з а б а в а х , но часто не находил:
скучал и ж а л о в а л с я на судьбу свою"; „читывал романы, идиллии; имел
довольно живое в о о б р а ж е н и е " и т. д. Много реалистических черт рассеяно
в повести „ Ю л и я " , как и в других психологических повестях К а р а м з и н а .
С а м будучи даровитым, искренним поэтом-лириком, К а р а м з и н писал
(„Аониды", в т о р а я к н и г а ) : „ П о э з и я состоит не в надутом описании у ж а с ­
ных сцен натуры, но в живости мыслей и чувств. Молодому питомцу муз
л у ч ш е и з о б р а ж а т ь в стихах первые впечатления любви, д р у ж б ы , нежных
к р а с о т природы", — и вот в русской сентиментальной лирике находим
много правдивых, реалистических изображений душевной жизни. Больше
того: у К а р а м з и н а найдем иронические высказывания против ультра­
сентиментализма [.. .]
И все-таки К а р а м з и н остается сентименталистом. Индивидуализм,
субъективизм, асоциальность, авторитарность властно определяют собою
стиль К а р а м з и н а , — к а к социальность, демократизм, материализм, ре­
волюционность организуют стиль Р а д и щ е в а » .
Уже из этой цитаты ясно, что понимание реализма * здесь является
очень условным и неопределенным.
М е ж д у тем в творчестве Р а д и щ е в а , при всем богатстве, выразитель­
ности и ярком своеобразии его стиля, при широком использовании этим
писателем разных пластов разговорно-бытовой, народной речи, д а л е к о
не всегда достигалось единство с о д е р ж а н и я и формы, иногда о б н а р у ж и ­
валось несоответствие между новым идейным содержанием и старыми,
архаическими стилистическими формами его в ы р а ж е н и я .
Так, Р а д и щ е в решительно отвергал мистико-кабалистические «бредоумствования» масонства, он боролся с идеалистическими учениями
масонов о природе, о происхождении человека и его сознания, о «мирах
иных» и т. п. Однако нельзя с к а з а т ь , чтобы стиль Р а д и щ е в а был совер­
шенно свободен от всякой связи с языком масонской литературы и что
Р а д и щ е в в своем стиле совсем преодолел ту языковую традицию, в русле
которой д в и г а л а с ь л и т е р а т у р н а я деятельность М. М. Хераскова, А. М. Ку­
т у з о в а , И. В. Лопухина, а отчасти Н. И. Новикова (не в области сатиры)
и других ученых и писателей 70—90-х годов XVIII в.
Нередко слышится близкий ритм, о б н а р у ж и в а е т с я как бы сходный
с радищевским словарь в памятниках русского масонства. Например,
в « Р а з м ы ш л е н и я х о науке масонской»: «Всякое существо с т р а ж д у щ е е и
5 9
3()
5 9
6 0
Там же. С. 323.
Там же. С. 324.
2 В. В. Виноградов
lib.pushkinskijdom.ru
18
Проблема
Карамзина
в истории стилей
в о з д ы х а ю щ е е имеет с в я щ е н н о е над тобой право; берегись когда-нибудь
не признать оного; не о ж и д а й , чтобы п р о н з а ю щ и й вопль бедности воскли­
цал к тебе. П р е д у п р е ж д а й и утешай несчастного в робости; не з а р а з и
т щ е с л а в и е м источников воды жизненной, в которых несчастный д о л ж е н
утолить свою ж а ж д у ; не ищи н а г р а д ы за твое благотворение в пустых
плесках толпы народной» . С а м о собой р а з у м е е т с я , что идеологическая и
о б щ е с т в е н н о - п о л и т и ч е с к а я н а п р а в л е н н о с т ь внешне однородных приемов
речи, сходных слов и ф р а з е о л о г и ч е с к и х в ы р а ж е н и й в стиле Р а д и щ е в а и
в стиле п р е д ш е с т в у ю щ е й и современной ему масонской литературы могли
быть глубоко р а з л и ч н ы * . В силу своей сложности, противоречивости,
идеологической насыщенности и социально-речевого многообразия язык и
стиль Р а д и щ е в а , конечно, д о л ж н ы активно использоваться при а н а л и з е
произведений К а р а м з и н а соответствующего периода его деятельности.
Такое сопоставление очень в а ж н о и полезно д л я определения глубоких
качественных различий — и известных схождений — м е ж д у револю­
ционно-демократическим мировоззрением Р а д и щ е в а и л и б е р а л ь н о - б у р ­
ж у а з н ы м — К а р а м з и н а и между о с н о в о п о л а г а ю щ и м и принципами их сти­
листики, тем более что многие из тех вопросов и идей, которые з а н и м а ю т
существенное место в творчестве Р а д и щ е в а , волновали т а к ж е молодого
К а р а м з и н а и н а ш л и своеобразное о т р а ж е н и е в его ранних сочинениях .
П р а в д а , в стиле Р а д и щ е в а шире и р а з н о о б р а з н е е представлены и ис­
пользованы элементы н а р о д н о - р а з г о в о р н о й и народнопоэтической речи.
« Н а ,,просторечие к а к на один из источников своего стиля ссылается
сам Р а д и щ е в (в главе „Вышний В о л о ч о к ) , он любит просторечие и не
боится, подобно К а р а м з и н у , вводить в свое и з л о ж е н и е грубоватые просто­
народные слова: ,,чуть я не лопнул"; плюнул ему в рожу , ,,куда ни вер­
тись , ,,кто тебя т о л к а е т в шею , ,,куды какой затейник , ,,кого черт не
д а в и т , ,,поворотя оглобли , ,,что за манер , ,,два крючка сивухи ; ,,шасть
в двери , ,,рот р а з и н у в до ушей , ,,зевнул во всю мочь , ,,голова х у ж е
б о л в а н а , подтибрил и т. п . » .
Вместе с тем в стиле Р а д и щ е в а п о р а ж а е т широта употребления раз­
ных стилей и форм церковнославянской речи. Р а д и щ е в иногда прибегал
к с л о в а р ю , типичному д л я древнерусской, преимущественно церковной,
письменности («отжени», «отриновен», « п о м а в а е м о е » , «днесь», «внезапу»,
«убо», « а м о ж е » и т. п . ) . Он глубоко использует и з о б р а з и т е л ь н ы е сред­
ства ц е р к о в н о - к н и ж н о г о витийственного слога. Таким о б р а з о м , в отличие
от К а р а м з и н а , который стремился к точной фиксации стилистических
норм о б щ е г о л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , Р а д и щ е в необыкновенно широко раз­
двигает пределы в о з м о ж н о г о применения в повествовательной и философско-публицистической прозе слов, о б р а з о в , конструкций и изобразитель­
ных средств как народного просторечия и фольклорной поэзии, т а к и цер­
ковно-книжного высокого слова, иногда «обветшалого» типа
Необходимо, впрочем, иметь в виду, что творчество К а р а м з и н а в его
развитии, изменениях и колебаниях е щ е очень м а л о изучено, что у нас
нет а к а д е м и ч е с к о г о и з д а н и я сочинений К а р а м з и н а , что многие в а ж н ы е
произведения этого писателя з а т е р я л и с ь в и з д а н и я х конца XVIII и начала
6 1
3 1
ь 2
44
44
44
44
44
44
44
44
44
44
44
44
44
44
44
6 3
Семека Ал. Русские розенкрейцеры и сочинения императрицы Екатерины II против масон­
с т в а / / Ж М Н П . 1902. № 2 . С. 389 -390.
О наличии некоторых соответствий и соотношений между «Путешествием из Петербурга
в Москву» Радищева и «Письмами русского путешественника» Карамзина см. статью:
Wedel Е. А. N. RadiSOevs «Reise von Petersburg nach Moskau» und N. M. Karamzins
«Reisebriefe eines R u s s e n » / / D i e Welt der Slaven. 1959. Jahrgang IV. Hft. 3 und 4 *.
Елеонский С. Ф. Из наблюдений над языком и стилем «Путешествия из Петербурга
в М о с к в у » / / X V I I I век. 1958. Сб. 3. С. 3 2 8 - 329.
:v2
lib.pushkinskijdom.ru
Проблема Карамзина в истории стилей
19
XIX в. и что прямолинейно вычерченные контрасты между литературными
системами Р а д и щ е в а и К а р а м з и н а не всегда достаточно рельефны и убе­
дительны. Например, вопрос о границах литературного я з ы к а и я з ы к а ху­
дожественной литературы, как их понимал и определял К а р а м з и н , очень
с л о ж е н . Эти границы в представлении К а р а м з и н а менялись на протяжении
около сорока лет. И сам К а р а м з и н в своей литературной деятельности по
р а з н ы м направлениям то с у ж а л , то расширял пределы литературного
слога. Во всяком случае, несомненно, что в начале своего литературного
поприща К а р а м з и н гораздо свободнее включал в круг своего пользова­
ния такие формы традиционного высокого и простого стиля, от которых
он затем о т к а з а л с я . В соответствии с этим, естественно, подвергалась
изменениям и структура среднего, карамзинского стиля. В рецензии на
«Вергилиеву Энеиду, вывороченную наизнанку» Н. Осипова Н. М. Карам­
зин писал: «Никто из древних поэтов не был так часто т р а в е с т и р о в а н, как бедный Виргилий [.. .] При всем моем почтении к величайшему
из поэтов Августова времени, я не считаю за грех такие шутки [...]
Только надобно, чтобы шутки были в самом деле з а б а в н ы ; иначе они будут
несносны д л я читателей, имеющих вкус. По справедливости можно ска­
з а т ь , что в нашей в ы в о р о ч е н н о й н а и з н а н к у Энеиде есть много
х о р о ш и х и д а ж е в своем роде прекрасных мест» . В числе примеров
удачных выражений, приводимых Карамзиным, есть такие, которые позд­
нее К а р а м з и н признал бы пошлыми, грубыми и простонародными. На­
пример:
65
И сам к сторонке притуляся ,
Он ветрам всем свободу дал.
Вздурились ветры, засвистели,
Взвились, вскружились, полетели;
Настала сильная гроза;
Иной пыхтел надувши губы,
Другой шипел оскаля зубы,
Иной дул выпуча глаза.
Горшок у бабы как со щами
Бурлит в растопленной печи,
Так точно сильными волнами
Кипело море в той ночи.
Зевес тогда, с постели вставши,
Спросонья морщился, зевал;
И только лишь глаза продравши,
Нектара чашку ожидал
Иль попросту отъемной водки .
ьь
На креслах штофных с бахромою
Разнежившись сидел Эней,
И хвастать начал он собою
Перед Дидоною своей.
Все вдруг замолкли, занишкнули,
К рассказам уши протянули
И слушали разинув рот.
Эней, то видя, восхищался,
Как можно больше лгать старался,
Весь надседая свой живот .
67
З а к а н ч и в а е т свою рецензию К а р а м з и н такими словами:
«Есть ли бы вся Энеида была так травестирована, то я поздравил бы
русскую литературу с хорошим и весьма хорошим комическим произве6 4
6 6
6 6
6 7
Моск. журн. 1792. Ч. 6. С. 204.
Ср. у И. С. Тургенева в рассказе «Малиновая вода» («Записки охотника»): «После пожара
этот заброшенный человек приютился или, как говорят орловцы, „притулился" у садовника
Митрофана» (Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем. Соч. М.; Л., 1963. Т. 4. С. 36).
Любопытно, что, кончая цитату этими словами, Карамзин тем самым признает слишком
гадким следующий стих: «Для прочищенья пьяной глотки».
Моск. журн. 1792. Ч. 6. С. 2 0 4 - 2 0 7 .
2'
lib.pushkinskijdom.ru
20
Проблема
Карамзина
в истории стилей
д е н и е м ; но, к с о ж а л е н и ю , много и с л а б о г о , р а с т я н у т о г о , с л и ш к о м низкого;
много т а к ж е
нечистых
или
противных
ушам
стихов — н а п р и м е р :
Был мрак и днем, так как в ночи.
Облизывался как кот и проч.»
6 8
Если о б р а т и т ь с я к с а м о й первой ч а с т и ирои-комической поэмы Н. Осипова , т о л е г к о д о г а д а т ь с я , что Н. М. К а р а м з и н п р и з н а л бы в ней с л а б ы м ,
« с л и ш к о м н и з к и м » , г р у б ы м . В к а ч е с т в е примеров комически в ы р а з и т е л ь ­
ного с т и л я К а р а м з и н д е й с т в и т е л ь н о п о д о б р а л и более г л а д к и е , и более
« н е й т р а л ь н ы е » стихи. К «слишком грубым» он, очевидно, относил в ы р а ж е ­
ния т а к о г о р о д а :
6 9
Эней был удалой детина
И самый хватский молодец:
Герои все пред ним скотина:
Душил их так, как волк овец.
(272)
Эней, и без того детина,
Был самый хватский молодчина,
Куда ни кинь так молодцом.
Тотчас сварганили
селянку,
Поевши, принялись за склянку
И стали плотно куликать:
Забыли грусти все и скуки;
И прежние свои все муки
Сивухой стали заливать.
(278)
Разбойник, хват, урвач, гуляка.
(285)
Но знать, что на Олимпе бабы
По-нашему ж бывают слабы
И так же трудно их унять.
(279)
Явилась вдруг пред ним колдовка,
Цыганка, старая хрычевка.
(281)
(272)
Судьбы свирепой оплеухи
Его жиляли так, как мухи.
і 273)
Хватив крючок он винной кашки,
Ни в чем как будто не бывал;
Пошли по животу мурашки,
И он повеселее стал.
(283-284)
Все море сделалось как тюря.
(275)
Настала в море чертовщина.
(275)
Тотчас пошли у всех поклоны
И шарканья наперерыв;
Пошли учтивства, эабобоны:
Всяк сделался там в ласках чив.
Иной от страха и от скуки
Сивухой наполнял живот.
(285)
(275)
Нептун, услыша суматоху,
Бурлили ветры как в волнах,
Хотел им с сердца дать жареху
И всех заколотить в щелях.
Но туп как сущая дубина
И разгильдяй как самый слон.
(286)
Во все хайло все заревели.
(291)
(277)
Проворы лясы под пущали,
Нарциссы дурищ
облещали.
(291)
3 4
Встретив в стихотворении «К л и р е » * слово
«полуда»:
Считая знатность за полуду,
Я знаю, что под ней есть яд, —
Там же. С. 2 0 7 - 2 0 8 .
См., например.: Ирон-комическая поэма / Ред. и примеч. Б. Томашевского. Л., 1933.
С. 267-- 292. Далее цитаты и ссылки на страницы приводятся по этому изданию.
lib.pushkinskijdom.ru
Проблема Карамзина в истории стилей
21
К а р а м з и н д е л а е т примечание: «Н е н и з к о л и с и е с л о в о в с т их а х?»
Б у д у щ и й г р а ф Д . Н. Блудов определил отношение К а р а м з и н а и его
школы к «простому слогу» * таким афоризмом: «Слог самый простой
не есть я з ы к обыкновенных разговоров, т а к ж е как и самый простой ф р а к
не есть еще ш л а ф р о к » . С этой точки зрения следует оценивать в з г л я д
Д . Н. Б л у д о в а на стиль Крылова как на «площадной и подлый». Харак­
терен такой анекдот, рассказанный Д . Н. Блудовым: «„Что за б а с н я ! —вскричал Крылов, прочитав П ь я н и ц у Александра И з м а й л о в а . — Ка­
кие отвратительные картины и какой площадной подлый слог!" — „ Д а , —
с к а з а л ему Д [ м и т р и е в ] ; — э т о в а ш а свинья в платье к в а р т а л ь н о г о " .
Хороший урок для писателей, имеющих талант и славу. Их пример за­
разителен» .
Интересны т а к ж е д л я характеристики отношения К а р а м з и н а и его при­
в е р ж е н ц е в к языку фольклора такие суждения Д . Н. Блудова о русских
пословицах:
«Везде пословицы н а з ы в а ю т хранилищем мыслей народных; мне ка­
ж е т с я , что русские м о ж н о назвать и хранилищем сердечных чувствова­
ний. Н а ш и предки з а в е щ а л и нам, как святыню, не только остроумные
наблюдения отцов своих, не только советы их б л а г о р а з у м и я , но и в ы р а ж е ­
ния чувствительности. Все знают пословицу: Не по хорошу мил, а по милу
хорош, которая содержит в себе тайну любви и ее странностей. Д р у г а я :
Милому сто смертей, очень ж и в о и з о б р а ж а е т беспокойство сердца, тво­
р я щ е г о д л я себя у ж а с ы . Но, может быть, всех лучше и трогательнее
одна, меньше известная: Не сбывай с рук постылого, приберет бог милого!
К а к а я п р е к р а с н а я , почти небесная мысль: любовью к друзьям охранять
в р а г о в от самых ж е л а н и й ненависти! Она дышит великодушием, неж­
ностью и верою в провидение» .
Антинародный с л а щ а в ы й сентиментализм этого рассуждения очень
типичен д л я эпигонской литературы карамзинистов этого толка (ср. стиль
кн. П. И. Ш а л и к о в а ) * .
В последних р а б о т а х Г. П. Макогоненко, относящихся к литературной
деятельности К а р а м з и н а , выступают иные соображения и иные противо­
поставления. В своей статье «Был ли карамзинский период в истории
русской литературы?» Г. П. Макогоненко стремится д о к а з а т ь , что в исто­
рии русской литературы, когда в ней (так ж е , как и в западноевро­
пейских литературах) «под воздействием идей Просвещения с к л а д ы в а ­
лись д в а художественных метода, определявших д в а
литератур­
ных
направления — реализм
и
сентиментализм» ,
« К а р а м з и н — это не только шаг вперед, но и о т с т у п л е н и е от уже
з а в о е в а н н о г о литературой русского просвещения, преодоление тех тради­
ций, которые были з а л о ж е н ы передовой литературой 70—80-х годов
XVIII столетия, борьба с литературой р о ж д а в ш е г о с я р е а л и з м а » , с до­
стижениями Фонвизина, Р а д и щ е в а , Д е р ж а в и н а , Крылова. « У т в е р ж д а я
новое направление, К а р а м з и н действовал решительно, широко и смело.
Он о т к а з а л с я от многих великих традиций русской литературы: от пони­
мания писателя как г р а ж д а н и н а , от сатиры, от объективного и з о б р а ж е 7 0
5
7 |
7 2
73
37
4
7 5
7 0
71
7 2
7 3
74
7 5
Моск. журн. 1792. Ч. б. С. 217.
Ковалевский Е. П. Граф Блудов и его время. СПб., 1866. С. 242
Там же. С. 243.
Там же. С. 245 .
Макогоненко Г. П. Был ли карамзинский период в истории русской литературы? / /
Рус. лит. 1960. № 4 . С. 8.
Там же. С. 10.
lib.pushkinskijdom.ru
22
Проблемы
Карамзина
в истории стилей
ния ж и з н и , от возвеличения человека, от проповеди активной г р а ж д а н ­
ской д е я т е л ь н о с т и во имя изменения н е с п р а в е д л и в о г о мира и у н и ч т о ж е н и я
з л а и многого другого. О т р и ц а я и п р е о д о л е в а я сатирическое, реалисти­
ческое н а п р а в л е н и е , борясь с просветительной идеологией, К а р а м з и н
у с т а н а в л и в а л с в я з ь с п р е д ш е с т в о в а в ш е й ему литературой через голову
этого н а п р а в л е н и я , з а м а л ч и в а я его опыт и д о с т и ж е н и я . Так, м е ж д у про­
чим, была в ы р а б о т а н а собственная п е р и о д и з а ц и я русской л и т е р а т у р ы
XVIII века и определено место новой школы в ее истории» . З д е с ь литера­
турное т в о р ч е с т в о К а р а м з и н а , его д е я т е л ь н о с т ь по усовершенствованию
стилей русской художественной л и т е р а т у р ы и литературного я з ы к а про­
извольно — д л я геометрической прямолинейности противопоставлений —
о т р ы в а е т с я д а ж е от Фонвизина и Д е р ж а в и н а .
С о в е р ш е н н о ясно, что Г. П. М а к о г о н е н к о не находит и дороги от Ка­
р а м з и н а к П у ш к и н у . В связи с этим весь « к а р а м з и н с к и й период» в истории
русской л и т е р а т у р ы , с 90-х годов XVIII в. до н а ч а л а 40-х годов XIX в.,
для М а к о г о н е н к о о к а з ы в а е т с я литературоведческой фикцией, н а ч а л о со­
з и д а н и я которой положено самим К а р а м з и н ы м . К такому убеждению ве­
дет Г. П. М а к о г о н е н к о его уверенность в том, что русский р е а л и з м как
художественный метод и л и т е р а т у р н о е н а п р а в л е н и е с о з д а в а л с я или создан
«творческими д о с т и ж е н и я м и Фонвизина, Д е р ж а в и н а , Крылова и Р а д и ­
щ е в а » . П р а в д а , по у т в е р ж д е н и ю Г. П. М а к о г о н е н к о , «между реализмом
XVIII века и сентиментализмом много о б щ е г о » . Но К а р а м з и н у теперь
п р о т и в о п о с т а в л я е т с я по своему влиянию на ход р а з в и т и я русской литера­
туры в конце XVIII и н а ч а л е XIX в. Д е р ж а в и н - п о э т . «Художественное
воплощение а в т о б и о г р а ф и ч е с к о г о героя Д е р ж а в и н а , о с о з н а в ш е г о себя
свободной личностью, было величайшим открытием русской поэзии
XVIII века. Оно было сделано до К а р а м з и н а , на иной философской и
эстетической основе. Стихи Д е р ж а в и н а р а с к р ы в а л и обаятельный мир
души русского человека, г р а ж д а н и н а и патриота. Главным в открытии
Д е р ж а в и н а было и з о б р а ж е н и е лирического героя в единстве о б щ е г о и
частного, г р а ж д а н и н а , исполняющего свой долг, и частного человека.
А как только на мир стала смотреть неповторимо б о г а т а я личность, так
в стилях о к а з а л о с ь в о з м о ж н ы м з а п е ч а т л е т ь реальность, конкретность
о к р у ж а в ш е й поэта природы [. . .]
К а р а м з и н с к о й д е к л а р а ц и и о поэте — ,,искусном л ж е ц е " , чью заслугу
с о с т а в л я е т уменье , , в ы м ы ш л я т ь приятно*' и ,,строить з а м к и на песке",
противостоял д е р ж а в и н с к и й цикл стихов о роли поэта и месте поэзии в об­
щественной жизни — , , П а м я т н и к " , , , Л е б е д ь " и ,,Храповицкому"» .
О художественной прозе К а р а м з и н а и его литературно-критической
публицистической деятельности не с к а з а н о ничего или почти ничего. Все
сводится к д о с т и ж е н и я м в области стихотворных ж а н р о в .
«Художественные открытия Д е р ж а в и н а были немедленно усвоены мо­
лодыми поэтами — Д а в ы д о в ы м , Б а т ю ш к о в ы м , Пушкиным» . Пушкин
учился у Д а в ы д о в а и Б а т ю ш к о в а . Вместе с тем Пушкин понял, что Ж у к о в ­
ский открыл новые богатства романтической поэзии, «поэзии чувства
и сердечного в о о б р а ж е н и я » . Все эти новые поэтические д о с т и ж е н и я ,
р е а л и з о в а н н ы е вне школы К а р а м з и н а , П у ш к и н подверг творческому
синтезу и, преодолев романтизм, в самом н а ч а л е 20-х годов «выходит
на дорогу поэзии действительности. Но то не было возвратом к старому,
к д е р ж а в и н с к о й т р а д и ц и и » . « З а в о е в а н и е П у ш к и н ы м историзма, овла7 6
7 7
78
8 0
7 6
77
Там же.
Там же. С. 8.
7Й
79
Там же. С. 23.
Там же. С. 24.
lib.pushkinskijdom.ru
8 0
Там же. С. 32
Проблема Карамзина в истории стилей
23
дение опытом психологического раскрытия внутреннего человека позво­
лили ему, о п и р а я с ь на первые достижения писателей-реалистов, оконча­
тельно утвердить реализм в русской л и т е р а т у р е » .
Такими с о о б р а ж е н и я м и , не менее односторонними и прямолинейными,
чем с т а р а я схема, не только отвергается положение о «карамзинском
периоде» в истории русской литературы, но и внушается искаженное
представление об истории стилей русской художественной литературы
конца X V I I I — н а ч а л а XIX в . * Особенно п о р а ж а е т исключение проблемы
стилей прозы и пренебрежение к вопросу о взаимодействии и развитии
р а з н ы х ж а н р о в ы х стилей стихотворного языка * .
В сущности, по схеме, очень близкой к взглядам Г. П. Макогоненко,
а отчасти В. Н. Орлова, построена статья Г. В. Ермаковой-Битнер «Поэтысатирики конца X V I I I — н а ч а л а XIX в . » . «Карамзинизм» здесь понима­
ется упрощенно и н е и с т о р и ч н о .
Необходимо глубже вникнуть в творческую эволюцию К а р а м з и н а и
объективно-исторически оценить его роль в истории русской литературы
и ее стилей, а для этого в а ж н о исследовать сочинения К а р а м з и н а в их
н а с т о я щ е м объеме и подлинном виде.
При изучении с стилистической точки зрения ж у р н а л о в 90-х годов
бросаются в глаза интересные стихотворения и прозаические произведе­
ния, принадлежность которых перу К а р а м з и н а может быть д о к а з а н а почти
с непреложной достоверностью и которые, однако, остаются не включен­
ными ни в издания его сочинений, ни в библиографические указатели
его творчества. Одни из них касаются общих философских, нравственных
и общественно-политических основ мировоззрения молодого К а р а м з и н а ,
другие р а з в и в а ю т его взгляды на крестьянский вопрос, крепостное право
и народный быт, в третьих о т р а ж а ю т с я литературно-эстетические вкусы
Карамзина *.
81
38
39
8 2
83
41
Там же.
^
См.: Поэты-сатирики конца XVIII —начала XIX в. 2-е изд., Л., 1959. (Б-ка поэта. Боль­
шая сер.).
Ср по этому вопросу мнение П. Н. Беркова в рецензии «Значительный вклад в изучение
русской сатиры конца XVIII —начала XIX века» в журн.: Рус. лит. 1960. № 4. С. 22 7 *.
40
lib.pushkinskijdom.ru
И З Н А Б Л Ю Д Е Н И Й НАД ЯЗЫКОМ И СТИЛЕМ
И. И. Д М И Т Р И Е В А
I
Р е ф о р м а стилей русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а конца X V I I I — н а ч а л а
XIX в., п р и к р е п л е н н а я ж и в ы м сознанием современников и последующей
культурной т р а д и ц и е й к имени Н. М. К а р а м з и н а , фактически подготов­
л я л а с ь и о с у щ е с т в л я л а с ь целой плеядой з а м е ч а т е л ь н ы х русских писате­
лей второй половины XVIII в. — во г л а в е с Н. И. Новиковым, А. Н. Р а д и ­
щевым и Г. Р . Д е р ж а в и н ы м . Н. М. К а р а м з и н стал л и ш ь той центральной
л и т е р а т у р н о й личностью конца X V I I I — н а ч а л а XIX в., в художественном
творчестве и п р о г р а м м н ы х статьях которой эта я з ы к о в а я р е ф о р м а н а ш л а
свое н а и б о л е е определенное с стилистической точки зрения, наиболее
д е т а л ь н о р а з р а б о т а н н о е в плане общей н а ц и о н а л ь н о й л и т е р а т у р н о - я з ы ­
ковой нормы, хотя и искусственно суженное, социально ограниченное
и в силу этого однобокое, в ы р а ж е н и е . И з среды л и т е р а т у р н ы х деятелей
конца X V I I I — н а ч а л а XIX в., принимавших вместе с Н. М. К а р а м з и н ы м
активное у ч а с т и е в работе по ф о р м и р о в а н и ю и определению с о с т а в а и
строя новой системы русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а и его стилей, у ж е
в 90-х годах XVIII в. резко выделился и был поставлен почти на ту ж е
высоту, что и К а р а м з и н , его друг, п о с л е д о в а т е л ь и с п о д в и ж н и к И. И. Д м и т ­
риев. П л е м я н н и к И. И. Д м и т р и е в а — М. А. Д м и т р и е в — в мемуарах
«Мелочи из з а п а с а моей памяти» в ы р а ж а л не столько свое родственное
отношение, сколько общественное с у ж д е н и е своего социального круга и
о б щ у ю оценку своего поколения, когда писал: « И . И. Д м и т р и е в совершил
д л я русского стиха то ж е , что К а р а м з и н д л я прозы, т. е. он д а л ему про­
стоту и непринужденность естественной речи, чистоту в ы р а ж е н и я и совер­
шенную п р а в и л ь н о с т ь словосочинения без н а т я ж е к и перестановок слов
д л я меры и д л я наполнения стиха, чем о б е з о б р а ж и в а л и старинные стихо­
творцы я з ы к поэзии. Язык поэзии, язык богов, д о л ж е н быть текучее и
плавнее обыкновенного человеческого; а у них он был всегда с в я з а н
и с з а п и н к о ю . И поэты и читатели о п р а в д ы в а л и это тем, что стихотворный
я з ы к стесняет мера; но Д м и т р и е в д о к а з а л , что она не стесняет д а р о в а н и я .
Ж у к о в с к и й , Б а т ю ш к о в , Пушкин подтвердили то ж е своим примером.
Д м и т р и е в и К а р а м з и н стоят на одном ряду как п р е о б р а з о в а т е л и я з ы к а на­
шего: один в стихах, другой в прозе. С них н а ч а л а с ь в нашей л и т е р а т у р е
эпоха художественности» .
1
В сущности почти то ж е суждение было в ы с к а з а н о г о р а з д о р а н ь ш е
А. Е. И з м а й л о в ы м в « Б л а г о н а м е р е н н о м » , в извещении о пятом издании
сочинений И . И. Д м и т р и е в а : «Н. М. К а р а м з и н первый дал нам о б р а з ц ы ,
как д о л ж н о писать в п р о з е, а И. И. Д м и т р и е в — в с т и х а х » .
На х а р а к т е р и с т и к у я з ы к а и стиля И. И. Д м и т р и е в а в т р у д а х последую­
щих о б о з р е в а т е л е й и историков русской л и т е р а т у р ы конца XIX и XX в.
о к а з а л а сильное влияние статья П. А. В я з е м с к о г о о жизни и стихотворе­
ниях И. И. Д м и т р и е в а .
3
1
2
3
Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти. М., 1866. С. 113—114.
Благонамеренный. 1819. № 3 . С. 194; ср.: Галахов А. Д. История русской словесности,
древней и новой. 3-е изд. СПб., 1894. Т. 2. С. 117*.
См.: Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева / / Дмитриев И. И.
Стихотворения. СПб., 1823.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
25
П . А. Вяземский считает, что с «Московского ж у р н а л а » К а р а м з и н а
« н а ч и н а е т с я новое летосчисление в я з ы к е нашем». П о его мнению, К а р а м ­
зин и Д м и т р и е в я в л я ю т с я «двумя основателями нынешнего языка нашего».
Они о б о г а щ а л и русский литературный язык «добычею, взятою из его соб­
ственных сокровищ». И. И. Д м и т р и е в «в разных родах испытывал свои
силы». Но в его творчестве особенно выделяются, я в л я ю т с я наиболее про­
дуктивными три ж а н р а , три стиля: средне-высокий,
лирический,
сказоч­
ный и басенный. Д м и т р и е в осмеял и пародировал старый высокий стиль
одической поэзии. Он «умел себе присвоить род, еще не испытанный ни
Л о м о н о с о в ы м , ни Петровым, ни Д е р ж а в и н ы м » . В этом роде особенно
оригинальны его стихотворения: «Ермак», «Освобождение Москвы»,
«К Волге» и « Р а з м ы ш л е н и я по случаю грома».
Д м и т р и е в дал пример: «почерпать вдохновение поэтическое в источ­
нике истории народной», пользоваться «красками местными». « Д р а м а т и ч е ­
ское д в и ж е н и е » в «Ермаке» «есть опыт новый и мастерской». Вообще ж е
высокий лирический слог Дмитриева нередко носит печать влияния стиля
Д е р ж а в и н а . Так, когда вышел Дмитриевский «Глас патриота», «весь город
и с а м а Е к а т е р и н а почитала тогда сии стихи за стихи Д е р ж а в и н а , з а м е ч а я
в них некоторые его приемы».
В среднем элегическом и сатирическом ж а н р е И. И . Д м и т р и е в обнару­
ж и в а е т «свободность в стихосложении, правильность и красивость слога,
почти везде постоянную естественность языка стихотворного». Он стре­
мился с о з д а т ь литературные о б р а з ц ы разговорного светского я з ы к а .
Но наиболее оригинальны и живописны басенный и сказочный стили
Д м и т р и е в а . Например, в басне «Дуб и трость» «какое постоянное разно­
о б р а з и е в слоге, приемах и украшениях и какая везде верность в порядке
в ы р а ж е н и й , картин и принадлежностей!»
В басенном языке Д м и т р и е в а «проскакивают несомнительные при­
з н а к и комического д а р о в а н и я » . «Разговорный язык поэта нашего, встре­
ч а ю щ и й с я в баснях и с к а з к а х его, удостоверяет нас, что он, верный в изо­
б р а ж е н и и лиц, умел бы сохранить ту ж е верность и в языке, коим он
з а с т а в и л бы говорить их на сцене». Но «нигде не о к а з а л он более ума,
з а м ы с л о в а т о с т и , вкуса, остроумия, более стихотворческого искусства, как
в своих с к а з к а х » . Д м и т р и е в реалистичен в своих с к а з к а х . «Он замечает
то, что к а ж д ы й из нас мог заметить; умея наблюдать, р а с с к а з ы в а е т то,
что всякий мог р а с с к а з а т ь , имея д а р повествования». О б р а з ы и персонажи
с к а з о к Д м и т р и е в а — яркие типы. Вяземский восхищается «поэтическими
к р а с о т а м и , чертами веселости, остроумия, тонкой насмешки, пленительной
з а м ы с л о в а т о с т и , коими изобилуют сии сказки». Вяземский указывает, что
отдельные в ы р а ж е н и я поэтического языка И. И. Дмитриева глубоко
вошли в речевой обиход дворянства н а ч а л а XIX в.
«Мелочи нашего поэта у всех в памяти и присвоены общим употреб­
лением. Кто, видя безобразную живопись, не вспоминает об Ефреме? Кто,
в с т р е ч а я супруга, каких много, не готов напомнить ему „ С у п р у ж н ю ю
молитву" или, встречая иного вельможу, не готов воскликнуть: ,,И это
человек!" Кому не приходило в голову или, лучше с к а з а т ь , в сердце ска­
з а т ь с поэтом у ног милой ж е н щ и н ы :
Ты б лучше быть могла, но лучше так, как есть!
Кто из родителей, имевших несчастие оплакивать смерть детей, не при­
знает истины и силы стиха, к а к бы вырвавшегося из родительской души,
п о р а ж е н н о й утратою:
О небо! и детей ужасно нам желать!»
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
26
над языком и стилем И. И. Дмитриева
С а м о собой р а з у м е е т с я , что Вяземский оценивает и стиль Д м и т р и е в а
и значение Д м и т р и е в а в истории русского л и т е р а т у р н о г о языка с позиций
к а р а м з и н и с т а , и притом к а р а м з и н и с т а аристократического л а г е р я ; он
предпочитает басенный стиль Д м и т р и е в а стилю К р ы л о в а .
С тех ж е к а р а м з и н и с т с к и х позиций подходит к оценке з н а ч е н и я
И. И. Д м и т р и е в а в истории русского я з ы к а В. А. Ж у к о в с к и й в своем
конспекте-обзоре по истории русской л и т е р а т у р ы , напечатанном в Трудах
отдела новой русской л и т е р а т у р ы : «Вкус, свойственный К а р а м з и н у
в прозе, я в л я е т с я свойством Д м и т р и е в а в стихах. Они почти установили
я з ы к . В б у д у щ е м писатели могут его о б о г а т и т ь , внося в него черты, свой­
ственные их личному д а р о в а н и ю , но ему у ж е не предстоит испытать
никаких глубоких изменений» . « [ . . .=] Д м и т р и е в в своих стихотворениях
учил искусству поэтически и правильно в ы р а ж а т ь с я . К а к и К а р а м з и н , он
п о к а з а л тайну употребления слова в прямом значении без у щ е р б а для
поэтической свободы в ы р а ж е н и я [. . .] Д м и т р и е в установил поэтический
язык» .
Не раз к а с а я с ь вопроса о значении поэзии Д м и т р и е в а в развитии
стилей русского литературного я з ы к а , В. Г. Белинский дает объективную
историческую оценку творчества Д м и т р и е в а , устранив гиперболизм и
односторонность с у ж д е н и й к а р а м з и н и с т о в и тем самым исправив точку
з р е н и я своих предшественников на з н а ч е н и е стиля Д м и т р и е в а в истории
я з ы к а русской художественной л и т е р а т у р ы . Н а п р и м е р , в статье « Р у с с к а я
л и т е р а т у р а в 1841 г.» В. Г. Белинский писал: « Р у с с к а я в е р с и ф и к а ц и я
в стихах Д м и т р и е в а с д е л а л а значительный ш а г вперед: в свое время они
считались чрезвычайно гладкими и гармоническими. В о о б щ е стихи
Д м и т р и е в а г о р а з д о л у ч ш е стихов К а р а м з и н а . Д м и т р и е в а м о ж н о н а з в а т ь
с о т р у д н и к о м и помощником К а р а м з и н а в деле п р е о б р а з о в а н и я рус­
ского я з ы к а и русской л и т е р а т у р ы : что К а р а м з и н делал в отношении
к прозе, то Д м и т р и е в д е л а л в отношении к стихотворству» .
Эта точка зрения в общем укрепилась в истории русского я з ы к а и
л и т е р а т у р ы . Но она была о с л о ж н е н а типичными д л я русской б у р ж у а з н о й
историографии XIX и н а ч а л а XX в. у к а з а н и я м и на ф р а н ц у з с к о е влияние.
А. Д . Г а л а х о в в «Истории русской словесности древней и новой» писал:
«Что сделал К а р а м з и н д л я о б р а з о в а н и я прозаического я з ы к а , то самое
сделал Д м и т р и е в д л я о б р а з о в а н и я я з ы к а стихотворного [. . .] Это о б р а з о ­
вание стихотворной речи [. . .] с о о т в е т с т в о в а л о к а к свойству ф р а н ц у з ­
ского я з ы к а , с которого переводил Д м и т р и е в , т а к и роду сочинений,
которые он переводил. Искусство писать в ы р а б а т ы в а л о с ь у ф р а н ц у з о в
вместе с искусством вести беседу. Переводил ж е и сочинял Д м и т р и е в
преимущественно басни, сказки, сатиры, э п и г р а м м ы и р а з н ы е мелкие
пиесы (poésies f u g i t i v e s ) ; а с о д е р ж а н и е таких сочинений в ы р а ж а е т с я
легким, свободным, подходящим к р а з г о в о р н о м у языку стихом
(...)
Стихотворения самого К а р а м з и н а , если р а с с м а т р и в а т ь в них т о л ь к о с к л а д
речи, не о т л и ч а ю т с я от стихотворений Д м и т р и е в а . П о д влиянием тех и
других м а л о - п о м а л у с л о ж и л с я у нас легкий стих, приличный известному
р а з р я д у поэтических сочинений. Успешному его р а з в и т и ю б л а г о п р и я т 4
5
6
4
5
6
Жуковский В. А. Неизданный конспект по истории русской литературы / / Тр. отд. новой
рус. литературы. М.; Л., 1948. Т. 1. С. 308.
Там же. С. 309.
Белинский В. Г. Поли. собр. соч. М., 1954. Т. 5. С. 538. Ср. в статье В. Г. Белинского о сочи­
нениях А. Пушкина: «Вообще в стихотворениях Дмитриева, по их форме и направлению,
русская поэзия сделала значительный шаг к сближению с простотою и естественностью,
словом, — с жизнью и действительностью» (Там же. М., 1955. Т. 6. С. 127) *.
2
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
27
с т в о в а л а перемена во вкусе писателей: ода склонялась к упадку, послание
с д е л а л о с ь модным родом стихотворства, представляя удобнейшую форму
д л я в ы р а ж е н и я мыслей. Но посланию, как письму в стихах, н а р а в н е
с обыкновенными письмами, свойствен т а к называемый эпистолярный
стиль, главные отличия которого — простота и непринужденность. Боль­
шинство т а л а н т л и в ы х стихотворцев д в а д ц а т ы х годов, по строению своей
речи, суть последователи К а р а м з и н а и Дмитриева» .
В сущности, те ж е взгляды на деятельность И. И. Дмитриева в области
русского литературного я з ы к а и стиля до сих пор повторяются литературо­
ведами, а отчасти и историками русского литературного языка. В эти
в з г л я д ы вносятся лишь частные поправки и некоторые оговорки. Так,
А. Кучеров в статье « И . И. Дмитриев», предпосланной небольшому
собранию стихотворений этого поэта , пытается уточнить понимание сти­
листической позиции И. И. Дмитриева. По мнению А. Кучерова, «дело
было не в том, что Д м и т р и е в з а н и м а л с я поэзией, а Карамзин з а н и м а л с я
прозой. Д е л о было в отношении к традициям классицизма и к б у р ж у а з ­
ному сентиментализму, а т а к ж е в обращении к тем ж а н р а м , которые
не з а н и м а л и К а р а м з и н а » . «Литературные устремления сентименталиста,
во многом ученика К а р а м з и н а , претерпевали своеобразное превращение
в связи с приверженностью Дмитриева к наиболее стойким ж а н р а м клас­
сицизма» — сатире, басне, сказке. «Выступая против классицизма, Дмит­
риев вместе с тем о с т а в а л с я в плену у наиболее стойких жанров, в плену
у традиционного ж а н р о в о г о мышления классицизма».
О д н а к о эта приверженность И. И. Дмитриева к традиционным ж а н р а м
к л а с с и ц и з м а , по мнению Кучерова, «диктовалась з а п р о с а м и современной
Д м и т р и е в у молодой литературы, заинтересованной не столько самими
ж а н р а м и , сколько особенностями связанного с этими ж а н р а м и поэтиче­
ского я з ы к а » . Это была с в о е о б р а з н а я «разговорная поэзия», учителем ко­
торой стал Д м и т р и е в д л я Жуковского, и Батюшкова, и Вяземского.
« Р а з г о в о р н о й легкости добился Дмитриев и в сказках и в сатирах. Эта
р а з г о в о р н о с т ь , по существу, и я в и л а с ь той новой стороной в языке стиха,
з а которую Д м и т р и е в , если откинуть его работу по упорядочению синтак­
сиса, и был объявлен реформатором». П р а в д а , «разговорный стих уже
з а д о л г о до Д м и т р и е в а существовал в русской поэзии, например в сказоч­
ной поэме Богдановича. Дмитриев вводил этот разговорный тон, отчасти
близкий басне (отсюда, быть может, и интерес Дмитриева именно к б а с н е ) ,
в дворянскую поэзию, п о л а г а я его условием всякого хорошего стихотворе­
ния». Смутно с о з н а в а я , что о б щ а я ссылка на «разговорность стиля» мало
определяет своеобразие реформаторской деятельности И. И. Д м и т р и е в а
в области русского литературного языка (ср. стиль кн. И. И. Д о л г о р у к о г о ) ,
А. Кучеров отмечает е щ е «аристократизм стиля» Дмитриева и К а р а м з и н а .
« К а р а м з и н и Дмитриев в своей деятельности, быть может, наиболее закон­
ченно воплотили устремление дворянства конца XVIII и н а ч а л а XIX в.
к переоценке литературного языка под углом соответствия его новым
нормам дворянской эстетики. В нормах этих, ф о р м и р о в а в ш и х с я под
заметным влиянием б у р ж у а з н о й литературы и теории, в ы р а б а т ы в а л и с ь
тем не менее и чисто дворянские черты известного „ а р и с т о к р а т и з м а
с т и л я " [. . .] в целом чуждого литературе XVIII в. (Ломоносову, Д е р ­
ж а в и н у ) ».
7
8
7
8
Галахов А. Д. История русской словесности, древней и новой. 3-е изд. СПб., 1894. С. 117—
118.
Кучеров А. И. И. Дмитриев / / Карамзин и поэты его времени. М.; Л., 1936. С. 145—168.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
28
над языком и стилем И. И. Дмитриева
« Р а з г о в о р н о с т ь Д м и т р и е в а , его стилистическая скупость, временами
д о х о д я щ а я до сухости, остроумие, сентиментальность — все эти черты
х а р а к т е р н ы д л я л и т е р а т у р н о г о а р и с т о к р а т и з м а » . Непосредственно оче­
видно, что все эти р а с с у ж д е н и я , хотя и н а п р а в л е н ы к уяснению социальностилистической позиции И . И . Д м и т р и е в а , очень о б щ и , неточны и л и ш е н ы
конкретного с о д е р ж а н и я с точки з р е н и я истории русского л и т е р а т у р н о г о
я з ы к а . Ведь с а м о понятие «разговорно-аристократического» стиля поэзии
остается нераскрытым и неясным. А. Кучеров у т в е р ж д а е т л и ш ь , что раз­
говорность и простота я з ы к а Д м и т р и е в а «в достаточной степени условны
и ограниченны». Вместе с тем А. Кучеров подчеркивает, что стиль Д м и т ­
риева, п р е д с т а в л я в ш и й с я у ж е П у ш к и н у и Крылову с г л а ж е н н ы м , плоским
и м а л о о р и г и н а л ь н ы м , воспринимался современниками Д м и т р и е в а как
самобытный и необычный (особенно в о д а х и просторечных б ы л я х , как
«Карикатура»).
Народно-просторечный стиль « р и ф м о п р о з а и ч е с к о г о т в о р е н и я » , к а к
иронически н а з ы в а л крыловский « З р и т е л ь » « К а р и к а т у р у » , по мнению
А. Кучерова, выходил з а пределы я з ы к а традиционной поэзии. Новизну
манеры и тона Дмитриевского « Е р м а к а » отмечал е щ е Белинский.
Почти то ж е самое, хотя и иными с л о в а м и и в более общей ф о р м е , го­
ворится о стиле И. И. Д м и т р и е в а в «Истории русской л и т е р а т у р ы XVIII ве­
ка» Д . Д . Б л а г о г о .
«В п р о т и в о п о л о ж н о с т ь К а р а м з и н у , в основном бывшему п р о з а и к о м ,
л и т е р а т у р н а я деятельность Д м и т р и е в а п р о т е к а л а исключительно в об­
ласти поэзии, д л я которой он до известной степени сделал то, что К а р а м ­
зин с д е л а л д л я прозы. К а к и К а р а м з и н , Д м и т р и е в решительно противо­
п о с т а в л я е т свою поэзию „ в ы с о к о й " риторической линии в л и т е р а т у р е » .
Хотя подчас он и сам с л а г а е т оды в д е р ж а в и н с к о й манере, но «в 1794 году
Д м и т р и е в , в з а м е н одического ж а н р а , д а е т о б р а з е ц нового поэтического
вида», б л и з к о г о к романтической б а л л а д е — стихотворение « Е р м а к » .
Впрочем, эти стилевые тенденции д а л ь н е й ш е г о р а з в и т и я в творчестве
Д м и т р и е в а не получили. Точно т а к ж е более или менее и з о л и р о в а н н ы м
о с т а л с я стиль шуточной или пародийной б а л л а д ы «Отставной вахмистр,
или К а р и к а т у р а » ; ее простой, почти народный я з ы к богат многочислен­
ными э л е м е н т а м и натуралистической бытописи.
«В основном творчество Д м и т р и е в а [. . . ] пошло по линии „легкой",
салонной поэзии, которой он обычно с о о б щ а е т некий условный сентимен­
тально-элегический налет» . В области басни Д м и т р и е в о б л а г о р о д и л
зверей, з а с т а в и в их и з ъ я с н я т ь с я п о - к а р а м з и н с к и в ы р а б о т а н н ы м «новым
слогом» светского о б щ е с т в а , л и ш и в их народности.
В р а б о т е Е. Н. Купреяновой « Д м и т р и е в и поэты к а р а м з и н с к о й
школы»
п о в т о р я ю т с я те ж е оценки стиля Д м и т р и е в а , но с некоторыми
новыми н ю а н с а м и . П р е ж д е всего о т м е ч а е т с я , что з а д а ч а п р е о б р а з о в а н и я
легкой поэзии в конце X V I I I — н а ч а л е XX в. состоит в приспособлении ее
к салонному, светскому языку. «В поэзии сентименталистов ж а н р ы „лег­
кой п о э з и и " были осознаны как произведения, п р и з в а н н ы е л е г к о и приятно
в ы р а ж а т ь утонченность светских просвещенных чувств и отношений,
и стали с а л о н н ы м и ж а н р а м и » . О д н а к о «возникшие в поэзии сентимента­
л и з м а з а д а ч и с о з д а н и я эмоционального лирического слова о с л о ж н я л и с ь
вопросами о б р а з о в а н и я н а ц и о н а л ь н о г о л и т е р а т у р н о г о я з ы к а » . Д л я сен9
10
11
9
10
11
Благой Д. Д. История русской литературы. М., 1945. С. 410—413.
Там же. С. 412.
История русской литературы. М.; Л., 1941. Т. 5, ч. 1. С. 123—143.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
29
т и м е н т а л и с т о в во главе с К а р а м з и н ы м , по ошибочному и антипатриотиче­
скому мнению Е. Н. Купреяновой, основным путем о б р а з о в а н и я нацио­
нального литературного я з ы к а была его европеизация, т. е. обогащение
русской книжной речи словесными формами и оборотами, способными
к в ы р а ж е н и ю всего богатства европейской культуры в целом. П а р а л л е л ь н о
с этим возникла потребность заменить т я ж е л ы е латино-германские грам­
матические формы и синтаксические конструкции русского книжного
я з ы к а более гибкими ф о р м а м и и тем самым придать им легкость и есте­
ственность разговорной речи. Но разговорным языком европеизирован­
ного русского дворянства, от лица которого выступали К а р а м з и н и его
единомышленники, был я з ы к французский. Таким о б р а з о м , художествен­
ное слово сентименталистов, подчиненное требованию разговорной лег­
кости и гибкости, не имело живой национальной
базы. Оно явилось каль­
кой с ф р а н ц у з с к о г о языка русского светского общества. Все это, вместе
взятое, предопределило эклектичность стилистических принципов поэзии
русского сентиментализма. Противопоставляя абстрактно-логическому
слову отечественного классицизма эмоционально-лирическую речь, рус­
ские сентименталисты неизбежно в о з в р а щ а л и с ь в своей поэтической
практике к стилистическому пуризму французского классицизма (отсюда
т р е б о в а н и я «точности» и «ясности») и прошли мимо яркой и сильной
э м о ц и о н а л ь н о й выразительности русской простонародной речи.
Тем не менее выработанное сентименталистами эмоционально-лири­
ческое слово расчистило путь для глубокого и творческого освоения на­
строений и тем европейской преромантической и романтической лирики.
Это было делом следующих поколений, делом Ж у к о в с к о г о , Б а т ю ш к о в а
и П у ш к и н а . Но та словесная культура, на которой росли и воспитывались
эти поэты, была создана поэзией русского сентиментализма, преимуще­
ственно самым крупным представителем ее — И. И. Дмитриевым.
Вместе с тем, по Е. Н. Купреяновой, если не считать четырнадцати­
летнего (1777—1791) ученического периода, творчество Д м и т р и е в а ли­
шено эволюции. Оно р а з в и в а л о с ь , «углубляя те тенденции, которые были
з а л о ж е н ы в нем с самого н а ч а л а » . И. И. Дмитриев у п р а ж н я е т с я пре­
имущественно в повествовательных ж а н р а х . В сфере песни он, не я в л я я с ь
новатором, достигает максимального единства эмоционального тона.
Н а п р и м е р , в песне «Стонет сизый голубочек» — стонет, воркует, тоскует,
тихонько слезы льет, голубочек,
миленький
дружочек, пшеничка,
нежна
ветка — все это слова единого эмоционального лексического плана, слова,
о к р у ж е н н ы е ореолом «приятного», «чувствительного», «милого». Кроме
того, Д м и т р и е в культивировал м а д р и г а л ы , надписи и другие мелкие
ж а н р ы , не т р е б о в а в ш и е от автора ни силы чувств, ни глубины мысли,
а л и ш ь легкости и и з я щ е с т в а чисто словесного в ы р а ж е н и я .
Е. Н. Купреянова считает, что основная линия стилистических интере­
сов Д м и т р и е в а определилась примерно в 1793—1794 гг. под влиянием той
с л о ж н о й переработки, которой подвергся в творчестве Д м и т р и е в а одиче­
ский слог, вообще слог высокой лирики. И. И. Дмитриев сталкивает
в пределах одного стихотворения разные и часто в р а ж д е б н ы е друг другу
стилистические пласты и тенденции. В одическом стиле риторические фор­
мулы и синтаксические построения высокого слога у ж и в а ю т с я рядом с сен­
тиментальными картинами (например, в оде « Н а мир с Оттоманскою
П о р т о ю » ) . В дальнейшей трансформации оды у Д м и т р и е в а «аллегори­
ческие о б р а з ы и риторические интонации постепенно вытесняются кон12
Там же. С. 125.
lib.pushkinskijdom.ru
зо
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
кретно-чувственными описаниями, о р а т о р с к о е р а з в и т и е темы уступает
место с ю ж е т н о - п о в е с т в о в а т е л ь н о м у » . От оды Д м и т р и е в а и п р и м ы к а ю щ и х
к ней с м е ш а н н ы х ж а н р о в его творчества К у п р е я н о в а хочет отыскать пря­
мой путь к « Д у м а м » Р ы л е е в а и т о р ж е с т в е н н о м у стилю П у ш к и н а . С 1794 г.
в творчестве Д м и т р и е в а в о з о б л а д а л и повествовательные ж а н р ы . Д м и т ­
риев с о з д а е т особую разновидность средне-простого стиля с к а з к и , д а л е ­
кого от грубого н а т у р а л и з м а «ирои-комической поэмы» и не ч у ж д о г о на­
ционально-бытовой х а р а к т е р н о с т и . О б р а т и в ш и с ь к басне, Д м и т р и е в вклю­
чил ее в число и з я щ н ы х , салонных ж а н р о в легкой поэзии, стремился,
следуя М а р м о н т е л ю , с д е л а т ь ее «пищей и н а с л а ж д е н и е м умов с а м ы х утон­
ченных, воспитанных и глубоких». П о словам Б л у д о в а , Д м и т р и е в первый
п о к а з а л , «что есть р а з н и ц а между в ы р а ж е н и я м и п р о с т ы м и и н и з ­
к и м и и . . . что звери, не перестав быть зверьми (в идеальном мире
А п о л о г а ) , могут и з ъ я с н я т ь с я приятно, н е ж н о и остроумно. . . Кто не ди­
вился искусству, с которым поэт умел подьяческие в ы р а ж е н и я вместить
в стихи и с д е л а т ь приятными?» *.
Басенный стиль И. И. Д м и т р и е в а , как д у м а е т Купреянова, т а к ж е осно­
ван на столкновении и совмещении разных стилистических тенденций,
«на к о н т р а с т а х разительных по своей противоположности стилистических
наслоений» — р а з г о в о р н о - б ы т о в ы х и стихитворно-элегических. Точно так
ж е послания Д м и т р и е в а «отличаются поразительным стилистическим раз­
нобоем». Н а п р и м е р , в «Послании к К а р а м з и н у » (1795) о б р а щ а е т на себя
внимание не только включение в элегическую т к а н ь стихотворения таких
п р о т и в о п о к а з а н н ы х ей, «непоэтических» в ы р а ж е н и й , как кряхтят, прут,
валятся, но и р а з в и т и е о б р а з а одновременно в двух планах — метафори­
ческом и п р я м о м , в з а и м н о п а р а л и з у ю щ и х друг д р у г а . Д м и т р и е в д а л рус­
ской поэзии « ф р а г м е н т а р н ы е о б р а з ц ы предромантического стиля». По
мнению Е. Н. Купреяновой, «прогрессивные тенденции русского сентимен­
т а л и з м а — тенденции п р е о б р а з о в а н и я русского поэтического слова»
нашли в поэзии Д м и т р и е в а «наиболее полное в ы р а ж е н и е » .
Если подвести итоги господствующим до сих пор в русской филоло­
гии п р е д с т а в л е н и я м и мнениям о я з ы к е и стиле И. И. Д м и т р и е в а , о
его значении в истории русского л и т е р а т у р н о г о языка, т о получится
т а к а я цепь очень о б щ и х , очень неопределенных и малообоснованных с у ж ­
дений:
1) И. И . Д м и т р и е в осуществил ту ж е реформу русского л и т е р а т у р н о г о
я з ы к а в области стиха, к о т о р а я была произведена К а р а м з и н ы м в области
прозы.
2) Он к у л ь т и в и р о в а л легкий, близкий к разговорной речи, но основан­
ный на строгом принципе «аристократического», салонного отбора среднепростой слог в кругу стихотворных ж а н р о в : басни, сатиры, э п и г р а м м ы и
разных мелких пьес (poesies fugitives).
3) И. И. Д м и т р и е в широко п о л ь з о в а л с я принципом смешения разных
стилевых форм, прикрепленных к а н о н а м и к л а с с и ц и з м а к д а л е к и м друг от
д р у г а ж а н р а м , в структуре одного произведения. В этом отношении особен­
ный интерес п р е д с т а в л я ю т наблюдения н а д изменениями одического стиля
в творчестве И. И. Д м и т р и е в а и н а д приемами ф о р м и р о в а н и я б а л л а д н о г о
стиля ( « Е р м а к » ) .
4) И. И. Д м и т р и е в , несмотря на идейную и социально-стилистическую
ограниченность своей поэзии, у к а з а л новые принципы экспрессивного
сочетания и объединения разностильных элементов русского л и т е р а т у р ­
ного я з ы к а , н а ш е д ш и е д а л ь н е й ш е е р а з в и т и е в я з ы к е Б а т ю ш к о в а и Ж у к о в ­
ского.
3
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
31
5) Прогрессивные тенденции русского сентиментализма — тенденции
п р е о б р а з о в а н и я русского поэтического слова, тенденции о б р а з о в а н и я «но­
вого слога Российского я з ы к а » в сфере поэзии у И. И. Д м и т р и е в а полу­
чили «наиболее полное выражение».
II
П и с а т е л и к а р а м з и н с к о й плеялы, стремясь к реформе стилей русского лите­
р а т у р н о г о я з ы к а , руководствовались своеобразными принципами дворян­
ской эстетики слова не только применительно к языку художественной
л и т е р а т у р ы , но и к разным типам общественно-бытовой речи.
П о представлениям К а р а м з и н а и его приверженцев, ж а н р о в а я диффе­
р е н ц и а ц и я стилей русского литературного языка д о л ж н а вырисовываться
на фоне единой общенациональной литературно-языковой системы. «Линг­
вистический вкус» * просвещенного и склонного к эстетизму, к формаль­
ному и з я щ е с т в у сторонника «нового слога Российского языка» должен
п р о н и з ы в а т ь всю его речевую деятельность, определять строй всех форм
словесного в ы р а ж е н и я , несмотря на их жанрово-стилистическое разнооб­
р а з и е . К а р а м з и н и его приверженцы стремились создать новую лексикостилистическую систему русского литературного языка на основе свое­
о б р а з н о й , социально обедненной перегруппировки элементов трех старых
ломоносовских «штилей», на основе ограничения и исключения многих
слов и форм к а к высокого, так и простого слога. Они старались расширить
и изменить представление о среднем, нейтральном словарно-фразеологическом фонде русского литературного языка.
К а р а м з и н и его приверженцы, в том числе и Дмитриев, ставили перед
собой з а д а ч и — р а з о б р а т ь с я в том сложном и разнородном, не имеющем
и во всяком случае тогда не имевшем твердых границ потоке устной
народной речи, который в ту пору обозначался именем «просторечия».
Тут были и о б щ е р а з г о в о р н ы е слова, обороты и формы, лишенные книж­
ного колорита, и те элементы бытовой речи, которые носили экспрессивный
отпечаток демократической непринужденности, фамильярности, а иногда
и грубости, д а ж е вульгаризма, а т а к ж е диалектные или жаргонные
в ы р а ж е н и я . К «просторечию» подходила, отчасти с ним сливаясь,
с т р у я «простонародной» речи.
Изучение «лингвистического вкуса» И. И. Д м и т р и е в а , его стилисти­
ческих устремлений можно начать с анализа языкового материала его
писем. Эпистолярный стиль в то время стал экспериментальной л а б о р а ­
торией словесно-художественного творчества *.
Лингвистический вкус и речевые навыки И. И. Дмитриева ярко отра­
ж а ю т с я в стиле его писем. По этим письмам можно проследить и общую
эволюцию эстетических норм словесного искусства в художественном ми­
ровоззрении И. И. Д м и т р и е в а . В письмах И. И. Д м и т р и е в а , особенно
ранних, относящихся к 70—80-м годам, очень заметна примесь выражений
и конструкций официально-деловой и канцелярской речи.
Вот примеры канцелярского стиля из писем И. И. Дмитриева к И. П. Бе­
кетову (конца 70-х г о д о в ) : «Доношу о себе, что третьего дня мы прибыли
благополучно»; «уведомлять образом поденной записки»; «вчера повещено
было» (ср. повестка); «быть на полковой двор на смотр»; «Обо мне не от­
дано было еще в приказе»;
«иного отмечал в гренедерский
убор,
иного
во фрунтовые; иного в негодяи» и т. п . Ср. тут ж е : «. . .при сем случае
4
5
13
13
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 17.
lib.pushkinskijdom.ru
32
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
п р о и з о ш л о весьма д о с т о п а м я т н о е и достойное т а к о г о м у ж а , к а к о в его сия­
тельство, д е л о » .
И з письма к тому ж е И . П. Бекетову (от 25 а в г у с т а 1787 г . ) : «почтенный
и с т р а н н о п р и и м н ы й Ш е н ю » ; «дает ему р а з н ы е з р е л и щ а » и д р . п о д .
П о з д н е е И. И. Д м и т р и е в борется с этой «подьяческой» манерой пись­
менного и з л о ж е н и я .
В письме к Д . И . Я з ы к о в у (от 28 д е к а б р я 1803 г.) он п е р в о н а ч а л ь н о на­
писал: « . . . а Б е к е т о в а ж у р н а л (,,Друг п р о с в е щ е н и я " . — В. В.)
буду
пересылать к вам к а ж д ы й месяц, т. е. я буду делиться с Вами сим экземп­
л я р о м , который буду для себя получать». Но, з а м е т и в три однообразных
ф о р м ы б у д у щ е г о времени, И. И. Д м и т р и е в з а м е н и л форму «буду
пересы­
лать» словосочетанием «стану пересылать»,
а вместо «буду
делиться»
поставил «намерен делиться». И тут ж е счел своим долгом попросить изви­
нения у Д . И. Я з ы к о в а : «Вы, конечно, з а м е т и т е три р а з а моих б у д у , но
что д е л а т ь ? Это обыкновенный мой слог в письмах» . В письме к В. А. Ж у ­
ковскому (от 30 м а я 1806 г.) И. И . Д м и т р и е в пишет: «Спешу препроводить
к вам при сем от б р а т а П л а т о н а П е т р о в и ч а Б е к е т о в а в особливом
пакете
сто рублей а с с и г н а ц и я м и . Он посылает к В а м е щ е д в е вырезки из к а т а л о г а ,
уведомьте, с которого из означенных
изданий вы переводили, чтоб вернее
ему з н а т ь , сколько следует Вам получить денег». Вслед за этим Д м и т р и е в ,
как бы с п о х в а т и в ш и с ь , з а я в л я е т : « Н е привыкши писать о т а к и х расчетах,
чувствую с а м , что написал все письмо не по-авторски, а по-подьячески»
.
Это противопоставление «авторского», т. е. литературно-художественного,
и «подьяческого» стилей ведет свое н а ч а л о е щ е от С у м а р о к о в а . Стремясь
если не совсем снять, т о смягчить налет «подьяческой», к а н ц е л я р с к о й ма­
неры в ы р а ж е н и я с своего прозаического стиля, И. И. Д м и т р и е в все же
не ч у в с т в о в а л себя мастером художественной прозы. По его собственному
признанию, он «не с д е л а л авторского н а в ы к а в прозе» . В этой области
д л я него непревзойденным о б р а з ц о м и идеалом был стиль Н. М. К а р а м ­
зина. П р о з а труднее п о д д а в а л а с ь новой стилистической о б р а б о т к е , чем
стих. В ответ на просьбу В. А. Ж у к о в с к о г о (в письме от 11 ф е в р а л я 1823 г.)
приступить к описанию мемуаров ( « Е щ е повторю свой с т а р ы й припев:
З а п и с к и ! З а п и с к и ! Д л я них очинено перо ваше, острое и жи­
вописное»)
И. И. Д м и т р и е в з а я в л я е т (в письме от 18 ф е в р а л я 1823 г.):
«Что ж е к а с а е т с я з а п и с о к , я часто и сам п о м ы ш л я ю о них, и в то ж е время
робею. К а р а м з и н д а в н о отчаял меня сочинять в прозе; о д н а к о ж не во гнев
его т а л а н т у , м о ж е т быть, и примусь з а прозу, если удастся мне п о ж и т ь на
просторе в деревне» .
С а м о е с о д е р ж а н и е «авторского» — в понимании И. И. Д м и т р и е в а —
в к л ю ч а л о в себя три элемента: поэтический (стихотворческий или восходя­
щий к стиховым ф о р м а м ) , ораторский, о т н о с я щ и й с я к области г р а ж д а н ­
ского, п р о з а и ч е с к о г о красноречия и в этом кругу с о п р и к а с а в ш и й с я и д а ж е
отчасти с л и в а в ш и й с я со сферой о ф и ц и а л ь н о - д е л о в о й речи, и разговорный,
светски-обиходный,
но экспрессивно расцвеченный, вылощенный и вместе
с тем острый и живописный.
Л е г к о найти типичные примеры к а ж д о й из этих трех стилистических
14
15
, б
17
18
, 9
14
15
16
17
18
19
Там же. С. 178—179.
Там же. С. 186—187.
Там же. С. 205.
В письме к В. А. Жуковскому от 30 дек. 1818 г. См.: Там же. С. 242 *.
Рус. архив. 1866. С. 1633. Ср. также письмо Жуковского от 22 нояб. 1818 г. См.: Рус. архив.
1870. С. 1705—1707.
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 284.
6
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
33
с ф е р в языке писем Д м и т р и е в а . К системе поэтической речи И. И. Д м и т ­
риев прибегает, говоря о своем призвании поэта, к а с а я с ь стихотворческих
материй или адресуя свои письма к поэтам. Например, в письме к П. П. и
И. П. Бекетовым (от 26 д е к а б р я 1787 г.): «Будучи по несчастию поэт,
я всякий день летаю воображением
около вас и вижу, с каким свежим
румянцем просыпаетесь вы около одиннадцатого часа, с какой живостью
к а ж д ы й с своей постели пересылает друг к другу невинные шутки, сопро­
вождаемые дружбой и смехом»
— и т . п.
В письме к а к а д . И. И. Лепехину (от 22 июля 1797 г . ) : «Но быв не более,
к а к т о л ь к о смиренным питомцем муз, пожинавшим иногда в продолжение
воинской с л у ж б ы цветы парнасские,
я могу только о б е щ а т ь быть прилежнейшим учеником ея» (Академии) .
В письме к А. X. Востокову (от 30 а п р е л я 1821 г . ) : «Я всегда у в а ж а л
и филологические ваши з а н я т и я , но невольно вздыхал, что так давно не
слышу вашей лиры. Благодарение
Аполлону! она отозвалась; и да продол­
ж а т с я надолго ее сладкогласные
звуки»
.
Официально-деловой стиль во всех его вариациях, с разнообразными
оттенками и притом с несколько старомодной дворянской светской окра­
ской самого конца X V I I I — н а ч а л а XIX в. наиболее полно представлен и
о т р а ж е н в письмах И. И. Д м и т р и е в а к А. С. Шишкову, Г. Р. Д е р ж а в и н у ,
А. В. Козодееву, а к а д . Лепехину, графу Н. П. Румянцеву и др. Офици­
ально-деловой стиль у И. И . Д м и т р и е в а т а к ж е подвергается своеобразной
л и т е р а т у р н о й обработке в духе карамзинской школы. Например, в письме
к В. А. Ж у к о в с к о м у (от 30 д е к а б р я 1818 г . ) : «Зная меру Ваших способно­
стей и ревнуя ко славе В а ш е й поэзии, я все ж е л а ю , чтобы вы не з а с и ж и ­
в а л и с ь ; чтоб Вы, не упуская золотого времени, когда ум и т а л а н т Ваш
в полном созрении, более и более мужались, возвышались и сияли на по­
прище, предопределенном Вам природою. Вы можете подозревать, что
я нечувствительно
впал в тон панегириста, написав, может быть, несколько
писем поздравительных с новым годом» .
Х а р а к т е р н о замечание Н. М. К а р а м з и н а об официально-деловом слоге
И . И. Д м и т р и е в а : «Витовтов с к а з ы в а л мне, что ты наш Д'Агессо * и
приказной слог знакомишь с ясною краткостью, чистотою, опрят­
ностью» .
Этот официально-деловой стиль легко вступает во взаимодействие
с светски-разговорным, о б л е к а я с ь экспрессией шутки, иронии или укра­
шаясь каламбурами.
Н а п р и м е р , в письме к А. Н. Бекетову (1788): «Вы е щ е не перестали про­
казничать, и вместо того, чтоб с к а з а т ь брату с десяток каких-нибудь иск­
ренних и полезных слов, растянули по целой странице холодные высокопочитания и проч. В н а к а з а н и е за то, от всего сердца ж е л а ю , чтоб ты ли­
ш и л с я д а р а быть прозаическим поэтом и чтоб во весь будущий год ни одна
твоя фикция
не пошла в путь. Милостивой ж е государыне, сестрице
П р а с к о в ь е Петровне, не удостоившей меня ни строчкою, по незлобию
2 0
2 1
2 3
7
2 4
2 5
2 0
21
2 2
2 3
24
2 5
Там же. С. 180.
Там же. С. 182.
Там же. С. 274.
Там же. С. 242.
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 97.
О слове «фикция» в «Новом словотолкователе» Н. М. Яновского сказано: « Ф и к ц и я , лат.
Выдумка, вымысел, изобретение, означает ту перемену или разнообразие приятных сочине­
ний, как изображены разумом и воображением; каковы суть сочинения театральные, поэмы
эпические, романы, басни и проч.» (Новый словотолкователь, расположенный по алфа­
виту. СПб., 1806. Т. 3. С. 982).
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
34
над языком и стилем И. И. Дмитриева
моему свидетельствую мое почтение и ж е л а ю в с е в о з м о ж н ы х б л а г
в свете» .
С в е т с к и - р а з г о в о р н ы й , обиходный стиль в письмах И. И. Д м и т р и е в а
с р а в н и т е л ь н о редко п р о я в л я е т с я в н а т у р а л ь н о м , бытовом виде. Он почти
всегда л и т е р а т у р н о о б р а б о т а н и с б л и ж е н со стилем поэтическим. Напри­
мер, в письме к В. А. Ж у к о в с к о м у (от 8 июня 1865 г . ) : «Пользуйтесь спо­
койною ж и з н ь ю и летом, этим б л а г о п р и я т н е й ш и м временем года д л я ум­
ного мечтателя] А осенью п р и е з ж а й т е в Москву с своим з а п а с о м . Старый
трутень почтит труды молодой пчелы и д о к а ж е т , что не все трутни бывают
злы и завистливы»
.
В письме к А. И. Тургеневу ( 1 8 0 6 ) : «Господину ж е критику отвечать
не намерен. Пусть он остается в сладкой уверенности, что властен у п р а в ­
л я т ь вкусом публики и р а з д а в а т ь свои венцы или отнимать их, когда з а х о ­
чет. Я у ж е д а в н о уволен с П а р н а с а : топчи он, сколько хочет, мою книгу,
л и ш ь не мни подсолнечника в огороде моем» . Ср. в письме к П. П. Беке­
тову (от 27 ноября 1798 г.): «И так и я превосходительный! Et moi je suis
peintre a u s s i ! Но это титло возвратит ли мне б р а т а , которого кончина никак
из мыслей моих не выходит? Успокоит ли мое сердце, в о з м у щ а е м о е непре­
станным р а з м ы ш л е н и е м о последствиях сего у д а р а ? И меньше ли, наконец,
я озабочен и удручен бедностию» .
В этой литературно-книжной
о б р а б о т к е и нивелировке элементов и
форм обиходной, разговорно-бытовой речи — существенное отличие эпи­
столярного стиля И. И . Д м и т р и е в а от т а к о г о ж е стиля, например,
П. А. Вяземского, А. И. Тургенева и в о о б щ е м л а д ш е й линии к а р а м з и н и ­
стов, которые охотно вступали на путь к а л а м б у р н о г о или шутливо-ирони­
ческого и с п о л ь з о в а н и я обиходно-просторечных, иногда устно-профессио­
нальных в ы р а ж е н и й или ж е п р о я в л я л и эстетическое л ю б о в а н и е простона­
родной речевой экзотикой * .
Из взаимодействия этих основных разновидностей л и т е р а т у р н о г о
я з ы к а , по представлению И. И. Д м и т р и е в а , и д о л ж н а была с к л а д ы в а т ь с я
его « н о р м а л ь н а я » или о б щ а я « н е й т р а л ь н а я » система. Особенно с т а р а ­
тельно И. И. Д м и т р и е в у с т а н а в л и в а е т границы и возводит преграды
между л и т е р а т у р н ы м языком и «низкой», вульгарной устной городской
речью, «низким просторечием», а т а к ж е неизящной, деревенской, «мужиц­
кой простонародностью».
В письме к Д . И. Языкову он т а к о т з ы в а е т с я о стиле стихотворений
Востокова, напечатанных в «Свитке муз» (ч. I, 1803) : «Его ,,Осень , „ К а н ­
т а т а " , ,,Телема и М а к а р прекрасны. Вы знаете мою искренность: видя
в нем истинного поэта, ж е л а л бы я только, чтобы он убегал низких слов,
как то: истомить, вместо утомить, подмога и е щ е некоторые, да исправнее
был в р и ф м а х » .
Л ю б о п ы т н о , что в « С л о в а р я х Академии Российской» слово подмога
не с о п р о в о ж д а л о с ь у к а з а н и е м на его простонародный и просторечный
характер.
Здесь читаем:
« П о д м о г а . . . 1. Пособление, подсоба, п о м о щ ь . И д т и к к о м у
н а п о д м о г у . 2. Человек, помогающий другому в чем. Д о б р ы й и
у м н ы й с ы н о т ц у б ы в а е т х о р о ш а я п о д м о г а » . Ср. тут ж е :
«подмогание
(подсобление), п о д м о г а т ь
и
подможный
2 6
2 7
2 8
2 9
8
44
44
3 0
26
27
2 8
2 9
3 0
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 181.
Там же. С. 193.
Там же. С. 202.
Там же. С. 183.
Там же. С. 185.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
35
( п о д м о ж н ы е деньги, п о д м о ж н о е войско)» — без всякой стили­
стической п о м е т ы .
В Академическом с л о в а р е церковно-славянского и русского я з ы к а
1847 г. слово подмога т о ж е не обозначено как простонародное или просто­
речное. И с п р а в л е н о лишь определение значений: « 1 . Пособие, помощь.
Идти с товарищами
на п о д м о г у . Д о б р ы й сын
под­
м о г а о т ц у . 2. Вещь, с л у ж а щ а я для подкрепления другой» .
Г л а г о л а истомить нет в « С л о в а р я х Академии Российской». Но у ж е
в « О б щ е м церковно-славяно-российском словаре» П. Соколова 1834 г.
слова истомить — истомлять,
истомиться — истомляться,
истомление,
истомленный
помещаются без всякой стилистической пометы. «Просто­
народными» признаются л и ш ь слова истома и
истомелый .
В я з ы к е притчи «Овца и свинья», напечатанной в «Северном вестнике»
( 1805, ч. V I I ) , И. И. Д м и т р и е в с возмущением подчеркивает стихи: «с хрен­
ком, в борщу и верещаге» — и еще «Сим сделала свинья ответов окон­
чанье» (письмо от 27 о к т я б р я 1805 г. Д . И. Языкову) . И. И. Д м и т р и е в
иронизирует по поводу народных «элегических в ы р а ж е н и й » в лирике
А. Ф. М е р з л я к о в а : «Горемышно, ретиво сердце», «Кто размыкает мою
тоску», «горючи слезы глаза выплакали», «преточили стену каменну» и пр.
(в письме к А. И. Тургеневу от 18 мая 1806 г.) . Характерно, что в круг
«народных» слов попадает и архаическое «преточить», которого нет ни
в « С л о в а р я х Академии Российской», ни в академическом словаре 1847 г.
В письме к А. С. Ш и ш к о в у (от 26 июля 1821 г.) И. И. Дмитриев пишет:
«Весьма с п р а в е д л и в о Ваше негодование на новизны, вводимые новейшими
нашими поэтами. Я и сам не могу спокойно встречать в их (исключая од­
ного Б а т ю ш к о в а ) д а ж е высокой поэзии такие слова, которые мы в детстве
с л ы х а л и от старух или с к а з ы в а л ь щ и к о в . В о т , ч у , п р и ю т , т е п л и т с я ,
ю р к н у л и пр. стали любимыми словами наших словесников. Поэтыгении з а р а з и л и д а ж е смиренных прозаистов, д а ж е и самый ,,Вестник Ев­
ропы без предлога в о т не может д а т ь ни живости, ни силы, ни прият­
ности своему слогу» .
В письме к П. П. Свиньину (1825), критикуя язык «Московского теле­
г р а ф а » , И. И. Д м и т р и е в з а я в л я е т : «Слово ципочки употребительно было
доселе не м е ж д у авторами, а деревенскими только старухами» . В письме
к В. А. Ж у к о в с к о м у (от 13 марта 1835 г.) И. И. Д м и т р и е в ж а л у е т с я :
«Не д а й т е в о с т о р ж е с т в о в а т ь школам Смирдина и Полевого над языком
К а р а м з и н а . Он, очевидно, теряет свое господство. Б о л ь ш а я часть наших
писателей, з а б ы в его слог благозвучный, отчетливый в каждой ф р а з е ,
в к а ж д о м слове, у к р а ш а ю т в я л ы е и запутанные периоды свои площадными
с л о в а м и : , д а в н ы м - д а в н о , аль, словно, коли, пехотинец, заскорузлый,
к а ж и с ь (вместо к а ж е т с я ) , т а к как, ответить, виднеется , — с примесью
ф р а н ц у з с к и х серьезно и наивно» .
В другом письме к тому же В. А. Ж у к о в с к о м у (от 6 сентября 1836 г . ) :
« К а р а м з и н первый начал з н а к о м и т ь нас с народностию в ,,Путешествии
к Троице , в описании м я т е ж а при Морозове, в повестях — „ Н а т а л ь и ,
б о я р с к о й дочери , „ М а р ф е Посаднице , и в недоконченной поэме —
3 1
3 2
33
3 4
35
44
3 6
37
44
38
44
44
31
3 2
3 3
34
3 5
3 6
37
3 8
44
Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 4. С. 1297.
Словарь церковно-славянского и русского языка. СПб., 1847. Т. 3. С. 264.
Общий церковно-славяно-российский словарь. СПб., 1834. Ч. 1. С. 1075.
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 195.
Там же. С. 202.
Там же. С. 277. См. мою книгу «Язык Пушкина» (М., 1935. С. 388—390).
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 289. Ср.: Язык Пушкина. С. 389.
Там же. С. 315.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
36
над языком и стилем И. И. Дмитриева
„ И л ь е М у р о м ц е " . Что ж е т а к о е народность, по мнению наших молодых
учителей? П и с а т ь так, как говорят наши мужики на Сенной и в харчев­
нях!» .
Л ю б о п ы т н о , что некоторые из слов и в ы р а ж е н и й , которые теперь —
в 20—30-х годах XIX в. — к а ж у т с я И. И. Д м и т р и е в у площадными, упот­
р е б л я л и с ь им самим в стихотворном стиле 90-х годов XVIII в.
Н а п р и м е р коль:
3 9
Коль надежду истребила
В страстном сердце ты моем,
Хоть вздохни, тиранка мила,
Ты из жалости по нем.
(«Песня»)
4 0
Коль дружество сии начертывая строки,
Над хладным мрамором струило слез потоки [. . .]
(«Эпитафия».
«Младенец»)
4 1
С р . т а к ж е употребление слова нада (надо) в первой редакции «Модной
ж е н ы » и д р . под.
Очевидно, И. И. Д м и т р и е в считал, что о б щ е н а ц и о н а л ь н а я норма лите­
ратурного в ы р а ж е н и я у ж е определилась в я з ы к е К а р а м з и н а и его
школы * . Употребление просторечных и народно-фольклорных в ы р а ж е ­
ний, которые до к а р а м з и н с к о й реформы имели широкое распространение
и хождение в среднем и простом слове русского литературного я з ы к а
XVIII в., теперь п р е д с т а в л я е т с я Д м и т р и е в у у ж е недопустимым. Д е м о к р а ­
т и з а ц и ю л и т е р а т у р н о г о я з ы к а в этом направлении он р а с ц е н и в а е т как
упадок, как с н и ж е н и е литературной стилистики до лингвистического вкуса
дворни, мещан и торговцев.
И. И. Д м и т р и е в негодует на «очистителей и утвердителей я з ы к а » ,
на членов « О б щ е с т в а любителей российской словесности», которые поста­
новили «тиснуть», н а п е ч а т а т ь в «Трудах О б щ е с т в а » (1818, ч. XII) «собра­
ние крестьянских ( н е в р а з у м и т е л ь н ы х . . . ) речений» (намек на « З а п и с к у
о наречиях м е ж д у крестьян Р я з а н с к о й и К а л у ж с к о й губерний») .
И. И. Д м и т р и е в очень чувствителен т а к ж е к примеси того, что Пушкин
н а з ы в а л «языком дурных обществ», и ко всяким отклонениям от норм лите­
ратурного употребления * . Он презирает Каченовского за то, что тот пи­
шет: «ехал на корабле» или « з а л о ж и л ф а б р и к у » , « з а л о ж и л м а г а з и н »
(в значении « з а в е л » и «учредил») — и вместо г а л л и ц и з м о в о б о г а щ а е т
русский я з ы к « м а л о р о с с и з м а м и » .
И. И. Д м и т р и е в требует гладкости, «приличности»
и равенства
слога — соответственно его назначению. Критикуя я з ы к «Северного вест­
ника» ( 1 8 0 4 ) , И. И. Д м и т р и е в з а м е ч а е т в письме к Д . И. Языкову
(от 3 августа 1804 г . ) : «Какое неравенство, какие неприличности! З а ­
метьте, например, пышное описание П е т е р б у р г а , и после другой период
начинается: , , К а р л а не умней ни на волос!" К а р а м з и н и д а ж е И з м а й л о в
не члены А к а д е м и и , а, право, написали бы лучше» . Р а з б и р а я язык
«Творений П и н д а р а » в переводе П. Г о л е н и щ е в а - К у т у з о в а и с его приме10
4 2
п
4 3
4 4
45
3 9
40
41
42
4 3
4 4
4 5
9
Там же. С. 325 *.
Дмитриев И. И. И мои безделки. М., 1795. С. 169.
Там же. С. 199.
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 240.
Там же. С. 201, 204.
Там же. С. 201.
Там же. С. 187.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
37
чаниями («Творения П и н д а р а » , перевел Павел Голенищев-Кутузов. . .
М., 1804, ч. I — I I ) , И. И. Д м и т р и е в подчеркивает такие в ы р а ж е н и я как
противные литературному вкусу: «3 д е с ь д е л о и д е т о первом Гиероне» (примеч. 1, с. 9 7 ) ; «случались неспокойствия» (ода VII, примеч. 2 1 ,
с. 119) ; « С н а ч а л а один токмо и был судья, потом поставили о н ы х д в а »
(ода III, примеч. 2, с. 106) и т. п . И. И. Д м и т р и е в ревниво, с упорством
консерватора оберегает те нормы литературной стилистики, которые уста­
новились в карамзинской школе в конце XVIII в. и в первом пятнадца­
тилетии XIX в. Стиль эпигонов карамзинской школы ему б л и ж е , чем стиль
новаторов.
П о к а з а т е л ь н о , что к концу 20-х—началу 30-х годов д л я И. И. Дмит­
риева был приемлемее и «правильнее» стандартный, шаблонный язык
прозы П. П. Свиньина, Ф. В. Б у л г а р и н а , Н. И. Греча , чем язык Н. А. По­
л е в о г о и «его обезьян», чем я з ы к О. И. Сенковского, Н. И. Н а д е ж д и н а ,
не говоря у ж е о я з ы к е В. Г. Белинского. Характерно такое суждение
И. И. Д м и т р и е в а в письме к П. П. Свиньину (от 11 ф е в р а л я 1834 г.):
«Вместо благозвучной, сильной и отчетистой прозы К а р а м з и н а , за исклю­
чением статей господ Греча, Булгарина и еще немногих, б о л ь ш а я часть
прозаических сочинений и переводов, помещенных в „Библиотеке д л я
чтения , писана в я л ы м , неровным слогом и наполнена пошлыми, непра­
вильными речениями, подслушанными на биваках, на рынках и в л а б а з а х ;
в д о к а з а т е л ь с т в о чего приведу здесь несколько слов, которых еще не по­
з а б ы л . Вместо пока— покамест; надобно — надо; дребезжат — дребезжится, мелочи — мелочности; дурацкий — дураческий
(хотя contes drola­
tiques — повести и не дурацкие, а вздорные, б а л а г у р н ы е ) , вместо отрывки
или обрывки, „обломки, — чего же? большой, почти истлевшей эпической
поэмы с к а н д и н а в о в , как будто эта поэма писана была на стеклянных
или мраморных досках! Д а ж е и сочный бифштекс превращен ныне в сочистый на новом нашем языке» .
Таким о б р а з о м , И. И. Д м и т р и е в стремился, так же как и Карамзин
(но д е л а л это прямолинейнее, ограниченнее, мельче, чем К а р а м з и н ) ,
к установлению средней нормы общего литературного, национального
русского я з ы к а , освобожденной от неэстетических навыков и шаблонных
оборотов к а н ц е л я р с к о г о , «подьяческого» стиля, близкой к этикетному, от­
борочному речевому обиходу светского дворянского общества и тяготею­
щей к «поэтичности». «Разговорность» этого общего «нейтрального»
стиля очень ограничена условными требованиями дворянской, сословной
эстетики. Она сторонится ярких экспрессивных, жизненных выражений,
свойственных речи демократического городского населения и носящих
отпечаток устно-бытовой ф а м и л ь я р н о й или грубоватой, непринужденной
просторечности. И. И. Д м и т р и е в ставит преграды широкому проникнове­
нию я з ы к а ф о л ь к л о р а в литературу, довольствуясь небольшим арсеналом
привычных предметных обозначений и эмоционально-лирических формул
народнопоэтического стиля.
Естественно, что на фоне языка Крылова, Пушкина и Грибоедова пред­
с т а в л я в ш и е с я И. И. Дмитриеву и осуществляемые им нормы литератур­
ности и правильности стиля у ж е в 20-х годах XIX в. к а з а л и с ь архаиче­
скими, консервативными, лишенными «народности».
46
47
44
41
4 8
46
4 7
4 8
Там же. С. 188.
Ср.: Там же. С. 299, 303, 307.
Там же. С. 3 0 7 - 3 0 8 .
lib.pushkinskijdom.ru
38
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
III
Понятие « р а з г о в о р н о с т и » языка — без определения существенных его
п р и з н а к о в и без всяких ограничительных социально-речевых у к а з а н и й —
п р е д с т а в л я е т с я очень р а с п л ы в ч а т ы м и неясным в отношении к стилям рус­
ского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а второй половины XVIII в. И не т о л ь к о объем
и с о д е р ж а н и е понятия «разговорности» исторически изменялись, но и
принципы его художественного осмысления и стилистического использо­
вания. Методы сочетания и слияния разных социально-диалектных форм
устно-разговорной речи с другими стилевыми элементами в я з ы к е художе­
ственной л и т е р а т у р ы д о к а р а м з й н с к о г о периода были совсем иными, чем
у К а р а м з и н а и его сторонников. Круг просторечно-разговорных и просто­
народных (по терминологии той эпохи) * в ы р а ж е н и й , например, в стихо­
творном стиле кн. И. М. Д о л г о р у к о г о был если не шире, то, во всяком
случае, не у ж е , не теснее, чем в басенном я з ы к е Крылова * . Но сфера
применения этих простонародных и просторечных элементов была у Д о л ­
горукова г о р а з д о ограниченнее, идеологически б е с с о д е р ж а т е л ь н е е , чем
у К р ы л о в а , а методы и с п о л ь з о в а н и я их были л и ш е н ы художественной це­
леустремленности и н а ц и о н а л ь н о й стилистической
выразительности.
Кроме того, органического с л и я н и я устно-народной струи с книжной
в я з ы к е И. М. Д о л г о р у к о г о не происходит.
П. А. Вяземский т а к о т з ы в а л с я о стиле И. М. Д о л г о р у к о г о , н а х о д я в нем
местами «что-то д е р ж а в и н с к о е » : «Ум поэта н а ш е г о был преимущественно
русского с к л а д а . Этим складом и в ы р а з и л он себя. Русские поговорки так
им и р а с т о ч а ю т с я и почти всегда с толком и удачно. Он вовсе не ищет
блеснуть м у ж и к о в а т о с т ь ю своею: он употребляет простонародную пого­
ворку потому, что она сподручна мысли его. Этот русский с к л а д , с пого­
ворками или без поговорок, особенно заметен в нем, Д е р ж а в и н е , и в Кры­
лове [. . .] В Д о л г о р у к о в е , может быть, о т ы щ е ш ь е щ е более коренного
русского я з ы к а , всем общедоступного, более р у с с и ц и з м а , нежели
у самого К р ы л о в а . Но у Крылова эти р у с с и ц и з м ы очищеннее и
в самой простоте своей художественнее. От Д о л г о р у к о г о х у д о ж е с т в а не
ж д и : он не родился художником, художником и не с д е л а л с я » .
М. А. Д м и т р и е в в книге « К н я з ь И. М. Д о л г о р у к о й и его сочинения»
рисует с классово-дворянской точки з р е н и я очень яркую картину языковой
культуры, лингвистических вкусов и господствовавших речевых навыков
русского д в о р я н с к о г о о б щ е с т в а последней четверти XVIII в., периода цар­
ствования Екатерины и П а в л а . М. А. Д м и т р и е в пишет о «неизъяснимом
удовольствии», которое находил И. М. Д о л г о р у к и й в своих ш у т к а х и пого­
ворках: «У него были д а ж е особые слова и в ы р а ж е н и я , которые понимали
только те, которые привыкли к его б а л а г у р с т в у . Например, вместо „ и г р а т ь
на т е а т р е " он говорил, как говорится в простом народе о б а л а г а н а х :
„комедь л о м а т ь ! " П р ы ж к и с разными т е л о д в и ж е н и я м и он н а з ы в а л „ко­
ленца д е л а т ь " . З а б а в л я т ь с я , шутить, веселиться — это было на его языке
„ д р я н ь д е л а т ь " [. . .] И н о г д а говорил он в а ж н о и плавно; иногда любил
употреблять самые простонародные с л о в а , которые встречаются и в стихах
его, н а п р и м е р : ,,и скука сердца н е з а м а й", вместо — „не т р о г а й " » .
Ц е р к о в н о с л а в я н и з м ы и библеизмы т а к ж е были ж и в ы м элементом
л и т е р а т у р н о г о я з ы к а XVIII в., в особенности я з ы к а художественной ли­
тературы.
2
,3
4 9
50
Вяземский П. А. Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. 8. С. 478.
Дмитриев М. А. Князь И. М. Долгорукой и его сочинения. М., 1863. С. 152—153.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
39
М. А. Д м и т р и е в , характеризуя язык И. М. Долгорукого, замечает, что
«начитанность Священного писания [. . .] невольно представляла иногда
его памяти изречения из книг священных». В качестве иллюстрации
М. А. Д м и т р и е в приводит такие строки из стихотворения И. М. Долгору­
кого « П о с л е д н я я песнь моим современникам»:
Твердят: подушка не вертится
У тех, чья совесть без пятна!
Напротив, многим крепко спится,
Хоть совесть в уголь сожжена}.
З д е с ь И. М. Долгорукий «употребил выражение св. П а в л а , говорящего
о людях, с о ж ж е н н ы х в с о в е с т и
своей» .
Таким о б р а з о м , резкие переходы от разговорно-бытовых, простонарод­
ных в ы р а ж е н и й к славянским и библейским были типическим явлением
в русской литературно-художественной речи последней трети XVIII и
н а ч а л а XIX в . *
Д а л е е М. А. Дмитриев пишет: «Князь Долгорукой писал в одно время
с К а р а м з и н ы м и Дмитриевым; отчего ж е у него нет их правильного, легкого
и текучего я з ы к а , их чистоты и красивости в ы р а ж е н и я ? Карамзин и
Д м и т р и е в были в этом отношении преобразователями языка; весь класс
писателей, ж и в у щ и х в одно время, не делается преобразователем; а совре­
менникам всегда бывает у ж е поздно у них учиться [. . .] Князь Долгорукой
по языку, который не щеголял красивостию и чистотою, и по форме своих
сочинений, которая несколько однообразна и кажется ныне у ж е устарелой,
бесспорно принадлежит к веку Екатерины, хотя б о л ь ш а я часть его сочи­
нений написана после [. . .] Он учился в одно время с переводчиком Или­
ады Костровым. Слог его [. . .] легче, чем слог соученика его; но у того
ч и щ е и определеннее. Не оттого ли это происходит, что Костров более дер­
ж а л с я языка книжного, а князь Долгорукой — речи устной и отчасти на­
родной» . Меткие в ы р а ж е н и я кн. Долгорукого, по мнению М. А. Дмит­
риева, «часто находятся в прямом противоречии с тогдашними условиями
стихотворной речи, из которой исключалось все резкое и которая была
у одних книжною, у других светскою, и никогда простою и народною,
почитая простоту слова за нечто низкое. Князь Долгорукой не смотрел
на это, и если ему попадалось такое выражение, он х в а т а л с я за него, как
з а находку» .
Как бы з а б ы в а я о Д е р ж а в и н е и его школе, М. А. Дмитриев так харак­
теризует эстетическое отношение И. М. Долгорукого к простонародной
речи: «У других тогдашних писателей, думаю, волосы становились дыбом,
когда он, после щегольского и з о б р а ж е н и я приемных комнат Селимены,
д а м ы лучшего светского круга, окруженной всей утонченностью светского
ума и роскоши, переходит к такой простоте в ы р а ж е н и я и таким простона­
родным поговоркам:
5 1
14
5 2
5 3
Я был в гостях у Селимены,
Прекрасный видел там боскет;
В диванной зеркальные стены,
В гостиной розовый паркет.
*
51
5 2
5 3
Там же. С. 221.
Там же. С. 169-170.
Там же. С. 177.
lib.pushkinskijdom.ru
В который край ни оглянуся,
Красно, богато и светло!
Чего рукой не дотронуся,
Все бархат, мрамор иль стекло!
*
40
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Разиня рот, я любовался
При Селимене там на все:
Умом своим ей посужался ,
А сердце прятал от нее!
* * *
Хозяйка походя смеется
Всегда на чей-нибудь да счет;
Вот в ней-то подлинно ведется
И лисий хвост, и волчий рот.
5 4
З а т о все эти в ы р а ж е н и я , отмеченные здесь косыми л и т е р а м и , он з а м е ­
нил после д р у г и м и , которые у ж е не столь резки, но и не с т о л ь верны:
ж е р т в а современному в з г л я д у и условным п о н я т и я м ! — Или что д у м а л и
те ж е щ е п е т и л ь н ы е светские критики, когда читали д а л е е :
Она нередко пустошь мелет
Про тех, кого бежит обнять;
По-русски молвить: мягко стелет,
Да жестко, сказывают, спать.
* * *
Иному даст такую зорю,
Что кровь приводит всю в игру!
Востра, бойка, - - и я не спорю,
Да только мне не по нутру! *
15
М. А. Д м и т р и е в по этому поводу в о с к л и ц а е т : « К а к о е м а с т е р с к о е соеди­
нение с а м ы х п р о с т о н а р о д н ы х , наших родных в ы р а ж е н и й с с а м ы м б л е с т я ­
щим описанием светской д а м ы и ее внешней обстановки!»
Н а с а м о м ж е деле в я з ы к е И. М. Д о л г о р у к о г о ( т а к ж е , к а к и в я з ы к е
многих д р у г и х писателей д о к а р а м з и н с к о й п о р ы ) , особенно в его среднем
стиле, з а м е ч а е т с я неорганическое с о ч е т а н и е простонародных в ы р а ж е н и й
с славянизмами, канцеляризмами, отвлеченно-книжными фразами, фран­
цузскими ц и т а т а м и и светско-европейскими о б о р о т а м и . Вот и л л ю с т р а ц и и
из с т и х о т в о р е н и я И. М. Д о л г о р у к о г о « Я » :
5 5
Почтенна мать моя тяжелый крест свой тянет,
От дряхлости, от лет и от печали вянет;
А я Jeannot tout court и гол так, как сокол,
Служа 18 лет, в четвертой класс вошол. . .
Детей-было нам бог дал целый
Да двух спросил назад, остался
Творец да будет им прибежище
И что восхощет он, чтоб с ними
осмерик,
шестерик,
и сила,
то и была!
* * *
Натура маску мне прескверну отпустила,
А нижню челюсть так запасну припустила,
Чтоб можно б из нее по нужде, так сказать,
В убыток не входя, другому две стачать.
Вот все, что мне на крест природа положила!
Увидим ниже, чем душонку
снарядила.
Но взяв все вообще, не льзя ей попенять,
Чтоб метила во мне товар лицом продать.
* * *
4
См.: Словарь Академии Российской. 1822. Ч. 5. С. 63: «Г loe ужаться. . . уделять кому что
из своего стяжания заимообразно или на подержание. Посужаться деньгами, хлебом»,
Дмитриев М. А. Князь И. М. Долгорукой и его сочинения. С. 185 186.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
4
Я дик, тяжел и груб; но льзя ли быть иначе
С людьми развратными, с людьми такими паче,
Которым говоря о правде каждый час,
Все бойся, как бы им не трафить камнем в глаз.
* * *
Слыхал я от жены, что будто я умен.
Быть может, что и впрямь в своем углу смышлен.
Когда о чем-нибудь я с ней перебиваю,
Скажу без хвастовства, не все же повираю,
* * *
Да в этом вслух нельзя признаться мне никак;
А то вить скажут все: какой-ста он дурак]
Пусть буду я таков! я право не сержуся
За то, что в список ваш, люд умный, не гожуся.
* **
Не зная, лучше что из этих двух игрушек,
Пырнуть ножем в углу, иль дать туза из пушек;
По логике моей давно расположил,
Что так ли или сяк, да плохо, как у бил.
* **
Был век, что в обществах без пошлин всякой ври,
А нынче сядь за стол, и делай de l'esprit.
То выдет слой времен, что всякий любит драться;
То строиться начнут, то в пашне упражняться;
Теперь же посмотри (когда везде Содом),
Мужчина за канва, а женщина верхом.. .
Водой à la Jonquille распрысканный Синав
Славянским красотам не трафил бы на нрав;
Детрейше Генрих бы вовек не полюбился,
Когда бы прочь усы и в фрачик нарядился;
И также вряд теперь понравится Паша,
Который, сняв чалму, проскачет антраша.
Но впрочем всяк свою красоточку голубит.. .
56
Тот ж е М. А. Дмитриев так отзывался о языке русской художественной
литературы «екатерининского времени»: «Как скоро поэт спускался из
светского образованного круга в область столь свойственной нашему
народу шутливости, сам язык должен был неизмеримо изменяться. —
В таком народе, где общество мало участвовало в образовании языка; где
оно мало говорило, то есть мало менялось мыслями, и где о многом еще
совсем не говорено; где народ и образованное общество живут различными
стихиями: там шутка всегда груба и не может быть облечена в приличие
и тонкость выражения. Д л я шутки, в высшем обществе, был тогда фран­
цузский каламбур, но не было легких и мерных русских выражений:
князь Долгорукой искал выражений для своей шутливости, поневоле,
в низшем слое общества. Дмитриев в своих сказках и в своей сатире
первый облагородил у нас шутку» .
5 7
Долгорукой И. М. Бытие сердца моего. М , 1802. С. 9—10.
Дмитриев М. А. Князь И. М. Долгорукой и его сочинения. С. 256—257.
lib.pushkinskijdom.ru
42
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
С а м о собой разумеется, что словарный и фразеологический материал
как «высокого», т а к и простого слога и принципы его смешения были раз­
личны в разных социально-речевых стилях русской художественной лите­
ратуры XVIII в. Особенно пеструю картину п р е д с т а в л я л и стили «третьесословной» л и т е р а т у р ы , которая была в р а ж д е б н а и ч у ж д а словесно-эсте­
тическим вкусам дворянской л и т е р а т у р ы «высшего» круга.
Те стилистические качества стихотворного я з ы к а , с которыми боролись
К а р а м з и н и Д м и т р и е в в своем «новом слоге», ярко выступают в пародиче­
ском стихотворении К а р а м з и н а , о з а г л а в л е н н о м так: «Стихи от де М а з ю р а
к И. И. Д м и т р и е в у » :
Усердно с праздником я друга поздравляю;
Честнейшим образом ему того желаю,
Чего себе едва ль он может пожелать.
Желание сие я вздумал отослать
Со оным хлопцем-то, ко мне сей день присланным
И сей же от меня к тебе — ах! — отосланным.
Желание сие сосложено в стихах,
Да ведаешь сие, что ум наш не в голях.
Семион де Мазюр.
Р. S. Еще не утерпел, чтоб боле не сказати;
Хощу еще, мой друг, сей день я похваляти.
Коль красен вить сей день и коль — ах! - - солнечн есть!
Туманов, мраза в нем совсем, совсем - - ах! — несть.
Мой дух поэзии теперь весьма играет,
И красный день зимы весьма он похваляет™.
Л е к с и к а , ф р а з е о л о г и я и д а ж е м о р ф о л о г и я этого стихотворения носит
яркий отпечаток а р х а и ч е с к о г о «славенского» слога (ср. «Желание сие со­
сложено в стихах»; ср. слагать стихи; «Да ведаешь сие»; «Хощу
[. . .]
похваляти»; «Коль красен [. . .] и коль — ах! солнечн есть»; «мраза в нем
[. . .] несть» и т. п . ) . С другой стороны, этот высокий о ф и ц и а л ь н ы й слог
не ч у ж д канцелярской речевой примеси (ср.
Усердно (. . .] поздравляю;
[.. .]я вздумал отослать
Со оным хлопцем-то, ко мне сей день присланным,
И сей же от меня к тебе — ах! — отосланным (. . .|
[. . .)День зимы весьма он похваляет и т. п.).
Наконец, очень з а м е т н а струя провинциального просторечия: «Я взду­
мал отослать со оным хлопцем-то»;
«ум наш не в голях»
; «коль красен
вить сей день».
С л о в о хлопец,
как украинизм, не помещено в « С л о в а р е Академии
Российской». Отсутствует здесь и п р о с т о н а р о д н а я частица вить (так же,
впрочем, как и ведь). В ы р а ж е н и е в голях или на голях в « С л о в а р е Акаде­
мии Российской» поясняется т а к : «Употребляется в простонародии в об­
р а з е н а р е ч и я : в бедном состоянии, при недостатке чего-нибудь. Я с л ы5->
Карамзин H. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 4 5 - 4 0 .
В примечаниях к этому стихотворению редакторы писем H. М. Карамзина укачали:
«Стихи де Мазюра, очевидно, пародия на какого-то современного стихотворца. Des Masu­
res — комическое лицо в комедии Детуша „La fausse Agnès": старинный дворянин-провин­
циал, он считает себя образцом ума и любезности и на каждом шагу сочиняет чрезвы­
чайно плохие стихи, от которых сам приходит в восхищение» (Destouches N. Oeuvres dra­
matiques. P., 1822. T. 3. P. 322 sq.).
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
43
ш а л , ч т о т ы п р о и г р а л с я , и т е п е р ь в г о л я х . Е м у на гол я х и т о г о д и т с я » °. Вместе с тем в этой неорганической смеси раз­
ных стилевых составов нормы и формы стихотворного языка выступают
одеревенело, в полуразрушенном состоянии. По-видимому, в этом стихо­
творении пародируются язык и стиль Ф. Туманского. Н. М. К а р а м з и н писал
о нем И. И. Д м и т р и е в у в письме от 1 июня 1791 г.: «Что сделалось с Туманским? Я получаю от него оду за одой, послание за посланием. К нещастию, я не могу ничего напечатать, и притом по таким причинам, которых
нельзя о б ъ я в и т ь автору. Ж е л а л бы я показать тебе сии бессмертные
произведения малороссийского д у х а » .
И з в е с т н о , что в «Московском ж у р н а л е » Н. М. К а р а м з и н а был помещен
сделанный В. П о д ш и в а л о в ы м р а з б о р перевода Ф. Туманского: « П а л е ф а т а
греческого писателя о невероятных сказаниях» . Этот разбор очень ши­
роко использован акад. Я. К- Гротом д л я характеристики русского литера­
турного языка д о к а р а м з и н с к о г о периода .
В. П о д ш и в а л о в признает язык переводов Ф. Туманского «не чистым»
и в ы р а ж а е т ж е л а н и е , «чтоб все авторы говорили и писали единст­
венно по п р а в и л а м чистого слога и с наблюдением благородства в
мыслях» .
М е ж д у языком И. И. Дмитриева и Н. М. К а р а м з и н а — тесная связь
(так ж е , как и между их в з г л я д а м и на «новый слог Российского я з ы к а »
и м е ж д у их пониманием норм новой системы русского литературного
я з ы к а ) . О д н а к о есть все основания предполагать, что И. И. Дмитриев был
консервативнее К а р а м з и н а и в своих отношениях к традиции делового
слога XVIII в., и в своих оценках среднего (и — средне-высокого) худо­
жественного стиля классицизма, и д а ж е в своем литературном отборе
форм ж и в о й разговорной речи * .
6 1
62
6 3
6 4
16
IV
С у ж д е н и я К а р а м з и н а о творчестве И. И. Дмитриева помогают уяснить
многое в соотношении разных стилей русской художественной литературы
90-х годов XVIII в. И. И. Д м и т р и е в , хотя и находился под сильнейшим
влиянием К а р а м з и н а , далеко не всегда следовал его литературным худо­
жественно-стилистическим советам. К а р а м з и н писал И. И. Дмитриеву
в 1791 г.: « З н а е ш ь ли, что Б ы л ь мне лучше К а р т и н ы полюбилась,
и не только мне, но всем тем, которым я читал сии п ь е с ы » .
« Б ы л ь » («Моск. журн.», 1791, ч. III, С. 6—9) — это чувствительная
б а л л а д а того мелодраматического стиля, который затем р а з р а б а т ы в а л ка­
з а н с к и й поэт-романтик Г. П. Каменев и которым написан ранний пушкин­
ский романс « П о д вечер, осенью ненастной». Но у Д м и т р и е в а громче зву­
чит г р а ж д а н с к а я , патриотическая ф р а з е о л о г и я :
65
Хотя в стенах роскошна града,
В Москве, Честон воспитан был;
Но Россы все усердны чада:
Для славы все Честон забыл.
6 0
61
6 2
6 3
6 4
65
Пылая благородным рвеньем
Себя во брани отличить,
Желает он со нетерпеньем
В геройский сонм себя включить.
Словарь Академии Российской. СПб., 1806. Ч. 1. С 1178.
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 19.
См.: Моск. журн. 1792. Ч. 5. С. 137 и 379.
См.: Грот Я. К. Филологические разыскания. 4-е изд. СПб., 1899. С. 57.
Моск. журн. 1792. Ч. 5. С. 386.
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 15.
lib.pushkinskijdom.ru
44
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Отец на то соизволяет,
И нежна мать с пролитьем слез
Честона в путь благословляет,
Вруча его в покров небес.
Стиль этого стихотворения — ярко э м о ц и о н а л ь н ы й и риторико-драматический — почти лишен элементарной ж и в о й разговорной речи. Д и а л о г
т а к ж е облечен в формы приподнятого риторического стиля с густым на­
летом модной д л я того времени чувствительной лексики и ф р а з е о л о г и и :
«Ступай, мой сын, своею кровью
Отечеству венцов искать;
Пылай к нему всегда любовью,
Котору тщился я внушать.
Будь верный сын, будь храбрый воин;
Но будь чувствителен притом.
Сугубо лавров тот достоин,
Кто слезы льет и над врагом.
Прости!» — По сем ему вручает
Ружье, служил с которым сам;
И взоры тотчас отвращает,
Свободу дав своим слезам.
Таким о б р а з о м , главный художественный прием в этом стихотворе­
нии — э к с п р е с с и в н о е
напряжение
повествовательно-драматического
стиля. И в ф о р м а х повествования и в ф о р м а х д и а л о г а отобраны патети­
ческие, проникнутые чувством, полные острой экспрессии л и т е р а т у р н о книжные с л о в а и в ы р а ж е н и я . Н а п р и м е р :
Отец, печаль внутрь сердца кроя,
Простер к нему дрожащий глас [. . .|
Родители без чувств упали,
Честон окаменей стоит [. . |
Весь дом объят печали мраком,
Всечасно слышны вопль и стон |. . .| и т. п.
Вместе с тем патетический повествовательный стиль нередко преры­
вается м е ж д о м е т и я м и , в о з з в а н и я м и , восклицательными п р е д л о ж е н и я м и ,
о б р а щ е н и е м к герою.
Как вдруг - о рок! о день злощастный!
Раздался выстрел громовой [.. .|
Какой удар Судьбы наслали!
Сестра пред ним в крови лежит.
Нещастнейший Честон готовил
Удары смертны на врагов;
Но прежде ах\ сестре устроил
Единокровной смертный ров.
Но се ея закрылись вежды,
И в жилах охладела кровь!
Честон\ не льстись лучом надежды;
Не лавры, кипарис готовь.
Синтаксический строй этого стихотворения х а р а к т е р и з у е т с я ограничен­
ностью т а к н а з ы в а е м о г о подчинительного или соподчинительного сочета­
ния п р е д л о ж е н и й . Есть л и ш ь два примера соотносительных связей внутри
строфического единства:
Хотя в стенах роскошна града,
В Москве, Честон воспитан был;
Но Россы все усердны чада:
Для славы все Честон забыл [. . .]
lib.pushkinskijdom.ru
Честон едва сей дар опасный
Приял трепещущей рукой,
Как вдруг - о рок! о день злощастный!
Раздался выстрел громовой.
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
45
Встречаются лишь три случая сцепления синтагм с помощью относи­
тельных слов который, кто\ кроме того, о д н а ж д ы употреблен изъяснитель­
ный союз что (знаком,
что):
«Пылай к нему всегда любовью,
Котору тщился я внушать [. . .|
Прости!» — По сем ему вручает
Ружье, служил с которым сам[. . .|
Сугубо лавров тот достоин,
Кто слезы льет и над врагом [. . .]
И только то лишь служит знаком,
Что жив с родительми Честон(. . .]
П р е о б л а д а е т бессоюзное сочетание предложений или же с союзами
и и но — по принципу присоединения * . Вот типические формы синтакси­
ческого построения строф:
17
В минуту вечна разлученья
Сестру свою он утешал
В слезах надеждой возвращенья,
И лавр принесть ей обещал.
Весь дом объят печали мраком;
Всечасно слышны вопль и стон;
И только то лишь служит знаком,
Что жив с родительми Честон.
Но се ея закрылись вежды,
Уже в их храмины нещастны
И в жилах охладела кровь!
Не проницает солнца свет;
Честон! не льстись лучом надежды; И день и ночь для них ужасны,
Не лавры, кипарис готовь.
И смерть на праге их стрежет.
Синтагматическое членение обычно совпадает с границами стихов;
переносов почти нет.
В сущности, близкая экспрессивно-стилистическая з а д а ч а , хотя и в хо­
реическом размере, р а з р е ш а л а с ь в помещенном в части второй «Москов­
ского ж у р н а л а » (1791) стихотворении И. И. Дмитриева «Плач супруги»
(с. 110—112):
Нежной страсти плод любезной!
Научись со мной страдать;
Рок судил нам в жизни слезной
Дней щастливых не видать.
Лишь взглянул ты на вселенну,
Лютый рок тебе изрек:
Зри печалью мать сраженну,
Но отца не узришь ввек!
В матерней еще утробе,
Сын мой, стал ты сиротой;
Твой родитель ах\ во гробе
Первый плач не слышал твой.
Не
Он
На
За
увидишь его боле;
окончил бытие
широком чести поле
отечество свое. . .
Любопытно, что «Быль» не была включена И. И. Дмитриевым ни в сбор­
ник «И мои безделки», ни в «Сочинения и переводы» издания 1803 г. ,
ни в последующие издания «Сочинений» или «Стихотворений» Дмитриева
(1814, 1818, 1823). М е ж д у тем стихотворение «Плач супруги» было поме­
щено в сборнике «И мои безделки» под заглавием « П л а ч матери», хотя
позднее оно и не воспроизводилось И. И. Дмитриевым при переиздании
им своих сочинений.
6
По-видимому, И. И. Дмитриев предлагал стилистические поправки для «Были», так как
Карамзин в другом письме замечает: « Б ы л ь напечатана была прежде получения послед­
него письма твоего, и следственно без поправки» (Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмит­
риеву. С. 16).
lib.pushkinskijdom.ru
46
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Наоборот, менее п о н р а в и в ш а я с я К а р а м з и н у с к а з к а « К а р т и н а » («Моск.
ж у р н . » , 1792, ч. V I I I ) не р а з п е р е д е л ы в а л а с ь Д м и т р и е в ы м и в к л ю ч а л а с ь
им в собрание стихотворений. П о к а з а т е л ь н ы принципы и тенденции этой
стилистической переработки.
Н а б л ю д е н и я н а д переработкой Д м и т р и е в ы м я з ы к а сказки « К а р т и н а »
помогают уяснить о б щ у ю эволюцию я з ы к а И. И. Д м и т р и е в а . В «Москов­
ском ж у р н а л е » (1792, ч. VIII, С. 5) н а ч а л о с к а з к и « К а р т и н а » было напи­
сано высоким стилем к л а с с и ц и з м а :
6 7
В часы исполненны толикия отрады
Д Л Я страстныя четы и для сынов Паллады,
В священны сумерки, безмолвьем огражден,
Козлова ученик сидел уединен
Между полубогов, веками истребленных,
Но духом творческим Пиктуры оживленных,
Сидел, и Гения благоговея ждал.
З д е с ь нет ни одного слова и в ы р а ж е н и я , относящегося к простому и
д а ж е к среднему, пониженному слогу.
В сборнике «И мои безделки» (М., 1795, с. 140) совершенно изменены
и стиль и экспрессия з а ч и н а сказки. От прежнего н а ч а л а сохранились
л и ш ь отдельные слова:
Уж ночь на Петербург спустила свой покров,
Уже на чердаках у многих из творцов
Погасла свечка и курилась,
И их объятая восторгом голова
На рифмы и слова
Сама собой скатилась;
Козлова ученик,
В своем уединеньи
Сидевший с Гением в глубоком размышленьи,
Вдруг слышит шум и крик.
Здесь г р а м м а т и ч е с к а я структура повествования совсем и н а я : устра­
нены формы с т р а д а т е л ь н ы х причастий, введена л и ш ь одна — в с в о е о б р а з ­
ном фразеологическом контексте: « о б ъ я т а я восторгом голова». Ф р а з а
с т а л а глагольнее, объем синтагм и более с л о ж н ы х предикативных единиц
с о к р а т и л с я . Л е к с и к о - ф р а з е о л о г и ч е с к и й состав приблизился к нейтраль­
ному фонду о б щ е л и т е р а т у р н о г о я з ы к а . Н а р я д у с книжными элементами
среднего с т и л я , близкими к высокому слогу («В своем уединеньи / /
Сидевший с Гением в глубоком р а з м ы ш л е н ь и » ; ср. « о б ъ я т а я восторгом
г о л о в а » ) , здесь ярко представлены слова и в ы р а ж е н и я , свойственные
простому стилю или общие простому и среднему стилю: «на ч е р д а к а х » ,
«погасла свечка и курилась», «голова [. . .] с а м а собой с к а т и л а с ь » .
С л и ч а я тексты этой сказки в «Московском ж у р н а л е » , в сборнике «И мои
безделки» и в последующих изданиях сочинений И. И. Д м и т р и е в а , легко
заметить, как д р а м а т и з и р у е т с я повествовательный слог Д м и т р и е в а , как он
о б о г а щ а е т с я р а з н о о б р а з н ы м и к р а с к а м и светской разговорно-речевой
экспрессии, как постепенно о с в о б о ж д а е т с я от ш а б л о н о в высокого стиля
к л а с с и ц и з м а , как р а з б о р ч и в е е включаются в него элементы и формы
ь 7
Ср. у И. И. Дмитриева в раннем его переводе из Мерсье «Философ, живущий у хлебного
рынку» (2-е изд. СПб., 1792): «. . .вот что подавало причину к толикой радости* (С. 5).
Ср. в том же переводе: «. . .но понеже юные твои руки. . . прикасаются уже к сему украше­
нию мужества» (С. 8), поколику (С. 13), поелику (С. 24) и т. п.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
47
разговорного я з ы к а , как разговорность «очищается» от «низкой» примеси
простонародности и ф а м и л ь я р н о г о просторечия (ср. замену в ы р а ж е н и я
«зябнет грудь» словосочетанием «терпит грудь», слова пасмурить словом
стирать™ и т. п.). В кругу просторечия, подвергавшегося литературной
чистке, выделяются как отдельные слова и ф р а з ы , т а к и особые просто­
речные з н а ч е н и я и употребления, а т а к ж е особые просторечные формы и
фонетические варианты общелитературных слов. Вместе с тем несомненно,
что И . И. Д м и т р и е в не избегает «европеизмов», но широко пользуется
л и ш ь теми из них, которые у ж е получили всеобщее распространение
в устной речи столичной дворянской интеллигенции. И. И. Д м и т р и е в
стремится т а к ж е преодолеть вялость и расплывчатость изложения, стре­
мится сделать стиль более лаконичным и экспрессивно выразительным.
О д н а к о боязнь спуститься в сферу более демократического бытового
просторечия приводит к некоторой экспрессивной однородности и стиле­
вому о д н о о б р а з и ю .
Вот сопоставление стихов, подвергавшихся правке, по трем изданиям
(попутно отмечаются соответствия и в других, промежуточных изданиях
сочинений И. И. Д м и т р и е в а ) :
«Московский журнал» (1792, ч. VIII)
«И мои безделки» (1795)
Вдруг с громом отперлась дверь с ручкою
тугою [. . .]
Вдруг слышит шум и крик [. . .]
(с. ¡40; ср. то же в Соч., 1814. II, 123; 1818, //.
123)
(5)
«Стихотворения И. И. Дмитриева»
ч. И)
(1823,
Вдруг слышит стук и крик.
(19)
И вместо Гения князь Ветров шарк ногою.
Где, где он? Там, вот здесь? — И видит пред
собою,
Кого ж? — Князь Ветров шарк ногою!
(140)
«Где, где он? Там? А! здесь?—и
видит
пред собою, —
Кого ж? — Князь Ветров шарк ногою!
{19;
ср. то же в Соч.,
Я, еду чи на бал,
Заехал по пути за собственным к вам делом.
Я слышал, в городе вас все зовут Апеллом.
1814,
11,
¡23)
[. . .] а я, оставя бал,
Заехал на часок за собственным к вам делом:
Я слышу, в городе вас все зовут Апеллом.
(141)
(5)
[. . .] а я, оставя бал,
Заехал на часок за собственным к вам делом!
Я слышал, в городе вас все зовут Апеллом.
(19;
ср. то же в Соч..
1814,
11.
123)
См.: Моск. жури. 1792. Ч. 8. С. 13:
Засел картину поправлять,
Иное пасмурить, иное убавлять. ..
Ни п «Словарях Академии Российской», ни в «Словаре церковно-славянского и русского
языка» 1847 г. глагола пасмурить не отмечено. Помещено лишь слово пасмуреть: «П а см у р е т ь, и а с м у р е е т гл. ср. 2 спр. простонар. темнеть, пасмурну становиться. День
начинает пасмуреть. Н а н е б е п а с м у р е е т » (Словарь Академии Российской. 1822.
Ч. 4. С. 803).
lib.pushkinskijdom.ru
48
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
«И мои безделки» (1795)
К любезну Ангелу, боготвориму мною,
Назначенному быть моей женою [. . .|
«Московский журнал» (1792, ч. VIII)
К любезну Ангелу, боготвориму мною,
Назначенному быть моей женою.
(142)
(6)
«Стихотворения И. И. Дмитриева» (1823, ч. II)
К прекрасной девушке, боготворимой мною
(...)
(20;
ср. то же в Соч..
Дражайшая моя в пятнадцатой весне,
Прелестней Граций всех, из-за нее
смотрящих,
С смущением в глазах блестящих
Вручает розу мне.
(в)
1814.
II.
124)
Дражайшая моя в пятнадцатой весне,
Прелестней Граций всех из-за нее
смотрящих,
С смущением в глазах блестящих
Вручает розу мне.
(142)
Я завтра привезу портрет ее с собою —
Владычица моя в пятнадцатой весне
Вручает розу мне.
(20;
ср. то же в Соч.,
Вокруг ее толпой Забавы, Игры, Смехи;
Вдали ж под миртою престол любви, утехи,
Усыпан розами и весь почти в тени
Зефиром веемых с дерев над ним листочков
1814.
II.
/24).
Вокруг ее толпой Забавы, Игры, Смехи;
Вдали ж под миртою престол любви, утехи,
Усыпан розами и весь почти в тени
Зефиром веемых с дерев над ним листочков
(N2)
(7)
Вокруг толпой Забавы, Игры, Смехи;
Вдали ж, под миртами престол Любви, утехи,
Усыпан розами и весь почти в тени
Дерев, где ветерок заснул среди листочков.
(20;
ср. то же в Соч..
Проходит ночь; с зарей светящейся с небес
Художник наш взял кисть [. . .]
1814.
II.
124)
Проходит ночь; с зарей светящейся с небес
Художник наш взял кисть [. . .|
(143)
(7)
Проходит ночь; с зарей, разлившей свет
с небес,
Художник наш за кисть [. . .]
(20;
ср. то же в Соч.,
Что день, то новый дар в возлюбленной
княгине,
И чок да чок ее при всех и на єдине.
Как горлик с горлицей, так князь с своей
женой. . .
Ах дедушка! грешно хвалиться стариной!
Взгляните на сего щастливого супруга:
Взгляните, бабушка, как нежная подруга
Все пальчики его целует каждый час —
Познайте ж, как теперь милуются у нас;
Познайте оба, и вздохните,
И более наш век,
Прошу вас, не браните!
(8—9)
lib.pushkinskijdom.ru
1814,
II,
124)
Что день, то новый дар в возлюбленной
княгине:
Мила, божественна, при всех и на едине.
Как горлик с горлицей [. . .]
(144;
далее
то же, чо в Моск.
журн.)
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
49
Что день, то новый дар в возлюбленной
княгине;
Мила, божественна, при всех и на едине.
(следующие
стихи опущены;
21; ср. то же в
1814. П.
Соч.,
125)
«И мои безделки» (1795)
«Московский журнал» (1792, ч. VIII)
Божественный талант! изящное искусство!
Какой огонь! какое чувство!
Какая живость, тень и свет!
Ах! это точно князь идет;
Лишь буколь столь огромных нет. . .
А это сущая Княгиня!
Она, иль Пафская богиня,
Взгляд Душенкин, смиренный вид,
С стыдливой нежностью глядит. . .
Вот вкруг ее и резвы Смехи!
Вот крошечки Утехи!
Вот и Амур, Амур точь в точь!
Беги, невинность, прочь,
Беги его лукава взгляда!. .
Иль нет! оставь свой страх пустой:
Его ль бояться сладка яда?
Художник рамой золотой
С большими бусами одев свою картину.
Принес ее с учеником
На княжескую половину.
(9—Ю)
Божественный талант! изящное искусство!
Какой огонь! какое чувство!
Какая живость, тень и свет!
Ах! Это точно князь идет,
Лишь буклей столь огромных нет [. ..]
(145;
далее
то же, что и в Моск. журн..
стихом «Беги, невинность,
кончая
прочь»)
Беги невинность прочь!..
Но время отнести картину —
И так Апелл принес ее с учеником
На княжескую половину.
(146)
«Стихотворения И. И. Дмитриева» (1823, ч. II)
Божественный талант! изящное искусство!
Какой огонь! какое чувство!
Но полно, поспешим мы с нею к князю в дом.
(21;
ср. то же в Соч.,
Какой мороз! моя ужасно зябнет грудь!
an
1814,
11,
125)
Какой мороз! моя ужасно зябнет грудь!
(147;
ср.
то же в Соч.,
1814
и 1818,
11,
126)
Какой мороз! моя ужасно терпит грудь!
(22)
«Прощайте!» — Апеллес, расставшись с су­
масбродным,
Пошел, и воружась ему терпеньем сродным,
Засел картину поправлять,
Иное пасму рить, иное убавлять,
Сообразуяся с последним князя вкусом.
«Прощайте!» — Апеллес, расставшись
с сумасбродным,
Пошел, и воружась ему терпеньем сродным.
Засел картину поправлять:
Иное в ней стирать, иное убавлять,
Сообразуяся с последним князя вкусом.
(¡47)
(11)
«Прощайте!» Апеллес, расставшись
с сумасбродным,
Засел картину поправлять,
С терпением артисту сродным;
Иное в ней стирать, иное убавлять,
Соображался с последним князя вкусом.
(22;
lib.pushkinskijdom.ru
ср. то же в Соч.,
1814,
И,
¡26)
Из наблюдений
50
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Чем долее она висела,
Тем боле перед ним погрешностей имела.
Чем более она висела,
Тем боле перед ним погрешностей имела.
(12)
(148)
Чем более она висела,
Тем более пред ним погрешностей имела.
(22;
ср. го же в Соч.,
1814.
¡1.
127)
Нетрудно з а м е т и т ь , что стилистическая п р а в к а этого стихотворения,
о т н о с я щ а я с я к 90-м годам XVIII в., не очень з н а ч и т е л ь н а . Она к а с а е т с я
главным о б р а з о м ф а м и л ь я р н о - п р о с т о р е ч н ы х в ы р а ж е н и й , которые з а м е ­
щ а ю т с я л и т е р а т у р н о - р а з г о в о р н ы м и , светскими; например, вместо:
И чок да чок ее при всех и на єдине —
находим:
Мила, божественна; при всех и на єдине
(ср.: «Я едуни на бал, Заехал по пути. . .» — и «а я, оставя бал, З а е х а л
на часок»; ср. буклей вместо буколь; стирать вместо пасмурить\
более
вместо долее; ср. т а к ж е устранение стихов, с о д е р ж а щ и х конкретные
бытовые, профессиональные термины:
Художник рамой золотой
С большими бусами одев свою картину. . .).
Кроме того, о б н а р у ж и в а е т с я тенденция к д р а м а т и з а ц и и п о в е с т в о в а н и я :
Где, где он? Там, вот здесь?
и видит пред собою
Кого ж? Князь Ветров шарк ногою.
М е ж д у тем в тексте «Московского ж у р н а л а » (1792, VIII, 5 ) :
И вместо Гения князь Ветров шарк ногою.
В одном примере видно явное стремление освободиться от неудачного
(с синтаксической и фразеологической точки зрения) и вместе с тем небла­
гозвучного оборота
:
1
Вдруг с громом отперлась дверь с ручкою тугою.
(Моск.
журн.,
1792,
У111,
5)
В тексте сборника «И мои безделки»:
Вдруг слышит шум и крик.
О д н а к о нельзя не подчеркнуть, что некоторые «простонародные»,
а т а к ж е «просторечные» (по стилистической оценке той эпохи) слова оста­
ются неизменно в тексте этого стихотворения при всех и з д а н и я х :
Гимен, то есть бог брака Не тот, что пишется у нас сапун , зевака,
Иль плакса иль брюзга ; но легкий, милый бог [. . .]
,,<J
7()
Сапун, сапунья в «Словаре Академии Российской» характеризуются кик слона «просто­
народные». Так же как и глагол сапеть, они пишутся через а (ср. сап). Сипеть объясняется
так: «Дыша ноздрями, производить некоторый глухой и трудный шум, звук. <! а п е г и в о
с н е, с а п е т ь о т н а с м о р к у » (Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. Ь\ С. 29).
Слова зевака и плакса были просторечными, общеразговорными. Хотя слово плакса не ука­
зано в числе объясняемых слов в «Словарях Академии Российской», но оно встречается
в толковании прилагательного плаксивый (Словарь Академии Российской. СПб., 1822.
Ч. 4. С. 1101). Слово брюзга, так же как и теперь, было литературно-разговорным. Оно
не имело стилистического оттенка фамильярного просторечия. В нем тогда различались
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
51
71
Веселый, миленький и — живчик, одним словом [. . .]
Князь вышел в шлафроке, нахлучен колпаком
[. . .]
Тем строже перебор
от князя был всему:
Уже не взмилились
и грации ему.
7 2
7 J
74
Необходимо т а к ж е отметить, что некоторые из этих просторечных в ы р а ­
ж е н и й выходят за пределы л и т е р а т у р н о й нормы у ж е в пушкинскую эпоху
(нахлучить
— г л а г о л , еще в с т р е ч а ю щ и й с я в языке К а р а м з и н а , взмылиться
и т. п . ) .
И з м е н е н и я в языке и стиле с к а з к и « К а р т и н а » , внесенные в нее
И. И. Д м и т р и е в ы м в н а ч а л е XIX столетия, все направлены на устранение
ш а б л о н н о й ф р а з е о л о г и и к л а с с и ц и з м а и на исключение, смягчение или
з а м е н у искусственно-книжных оборотов, которые к тому времени к а з а л и с ь
у ж е « о б в е т ш а л ы м и » , старомодными, или «славенскими», или к а н ц е л я р ­
скими.
Т а к о в ы , н а п р и м е р , стихи:
К любезну ангелу, боготвориму мною,
Назначенному быть моей женою.
В «Сочинениях Д м и т р и е в а »
(1814, II, 124):
К прекрасной девушке, боготворимой мною.
Х а р а к т е р н а т а к ж е з а м е н а стиха:
Усыпан розами и весь почти в тени
Зефиром веемых с дерев над ним листочков.
71
72
7 3
7 4
два значения: «1. Брюзжание, журение, щуняние. Б р ю з г и е г о в с е м
наску­
ч и л и. 2. В роде общем: охотник брюзжать. Н е с н о с н ы й б р ю з г а » (Словарь Ака­
демии Российской. СПб., 1806. Ч. 1. С. 322). Первое значение отмирает уже в первой трети
XIX в.
Слово живчик не указано в «Словарях Академии Российской». В «Общем церковнославяно-российском словаре» 1834 г. под словом живчик читаем: «Говоря о людях, упо­
требляется в просторечии к означению проворного, живого парня» (Ч. 1. С. 771). В «Сло­
варе церковно-славянского и русского языка» 1847 г. слово живчик помещается без
всякой стилистической пометы и толкуется так: «1. Живой, проворный, молодой человек;
2. Пульс, биющая жила; 3. Подергивание жилы под глазом» (Т. 1. С. 409).
Глагол нахлучивать в русском литературном языке XVIII в. считался простонародным
и был синонимом глагола нахлобучивать или наклобучивать. В «Словаре Академии Рос­
сийской» (СПб., 1814. Ч. 3) читаем: « Н а х л у ч и в а т ь [...] простонар. То же, что
наклобучивать. Н а х л у ч к а [. ..] Слово низкое, значит то же, что нахлобучка» (С. 1251).
Слова нахлобучивать и нахлобучка тоже признаются простонародными. По ложным этимо­
логическим основаниям «правильными» признаются формы наклобучивать и наклобучка.
« Н а к л о б у ч и в а т ь , или попросту н а х л о б у ч и в а т ь . Простонар. — надевать что
на голову ниже, нежели должно, чтоб лоб или глаза закрыть. Н а х л о б у ч и т ь ш а п к у ,
ш л я п у . Н а к л о б у ч к а , или просто н а х л о б у ч к а [. ..] простонар. 1. Действие
наклобучивающего или нахлобучившего. 2. Удар по голове сверху. Д а т ь к о м у н а х л о ­
б у ч к у » (С. 1095).
По-видимому, в русском литературном языке XVIII в. были в употреблении два омонима
перебор: « П е р е б о р . 1. Излишество, взятое сверх надлежащего количества. П е р е б о р
д е н е ж н ы й , т о в а р о в , з а п а с о в . По р а с ч е т у 1000 р у б л е й
оказа­
л о с ь в п е р е б о р е . 2. Строгое исследование, взыскивание или наказание. Д е л а т ь
п е р е б о р в и н о в а т ы м». Такое употребление было разговорно-просторечным. Кроме
того, во множественном числе слово п е р е б о р ы было известно и в областном значении:
«каменные гряды, косы в реках; род низких порогов. Н а с е й р е к е м н о г о п е р е б о ­
р о в , к о и з а т р у д н я ю т с у д о х о д с т в о » (Словарь Академии Российской. СПб.,
1822. Ч. 4. С. 845). Те же значения указаны и в «Словаре церковно-славянского и русского
языка» 1847 г.
Глагол взмилиться не указан в «Словарях Академии Российской», а также в «Словаре цер­
ковно-славянского и русского языка» 1847 г. В академическом «Словаре русского языка»
(СПб., 1895. Т. 1) взмилиться (в значении: понравиться, полюбиться) признается мало­
употребительным (С. 405).
lib.pushkinskijdom.ru
52
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
В «Сочинениях Д м и т р и е в а » (1814, II, 1 2 4 ) :
Усыпан розами и весь почти в тени
Дерев, где ветерок заснул среди листочков.
Не менее п о к а з а т е л ь н о исключение д в у х стихов, з а исключением выра­
ж е н и я : в п я т н а д ц а т о й весне (ср. ф р а н ц . a u p r i n t e m p s и п е р е н о с н о ) :
Дражайшая моя в пятнадцатой весне,
Прелестней граций всех из-за нее смотрящих. . .
Не л и ш е н а интереса т а к ж е з а м е н а ф о р м ы сообразуйся
жаяся в стихе:
формой
сообра-
75
Сообразуяся с последним князя вкусом .
П р а в д а , в о з м о ж н о и иное понимание з а м е ч а н и й H. М. К а р а м з и н а
о « К а р т и н е » и о « Б ы л и » . Быть м о ж е т , К а р а м з и н под « Б ы л ь ю » р а з у м е е т
д р у г о е стихотворение И. И. Д м и т р и е в а — « Б ы л ь » , помещенное в той ж е
VIII части « М о с к о в с к о г о ж у р н а л а » (1792, ч. V I I I , д е к а б р ь , с. 161 — 1 6 4 ) :
Чума и смерть вошли в великолепный град.
7 6
И эта « Б ы л ь » И. И. Д м и т р и е в ы м не б ы л а включена ни в одно с о б р а н и е
сочинений. Стиль этого стихотворения б л и з о к к высокому слогу класси­
ц и з м а , хотя и о с л о ж н е н вводом ф о р м у л чувствительности (ср. т р а д и ц и о н ­
ные о б р а з ы и ф р а з е о л о г и ю к л а с с и ч е с к о г о высокого с т и л я :
[. . .] другой Эдемский сад,
Где с Нимфами вчера бог Пафоса резвился,
В глубокий, смрадный гроб, в кладбище превратился [. . .)
Младенец и старик, все алчной смерти жертва!
Там дева, юношей пленившая красой,
Бледнеет и падет под лютою косой — и т. п.).
П р и м е с ь « п р е д р о м а н т и ч е с к о й » ф р а з е о л о г и и не очень з н а ч и т е л ь н а , но
очень э к с п р е с с и в н а :
Там век дожившая вздох томный испущает [. . .|
Приходит, и в углу приюты ветхой, бедной
При свете пасмурном луны печальной,
бледной
Зрит старца на гнилых простертого досках [. . .|
7 7
7 5
7 6
7 7
В «Словаре Академии Российской» глагол сообразоваться не указан. Глагол же сообразо­
вать определяется посредством ссылки на соображать («То же, что соображать*).
Соображать и соображаться толкуются так: « С о о б р а ж а т ь [...] 1. Делать что сооб­
разным, согласным с чем; располагать дело, мысли, поступки сходственно с чем. С о о б р а ­
ж а т ь ж и з н ь с в о ю , д е л а с в о и с з а к о н о м б о ж и й м, с з а к о н а м и
г р а ж д а н с к и м и. 2. Сводить, сносить умственно многие веши, предметы, разные обстоя­
тельства в памяти, чтобы рассуждением, сравнением сделать из того заключение. С п е р в а
н а д л е ж и т все п р и н а д л е ж а щ е е к р а с с м а т р и в а е м о м у д е л у сооб­
р а з и т ь , а п о т о м у ж е д е л а т ь з а к л ю ч е н и е . С о о б р а ж а т ь с я ( . . . ) Сообразнс с чем поступать, располагать дела, мысли свои, сходство сообразно с чем. С о о б р аж а т ь с я с о б с т о я т е л ь с т в а м и , с в о л е ю ч ь е ю » (СПб., 1822. Ч 6. С 376
377).
В «Словаре церковнославянского и русского языка» 1847 г. глаголы соображать и
соображаться определяются так же, как и в «Словарях Академии Российской». Глагол же
сообразоватися признается церковным и считается синонимом глагола соображаться.
Примечания M. Н. Лонгинова к «Письмам H. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву» вообще
не отличаются точностью датировки и остроумием расшифровки. Ср.: Карамзин H. М.
Письма к И. И. Дмитриеву. Примеч. С. 10—11.
В «Словарях Академии Российской» слово приюта не отмечено; есть лишь форма приют
(Ч. 5. С. 482).
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
53
[. . .] Он рек,
И Ангел, с неба
Спустяся в хижину, смежил ему глаза,
И канула на труп сердечная слеза/
Д л я стиля этого стихотворения показательна характеристическая д и ф ­
ф е р е н ц и а ц и я речи «пастыря душ» и «болящего дровосека». В речи «па­
с т ы р я д у ш » использованы архаизирующие формы имени и глагола, «сла­
вянизмы» церковного или обветшалого стиля:
[...] Едва, едва дышащу
Он старцу тихо рек: Готовься, сыне мой!
Прияти по трудах и бедствиях покой;
Готовься ты юдоль плачевную оставить,
В которой с нуждою мог жизнь свою пробавить
Исполнен пастырь душ приятна изумленья
Вещает наконец: И ты без сожаленья
Сей оставляешь мир?
[...)
Глагол прияти не приведен в «Словарях Академии Российской», от­
мечено л и ш ь слово приятие (приятие венца, скипетра; приятие с т р а н н ы х ) .
Г л а г о л пробавлять — пробавить
(в отличие от просторечного
пробав­
ляться — пробавиться)
характеризуется как слово «славенское», его упо­
требление иллюстрируется цитатой из Псалтыри . Слово юдоль и его си­
ноним юдолие
в «Словаре Академии Российской» т а к ж е признаются
с л а в я н с к и м и . В ы р а ж е н и е юдоль плачевная
рассматривается как целост­
ная ф р а з е о л о г и ч е с к а я единица и истолковывается т а к : «Переносно име­
нуется суетная или временная и наполненная бедствий ж и з н ь мира сего» .
В речи дровосека избегаются, хотя и не исключены совсем, такие
профессиональные церковнославянизмы и вообще о б н а р у ж и в а е т с я тенден­
ция к относительной простоте слога — при отсутствии, однако, сколько-ни­
будь я р к о окрашенных просторечных и простонародных выражений:
78
7 9
Я тяжко б согрешил теперь пред смертным часом,
Сказав, что плохо мне и горько было жить.
Меня небесный царь не допускал тужить,
Доколе мочь была, всяк день я был доволен,
Здоров, пригрет и сыт и над собою волен.
Кормилицы мои топор был и пила;
А куплена трудом и корочка мила.
Таким о б р а з о м , хотя И. И. Д м и т р и е в , т а к ж е как и К а р а м з и н ,
стремится смешивать и объединять по принципу экспрессивной ассимиля­
ции или контаминации разные ж а н р о в ы е стили классицизма, но вместе
с тем он не допускает слишком резких жанрово-стилистических колебаний
и р а с х о ж д е н и й . И. И. Д м и т р и е в , руководствуясь нормами салонно-дворянской эстетики слова, з а м ы к а е т свою художественно-стилистическую
систему в сравнительно узкий и строго измеренный круг жанрово-стили­
стических разновидностей литературного языка.
В их пределах он и ищет новых форм и способов нейтрализации,
экспрессивного согласования книжных и «обыкновенных», разговорнообиходных, но не «площадных», не «мещанских» выражений и конструк­
ций. Поэтому колебания языка в разных ж а н р а х у И. И. Д м и т р и е в а
7 8
7 9
Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 5. С. 486.
Там же. Ч. 6. С. 1423.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
54
над языком и стилем И. И. Дмитриева
не очень велики и резки. Стиль К а р а м з и н а р а з н о о б р а з н е е и шире по
ж а н р о в о м у охвату разных форм и стилевых средств л и т е р а т у р н о - к н и ж н о й
и разговорной речи. Поэтому Н. М. К а р а м з и н свободнее относится и
к ж а н р о в ы м разновидностям сатирического стиля И. И. Д м и т р и е в а .
В письме от 1 сентября 1791 г. Н. М. К а р а м з и н писал И. И. Д м и т р и е в у :
« Ш м и т , П о п у г а й и Е ф р е м , конечно, не л у ч ш и е из твоих пиес,
о д н а к о ж имеют свою цену, и я уверен, что многим из читателей они
полюбились. В ж у р н а л е хороши и безделки — и с а м ы е великие поэты сочи­
няли иногда Е ф р е м о в
и не стыдились их. Врочем я и з э к о н о ­
м и и не н а п е ч а т а л в августе ни одной из твоих пиес, кроме Е ф р ем а» . З д е с ь имеются в виду стихотворения И. И. Д м и т р и е в а «На смерть
попугая» и « Н а д п и с ь к портрету Е ф р е м а ж и в о п и с ц а » .
«На смерть попугая»:
8 0
Любезный попугай, давно ли ты болтал,
И тем Климену утешал!
Но вот уж ты на век, увы! безгласен стал! . .
Султан и попугай, все в мире умирает,
Ах! пусть хоть чучела твоя напоминает
Вралям, которые все врут,
Что так же и они со испущеньем духа,
К отраде ближних слуха,
Досадные уста когда-нибудь сомкнут .
81
Это стихотворение позднее не подвергалось переработке и не включа­
лось И. И. Д м и т р и е в ы м в собрание его стихотворений. Д л я стиля этого
стихотворения х а р а к т е р н о обычное в раннем периоде творчества Д м и т р и ­
ева неорганическое смешение в ы р а ж е н и й простых, обиходных и книжных,
п р и н а д л е ж а щ и х к т а к н а з ы в а е м о м у среднему стилю повышенного типа,
без экспрессивного о п р а в д а н и я этих разноречий. Ср., с одной стороны —
болтал, чучела, « в р а л я м , которые все врут» и, с другой — безгласен,
со
испущеньем
духа, «уста. . . сомкнут». Понятны мотивы исключения этой
пьесы из с о б р а н и я сочинений И. И. Д м и т р и е в а во всех изданиях .
Под именем « Е ф р е м » разумеется « Н а д п и с ь к портрету Е ф р е м а жи­
вописца», н а п е ч а т а н н а я в «Московском ж у р н а л е » (1791, ч. III, с. 133):
8 2
Глядите: вот Ефрем, домовый наш маляр,
Он в списываньи лиц имел чудесный дар,
И кисть его всегда над смертными играла —
Архипа Сидором, Кузьму Лукой писала.
Надпись б ы л а п е р е п е ч а т а н а в сборнике «И мои безделки» с переделкой
первого стиха:
83
Глядите: вот Ефрем! Российских стран маляр. . .
В этом стихотворении нет стилистического р а з н о б о я в подборе в ы р а ж е ­
ний: в нем все, кроме личных имен в последнем стихе, в р а щ а е т с я в р а м к а х
средне-простого слога (ср. легкий налет живописных п р о ф е с с и о н а л и з м о в :
«в списываньи
л и ц » ; см. в « С л о в а р е Академии Российской» о глаголе
списывать: «снимать подобие с чего, с р и с о в ы в а т ь » ) .
8 4
0
1
2
3
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 22.
Моск. журн. 1791. Ч. 2. С. 220.
См.: Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. I. С. 114.
Дмитриев И. И. И мои безделки. С. 244.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
55
Вопрос о третьем стихотворении, которое н а з ы в а е т с я К а р а м з и н ы м и
о б о з н а ч а е т с я именем Шмит, особенно интересен. Н а з в а н и е Шмит, как это
часто бывает у К а р а м з и н а , очень условно. В академических примечаниях
к « П и с ь м а м К а р а м з и н а » это название принято за точное и окончательное.
З д е с ь читаем: «Стихи Д м и т р и е в а „ Ш м и т " остались н е н а п е ч а т а н н ы м и » .
П о д п и с а н о — Л. (т. е. Л о н г и н о в ) . Шмит — это, по-видимому, ф а м и л и я
д о м о в л а д е л ь ц а и ростовщика. Был и в Москве дом Ш м и т а с квартирами,
о т д а в а в ш и м и с я внаймы. В 1800 г. в доме Шмита, на Никольской, посе­
л и л с я К а р а м з и н . Об этом он писал И. И. Дмитриеву: «Я переменил
квартиру, и ж и в у на Никольской в доме Шмита, если не покойнее, то по
крайней мере красивее» (письмо от 20 июня 1800 г.) . Переселиться сюда
К а р а м з и н п р и г л а ш а л и Д м и т р и е в а : «Платон Петрович с к а з ы в а л мне, что
д л я тебя наняли квартиру; однако ж я надеюсь, что ты согласишься
ж и т ь со мною в одном доме, на Никольской, у Ш м и т а , где во втором
э т а ж е есть прекрасные комнаты (шесть или семь); а я живу внизу, чисто
и покойно» . Фамилия Ш м и т а встречается в стихотворении «К текущему
столетию», напечатанном во второй части «Московского ж у р н а л а » (1791,
с. 2 1 8 ) :
85
8 6
8
И вдруг от всех забот себя освобождает:
Уже и Шмитов он с терпеньем сносит взор.
Это стихотворение приписано самому Н. М. К а р а м з и н у и д а ж е поме­
щено проф. В. В. Сиповским в академическом издании стихотворений
Н. М. К а р а м з и н а (в р а з д е л е «Стихотворения, приписываемые К а р а м ­
зину») .
Вот полный текст этого стихотворения, к которому сделано такое
примечание: «Автор писал сие, получив через почту деньги»:
О век чудесностей, ума, изобретений!
Позволь пылинке пред тобой,
На место жертвоприношений,
С благоговением почтить тебя хвалой!
Которой век достиг толь лучезарной славы?
В тебе исправились испорченные нравы,
В тебе открылся путь свободный в храм Наук;
В тебе родилися Вольтер, Франклин и Кук,
Румянцевы и Вашингтоны;
В тебе и Естества позналися законы;
В тебе щастливейши Икары, презря страх,
Полет свой к небу направляют;
В воздушных странствуют мирах,
И на земле опять без крыл себя являют.
Но паче мне всего приятно помышлять,
Что начали к тебе и деньги уж летать.
О чудо! О мои прапращуры почтенны!
Поверите ли в том вы внучку своему,
Что медь и злато, став в бумажку превращенны,
Летят чрез тысячу и больше верст к нему?
Он тленный лоскуток бумаги получает,
И вдруг от всех забот себя освобождает;
Уже и Шмитов он с терпеньем сносит взор;
85
8 6
87
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. Примеч. С. 16.
Там же. С. 118.
Там же.
lib.pushkinskijdom.ru
56
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Не слышит совести докучливый укор;
Не видит более в желаниях препоны:
Пьет кофе, может, ест чрез час и макароны.
Стихотоворение подписано инициалом Ф.
И з в е с т н о , что К а р а м з и н любил подписываться последними б у к в а м и
а л ф а в и т а . Буквой Ф подписана его с т а т ь я «Известие о М а р ф е » в «Вест­
нике Европы» (1803, ч. X I I ) . На этом основании А. И. Л я щ е н к о , а вслед
з а ним и В. В. Сиповский признали а в т о р о м стихотворения « К т е к у щ е м у
столетию» К а р а м з и н а . В. В. Сиповский писал в к о м м е н т а р и я х к этому
стихотворению: «Г. Л я щ е н к о приписал это стихотворение К а р а м з и н у ,
во-первых, на том основании, что некоторые несомненные стихотворения
К а р а м з и н а подписаны этой ж е буквой ( Ф ) , а во-вторых, на том основании,
что К а р а м з и н к этому стихотворению проявил особую чуткость: когда
Д м и т р и е в у это стихотворение не понравилось, К а р а м з и н счел необходи­
мым в своих письмах к другу з а щ и щ а т ь это произведение: „Стихи
на деньги, — пишет он в письме № 19 ( 1 7 9 1 ) , — никак не худы, и ты на­
п р а с н о их не л ю б и ш ь " ( „ П и с ь м а Н. М. К а р а м з и н а к И. И. Д м и т р и е в у " ,
с. 2 0 ) . По мнению г. Л я щ е н к о , намек на неодобрительный отзыв Д м и т р и е в а
об этом произведении м о ж н о видеть и в письме К а р а м з и н а к Д м и т р и е в у
от 1 сентября 1791 г.: „ П о ж а л у й , л ю б е з н ы й друг, с к а з ы в а й мне, какие
пиесы или места в ^Московском Ж у р н а л е тебе не полюбятся, это может
быть д л я меня полезнее". Д а т а (1791) определена по году н а п е ч а т а н и я » .
Но все эти р а с с у ж д е н и я основаны на недоразумении. Упоминание
•о «стихах на деньги» в письме К а р а м з и н а , если понимать его в широком
контексте, несомненно, говорит о п р и н а д л е ж н о с т и этих стихов не Н. М. Ка­
р а м з и н у , а И . И. Д м и т р и е в у . Вот с о о т в е т с т в у ю щ а я цитата: «Успокойся
в р а с с у ж д е н и и с в о и х п ь е с . Сколько мне известно, то никто из чита­
телей ж у р н а л а не восстает против стихотворений под буквою И (именно
этой буквой ч а щ е всего были подписаны стихотворения Д м и т р и е в а в „ М о ­
сковском ж у р н а л е " . — В. В.). И х читают и х в а л я т . Стихи на деньги в своем
роде никак не худы, и ты н а п р а с н о их не л ю б и ш ь » .
Этих двух свидетельств К а р а м з и н а о «стихах на деньги» и о « Ш м и т е »
вполне д о с т а т о ч н о д л я того, чтобы п р и з н а т ь стихотворение « К т е к у щ е м у
столетию» произведением Д м и т р и е в а
.
Кроме того, намек на это стихотворение, на его ф р а з е о л о г и ю м о ж н о
найти и в т а к о м письме Н. М. К а р а м з и н а к И. И . Д м и т р и е в у :
«В р а с с у ж д е н и и худого хозяйства — н а д е ж д а , н а д е ж д а ! — Впрочем
когда есть свободное кофе, изредка макароны и б л а н м а н ж е , то м о ж н о е щ е
терпеть по-философски. З а и м о д а в ц ы ? Д а р а з в е ты у ж е л и ш и л с я д а р о в а н и я
своего с м е ш и т ь их и о т п р а в л я т ь н а з а д без п л а т ы , о д н а к о ж д о в о л ь н ы м и ?
Я с своей стороны д л я подкрепления к о ш е л ь к а твоего посылаю тебе при
сем Нелединского песни. П е ч а т а й Песенник и с о б и р а й деньги с публики!»
Стиль стихотворения «К т е к у щ е м у столетию», несмотря на облекаю­
щ у ю его экспрессию шутливой иронии, с о д е р ж и т приместь «славенской»
лексики и ф р а з е о л о г и и , в ы х о д я щ у ю из г р а н и ц к а р а м з и н с к о г о среднего
слога. С ю д а относятся т а к и е в ы р а ж е н и я :
1
8 8
8 9
1 9
9 0
Которой век достиг толь лучезарной славы? ( . . . ]
В тебе и Естества позналися законы
(...)
В тебе щастливейиш Икары, презря страх [. ..]
88
89
9 0
Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 484—485.
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 21.
Там же. С. 31.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Но паче мне всего [.. .]
Что медь и злато, став в бумажку превращении
57
(...)
Впрочем, в «Словаре Академии Российской» из всех этих слов л и ш ь при
глаголе превращать — превратить и при паче стоит стилистическая по­
мета: славенское
. Однако связь всех этих слов и форм с высоким слогом
несомненна. Сюда ж е примыкают в ы р а ж е н и я : «с благоговением почтить
тебя хвалой», «храм наук», «себя являть», «тленный», «препона» и некото­
рые другие.
Слово чудесность (ср. «О век чудесный». . .) было в XVIII в. живым
о б р а з о в а н и е м высокого и среднего слога. Чудесность — это «непонятность:
д е я н и е , превосходящее ум», как говорится в «Словаре Академии Россий­
ской» .
Ср. в «Причуднице»:
9 1
9 2
Где б разных дивностей собор
Представил быль, как небылицу [. . .]
9 3
С л о в а дивность нет в «Словарях Академии Российской».
К образу
пылинки:
Позволь пылинке пред тобой,
На место жертвоприношений,
С благоговением почтить тебя хвалой! —
м о ж н о найти параллель в Дмитриевском «Гимне богу»:
И словом, мыслию одною —
Сию пылинку пред тобою —
Громаду света истребить .
94
С простым, вернее, с средне-простым слогом соприкасаются слова
деньги, лоскуток, докучливый,
«пьет кофе, может, ест чрез час и макароны».
В о о б щ е патетический, возвышенный стиль первой части этого стихотво­
рения начинает приобретать и ироническую окраску со стихов:
Но паче мне всего приятно помышлять,
Что начали к тебе и деньги уж летать.
В последних ж е строках ощутителен переход к шутливой разговорноинтеллигентской речи:
Он тленный лоскуток бумаги получает,
И вдруг от всех забот себя освобождает,
Уже и Шмитов он с терпеньем сносит взор;
Не слышит совести докучливый укор;
Не видит более в желаниях препоны:
Пьет кофе, может, ест чрез час и макароны.
По-видим:ому, И. И. Д м и т р и е в а не удовлетворяла т я ж е л а я поступь
этого двенадцатистопного стиха, лишенного разговорной легкости и напи9 1
9 2
93
94
Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 5. С. 152; Ч. 4. С. 816. Ср. в прозаическом
переводе И. И. Дмитриева «Философ, живущий у хлебного рынку» (2-е изд. СПб., 1792):
«Ты учинишься владетелем пространный державы и порабощен будешь паче других нещастным обыкновениям» (С. 5). «Ты, паче нежели другой кто, утомлен будешь исканием
истины» (С. 6). «Учись с нами наслаждаться человечеством и его удовольствиями, прав­
дою, любовию, паче же дружеством» (С. 14) и т. п.
Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 6. С. 1320.
Дмитриев И. И. Соч. М., 1814. Ч. 2. С. 133.
Дмитриев И. И. И мои безделки. М., 1795. С. 6.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
58
над языком и стилем И. И. Дмитриева
с а н н о г о на случай. Кроме того, с е р ь е з н а я « ф и л о с о ф и ч е с к а я » х а р а к т е ­
ристика XVIII столетия здесь как бы р а з р е ш а л а с ь в пустоту. Впрочем,
д л я т в о р ч е с т в а И. И. Д м и т р и е в а в о о б щ е х а р а к т е р н о , что он, с т а в я перед
собою с л о ж н ы е з а д а ч и стилистического п р е о б р а з о в а н и я русского поэти­
ческого я з ы к а , обычно р а з р е ш а е т их очень ф о р м а л ь н о и не стремится
к идейному о б о г а щ е н и ю русской поэзии, к углубленной р а з р а б о т к е худо­
жественной т е м ы * .
20
V
Высоко ценя поэтическое д а р о в а н и е И. И. Д м и т р и е в а и творчество
его в р а з н ы х ж а н р а х , К а р а м з и н б о л ь ш е всего сочувствовал стихотвор­
ной манере Д м и т р и е в а в повествовательном и романсном, песенном
стилях.
« М о д н а я ж е н а очень п о н р а в и л а с ь нашей Московской публике,
и притом публике всякого р а з б о р а . Э т о п р е к р а с н о , говорит ф р а н т —
в и н ы х м е с т а х о ч е н ь в о л ь н о , говорит м о д н а я жена с стыдливою
улыбкою», — пишет Д м и т р и е в у К а р а м з и н .
В другом письме К а р а м з и н о б р а щ а е т с я к И. И. Д м и т р и е в у с таким
призывом: «Я в ы з ы в а ю т е б я по д р у ж б е сочинить в стихах с к а з о ч к у или
романс. У нас е щ е в этом роде ничего нет. И л и не м о ж е ш ь ли по крайней
мере перевести Вольтерову сказку Les trois m a n i è r e s , которая т а к начина­
ется: Q u e les A t h é n i e n s é t a i e n t un peuple e s t i m a b l e »
(ср. в письме от
1 сентября 1791 г.: «Исполни ж е свое о б е щ а н и е и переведи Вольтерову
сказочку — переведи и пришли мне») . В письме от 18 ноября 1791 г.:
« П р о ш у т е б я прислать мне и другую с к а з к у , которой н а ч а л о читал ты мне
в Москве» .
О « К а р и к а т у р е » или «Отставном вахмистре» К а р а м з и н о т з ы в а л с я т а к :
«Твой В а х м и с т р в Москве г о р а з д о щ а с т л и в е е , нежели в Петербурге.
У нас его х в а л я т и очень х в а л я т . Ч у д н о д л я меня, что он не полюбился
Г<аврилу> Р о < м а н о в и ) ч у ! (т. е. Д е р ж а в и н у ) . Верно он читал его в худой
ч а с . В а х м и с т р есть и будет всегда превосходною пиесою в своем
роде» (письмо от 18 июля 1792 г.) .
Термин сказка в XVIII в. имел более широкое значение вымышленной
повести, басни с бытовым колоритом. Р а б о т а н а д «сказочным» стилем,
с точки з р е н и я H. М. К а р а м з и н а и его л и т е р а т у р н ы х п р и в е р ж е н ц е в , была
особенно необходима и в а ж н а д л я определения средней или о б щ е й нормы
н а ц и о н а л ь н о г о русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а . Ведь в области стихотвор­
ного повествовательного стиля, близкого к р а з г о в о р н о й , обиходной речи и
с в я з а н н о г о с и з о б р а ж е н и е м быта, н е п р и н у ж д е н н о и легко могло протекать
смешение и взаимопроникновение к н и ж н о г о и устно-обиходного речевого
н а ч а л а . Тут п р е ж д е всего н а м е ч а л и с ь и п р о щ у п ы в а л и с ь новые пути
синтеза с т а р ы х стилей к л а с с и ц и з м а . О д н а к о и в этом ж а н р е есть р а з н и ц а
м е ж д у стилем К а р а м з и н а и стилем Д м и т р и е в а . Д м и т р и е в т щ а т е л ь н о
у с т р а н я е т из текста своих стихотворений я р к о о к р а ш е н н ы е «простонарод­
ные» и «просторечные» слова и в ы р а ж е н и я , как бы невольно п р о р в а в ш и е с я
в п е р в о н а ч а л ь н у ю р е д а к ц и ю его произведений. В этом отношении очень
п о к а з а т е л ь н а стилистическая п р а в к а сказки « П р и ч у д н и ц а » (сравни­
ваются г л а в н ы м о б р а з о м тексты сборника «И мои безделки» и «Сочине9 5
9(3
9 7
9 8
9 9
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 16.
Там же. С. 21.
Там же. С. 22.
Там же. С. 24.
Там же. С. 28.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
59
1 0
ний» Д м и т р и е в а (1814, ч. II, с. 128—143)) ° . В сборнике «И мои без­
д е л к и » к с к а з к е « П р и ч у д н и ц а » с д е л а н о т а к о е примечание: « П р е д в а р я ю
ч и т а т е л я , что эта с к а з к а родилась от Вольтеровской сказки La b é g u e u l e .
Л у ч ш е п р и з н а т ь с я , пока не уличили» (с. 5 5 ) . Это примечание в последую­
щих п е р е и з д а н и я х сказки было выброшено.
« И мои безделки» (1795)
В колете вохряном и в длинных сапогах [. . .)
(60;
ср. то же в Соч. Дмитриева,
В колете палевом и длинных сапогах [. . .]
1814, 11, 131;
1818, 11, 151)
В нем реки сычены, кисельны берега.
(Стихотворения,
1823, П.
В нем реки как хрусталь, как бархат берега.
(66)
(Соч,
1814, И,
134)
И так, переступя один, другой порог,
Лишь к третьему пришли [. ..]
И так, переступи один, другой порог,
Лишь третьего дошли [. . .]
(135)
(69)
Она близехонько
43)
живет отсюда — в Коле.
Она «г далеко живет отсюда — в Коле.
(70)
Поют ей арии веселые и страстны,
Стараясь слух ея и сердце щекотить [.. .]
(135)
Поют ей арии веселые и страстны,
Стараясь слух ея и сердце услаждать.
(136)
(71)
И с шумом резвого фонтана [. . .]
И с нежным шумиком фонтана [. . .]
(137)
(72)
А сам, надвинув шапку,
Припал к луке и пырь как из лука стрела.
А сам, надвинув шапку,
Припав к луке, летит, как из лука стрела.
(141)
(80)
А к полдням новая картина.
А с полднем новая картина.
(137)
(74)
А только слышал я, что будто бы бояре
Тогда уж бросили запоры и замки.
А только слышал я, что русские бояре
Тогда уж бросили запоры и замки.
(128)
(55)
П о к а з а т е л ь н о т а к ж е , что И. И. Д м и т р и е в выбросил следующие стихи
из т е к с т а этой « с к а з к и » :
Как жаль, мои друзья, что это позже было
Тех дней, как жил Илья, могучий богатырь!
Железо, медь, булат — пред ним все было гнило,
Как вырвав дуб взмахнет, бывало, как косырь!
Пустил ли б он. . . но нам его уже не дожидаться;
Так лучше постараться
Самим разбойника с Ветраною догнать.
Уж начало светать [. . .]
(И
мои безделки,
1795, с.
80—81)
П о - в и д и м о м у , с этой ж е тенденцией — освободить стиль от устно-фа­
м и л ь я р н ы х , демократически-просторечных
или неточных
выражений,
1 0 0
Текст издания «Сочинений» Дмитриева (М., 1814. Ч. 2) воспроизведен при перепечатке
этой сказки в последующих прижизненных изданиях сочинений И. И. Дмитриева, а также
в «Сочинениях Ивана Ивановича Дмитриева» под ред. А. А. Флоридова (СПб., 1895.
lib.pushkinskijdom.ru
60
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
а т а к ж е от усеченной ф о р м ы которы — с в я з а н а з а м е н а слова
словом болтать в т а к о м контексте
.
лепетать
Имела словом все: большой, тесовый дом
И даже двух сорок, которы лепетали,
Такточно, как она — однако ж меньше знали.
(И мои безделки,
И двух сорок, которые болтали
Такточно, как она — однакож меньше знали.
56—57)
(Соч.,
Ср. т а к ж е з а м е н у ф о р м ы « с т а р у ш к а » ф о р м о й « с т а р у х а » .
т а к ж е изменения в формах двух слов:
И так, Ветрана с ней сначала ну зевать,
Потом уж и грустеть, потом и тосковать.
1814. 11, 129)
Интересны
И так Ветрана с ней сначала ну зевать,
Потом уж и грустить, потом и тосковать.
(59)
[. . .] я помню, как во сне,
Что ты рассказывал еще робенку мне
(130)
[. . .] я помню, как во сне,
Что ты рассказывал еще ребенку мне.
(60)
(130)
П а р а л л е л ь н о с у с т р а н е н и е м п р о с т о н а р о д н ы х ф о л ь к л о р н ы х и фа­
м и л ь я р н о - п р о с т о р е ч н ы х примесей И . И. Д м и т р и е в о б л е г ч а е т я з ы к « П р и ­
ч у д н и ц ы » от г р у з а очень к н и ж н ы х , « с л а в я н с к и х » в ы р а ж е н и й .
Но, ах! ты персть уже, и быль идет за сказку!
Но, ах, тебя уж нет, и быль идет за сказку
(И мои безделки,
61)
Я только то скажу, что все материалы,
Из коих Феин кум, какой-то славный дух,
Дворец сей сгромоздил, суть изумруд, опалы,
Порфир, лазурь, пироп , кристалл [. . .]
,()2
Я только то скажу, что все материалы
(А впрочем выдаю я это вам за слух),
Дворец сей сгромоздил: лишь изумруд, опалы,
Порфир, лазурь, пироп , кристалл [. . .]
| 0 2
(67)
Ветрана, ощутя приятну томность сна,
Спускается на пух из роз в сплетенном нише.
(134)
Ветрана чувствует приятну томность сна,
Спускается на пух из роз в сплетенном нише.
(71-72)
И с сводом, сделанным на образ облаков
(74;
ср. то же в Соч. 1814. И.
(136)
(...)
И с сводом в виде облаков
(...)
138)
(Стихотворения.
Ср. в п р и м е ч а н и и :
Ипполит Федорович (Богданович),
сочинитель прекрасной поэмы:
Душенька.
Ипполит Федорович, Автор поэмы:
(И мои безделки,
(Соч.,
1823.
50)
Душенька.
1814. 11. 134)
67)
В «Словаре Академии Российской» глагол лепетать, так же как и слова лепетание, лепетливый, лепетун, приводится без всякой стилистической пометы (см.: Словарь Академии
Российской. СПб., 1814. Ч. 3. С. 548—549). В словаре лепетать отмечаются три значения:
«1. Невнятно говорить, неправильно или с трудом произносить слова. 2. Относительно
к младенцам, начинающим произносить слова, говорится: О н е щ е л е п е ч е т , л е п е ­
т а т ь н а ч и н а е т . 3. Худо говорить на каком-нибудь языке. Л е п е ч е т п о - ф р а н ­
цузски.
Глагол болтать в «Словаре Академии Российской» оставляется без пометы в прямом
значении: «1. Мутовкою, веслом или встряхиванием сосуда приводить в движение какуюнибудь жидкость. Б о л т а т ь м у т о в к о ю с м е т а н у в к р и н к е , ч т о б с е л о
м а с л о . 2. В просторечии — пустословить, суесловить; говорить что-нибудь неоснова­
тельно или без нужды» (Словарь Академии Российской. СПб., 1806. Ч. 1. С. 278).
Ср. в «Словаре церковно-славянского и русского языка» 1847 г.: «Пироп. . . Карбункул,
богемский гранат» (Т. 3. С. 219).
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
61
Ср. другие и с п р а в л е н и я :
Иль муж обычая лихова? —
Напротив, вряд найти другова,
Который бы меня столь горячо любил.
Иль муж обычая лихова? —
Напротив,
1 ш и р \ л п о , вряд
о р л д найти
пап 1 п
ДруГОВЗ,
Который бы жену столь горячо любил
(64)
(Соч.,
Осталась среди Нимф,
исполненных зараз.
¡814, И,
132)
Осталась между Нимф,
исполненных зараз.
(70)
Точно т а к ж е з а м е т н о стремление И. И. Д м и т р и е в а ослабить или
по в о з м о ж н о с т и совсем с н я т ь налет официально-деловой или к а н ц е л я р ­
ской экспрессии.
Что делать, мыслила, мне с просьбой таковой?
Что делать, мыслила, мне с просьбою такой?
(65)
И голос, каковым гордился б Амфион.
(133)
И пение, каким гордился б Амфион.
(75)
А только объявлю, что в этой же палате,
Иль в храме, как угодно вам,
Был и вечерний стол, пристойный лишь богам.
(138)
А только объявлю, что в этой же палате,
Иль в храме, как угодно вам,
Был и вечерний стол, приличный лишь богам.
(75-76)
(138)
Представьте, сколь одна взглянувши
удивилась!
Представьте, как она взглянувши удивилась!
(141)
(81)
В Москве, которая и в древни времена
Прелестными была обильна и славна.
В Москве, которая и в древни времена
Прелестами была обильна и славна.
(128)
(55)
Ср. т а к ж е :
Прошла спокойна ночь; природа пробуди­
лась;
Со всех сторон зефир подул,
И жертва от цветов душистых воскурилась.
Прошла спокойна ночь; Натура пробудилась,
Зефир вспорхнул,
И жертва от цветов душистых воскурилась.
(137)
(72)
Д р у г и е исправления в ы з в а н ы ж е л а н и е м и з б е ж а т ь двусмыслицы или —
ч а щ е — найти более выразительные, экспрессивные, звучные или точные
слова, обороты:
И светская тогда жена
И светская тогда жена
Могла без опасенья
Могла без опасенья
С домашним другом, иль одна,
Со другом дома, иль одна,
И на качелях быть в день Светла Воскресенья.
И на качелях быть в день светла воскресенья.
(И мои безделки,
56; ср. то же в Соч.,
1814,11,128)
Сердечкин ноет все, и вздохом гонит вон.
(И мои безделки,
Приезд уж к миленькой невеже
Час от часу стал реже, реже.
(58—59)
lib.pushkinskijdom.ru
58)
(Стихотворения,
1823, 11, 40)
Сердечкин ноет все, вздыханьем гонит вон.
(Соч.,
Приезд к пригоженькой невеже
Час от часу стал реже, реже.
(130)
1814, И,
129)
62
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Стоит облокотись Ветрана под окном
И возведя свои уныло-ясны очи
К задумчивой луне, сестрице черной ночи,
Грустит и думает [. . .]
Стоит облокотясь Ветрана под окном
И, возведя свои уныло-ясны очи
К задумчивой луне, сестрице смуглой ночи,
Грустит и думает [. . .]
(62)
Там птички гимн поют любови
(131)
Там птички гимн поют Природе
и весне.
и Весне.
(137)
(73)
Все чудо из чудес, куда ни поглядишь;
Но что мне в том, когда товарища не вижу?
Увы! я пуще жизнь мою возненавижу!
Все чудо из чудес, куда ни поглядишь;
Но что мне в том, когда товарища не вижу}
Увы! я пуще жизнь мою возненавижу!
(76)
(139)
Лишь воет ветр, лишь куст шумит.
Лишь воет ветр, лишь лист шумит.
(139)
(78)
Но сердце в нас вещун: я сам то испытал,
Когда мои стихи в журналы посылал.
Но сердце в нас вещун: я сам то испытал,
Когда мои стихи в журналы отдавал.
(79)
(¡40)
Ср.:
А хищник между тем исполненный отваги
Не скачет, а летит чрез горы и овраги.
Летит, исполненный отваги,
Чрез холмы, горы и овраги.
(81)
Сестры и бабушки вокруг ее постели [. . .]
(141)
Сестры и тетушки вокруг ее постели [. ..]
(82)
(141)
И з м е н е н и я порядка слов единичны:
Ветрана куколкой всегда разряжена,
И каждый час окружена
Родней, знакомыми и нежными сердцами.
(И мои безделки,
57)
Какой огонь пылал в твоих глазах!
Ветрана куколкой всегда разряжена,
И каждый час окружена
Знакомыми, родней и нежными сердцами.
(Соч.
Дмитриева,
11.
129)
Какой огонь пылал тогда в твоих глазах!
(61)
(131)
С какой, бывало, ты рассказывал размашкой
За круглым столиком, дрожащим с чайной
чашкой,
В колете вохряном и в длинных сапогах!
(60)
С какой, бывало, ты рассказывал размашкой,
В колете вохряном и в длинных сапогах,
За круглым столиком, дрожащим с чайной
чашкой!
(131)
Отдельно д о л ж н о быть рассмотрено систематическое устранение усе­
ченных форм слова который: котора и которы. С одной стороны, устранение
этого относительного местоимения с о п р о в о ж д а л о с ь разделением сложного
п р е д л о ж е н и я на д в а синтаксических единства.
В Москве, я говорю, Ветрана процветала.
Котора свежестью, пригожеством лица,
Здоровьем и умом блистала.
Она имела мать, имела и отца;
Имела лестну власть щелчки давать супругу.
(56)
lib.pushkinskijdom.ru
В Москве, я говорю, Ветрана процветала.
Она пригожеством лица,
Здоровьем и умом блистала;
Имела мать, отца;
Имела лестну власть щелчки давать супругу.
(128—129)
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Утешно ли кому с подругой жить такой.
Надутой, но пустой,
Котора пучит лишь а не питает душу!
у
63
Утешно ли кому с подругой жить такой,
Надутой, но пустой?
Она лишь пучит в нас, а не питает душу!
(59)
(¡30)
Ср.:
А под Ветраной очутился
С подушкой бархатною трон,
С которого она могла удобно кушать,
И голос, каковым гордился б Амфион,
Тех Нимф, которы ей вчера служили,
слушать.
А под Ветраной очутился
С подушкой бархатною трон,
Чтобы с него ей кушать,
И пение, каким гордился б Амфион,
Тех нимф, которые вчера служили, слушать.
(74-75)
(138)
Ср. т а к ж е :
А удивленная Ветрана,
Как новая Диана,
Осталась между Нимф, исполненных зараз,
Которые ее под ручку подхватили [. . .]
А удивленная Ветрана,
Как новая Диана,
Осталась между Нимф, исполненных зараз,
Они тотчас ее под ручки подхватили [. . .]
(70-71)
(¡36)
С другой стороны, усеченные формы котора, которы заменяются пол­
ными ф о р м а м и от который или какой:
Одна Ветрана лишь не ведала цены
Всех благ, какие ей Фортуною даны.
Одна Ветрана лишь не ведала цены
Всех благ, какие ей Фортуною даны.
(57)
(129)
Тех нимф, которы ей вчера служили, слушать
Тех нимф, которые вчера служили, слушать.
(129)
(138)
Ср. т а к ж е :
(Имела словом все: большой тесовый дом)
И даже двух сорок, которы лепетали
Так точно, как она, — однако ж меньше
знали.
И даже двух сорок, которые болтали
Так точно, как она, — однако ж меньше
знали.
(56-57)
(129)
И. И. Д м и т р и е в выдвигал как основной синтаксический принцип
К а р а м з и н а требование — «в составлении частей периода употреблять воз­
м о ж н у ю с ж а т о с т ь и притом в о з д е р ж и в а т ь с я от частых союзов и местоиме­
ний: к о т о р ы й и к о т о р ы х , а в добавок еще и к о и х , наконец,
н а б л ю д а т ь естественный порядок в словорасположении» . Любопытно
сопоставить с этим заявлением замечание В. П о д ш и в а л о в а , что следует
«не избегать употребления причастий, которые более Российскому языку
свойственны, нежели беспрестанное к о т о р ы й , к о т о р ы х »
.
В о о б щ е ж е говоря, в области синтаксиса исправлений у И. И. Д м и ­
т р и е в а г о р а з д о меньше. Это очень показательно. Синтаксический строй
стихотворного я з ы к а И. И. Дмитриева в основном установился и опреде­
л и л с я в 90-е годы XVIII в. Любопытно, что по отношению ко многим
ж а н р а м то ж е явление наблюдается и в языке К а р а м з и н а .
103
1 0 4
103
104
Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866. С. 86.
Сокращенный курс российского слога. СПб., 1796. С. 52—53.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
64
над языком и стилем И. И. Дмитриева
В истории текста «Причудницы» синтаксические изменения разнородны
и в большей своей части индивидуальны.
В подобном твоему я страхе быв и сам,
Стоял как вкопанный, тебя глазами мерил.
(И мои безделки,
Запрыгал, заплясал, воскликнув:
В подобном твоему я страхе был и сам,
Стоял как вкопанный, тебя глазами мерил.
61)
слава богу!
(Соч.,
1814,
11,
Запрыгал, заплясал, воскликнул: слава богу!
(82)
(142)
Исполнится, что ты желала.
Исполнится, как ты желала.
(66)
(133)
Все эдак, так тоска возьмет и среди рая!
Все эдак, то тоска возьмет и среди рая.
(76)
Увы! я пуще жизнь свою возненавижу!
131)
(138)
Увы! я пуще жизнь мою возненавижу!
(76)
(139)
В о о б щ е ж е и в стиле «Причудницы», д а ж е в позднейших ее редак­
циях , сохранилось некоторое количество официально-риторических вы­
р а ж е н и й и оборотов, иногда с иронической о к р а с к о й :
1 0 5
Имела лестну власть щелчки давать супругу (...)
Но все они при ней казались быть льстецами.
Ср. в с а т и р е « Ч у ж о й толк»:
Печатный всякий лист быть кажется святым.
(Соч.,
1814,
I,
53)
Которые б почлись за солнечные нами (...)
Но быть уж так, когда пустился.
Встречаются и архаические славянизмы:
Слиянный
(...) И голос соловья,
с сладостным журчанием ручья
(...)
Ср. ф о р м ы :
С рогатиной в руке, с пищалью за плечьми,
Стой! Стой! он гаркает, сверкаючи очьми
(...)
С другой стороны, И. И. Д м и т р и е в невольно о с т а в л я е т некоторые
просторечные в ы р а ж е н и я , нередко с областной, провинциальной окраской,
типичные д л я простого слога XVIII в.
Тот глуп, другой урод, тот ужасть неразлучен
(...)
К слову ужасть с д е л а н о примечание: «Слово, употребительное и поныне
в губерниях».
Известно, что слово ужасть в значении ужасно входило в ж а р г о н
щеголих второй половины XVIII в. (ср. с л о в а р ь щегольского наречия
в «Живописце» Новикова) *.
Ср. у И. И. Д м и т р и е в а в «Модной жене» реплику «модной жены»:
21
Д а если б там е щ е . . . нет, слишком дорога!
А ужасть как мила!
Ветрана, николи
Диковинок таких не видя на земли,
Со изумленьем все предметы озирает (...)
1 0 5
Все дальнейшие примеры приводятся по изданию: Дмитриев И. И. Стихотворения. СПб.,
1823. С. 40—56.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
В « С л о в а р е Академии Российской» николи
руется как простонародное выражение
.
(^никогда)
65
квалифици­
| 0 6
Ведь у меня забот беремя.
Слово беремя
ч а л а XIX в.
не отмечено в «Словаре Академии
Российской»
на­
В другом углу колдун досужий бормотал.
К слову досужий сделано примечание: «В старину их называли до­
сужими. См. „ Я д р о Росс. Истор. Кн. Х и л к о в а " » .
Ср. форму на свету в значении нашего на свете.
22
Ведь есть же на свету
Такие чудны нравы!
Ср.:
[. . .| Феин кум, какой-то славный дух
Дворец сей сгромоздил [.. .]
О д н а к о слово сгромоздить нельзя сопоставлять с этим рядом просто­
речных в ы р а ж е н и й . Оно встречалось и в церковнославянском языке, и
было широко употребительно в русском литературном языке XVIII в. Оно
имело два значения: «1. Скласть что-то в кучу, в груду беспорядка.
Сгроможду
Павлу рождия множество. (Деяния, 18, 3 ) . 2. Состроить
что-нибудь огромное, высокое. Сгромоздить дом» .
Отношение К а р а м з и н а к языку и стилю «сказки» или «были»
И. И. Д м и т р и е в а « К а р и к а т у р а » (или «Вахмистр») особенно показательно.
К а р а м з и н безоговорочно одобряет язык этой «простонародной бал­
л а д ы » . И это естественно. В 80-х годах и в первой половине 90-х го­
дов XVIII в. К а р а м з и н шире и свободнее смотрел на просторечие и
простонародную струю в составе русского литературного языка, чем в бо­
лее позднее время, особенно в самом конце XVIII в. и в период издания
«Вестника Европы» (1802—1803). М е ж д у тем И. И. Дмитриев стремится
в корне переработать стиль «Карикатуры».
В истории текста такого стихотворения, относящегося к области про­
стого стиля, как « К а р и к а т у р а » , еще ярче проявляется «светская» разбор­
чивость И . И . Дмитриева по отношению к просторечию, его з а б о т а
об «элегантном» стиле, придирчивая оценка грубости и фамильярности
обиходных, устных в ы р а ж е н и й .
Х а р а к т е р е н и показателен пропуск таких иронических стихов, нахо­
д и в ш и х с я в тексте этого стихотворения и в «Московском ж у р н а л е »
(1792, ч. V) и в сборнике «И мои безделки»:
1 0 7
1 0 8
Не древний ли крыжатик?
Вот сунуло куда!
Изрядный я историк!
Простите — заврался.
(И
мои
безделки.
150)
Словарь Академии Российской. СПб., 1814. Ч. 3. С. 1400.
Там же. СПб., 1822. Ч. 6. С. 1 0 4 - 1 0 5 .
Ср. в письме Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву (от 18 июля 1792 г.) шутливое исполь­
зование выражений из Дмитриевской «Карикатуры»: «Уже ли ты, ты мог думать, что я
приму от него перчатку и выеду на р ы ж а к е с ланцом? Признаюсь, что несмотря
на мое ч е л о в е к о л ю б и е , едва ли бы я простил тебе эту мысль» (Карамзин Н. М.
Письма к И. И. Дмитриеву. С. 28).
lib.pushkinskijdom.ru
66
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
К слову крыжатик с д е л а н о примечание: «Т. е. воин, бывший в кресто­
вом походе д л я о с в о б о ж д е н и я гроба Христова».
В связи с исключением этой с т р о ф ы изменено н а ч а л о следующей.
Вместо: «Нет, это б ы в ш и й вахмистр», — ч и т а е т с я : « К т о это? б ы в ш и й вах­
мистр?» Не менее интересна переделка двух строф и с т я ж е н и е их в одну —
при и з о б р а ж е н и и п р и б л и ж е н и я Терентьича к родной деревне. Первона­
ч а л ь н о б ы л а н а р и с о в а н а в реалистических и грубых тонах картина суббот­
ней бани. Особенно резко з в у ч а л а п р о с т о н а р о д н а я речь п е р с о н а ж а в его
внутреннем монологе:
Завидя ж дым в деревне,
Растаял пуще он;
Тогдашний день субботу
И баню вспомянул.
«Любезная хозяйка!
Ворчал он про себя:
Помешкай на минуту,
И будешь ты сам-друг».
(И мои безделки,
151)
1и9
В позднейших и з д а н и я х упоминание о б а н е исчезает . Вместо этих
с т р о ф п о я в л я е т с я одна, л и ш е н н а я я р к о г о колорита простонародности:
«Узнает ли Груняша?» —
Ворчал он про себя:
«Когда мы расставались,
Я был еще румян!»
1 1 0
Сюда следует присоединить наблюдения над в а р и а н т а м и и передел­
ками текста «Московского ж у р н а л а » при включении этого стихотворения
в сборник «И мои безделки».
В «Московском ж у р н а л е » (1792, ч. V, с. 295—301) это стихотворение
н а з ы в а л о с ь «Отставной вахмистр», в сборнике «И мои безделки» оно
уже озаглавлено «Карикатура».
Сними с себя платочек,
Седая старина!
(Моск.
журн.,
В замасленном
Сними с себя завесу,
Седая старина!
V, 295)
(И мои безделки,
колете [. . .]
В изодранном
149)
колете [. . .]
(296)
(149)
Но что, ах! в нем находит?
Его ль жилище то?
Лубки прибиты к окнам,
И на дверях запор!
Но что, ах! в нем находит?
Его ль жилище то?
Весь двор заглох
крапивой,
Не видно никого!
Не видно в целом доме
Ни курицы живой;
Все тихо — лишь на кровле
Мяучит тощий кот.
Лубки прибиты к окнам,
И на дверях запор;
Все тихо! лишь на кровле
Мяучит тощий кот.
(298)
(152)
Но н а р я д у с устранением живых простонародно-бытовых в ы р а ж е н и й
и д е т а л е й исключаются и не п о д х о д я щ и е по экспрессии к о б щ е м у тону
р а с с к а з а к н и ж н ы е и архаические ф р а з ы и обороты:
Объятый удивленьем,
И страхом поражен,
Пошел он вспять с сомненьем,
Его ли это дом?
Заныло веще сердце,
И дрожь его взяла;
Побрел он как сиротка
Назад, повеся нос.
(299)
109
1 , 0
Ср.: Дмитриев И. И. Соч. М., 1814. Ч. 2. С. 51.
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 1. С. 123.
lib.pushkinskijdom.ru
(152)
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
67
О д н а к о этими изменениями языка и стиля работа И. И. Д м и т р и е в а
н а д текстом « К а р и к а т у р ы » не исчерпывается. Позднее И. И. Д м и т р и е в
подвергает я з ы к этой б а л л а д ы новым исправлениям. С одной стороны,
он п р о д о л ж а е т в ы т р а в л и в а т ь из стиля ее остатки с л а в я н и з м о в и кан­
ц е л я р и з м о в («и тот, и сей» — поправлено: «и тот и тот»;
«вещает
в и т я з ь мой» — поправлено: «мой витязь возопил»,
что звучит коми­
чески, и т. п . ) . С другой стороны, исключаются грубые, хотя очень
экспрессивные, просторечные в ы р а ж е н и я и з а м е щ а ю т с я более нейтраль­
ными. Н а п р и м е р :
Ух! Срезал! Знать хозяйка
Велела долго жить!
Исправлено:
Конечно в доме худо! . .
Жива иль нет жена?
Н а к о н е ц , вносится ряд разнообразных изменений как в формы слово­
сочетаний, т а к и в порядок следования синтагм.
Д л я наблюдений над эволюцией стиля И. И. Д м и т р и е в а эти синтакси­
ческие, лексические и фразеологические замены и переделки в языке
« К а р и к а т у р ы » представляют большой интерес:
Но кто вдоль по дороге,
На старом рыжаке.
Триох, триох, а инде рысью,
Под шляпой в колпаке?
(И мои
безделки,
Но кто вдоль по дороге
Под шляпой в колпаке,
Трях, трях, а инде рысью,
На старом рыжаке?
(Соч.
149)
«Ступай, рыжак, проворней!» —
И с словом сим стегнул.
Удалый конь пустился,
Как из лука стрела.
и переводы,
1803,
¡1,
93)
Ступай, рыжак, проворней! —
И шпорою кольнул;
Ретивый конь пустился,
Как из лука стрела.
(94)
(151)
Но что, ах! в нем находит,
Его ль жилище то?
Весь двор заглох крапивой!
Не видно никого!
Но что он в нем находит?
Его ль жилище то?
Весь двор заглох в крапиве,
Не видно никого!
(95)
(152)
Побрел он, как сиротка,
Назад, повеся нос.
Побрел он, как сиротка,
Нахохляся назад.
(95)
(152)
Но робкими ногами
Спустился лишь с крыльца,
Как вдруг Терентьич лысый
Представился ему.
Но робкими ногами
Спустился лишь с крыльца,
Холоп его усердный
Представился ему.
(95)
(153)
Друг друга вмиг узнали —
И тот и сей завыл. ..
(153)
lib.pushkinskijdom.ru
Друг друга вмиг узнали —
И тот, и тот завыл.
(95)
68
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
«Ух срезал! знать хозяйка
Велела долго жить!
Скажи, не дай томиться!»
Вещает витязь мой.
«Конечно в доме худо!»
Мой витязь возопил:
«Скажи, не дай томиться,
Жива иль нет жена?»
(96)
(163)
Вот пятый год в доходе [. . .]
Вот пятый год в исходе [. . .]
(97)
(154)
Нещастный муж поплакал
По том вздохнул, пошел
К Терентьичу в избушку,
И с горести. . . лег спать.
Что делать? как ни больно,
Но вечно ли тужить?
Нещастный муж, поплакав,
Женился на другой.
(97)
(155)
Г о р а з д о теснее и б л и ж е сходились лингвистические вкусы К а р а м з и н а и
Д м и т р и е в а в области романсного, песенного стиля, более в ы д е р ж а н н о г о
по своей экспрессивной ф а к т у р е , свободного от уклонов в с л а в я н и з м ы и
простонародность.
От романса «Сизый голубок» К а р а м з и н был в восторге . О стихотво­
рениях И. И. Д м и т р и е в а « Н а с л а ж д е н и е » и « П е с н я » , п е ч а т а в ш и х с я в части
VIII «Московского ж у р н а л а » (с. 2 1 0 — 2 1 1 ) , Н. М. К а р а м з и н писал:
« Б л а г о д а р ю за стишки. Это не Голубок, о д н а к о ж хорошо; а особливо
о б р а щ е н и е к л а с т о ч к е и сии стихи:
111
„Розы ль дышут над могилой
Иль полынь над ней растет ' и проч.»
1
Таким о б р а з о м , И. И. Д м и т р и е в и Н. М. К а р а м з и н руководствуются
более или менее однородным пониманием о б щ и х тенденций р а з в и т и я рус­
ского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а . И тот и другой ищут д л я с о з д а н и я о б щ е н а ­
циональной нормы л и т е р а т у р н о г о в ы р а ж е н и я в пределах эстетически при­
способленного к салонно-дворянскому вкусу среднего и отборного простого
стиля с присоединением некоторой области высокого слога. Но объем
этого нового нейтрального стиля, его лексические и грамматические
границы, его экспрессивный строй, нормы его колебаний, методы построе­
ния на его основе более высоких, патетических и более простых, обиходных
стилевых разновидностей в художественной системе К а р а м з и н а и Дмит­
риева не с о в п а д а ю т . Х а р а к т е р н о отношение К а р а м з и н а к б о р ь б е Дмит­
риева с одическим слогом ломоносовской школы и к собственным
у п р а ж н е н и я м И. И. Д м и т р и е в а в одическом ж а н р е .
К а р а м з и н — решительный противник старого одического слога. «Ты
верно читал в Академическом Ж у р н а л е , — пишет он И. И. Д м и т р и е в у
(в письме от 1 июня 1791 г.), — о д ы Николева, будто бы сыном его
сочиненные, и оду Хвостова, под именем С т и х о т в о р е н и е ; то-то
поэзия! то-то вкус! то-то я з ы к ! — Б о ж е ! умилосердися над нами»
Л ю б о п ы т н о , что в этом ж е письме К а р а м з и н и з ъ я в л я е т свою любовь
и почтение Г. Р. Д е р ж а в и н у . О лирическом послании Николева к княгине
Д а ш к о в о й , напечатанном в тех же академических «Новых е ж е м е с я ч н ы х
сочинениях» (1791, и ю н ь ) , Н. М. К а р а м з и н т а к о т з ы в а е т с я в другом письме
к И. И. Д м и т р и е в у (от 23 июня 1791 г . ) : « М у ж е с т в е н н о и храбро
1 1 3
111
1 . 2
1 . 3
См.: Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 29, 30, 31 и до
Там же. С. 31.
Там же. С. 19.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
69
пробился я сквозь тысячу Николевских стихов; хотя тысячу раз колебался,
однако ж , преодолев самого себя, д о б р а л с я до конца. Конечно, есть
несколько порядочных стишков; но сии малочисленные изрядные стишки
не могут с д е л а т ь сносною Эпистолы в 1000 стихов. П р и з н а т ь с я тебе,
любезный друг, что если бы все стихи писать так, то я возненавидел бы
стихотворство. Стихи Комарова, подобные прозе Семена Пирогова, з а с т а в ­
л я ю т меня по крайней мере смеяться; а это жестокое послание (и притом
лирическое!!!) т а к натерло мой мозг, что он несколько часов был подобен
болячке»
.
С именем Николева с в я з ы в а л а с ь и пародия И. И. Д м и т р и е в а «Гимн
восторгу». « З н а е ш ь ли, братец, что Николев оскорбился Гимном
восторгу?
Я у в е р я л его, что автор не д у м а л об нем», — извещал Н. М. К а р а м з и н
И. И . Д м и т р и е в а
.
Э п и ч е с к а я поэма к концу XVIII в. была самым ж и в ы м , продуктив­
ным — высоким ж а н р о м классицизма. Однако одический стиль д о д е р ж а винской поры к 80—90-м годам вышел из моды.
В «Собеседнике любителей Российского слова» (ч. X, 1783 и ч. XI, 1784)
были н а п е ч а т а н ы стихотворные «письма» Е. И. Кострова и Я. Б. К н я ж ­
нина, с о д е р ж а щ и е ироническую оценку положения старой «классицисти­
ческой» торжественной оды ломоносовского стиля.
В « П и с ь м е к творцу оды, сочиненной в похвалу Фелице» (т. е. к Д е р ж а ­
вину) Е. И. Костров писал:
1 М
1 1 5
Наш слух почти оглох от громких лирных тонов,
И полно, кажется, за облаки летать [.. .]
[. . .] Признаться, видно, что из моды
Уж вывелись парящи оды;
Ты простотой умел себя средь нас вознесть .
116
Я. Б. К н я ж н и н в «Письме ее сиятельству кн. Е. Р. Д а ш к о в о й на день,
в который Е к а т е р и н а II благоволила пролиять свою милость здешним
музам учреждением Российской Академии» з а я в л я л :
Я ведаю, что дерзки оды,
Которы вышли уж из моды,
Весьма способны докучать.
Они всегда Екатерину,
За рифмой без ума гонясь,
Уподобляли райски крину,
И, в чин пророков становясь,
Вещая с богом будто с братом,
Без опасения пером
В своем взаймы восторге взятом
Вселенну становя вверх дном,
Отсель в страны богаты златом
Пускали свой бумажный гром,
Нас по уши обогащали
И Инд и Ганг порабощали [. . .]
И так, не чудно то, когда
Докучных лир стишисты чада,
Твердя все то же завсегда,
Уморою сухого склада
Могли вниманье отвратить
Воспетой ими героини
И только от своей богини
117
Одно зеванье заслужить
В одическом слоге ломоносовской школы
ственно обозначились и признаки внутреннего
з а я в л е н и е Г. Р . Д е р ж а в и н а : «Я хотел парить и
вать красивых наборов слов свойственного
1 . 4
1 . 5
1 1 6
117
f
к 80-м годам XVIII в. яв­
разложения. Показательно
не мог постоянно выдержи­
единственно Российскому
Там же. С. 20.
Там же. С. 32.
Собеседник любителей российского слова. 1783. Ч. 10. С. 28, 29.
Собеседник любителей российского слова. 1784. Ч. 11. С. 5, 6. Ср.: Гуковский Г. А. За­
метки о К р ы л о в е / / X V I I I век. М.; Л., 1940. Сб. 2. С. 158—159.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
70
над языком и стилем И. И. Дмитриева
П и н д а р у велелепия и пышности. Д л я того в 1779 году и з б р а л я совершенно
особый путь».
Л ю б о п ы т н о , что борьба с высоким « ш т и л е м » из области художествен­
ной л и т е р а т у р ы в 90-е годы XVIII в. переносится д а ж е в сферу церков­
ного к р а с н о р е ч и я . Евфимий Болховитинов (будущий митрополит Евгений
Б о л х о в и т и н о в ) в своем руководстве по риторике « Р а з м ы ш л е н и я о красно­
речии в о о б щ е и особенно о проповедническом красноречии»
учил:
«Есть ж е особое красноречие риторическое, пышное, надутое и пр., которое
столько ж е невкусно д л я отличных светских людей, как и д л я народа [. . .]
Ш к о л ь н о г о к р а с н о р е ч и я существенный п р и з н а к есть д е к л а м а ц и я , состоя­
щ а я в чрезвычайном увеличивании или уменьшении своей материи
о д н и м и т о л ь к о с л о в а м и , без о с н о в а т е л ь н ы х доводов. Слишком
блистательный и цветущий слог неуместен в проповедях» . Л ю б о п ы т н ы
здесь ж е ссылки на «чувствительные и т р о г а т е л ь н ы е сочинения светских
писателей»
.
Проповеди « д о л ж н ы быть понятны д л я всех, и потому в них не надобно
о т в р а щ а т ь с я низких и простонародных мыслей и слов. Мы находим в пре­
восходных п и с а т е л я х и в превосходнейших их сочинениях тому примеры.
К а ж е т с я , что они тем хотели п о к а з а т ь , что они не имеют той ч р е з в ы ­
ч а й н о й у ж е р а з б о р ч и в о с т и , к о т о р а я п о х о ж а на брюзгливость
и происходит иногда от хвастовства, а иногда от несмелости»
.
Б о р ь б а с высоким одическим слогом эпигонов ломоносовской школы,
с его с л а в я н и з м а м и и его риторикой н а ш л а в ы р а ж е н и е в стихотворении
И. И. Д м и т р и е в а «Гимн восторгу» («Моск. журн.», 1792, ч. VIII, с. 119—
120) и в оде « Ч у ж о й толк». Основное н а п р а в л е н и е сатирических в ы п а д о в
Д м и т р и е в а против старого одического слога — одно и то ж е . Вот «Гимн
восторгу»:
1 1 8
П 9
1 2 0
1 2 1
Восторг, восторг, душа Поэта!
Ты мчишь на дерзостных крылах
По всем его пределам света!
Тобой теперь он на валах,
И воздувает пенны горы;
Тобою в миг в чертог Авроры
Как быстра мошка возвился
И в миг стремглав падет в долину,
Где нет цветов, окроме крину,
В которой Ганг с Невой слился. . .
И в тот же миг — дрожу и млею!
Между эфиром и землею
С хребтов Кавказских льдяных гор,
1 2 2
Куда не досязает
взор,
Сквозь мерзлы облака вещает,
Как чрево Этны ржет, рыгает!
Уже не смертного то глас,
Големо каждое тут слово,
Непостижимо, громко, ново,
Соплещет сам ему Пегас.
Уже не слышны лирны струны,
Но токмо яркие перуны,
Вихрь, шум, рев, свист, блеск, треск, гром,
звон —
И всех крылами кроет он!
123
С р . в « Ч у ж о м толке»:
Тут найдешь то, чего б нехитрому уму
Не выдумать и ввек: З а р и б а г р я н ы
1 1 8
Переделка книги аббата Трюбле «Reflexions sur l'éloquence en général et sur celle de
la chaire en particulier» (2 * ed. P., 1764).
Болховитинов E. Размышления о красноречии вообще и особенно о проповедническом
красноречии. М., 1793. С. 37.
Там же. С. 29.
Там же. С. 74.
В последних редакциях этого стихотворения: досягает. Ср.: Дмитриев И. И. Соч. СПб.,
1895. Т. 1. С. 128.
Ср. также сб.: Мнимая поэзия: Материалы по истории поэтической пародии XVIII и
XIX вв. / Под ред. Ю. Тынянова. М.; Л., 1931. С. 27.
m
1 , 9
120
121
122
123
персты,
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
И р а й ; кий крин, и Феб и н е б е с а
Так громко, высоко! . . а нет, не веселит,
И сердца, так сказать, ни чуть не шевелит.
71
отверсты.
Не надо д о к а з ы в а т ь , что вся эта фразеология — типичная принадлеж­
ность высокого одического слога эпигонов ломоносовской школы. П р а в д а ,
И. И. Д м и т р и е в в ранних редакциях «Чужого толка» (см., например,'
«И мои безделки»,
с. 179—180) сопровождал сатирические выпады против
одического слога таким примечанием: «Строгой старик конечно имел
в виду не все, а некоторые только оды; но читатели и без сего з а м е ч а н и я
д о л ж н ы быть уверены, что произведения Хераскова, Д е р ж а в и н а , Петрова
не в числе оных». Впрочем, в оде ясно очерчен социальный круг официаль­
ных одописцев — «люд нужный, должностной». Однако легко заметить,
как в процессе стилистических переработок «Чужого толка» стираются
яркие реалистические и вместе с тем просторечно-бытовые краски, кото­
рыми было богато первоначальное и з о б р а ж е н и е сцен из жизни одописцев.
Показательна такая параллель:
Лишь только палец в лоб, как разом барабан
Ударит сбор и наш Поэт — ведь капитан
Страшнее, нежель Феб — свою отброся лиру,
К ружью, и ну бежать к сурову командиру!
Другому средь его восторгов бряк приказ,
Чтоб вымести, прибрать все комнаты тотчас;
Тому: чтоб в тот же миг прямейшим самым
трактом,
Хотя б на гривенном, лететь с своим
экстрактом;
Иному ж: только мысль счастливая придет,
Внезапну пять часов в Адмиралтействе бьет!
(И мои безделки,
Лишь только мысль к нему счастливая придет,
Вдруг било шесть часов! уже карета ждет.
^Q
[ )
O H
1 8 1 4 >
5
2
183)
Где он и сам взялся играть лакейски
ролю [. . .]
Где лирик
наш
и сам
взял
Арлекина
ролю [.. .]
(184)
(52)
В истории текста сатиры « Ч у ж о й толк» вообще своеобразно отразилась
работа И. И. Д м и т р и е в а н а д чистотой среднего стиля, над отбором
разговорных форм и слов, н а д «отсевом» внелитературных просторечных
в ы р а ж е н и й , н а д порядком слов, н а д устранением архаизмов и канцеляризмоп
Неужто выдал Феб свой именной указ [. . .]
Ужели выдал Феб свой именной указ [. . .]
(177)
Я не поэт, не вем, какого это рода,
Но полна, пальца в два и в полтораста строф.
(49)
Я не могу сказать, какого это рода,
Не очень полная, иная в двести строф.
(179)
Я, бросивши ее (оду), другую начинаю.
(50)
Я, бросивши ее, другую раскрываю.
(180)
Почтенный старичок беседовал со мною.
(181)
Смутился и не знал, что отвечать мне должно.
(¡81)
lib.pushkinskijdom.ru
(50)
Вчера один старик беседовал со мною.
(51)
Смутился и не знал, как отвечать мне должно
(51)
72
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Какой-то Аристарх вступил с ним в разговор.
Какой-то Аристарх с ним начал
разговор.
(181)
На это, он сказал, есть многие причины,
Не обещаюсь вам открыть и половины.
(51)
На это, он сказал, есть многие причины,
Не обещаюсь их открыть и половины.
(181)
Я сам язык богов, Поэзию люблю.
И так же, как и вы, утешен нашей мало.
(51)
Я сам язык богов, Поэзию люблю.
И нашей, как и вы, утешен так же мало.
(182)
Большая часть из них — кто? гвардии капрал,
Асессор, офицер, какой-нибудь подъячий,
Иль из кунсткамеры какой антик ходячий,
Уродов, чучел страж — люд нужный,
должностной.
(51)
Большая
часть
из
них — лейб-гвардии
капрал,
Асессор, офицер, какой-нибудь подьячий,
Иль из Кунсткамеры антик в пыли ходячий,
Уродов страж — народ все нужный,
должностной.
(182)
Потом опять домой, тут холъся да рядись [. . .]
(¡84)
(51)
Потом опять домой: здесь холься да рядись
[...]
(52)
И в сочинении лирической поэмы
Особы способы, особые приемы.
И в сочинении лирической поэмы
Другие способы, особые приемы.
(53)
(186)
Которого трудов М е р к у р и й наш и
Зритель
И многи важные издания полны.
Которого трудов М е р к у р и й наш и
Зритель
И книжный магазин и лавочки полны.
(53)
(186)
Нет, нет, нехорошо; сем лучше поброжу [. . )
Нет, нет! нехорошо; я лучше поброжу [.. .]
(188)
[. . .] не знаю, с кем сравнить
Не ведь с Румянцевым его, не ведь
с Орловым.
(54)
Не знаю, с кем сравнить?
С Румянцевым его, иль с Грейгом, иль
с Орловым.
(54)
(188)
О д н а к о л ю б о п ы т н о , что те стихи « Ч у ж о г о т о л к а » , в которых н а м е ч а л а с ь
п р о г р а м м а с и н т е з а ф о р м с т а р о г о о д и ч е с к о г о с т и л я к л а с с и ц и з м а с новыми
стилистическими т е н д е н ц и я м и с е н т и м е н т а л и з м а , с поэзией ч у в с т в а и сер­
дечного в о о б р а ж е н и я , о с т а в а л и с ь б е з и з м е н е н и я во всех и з д а н и я х сати­
ры:
Кто в громкий славою Екатеринин век
Хвалой ему сердец других не восхищает
И лиры сладкою слезой не орошает,
Тот брось ее, разбей и знай: он не Поэт!
1 2 4
Н е л ь з я не видеть в этих с т и х а х п р и з ы в а с л е д о в а т ь з а Д е р ж а в и н ы м .
И д е й с т в и т е л ь н о , одический стиль Д м и т р и е в а , по крайней мере в некото­
рых его п р о и з в е д е н и я х , к а з а л с я с о в р е м е н н и к а м очень п о х о ж и м на д е р ж а винский. Т а к , ода Д м и т р и е в а « Г л а с п а т р и о т а на в з я т и е В а р ш а в ы » по тону,
я з ы к у и п р и е м а м д о т а к о й степени н а п о м и н а л а л и р у Д е р ж а в и н а , что д а ж е
была принята за произведение Д е р ж а в и н а
.
, 2 5
124
1 2 5
См.: Дмитриев И. И. Стихотворения. СПб., 1823. Ч. 1. С. 86.
См.: Галахов А. Д. История русской словесности, древней и новой. 3-е изд. СПб., 1894.
Т. 2. С. 167.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
73
М е ж д у тем К а р а м з и н отрицал самый ж а н р официальной оды: «Ода
(Суворову на покорение В а р ш а в ы . — В. В.) и Г л а с П а т р и о т а хо­
роши П о э з и е й , а не п р е д м е т о м . Оставь, мой друг, писать такие
пиесы нашим стихокропателям. Не унижай Муз и Аполлона»
.
Кроме того, в одическом стиле И. И. Дмитриева были сильны отго­
лоски и старой, додержавинской традиции.
Л ю б о п ы т н о , что высокий лирический стиль в творчестве И. И. Д м и ­
триева в сущности почти не эволюционирует. Он лишен движения. Он
у с т а н а в л и в а е т с я как бы сразу в 90-х годах XVIII в. И те лирические
произведения, которые вступали в колею державинского стиля, т а к и за­
стывали в своих первоначальных формах. Впрочем, некоторые из них и
не в к л ю ч а л и с ь позднее И. И. Дмитриевым в собрание сочинений.
Во всяком случае, любопытен и показателен тот факт, что произведе­
ния высокого стиля, написанные И. И. Дмитриевым в конце XVIII в., почти
не подвергались затем никаким стилистическим изменениям. Так, стили­
стическая п р а в к а совсем не коснулась «Гимна богу» (1794), «Гласа патри­
ота на покорение (в поздних изданиях — на взятие) В а р ш а в ы » (1794)
(здесь л и ш ь «попранны» вместо «попраны» и «Всей Польши зря ужасну
часть» вместо « С а р м а т о в з р я у ж а с н у ч а с т ь » ) , «Оды П. П. Бекетову»
( 1 7 9 5 ) , «Стихов на победу г р а ф а Суворова-Рымникского» (1794), «Стихов
г р а ф у Суворину-Рымникскому на случай покорения В а р ш а в ы » (1794).
В «Стихах (или Надписи) к бронзовой статуе ф е л ь д м а р ш а л а графа
Р у м я н ц е в а - З а д у н а й с к о г о , воздвигнутой
(в поздних изданиях — постав­
ленной)
г р а ф о м З а в а д о в с к и м в его деревне» сделана только одна по­
правка:
1 2 6
Почтенный лик! когда б ты был сооружен
С перуном пламенным на берегах Кагула [. . .]
(И
мои
безделки,
7)
Почтенный лик! Когда б ты был изображен
С перуном пламенным на берегах Кагула [. . .]
(Соч.,
1895,
1,
173)
Нет исправлений, кроме замены формы тысящей русскою формою —
тысячей, и в высоком одическом стиле «Стихов на игру г-на Геслера
славного органиста» (первоначально — в сборнике «И мои безделки»,
1795)
. В стихотворении «На новый 1795 год» переделан лишь один
стих, вернее — заменено л и ш ь одно слово претворятся на превратятся:
1 2 7
Д а вопль и стоны претворятся
Во сладки гласы Пиерид [.. .]
(И
мои безделки,
54)
Да вопль и стоны превратятся
Во сладки гласы Пиерид [. ..[
(Соч.,
1895,
1,
162)
С г л а г о л а м и претворять—претворить
(применять, п р е о б р а ж а т ь , д а в а т ь
чему иной вид, иное качество, иное свойство), претвориться
(претво­
ряться),
претворение,
претворенный
сочеталось представление о цер­
к о в н о с л а в я н и з м е (ср. претворение воды в вино; ср. пример на упо­
требление глагола претворяться:
«претворшеся, глаголаху бога того
быти»)
.
1 2 8
126
1 2 7
1 2 8
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 50.
Впрочем, стих «То нижши ангелы лиют друг друга кровь» (И мои безделки. С. 44) в изда­
нии «Стихотворений И. И. Дмитриева» 1823 г. напечатан в таком виде: «То низши ангелы
лиют друг другу кровь». Ср.: Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. I. С. 168.
Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 5. С. 2 4 3 - 2 4 4 .
lib.pushkinskijdom.ru
74
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
С р . в стихотворении «К***. О выгодах быть л ю б о в н и ц е ю стихотворца»:
И в миг в уме его тьма, тьма чудес родится:
В минуту он тебя в богиню претворит .
129
С р . «Овидиевы
превращения».
В стихотворении «Весна» («Моск. ж у р н . » , 1792, ч. VI, с. 120—122),
носящем яркий отпечаток д е р ж а в и н с к о г о стиля, изменено л и ш ь несколько
в ы р а ж е н и й в пределах одной строфы. Эти изменения внесены у ж е в текст
с б о р н и к а «И мои безделки» (1795).
Везде, везде Амур порхает,
Любовь и счастье разливает,
И мнится, сами небеса
С землей любовью сопряглися.
Там резвые струи слилися,
Здесь обнялися древеса.
(Моск.
журн..
VI. 120)
Везде, везде Амур летает,
Любовь и счастье разливает,
И самы, вижу, небеса
С землей любовью сопряглися —
Там резвые струи слилися;
Здесь обнялися древеса.
(И мои безделки.
89—90)
Не позднее самого н а ч а л а 90-х годов XVIII столетия наметился
в творчестве И. И. Д м и т р и е в а новый путь в области высокого лирического
стиля, уходивший в сторону от д е р ж а в и н с к о й оды. И. И. Д м и т р и е в
о с л о ж н я е т одический стиль, близкий к д е р ж а в и н с к о м у , острой и значитель­
ной примесью элегической чувствительной ф р а з е о л о г и и . В соответствии
с этим и синтаксическое д в и ж е н и е в некоторых строфах приобретает
повествовательный или э м о ц и о н а л ь н о - и з о б р а з и т е л ь н ы й , элегический, сентиментальныи характер
.
К а р а м з и н с величайшим сочувствием и одобрением выделяет новый
ж а н р в творчестве Д м и т р и е в а — оды-поэмы или оды-элегии: «Многие
места в печальной твоей песни на смерть П о т е м к и н а мне очень полюби­
лись. Все будет н а п е ч а т а н о , и конечно к удовольствию читателей ,,Москов.
Ж у р н а л а " » (в письме от 2 д е к а б р я 1791 г.)
.
О д н а к о именно в развитии этого нового средне-высокого стиля
у И. И. Д м и т р и е в а не о к а з ы в а е т с я ни яркой активности, ни глубокой
последовательности. П о к а з а т е л ь н ы к о л е б а н и я И. И . Д м и т р и е в а в работе
над стилем «Песни на смерть П о т е м к и н а » .
М е ж д у п е р в о н а ч а л ь н ы м текстом этой «Песни», напечатанным в «Мо­
сковском ж у р н а л е » (1792, ч. V, с. 1 7 0 — 1 7 5 ) , и текстом сборника «И мои
безделки» (1795, с. 2 5 5 — 2 5 9 ) есть существенные р а с х о ж д е н и я .
Так, в ы б р о ш е н а вся в т о р а я с т р о ф а , очень б л и з к а я по своему строю
к т р а д и ц и и одического стиля к л а с с и ц и з м а , к т р а д и ц и я м ломоносовской
школы, хотя с некоторыми в а р и а ц и я м и в сторону сентиментализма:
1 3 1
Гласи Потемкина конец!
Потемкина! . . О трата слезна!
Делами, духом исполин,
Сей щит отечества любезна
Гласи. . . Потемкина конец!
О коль ужасную картину
Печальный гений мне открыл!
, ,
(И мои
безделки.
255)
Блистал, гремел и — пал как крин;
Как цвет, оставленный зефиром! . .
129
130
131
Дмитриев И. И. Соч. и переводы. М., 1803. Ч. 2. С. 55.
Ср. отзыв Н. М. Карамзина об оде Капниста «На щастие», напечатанной в «Московском
журнале» (1792. Ч. 8 ) : «Ода Н а щ а с т и е гладка. Сочинитель имеет вкус. Но нахо­
дишь ли ты в сей пиесе новые, живые, глубокие чувства и творческое воображение?»
(Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 33).
Там же. С. 25.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
75
Вотще, обрадованный миром,
Певец! готовил ты венки,
Чтоб в жертву их принесть Герою!
Ах! брось их окропя слезою,
И зрети прах его теки!
Какую жалостну картину
Печальный Гений мне открыл!
(Моск.
журн.,
V,
170—171)
Есть и с п р а в л е н и я иного х а р а к т е р а :
Безмолвну вижу я долину;
Не слышно помаванья крыл.
(Моск.
журн..
Безмолвну вижу я долину;
Не слышу помаванья крыл.
V. 171)
(И мои безделки,
И вот, кого весь юг страшится,
Увы! простерт на дерне зрится.
256)
И тот, кого весь юг страшится,
Увы! простерт на холме зрится.
(171)
(256)
Последний вздох свой испускает
Средь ратников, своих сынов.
И дух свой небу возвращает
Средь ратников, своих сынов!
(171)
(256)
И Черный Понт, извив хребет,
Бежит, ревет, гласит Селиму [. . .]
И черный Понт, надув хребет,
Валит, ревет во слух Селиму [. ..]
(172)
Давно ль Херсон, тобой украшен,
Цветущ при бреге светлых вод [. . .|
(257)
Давно ль Херсон, тобой украшен,
Цветущ на бреге быстрых вод [. . .)
(173)
Главы в колена их склонились,
Власы упали до земли.
(258)
Главы к коленам их склонились,
Власы упали до земли.
(258)
(173)
Где, где не плачут и не стонут
Во мзду Потемкина заслуг?
Где, где не плачут и не стонут
Во мзду Иракловых заслуг?
(173)
Там, под соломенным покровом,
Сидит Герой в венке лавровом
Среди родимыя семьи:
И жадно внемлющей супруге
Рассказывает, как на юге
Князь подвиги творил свои.
(258)
Там, под соломенным покровом,
Зрю воина в венке лавровом
Среди родимыя семьи:
Он жадно внемлющей супруге
Рассказывает, как на Юге
Князь подвиги творил свои.
(173-174)
(258-259)
Все эти и с п р а в л е н и я л е г к о о б ъ я с н и м ы . Одни из них п р е д с т а в л я ю т
собой синтаксические уточнения и улучшения (например, « ц в е т у т на
бреге», вместо « ц в е т у щ при бреге»; « Г л а в ы к коленам
их склонились»,
вместо « Г л а в ы в колена их с к л о н и л и с ь » ) . Сюда ж е примыкает экспрес­
с и в н а я з а м е н а безличной конструкции личной:
Безмолвну вижу я долину;
Не слышу помаванья крыл —
вместо:
Безмолвну вижу я долину;
Не слышно помаванья крыл.
lib.pushkinskijdom.ru
76
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Н а к о н е ц , в одном случае произошло п р е в р а щ е н и е объективной картины
в субъективное и з о б р а ж е н и е :
Сидит герой в венке лавровом
Среди родимыя семьи
И жадно внемлющей супруге
Рассказывает [. . .]
Зрю воина в венке лавровом
Среди родимый семьи;
Он жадно внемлющей супруге
Рассказывает [. . .]
Д р у г и е исправления состоят в з а м е н е бытовых слов более литера­
турными или в з а м е н е традиционных одических оборотов более индиви­
д у а л ь н ы м и и экспрессивными: «простерт на дерне зрится» — «простерт
на холме з р и т с я » ; «последний
вздох свой испускает» — «И дух свой небу
возвращает».
Ср. т а к ж е устранение о б р а з а : «И черный Понт, извив хребет,
бежит», вместо этого — «И черный Понт, надув хребет,
валит».
Кроме того, исключено стилистически несогласованное сочетание гла­
голов: «ревет, гласит Селиму», вместо этого — «ревет во слух Селиму».
Особенно интересна р а б о т а И. И. Д м и т р и е в а н а д д в у м я заключитель­
ными с т р о ф а м и этого стихотворения. З д е с ь одический слог о с л о ж н я е т с я
элегической ф р а з е о л о г и е й , которая з а т е м , облекшись в синтаксические
ф о р м ы старой оды, доходит д о высокого патетического н а п р я ж е н и я ,
но с о х р а н я е т все лексические приметы среднего стиля:
Как в поле бился с супостатом,
Как во стенах его карал,
Как кончил жизнь — тут белым платом
Со вздохом слезы утирал.
Согбенный старец и супруга Сестра, невинности подруга —
Весь дом в безмолвии уныл;
Все, все покрылися печалью,
Кроме младенца, кой медалью
Себя отцевой веселил. . .
Что вы, о пышны Мавзолеи,
Пред сей сердечною слезой!
Вас получают и злодеи,
Вселенны бывые грозой;
А та лишь благу иосвященна, --•
Слеза бесценная, священна!
Блажен тот, кто тебя снискал!
Я лирны струны опускаю
И слабый глас мой прерываю:
Ты лестней всех моих п о х в а л .
|,1и
В сборнике «И мои безделки» (1795) в этих строках устранены почти
все а к с е с с у а р ы сентиментально-элегического стиля, кроме о б р а щ е н и я
к слезе. Новый конец в о з в р а щ а е т к патетической лексике и ф р а з е о л о г и и ,
к эмоциональному синтаксису одического слога. О б е строфы с ж и м а ю т с я
в одну:
Как в поле бился с супостатом,
Как во стенах его карал,
Как кончил жизнь. . . тут белым платом
Теку щи слезы утирал,
Слеза бесценная, священна!
Из сердца чиста извлечении!. .
О витий! что твоя хвала?
Не сею ль жертвою одною
воздашь. Россия, днесь Г срою.
Которым славима была?
112
В позднейших произведениях сюда присоединена е щ е одна одическая
строфа с патриотическим, г р а ж д а н с к и м с о д е р ж а н и е м :
Нет! сон твой вечно будет громок!
Потемкина геройский лик
Увидит поздный твой потомок,
И возгласит: «Он был велик!»
И вольный Грек, забыв железы,
1 3 1 8
132
133
Прольет пред ним сердечны слезы;
И самый Турк, нахмуря взор,
Сынам своим его покажет
«Се бич наш был!» вздохнув, он скажет —
И муз его прославит хор .
Моск. журн. 1792. Ч. 5. С. 1 7 4 - 1 7 5 .
Дмитриев И. И. И мои безделки. С. 259.
См., например: Дмитриев И. И. Соч. М., 1814. Т. 1. С. 23.
lib.pushkinskijdom.ru
т
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
77
Л ю б о п ы т н о , что исправления в высоком стиле «Песни на кончину
с в е т л е й ш е г о к н я з я Г. А. Потемкина-Таврического» (в поздних и з д а н и я х
« С м е р т ь к н я з я П о т е м к и н а » ) при последующих переизданиях незначи­
тельны.
В тесте этого стихотворения — в сравнении со сборником «И мои
б е з д е л к и » (1795) — позднее произведены лексические замены лишь в трех
стихах:
Гласи, гласи на оной миру [. . .]
(И мои безделки,
Гласи на ней, поведай миру [. . .]
255)
(Соч..
Стон воинов непобедимых,
В слезах днесь на трофеях зримых [. . .]
(255;
ср. то же в Соч. Дмитриева,
1814. 1, 20)
Там одолженных ноет дух.
1895. I. 117; ср. 1814. 1. 20)
Стон воинов непобедимых,
В слезах среди трофеев зримых [. . .]
(Соч.
1818,
1,
20;
ср.
Соч.
1895,
1.
117)
Там одолженных страждет дух.
(Соч.,
(258)
1814, 1, 22)
134
Стихотворение «На мир с Оттоманскою Портою»
, написанное в но­
вой манере, подверглось т а к ж е очень значительным изменениям при пере­
и з д а н и и его в составе сборника «И мои безделки». Эти изменения состояли
г л а в н ы м о б р а з о м в исключении шаблонов классического, одического
с т и л я или в п р е о б р а з о в а н и и элементов элегического, пасторального стиля.
М и р , м и р ! в полях жужжит зефир [. . .]
(Моск. жур., 1792, V, 293)
Мир! звуки возвещают лир [. . .]
Восторг души, восторг всеместный!
Здесь нежна, сельски красота (...)
О радость! о восторг всеместный!
Здесь непритворна красота [. . .]
(И мои безделки.
(252)
(293)
Не отвращаясь смрадом серным [. . .|
Не возгнушаясь
смрадом серным [. . .]
(252)
(294)
Объемлет сына нежна мать;
С невесткой напрерыв лобзает,
И внучатам повелевает
С отца, героя, меч снимать.
Бежит встречать героя мать;
Броню слезою орошает,
Объемлет сына, вопрошает
И хочет все ему внимать.
(253)
(294)
С губящей
незнакомый славой [. . .]
С гремящей незнакомый славой [. . .]
(253)
(294)
Или, вмешаясь в хороводы
Пастушек сельских, пастухов,
Усугубляют общу радость. —
Какая, ах! Для сердца сладость!
Какое зрелище в очах!
На ратниках венки пестреют;
А шлемы их пернаты веют
У земледельцев на главах.
(294-295)
О други! братия любезны,
Геройски, мирные сердца!
Примите в жертву капли слезны
134
Моск.
ЖУРН.
1792. Ч. 5. С. 2 9 3 - 2 9 5 .
lib.pushkinskijdom.ru
Иль составляют хороводы
С толпой пастушек, пастушков,
Как братья с ними цепь сплетают,
Как легки соколы летают,
Не прикасаясь к мураве —
На ратнике венок пестреет,
А шлем его пернатый веет
У земледельца на главе.
(254)
Ура! Смирился враг кичливый!
Ликуй! Любимый славы сын!
Ликуй, и лавром и оливой
252)
78
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Смиренна, сельского певца.
В веселии берет он лиру,
Отныне посвященну миру,
И купно во единый глас
Душевно восклицает с вами:
Владей, Ц а р и ц а , вечно нами!
У р а! У р а! м и р, м и р у н а с!
Увенчан храбрый Славянин!
Ликуй, и позабыв злодеев,
Почий отныне средь трофеев,
Почий по тягостных трудах!
Довольно ты гремел во брани:
Вкушай плоды, приемля дани —
Ты царь на суше и водах.
(295)
(254)
С т и л и с т и ч е с к а я переработка этого стихотворения шла в двух н а п р а в ­
л е н и я х : у с т р а н я л и с ь ш а б л о н ы и а р х а и з м ы стиля старой классической оды.
Например:
Или вмешаясь в хороводы [. . .]
Усугубляют общу радость.
Ср. в стихотворении И. И. Д м и т р и е в а «К честному человеку» ( 1 7 9 2 ) :
Коварства посрамя хулу,
Она ток милостей сугубит
135
.
И купно во единый глас
Душевно восклицает с вами [. . .)
Сюда ж е относятся и з ъ я т и я эмоционально-одических
с и м в о л и з и р у ю щ и х лирический восторг:
выражений,
Какая, ах! для сердца сладость!
Какое зрелище в очах!
Ура! Ура! мир, мир у нас!
С р . т а к ж е з а м е н у слова не отвращаясь
(смрадом серным) словом не
возгнушаясь.
..
С другой стороны, И. И. Д м и т р и е в в ы р а в н и в а е т сентиментально-эле­
гический и п а с т о р а л ь н ы й стиль в строе этой оды, иногда п р и д а в а я ему
легкую ф о л ь к л о р н у ю о к р а с к у . Н а п р и м е р :
Как легки соколы летают,
Не прикасаясь к мураве.
О д н а к о открытое выступление о б р а з а а в т о р а в качестве сентимен­
тально-элегического сельского певца о т м е н я е т с я . Так, выброшены стихи:
Примите в жертву капли слезны
Смиренна, сельского певца.
Вообще последняя строфа стихотворения в переделанном виде при­
о б р е т а е т я р к о в ы р а ж е н н ы й отпечаток одической г р а ж д а н с к о й патетики.
Сентиментальный налет с нее снят.
Иную р а з н о в и д н о с т ь средне-высокого стиля, о б н а р у ж и в а ю щ у ю нова­
торские, романтические устремления И. И. Д м и т р и е в а , представляют
стихотворения « Е р м а к » и «К Волге». К а р а м з и н приветствовал эти опыты
И. И. Д м и т р и е в а в письме от 6 с е н т я б р я 1794 г.: «Сердечно б л а г о д а р ю
тебя з а стихи К Волге и за Ермака. И ту и другую пиесу читал я с великим
удовольствием, не один раз, а несколько. Б р а в о ! Вот П о э з и я . П и ш и так
всегда, мой друг. Только нельзя ли переменить в Ермаке
барабаны,
135
Моск. журн. 1792. Ч. 5. С. 176.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
пот, с л
все и не
сказать
в о д е ж
сказать:
над языком и стилем И. И. Дмитриева
79
о м а л
и в с к р и ч а л ? В хорошем стихотворении я з а м е ч а ю
п р о п у с к а ю ничего без критики. Е щ е к а ж е т с я мне, что нельзя
п о т у п л е н н а я
голова
(вместо п р е к л о н е н н а я )
и
д е
р а в н ы . В н а ч а л е третьей строфы К Волге не л у ч ш е ли
То нежным в е т е р к о м лобзаем,
То ревом б у р и и валов
Под черной тучей оглушаем
И о т з ы в о м твоих брегов, и пр.
З е ф и р о м , вместо з е ф и р о м , я терпеть не могу, И О Т З Ы В ДЛЯ
меня л у ч ш е , н е ж е л и о т г л а с»
.
С т и л ь « Е р м а к а » вполне удовлетворил и самого И. И. Д м и т р и е в а . Сти­
л и с т и ч е с к а я п р а в к а , которой подвергалось стихотворение «Ермак» при
п о с л е д у ю щ и х его изданиях, не очень значительна.
З д е с ь п о к а з а т е л ь н ы такие з а м е н ы :
1 3 6
О мати нескольких племен!
Прешла твоя, исчезла слава!
(И мои безделки,
О матерь нескольких племен!
Прошла твоя, исчезла слава!
(Соч.,
34)
(...) бывши зритель
Паденья тысящь ваших чад?
1814, 1, 3)
[. . .] бывши зритель
Паденья тысяч ваших чад?
(35)
И черна нощь в цепях застанет!
(3)
И черна ночь в цепях застанет!
(39)
О ужас! страх! они сразились. . .
(6)
Ужасный вид! они сразились!
(37)
Но что я рек, о тень почтенна!
Что рек в усердии моем?
(5)
Но что я рек, о тень забвеннаХ
Что рек в усердии моем?
(40)
С обоих сыплет пот как град;
В обоих сердце страшно бьется
И ребра обоих трещат.
(7)
Уже с них сыплет пот как град;
Уже в них сердце страшно бьется,
И ребра обоих трещат.
(5)
(37)
У стоп же два лежат тимпана.
(33; ср. то же в Соч., 1314, I, 2)
А при стопах их два тимпана.
А слава грозна Ермака
И чад его да ввек не вянет.
А слава грозна Ермака
И чад его вовек не вянет.
(Стихотворения,
1823, I, 12)
(39)
(18)
Н е м н о г о ч и с л е н н ы грамматические, а т а к ж е лексические улучшения и
в стихотворении « К Волге» ( 1 7 9 7 ) :
А ты, принесша нас ко брегу
А ты, принесшая ко брегу,
О Волга, рек, озер краса [. . .J
О, Волга! рек, озер краса [. ..]
(И мои безделки,
(Соч.
9)
Свершилось, и блажу судьбину!
И я прекрасну зрел картину —
И я был на твоих волнах!
Свершилось, и блажу судьбину!
Великолепну зрел картину! —
И я был на твоих волнах!
(Ю)
136
Карамзин
Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 50.
lib.pushkinskijdom.ru
И. И. Дмитриева,
(16)
1814. 1, 16)
Из наблюдений
80
над языком и стилем И. И. Дмитриева
О, как ты, Волга, ликовала!
С каким восторгом поднимала
Душей и именем Царя!
Тогда, возвышенной
судьбою,
Казались малы пред тобою
И самы древние моря!
О, как ты, Волга, ликовала!
С каким восторгом поднимала
Победоносного Царя!
В сию минуту пред тобою
Казались малою рекою
И Бельт, и Каспий, все моря!
(19)
(13)
Ср.:
Я слышал Каспия седого [. . .]
Я слышал Каспия Седова
(12)
(¡8)
Особенно интересна работа И. И. Д м и т р и е в а над стилем заключитель­
ной с т р о ф ы :
но менее ль ты знаменита
О мати рек премногих в мире!
О Волга, милая моя,
Текуща в сребряной порфире!
Почто в талантах скуден я!
О естьлиб вдохновен был Фебом,
Ты первою б рекой под небом,
Знатнейшей Гангеса была;
И славою б своей затьмила
Величие Евфрата, Нила,
И всю б вселенну протекла!
(И мои
безделки,
13)
Но страннику ль тебя прославить?
Он токмо в искренних стихах
Смиренну дань хотел оставить
На счастливых твоих брегах.
О! если б я внушен был Фебом,
В благодеяниях
своих!
Почто бессилие Пиита
Начатый прерывает стих!
О если б вдохновен был Фебом,
Ты б первою рекой под небом,
Знатнейшей Гангеса была!
Ты б славою своей затмила
Величие Евфрата, Нила
И всю вселенну протекла!
(Соч.,
1814,
1. 19)
Ты первою б рекой под небом,
Знатнейшей Гангеса была!
Ты б славою своей затмила
Величие Евфрата, Нила.
И всю вселенну протекла.
(Стихотворения,
1823,
I, 32
33)
Из а н а л и з а суждений Н. М. К а р а м з и н а о стилистических разновид­
ностях поэтического я з ы к а И. И. Д м и т р и е в а м о ж н о сделать следующие
выводы:
1. И. И. Д м и т р и е в шире всего р а з в е р н у л и раскрыл ж а н р о в о е разно­
о б р а з и е своего стихотворного языка в 90-х годах XVIII в., особенно
с 1794 г.
2. В борьбе с одическим слогом эпигонов ломоносовской школы
тогда ж е определились основные разновидности средне-высокого лири­
ческого стиля в творчестве И . И. Д м и т р и е в а . Они п р е д с т а в л я л и собой
своеобразное смешение речевых форм д е р ж з в и н с к о й оды и сентименталь­
ной элегии (в духе Хераскова или М у р а в ь е в а ) .
3. Средне-высокий слог стихотворного я з ы к а И. И . Д м и т р и е в а не имел
значительного, существенного р а з в и т и я в д а л ь н е й ш е м творчестве этого
поэта.
4. Во второй половине 90-х годов XVIII в. и в н а ч а л е XIX в. И. И. Д м и ­
триев не п р о д о л ж а л своих опытов р а з р а б о т к и б а л л а д н о г о сентиментальном е л о д р а м а т и ч е с к о г о стиля, очень типичных д л я Дмитриевской поэзии на­
ч а л а 90-х годов XVIII в.
5. Точно так ж е И. И. Д м и т р и е в постепенно с у ж а е т рамки своего
сатирического стиля.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
81
6. Основным стержнем литературно-языковой деятельности И. И. Д м и ­
триева становится средний лирический стиль (в области песни, сказки,
послания, басни, сатиры, э п и г р а м м ы ) .
7. Особенное значение И. И. Дмитриев придает проблеме формирова­
ния стихотворного повествовательного стиля. В его пределах, по пред­
ставлению И. И. Дмитриева, заключена и во всяком случае особенно
легко о щ у т и м а о б щ а я норма русского литературного языка (очень стеснен­
ная и с у ж е н н а я в творчестве И. И. Дмитриева социально-стилистически
и идеологически).
8. В повествовательном стиле И. И. Дмитриева большую роль играет
диалог, д р а м а т и з а ц и я речи. Принцип д р а м а т и з а ц и и выдвигается как могу­
чее средство сближения литературно-художественной речи с обиходной,
разговорной, приправленной светским дворянским остроумием и управ­
ляемой тонким эстетическим вкусом.
9. Арсенал литературно-языковых средств, последовательно и активно
используемых в стиле И. И. Д м и т р и е в а , социально ограничен рамками
приемлемой д л я светского дворянского вкуса лексики и фразеологии.
VI
Особенно внимательно должны быть проанализированы критические за­
метки Н. М. К а р а м з и н а , относящиеся непосредственно к языку И. И. Дмит­
риева.
Все соответствующие суждения Н. М. К а р а м з и н а могут быть разбиты
на пять рубрик:
I. В одной рубрике могут быть сосредоточены у к а з а н и я Карамзина
на семантическую неточность, неясность или двусмысленность словоупо­
требления И. И. Д м и т р и е в а .
О с т а н с а х И. И. Д м и т р и е в а , посвященных Н. М. Карамзину, Карамзин
в письме к автору отзывается т а к : «Господин Ц-оч (т. е. сам Карамзин. —
В. В.) б л а г о д а р и т тебя за стансы, достойные твоей лиры. Только четвертую
строфу портят и л ь и н и ж е . Последняя т а к ж е подвержена критике.
З н а т ь (в том смысле, в каком ты употребил его) и у з н а т ь рифмовать
можно, но мне не нравятся первые два стиха потому, что связь их слаба
или н е р а з и т е л ь н а . Ты сблизил, т а к сказать, м е ч т а н и е с п о р о ­
к а м и ; но одно от другого очень д а л е к о по существу своему. М е ч т а
есть не что иное, как з а б л у ж д е н и е , и всегда достойна сожаления
;
п о р о к есть р а з в р а щ е н и е сердца и должен быть предметом омерзения.
Человек, окруженный пороками, гнушается ими, или сам делается пороч­
ным, но не мечтателем
. Когда ж е между мечтами и пороками нет
явной с в я з и , то на что говорить:
1 3 7
Друг! довольно мы мечтали
Там, где всех пороков знать.
См. Словарь Академии Российской. СПб., 1814. Ч. 3. С. 762—763: « М е ч т а [. . .]
1. Привидение, призрак; пустое ложное явление, обманчивое видение. В с е в е л и ч и е
в с в е т е с е м е с т ь н е и н о е ч т о , к а к м е ч т а . 2. Тщетная мысль, пустое вообра­
жение: э т о с у щ а я м е ч т а . Ч т о в ы н и п р е д с т а в л я е т е ,
есть одна
мечта.
М е ч т а н и е [. . .] 1. То же, что мечта. 2. Пустое, тщетное, неосновательное, несооб­
разное с истиною заблуждение.
М е ч т а т е л ь н о с т ь [. ..] 1. Обманчивость, ложность в мыслях, в воображении.
2. Высокомерие.
М е ч т а т ь [. ..] Воображать, мыслить пустое, несообразное с здравым рассудком,
с истиною: О н м е ч т а е т о с е б е , ч т о в е с ь м а у ч е н » .
lib.pushkinskijdom.ru
82
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Ты п е р е м е н я е ш ь сию строфу и говоришь:
Друг! еще ль мы не устали
Сердце в нас порабощать?
Но здесь не с к а з а н о , ч е м у п о р а б о щ а т ь ; а это, к а ж е т с я , нужно. — Вот
вся моя критика!»
С а м о собой р а з у м е е т с я , что И. И. Д м и т р и е в подверг коренной перера­
ботке все не п о н р а в и в ш и е с я К а р а м з и н у строфы и в ы р а ж е н и я . И К а р а м з и н
одобрил новую р е д а к ц и ю стихотворения: « П о п р а в к и в С т а н с а х очень
хороши» . Ср. последнюю строфу « С т а н с о в » :
1 3 8
1 3 9
Было время, что играли
Здесь под тенью мы густой —
Вы цветете. . . мы увяли!
Дайте старости покой ° .
|4
Точно т а к ж е , р а з б и р а я Дмитриевские «Стихи на восшествие на престол
и м п е р а т о р а П а в л а I» ( 1 7 9 7 ) , К а р а м з и н з а м е ч а е т : «,,Он п а м я т н и к
России строил '. — Какой памятник? Н е я с н а я мысль. . .
,,Смири свою ты н а г л о с т ь, в р е м я ! " мне не н р а в и т с я . — ,,И славный
щ а с т л и в стал н а р о д " , прекрасно!»
З н а ч е н и я с л о в а наглость в « С л о в а р е Академии Российской» определя­
лись т а к : « 1 . Бесчинство, дерзость, свойство наглого. Ч е г о д о с т и г а е т
один т р у д а м и или з а с л у г а м и , д р у г о й д у м а е т
полу­
ч и т ь н а г л о с т и ю. 2. В отношении к в е т р а м : ярость, сильное стремле­
ние, жестокий порыв. П р е з и р а т ь н а г л о с т ь в е т р о в »
.
Требование логической точности словоупотребления, стремление к яс­
ности в ы р а ж е н и я мыслей — наследие эпохи к л а с с и ц и з м а с его размерен­
ной семантикой и крепкими контекстами употребления слов в пределах
к а ж д о г о стиля. Этот принцип семантической ясности — д а ж е в эмоцио­
нальных ф о р м а х в ы р а ж е н и я — был поколеблен л и ш ь в романтической
стилистике 20—30-х годов XIX в . .
II. Особый р а з р я д или особую группу о б р а з у ю т з а м е ч а н и я К а р а м з и н а
о неровности стиля Д м и т р и е в а , о сочетании экспрессивно и стилистически
диссонирующих слов в том или ином ж а н р е .
Так, говоря о песне Д м и т р и е в а , Н. М . К а р а м з и н советует своему другу
переменить последнюю строфу. «Она мне не т а к н р а в и т с я , как другие.
П е р с т ы и с о к р у ш у производят какое-то дурное действие»
. Это
значит, что с л о в а персты и сокрушу не соответствуют общему экспрес­
сивно-стилистическому тону произведения. Но отсюда, конечно, нельзя
д е л а т ь вывода, что Н. М. К а р а м з и н в о о б щ е з а п р е щ а л употребление
этих слов как с л а в я н и з м о в .
Ср. у И. И. Д м и т р и е в а в « Е р м а к е » :
4
1 4 1
1 4 2
24
14
Ужасный вид! Они сразились!
Их сабли молнией блестят,
Удары тяжкие творят,
И оба разом сокрушились
.
|44
138
1 3 9
140
141
1 4 2
143
144
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 42—43.
Там же. С. 45.
Дмитриев И. И. И мои безделки. С. 123.
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 73.
Словарь Академии Российской. СПб., 1814. Ч. 3. С. 1013.
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 42.
Дмитриев И. И. Соч. М., 1814. Ч. 1. С. 5.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
83
В стихотворении « Р а з л у к а » (редакция 1803 г . ) :
И персты уж мои
Не движутся на лире
|45
.
В стиле « Е р м а к а » К а р а м з и н т а к ж е отмечает экспрессивные диссо­
нансы: «Вот поэзия. Пиши так всегда, мой друг. Только не л ь з я ли пере­
менить в Ермаке б а р а б а н ы , п о т , с л о м а л и в с к р и ч а л ? В хоро­
шем стихотворении я замечаю все и не пропускаю ничего без критики.
Еще к а ж е т с я мне, что нельзя с к а з а т ь п о т у п л е н н а я голова (вместо
преклоненная)»
. И. И. Дмитриев устранил эти слова из текста
« Е р м а к а » , кроме слова пот:
И 6
С обоих сыплет пот как град.
С р . т а к ж е устранение глагола потеть в басне «Старик и трое молодых»:
« О д н а ж д ы старичок над заступом потел» («И мои безделки»)
. Позднее
заменено: «Старик, лет в семьдесят, рыл яму и кряхтел».
С л о в а барабаны
нет в «Ермаке» (см. «И мои безделки», с. 3 2 — 4 1 ) .
Вместо сломал и вскричал явились сломил и возопил:
147
То сей, то оный на бок гнется,
Крутятся, и.. . Ермак сломил.
Ты мой теперь! Он возопил .
|48
В стихотворении одического стиля «Стихи на восшествие на престол
императора П а в л а I» Карамзин отмечает у Дмитриева не идущие к общему
высокому тону произведения слова: «Вместо т р о п о й не лучше ли
с т е з е й ? Вместо о п у щ а ю т — о п у с к а ю т »
.
III. К третьей категории могут быть причислены рассуждения Н. М. Ка­
р а м з и н а , о т н о с я щ и е с я к вопросу о литературных границах простонародной
речи и просторечия.
П р о ч и т а в в рукописи притчу И. И. Д м и т р и е в а « Ж а в о р о н о к с детьми
и з е м л е д е л е ц » (ср. «И мои безделки», с. 113—118), Н. М. Карамзин
счел необходимым развить своеобразную теорию о принципах экспрессив­
ного о т б о р а простонародных в ы р а ж е н и й :
«П и ч у ж е ч к и не переменяй — ради Бога не переменяй! Твои совет­
ники могут быть хорошими и в другом случае, а в этом они не правы. Имя
П и ч у ж е ч к а д л я меня отменно приятно потому, что я слыхал его
в чистом поле от добрых поселян. Оно в о з б у ж д а е т в душе нашей две
любезные идеи: о с в о б о д е и о с е л ь с к о й п р о с т о т е . К тону
басни твоей нельзя прибрать лучшего слова. П т и ч к а почти всегда
напоминает клетку, следственно неволю. П е р н а т а я есть нечто весьма
неопределенное. Слыша это слово, ты е щ е не знаешь, о чем говорится:
о страусе или колибри.
То, что не с о о б щ а е т нам дурной идеи, не есть низко. Один мужик
говорит п и ч у ж е ч к а и п а р е н ь : первое приятно, второе отврати­
тельно. При первом слове в о о б р а ж а ю красный летний день, зеленое дерево
149
145
146
147
148
149
Дмитриев И. И. Соч. М., 1803. Ч. 2. С. 74.
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 50.
Ср. у П. Д. Боборыкина в романе «Китай-город» слова дворянина Палтусова в разговоре
с княжной Куратовой: «Я тоже народник, я, кузина, чувствую в себе связь и с мужиком,
и с фабричным, и со всяким кто потеет. . . Pardon за это неизящное слово» (Боборыкин П. Д. Китай-город. СПб.; М., 1883. Т. 1. С. 384).
Дмитриев И. И. И мои безделки. С. 37.
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 73.
6'
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
84
над языком и стилем И. И. Дмитриева
на цветущем лугу, птичье гнездо, п о р х а ю щ у ю малиновку или пеночку, и
покойного селянина, которой с тихим удовлетворением смотрит на природу
и говорит: вот гнездо! вот пичужечка! При втором слове является моим
мыслям дебелый мужик, который чешется неблагопристойным образом
или утирает р у к а в о м мокрые усы свои, говоря: а й п а р е н ь ! ч т о з а
к в а с ! Н а д о б н о п р и з н а т ь с я , что тут нет ничего интересного д л я души
н а ш е й ! И так, любезный мой Я , не л ь з я ли вместо п а р н я употребить
другое слово?»
Все это з а м е ч а н и е , часто цитируемое историками л и т е р а т у р ы и языка
д л я х а р а к т е р и с т и к и дворянской, классовой эстетики К а р а м з и н а , нужда­
ется в некоторой социально-стилистической р а с ш и ф р о в к е .
П р е ж д е всего здесь выдвигается с в о е о б р а з н ы й антиреалистический
принцип экспрессивно-стилистической оценки простонародных в ы р а ж е н и й .
С л о в о пичужечка
(так ж е , как пичужка и пичуга)
не было отмечено
в « С л о в а р я х Академии Российской», это — крестьянское областное (север­
норусское) слово, которое И. И. Д м и т р и е в ы м вводится в русскую лите­
ратуру конца XVIII в. Недаром в а к а д е м и ч е с к о м С л о в а р е 1847 г. его
употребление и л л ю с т р и р о в а л о с ь л и ш ь цитатой из басни И. И. Д м и т р и е в а .
М е ж д у тем и эмоциональный суффикс (ср. бедняжечка,
душечка и т. п.),
и общий ф о л ь к л о р н ы й колорит слова, и д а ж е с а м а д а л е к о с т ь его от низовой
городской речи придают ему п а с т о р а л ь н о - и д и л л и ч е с к у ю выразительность
и л и ш а ю т его вульгарного налета. Оно художественно значительнее, чем
т р а ф а р е т н ы е с л о в а : о б щ е е — птичка и стихотворное — пернатая.
По­
этому-то и семантический контекст слова пичужечка,
и его тон, и его
о б р а з н ы е в о з м о ж н о с т и и з о б р а ж а ю т с я К а р а м з и н ы м подбором соответ­
ствующих по экспрессии сентиментальных в ы р а ж е н и й («красный летний
день», «зеленое д е р е в о на цветущем лугу», « п о р х а ю щ а я м а л и н о в к а или
пеночка», «покойный селянин» и т. п.). Слово пичужечка было применено
Д м и т р и е в ы м в стихе:
1 5 0
Пичужечка опять пустилась за припасом.
Ср. т а к ж е :
Но самочка одна
Из племя жавронков летала, да гуляла.
Наоборот, слово парень, широко р а с п р о с т р а н е н н о е «простонародное»
слово, в о ш е д ш е е в низовой городской язык, в сентиментально-дворянском
восприятии было окутано яркой экспрессией в у л ь г а р и з м а . В «Словаре
Академии Российской» о нем было с к а з а н о : « П а р е н ь и ум. п а р е н е к
и уничиж. п а р н и ш к о
[. . . ] простонародн. Ю н о ш а , детина, молодой
человек» . Слово детина — т о ж е простонародное — считалось менее
грубым (ср. детинка, детинушка).
В « С л о в а р е Академии Российской»
оно и о п р е д е л я л о с ь более нейтрально: «молодой человек м у ж с к о г о пола».
Примеры у п о т р е б л е н и я : « Д е т и н а
собою видный, плотный.
Детина неплохой, непромах»
.
В басне Д м и т р и е в а слово парень было употреблено в таком контексте:
1 5 1
1 5 2
А мужичок на рожь
И парню говорит: пословица не ложь:
С чужими не добыть и хлеба с квасом;
Поди-ка ты к родне, да свату поклонись.
1 5 0
151
1 5 2
Там же. С. 39.
Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 4. С. 796.
Там же. СПб., 1809. Ч. 2. С. 3 2 8 - 3 2 9 .
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
85
Вот почему и экспрессивно-образный ореол слова парень р а с к р ы в а е т с я
К а р а м з и н ы м посредством подбора соответствующих в ы р а ж е н и й : «дебелый
м у ж и к » , « ч е ш е т с я неблагопристойным о б р а з о м » , «утирает рукавом мокрые
усы» и т. п.
П о к а з а т е л ь н ы изменения я з ы к а при переизданиях притчи « Ж а в о р о н о к
с детьми и земледелец»:
Малютки пуще взволновались,
И матери во след все в голос раскричались:
Ах! мила, воротись! родима, воротись!
(И мои безделки,
116)
Малютки пуще взволновались
И матери во след все в голос раскричались:
Ах! милая, скорей! родима, воротись!
(Соч.,
Ср.
1814, 111. 94)
также:
И правда, вот пример: в те дни прекрасны
В которые цветет и нежится природа,
Когда все любится [. . .]
года,
(И мои безделки,
113)
И правда: вот пример. В прекрасные дни года,
В которые цветет и нежится Природа,
Когда все любится [. . .]
(Соч.,
1814, ¡11, 92)
Свила во ржи гнездо, снесла яйца три, села.
(И мои безделки,
114)
Свила во ржи гнездо, снесла яичек, села.
(Соч.,
1814, 111, 92)
И попроси друзей на помочь к нам притти.
(И мои безделки,
115; ср. то же в Соч., 1814, III, 93)
И попроси друзей на помощь к нам придти.
(Стихотворения,
1823, И.
¡23)
Но н а р о д н а я ф о р м а на помочь сохранена в речи птенцов:
Пичужечка опять пустилась за припасом,
А мужичок на рожь
И сыну говорит: пословица не ложь:
С чужими не добыть и хлеба с квасом;
Поди-ка ты к родне, да свату поклонись!
(И мои безделки,
¡16)
Уж сыну и друзей велел на помочь звать [.. .]
Пичужечка опять пустилась за припасом,
А селянин на рожь,
И мыслит: на родню сторонний не похож!
Поди-ка, сын мой, добрым часом,
Ты к дяде своему, да свату поклонись!
(Соч.,
lib.pushkinskijdom.ru
¡814, III,
93-94)
Из наблюдений
86
над языком и стилем И. И.
Дмитриева
К а р а м з и н о б ъ я в л я е т себя в р а г о м « п о д л о г о , нечистого, к а р и к а т у р ­
ного» . Он иронизирует над я з ы к о м « д у р н ы х о б щ е с т в » : «Стихи Кома­
рова, подобные прозе Семена П и р о г о в а , з а с т а в л я ю т меня по крайней мере
с м е я т ь с я » . Очевидно, низовой я з ы к города и стили мещанской полуин­
теллигенции были г о р а з д о б о л е е н е п р и е м л е м ы м и д л я К а р а м з и н а , чем
народный крестьянский я з ы к в о п р е д е л е н н ы х его лексических пластах,
соответствующим о б р а з о м э м о ц и о н а л ь н о о к р а ш е н н ы х и лишенных яркого,
бытового реалистического к о л о р и т а . Вопрос о норме речи «хорошего
о б щ е с т в а » д л я К а р а м з и н а , т а к ж е как и д л я Д м и т р и е в а , был центральным
вопросом л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о й р е ф о р м ы . И р а з р е ш е н и е этого вопроса,
по мнению и того и другого п и с а т е л я , з а в и с е л о от русской литературы,
от писателей в большей степени, чем от р а з в и т и я устных, разговорнобытовых стилей интеллигенции.
IV. Четвертую группу о б р а з у ю т з а м е ч а н и я , к а с а ю щ и е с я нарушений
грамматической нормы, как ее п р е д с т а в л я л себе К а р а м з и н .
«Я хотел бы [. . .] — писал К а р а м з и н И. И. Д м и т р и е в у по поводу
притчи , , Ж а в о р о н о к с детьми и з е м л е д е л е ц " , — чтобы вместо в с т р е п е ­
нись
поставил ты другое слово, н а д о б н о с к а з а т ь в с т р е п е н у в ­
шись»
.
З а м е ч а н и я этого рода по о т н о ш е н и ю к я з ы к у разных писателей
и переводчиков конца XVIII в. в обилии с о д е р ж а т с я в рецензиях К а р а м ­
зина, помещенных в «Московском ж у р н а л е » 1791 —1792 гг.
К а р а м з и н очень в н и м а т е л ь н о следит з а к о л е б а н и я м и ударения в раз­
ных словах и стремится к у с т а н о в л е н и ю твердой акцентологической
нормы, к у н и ф и к а ц и и л и т е р а т у р н о г о у д а р е н и я . «Зефиром, вместо зефиром,
я терпеть не могу», — пишет К а р а м з и н к И . И. Д м и т р и е в у в своем
р а з б о р е рукописного текста с т и х о т в о р е н и я « К Волге»
.
«Возьмет нехорошо по у д а р е н и ю » , — з а м е ч а е т К а р а м з и н по поводу
Дмитриевских «Стихов на в о с ш е с т в и е на престол и м п е р а т о р а П а в л а I» .
V. К пятому р а з р я д у п р и н а д л е ж а т з а м е ч а н и я о стихе, о технике
стихотворства. В басне « Ж а в о р о н о к с д е т ь м и и з е м л е д е л е ц » К а р а м з и н
у к а з ы в а е т негладкий стих: «Я хотел бы, чтобы стих — и л ю б в и
не
п о м ы ш л я л а был г л а ж е »
.
Д м и т р и е в переделал стих т а к и м о б р а з о м :
5 3
1 5 4
155
156
1
1 5 8
И о влиянии весны не помышляла
{И мои
безделки.
(...)
¡14)
Все эти т р е б о в а н и я , п р е д ъ я в л я е м ы е К а р а м з и н ы м к языку и стилю лите­
ратурных произведений, вполне с о о т в е т с т в о в а л и стилистическим вкусам
153
154
156
156
157
158
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 61.
Там же. С. 20.
Там же. С. 39. Показательно, что форма деепричастий на -я от глаголов на -ити
у Карамзина при правке им языка своих сочинений последовательно заменяется формой
на -ив. Замена -я на -ив в формах деепричастий, произведенных от основ глаголов
на -ити (устремить, спустить и т. п.), отражает грамматические нормы русского лите­
ратурного языка начала XIX в. Н. И. Греч в «Чтениях о русском языке» (СПб., 1840.
Ч. 2. С. 45) писал: «В глаголах предложных деепричастия производятся от прошедшего,
а не от будущего совершенного времени, т. е. должно говорить и особенно писать: п ос а д и в, а не п о с а д я; в ы н е с ш и , а не в ы н е с я; б р о с и в , а не б р о с я; у с т р е ­
м и в , а не у с т р е м я . Исключения позволительны в глаголах возвратных, например:
у б о я с ь , в о з в р а т я с ь , и в стихах, для избежания стечения согласных. У Дмитриева:
Как будто совести п о ч у в с т в у й улику. У Крылова: Н а у д я рыб, попировать со­
брался. У Пушкина: Гирей сидел, п о т у п я взор».
Карамзин И. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 50.
Там же. С. 73.
Там же. С. 39.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
87
и И. И. Д м и т р и е в а , но морфологическая система языка И. И. Дмитриева
несколько а р х а и ч н е е карамзинской. Понимание «равенства» стиля и ме­
тод экспрессивного объединения разностильных элементов у И. И. Д м и т ­
риева у ж е потому отличались от соответствующих процессов в художе­
ственно-речевой системе К а р а м з и н а , что в творчестве И. И. Дмитриева
д о л ь ш е д е р ж а л и с ь архаические стилистические традиции и формы сумароковской, д о к а р а м з и н с к о й школы. Отношение же к тому, что самим
И. И. Д м и т р и е в ы м осознавалось как «простонародное», «подлое», «пло­
щ а д н о е » , было у этого автора еще более строгим, пуристическим и непри­
миримым, чем у К а р а м з и н а . Ведь у К а р а м з и н а суровое отрицание
простонародности и «низкого» просторечия начало усиливаться л и ш ь
в середине 90-х годов XVIII в. и начало несколько спадать и ослабевать
с р а с ш и р е н и е м и углублением работы над языком древнерусской письмен­
ности при подготовке и издании «Истории государства Российского».
VII
П. А. Вяземский в своей статье «Известие о жизни и стихотворениях
И. И. Д м и т р и е в а » с в я з ы в а л начало самостоятельного стилистического
пути И. И. Д м и т р и е в а с «Московским ж у р н а л о м » К а р а м з и н а . С «Мос­
ковского ж у р н а л а » , по мнению П. А. Вяземского, «начинается новое
летоисчисление в языке нашем». «В ,,Московском Ж у р н а л е " встречаются
первые печатные стихотворения нашего поэта, признанные им и вкусом.
Многие из них не были после перепечатаны; но любители стихов и наблю­
датели постепенного усовершенствования дарований с удовольствием
отыскивают некоторые преданные автором забвению, а в других
следуют
за исправлениями,
коими очищал их вкус образующийся
и разборчивость
строжайшая.
В худом писателе и случайные красоты его никому не
в пользу: в хорошем и самые погрешности с л у ж а т предметом наблюде­
ния и учения. „ Ч т о меня отличает от П р а д о н а ? Слог!" — говорил
Р а с и н . А слог, к а к и телесные силы, зреет и мужает от изощрения и вре­
мени. В посредственных писателях постепенные изменения не т а к рази­
тельны [. . .] В писателях образцовых переходы иногда неимоверны»
.
Таким о б р а з о м , П. А. Вяземский придает большое значение наблю­
дениям над исправлениями слога, которые вносились И. И. Дмитрие­
вым в текст его произведений. По этим исправлениям можно судить,
как «зрел и м у ж а л слог» И. И. Д м и т р и е в а от «изощрения и вре­
мени».
Это ж и в о е восприятие литературного современника является ценным
историческим свидетельством. Необходимо изучить и сгруппировать изме­
нения я з ы к а и слога в сочинениях И. И. Дмитриева (по разным прижиз­
ненным изданиям его произведений) как материал для суждения об
эволюции я з ы к а и стиля этого выдающегося сподвижника К а р а м з и н а .
И. И. Д м и т р и е в упорно и тщательно работал над языком и стилем
своих произведений Ч Он переделывает их при к а ж д о м новом издании.
И з д а в а я в 1803 г. свои «Сочинения и переводы» (ч. I I I ) , он называет их
«перекрещенными „ б е з д е л к а м и " » (ср. сборник 1795 г.: «И мои без­
делки»)
.
В р е о р г а н и з а ц и и стихотворных стилей, осуществлявшейся И. И. Дмит­
риевым, необходимо р а з л и ч а т ь четыре круга явлений:
1 5 9
2
1 6 0
Дмитриев И. И. Стихотворения. СПб., 1823. Ч. 1. С. XIV—XV.
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 184.
lib.pushkinskijdom.ru
88
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
1. Методы создания
единства
стиля или процессы
экспрессивностилистического выравнивания
системы изложения. Д е л о в том, что теория
трех стилей не д а в а л а достаточно твердых и устойчивых принципов для
объединения слов и в ы р а ж е н и й в пределах той или иной словесной компо­
зиции. Встречались постоянно «неравности», д а ж е при изложении одной
темы, происходили резкие стилистические скачки. Вот примеры из стихот­
ворений И. И. Д м и т р и е в а , помещенных в I части «Московского ж у р н а л а »
за 1791 г. и не в к л ю ч а в ш и х с я им позднее ни в одно из собраний сочи­
нений.
« И с т у к а н д р у ж б ы » — сочинение среднего стиля. З д е с ь находим такие
«славенские» стихи:
СКОЛЬ щастлив тот, кто дружбу знает! [. . .]
А в храмине твой зрак священный •-Я жрицей бы его была [. . .]
Вотще художник ей гласил (...)
1 ы
Ср. тут ж е :
Она сама еще не знала,
Что есть ли сердце в ней, иль нет.
В басне «Червонец и полушка»:
Как ты отважилась со скаредною рожей
Казать себя моим очам?
И тут ж е р я д о м :
Лишенна помощи младенца я питаю,
И жребий страждущих в темнице облегчаю (...)
11,2
Ср. в басне « П ч е л а , шмель и я»:
За что она в такой хвале,
В такой чести у всех и моде?
А я пыхчу, пыхчу и пот свой лью,
И так же людям мед даю,
А все как будто нуль в природе,
Никем не знаемый досель
\
|6,
Ср. в стихотворении « В е с н а » :
Под розово-сребристым небом,
Возженным лучезарным Фебом,
Виляючи туда, сюда,
Летят, летят, спускаясь ниже ( . . . )
1Г>4
Ср. в ранних стихотворениях И. И. Д м и т р и е в а , например в «Идиллии»
(1782):
Вот здесь, на бережку, любовь мою открыл!
А струйки оных вод свидетелями были.
Как мы взаимную присягу учинили
.
, б 5
В « С к а з к е » («И мои безделки», 1795, с. 172—175), написанной
в тонах бытового с к а з а и у ж е не в о с п р о и з в о д и в ш е й с я в последующих
161
Моск. журн. 1791. Ч. 1. С. 19—20.
Там же. С. 21.
| " Моск. журн. 1792. Ч. 7. Ср.: Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. I. С. 12.
Дмитриев И. И. И мои безделки. С. 89.
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 98.
162
165
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
89
и з д а н и я х сочинений И. И. Д м и т р и е в а , т о ж е наблюдается, хотя и не в
столь резкой форме, как в самых ранних сочинениях этого поэта, неорга­
ническое смешение книжных, а иногда и канцелярски-письменных оборо­
тов, конструкций и слов с формами живой разговорно-интеллигентской
речи и бытового, нередко фамильярного и д а ж е грубого просторечия.
Вот несколько иллюстраций из области бытового просторечия:
Садитесь все вокруг, да чур. . . уж не жужу\
(172)
Меркурий порх, и кончил путь
Скорей, чем два раза мигнуть.
(173)
Ириса так же порх, и по земному шару
Кидается и тут и там.
(174)
Из рук находка утекла!
(174)
Я поздно уж пришла! Эрмий перехватил\ —
Ах, он негодница\ да кем он послан был? —
Плутоном — как! и хрыч затеял уж измену? —
Нет, фуриям на смену.
(174—175)
Ср. «С минуту погодя. . .»; рядом находятся фразы, слова и формы
литературно-книжного языка:
Ступай на землю ты в сей час (ср. сейчас и тотчас).
(172)
(...) Найти в подлунной стороне
Трех девушек прекрасных,
Невлюбчивых, бесстрастных
И целомудренных, как чистых голубиц?
(173)
И нет упорных ей ни жен, ниже девиц!
(174)
(...)
нет нигде толь редкого товару!
(174)
Богиня! воздохнув
посланница рекла.
(174)
С к р е п л я ю щ и м элементом является слой общих д л я литературной
и разговорно-обиходной речи конструкций и фразеологических выра­
жений:
Мне очень хочется привесть Венеру в краску.
(173)
Взвилася
бедная опять под небеса.
(174)
Сыскались было три, которы век не знали
И имени любви (...) и т. д.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
90
над языком и стилем И. И. Дмитриева
2. Принципы отбора форм живой разговорной
речи, связанные с стили­
стической переоценкой
и — частично — с исключением
элементов
быто­
вого просторечия
и простонародного
языка, и принципы
проверки,
сти­
листического преобразования
и замены высоких книжно-славянских
выра­
жений.
И. И. Д м и т р и е в , с одной стороны, совсем у с т р а н я л из своего стиля
некоторые а р х а и ч е с к и е «славенские» конструкции, обороты и слова.
С другой, он к а н о н и з и р о в а л употребление некоторых л и т е р а т у р н о - к н и ж ­
ных, «славенских» в ы р а ж е н и й как типическую п р и н а д л е ж н о с т ь общелите­
ратурной, средней я з ы к о в о й н о р м ы * . Однородные ограничительные
и р а з г р а н и ч и т е л ь н ы е тенденции н а б л ю д а ю т с я и в эволюции в з г л я д о в
И. И. Д м и т р и е в а на просторечную и простонародную лексику. Та нераз­
б о р ч и в а я «вольность д в о р я н с т в а » в употреблении простонародной речи
и д а ж е областных в ы р а ж е н и й , которая х а р а к т е р и з о в а л а простой и сред­
ний стили русской художественной л и т е р а т у р ы предшествующей эпохи,
с т а н о в и т с я теперь предметом о с у ж д е н и я и эстетического о т т а л к и в а н и я .
Одни из оборотов и в ы р а ж е н и й , п р и з н а в а в ш и х с я простонародными или
просторечными, в к л ю ч а ю т с я в среднюю норму о б щ е л и т е р а т у р н о г о языка;
употребление других (типа подлипала,
под горюниться,
прохлаждаться
и т. п.) строго регламентируется и о г р а н и ч и в а е т с я некоторыми ж а н ­
рами художественной л и т е р а т у р ы . Третий р а з р я д простонародных выра­
ж е н и й совсем выводится за пределы я з ы к а художественной литературы,
д а ж е из речей п е р с о н а ж е й низших классов
(преимущественно —
крестьян).
3. Проблема
создания
литературных
образцов
«светского»
чувстви­
тельного, остроумного и изящного
разговора
выдвигается
Н. М. Карам­
зиным и его последователями,
в том числе и И. И. Дмитриевым,
как одна
из основных
задач культуры
русской
речи в конце XVIII
в. Устноб ы т о в а я р у с с к а я речь д в о р я н с т в а , д а ж е его высших столичных кругов
(в тех с л у ч а я х , когда они не п о л ь з о в а л и с ь ф р а н ц у з с к и м я з ы к о м ) , еще
не имела твердых норм. Она п р е д с т а в л я л а собой пестрое смешение
книжных конструкций, оборотов и слов с нейтральными, общими фор­
мами ж и в о г о р а з г о в о р н о г о я з ы к а и с э л е м е н т а м и грубого просторечия,
насыщенного о б л а с т н ы м и , а иногда и ж а р г о н н ы м и примесями. Многое
з а в и с е л о от темы, от предмета р а з г о в о р а . В з а я в л е н и и К а р а м з и н а , что
русский человек д о л ж е н «говорить так, как пишет писатель с т а л а н т о м » ,
с о д е р ж а л с я очень существенный пункт л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о й программы
к а р а м з и н с к о й школы * . На этом фоне становится понятным тот особен­
ный, острый интерес к построению д и а л о г а , к д р а м а т и ч е с к о м у воспроиз­
ведению устно-разговорной речи, который о б н а р у ж и в а е т с я у И. И. Дмит­
риева при переработке им текста своих « с к а з о к » и «притч».
П о к а з а т е л ь н о такое с у ж д е н и е П. А. В я з е м с к о г о : «Какое искусство
в я з ы к е , мастерство в стихосложении блестит в стихах ,,К Д е л ь ф и р е " ,
„ К ней ж е и в других, написанных к ж е н щ и н а м ! П р е к р а с н ы й пол может,
посредством их, примириться с русскими стихами и по ним учиться
к р а с о т а м я з ы к а , который ожидает, чтобы умные ж е н щ и н ы присвоили
его себе и ввели в употребление для р а з г о в о р а »
.
« Р а з г о в о р н ы й язык поэта нашего, в с т р е ч а ю щ и й с я в Б а с н я х и С к а з к а х
его, удостоверяет нас, что он, верный в и з о б р а ж е н и и лиц, умел бы сохра­
нить ту верность и в языке, коим он з а с т а в и л бы говорить их на сцене.
Стихотворный комический я з ы к у нас е щ е не существует, несмотря на
2 6
2?
11
| 6 6
Дмитриев И. И. Стихотворения. СПб., 1823. Ч. 1. С. XXVIII.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
91
некоторые опыты довольно удачные, женщин з а с т а в л я ю т говорить на
сцене к н и ж н ы м языком, — но светские женщины не хотят учиться языку,
покоренному п р а в и л а м : везде своенравные, они сами творят свои правила,
и самих з а к о н о д а т е л е й языка научают им повиноваться».
И е щ е : «Миловзор (в «Модной жене». — В. В.) — образец всех
угодников дамских, только с тою разницею, что они не переняли у него
искусства и з ъ я с н я т ь с я правильно и красиво на языке отечественном»
.
4. Наконец,
И. И. 'Дмитриев
стремится придать остроту и экспрес­
сивную выразительность образно-фразеологическому
строю
произведения,
речи. О т б р а с ы в а я , исключая стилистические шаблоны классицизма, ба­
нальные т р а ф а р е т н ы е в ы р а ж е н и я и фразеологические обороты, И. И. Д м и ­
триев с о з д а в а л новые связи слов, новые образно-фразеологические
цепи в составе лирического и стихотворно-повествовательного стилей.
Вместе с тем он в ы р а б а т ы в а е т художественный стиль живого, экспрес­
сивно-красочного и лаконически-острого диалога. Он т щ а т е л ь н о очищает
его от примеси слов, конструкций и оборотов обиходно-фамильярного
или в у л ь г а р н о г о просторечия, от канцелярских и книжно-славянских при­
датков.
И м е н н о по этим основным направлениям и идет у И. И. Дмитриева
стилистическая п р а в к а стихотворений.
Д л я оценки отношения И. И. Дмитриева к «славенской» лексике
в а ж н ы наблюдения над изменениями языка и стиля ранних произведе­
ний И. И. Д м и т р и е в а , которые относились к сфере средне-высокого
стиля.
В истории текста стихотворения «Письмо к Прелесте» («Моск.
журн.», 1791, ч. I, с. 274—279) или «К Прелесте» («И мои безделки»,
с. 2 2 3 — 2 2 9 ) , которое в более поздних изданиях озаглавлено так: «К***.
О в ы г о д а х быть любовницею стихотворца», ярко о б н а р у ж и в а е т с я кроме
стремления к большей выразительности стиля, к устранению приевшихся
стихотворных шаблонов тенденция освободиться от подчеркнуто-книж­
ных, с т а н о в я щ и х с я а р х а и з м а м и выражений, конструкций и форм, а т а к ж е
от элементов официально-канцелярского, делового стиля.
1 6 7
Пред чем богатство,власть, корона,
Все блага мира — вздор, ничто?
Пред чем богатство, власть, корона,
Все блага мира — вздор, ничто?
(Сон.
[Моск.
журн.,
II, 275;
И мои безделки,
и переводы,
1803,
II,
55)
224)
Пиита — то есть я, — едва воспламенится
[.. .] Поэт, примером я. . . едва
воспламенится [. . .]
[...]
(Моск.
журн.,
II, 275;
И мои безделки,
Из глаз твоих посыплют стрелы,
Которые пронзят и у факира
Из глаз твоих посыплют стрелы,
Которые пронзят и саму тверду грудь.
(Моск.
журн.,
II, 276;
(55)
224)
И мои безделки,
Распустишь ли власы свои пред туалетом
Распустишь
волосы
свои
пред
туалетом
[...]
Тотчас Зефир готов их кудри
И, прохлаждая, целовать [. . .]
развевать
[...]
{Моск.
журн.,
II, 276;
И мои безделки,
(56)
225)
Тотчас зефир готов их кудри развевать
И с прохлажденьем целовать [. . .]
(Моск.
167
журн.,
II, 276;
И мои безделки,
225)
Там же. С. ХХХУІ-ХХХУІІ; С. ХІЛІІ.
lib.pushkinskijdom.ru
грудь.
(56)
225)
(56)
Из наблюдений
92
над языком и стилем И. И. Дмитриева
[. . .] ты и его заставишь
Удерживать свои блестящие струи,
Чтоб долее глядеть на прелести твои.
[. . .) ты и его заставишь
Удерживать свои сверкающи струи,
Чтоб более взирать на прелести твои.
(Моск.
журн..
И, 276; И мои безделки,
(56)
226)
Лилеи нежные и розы возгордятся,
Надеяся, что ты, Прелеста, их сорвешь
И милому дружку венок из них сплетешь.
Лилеи нежные и розы возгордятся.
Надеяся, что ты, Прелеста, их сорвешь
И ими грудь свою, грудь белу уберешь.
(Моск.
журн.,
II, 276—277;
И мои безделки,
Под липою ль сидишь [. . .)
Под древом ли сидишь [.. .]
(Моск.
журн.
/I, 277; И мои безделки,
Не вздумай только ты с их гласом
смешать [. . .]
(Моск.
журн.,
(56)
226)
Но вздумай только ты к их пению пристать
свой
II, 277; И мои безделки,
(56)
227)
Да кто и в самом деле
Столь будет дерзновен, что петь при
Филомеле?
Да кто и в самом деле
Столь будет дерзостен, чтоб петь при
Филомеле?
(Моск.
журн.,
II,
(56)
226)
(57)
277)
Любовник твой тебя, во храме Мнемозины,
Промежду Делии посадит и Корины.
(И мои безделки.
журн.,
II,
Преобразуются
стиля:
и
(57)
Или страшись! и жди, что пересиля страсть
[...]
(58)
229)
замещаются
[. . .] Мой рок уже решился,
Внимай и торжествуй: ведь я ... тобой
пленился\
(И мои безделки.
Ах! осчастливь же ты любовника, раба,
Который пред тобой клянется Аполлоном.
279)
Или. . . страшись! и жди, что я, пресиля
страсть [. . .]
(И мои безделки,
(57)
228)
Ах, удостой любить ты своего раба,
Клянущегося днесь пресветлым Аполлоном.
(Моск.
Любовник твой тебя, во храме Мнемозины,
Между Глицерии посадит и Корины.
шаблоны,
клише
светско-салонного
[. . .] Мой рок уже решился,
Внимай и торжествуй: я с вольностью
простился\
223)
(55)
В истории т е к с т а стихотворения «Счет п о ц е л у е в » я р к о о т р а з и л и с ь
р а з н ы е э т а п ы эволюции стиля И. И. Д м и т р и е в а .
М е ж д у п е р в о н а ч а л ь н ы м текстом этого с т и х о т в о р е н и я , впервые напе­
ч а т а н н о г о в « М о с к о в с к о м ж у р н а л е » ( 1 7 9 1 , ч. I, с. 1 4 8 — 1 5 1 ) , и текстом
его в сборнике «И мои б е з д е л к и » (1795) — р а з н и ц а очень н е б о л ь ш а я .
О х а р а к т е р е и с п р а в л е н и й м о ж н о судить по т а к о й с в о д к е в а р и а н т о в :
Вовек он росписи не знает
Всем розам, кои здесь в кусточках лобызает.
По капле ль падает небесная вода
Для прохлаждения полей, лугов от зною?
(Моск.
журн.,
1791. I, 149)
А ты, совместница Венеры!
Ты, коей сын ея толикую дал власть
Единым взглядом в нас рождать нежнейшу
страсть!
( 150)
lib.pushkinskijdom.ru
Он вечно росписи не знает
Всем розам, коих здесь в кусточках лобызает.
По капле ль падает небесная роса
Для освежения полей, лугов от зною?
(И мои безделки,
215)
А ты, совместница Венеры!
Ты, коей сын ея толикую дал власть
Единым взглядом в нас рождать бессмертну
страсть!
(216)
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Колико посреди бесплодных я желаний
Из сердца испустил и вздохов и стенаний?
93
Колико посреди бесплодных я желаний
Из сердца погубил и вздохов и стенаний?
(150)
Ср.:
И Флора милая, с которой ты сходна,
Скупыми ли, скажи, руками
Кидает на землю душистые цветы?
Сочтешь ли, сколько их рассеяно пред нами?
(216)
И Флора милая, с которой ты сходна,
Скупыми ли, скажи, руками
Кидает на землю душистые цветы?
(149)
(215)
Г о р а з д о более существенны позднейшие, отчасти у ж е включенные
в и з д а н и е сочинений и переводов И. И. Д м и т р и е в а 1803 г. (ч. II, с. 5 9 —
60) переделки, приведшие к устранению и з а м е н е многих архаически« с л а в е н с к и х » в ы р а ж е н и й , а т а к ж е некоторых окаменевших ш а б л о н о в
стихотворного я з ы к а предшествующей эпохи.
[. . .] который из богов
Во расточении был скуп своих даров?
(И мои безделки,
(...) который из богов
На расточение был скуп своих даров?
214)
А ты, совместница Венеры!
Ты, коей сын ея толикую дал власть
Единым взглядом в нас рождать бессмертну
страсть (. . .]
(Сон. и переводы,
А ты, совместница Венеры!
Которой сын ея вручил такую власть,
Что взглядом можешь в нас рождать
бессмертну страсть [. . .]
(216)
Жестокая! скажи, считал ли я хоть раз,
Колико пролиял слез горестных из глаз;
Колико посреди бесплодных я желаний
Из сердца погубил и вздохов и стенаний?
Сочти все горести, мою стеснявши грудь,
И после ты сама себе судьею будь!
1803, 11, 59)
(60)
Жестокая! скажи, считал ли я хоть раз,
Сколь много пролил слез отчаянья из глаз,
Сколь часто посреди восторгов и желаний
Я сердце надрывал от вздохов и стенаний?
Сочти все горести, стеснявшие мне грудь,
И после — ты сама судьею нашим будь!
(216)
(60)
Любопытно,
что, п о д в е р г а я
я з ы к и стиль этого
произведения
некоторым изменениям в последующих изданиях своих сочинений,
И. И . Д м и т р и е в у ж е с о х р а н я е т весь его основной л е к с и к о - ф р а з е о л о гический с о с т а в , несмотря на наличие в нем с л а в я н и з м о в высокого
стиля, которые, очевидно, в к л ю ч а ю т с я теперь в общий нейтральный
фонд стихотворной речи:
Считает ли Церера
Все классы, коими она
Чело Природы украшает,
Когда ее о б о г а щ а е т .
168
В «Словаре Академии Российской»: «Клас [. . .] сл [авенское). То же, что колос». Далее
следует церковнославянская цитата из Евангелия (СПб., 1814. Ч. 3. С. 152). «Чело [. . .]
сл [эвенское]. Лоб» (1822. Ч. 6. С. 152). Слово кий в конце XVIII в. также считалось
«спавенским». Ср. у И. И. Дмитриева в «Стихах графу Суворову-Рымникскому на случай
покорения Варшавы» (И мои безделки. С. 87); «Но кий народ, какая власть не будет
одоленна Россом?» Однако вариантная форма кой (кая, кое), косвенные падежи которой
совпадали с формами от кий, относилась к «обыкновенному языка употреблению». О ней
читаем в «Словаре Академии Российской»: « К о й , к а я , к о е , мест., сокращенное
из слова который. См. «кий» (1814. Ч. 3. С. 220). Это смешение и этот параллелизм
создавали стилистическую чересполосицу. Слово кий определяется в «Словаре Академии
Российской» так: « К и й , к о я , к о е , Сл., в обыкновенном же языка употреблении:
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
94
над языком и стилем И. И. Дмитриева
169
Всем розам, коих здесь в кусточках лобызает [. . .]
Ты хочешь хладной быть и с богом сим считаться [. . .] —
И нек. д р .
И з м е н е н и я , внесенные И . И. Д м и т р и е в ы м в с т и х о т в о р е н и е «Счет полу­
чен» после 1803 г., к а с а ю т с я л и ш ь у с о в е р ш е н с т в о в а н и я отдельных оборо­
тов и выражений:
И Флора милая, с которой ты сходна,
И Флора милая, с которой ты сходна
Скупыми ли, скажи, руками
Приятностью, красою,
Кидает на землю душистые цветы?
Не щедрою ль, скажи, рукою
(И мои безделки,
215)
Кидает на землю душистые цветы?
(Соч.,
По капле ль падает небесная роса [. . .]
1818, 11, 6)
По капле ль падает небесная вода
(215)
[. . .]
(6)
В т е к с т е э т о г о с т и х о т в о р е н и я , п о м е щ е н н о м в « С о ч и н е н и я х И. И . Д м и ­
т р и е в а » и з д а н и я 1818 г., н а х о д и т с я е щ е о д н а п о п р а в к а :
Под тенью лип, ты слово мне дала.
(Соч.,
Под этой липою ты слово мне дала.
1814, 11, 6)
(Соч.,
1818, II, 6)
Тот ж е принцип з а м е н ы « с л а в е н с к и х » , высоких в ы р а ж е н и й , н о с я щ и х
о т п е ч а т о к то и с к у с с т в е н н о - в е л и ч а в о й , то а р х а и ч е с к о й , а иногда и офи­
ц и а л ь н о - д е л о в о й экспрессии, более н е й т р а л ь н ы м и н а б л ю д а е т с я и в истории
т е к с т а с т и х о т в о р е н и я И . И . Д м и т р и е в а « Б а б у ш к и н а песня» («Моск.
ж у р н . » , 1792, ч. V I I , с. 2 7 5 — 2 7 6 ) . Д о с т а т о ч н о с о п о с т а в и т ь п е р в о н а ч а л ь н ы й
текст этого с т и х о т в о р е н и я с последней р е д а к ц и е й его.
Ах! когда б я предузнала
Страсти бедственны плоды,
Я б с восторгом не встречала
Полуночный звезды!
(Моск.
журн.,
VII, 275)
К отвращению удара
В горестной моей судьбе.
(276)
Ах! когда б я прежде знала,
Что любовь родит беды,
Веселясь бы не встречала
Полуночныя звезды!
(Соч.
и переводы.
1803, П. 76)
К удалению удара
В лютой, злой моей судьбе.
(77)
Ср. т а к ж е у с т р а н е н и е п р о с т о р е ч н о - б ы т о в о г о о б о р о т а :
Подгорюнившись бы села
Подгорюнившись бы села
Среди площади какой [. . .]
На дороге я большой [. . .]
(276)
1 6 9
(77)
к о й , к а я, к о е , местоимен. 1. Употребляется вопросительно и значит: которой, какий».
Кроме церковнославянских цитат это значение иллюстрируется также фразами разговор­
ного языка: «В к о е в р е м я в ы у м е н я б ы л и ? В к о и ч а с ы з а с т а в а т ь в а с
дома?» Ср. книжное употребление: «В к о е й с т р а н е р о д я т с я п р о и з р а с т е н и я с и и?» 2. «Для означения неизвестности или сумнения в чем». И здесь вслед за цер­
ковными цитатами из новозаветных книг идет пример, относящийся к области среднего
стиля. «В истории не упоминается, в какое время происшествие сие случилось». 3. В перио­
дах ответствует местоимению тот, например: « К о и н е п о м н я т б л а г о д е я н и й ,
те н е д о с т о й н ы о н ы х . Те, к о и х р а н я т з а к о н , п р и я т н ы
богу»
(СПб., 1814. Ч. 3. С. 140).
Глаголы лобзать и лобзаться (а также отглагольное существительное лобзание) в «Сло­
варе Академии Российской» (СПб., 1814. Ч. 3. С. 586) признаются «славяно-российскими».
Эта помета отчасти связана с их значением и их употреблением в лирическом стиле,
отчасти отражает их движение в сферу среднего слога.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
95
Е щ е более х а р а к т е р н о удаление книжных «славенских» выражений
и ставших б а н а л ь н ы м и устарелых клише классицизма из языка стихот­
ворения « О т ъ е з д » ( 1 7 9 2 ) . Тут ж е о б н а р у ж и в а е т с я борьба и с народной
д е р ж а в и н с к о й струей, вначале захлестнувшей отчасти и И. И. Дмитриева:
Прости и ты, волшебный край,
В котором Гении крылаты
Являли мне и в дебрях рай.
Прости и ты, волшебный край,
В котором Гении крылаты
Казали мне и в дебрях рай.
{И мои безделки,
127)
О коль в тебе был щастлив я!
(Соч.
и переводы,
1803,
II,
90)
Ах, как в тебе был щастлив я!
(127)
С восторгом я в храм Муз вступаю
И, как могучий чародей,
Всем естеством повелеваю.
(90)
С восторгом я в тебя вступаю
И, как могучий чародей,
Натурою повелеваю.
(90)
(128)
Увы! неволей сладки узы
Я должен с вами перервать. . .
Прощай и ты, о пышна Волга! —
О строгий глас воинска долга!
Увы, невольно сладки узы
Я должен с вами перервать. . .
Прощай, прощай и ты, о Волга! —
О Марс! о честь! о святость долга).
(130)
(92)
Ср. т а к ж е :
Еще вздохну, и вмиг предстанет
На трех горах зеленый луг [. . .]
Еще вздохну, и вмиг предстанет
Покрытый муравою луг [. . .]
(129)
(91)
К в ы р а ж е н и ю «на трех горах» было примечание: «Так называется
одна из Московских окрестностей».
Хочу и зрю толпы людей,
За тридевять земель лежавших
Два века в мать-сырой земле,
Как лист перед травой представших.
(И мои безделки,
Хочу и зрю толпы людей,
За тридевять земель лежавших
Два века в мать-сырой земле,
В их прежнем образе представших.
(Соч.
128)
и переводы,
1803,
II,
90- •91)
В тексте стихотворения И. И. Дмитриева « Н а с л а ж д е н и е » («Моск.
журн.», 1792, VIII, с. 209) интересны такие языковые изменения:
Будь мудрец, светильник мира [. . .]
(Моск.
журн.,
1792,
VIII,
ср. И мои безделки,
(И мои
безделки,
1795,
166)
Рано ль, поздно ли, Темира!
Всяк истлеет, будет прах [. . .]
Может быть, в сию минуту,
Милый друг! всесильный рок
Посылает Парку люту
Дней моих прервати ток.
Рано ль, поздно ли, Пленира,
Всяк истлеет, будет прах [. ..]
Может быть, в сию минуту
О любезна! мочный рок
Посылает Парку люту
Дней моих прервати ток!
(209—210;
Будь мудрец светилом мира [. . .]
209)
1795)
(Соч.
и переводы,
1803,
II,
65)
М о т и в ы исправлений очевидны. Слова — мочный, мочность в «Словаре
Академии Российской» (1814, ч. III, с. 874) помещены без всякой стили­
стической пометы. О д н а к о примеры из обиходной речи: детина мочный^
«он мочен, нескоро с ним сладишь» — показывают, что слово мочный
с в я з ы в а л о с ь главным образом со стилем простой речи, «обыкновенных
р а з г о в о р о в » . Применение слова мочь к обозначению силы душевной
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
96
над языком и стилем И. И. Дмитриева
п р я м о признается просторечным (примеры: «У него мочи не стало биться
с таким негодяем; мочи нет сносить, терпеть обид и притеснений»)
.
Таким о б р а з о м , сочетание монный
с рок (мочный
рок)
казалось
И. И. Д м и т р и е в у недостаточно выразительным и сильным (ср.
всесильный
р о к ) . Слово ж е светильник, признанное «славенским» в « С л о в а р е Акаде­
мии Российской», было н а с ы щ е н о конкретными представлениями из цер­
ковного обихода ( « л а м п а д а с г о р я щ и м м а с л о м ; подсвещник, выносимый
со свечею». Ср. светило)
.
Л ю б о п ы т н о , что к одному из последних своих стихотворений «В. А. Ж у ­
ковскому по с л у ч а ю получения от него двух стихотворений на взятие
В а р ш а в ы » («Северные цветы на 1832 г.») И. И. Д м и т р и е в предложил
(в письме В. А. Ж у к о в с к о м у от 21 о к т я б р я 1831 г.) две поправки, обе
н а п р а в л е н н ы е на устранение высокой, с л а в е н с к о - а р х а и ч е с к о й лексики.
И. И. Д м и т р и е в просил «переменить» д в а стиха: вместо «глас побед»
поставить «звук побед», а вместо « п р о з я б а е т » — «цвесть будет»
.
Обе поправки не могли быть и не были приняты, т а к как одна из
них н а р у ш а л а ритм стиха, д р у г а я — его б л а г о з в у ч и е . Д о с т а т о ч н о при­
вести соответствующие строки:
170
171
1 7 2
Но прочь свое! Мой вечер тих и ясен:
Победы глас меня одушевил [. . .]
Хвала и честь Екатерины внуку!
С ним русский лавр прозябнет в род и род
173
.
Средне-высокий слог незаметно и легко с л и в а е т с я с общей системой
среднего лирического стиля, как ее понимал И. И. Д м и т р и е в .
В истории текста «Стансов к Н. М. К а р а м з и н у » (1793) интересны,
с одной стороны, исключения таких стихов, которые затем были расценены
в 10—20-х годах XIX столетия самим И. И. Д м и т р и е в ы м как вялые,
экспрессивно-тусклые и ф р а з е о л о г и ч е с к и - б а н а л ь н ы е или устарелые, ли­
шенные поэтической выразительности, а с другой стороны, некоторые
лексические и ф р а з е о л о г и ч е с к и е з а м е н ы , свидетельствующие о глубокой
внутренней эволюции стиля И. И. Д м и т р и е в а и стиля сентиментализма
вообще.
Исключены т а к и е стихи:
Вижу ль розовый листочек:
Он меня остановил;
То зефир, не ветерочек
Крылушком его сронил.
Сон.
[И мои безделки,
и переводы,
1803, II,
120;
123)
О Филомеле:
Вижу я ее стенящу
В заточении своем,
В томну грудь себя разящу,
Слезы льющую ручьем.
{И мои безделки,
120)
Этих стихов архаического строя нет у ж е в тексте «Сочинений и пере­
водов» 1803 г. (ч. II, с. 123).
1 7 0
171
172
1 7 3
2&
Ср.: Словарь церковно-славянского и русского языка. СПб., 1847. Т. 3. С. 328 *.
Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 6. С. 79.
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 2. С. 301.
Там же. Т. 1. С. 253.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
97
Точно так ж е выброшена строфа:
Чувства прежние имею,
Прежний жар в моей крови;
А уж Грациям не смею
Воспевать я о любви.
(И мои безделки,
и переводы,
1803, 11
Соч.
121;
123)
Очень показательны для характеристики эволюции лингвистического
вкуса сентименталиста карамзинской школы такие фразеологические
замены:
О любезный друг при роды 1
Друг чувствительных сердец!
(И мои безделки,
О любимый сын природы,
Нежный, милый наш певец!
122)
(Ср.
Соч. и переводы,
1803,
П.
124)
Ср. также:
Сим растроган, унываю,
И доволен, что грущу!
С нею (Филомелой. — В. В.) вместе унываю
И доволен, что грущу!
(Соч.
(121)
Осужден к несносной скуке
Грусть в самом себе хранить.
Соч.
II,
123)
[.. .]
(Соч., 1895, 1, 137;
и переводы,
1803, II, 124)
Скоро ль мы на Волгу кинем
Радостный, сыновний взор,
Всех родных своих обнимем [...]
(122)
Соч.
Так настроя нежну лиру,
И призвав одну из муз,
Дружбу, сердце и Темиру,
С ними пел я мой союз.
1803,
Осужден к несносной скуке,
Грусть в самом себе таить.
(121)
Скоро ль мы на Волгу кинем
Радостый, сыновний взор,
С нежностью родных обнимем
и переводы,
(Соч., 1895, 1, 137;
и переводы,
1803, II, 124)
Так, мою настроя лиру,
И призвав одну из муз,
Дружбу, сердце и Темиру,
С ними пел я свой союз.
(119)
Соч.
(Соч., 1895, 1, 136;
и переводы,
1803, 11, 122)
Разные этапы эволюции среднего сентиментально-светского стиля
И. И. Дмитриева отражаются в пределах стихотворения «К младенцу».
Между первоначальным текстом этого стихотворения, впервые напеча­
танного в «Московском журнале» (1792, ч. VIII, с. 199—201), и текстом
его в сборнике стихов И. И. Дмитриева «И мои безделки» различия
небольшие. Состоят они главным образом в замене невыразительных,
официально-бытовых выражений более экспрессивными, «стихотворче­
скими»:
Все в восторге пред тобою,
Всех довольными ты зришь,
Коль улыбкой их одною,
Или взглядом подаришь.
(Моск.
журн.,
1792,
VIII,
Все в восторге пред тобою,
Всех ты взоры веселишь,
Коль улыбкой их одною,
Или взглядом подаришь.
199)
(И мои безделки,
1795,
159—160)
По-видимому, по тем ж е причинам, как недостаточно поэтическая,
как носящая отпечаток официально-бытового стиля, опущена в сборнике
«И мои безделки» следующая строфа:
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
98
над языком и стилем И. Я . Дмитриева
Никакое колко слово
Не доходит до тебя.
О щастливец! все готово,
Чем ты можешь льстить себя!
(Моск. журн., VIII,
200)
Л ю б о п ы т н а т а к ж е п е р е р а б о т к а стиля, н а п р а в л е н н а я к устранению
книжности или к смягчению бытового просторечия, а иногда в сторону
сгущения интимной экспрессии:
Часто слез потоки льются
И сердчишечко дрожит.
(Моск. журн., V1H, 200)
Часто слезы теплы льются
И сердечушко дрожит.
(И мои
безделки,
160)
При позднейших переизданиях этого стихотворения И. И. Д м и т р и е в
о с л а б л я е т налет «славенской» книжности:
Грусти, ах! не постигаешь,
День и ночь знакомой мне.
(И мои безделки,
Грусти, горести не знаешь,
День и ночь знакомых мне.
159)
(Соч.
Лишь проснешься, прибегают
С нежной радостью в очах [.. .]
и переводы,
1803,
11,
108)
Лишь проснешься, прибегают
С нежной радостью в глазах [. ..)
(159)
(108)
Ср., однако, сохранение в тексте этого стихотворения таких «славенских» в ы р а ж е н и й , свойственных главным о б р а з о м высокому слогу:
Так! твои веселы взгляды,
Твой спокойный, милый зрак
Пролиют мне в грудь отрады
И души рассеют мрак.
Ср. у И. И . Д м и т р и е в а в «Стихах на всерадостный день р о ж д е н и я
ее императорского величества» («И мои безделки», 1795, с. 198):
И се усердною рукой
Цветами стар и млад венчают,
Богиня! зрак любезный твой.
И з в е с т н о , что слово зрак в я з ы к е П у ш к и н а было употребительно лишь
в ранний период, до конца 10-х годов XIX в. З а т е м оно применяется лишь
в стиле « П о л т а в ы » к а к средство исторической стилизации и а р х а и з а ­
ции
.
С р . т а к ж е : Ш л е ш ь целение с е р д ц а м .
Впрочем, в « С л о в а р е Академии Российской» слово целение признается
о б щ е л и т е р а т у р н ы м и определяется посредством синонимов:
врачевание,
лечение
. К а к «славенские» отмечены слова врач, врачевати,
врачеватися. Очевидно, тот ж е оттенок о щ у щ а л с я и в слове врачевание
.
Ч р е з в ы ч а й н о ценно д л я характеристики салонно-русского стиля карам­
зинистов стихотворение И. И. Д м и т р и е в а «Ответ Ф и л л и д е на в ы з о в ее
написать к ней стихи» ( « П р и я т н о е и полезное препровождение времени»,
1794, ч. II; ср. «И мои безделки», 1795, с. 156—158; в поздних и з д а н и я х —
«К А. Г. Севериной на вызов ее написать с т и х и » ) .
1 7 4
176
174
1 7 5
1 7 6
См. мою книгу «Язык Пушкина» (М., 1935) и статью «Пушкин и русский литературный
язык XIX века» в кн.: Пушкин — родоначальник новой русской литературы. М.; Л., 1941.
См.: Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 6.*С. 1221
Там же. СПб., 1806. Ч. I. С. 719.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
99
В этом стихотворении И. И. Дмитриев исключил три заключительных
строфы, в которых с о д е р ж а л а с ь характеристика вкусов петербургского
аристократического салона 90-х годов XVIII в. В последних редакциях
стихотворение это з а к а н ч и в а л о с ь такими строками:
Но увы! мой ум мечтает,
Сколь далек я от Афин!
Здесь не Флора обитает,
А Мороз, Бореев сын.
(Стихотворения,
1823,
1,
107)
В п е р в о н а ч а л ь н о м тексте стихотворения за этой строфой следовали
еще три, носившие яркий отпечаток салонно-европеизированного стиля
русского д в о р я н с к о г о великосветского общества:
Здесь и самым Аполлоном
Не согрелся бы иной;
Гости заняты б о с т о н о м ,
Иль Немецкою войной .
| 7 7
Наши нимфы, зная плавность
И красу лишь Гальских муз,
Ф и , картавят, ч т о з а с л а в н о с т ь
Une chanson écrite en russe.
Так признаться между нами:
Сколь ни стоишь ты похвал,
Но по чести! петь стихами
Что-то дух во мне упал.
(И мои безделки,
158)
Л ю б о п ы т н о , что я з ы к этого стихотворения насыщен модными для
того времени «европеизмами»:
Вы б и гости замолчали,
Чтобы идеи мне скопить [. . .]
(И мои безделки,
157)
^ б„ растрогалась, вскочила [.. . .]
Ты
Там бы каждый мне цветочек
К пенью мысли подавал:
Милый, скромный василиочек
Твой бы нрав образовал.
(157)
(157)
В поздних и з д а н и я х стихотворений И. И. Дмитриева последний стих
подвергся переделке:
Твой бы нрав изображал
178
.
В о о б щ е ж е надо признать чрезвычайно преувеличенным и неправиль­
ным мнение о сильном влиянии французского языка на стиль И. И. Д м и ­
триева. Если И. И. Дмитриев, как и некоторые другие дворянские лите­
раторы его времени, охотно переводил с французского и нередко, по
ироническому з а м е ч а н и ю Пушкина, пробавлялся «мыслями, заимствован­
ными из Ф л о р и а н а и Легуве» * , то это еще не значит, что язык и стиль
И. И. Д м и т р и е в а были насыщены «галлицизмами» или «европе­
измами» * . Весь стиль в ы р а ж е н и я , метод изложения у И. И. Д м и ­
триева — чисто русский, хотя и несколько изысканный, чуждый демокра­
тизма, пуристический, связанный с эстетическими вкусами столичного дво­
рянства.
29
30
177
178
Этой строфой послание к А. Г. Севериной оканчивалось во всех изданиях сочинений
И. И. Дмитриева с 1803 по 1818 г.
Дмитриев И. И. Соч. М., 1818. Ч. 1. С. 91.
lib.pushkinskijdom.ru
100
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Вообще ж е говоря, средний слог, связанный с жанрами послания,
песни, элегии и т. п., меньше испытал изменений в творчестве Дмитриева,
чем слог сказки и басни, т. е. тех жанров, которые особенно сильно тяготели
к стихии устной, разговорной речи.
В стихотворении «К Ф. М. Д ( у б я н с к о м у ) , сочинявшему голос на сию
песню» («И мои безделки», с. 111 —112) заменена неправильная форма
сравнительной степени пригоже на пригожей:
Мне пригоже показался
И милей голубчик мой.
(И мои
безделки,
112)
Ср. в «Сочинениях и переводах И. И. Дмитриева» (1803, ч. I, с. 121):
Мне пригожей показался
И милей, голубчик мой .
ł 7 9
(136)
В стихотворении «На цыганскую пляску» простонародное
покуда
в стихе «Рви, покуда он цветет» («И мои безделки», с. 221) заменено
литературно-книжным доколе:
Рви, доколе он цветет.
Любопытна поправка в «Песне»:
Видел славный я дворец
Нашей матери Царицы [. . .]
(И мои безделки,
Видел славный я дворец
Нашей матушки Царицы [. . .]
218)
(Соч.
и переводы,
1803,
11,
1 8 0
71)
Стихотворение И. И. Дмитриева «К Хлое», напечатанное в первый раз
в «Московском журнале» (1792, ч. VIII, с. 195), подверглось переделке,
правда не очень значительной, при включении его в сборник «И мои
безделки» ( 1 7 9 5 ) . Особенно показательны лексические и грамматические
изменения архаически-«славянских» форм и слов, внесенных в первую
строфу:
Дрожащею рукою
За лиру днесь берусь,
Хочу воспети Хлою,
Но в сердце я мятусь *.
Дрожащею рукою
За лиру я берусь,
Хочу, хочу петь Хлою;
Но в сердце я мятусь.
31
(Моск.
журн.,
1792,
VIII,
195)
(И мои
безделки,
124)
Любопытно также устранение соседства мифологического
с фамильярно-бытовым приказанием — постой:
1 7 9
Кроме того, исключена последняя строфа:
О Д<убянский>1 Я не смею
Похвалы тебе сплетать,
Я лишь чувствовать умею
Благодарность — и молчать.
(И мои
1 6 0
безделки,
112)
В эту песню позднее вставлена новая строфа:
Царь один веселый час
Миллионом покупает,
А природа их для нас
Вечно даром расточает.
(Соч.
lib.pushkinskijdom.ru
и переводы,
1803,
II,
71)
образа
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
А Грации гордяся
Бессмертной красотой,
В насмешку ей резвяся,
Кричат: Сатурн! постой!
101
А Грации гордяся
Бессмертной красотой,
В насмешку ей резвяся
Кричат: о время! стой!
(196)
(125)
В стихотворении «Разлука» («И мои безделки», с. 131 — 132), которое
позднее названо «Песней», переделана лишь последняя строфа, в которой
традиционная фразеология элегического стиля заменена более экспрессив­
ной, хотя и с срывом в сентиментальный шаблон в последней строке:
Все, все постыло в мире,
На что ни погляжу!
Увы! и в самой лире
Утех не нахожу!
(И мои безделки,
Все, все постыло в мире!
И персты уж мои
Не движутся на лире,
Лишь слез текут струи.
132)
(Соч.
и переводы,
11,
74)
Ср.:
Не слышны звуки страстны
Душе души твоей!
Не слышен голос страстный
Душе души твоей.
(74)
(132)
Таким образом, эволюция этого стихотворения свидетельствует об
осложнении среднего элегического слога И. И. Дмитриева, об углубляю­
щемся синтезе в нем книжных и разговорных элементов. И. И. Дмитриев
постепенно преодолевает монотонность и экспрессивное однообразие сред­
него элегического стиля, сформировавшегося в первой половине 90-х годов
XVIII в.
В стиле эпиграмм переделки направлены, с одной стороны, на устра­
нение немотивированно употребленных книжных слов и форм, а с другой —
на исключение оборотов, слов и форм, носящих слишком резкий отпе­
чаток разговорной непринужденности, литературной необработанности
или канцелярской внеэстетичности:
За что Ликаста осуждают?
Что вяло пишет он?
Им издан только сон,
Когда же складны сны бывают?
Ликаста осуждают,
Что вялым слогом пишет он?
Почто
Ведь
им один
лишь
издан сон
—
Когда же складны сны бывают?
(И мои безделки,
(Соч.
243)
Конечно, мыслил я, никто того
не скажет;
Смерть всякому язык привяжет.
и переводы,
(101)
Глядите: вот Ефрем!
домовый наш маляр.
(ЮЗ)
244)
В «Эпитафии младенцу»:
Коль дружество, сии начертывая строки,
Над, хладным мрамором струило слез потоки.
(И мои безделки,
Когда и дружество струило слез потоки,
На мраморе сии начертывая строки.
(Соч.,
lib.pushkinskijdom.ru
101)
Смерть всякому язык привяжет.
В надписях:
(И мои безделки,
II,
Конечно, думал я, никто того не скажет;
(242)
Глядите: вот Ефрем!
Российских стран маляр.
1803,
1895,
1,
174)
199)
Из наблюдений
102
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Слово коль в « С л о в а р е Академии Российской» л и ш е н о всякой стили­
стической пометы. В нем у к а з ы в а ю т с я д в а з н а ч е н и я : « 1 . Колико, сколь.
К о л ь б ы в а е т в р е д н о п р е д а в а т ь с я с т р а с т я м. 2. Когда,
ежели. К о л ь н р а в и т с я э т а в е щ ь , т о д а р ю в а м о н у ю »
.
Точно т а к ж е академический С л о в а р ь 1847 г. не с о п р о в о ж д а е т ни
одного из отмеченных под словом коль значений никакими стилисти­
ческими о г р а н и ч е н и я м и : « 1 . Колико, с к о л ь к о . Коль вредно п р е д а в а т ь с я
с т р а с т я м . 2. К а к . К о л ь с к о р о о н п р и д е т , с к а ж и е м у . 3. Если,
ежели. К о л ь х о ч е ш ь з н а т ь , я к у п и д о н . Ломоносов» . Лишь
в «Толковом с л о в а р е русского я з ы к а » под редакцией Д . Н. У ш а к о в а
о т р а з и л и с ь д о некоторой степени изменения в стилистической судьбе
временного и условного союза коли—коль.
Этот союз здесь к в а л и ф и ц и ­
руется к а к о б л а с т н о е и народнопоэтическое слово. И л л ю с т р а ц и я заимство­
в а н а из сочинений А. К. Толстого:
1 8 1
1 8 2
Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело.
В противовес этому союз коль скоро п р и з н а е т с я книжным и устаре­
лым
.
М е ж д у тем тенденция к стилистической переоценке условно-вре­
менного союза коль я р к о о б н а р у ж и в а е т с я у ж е в стилях карамзинской
школы. С а м о собой р а з у м е е т с я , что о с н о в а н и я д л я этого крылись в самой
речевой практике конца XVIII в. П о к а з а т е л ь н о , что в « С л о в а р е Акаде­
мии Российской» от коль обособлено коли к а к с а м о с т о я т е л ь н о е слово. Оно
к в а л и ф и ц и р у е т с я к а к простонародное и о п р е д е л я е т с я т а к : « 1 . Наречие
вопросительное простонародное: когда, в к а к о е время. К о л и о н с ю д а
п р и е д е т? 2. С о ю з : е ж е л и . К о л и т а к т ы п о с т у п а т ь
будешь,
то н а к а ж у т
тебя»
В том ж е н а п р а в л е н и и происходят и изменения в «сказочном»,
стихотворно-повествовательном стиле И. И. Д м и т р и е в а , но эти изменения
г о р а з д о более з н а ч и т е л ь н ы и п о к а з а т е л ь н ы .
В истории текста с к а з к и « М о д н а я ж е н а » (впервые н а п е ч а т а н а
в «Моск. ж у р н . » , 1792, ч. V, с. 157—158) с необыкновенной отчетли­
востью п р о я в л я ю т с я общие тенденции эволюции я з ы к а и стиля И. И. Дми­
т р и е в а . Тот средне-простой слог светского п о в е с т в о в а н и я , который куль­
тивируется И . И. Д м и т р и е в ы м в сфере с к а з о в о г о ж а н р а (сказки, повести
и б а с н и ) , здесь выступает особенно рельефно и красочно. Этому содей­
ствует и тема сказки, и игриво-светская экспрессия стихотворного рас­
с к а з а . Вместе с тем в стиле этой с к а з к и остро д а е т себя з н а т ь забота
И. И . Д м и т р и е в а о в ы р а б о т к е о б р а з ц о в светской разговорной речи,
остроумного и лаконического д и а л о г а .
Л ю б о п ы т н о т а к ж е участие H. М. К а р а м з и н а в стилистической правке
этой повести И . И. Д м и т р и е в а . Есть о с н о в а н и я у т в е р ж д а т ь , что H. М. Ка­
р а м з и н во втором издании «Московского ж у р н а л а » (1802, ч. V) подверг
текст «Модной ж е н ы » некоторым и с п р а в л е н и я м . Во всяком случае не­
которые з а м е н ы и исправления, н а б л ю д а е м ы е в тексте «Московского
ж у р н а л а » , не с о д е р ж а т с я в других и з д а н и я х этой сказки и не прини­
м а ю т с я И. И. Д м и т р и е в ы м . Н а п р и м е р :
1 8 3
1
12
3
4
Словарь Академии Российской. СПб., 1814. Т. 3.
Словарь церковно-славянского и русского языка.
Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.
Словарь Академии Российской. СПб., 1814. Т. 3.
lib.pushkinskijdom.ru
С. 258.
СПб., 1847. Т. 2. С. 193.
Н. Ушакова. М., 1940. Т. 1. С. 1402.
С. 233.
Из наблюдений
над язиком и стилем И. И. Дмитриева
103
В 1-м изд. «Моск. журн.» (1792, V)
Угодно поглядеть —
Весьма, весьма желаю (...)
Во 2-м изд. «Моск. жури.» (1802, V)
Угодно поглядеть? — «Желаю» [.. .]
(162)
(J58)
В « С о ч и н е н и я х и п е р е в о д а х И. И. Д м и т р и е в а »
(1803, I I ) :
Угодно поглядеть? — От всей души желаю. . .
(Ю)
Амур же, прикорнув на столике к часам,
Приставил к стрелке перст,
и стрелка не вертится.
Амур же, притаясь на столике к часам,
Приставил к стрелке перст,
и стрелка не вертится.
(163)
(¡58)
В « С о ч и н е н и я х и переводах И . И . Д м и т р и е в а » (1803, I I ) :
Амур же, прикорнув на столике к часам,
Приставил к стрелке перст,
и стрелка не вертится .
185
(10-11)
Н а п р о т и в , д р у г и е перемены в тексте «Модной ж е н ы » по второму
и з д а н и ю «Московского ж у р н а л а » с о в п а д а ю т с стилистическими исправ­
л е н и я м и , которые сделаны с а м и м И . И. Д м и т р и е в ы м .
Колико я в мой век бумаги исписал!
(Моск.
журн.,
1792,
Ах! сколько я в мой век бумаги исписал!
V, 157)
(Моск.
По крайней мере ваш я нежный
обожатель [. . .]
журн.,
1802, V. 152)
По крайней мере я, всех
милых обожатель [. ..)
(¡62)
(157)
Вам неприятно. . . перестану.
Но покажите мне диванну.
Вам не приятно. . . перестану.
Да\ покажите мне диванну.
(162)
(157)
О женщины! могу признаться,
Что вы нас в сотеро хитрей!
О женщины! могу признаться,
Что вы гораздо нас хитрей.
(165)
(16І)
Ср.:
Ах! сколько я в мой век бумаги исписал!
(И мои безделки,
92)
По крайней мере я всех милых обожатель [. . . ]
(Соч.
и переводы,
1803, 11, 10;)
Простите, перестану.. .
Да! покажите мне диванну.
(10-11)
Ср. у И. И. Дмитриева в притче «Чиж»:
Любезна зяблица, кричит мой чиж соседке,
Смиренно прикорнувшей к ветке.
(И мои безделки.
С. 107)
Ср. употребление глагола прикорнуть в эпистолярном стиле Н. М. Карамзина: «Но
твоего ч и ж и к а посажу в чистую клетку, к двум или трем разноцветным, маленьким
птичкам, которые, видя мрачность неба, не хотят лететь на волю и сидят прикорнувши
в маленьком своем домишке, ожидая красного дня, когда грация Аглая собственною рукою
отворит им дверцы» (Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 37).
lib.pushkinskijdom.ru
¡04
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
О женщины! могу признаться,
Что вы гораздо нас хитрей!
(//)
Само собой разумеется, что нельзя видеть в этом совпадении одно лишь
проявление общности стилистических задач, которые разрешались и Ка­
рамзиным и Дмитриевым в их литературной деятельности. Несомненно,
Карамзин считался и с теми изменениями, которые (быть может, отчасти
и под влиянием Карамзина как редактора «Московского журнала»
и издателя сборника стихотворений И. И. Дмитриева «И мои безделки»)
у ж е были внесены к тому времени самим И. И. Дмитриевым в текст «Мод­
ной жены».
Все основные изменения в языке и стиле «Модной жены» могут быть
сведены к таким общим разрядам.
1) Замены низких, просторечно-бытовых слов и выражений более
нейтральными, общелитературными синонимами:
В речи действующих лиц:
Умильно говорит супругу: «Жизнь моя!
Мне нада к празднику обнова» [. . .]
(Моск.
жир.,
1792,
V, 160; ср. 1802,
V.
Супругу говорит: «Послушай, жизнь моя!
Мне к празднику нужна обнова» [. . .]
154)
Да кабы там еще.. . ах! нет, лих дорога!
(Моск.
журн.,
1792,
V. 160; ср. 1802,
V,
155)
(Соч.
и переводы,
1803,
И,
9)
Да есть ли б там еще...
Нет, слишком дорога!
(9)
А от нее ведь три шага
До Аглицкова магазина [.
(Моск.
журн., 1792, V,
с р . 1 8 0 2 , V,
А от нее ведь три шага
ЛоАглинского магазина [. . .]
160;
155)
(Соч.
и переводы,
Однако это ведь не ложь,
Что муж ваш на него хоть капелькой похож.
(Моск. журн., V, 1792, 162; 1802, 1/, 157)
И знаешь ли, что мне
Пригрезилось во сне?
(Моск.
журн.,
1792,
V, 166;
1802,
V,
161)
1803,
¡1,
А от нее ведь три шага
До Английского магазина
9)
(Соч.,
1814,
11,
ПО)
Однако ж это ведь не ложь,
Что друг мой на него хоть несколько похож.
(Соч.
и переводы,
1803,
11, 10)
И знаешь ли, что мне
Пригрезилось во сне?
(И
мои
безделки,
103;
Соч.
и переводы,
И,
1803,
12)
В повествовательном стиле автора:
В карету с помощью двух дюжих слуг
втащился,
Сел, крякнул и с двора пустился.
(Моск.
журн.,
1792,
V,
161)
А вы, о нежные мужья под сединою!
Ни строчкой не были попотчиваны мною.
(Моск.
журн.,
1792,
V, 157;
1802,
V,
1792,
lib.pushkinskijdom.ru
и переводы,
1803,
11, 9)
(7)
92)
[. . .] а были, небылицы,
Я знаю, старичкам разглаживают лицы.
Так слушайте ж меня.
журн..
{Соч.
А вы, о нежные мужья под сединою!
Ни строчкой не были порадованы мною.
152;
И мои безделки,
(Моск.
В карету с помощью двух долгих слуг
втащился;
Сел, крякнул, покатился.
V,
(...) а были, небылицы,
Я знаю, старикам разглаживают лицы;
Так слушайте меня [. . .]
158)
(8)
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
Бич хлопнул, и супруг с торжественным
лицом
На усталых конях явился пред крыльцом.
105
Бич хлопнул, и супруг с торжественным
лицом
Явился на конях устйлых пред крыльцом.
(164)
Вдруг встрепенулася, вскочила, побежала
Прямохонько к дверям и как разумный зверь,
Приставила ушко, потом толк лапой дверь.
(//)
Вдруг встрепенулася, вскочила, побежала,
К дверям, и, как разумный зверь,
Приставила ушко, потом толк лапой
в дверь
(164)
(11)
Л ю б о п ы т н о , что с о к р а щ а е т с я количество с л у ж е б н ы х частиц, место­
имений. В этих изменениях могли играть роль эвфонические мотивы,
стремление к благозвучию.
Так слушайте ж меня! Я сказку вам начну
(Моск.
жури.,
1792,
Так слушайте меня, я сказку вам начну [. . .]
V, 158)
Пролаз, хоть и пролаз, но муж, как и другой
(Моск. журн., 1792, V, 159; И мои безделки,
Соч. и переводы,
1803, II, 8; Соч., 1814, И,
(И мои безделки,
Пролаз, хотя пролаз, но муж как и другой
94;
109)
Как лучше б изъяснить, не приберу я слова
(Стихотворения,
1823, II, 33)
Как лучше изъяснить, не приберу я слова
[...]
(Моск.
журн.,
1792,
(Моск.
журн.,
[...]
V, 159)
А я одна. — Одни? тем лучше, да где ж он?
(Соч.
(Моск.
журн.,
2 ) Е с т ь изменения
светского с т и л я .
1792,
[...]
1792,
журн.,
1814, II, 111)
(И мои безделки,
выражения
103)
разговорно-галантного,
По крайней мере я всех милых обожатель
[...]
(Соч.
V, 162)
[. . .]Ах! как ты злоречив
— Вам не приятно. . . перестану
Но покажите мне диванну.
(Моск.
1803, II, 8)
Ах! и теперь еще в восторге утопаю!
и в формах
журн.,
(Соч.,
V, 166)
По крайней мере ваш я нежный обожатель
(Моск.
и переводы,
А я одна. — Одне? тем лучше! Где же он?
1792, V, 162; Соч. И. И.
Дмитриева,
1803, II, 10)
Ах! я еще теперь в восторге утопаю!
93)
и переводы,
1803, II, 10)
[. . .] Ах! как ты злоречив!
— Простите, перестану.. .
Да! покажите мне диванну.
1792,
V, 162)
(Соч.
и переводы,
1803, II,
10—11)
3) К а к в д и а л о г и ч е с к о й речи, т а к и в повествовательном, с к а з о в о м
стиле о с у щ е с т в л я ю т с я р а з н о о б р а з н ы е з а м е щ е н и я книжных или о ф и ц и а л ь ­
но-деловых слов более экспрессивными и близкими к ж и в о м у устному
языку синонимами:
Ах! сколько я в мой век бумаги исписал!
Колико я в мой век бумаги исписал!
(Моск.
186
журн.,
1792,
Ср. также:
Уж он и в комнатах, а верная жена
Сидит, не думая об нем, и не одна.
(Моск. журн.,
1792, V, 164)
lib.pushkinskijdom.ru
(И мои безделки,
V, 157)
92)
Уж он и в комнате, а верная жена
Сидит, не думая об нем, и не одна.
(Соч.
и переводы,
1803, II, 11)
Из наблюдений
106
над языком и стилем И. И. Дмитриева
С последним словом прыг на шею.
С сим словом прыг к нему на шею.
(Соч.
(161)
и переводы.
1803, II, 9)
Не ахайте об ней и успокойте дух!
Не охайте об ней, и не смущайте дух!
(П)
(164)
И Ваничка седой,
Простясь с женою молодой [. ..]
И Ваничка седой,
Простясь с супругой молодой [. . .]
(9)
(161)
О женщины! могу признаться,
Что вы гораздо нас хитрей!
О женщины! могу признаться,
Что вы нас в сотеро хитрей!
(165)
(И)
Ср.:
И старика вертела,
Как хотела.
И, словом, старика вертела,
Как хотела.
(159)
(8)
4) Л ю б о п ы т н ы экспрессивно-стилистические п р е о б р а з о в а н и я и синони­
мические в а р и и р о в а н и я речи:
Прелестная мечта! — Лукреция вскричала:
О сон, прелестный сон! Жена вскричала:
Почто ты мне польстил, чтоб после обмануть!
Зачем польстила мне, чтоб после обмануть!
Любезнейший супруг! ах! как бы я желала
Ах! друг мой, как бы я желала [. . .]
(Моск.
журн., 1792, V, 167;
И мои безделки,
104)
Он сам разнежился, и в радости души
За ласку увенчал жену свою тюрбаном.
(Моск.
журн.,
(12)
Он сам разнежился и в радости души
Супругу наградил и шалью и тюрбаном.
(Соч.,
1792, У,167; И мои безделки,
105;
Соч. и переводы,
1803, II,
12—13)
Ах! сколько я в мой век бумаги исписал!
Той песню, той сонет, той льстивый мадригал.
(И мои безделки,
1814. И,
115)
Ах! сколько я в мой век бумаги исписал!
Той песню, той сонет, той лестный мадригал.
92)
(Соч.
и переводы,
1803. II, 7)
Ср.:
Фиделька нежная, ее вернейший друг.
{Моск.
журн.,
1792,
Фиделька резвая, ее надежный друг.
V, 164)
(П)
5) С и н т а к с и ч е с к и е изменения, отчасти в ы з в а н н ы е стремлением при­
д а т ь речи н е п р и н у ж д е н н у ю экспрессию р а з г о в о р а и о с в о б о д и т ь с я от
т я ж е л ы х и н е б л а г о з в у ч н ы х конструкций, отчасти п о р о ж д е н н ы е э в ф о н и ­
ческими с о о б р а ж е н и я м и :
Лишь он с двора, как гость на двор.
(Моск.
журн.,
1792,
Но он лишь со двора, а гость к нему во двор.
V, 161)
И впредь к дивану ключ в кармане ты держи.
(163)
(Соч. и переводы,
И от дивана
ключ
1803, II, 10)
в кармане ты держи.
(10)
С т и л и с т и ч е с к а я п р а в к а с к а з к и « В о з д у ш н ы е б а ш н и » очень н а г л я д н о
о т р а ж а е т строй среднего ( б л и з к о г о к простому) с л о г а , к а к его п о н и м а л
И . И. Д м и т р и е в , и все у к р е п л я в ш у ю с я с конца X V I I I — н а ч а л а XIX в. в его
творчестве тенденцию к в ы р а в н и в а н и ю этого с л о г а , к о с в о б о ж д е н и ю его
от «низких» ф а м и л ь я р н о - р а з в я з н ы х в ы р а ж е н и й , а т а к ж е от « с л а в я н и з ­
мов» и о ф и ц и а л ь н о - д е л о в ы х ш а б л о н о в .
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Но сколько нада слов,
Чтоб все перещитать, друзья мои любезны!
(И мои безделки,
Но сколько нужно слов,
Чтоб все пересчитать, друзья мои любезны!
19)
Их дружба ведь не так, как наша
прихотлива;
Нет! только потакай, да хорошо корми,
Так и угоден ей; а у меня тогда
Шербет польется как вода.
(24)
(Соч.
(И мои безделки,
II. 16)
24;
Соч.
и переводы,
1803,
11,
14)
Их дружба лишь на взгляд спесива;
Нет, только кланяйся, да хорошо корми,
Так и полюбишься. — Она не прихотлива.
А у меня тогда
Все тропки поростут персидским виноградом,
Шербет польется как вода,
(Соч.
А об столе уже ни слова. . .
107
и переводы,
1803,
II,
16)
11,
119)
А о столе уже ни слова. . .
и переводы,
1803,
Всех буду угощать: Пашей, наложниц их,
Плясавиц, плясунов и Кадиев лихих —
О! Кадий наш и без потачки,
Лишь свистнуть, прилетит и для одной
подачки! —
Визирских подлипал, его Секретаря,
А временем и Визиря.
Визирь у нас велико дело!
Он может, я уверен смело,
Для прихотей одних, проказ,
Иль много что за ананас,
Своим волшебным тализманом
И карлу сделать великаном.
Да и примеры уж тому,
Я слышал от отца, бывали,
Что многи равные ему,
Которы опиум в народе продавали,
Чуть не Пашами ли, иль чем-то эдак стали.
Равно и я могу легко и так и сяк,
Проворством и трудами,
А боле с знатными водяся господами,
Нажить полмиллион, войти в чины и в брак.
(Соч.,
1814,
Всех буду угощать: Пашей, наложниц их,
Плясавиц, плясунов и Кадиев лихих —
Визирских подлипал — и так, умом, трудами,
А боле с знатными водяся господами,
Легко могу войти в чины и знатный брак.
(Соч. и переводы,
1803,
11, 17)
(25-26)
Не лучше ль вам я угожу,
Когда одну из сказок сих скажу?
Я знаю, что оне не важны, бесполезны;
Но все ли пользу лишь искать?
Для сказки и того довольно,
Когда внимают ей без скуки, добровольно.
187
(И мои безделки,
187
Не лучше ль вам я угожу,
Когда теперь одну из сказочек скажу?
Я знаю, что оне неважны, бесполезны;
Но все ли пользу лишь искать?
Для сказки и того довольно,
Что слушают ее без скуки, добровольно.
19—20)
В «Стихотворениях И. И. Дмитриева» (1823, ч. II, с. 25) вместо стиха:
Но все ли пользу лишь искать? —
находим:
Но все ли одного полезного искать?
lib.pushkinskijdom.ru
(14)
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
108
Ср. также:
Не помню, города какого мещанин
[.. .]
Не знаю, города какого мещанин [.. .]
(15)
(20)
Помилуй, позабудь прошедше!
говоришь!
Помилуй, позабудь прошедшее! жужжишь.
(30)
И так, друзья мои, хоть жаль, хотя не жаль,
Но бедный Альнаскар. . . увы! уж
разженился.
(18)
И так, мои дружья, хоть жаль, хотя не жаль,
Но бедный Альнаскар. . . что делать!
разженился.
(19)
(31)
Ср.:
Теперь, во кликнул он, и Альнаскар купчина!
(И мои безделки,
Теперь, он говорит, и Альнаскар купчина!
(15)
22)
[...] вся моя казна
Здесь в коробе погребена.
[. ..] вся моя казна
В сем коробе погребена.
(22)
(15)
В сказке И. И. Дмитриева «Пустынник и фортуна» очень любопытны
исправления языка и лексико-фразеологические замены, характеризующие
постепенное изменение лингвистического вкуса представителей «нового
литературного слога Российского языка» в сторону все большей нейтра­
лизации стилистических расхождений.
По сравнению с текстом «Московского журнала» (1792, ч. VIII, с. 2 3 2 —
234) в сборнике «И мои безделки» (1795, с. 238—240) замечаются
лишь незначительные изменения слов и выражений:
Кто там? пустынник окликает.
Кто там? пустынник вопрошает.
(Моск.
журн.,
1792,
VIII,
(234)
233)
Отопрешь ли? еще фортуна закричала.
Отворишь ли еще? Фортуна закричала.
(239)
(233)
Пустынник ей сказал: по чести не могу!
Пустынник ей сказал: ну право! не могу.
(234)
(240)
Гораздо более существенным стилистическим переделкам подвергся
текст этого стихотворения в начале XIX в.:
Спокойно провождал свой век
Со книгой, с лирой
И Пленирой.
Без скуки провождал свой век
С Плутархом, с лирой
И Пленирой.
(И мои безделки,
238)
Однажды под вечер, как солнца луч погас,
В струях дремавших вод — без яркого
перуна
Раздался будто гром,
И шасть к нему в смиренный дом
В карете шестерней сиятельна фортуна,
И ну во дверь его стучать.
(Соч.
и переводы,
1803,
И,
27)
Однажды под вечер, как солнца луч погас
И мать качать дитя уже переставала,
Нечаянно к нему Фортуна в дом попала,
И в двери ну стучать!
(27)
(238-239)
Опрощение среднего стиля, но в границах светской разговорной речи,
здесь непосредственно ощутимо. Нельзя не видеть здесь также борьбы
с лексикой фамильярного бытового просторечия, развязно-непринужден­
ной, грубоватой или народной (ср. устранение выражений: И шасть. . .).
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
109
Ср.:
Да отвяжися ты, проклята пустомеля!
Пустынник ей сказал: ну, право! не могу.
Смотри: одна и есть постеля,
И ту я для утех сердечных берегу.
Да отвяжися ты, лихая пустомеля!
Пустынник ей сказал: ну право! не могу.
Смотри: одна и есть постеля,
И ту я для себя с Пленирой берегу.
(240)
(28)
Само собой разумеется, что басенный стиль И. И. Дмитриева раз­
нообразнее и сложнее, чем «сказочный». Ведь и басен у него по количеству
больше, чем сказок. Но и здесь наблюдаются однородные цели и способы
стилистических исправлений.
В притче « Д в а голубя» ярко обнаруживается тенденция не только
к выравниванию среднего стиля, к освобождению его от просторечнофамильярной, простонародной п р и м е с и * , но и к его «возвышению»,
к осложнению его элегической и патетической экспрессией.
32
Другой порхнул,
взвился, летит,
летит стрелою,
И сгоряча не ведь куда бы залетел.
(И мои безделки,
136)
Гроза утихнула, он кой-как обсушился.
(137)
Летит, и видит свысока
Рассыпано пшено, а возле голубка!
Спускается к пшену, забыв приманку люту,
Садится — и в минуту
Мой голубь бряк под сеть! Но сеть
была худа [. . .]
Другой вспорхнул,
И
верно
взвился, летит,
летит стрелою,
б сгоряча край свет залетел.
(Соч. и переводы,
Гроза утихнула. Голубчик
(Соч.
1803, 1, 103)
обсушился.
и переводы,
1803, I, 103)
Летит, и видит свысока:
Рассыпано пшено, а возле голубка!
Садится, и в минуту
Запутался в сети; но сеть была худа.
(Л
103)
(173)
[. . .] пробился
Из сети без вреда
С утратой перьев лишь — но это не беда;
А вот напасть! — Теперь, голубчик,
берегися!
Послушайте: тогда ж, откуда ни возьмися
Сокол, и пырь на бедняка.
[. . .] пробился
Из сети без вреда
С утратой перьев лишь. Но это ли беда?
К усугубленью страха
Явился вдруг Сокол, и со всего размаха,
Напал на бедняка .
188
(Стихотворения,
1823, II,
84--85)
(138)
И так, благодаря стечению воров
Наш странник Соколу в добычу не
достался,—
Однако все еще с бедой не развязался;
Летя от Сокола, от страха или так,
Насунулся избы на угол как дурак.
(И мои
безделки,
188
(85)
138—139:
Соч. и
переводы,
1803, 1, 103; Соч., 1814, III, 28)
Кирпич иль камушек лукнул,
И так его зашиб, что чуть он отдохнул [. ..]
(И мои безделки,
И так, благодаря стечению воров
Наш путник Соколу в добычу не достался;
Однако все еще с бедой не развязался:
В испуге потеряв и ум, и зоркость глаз,
Задел за кровлю он как раз.
139; Соч. и переводы,
1803,
1, 164; Соч., 1814, III, 28)
Для шутки камешек лукнул
И так его зашиб, что чуть он отдохнул [. . . ]
(85)
В «Сочинениях и переводах» 1803 г. (ч. I, с. 163) и «Сочинениях» 1814 г. (ч. III, с. 28):
Ко прибав ленью страха
Явился вдруг сокол [. . . ]
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
110
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Потом. . . потом, прокляв себя, судьбу,
дорогу,
Не мешкав ни часа, назад он повернул,
Таща свое крыло и волочивши ногу,
Полмертвый, полхромой;
И прибыл наконец калекою домой.
(И мои безделки,
139)
Потом. . . потому, прокляв себя, судьбу,
дорогу,
Решился бресть назад, полмертвый,
полхромой;
И прибыл наконец калекою домой,
Таща свое крыло и волочивши ногу.
(Соч.
и переводы,
1803, I, 104)
Л ю б о п ы т е н т а к ж е пример з а м е н ы высокой ф о р м ы простертыми
лами) формой
широкими:
Но
к щастью
тут орел
с простертыми
крылами
Д л я встречи сокола спустился с облаков.
(И мои безделки,
(кры-
Но к щастью тут орел с широкими крылами
Д л я встречи сокола спустился с облаков.
(Соч. и переводы, 1803, 1, ЮЗ)
138)
Н е о б х о д и м о т а к ж е о т м е т и т ь з а м е н ы , в ы з в а н н ы е стремлением к боль­
шей э к с п р е с с и в н о с т и и естественной ж и в о с т и с т и л я :
Соскучился один все видеть то ж, да то ж
Задумал полететь, и другу в том открылся.
(И мои безделки,
133)
Легко ль в разлуке быть?. . тебе легко,
жестокой?
Я знаю; но ах! мне. . . я с горести глубокой
И дня не проживу [...]
Соскучился один все видеть то ж да то ж
Задумал погулять, и другу в том открылся.
(Соч.
(И
мои безделки,
136; Соч. и переводы,
1803,
I, 102; Соч., 1814, 111, 26)
1803, I, 101)
Легко ль в разлуке быть?.. тебе легко,
жестокой?
Я знаю ах! а мне. .. я с горести глубокой
И дня не проживу [. . .]
(133—134)
Скажу: я там-то был, такое видел чудо,
А там случилось то со мной —
И ты, дружечек мой,
Наслушаясь меня, так сведущ будешь
к лету [. . .]
и переводы,
(101)
Скажу: я там-то был, такое видел чудо,
А там случилось то со мной —
А ты, дружечек мой,
Наслушаясь меня, так сведущ будешь
к лету [. ..]
(Стихотворения,
1823, 11, 83—84;
Соч. и
переводы,
1803, 1, 104)
В ы р а в н и в а н и е и в о з в ы ш е н и е б а с е н н о г о с т и л я особенно я р к о с к а з ы в а ­
е т с я в присоединении з а к л ю ч и т е л ь н ы х стихов, в ы р а ж а ю щ и х чувствитель­
ную м о р а л ь б а с н и и о т с у т с т в о в а в ш и х в ее р а н н и х р е д а к ц и я х ( « И мои
безделки») :
О вы, которых бог любви соединил!
Хотите ль странствовать? Забудьте гордый Нил,
И дале ближнего ручья не разлучайтесь.
Чем любоваться вам? друг другом восхищайтесь!
Пускай один в другом находит каждый час
Прекрасный новый мир, всегда разнообразный!
Бывает ли в любви хоть миг для сердца праздный?
Любовь, поверьте мне, все заменит для вас.
Я сам любил: тогда за луг уединенный,
Присутствием моей подруги озаренный,
Я не хотел бы взять ни мраморных палат,
Ни царства в небесах!. . Придете ль вы назад,
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
111
Минуты радостей, минуты восхищений?
Иль буду я один воспоминаньем жить?
Ужель прошла пора столь милых обольщений,
И полно мне любить?
В притче « С т а р и к и трое молодых» п р о я в л я ю т с я те ж е методы и прин­
ципы стилистической переработки:
Однажды старичок над заступом потел;
Рыл яму — деревцо садить в нее хотел,
А трое молодых, зевая на работу,
Смеялися над ним [. . .]
1 8 9
(И мои безделки,
Старик, лет в семьдесят, рыл яму и кряхтел:
Добро бы строить, нет! садить еще хотел,
А трое Молодцов, зевая на работу,
Смеялися над ним [.. .]
208)
Когда ж тебе дождаться
Под тенью деревца в июле прохлаждаться?
(Соч.,
Когда ж тебе дождаться
Под тению твоей рябинки
(209)
(Стихотворения
Ровесникам твоим и настоящий час
Весьма, весьма неверен!
1814, III,
112)
прохлаждаться?
,9
°,
1823, II,
142)
Ровесникам твоим и настоящий час
Неверен.
(209)
(Соч.
От Провидения нам ведать не дано,
Кому из нас оно судило
Последнему взглянуть на дневное светило\
И вы не можете надежны быть, как я.
и переводы,
От Провидения нам ведать не дано,
Кому из нас оно судило
Последнему взглянуть на ясное светило]
Не можете и вы надежны быть, как я.
(209)
Быть может, ах! и то, что ваш безумец
хилой. . .
Застанет месяца восход
Над вашей розами усыпанной. . . могилой.
1803, I, 88)
(88)
Ах! может быть и то, что ваш безумец
хилой. . .
и т. д.
(89)
(210)
Старик предчувствовал: один,
прельстясь
песком —
Конечно, золотым — уснул на дне морском.
Старик предчувствовал: один, златым песком
Прельстяся, навсегда уснул на дне морском.
(210)
(89)
У с т р а н я ю т с я к н и ж н ы е с л о в а и отчасти условно-литературные кон­
с т р у к ц и и из я з ы к а притчи « Ч и ж » (в более поздних и з д а н и я х — « Ч и ж и к
и зяблица»):
Какая в воздухе распространилась сладость!
Подобного я дня не видывал давно.
(И мои безделки,
106)
А
Какая в воздухе, в дыханье, в жизни
сладость!
*
видывал давно.
!
я
т
а
к
о
г
о
д
н
я
н е
(Соч.
и переводы,
1803, I. 86)
В притче « Д у б и трость» ( « И мои б е з д е л к и » , 1795) позднейшие и с п р а в ­
ления лишь устраняют архаически-книжные выражения:
189
Ср. в «Сочинениях и переводах» 1803 г. (ч. I, с. 88):
Один старик в саду рыл яму и кряхтел:
Он дерево садить хотел,
А трое молодых, зевая на работу,
Смеялися над ним. . .
190
Ср. в «Сочинениях и переводах» 1803 г. (ч. I, с. 88) и в «Сочинениях» 1814 г. (ч. III, с. 112):
Когда ж тебе дождаться
Под тенью дерева в июле прохлаждаться?
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
112
Жалею, дуб сказал, склоня к ней важны
взоры [...]
(Соч.
и переводы,
1803,
I,
1814,
(И мои безделки,
77)
Хотя порывы их ужасны
И не могли тебя досель поколебать [.. .]
(Соч.
Жалею, дуб сказал, низвед к ней важны
взоры [...]
III,
249)
Хотя порывы их ужасны
И не могли тебя доднесь поколебать [. ..]
2)
(251)
Д р у г и е , т о ж е единичные, и с п р а в л е н и я в ы з в а н ы стремлением обострить
р а з г о в о р н у ю экспрессивность, освободиться от условностей книжно-поэти­
ческого я з ы к а или усилить б л а г о з в у ч и е
Жалею,
бедна
трость\ об участи твоей.
Жалею, тросточка, об участи твоей.
(И мои безделки,
249)
(Соч.
1803,
1, 77)
[...]
Не только Фебовы лучи пересекаю
(...)
Не только солнечны лучи пересекаю
и переводы,
(249)
(77)
В притче « Д в а д р у г а » :
Вот шпага! я бегу — умру, иль ты
отмщен! —
Нет, нет, благодарю, ни то и ни
другое,
Друг нежный отвечал [. . . ]
Вот шпага! я бегу, — умру, иль ты
отмщен! —
Нет, нет, благодарю, ни это, ни
другое,
Друг нежный отвечал [. ..]
(И мои безделки,
231)
(Соч.
и переводы,
1803,
I, 83)
Басенный стиль И . И. Д м и т р и е в а (если от него отделить стиль «Аполо­
гов», о т н о с я щ и х с я к последнему периоду творчества этого поэта) в основ­
ном у с т а н а в л и в а е т с я у ж е к самому н а ч а л у XIX в. П о к а з а т е л ь н о , что язык
басен (так ж е , к а к и других произведений) И. И. Д м и т р и е в а , напечатан­
ных в «Вестнике Европы» К а р а м з и н а ( 1 8 0 2 — 1 8 0 3 ) , позднее почти не под­
в е р г а л с я переработке и и с п р а в л е н и я м . Все это говорит о том, что литера­
турное искусство И. И . Д м и т р и е в а постепенно з а к о н с е р в и р о в а л о с ь и
осталось в стороне от тех прогрессивных течений и веяний в развитии
русской л и т е р а т у р ы и русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , которые в первой
четверти XIX в. были с в я з а н ы с именами К р ы л о в а , Б а т ю ш к о в а , Д . Д а в ы ­
дова, П у ш к и н а и писателей-декабристов. Н а п р и м е р , в тексте басни «Петух,
кот и мышонок», впервые п о я в и в ш е й с я в «Вестнике Европы» (1802, ч. VI,
№ 22, с. 134—136), внесены л и ш ь с л е д у ю щ и е стилистические улучшения
и замены:
И перебравшися чрез гору,
Где кончится наш край, пустился я бежать.
(Вестник
Европы,
1802,
VI,
134)
Другой — нахал, крикун; теперь лишь,
словно с бою.
(¡35)
И так. . . как две руки, служащи для
полета [.. .]
и
(Соч.
1818,
111, 3)
Другой — нахал, крикун; теперь лишь
будто с бою.
(3)
И будто две руки, служащи для полета (...]
(3)
35)
С каким участием бросал ко мне он
взоры [.. .]
(135)
lib.pushkinskijdom.ru
И перебравшися чрез гору,
Границу наших стран, пустился я бежать.
С каким усердием бросал ко мне он
взоры [. . .]
(4)
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
Под видом кротости, он враг наш, всем
известный;
Другой же был петух, напротив, очень
честный.
ИЗ
Под видом кротости, он враг наш, злой
губитель;
Другой же был Петух, невинных кур
любитель.
(136)
{
4
)
З а м е н ы словно ч е р е з будто и так.. . как т о ж е через будто свидетельствуют
о п р о д о л ж а ю щ е й с я борьбе И. И. Дмитриева с остатками демократиче­
ского п р о с т о р е ч и я в своем стиле. Все о с т а л ь н ы е исправления о т р а ж а ю т
т я г о т е н и е поэта к более в ы р а з и т е л ь н ы м и острым фразеологическим
сочетаниям.
В д р у г и х б а с н я х и с п р а в л е н и я я з ы к а единичны. В басне « К а р е т н ы е
л о ш а д и » , н а п е ч а т а н н о й в «Вестнике Европы» (1803, ч. XII, № 23—24,
с. 2 0 9 ) , есть т о л ь к о одна п о п р а в к а :
С какою завистью я вижу пару эту.
С какою завистью смотрю на пару эту.
(Соч.,
1818, 111, 24)
В б а с н е « П р о х о ж и й » , впервые п о я в и в ш е й с я в «Вестнике Европы»
( 1 8 0 3 , ч. IX, № 10, с. 129), отмечено л и ш ь одно изменение в стихе:
Какие, он сказал, волшебные места!
Какие,
он вскричал,
волшебные
(Соч.,
В б а с н е « Б а ш м а к , мерка р а в е н с т в а »
№ 9 , с. 4 5 ) :
Грудцою наскочив, сказал
Какой-то карлик великану [. . .]
места!
1818, IH.
41)
(«Вестник Европы», 1803, ч. IX,
Грудцою наскоча, вскричал
Какой-то карлик великану [. . .]
(Соч.,
1818, III, 68)
Л и ш ь в б о л ь ш о й по р а з м е р у б а с н е « Ц а р ь и д в а пастуха» («Вестник
Е в р о п ы » , 1802, ч. VI, № 23, с. 213—215) любопытны отдельные поправки
как г р а м м а т и ч е с к о г о , т а к и лексико-стилистического х а р а к т е р а :
Какой-то Государь, прогуливаясь в поле,
Раздумался об царской доле
(Вестник Европы,
1802, VI. 213)
Бояре лишь чины берут [.. .]
Какой-то Государь, прогуливаясь в поле,
Раздумался о царской доле.
(Соч.,
1818, III, 124)
Бояра лишь чины берут [. ..]
(213)
И что же видит он? Рассыпанных в долине
Баранов, тощих до костей,
Овечек без ягнят, ягнят без матерей!
А псам и нужды нет: они под тень ложатся,
Лишь бедный мечется пастух.
(213)
(124)
И что же видит он? Рассыпанных в долине
Баранов, тощих до костей,
Овечек без ягнят, ягнят без матерей!
Все в страхе бегают, кружатся,
А псам и нужды нет: они под тень ложатся,
Лишь бедный мечется Пастух.
(124—125)
Какую розницу монарх увидел тут!
Какую разницу Монарх увидел тут!
(213)
Баранам
счету нет, от жира чуть идут.
(125)
Баранам счета нет, от жира чуть идут.
(214)
(125)
Потом один из них ягненочка догнал,
Который далеко от страха забежал,
И тотчас в кучку всех по-прежнему загнал.
Потом один из них ягненочка догнал,
Который далеко от страха забежал,
И тотчас в кучу всех по-прежнему собрал.
(215)
8 В. В. Виноградов
lib.pushkinskijdom.ru
(126)
¡14
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Возможно ль? он вскричал: леса полны
волков [. . .]
Возможно ль? он вскричал: здесь множество
волков [. . .]
(215)
(126)
В сущности, все поправки здесь н а п р а в л е н ы отчасти на уточнение
в ы р а ж е н и й и обозначений (ср. р и ф м у ю щ и е с я ф о р м ы : догнал — загнал,
с одной стороны, и догнал — собрал, с д р у г о й ; ср. т а к ж е : леса полны вол­
ков и здесь множество волков),
отчасти на усиление изобразительности
(ср. в с т а в к у стиха: «Все в с т р а х е бегают, к р у ж а т с я » ) , отчасти на повыше­
ние б л а г о з в у ч и я (ср. об царской доле и о царской д о л е ) . Грамматических
и с п р а в л е н и й д в а : счету — счета (счету — ф о р м а просторечная) и бояре —
бояра. Л ю б о п ы т н а з а м е н а слова розница
словом разница,
вызванная
о б о з н а ч и в ш е й с я в н а ч а л е XIX в. д и ф ф е р е н ц и а ц и е й значений этих слов .
В б а с н е « Л е т у ч а я р ы б а » («Вестник Е в р о п ы » , 1803, ч. VII, № 3, с. 192—
193) изменены л и ш ь д в а стиха:
191
Что делать, дитятко! таков уж здешний
свет\..
Держись всегда с в о е й дорожки
тихомолком.
Что делать, дитятко! таков стал ныне свет\..
Держись всегда своей тропинки тихомолком.
(Соч.,
1818,
111,
108)
(193)
Л ю б о п ы т н о сопоставить Дмитриевские исправления я з ы к а басен
с Дмитриевской ж е правкой я з ы к а других стихотворений этой эпохи. Так,
в « С у п р у ж е с к о й молитве» («Вестник Европы», 1803, ч. VII, № 1 , с. 46)
кроме з а г л а в и я ( « С у п р у ж н я я молитва») изменено л и ш ь одно слово:
Один смиренный муж имел
обыкновенье [. . .]
Один предобрый муж имел
обыкновенье [. . .]
(Соч.,
1818,
¡1, 79)
В стихотворении «Амур и д р у ж б а » («Вестник Европы», 1803, ч. VIII,
№ 5, с. 42) в с т а в л е н а л и ш ь усилительная частица ж:
Где взять любовников? все сгибли как чумой!
Где ж взять любовников? все сгибли как
чумой!
(Соч.,
1818,
II,
76)
Ср. в басне «Воспитание Л ь в а » («Вестник Европы», 1803, ч. IX, № 12,
с. 2 4 1 ) :
Кто Принцу лучшие подаст в ней
наставленья?
Кто ж принцу лучшие подаст в ней
наставленья?
(Соч..
1818,
III,
65)
В стихотворение « З а г а д к а » («Вестник Европы», 1803, ч. V I I I , № 6 ,
с. 141) в с т а в л е н один стих:
У нас нет матери; зато
Мы сотни две отцов представим.
Я бел и сер, легок, бездушен, и собою
Во многом сходствую с молвою.
У нас нет матери, зато
Мы сотни две отцов представим,
И это не причтет в обиду нам никто.
Я бел и сер, легок, бездушен и собою
Во многом сходствую с молвою.
(Соч.,
¡818,
II.
72).
Впрочем, в «Словаре церковно-славянского и русского языка» 1847 г. семантическая
дифференциация слов разница и розница еще не нашла отражения (Т. 4. С. 23 и 69).
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
115
Текст стихотворений «История любви» («Вестник Европы», 1803,
ч. V I I I , № 7, с. 2 2 7 ) , «Путешествие» («Вестник Европы», 1803, ч. XII, № 23,
с. 2 1 0 ) , так ж е как и басни «Воспитание Л ь в а » («Вестник Европы», 1803,
ч. IX, № 12, с. 2 3 9 — 2 4 4 ) , в позднейших изданиях не подвергался никаким
изменениям.
VIII
Если сопоставить общие тенденции работы И. И. Дмитриева над стихо­
т в о р н ы м языком и стилем с соответствующими тенденциями в творчестве
К а р а м з и н а , то п р е ж д е всего бросается в глаза гораздо большее ж а н р о в о стилистическое разнообразие и гораздо более сложное идейное с о д е р ж а ­
ние стихотворного языка К а р а м з и н а . Д л я Карамзина-поэта очень суще­
ственны т а к и е несвойственные И. И. Дмитриеву ж а н р ы стихотворного
я з ы к а , к а к стиль философской медитации ( « П о э з и я » ) , опирающейся на
идеалистическую
религиозно-философскую фразеологию масонов ,
близкий к нему стиль поэмы, осложненный элементами элегического
я з ы к а ( « Г и м н » ) , фольклорно-балладный стиль в его разных национальных
в а р и а ц и я х ( « Г р а ф Г в а р и н о с » ) , стиль богатырской сказки («Илья Муро­
м е ц » ) , более сложный, чем у Д м и т р и е в а , восточно-библейский стиль
( « О п ы т н а я Соломонова мудрость, или Мысли, выбранные из Эккле­
з и а с т а » ) и др.
Но, несмотря на то что в языке К а р а м з и н а наблюдается с л о ж н а я
э в о л ю ц и я и ощутительны резкие колебания то в сторону узкого социаль­
ного ограничения общей нормы национально-литературного в ы р а ж е н и я ,
т о в сторону ее а р х а и з и р у ю щ е г о р а з д в и ж е н и я , то в сторону смешения
и о с л о ж н е н и я старой системы разных ж а н р о в ы х стилей литературы,
К а р а м з и н подвергает свои ранние стихотворения гораздо меньшей стили­
стической правке, чем И. И. Дмитриев * .
С о з д а е т с я впечатление, что стили многих стихотворных ж а н р о в
в поэтической системе К а р а м з и н а вполне определились уже в начале
90-х годов. В стихотворном я з ы к е К а р а м з и н а н а ч а л а 90-х годов меньше
немотивированных стилистических скачков, меньше пестроты, меньше сры­
вов в неупорядоченное просторечие, чем в языке И. И. Д м и т р и е в а
.
Вот почему а н а л и з истории текста стихотворений К а р а м з и н а не представ­
л я е т т а к и х многочисленных языковых фактов, относящихся к разным
о б л а с т я м литературной стилистики, как а н а л и з методов языковой правки
стихотворений И . И. Д м и т р и е в а (в отличие от тех ценных и разнообразных
я з ы к о в ы х и стилистических материалов, которые извлекаются из наблюде­
ний н а д историей текста прозаических переводов и сочинений К а р а м ­
зина.
Тем не менее характеристика изменений в языке и стиле стихотворе­
ний Н. М. К а р а м з и н а не лишена интереса для исследователя т а к называе­
мой к а р а м з и н с к о й литературно-языковой реформы, д л я исследователя
с л о ж н о г о и противоречивого процесса становления новой системы русского
литературного языка.
1. П р е ж д е всего бросается в глаза, что в ы р а ж е н и я , носящие явный
отпечаток духовного, богословского красноречия или церковно-книжной
192
33
193
Но ср. также более позднюю философскую медитацию «Протей, или Несогласия стихо­
творца».
Язык переводов Карамзина, относящихся к первой половине и середине 80-х годов, до
участия Карамзина в журнале «Детское чтение для сердца и разума», резко отличается
от языка сочинений Карамзина 90-х годов XVIII в.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
116
семантики, устраняются Карамзиным из среднего элегического, песен­
ного или эпистолярно-стихотворного стиля и заменяются общелитера­
турными словами и фразами
.
В стихотворении «На разлуку с П*»:
, 9 4
И с молниею наш горе стремился дух.
(На
разлуку
с П*,
Моск.
журн.,
1792,
На крыльях молнии к Нему летел наш дух\
VI,
8)
(Соч.
Карамзина,
1803,
1 9 5
I, 61)
В «Послании к Дмитриеву» есть любопытный пример замены официаль­
ного церковнославянизма светским торжественным, этикетным выраже­
нием:
И кто любил, кто был любимым,
Был другом нежным, свято чтимым.
(Мои
безделки,
1794,
И кто любил, кто был любимым,
Был другом нежным, другом чтимым.
II,
178)
(Соч.
Карамзина,
1803,
I,
52)
В «Эпитафиях» («Моск. журн»., 1792, ч. VII, с. 7—8) Карамзин устра­
няет выражение «солнце солнцев всех», типичный усилительный оборот
церковнославянского языка, заменив его выражением «солнце всех
миров».
В «Московском журнале» эта эпитафия читалась так:
Едва блеснула в ней небесная душа,
И к солнцу солнцев всех поспешно возвратилась.
Ср. последний стих в «Сочинениях Карамзина»
И к Солнцу всех миров поспешно возвратилась
(1803, т. I, с. 32):
,Эб
.
Ср. у И. И. Дмитриева в «Стихах на игру господина Геслера, главного
органиста» («И мои безделки», 1975, с. 4 6 ) :
Зрю солнца солнцев горний храм.
Там светодарны херувимы
Бряцают по златым струнам,
В восторге распростерши крилы,
И движут стройные светилы.
В стихотворении Карамзина «К бедному поэту»:
Не сытым похвалять обед [. . .]
(Аониды,
1797,
Не сытому хвалить обед (...)
II, 35)
(Соч.
Карамзина,
1803,
I,
83)
Любопытно, что д а ж е изданное в 1814 г. одическое стихотворение
Карамзина «Освобождение Европы и Слава Александра I» подверглось
некоторым изменениям при включении его в собрание сочинений Карам­
зина в 1820 г. Здесь архаический славянизм полунощный получил обще­
русскую окраску, превратившись в полуночный:
Почто вы гибели искали
В дали полунощных степей?
(Соч.
194
Карамзина,
1814,
12)
Почто вы гибели искали
В дали полуночных степей?
(Соч.
Карамзина,
1820,
I,
247)
Любопытны лексические ошибки, относящиеся к употреблению церковнославянизмов
в языке Карамзина. В стихотворении «Осень», напечатанном впервые в «Московском
журнале» (1791. Ч. 6. С. 11), был стих: «Пение в кущах умолкло». В «Сочинениях Карам­
зина» (1803. Т. 1. С. 45) «кущи» заменены «рощами»: «Пение в рощах умолкло» *.
Ср. Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 416.
См. также: Там же. С. 418.
34
1 9 5
196
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
111
Ср. также:
С надеждою на бога шел
И всех героев превзошел.
U7)
На бога твердо уповал
И выше всех героев стал.
(250)
О с о з н а н и е тонких различий между стилями русского литературного
я з ы к а иногда п о б у ж д а е т К а р а м з и н а восстанавливать права и церковно­
с л а в я н с к и х и архаических в ы р а ж е н и й .
Н а п р и м е р , в рукописи стихотворения «Господину Д * * на болезнь его»,
н а п е ч а т а н н о г о впервые в «Детском чтении» (1789, ч. XVIII, с. 109), началь­
ная с т р о ф а ч и т а л а с ь т а к :
Болезнь есть часть живущих в мире;
Страдает тот, кто в нем живет.
В стране подлунной все томится;
Нигде покоя в мире н е т !
197
В печатном тексте 1798, 1803 и 1819 гг. последний стих переделан так:
В юдоли сей покоя нет!
198
С р . у И . И. Д м и т р и е в а в «Стихах на игру господина Геслера, главного
органиста»:
Юдоль печалей, мук! о бедствующий мир!
В б а с н е И. И. Д м и т р и е в а « Л е в и комар»:
Увы! в юдоли слез неверен каждый шаг
20
Л ю б о п ы т н о помещенное в «Аглае» (1794, кн. I, с. 25) примечание
Н. М . К а р а м з и н а к слову ветрило (к строке из стихотворения « В о л г а » ) :
Уже без ветрил, без кормила,
По безднам буря нас носила.
« Н е к о т о р ы е из наших стихотворцев в слове „ в е т р и л а " делают ударение
на среднем слоге; но я ссылаюсь на все церковные к н и г и .
2. От методов и принципов стилистической переоценки церковносла­
вянизмов в языке К а р а м з и н а следует отделять разнообразные изменения
и стилистические колебания в кругу книжной, «славено-российской» лек­
сики и ф р а з е о л о г и и .
Синонимические замены слов и ф р а з в стихотворном языке К а р а м з и н а ,
с одной стороны, о т р а ж а ю т о б щ у ю эволюцию русского литературного
я з ы к а главным образом на протяжении около полутора десятка лет с конца
80-х годов XVIII в. д о середины первого десятилетия XIX в.; а с другой
стороны, они в ы р а ж а ю т изменения в стиле самого К а р а м з и н а , в его
лингвистическом вкусе, и говорят о возрастающей тонкости в дифферен­
циации семантических оттенков русского литературного словаря, его
разностильных пластов и п р е ж д е всего его книжно-«славенского», «высо­
кого» лексического фонда.
В «Сочинениях К а р а м з и н а » (1803, т. I, с. 142—143):
2 0 1
197
198
199
200
201
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 7.
Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 25, 405.
Дмитриев И. И. И мои безделки. М., 1795. С. 45.
Дмитриев И. И. Стихотворения. СПб., 1823. Ч. 2. С. 145.
Ср.: Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 421.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
118
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Когда? Когда? Уже дщерь неба, друг судьбины,
Воззрела на тебя — орлы Екатерины
К твоим странам летят, летят. . .
2 0 2
[Послание
к
женщинам)
Ср. в « А о н и д а х » :
Когда? Когда? Но се дщерь неба, друг судьбины,
Воззрела на тебя — орлы Екатерины
Уже к твоим странам летят,
И человечества любезной половине
Там вольность возвестят.
(Аониды,
1976, I, 245)
В стихотворении « Ф и л л и д е » («Моск. ж у р н . » , 1 7 9 1 ) , ч. I, с. 16—19)
с л о в о прекрасный
з а м е н е н о в п о с л е д у ю щ и х и з д а н и я х словом
прелестный
в т а к о м контексте:
Взгляни же и на друга,
Который для прекрасной
Принес цветов прекрасных
И арфу златострунну.
{Моск.
журн.,
Взгляни же и на друга,
Который для прелестной
Принес цветов прелестных,
И арфу златострунну.
1791, 1, 16)
{Соч.
1УЛ
Карамзина.
1803. 1, 58) *
Ср. в том ж е стихотворении:
Представь нам Аполлона —
И вдруг, когда потужишь,
Что юноша бездушен,
Да оживится образ [. . . ]
Представь нам Аполлона —
И вдруг, когда потужишь,
Что юноша не дышит, —
Д а оживится образ [. . .]
(18)
(59)
В том ж е стихотворении — « Ф и л л и д е » — л ю б о п ы т н а
синтаксико-фразеологической конструкции:
И если в нежных чувствах
Твое, Филлида, сердце
Слезу пролить захочет.
(Моск.
журн.,
переработка
И если в нежных чувствах
Слезу прольешь из сердца.
1791, I, 17)
(Соч.
Карамзина.
1803, I. 59)
С т р е м л е н и е к з а м е н е «славенских» а р х а и ч е с к и х с л о в , в я л ы х и неясных
о б о р о т о в , а т а к ж е синонимических о д н о о б р а з н ы х повторений, синтакси­
ческих д в у с м ы с л е н н о с т е й более экспрессивными и вместе с тем более
с о в р е м е н н ы м и и з н а ч и т е л ь н ы м и в ы р а ж е н и я м и я р к о с к а з ы в а е т с я и в пере­
д е л к е двух с т р о ф стихотворения «К милости»:
Доколе Милостью пребудешь,
Доколе пользоваться будешь
Ты правом Матери одной;
Доколе Милостию будешь,
Доколе права не забудешь,
С которым человек рожден;
Доколе гражданин покойно,
Без страха может засыпать,
И всем твоим подвластным вольно
По мыслям жизнь располагать.
Доколе гражданин довольный,
Без страха может засыпать,
И дети-подданные вольны
По мыслям жизнь располагать.
(Моск.
журн.,
1792,
VI, 118)
202 Ср. ошибочное воспроизведение этого стиха в кн.: Карамзин
С. 149.
Там же. С. 44, 409.
2 0 3
lib.pushkinskijdom.ru
(Соч.
Карамзина,
1803, I, 19)
Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1.
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
119
Но ср. т а к ж е :
И чистый в сердце не боится
В своих желаниях открыться
Тебе, владычице души.
(Моск.
журн.,
1792,
И чистый сердцем не боится
В своих желаниях открыться
Тебе, владычице души.
VI, ¡19)
Л ю б о п ы т н а синонимическая
(«Аониды», 1797, кн. I I ) :
замена
Они мир темный просветили,
И в сад пустыню превратили [. . .]
(Аониды,
(Соч.
Карамзина,
в стихотворении
1803,
I, 19)
2о
<
«Дарования»
Они мир темный просветили,
И в сад пустыню обратили [. . .]
II, 348)
(Соч.
Карамзина,
1803,
I,
187)
Очень п о к а з а т е л ь н а д л я понимания общей эволюции стиля К а р а м з и н а
т а к а я переработка одной из надписей на статую Купидона («Аониды»,
1798—1799, кн. III, с. 100):
Когда рука
Любовника дерзка,
Не верь ему; но верь, когда она робка.
(Письма
И. М. Карамзина
к И. И.
Не верь любовнику, когда его рука
Дерзка.
( С о ч
Карамзина,
1803,
I,
217)
Дмитриеву,
с. 100)
С р . т а к ж е и надписи «На стрелу, которую Амур берет в руку»:
Но кровью вы не изойдете [. . .]
(Письма
Н. М.
Карамзина
к И. И. Дмитриеву,
с. 101)
Но вы от раны не умрете [. . .]
(Соч.
Карамзина,
1820,
I,
175)
С л о ж н ы е слова нередко К а р а м з и н ы м устраняются. Характерны ис­
правления стиля в «Песни мира», о т р а ж а ю щ и е к тому ж е новое понимание
экспрессивного р а з н о о б р а з и я в движении речи.
В первопечатном тексте «Московского ж у р н а л а » (1792, ч. V, с. 153—
157) читалось:
Музы, Грации с венками
Окружают, Мир, тебя;
Снегобелыми руками
Цепь лилейную сплетя,
Ею нежно обвивают
Крылья легкие твои [. . .]
В последующих изданиях эта строфа была решительно переделана:
Музы, Грации, сплетая
Цепь из лавров и лилей,
Ею крылья обвивая
Бога тихих, райских дней,
Нежно все его ласкают
С видом счастливой любви
205
.
Ж е л а н и е и з б е ж а т ь экспрессивного однообразия и банальных образов
в ы з в а л о замену таких выражений в стихотворении «К соловью», впервые
напечатанном в «Аглае» (1794, кн. I, с. 3 1 ) :
Ах! я вспомнил сердцу милых,
В недрах хладныя земли
От любви моей сокрытых!
Карамзин Н. М Соч. М., 1803. Т. 1. С. 41. Ср.: Карамзин И. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 415
lib.pushkinskijdom.ru
120
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
В «Сочинениях Карамзина» соответствующие строки читаются так:
Ах! Я вспомнил незабвенных,
В недрах хладныя земли
Хищной смертью заключенных
206
.
Образ, заключенный в двух последних стихах, стал «суггестивнее,
острее и полнее
Увлечение отвлеченными образованиями на —ость (от основ имен
прилагательных), типичное для стиля Карамзина 90-х годов XVIII в.,
умеряется исканием синонимических средств выражения в общей системе
литературного языка.
Так, в первоначальном тексте стихотворения «Поэзия» («Моск. журн».,
1792, ч. VII, с. 269) читаем:
2 0 7
Нашел ты ключ ко всем таинственностям рока,
И светом своего великого ума
Как солнцем озарил пути ночные в жизни!
При переиздании «Московского журнала» в 1803 г. выражение «таин­
ственности рока» было заменено «великими тайнами рока» (1803, ч. VII,
с. 2 7 2 ) :
Нашел ты ключ ко всем великим тайнам рока,
И светом своего бессмертного ума [. . .]
В «Послании к А. А. Плещееву», впервые напечатанном в «Аонидах»
(1796, кн. I, с. 19), кроме устранения ослаблявшей экспрессию тавтологии:
Но точно так, в сем верном счете
Ошибки нет.
(Аониды,
1796,
Но точно так, мой друг; в сем счете
Ошибки нет. —
I, 19)
(Соч.
Карамзина,
1820,
I,
74)
произошла замена выражения «сей трепещущий скелет» фразой «сей
вздыхающий скелет»:
А сей вздыхающий (трепещущий) скелет,
Который богом чтит стяжанье,
Среди богатств, в тоске живет!. .
2 0 8
Экспрессивно-образное осложнение в кругу книжной лексики, под­
черкнутое эмоционально-присоединительным союзом и, можно отметить
также в тексте стихотворения «Весеннее чувство» («Аглая», 1794 кн I
с. 7 8 ) :
'
' '
И хищный тигр в степях песчаных
Любовь и нежность ощутил,
Престал терзать он тварей слабых
И мир с Природой заключил.
В «Сочинениях Карамзина» (1803, т. I, с. 7 2 ) :
И лев, среди песков сыпучих,
Любовь и нежность ощутил;
И хищный тигр в лесах дремучих
Союз с Природой заключил * .
35
206
2 0 7
208
Карамзин И. М. Соч. М., 1803. Т. I. С. 56.
Ср.: Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 422.
Карамзин Н. М. Соч. СПб., 1820. Т. 1. С. 76. Ср.: Аониды. 1796, Кн. 1. С. 22. Ср. также:
Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 429.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений над языком и стилем Я . И. Дмитриева
121
Поиски более тонких, качественно разнообразных экспрессивных форм
выражения заметны и в такой переработке одной строфы стихотворения
«Прости»:
В «Московском журнале»
(1792, VIII, 170):
Любил, не быв любимым,
К несчастью моему...
Увы! насильно милым
Не будешь никому!
В «Сочинениях Карамзина»
(1803, I, 64):
Мучительно плениться,
Быть страстным одному!
Насильно полюбиться
Не можно никому .
209
Особенно ярко выступает стремление к замене отвлеченно-рассудочной
лексики и нейтрально-повествовательных конструкций более выразитель­
ными синтаксическими оборотами и фразеологическими сочетаниями
в первых двух стихах.
В «Надгробной надписи Боннету» («Аглая», 1794, кн. I, с. 22) также
заменены банальные и по существу своему тавтологические выражения:
В «Аглае» (1794, т. I, 22)
Он был велик душей своей,
Чувствителен и сердцем нежен
В «Сочинениях Карамзина» (1803, I, 66)
Он был велик душей своей
И миру жизнию полезен
Леман! в зерцале вод твоих
Затмился зрак его священный;
Но дух его вовек бессмертный
Живет в творениях своих.
Леман! в зерцале вод твоих
Затмился зрак его священный;
Но ум, но дух его нетленный
Живет в творениях своих ° .
2,
Представляют большой интерес изменения в употреблении видо-временных форм глагола. В стихотворении «Господину Д * * на болезнь
его» —
В рукописи:
Тогда, быв светом озаренны,
Падем, поклонимся Творцу,
И слезы радости проливши,
Воскликнем к нашему Отцу ".
2
В печатном тексте «Детского чтения» (1789,
1803 и 1819, ч. XVIII, 109):
Тогда мы, светом озаряся,
Падем, поклонимся Творцу;
В восторге слезы проливая,
Воскликнем к нашему О т ц у . . .
212
3. В изменениях текста стихотворения «Дарования» («Аониды», 1797,
кн. II) ярче всего отразилось стремление Карамзина освободить свой
язык от некоторых бросившихся в глаза Шишкову и его сторонникам
заимствованных слов. Но этот пласт изменений и переделок относится
уже к началу XIX в. (после 1803 г., т. е. по времени после выхода в свет
знаменитого шишковского «Рассуждения о старом и новом слоге»).
Любовь м о р а л ь н а я , живая,
Любовь чистейшая, святая
Мгновенно воспылала в нем.
(Аониды,
1803, 1,
209
2 1 0
2 . 1
2 . 2
1797,
185)
II,
344—345;
Соч.
Любовь д у ш е в н а я , живая,
Любовь чистейшая, святая
Мгновенно воспылала в нем.
Карамзина,
См. также: Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 419.
Там же. С. 420.
Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. С. 8.
Карамзин И. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 25.
lib.pushkinskijdom.ru
(Соч.
Карамзина,
1820,
I,
147)
122
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Происхождение моральной любви родителей
к детям и детей к родителям — жалости,
благотворения, благодарности, дружбы.
(Аониды,
II.
345)
[. . .] копия бывает иногда лучше ориги­
нала — по крайней мере делает его для нас
всегда интереснее.
{Аониды,
И,
II, 354; Соч. Карамзина,
1803. I, ¡86)
[. . .] копия бывает иногда лучше ориги­
нала — по крайней мере делает его для нас
всегда занимательнее.
(Соч.
Карамзина,
1803, I, 189)
36
1803, I,
П. 360; Соч. Карамзина,
Карамзина.
Сколь все черты красноречивы
И краски Стихотворца живы,
Когда он истинных друзей
В картине нам изображает *.
191)
Преступник, в сердце развращенный,
Такою сценой устрашенный,
Спешит сокрыться от очей.
(Аониды,
(Соч.
351)
Сколь все черты красноречивы
И краски Стихотворца живы,
Когда он истинных друзей
На сцене нам изображает.
(Аониды,
Происхождение нравственной любви роди­
телей к детям и детей к родителям — жа­
лости, благотворения, благодарности, друж­
бы.
(Соч.
Карамзина,
1820, I, 152)
Преступник, в сердце развращенный,
Таким явленьем устрашенный,
Спешит сокрыться от очей.
1803, I,
195)
(155)
Н о ср.:
Злодей на сцене, враг Природы;
Он в ужас Естество привел.
(Соч.
Карамзина,
1803, I, 194; 1820, 1, 154)
В «Послании к женщинам»:
Что вы родитесь свет
(Аониды,
моральный
украшать [. . . ]
1796, кн. I, 222; Соч. Карамзина,
Что 'вы родитесь свет подлунный
украшать (
1803,
I. 127)
(Соч.
Карамзина,
]
1820, I. 102)
В стихотворении « П р о т е й , или Н е с о г л а с и я с т и х о т в о р ц а » («Аониды»,
1798—1799, кн. I I I ) т а к ж е х а р а к т е р н ы л е к с и ч е с к и е з а м е н ы , сделанные
под в л и я н и е м критических з а м е ч а н и й А. С. Ш и ш к о в а : *
Еще минута. . . вдруг иное представленье.
Еще минута
вдруг иное представленье.
3 7
(Соч.
Карамзина,
1820, I, 190; 1814, I, 237)
Одна вослед другой идея
И скоро обняла вселенную
(Аониды,
1798- 1799,
развивалась
их нить.
III, 331; Соч.
1803,
(Соч.
Карамзина,
1820,
I,
190;
1814,1^237)
За мыслию одной другая вслед рождалась,
Чтоб лествицей уму в познаниях служить
Карамзина,
I, 240)
(Соч.
Карамзина,
1820, I, 192)
В с т и х о т в о р е н и и « Б е р е г » ( « В е с т н и к Е в р о п ы » , 1802, ч. V, № 19, с. 186—
187) с л о в о мистический
з а м е н е н о словом таинственный
в поздних изда­
ниях сочинений К а р а м з и н а (1814 и 1 8 2 0 ) :
Вижу, вижу. ... вы маните
Нас к мистическим брегам!. .
Тени милые! Храните
Место подле вас друзьям!
(Соч.
Карамзина,
1803. 1, 295)
О д н а к о у ж е с конца 90-х годов X V I I I в. у К а р а м з и н а н а ч и н а е т прояв­
л я т ь с я т е н д е н ц и я к з а м е н е з а и м с т в о в а н н ы х в ы р а ж е н и й русскими литера-
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
123
турными синонимами (там, где употребление иностранных слов не было
мотивировано устойчивостью терминологии). Например, в стихотворении
«Господину Д * * на болезнь его», напечатанном впервые в «Детском чте­
нии» (1789, ч. XVIII, с. 109), был стих:
В духовны сферы вознесемся.
В п е р е и з д а н и я х того ж е ж у р н а л а 1803 и 1809 гг. стих был переделан
так:
213
В страны блаженства вознесемся .
4. Т а к ж е , к а к и у Д м и т р и е в а , но более тонко, в стихотворном языке
К а р а м з и н а о б н а р у ж и в а е т с я стремление к устранению фамильярных или
вульгарных в ы р а ж е н и й устной разговорной речи, а особенно бытового
демократического просторечья и к замене их нейтральными общелитера­
турными с л о в а м и и фразеологическими оборотами. Например, в стихо­
творении « К Д * ( Д м и т р и е в у ) » , относящемся к 1788 г., по тексту «Москов­
ского ж у р н а л а » (1791, ч. II, с. 113—114) * встречаются такие в ы р а ж е ­
ния, которые впоследствии были заменены более нейтральными:
38
Многие барды в пьяном восторге
Нам воспевают вино [. . .]
Слезы из сердца тихо катятся;
Лира валится из рук.
В «Сочинениях К а р а м з и н а » (1803, I, с. 54—55) уже исключены слова
пьяный и валится:
Многие барды в шумном восторге [. . .]
Лира упала из рук .
2 М
В «Песни мира» («Моск. журн.», 1792, ч. V, с. 155) при ее переработке
исключено слово скачет:
Скачет, пляшет с резвой Дафной.
Пляшет с Нимфою любимой
215
.
Л ю б о п ы т н о в стихотворении «Отставка» переложение русской народ­
ной пословицы «кто старое помянет, тому глаз вон» на поэтический язык
XVIII в., на средний его стиль:
Но старый друг твой не забудет,
Что кто о старом помнить будет,
Лишится глаза, как Циклоп.
И д а л е е о б р а з ы этой перелицованной на классический л а д пословицы
подвергаются к а л а м б у р н о й обработке:
Пусть, Хлоя, мой обширный лоб
Подчас украсится рогами;
Лишь только был бы я с глазами
216
.
Б о р ь б а с двусмысленностью, неопределенностью выражений и конст­
рукций разговорной речи ярко проявляется в таких заменах и переделках
текста стихотворения «Странность любви, или Бессонница», впервые
напечатанного в «Моих безделках» (1794, ч. II, с. 2 0 1 — 2 0 3 ) :
213
2 1 4
2 1 5
216
Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 25 и 405.
Ср.: Там же. С. 400—401 и 15.
Там же. С. 415. Ср.: Карамзин Н. М. Соч. М., 1803. Т. 1. С. 40.
Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 172. Ср.: Карамзин Н. М. Соч. М., 1803. Т. 1. С. 87.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
124
Лучше искренно признаться
Вам, любезные друзья,
Что жестокая моя
Нежной, страстной не бывала
И с любовью на меня
Глаз своих не устремляла.
Лучше искренно признаться
Вам, любезные друзья,
Что жестокая моя
Вечно страстной не бывала
И с любовью на меня
Глаз вовек не устремляла.
(Соч.
(203)
Карамзина,
1803,1,
69—70)
5. Особенно интересны и р а з н о о б р а з н ы изменения в стихотворном
я з ы к е К а р а м з и н а , н а п р а в л е н н ы е на экспрессивное осложнение стиля.
Ф р а з е о л о г и ч е с к и е новшества К а р а м з и н а , его тяготение к новым экс­
прессивным сочетаниям слов в ы р а ж а ю т с я в т а к и х изменениях текста
стихотворения «Приношение г р а ц и я м » :
В «Аглае» 1794 г. (I, 3):
В «Аглае», 2 изд. 1796 г. (I, 3):
Любезные душе чувствительной и нежной,
Богини дружества, приятности
нетленной [. ..]
Подруги нежных муз и всех красот
бессмертных.
Любезные душе чувствительной и нежной,
Богини дружества, утехи
безмятежной [. . .]
Подруги нежных муз и всех красот
нетленных.
В стихотворении «На р а з л у к у с П**»:
[. . .] когда, удалены
От шума, от забот, с весельем мы встречали
Аврору на лугах [. . .]
[. ..] когда, удалены
От шума, от забот, с весельем мы гуляли
По утренним лугам [. ..]
(Моск.
журн.,
1792,
VI,
7)
(Соч.
Карамзина,
1803,
I, 61)
1803.
I, 39)
В «Песне мира»:
Луг пушится, зеленеет [. . .]
Луг, как бархат, зеленеет [. . .]
(Моск.
журн.,
1792,
V,
154)
(Соч.
Карамзина,
В стихотворение « О п ы т н а я Соломонова мудрость, или Мысли, вы­
б р а н н ы е из Э к к л е з и а с т а » («Аониды», 1797, кн. II, с. 173) Карамзиным
внесены л и ш ь изменения, обостряющие образно-экспрессивный строй речи
и у с т р а н я ю щ и е о д н о о б р а з и е эмоционально-качественных или глагольных
определений:
Злодей находит в жизни розы,
Для добрых терние растет,
Для них уныл, печален свет.
(Аониды,
1797,
Злодей находит в жизни розы,
Д л я добрых терние растет,
Темницей кажется им свет.
II, ¡76)
(Соч.
Карамзина,
¡803,
I, 3)
Л ю б о п ы т н ы т а к ж е лексические и рифмические з а м е н ы при полном
сохранении экспрессивно-синтаксического построения в такой строфе:
Смотри: неверная смеется —
Любовник плачет от нее —
Она другому отдается,
КоторьШ, обольстив ее,
Оставит, через час забудет,
И сам.. . чрез час обманут будет.
(Аониды,
II, 176)
Смотри: неверная смеется —
Любовник горестно сражен —
Она другому отдается,
Который ею восхищен;
Но скоро клятву он забудет,
И скоро. . . сам обманут будет.
(Соч.
Карамзина,
1803,
I, 3)
Усиление экспрессии и уточнение р и ф м ы достигнуты такой переделкой
д в у х строк в стихотворении «Волга» ( в п е р в ы е напечатанном в «Аглае»,
1794, кн. I, с. 2 3 — 2 6 ) :
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений над языком и стилем И. И. Дмитриева
В «Аглае»:
125
В «Сочинениях Карамзина» (1803, I, 15):
Когда ж под тучами со гневом,
С ужасным шумом, грозным ревом
Начнешь кипеть в брегах своих [.. .]
Когда же ты под мрачным небом
Начнешь клубиться с грозным ревом,
Начнешь кипеть в брегах своих [. . . ]
(25)
Ср. ниже:
Когда пловцы, спастись не чая,
И к тучам руки простирая,
Хлад смерти чувствуют в сердцах [. .
Когда пловцы, спастись не чая,
И к небу руки простирая [.. .]
2 1 7
(25)
Очень интересна работа Карамзина над экспрессивными формами
синтаксиса * . Карамзин все разнообразнее и острее применяет присоеди­
нительные конструкции с союзом и в стихотворном языке. Он стремится
к лаконической выразительности стиля, к экспрессивному сочетанию
контрастов, к усилению драматичности речи.
В этом отношении чрезвычайно показательно сопоставление ранней
и позднейшей редакции начальной строфы стихотворения «На раз­
луку с П**»:
39
В «Московском журнале» (1792, VI, 6):
Прости, мой друг. В последний раз
Тебя я к сердцу прижимаю —
Рок мрачный разлучает нас
Последнюю слезу безмолвно проливаю...
Прости, и будь мне друг всегда!
Хотя б моря меж нас шумели,
Пески Ливийские горели;
Хотя б громады вечны льда
Меня с тобою разделяли:
Ах, милый друг! душе моей
Они б не заграждали
Пути к душе твоей!..
Прости, — и Ангел мира
В дыхании зефира
Да веет за тобой!
В «Сочинениях Карамзина» (1803, I, 60):
Настал разлуки горький час!..
Прости, мой друг! В последний раз
Тебя я к сердцу прижимаю;
Хочу сказать: не плачь\ и слезы проливаю. .
Но так назначено судьбой —
Прости, — и Ангел мира
В дыхании Зефира
Да веет за тобой!
Чрезвычайно интересны изменения в порядке расположения слов,
сделанные Н. М. Карамзиным в стихотворных текстах. Мотивы переста­
новки слов в каждом отдельном случае легко уяснить. Все примеры этого
рода указывают на наличие тонко разработанной системы экспрессивного
синтаксиса у Карамзина.
Например, в древней гишпанской исторической песне «Граф Гваринос»,
напечатанной в «Московском журнале» (1792, ч. VI, с. 2 1 9 — 2 2 6 ) , читаем:
Он высоко цель поставил,
Чтоб попасть в нее копьем,
Копья все свои бросают,
Все Арабы метят в цель.
(222)
В «Сочинениях Карамзина» (1803, т. 1,с. 150) третий стих видоизменен:
Все свои бросают копья,
Все Арабы метят в цель.
2 1 7
См.: Карамзин Н. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 421.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
126
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Ср.:
Все Арабы взволновались,
Мечут копья все в него [. ..]
(153)
6. К а р а м з и н к н а ч а л у XIX в. о с л а б л я е т и р а з р е ж а е т традиционную
сентиментальную лексику и ф р а з е о л о г и ю в составе своего стихотворного
и прозаического я з ы к а . Н а п р и м е р , в стихотворении «Веселый час» («Моск.
ж у р н . » , 1791, ч. III, с. 238—239, з а г л а в и е — «Песня веселых») подверглась
переработке с л е д у ю щ а я с т р о ф а :
Братья! В жизни много горя —
Кто его не испытал?
Вздохи, слезы наша доля —
Но и радость бог нам дал .
2 1 8
Устраняется стих:
Вздохи, слезы наша
доля,
Ср. дальше:
Кто все плачет, все вздыхает.. .
В связи с изменением одного стиха происходит и о б щ а я перестройка
строфы, при этом стиль становится более отвлеченным, обобщенным,
менее интимным:
Мы живем в печальном мире;
Всякой горе испытал,
В бедном рубище, в Порфире —
Но и радость бог нам дал .
2 | 9
В «Послании к Д м и т р и е в у » («Мои безделки», 1794, ч. II, с. 170)
интересны изменения текста, свидетельствующие, с одной стороны, о стрем­
лении К а р а м з и н а к устранению и смягчению фразеологических аксессуа­
ров классического стиля, с другой — об упорной р а б о т е н а д экспрессив­
ными ф о р м а м и речи:
Тогда, чудесною судьбою
Наш шар приимет лучший вид;
Сатурн на землю возвратится,
И тигра с агнцем помирит;
Богатый с бедным подружится,
И негу презрит Сибарит ° .
Тогда, чудесною судьбою,
Наш шар приимет лучший вид:
Сатурн на землю возвратится,
И тигра с агнцем помирит;
Богатый с бедным подружится,
И слабый сильного простит.
22
(Мои
безделки,
11, 173)
(Соч.
Отелло в старости своей
Пленил младую Дездемону,
И вкрался тихо в сердце к ней
Приятным А о н и д с к и м даром ' .
22
Карамзина,
1803,
I,
49)
Отелло в старости своей
. Пленил младую Дездемону,
И вкрался тихо в сердце к ней
Любезных муз прелестным даром.
(176)
(51)
Ср. т а к ж е :
Терпел палящий
зной и хлад.
(177)
218
219
220
22!
Терпел жестокий зной и хлад.
(51)
Моск. журн. 1791. Ч. 3. С. 239.
Карамзин Н. М. Соч. М., 1803. Т. 1. С. 35. Ср.: Карамзин И. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 413.
«Сибариты, древний греческий народ, самый сластолюбивый и роскошный.
/(».
«То есть даром красноречия. — К*.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
127
Б о р ь б а с б а н а л ь н ы м и в ы р а ж е н и я м и и экспрессивными оборотами
раннего сентиментального стиля о б н а р у ж и в а е т с я и в переработке «Песни
мира» (впервые напечатана в «Моск. журн.», 1792, ч. V, с. 153).
Веселися вся земля!
С целым миром мы друзья.
{Моск.
журн.,
Век Астреин оживи!
С целым миром мы в любви.
1792,
V, 155)
(Соч.
И Силен, певец приятный,
Громким голосом поет;
Скачет, пляшет с резвой Дафной.
Карамзина,
1803.
I,
40)
И Силен неутомимый
Громким голосом поет;
Пляшет с Нимфою любимой.
(155)
(40)
В «Моих безделках» (1794, ч. II, с. 161) первый стих изменен т а к :
И Силен, певец забавный [. . .]
В одной из « Д в у х песен» («Мы ж е л а л и и свершилось»):
Быть щастливейшим супругом,
Быть щастливейшим супругом,
Быть любимым и любить,
Быть твоим нежнейшим другом\ . .
Ах! я рад на свете жить.
Быть любимым и любить,
Быть любовником и другом.. .
Ах! я рад на свете жить!
(Аониды,
1796,
I, 43)
(Соч.
Карамзина,
Стремление сократить количество употребления слова милый
ж и в а е т с я в переделке «Послания к ж е н щ и н а м » :
1803,
1. 99)
обнару­
Но здесь цветами осыпаю
Тьму брачных олтарей, где милый Купидон
И скромный Гименей навек соединяют
Любовников сердца.
(Аониды,
1796,
I, 233)
2 2 2
В «Сочинениях К а р а м з и н а » (1820, т. I, с. 107) вместо «милый Купидон»
находим в ы р а ж е н и е «резвый Купидон». Ср. в этом ж е стихотворении:
Мне резвый Купидон
Отставку подписал — любовник с сединою
Не может счастлив быть: таков Судьбы закон.
(Соч.
Карамзина,
1803,
1,
144)
7. Интересен д л я характеристики эволюции мировоззрения К а р а м з и н а
ф а к т исключения последней строфы в стихотворении «Весеннее чувство»:
Когда, когда, святая благость,
Ты бедных смертных просветишь?
Когда, когда любовь и радость,
В сердцах жестоких оживишь?
2 2 3
В «Сочинениях К а р а м з и н а » издания 1803 г. (т. I, с. 72) этой строфы
*.
П о д в о д я итоги этим наблюдениям, необходимо признать, что стихо­
творный я з ы к К а р а м з и н а с 90-х годов XVIII в. о к а з ы в а е т с я более
устойчивым, чем я з ы к Д м и т р и е в а . Он менее подвергается изменениям,
стилистической п р а в к е со стороны самого К а р а м з и н а . Этот факт приобре­
тает тем большее значение, что в 80-х годах XVIII в., особенно до 1787 г.,
К а р а м з и н писал иным языком, более архаическим и неорганизованным.
нет
2 2 2
2 2 3
4 0
Ср. то же: Карамзин H. М. Соч. М., 1803. Т. 1. С. 134.
См.: Аглая. 1794. Кн. 1. С. 78.
lib.pushkinskijdom.ru
128
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
IX
Д л я оценки и определения места стихотворного стиля И . И. Д м и т р и е в а
в истории я з ы к а русской художественной л и т е р а т у р ы конца X V I I I —
н а ч а л а XIX в., а т а к ж е в общей истории русского л и т е р а т у р н о г о языка
очень в а ж н а социально-историческая перспектива. У ж е современники
в ы д в и г а л и в к а ч е с т в е основных, опорных пунктов т а к о й перспективы,
с одной стороны, стили Д е р ж а в и н а и К а р а м з и н а , с другой — басенный
я з ы к К р ы л о в а и д р а м а т и ч е с к у ю речь Г р и б о е д о в а и с третьей — лириче­
ские стили Б а т ю ш к о в а , Ж у к о в с к о г о и П у ш к и н а . П о э т пушкинской поры —
П. А. В я з е м с к и й , теснее всего с в я з а н н ы й со стилевой т р а д и ц и е й И. И. Дмит­
риева, в н а ч а л е 20-х годов XIX в. т а к х а р а к т е р и з о в а л со своих классовых
позиций, с позиций а р и с т о к р а т а — п о с л е д о в а т е л я К а р а м з и н а — положе­
ние я з ы к а Д м и т р и е в а в кругу некоторых п р е д ш е с т в о в а в ш и х ему худо­
ж е с т в е н н о - я з ы к о в ы х систем русской л и т е р а т у р ы : « Я з ы к Ломоносова
в некотором отношении есть у ж е мертвый я з ы к . С у м а р о к о в подвинул у нас
ход и успехи словесности, но не я з ы к а . Я з ы к П е т р о в а , Д е р ж а в и н а обиль­
ный поэтической смелостью, к р а с о т а м и , ж и в о п и с н ы м и и быстрыми д в и ж е ­
ниями, не м о ж е т быть почитаем з а язык классический или о б р а з ц о в ы й [...]
Я з ы к Х е р а с к о в а и ему подобных отцвел вместе с ними, как наречие
скудное, единовременное, не взросшее от корня ж и в о г о в прошедшем
и не пустившее отраслей д л я будущего. В некоторых из стихов и прозаи­
ческих творений Ф о н в и з и н а о б н а р у ж и в а е т с я ум открытый и острый;
и хотя он первый, может быть, у г а д а л игривость и гибкость я з ы к а , но
не о к а з а л совершенно авторского д а р о в а н и я : слог его есть слог умного
человека, но не п и с а т е л я и з я щ н о г о . Б о г д а н о в и ч в некоторых отрывках
Душеньки
и других стихах [.. .] может н а з ы в а т ь с я баловнем счастья,
но не питомцем искусства. Мольер говорил о Корнеле, что какой-то
добрый дух н а ш е п т ы в а е т ему хорошие стихи его: то ж е м о ж н о с к а з а т ь
и о певце Душеньки,
с о ж а л е я , что дух в р а ж д е б н ы й т а к ч а с т о н а г о в а р и в а л
ему на другое ухо — стихи в я л ы е и нестройные [. . .]
Все сии писатели и несколько других, здесь не упомянутых, более
или менее о б о г а щ а л и постепенно наш я з ы к новыми оборотами и новыми
с о о б р а ж е н и я м и и р а с ш и р я л и его пределы [.. .] С т р о г а я справедливость
и о б д у м а н н а я признательность, н а з ы в а я двух основателей языка нашего
(т. е. К а р а м з и н а и Д м и т р и е в а . — В. В.), соединяет е щ е новыми узами
имена, сочетанные у ж е д а в н о постоянною и примерною д р у ж б о ю . Отвра­
щение ко всем успехам ума человеческого ополчило и здесь соперников
во имя старины, против К а р а м з и н а и Д м и т р и е в а , р а з в и в а ю щ и х средства
я з ы к а , е щ е недовольно обработанного, и о б о г а щ а ю щ и х сей язык добычею,
взятою из его собственных сокровищ. Сие раскрытие, сии применения
к нему понятий новых, сии вводимые обороты н а з ы в а л и галлицизмами,
и, м о ж е т быть, не без справедливости, если с л о в о г а л л и ц и з м принято
в смысле е в р о п е и з м а
[...]
П р и м е ч а т е л ь н о и з а б а в н о то, что К а р а м з и н и Д м и т р и е в , как великие
полководцы, которые, п р е о б р а з о в а в искусство военное, кончают тем,что
самих в р а г о в своих н а у ч а ю т с р а ж а т ь с я по системе, ими вновь введенной,
научили неприметным о б р а з о м и противников своих писать с большим или
меньшим успехом по-своему»
.
Вяземский з а щ и щ а е т и д о к а з ы в а е т необходимость д а л ь н е й ш е г о раз­
вития и у с о в е р ш е н с т в о в а н и я русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , о с у ж д а я
тех, кто п ы т а е т с я « з а д е р ж и в а т ь естественный ход я з ы к а » . «Найдутся
2 2 4
Дмитриев И. И. Стихотворения. СПб., 1823. Т. 1. С. XVI—XXI.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
129
люди и д а ж е в числе писателей наших, которые несколькими сотнями
слов могли бы выручить полную сумму своих наличных понятий; но
з а б ы в а т ь не д о л ж н о , что при этом роде людей угомонных и умеренных
бывают и такие, коих неутомимая ж а ж д а к приобретениям беспрерывно
у м н о ж а е т богатства я з ы к а , а с ними и его потребности. Ум человека знает
отдых и бездействие; но ум человеческий завсегда в работе и движении
наступательном. Новые понятия, новые открытия в науках, новые устрой­
ства в п о р я д к е г р а ж д а н с к о м требуют и новых выражений или новых
с о о б р а ж е н и й в значении слов у ж е известных. Нет сомнения, что и самый
наш я з ы к , у ж е изменившийся, изменится еще, по мере, как мы будем
непосредственнее и действительнее участвовать в общем ходе образован­
ности и п р о с в е щ е н и я . История Государства Российского составляет с а м а
эпоху в слоге К а р а м з и н а и следственно эпоху и в русском языке»
.
С а м о собой разумеется, что весь этот очерк истории развития языка
русской художественной литературы в корне неверен и неисторичен.
Здесь я з ы к великих писателей XVIII в., из которых т а к и е передовые
деятели в области я з ы к а и литературы, как Р а д и щ е в , вовсе и не упомянуты,
принесен в ж е р т в у для большего прославления реформы литературнохудожественной речи, связанной с именами К а р а м з и н а и Дмитриева.
Но этот голос дворянина-современника очень характерен.
Д а л е е Вяземский, к а к у ж е было с к а з а н о выше, выделяет в творчестве
И. И. Д м и т р и е в а три ж а н р а и три стиля к а к особенно продуктивные
и в а ж н ы е д л я последующего р а з в и т и я русского литературного языка:
средне-высокий лирический стиль («Ермак», «Освобождение Москвы»,
«К В о л г е » ) , сказовый или «сказочный», т. е. стиль стихотворной повести,
и басенный. В области басенного стиля в к л а д И. И. Дмитриева в сокро­
вищницу русской литературно-художественной речи, по мнению Вязем­
ского, был н а и б о л е е значителен. В связи с этим П. А. Вяземский сопостав­
ляет басенный стиль И. И. Д м и т р и е в а с басенным стилем Крылова и,
руководствуясь своим аристократическим «лингвистическим вкусом»,
готов оценить историческую заслугу И. И. Дмитриева в области усовер­
ш е н с т в о в а н и я русской литературно-художественной речи выше, чем исто­
рическую роль басенного я з ы к а Крылова.
П о с л о в а м Вяземского, И. А. Крылов «не только последовать, но т а к
с к а з а т ь , бороться дерзнул с нашим поэтом, п е р е р а б а т ы в а я басни, у ж е
им переведенные, и басни превосходные, и мы благодарны ему за его
смелость». Вяземскому представляется, что «Крылов нашел язык выра­
ботанный, многие формы его готовые, стихосложение — хотя и ныне
у нас е щ е довольно упорное, но у ж е сколько-нибудь смягченное опытами
силы и мастерства. М е ж д у тем з а б ы в а т ь не д о л ж н о , что он часто творец
с о д е р ж а н и я прекраснейших из своих басен; и что если сие достоинство
не т а к велико в отношении к предместнику его, который был изобретателем
своего слога, то оно велико в сравнении с теми, которые не изобрели
ни слога, ни с о д е р ж а н и я своих басен»
.
Это пристрастное суждение Вяземского, как известно, в ы з в а л о про­
тест со стороны представителей разных литературных направлений. Д а ж е
Ф. Б у л г а р и н в «Литературных листках» за 1824 г. писал: «Что к а с а е т с я
до мнения Автора ( П . А. Вяземского. — В. В.) о заслугах и д а р о в а н и я х
И. А. К р ы л о в а , то мы осмеливаемся с к а з а т ь , что находим оное слишком
строгим и д а ж е пристрастным». О п о д р а ж а н и и Дмитриеву не может
2 2 5
2 2 6
Там же. С. XX—XXI.
Там же. С. ХЫ.
9 В. В. Виногоалов
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
130
над языком и стилем И. И. Дмитриева
быть и речи. «Слог И . А. К р ы л о в а совершенно р а з л и ч н ы й , р а с с к а з
н и м а л о не с х о д с т в у е т ; план басен К р ы л о в а оригинальный, а язык
его есть, т а к с к а з а т ь , возвышенное простонародное наречие [. . .] Слог
басен И. И. Д м и т р и е в а , по н а ш е м у мнению, есть я з ы к о б р а з о в а н н о г о
светского человека; слог И . А. К р ы л о в а и з о б р а ж а е т простодушие и вместе
с тем з а м ы с л о в а т о с т ь русского народа; это русский ум, народный русский
язык»
.
Но особенно в о з м у щ е н был несправедливой оценкой значения басен­
ного я з ы к а К р ы л о в а с р а в н и т е л ь н о с я з ы к о м басен И. И. Д м и т р и е в а
в статье кн. П. А. Вяземского А. С. П у ш к и н . Е щ е не ч и т а я статьи Вязем­
ского, а т о л ь к о п р о с л ы ш а в о ней, П у ш к и н н а б р а с ы в а е т в черновике
письма к В я з е м с к о м у у н и ч т о ж а ю щ у ю х а р а к т е р и с т и к у творчества Дмит­
риева. Б о л ь ш е всего он негодует на з а я в л е н и е Вяземского, что Д м и т р и е в
я в л я е т с я подлинным представителем русской о б р а з о в а н н о с т и , русской
ц и в и л и з а ц и и . «О Д м и т р и е в е , — пишет П у ш к и н , — спорить с тобой не
стану, хотя все его басни не стоят одной хорошей басни К р ы л о в а , все его
сатиры — одного из твоих посланий, а все прочее первого стихотворения
Ж у к о в с к о г о . С к а з к и писаны в дурном роде, холодны и растянуты. « Е р м а к »
т а к а я д р я н ь , что мочи нет, — по мне Д м и т р и е в н и ж е Нелединского и сто
к р а т н и ж е стихотворца К а р а м з и н а » * . П о з д н е е , когда Пушкин, все еще
не п р о ч и т а в статьи Вяземского, из рецензии на нее Б у л г а р и н а узнал,
что Вяземский, в о з в е л и ч и в а я Д м и т р и е в а , у н и ж а е т и п р и н и ж а е т К р ы л о в а ,
он почти полностью использовал свое черновое письмо о Дмитриеве.
Он писал Вяземскому в марте 1824 г.: «Грех тебе у н и ж а т ь нашего Кры­
л о в а . Твое мнение д о л ж н о быть законом в нашей словесности, а ты по
непростительному пристрастию судишь вопреки своей совести и покро­
вительствуешь чорт з н а е т кому. И что т а к о е Д м и т р и е в ? Все его басни
не стоят одной хорошей басни К р ы л о в а » * .
В 1825 г. в статье о предисловии Л е м о н т е к переводу басен Крылова
П у ш к и н т а к о х а р а к т е р и з о в а л н а ц и о н а л ь н о е значение басенного творче­
ства К р ы л о в а : «Мы д о л ж н ы б л а г о д а р и т ь г р а ф а О р л о в а ( и з д а т е л я пере­
водов басен К р ы л о в а ) , и з б р а в ш е г о истинно народного поэта, д а б ы по­
з н а к о м и т ь Европу с л и т е р а т у р о й севера.
Конечно, ни один ф р а н ц у з не осмелится кого бы то ни было поставить
в ы ш е Л а ф о н т е н а , но мы, к а ж е т с я , м о ж е м предпочесть ему Крылова.
О б а они останутся л ю б и м ц а м и своих е д и н о з е м ц е в . Некто справедливо
з а м е т и л , что простодушие (naïveté, b o n h o m i e ) есть в р о ж д е н н о е свойство
ф р а н ц у з с к о г о н а р о д а ; напротив того, о т л и ч и т е л ь н а я черта в наших нра­
вах есть какое-то веселое л у к а в с т в о ума, н а с м е ш л и в о с т ь и живописный
способ в ы р а ж а т ь с я . Л а ф о н т е н и К р ы л о в представители духа обоих на­
родов» * .
П о з н а к о м и в ш и с ь с этой статьей П у ш к и н а , Вяземский иронически
н а п и с а л ему: «Что т а к о е представительство К р ы л о в а ? С л е д о в а т е л ь н о и
Орловский ( х у д о ж н и к - ж а н р и с т и к а р и к а т у р и с т . — В. В.) — п р е д с т а в и ­
тель русского н а р о д а . К а к ни говори, а в уме К р ы л о в а есть все что-то
л а к е й с к о е : л у к а в с т в о , б р а н ь из-за угла, трусость перед господами, все
это п е р е м е ш а н о вместе. М о ж е т быть, и тут есть черты народные, но по
крайней мере не нам п р и з н а в а т ь с я в них и не нам ими х в а с т а т ь с я перед
и н о с т р а н ц а м и » . На эту язвительную и классово-пристрастную характе­
ристику П у ш к и н ответил шуткой в стиле Вяземского, не ж е л а я продол2 2 ?
4 1
42
43
2 2 7
Литературные листки. 1824. № 2. С. 62—63. Ср.: Гофман В. А. Язык литературы. Л., 1936.
С. 286.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
131
ж а т ь бесполезной полемики: «Ты уморительно критикуешь К р ы л о в а ;
молчи, то з н а ю я с а м а , да эта крыса мне кума. Я назвал его представителем
духа русского н а р о д а — не ручаюсь, чтоб он отчасти — не вонял. В ста­
рину н а ш н а р о д н а з ы в а л с я смерд (см. госп. К а р а м з и н а ) »
.
В этих о т з ы в а х и шутках нашли о т р а ж е н и е различные социальные
позиции В я з е м с к о г о и Пушкина * .
Вяземский о с т а в а л с я приверженцем старого салонного к а р а м з и н и з м а
с его культом и з я щ н о г о вкуса «светского хорошего общества». Пушкин
стремился с о з д а т ь новый литературный русский язык на широкой демо­
кратической основе. В Крылове он ценит не только его «живописный
способ в ы р а ж а т ь с я » , но и демократизм его языка и демократизм его
аудитории. П у ш к и н признает К р ы л о в а «во всех отношениях самым народ­
ным н а ш и м поэтом (le p l u s national et le plus p o p u l a i r e ) » * . К Дмитриеву
же позднее, в 30-е годы, Пушкин стал относиться беспристрастнее и сдер­
ж а н н е е как к одному из первоклассных деятелей нашей старой литературы.
Но о б щ и й в з г л я д П у ш к и н а на Д м и т р и е в а как на писателя малосодер­
ж а т е л ь н о г о , безыдейного, хотя и тонкого стилиста, создавшего «прелест­
ные о б р а з ц ы легкого и шутливого рассказа в светском вкусе», мало
изменился.
Н а р о д н о с т ь и демократизм басенного я з ы к а Крылова е щ е ярче высту­
пали при сопоставлении с языком басен И. И. Д м и т р и е в а .
А. Ф. М е р з л я к о в т а к охарактеризовал отношение я з ы к а басен Дмит­
риева к предшествующей традиции и вместе с тем общую эволюцию
басенного стиля в русской литературе докрыловского периода: «Сумароков
нашел их (басни) среди простого, низкого народа; Хемницер привел их
в город; Д м и т р и е в отворил им двери в просвещенное образованное
о б щ е с т в о , о т л и ч а ю щ е е с я вкусом и языком» *.
Сопоставление ж е стиля басен Крылова со стилем басен Дмитриева
привело современников к такой формуле: «Дмитриев ввел басню во
дворец, К р ы л о в вывел ее на площадь» *.
С р а в н и т е л ь н ы й а н а л и з языка басен Дмитриева и Крылова помогает
глубже понять и исторически осмыслить классовую ограниченность сти­
листической позиции И. И. Д м и т р и е в а .
Б а с н я Д м и т р и е в а « Д у б и трость» по слогу относилась к числу лучших
произведений этого поэта (см., например, суждение П. А. Вяземского) * .
Б а с н я « Д у б и трость» была одним из первых произведений Крылова
в басенном ж а н р е , написанных им в начале XIX в., после длительного
перерыва. Эту б а с н ю одобрил И. И. Д м и т р и е в * . Крылов упорно и дли­
тельно р а б о т а л н а д стилем этой басни.
Сопоставление стиля этих басен представляет большой интерес для
истории русского литературного языка.
В окончательной редакции
и та и д р у г а я басня не содержит никаких
особенно ярких примет «простонародности» и д а ж е общеразговорного
просторечия ни в синтаксическом строе, ни в словарном составе. И все ж е
в я з ы к е крыловской басни, и п р е ж д е всего в ее повествовательном стиле,
г о р а з д о более выразительны и живописны народные разговорно-просто­
речные слова и обороты. Они подвергнуты своеобразной индивидуальнохудожественной обработке. В языке басни Дмитриева им соответствуют
или к н и ж н ы е или нейтральные, общие д л я книжного и разговорного стиля
2 2 0
44
45
4
48
49
2 2 9
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Л., 1937. Т. 13. С. 240 (письмо от 7.Х1.1825).
См.: Дмитриев И. И. Стихотворения. СПб., 1823. Ч. 2. С. 59—60; Крылов И. А. Полн. собр.
соч. М.; Л., 1946. Т. 3. С. 78—79; 399—402.
9'
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
132
над языком и стилем И. И. Дмитриева
речи, но в том и другом случае очень отвлеченные в ы р а ж е н и я . У Крылова
стиль гораздо и з о б р а з и т е л ь н е е .
У Дмитриева:
У Крылова:
Дуб с тростию вступил однажды
в разговоры [. . .]
С сим словом вдруг завыла
От севера гроза, и небо помрачила;
Ударил грозный ветр — все
рушит и валит,
Летит, кружится лист: трость гнется —
дуб стоит [. . .]
Ветр пуще воружась, из всей ударил мочи,
И тот, на коего с трудом взирали очи,
Кто ада и небес едва не досягал, —
Упал *.
С тростинкой дуб однажды в речь
вошел [. ..]
Едва лишь это трость сказала,
Вдруг мчится с северных сторон
И с градом, и с дождем шумящий аквилон.
Дуб держится, — к земле тростиночка
припала.
Бушует ветр, удвоил силы он,
Взревел и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.
50
Л е г к о з а м е т и т ь основные р а з л и ч и я в ф о р м а х в ы р а ж е н и я м е ж д у стилем
Д м и т р и е в а и стилем К р ы л о в а .
1. В я з ы к е Д м и т р и е в а встречаются н е о п р а в д а н н ы е столкновения и
смешения р а з н о р о д н ы х я з ы к о в ы х элементов. Это — наследие старой си­
стемы среднего слога. Н а п р и м е р :
Ветер пуще воружась, из всей ударил мочи,
И тот, на коего с трудом взирали очи,
Кто ада и небес едва не досягал, —
Упал.
З д е с ь р а з г о в о р н ы е в ы р а ж е н и я пуще, из всей мочи сочетаются со
стяженной формой воружась, к о т о р а я д о п у с к а л а с ь старой литературной
т р а д и ц и е й к а к «пиитическая вольность». П. А. Вяземский расценивал
т а к о е употребление как «неправильность»: « З а исключением двух слов,
неправильно употребленных (злачна вместо злачного',
воружась
вместо
вооружась),
в о о б щ е все стихи с о в е р ш е н н ы » * .
Переход к к н и ж н ы м , т о р ж е с т в е н н ы м ф о р м а м высокого слога, исполь­
зуемым д л я х а р а к т е р и с т и к и падения д у б а , слишком резок. И последую­
щие стихи носят слишком явный отпечаток отвлеченной архаистичности
высокого стиля к л а с с и ц и з м а («на коего. . . взирали очи»; «кто ада и небес
едва не
досягал»).
В языке К р ы л о в а стилистическая г р а н ь м е ж д у описанием бури и изо­
б р а ж е н и е м гибели д у б а не обозначена т а к резко и прямолинейно. Пре­
в р а щ е н и е д у б а в объект действия ветра («и в ы р в а л с корнем вон того,
кто. . .») подчеркивает трагический конец величия д у б а . К н и ж н ы е пате­
тические в ы р а ж е н и я последних двух стихов с о г л а с у ю т с я с живой фразео­
логией лирического стиля той эпохи («небесам главой
своей
касался
и в области теней пятою у п и р а л с я » )
.
Кроме того, К р ы л о в с необыкновенным мастерством подобрал актив­
ные, н а р о д н о - б ы т о в ы е г л а г о л ы д л я д и н а м и ч е с к о г о и з о б р а ж е н и я силы
ветра ( « Б у ш у е т ветр, удвоил силы он, взревел и в ы р в а л с корнем вон. . .»).
2. В я з ы к е К р ы л о в а неизмеримо острее, р а з н о о б р а з н е е и живопис­
нее и с п о л ь з о в а н ы экспрессивные краски ж и в о й народной разговорной
речи:
51
2 3 0
Ср. у Я. Княжнина в басне «Дуб и трость»: «дуб гордый, головой касаяся до неба, на гибку
трость смотрел с презреньем с высоты* (Княжнин Я. Б. Собр. соч. СПб., 1787. Т. 4. С. 243).
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
133
«С тростинкой дуб о д н а ж д ы в речь вошел.. .» (ср. «Дуб с тростию всту­
пил о д н а ж д ы в р а з г о в о р ы » ) ;
« Д у б д е р ж и т с я — к земле тростиночка припала» (ср. «Трость гнется —
дут стоит») и др.
3. В я з ы к е К р ы л о в а соотношение и связь разностильных элементов
основаны на новом принципе — на принципе оценки национально-изобра­
зительной силы и точности в ы р а ж е н и я , его народной и социально-обще­
ственной характеристики, его реалистического правдоподобия.
В я з ы к е Д м и т р и е в а основным фактором сочетания разностильных
речевых элементов является отвлеченный эстетический критерий художе­
ственного совершенства, остроумия и условно-театрального «благообра­
зия». Особенно я р к о это различие о щ у щ а е т с я при сопоставлении не
только окончательного текста этих басен, но и их ранних вариантов.
Т а к , у К р ы л о в а в первоначальном тексте «Московского зрителя»
(1806, ч. I, с. 7 3 ) :
Тростинке как-то Дуб изволил сделать честь —
С ней разговор з а в е с т ь .
231
С р . у И. И. Д м и т р и е в а в сборнике «И мои безделки» (с. 2 4 9 ) :
Дуб с тростию вступил однажды в разговоры:
Жалею, дуб сказал, низвед к ней важны взоры.
Жалею, бедна трость! об участи твоей. . .
Очень п о к а з а т е л ь н ы изменения в стиле повествования,
И. А. К р ы л о в ы м при переработке этой басни:
Вдруг мчится с северных сторон
Взвивая пыль столбом, ревущий Аквилон.
(По
тексту €Моск.
зрителя»,
1806,
1, 73)
Уперся Дуб\ к земле Тростиночка припала.
(Моск.
зритель.
1806,
1, 73)
зритель,
Вдруг мчится с северных сторон,
И с градом и с дождем (ревущий зачеркнуто)
шумящий Аквилон.
(По
изд.
1825 г. и последующим
изд.)
Дуб держится — к земле Тростиночка
припала.
(По изд. 1825 г.)
Бушует ветр, — удвоил силы он
И вырвал с корнем вон [. ..]
Бунтует ветр, — удвоил силы он
И вырвал с корнем вон [. . .]
(Моск.
внесенные
1806,
(По
1, 73)
изд.
басен
1815
г.)
И наконец, в последних изданиях ( н а ч и н а я с изд. 1825 г . ) :
Бушует ветр, удвоил силы он,
Взревел и вырвал с корнем вон [...]
2 3 2
Необходимо подчеркнуть, что расширение и углубление народной
струи в с о с т а в е русского литературного я з ы к а XIX в., н а ц и о н а л ь н а я
д е м о к р а т и з а ц и я , смысловое обогащение и стилистическое осложнение
литературно-художественной речи в эту эпоху не определяются одним
лишь к о л и ч е с т в е н н ы м
приростом народных или разговорных,
областных, социально-групповых или жаргонных слов и оборотов.
Г л а в н о е в новых крыловских методах качественного преобразования
231
2 3 2
Ср. в позднейших рукописях этой басни (при подготовке издания басен 1825 г.):
Дуб с Тростью некогда такую речь завел.
Дуб некогда с Тростинкой речь завел.
См.: Кеневич В. Ф. Библиографические и исторические примечания к басням Крылова.
СПб., 1868. С. 1—8. См. также: Крылов И. А. Поли. собр. соч. М., 1946. Т. 3. С. 401—402.
lib.pushkinskijdom.ru
134
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
и и с п о л ь з о в а н и я н а р о д н ы х э л е м е н т о в — в резком изменении их семанти­
ческих и стилистических функций * . Ведь, н а п р и м е р , в я з ы к е басни
Я. К н я ж н и н а « Д у б и т р о с т ь » (в ее з а к л ю ч и т е л ь н ы х с т р о ф а х ) г о р а з д о
резче и н е п р и н у ж д е н н е е , чем у К р ы л о в а , в ы с т у п а ю т ф о р м ы устного про­
с т о р е ч и я , но з а т о в х у д о ж е с т в е н н о не о б р а б о т а н н о м в и д е и в механиче­
ском с м е ш е н и и с к н и ж н ы м и к о н с т р у к ц и я м и , о б о р о т а м и и в ы р а ж е н и я м и :
5 2
Но вот, нахмуря брови чорны,
И ветренну Борей разинув хлябь,
С дождем мешая пыль, кричит: Всйо бей, всйо грабь,
Все власти лишь моей, все быть должны покорны!
Тирану этому уклончивая трость,
Опять согнув хребтову кость,
Покорно бьйот челом, ему упавши в ноги,
Не прикоснулася Бореева к ней злость;
Безвредно ей, он мчится по дороге
Туда, где крепкий дуб стоит,
Он ждиот и от нево поклона,
Но дуб от спеси лишь крехтит:
Не хочет дуб нести Бореева закона.
Сильнее ветер там, где более упор .
233
И гневаться Борей безмерно скор;
С такою яростью на дуб упрямый дунул,
Что с места он его и с корнем ссунул ' .
2М
В идеологическом п л а н е з д е с ь х а р а к т е р н ы о б р а з ы и ф р а з е о л о г и я
г о с у д а р с т в е н н о - д е л о в о г о я з ы к а XVIII в., а т а к ж е п р е д с т а в л е н и е Борея
в качестве тирана.
Ср. у А. П. С у м а р о к о в а в б а с н е « Д у б и т р о с т ь » отвлеченно-символи­
ческий, п р о с т р а н н ы й и вместе с тем средний, с в о б о д н ы й от груза просторе­
чия, хотя и н е с к о л ь к о а р х а и ч е с к и й , с т и л ь о п и с а н и я :
Восстала буря, треск
И блеск
На горизонте,
И треволнение в пространном понте:
Внимают ветра крик
Дуброва и тростник:
Ветр буйный с лютым гневом,
Дышит отверстым зевом,
Яряся мчится с ревом,
Сразиться с гордым древом;
Через тростник летит
И весь тростник мутит:
Трость пала;
Так сила ветрова на воздухе пропала,
А он на гордый дуб жестокость устремил:
Дуб силен; но тово сил ветра не имеет,
А гнуться не умеет:
Ср. в ранней редакции крыловской басни: Уперся дуб [. . .]
Ср. у Крылова: И вырвал с корнем вон (...)
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Ударил ветр, и дуб тотчас переломил:
Крепчайша сила древо сшибла.
Дуб пал и дуб погиб, спесь пала и погибла
235
135
.
Е щ е более существенная р а з н и ц а между басенным стилем Д м и т р и е в а
и басенным стилем Крылова наблюдается в приемах построения д и а л о г а .
У И. И. Д м и т р и е в а совсем не развиты приемы социально-экспрессивного
и характеристического разграничения речи персонажей. Разговорный
стиль действующих л и ц подчинен тем ж е нормам языка «хорошего
о б щ е с т в а » , тем ж е требованиям светского «благородного» вкуса. Поэтому
и Трость и Дуб говорят у Д м и т р и е в а одним и тем ж е языком, который
п р е д с т а в л я е т собой смесь книжных и разговорных оборотов и конструк­
ций * . Напротив, у Крылова в а ж н а я , величественная экспрессия речи
Дуба,
н а ч и н а ю щ е й с я в тонах интимного бытового разговора и лишь
постепенно — при обращении к себе — приобретающей напряженную
книжно-риторическую окраску, противопоставлена простой, близкой к оби­
ходному просторечию, живописной и трогательной речи Тростинки.
Сопоставление строя этих речей у Д м и т р и е в а и Крылова может
л и ш ь подтвердить и углубить эти общие наблюдения. У И . И. Дмитриева
д а ж е р а з г о в о р н ы е ф р а з ы носят отпечаток отвлеченности и лишены инди­
видуальной характеристики:
53
Жалею, тросточка, об участи твоей!
Я чаю, для тебя тяжел и воробей. . .
Ср. у Крылова:
«Поистине роптать ты вправе на природу»,
Сказал он: «воробей, и тот тебе тяжел*.
П о к а з а т е л ь н ы печатные и рукописные варианты:
Куда тебя обидела природа!
(Он начал) ведь тебе овсянка уж тяжка.
Поистине пенять ты можешь на природу. ..
Сказал он ей: Снигирь и тот тебе тяжел.
У Дмитриева:
У Крылова:
Легчайший ветерок, едва струящий воду,
Ужасен для тебя, как буря в непогоду,
И гнет тебя к земли.
Чуть мелкой рябью лишь погода
Подернет по воде слегка,
Нагнешься так ты сиротливо! . .
Не так, как я [. . .]
(Моск.
зритель,
1806.
1. 73)
В этой ф р а з е отвлеченно-книжный стиль в ы р а ж е н и я у И . И. Дмитриева
особенно остро выступает при сопоставлении его с устно-бытовой фразео­
логией крыловского сказа. Слово погода употреблено здесь в севернорус­
ском значении ( н е п о г о д а ) . Оно затем устраняется Крыловым, но не сразу:
В легкую погоду,
Едва от ветерка начнет вода рябеть,
Нагнешься [. . .]
* * *
И в легкую погоду,
Едва вода начнет рябить,
Ты так нагнешься [. ..]
235
Сумароков
А. П. Притчи. СПб., 1762. Ч. 1. С. 1 2 - 1 3 .
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
136
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Едва лишь легкой рябью воду
Подернет ветер в непогоду,
Нагнешься ты так сиротливо!
И наконец, в окончательной редакции:
Чуть легкий ветерок подернет рябью воду,
Ты зашатаешься, начнешь слабеть
И так нагнешься сиротливо,
Что жалко на тебя смотреть.
Ср. у А. П. С у м а р о к о в а представление действий ветра в о б р а з е чело­
века: *
5 4
[.. .] а ты, лишь только тронет
Зефир поверхность вод,
Нагнешься до земли; когда ж разинет рот
Ветр сильный на тебя, лишь губы он посунет
И хоть немножко дунет:
Падешь и ляжешь ты. . .
2Эб
И з всего остального м а т е р и а л а речи Дуба
некоторыми сопоставлениями:
У Дмитриева:
У Крылова:
[. . .] и вдали
Не только Фебовы лучи пересекаю ,
Но даже бурный вихрь и громы
презираю [. . .]
Все для меня Зефир, тебе ж все Аквилон .
Блаженна б ты была, когда б росла со мною:
Под тению моей густою
Ты б не страшилась бурь , но рок тебе
судил
Расти, на место злачна дола,
На топких берегах владычества Эола.
237
239
240
236
237
238
2 3 9
2 4 0
2 4 1
м о ж н о ограничиться лишь
[.. .] наравне с Кавказом, горделиво
Не только солнца я препятствую лучам ,
Стою и тверд, и прям [. . .]
Тебе все бурей, — мне все кажется зефиром.
Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих
238
покрытой [. ..]
Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова в л а д е н ь я .
Там же. С. 12.
В сборнике «И мои безделки»:
Не только солнечны лучи пересекаю. . .
В тексте «Московского зрителя»:
Долинам целым здесь я солнце заслоняю.
В издании басен 1811 г.:
От солнца целые долины заслоняю.
В рукописях: И солнце заслоняю
Я, возносясь главой до туч. . .
Не только солнечный остановляю луч. . .
В тексте «Московского зрителя»:
И посмеваюся порывам злейших бурь.
В рукописях:
При вихрях и грозах. . .
Ср. в сборнике «И мои безделки»:
Мне все Зефир, тебе ж, тебе все Аквилон.
(С. 250)
В тексте «Московского зрителя»:
Но вас природа разнесла
По влажным берегам Эолова владенья. . .
lib.pushkinskijdom.ru
241
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
137
Таким о б р а з о м , хотя Крыловым употреблен архаически-славянский
глагол посмеиваться,
признанный церковным у ж е в академическом сло­
варе 1847 г., но в я з ы к е Крылова к н и ж н а я ф р а з е о л о г и я о ж и в л е н а и рас­
цвечена то ж и в ы м разговорным синтаксическим оборотом («хоть бы
уж ты. . . » ) , то порядком слов, то устно-бытовым идиоматизмом («в удел
природа отвела»), то ярким национальным образом («наравне с К а в к а з о м ,
горделиво»).
Д л я х а р а к т е р и с т и к и методов художественной обработки живой раз­
говорной речи в диалогическом стиле Крылова показательна т а к а я п а р а л ­
лель с И . И. Д м и т р и е в ы м (из ответа Тростинки):
У Дмитриева:
у Крылова:
Ты очень жалостлив, Трость Дубу отвечала:
Но право, о себе еще я не вздыхала,
Да не о чем и воздыхать:
Мне ветры менее, чем для тебя опасны.
«Ты очень жалостлив», сказала Трость
в ответ;
«Однако не крушись: мне столько худа нет.
Не за себя я вихрей опасаюсь:
Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе оне грозят\
П р и сопоставлении басни «Старик и трое молодых» у Дмитриева и
К р ы л о в а ч р е з в ы ч а й н о ярко выступает не только индивидуальное различие
их стилей, но и разное понимание этими писателями общенациональной
языковой нормы, особенно в сфере словесно-художественного в ы р а ж е н и я .
И . И. Д м и т р и е в демонстрирует новые принципы построения д р а м а т и ­
ческого д и а л о г а — лаконического * и экспрессивно выразительного,
в ы д е р ж а н н о г о в тонах светского приличия и тонкой иронии. Р а з г о в о р н а я
струя речи легко п р е в р а щ а е т с я в книжный стиль, ассимилируясь с ним.
Срывов в просторечье нет. Усиление д р а м а т и з а ц и и дает себя знать и в та­
ких исправлениях начальных стихов басни.
55
В сборнике «И мои безделки» (с. 208):
В «Стихотворениях И. И. Дмитриева» (1823,
с. 142):
Однажды старичок над заступом потел;
Рыл яму — деревцо садить хотел.
Старик, лет в семьдесят, рыл яму и кряхтел:
Добро бы строить, нет\ садить еще хотел!
И д а л е е идут иронические реплики трех молодцов:
«Какую же охоту
На старости бог дал!»
Один из них сказал.
Другой прибавил: «Что ж? Еще не опоздал:
Ковчег и большего терпенья стоил Ною».
«Смешен ты, дедушка, с надеждою пустою!
Промолвил третий старику:
Довольно, кажется, ты пожил на веку;
Когда ж тебе дождаться,
Под тению твоей рябинки прохлаждаться,
Ровесникам твоим и настоящий час
Неверен:
А завтрем льстить себя оставь уже ты нас».
В рукописях:
Но вам как на беду природа отвела
Брега Эолова владения бурлива.
lib.pushkinskijdom.ru
138
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Л ю б о п ы т н ы стилистические изменения в последней реплике по сравне­
нию с п е р в о н а ч а л ь н о й редакцией, в которой было:
Когда ж тебе дождаться
Под тенью деревца в июле прохлаждаться?
Ровесникам твоим и настоящий час
Весьма, весьма неверен!
[И мои безделки,
209)
З д е с ь , с одной стороны, устраняется о ф и ц и а л ь н о - к н и ж н о е
весьма,
весьма (ср. в «Модной жене»: «Весьма, весьма ж е л а ю » , и позднее: От всей
души ж е л а ю » ) , а с другой — з а м е н а деревца рябинкой усиливает бытовую
характеристичность в ы р а ж е н и я .
И после холодно-иронической авторской сентенции:
Совет довольно здрав, довольно и умерен
Для мудреца в шестнадцать лет! —
звучит элегическая ария с т а р и к а . В ней мало разговорно-бытовых речевых
элементов:
Работа же моя
Не мне, так детям пригодится.
Есть книжные сентенции:
Чувствительна душа и вчуже веселится.
О с н о в н а я ж е часть речи старика о б н а р у ж и в а е т сильное влияние
л и т е р а т у р н о - к н и ж н о г о элегического стиля с его сентиментальной ф р а з е о ­
логией, носящей яркий отпечаток поэтики к л а с с и ц и з м а :
И Парка бледная равно
Взирает на теченье наше.
От Провидения нам ведать не дано,
Кому из нас оно судило
Последнему взглянуть на дневное светило. . .
Быть может, ах! и то, что ваш безумец хилой
Застанет месяца восход
Над вашей розами усыпанной. . . могилой.
В басне К р ы л о в а сохраняется тот ж е стиль морального р а с с у ж д е н и я .
Но в него внесены ж и в ы е краски национально-бытовой речи. Иронический
тон, п р о н и з ы в а ю щ и й и повествование и з а м е ч а н и я молодых людей в басне
И. И. Д м и т р и е в а , у Крылова ослаблен до предела, почти вовсе уст­
ранен.
Неужли будешь ты второй Мафусаил?
З а т о о б р а з ы и в ы р а ж е н и я устно-бытовой речи, ее р а з н о о б р а з н ы е
экспрессивные оттенки, иногда ее интимный тон — все это чрезвычайно
ярко выступает в крыловской басне и придает ей н а ц и о н а л ь н у ю х а р а к т е р ­
ность. С а м ы е книжные обороты приобретают здесь н а ц и о н а л ь н ы й русский
колорит.
Оставь, старинушка, свои работы:
Тебе ли затевать толь дальние расчеты?
Едва ли для тебя текущий верен час?
Такие замыслы простительны для нас [. . .]
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
¡39
В речи с т а р и к а :
Издетства я к трудам привык [.. .]
Да можно ль и за то ручаться наперед,
Кто здесь из нас кого переживет? [. ..]
Кто знает: может быть, что ваш и ближе час,
И что сыра земля покроет прежде вас.
Это основное различие стиля И. И. Д м и т р и е в а и стиля И. А. Крылова
ярко с к а з ы в а е т с я и в приемах и з о б р а ж е н и я гибели молодых людей: и тут
а б с т р а к т н о - л и т е р а т у р н ы й , насыщенный книжными элементами и условной
ф р а з е о л о г и е й к л а с с и ц и з м а стиль изложения И. И. Д м и т р и е в а противо­
стоит х у д о ж е с т в е н н о расцвеченному национально-бытовыми красками,
реальными жизненными о б р а з а м и , лукавой иронией и тонкими контра­
стами экспрессивного освещения стилю Крылова * .
56
Старик предчувствовал:
один, прельстясь
песком —
Конечно, золотым — уснул на дне морском;
Другой под миртами исчез в цветущи лета;
А третий — дворянин, за честь к отмщенью
скор,
Войдя с приятелем в театре в легкий спор,
За креслы, помнится. . . убит из пистолета.
Как им сказал Старик, так после то и было.
Один из них в торги пошел на кораблях;
Надеждой счастие сперва ему польстило;
Но бурею корабль разбило;
Надежду и пловца — все море поглотило.
Другой в чужих землях
Предавшися порока власти,
За роскошь, негу и за страсти
Здоровьем, а потом и жизнью заплатил,
А третий — в жаркий день холодного испил
И слег: его врачам искусным поручили,
А те его до смерти залечили.
Необходимо з а м е т и т ь т а к ж е , что И. И. Д м и т р и е в очень м а л о стилисти­
ческих поправок внес в текст этой басни на протяжении почти тридцати
лет (со времени выхода сборника «И мои безделки» в 1795 г. до послед­
него п р и ж и з н е н н о г о издания «Стихотворений И. И. Д м и т р и е в а » в 1823 г . ) .
М е ж д у тем И. А. Крылов на протяжении д в а д ц а т и лет (от текста «Москов­
ского з р и т е л я » , 1806, ч. II, до и з д а н и я басен Крылова в 1825 г.) не раз
подвергал п е р е р а б о т к е язык своей басни «Старик и трое молодых»
.
Особенно интересны д л я историка русского литературного я з ы к а такие
изменения:
2 4 2
Пускай бы строиться — да как садить в те
лета,
Когда уже нога занесена из света.}
(Моск.
зритель,
1806,
11,
70)
Три взрослых молодца из ближнего
соседства [. . .]
Уж пусть бы строиться: да как садить в те
лета,
Когда уж смотришь вон из света?
(По
изд.
1825
г.)
Три взрослых юноши соседских рассуждали.
Ср. другие ранние в а р и а н т ы :
И замыслы свои, держась
рассудка
правил
[. . .]
К трудам от мягких я ногтей моих привык.
2 4 2
Так говорили три соседних молодца [...]
Смеялись три ему соседних, молодца.
Такие замыслы простительны для нас:
Из детства я к трудам привык;
Ср.: Кеневич В. Ф. Библиографические и исторические примечания к басням Крылова.
С. 13—18; см. также: Крылов И. А. Поли. собр. соч. М., 1946. Т. 3. С. 72—74, 438—439.
lib.pushkinskijdom.ru
140
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
2 4 3
Но часто не себе я только в век свой сеял,
Не одного себя я в жизнь мою лелеял;
И труд тот был всегда по сердцу моему,
А если от того, что делать начинаю
Не мне лишь одному я пользы ожидаю;
То, признаюсь,
За труд такой еще охотнее берусь.
Где видел пользу я не мне лишь одному [.. .]
Да лъзя ли и за то ручаться наперед [...]
Иль на пригожство лиц [. ..]
Не смейтеся! . . а может быть,
Вам прежде моего лежать в земной
утробе\ ..
И может быть на вашем сидя гробе,
Придется несколько зарей мне проводить.
Как напрорек старик, так точно после
было [.. .]
А третий в жаркий день холодного испил
И занемог; быть может, жив бы был,
Но добрый врач его поторопил
Последнею природе данью.
Кто добр, не все лишь для себя трудится.
Да можно ль и за то ручаться наперед [. ..]
Или на прелесть лиц [. . .]
Кто знает: может быть, что ваш и ближе час,
И что сыра земля покроет прежде вас.
Как им сказал старик, так после то и
было [. ..]
А третий — в жаркий день холодного испил,
И слег: его врачам искусным поручили,
А те его до смерти залечили.
И з этих сопоставлений видно, как Крылов преодолевал в л а с т ь языко­
вой т р а д и ц и и XVIII в., как его стиль все г л у б ж е и острее уходил своими
корнями в сокровищницу живой общенародной русской речи, как пере­
п л а в л я л и с ь в новом стилистическом синтезе элементы всех трех шти­
лей XVIII в.
Ясно, что И. И. Д м и т р и е в ищет о б щ е н а ц и о н а л ь н у ю норму русского
л и т е р а т у р н о г о я з ы к а в пределах старой л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о й системы.
Он стремится к ограничению и п р е о б р а з о в а н и ю этой старой системы,
к более с л о ж н о м у и тонкому смешению отобранных элементов высокого
и простого слова с «нейтральным», средним слоем л и т е р а т у р н о г о я з ы к а .
Крылов, не о т р и ц а я большой роли л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о г о наследства,
все ж е о т к а з ы в а е т с я от ориентации на средний слог л и т е р а т у р ы XVIII в.
Он стремится к интенсивному художественному использованию всего
общерусского инвентаря простой народной речи. Вместе с тем он свобод­
нее, чем И. И. Д м и т р и е в , относится к разным ф о р м а м высокого и среднего
слога и широко ими пользуется в зависимости от темы и цели изложения,
демонстрируя беспредельные возможности нового художественного син­
теза всех жизнеспособных элементов русской речи.
В стиле басен на тему « Д в а голубя» р а з л и ч и е художественных методов
И. И. Д м и т р и е в а и И . А. К р ы л о в а , а т а к ж е различие их понимания состава,
нормы и семантических свойств русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а проявилось
особенно глубоко и резко. Интимно-бытовой, овеянный экспрессией
участия и сочувствия, близкий к разговорному я з ы к у тон с к а з а обеих
басен о б я з ы в а л и того и другого а в т о р а раскрыть свое отношение к во­
просу о степени и х а р а к т е р е использования форм и элементов живой
народной речи в стиле художественного п о в е с т в о в а н и я , о принципах
и приемах их спайки с традиционными л и т е р а т у р н о - к н и ж н ы м и оборотами.
И. И . Д м и т р и е в и в этом случае о б н а р у ж и л строгую разборчивость
в оценке и употреблении народных в ы р а ж е н и й и п р и в я з а н н о с т ь к опре­
д е л и в ш и м с я нормам среднего элегического стиля. Крылов ж е , проникая
в недра устной русской речи, искусно пользуясь ее к р а с к а м и и живопис­
ными ф о р м а м и , р а з н о о б р а з н о сочетая ее элементы с разностильными
2 4 3
Ср. в печатных вариантах:
А если от трудов, которы начинаю.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
141
конструкциями и лексико-фразеологическими оборотами старой литера­
турно-языковой системы, создает новый сплав всех этих стихий, глубоко
народный и соответствующий лингвистическим вкусам самых различных
слоев русского о б щ е с т в а (и п р е ж д е всего слоев д е м о к р а т и ч е с к и х ) . Д о с т а ­
точно сопоставить следующие синонимические параллели из я з ы к а басен
И. И. Д м и т р и е в а и И . А. К р ы л о в а « Д в а голубя»
:
2 4 4
Два Голубя друзьями были,
Издавна вместе жили
И кушали и пили.
(Стихотворения
И. И. Дмитриева,
1823,
с.
82)
Он вздрогнул, прослезился,
И к другу возопил:
«Помилуй, братец, чем меня ты поразил?
Легко ль в разлуке быть? . . тебе легко,
жестокой?
Я знаю; ах! а мне. . . я с горести глубокой,
И дня не проживу. . .
[. . .] Хоть до Зефиров ты, голубчик, погоди\
Теперь лишь Ворон прокричал,
И без сомнения — страшуся я безмерно\
Какой-нибудь из птиц напасть он предвещал,
А сердце в горести и пуще имоверноХ
Когда расстанусь я с тобой,
То будет каждый день мне угрожать бедой:
То Ястребом лихим, то лютыми стрелками,
То Коршунами, то силками —
Все злое сердце мне на память
приведет» [. . .]
Безумцам умна речь, как в ручейке вода:
Журчит, и мимо протекает.
Затейник слушает, вздыхает,
А все-таки лететь желает [. . .]
А ты, дружочек мой,
Наслушаясь меня, так сведущ будешь
к лету,
Как будто бы и сам гулял по белу свету.
При сих словах
На место всех у в ы! и а х !
Друзья взглянулись, поклевались,
Вздохнули и расстались [. . .]
Летит, и видит свысока
Рассыпано пшено, а возле — Голубка;
Садится, и в минуту
244
2 4 5
Два голубя, как два родные брата жили,
Друг без друга они не ели и не пили;
Где видишь одного, другой уж верно, там;
И радость, и печаль, все было пополам [. . .]
«Куда ты?» говорит сквозь слез ему другой;
«Что пользы по свету таскаться?
Иль с другом хочешь ты расстаться?
Бессовестный! [. . .]
Хоть подожди весны лететь в такую
даль [. . .]
Да, чу\ и ворон прокричал:
Ведь это, верно, к худу.
Останься дома, милый мой! [. ..]
А я так без тебя совсем осиротею.
Силки, да коршуны, да громы только мне
Казаться будут и во сне;
Все стану над тобой бояться я
несчастья» [. . .]
Растрогала речь эта Голубка;
Жаль братца, да лететь охота велика:
Она и рассуждать, и чувствовать
мешает [. . .]
« 7 м , слушая меня, представишь все так
живо,
Как будто б сам летал ты по свету со мной*.
Тут — делать нечего — друзья
поцеловались,
Простились и расстались
[. . .]
[. ..] летит и видит он;
В заглушьи подлеском рассыпана пшеничка.
Спустился — в сети тут попалась наша
птичка!
2 4 5
Крылов И. А. Поли. собр. соч. М., 1946. Т. 3. С. 25 и 413.
Интересно сопоставить описание грозы у Крылова и у Дмитриева,
и в этом случае к «аристократическому» образу:
У Дмитриева:
Но вдруг покрылось небо мглою
И прямо страннику в глаза
Из тучи ливный дождь, град, вихрь,
сказать вам словом,
Со всею свитою, как водится, гроза!
lib.pushkinskijdom.ru
прибегнувшего
У Крылова:
Вдруг встречу дождь и гром. . .
(народн. встречу — на встречу)
142
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Запутался в сети; но сеть была худа,
Так он против нее носком вооружился;
То им, то ножкою тянув, тянув, пробился
Из сети без вреда,
С утратой перьев лишь. Но это ли беда?
К усугубленью страха,
Явился вдруг Сокол [.. .]
И так, благодаря стечению воров,
Наш путник Соколу в добычу не достался.
[. . .] потом в него мальчишка —
Знать голубиный был и в том еще умишка —
Для шутки камешек лукнул
И так его зашиб, что чуть он отдохнул.
2 4 6
Ср. в и з д а н и я х басен К р ы л о в а
Беды со всех сторон!
Трепещется он, рвется, бьется;
По счастью, сеть стара: кой-как ее порвал,
Лишь ножку вывихнул, да крылышко помял!
Но не до них: он прочь без памяти несется.
Вот, пуще той беды, беда над головой!
Отколь ни взялся ястреб злой [. . .]
И хищник хищнику достался на обед.
Меж тем наш голубь милой,
Вниз камнем ринувшись,
прижался под
плетнем [. . .]
Ребенок, черепком наметя в Голубка, —
Сей возраст жалости не знает,
Швырнул и раскроил висок у бедняка.
1809 и 1811 гг.:
Мальчишка в близости резвился:
Набравши камушков, он в цель метать учился
И, чтоб узнать, верна ль рука,
Хвать камнем в голубка,
Как срезал с ног он бедняка .
2 4 7
В н и к а я в эти стилистические п а р а л л е л и , н е л ь з я не з а м е т и т ь , что стиль
К р ы л о в а о т р а ж а е т — по с р а в н е н и ю со стилем Д м и т р и е в а — новый этап
р а з в и т и я русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , г о р а з д о более б л и з к и й к нам.
Ср. н е в ы р а з и т е л ь н ы е и у с т а р е л ы е ф о р м ы р а з г о в о р н о й речи в я з ы к е
Дмитриева:
Легко ль в разлуке быть? . . тебе легко, жестокой!
Я знаю; ах! а мне [. . .]
А сердце в горести и пуще имоверно\
Наслушаясь меня, так сведущ будешь к лету [. . .]
Стиль К р ы л о в а у п р а в л я е т с я более д е м о к р а т и ч е с к и м и н о р м а м и эсте­
тического я з ы к о в о г о вкуса, не т о л ь к о родственными н а м , н а ш е й эпохе,
но как бы о т р а ж а ю щ и м и и н д и в и д у а л ь н о е с в о е о б р а з и е о б щ е р у с с к о г о
н а ц и о н а л ь н о г о с л о в е с н о - х у д о ж е с т в е н н о г о м и р о в о с п р и я т и я (ср. в р а з г о ­
ворно-диалогической речи:
Что пользы по свету таскаться?
Иль с другом хочешь ты расстаться?
Бессовестный! [. . . ]
Я буду говорить: ах, где-то братец мой?
Здоров ли, сыт ли он, укрыт ли от ненастья? — и т. п.).
Пукнуть — областное севернорусское и поволжское слово. Проф. Е. Ф. Будде в своем
«Очерке истории современного литературного языка (XVII—XIX вв.)» так писал о слове
лукать в языке И. И. Дмитриева: «У Дмитриева, в басне „Совесть" мы находим следующее
выражение: ,,И начал в них л у к а т ь", хотя с одинаковым успехом Дмитриев мог здесь
употребить слова „бросать" вместо „лукать" (говорится про бросание каменьев в воро­
бышков). И. И. Дмитриев родился в Симбирске и до 14 лет провел на востоке России,
в Симбирске и Казани, где известно это слово: его мы находим в восточном Поволжье,
в Вятской губернии, Оренбургской губернии и проч. (см.: Васнецова. Материалы для
словаря Вятск. губ. S. V. Даль. Словарь S. V. „лука" и друг.)» (Будде Е. Очерк истории
современного литературного языка / / Энциклопедия славянской филологии. СПб., 1908.
Вып. 12. С. 66).
См.: Кеневич В. Ф. Библиографические и исторические примечания к басням Крылова.
СПб., 1868. С. 52.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
143
В силу налета книжности и в силу экспрессивной монотонии, а т а к ж е
несколько манерной старомодности в ы р а ж е н и я * (ср. «Хоть до З е ф и р о в
ты, голубчик, погоди. . .»; «страшуся я безмерно»; «все злое сердце мне на
память приведет»; «ахти мне»; «к усугубленью страха»; «полмертвый,
полхромой» и т. п.) стиль Д м и т р и е в а представляется с точки зрения
норм современной эстетики слова однообразным, м а л о в ы р а з и т е л ь н ы м ,
архаичным и во многих случаях отвлеченно-шаблонным
.
Ср.
5 7
2 4 8
Гроза утихнула, голубчик обсушился,
И в путь опять пустился.
У Крылова:
Утих помалу гром. Чуть солнце просияло,
Желанье позывать бедняжку доле стало.
Встряхнулся и летит [. . .]
Или
Но к щастью тут Орел с широкими крылами
Для встречи Сокола спустился с облаков. . .
У Крылова:
Тогда орел, с небес направя свой полет,
Ударил в ястреба всей силой —
И хищник хищнику достался на обед.
Вместе с тем для стиля Крылова характерен новый метод взаимо­
проникновения стиля авторского повествования и стиля «внутренней
речи» п е р с о н а ж е й , во многом определивший развитие реалистических
стилей русской художественной л и т е р а т у р ы XIX в. З а ч а т к и форм «не­
собственно-прямой» или «пережитой» речи м о ж н о найти и в русской
л и т е р а т у р е предшествующей эпохи. Но к а к глубокий художественно
осознанный прием этот метод построения авторского стиля стал культи­
вироваться л и ш ь с н а ч а л а XIX в., получив своеобразное и тонкое развитие
в творчестве К р ы л о в а , Ж у к о в с к о г о , Пушкина и Гоголя.
Вот о т н о с я щ и е с я сюда строки из басни Крылова « Д в а голубя»:
Растрогала речь эта Голубка:
Жаль братца, да лететь охота велика:
Она и рассуждать, и чувствовать мешает [. . .]
Вот странник наш летит; вдруг встречу дождь и гром;
Под ним, как океан, синеет степь кругом.
Где деться? К счастью, дуб сухой в глаза попался;
Кой-как угнездился, прижался
К нему наш Голубок [. . .]
Трепещется он, рвется, бьется;
По счастью, сеть стара: кой-как ее прорвал,
Лишь ножку вывихнул да крылышко помял!
Но не до них: он прочь без памяти несется.
Несомненен резкий сдвиг в системе русского литературного языка и в принципах словеснохудожественной оценки, происшедшей в русском обществе 20—30-х годов XIX в. Для той
эстетики слова, которая господствовала в самом начале XIX в. и сложилась под влиянием
так называемой карамзинской реформы, типично суждение В. А. Жуковского в статье
«О басне и баснях Крылова» (1809): «„Два голубя", басня (Крылова. — В. В.), пере­
веденная из Лафонтена, кажется нам п о ч т и столько же совершенною, как и басня Дмит­
риева того же имени: в обеих рассказ равно приятен; в последней более поэзии, краткости
и силы в слоге; зато в первой (т. е. крыловской. — В. В.), если не ошибаемся, чувства
выражены с большим простодушием» [Жуковский В. А. Поли. собр. соч. / Под ред. проф.
А. С. Архангельского. СПб., 1902. Т. 9. С. 74).
lib.pushkinskijdom.ru
144
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
Вот, пуще той беды, беда над головой]
Отколь ни взялся ястреб злой;
Не взвидел света Голубь мой!
От ястреба из сил последних машет.
Ах! силы вкоротке! совсем истощены!
Уж когти хищные над ним распущены;
Уж холодом в него с широких крыльев пашет.
Этот прием, содействующий яркой живописности и драматичности
и з о б р а ж е н и я , р а с ш и р я ю щ и й струю живой разговорной речи в составе
повествовательного стиля, смыкается в творчестве К р ы л о в а с приемом
внутренней д и а л о г и з а ц и и авторского с к а з а , у н а с л е д о в а н н ы м от карамзинской школы, но получившим у Крылова яркую реалистическую выра­
зительность.
Н а п р и м е р , в басне « Д в а голубя»:
Не видели они, как время пролетело;
Бывало грустно им, а скучно не бывало.
Ну, кажется, куда б хотеть
Или от милой, иль от друга?
Нет, вздумал странствовать один из них — лететь. . .
Л ю б о п ы т н о , как наиболее передовые л и т е р а т у р н ы е деятели карамзинской школы, остро воспринявшие и оценившие «красоты» крыловского
стиля, например В. А. Ж у к о в с к и й , о т з ы в а л и с ь в н а ч а л е XIX в. о не­
д о с т а т к а х стиля К р ы л о в а : «Слог Крылова к а ж е т с я нам в иных местах
растянутым и слабым ( з а т о мы нигде не з а м е т и л и ни малейшей при­
нужденности в р а с с к а з е ) ; п о п а д а ю т с я погрешности против я з ы к а , выраже­
ния, противные вкусу, грубые и тем более заметные, что слог
вообще
везде и легок и приятен»
.
Сопоставление стиля басен Д м и т р и е в а и К р ы л о в а « Л е в и Комар»
очень существенно д л я уяснения, с одной стороны, новой системы приемов
живописного и выразительного словоупотребления и ф р а з о о б р а з о в а н и я ,
выдвинутых Крыловым, а с другой — д л я определения применяемых
им новых методов синтеза разностильных элементов. И. И. Д м и т р и е в
и в этой басне стремится к отбору слов и в ы р а ж е н и й , лишенных резкого
бытового колорита и в силу этого носящих несколько изысканный,
литературно-отвлеченный х а р а к т е р . Д а ж е элементы разговорной фра­
зеологии и разговорного синтаксиса в языке И. И. Д м и т р и е в а приобретают
этот отпечаток литературной отвлеченности. Они подвергаются своеобраз­
ной эстетической н е й т р а л и з а ц и и . Поэтому налет литературности, часто не
с ч и т а ю щ е й с я с реалистическим правдоподобием, л е ж и т на всех формах
стиля И. И. Д м и т р и е в а . Н а п р и м е р :
Прочь ты, подлейший гад, навоза
Лев гордый Комару сказал.
порожденье]
Или такое отвлеченное описание:
У Льва глаз кровью налился;
Из пасти пена бьет; зубами он скрежещет,
Ревет, и все вокруг уходит и трепещет!
Когда поэтом иногда используются в ы р а ж е н и я р а з г о в о р н ы е и —
изредка — профессиональные, они приобретают оттенок иронии или
Там же. С. 77.
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
145
шутки. Они п о д в е р г а ю т с я метафорическому переосмыслению или создают
живописную, но ч а щ е всего статическую картину. Поэтому конкретнобытовых глаголов вещественного наполнения, в ы р а ж а ю щ и х действия,
в языке басни И. И. Д м и т р и е в а немного по сравнению с языком крыловской басни.
От Комара всеобщий страх\
Он в тысячи местах,
И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает
И даже в глубь ноздри влетает.
Тогда нещастный Лев, в страданьи выше сил,
Как бешеный, вкруг чресл хвостом своим забил,
И начал грызть себя; потом. . . лишившись мочи,
Упал, и грозные навек смыкает очи.
С р а з у видно, что подбор предметных названий и д а ж е глагольных
слов в я з ы к е И. И. Д м и т р и е в а не н а п р а в л е н на воспроизведение реальнобытовой терминологии и еще менее на ее д е т а л и з а ц и ю .
Ср. у К р ы л о в а :
[. . .] наш Комар не шутит;
То с тылу, то в глаза, то в уши Льву он трубит!
И, место высмотрев и время у луча,
Орлом на Льва спустился
И Льву в крестец всем жалом впился
.
250
Ср. у Д м и т р и е в а :
Тогда нещастный Лев, в страданьи выше сил,
Как бешенный, вкруг чресл хвостом своим забил
[. ..]
У Крылова:
Лев дрогнул и взмахнул хвостом на трубача.
У Дмитриева:
[. . .) потом. . . лишившись мочи,
Упал, и грозные навек смыкает очи.
У Крылова:
Рвался, метался Лев и, выбившись из сил,
О землю грянулся и миру запросил.
Именно в связи с этим новым крыловским принципом художественнореалистического о т р а ж е н и я жизни, требующим широкого использования
самых р а з н о о б р а з н ы х элементов живой народной речи, н а л а г а ю щ и м на
писателя о б я з а н н о с т ь вовлекать в стиль поэтического и з о б р а ж е н и я всю
бытовую терминологию, все детали обозначений, характеристичные для
обиходного, жизненного языка, находится та с а м а я мнимая растяну­
тость крыловского и з л о ж е н и я , которая Ж у к о в с к о м у к а з а л а с ь недостатком
слога К р ы л о в а по сравнению с обобщенной краткостью Дмитриевского
стиля.
Ср. у Д м и т р и е в а :
Встряхнулся, полетел, и в шею Льву впился:
У Льва глаз кровью налился;
Из пасти пена бьет; зубами он скрежещет,
Ревет, и все вокруг уходит и трепещет!
От Комара всеобщий страх!
Он в тысячи местах,
250
Крылов И. И. Поли. собр. соч. М., 1946. Т. 3. С. 66.
lib.pushkinskijdom.ru
146
Из наблюдений
над языком и стилем И. И. Дмитриева
И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает
И даже в глубь ноздри влетает!
Тогда несчастный Лев, в страданьи выше сил,
Как бешеный, вкруг чресл хвостом своим забил
И начал грызть себя [. . .]
У Крылова:
И, место высмотрев и время улуча,
Орлом на Льва спустился,
И Льву в крестец всем жалом впился.
Увертлив наш Комар, да он же и не трусит!
Льву сел на самый лоб и Львину кровь сосет.
Лев голову крутит, Лев гривою трясет;
Но наш герой свое несет:
То в нос забьется Льву, то в ухо Льва укусит.
Вздурился Лев,
Престрашный поднял рев,
Скрежещет в ярости зубами
И Землю он дерет когтями.
Л ю б о п ы т н о , что двум Дмитриевским строчкам:
Ревет, и все вокруг уходит и трепещет.
От Комара всеобщий страх! —
соответствуют следующие шесть крыловских стихов — очень сложного
стилистического с о с т а в а и р а з н о о б р а з н о й экспрессивной о к р а с к и :
От рыка грозного окружный лес дрожит.
Страх обнял всех зверей; все кроется, бежит;
Отколь у всех взялися ноги,
Как будто бы пришел потоп или пожар!
И кто ж? Комар
Наделал столько всем тревоги!
Ср. т а к ж е у Д м и т р и е в а :
Крылатый богатырь тут пуще зажужжал,
И всюду разглашать о подвигах помчался.
У К р ы л о в а — острое сцепление разнородных и разностильных ф р а з
и о б р а з о в , осложненных тонкими нюансами з в у к о в о г о воспроизведения
победной песни к о м а р а :
Насытил злость Комар; Льва жалует он миром:
Из Ахиллеса вдруг становится Омиром,
И сам
Летит трубить свою победу по лесам.
ч
Новые методы повествования и и з о б р а ж е н и я , о п и р а ю щ и е с я на семан­
тику реально-бытового я з ы к а с его разными стилями, то приближаю­
щимися к книжной речи, то у х о д я щ и м и в глубь устной народной речи,
были с в я з а н ы с приемом д р а м а т и ч е с к о г о воспроизведения действия,
ф а к т а , предмета в их жизненной динамике, в их с в я з я х с другими
явлениями и в е щ а м и . Поэтому широко известные и употребительные
в ы р а ж е н и я р а з н ы х стилей и ж а н р о в книжного и разговорного языка,
независимо от их принадлежности к системе среднего слога, вовле­
каются Крыловым в стиль басни, в язык художественной литературы и
р а с п о л а г а ю т с я в пределах одного и того ж е произведения в таких ком/
lib.pushkinskijdom.ru
Из наблюдений
над язиком и стилем И. И. Дмитриева
147
бинациях и сочетаниях, которые были не свойственны стилям класси­
цизма. В той ж е басне Крылова « Л е в и Комар» рядом с живописными
и экспрессивными в ы р а ж е н и я м и обиходного я з ы к а , как бы непосред­
ственно о т р а ж а ю щ и м и жизненные факты и явления в их единичной
конкретности, встречаются и отвлеченно-книжные и традиционно-лите­
ратурные ф р а з ы и обозначения. Например:
Сухое к комару явил презренье Лев [...)
И вызывает Льва на смертоносну брань.
Из Ахиллеса вдруг становится Омиром.
Эти новые формы в ы р а ж е н и я , р а з р а б а т ы в а е м ы е Крыловым и отчасти
у ж е подготовленные Новиковым, Р а д и щ е в ы м и Д е р ж а в и н ы м , знамено­
вали не только полное распадение системы трех стилей XVIII в., но и
отход от признания среднего стиля центральным ядром новой системы
русского л и т е р а т у р н о г о языка. Контуры и отличительные черты новой
системы русского литературного я з ы к а еще ярче и шире выступили
в творчестве Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Белинского и Л е р м о н т о в а ,
в языке передовых деятелей художественной литературы и ж у р н а л ь н о й
прозы 20—30-х годов XIX в.
Попытка И. И. Д м и т р и е в а , шедшего вслед з а К а р а м з и н ы м , выра­
ботать о б щ е н а ц и о н а л ь н у ю норму русского литературного в ы р а ж е н и я
на основе р е ф о р м и р о в а н н о й системы среднего стиля, представляла собой
необходимый этап на пути от русского литературного я з ы к а эпохи
классицизма с его «тремя штилями» к новому русскому литературному
языку первой трети XIX в. — к языку Ж у к о в с к о г о , Крылова, Грибоедова
и Пушкина.
lib.pushkinskijdom.ru
ЯЗЫК И СТИЛЬ БАСЕН
КРЫЛОВА
1
В с л о ж н о м и многостороннем процессе о б р а з о в а н и я новой системы
русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а р а з л и ч а е т с я несколько стадий. В а ж н е й ш а я
из них, п р и в е д ш а я к раскрытию о б щ е н а ц и о н а л ь н о й нормы русского
л и т е р а т у р н о г о я з ы к а и ее народных основ, теснее всего с в я з а н а с именами
К р ы л о в а , Грибоедова и П у ш к и н а .
К а к и всегда, в стихийно протекающей перегруппировке языковых
явлений, обусловленной р а з н о о б р а з н ы м и культурно-историческими и
общественно-политическими причинами, с н а ч а л а в ы д в и г а ю т с я отдельные,
передовые планы новых стилистических о б р а з о в а н и й , несущие в себе
зерно и предвестие будущего строя. В н а ч а л е XIX в. всходы новых
народных стилей русской художественной речи заметнее всего показались
в языке басен К р ы л о в а . Здесь — с н а ч а л а в узком ж а н р о в о м кругу —
наметились своеобразные принципы и возможности интенсивного — на
народной з а к в а с к е — смешения и объединения всех тех р а з н о о б р а з н ы х
стилей русской л и т е р а т у р ы , которые после ломоносовской теории и прак­
тики распределялись по трем разным л и т е р а т у р н о - я з ы к о в ы м катего­
риям — высокого, посредственного и простого с т и л я . Здесь у с т н а я народ­
н а я р у с с к а я речь с пестрой гаммой ее сословных и профессиональных
тональностей и я з ы к ф о л ь к л о р а с его богатой художественной тради­
цией и испытанной веками мудростью широким потоком прорвались
в стили русской книжной литературы и, о б р а з о в а в с ними новые сплавы,
новые а м а л ь г а м ы , п о к а з а л и свою чудодейственную силу в о б р а з ц а х
нового русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а .
Басни Крылова у ж е современниками были восприняты как «непод­
дельно русские и смыслом и в ы р а ж е н и е м » , как «в высшей степени
русские». В них всем почувствовался «дух русского н а р о д а , сгиб его
ума, с к л а д его речи» . « Д а ж е и в переводах, и п о д р а ж а н и я х Крылов
умел остаться русским» .
По словам В. Г. Белинского, Крылов своими баснями «вполне выразил
целую сторону русского национального д у х а . . . И все это в ы р а ж е н о
в таких оригинально-русских, не передаваемых ни на какой язык в мире
о б р а з а х и оборотах; все это представляет собою такое неисчерпаемое
богатство идиомов, руссизмов, с о с т а в л я ю щ и х народную физиономию
языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство, —
что сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении» .
Были особые причины, приведшие к тому, что именно в б а с н я х Крылова
острее, ярче и полнее всего выступили черты нового национальнорусского словесно-художественного стиля.
Стиль русской басни р а з в и в а л с я в тесной связи с историей русской
пословицы и поговорки. Б а с н я и з н а ч а л ь н о относилась к с ф е р е простого
народного слога. «Пиитика басен» больше всего д о п у с к а л а вольностей,
1
2
3
1
2
3
Греч Н. И. Чтения о русском языке. СПб., 1840. Ч. 2. С. 301.
Белинский В. Г. Соч. М., 1884. Т. И. С. 113*.
Отечественные записки. 1840. № 5 . С. 5 *.
2
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
Крылова
149
чему способствовал и утвердившийся в ней вольный стих, близкий к раз­
говорной речи * . Вместе с тем «басня требует поэзии ума» .
Р у с с к а я б а с н я с т а л а живым откликом бытовой повседневности с ее
грубоватым языком, с ее разнообразными голосами. Она т р е б о в а л а
естественности мыслей и и з о б р а ж е н и я . Стремясь быть в ы р а ж е н и е м
народного д у х а и с б л и ж а я с ь с фольклором, она в то ж е время р а с п о л а г а л а
всем а р с е н а л о м в ы р а з и т е л ь н ы х средств поэтического стихотворного я з ы к а .
В ее пределах могло острее всего осуществляться слияние устной народ­
ной речи и народной поэзии с достижениями литературно-языковой
культуры.
М е ж д у тем с о д е р ж а н и е многих басен было международным, интер­
национальным.
Ж а н р басни был о с в я щ е н авторитетами Эзопа, Федра, Л а ф о н т е н а .
Мотивы многих русских басен, их ф а б у л ы повторяются из века в век,
передаются от одного писателя к другому. Но формы изложения одной
и той ж е темы изменчивы и разнородны. «Главное в басне р а с с к а з . . .»
Он «должен быть создан поэтом; он составляет его х а р а к т е р , силу и
славу. Р а с с к а з в басне, к а к слог в прозе» .
Б а с н я с т а л а творческой л а б о р а т о р и е й , в которой оттачивалось свое­
образие и н д и в и д у а л ь н о г о стиля и испытывались свойства русского
языка *. Д л я басни я з ы к и слог — «дело великое, если не главное» *.
Вот почему именно в истории басенного языка нагляднее и ярче всего
обозначилось многообразие методов смешения и слияния литературных
стилей с поэзией ж и в о й народной речи. В истории басни, как в мини­
атюре, о т р а ж а е т с я история простого и среднего стилей русского лите­
ратурного я з ы к а XVIII и н а ч а л а XIX в. и их роль в создании новой
системы о б щ е р у с с к о г о национального я з ы к а .
Вот и л л ю с т р а ц и я . И з сочинений В. К. Тредиаковского «Несколько
Эзоповских басенок для опыта гексаметрами иамбическим и хореическим
составленных» извлечем басенку XIV «Волк и ж у р а в л ь » :
3
4
5
6
7
Подавился костью острою волк в некий день,
Так что не был в силе ни завыть, да стал весь в пень.
Для того вот журавля нанял он ценою,
Чтоб из горла ту извлечь носа долготою;
А журавль способно службу ту и сослужил:
И уж за работу платы он себе просил.
Улыбаясь волк тогда с скрежетом зубами,
Журавлю так отвечал грубыми словами:
Иль тебе та плата кажется, мой друг, мала,
Что из волчья зева голова твоя цела?
6
Л е г к о з а м е т и т ь , что в языке этой басенки господствуют разговорнобытовые русские слова и в ы р а ж е н и я : «быть в силе», «стать в пень»,
«сослужить с л у ж б у » , «просить платы» (за работу) и т. п. Встречаются
лишь три-четыре с л а в я н и з м а — и то у ж е сросшихся в XVIII в. с устной
речью: в некий день, извлечь, долгота, скрежет. Но ощутительна вялость
живой разговорной экспрессии, отсутствие свободной игры художественноэмоциональных красок. З а м е т н а искусственность стихотворного синтак­
сиса, с к а з ы в а ю щ а я с я и в расстановке слов и связи синтагм. Н а п р и м е р ,
4
5
6
4
Северные цветы на 1831 г. СПб., 1830. С. 37 *.
Грен Н. И. Указ. соч. Ч. 2. С. 281 *.
Тредиаковский В. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою. СПб., 1752. Т. 1.
С. 196—197.
lib.pushkinskijdom.ru
5
150
Язык и стиль басен
Крылова
« У л ы б а я с ь волк тогда с скрежетом з у б а м и » или « Д л я того вот ж у р а в л я
н а н я л он ценою, чтоб из горла ту извлечь носа долготою».
Не надо д у м а т ь , что эволюция простого с т и л я в пределах одного
и того ж е ж а н р а в XVIII в. с о с т о я л а в прямолинейном расширении устной
народной или разговорно-речевой его базы. И з в е с т н ы е щ е басни на ту же
тему А. П. С у м а р о к о в а (кн. VII, притча X X I ) , гр. Хвостова (кн. II,
б а с н я X I I I ) и А. Е. И з м а й л о в а . Б а с н я А. Е. И з м а й л о в а , при большей
свободе и р а з г о в о р н о й непринужденности синтаксического строя, носит
более глубокий отпечаток литературной книжности в области фразеологии:
Волк костью как-то подавился,
Не мудрено: всегда есть торопился;
Кость стала в горле у него.
Прожора захрипел, стеснилось в нем дыханье.
Ну, словом, смерть пришла его,
И он хотел в грехах при несть уж покаянье.
По счастию, Журавль тут мимо проходил,
Страдалец перед ним пасть жалобно разинул,
Журавль в нее свой нос предлинный опустил
И кость удачно вынул.
Волк вспрыгнул с радости, избавясь от беды.
— «А что ж мне за труды?»
Спросил носатый врач. — «Ах, ты, неблагодарный, —
Волк с сердцем отвечал: — да как просить ты смел?
Смотри, какой нахальный!
Благодари за то, что нос остался цел» .
7
В языке басни И з м а й л о в а больше стилистического р а з н о о б р а з и я .
З д е с ь и такие бессоюзные устно-бытовые сочетания синтагм, как:
Не мудрено: всегда есть торопился —
и т а к и е присоединительные о б о б щ е н и я , к а к :
Ну, словом, смерть пришла его.
В языке И з м а й л о в а экспрессивнее, в ы р а з и т е л ь н е е и б л и ж е к быту
ф о р м ы диалогической речи. О б щ и й синтаксический строй стихотворения
проще и однообразнее. Почти отсутствуют союзные сцепления предложе­
ний, кроме соединений посредством союза и и в реплике в о л к а — один раз
с союзом что:
Благодари за то, что нос остался цел.
Но з а т о значительнее примесь книжных в ы р а ж е н и й : «стеснилось в нем
д ы х а н ь е » , «он хотел в грехах принесть у ж п о к а я н ь е » , «страдалец» и
некоторые другие.
Совсем иные принципы отбора народных в ы р а ж е н и й , иные формы
сочетания разговорно-речевых элементов с литературно-поэтическим
стилем о б н а р у ж и в а ю т с я в я з ы к е басни К р ы л о в а «Волк и Ж у р а в л ь » :
Что волки жадны, всякий знает:
Волк, евши, никогда
Костей не разбирает.
За то на одного из них пришла беда:
Он костью чуть не подавился.
7
Измайлов
А. Б. Соч. СПб., 1849. Т. 1. С. 16.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
Крылова
151
Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;
Пришло хоть ноги протянуть!
По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот кой-как знаками стал Волк его манить
И просит горю пособить.
Журавль свой нос по шею
Засунул к волку в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил и стал за труд просить.
«Ты шутишь! — зверь вскричал коварный. —
Тебе за труд? Ах ты, неблагодарный!
А это ничего, что свой ты долгий нос
И с глупой головой из горла цел унес?
Поди ж, приятель, убирайся,
Да берегись: вперед ты мне не попадайся».
В я з ы к е крыловской басни бросается в глаза богатство и р а з н о о б р а з и е
устной народной ф р а з е о л о г и и : «пришла беда», «ни охнуть, ни вздохнуть»,
«пришло хоть ноги протянуть», «Близко тут. . . с л у ч и л с я » и т. п.
Экспрессия волчьей речи г о р а з д о богаче и непринужденнее. Ф р а з а
здесь с о х р а н я е т всю интонационную живость и идиоматическую эллип­
тичность разговорного в ы с к а з ы в а н и я : «Ты шутишь. . . Тебе за труд?
Ах ты, н е б л а г о д а р н ы й ! А это ничего. . .»
Д л я повествования характерны острые чередования форм прошедшего
времени совершенного вида, настоящего описательного и настоящего
изобразительного. З а м е ч а т е л ь н о употребление форм
именительного
п а д е ж а единственного и множественного числа слова волк с разными
грамматическими оттенками. Эффектно стремительное сказовое начало
басни с союза что: «Что волки ж а д н ы , всякий знает».
Волки — вообще, все волки, иначе — всякий волк, и далее форма един­
ственного числа волк употребляется в том ж е неопределенно-обоб­
щенном и собирательном значении:
8
Волк, евши, никогда
Костей не разбирает.
Отсюда — ироническое выделение одного:
За то на одного из них пришла беда.
А д а л е е ф о р м а волк у ж е относится к одному, определенному зверю
коварному. Таким о б р а з о м , Крылов эффектно пользуется стилистическими
различиями категорий определенности и неопределенности имени сущест­
вительного в русском языке.
Вместе с тем любопытно, что Крылов как бы перекликается с Тредиаковским в ы р а ж е н и я м и : «долгий нос. . .»
Ср.
И с глупой головой из горла цел унес. . .
Из горла ту извлечь носа долготою. . .
Что из волчья зева голова твоя цела.
Д л я иллюстрации народной изобразительности крыловского стиля
в области употребления глаголов достаточно сопоставить две строки
у Измайлова:
8
Ср., например, в басне «Апеллес и Осленок»: «„Нет", Апеллес сказал, случаен близко
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
Î52
Крылова
Журавль в нее свой нос предлинный опустил
И кость удачно вынул —
и у Крылова:
Журавль свой нос по шею
Засунул к Волку в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил.. .
Опустить нос — двусмысленное в ы р а ж е н и е , причем эта двусмыслица
не м о ж е т быть в н а с т о я щ е м контексте использована как к а л а м б у р .
Она я в л я е т с я недостатком. Засунуть нос по шею — картиннее и острее.
В ы р а ж е н и е вынуть кость р о ж д а е т ощущение мгновенной легкости, и наре­
чие удачно к а ж е т с я почти плеоназмом.
П р а в д а , сам И з м а й л о в о с т а л с я недоволен гротескным изображением
К р ы л о в а и считал его неправдоподобным. «Судя по величине волчьего
горла и ж у р а в л и н о г о носа, последний д о л ж е н был пройти гораздо
д а л е е и повредить у волка внутренность», — критиковал он стиль Кры­
лова .
В я з ы к е К р ы л о в а с необыкновенным блеском выступала всепобеждаю­
щ а я поэтическая сила русской народной речи. Вот е щ е пример. Басню
Л а ф о н т е н а : «La c i g a l e et la fourmi» переводили A. Сумароков, И. И. Хемницер и И. А. К р ы л о в .
У С у м а р о к о в а находим:
9
Стреказа
В зимне время, подаянья
Просит жалко стреказа,
И заплаканны глаза,
Тяжкова ее страданья,
Представляют вид.
Муравейник посещает,
Люту горесть извещает,
Говорит:
— «Стражду;
Сжалься, сжалься, муравей,
Ты над бедностью моей,
Утоли мой алч и жажду,
Разны муки я терплю,
Голод,
Холод.
День таскаюсь, ночь не сплю».
«В чем трудилася ты в лето!»
«Я скажу тебе и это:
Я вспевала день и ночь».
«Коль такое ваше племя,
Так лети отсель ты прочь:
Поплясати время» .
|0
Это лирическое стихотворение, близкое к среднему стилю, написанное
хореическим р а з м е р о м , о с т а в а л о с ь до Крылова в стороне от басенной тра­
диции. В нем, собственно, мало народности, д а и о т р а ж е н и я бытового
просторечия неярки.
У И. И. Хемницера р а з м е р изменяется на вольный ямб. Стиль
о б р а с т а е т бытовой ф р а з е о л о г и е й и становится прозаическим. Р а з г о в о р н а я
речь сплетается с ф о р м а м и официально-делового д и а л е к т а . Архаизмы
стихотворного я з ы к а исключены.
Все лето стрекоза в то только и жила,
Что пела;
А как зима пришла,
Так хлеба ничего в запасе не имела.
И просит муравья: помилуй, муравей,
Не дай пропасть мне в крайности моей.
9
10
Измайлов А. Е. Указ. соч. Т. 2. С. 655.
Сумароков А. Притчи. СПб., 1762. Кн. 2. С. 71.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
Крылова
153
Нет хлеба ни зерна, и как мне быть не знаю.
Не можешь ли меня хоть чем-нибудь ссудить,
Чтоб уж хоть кое-как до лета мне дожить?
А лето как придет, я право обещаю
Тебе все вдвое заплатить.
«Да как же целое ты лето
Ничем не запаслась?» — ей муравей на это. —
Так виновата в том; да что уж? не взыщи.
Я запастися все хотела,
Да лето целое пропела. —
«Пропела? — хорошо! поди ж теперь свищи» " .
В своей басне «Стрекоза и М у р а в е й » Крылов в о з в р а щ а е т с я к сумароковскому метру, но изменяет весь синтаксический строй и лексический
состав басни. Им ш и р о к о вводятся народнопоэтические о б р а з ы и эпитеты:
«лето красное», «чисто поле», «Нет у ж дней тех светлых боле», « З и м а
катит в г л а з а » и т. п. Они сплетаются с в ы р а ж е н и я м и разговорнобытового я з ы к а :
Оглянуться не успела, как.. .
И кому же в ум пойдет
На желудок петь голодный!
Но рядом стоят и книжно-поэтические образы и ф р а з ы :
Помертвело чисто п о л е . . .
Злой тоской удручена. . .
Д и а л о г м е ж д у Стрекозой и М у р а в ь е м приобретает х а р а к т е р фамиль­
ярно-бытовой беседы с тонкой игрой экспрессивных интонаций. Самый
ритм стихотворения, сочетаясь с р а з н о о б р а з н ы м и синтаксическими фор­
мами и не менее р а з н о о б р а з н ы м фразеологическим составом, становится
символически изобразительным.
И т а к , р а б о т а русского писателя н а д языком басни п р е д с т а в л я л а
собой одновременно и глубокие разведки в область сокровищ ж и в о г о
слова, и н а п р я ж е н н ы е поиски новых выразительных средств русского
литературного я з ы к а в кругу однородных идей и о б р а з о в . Эта работа
сродни о б о г а щ е н и ю я з ы к а тонкими синонимическими оттенками понятий.
Это — путь в о с х о ж д е н и я к все более выразительным и р а з н о о б р а з н ы м ,
семантически концентрированным и обобщенным ф о р м а м народнохудожественной речи.
Стиль басни К р ы л о в а — вершина русских национальных достижений
на этом пути.
О я з ы к е басен К р ы л о в а прекрасно с к а з а л еще лет 75 тому н а з а д
акад. А. В. Никитенко:
«Удивительная способность собирать себя, сосредотачиваться в одной
мысли или измерении, при необыкновенной раздельности и ясности
понятий, д а в а л а автору возможность группировать и в ы д е р ж а т ь все
частности в самых с ж а т ы х и немногих чертах, а тонкое знание языка
во всех его видоизменениях и ф о р м а ц и я х , от высшей до самой низшей,
наделяло его способами придавать этим чертам т а к у ю точность и пласти­
ческую видимость, к а к будто они были вырезаны из меди. Ч а с т о одного
краткого о б о р о т а речи было д л я него достаточно, чтобы н а р и с о в а т ь
11
Хемницер И. И. Басни и сказки. СПб., 1820. Ч. 2. С. 34.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
154
Крылова
к а р т и н у , одного слова, или, т а к с к а з а т ь , у д а р а его кисти, чтобы картине
этой придать известный оттенок, колорит. А как он д у м а л и в ы р а ж а л с я по
д у м а м и сердцу своего н а р о д а , то неудивительно, что многие из оборотов
его речи превратились скоро в народные пословицы и поговорки» .
12
2
П о глубине и р а з н о о б р а з и ю о т р а ж е н и й ж и в о й р а з г о в о р н о й речи, по широте
о х в а т а социальных разновидностей устного народного я з ы к а из всех
ж а н р о в русской л и т е р а т у р ы XVIII и н а ч а л а XIX в. с басней могли сопер­
ничать л и ш ь комедия и с а т и р а . Но у басни в этом отношении было
явное преимущество и перед сатирой, и перед комедией. В б а с н е не­
посредственно и открыто з в у ч а л голос то повествующего, то поучающего,
то о б л и ч а ю щ е г о и негодующего, то в о с п р о и з в о д я щ е г о чужую речь ав­
т о р а — среди голосов р а з н ы х басенных п е р с о н а ж е й . Б а с н я — ж а н р по­
д в и ж н ы й и синкретический. Она сочетала в себе элементы и повести,
и сказки, и очерка, и д р а м а т и ч е с к о й сценки, и общественной сатиры,
и личной э п и г р а м м ы . Особенно широко р а з д в и н у л и с ь ж а н р о в ы е пределы
басни в творчестве И. А. К р ы л о в а .
A. А. Б е с т у ж е в в статье « В з г л я д на старую и новую словесность
России» в ы с к а з а л с я о Крылове т а к : «Его к а ж д а я б а с н я — с а т и р а , тем
с и л ь н е й ш а я , что она коротка и р а с с к а з а н а с видом простодушия.
Ч и т а я стихи его, не з а м е ч а е ш ь д а ж е , что они стопованы — и это-то есть
верх искусства. Ж а л ь , что Крылов подарил т е а т р только д в у м я коме­
диями» .
Гоголь у к а з ы в а л на «историческое происхождение» и на полити­
ческую основу басен К р ы л о в а . Баснописец, по мнению Гоголя, следил за
всяким событием внутри государства, «на все п о д а в а л свой голос».
« В о о б щ е его з а н и м а л и вопросы в а ж н ы е . В книге его всем есть уроки,
всем степеням в государстве, начиная от высшего сановника и до послед­
него т р у ж е н и к а , р а б о т а ю щ е г о в низших р я д а х государственных» .
B. Г. Белинский писал о Крылове: « К а к истинно гениальный человек,
он, подобно другим, не ограничился в басне баснею, но придал ей жгучий
х а р а к т е р сатиры и п а м ф л е т а » .
По мнению Белинского, к р ы л о в с к а я б а с н я сочетала в себе черты
повести, комедии и с а т и р ы * .
П. А. Плетнев д о к а з ы в а л , что д л я К р ы л о в а б а с н я б ы л а лишь привыч­
ною формою поэзии истинной и в с е о б ъ е м л ю щ е й : «Человек в частной
своей жизни, г р а ж д а н и н в общественной деятельности, природа в своем
влиянии на дух н а ш , страсти в их борении, причуды, странности, пороки,
благородные д в и ж е н и я сердца, вечные з а к о н ы мудрости — все перешло
в его область, все подверглось его исследованию, все, к общему изумле­
нию, р а з р е ш е н о им с такой ясностью, с т а к о ю легкостью, с таким высоким
поэтическим достоинством, что ныне К р ы л о в , как баснописец, конечно,
первый поэт в Европе» .
Многие д у м а ю т , что К р ы л о в , сосредоточившись на басне, отошел
от лирики, д р а м ы и публицистики. На самом ж е д е л е б а с н я Крылова,
как синтетический ж а н р , сочетала в себе и д р а м а т у р г и ч е с к и е приемы,
1
|4
15
10
16
12
{А
15
16
Никитенко Л. В. Речь о баснях Крылова в художественном отношении. СПб., 1868. С. 21.
Полярная звезда на 1823 г. СПб., 1823. С. 21.
Гоголь И. В. Выбранные места из переписки с друзьями. СПб., 1847. С. 243 *.
Белинский В. Г. Указ. соч. Т. 9. С. И З * .
Современник. 1838. Т. 9. С. 63—64.
lib.pushkinskijdom.ru
8
9
Язык и стиль басен
Крылова
155
и лирические краски, и риторическую силу публицистического убеждения,
и отточенность афористического определения, и едкость сатирического
обличения.
Н е д а р о м некоторые басни Крылова представляют собою д р а м а т и ­
ческие сценки, ч а щ е всего из народного быта, без участия животных.
Таковы, например, « Д е м ь я н о в а уха», «Музыканты», «Любопытный»,
«Крестьянин и работник», « Р а з д е л » , «Крестьянин и разбойник», «Крестья­
нин в беде», « П р о х о ж и й и собаки» и многие другие.
В басне Крылова смешались границы стилей и ж а н р о в русского
к л а с с и ц и з м а . З д е с ь раньше, чем в творчестве Пушкина, наметились ме­
тоды с л и я н и я и скрещения разностильных элементов в новой структуре
русского л и т е р а т у р н о г о языка. Это сразу бросилось в г л а з а наиболее чут­
ким современникам Крылова.
В. А. Ж у к о в с к и й в статье «О басне и баснях Крылова» отметил
скрещение р а з н ы х стилей в я з ы к е крыловских басен, «искусство смеши­
вать с простым и легким рассказом картины, истинно стихотворные».
В басне «Мор зверей»:
Смерть рыщет по полям, по рвам, по высям гор;
Везде разметаны ее свирепства жертвы.. . —
«два стиха, которые не испортили бы никакого описания моровой язвы
в эпической поэме».
Не давит волк овец, и смирен как святой;
Дав курам роздых и покой,
Лиса постится в подземелье.
«Здесь р а с с к а з стихотворный з а б а в е н и легок, но он не составляет не­
приятной противоположности с поэтической картиною язвы» .
Вместе с тем Ж у к о в с к о м у к а ж е т с я , что в языке Крылова тут же «по­
п а д а ю т с я в ы р а ж е н и я , противные вкусу, грубые».
Язык басни Крылова включает в себя формы прежних — высокого,
посредственного и низкого стилей, по-новому объединяя и с п л а в л я я их.
Р е з к и е переходы от одного стиля к другому в строе басни ставились
в вину К р ы л о в а и позднее — историками русской литературы. Некоторые
из них, например А. Д . Г а л а х о в , были склонны видеть в этой стили­
стической пестроте недостаток языка Крылова, его художественной ма­
неры .
Монотонному и однообразному языку карамзинского повествования
в б а с н е К р ы л о в а была противопоставлена многоголосная, экспрессивнон а с ы щ е н н а я , р а з н о с т и л ь н а я и вместе с тем целостная структура русского
повествовательного языка с яркой народной окраской.
П о л ь з у я с ь всеми достижениями русской литературной стилистики
XVIII и н а ч а л а XIX в., Крылов как бы вспрыскивает их живой водой
народной семантики. П о к а з а т е л ь н о сопоставление фразеологии Крылова
и И. И . Д м и т р и е в а в их одноименных баснях «Старик и трое молодых» *
(перевод басни Л а ф о н т е н а «Le vieillard et les trois j e u n e s h o m m e s » ) .
У Д м и т р и е в а и юноши и старик говорят элегическим, условным русскоф р а н ц у з с к и м стилем:
17
18
п
Поверьте мне, друзья, старик сказал в ответ,
Что завтре ни мое, ни ваше;
Что Парка бледная равно
17
18
Жуковский В. А. Поли. собр. соч. СПб., 1902. Т. 9. С. 76.
Галахов А. Д. История русской словесности, древней и новой. 3-е изд. СПб., 1894. Т. 2.
С. 3 1 4 - 3 1 5 .
lib.pushkinskijdom.ru
156
Язык и стиль басен
Крылова
Взирает на теченье наше.
От Провидения нам ведать не дано,
Кому из нас оно судило
Последнему взглянуть на ясное светило!
Ах! может быть и то, что ваш безумец хилый
Застанет месяца восход
Над вашей, розами усыпанной. . .
могилой .
19
В б а с н е К р ы л о в а этим стихам соответствуют т а к и е :
Д а можно ль и за то ручаться наперед,
Кто здесь из нас кого переживет?
Смерть смотрит ли на молодость, на силу,
Или на прелесть лиц?
Ах, в старости моей прекраснейших девиц
И крепких юношей я провожал в могилу.
Кто знает: может быть, что ваш и ближе час,
И что сыра земля покроет прежде вас.
З д е с ь нет ни одного искусственно-книжного о б р а з а и в ы р а ж е н и я .
Смешение стилей, которые п р е ж д е были р а з г р а н и ч е н ы , осуществля­
ется в басенном языке К р ы л о в а р а з н ы м и способами. Ч а щ е всего наблю­
д а е т с я сочетание разностильных элементов в структуре одного и того же
произведения. Н а п р и м е р , в басне « В а с и л е к » одни и те ж е фразеологи­
ческие серии то повертываются в сторону простого стиля, то разверты­
в а ю т с я в высокий одический план. З а к л ю ч и т е л ь н ы е ж е стихи, в ы р а ж а ю ­
щие м о р а л ь басни, открыто ведут к высокому одическому стилю:
О вы, кому в удел судьбою дан
Высокий сан!
Точно так ж е в басне « Р о щ а и Огонь» ф р а з е о л о г и я высокого стиля
в ы с т р а и в а е т с я в одну цепь с в ы р а ж е н и я м и бытовой речи и поэтическими
образами:
Вот дело слажено: уж в роще огонек
Становится огнем; огонь не дремлет:
Бежит по ветвям, по сучкам;
Клубами черный дым несется к облакам,
И пламя лютое всю рощу вдруг объемлет.
В басне «Червонец», как и во многих других, высокий стиль философи­
ческого нравоучения, с в я з а н н о г о с темой п р о с в е щ е н и я , резко сменяется
просторечным с к а з о м . Этот сдвиг иронически комментируется самим
автором:
Об этой истине святой
Преважных бы речей на целу книгу стало;
Да важно говорить не всякому пристало:
Так с шуткой пополам
Я басней доказать ее намерен вам.
С т а р ы е формы условно-поэтической высокой ф р а з е о л о г и и
иронически переводятся на синонимы простого бытового я з ы к а :
19
Дмитриев И. И. Соч. СПб., 1895. Т. 1. С. 38—39.
lib.pushkinskijdom.ru
иногда
Язык и стиль басен
Крылова
15?
Какой-то в древности вельможа
С богато убранного ложа
Отправился в страну, где царствует Плутон.
Сказать простее, — умер он.
(<Вельможа>)
Ср. в черновой р е д а к ц и и басни « П а р н а с » :
Как в Греции богам пришли минуты грозны
И стал их колебаться трон;
Иль, так сказать, простее взявши тон,
Как боги выходить из моды стали вон .
20
Б а с е н н ы й стиль К р ы л о в а и з м е н я е т с я в з а в и с и м о с т и от темы, предмета,
ситуации. Б а с н и отвлеченно-публицистического с о д е р ж а н и я написаны
более к н и ж н ы м я з ы к о м . Н а п р и м е р , в басне « П у ш к и и п а р у с а » :
Восстала страшная вражда. . .
Роптали так пред небесами:
О боги! видано ль когда,
Чтобы ничтожное холстинное творенье
Равняться в пользах нам имело дерзновенье?
Но тут ж е рядом
и фразеология
и образы разговорно-бытового
стиля:
И носится он в море, как колода.
. . .стал скоро решетом
И с пушками, как ключ, он ко дну канул.
Б а с н я « Л а н ь и Д е р в и ш » почти целиком с к л а д ы в а е т с я из форм высокого
славянского слога:
Младая лань, своих лишась любезных чад,
Еще сосцы млеком имея отягченны,
Нашла в лесу двух малых волченят
И стала выполнять долг матери священный,
Своим питая их млеком.
И — нравоучение:
Так, истинная благость
Без всякой мзды добро творит:
Кто добр, тому избытки в тягость,
Коль он их с ближним не делит.
То ж е смешение р а з н о с т и л ь н ы х элементов иногда н а б л ю д а е т с я и
в р е ч а х басенных героев, которые пользуются то ф о р м а м и ф а м и л ь я р ­
ной устной н а р о д н о й речи, то всем р а з н о о б р а з и е м ж а н р о в ы х разновид­
ностей л и т е р а т у р н о й стилистики. И х речь о т р а ж а е т и п р е д о п р е д е л я е т
с л о ж н у ю стилевую структуру русского интеллигентского я з ы к а :
Там, говорят, не знают, что война;
Как агнцы, кротки человеки;
И молоком текут там реки;
Ну, словом, царствуют златые времена.
Как братья все друг с другом поступают,
И даже, говорят, собаки там не лают,
Не только не кусают.
Скажи ж сама, голубка, мне,
Не мило ль, даже и во сне,
Себя в краю таком увидеть тихом?
(кВолк
20
и
Кукушка*)
Кеневич В. Библиографические и исторические примечания к басням Крылова. 2-е изд.
СПб., 1878. С. 30.
lib.pushkinskijdom.ru
158
Язык и стиль басен
Крылова
И с п о л ь з о в а н и е приемов высокого стиля в речах басенных персонажей
з а в и с и т не только от темы, ситуации, о б р а з а героя, но и от стилисти­
ческого р а с п р е д е л е н и я света и тени, экспрессивных красок в композиции
басни. Н а п р и м е р , в басне « К а м е н ь и ч е р в я к » Крылов эффектно вкла­
д ы в а е т т о р ж е с т в е н н у ю дидактическую речь в ч е р в я к а :
Сей дождик, как его ни кратко было время,
Лишенную засухой сил
Обильно ниву напоил,
И земледельца он надежду оживил,
А ты на ниве сей пустое только бремя.
Таким о б р а з о м , б а с н я К р ы л о в а , несмотря на свою п р и н а д л е ж н о с т ь
к малым ф о р м а м л и т е р а т у р ы , о т р а ж а е т все р а з н о о б р а з и е стилевых
средств русского л и т е р а т у р н о г о языка н а ч а л а XIX в. и намечает новые
пути их смешения и синтеза на широкой демократической основе устной
народной речи и народной поэзии *.
Этот интенсивный метод объединения разнородных языковых элемен­
тов в структуре одного ж а н р а , выдвинутый Д е р ж а в и н ы м и р а з р а б о т а н н ы й
К р ы л о в ы м , был усвоен затем и П у ш к и н ы м и Гоголем.
3
Новые принципы сочетания р а з н о о б р а з н ы х стилевых красок русского
я з ы к а получили у К р ы л о в а глубокое внутреннее семантическое о п р а в д а ­
ние. Художественный метод словесного и з о б р а ж е н и я , излюбленный
великим баснописцем, требовал с б л и ж е н и я поэтического языка с речевой
деятельностью того социального круга, на который или в который метила
басня.
Отголоски соответствующей бытовой речи или сословного профес­
сионального стиля звучат и в языке б а с е н н и к а , и в р а з г о в о р а х героев
басни.
Ч а щ е всего в символических о б р а з а х басни вырисовывается быто­
вая ж и з н е н н а я оценка. Ее и з о б р а ж е н и е производится отчасти с помощью
житейских средств близкой к ней реальной, практической речи. Так,
в б а с н е « Щ у к а » применяется о ф и ц и а л ь н а я терминология и ф р а з е о л о г и я
судейского д е л о п р о и з в о д с т в а . Она сочетается с поэтическими о б р а з а м и
басенного я з ы к а и с в ы р а ж е н и я м и устной народной речи и облекается
при этом иронической экспрессией:
На Щуку подан в суд донос [. . .]
Улик представлен целый воз,
И виноватую, как надлежало,
На суд в большой лохани принесли.
Судьи невдалеке сбирались [. . .]
Однако ж имена в архиве их остались [.. .]
Для должного ж в порядке дел надзора,
Им придана была Лиса за прокурора [. . .]
В басне «Крестьянин и о в ц а » сатирически используются и своеобраз­
ные лексические, и синтаксические особенности, и логические формы пись­
менного к а н ц е л я р с к о г о я з ы к а .
В ы р а ж е н и я и ф о р м у л ы о ф и ц и а л ь н о г о с т и л я получают ироническую,
с а т и р и ч е с к у ю о к р а с к у от соседства с ф р а з е о л о г и е й фамильярно-бытовой
речи. В б а с н е «Волки и О в ц ы » :
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
Крылова
159
Судили, думали, рядили
И, наконец, придумали закон.
Вот вам от слова в слово он:
«Коль скоро Волк у стада забуянит,
И обижать он Овцу станет:
То Волка тут властна Овца,
Не разбираючи лица,
Схватить за шиворот — и в суд тотчас представить
В соседний лес иль бор».
В законе нечего прибавить, ни убавить.
Ср. т а к ж е в басне «Медведь у пчел».
Эта тенденция и з о б р а ж а т ь предметы с помощью словесных средств
и к р а с о к воспроизводимой среды, л е г ш а я затем в основу реалисти­
ческих стилей П у ш к и н а , Гоголя, Тургенева, Достоевского и СалтыковаЩ е д р и н а , о б н а р у ж и в а е т с я в стиле Крылова по разным направлениям.
Ч а щ е всего она с л у ж и т средством сатирического воспроизведения. На­
пример, в басне « П р и х о ж а н и н » изображение проповедника во храме и
стиля его речи производится с помощью типичных фразеологических
средств церковного к р а с н о р е ч и я : *
13
Речь сладкая, как мед, из уст его текла.
В ней правда чистая, казалось, без искусства,
Как цепью золотой,
Возъемля к небесам все помыслы и чувства,
Сей обличала мир, исполненный тщетой.
Душ пастырь кончил поученье;
Но всяк ему еще внимал и, до небес
Восхищенный, в сердечном умиленье
Не чувствовал своих текущих слез.
В басне « П а р н а с » криво о т р а ж а е т с я стиль высокого академического
красноречия в духе державинской лирики:
Одобрили ослы Ослово
Красно-хитро-сплетенно слово.
Лексические краски я з ы к а воспроизводимой среды помогают яркому
и ж и в о м у и з о б р а ж е н и ю быта с его понятиями и интересами, с его
вещным а н т у р а ж е м . Так, в басне « П а у к и Пчела» о т р а ж а е т с я атмо­
с ф е р а купеческого торгашеского мира подбором выражений, связанных
с куплей и сбытом т о в а р а , и их своеобразной, экспрессивной расцветкой.
В б а с н е «Фортуна в гостях» характеристика торгаша т а к ж е складыва­
ется наполовину из в ы р а ж е н и й торгового д и а л е к т а :
Один из них хоть был торгаш плохой;
А тут, что ни продаст, ни купит,
Барыш на всем большой он слупит;
Забыл совсем, что есть наклад,
И скоро стал, как Крез, богат.
В басню « Б у л а т » вводится обиходная профессиональная
с в я з а н н а я с употреблением острого орудия, клинка.
Мужик мой насадил на клинок черенок
И стал булатом драть в лесу на лапти лыки,
А дома запросто лучину им щепать;
То ветви у плетня, то сучья обрубать,
Или обтесывать тычины к огороду.
lib.pushkinskijdom.ru
лексика,
Язык и стиль басен
160
Крылова
П о н я т н о , что еще последовательнее этот принцип профессионального,
социально-бытового р а с ц в е ч и в а н и я стиля применяется К р ы л о в ы м к речам
действующих л и ц басни. У ж е современники отмечали, что действующие
л и ц а басен К р ы л о в а «говорят языком приличным состоянию, которое
выведено на сцену, и действуют, к а к бы д е й с т в о в а л с у д ь я , купец или
крестьянин в своем русском д о м а ш н е м быту» .
В басне «Купец» речь купца-суконщика с к л а д ы в а е т с я из типических
в ы р а ж е н и й л а в о ч н о г о д и а л е к т а с примесью областного мещанского про­
сторечия:
2 1
«Поди-ка, брат Андрей!
Куда ты там запал? Поди сюда, скорей,
Да подивуйся дяде!
Торгуй по-моему, так будешь не внакладе».
Так в лавке говорил племяннику купец:
«Ты знаешь польского сукна конец,
Который у меня так долго залежался,
Затем, что он и стар, и подмочен, и гнил.
Ведь это я сукно за аглицкое сбыл.
Вот, видишь, сей лишь час взял за него сотняжку:
Бог олушка послал».
Конец — это, по объяснению В. И. Д а л я , у с л о в н а я единица в торговле,
штука ткани, холста, трубка .
В басне « Н а п р а с л и н а » речь б р а м и н а н а с ы щ е н а ц е р к о в н о с л а в я н и з м а м и
монастырского типа:
2 2
Так взмолится Брамин сквозь слез:
«И сам не знаю я, как впал во искушенье;
Ах, наустил меня проклятый бес!»
Ср. в повествовательном стиле:
Вот постный день, а он смекает,
Нельзя ли разрешить на сырное тайком.
В басне « Л е щ и » помещик, любитель л е щ е й , употребляет слово перо
в профессиональном рыбном смысле: плавник, п л а в а т е л ь н о е перо, которое,
по Д а л ю , бывает хребтовое, плесковое ( х в о с т о в о е ) , ж а б е р н о е , брюшное
или красное
2 3
Какого ждать от щук добра:
Ведь не останется лещей здесь ни пера?
Объем басни, своеобразие ее конструкции, б е г л а я обобщенность ее
рисунка содействовали быстроте и лаконичности диалогической речи
в ее составе. Крылов довел эти качества д р а м а т и ч е с к о г о д и а л о г а до выс­
шего совершенства. Богатство экспрессивных красок в чередующихся
репликах л и ш ь выиграло при их с ж а т и и и сгущении. Р а з г о в о р ы персона­
ж е й крыловских басен — это маленькие комедии, а иногда и маленькие
трагедии *.
Ср. д и а л о г в басне «Волк и Кот».
П а р а д н а я , л и т е р а т у р н о - у с л о в н а я ф о р м а как бы снята с русского
15
21
22
23
й
Сын Отечества. 1825. № 7 . С. 297 * .
Даль В. И. Толковый словарь. СПб.; М., 1881. Т. 2. С. 150
Даль В. И. Указ. соч. Т. 3. С. 101.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
Крылова
161
я з ы к а в басне К р ы л о в а . «Ни один из поэтов, — по словам Гоголя, —
не умел с д е л а т ь свою мысль т а к ощутительною и в ы р а ж а т ь с я т а к доступно
всем, к а к К р ы л о в . Поэт и мудрец слились в нем воедино. У него живописно
все, н а ч и н а я от и з о б р а ж е н и я природы пленительной, грозной и д а ж е гряз­
ной, д о передачи малейших оттенков р а з г о в о р а , выдающих живьем ду­
шевные свойства. Все т а к с к а з а н о метко, так найдено верно и т а к усвоено
крепко вещи, что д а ж е и определить нельзя, в чем характер пера Крылова.
У него не п о й м а е ш ь его слога. Предмет, как бы не имея словесной обо­
лочки, выступает сам собою, натурою перед г л а з а » .
В к о н т р а с т с этикетным, несколько изысканным и манерным стилем
русских европеистов в басенном я з ы к е Крылова з а з в у ч а л и бойкие, ж и в ы е ,
социально о к р а ш е н н ы е , п е р е л и в а ю щ и е с я разными тонами голоса реаль­
ной русской жизни, с типичными д л я нее формами речевого в ы р а ж е н и я
повседневного быта, его д р а м а т и ч е с к и х коллизий, противоречий, борьбы,
горестей и радостей. Крестьяне, пастухи, мельники, извозчики, купцы или
купчины, откупщики, богачи, приказные, охотники, сочинители, поэты,
баре, в е л ь м о ж и — словом, русские люди разных званий, классов, сосло­
вий и положений — в натуральном виде или в зверином м а с к а р а д е —
выступают здесь со своей типической, но художественно преображенной
речью. К а з а л о с ь , главным героем басен Крылова стал сам русский язык
с з а л о ж е н н ы м и в его системе своеобразиями национально-характеристи­
ческого в ы р а ж е н и я , игрой экспрессивных красок, с его художественными
в о з м о ж н о с т я м и и с свойственным ему складом мысли.
В б а с н е х а р а к т е р героя до известной степени определяется символи­
кой о б р а з о в животных . Ж и в о т н ы е в баснях, по в ы р а ж е н и ю А. Потебни, — то ж е , что фигуры в ш а х м а т а х .
С о в р е м е н н ы е жизненные ситуации и житейские типы подводятся под
аллегорические категории животных, и сами эти категории, наполнив­
шись ж и в ы м , конкретным содержанием, приобретают новый обобщенный,
символический и вместе с тем реалистический смысл. Ж и в о т н ы е в басне —
это, по с л о в а м П л е т н е в а , «аллегорические актеры», п р е д с т а в л я ю щ и е
человека .
В русском народном языке сами н а з в а н и я животных я в л я ю т с я харак­
теристиками людей, п р о з в и щ а м и , клеймами (ср. голубчик, осел, ворона,
сукин сын, сивый мерин, упрям, как бык, уперся, как бык, лисица, непово­
ротливый медведь, трусливый з а я ц , змея, ж а б а ) .
От обозначений животных произведены не только эпитеты, прилага­
тельные, о п р е д е л я ю щ и е человеческий х а р а к т е р , человеческие поступки и
свойства (лисья хитрость, телячьи восторги или нежности, орлиный взгляд,
ослиное у п р я м с т в о , л ь в и н а я д о л я , козлиная бородка, голубиная кро­
т о с т ь ) , но и глаголы, образно в ы р а ж а ю щ и е состояния и д в и ж е н и я людей
(осоветь, окрыситься, с ъ е ж и т ь с я , насобачиться, сбычиться, проворонить
и т. п . ) .
М е ж д у этим народным животным эпосом и баснями Крылова есть тес­
ная с в я з ь * .
П о словам Гоголя, звери у Крылова «мыслят и поступают слишком
по-русски; в их проделках между собою слышны проделки и обряды про­
изводств внутри России. . . Д а ж е осел, несмотря на свою п р и н а д л е ж 2 4
5
2 6
2 7
17
24
2 5
26
27
Гоголь Н. В. Указ.
См.: Жуковский В.
См.: Потебня А. А.
Современник. 1838.
11 В. В. Виноградов
16
соч. С. 244 *.
А. Указ. соч. Т. 9. С. 71.
Из записок по теории словесности. Харьков, 1905. С. 311.
Т. 9. С. 62.
lib.pushkinskijdom.ru
162
Язык и стиль басен
Крылова
ность к л и м а т у других земель, я в и л с я у него русским человеком. . . Сло­
вом — всюду у него Русь и пахнет Русью» .
«Все эти л и с и ц ы , волки, медведи, быки, сурки, тигры, л ь в ы , гуси, д а ж е
голуби, п р и л е т е в ш и е из чужой стороны, к а к будто родились и выросли
на полях и в л е с а х наших, они охотно с б е ж а л и с ь , слетелись на зов волшеб­
ника-поэта, чтобы вместе с л у ж и т ь ему орудием д л я и з о б р а ж е н и я важных
истин в наших н р а в а х и общественности» .
Естественно, что ж и в о т н ы е в б а с н я х К р ы л о в а строят свою речь по
русскому о б р а з ц у , о т р а ж а я и в ы р а ж а я р а з л и ч и я социальных стилей.
Е щ е А. Е. И з м а й л о в находил з а б а в н ы м крыловский прием использова­
ния п р и к а з н о г о стиля при воспроизведении речи животных, например,
в б а с н е «Слон на воеводстве»:
2 8
2 9
Вступило от овец прошение в Приказ,
Что волки-де совсем сдирают шкуру с нас.
« К а к прилично, — писал А. Е. И з м а й л о в , — после слов — п р о ш е ­
н и е , П р и к а з поставлена здесь л ю б и м а я приказными частица д е» .
Л о ш а д ь говорит об овсе:
30
Стравил бы он его иль мне, или гнедому;
Хоть курам бы его он вздумал разбросать.
{«Крестьянин
и
Лошадь*)
В басне «Воспитание л ь в а » у ж е первое слово о б р а щ е н и я к отцу, отра­
ж а ю щ е е речь воспитанного по-птичьи л ь в е н к а , полно тонких намеков и
глубокого иронического с м ы с л а :
«Папа», ответствовал сынок: «я знаю то,
Чего не знает здесь никто»...
Ж и в о т н ы е крыловских басен обогатили ф р а з е о л о г и ч е с к у ю сокровищ­
ницу русского я з ы к а д е с я т к а м и пословиц и поговорок * : «А ж а л ь , что
не знаком ты с нашим петухом» («Осел и С о л о в е й » ) ; «Сильнее кошки
з в е р я нет» ( « М ы ш ь и К р ы с а » ) ; « Д а эта крыса мне кума» («Совет Мы­
ш е й » ) ; « П у с к а й ослиные копыта знает» ( « Л и с и ц а и О с е л » ) ; «Ты виноват
у ж тем, что хочется мне к у ш а т ь » («Волк и Я г н е н о к » ) ; «Орлам случается
и ниже кур спускаться, но курам никогда до о б л а к не подняться» («Орел
и К у р ы » ) ; «рыльце в пуху» ( « Л и с и ц а и С у р о к » ) ; «Ай Моська, з н а т ь она
сильна, что л а е т на слона» («Слон и М о с ь к а » ) ; « Д а наши предки Рим
спасли» ( « Г у с и » ) ; «А вы, д р у з ь я , как ни садитесь, все в музыканты не
годитесь» ( « К в а р т е т » ) ; «Чем кумушек считать трудиться, не л у ч ш е ль на
себя, кума, оборотиться» ( « З е р к а л о и О б е з ь я н а » ) ; « К о л ь выгонят в окно,
т а к я влечу в другое»' («Муха и П ч е л а » ) ; «На задних л а п а х я хожу» («Две
С о б а к и » ) ; « Н е д а р о м говорится, что д е л о мастера боится» ( « Щ у к а и
Кот») и д р .
19
1
4
Глубина и сила нового сочетания и о б ъ е д и н е н и я разностильных элемен­
тов русской речи в языке басен К р ы л о в а о п р е д е л я л и с ь своеобразием
позиции а в т о р а - б а с н о п и с ц а .
Вопрос об о б р а з е р а с с к а з ч и к а , иначе говоря, вопрос об экспрессивных
2Н
29
30
18
Гоголь И. В. Указ. соч. С. 240—241 *.
Никитенко А. В. Указ. соч. С. 10.
Измайлов А. Е. Указ. соч. Т. 2. С. 690.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен Крылова
163
к р а с к а х и тональностях басенного сказа является центральным в стили­
стике басни. В басне Крылова образ рассказчика органически слился
с о б р а з о м всего русского народа.
Недаром П у ш к и н признал Крылова представителем духа русского на­
рода и у с м а т р и в а л этот дух в «каком-то веселом лукавстве ума, насмешли­
вости и живописном способе в ы р а ж а т ь с я » .
Гоголь о б ъ я с н я л народность крыловского языка близостью стиля ба­
сен Крылова к стилю русских народных пословиц. В пословицах выра­
ж а е т с я с к л а д народного х а р а к т е р а , о б р а з народа. По мнению Гоголя,
К р ы л о в «в басне умел сделаться народным поэтом. Эта наша крепкая
р у с с к а я голова, тот самый ум, который сродни уму наших пословиц. . .».
В пословицах «сверх полноты мыслей, у ж е в самом образе в ы р а ж е н и я
[. . .] о т р а з и л о с ь много народных свойств наших, в них все есть: издевка,
н а с м е ш к а , попрек, словом — все шевелящее и з а д и р а ю щ е е з а живое: как
с т о г л а з ы й Аргус глядит из них к а ж д а я на человека [. . .] Отсюда-то ведет
происхождение Крылов [. . .] Его притчи — достояние народное, и состав­
л я ю т книгу мудрости самого народа» . Действительно, в языке басен
К р ы л о в а с т е р л а с ь стилистическая грань между народными послови­
цами и афористическими в ы р а ж е н и я м и и меткими изречениями самого
автора.
В я з ы к басен вошли, как семантические скрепы, многие народные
пословицы: «В семье не без урода» («Слон на воеводстве»); «Хоть видит
око, д а зуб неймет» («Лисица и В и н о г р а д » ) ; «Бедность не порок» («От­
купщик и С а п о ж н и к » ) ; «Из огня да в полымя» («Госпожа и две Слу­
ж а н к и » ) ; «Не плюй в колодец — пригодится воды напиться» («Лев и
М ы ш ь » ) ; «Что ты посеял, то и жни» («Волк и К о т » ) ; «У моря погоды
ж д е т » ( « М е д в е д ь у пчел»); « Л а с т о ч к а одна не делает весны» («Мот и
Л а с т о ч к а » ) ; «Смерть не за горами, а за плечами» («Крестьянин и
С м е р т ь » ) ; « К а к бывает ж и т ь ни тошно, а умирать е щ е тошней» («Кре­
стьянин и Смерть») и т. п.
Любопытно, что некоторые народные пословицы и поговорки видоизме­
нены Крыловым, например, « Н а д е л а л а синица славы, а моря не з а ж г л а »
(ср. «Синица за море летела и море з а ж и г а т ь хотела; синица много нашу­
мела, д а не было из шума дела») . «Каков поп, таков и приход».
«Но в н у ж д е л и ш ь узнать прямого можно друга» («Собака, Человек,
К о ш к а и Сокол») (ср. «Без беды друга не узнаешь», « Д р у г познается
в несчастьи») . «От ворон она отстала, а к павам не пристала» («Во­
рона») (ср. «Ни пава, ни ворона», «Ворона в павлиньих перьях»)
и т. п.
С другой стороны, многие крыловские выражения стали русскими
поговорками и пословицами.
О б р а з Крылова-баснописца о к р у ж а е т с я атмосферой народных посло­
виц и поговорок, к которым примыкают его собственные афоризмы и
сентенции пословичного типа. Стилю Крылова (так же, как и стилю Грибо­
едова, а позднее стилям А. Н. Островского и С а л т ы к о в а - Щ е д р и н а ) было
3 1
3 2
3 3
3 4
3 5
31
32
33
34
3 5
Пушкин А. С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен Крылова / / Поли. собр. соч.
Т. 9. М.; Л., 1949. С. 34.
Гоголь И. В. Указ. соч. С. 2 3 9 - 2 4 0 *.
Кеневич В. Указ. соч. С. 88.
Даль В. И. Пословицы русского народа. СПб., 1904. Т. 4. С. 23.
Там же. Т. 3. С. 237.
lib.pushkinskijdom.ru
20
Язык и стиль басен
164
Крылова
особенно п р и с у щ е это свойство выделения пословицы из целого произве­
дения или с ж а т и я его в пословицу. А. А. П о т е б н я у к а з ы в а л на то, что
«процесс с ж и м а н и я более длинного р а с с к а з а в пословицу принадлежит
к числу явлений, имеющих огромную в а ж н о с т ь д л я человеческой мысли».
Этот процесс м о ж н о н а з в а т ь процессом «сгущения мысли». Тут происхо­
дит з а м е щ е н и е «относительно небольшими умственными величинами»
целых «масс мыслей, из которых они возникли и которые вокруг них груп­
пировались» .
Эти небольшие по объему изречения, эти крыловские а ф о р и з м ы под­
в е р г а ю т с я оценке с точки з р е н и я семантической системы русского языка
в целом. Этой оценкой и определяется их ж и з н е н н а я сила, их применение
все к новым и новым с о д е р ж а н и я м быта и мысли, их переход из одного
периода истории русского я з ы к а в другой. Т а к о в ы , например, крылатые
в ы р а ж е н и я , внесенные в сокровищницу русского я з ы к а К р ы л о в ы м * .
3 6
21
Про взятку Климычу читают,
А он украдкою кивает на Петра. . .
Услужливый дурак опаснее врага.
По мне уж лучше пей,
Да дело разумей.
А ларчик просто открывался.
Послушать, кажется, одна у них душа,
А только кинь им кость, так что твои
собаки.
В ком есть и совесть и закон,
Тот не украдет, не обманет,
В какой бы нужде ни был он.
А вору дай хоть миллион,
Он воровать не перестанет.. .
Неправ и тот,
Кто поручил ослу стеречь свой огород.
Все кажется в другом ошибкой нам,
А примешься за дело сам,
Так напроказишь вдвое х у ж е .
В ком нужда уж того мы знаем, как
зовут.
Слона-то я и не приметил. . .
Васька слушает да ест. . .
Еще тарелочку .
Одни поддельные цветы
Дождя боятся.
А Философ
Без огурцов.
Если голова пуста,
То голове ума не придадут места .
У сильного всегда бессильный виноват
и др. под.
37
38
39
Б а с е н н ы й я з ы к К р ы л о в а наделен огромной о б о б щ а ю щ е й силой. В нем
о б н а р у ж и л а с ь широта смыслового о б ъ е м а народных в ы р а ж е н и й и их ост­
рая, цепкая образность.
Это удивительное слияние индивидуального стиля Крылова с обще­
русским стилем н а ц и о н а л ь н о г о в ы р а ж е н и я о б ъ я с н я е т с я тем, что образ
р а с с к а з ч и к а басни у К р ы л о в а погружен в сферу народного русского
мышления, н а ц и о н а л ь н о г о русского психологического у к л а д а , народных
экспрессивных оценок.
В басне К р ы л о в а экспрессия р а с с к а з а непрерывно меняется. О н а выте­
кает из ситуации, она п о д с к а з ы в а е т с я предметами и типичными оценками
их в р а з г о в о р н о м , обиходном языке. К а ж е т с я , что р а с с к а з ч и к лишь
искусно комбинирует экспрессивные краски народной речи, непрестанно
меняя точку зрения, принимая разные позы, ч а щ е всего иронические,
Н а п р и м е р , в басне « Б е л к а » :
36
37
3 8
3 9
40
Потебня А. А. Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка. Харьков,
1894. С. 96—97.
См.: Греч И. И. Указ. соч. Ч. 2. С. 302—304.
См.: Никитенко А. В. Указ. соч. С. 21.
См.: Кеневич В. Указ. соч. С. 32.
См.: Там же. С. 39.
lib.pushkinskijdom.ru
40
Язык, и стиль басен
Крылова
165
Вот Белка наконец уж стала и стара,
И Льву наскучила: в отставку ей пора.
Отставку Белке дали,
И точно, целый воз орехов ей прислали.
Орехи славные, каких не видел свет;
Все на отбор: орех к ореху — чудо!
Одно лишь только худо —
Давно зубов у Белки нет.
Ж и в а я заинтересованность рассказчика изображаемыми событиями
и л и ц а м и с к а з ы в а е т с я в то и дело вставляемых аффективных суждениях
по поводу и з л а г а е м ы х происшествий. Эти суждения—ценности, вопло­
щенные в ходячие народные в ы с к а з ы в а н и я и фамильярные поговорки,
соответствуют и точке зрения действующих лиц. Они естественны и на­
родны. Н а п р и м е р , в басне «Медведь в сетях»:
Медведь
Попался в сеть.
Над смертью издали шути как хочешь смело:
Но смерть вблизи — совсем другое дело.
Не хочется Медведю умереть.
К о г д а р а с с к а з ч и к становится на точку зрения самих действующих
лиц, тогда сочувственная им экспрессия облекает формы выражения,
к а к бы о п р е д е л я я их выбор и подбор. События и предметы в этом случае
н а з ы в а ю т с я и и з о б р а ж а ю т с я с точки зрения самих действующих лиц. Их
оценки, их с у ж д е н и я , определения о т р а ж а ю т с я и в выборе выражений,
и в их связи, в самом порядке слов, в направлении стилистических
инверсий. Н а п р и м е р в басне «Голик»:
Запачканный Голик попал в большую честь. . .
Уж он полов не будет в кухнях' месть;
Ему поручены господские кафтаны.
Но это величание голика, с к а з ы в а ю щ е е с я в выдвижении местоимения
он — ему на первое место, в усилительной частице уж, в контрастной
симметрии с л о в о р а с п о л о ж е н и я двух последних стихов, иронически осве­
щ а е т с я з а п р я т а н н ы м в скобки пояснением рассказчика:
(Как видно, слуги были пьяны).
Р а с с к а з ч и к вдруг, с внезапной сменой экспрессии, иронически разобла­
чает истину. Тон его речи ломается.
Этот экспрессивный контраст между главной цепью повествователь­
ного стиля и авторскими з а м е т к а м и , иногда поставленными в скобки,
эта р а з о б л а ч а ю щ а я функция скобок является одним из любимых стили­
стических приемов Крылова. В басне «Рыбья пляска»:
«Великий государь! Здесь не житье им — рай.
Богам о том мы только и молились,
Чтоб дни твои бесценные продлились».
(А рыбы между тем на сковородке бились.)
С к а з о в а я экспрессия в басенном стиле Крылова иронически противо­
речива. Особенно контрастно-лукавы помещенные в скобках примечания
а в т о р а . В басне «Осел»:
lib.pushkinskijdom.ru
166
Язык и стиль басен
Крылова
Надулся мой Осел: стал важничать, гордиться
(Про ордена, конечно, он слыхал)
И думает, теперь большой он барин стал.
Но вышел новый чин Ослу, бедняжке, боком
(То может не одним Ослам служить уроком).
П е р е л и в ы и контрасты экспрессии в я з ы к е басен К р ы л о в а обостряются
р а з н ы м и в и д а м и смешения повествовательного стиля с чужой речью,
с речью п е р с о н а ж е й .
В басенный р а с с к а з незаметно в м е ш и в а ю т с я ф о р м ы «несобственнопрямой» или « п е р е ж и т о й » речи, свойственной выведенным героям. Ч у ж а я
речь у с и л и в а е т д е м о к р а т и ч е с к у ю непритязательность, «простонародность»
б а с е н н о г о я з ы к а , его р а з г о в о р н ы й синтаксический строй. Н а п р и м е р ,
в б а с н е «Три М у ж и к а » :
Три Мужика зашли в деревню ночевать.
Здесь, в Питере, они извозом промышляли;
Поработали, погуляли
И.путь теперь домой на родину держали.
А так как Мужичок не любит тощий спать,
То ужинать себе спросили гости наши.
В деревне что за разносол:
Поставили пустых им чашку щей на стол,
Да хлеба подали, да, что осталось, каши.
Не то бы в Питере, — да не о том уж речь:
Все лучше, чем голодным лечь.
П о д в и ж н о с т ь , изменчивость экспрессии и вместе с тем ее с в о е о б р а з н а я
отрешенность от личных пристрастий придают басенному стилю Крылова
х а р а к т е р реалистической объективности. П о в е с т в о в а н и е непосредственно
соотносится с соответствующими жизненными э п и з о д а м и , которые как бы
воспроизводятся в самом их течении и р а з в и т и и . Автор нередко представ­
л я е т с я очевидцем или участником событий, которые быстро развер­
т ы в а ю т с я перед ним. Его точка зрения то с л и в а е т с я с восприятием дей­
ствующих л и ц , то отделяется от него.
Л ю б о п ы т н о , что недоумения в о о б р а ж а е м о г о читателя в басне Кры­
л о в а бывают а д р е с о в а н ы не к автору, а к героям басни. Например, в басне
«Крестьянин и С о б а к а » :
У мужика, большого эконома,
Хозяина зажиточного дома,
Собака нанялась и двор стеречь
И хлебы печь
И сверх того, полоть и поливать рассаду —
Какой же выдумал он вздор,
Читатель говорит — тут нет ни складу,
Ни ладу.
Пускай бы стеречи уж двор;
Да видано ль, чтоб где собаки хлеб пекали
Или рассаду поливали?
Читатель! Я бы был не прав кругом,
Когда сказал бы «да» — да дело здесь не в том,
А в том, что наш Барбос за все за это взялся
И вымолвил себе он плату за троих.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен Крылова
167
В я з ы к е басен Крылова выкристаллизовывался общий тип разговор­
ного русского я з ы к а , богатого экспрессивными красками, насыщенного
народными о б р а з а м и и пословицами, пропитанного поэзией устной народ­
ной речи, следовательно, более демократического и более выразительного,
чем салонный стиль «среднего сословия», который культивировался
русскими европейцами из школы К а р а м з и н а * .
22
5
Язык басен К р ы л о в а о к а з а л громадное формирующее влияние на новую
стилистическую систему русского литературного языка не только потому,
что в нем с необыкновенной глубиной и ясностью воплотились основные
тенденции р а з в и т и я русского литературного языка в XIX в., но и потому,
что в нем с покоряющей силой и удивительной художественной полнотой
р а с к р ы л о с ь гениальное словесное мастерство самого Крылова, как вели­
кого народного поэта.
А к а д . И. И. Срезневский т а к писал о выразительности языка Крылова:
« М о ж н о , т а к с к а з а т ь , химически отделить, чем именно действовал и дей­
ствует Крылов на своих читателей, д а в а я свободу выразительности
я з ы к а . М о ж н о отделить в его языке с л о в а , как верные изображения его
понятий и о б р а з о в : и прекрасен и разнообразен и богат его подбор слов,
т а к богат, что из одних басен Крылова можно выбрать довольно большой
с л о в а р ь русского я з ы к а , неполный более всего в предметном отношении,
т а к как Крылову не случалось говорить о многих предметах. Можно от­
делить в его я з ы к е множество о б о р о т о в , особенных способов сочета­
ния слов и при этом разных видоизменений слов: в этом отношении язык
К р ы л о в а если не богаче, то и не беднее, чем словами. М о ж н о отделить
в нем огромное число в ы р а ж е н и й , тех связей слов, которые для ума
н е р а з д е л и м ы т а к ж е , как и слоги одного слова: многие из них — старое
достояние н а р о д а , вытравленное из некоторых его слоев чужеязычием
и ч у ж е о б ы ч а е м ; многие выникли из души Крылова, и дороги своею выра­
зительностью не меньше тех. М о ж н о отделить в языке Крылова множе­
ство п о с л о в и ц и п о г о в о р о к , и взятых им у народа и данных им
народу, ничем одна от других не отличных, если не знать, что та или другая
из них была в ходу и до Крылова, а та или д р у г а я пошли в ход только после
К р ы л о в а . З а всем этим легко отделяемым остается то, что не выделяется
никаким химическим р а з л о ж е н и е м : связность частей в одно целое, жизнен­
ная сила ж и в о г о , без чего не был бы Крылов Крыловым, без чего не заме­
нят его басен никакие сборники слов, оборотов и выражений, поговорок
и пословиц, вошедших в его басни, какие обольстительные формы ни при­
д а т ь им. Тем-то и велик Крылов в выразительности языка, что для него
б о г а т с т в а русской речи не были чужим добром, так или иначе подобран­
ным, а достоянием его д у ш и » .
К р ы л о в не только активно владел всеми средствами художественного
в ы р а ж е н и я , которыми р а с п о л а г а л а русская речевая культура в начале
XIX в., но и значительно обогатил сокровищницу русской литературной
стилистики. И с п о л ь з о в а н и е народной речи в стиле Крылова оказалось глу­
боким и действенным потому, что в оценке ее поэтических возможностей
и в ее художественном употреблении Крылов опирался и на свое гениаль4 1
41
Срезневский И. И. Чтение о языке Крылова / / Записки Имп. Акад. Наук. 1869. Т. 14,
кн. 2. С. 89—90.
lib.pushkinskijdom.ru
168
Язык и стиль басен
Крылова
ное чутье русского я з ы к а , и на весь опыт п р е д ш е с т в у ю щ е й русской лите­
ратуры.
З а многими стихами басен К р ы л о в а стоит на з а д н е м плане д л и н н а я
в е р е н и ц а о т р и ц а е м ы х ими стихов п р е д ш е с т в у ю щ е й т р а д и ц и и . Н а фоне
с т а р ы х стилистических построений особенно внушительно и остро выде­
л я л и с ь х у д о ж е с т в е н н а я новизна и индивидуальное своеобразие о б р а з о в
и конструкций К р ы л о в а . И л л ю с т р а ц и е й могут с л у ж и т ь строки из басни
«Осел и Соловей», п о с в я щ е н н ы е описанию искусства с о л о в ь я :
Тут Соловей являть свое искусство стал:
Защелкал, засвистал
На тысячу ладов, тянул, переливался;
То нежно он ослабевал
И томной вдалеке свирелью отдавался,
То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
В этих с т р о к а х Крылов п р е д л а г а е т новое, о р и г и н а л ь н о е стилистическое
р а з р е ш е н и е художественной з а д а ч и , к о т о р а я в ы з ы в а л а особенный интерес
у поэтов XVIII и н а ч а л а XIX в., — д а т ь о б р а з н о е описание музыки соловь­
иного голоса. М о ж н о д о к а з а т ь , что в стиле К р ы л о в а здесь с необыкновен­
ной остротой и самостоятельностью объединены и п р е о б р а з о в а н ы те
к о н т р а с т н ы е и во всяком с л у ч а е д а л е к и е , р а з л и ч н ы е ф о р м ы в ы р а ж е н и я ,
которые — по отношению к этой теме — установились, с одной стороны,
в стиле Д е р ж а в и н а , а с другой — в стиле К а р а м з и н а и его школы * .
У ж е М. В. Л о м о н о с о в в своей «Риторике» (§ 58) помещает описание
пения с о л о в ь я , отчасти н а в е я н н о е П л и н и е м - м л а д ш и м * :
« К о л ь великого удивления сие достойно! в толь маленьком горлышке
н е ж н о й птички толикое н а п р я ж е н и е и сила голоса. И б о когда, вызван
теплотою вешнего д н я , в з л е т а е т на ветвь высокого д р е в а , внезапно то го­
л о с без отдыху н а п р я г а е т , то р а з л и ч н о перебирает, то у д а р я е т с отрывом,
то крутит к верху и к низу, то вдруг приятную песнь произносит и между
сильным возвышением урчит нежно, свистит, щ е л к а е т , поводит, хрипит,
дробит, стонет утомленно, стремительно, густо, тонко, резко, тупо, гладко,
к у д р я в о , ж а л к о , порывно» .
Этот стиль ломоносовского описания, сам н а х о д я щ и й с я в зависимости
от стиля П л и н и я , определяет о б р а з ы и г р а м м а т и ч е с к и е формы и з о б р а ж е ­
ния соловьиного пения в русском лирическом стиле XVIII в.
Описание пения соловья было одной из излюбленных тем стихотвор­
ного я з ы к а , и редкий из поэтов XVIII и н а ч а л а XIX в. не б р а л с я з а разре­
шение этой стилистической з а д а ч и . Так, Мих. Попов в своих «Досугах»
в к л ю ч а е т в притчу «Соловей» т а к и е стихи, и з о б р а ж а ю щ и е пение соловья:
23
24
Урчал, дробил, визжал, кудряво, густо, тонко,
Порывно, косно вдруг, вдруг томно, нежно, звонко,
Стенал, хрипел, щелкал, скрипел, тянул, вилял,
И разностью такой людей и птиц пленял .
43
Л е г к о з а м е т и т ь в стиле этого описания ту ж е тенденцию, что и у Ломо­
носова, о б о з н а ч и т ь «тысячу л а д о в » соловьиного пения профессиональноглагольными о б о з н а ч е н и я м и или скоплением эмоциональных наречий.
При этом, кроме визжал, скрипел, тянул, вилял, все остальные глаголы
42
43
Ломоносов М. В. Соч. СПб., 1895. Т. 3. С. 123, 337, 341. Ср.: Plinii С. Secundi
Historia. ü b e r X. Сар. XXIX, XVIII.
Попов Af. В. Досуги. СПб., 1772. Ч. 1. С. 30.
lib.pushkinskijdom.ru
Naturalis
Язык и стиль басен
Крылова
169
в з я т ы из описания Ломоносова, так же как и все наречия, кроме косно,
томно, тяжко,
звонко.
Более самостоятельно к той же з а д а ч е отнесся Г. Р. Д е р ж а в и н . В сере­
дине 90-х годов XVIII в. он написал четырехстопным ямбом стихотворение
«Соловей», в котором характеризует пение соловья главным образом его
эмоционально-лирическим освещением, а т а к ж е подбором имен существи­
тельных и глаголов разного звукового строя, то с преобладанием зубных,
с в и с т я щ и х , то плавных фонем:
По ветрам легким, благовонным,
То свист его, то звон летит;
То шумом заглушаем водным,
Вздыханьем сладостным томит.
Певец весенних дней пернатый,
Любви, свободы и утех!
Твой глас отрывный, перекаты
От грома к нежности, от нег
Ко плескам, трескам и перунам,
Средь поздних, ранних красных зарь,
Раздавшись неба по лазурям,
В безмолвие приводит тварь.
Молчит пустыня изумленна
И ловит гром твой жадный слух;
На крыльях эха раздробленна
Пленяет песнь твоя всех дух. . .
Какая громкость, живость, ясность,
В созвучном пении твоем,
Стремительность, приятность, каткость
Между колен и перемен!
Т
ы
K a
" ^ « " b , крутишь, поводишь,
Журчишь и стонешь в голосах;
У
Р °Д
И отзываешься в сердцах .
В
з а б в е н ь е
Д
Ш И
т
ы
П
И В
И Ш Ь
Т а к и м о б р а з о м , Д е р ж а в и н заимствует из ломоносовского описания
л и ш ь четыре г л а г о л а :
Ты щелкаешь, крутишь, поводишь
[.. .] и стонешь [. . .]
К стилю Л о м о н о с о в а восходит и эпитет «отрывный» и «стремитель­
ность, приятность». Но Д е р ж а в и н у принадлежит лирическое, образное
представление действия соловьиного пения на человека и природу.
И в о о б щ е все описание пения соловья у Д е р ж а в и н а получает более отвле­
ченный х а р а к т е р (ср. «громкость, живость, ясность», «стремительность,
приятность, к а т к о с т ь » ) .
Д е р ж а в и н е щ е д в а ж д ы в своей лирике и з о б р а ж а е т пение соловья.
В анакреонтической песне «Соловей во сне» Д е р ж а в и н обходится без
слов со звуком р, стремясь п о к а з а т ь «изобилие, гибкость, легкость рус­
ского я з ы к а и его способность к выражению самых нежнейших чувство­
ваний».
З д е с ь глас соловья воспевается так:
То звучал, то отдавался,
То стенал, то усмехался,
В слухе издалече он, —
И в объятиях Калисты
Песни, вздохи, клики, свисты
Услаждали сладкий сон .
45
В пьесе «Обитель Д о б р а д ы » при описании пения соловья Д е р ж а в и н
пользуется некоторыми из тех ж е о б р а з о в и выражений, которые нахо­
д я т с я в его стихотворении «Соловей»:
44
45
Державин
Державин
Г. Р. С о ч . / П о д ред. Я. К. Грота. СПб., 1864. Т. 1. С. 693—695.
Г. Р. Указ. соч. Т. 2. С. 126.
lib.pushkinskijdom.ru
170
Язык и стиль басен
Крылова
. . . Отрывисто звучит,
За громом гром катит,
И всю себя внимать природу заставляет;
Потом же, утомясь,
Свой тише, тише глас
Как бы степенно ниспускает
И, сладостно стеня, в восторге умолкает
4 6
Я. К. Грот с о п о с т а в л я л с д е р ж а в и н с к и м стихом:
И всю себя внимать природу заставляет
47
—
стихи крыловской басни:
Внимало все тогда
Любимцу и певцу Авроры.
У одного из п о э т о в - р а д и щ е в ц е в , И. И. Ч е р н я в с к о г о , в стихотворении
« О ш и б к а » т а к ж е описывается пение с о л о в ь я . В стиле описания смеши­
в а ю т с я в ы р а ж е н и я Л о м о н о с о в а с ф р а з е о л о г и е й сентиментально-лириче­
ского стиля:
Певец природы сладкогласный,
Сокрывшись в густоте ветвей,
Гимн стройный, звучный и согласный
Воспел дитяти соловей.
Томится, воздыхает, стонет,
Замолк, затих, вздохнет, заноет,
Задребезжит, засвищет вновь;
Урчит, свистит, гремит, щелкает,
Крутит, дробит, перебирает —
Хохочет эхо меж холмов .
4а
Отголоски этой стилистической т р а д и ц и и , но в обобщенном и прояснен­
ном виде, с л ы ш н ы у П у ш к и н а в б а с н е - э п и г р а м м е «Соловей и кукушка»:
В лесах, во мраке ночи праздной
Весны певец разнообразный
Урчит, и свищет, и гремит. . .
Я в н о о т т а л к и в а я с ь от того стилистического р а з р е ш е н и я темы соловья,
которое п р е д л о ж е н о Л о м о н о с о в ы м , б о р я с ь с ф о р м а м и ломоносовского
я з ы к а , К а р а м з и н у с т р а н я е т из описания соловьиного пения все профес­
с и о н а л ь н о - б ы т о в ы е о б о з н а ч е н и я его колен и л а д о в . В 1793 г. К а р а м з и н
четырехстопным хореем пишет стихотворение «К с о л о в ь ю » . З д е с ь изо­
б р а ж а е т с я в элегическом стиле, как «чувства ноют и т о м я т с я от гармонии»
соловьиного пения. К соловью п р и л а г а ю т с я эмоциональные эпитеты.
И з о б р а ж е н и е самого пения отсутствует вовсе.
4 9
Пой во мраке тихой рощи,
Нежный, кроткий соловей!
Пой при свете лунной нощи!
Глас твой мил душе моей .
50
Это стихотворение К а р а м з и н а о к а з а л о г р о м а д н о е влияние на стиль
сентиментально-элегической лирики, с в я з а н н о й с темой соловья . Р а з ­
витие того ж е стиля, но с вводом контрастной темы н а б л ю д а е т с я , напри­
мер, в стихотворении А. В. . .а (А. В о е й к о в а ) «К моему соловью»
5 1
4 6
Там же. С. 695.
Там же.
Цветник. 1809. Т. 3. С. 129. Ср.: Поэты-радищевцы. Л., 1935. С. 598.
Аглая. 1794. Ч. 1. С. 31. Ср.: Мои безделки. М., 1794. Ч. 2. С. 131.
*° Карамзин И. М. Соч. Пг., 1917. Т. 1. С. 79.
Ср. стихотворение «К с о л о в ь ю » / / М у з а . 1796. Т. 1. С. 187.
47
4 8
4 9
51
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен Крылова
171
Не терзай ты сердца боле
Томной песнью, соловей!
Грустно жить тебе в неволе,
Грустно жить мне без друзей.. .
В горькой и злощастной доле
Ты не мил душе моей .
52
Трудно сомневаться в том, что варьяцией того же стиля, тех же метра
и ритма, но с уклоном в руссоистские мотивы, является и стихотворение
И. А. Крылова «К соловью»:
От чего сей свист унылый,
Житель рощей, друг полей?
Не из города ль, мой милый,
Прилетел ты, соловей?
5 3
П р о ф . Г. А. Гуковский у к а з а л на то, что в «Иппокрене» находится
стихотворение «К соловью», близкое к крыловскому .
Но у К а р а м з и н а есть и другое стихотворение «Соловей» (1796) .
Это стихотворение написано четырехстопным ямбом. Оно явно противо­
поставлено д е р ж а в и н с к о м у «Соловью». В нем описывается и пенье со­
л о в ь я — без употребления хотя бы одного профессионального, бытового
термина:
5 4
5 5
Какое чудное искусство!
Сперва как дальняя свирель
Петь тихо, нежно начинаешь,
И все к вниманию склоняешь;
Сперва приятный свист и трель —
Потом свой голос возвышая
И чувство чувством оживляя,
Стремишь ты песнь свою рекой:
Как волны мчатся за волной,
Легко, свободно, без преграды,
Так быстрые твои р у л а д ы
Сливаются одна с другой;
Гремишь. . . и вдруг ослабеваешь;
Журчишь как томный ручеёк;
С любезной кротостью вздыхаешь
Как нежный майский ветерок .
56
Крылов включает в свой стиль и карамзинское слово искусство, и срав­
нение с д а л ь н е й свирелью. С карамзинским ж е стилем перекликаются
стихи:
То нежно он ослабевал
И томной вдалеке свирелью отдавался.
Но К р ы л о в сохраняет и восходящие к Ломоносову, принятые Д е р ж а в и ­
ным г л а г о л ы защелкал,
засвистал. Он применяет употребленный М. По­
повым глагол «тянул», вводит глагол «переливался» (ср. у Д е р ж а в и н а
« п е р е к а т ы » ; у Д е р ж а в и н а и К а р а м з и н а т а к ж е — « ж у р ч и ш ь » ) . Кроме
того, в с т р е ч а ю щ и й с я у Ломоносова, Попова, Чернявского и других глагол
«дробить» для обозначения одного из л а д о в соловьиного пения у Крылова
з а м е н е н поэтическим о б р а з о м :
То мелкой дробью вдруг по рощам рассыпался.
Понятно, что карамзинские рулады Крыловым исключены, а вместо
этого явилось народное в ы р а ж е н и е «на тысячу л а д о в » .
5 2
53
5 4
5 5
56
Муза новейших российских стихотворцев. М., 1814. С. 178—179.
Крылов И. А. Поли. собр. стихотворений. Л., 1937. Т. 2. С. 76, 344—345.
Иппокрена. 1800. Ч. 6. С. 318 *.
Аониды. М., 1797. Кн. 1. Перепечатано: Мои безделки. 2-е изд. Кн. 2. С. 183.
Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 1. С. 220.
lib.pushkinskijdom.ru
25
172
Язык и стиль басен
Крылова
Вольный я м б К р ы л о в а с л у ж и л гибким орудием распределения выра­
зительной силы. С о к р а щ е н и е и удлинение разностопного ямбического
стиха с о о т в е т с т в о в а л о р а з н о о б р а з и ю экспрессивного течения речи.
В. А. Ж у к о в с к и й находил, что в басне «Пустынник и Медведь» стихи
о мухе «летают вместе с мухою» :
5 7
У друга на нос муха села —
Он друга обмахнул —
Взглянул —
А муха на щеке — согнал — а муха снова
У друга на носу.
З д е с ь созвучия и с ж а т о с т ь синтагм, мгновенно с м е н я ю щ и х одна дру­
гую и д в и г а ю щ и х с я интонационно с в я з а н н ы м и п а р а м и , передают круже­
ние и перелеты мухи.
Н е п о с р е д с т в е н н о за этими стихами «следуют другие, и з о б р а ж а ю щ и е
противное, медлительность медведя. З д е с ь все слова длинные, стихи
тянутся:
Вот Мишенька, не говоря ни слова,
Увесистый булыжник в лапы сгреб,
Присел на корточки, не переводит духу,
Сам думает: молчи ж, уж я тебя, воструху!
И, у друга на лбу подкарауля муху,
Что силы есть, хвать друга камнем в лоб.
Все эти с л о в а : М и ш е н ь к а , у в е с и с т ы й , б у л ы ж н и к , к о р ­
точки,
переводит,
думает,
у друга,
подкараулил
прекрасно и з о б р а ж а ю т медлительность и о с т о р о ж н о с т ь : за пятью длин­
ными, т я ж е л ы м и стихами следует быстро полустишие:
Хвать друга в лоб.
Эта молния, это у д а р . Вот истинная ж и в о п и с ь и к а к а я противополож­
ность последней картины с первою» .
Гоголь у к а з ы в а л на то ж е свойство крыловского я з ы к а , на его экспрес­
сивную и з о б р а з и т е л ь н о с т ь :
«Стиха его т а к ж е не с х в а т и ш ь . . . З в у ч и т он там, где предмет у него
звучит; д в и ж е т с я , где предмет д в и ж е т с я ; крепчает, где крепнет мысль,
и становится вдруг легким, где уступает легковесной болтовне д у р а к а .
Его речь покорна и послушна мысли и л е т а е т как муха, то я в л я я с ь вдруг
в длинном, шестипалом стихе, то в быстром одностопном, рассчитанным
числом слогов в ы д а е т она ощутительно с а м у ю н е в ы р а з и м у ю ее духов­
ность. Стоит вспомнить величественное з а к л ю ч е н и е басни „ Д в е Бочки":
5 8
Великий человек лишь виден на делах,
И думает свою он крепко думу
Без шуму.
Тут от с а м о г о р а з м е щ е н и я слов как бы с л ы ш и т с я величина ушедшего
в себя ч е л о в е к а » .
По словам П. А. П л е т н е в а , Крылов д л я и з о б р а ж е н и я предмета и вопло­
щения идей « в ы б и р а е т с удивительною р а з б о р ч и в о с т ь ю и меткостью только
5 9
57
5 8
?9
Жуковский В. А. Указ. соч. Т. 9. С. 77.
Там же.
Гоголь И. В. Указ. соч. С. 244—245 *.
26
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен Крылова
173
им и свойственные в ы р а ж е н и я , обороты речи, расстановку слов, д а ж е
звуки их» .
К р ы л о в с необыкновенной наглядностью в стиле своих басен показал
все р а з н о о б р а з и е и богатство изобразительных и выразительных средств
ж и в о г о русского я з ы к а .
Очень тонки и художественны в стиле Крылова приемы экспрессивнозвукового в ы р а ж е н и я явлений природы и языка животных. В басне «Листы
и корни» шепот и лепет листьев или, вернее, листов передан искусным
подбором слов с шумными — зубными, свистящими фонемами:
6 0
«Вы кто такие там,
Что дерзко так считаться с нами стали»? —
Листы по дереву шумя залепетали.
В басне «Муха и Д о р о ж н ы е » воспроизведен в синтаксисе и в эвфонии
речи не только ритм суетливого метания мухи, но и ее ж у ж ж а н и е .
В басне «Свинья» с неподражаемым комизмом х р ю к а ю щ а я речь свиньи
символизируется рифмами — созвучиями на р:
Хавронья хрюкает: Ну, право порют вздор,
Я не приметила богатства никакого:
Все только лишь навоз да сор,
А, кажется, уж не жалея рыла,
Я там изрыла
Весь задний двор.
В басне «Мор зверей» мычанье смиренного вола состоит из синтагм,
инструментированных на ы и на у — с предшествующими зубными или
губно-носовыми фонемами:
И мы
Грешны. Тому лет пять, когда зимой кормы
Нам были худы.
На грех меня лукавый натолкнул;
Ни от кого себе найти не могши ссуды,
Из стога у попа я клок сенца стянул.
М. Л о б а н о в заметил по поводу этих стихов: «В речи вола мы слышим
мычание, и столь естественное, что слов его нельзя заменить другими
звуками» .
Э к с п р е с с и в н а я выразительность и изобразительность басенного стиля
К р ы л о в а основана не только на разнообразии ритма, не только на звуко­
вых м е т а ф о р а х и з в у к о п о д р а ж а н и я х , но и на своеобразных формах
синтаксической симметрии. Крылов широко использует прием повторов
одного и того ж е слова в соотносительных и ритмически однородных
соседних синтагмах или д л я воспроизведения темпа, ритма, нарастания
д е й с т в и я , или д л я экспрессивного освещения действующего лица и его
м е н я ю щ е г о с я отношения к действию, или д л я иронической демонстрации
ч е р е д о в а н и я р а з н ы х действий при одном и том же субъекте или объекте,
или д л я контрастного сопоставления действий. В этих случаях о б р а з
с т а н о в и т с я динамическим, и его воспроизведение достигает силы почти
непосредственного восприятия, почти вещной осязаемости. В сопоставлен­
ных синтагмах грамматический строй их то бывает однотипным, то сим­
метрически видоизмененным.
6 1
6 0
61
Современник. 1838. Т. 9. С. 66.
Лобанов М. Е. Жизнь и сочинения И. А. Крылова. СПб., 1847. С. 51.
lib.pushkinskijdom.ru
174
Язык и стиль басен
Крылова
Лисица видит сыр, — Лисицу сыр пленил. . .
{«Ворона
и
Лисица*)
Лев голову крутит, Лев гривою трясет:
Но наш герой свое несет:
То в нос забьется Льву, то в ухо Льва укусит.
Вздурился Лев. . .
(«Лев
и
комар*)
Коня толкает взад, Коня кидает вбок;
Пустился Конь со всех четырех ног
На славу.
(«Обоз*)
И, наконец, Бедняк мой поседел,
Бедняк мой похудел;
Как золото его, Бедняк мой пожелтел.
(«Бедный
богач*)
Лисица стала и сытей,
Лисица стала и жирней,
Но все не сделалась честней.
(«Крестьянин
и
Лисица*)
На дерево всползя, Змея на нем засела,
Прекрасным соловьем Змея моя запела.
(«Змея*)
Кукушку Соловьем честить я мог заставить,
Но сделать Соловьем Кукушку я не мог.
(«Кукушка
и
Орел*)
За что же, не боясь греха,
Кукушка хвалит Петуха?
За то, что хвалит он Кукушку.
(«Кукушка
и
Петух»)
П р и т а к о м богатстве фонетических и интонационно-ритмических при­
емов художественного в ы р а ж е н и я экспрессивные созвучия слов в стихе
К р ы л о в а не могут восприниматься как поэтическая случайность. К а л а м ­
бурным с б л и ж е н и е м омонимических в ы р а ж е н и й достигаются острые
смысловые э ф ф е к т ы . Тут б ы в а е т действенна и з н а ч и т е л ь н а как неожидан­
ность семантического сопоставления, т а к и новизна морфологического
о с о з н а н и я э л е м е н т о в . В некоторых с л у ч а я х созвучия усиливают воспроиз­
в о д я щ у ю , и з о б р а з и т е л ь н у ю функцию словесного о б р а з а :
«Помилуй!» говорит: «по твоему веленью
Я соловьем в лесу здесь названа;
А моему смеяться смеют пенью».
(«Кукушка
и
Орел»)
Борей ревет и рвет в лоскутья Паруса.
(«Пушки
и
Паруса*)
И плотно так он треснулся на царство,
Что ходенем пошло трясинно государство.
(«Лягушки,
lib.pushkinskijdom.ru
просящие
Царя»)
Язык и стиль басен Крылова
175
Но к ночи в чащу так забрел мой сумасброд,
Что двинуться не мог ни взад он, ни вперед.
(«Филин
и
Осел*)
Сюда ж е примыкают и каламбурные сочетания слов одного корня, по
своим з н а ч е н и я м у ж е несколько разошедшихся:
Я все читал,
И вычитал,
Чем лучше: заступом их взрыть, сохой иль плугом.
{«Огородник
и
Философ*)
Свинья на барский двор когда-то затесалась;
Вокруг конюшен там и кухонь наслонялась;
В сору, в навозе извалялась;
В помоях по уши досыта накупалась:
И из гостей домой
Пришла свинья свиньей.
(«Свинья)
Но кроме этих разнообразных и стилистически изощренных средств
поэтической выразительности и изобретательности в языке Крылова
оригинальны и самые внутренние семантические формы художественной
метаморфизации.
Е щ е Пушкин отметил как характерную черту стиля Крылова смелость
в ы р а ж е н и й . В набросках статьи «Есть различная смелость» Пушкин
приводил смелые в ы р а ж е н и я из сочинений Д е р ж а в и н а , Жуковского,
К а л ь д е р о н а и Мильтона. И рядом с ними из басни Крылова «Муравей»:
« К р ы л о в говорит о храбром муравье, что
Он даже хаживал один на паука».
«Мы находим, — пишет д а л е е Пушкин, — эти в ы р а ж е н и я смелыми, ибо
они сильно и необыкновенно передают нам ясную мысль и картины поэти­
ческие» .
Язык К р ы л о в а очень богат такими смелыми в ы р а ж е н и я м и . Структура
о б р а з а у К р ы л о в а всегда покоится на остроумном, новом, неожиданном,
но глубоко оправданном сближении внешне несхожих значений и поня­
тий. Вместе с тем эта смелость выражений вытекает из глубокого про­
никновения баснописца в образную стихию народного языка. Смелые
в ы р а ж е н и я Крылова чужды изысканности. Они к а ж у т с я естественным,
хотя и непредвиденным результатом семантического слияния привычных,
но ранее не с б л и ж а в ш и х с я слов и ф р а з . Например, в басне «Осел» об осле
со звонком:
6 2
Куда ни сунется мой знатный господин,
Без умолку звенит на шее новый чин.. .
И в нравоучении
Но важный чин на плуте, как звонок:
Звук от него и громок, и далек.
В басне «Парнас»
И новый хор певцов такую дичь занес,
Как будто тронулся обоз,
В котором тысяча немазаных колес.
62
Пушкин А. С. Материалы к «Отрывкам из писем, мыслям и замечаниям» / / Поли. собр.
соч. М.; Л., 1949. Т. 9. С. 60—61.
lib.pushkinskijdom.ru
176
Язык и стиль басен
Крылова
Не менее с а м о б ы т н о и глубоко в б а с н я х К р ы л о в а стилистическое
применение г р а м м а т и ч е с к и х ф о р м народной речи и не менее художест­
венно в ы р а з и т е л ь н ы здесь н о в о о б р а з о в а н и я по русскому народному
образцу.
В я з ы к е басен К р ы л о в а с небывалой дотоле свободой и широтой
р а с к р ы л а с ь э к с п р е с с и в н а я игра форм времени русского глагола. Эффекты
стилистических з а м е н одних форм времени другими, тонкие смысловые
оттенки, с в я з а н н ы е с переходами и переносами времен глагола, широкое
включение р а з г о в о р н ы х , н а р о д н ы х форм в ы р а ж е н и я глагольного времени
п р и д а ю т я з ы к у крыловской басни ж и в о с т ь , и з о б р а з и т е л ь н о с т ь и драма­
тическую остроту. Это особенно н а г л я д н о о б н а р у ж и в а е т с я при сопостав­
лении басен К р ы л о в а с их родичами у других писателей. Например,
у А. Е. И з м а й л о в а в басне « Д р я х л ы й лев» весь р а с с к а з состоит из цепи
ф о р м п р о ш е д ш е г о времени совершенного вида д л я и з о б р а ж е н и я действий
н е д л и т е л ь н ы х и несовершенного вида — д л я представления действий и
состояний длительных или кратных:
В пещере дряхлый Лев лежал перед концом. . .
Вдруг с бешенством к нему убийцы прибежали,
На полумертвого напали:
Огромный, страшный бык
Колол его рогами;
Конь бил копытами, а волк кусал зубами. . .
6 3
Не то в б а с н е К р ы л о в а « Л е в с о с т а р е в ш и й с я » . З д е с ь в повествовании
п л а н п р о ш л о г о (представленный ф о р м а м и п р о ш е д ш е г о времени совер­
шенного вида с оттенком р а з у л ь т а т и в н о с т и ) э м о ц и о н а л ь н о сливается
с и з о б р а з и т е л ь н ы м н а с т о я щ и м . В самом ж е описании перспектива про­
ш е д ш е г о длительного отграничена от н а с т о я щ е г о по принципу конт­
раста:
Могучий Лев, гроза лесов,
Постигнут старостью, лишился силы.
Нет крепости в когтях, нет острых тех зубов,
Чем наводил он ужас на врагов,
И самого едва таскают ноги хилы.
А что всего больней,
Не только он теперь нестрашен для зверей,
Но всяк, за старые обиды Льва, в отмщенье,
Наперерыв ему наносит оскорбленье.
З д е с ь г л а г о л ы , с в я з а н н ы е иногда с о д у ш е в л е н н ы м и , иногда неодушев­
л е н н ы м и п р о и з в о д и т е л я м и , получают смысл то активного действия, то
состояния («И самого е д в а т а с к а ю т ноги х и л ы » ) . С ними в р я д стано­
в я т с я э м о ц и о н а л ь н ы е п р и л а г а т е л ь н ы е («больней», « н е с т р а ш е н » ) , выра­
ж а ю щ и е качественное состояние. А д а л е е — в о з н и к а ю т новые экспрес­
сивные в а р ь я ц и и форм времени: б у д у щ е е совершенного вида д л я обозна­
чения мгновенного и п о в т о р я ю щ е г о с я д е й с т в и я и н е о ж и д а н н о е настоящее
с частицей как:
То гордый конь его копытом крепко бьет,
То зубом волк рванет,
То острым рогом вол боднет.
Измайлов
А. Е. Указ. соч. Т. 1. С. 10—11.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен Крылова
177
Лев бедный в горе толь великом,
Сжав сердце, терпит все и ждет кончины злой,
Лишь изъявляя ропот свой
Глухим и томным рыком,
Как видит, что осел туда ж, натужа грудь,
Сбирается его лягнуть,
И смотрит место лишь, где б было побольнее.
Н а этом фоне аористическое значение
выступает особенно внушительно и остро:
прошедшего
совершенного
«О боги!» возопил стеная Лев тогда:
«Чтоб не дожить до этого стыда,
Пошлите лучше мне один конец скорее!
Как смерть моя ни зла,
Все легче, чем терпеть обиды от осла».
Л е г к о заметить, что с таким изобразительным употреблением соче­
т а е т с я и многообразие модальных оттенков в формах глагола, чуждое
я з ы к у А. Е. И з м а й л о в а .
Д л я того чтобы виднее было, в какую глубину истории русского лите­
р а т у р н о г о я з ы к а уходила стилистическая традиция басенного повество­
в а н и я , р а з р у ш е н н а я Крыловым, можно привести еще басню В. К. Тредиаковского « Л е в престарелый»:
Пришедши в старость, Лев безмерно слабым стал:
А силы потеряв, чуть члены уж таскал.
Тогда скоты его не только презирали,
Но на него уже и сами нападали;
И так, что уж осел в скотах всех как холоп
Копытом улягнуть не постыдился в лоб .
64
К р ы л о в пользуется всем многообразием разговорных и народно-описа­
тельных приемов в ы р а ж е н и я форм прошедшего времени.
В б а с н е « Л я г у ш к и , просящие Ц а р я » круг форм в ы р а ж е н и я прошедшего
времени е щ е шире и разнообразнее. Здесь д л я в ы р а ж е н и я дерзкой произ­
вольности действий смело употребляются народные описательные формы
из дай и инфинитива.
Потом к Царю подползть с преданностью дерзнули:
Сперва перед Царем ничком;
А там, кто посмелей, дай сесть к нему бочком;
Дай попытаться сесть с ним рядом;
А там, которые еще поудалей,
К Царю садятся уж и задом.
Царь терпит все по милости своей.
Немного погодя, посмотришь, кто захочет,
Тот на него и вскочит. . .
В басенном строе Крылова использованы самые разнообразные формы
в ы р а ж е н и я временных и модальных оттенков русского глагола и раскрыты
з а л о ж е н н ы е в них экспрессивные возможности. Вот подбор описательных
ф о р м п р о ш е д ш е г о времени из частицы ну и инфинитива для в ы р а ж е н и я
стремительно начатого и порывисто протекавшего беспорядочного дей­
ствия.
64
Тредиаковский
В. Указ. соч. Т. 1. С. 214.
12 В. В. Виноградов
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
178
Крылова
Мартышка вздумала трудиться:
Нашла чурбан и ну над ним возиться.
(«Обезьяна»)
Отколе ни возьмись, навстречу Моська им.
Увидевши Слона, ну на него метаться
И лаять, и визжать, и рваться.
(«Слон
и
Моська»)
И новые друзья ну обниматься,
Ну целоваться;
Не знают с радости, к кому и приравняться.
(«Собачья
дружба»)
В басне «Обезьяны»:
Красавицы сошли. Для дорогих гостей
Разостлано внизу премножество сетей.
Ну в них они кувыркаться, кататься
И кутаться, и завиваться.
В басне « Л я г у ш к а и Вол»:
Лягушка на лугу, увидевши Вола, —
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
Она завистлива была.
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
В б а с н е «Тень и Ч е л о в е к » ш и р о к о п р и м е н я ю т с я ф о р м ы и н ф и н и т и в а от гла­
голов д в и ж е н и я д л я о б о з н а ч е н и я с т р е м и т е л ь н ы х приступов к прошедшим
д е й с т в и я м , их в н е з а п н ы х возникновений и смен — н а р я д у с эллиптиче­
скими, б е з г л а г о л ь н ы м и к о н с т р у к ц и я м и с тем ж е з н а ч е н и е м :
Шалун какой-то тень свою хотел поймать:
Он к ней, она вперед; он шагу прибавлять,
Она туда ж; он, наконец, бежать;
Но чем он прытче, тем и тень скорей бежала,
Все не даваясь, будто клад.
Вот мой чудак пустился вдруг назад;
Оглянется-, а тень за ним уж гнаться стала.
Точно т а к ж е с необыкновенным искусством К р ы л о в п о л ь з у е т с я народ­
ными ф о р м а м и п р о ш е д ш е г о времени мгновенно п р о и з в о л ь н о г о действия,
о м о н и м и ч н ы м и с повелительным н а к л о н е н и е м и м е ж д о м е т н ы м и ф о р м а м и
«ультрамгновенного вида»:
Случись тут Мухе быть.
(«Муха
и
Дорожные»)
А тут к беде еще беда:
Случись тогда ненастье.
(«Охотник*)
Случись, однако же, что гребень затерялся.
(«Гребень»)
Отколе ни возьмись, навстречу Моська им.
(«Слон
lib.pushkinskijdom.ru
и
Моська*)
Язык и стиль басен Крылова
179
Но Скворушка услышь, что хвалят Соловья, —
А Скворушка завистлив был, к несчастью.. .
(«Скворец*)
Ан тут тихонько шасть
К Брамину в келью надзиратель.
(«Напраслина-»)
Тут задремали все, кто лежа, кто и сидя,
Как вдруг из лесу шасть
На них медведь, разинув пасть.
(«Собака,
человек,
кошка
и
сокол*)
Мартышка, в зеркале увидя образ свой,
Тихохонько медведя толк ногой.
(«Зеркало
и
Обезьяна*)
Что силы есть — хвать друга камнем в лоб.
(«Пустынник
и
медведь*)
И в них поленом хвать.
(«Мельник*)
Тут рыцарь прыг в седло и бросил повода.
(«Рыцарь*)
Особенно р а з н о о б р а з н ы и богаты субъективными экспрессивными
о т т е н к а м и в я з ы к е К р ы л о в а приемы употребления н а с т о я щ е г о несовер­
ш е н н о г о и б у д у щ е г о времени совершенного вида д л я обозначения прошед­
ших действий.
Например:
Не стало бедным девкам мочи:
Им будни, праздник — все равно;
Нет угомона на старуху.
Днем перевесть она не даст за пряжей духу.
Зарей, где спят еще, а уж у них давно
Пошло плясать веретено.
Быть может, иногда б старуха опоздала:
Да в доме том проклятый был петух:
Лишь он вспоет — старуха встала,
Накинет на себя шубейку и треух,
У печки огонек вздувает,
Бредет, ворча, к прядильщицам в покой,
Расталкивает их костлявою рукой,
А заупрямятся, — клюкой,
И сладкий на заре их сон перерывает.
Что будешь делать с ней?
{«Госпожа
и две
Служанки*)
С р . в б а с н е «Тень и Ч е л о в е к » :
Вот мой чудак пустился вдруг назад.
Оглянется: а тень за ним уж гнаться стала.
В басне «Крестьянин и разбойник»:
Разбойник мужика, как липку, ободрал.
«Помилуй», всплачется крестьянин: «я пропал».
12*
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен
180
Крылова
С не меньшей смелостью и мастерством и с п о л ь з о в а н ы в стиле Крылова
в и д о в ы е ф о р м ы г л а г о л а , м е ж д у прочим, и к р а т н ы е ф о р м ы д л я в ы р а ж е н и я
д а в н о п р о ш е д ш е г о времени, почти з а п р е щ е н н ы е и, во всяком случае, очень
о г р а н и ч е н н ы е в стилях к а р а м з и н с к о й школы.
Н а п р и м е р , в басне « Щ у к а и Кот»:
Вот невидаль: мышей!
Мы лавливали и ершей.
В басне «Оракул»:
А дело в том,
Что идол был пустой, и саживались в нем
Жрецы вещать мирянам.
В басне «Синица»:
Охотники таскаться по пирам
Из первых с ложками явились к берегам,
Чтоб похлебать ухи такой богатой,
Какой-де откупщик и самый тароватый
Не давывал секретарям.
В басне « Л и с и ц а и Сурок»:
«Нет, кумушка; а видывал частенько,
Что рыльце у тебя в пуху».
В с в я з и с богатством и р а з н о о б р а з и е м временных и видовых форм
и значений в я з ы к е К р ы л о в а находится свобода и острота сочетания
г л а г о л ь н ы х основ с п р и с т а в к а м и д л я о б о з н а ч е н и я пространственных
и количественных видоизменений действия. Г о р а з д о позднее В. И. Д а л ь
у к а з ы в а л на б о г а т с т в о п р е ф и к с а л ь н о г о глагольного с л о в о о б р а з о в а н и я
к а к на великое преимущество русской народной речи, как на источник
ее художественности и и з о б р а з и т е л ь н о с т и .
К р ы л о в е щ е до Д а л я сумел оценить в ы р а з и т е л ь н у ю силу этой особен­
ности русского р а з г о в о р н о г о я з ы к а и с необыкновенным мастерством
и с п о л ь з о в а л приемы п р е ф и к с а л ь н о г о глагольного словотворчества д л я об­
р а з н о й и н а г л я д н о - о с я з а т е л ь н о й передачи д в и ж е н и й и состояний .
В басне « Л е в » р а з л и ч и я приставочных глаголов в ы р а ж а ю т разницу
в отношении к дани со стороны льва и в е л ь м о ж :
6 5
Так как бы, ни тягча ни бедных, ни богатых,
Мне шерсти пособрать.
Чтоб не на голых камнях спать? . .
Олени, серны, козы, лани,
Они почти не платят дани;
Набрать с них шерсти поскорей:
От этого их не убудет;
Напротив: им же легче будет.
А все лрыскучится, как не с кем молвить слова.
Так и Пустыннику тому
Соскучилось быть вечно одному.
(«Пустынник
6 5
и
Медведь*)
Особенно часто и своеобразно применяются Крыловым образования с приставками по
в значениях: 1) несколько, немножко и 2) постепенно, раз за разом; при в значениях:
1) до конца, до предела, до полной исчерпанности объекта действия и 2) до некоторой
степени — при эмоциональном выражении состояния и об в значениях: 1) кругом, со всех
сторон и 2) до предела.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык и стиль басен Крылова
181
Пес, лрохватя его до кости,
Повис на нем и зуб не разжимал.
(«Собака,
Человек,
Кошка
и
Сокол»)
Он, лодхватя ружье свое с собой,
Пустился без души домой.
(Там же)
С т и л ь К р ы л о в а необычайно разнообразен. Еще П. А. Плетневым была
отмечена одна х а р а к т е р н а я черта этого стиля — отсутствие в нем само­
повторений. Д а ж е с т а р а я мысль, «несколько р а з я в л я в ш а я с я у его пред­
шественников», облеченная им в новые о б р а з ы , является «как создание,
т р е п е щ у щ е е свежестью бытия» .
Стиль басен Крылова до сих пор продолжает быть непревзойденным
о б р а з ц о м лаконического, живописного и быстрого драматически воспроиз­
в о д я щ е г о русского сказового стиля.
« С л а в а К р ы л о в а , — по словам Белинского, — все будет расти и пыш­
нее р а с ц в е т а т ь д о тех пор, пока не умолкнет звучный и богатый язык в
устах великого и могучего н а р о д а русского» .
б 6
6 7
6 6
67
Праздник в честь Крылова / / Современник. 1838. Т. 9. С. 61.
Белинский В. Г. Соч. М., 1874. Т. 4. С. 100 *.
lib.pushkinskijdom.ru
27
СТИЛЬ ПРОЗЫ ЛЕРМОНТОВА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
В истории русского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а конца X V I I I — н а ч а л а XIX в.
с т и х о т в о р н о е искусство господствует н а д прозой. Стиховой стиль занимает
ц е н т р а л ь н о е место в системе средств л и т е р а т у р н о г о в ы р а ж е н и я . Стихи
я в л я ю т с я той х у д о ж е с т в е н н о й л а б о р а т о р и е й , в которой выковываются
нормы и ф о р м ы нового н а ц и о н а л ь н о г о русского л и т е р а т у р н о г о языка.
В « О б з о р е российской словесности з а 1827 г.» О. М . Сомов констатиро­
в а л , что « [ . . .] у нас легче с д е л а л о с ь писать стихами, нежели прозою»;
что « [ . . . ] у нас было г о р а з д о более отличных поэтов, нежели прозаи­
ков [ . . . ] » . « [ . . . ] Н а ш а р у с с к а я проза п р е д с т а в л я е т более трудностей
[ . . . ] . Г л а в н е й ш а я из них состоит в том, что проза требует у нас обширней­
шего и о с н о в а т е л ь н е й ш е г о з н а н и я я з ы к а , большей точности, большей
отчетливости в в ы р а ж е н и я х , которые писатель д о л ж е н почти беспре­
станно т в о р и т ь сам [. . . ] » . М е ж д у тем «для стихов у нас у ж е составился
какой-то я з ы к условный, в котором п р и д у м а н ы обороты и д а ж е подобраны
многие в ы р а ж е н и я , принятые или не принятые з д р а в ы м вкусом»
Р а с ц в е т стиховой культуры в первой четверти XIX в. содействует быст­
рому р а з в и т и ю повествовательных стилей ритмической или поэтической
прозы, т. е. тех стилей, которые ф о р м и р у ю т с я и эволюционируют в тесной
з а в и с и м о с т и от стихотворного я з ы к а . К а р а м з и н , Б а т ю ш к о в , Жуковский,
Ф. Н. Глинка, А. А. Б е с т у ж е в - М а р л и н с к и й с т р е м я т с я пересадить на почву
прозаической речи всходы и ростки новой сентиментально-романтической
поэзии. Но и тут проза очень отстает от быстро р а з в и в а ю щ е г о с я и услож­
н я ю щ е г о с я мастерства стиха. В области прозы нормы литературного
в ы р а ж е н и я были е щ е очень зыбки и неопределенны.
А. А. Б е с т у ж е в в с т а т ь е « В з г л я д на с т а р у ю и новую словесность
в России» у к а з ы в а л на н е р а з р а б о т а н н о с т ь прозаического я з ы к а . «Гре­
м у ш к а з а н и м а е т детей п р е ж д е ц и р к у л я : стихи, к а к лесть слуху, сносны
д а ж е с а м ы е посредственные; но слог прозы требует не только знания
г р а м м а т и к и я з ы к а , но и г р а м м а т и к и р а з у м а , р а з н о о б р а з и я в падении,
в округлении периодов, и не терпит повторений» .
Я з ы к прозы в тех с л у ч а я х , когда он был о т о р в а н от техники стихотвор­
ного стиля, о б н а р у ж и в а л свою з а в и с и м о с т ь от о ф и ц и а л ь н о - к а н ц е л я р с к о й
стилистики и церковной риторики или ж е с б и в а л с я на перевод с чужого
( ф р а н ц у з с к о г о и немецкого) я з ы к а . Стили прозаической речи были мало
д и ф ф е р е н ц и р о в а н ы . П у ш к и н с горечью з а я в л я л : « К о г д а - н и б у д ь должно
ж е вслух с к а з а т ь , что русский метафизический (т. е. отвлеченно-прозаи­
ческий, книжно-теоретический. — В. В.) я з ы к * находится у нас е щ е в ди­
ком состоянии» *. В с т а т ь е «О предисловии г-на Лемонте» * Пушкин
е щ е решительнее подчеркивал культурно-общественное значение работы
писателей н а д созданием стилей прозаической речи: « [ . . . ] н а ш язык,
не столько от своих поэтов, сколько от п р о з а и к о в , д о л ж е н о ж и д а т ь е в р о2
2
1
2
Северные цветы на 1828 г. СПб., 1827. С. 77—79.
Марлинский Л. Поли. собр. соч. СПб., 1840. Ч. 11. С. 217.
lib.pushkinskijdom.ru
3
Стиль прозы Лермонтова
183
пейской
своей
о б щ е ж и т е л ь н о с т и » . Ведь неорганизован­
ность литературной прозы не могла не о т р а ж а т ь с я и на состоянии живой
разговорной речи образованных слоев общества, а т а к ж е на общей куль­
туре я з ы к а и мышления. Стили литературной прозы, питаясь устным
творчеством н а р о д а , в то ж е время сами оказывали цивилизующее влия­
ние на бытовую речь читателей, определяли содержание и изобразитель­
ные средства разговорного я з ы к а интеллигенции. Баратынский пишет
В я з е м с к о м у *, ж а л о в а в ш е м у с я на трудность передать в русском переводе
все тонкости французского стиля романа Б е н ж а м е н а Констана «Адольф»:
«Мне к а ж е т с я , что не д о л ж н о пугаться неупотребительных выражений
[ . . . ] . Со временем они будут приняты и войдут в ежедневный язык».
П о с л о в а м Б а р а т ы н с к о г о , о б р а з о в а н н ы е читатели его времени «говорят
я з ы к о м Ж у к о в с к о г о , Пушкина [. . .] языком поэтов, из чего следует, что
не публика нас учит, а нам учить публику» .
Понятно, что вопрос о языке русской прозы встает с необычайной
остротой на р у б е ж е 20-х и 30-х годов. В связи с процессом образования
о б щ е н а ц и о н а л ь н о й нормы русского литературного языка обозначается
перелом в культуре художественного слова. Проза, более близкая к об­
щ е м у литературно-разговорному языку, з а я в л я е т свои притязания на
р а в н о п р а в и е со стихами и затем становится основным орудием борьбы
р е а л и з м а с романтической идеализацией и поэтизацией жизни.
Е щ е р а н ь ш е (в письме от 9 сентября 1821 г.) декабрист М. Ф. Орлов
у б е ж д а л Вяземского: « З а й м и с ь прозою, вот чего недостает у нас [. . .]
Стихов у ж е довольно [. . .] Пора предпринять образование словесности
н а ш е й в большом виде, в философическом смысле, строгими сочинениями
или полезными переводами» .
А. А. Б е с т у ж е в в своем «Взгляде на старую и новую словесность
в России» так подводит итоги литературному развитию: « [ . . . ] у нас
т а к о е м н о ж е с т в о стихотворцев (не говорю поэтов) и почти вовсе нет
п р о з а и к о в ; и к а к первых м о ж н о укорить бледностию мыслей, так послед­
них погрешностями противу я з ы к а . К сему присоединилась еще односто­
ронность, п р о и с ш е д ш а я от употребления одного французского и переводов
с сего я з ы к а . О б л а д а я неразработанными сокровищами слова, мы, по­
д о б н о первобытным а м е р и к а н ц а м , меняем золото оного на безделки» .
Д а ж е а к а д . П. И. Соколов, автор Толкового словаря русского языка,
проникся р а с п р о с т р а н и в ш и м с я убеждением: «Нам нужны не поэты,
а л ю д и , которые умели бы писать в прозе правильно и ясно; у нас нет ни
эпистолярного, ни делового слова, о котором хлопотать непременно сле­
д о в а л о [. . .] »
Н а этом фоне становится понятной тяга русских писателей 30-х годов
к прозаическим ж а н р а м и стилям. Сам Пушкин с конца 20-х годов все
более и более склоняется к «низкой прозе». Рост журнальной прессы
и ее з н а ч е н и я был неразрывно с в я з а н с формированием разных стилей
прозы, которые и образуют потом ядро новой системы русского литера­
турного я з ы к а . Пушкин, Вяземский, Бестужев-Марлинский, Погорельский,
Н. П о л е в о й , Д а л ь , Загоскин, Вельтман, Л а ж е ч н и к о в , Н. Ф. П а в л о в ,
В. Ф. Одоевский, Гоголь, Сенковский напряженно работают над языком
русской прозы. В этом общенациональном литературном деле с начала
30-х годов принимает участие и М. Ю. Лермонтов.
4
3
4
5
6
3
4
5
6
Старина и новизна. СПб., 1902. Кн. 5. С. 50.
Мейлах Б. Пушкин и русский романтизм. М.; Л., 1937. С. 79.
Марлинский А. Указ. соч. Ч. 11. С. 217.
Жихарев С. Я. Записки современника. М.; Л., 1934. Т. 2. С. 157
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
184
Лермонтова
2
Я з ы к р а н н и х , д о ш е д ш и х до нас прозаических опытов Л е р м о н т о в а органи­
чески с в я з а н с т р а д и ц и я м и той «поэтической» прозы *, которая разви­
в а л а с ь на основе стихотворных стилей. Е щ е до Л е р м о н т о в а вступили
на тот ж е путь А. А. Б е с т у ж е в - М а р л и н с к и й и Гоголь. Р о м а н т и ч е с к а я
п р о з а этого т и п а с л а г а л а с ь из д в у х контрастных я з ы к о в ы х стихий. «Мета­
физический» стиль авторского п о в е с т в о в а н и я и речей романтических героев
(в отличие от т р и в и а л ь н о - б ы т о в ы х ) был б л и з о к по о б р а з а м , фразеологии
и синтаксису к с т и л я м романтической лирики. Н а п р о т и в , в стиле бытовых
сцен, в стиле р е а л и с т и ч е с к и - ж и з н е н н о г о и з о б р а ж е н и я и описания о т р а ж а ­
лось все м н о г о о б р а з и е с о ц и а л ь н ы х р а з л и ч и й повседневной устной речи.
Так, и в « В а д и м е » Л е р м о н т о в а п е р с о н а ж и из «простонародья» имеют
к а ж д ы й свой с к л а д речи * . Н а п р и м е р , в сцене пугачевской р а с п р а в ы
с п р и к а з ч и к о м речь к а з а к а Орленко, речь п р и к а з ч и к а и язык мужиков
социально дифференцированы.
«„Ваше превосходительство]
— с к а з а л приказчик, привстав с большею
уверенностью, — извольте спросить у всех мирян, любил ли я господ
своих [. . . ] " П р и к а з ч и к бросил о т ч а я н н ы й в з г л я д кругом — но, не встре­
тив нигде с о ж а л е н и я , прикусил губу и не з н а я , что д е л а т ь , з а к р и ч а л :
„Ах вы нехристы, бусурманы.
. . что вы молчите, р а з в е я не приказчик,
М а т в е й С о к о л о в ; р а з в е в первый раз вы меня видите. . . что это вы моро­
чите честных л ю д е й . Ах вы каналий — р а з в е з а б ы л и , к а к я вас п о р о л . . .
или е щ е х о ч е т с я ? "
Л у к а в ы е м у ж и к и п о к а ш л и в а л и ; наконец, один из них, покачав головой,
м о л в и л : „ П о р о т ь - т о ты нас, брат, порол. . . грешно с к а з а т ь , лучшего мы
от т е б я ничего не в и д а л и . . . да теперь-то ты нас этим, любезный,
не настращаешь\ . . всему свое время, выше лба уши не растут. .
И д а л ь ш е м у ж и к и говорят тем ж е я з ы к о м народных пословиц:
«— Б а р и н - т о он не совсем барин [. . .] да яблоко от яблони
недалеко
падает; куды поп, туда и попова собака [. . .]»
Тут о б р а з н а я , ж и в а я н а р о д н а я речь о с н о в а н а не только на литератур­
ных о б р а з ц а х и впечатлениях р о м а н т и к а , но и на ж и з н е н н ы х наблюдениях
реалиста.
Р е з к а я п р о т и в о п о л о ж н о с т ь я з ы к а возвышенных и «простонародно»т р и в и а л ь н ы х героев в «Вадиме» п о д ч е р к и в а е т с я к а л а м б у р н ы м сопостав­
лением стилей д в у х реплик к а к двух совсем р а з н ы х семантических систем:
«— [. . .] Он мой, мой на земле и в могиле, везде мой, я купила его
слезами
кровавыми,
мольбами,
тоскою, — он создан для меня, — нет,
он не мог забыть свои клятвы, свои ласки. . .
— Я этого ничего не з н а ю , — п р е р в а л х л а д н о к р о в н о Федосей, — уж
вы там с барином согласитесь, как хотите, купить или не купить, а я знаю
т о л ь к о то, что нам пора. . . если у ж не поздно! . .»
Вступив на путь реалистического, а иногда д а ж е и натуралистического
в о с п р о и з в е д е н и я низкой действительности, п о в е с т в о в а т е л ь сам объясняет
и иронически о п р а в д ы в а е т необходимость «пошлых сцен»: « [ . . . ] солдатка
била своего сына! Я бы с великим удовольствием
пропустил эту неприят­
ную, пошлую
сцену, если б она не служила
необходимым
изъяснением
всего следующего;
а т а к к а к я п р е д п о л а г а ю в своих ч и т а т е л я х должную
степень л ю б о п ы т с т в а , то не почитаю за необходимость
долее
извиняться.
— Ах ты л е н т я й ! чтоб тебе сдохнуть. . . собачий сын! . . — говорила
м а т ь , т а с к а я за волосы своего д е т и щ а .
6
7
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
185
— М а т у ш к а , батюшки! помилуй! . . золотая, серебряная. . . не буду! —
ревел длинный балбес, утирая глаза кулаками\ . . — я вчера вишь понес
им хлеба да квасу в кувшине. . . вот, слышь, мачка, я шел. . . шел.
д а меня леший и обошел [. . .] когда я проснулся. . . мне больно есть захо­
телось. . . я все и с ъ е л . . .
— Ах ты р а з б о й н и к . . . экого болвана вырастила, запорю тебя до
смерти. . . — и у д а р ы снова градом посыпались ему на голову».
Т а к в я з ы к е лермонтовского романа осуществляется романтическое
сплетение или чередование стилистических контрастов, смешение высокого
с т р и в и а л ь н ы м , патетического с комическим.
Все ж е в «Вадиме» стиль лирического монолога возобладал над языком
п р о з а и ч е с к о г о повествования.
«Чистого повествования нет — оно заменяется эмоционально-ритори­
ческим комментарием в стиле поэм» . Близость к языку поэм особенно
я р к о о б н а р у ж и в а е т с я в развернутых метафорических формулах и много­
численных сравнениях, которыми часто замыкаются главы или отдельные
части г л а в , а т а к ж е лирические отступления, которые играют громадную
роль в стиле портрета или характеристики.
Эта двойственность языкового состава и стилистических красок была
з а м е т н а и в прозе Марлинского и Гоголя. Пушкин писал в 1825 г. А. А. Бест у ж е в у - М а р л и н с к о м у о его повести «Изменник»: « [ . . . ] полно тебе писать
б ы с т р ы е повести с романтическими переходами — это хорошо для
поэмы байронической. Р о м а н требует б о л т о в н и ; высказывай все на­
чисто. Твой В л а д и м и р говорит языком немецкой драмы, смотрит на солнце
в полночь etc. Но описание стана Литовского, разговор плотника с часовым
прелесть; конец т а к ж е » .
« Я з ы к немецкой д р а м ы » , смешанный язык, Шиллера и романтической
поэмы, в прозе Марлинского одинаково характерен и д л я стиля автора,
и д л я стиля его возвышенных героев. Вот т и р а д а Владимира из повести
Б е с т у ж е в а «Изменник», м а л о о т л и ч а ю щ а я с я от позднейших речей лер­
монтовского В а д и м а :
« К а к а я клевета черней этой правды? Д а , я брошен в снедь бессильной
з л о б е своей. Д л я чего мое негодование не дышит бурею! Д л я чего прокля­
т и я мои не могут летать и с ж и г а т ь молниею; для чего этой рукой не могу
я р а з о р в а т ь свод неба и обрушить его на головы врагов моих! . .»
М е ж д у тем понравившийся Пушкину в «Изменнике» Бестужева-Марлинского д и а л о г часового с плотником слагается из кусков живой народной
речи, слегка окрашенной профессиональными оттенками плотничьего и
военного ж а р г о н а (ср., например, в речи плотника: «Бездельникам этим
н а д о на нос зарубить [..
.]»! *).
П р а в д а , Марлинский, у в л е к а я с ь все больше узорными рисунками
и з а м ы с л о в а т ы м и украшениями русского фольклора, у ж е в начале
30-х годов борется с грубым натуралистическим языком и стилем во имя
романтических «цветов слога». Он призывает прозаиков быть «поскупее
на подробности житейского быта»: «Пусть они будут попутчики, а не
колодники в а ш и , и если у ж е необходимо обставить сцену декорациями,
то р а с п и ш и т е их цветами слога. Новы предметы — сделайте их ориги­
н а л ь н ы м и ; стары они, обновите их мыслями, оборотите их незатасканною
стороною, взгляните на них с нетоптаной точки и поверьте, что всякий
г о р ш о к тогда найдет свою поэзию. . . Свидетели тому: Гоффман, Вашинг7
8
9
7
8
Эйхенбаум Б. Лермонтов: Опыт историко-литературной оценки. Л., 1924. С. 128
Полярная звезда, карманная книжка на 1825-й год. СПб.,, <1825>. С. 334.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
186
Лєрмонтова
тон И р в и н г , Б а л ь з а к , Ж а н е н , Гюго, Ц ш о к к е . Несноснее всего мне писаки,
з а с т а в л я ю щ и е нас целиком г л о т а т ь с а м ы е пустые р а з г о в о р ы самых нич­
т о ж н ы х л и ц [. . .] и все д л я того, чтоб с к а з а т ь : „Это с природы^
Поми­
луйте, господа! Р а з в е простота пошлость? [. . .] П р и р о д а ! После этого
тот, кто х о р о ш о хрюкает поросенком, в е л и ч а й ш и й из виртуозов и фельд­
ш е р , с н я в ш и й а л е б а с т р о в у ю маску с Н а п о л е о н а , первый ваятель!! Искус­
ство не рабски п е р е д р а з н и в а е т природу, а с о з д а е т свое из ее материялов
[. . .] Д а й т е н а м не условный
мир, но избранный
мир. Пусть ваш пастух
будет Гурт, в а ш к а п р а л Трим, в а ш ветреник Д о н - Ж у а н , — но все это
в русском теле, в русском д у х е . Н а ш и И в а н ы Гуртовичи, наши Кремневы
Тримовичи, н а ш и Л и д и н ы Ж у а н о в и ч и приторны. Пусть всякой сверчок
з н а е т свой шесток; пусть не з а л е т а ю т н а с т о я щ и е мысли в минувшее
и с т а р и н а говорит языком ей приличным, но не мертвым. Так ж е смешно
в л а г а т ь неологизмы в уста ее, к а к и п р е ж н е е наречие, потому что первых
не поняли бы тогда, второго не поймут т е п е р ь » .
Это была н о в а я п р о г р а м м а поэтики бытового и исторического романа,
в о с п р и н я т а я позднее Полевым и Кукольником. « В а д и м а » Л е р м о н т о в а она
е щ е не могла з а д е т ь .
Таким о б р а з о м , стиль лермонтовского « В а д и м а » примыкает к уже
прочно у с т а н о в и в ш е й с я т р а д и ц и и романтической прозы, хотя и не лишен
я р к и х и н д и в и д у а л ь н ы х примет.
19
3
В кругу романтической прозы н а ч а л а 30-х годов обозначились отдельные
стилистические разновидности, обусловленные в той или иной мере худо­
жественно-идеологической борьбой м е ж д у р а з н ы м и направленими евро­
пейского р о м а н т и з м а . « В а д и м » Л е р м о н т о в а с б л и ж а е т с я с кошмарными
ж а н р а м и ф р а н ц у з с к о г о р о м а н т и з м а , со стилем «неистовой словесности»,
предводимой Виктором Гюго * . В « Л и т е р а т у р н ы х п р и б а в л е н и я х к Рус­
скому и н в а л и д у » (1835, № 7) т а к х а р а к т е р и з у е т с я эта разновидность
«неистового» р о м а н т и з м а : «Одно из течений этого н а п р а в л е н и я начина­
ется Сбогаром, < « Ж а н Сбогар», Ш а р л я Н о д ь е ) и з а к а н ч и в а е т с я в романах
Гюго. П о с л е д о в а т е л и сего рода ф а н т а с т и ч е с к о г о — мизантропы, кои, бро­
сив проницательный в з г л я д на человечество и на мир, ощутили непрео­
боримое презрение к нему [. . .] Они б е з ж а л о с т н о влекут вас в темницы,
в г о ш п и т а л и , в ш а й к у негодяев, к утопленникам, на Гревскую площадь,
в ад, повсюду, где л ь ю т с я слезы, р а з д а ю т с я вопли, проклятия, скрежет
з у б о в [. . .]» . В этих произведениях о б ъ я в л я е т с я « о т к р ы т а я б р а н ь об­
щественному союзу», современному общественному строю. «Имя Виктора
Гюго с д е л а л о с ь символом о т в р а т и т е л ь н ы х у ж а с о в , почерпнутых на дне
д у ш и , опрокинутой и измученной бурею неистовых страстей» *, — сокру­
ш а л а с ь « С е в е р н а я пчела» (1834, № 3 6 ) . « Н о в е й ш а я ф и л о с о ф и я » , связан­
н а я с революционными ч а я н и я м и и идеями, о т р а ж а л а с ь в р о м а н а х и
повестях этого течения .
В. Ф. Одоевский писал об этой л и т е р а т у р е с точки зрения аристократак о н с е р в а т о р а : « [ . . . ] д е м о к р а т и ч е с к и й дух, с о с т а в л я ю щ и й особый колорит
в европейских р о м а н а х , т а к ж е переселился в наши романы; но у нас
10
п
9
•
10
11
Марлинский Л. О романе Н. Полевого «Клятва при гробе Господнем» / / Указ. соч. Ч. 11.
С. 320—321.
Статья «О влиянии беснующейся (фантастической) литературы на здоровье» "*.
См. академическую речь М. Лобанова «О духе словесности, как иностранной, так и оте­
чественной»; статью А. Пушкина: «Мнение М. Е. Лобанова», статью Н. Гоголя: «О движе­
нии журнальной литературы» в № 1 пушкинского «Современника» и т. п. *
13
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
187
о б р а т и л с я в безусловные похвалы черни и в нападки на высшее общество,
б о л ь ш е ю частию недоступное нашим сатирикам» («О в р а ж д е к просвеще­
нию, з а м е ч а е м о й в новейшей литературе») .
И позднее, в 40-х годах, консерваторы роптали: «Нет теперь ничего
нигде прекрасного, просто человечески; а все оценивается по отношению
к господствующим в политике идеям. Роман, поэма, трагедия, д а ж е
история не д о л ж н ы сметь быть человечески-прекрасными; они должны
стремиться к п о д д е р ж а н и ю французских политических идей [. . . ] На этом
и у нас выехал Лермонтов» .
И т а к , выбор я з ы к а и стиля в «Вадиме» Лермонтова диктовался
склонностью юного поэта к революционной идеологии, сросшейся с неко­
торыми ж а н р а м и г р а ж д а н с к о г о романтизма. Лермонтов для своего пер­
вого б о л ь ш о г о прозаического опыта выбирает форму социального романа
из эпохи пугачевского восстания * (быть может, не без влияния «Шуанов»
Б а л ь з а к а * ) . В романтическом стиле создавались новые формы литера­
турной ф р а з е о л о г и и , синтаксиса, приспособленные для воплощения слож­
ных идей и чувств свободно мыслящей личности, новые приемы изображе­
ния х а р а к т е р а , обновлялся «лексикон классической школы, умиравшей
от анемии».
12
14
4
Стиль романтической прозы 30-х годов представлял собой сложное смеше­
ние приемов в ы р а ж е н и я , отчасти унаследованных от Карамзина и его
школы, от романтической поэмы 20-х годов, от бытовых и нравоучительных
о ч е р к о в XVIII и н а ч а л а XIX в., от русской и переводной повести и романа
п р е д ш е с т в у ю щ е й эпохи, отчасти вновь образуемых на основе влияния
стилей западноевропейской романтической литературы и на основе рас­
ш и р я ю щ е г о с я знакомства с живой русской речью и ее диалектами.
Гоголь в своей статье «Петербургская сцена в 1835/6 г.» находил, что
р о м а н т и з м был «больше ничего, как стремление подвинуться ближе
к н а ш е м у обществу [. . .]». Но, по мнению Гоголя, романтики «произра­
стили хаос», беспорядочное брожение ветхого и нового. Д а ж е в романти­
ческой новизне нередко с л ы ш а л о с ь ветхое. С мелодраматическими эффек­
т а м и романтического стиля, с его гремушками Пушкин с середины 20-х го­
д о в , Гоголь с середины 30-х годов ведут упорную борьбу. Стиль «Вадима»
Л е р м о н т о в а находится еще вне сферы этой борьбы.
В я з ы к е и стиле лермонтовского «Вадима» много «ветхого», много
романтических
трафаретов,
традиционной
декламации.
Например:
« [ . . .] широкий лоб его был ж е л т как лоб ученого, мрачен как
облако,
покрывающее
солнце в день бури [. . . ] » ; «Кто часто бывал в комнате
ж е н щ и н ы , им любимой, тот верно поймет меня. . . он испытал
влияние
этого очарованного
воздуха, который породнился с божеством его, который
каждую ночь принимает в себя дыхание свежей девственной груди [.. .] »;
«. . .о к а к он упитает кровью неверных
свою острую шпагу, как гордо
он станет попирать разрубленные низверженные чалмы поклонников
к о р а н а ! . . [. . .] как страстно он кидался
в шумную стычку, с каким
наслаждением
погружал свою шпагу во внутренность безобразного турка,
который, выворотив глаза, с судорожным движением кусал и грыз холод­
ное ж е л е з о ! . .»
Ср. ироническое разоблачение этого военно-романтического стиля
12
13
Современник. 1836. Т. 2. С. 213.
Письмо Плетнева к Гроту от 30 сентября 1844 г. / / Переписка Я. К. Грота с П. А. Плет
невым. СПб., 1896. Т. 2. С. 323.
lib.pushkinskijdom.ru
188
Стиль прозы
Лермонтова
в « В о й н е и мире» Л . Толстого: « Р а с с к а з а т ь п р а в д у очень трудно, и молодые
л ю д и редко на это способны. Они ж д а л и р а с с к а з а о том, как горел он
весь в огне, сам себя не помня, как бурею налетал на каре; как врубался
в него, рубил н а п р а в о и н а л е в о ; как сабля отведала мяса и как он падал
в и з н е м о ж е н и и , и тому подобное. И он р а с с к а з а л им все это» * .
Вместе с тем в « В а д и м е » п о к а з а т е л ь н а м е л о д р а м а т и ч е с к а я фразео­
л о г и я , в ы р а ж а ю щ а я ч у в с т в а , настроения. П у ш к и н е щ е во второй половине
20-х годов р е ш и т е л ь н о осудил и отверг м е л о д р а м а т и ч е с к и е приемы изобра­
ж е н и я внутренней ж и з н и , п о д д е р ж а н н ы е влиянием байронического стиля:
« М о л о д ы е писатели в о о б щ е не умеют и з о б р а ж а т ь физические д в и ж е н и я
с т р а с т е й . И х герои всегда с о д р о г а ю т с я , хохочут дико, с к р е ж е щ у т зубами
и проч. Все это смешно, к а к м е л о д р а м а » * . М е ж д у тем в «Вадиме» гос­
подствует именно этот стиль и з о б р а ж е н и я физических д в и ж е н и й страстей:
« В а д и м у п а л на постель свою, и безотчетное с т р а д а н и е о в л а д е л о им;
он ломал руки, вздыхал,
скрежетал зубами. . .»
« [ . . .] О провидение, — что мне д е л а т ь , что мне д е л а т ь , отвечай мне,
т в о р е ц всемогущий! — воскликнул он, ломая руки и скрежеща
зубами».
Ср. у М а р л и н с к о г о в р а с с к а з е « Л а т н и к » : « [ . . . ] он опрокидывался
н а з а д и ш е п т а л невнятные с л о в а . . . грозно скрежетал зубами, г л а з а его
н а л и в а л и с ь к р о в ь ю , ноздри в з д у в а л и с ь , к а к у л ь в а , — он был страшен» .
( С р . т а к ж е в повестях « З а м о к Венден», « Р е в е л ь с к и й турнир» и др.)
В « В а д и м е » : « В а д и м дико захохотал
и, с т а р а я с ь умолкнуть, укусил
н и ж н ю ю губу свою [. . . ] »
У М а р л и н с к о г о : «Злобно хохотал он, в з в о д я курок пистолета, и повлек
Евпраксию привязать к дереву» .
В « В а д и м е » : «На губах его клубилась
пена от бешенства, он хотел
что-то в ы м о л в и т ь — и не мог».
У М а р л и н с к о г о в « Л а т н и к е » : «Пена била у него клубом, лицо горело
кровью [. . .]»
(ср. те ж е ф о р м у л ы у Т и м о ф е е в а в « Ч е р н о к н и ж н и к е » ) .
В « В а д и м е » « [ . . .] он поставил ногу на грудь мертвецу так крепко,
что слышно было, как захрустели
кости [. . .]»
У М а р л и н с к о г о в « Л а т н и к е » : « [ . . . ] он в ы х в а т и л п а л а ш свой — насту­
пил мертвецу на грудь так, что у него затрещали
кости [. . .]»
В « В а д и м е » : « [ . . . ] губы, тонкие, бледные, были р а с т я г и в а е м ы и
сжимаемы каким-то судорожным
движением
[. . .]»
У М а р л и н с к о г о в « Л а т н и к е » : « П о т р е п е т а н и ю черных, длинных его
усов видно б ы л о порой судорожное
движение губ. . .»
« К р о в а в ы й » стиль в ы р а ж е н и я чувств, типичный д л я крайних проявле­
ний р о м а н т и ч е с к о г о стиля, т а к п р е д с т а в л е н в я з ы к е « В а д и м а » : «Вадим
[. . .] укусил нижнюю губу свою, так крепко, что кровь потекла
[...]»
« И т а к , она точно его любит! — ш е п т а л В а д и м , неподвижно остановясь
в д в е р я х . Одна его рука была з а пазухой, а ногти его по какому-то судо­
рожному движению
так глубоко
врезались
в тело, что когда он вынул
руку, то пальцы
были в крови. . . он к а к безумный посмотрел на них,
молча стряхнул кровавые
капли на землю и
вышел».
Этот неистовый стиль к а к п е р е ж и т о к д о ж и л до половины 40-х годов.
С л е д ы его м о ж н о найти в «Очерках света и ж и з н и » В л а д и м и р а Войта
( С П б . , 1844). Герой повести В. Войта « Н о в ы й Л е а н д р » Страстин именно
16
17
м
15
1 6
17
18
14
15
16
17
18
Русские повести и рассказы. СПб., 1832. Ч. 4. С. 77.
Марлинский А. Указ. соч. Ч. 12. С. 51 *.
Русские повести и рассказы. Ч. 4. С. 81.
Там же.
Там же. С. 76.
,8
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
189
т а к и м « к р о в а в ы м вычерчиваньем» страстей в ы р а ж а е т свое горе. Получив
о т к а з на б р а к с Еленой, с д е л а в ш и с ь картежником, Страстин п о р а ж а е т
всех х л а д н о к р о в и е м , с каким проигрывает огромные суммы.
« С т р а с т и н вспыхнул. Он грозно посмотрел на банкомета, с своей обыкновенною пылкостью расстегнул жилет, рванул запонки и показал
при­
сутствующим исцарапанную,
избитую
грудь.
Все игроки ахнули.
— Вот к а к о в о мое хладнокровие! — вскричал Страстин. — Я равно­
д у ш е н здесь, м е ж д у вами, в виду этих презренных д е н е г . . . Здесь не
у н и ж у с ь я и д о изменения в лице. Но вот где кроваво
вычерчиваются
мои чувства\ . .
И он отошел от стола» * .
Х а р а к т е р и з у я стиль и о б р а з этого Страстина, Белинский писал: «Это
целый котел клокочущих страстей, ярых чувствований, бешеных порывов,
свирепых поступков, неистовых страданий, адских наслаждений, райских
мук, ядовитых сцен, жгучих поцелуев, турецкой ревности, тигрового
м щ е н и я и прочей тому подобной галиматьи» I .
В качестве иллюстрации м о ж н о еще привести из «Вадима» несколько
типических ф р а з , и з о б р а ж а ю щ и х внешние обнаружения чувства в том же
н а п р я ж е н н о м риторическом стиле:
«И он с д е л а л шаг, чтоб выйти, кидая на нее взор, свинцовый,
отчаян­
ный взор, один из тех, перед которыми, кажется, стены должны бы
были рушиться
[. . .] »;
« В а д и м стоял перед ней, к а к Мефистофель перед погибшею Маргари­
той, с язвительным
выражением очей, как раскаяние перед душою греш­
ника [. . .]»;
« [. . .] Его волосы стояли дыбом, глаза разгорались
как уголья, и рука,
простертая к Ольге, дрожала на воздухе
[ . . . ] » — и т. д.
С этим мелодраматическим стилем изображения внешних проявлений
чувств сочетались образы в а м п и р а , василиска, коршуна, в которых пред­
с т а в л я л с я романтический герой.
Фразеологический цикл, связанный с образом вампира, довольно
обычен д л я стиля «неистовой» романтической повести 30-х годов. Напри­
мер, в « В а д и м е » : « [ . . .] он похож был в это мгновенье на вампира, гля­
дящего на издыхающую
жертву»;
«. . .и г л а з а , если б остановились в эту минуту на человеке, то произ­
вели бы действие глаз василиска
[. . .]»;
« [ . . . ] он стоял неподвижно, смотрел на Ольгу глазами коршуна и ука­
з ы в а л пальцем на окровавленную землю: он торжествовал, как Геркулес,
победивший з м е я [. . .]». Ср. те ж е образы и формулы в языке «Повестей
Б е з у м н о г о » * (М., 1834).
К той ж е серии образов примыкает и образ демона. Чрезвычайно
резко и настойчиво, хотя и однотонными словесными красками, в «Вадиме»
о б р и с о в а н демонизм героя. У ж е в стиль портрета Вадима вводятся такие
психологические д е т а л и : « [. . .] его товарищи [. . .] у в а ж а л и в нем какой-то
в е л и ч а й ш и й порок, а не безграничное несчастие, демона — но не чело­
века [. . .]»;
« [ . . . ] И г о р ь к а я я з в и т е л ь н а я улыбка придала чертам его, слабо
о з а р е н н ы м д о г о р а ю щ е й свечой, что-то демонское»;
« [ . . .] О! чудна природа; д а л е к о ли от брата до сестры? —- а какое
19
19
2 0
19
Белинский В. Очерки света и жизни, повести Владимира Войта. СПб., 1844 [. . .] / /
Соч. М.. 1875. Ч. 9. С. 133.
lib.pushkinskijdom.ru
190
Стиль прозы
Лермонтова
р а з л и ч и е ! . . эти а н г е л ь с к и е черты, эта демонская наружность. . . Впрочем,
разве ангел и демон произошли
не от одного начала? . .»;
«Что д е л а т ь ! он не мог в ы р в а т ь с я из демонской своей стихии».
С р . : « [ . . . ] он уносился мыслию в вечность, — ему снилось наяву
д а в н о ж е л а н н о е б л а ж е н с т в о : с в о б о д а ; он был дух, отчужденный от всего
живущего,
дух всемогущий,
не желающий,
не сожалеющий
ни об чем,
завладевший
прошедшим
и будущим
[. . .)»
В связи с романтическими п р и н ц и п а м и и з о б р а ж е н и я внешних прояв­
лений страстей находится и н а п р я ж е н н о - м е т а ф о р и ч е с к а я , б о г а т а я эмо­
ц и о н а л ь н ы м и э п и т е т а м и , изысканными с р а в н е н и я м и отвлеченно-риториче­
с к а я ф р а з е о л о г и я , о п и с ы в а ю щ а я психологическую с л о ж н о с т ь или ис­
ступленность внутренних п е р е ж и в а н и й романтической личности. На­
пример:
« В а д и м е х а л скоро, и глубокая,
единственная
дума, подобно
коршуну
Прометея, пробуждала
и терзала его сердце [. . .]»;
« [ . . . ] и презрение к с а м о м у себе, горькое презрение
обвилось
как
змея вокруг его сердца и вокруг вселенной,
потому что д л я Вадима всё
з а к л ю ч а л о с ь в его сердце!»;
« [ . . . ] но что ему о с т а л о с ь от всего этого? — в о с п о м и н а н и я ? — д а ,
но к а к и е ? горькие, о б м а н ч и в ы е , подобно п л о д а м , р а с т у щ и м на берегах
М е р т в о г о м о р я , которые, б л и с т а я румяной корою, т а я т под нею пепел,
сухой горячий пепел! и ныне сердце Ю р и я всякий р а з при мысли об
Ольге, к а к трескучий ф а к е л , окропленный водою, с усилием и болью
р а з г о р а л о с ь ; неровно, порывисто оно билось в груди его, как
ягненок
под ножом жертвоприносителя»
— и т. п.
Критик из романтического л а г е р я т а к х а р а к т е р и з о в а л эти приемы
в ы р а ж е н и я чувств:
« Н о в ы е поэты, какою-то средостремительною силою, з а к л ю ч а ю т все
внутри себя, и потому мы видим в их произведениях необыкновенную
глубокость чувств, где сосредоточиваются все силы душевные [ . . . ] »
« С о в е р ш е н н о е углубление внутрь себя» * и отвлеченный символизм ри­
торической исповеди чувств — о с н о в н а я черта этого романтического стиля.
О б щ и м символом внутренней ж и з н и романтического героя ч а щ е всего
с л у ж и л о б р а з грозного, б у ш у ю щ е г о м о р я , бурных волн.
Т а к в « В а д и м е » : « [ . . .] но непоколебимая ж е л е з н а я воля с о с т а в л я л а
всё существо его, она не з н а л а ни п р е г р а д , ни остановок, стремясь к своей
цели. Т а к неугомонная волна д е н ь и ночь без устали х л е щ е т и л и ж е т гра­
нитный берег: то с т а р а е т с я вспрыгнуть на него, то снизу подмыть и опро­
кинуть; долго она трудится напрасно, к а ж д ы й р а з отброшена в дальнее
море. . . но ничто ее не м о ж е т успокоить: и вот проходят годы, и подмытая
с к а л а с р ы в а е т с я с берега и с гулом п о г р у ж а е т с я в бездну, и радостные
волны п л я ш у т и ш у м я т н а д ее могилой».
Но эти и з ы с к а н н ы е ф р а з ы и п е р и ф р а з ы раннего лермонтовского стиля,
риторически и з о б р а ж а ю щ и е внутренний мир романтического героя и
внешние, ф и з и ч е с к и е п р о я в л е н и я его с т р а с т е й и чувств, нередко вдруг
рассудочно з а в е р ш а ю т с я острым л и т е р а т у р н ы м символом или конкретным
ж и з н е н н ы м с р а в н е н и е м , полным культурно-исторического интереса. Воз­
никает с в о е о б р а з н о е идеологическое о с в е щ е н и е действительности на фоне
романтически-революционного м и р о в о з з р е н и я , в р а ж д е б н о г о господствую­
щему общественно-политическому у к л а д у . Н а п р и м е р :
2 0
2 2
2 1
Статья «О классицизме и романтизме» * / / Ц е ф е й . Альманах на 1829 год. М., 1829.
[Т. 1]. С. 21.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
191
« [ . . .] на его ресницах блеснула слеза: может быть, первая слеза —
и слеза о т ч а я н и я ! . . Такие слезы истощают душу, отнимают несколько
лет ж и з н и , могут потопить в одну минуту миллион сладких надежд! они
для одного человека — что был Наполеон для вселенной:
в десять лет
он подвинул
нас целым веком
вперед»;
« [ . . . ] д у ш а его, о б о г а щ е н н а я целым чувством, сделалась подобна
временщику,
который, получив миллион и не умея употребить его, прячет
в железный сундук и стережет свое сокровище до конца
жизни».
5
« О р г и я слов», типичная д л я романтического стиля, выливается в образы
и устойчивые формулы, возникшие в стихотворной речи и оттуда пере­
несенные в прозу. Таковы, например, в языке «Вадима» выражения,
которым легко подобрать п а р а л л е л и в лирическом языке 20—30-х годов
(хотя бы в я з ы к е П у ш к и н а ) :
«Мир с тобою, дева красоты [. . . ] »; « [.. .] ты не слабый челнок, неспо­
собный переплыть это море; волны и бури его тебя не испугают; ты рождена
посреди этой стихии; ты не утонешь в ее бесконечности! . . » ; « [ . . . ] непо­
нятное предчувствие как свинец упало на его душу»; « [ . . . ] он видел себя
невинным воспитанником природы [ . . . ] ; «Он в один миг прочел в ее чертах
целую повесть разврата и преступлений
[. . .]».
Ср. у П у ш к и н а в «Домике в Коломне»:
Но сквозь надменность эту я читал
Иную повесть: долгие печали,
Смиренье ж а л о б . . .
С в я з ь этого романтического стиля со стиховым языком иронически
р а з о б л а ч а е т Марлинский в повести «Фрегат Н а д е ж д а » : ( о н а ) «,, [. . .] пре­
л е с т н а , к а к с а м а задумчивость [. . .] к а ж д ы й взор ее черных глаз блестит
грустью, будто слеза; к а ж д о е дыхание вырывается вздохом — и как нежно
л а с т я т с я черные кудри к ее томному лицу, с какою таинственностию обви­
вает д ы м к а ее воздушные ф о р м ы " . — „Не на варшавском ли приступе,
m o n cher, н а б р а л с я ты этого романтического дыму? Изруби же его по­
скорее в стихи; поставь внизу прапорщицкую звездочку, отошли в ,Молву ,
и будь уверен, что если ты спрыснешь свою новинку полдюжиной шампан­
с к о г о — приятели прокричат тебя п о э т о м " » .
В кругу стиховой речи и примыкающей к ней «высокой прозы» изобре­
т а ю т с я новые слова и в ы р а ж е н и я . Например, в «Календаре муз на 1826 г.»
п р и в о д и л с я список «новейших слов и выражений, изобретенных россий­
скими поэтами в 1825 г.»: безрассветные души, безлюдье сильных
харак­
теров, забавный
сгиб ума и т. п . *
В этом романтическом стиле экспрессивная порывистость речи стирала
предметно-смысловые различия между значениями слов, способных выра­
ж а т ь д у ш е в н ы е волнения или эмоциональные впечатления. Возникало
м н о ж е с т в о экспрессивных синонимов, преимущественно в области глаго­
л о в , имен прилагательных и качественных наречий. Конкретные значения
с л о в тонули в волнах н а п р я г а ю щ е й с я экспрессивности, в словесном море
романтического исступления. М е т а ф о р ы и сравнения сочетаются в проти­
воречивые, семантически не согласованные фразовые серии. Например,
в «Вадиме»:
4
21
23
21
Русские повести и рассказы. М., 1834. Ч. 7. С. 246.
lib.pushkinskijdom.ru
192
Стиль прозы
Лєрмонтова
« [ . . .] все ее слезы п р е в р а т и л и с ь в яд, который неумолимо
грыз ее
с е р д ц е ; р ж а в ч и н а грызет ж е л е з о , а сердце 18-летней девушки т а к мягко,
т а к н е ж н о , т а к чисто, что к а ж д о е д ы х а н и е д о с а д ы туманит его как
стекло [. . .] »;
« [ . . . ] н е д а л е к о от них стояло с у щ е с т в о , им совершенно чуждое,
с у щ е с т в о з а б ы т о е , но п р е к р а с н о е , нежное, ж е н щ и н а с огненной
душой,
с душой чистой и светлой как алмаз [. . .]»;
«Ни одно р ы д а н и е , ни одно слово мира и любви не усладило отлета
д у ш и твоей, резвой, чистой, как радужный мотылек, невинной, как первый
вздох младенца
[ . . . ] » — и т. п.
6
П о о с т р о у м н о м у определению Б е с т у ж е в а - М а р л и н с к о г о , язык русских
н р а в о о п и с а т е л ь н ы х и исторических р о м а н о в и повестей 30-х годов напо­
м и н а л «мумию русской старины во ф р а н ц у з с к о й обвертке» * .
Я з ы к « В а д и м а » переполнен синтаксическими и фразеологическими
г а л л и ц и з м а м и * . Его с в я з ь с ф р а н ц у з с к и м р о м а н т и з м о м слишком оче­
в и д н а . Н а п р и м е р , в области синтаксиса — конструкции именительного
самостоятельного:
« [ . . .] и человек,
который ненавидит всё, и л ю б и т единое существо
в мире, кто бы оно ни было, м а т ь , сестра или дочь, его любовь
сильней
всех ваших произвольных
страстей»; «[. . .] преданный
зимним
метелям,
к а к ю ж н а я птица, о т с т а в ш а я от подруг своих, д о л г о ж и т ь — было целью
моей
жизни».
Ср. т а к ж е с а м о с т о я т е л ь н о е употребление деепричастного оборота,
вне отнесения его к субъекту п р е д л о ж е н и я :
«Пройдя
таким образом немного более двух верст, слышится что-то
п о х о ж е е на шум п а д а ю щ и х вод [. . . ] » ;
«[. . .] взойдя в середину м е ж д у них ( к у р г а н о в ) , мнение
наблюдателя
переменяется
при виде отверстий, в е д у щ и х под к а ж д ы й курган [ . . . ] » .
О т п е ч а т о к ф р а н ц у з с к о г о с и н т а к с и с а (с точки з р е н и я норм русской
г р а м м а т и к и того времени) л е ж а л на т а к о м употреблении предлогов:
« [ . . .] он был [. . .] д о в о л ь н о ловок для деревенского
жителя того
века [. . . ] » ; « [ . . .] к а ж е т с я вдвое обширнее
для бедного путника» (ис­
п р а в л е н о : «бедному путнику»); « [. . .] была в этом желании» и т. п.
Ср. е щ е более яркие синтаксические г а л л и ц и з м ы в я з ы к е Марлинского:
«Один душой, в стороне дикой, м е ж д у людьми незнакомыми, которых
чувства и о б р а з мыслей не по мне, наконец утрата минувшего,
неизвест­
ность будущего,
все это смешалось
в одно смутное, т я ж е л о е ощущение
и н а л е г л о на грустное сердце, будто з а б р о ш е н н о е на край света» («Еще
листок из д н е в н и к а г в а р д е й с к о г о о ф и ц е р а » ) .
Не менее очевидна струя ф р а н ц у з с к о г о в л и я н и я и в с л о в а р е и фразеоло­
гии « В а д и м а » . Н а п р и м е р : «молчание смерти»; «дева красоты»; « ж и л и щ а
м р а к а » ( и с п р а в л е н о : « м р а ч н о г о ж и л и щ а » ) и т. п.
Ср.: « [ . . . ] где Б о р и с П е т р о в и ч со своей охотой основал главную
с в о ю к в а р т и р у , находя ее центром своих операционных
пунктов [. . .]»;
« [. . .] г л а д к о е плечо [. . . ] , освободясь из плена, призывало
поцелуй
[...]»
и т. п.
М а с с а ф р а з е о л о г и ч е с к и х осколков стихового лирического стиля в со­
с т а в е « В а д и м а » непосредственно о т р а ж а л а влияние ф р а н ц у з с к о г о роман­
тического я з ы к а .
24
25
2 2
Марлинский
А. Указ. соч. Ч. 12. С. 29.
lib.pushkinskijdom.ru
7
В ф р а з е о л о г и ч е с к о м строе лермонтовского «Вадима» выделяются из этого
о б щ е р о м а н т и ч е с к о г о фона образы и выражения живописного искусства.
Они гармонируют в стиле « В а д и м а » с изобразительными приемами ро­
мантической фантастики, основанными на игре красок, на контрастах
я р к о г о света и тени, на «особой системе „рембрандтовского" освеще­
ния» . Автор смотрит на и з о б р а ж а е м ы е события глазами художника и
п р е д с т а в л я е т их в виде к а р т и н :
« [ . . .] на ней [глухой стене] и з о б р а ж а л с я завядшими красками
т о р ж е с т в е н н ы й въезд Петра I в Москву после Полтавы: эту картину
можно бы назвать рисованной
программой».
Ср.: «Ее грудь тихо колебалась, порой она нагибала голову, всматри­
в а я с ь в свою работу, и длинные космы волос вырывались из-за ушей
и п а д а л и на г л а з а ; тогда выходила на свет б е л а я рука с продолговатыми
п а л ь ц а м и ; одна такая рука могла бы быть целою
картиной\»\
« [ . . .] больше всех кричали и коверкались нищие [. . . ] озаренные
трепетным, багровым отблеском огня, они составляли первый план картины\ за ними всё было мрачнее и неопределительнее, люди двигались,
к а к резкие, грубые тени; казалось,
неизвестный
живописец
назначил
эти нищим, этим отвратительным лохмотьям приличное место;
казалось,
он выставил их на свет как главную мысль, главную
черту характера
своей картины. . .».
Тому ж е влиянию живописного искусства, по-видимому, приходится
п р и п и с ы в а т ь в стиле «Вадима» разнообразие зрительных, между прочим
и цветовых, эпитетов, пластичность изображения, выходящую далеко за
пределы романтической нормы, и приемы тщательной рисовки деталей,
нередко г р а н и ч а щ и е с крайним натурализмом.
Не п о д л е ж и т сомнению, что в языке и стиле лермонтовского «Вадима»
ч р е з в ы ч а й н о я р к о выступал тот метод детализации явлений и событий,
та с а м а я « б л и з о р у к а я мелочность нынешних французских романистов» * ,
против которой боролся П у ш к и н . Однако Лермонтову ч у ж д принцип
хаотического нагромождения деталей, собранных в одно синтаксическое
целое и расположенных в одной синтаксической плоскости. Иллюстра­
цией м о ж е т послужить п а р а л л е л ь между описанием нищей старухи
в « В а д и м е » и изображением группы нищих салопниц в «Художнике»
Тимофеева.
У Т и м о ф е е в а : «Все что есть отвратительного, низкого, скверного,
было соединено в этой адской группе. М о р щ и н о в а т а я , изношенная кожа,
н а т я н у т а я на безобразные человеческие остовы, с ввалившимися глазами,
облитыми ж е л т ы м гноем; с клочками седых волос, торчащими из-под
черных лохмотьев, наброшенных на голову; и костяными пальцами,
в ы г л я д ы в а ю щ и м и сквозь прорехи изодранных салопов; хриплые, сипо­
ватые, з а д ы х а ю щ и е с я голоса, выходящие из беззубых, полусогнивших
челюстей; бледно-синие, помертвелые лица, с багровыми пятнами под
г л а з а м и и коростами на лбу; спор ведьм о беззащитной, невинной жертве,
з а б р о ш е н н о й случаем в их собрание. . . »
У Л е р м о н т о в а и з о б р а ж е н и е старухи — динамично, несмотря на обилие
д е т а л е й . Вместе с тем оно психологизовано. Получается индивидуализи­
р о в а н н ы й , хотя и «ужасный» портрет: « [ . . .] отвратительное зрелище
2 3
27
2 4
2 3
2 4
26
См.: Эйхенбаум Б. Указ. соч. С. 132 *.
Опыты Т. м. ф. а. СПб., 1837. Ч. 2. С. 80—81.
13 В. В. Виноградов
lib.pushkinskijdom.ru
194
Стиль прозы
Лєрмонтова
п р е д с т а в и л о с ь его г л а з а м : с т а р у ш к а , н и з е н ь к а я , сухая, с большим брюхом,
т а к с к а з а т ь , повисла на нем: ее засученные р у к а в а о б н а ж а л и д в е руки,
п о х о ж и е на г р а б л и , и полусиний с а р а ф а н , составленный из тысячи гадких
л о х м о т ь е в , висел криво и косо на этом п о д в и ж н о м скелете; в ы р а ж е н и е
ее л и ц а п о р а ж а л о ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнило­
стью, свойственной м е р т в е ц а м , долго с т о я в ш и м на воздухе; вздернутый
нос, огромный рот, из которого в ы р ы в а л с я голос резкий и странный, еще
ничего не з н а ч и л и в с р а в н е н и и с г л а з а м и нищенки! в о о б р а з и т е д в а серые
к р у ж к а , п р ы г а ю щ и е в узких щ е л я х , обведенных красными к а й м а м и ;
ни ресниц, ни бровей! . . и при всем этом в з г л я д , т я г о т е ю щ и й на поверх­
ности д у ш и ; п р о и з в о д я щ и й во всех чувствах болезненное с ж и м а н и е ! . .»
8
Но при всем этом в я з ы к е и стиле « В а д и м а » н а б л ю д а л и с ь , однако, неко­
т о р ы е новые черты, присущие сильному и б о л ь ш о м у т а л а н т у . И количест­
венно и качественно з д е с ь з а м е т н о в ы д е л я л с я из о б щ е г о фона романтиче­
ской стилистики р я д с в о е о б р а з н ы х лермонтовских приемов, которые можно
условно свести к четырем основным семантическим к а т е г о р и я м : это —
а н а л и т и ч е с к а я расчлененность художественной рисовки, углубленный
психологизм в и з о б р а ж е н и и внутренних п е р е ж и в а н и й , нередко тонкость
и точность реалистического рисунка и б е з ж а л о с т н а я ирония, р а з о б л а ­
ч а ю щ а я мишуру и ветошь общественно-политического м а с к а р а д а в эпоху
крепостничества, ирония, н а к л а д ы в а ю щ а я на некоторые картины быта
я р к и е краски социальной с а т и р ы .
П р е ж д е всего б р о с а ю т с я в г л а з а л е р м о н т о в с к и е принципы и з о б р а ж е ­
ния изменчивых и н а п р я ж е н н ы х п е р е ж и в а н и й м я т е ж н о й романтической
личности. О с т р о т а х у д о ж е с т в е н н о г о чутья Л е р м о н т о в а с к а з а л а с ь в том,
что он (так ж е , как и Гоголь) д л я углубления психологической перспек­
тивы п о в е с т в о в а т е л ь н о г о я з ы к а прибегал к новому, только что утвердив­
ш е м у с я в русской художественной системе приему ч у ж о й или несобственнопрямой речи * .
В « В а д и м е » Л е р м о н т о в широко и с п о л ь з о в а л принцип смешения пове­
с т в о в а т е л ь н о г о стиля с «чужой речью», с я з ы к о м «внутренних монологов»
г л а в н ы х героев. Этот прием был впервые применен П у ш к и н ы м в романти­
ческих поэмах н а ч и н а я с « К а в к а з с к о г о пленника», видоизменен и тща­
тельно р а з р а б о т а н в я з ы к е « Е в г е н и я Онегина», « Г р а ф а Нулина», «Домика
в Коломне», «Медного в с а д н и к а » . Он был перенесен и в композицию
пушкинской х у д о ж е с т в е н н о й прозы. С т и л ь а в т о р а вбирает в себя формы
д р а м а т и ч е с к о г о п е р е ж и в а н и я и осмысления событий со стороны централь­
ных п е р с о н а ж е й . О б р а з у ю т с я э к с п р е с с и в н а я волнистость и смысловая
м н о г о п л а н н о с т ь ф р а з е о л о г и ч е с к о г о и синтаксического д в и ж е н и я . Она
о б у с л о в л е н а смешением и пересечением р а з н ы х сознаний, разных субъек­
тивных категорий понимания и в ы р а ж е н и я . Углубляется перспектива
и з о б р а ж е н и я . В « В а д и м е » этот принцип смысловой многопланности речи
р а з в и в а е т с я в том н а п р а в л е н и и , какое п р е д у к а з а н о было «байронической
поэмой» * . Стиль а в т о р а постоянно с о с к а л ь з ы в а е т с плоскости повест­
в о в а т е л ь н о г о и з л о ж е н и я в сферу внутренних монологов и эмоциональных
р а з д у м и й п е р с о н а ж е й . Л и ч н о с т ь а в т о р а с т а н о в и т с я в один ряд с централь­
ными героями р о м а н а как о б р а з их спутника и р а з о б л а ч и т е л я , говорящего
с ними на о б щ е м я з ы к е , совместно с ними п е р е ж и в а ю щ е г о , осмысляю­
щ е г о и о ц е н и в а ю щ е г о их речи, действия и события их ж и з н и . Например:
28
29
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
195
«Она с л ы ш а л а , как стучало ее испуганное сердце, и чувствовала
с т р а н н у ю боль в шее; бедная девушка\ немного повыше круглого
плеча
ее виднелось
красное пятно, оставленное
губами пьяного
старика. . .
С к о л ь к о прелестей было измято его могильными руками! сколько ненави­
сти родилось от его поцелуев! . . встал месяц [ . . . ] »
Внутренние монологи героев внедряются в повествование и окраши­
в а ю т его р а з н ы м и экспрессивными красками. Возникает я р к а я , но не­
сколько о д н о о б р а з н а я д р а м а т и з а ц и я изложения.
Н а п р и м е р : «И бог знает отчего в эту минуту он вспомнил свою моло­
дость, и отца, и дом родной, и высокие качели, и пруд, обсаженный вет­
л а м и . . . всё, всё. . . и отец его представился его воображению
[...]
и вспомнил В а д и м его похороны: необитый гроб, поставленный на телеге,
к а ч а л с я при к а ж д о м толчке; он с образом шел вперед. . . дьячок и священ­
ник с з а д и ; они пели д р о ж а щ и м голосом. . . и прохожие снимали шляпы. . .
вот с т а л и опускать в могилу, канат заскрыпел, пыль взвилась. . .»
О б р а з ы а в т о р а и романтического героя становятся двойниками. Стиль
их речи, ф о р м ы их восприятия и понимания действительности сплетаются.
С и н т а к с и с и с л о в а р ь их я з ы к а о б н а р у ж и в а ю т тесное родство.
В реплики и монологи возвышенных героев, полные романтической
патетики и красивых ф р а з , построенные по правилам синтаксической
симметрии, Л е р м о н т о в вносит эмоциональную прерывистость. Д и а л о г
героев пестрит многоточиями, символизирующими глубокие паузы. Он под­
чинен темпу судорожной, аффективной речи задыхающегося от волнения
человека (особенно — язык В а д и м а ) . Тот ж е строй передается чужой речи
и в составе самого повествования. Например:
« К р о в ь кинулась Вадиму в голову, он шепотом повторил роковую
к л я т в у и о б д у м ы в а л исполнение; он готов был ж д а т ь . . . он готов был
всё выносить. . . но сестра! если. . . о! тогда и она поможет ему.. . и без
т р е п е т а он принял эту мысль; он решился завлечь ее в свои замыслы,
с д е л а т ь ее орудием. . . решился погубить невинное сердце, которое больше
ч у в с т в о в а л о , нежели понимало. . . странно! он любил ее; — или не почитал
ли он ненависть добродетелью? . .»;
«Вадим встал, подошел к двери и твердою рукою толкнул ее; з а щ е л к а
внутри с о р в а л а с ь , и роковая дверь со скрыпом распахнулась. . . кто-то
вскрикнул.
. . и всё замолкло
снова. . . Вадим взошел, торжественно
з а п е р за собою дверь и о с т а н о в и л с я . . . на полу стоял ф о н а р ь . . . и возле
него сидела, приклонив
бледную голову к дубовой скамье. .. Ольга\ . .».
Тот ж е прерывистый синтаксический строй иногда внедряется в сердце­
вину авторского повествования, свободного от примеси чужой речи, и здесь
содействует экспрессивной изобразительности р а с с к а з а .
Например:
« [. . .] г л а з а налились кровью, все кулаки с ж а л и с ь . . . все сердца забились
одним ж е л а н и е м мести; сколько обид припомнил к а ж д ы й ! сколько спосо­
бов придумал к а ж д ы й з а п л а т и т ь за них сторицею. . . Вдруг толпа разда­
л а с ь , р а с х л ы н у л а с ь , как некогда море, тронутое жезлом Моисея. . . и чело­
век уродливой наружности, небольшого роста, запыленный, весь в поту,
с и з о р в а н н ы м и одеждами, явился перед к а з а к а м и . . . Когда урядник его
у в и д а л , то снял шапку и поклонился [. . .]»
Л е р м о н т о в в «Вадиме» перенапрягает манеру прерывистого, эмоцио­
н а л ь н о приподнятого повествования. Она здесь — основное синтаксиче­
ское я д р о и з л о ж е н и я . М е ж д у тем в языке других романтических писателей
30-х годов этот синтаксический строй является л и ш ь в местах высшего
н а п р я ж е н и я при описании мучительных, сложных, как бы конвульсивных
переживаний.
13*
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
196
Лєрмонтова
Э м о ц и о н а л ь н о - п р е р ы в и с т ы й синтаксис р а с с к а з а , о п и р а в ш и й с я на тра­
диции к а р а м з и н с к о г о стиля, в с т р е ч а е т с я и в я з ы к е М а р л и н с к о г о . Напри­
мер, в повести « С т р а ш н о е г а д а н ь е » : « [ . . .] з в у к его ( к о л о к о л а ) потряс
меня д о д н а д у ш и . . . я д р о ж а л , к а к в л и х о р а д к е , а голова горела — я изне­
м о г а л , я т а я л . К а ж д ы й скрип, к а ж д ы й щ е л к к и д а л меня в пот и холод. . .
и, н а к о н е ц , ж е л а н н ы й миг н а с т а л : с легким шорохом отворились двери;
к а к тень д ы м а , м е л ь к н у л а в нее П о л и н а . . . е щ е ш а г , и она л е ж а л а на груди
моей!! Б е з м о л в и е , з а п е ч а т л е н н о е долгим поцелуем разлуки, длилось,
д л и л о с ь . . . н а к о н е ц П о л и н а п р е р в а л а его. . .
, , З а б у д ь , — с к а з а л а она, — что я с у щ е с т в у ю [. . .] "»
Ср. в повести « Ф р е г а т Н а д е ж д а » : « У ж а с оледенил нас, когда увидели,
что с п а с и т е л ь и з н е м о г а е т под т я ж е с т и ю : он стал к р у ж и т ь с я на месте —
о к у н у л с я — о п я т ь всплыл, о п я т ь ушел — и долго, д о л г о не было видно
его! . . вот золотой эполет блеснул из седой пены, но это было на два
м г н о в е н и я . . . я у ж не могла ничего видеть, и когда р а з д и р а ю щ и й душу
крик: „ у т о н у л ! " р а з д а л с я кругом меня — я п о т е р я л а чувства. . .»
Это п о в ы ш е н н а я экспрессивность речи, о т р а ж а ю щ а я отношение автора
к и з о б р а ж а е м о м у миру, его оценку х а р а к т е р о в , явлений воспроизводимой
действительности, с к а з ы в а е т с я и в стиле идеологического комментария.
П о в е с т в о в а н и е часто пересекается и н а п р я г а е т с я эмоционально окрашен­
ными в о с к л и ц а н и я м и и вопросами, о с в е щ а ю щ и м и точку зрения р а с с к а з ­
чика. Н а п р и м е р :
« [ . . . ] у к а ж д о г о на челе было н а п и с а н о вечными буквами н и ­
щ е т а ! — хотя бы малейший
знак, малейший остаток гордости
отделился
в глазах или в улыбке]»; « [ . . .] из вольного он с о г л а с и л с я быть рабом —
ужели даром? — и какая странная мысль принять имя раба за 2 месяца до
Пугачева»;
« [. . .] столько с т р а д а н и й з а то, что одна с о б а к а о б о г н а л а дру­
гую. . . как ничтожны люди\ как верить общему мнению]
[ . . . ] » — и т. п.
П о н я т н о , что в эту систему экспрессивного синтаксиса широко вовле­
к а ю т с я синтаксические ф о р м ы , в ы р а б о т а н н ы е в стихотворном лирическом
и п о в е с т в о в а т е л ь н о м стиле, в стиле романтических поэм.
Влияние стихового синтаксиса о б н а р у ж и в а е т с я , например в развитии
цепи э м о ц и о н а л ь н ы х присоединений (с п о м о щ ь ю союза и). Например,
в речи В а д и м а : « [ . . . ] его с е д а я голова н е п о д в и ж н а я , сухая, подобная
белому к а м н ю , о с т а н о в и л а на мне пронзительный взор, где горела послед­
няя искра ж и з н и и ненависти. . . и мне она о с т а л а с ь в наследство; и его
п р о к л я т и е ж и в о , ж и в о и к а ж д ы й год пускает новые отрасли, и к а ж д ы й
год всё более о к р у ж а е т своею тенью семейство з л о д е я [ . . . ] »
В а в т о р с к о м стиле:
«И он ходил в з а д и вперед скорыми ш а г а м и , с ж а в крестом руки, —
и, казалось,
з а б ы л , что не с к а з а л имени к о в а р н о г о з л о д е я . . . и, казалось,
не з а м е ч а л в л и ц е несчастной д е в у ш к и страх неизвестности и ожида­
ния [. . .] »;
«Постепенно мысли его с т а н о в и л и с ь туманнее; и он полусонный лег
на т р а в у — и н е ч а я н н о взор его упал на л и л о в ы й колокольчик [ . . . ] » .
Ср. в повести «Последний сын вольности»:
2 5
2 6
И
И
И
И
на колена он упал,
руки сжал, и поднял взор,
страшно взгляд его блестел,
темно-красный метеор
Из тучи в тучу пролетел!
И встали, и пошли они
Пустынной узкою тропой.
Русские повести и рассказы. СПб., 1832. Ч. 2. С 257
Там же. Ч. 7. С. 26.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
197
Этот прерывистый синтаксис, опиравшийся на экспрессивные формы
сентиментального стиля, хотя и в резко измененном, усложненном виде,
д о л ж е н был в н у ш а т ь иллюзию, что перед читателем в о с с о з д а в а л а с ь во
всем ее беспорядочном и иррациональном течении эмоциональная пуль­
с а ц и я речи и мысли бурно чувствующей личности.
Эта была к а к бы «стенограмма» души романтического героя. И паузы
и многоточия здесь символизировали не выраженный словесно, бурлящий
под текстом поток чувств и мыслей.
Вместе с тем в «Вадиме» у ж е намечается типично лермонтовский,
п е р е ш е д ш и й з а т е м к Л . Толстому метод аналитического расчленения
п е р е ж и в а н и я . Герой, как бы экспериментируя, предается самонаблюде­
нию, и а в т о р раскрывает противоречивый и сложный поток его душевной
ж и з н и . Л е р м о н т о в и при таком описании пользуется теми ж е приемами
синтаксической и фразовой симметрии, как и в повествовательном стиле.
И з о б р а ж а е т с я сцена р а с п р а в ы пугачевцев над помещиком и его до­
черью.
«А м е ж д у тем Вадим стоял неподвижно, смотрел на нее и на старика
т а к ж е р а в н о д у ш н о и любопытно, как бы мы смотрели на какой-нибудь
физический опыт! он, чье неуместное слово было всему виною. . .
Погодите, это легко объяснить вам.
Во-первых, он хотел узнать, какое чувство волнует душу при виде
т а к о й казни, при виде самых ужасных мук человеческих — и нашел,
что д у ш у ничего не волнует.
Во-вторых, он хотел узнать, до какой степени может дойти непоколеби­
мость ч е л о в е к а . . . и нашел, что есть испытания, которых перенесть никто
не в силах. . . это ему подало н а д е ж д у увидать слезы, раскаяние Палицына — у в и д а т ь его у ног своих, грызущего землю в бешенстве, целую­
щего его руки от страха. . . н а д е ж д а усладительная, нет никакого сомне­
ния».
9
Р о м а н т и ч е с к и й субъективизм, пронизывающий речь автора и о т р а ж а ю ­
щ и й с я в близости ее к речи героев, придает стилю «Вадима» резкую
целеустремленность * . Оценки автора, его идеологическая позиция, его
моралистические сентенции, его симпатии, его мировоззрение, в ы р а ж а я с ь
в подборе слов и образов, в синтаксических особенностях речи, напрягают
экспрессивную действенность повествования. Быстрая смена красок, ост­
рые контрасты освещения н а к л а д ы в а ю т на стиль и з о б р а ж е н и я отпечаток
глубокой личной заинтересованности автора. Образ автора не менее ярко
о б р и с о в ы в а е т с я в языковой ткани, чем о б р а з ы главных героев романа.
Вот несколько иллюстраций, характеризующих едкую иронию автора,
его отрицание современной действительности, его сатирическое отношение
к р а з н ы м я в л е н и я м русского быта изображаемой эпохи:
«Звонили к вечерне; монахи и служки ходили в з а д и вперед по камен­
ным плитам, ведущим от кельи архимандрита в храм; длинные, черные
мантии с шорохом обметали пыль вслед за ними; и они толкали
богомоль­
цев с таким важным видом, как будто бы это была их главная
должность»;
« [ . . .] б о л ь ш и е глаза ее были устремлены на лик спасителя, это была
ее е д и н с т в е н н а я молитва, и если б бог был человек, то подобные
глаза
никогда не молились
бы напрасно» — и т. п.
С этой публицистической заостренностью авторского комментария
в «Вадиме» органически с в я з а н стиль отточенных афоризмов, нередко
основанных на п а р а д о к с а л ь н ы х несоответствиях и контрастах. Например,
30
lib.pushkinskijdom.ru
198
Стиль прозы
Лермонтова
о нищих и увечных: « [ . . .] с о з д а н и я , л и ш е н н ы е п р а в а т р е б о в а т ь с о ж а л е ­
ния, потому что они не имели ни одной добродетели, и не имеющие ни
одной д о б р о д е т е л и , потому что никогда не встречали с о ж а л е н и я » ;
« [ . . .] в л а с т ь р а з л у ч а е т гордые д у ш и , а неволя соединяет их»; « [ . . .] что
т а к о е в е л и ч а й ш е е д о б р о и з л о ? — два конца незримой цепи, которые
с х о д я т с я , у д а л я я с ь д р у г от д р у г а » ; « [ . . .] люди не могут с о ж а л е т ь о том,
что х у ж е или л у ч ш е их [. . . ] » — и т. п.
О т н о ш е н и е а в т о р а к миру и з о б р а ж е н и я с к а з ы в а е т с я в острых сентен­
циях, д и д а к т и ч е с к и х в ы в о д а х , о б о б щ а ю щ и х к о м м е н т а р и я х : « [ . . . ] это
были люди, отвергнутые природой
и обществом
{только в этом случае
общество
согласно
бывает с природой)
[...]»;
«[...]
подлые
души
завидуют всему, даже обидам, которые показывают
некоторое
внимание
со стороны их начальника»
— и т. п.
И н о г д а целые картины и сцены, вся х а р а к т е р и с т и к а п е р с о н а ж а рису­
ются в стиле э м о ц и о н а л ь н о г о авторского р а з д у м ь я , в которое с р а з у же
переходит повествование. Н а п р и м е р :
« П е р е д ореховым гладким столом сидела т о л с т а я ж е н щ и н а , з е в а я
по с т о р о н а м , добрая
женщина] . . ж и р е т ь , зевать, бранить
служанок,
приказчика,
старосту, мужа, когда он в духе. . . какая завидная
жизнь]
и все это продолжается
сорок лет, и продолжится
еще столько же. ..
и будут о п л а к и в а т ь ее кончину. . . и будут помнить ее, и х в а л и т ь ее ангель­
ский н р а в , и ж а л е т ь . . . чудо что за жизнь] особливо как сравнишь с нею
наши бури, поглощающие
целые годы, и что е щ е у ж а с н е е —
обрывающие
чувства человека,
как листы с дерева, одно за
другим».
Нередко т а к а я в н у т р е н н я я х а р а к т е р и с т и к а о с л о ж н е н а включением
несобственно-прямой речи с а м о г о п е р с о н а ж а : « [ . . .] з д е с ь , сидя з а рабо­
той, О л ь г а часто з а б ы в а л а свое шитье и н а б л ю д а л а синие странствующие
воды и барки с белыми п а р у с а м и и р а з н о ц в е т н ы м и ф л ю г е р я м и . Там
люди вольны,
счастливы!
каждый день видят новый берег — и новые
надежды! — Песни крестьян, идущих с сенокоса, отдаленный колоколь­
чик часто р а з в л е к а л и ее внимание — кто едет, купец? барин? почта? —
но на что ей!. . не все ли равно. .. и все-таки не худо бы узнать. —
Какая занимательная,
полная жизнь, не правда
ли?»
От романтического я з ы к а Л е р м о н т о в а в этом н а п р а в л е н и и намечается
путь к я з ы к у идеологического романа Д о с т о е в с к о г о . Но путь этот трудный
и длинный. У Л е р м о н т о в а в «Вадиме» е щ е нет ясных и точных контуров
и н д и в и д у а л ь н о г о о б р а з а ; нет тонкой речевой д и ф ф е р е н ц и а ц и и сложных
х а р а к т е р о в ; нет оттенков в словесных к р а с к а х , не х в а т а е т р а з н о о б р а з и я
в переливах светотени.
10
Романтический и н д и в и д у а л и з м в стиле « В а д и м а » (так ж е , как и в романах
В. Гюго) сочетался с реалистической м а н е р о й воспроизведения сцен и
картин народного или профессионального быта.
Л е р м о н т о в выбирает типично русскую н е з а т е й л и в у ю местность,
Пензенскую губернию, как фон исторического д е й с т в и я . И этот худо­
ж е с т в е н н ы й интерес к скромному русскому п е й з а ж у вместе с сюжетом
из эпохи П у г а ч е в а , вместе с увлечением юного писателя широкими карти­
нами народного д в и ж е н и я о т р а ж а е т с я в точном и тонком рисунке ланд­
ш а ф т а , в х а р а к т е р н о м подборе историко-бытовых д е т а л е й (например,
при описании внутреннего убранства д о м а П а л и ц ы н а , при изображении
помещичьей ж и з н и , нравов дворни и т. п.), в с о ц и а л ь н о - я з ы к о в ы х раз­
л и ч и я х д р а м а т и ч е с к о г о д и а л о г а , иногда о т з ы в а ю щ и х с я натуралистической
фонографичностью.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лєрмонтова
199
Р е а л и з м и з о б р а ж е н и я сказывается в типической наготе драматических
сцен помещичьего и крестьянского быта. Тут нет стилизации, нет литера­
турной изысканности. Тут — явный уклон к сатирической жанровой
ж и в о п и с и , к «натуре», сближающий диалоги «Вадима» с соответствую­
щими явлениями лермонтовских драм.
Вот д и а л о г между помещиком Палицыным и его сыном при прибли­
жении о т р я д а П у г а ч е в а :
«— Нет ли у в а с с собою кого-нибудь, на чью верность вы можете
н а д е я т ь с я ! — с к а з а л быстро Юрий.
— Нет! нет! никого нет! . .
— Фотька Атуев? . .
— Я его сегодня прибил до полусмерти, каналью!
— Терешка! . .
— Он д а в н о ж е л а л бы мне нож в бок з а жену свою. . . разбойники,
а н т и х р и с т ы ! . . о спаси меня! сын м о й . . .
— Мы погибли! — молвил Юрий [. . . ] » .
Тяга к широкому реалистическому воспроизведению действительности
о б н а р у ж и в а е т с я и в стремлении охватить характеры действующих л и ц
в их внутренних противоречиях и контрастах, во всем многообразии
их свойств и склонностей. «Я ж е л а л бы представить Юрия истинным
героем, но что ж е мне делать, если он был таков ж е , как вы и я [ . . . ] »
На том ж е принципе покоится и т щ а т е л ь н а я социальная дифференциа­
ция речи персонажей, п р и н а д л е ж а щ и х к разным классам и группам
о б щ е с т в а (ср., например, построение речей Юрия, Бориса Петровича
П а л и ц ы н а , Федосея, приказчика, урядника Орленко, солдатки, Петрухи,
нищих, к а з а к о в , ляхов и к р е с т ь я н ) .
Понятно, что эта тривиально-бытовая сторона и з о б р а ж е н и я д о л ж н а
б ы л а н а л о ж и т ь свою печать и на язык повествования, приблизить его
одним краем к живой народной русской речи с ее диалектными разно­
видностями.
Общий социально-диалектологический состав этого повествователь­
ного я з ы к а , кроме ф р а з и синтаксических схем лирико-драматического
стиля, восходивших отчасти к русской литературной традиции, а в большей
степени к западноевропейским литературным формам, определяется широ­
ким и не вполне организованным использованием русской языковой
стихии — к а к книжной, т а к и устной народной. Резкие колебания автор­
ского тона с в я з а н ы с быстрыми переходами от разных форм литературнокнижной речи к устно-бытовой в ее разных социальных, иногда д а ж е
«простонародных» вариантах. Например: « [ . . .] она ( г а л е р е я ) оканчива­
ется обрывом или, лучше с к а з а т ь , поворачивает вертикально вниз: д о л ж н о
н а д е я т ь с я на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори,
две сажени не шутка [. . . ] » ; « [ . . .] наконец показался всадник, который
м ч а л с я к нему во все лопатки»; « [ . . .] и она прыгала и едва не целовала
шершавые
руки охотника [. . . ] » ; « [ . . .] под [. . .] веками, окруженными
л е г к о й коришневатой
тенью [...]»;
«[-••]
расхлопнуть
дверь
[...]»;
« [ . . . ] н а д е ж д а испарилась
[ . . . ] » ; « [ . . . ] толпа [. . .]
расхлынулась
[. . .]»; «[. . .] инде свод начал обсыпаться [.. .]»
В я з ы к е повествования иногда более ярко выступают «простонарод­
ные», поместно-областные слова, обычно идущие из южнорусских говоров,
н а п р и м е р : «ветельник»; « [ . . .] два сусека, один из них с хлебом [. . . ] ;
ср. в а в т о г р а ф е : « [ . . .] привезти такую пугалу [ . . . ] » — и др.
lib.pushkinskijdom.ru
200
Стиль прозы
Лермонтова
11
В н а ч а л е 30-х годов н а з р е в а е т кризис русской романтической культуры.
П р о и с х о д и т переоценка д о с т и ж е н и й р о м а н т и з м а . Постепенно отмирают
ф о р м ы «неистового» и з о б р а ж е н и я . Н а п р о т и в , р а с ш и р я ю т с я и преобразу­
ются методы психологического р а с к р ы т и я личности. Все острее и глубже
в н е д р я ю т с я в русскую л и т е р а т у р у новые принципы пушкинского р е а л и з м а .
П о д н е о т р а з и м о е влияние П у ш к и н а п о п а д а е т Гоголь.
В своей с т а т ь е о картине Б р ю л л о в а «Последний день Помпеи» Гоголь
т а к писал о романтических приемах х у д о ж е с т в е н н о г о и з о б р а ж е н и я :
«В них з а р я т а к тонко светлеет на небе, что в с м а т р и в а я с ь , к а ж е т с я ,
в и д и ш ь алый о т б л е с к вечера; д е р е в ь я , облитые сиянием солнца, к а к будто
покрыты тонкою пылью; в них я р к а я б е л и з н а с л а д о с т р а с т н о сверкает
в самом глубоком м р а к е тени [. . .] Весь этот э ф ф е к т , который разлит
в природе, который происходит от с р а ж е н и я света с тенью, весь этот
э ф ф е к т с д е л а л с я целию и стремлением всех наших артистов. М о ж н о
с к а з а т ь , что 19 век есть век э ф ф е к т о в . Всякой от первого до последнего —
т о р о п и т с я произвесть э ф ф е к т , н а ч и н а я от поэта до кондитера, т а к что эти
э ф ф е к т ы , п р а в о , у ж е н а д о е д а ю т , и, может быть, 19 век по странной причуде
своей наконец о б р а т и т с я ко всему б е з э ф ф е к т н о м у [. . .] В руках истинного
т а л а н т а они верны и п р е в р а щ а ю т человека в исполина, но когда они в ру­
ках поддельного т а л а н т а , то д л я истинного п о н и м а т е л я они отвратительны,
к а к о т в р а т и т е л е н к а р л о , одетый в платье в е л и к а н а , как отвратителен
подлый человек, п о л ь з у ю щ и й с я н е з а с л у ж е н н ы м з н а к о м отличия» .
О б щ и й кризис романтической поэтики о т р а ж а е т с я и на Лермонтове.
Не о т к а з ы в а я с ь от художественных ценностей р о м а н т и з м а , Лермонтов
вступает на новый путь, на путь бытового психологического романа.
2 7
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Стиль лермонтовской прозы от « В а д и м а » до «Героя нашего времени»
п е р е ж и в а е т с л о ж н у ю эволюцию. В нем з а м е т н о с л а б е е т пристрастие
к к р и ч а щ и м к р а с к а м «неистового» р о м а н т и з м а . Л е р м о н т о в о с в о б о ж д а е т с я
от гипноза к р а с и в о й риторической ф р а з е о л о г и и . В его прозе с у ж а е т с я
о б л а с т ь применения э м о ц и о н а л ь н о - п р е р ы в и с т о г о синтаксиса, восходящего
к стилю романтической л и р и к и . И з великих русских п р о з а и к о в 30-х годов
П у ш к и н и Гоголь в равной мере влияют на н а п р а в л е н и е творческой эволю­
ции Л е р м о н т о в а . Но реалистические и с к а н и я Гоголя к а ж у т с я Лермонтову
более родственными. Они были острее н а с ы щ е н ы духом романтического
о т р и ц а н и я и общественной сатиры. Увлечение «Невским проспектом»
Гоголя с к а з ы в а е т с я в я з ы к е и стиле « К н я г и н и Л и т о в с к о й » , в работе над
которой принимал участие С. А. Раевский * . К у л ь т и в и р у е м ы й Пушкиным
метод национально-исторического р е а л и з м а , свободного от неорганиче­
ской примеси современного авторского с у б ъ е к т и в и з м а и направленного
на широкое и вольное воссоздание д у х а и стиля разных культур и
эпох, не вполне отвечал лермонтовскому п р е д с т а в л е н и ю об «образе
автора».
3 |
27
Ср. в «Петербургских записках 1836 года» Гоголя замечание о современной драме:
«Палачи, яды — эффект, вечный эффект, и ни одно лицо не возбуждает никакого участия!»
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
201
Но и путь Гоголя Лермонтову к а ж е т с я односторонним. Лермонтова
п р и в л е к а е т сатирический стиль психологической повести, р а з р а б а т ы в а е ­
мой В. Ф. Одоевским (например, в « К н я ж н е Мими», в « К н я ж н е Зизи»,
в «Пестрых с к а з к а х » ) . О д н а к о мистический идеализм Одоевского и
с о г л а с о в а н н ы е с ним формы фантастического изображения совсем чужды
Лермонтову *.
Л е р м о н т о в явно отходит и от романтической манеры Марлинского.
Ап. Григорьев верно заметил, что ранний стиль Лермонтова находится
в тесной связи со стилем Марлинского и вместе с тем окончательно
отменяет и вытесняет его. То, что так «дико бушевало» в претенциозном
стиле Марлинского, частью совсем отброшено Лермонтовым, частью
сплочено « [ . . . ] могучею властительною рукою художника [. . . ] » * .
Т а к и м о б р а з о м , в стиле Лермонтова намечаются смешение, сплав
р а з н о р о д н ы х романтических тенденций с приемами психологического реа­
лизма.
Об этом неорганическом смешении реалистических и романтических
ф о р м в ы р а ж е н и я * еще в 1830 г. писал И. В. Киреевский: «Такое
борение двух н а ч а л : мечтательности и существенности, должно необ­
ходимо предшествовать их примирению» .
32
3 3
3 4
2 8
2
Стиль «Княгини Литовской» характеризуется большой сложностью.
Элементы «неистовой» стилистики, идущей от французского романтизма,
тут или ограничены и ослаблены, или переосмыслены, преобразованы.
Особенно заметны изменения в словаре и фразеологии. В выражении
и и з о б р а ж е н и и чувств совсем потускнели мелодраматические краски.
Только на о б р а з чиновника Красинского они л о ж а т с я несколько более
густо, но совсем не с той напряженностью, как в «Вадиме». Например:
«— Милостивый государь, — голос чиновника дрожал от ярости, жилы
на лбу его надулись,
и губы побледнели,
— милостивый государь! . .
вы меня обидели! вы меня оскорбили смертельно». «Он остановился,
глаза его налились
слезами и кровью. . .»
Вокруг о б р а з а Красинского изредка мелькает и отвлеченно-романти­
ч е с к а я ф р а з е о л о г и я : «В эту минуту пламеневшее
лицо его было
прекрасно
как буря [. . .] »
От этой абстрактной, беспредметной романтической фразеологии,
конечно, следует отличать о т р а ж е н и я стихового стиля, которые очень
сильны и в я з ы к е «Княгини Литовской»: «По временам она еще всхлипы­
в а л а , и грудь ее подымалась высоко, но это были последние
волны,
забытые на гладком море пролетевшим
ураганом».
Повествовательный стиль «Княгини Литовской» включает в себя
многие из тех элементов романтической речи, которые были характерны
д л я « В а д и м а » , но в ином соотношении и в ином окружении. Экспрессивный
синтаксис, окрашенный колеблющимся, многоцветным личным тоном
а в т о р а , п р о д о л ж а е т играть большую роль в композиции повествования,
но подвергается существенным изменениям. Прерывистые конструкции,
о т д е л я е м ы е эмоциональными паузами (многоточиями), заметно сокра­
щ а ю т с я в составе повествования. М е ж д у тем функции их усложняются.
1) Прерывистые конструкции применяются лишь в тех местах, где
28
Киреевский И В. Обозрение русской словесности
на 1830 год. М., (1830). С. XXXVI *.
35
lib.pushkinskijdom.ru
1829 г о д а / / Д е н н и ц а .
Альманах
202
Стиль прозы
Лермонтова
внедрение « ч у ж о й речи» в авторский стиль принимает особенно острый,
н а п р я ж е н н ы й х а р а к т е р . П р е р ы в и с т ы м и ф о р м а м и синтаксиса передается
глубокое э м о ц и о н а л ь н о е волнение п е р с о н а ж а . Н а п р и м е р :
«С о т ч а я н н ы м и усилиями р а с т а л к и в а я толпу, Печорин бросился
к д в е р я м . . . перед ним человека за четыре, мелькнул розовый салоп,
ш а р к н у л и ботинки. . . л а к е й подсадил розовый салоп в блестящий купе,
потом в с к а р а б к а л а с ь в него м е д в е ж ь я ш у б а , д в е р ц ы хлопнули, — „на
М о р с к у ю ! пошел! . ." Интересную карету з а м е н и л а д р у г а я , м о ж е т быть,
не менее и н т е р е с н а я , только не д л я П е ч о р и н а . Он стоял как вкопанный! . .
М у ч и т е л ь н а я мысль с в е р л и л а его мозг: эта л о ж а , на которую он дал
себе слово не с м о т р е т ь . . . Княгиня сидела в ней [. . .]»
Формы прерывистого синтаксиса в о с п р о и з в о д я т сложное событие,
исполненное внешних коллизий и внутренней борьбы, о т р а ж а ю т ритм
п е р е ж и в а н и й с а м о г о действующего л и ц а . Синтаксис тут я в л я е т с я косвен­
ным о т р а ж е н и е м чужой мысли и речи. Его строем символизируется
внутреннее волнение героя, его восприятие. Н а п р и м е р : « [ . . .] несколько
р а з он п р о б о в а л следить за д в и ж е н и я м и неизвестной, чтобы р а з г л я д е т ь
хоть глаз, хоть щечку; н а п р а с н о , — р а з он т а к з а к и н у л голову назад,
что мог бы видеть лоб и г л а з а . . . но как н а з л о ему о г р о м н а я двойная
т р у б к а з а к р ы л а всю верхнюю часть ее л и ц а . — У него з а б о л е л а шея, он
р а с с е р д и л с я и д а л себе слово не смотреть б о л ь ш е на эту проклятую
л о ж у . П е р в ы й акт кончился. . .»
В иных с л у ч а я х г л у б о к а я пауза о б о з н а ч а е т смену одного субъектного
п л а н а речи д р у г и м . «Печорин à p r o p o s * р а с с к а з а л , как он сегодня у Воз­
несенского моста з а д а в и л какого-то ф р а н т а и у м ч а л с я от погони. . .
Костюм ф р а н т а в измятом к а р т у з е был описан, его несчастное положение
на т р о т у а р е т а к ж е . Смеялись»; « [ . . .] г л а з а ее беспокойно бегали кругом,
с т а р а я с ь открыть хоть е щ е одно з н а к о м о е лицо. . . и упали на Л и з а в е т у
Н и к о л а в н у . . . Узнав друг д р у г а , соперницы очень л а с к о в о обменялись
приветствиями. . .».
2) Э м о ц и о н а л ь н ы е , прерывистые конструкции р а з н о о б р а з я т течение
п о в е с т в о в а т е л ь н о г о стиля, свидетельствуя о резких переменах авторского
тона, о д р а м а т и з а ц и и и з л о ж е н и я . П о в е с т в о в а т е л ь становится в позу кон­
ф е р а н с ь е , комментирующего события или действия своих героев. Напри­
мер: « Л и з а в е т а ж е Н и к о л а в н а . . . о! знак восклицания.
. . погодите!. .
теперь она в з о ш л а в свою спальну и кликнула горничную М а р ф у ш у —
толстую, р я б у ю д е в и щ у ! . . дурной знак!. . я бы не желал, чтоб у моей
ж е н ы или невесты была т о л с т а я и р я б а я г о р н и ч н а я ! . . терпеть не могу
толстых и р я б ы х горничных [. . .]»
3) С и н т а к с и ч е с к а я прерывистость п о в е с т в о в а н и я говорит об умолча­
ниях, о п р о п у с к а х промежуточных с ю ж е т н ы х звеньев, с о з д а в а я иллюзию
глубокой психологической перспективы — и многозначительности субъек­
тивных с о п е р е ж и в а н и й а в т о р а . Н а п р и м е р : «. . .бедная, предчувствуя, что
это ее последний о б о ж а т е л ь , без л ю б в и , из одного с а м о л ю б и я старается
у д е р ж а т ь ш а л у н а к а к м о ж н о долее у ног своих. . . напрасно: она более
и более з а п у т ы в а е т с я , — и наконец. . . увы. . . за этим периодом остаются
т о л ь к о мечты о м у ж е , к а к о м - н и б у д ь м у ж е . . . одни мечты»;
« Л и з а в е т а Н и к о л а в н а л е г л а в постель, п о с т а в и л а возле себя на столик
свечу и р а с к р ы л а какой-то ф р а н ц у з с к и й роман — М а р ф у ш а вышла. . .
т и ш и н а в о ц а р и л а с ь в к о м н а т е . Книга в ы п а л а из рук печальной де­
вушки [. . .] ».
4) Н а к о н е ц , прерывистый синтаксис м о ж е т с и м в о л и з и р о в а т ь отсутствие
внутренней связности в п о с л е д о в а т е л ь н о м д в и ж е н и и ф р а з , раздроблен3 b
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
203
ность самих воспроизводимых явлений или событий, которые выхватыва­
ются из потока жизни к а к наиболее типичные, характерные, но между
которыми предполагается с л о ж н о е жизненное движение. Тут Лермонтов,
пользуясь художественными приемами пушкинской сдвинутой компози­
ции, усиливает их экспрессивность графическим приемом многоточия.
Н а п р и м е р : « [ . . . ] в год она кончила курс французского я з ы к а . . . и
н а ч а л о с ь ее светское воспитание. В комнате ее стоял рояль, но никто
не с л ы х а л , чтоб она играла. . . т а н ц о в а т ь она выучилась на детских
б а л а х . . . романы она н а ч а л а читать, как только перестала учить с к л а д ы . . .
и ч и т а л а их удивительно скоро. . . М е ж д у тем отец ее получил порядочное
наследство, вслед за ним хорошее место — и стал ж и т ь о т к р ы т е е . . .
15 л е т ее стали вывозить, в ы д а в а я за 17-летнюю, и до 25 лет условный
этот в о з р а с т не и з м е н я л с я . . . »
У ж е из этих иллюстраций видно, насколько значительны были пере­
мены и в общем ритмико-синтаксическом рисунке лермонтовского
повествования (сравнительно с патетической д е к л а м а ц и е й « В а д и м а » ) .
Р а с с т о я н и е м е ж д у языком повествователя и речью всех действующих
л и ц , д а ж е высокого романтического строя, увеличивается. В повествова­
тельном стиле синтаксические традиции стихового языка подвергаются
л о м к е и преобразованию. Количество периодов, построенных по правилам
а н а ф о р и ч е с к о г о нагнетания однородных частей и симметричной группи­
ровки элементов внутри синтаксического целого, явно с о к р а щ а е т с я .
Происходит быстрое сближение повествовательного стиля с бытовой
речью. Автор не допускает резких отклонений от норм языка «хорошего
о б щ е с т в а » . П у ш к и н с к а я работа н а д прозаическими стилями с к а з ы в а л а с ь
в ограничении романтического «извития и плетения словес» д а ж е у писа­
телей, д а л е к и х от основных принципов пушкинской языковой реформы.
3
П о в е с т в о в а т е л ь н ы й язык «Княгини Литовской» гораздо сложнее, чем
в « В а д и м е » . П р е ж д е всего в композиции «Княгини Литовской» рельефно
в ы д е л я е т с я стиль устно-бытового р а с с к а з а (или с к а з а ) . Он характеризу­
ется более разговорной лексикой и более заметной примесью синтакси­
ческих конструкций ж и в о й устной речи с ее бытовыми интонациями.
С б л и ж е н и е повествования с живой речью предоставляет автору широкие
в о з м о ж н о с т и стилистического смешения литературно-книжного и устнобытового я з ы к а . Экспрессия с к а з а разнообразнее, изменчивей и гибче,
чем язык книжно-описательных отрезков повествования.
О т к р ы в а е т с я повесть канцелярски-деловой ф р а з о й : «В 1833 году,
декабря 21-го дня в 4 часа пополудни
[. . .]» Со стремительной иронией
она р а с т в о р я е т с я в потоке устно-бытового повествования: « [ . . . ] по
Вознесенской улице, к а к обыкновенно, валила толпа народу, и между
прочим шел один молодой чиновник [ . . . ] » Р а с с к а з ч и к непринужденно
о б р а щ а е т с я к своей аудитории, выступая на сцену как первое лицо:
«[. . .] заметьте день и час, потому что в этот день и в этот час случилось
событие, от которого тянется цепь различных приключений, постигших
всех моих героев и героинь, историю которых я обещался
передать
потомству, если потомство станет читать романы. — И т а к , по Вознесенской
шел один молодой чиновник, и шел он из департамента [ . . . ] » Этот
метод устно-литературного сказа, р а з р ы в а ю щ е г о прямое изложение собы­
тий ироническими отступлениями, был типичен д л я гоголевской манеры
30-х годов. Но в творчестве Гоголя он проявляется более резко и не-
lib.pushkinskijdom.ru
204
Стиль прозы
Лермонтова
п р и н у ж д е н н о . Н а ч а л о «Княгини Л и т о в с к о й » по своему стилю напоминает
зачин гоголевского « Н о с а » ( н а п е ч а т а н н о г о в № 3 пушкинского «Совре­
менника» за 1836 г . ) : «Марта 25 числа случилось
в Петербурге не­
о б ы к н о в е н н о - с т р а н н о е происшествие. Ц и р ю л ь н и к И в а н Яковлевич, живу­
щий на Вознесенском проспекте ( ф а м и л и я его у т р а ч е н а , и д а ж е на вы­
веске его — где и з о б р а ж е н господин с намыленною щекою и надписью:
„и кровь отворяют" — не выставлено ничего б о л е е ) , цирюльник Иван
Яковлевич проснулся д о в о л ь н о рано [ . . . ] » Ср. н а ч а л о гоголевской
« Ш и н е л и » ( н а п е ч а т а н н о й в 1842 г . ) : «В д е п а р т а м е н т е . . . но л у ч ш е не на­
з ы в а т ь , в к а к о м д е п а р т а м е н т е . Ничего нет сердитее всякого рода депар­
т а м е н т о в , полков, к а н ц е л я р и й и, словом, всякого рода должностных
сословий [. . .] И т а к , во и з б е ж а н и е всяких неприятностей, лучше д е п а р т а ­
мент, о котором идет дело, мы назовем о д н и м
департаментом.
Итак, в о д н о м д е п а р т а м е н т е служил о д и н ч и н о в н и к [...]»
С р а в н е н и е этих з а ч и н о в повестей говорит о том, что стиль Л е р м о н т о в а
л и ш ь с б л и ж а е т с я с гоголевским стилем, но по существу остается в почти­
тельном отдалении от него. Гоголевский слог в я з ы к е «Княгини Литовской»
не пестрит очень резкими синтаксическими переходами и изломами.
Он лишен явных в у л ь г а р и з м о в и п р о ф е с с и о н а л и з м о в . Он далек от роман­
тической риторики «Невского проспекта». Н а п р и м е р , описание бала
в «Княгине Л и т о в с к о й » построено по той ж е композиционной схеме, что
и описание Невского проспекта в д в а часа д н я у Гоголя («Невский
проспект»). В я з ы к е Гоголя ироническая патетика и з о б р а ж е н и я , окуты­
в а ю щ е г о о б м а н ч и в ы м лиризмом все низкое и комическое, рассекает
повествование на р а з м е р е н н ы е строфы. П р и одинаковом зачине, при
симметрии основных форм синтаксического построения эти строфы все же
очень различны и по своему лексическому составу, и по в а р и а ц и я м
своего синтаксического с т р о я . «Все, что вы ни встретите на Невском
проспекте, все исполнено приличия: м у ж ч и н ы в длинных сюртуках с зало­
женными в к а р м а н ы руками, д а м ы в розовых, белых и бледно-голубых
а т л а с н ы х рединготах и ш л я п к а х . Вы здесь встретите бакенбарды
един­
ственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством
под галстух, б а к е н б а р д ы б а р х а т н ы е , а т л а с н ы е , черные как соболь или
уголь, но, увы, п р и н а д л е ж а щ и е только одной иностранной коллегии
[. . .] Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью
не и з о б р а з и м ы е ; усы, которым п о с в я щ е н а л у ч ш а я половина жизни
[ . . . ] » — и т. д. и т. д.
Гоголь рисует невскую п а н о р а м у с н а ч а л а к а к калейдоскоп д в и ж у щ и х с я
предметов — частей человеческого т е л а и уборов, в о б р а з е которых
метонимически представлены разные категории л и ц петербургского сред­
него и высшего о б щ е с т в а . Но н е о ж и д а н н о в тот ж е вещный р я д вдвигаются
(с н а ч а л а новой строфы) прямые о б о з н а ч е н и я л и ц : «Здесь вы встретите
разговаривающих
о концерте или о погоде с необыкновенным благород­
ством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу
непостижимых х а р а к т е р о в и явлений. С о з д а т е л ь ! какие странные ха­
р а к т е р ы в с т р е ч а ю т с я на Невском проспекте!»
И весь цикл строф з а в е р ш а е т с я о б о б щ е н н о й сентенцией, смыкающей
конец картины с н а ч а л о м .
В стиле «Княгини Л и т о в с к о й » нет той яркой игры лексических и
г р а м м а т и ч е с к и х , главным о б р а з о м синтаксических, красок, к а к у Гоголя.
Нет комического н а г р о м о ж д е н и я эпитетов и определительных конструкций.
2 9
37
Подробнее см. в моей книге «Этюды о стиле Гоголя» (Л., 1926 *. С. 78—80).
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
205
Нет метонимического перемещения образов лиц и предметов; вообще нет
романтического алогизма. Напротив, сама ирония Лермонтова заострена
логически. Она неумолимо рассудочна. Лермонтовская лексика более
отвлеченна. Она включает в себя элементы публицистического языка.
Но гоголевский метод иронических присоединений и сопоставлений, о б щ а я
композиционная схема связи параллельных синтаксических отрезков при
посредстве одного и того ж е или синонимического зачина (« [. . . ] тут было
всё, что есть лучшего в Петербурге
[...]»;
«[...]
тут было пять или
шесть наших доморощенных
дипломатов [. . .]»; «Тут могли бы вы также
встретить [ . . . ] » ) извлечены из «Невского проспекта» Гоголя и вос­
произведены Лермонтовым без всякой маскировки (ср., впрочем, т а к ж е
описание светского бала у Пушкина, в восьмой главе «Евгения Онегина»
строфы XXIV—XXVI).
«[. . .] Тут было всё, что есть лучшего в Петербурге-, два посланника,
с их з а м о р с к о ю свитою, составленною из людей, говорящих очень хорошо
по-французски (что, впрочем, вовсе неудивительно) и поэтому в о з б у ж д а в ­
ших глубокое участие в наших красавицах, несколько генералов и
государственных людей, — один английский лорд, путешествующий из эко­
номии и поэтому не почитающий за нужное ни говорить, ни смотреть,
з а т о его супруга, б л а г о р о д н а я леди, п р и н а д л е ж а в ш а я к классу blue
s t o c k i n g s * и некогда грозная гонительница Байрона, говорила за четве­
рых и смотрела в четыре г л а з а , если считать стеклы двойного лорнета,
в которых было не менее выразительности, чем в ее собственных глазах;
тут было пять или шесть наших доморощенных
дипломатов, путешество­
в а в ш и х на свой счет не д а л е е Ревеля и у т в е р ж д а в ш и х резко, что
Россия государство совершенно европейское, и что они знают ее вдоль
и поперек, потому что бывали несколько раз в Ц а р с к о м Селе и д а ж е
в Парголове».
Серия этих сатирических картин в «Княгине Литовской» з а в е р ш а е т с я
о б н а ж е н и е м гоголевского стиля:
«Но зато дамы. . . о! дамы были истинным украшением
этого бала,
как и всех возможных б а л о в ! . . сколько блестящих глаз и бриллиантов,
сколько розовых уст и розовых лент. . . чудеса природы, и чудеса модной
л а в к и . . . волшебные маленькие ножки и чудно узкие б а ш м а к и , бело­
м р а м о р н ы е плечи и лучшие французские белилы, звучные ф р а з ы , заим­
ствованные из модного романа, бриллианты, взятые напрокат из л а в к и . . .
Я не з н а ю , но в моих понятиях женщина на бале составляет с своим
н а р я д о м нечто целое, нераздельное, особенное; ж е н щ и н а на бале совсем
не то, что ж е н щ и н а в своем кабинете, судить о душе и уме женщины,
п р о т а н ц о в а в с нею мазурку, всё равно, что судить о мнении и чувствах
ж у р н а л и с т а , прочитав одну его статью».
З д е с ь не только прерывистый, эмоционально приподнятый синтаксис
(ср. в «Невском проспекте» Гоголя: «А дамы! — О, д а м а м еще больше
приятен Невский проспект»), но и контрастно-иронический параллелизм
парных сопоставлений и соединений, мнимая беспорядочность и стройная
с о г л а с о в а н н о с т ь перечисления, симметрия смежных синтаксических и фра­
зеологических рядов, о б о б щ а ю щ и е комментарии и эпиграмматическая
концовка — все это ведет к «Невскому проспекту» Гоголя.
П р и е м ы выбора и подбора вещных деталей, приемы рисовки лиц и
о б с т а н о в к и т а к ж е свидетельствуют о приближении лермонтовского стиля
к поэтике гоголевского натуризма. В «Княгине Лиговской» т щ а т е л ь н о
в ы р и с о в ы в а ю т с я непривлекательные подробности костюма и внешности.
См., н а п р и м е р , описание костюма и внешности чиновника Красинского:
3 8
lib.pushkinskijdom.ru
206
Стиль прозы
Лєрмонтова
« Н а нем был к а р т у з неопределенной ф о р м ы и с и н я я в а т о ч н а я шинель
с с т а р ы м б о б р о в ы м воротником». Особенно п о к а з а т е л е н портрет гор­
ничной, н а б р о с а н н ы й в к р и ч а щ и х гоголевских тонах:
« [ . . .] я бы не ж е л а л , чтоб у моей ж е н ы или невесты была т о л с т а я
и р я б а я г о р н и ч н а я ! . . т е р п е т ь не могу толстых и рябых горничных,
с головой,
вымазанной
чухонским
маслом или приглаженной
квасом, от
которого волосы
слипаются
и рыжеют, с руками
шероховатыми,
как
вчерашний
решетный хлеб, с сонными г л а з а м и , с ногами, хлопающими
в б а ш м а к а х б е з ленточек, т я ж е л о й походкой, и (что всего хуже) четвероугольной т а л и е й , облепленной
пестрым домашним платьем, которое внизу
у ж е , чем вверху [. . .] т а к а я г о р н и ч н а я , к а к сальное пятно,
проглядываю­
щее сквозь свежие узоры перекрашенного
платья — приводит ум в пе­
ч а л ь н о е сомнение насчет д о м а ш н е г о о б р а з а ж и з н и господ. . . о, любезные
д р у з ь я , не д а й бог вам в л ю б и т ь с я в д е в у ш к у , у которой т а к а я гор­
н и ч н а я [. . .] »
В стиле « К н я г и н и Л и т о в с к о й » н а м е ч а ю т с я новые приемы рисовки лиц,
н о с я щ и е печать в л и я н и я то пушкинской, то гоголевской манеры. Таков,
н а п р и м е р , прием портретного и з о б р а ж е н и я , основанный на неожиданном,
л и ш е н н о м внешней последовательности, но характеристическом и остро­
ироническом перечислении свойств и действий п е р с о н а ж а . Этот стиль
портрета от П у ш к и н а (ср., например, и з о б р а ж е н и е б р и г а д и р ш и Л а р и ­
ной в «Евгении Онегине») переходит к Гоголю, который у с л о ж н я е т его
комическим н а г р о м о ж д е н и е м бытовых д е т а л е й и придает ему черты роман­
тического гротеска. Так, Гоголь иногда о б н а ж а е т алогизм сочетания
р а з н ы х свойств х а р а к т е р а , п р е д с т а в л я я ш а б л о н н у ю личность механи­
ческим конгломератом типических качеств и действий.
У Л е р м о н т о в а этот стиль портрета иногда приобретает лаконическую
точность фактически исчерпанного у к а з а н и я п р и з н а к о в . Отсюда — ослабленность комической игры, но б о л ь ш а я едкость сатирического воспроиз­
ведения. Д о с т а т о ч н о сопоставить стиль гоголевской характеристики пору­
чика П и р о г о в а в «Невском проспекте» с лермонтовским портретом Горш е н к о в а , «одного из х а р а к т е р и с т и ч е с к и х л и ц петербургского о б щ е с т в а » .
У Л е р м о н т о в а с пластической в ы р а з и т е л ь н о с т ь ю и живописной точ­
ностью в ы п и с а н а н а р у ж н о с т ь Г о р ш е н к о в а , м е ж д у тем как у Гоголя
и з о б р а ж е н и е внешности П и р о г о в а вовсе отсутствует. Д л и н н ы й , остро, но
как бы бессистемно подобранный перечень свойств Пирогова и вообще
всех молодых людей его сорта Гоголем с внезапной резкостью обрыва­
ется. Автор иронически р а з о б л а ч а е т потенциальную бесконечность такого
перечня к а ч е с т в : «Но д о в о л ь н о о к а ч е с т в а х П и р о г о в а . Человек такое
д и в н о е с у щ е с т в о , что никогда не м о ж н о исчислить вдруг всех его до­
стоинств, и чем более в него в с м а т р и в а е ш ь с я , тем более я в л я е т с я новых
особенностей, и описание их б ы л о бы бесконечно».
Л е р м о н т о в с к о е портретное и з о б р а ж е н и е не т а к многословно, как
у Г о г о л я . Оно логически з а м к н у т о . Л е р м о н т о в стремится к синтезу
пушкинской и гоголевской манер портрета. Вот стиль портрета Гор­
ш е н к о в а , о с н о в а н н ы й на пушкинском методе присоединительного пере­
числения, но г о р а з д о более д е т а л и з о в а н н ы й : «Он был со всеми знаком,
с л у ж и л где-то, ездил по поручениям, в о з в р а щ а я с ь получал чины, бывал
всегда в среднем о б щ е с т в е и говорил про связи свои с знатью, волочился
за богатыми невестами, п о д а в а л м н о ж е с т в о проектов, п р о д а в а л разные
а к ц и и , п р е д л а г а л всем подписки на р а з н ы е книги, з н а к о м был со всеми
л и т е р а т о р а м и и ж у р н а л и с т а м и , приписывал себе многие безымянные
статьи в ж у р н а л а х , и з д а л брошюру, которую никто не читал, был,
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
207
по его с л о в а м , з а в а л е н кучею дел и целое утро проводил на Невском
проспекте. Чтоб докончить портрет, с к а ж у , что ф а м и л и я его была
м а л о р о с с и й с к а я , хотя вместо Горшенко он н а з ы в а л себя Горшенков» .
В «Княгине Литовской» использован и другой прием портретного
и з о б р а ж е н и я , е щ е более типичный д л я гоголевской манеры. Это — порт­
рет, составленный из смеси чужих мнений. В этом стиле Лермонтов рисует
К а т е р и н у И в а н о в н у Негурову:
« [ . . . ] Катерина И в а н о в н а была д а м а не глупая, по словам чиновников,
с л у ж и в ш и х в канцелярии ее м у ж а ; ж е н щ и н а хитрая и л у к а в а я , во мне­
нии других старух; д о б р а я , доверчивая и слепая маменька для бальной
м о л о д е ж и . . . истинного ее характера я еще не р а з г а д а л ; описывая, я
т о л ь к о буду стараться соединить и выразить вместе все три выше­
с к а з а н н ы е м н е н и я . . . и если выдет портрет похож, то обещаюсь идти
пешком в Невский монастырь — слушать певчих! . .»
Л е г к о выделить в стиле «Княгини Литовской» и более частные стили­
стические приемы, о т р а ж а ю щ и е глубокую заинтересованность Лермон­
това художественной манерой Гоголя. Таков, например, воспринятый
Гоголем от Пушкина, но комически заостренный прием неожиданной
присоединительной сцепки слов разных грамматико-семантических кате­
горий:
« [ . . . ] черты лица его различить было трудно: причиною тому козы­
рек, воротник — и сумерки
[ . . . ] » ; « [ . . . ] не н у ж д а л а с ь в приданом и
могла з а н я т ь высокую степень в обществе, с помощию божией и хоро­
шенького личика и блестящего
воспитания».
Особенно рельефно этот принцип проявляется в рисовке лиц: « [ . . . ] воз­
ле нее на креслах в мундирном ф р а к е сидел какой-то толстый, лысый
господин с огромными глазами, налитыми кровью, и бесконечно
широкой
улыбкой [. . . ] » ; « [ . . .] д а м а лет 30-ти, чрезвычайно с в е ж а я и м о л о ж а в а я ,
в малиновом
токе, с перьями, и с гордым видом, потому что она слыла
неприступною добродетелью».
Б о л ь ш а я свобода в употреблении разговорных конструкций, раз­
в и в ш а я с я под влиянием Гоголя, о т р а ж а е т с я на этих лермонтовских
принципах присоединительного сцепления фраз. Иногда возникает иллю­
зия непосредственно импровизируемой устной речи с ее ассоциативными
с к а ч к а м и . Это усиливает выразительность иронического подбора присоеди­
нений. Например:
«В заключение
портрета скажу, что он н а з ы в а л с я Григорий Александ­
рович Печорин, а между родными просто Ж о р ж , на французский л а д ,
и что притом ему было 23 года, — и что у родителей его было 3 тысячи душ
в Саратовской,
Воронежской и Калужской губернии, — последнее я при­
бавляю, чтоб немного скрасить его наружность во мнении строгих чита­
телей! — виноват, забыл включить, что Ж о р ж был единственный сын, не
с ч и т а я сестры, 16-летней девочки, которая была очень недурна собою и,
по словам маменьки (папеньки
уж не было на свете), не н у ж д а л а с ь
в приданом [.. .] »
Интерес к народным кличкам и прозвищам, к социально-диалектным
и с к а ж е н и я м имен в «Княгине Лиговской» т а к ж е мог быть навеян Гого3 0
Ср. у Гоголя в «Старосветских помещиках» характеристику « [ . . . ] тех низких малороссиян,
которые выдираются из дегтярей, торгашей, наполняют, как саранча, палаты и присут­
ственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, наводняют Петербург
ябедниками, наживают наконец капитал и торжественно прибавляют к фамилии своей,
оканчивающейся на о, слог въ».
lib.pushkinskijdom.ru
208
Стиль прозы
Лермонтова
л е м . Н а п р и м е р , вот как и з о б р а ж а е т с я и комментируется здесь тип
кучера и его речь:
« — Н у , с у д а р ь , — с к а з а л кучер, широкоплечий м у ж и к с окладистой
р ы ж е й бородой, — В а с ь к а нынче п о к а з а л себя!
Надобно заметить, что у кучеров
любимая
их лошадь
называется
всегда Ваською, д а ж е вопреки ж е л а н и ю господ, н а д е л я ю щ и х ее громкими
и м е н а м и А х и л л а , Г е к т о р а . . . она всё-таки будет для кучера не Ахел и
не Нектор, а
Васька».
На фоне гоголевской м а н е р ы мог быть оценен и воспринят в 30-х годах
XIX в. и принцип а н а ф о р и ч е с к о г о в ы р а в н и в а н и я н а ч а л и концов двух
соседних кусков п о в е с т в о в а н и я :
« [ . .. .] с а м ы е ж е у ж а с н ы е мучители его были извозчики, — и он нена­
видел
извозчиков;
,,барин! куда изволите? — п р и к а ж е т е п о д а в а т ь ? —
п о д а в а т ь - с ! " Это была пытка Т а н т а л а , и он в душе глубоко
ненавидел
извозчиков».
Л е р м о н т о в видел в гоголевском стиле острое орудие социальной
с а т и р ы . Но он был д а л е к от того, чтобы рабски копировать гоголев­
скую манеру х у д о ж е с т в е н н о г о и з о б р а ж е н и я . Отношение Л е р м о н т о в а к поэ­
тике Гоголя очень свободное. Элементы гоголевского стиля л и ш ь примеши­
в а ю т с я к основной аналитической и глубоко интеллектуальной стихии
л е р м о н т о в с к о г о я з ы к а . Они к а к бы в к р а п л е н ы местами в совсем иной
стилистический план о т р а ж е н и я действительности. Так, очень характерно,
что в т в о р ч е с т в е Л е р м о н т о в а гоголевские приемы с б л и ж а ю т с я с о т р а ж е ­
ниями стиля В. Ф. Одоевского, при сатирическом и з о б р а ж е н и и светского
о б щ е с т в а . Н а диалогической речи «Княгини Л и т о в с к о й » и с о п р о в о ж д а ю ­
щих ее р е м а р к а х а в т о р а з а м е т н о в л и я н и е не только Гоголя, но и
В. Ф. Одоевского, с его излюбленным приемом к у к л ы - а в т о м а т а . На­
пример:
«Дипломат взбеленился:
— Какие у ж а с н ы е клеветы про наш милый город, — воскликнул он, —
а всё это с т а р а я сплетница М о с к в а , к о т о р а я из з а в и с т и клевещет на
молодую свою соперницу.
При слове „старая сплетница" разряженная
старушка затрясла
голо­
вой и чуть-чуть не подавилась
спаржею».
Е щ е более м а ш и н и з и р о в а н в духе В. Ф. Одоевского о б р а з «молча­
ливой д о б р о д е т е л и » , уморившей двух м у ж е й .
« М о л ч а л и в а я д о б р о д е т е л ь пробудилась при этом н е о ж и д а н н о м во­
просе, и с т р а у с о в ы е перья з а к о л ы х а л и с ь на берете. Она не могла тотчас
ответить, потому что ее невинные зубки ж е в а л и кусок рябчика с самым
добродетельным с т а р а н и е м : все с нетерпением молча о ж и д а л и ее ответа.
Н а к о н е ц она открыла уста [. . .]»
В том ж е сатирическом стиле, восходящем к манере В. Ф. Одоевского,
н а б р а с ы в а е т с я портрет длинного д и п л о м а т а , «говорившего по-русски хуже
всякого ф р а н ц у з а » , в т а к о м роде: «Эти з д а н и я , которые с первого
взгляда
вас только удивляют
как всё великое,
со временем сделаются д л я вас
3 l
Смешение повествования с бытовым сказом в «Княгине Литовской» не могло не отра­
зиться и на построении речи персонажей. Социально-характеристические различия устной
речи у Лермонтова гораздо больше вовлекаются в строй диалога, чем, например, у Пуш­
кина. Ср. также такие разговорные слова, выражения и формы в составе повествователь­
ного стиля «Княгини Литовской»: <давешний противник»; «толстую, рябую девищу*;
«стали над ним подсмеиваться*; « [ . . . ] и Печорин на него взвесился*; «После многого
плаканья и оханья [. . .]»; «пышные платьи*; «Дипломат взбеленился*; « [ . . . ] и продол­
жал уписывать соус [ . . . ] » и т. п.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
209
бесценны, когда вы вспомните, что здесь развилось и выросло наше про­
свещение, и когда увидите, что оно в них уживается легко и приятно.
[. . .] здесь всё, что есть лучшего
русской молодежи, как бы нарочно
собралось,
чтоб подать дружескую руку Европе [. . .] Так высокопарно и
мудрено говорил худощавый дипломат, который имел претензию быть ве­
ликим патриотом».
Таким о б р а з о м , сатирически рисуя высший свет, Лермонтов прибегает
к гофмановскому приему и з о б р а ж е н и я людей в виде манекенов и кукол,
с явной ориентацией на стиль В. Ф. Одоевского.
В. Ф. Одоевский в своих «Пестрых сказках» ссылается на такие
строки из письма Вертера ( « С т р а д а н и я Вертера» Гёте в переводе Р о ж а л и н а . М., 1829):
« [ . . .] мне все кажется, что я перед ящиком с куклами; гляжу, как
д в и ж у т с я передо мною человечки и л о ш а д к и ; часто спрашиваю себя, не
о б м а н ли это оптический; играю с ними, или, лучше с к а з а т ь , мною
играют, как куклою; иногда, забывшись, схвачу соседа за деревянную
руку и тут опомнюсь с у ж а с о м » .
Эти р а з м ы ш л е н и я Вертера л о ж а т с я в основу новеллы В. Ф. Одоевского
« Д е р е в я н н ы й гость, или С к а з к а об очнувшейся кукле и господине Кивакеле» . Ср. т а к ж е у В. Ф. Одоевского в «Сказке о том, как опасно
д е в у ш к а м ходить толпою по Невскому проспекту» (1833) разговор де­
вушки-куклы, которая повторяла лишь вытверженные условно-светские
ф р а з ы : « [ . . . ] кукла была очень рада своему новому приобретению;
не проходило ч а с а , чтоб она не кричала: есть добродетель, есть любовь,
есть искусство, — и не примешивала к своим словам уверений в глубо­
ч а й ш е м почтении: идет ли снег — кукла твердит: есть добродетель! при­
несут ли о б е д а т ь — она кричит: есть любовь! — и вскоре дошло до того,
что это слово опротивело молодому человеку. Что он ни д е л а л : говорил
ли с восторгом и умилением, д о к а з ы в а л ли хладнокровно, бесился ли,
н а с м е х а л с я ли над красавицею, — все она никак не могла постигнуть,
какое р а з л и ч и е между з а т в е р ж е н н ы м и ею словами и обыкновенными
светскими ф р а з а м и ; никак не могла постигнуть, что любовь и добро­
детель г о д я т с я на что-нибудь другое, кроме письменного окончания» .
И т а к , Л е р м о н т о в в работе над прозаическим стилем свободно ком­
бинирует приемы наиболее оригинальных писателей своей эпохи. Поэтому
интерес к Гоголю вовсе не о т р а ж а л уклона Лермонтова к натуральной
школе * .
Н а с к о л ь к о далеки эти ж а н р о в ы е тенденции лермонтовского стиля от
с к л а д ы в а в ш и х с я в 30-х годах принципов натуральной школы, легко
увидеть, сопоставив, например, описание петербургского двора у Лермон­
това и позднее — у Некрасова. В «Княгине Литовской»:
«Вы пробираетесь сначала через узкий и угловатый двор, по глубокому
снегу, или по жидкой грязи; высокие пирамиды дров грозят ежеминутно
подавить вас своим падением, т я ж е л ы й запах, едкий, отвратительный,
о т р а в л я е т в а ш е дыхание, собаки ворчат при вашем появлении, бледные
л и ц а , х р а н я щ и е на себе у ж а с н ы е следы нищеты или распутства, выгля­
д ы в а ю т сквозь узкие окна нижнего э т а ж а . Наконец, после многих рас­
спросов, вы находите ж е л а н н у ю дверь, темную и узкую, как дверь в чисти­
л и щ е ; поскользнувшись на пороге, вы летите две ступени вниз и попадаете
3 2
3 3
3 4
41
32
33
34
Гёте И. В. Страдания Вертера / Пер. с нем. Р<ожалина Н. М.). М., 1828—1829. Ч. 1—2
Одоевский В. Ф. Соч. СПб., 1844. Ч. 3. С. 208 и 221 *.
Там же. С. 205.
14 В. В. Виноградов
lib.pushkinskijdom.ru
40
Стиль прозы
210
Лєрмонтова
ногами в л у ж у , о б р а з о в а в ш у ю с я на каменном помосте, потом неверною
рукой о щ у п ы в а е т е лестницу и начинаете в з б и р а т ь с я наверх. Взойдя на
первый э т а ж и о с т а н о в и в ш и с ь на четвероугольной п л о щ а д к е , вы увидите
несколько дверей кругом себя, но увы, ни на одной нет нумера; начинаете
стучать или звонить, и обыкновенно выходит к у х а р к а с сальной свечой,
а из-за нее р а з д а е т с я б р а н ь , или плач детей».
Тот же уголок ж и з н и рисуется Н е к р а с о в ы м в « Ж и з н и и похождениях
Тихона Т р о с н и к о в а » (1843—1845) т а к , что внешние детали грязной
«натуры», к а к бы р а з б у х н у в , выступают во всей своей неприкрытой
наготе: « Д о м , на двор которого я вошел, был ч р е з в ы ч а й н о огромен,
ветх и неопрятен; меня о б д а л о нестерпимым з а п а х о м и оглушило разно­
х а р а к т е р н ы м криком и стуком: дом был наполнен мастеровыми, которые
р а б о т а л и у растворенных окон и пели. В г л а з а х у меня запестрели
отрывочные надписи вывесок, которыми был улеплен дом изнутри с та­
кою ж е т щ а т е л ь н о с т ь ю , к а к и с н а р у ж и : Д е л а ю т т р о у р и г р о б ы
и на п р о к а т
отпускают;
медную
и лудят;
из
ино­
странцев
Трофимов;
русская
привилегированная
э к з а м е н о в а н н а я
повивальная
бабка
Катерина
Брагадини;
пансион; Александров
в
приватности
К у п р и я н о в . При к а ж д о й вывеске и з о б р а ж е н а б ы л а рука, у к а з у ю щ а я
на вход в л а в к у или к в а р т и р у и что-нибудь, п о я с н я ю щ е е самую вывеску:
сапог, н о ж н и ц ы , к о л б а с а , окорок в л а в р а х , д и в а н красный, самовар
с изломанной ручкой, мундир [. . .] Но у в а ж е н и е к исторической истине
з а с т а в л я е т с к а з а т ь , что при вывеске повивальной бабки и з о б р а ж е н и я
никакого не было. Наконец в угловом окне четвертого э т а ж а торчала
д о к р а с н а н а р у м я н е н н а я ж е н с к а я фигура лет т р и д ц а т и , которую я сначала
принял т о ж е з а вывеску [. . .] На д в о р е была е щ е у ж а с н а я грязь;
в самых воротах стояла л у ж а , которая, в л и в а я с ь на двор, принимала
в себя л у ж и , с т о я в ш и е у к а ж д о г о п о д ъ е з д а , а потом у ж е с шумом
и ж у р ч а н и е м величественно в п а д а л а в помойную яму; в о к р а и н а х ямы
копались две свиньи, собака и четыре ветошника, громко р а с п е в а в ш и е :
Полно, барыня, не сердись,
Вымой рожу, не ленись!
Но то, что я видел здесь, было ничтожно пред тем, что о ж и д а л о меня
впереди. Угол, как у в е д о м л я л а з а п и с к а , о т д а в а л с я на заднем дворе:
нужно было войти во вторые ворота. Я вошел и увидел опять д в о р , немного
поменьше первого, но в тысячу раз неопрятнее; целые моря открывались
передо мною; с у ж а с о м взглянул я на свои сапоги и хотел воротиться;
к а з а л о с ь , не было здесь а р ш и н а земли, на который м о ж н о было бы
ступить, не рискуя у в я з н у т ь по уши. Я р е ш и л с я с н а ч а л а д е р ж а т ь с я
как можно б л и ж е стены, потому что о к р а и н ы двора были з н а ч и т е л ь н о выше
средины; но то была о б м а н ч и в а я и с т р а ш н а я высота, о б р а з о в а в ш а я с я
от м н о ж е с т в а всякой д р я н и , выливаемой и в ы б р а с ы в а е м о й жильцами
из окон; ступив туда, нога в я з л а по колено, и в то ж е время в нос
кидался неприятный и резкий з а п а х . Я смекнул, что лучше последовать
известной пословице и, о с т а в и в в покое о к р а и н ы д в о р а , пошел серединою.
С а м о о т в е р ж е н и е мое увенчалось полным успехом: через д в а д ц а т ь шагов,
которые я по предчувствию н а п р а в и л к двери с навесом, прямо против
ворот, я з а м е т и л , что нога моя с к а ж д ы м шагом с т а л а вязнуть менее,
е щ е несколько шагов — и я очутился у д в е р и , ведущей в подвал; по­
с к о л ь з н у л с я и полетел. . . или, правильнее, поехал, — разумеется, вниз, —
lib.pushkinskijdom.ru
стиль прозы Лермонтова
211
ступеням лестницы застучали, как б а р а б а н . Я летел очень недолго;
у д а р и л с я обо что-то ногой; вскочил, осмотрелся: темно, пахнет гнилой
водой и капустой; дело ясное: сени» .
Трудно сомневаться в том, что лермонтовский натуризм ближе к ф р а н ­
цузским истокам (например, к стилю Б а л ь з а к а ) , чем русская н а т у р а л ь н а я
ш к о л а . В «Княгине Литовской» автор не стремится к нагромождению
и о б н а ж е н и ю грязных деталей быта. Он не замедляет действия, не
з а с т ы в а е т на микроскопическом анализе окружающей натуры, а побу­
ж д а е т ч и т а т е л я охватить быстрым взглядом наиболее типичные особен­
ности р а с к р ы в а ю щ е й с я картины. При этом повествователь сохраняет
ту ж е позу иронически философствующего скептика-разоблачителя, что
и в отношении высшего света. Описание «петербургских углов» заострено
а ф о р и з м о м Л е р м о н т о в а : « [ . . . ] чем выше вы взбираетесь, тем хуже.
Софист н а б л ю д а т е л ь мог бы заключить из этого, что человек, при­
б л и ж а я с ь к небу, уподобляется растению, которое на вершинах гор теряет
цвет и силу».
35
4
Г о р а з д о труднее учесть и воспроизвести пушкинское начало в стиле
«Княгини Литовской». Пушкинский прозаический стиль здесь ощущается
к а к та л и т е р а т у р н а я основа, к которой восходит индивидуальное твор­
чество Л е р м о н т о в а , и вместе с тем как та художественная норма,
к преодолению которой оно стремится. В «Княгине Литовской» можно
отметить ясные отзвуки мотивов «Пиковой дамы». Так, Красинский у подъ­
е з д а дома баронессы Р* (гл. IX) несколько стилизован под Германна,
и в лермонтовском языке здесь очень заметны о т р а ж е н и я пушкинской
повествовательной манеры.
«С 11 часа вечера кареты, одна за одной, стали п о д ъ е з ж а т ь к ярко
освещенному ее подъезду: по обеим сторонам крыльца теснились на
т р о т у а р е прохожие, остановленные любопытством и опасностию быть
раздавленными.
В числе их был Красинский: прижавшись к стене, он
с з а в и с т ь ю смотрел на разных господ со звездами и крестами, которых
длинные
лакеи осторожно вытаскивали
из кареты, на молодых людей,
небрежно выскакивавших
из саней на гранитные ступени, и множество
мыслей теснилось в голове его. „Чем я хуже их? — думал он. Эти лица,
бледные, истощенные, искривленные мелкими страстями, ужели нравятся
ж е н щ и н а м , которые имеют право и возможность выбирать? Деньги,
деньги и одни деньги, на что им красота, ум и сердце? О, я буду богат
непременно, во что бы то ни стало, и тогда з а с т а в л ю это общество
о т д а т ь мне д о л ж н у ю справедливость"».
В о о б щ е отдельные части «Княгини Литовской» почти без остатка могут
быть сведены к приемам пушкинской художественной прозы, к ее синтак­
сису и д а ж е к ее словарному строю * . Но отпечаток иной индивидуальной
экспрессии и идеологии очевиден и в этих частях. В них гораздо больше
дробности, расчлененности и вместе с тем описательного психологизма.
Они менее динамичны и менее обобщены, чем пушкинская проза. Вот
иллюстрации:
«Когда чиновник очнулся, боли он нигде не чувствовал, но колена
у него тряслись еще от страха; он встал, облокотился на перилы канавы,
с т а р а я с ь придти в себя; горькие думы овладели
его сердцем, и с этой
42
Некрасов Н. А. Жизнь и похождения Тихона Тросникова. М.; Л., 1931. С. 92—93.
lib.pushkinskijdom.ru
212
Стиль прозы
Лєрмонтова
минуты перенес он всю ненависть, к какой его душа только была
способна,
с извозчиков
на гнедых рысаков и белые
султаны.
М е ж д у тем белый с у л т а н и гнедой р ы с а к пронеслись вдоль по каналу,
поворотили на Невский, с Невского на К а р а в а н н у ю , оттуда на Симионовский мост, потом н а п р а в о по Фонтанке — и тут остановились у богатого
п о д ъ е з д а , с навесом и стеклянными д в е р ь м и , с медной б л е с т я щ е ю обдел­
кой».
Ср. у П у ш к и н а в «Станционном смотрителе»: «В этот с а м ы й день,
вечером, шел он по Литейной, о т с л у ж и в молебен у Всех С к о р б я щ и х .
Вдруг п р о м ч а л и с ь перед ним щегольские д р о ж к и , и смотритель узнал
Минского. Д р о ж к и о с т а н о в и л и с ь перед т р е х э т а ж н ы м домом, у самого
п о д ъ е з д а , и гусар в б е ж а л на крыльцо».
О д н а к о в стиле «Княгини Литовской» пушкинский строй повествования
нередко н а р у ш а е т с я отчасти влиянием гоголевской манеры, но е щ е больше
отвлеченно-аналитическими з а м е ч а н и я м и и комментариями а в т о р а , его
о б о б щ а ю щ и м и сентенциями.
«Но сквозь эту холодную кору п р о р ы в а л а с ь часто н а с т о я щ а я природа
ч е л о в е к а ; видно было, что он следовал не всеобщей моде, а с ж и м а л свои
чувства и мысли из недоверчивости или из гордости».
«. . .Но таких о б щ е с т в у нас в России м а л о , в П е т е р б у р г е е щ е меньше,
вопреки тому, что его н а з ы в а ю т с о в е р ш е н н о европейским городом и
в л а д ы к о й хорошего т о н а » .
«Но я д о г а д ы в а ю с ь , что эти р а з м ы ш л е н и я д о л ж н ы быть т я ж е л ы , не­
сносны д л я с а м о л ю б и я и сердца — если оное н а л и ц о имеется, ибо нату­
р а л ь н а я история нынче о б о г а т и л а с ь новым классом очень милых и краси­
вых существ — именно классом ж е н щ и н без с е р д ц а » .
«[. . .] Ибо и в то время студенты были почти единственными кава­
л е р а м и московских к р а с а в и ц , в з д ы х а в ш и х невольно по эполетам и эксельб а н т а м , не д о г а д ы в а я с ь , что в наш век эти б л е с т я щ и е вывески утратили
свое прежнее значение».
Вне круга описаний, р а с с у ж д е н и й и психологических медитаций Лер­
монтов ч а щ е всего остается верен пушкинскому принципу быстрого по­
в е с т в о в а н и я , основанного на смене коротких, глагольных синтагм (не
б о л ь ш е 15—18 с л о г о в ) . Н а п р и м е р :
«Он побледнел, вздрогнул, глаза его сверкнули, и карточка полетела
в камин. Минуты три он ходил в з а д и вперед по комнате, д е л а я разные
странные д в и ж е н и я рукою, р а з н ы е в о с к л и ц а н и я , — то у л ы б а я с ь , то хмуря
брови; наконец он о с т а н о в и л с я , схватил щипцы и бросился вытаскивать
карточку из огня: — увы! одна ее половина п р е в р а т и л а с ь в прах, а другая
с в е р н у л а с ь , почернела, — и на ней е д в а только м о ж н о было разобрать
С т е п а н С т е п . . . Печорин п о л о ж и л эти бренные остатки на стол, сел
опять в свои креслы и з а к р ы л лицо руками [ . . . ] »
Впрочем, нетрудно з а м е т и т ь и тут отклонения от пушкинской системы
повествования, состоящие в усилении отвлеченно-эмоциональных элемен­
тов с л о в а р я и синтаксиса.
С л о ж н о с т ь стилистического состава я з ы к а «Княгини Литовской»
о т р а ж а е т с я в системе употребления основных грамматических категорий.
Восприняв пушкинский принцип с ж а т о й ф р а з ы , Л е р м о н т о в , однако, чере­
дует короткие г л а г о л ь н о - п о в е с т в о в а т е л ь н ы е конструкции с распростра­
ненно-описательными. Глагол не имеет в стиле Л е р м о н т о в а т а к о г о явного
стилистического преимущества перед качественными именами, как в языке
П у ш к и н а . Л е р м о н т о в более часто и более р а з н о о б р а з н о пользуется
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
213
р а з н ы м и видами именной ф р а з ы . Кроме того, он не скупится на характе­
ристические определения предметов речи. Например:
« [ . . .) кто из нас в 19 лет не бросался очертя голову вослед отцветаю­
щей кокетке, которых слова и взгляды полны обещаний, и души которых
подобны выкрашенным
гробам
притчи»;
« [ . . .] эта к н и ж к а , как пустой лотерейный билет, была резкое изобра­
ж е н и е мечтаний, обманутых н а д е ж д , несбыточных, тщетных усилий пред­
с т а в и т ь себе в лучшем виде печальную существенность».
Пушкинское влияние сильнее всего о т р а ж а е т с я в принципах группи­
ровок и соединений слов и словесных единств, в «иерархии предметов» * .
Утвержденный Пушкиным прием «сдвинутых», присоединительных сочета­
ний слов, ф р а з , с и н т а г м * не только воспринимается Лермонтовым,
но и р а з в и в а е т с я им еще д а л ь ш е в разных направлениях (быть может,
под воздействием Вельтмана и Г о г о л я ) . Например:
« Д а м ы , з а к у т а в ш и с ь и п р и ж а в ш и с ь к стенам, и заслоняемые мед­
в е ж ь и м и ш у б а м и мужей и папенек от дерзких взоров молодежи, д р о ж а л и
от холоду — и улыбались
знакомым»;
« [ . . . ] она с досадою и вместе тайным удовольствием убивала их
н а д е ж д ы , о с т а н а в л и в а л а едкой насмешкой разливы красноречия —
и вскоре они уверились,
что она непобедимая и чудная женщина [...]» —
и т. п.
И р о н и ч е с к а я окраска, изменчивая, то неуловимая, мимолетная, то
в ы с т у п а ю щ а я резко и неожиданно, придает своеобразный колорит по­
вествованию и т о ж е с б л и ж а е т лермонтовский стиль с пушкинским. На­
пример:
« [ . . .] наконец н е о ж и д а н н а я мысль прилетела к нему свыше [. . .]»;
« М а л е н ь к и й Меркурий, гордясь великой доверенностию господина, стре­
л о й помчался в лавочку; а Печорин велел з а к л а д ы в а т ь сани и через пол­
ч а с а уехал в т е а т р ; однако, в этой поездке ему не удалось задавить ни
одного чиновника» — и т. п.
Пушкинское н а ч а л о с к а з ы в а е т с я и в строе лермонтовского диалога.
Короткие реплики, их логически стройное движение — при разнообразии
экспрессии, индивидуальное, глубоко характеристическое соотношение
слов с лаконическими обозначениями жеста и мимических движений,
прозрачность и типичность устной речи, свободной от книжных приме­
сей, — все это свидетельствует о продолжении и развитии пушкинской
х у д о ж е с т в е н н о й системы (быть может, не без примеси влияния Грибое­
д о в а ) . Но з а т е й л и в а я игра светского остроумия и каламбуров в составе
д и а л о г а , подчеркнутая афористичность реплик о б н а ж а ю т режиссерский
з а м ы с е л а в т о р а , стиль которого свободно врывается в речь персонажей.
Этот прием афористической унификации диалога, отвергнутый Лермон­
товым в «Герое нашего времени», еще очень ощутителен в «Княгине
Литовской». Вот, например, иронический диалог между братом и сестрой
Печориными:
«— А ты спал! . . у ж а с н о весело! . .
— Я бы ж е л а л спать. Оно покойнее! . .
— Это стыд! — отчего нам на балах, в обществах т а к скушно! . . вы все
ищете спокойствия. . . какие любезные молодые люди. . .
— А позвольте спросить, — возразил Ж о р ж з е в а я , — из каких благ
мы о б я з а н ы з а б а в л я т ь вас. . .
— Оттого, что мы дамы.
— П о з д р а в л я ю . Но ведь нам без вас не скушно. . .
43
4 4
lib.pushkinskijdom.ru
214
Стиль прозы
Лермонтова
— Я почему з н а ю ! . . и что мы станем говорить м е ж д у собою?
— Моды, новости. . . р а з в е мало? поверяйте друг другу ваши тайны. . .
— Какие т а й н ы ? — у меня нет т а й н . . . все молодые люди так не­
сносны. . .
— Б о л ь ш а я часть из них не привыкли к ж е н с к о м у обществу.
— Пускай привыкают — они и этого не хотят попробовать! . .
Ж о р ж в а ж н о встал и поклонился с насмешливой улыбкой:
— В а р в а р а А л е к с а н д р о в н а , я з а м е ч а ю , что вы идете большими шагами
в храм п р о с в е щ е н и я » .
Глубоко и н д и в и д у а л ь н о е своеобразие лермонтовского стиля, его резкие
отличия от пушкинского с р а з у ж е выступают т а м , где быстрое повество­
в а н и е переходит в характеристическое описание. Так, весь стиль изобра­
ж е н и я П е ч о р и н а явно противопоставлен пушкинской манере характе­
ристики * . Х а р а к т е р , воспроизводимый П у ш к и н ы м , никогда не демон­
стрируется ч и т а т е л ю в анатомическом р а з р е з е . Б ы с т р о , немногими тон­
кими ш т р и х а м и н а м е ч а ю т с я его о б щ и е контуры. А затем о б р а з героя
начинает д в и г а т ь с я по разным линиям с ю ж е т а , окутанный плотной атмо­
сферой р а з н о р о д н ы х субъективных н а м е к о в , и я в л я е т с я в разных ситуа­
циях — в изменчивом освещении. С л о ж н о с т ь и противоречивость психо­
логической природы х а р а к т е р а чрезвычайно ярко выступают в этом дина­
мическом раскрытии о б р а з а с разных точек зрения. Но психологическое
единство личности в пушкинском стиле о с т а е т с я незамкнутым и незавер­
шенным. М е ж д у тем у ж е в стиле «Княгини Л и т о в с к о й » намечается
типично л е р м о н т о в с к а я манера д е т а л и з о в а н н о г о индивидуального порт­
рета, основанного на принципе психофизиологического п а р а л л е л и з м а ,
на тонком психологическом анализе, иногда ж е и на парадоксальном
истолковании отдельных примет как п р и з н а к о в х а р а к т е р а .
Х а р а к т е р героя не т о л ь к о и з о б р а ж а е т с я , но и комментируется автором.
Авторские комментарии ч а щ е всего приобретают яркий отпечаток публи­
цистического стиля. На них л е ж и т колорит общественной сатиры. Стиль
с т а н о в и т с я более отвлеченным, «метафизическим», к а к говорили в 20—
30-х годах. Синтаксические формы меняются. Более свободно и разно­
о б р а з н о р а с п о л а г а ю т с я группы с л о ж н ы х п р е д л о ж е н и й , однако всегда
л е г к о произносимых и семантически законченных. Афоризмы, ирони­
ческие о б о б щ е н и я и э п и г р а м м а т и ч е с к и е х а р а к т е р и с т и к и придают речи
энергию и едкость. И д е й н а я насыщенность стиля, тонкое остроумие
переходов от одной мысли к другой подчеркивают логическую линию
д в и ж е н и я и соотношения синтагм и п р е д л о ж е н и й . Синтаксическая
симметрия к о н т р а с т о в и сопоставлений о к а з ы в а е т с я внутренне оправ­
д а н н о й . Х а р а к т е р н ы й д л я « м е т а ф и з и ч е с к о г о я з ы к а » 30-х годов приподня­
тый и искусственно-книжный риторизм отвлеченного и з л о ж е н и я Лер­
монтовым п р е о д о л е в а е т с я у ж е в стиле «Княгини Литовской». Например:
« [ . . . ] когда он хотел говорить приятно, то н а ч и н а л з а п и н а т ь с я ,
и вдруг о к а н ч и в а л едкой шуткой, чтоб скрыть собственное смущение, —
и в свете у т в е р ж д а л и , что язык его зол и опасен. . . ибо свет не терпит
в кругу своем ничего сильного, потрясающего,
ничего, что бы могло обли­
чить характер и волю: — свету нужны французские
водевили
и русская
покорность чуждому
мнению»;
«В коротком о б щ е с т в е , где умный, р а з н о о б р а з н ы й р а з г о в о р заменяет
т а н ц ы (рауты в с т о р о н у ) , где говорить м о ж н о обо всем, не боясь цензуры
тетушек, и не в с т р е ч а я чересчур строгих и неприступных дев, в таком
кругу он мог бы б л и с т а т ь и д а ж е н р а в и т ь с я , потому что ум и душа,
показываясь
наружу, придают чертам жизнь, игру и заставляют
забыть
45
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
215
их недостатки; но таких обществ у нас в России мало, в Петербурге еще
меньше, вопреки тому, что его называют совершенно европейским
городом
и владыкой
хорошего
тона».
Открытое вторжение публицистического стиля в строй повествования
противоречило художественной манере Пушкина. В статье об «Истории
русского н а р о д а » Полевого Пушкин старался оправдать и смягчить
публицистические мотивы д а ж е в «Истории» Карамзина: «Не д о л ж н о ви­
деть в отдельных р а з м ы ш л е н и я х насильственного направления повество­
в а н и я к какой-нибудь известной цели». Тенденция д о л ж н а быть худо­
жественно з а м а с к и р о в а н а и нейтрализована. У Лермонтова — не то.
Тут Л е р м о н т о в имел русских предшественников в лице Р а д и щ е в а , дека­
бристов, в лице Гоголя, В. Одоевского, Н. Ф. П а в л о в а , но едва ли не
в большей степени опирался на французские традиции (Бенжамен
Констан, С т е н д а л ь и д р . ) .
5
Формы «метафизической», отвлеченно-теоретической или публицистиче­
ской речи в стиле художественной прозы Лермонтова очень сложны и
р а з н о о б р а з н ы . Их стилистическая дифференциация обусловлена разли­
чием их функций, различием их семантики. Прежде всего в стиле Л е р ­
монтова углубляется язык психологических описаний.
Лермонтовский прием аналитически беспристрастного описания тече­
ния п е р е ж и в а н и я во всей его наготе и противоречивых колебаниях
опирается на предположение, что нет чистых, несмешанных чувств.
«Грустно, а н а д о признаться, что с а м а я чистейшая любовь наполовину
п е р е м е ш а н а с самолюбием». Здесь намечается тот метод психологического
и з о б р а ж е н и я , который потом л я ж е т в основу реалистического стиля Тол­
стого 50—60-х годов.
Стиль психологических описаний, стремящихся охватить чувство во
всей его противоречивой сложности, у Лермонтова основан обычно на
н е о ж и д а н н о м сплетении и сцеплении поэтической фразеологии, поэтиче­
ских о б р а з о в и выражений с отвлеченным языком почти научного, «мета­
физического» рассуждения. Так, внутреннее оцепенение Печорина после
р а з р ы в а с Негуровой и перед свиданием с княгиней Литовской изобра­
ж а е т с я при помощи поэтической параллели петербургского неба и чело­
веческой души.
«Многие жители Петербурга, проведшие детство в другом климате,
п о д в е р ж е н ы странному влиянию здешнего неба. Какое-то печальное равно­
душие, подобное тому, с каким наше северное солнце отворачивается
от неблагодарной здешней земли, з а к р а д ы в а е т с я в душу [. . .] Какое-то
болезненное з а м и р а н и е , к а к а я - т о мутность и неподвижность мыслей,
которые подобно тяжелым облакам о с а ж д а л и ум его, предвещали одни
б л и з к у ю бурю
душевную».
С другой стороны, тут же в повествовательный стиль внедряются
в ы р а ж е н и я и формулы книжно-теоретического языка:
« [ . . . ] равнодушие [.. .] приводит в оцепенение все жизненные органы.
В эту минуту сердце неспособно к энтузиазму, ум к размышлению.
В подобном расположении находился Печорин»
и т. д.
6
3 6
Стиль лермонтовской прозы в «Княгине Литовской» не порывает тесной связи с культу­
рой стихотворного слова, но значительно ограничивает круг употребления поэтических
выражений. Например: «Глаза, устремленные вперед, блистали тем страшным блеском,
которым иногда блещут живые глаза сквозь прорези черной маски [. . . ] » ; « [ . . .] кольнуть
самолюбие жестокой красоты [. . .] »; « [ . . . ] если страсть, всемогущая страсть не разрушит,
lib.pushkinskijdom.ru
216
Стиль прозы
Лермонтова
Д л я стиля психологического и з о б р а ж е н и я Л е р м о н т о в р а з р а б а т ы в а е т
о р и г и н а л ь н ы й принцип г е н е р а л и з и р у ю щ е й к л а с с и ф и к а ц и и в контрастном
описании р а з н ы х слоев о б щ е с т в а или р а з н ы х категорий людей. У Гоголя
в с т р е ч а е т с я о д н о р о д н ы й прием, но комически н а п р а в л е н н ы й , прием схе­
матической к л а с с и ф и к а ц и и , п о к о я щ е й с я на чисто внешнем признаке (чаще
всего это к о н т р а с т н о е и притом чисто словесное р а з д в о е н и е ) . При со­
поставлении этих стилистических приемов Гоголя и Л е р м о н т о в а особенно
р е л ь е ф н о в ы д е л я ю т с я с в о е о б р а з н ы й психологизм лермонтовского стиля,
его глубоко и н т е л л е к т у а л ь н а я основа, его идейно-публицистическая насы­
щ е н н о с т ь (ср. стиль Н. Ф. П а в л о в а ) . Д о с т а т о ч н о вспомнить из «Мерт­
вых д у ш » Г о г о л я контрастный п а р а л л е л и з м д в у х родов мужчин — тонень­
ких и толстых в описании б а л а или р а з г р а н и ч е н и е «господ большой руки»
и «господ средней руки» на основании ж е л у д к а и с р а в н и т ь стиль этих пря­
молинейных и н а р о ч и т о механических к л а с с и ф и к а ц и й с нарисованной Л е р ­
монтовым «миниатюрной картиной всего петербургского о б щ е с т в а » у
театрального подъезда:
« Д а м ы высокого тона с о с т а в л я л и особую группу на нижних ступенях
п а р а д н о й лестницы, смеялись, говорили громко и наводили золотые лор­
нетки на д а м без тона, обыкновенных русских д в о р я н о к , — и одни другим
т а й н о з а в и д о в а л и : необыкновенные к р а с о т е обыкновенных, обыкновен­
ные, увы! гордости и блеску необыкновенных.
У тех и у других были свои к а в а л е р ы ; у первых почтительные и в а ж н ы е ,
у вторых у с л у ж л и в ы е и порой неловкие! . . в середине ж е теснился кружок
людей не светских, не з н а к о м ы х ни с теми, ни с другими, — к р у ж о к зри­
телей. Купцы и простой н а р о д проходили другими д в е р я м и » .
В « м е т а ф и з и ч е с к о м » стиле «Княгини Л и т о в с к о й » с г у щ а е т с я и обостря­
ется а ф о р и с т и ч е с к а я едкость с ж а т ы х л е р м о н т о в с к и х формулировок.
Афористичность авторских комментариев здесь о с л о ж н е н а принципом
иронического смешения или преднамеренного сопоставления повество­
вательного с т и л я с «чужой речью». Это смешение, иногда в ы р а ж а е м о е
внешне — з н а к а м и многоточия, усиливает контрасты экспрессивного ос­
в е щ е н и я . С а т и р и ч е с к и е к р а с к и выступают резче, и а в т о р наконец сры­
вает с ж и з н и покровы общественного л и ц е м е р и я и р а з о б л а ч а е т ф а л ь ш ь
светской ф р а з е о л о г и и .
«17 лет т о ч к а з а м е р з а н и я : они р а с т я г и в а ю т с я сколько угодно как резин­
ные помочи. Л и з а в е т а Н и к о л а в н а б ы л а недурна, — и очень интересна:
бледность и худоба интересны. . . потому что ф р а н ц у ж е н к и бледны, а анг­
л и ч а н к и х у д о щ а в ы . . . н а д о б н о з а м е т и т ь , что прелесть бледности и худобы
существуют т о л ь к о в д а м с к о м в о о б р а ж е н и и , и что здешние мужчины
т о л ь к о из у г о ж д е н и я п о т а к а ю т их мнению, чтоб чем-нибудь отклонить уп­
реки в н е в е ж л и в о с т и и т а к н а з ы в а е м о й „ к а з а р м н о с т и " » .
« К а к быть? в нашем бедном о б щ е с т в е ф р а з а : он погубил столько-то
репутаций — з н а ч и т почти: он выиграл столько-то с р а ж е н и й » .
Таким о б р а з о м , публицистический стиль Л е р м о н т о в а нередко облека­
ется в синтаксическую ф о р м у ж и в о г о устного монолога, со всем разно­
о б р а з и е м присущих ему интонационных средств и р а з г о в о р н ы х конструк­
ций. Голос а в т о р а , то д р а м а т и ч е с к и н а п р я г а я с ь до междометных выкриков,
то иронически м а с к и р у я с ь пестрыми к р а с к а м и ч у ж о й речи, звучит как
3 7
3 7
как буря, одним порывом высокие подмостки его рассудка [. . . ] » ; « [ . . . ) и что-то похожее
на слезу пробежало, блистая, вдоль по длинным ее ресницам, как капля дождя, забытая
бурей на листке березы, трепеща перекатывается по его краям, покуда новый порыв
ветра не умчит ее — бог знает куда» — и т. п.
См. мои «Этюды о стиле Гоголя» (С. 197—199).
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
217
голос общественного трибуна, произносящего обличительную речь. Ора­
т о р с к а я интонация, смешиваясь с повествовательной, придает лермонтов­
скому стилю яркую индивидуальную окраску. Тут явные истоки публи­
цистического стиля Достоевского. Например: «О! история у нас вещь
у ж а с н а я ; б л а г о р о д н о или низко вы поступили, правы или нет, могли
и з б е ж а т ь или не могли, но в а ш е имя замешано в и с т о р и ю . . . всё
р а в н о , вы теряете всё: расположение общества, карьер, уважение дру­
зей . . . попасться в историю! у ж а с н е е этого ничего не может быть, как бы
эта история ни кончилась! Ч а с т н а я известность уже есть острый нож для
о б щ е с т в а , вы з а с т а в и л и об себе говорить два дня. — Страдайте ж двад­
цать лет з а это. Суд общего мнения, везде ошибочный, происходит однако
у нас совсем на других основаниях, чем в остальной Европе; в Англии,
н а п р и м е р , банкрутство — бесчестие неизгладимое, — достаточная при­
чина д л я самоубийства [. . .] а у н а с ? . . объявленный взяточник принима­
ется везде очень хорошо: его оправдывают фразою: и! кто этого не де­
л а е т ! . . Трус о б л а с к а н везде, потому что он смирный малый, а замешанный
в историю! — о! ему нет п о щ а д ы : маменьки говорят об нем: „бог его знает,
к а к о й он человек", и папеньки прибавляют: „ м е р з а в е ц ! . . " »
В 1845 г. Белинский в рецензии на «Грамматические разыскания»
В . А. В а с и л ь е в а (СПб., 1845) писал, что «Пушкиным не кончилось раз­
витие русского я з ы к а [. . .] поэзия природы, поэзия чувств и мыслей, не
о з н а м е н о в а н н ы х ни печатию абстракции, ни печатию общественности,
н а в с е г д а установилась у нас Пушкиным, и язык д л я нее вполне вырабо­
т а л с я , — т а к что дальнейший прогресс д л я языка будет уже не столько со
стороны ф о р м ы , сколько со стороны с о д е р ж а н и я [...] К а ж д ы й вновь появ­
л я ю щ и й с я великий писатель открывает в своем родном языке новые сред­
ства д л я в ы р а ж е н и я новой сферы созерцания [ . . . ] . В этом отношении,
б л а г о д а р я Лермонтову, русский язык далеко подвинулся вперед после
П у ш к и н а [. . . ] » . Однако Белинский замечает, что и после лермонтовских
открытий русский язык был еще очень беден «для в ы р а ж е н и я предметов
науки, общественности, — словом, всего отвлеченного, всего цивилизо­
ванного, глубоко и тонко развитого, д а ж е ежедневных, житейских отно­
шений» .
3 8
6
Социально-диалектный состав лермонтовского повествовательного стиля
в «Княгине Литовской» довольно однороден. Оставаясь в кругу установ­
ленных П у ш к и н ы м и его школой норм литературной речи, лермонтовское
повествование л и ш ь более широко и свободно объединяет и сочетает в
своей структуре стилистические элементы художественной, публицисти­
ческой и д а ж е научной прозы со стихией живой устной речи. Более глу­
бокому проникновению живого разговорного языка в строй повествования
содействует и новое соотношение между повествовательным языком и
ф о р м а м и несобственно-прямой речи персонажей. Лермонтов расширяет
струю чужой речи в составе повествовательного стиля и придает ей более
непринужденную, просторечную окраску. Например:
« П о трепету руки он о т г а д а л , что это его давешний противник; нечего
делать: не миновать
истории»;
« [ . . .] у н а с , в России, несколько вывелись из моды французские мад а м ы , а в Петербурге их вовсе не д е р ж а т . . . Англичанку нанимать ее роди38
Белинский
В. Соч. М., 1875. Ч. 10. С. 120-122.
lib.pushkinskijdom.ru
218
Стиль прозы
Лермонтова
тели были не в силах. . . а н г л и ч а н к и дороги — немку взять было т а к ж е
неловко: бог знает какая попадется: здесь так много всяких. . .»
Ш и р о к о е р а з в и т и е этого приема в р а с с к а з е от первого л и ц а , свободном
от актерских у х и щ р е н и й , не мирилось с употреблением книжных архаиз­
мов и с л а в я н и з м о в . П о э т о м у стиль прозы Л е р м о н т о в а у ж е в «Княгине
Л и г о в с к о й » , несмотря на з а м е т н у ю примесь элементов «метафизического»
я з ы к а , в о б щ е м более д а л е к от норм к н и ж н о й речи, чем стиль пушкинской
прозы, особенно в о б л а с т и синтаксиса.
А р х а и з м ы и с л а в я н и з м ы п о я в л я ю т с я в я з ы к е повествования лишь с
иронической о к р а с к о й . Н а п р и м е р , в « К н я г и н е Л и г о в с к о й » : «Печорин
п о л о ж и л эти бренные остатки на стол [. . . ] » ; [. . .] и тот остался с отвер­
стым ртом [. . .]» ; « [. . .] она п р и н у ж д е н а б ы л а с о р в а т ь с своих уст печать
молчания».
И з с о ц и а л ь н о - г р у п п о в ы х д и а л е к т о в городского я з ы к а стиль лермон­
товского п о в е с т в о в а н и я ч е р п а е т л и ш ь к а н ц е л я р с к и е в ы р а ж е н и я , обычно с
ироническим их освещением, например: « [ . . .] эти р а з м ы ш л е н и я д о л ж н ы
быть т я ж е л ы , несносны д л я с а м о л ю б и я и сердца — если оное налицо име­
ется [. . .] »; « [. . .] мать п е р е д а л а ему препоручения
Печорина [. . .] »;
военно-профессиональные
образы
и
фразы:
«Офицеры
без
но­
вой тревоги допили свой чай и пошли [ . . . ] » ; « [ . . . ] слезы их оружие
нападательное
и оборонительное»
— и др.; слова игрецко-карточного
и ж и в о п и с н о г о ж а р г о н о в : « Л и ц о это было н а п и с а н о прямо, безо всякого
искусственного наклонения
или оборота [. . . ] » ; « [ . . .] платье было набро­
сано грубо, темно и безотчетливо [. . .] » и т. п.
Л е р м о н т о в с к и й стиль д а ж е в «Княгине Л и г о в с к о й » не свободен от
г а л л и ц и з м о в и в о о б щ е от в л и я н и я ф р а н ц у з с к о й я з ы к о в о й культуры. На­
пример:
«Окинув взором комнату и все в ней н а х о д я щ е е с я , ему с т а л о как-то
н е л о в к о [ . . . ] » ; « [ . . .] чтоб делать свою волю[. . .)»; «[. . .]между
нами,
д е в и ц а Р** б ы л а очень проста [. . . ] » ; «То, что к а з а л о с ь бы другому дока­
з а т е л ь с т в о м н е ж н е й ш е й л ю б в и , — пренебрегал
он часто как приметы об­
манчивые,
с л о в а , с к а з а н н ы е без намерения, в з г л я д ы , улыбки,
брошенные
на ветер, первому, кто захочет их поймать[. . . ] » ; « [ . . . ] я бы скорей ре­
ш и л с я сосредоточить все свои чувства и страсти на одно божественное
м г н о в е н ь е [ . . . ] » — и т. п.
7
Не п о д л е ж и т сомнению, что причиной н е з а в е р ш е н н о с т и «Княгини Ли­
говской» были пестрота и р а з н о р о д н о с т ь того стилистического сплава,
который п р е д с т а в л я л и собой я з ы к и к о м п о з и ц и я этого р о м а н а . Ч а с т ы е и
резкие переходы от одного стиля к другому с о п р о в о ж д а л и с ь постоянными
к о л е б а н и я м и позиции а в т о р а , его точки з р е н и я * . Эти изменения в об­
р а з е а в т о р а м е ш а л и углубленной психологической перспективе и з о б р а ж е ­
ния, н а р у ш а л и идейное единство п р о и з в е д е н и я . Конечно, е щ е можно
б ы л о бы примирить с этим пестрым стилем, к а к это п о к а з а л метод Гоголя,
путь прямой с о ц и а л ь н о й сатиры, с в я з а н н ы й с принципом идеологической
с х е м а т и з а ц и и х а р а к т е р о в . Принцип идеологической с х е м а т и з а ц и и харак­
т е р о в , ведущий к ж а н р у злободневной публицистической сатиры и раз­
в и в а в ш и й с я Гоголем, а позднее С а л т ы к о в ы м - Щ е д р и н ы м , не вполне соот­
в е т с т в о в а л х у д о ж е с т в е н н ы м з а д а ч а м Л е р м о н т о в а . Х а р а к т е р и с т и к а сов­
ременной публики в предисловии к «Герою н а ш е г о времени» косвенно
и з о б р а ж а е т х у д о ж е с т в е н н ы й метод л е р м о н т о в с к о г о т в о р ч е с т в а ; Л е р 46
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
219
монтов о т к а з ы в а е т с я от «явной брани», т. е. открытой идеологической
с а т и р ы в стиле Гоголя: «. . .современная образованность изобрела орудие
более острое, почти невидимое, и тем не менее смертельное, которое, под
о д е ж д о ю лести, наносит неотразимый и верный удар». И далее Лермон­
т о в с р а в н и в а е т свой новый стиль, стиль «Героя нашего времени», с дипло­
матическим я з ы к о м , в отношении которого «несчастная доверчивость [. . .]
к б у к в а л ь н о м у значению слов» вовсе неуместна. Пониманию мотивов
л е р м о н т о в с к о г о отказа от стиля «Княгини Литовской», пониманию д а л ь ­
нейших творческих исканий Лермонтова может помочь п а р а л л е л ь с
Л . Толстым.
24 о к т я б р я 1853 г. Толстой з а п и с а л в своем дневнике: « [ . . . ] главный
интерес с о с т а в л я е т х а р а к т е р автора, в ы р а ж а ю щ и й с я в сочинении. — Но
б ы в а ю т и т а к и е сочинения, в которых автор аффектирует свой взгляд,
или несколько р а з изменяет его. С а м ы е приятные суть те, в которых автор
к а к будто с т а р а е т с я скрыть свой личный взгляд и вместе с тем остается
постоянно верен ему везде, где он о б н а р у ж и в а е т с я . Самые ж е бесцвет­
ные те, в которых в з г л я д изменяется т а к часто, что совершенно теря47*
ется»
*.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
48
П р о б л е м а « о б р а з а а в т о р а » * и повествовательного стиля играет основ­
ную роль в композиции «Героя нашего времени». С этой проблемой орга­
нически с в я з а н вопрос о построении характера, об образе героя. В разре­
шении этих художественных з а д а ч Лермонтов опирается на пушкинский
принцип субъектной многопланности повествования, но пользуется им со­
вершенно оригинально. В о з в р а т к пушкинской манере, нашедшей клас­
сическое в ы р а ж е н и е в «Повестях Белкина», был не только симптомом
роста реалистических тенденций в творчестве Лермонтова, — он вместе
с тем о б о з н а ч а л полемическую противопоставленность нового стиля пси­
хологического реализма старой романтической традиции, связанной с
именем М а р л и н с к о г о и его эпигонов. В «Повестях Белкина» Пушкин ри­
сует новые узоры по старой канве: характерные сентиментальные и ро­
мантические сюжеты наполняются ж и в ы м культурно-историческим и
общественно-бытовым содержанием и перерабатываются по законам
реалистического стиля. З а к а ж д о й повестью стоит знакомый и многозна­
чительный сюжет, о т р а ж а ю щ и й типичные особенности старой литератур­
ной стилистики. Новые формы реалистического стиля рельефнее выде­
л я ю т с я б л а г о д а р я этой своеобразной литературной пародии. Получается
контрастный п а р а л л е л и з м литературного и з о б р а ж е н и я : в строе литера­
турного произведения сплетаются два стилистических плана — отрица­
емый сентиментально-романтический и з а м е щ а ю щ и й его реалистичес­
кий. Этому принципу семантической двупланности содействует множест­
венность субъектных призм, через которые преломляются понимание и
и з о б р а ж е н и е действительности. Как норма в стиле «Повестей Белкина»
у с т а н а в л и в а ю т с я три такие призмы: рассказчик, Белкин и сам издатель
А. П. Их точки зрения пересекаются, взаимно о т р а ж а ю т с я и объединяются
в структуре целого произведения, а затем и всего цикла повестей. Худо­
ж е с т в е н н а я действительность вырисовывается в изменчивом освещении
и в с л о ж н ы х о т р а ж е н и я х . Стиль и з о б р а ж е н и я многозначен и необычайно
lib.pushkinskijdom.ru
220
Стиль прозы
Лермонтова
д и н а м и ч е н . О б р а з а в т о р а , х а р а к т е р ы Б е л к и н а и р а с с к а з ч и к о в становятся
основным к о н с т р у к т и в н ы м элементом п о в е с т в о в а т е л ь н о г о стиля, приоб­
р е т а я типическую в ы р а з и т е л ь н о с т ь и о б о б щ е н н о е символическое значе­
ние.
Но « П о в е с т и Б е л к и н а » не были по с у щ е с т в у своему повестями о Бел­
кине. Б е л к и н — т о л ь к о с о б и р а т е л ь устных новелл и их литературный
« о б р а б о т ч и к » ( с к а з а л и бы мы т е п е р ь ) . О б р а з Б е л к и н а л и ш ь к а к бы ви­
т а е т н а д п о в е с т я м и и в стиле повестей. Он литературно-идеологический
с т е р ж е н ь и с р е д с т в о их внешней ц и к л и з а ц и и . Л е р м о н т о в пошел по дру­
гому пути, по пути внутренней группировки повестей около о б р а з а основ­
ного героя, о к о л о типического о б р а з а «современного человека» * .
О б р а з П е ч о р и н а рисуется в двух п л а н а х : с точки зрения посторон­
него н а б л ю д е н и я и в п л а н е внутреннего его с а м о р а с к р ы т и я . Отсюда две
части р о м а н а , к а ж д а я из которых о б л а д а е т некоторым внутренним един­
ством, но к о т о р ы е органически с в я з а н ы друг с другом отношениями се­
м а н т и ч е с к о г о п а р а л л е л и з м а , не всегда прямого, в иных с л у ч а я х д а ж е
к о н т р а с т н о г о . Кроме с л о ж н о й системы с ю ж е т н ы х о т р а ж е н и й и связей их
о б ъ е д и н я е т о б р а з П е ч о р и н а . В отдельных местах они с к р е п л я ю т с я обра­
зом М а к с и м а М а к с и м ы ч а , который я в л я е т с я не только персонажем
р о м а н а , с о е д и н я ю щ и м концы двух частей, но и р а с с к а з ч и к о м , вводящим
в с ю ж е т о б р а з Печорина и х а р а к т е р н о его о с в е щ а ю щ и м . Авторское «я» и
М а к с и м М а к с и м ы ч р а с п о л а г а ю т с я в одной плоскости по отношению
к ц е н т р а л ь н о м у герою — именно в плоскости внешнего наблюдения.
У ж е этим о б с т о я т е л ь с т в о м в корне н а р у ш а л и с ь с т а р ы е законы романти­
ческой перспективы. Там о б р а з а в т о р а был вечным спутником романти­
ческого героя, его двойником. Там стиль а в т о р с к о г о п о в е с т в о в а н и я и стиль
монологов с а м о г о героя не р а з н и л и с ь з а м е т н о . В них о т р а ж а л и с ь д в а лика
одного с у щ е с т в а . В стиле Л е р м о н т о в а а в т о р с к о е «я» с т а в и т с я в п а р а л л е л ь
с о б р а з о м «низкого», т. е. бытового, п е р с о н а ж а .
49
2
Ц и к л новелл, о т н о с я щ и х с я к «Герою н а ш е г о времени», о т к р ы в а е т с я кав­
к а з с к о й повестью, р а с с к а з а н н о й М а к с и м о м М а к с и м ы ч е м .
«Современник» (1851, XXVI) т а к вспоминал о ж а н р е к а в к а з с к и х по­
вестей, типичном д л я 30-х годов XIX в.:
«Местность К а в к а з а , н р а в ы н а с е л я ю щ и х его р а з н о о б р а з н ы х племен,
ж и з н ь русских посреди этих племен, с а м а я природа К а в к а з а , — все это
очень мало о б р а щ а л о на себя внимания т о г д а ш н и х повествователей и по­
этов [...] Н е д о с т а т о к фактических сведений, обыкновенно, пополнялся
к р а с о т а м и цветистого слога, с д е л а в ш е г о с я до того неизбежным в кавказс­
ких повестях, что одно в р е м я к а в к а з с к а я повесть и высокий слог были
синонимами в русской л и т е р а т у р е » *.
Но к а в к а з с к а я повесть, п е р е д а н н а я М а к с и м о м М а к с и м ы ч е м , очень
д а л е к о отходит от романтического к а н о н а . Р о м а н т и ч е с к и й с ю ж е т тут под­
в е р г а е т с я реалистическому переодеванию. Автор путевых записок харак­
теризует манеру р а с с к а з а М а к с и м а М а к с и м ы ч а как бытовую «болтовню»
(ср. з а м е ч а н и е П у ш к и н а , адресованное Б е с т у ж е в у - М а р л и н с к о м у : «Роман
требует б о л т о в н и ; в ы с к а з ы в а й все н а ч и с т о » ) : « [ . . . ] старые кавказцы
л ю б я т поговорить, п о р а с с к а з а т ь ; им т а к редко это у д а е т с я : другой лет
пять стоит где-нибудь в захолустье с ротой, и целые пять лет ему никто
не с к а ж е т з д р а в с т в у й т е (потому что ф е л ь д ф е б е л ь говорит з д р а в и я
ж е л а ю ) . А п о б о л т а т ь было бы о чем [ . . . ] »
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
221
С ю ж е т новеллы, рассказанной Максимом Максимычем, романтичес­
кий. « Б э л а » — это повесть о любви черкешенки к р у с с к о м у / Т у т развива­
ется тема « К а в к а з с к о г о пленника» Пушкина и Лермонтова, но выверну­
т а я наизнанку, — тема «кавказской пленницы». Она обставлена этногра­
фическими описаниями: и «поэтическими преданиями народа воинствен­
ного», и к а р т и н а м и «нравов и обычаев горцев» * . Тут Максим Максимыч
о с у щ е с т в л я е т один из заветов Марлинского, в то же время противопостав­
л я я его «азиатской» романтике глубоко реалистический стиль воспроиз­
ведения. Марлинский в своем « Р а с с к а з е офицера, бывшего в плену у гор­
цев» п р и з ы в а л русских офицеров к этнографическому изучению и к худо­
ж е с т в е н н о м у описанию К а в к а з а : «Мы ж а л у е м с я , что нет у нас порядоч­
ных сведений о народах К а в к а з а . . . да кто ж е в том виноват, если не мы
с а м и ? [ . . . ] д л я человека самое нужное, с а м а я поучительная статья есть
человек, и нам бы хотелось лучше знать настоящие нравы, обычаи, при­
вычки горцев [. . .] Почему бы, например, всем и каждому не принести
своего к а м е ш к а на постройку здания славы и пользы?». Но нужно, «чтобы
полезное было в плаще приятного. — Д а й т е ж е нам менее порядка, но
более живости, менее учености, но более занимательности. . . облеките все
в д р а м а т и ч е с к и е формы» .
П р а в д а , по мнению Марлинского, трудно рассчитывать на литератур­
ные интересы и способности большинства кавказских господ офицеров.
« П и с а т ь о К а в к а з е дельно — надо знать грамоте не по палочкам; д а ж е
р а с с к а з ы в а т ь д о л ж н о с уменьем, а уменье дается не всякому от природы
и никому от казны. При том ж е равнодушие товарищей ко всему близкому
и о к р у ж а ю щ е м у невообразимо. Начни кто-нибудь описывать горцев, сейчас
п о с л ы ш а т с я голоса: „Что, братец, про них толковать! С к а з а н о , что Азия,
т а к А з и я и есть ».
Не в пример прочим Марлинский приносит «свою лепту в казну све­
дений о К а в к а з е » в виде « Р а с с к а з а офицера, бывшего в плену у горцев».
«Если в нем нет очень нового в описаниях, за то есть оно в способе воз­
з р е н и я » . Этот новый «способ воззрения» в ы р а ж а е т с я в стиле рассказа.
« [ . . .] Я с т а р а л с я , — пишет Марлинский, — сохранить, сколько мог, раз­
говорную простоту в слоге, со всеми выражениями рассказчика». Эта
простота — относительна: она в общем не выходит заметно из границ
романтической поэтики. Р а с с к а з ч и к — вернувшийся на родину «кавказ­
ский пленник». И его р а с с к а з — это этнографически препарированные,
расцвеченные бытовыми подробностями, психологическими пережива­
ниями и к а л а м б у р а м и героя, переведенные с языка поэмы на язык роман­
тического очерка вариации на тему пушкинского «Кавказского пленника».
Горцы несколько низводятся с романтических высот: «Вообще мы, евро­
пейцы, всегда с ложной точки смотрим на племена полудикие. То мы их
обвиняем в жестокости, в вероломстве, в хищениях, в невежестве, бог весть
в чем! То к и д а я с ь в другую крайность, восхищаемся их простотою, госте­
приимством — и не перечтешь какими добродетелями. То и другое на­
прасно. К а к люди, и горцы носят в себе циркулярные недостатки и добрые
к а ч е с т в а , свойственные человечеству [. . .] Хищничество есть единствен­
н а я их промышленность, единственное средство одеться и вооружиться [. . .]
Горцы к а в к а з с к и е Г. . .] это деревни, шайки, потерявшие д а ж е свои родонач а л и я и племена» *. В связи с таким пониманием выдвигается принцип об­
р а з н о г о сопоставления картин быта горцев с русским деревенским бытом.
В этом плане истолковывается, например, горское гостеприимство: « [ . . .]
м
3 9
Русские повести и рассказы. М., 1834. Ч. 8.
lib.pushkinskijdom.ru
222
Стиль прозы
Лермонтова
з д е с ь , к а к в России, л ю б о п ы т с т в о участвует более в гостеприимстве, чем
д о б р о т а . Гость д л я русского б а р и ч а и горского у д а л ь ц а есть странствую­
щ а я книга; он обоим платит р а с с к а з а м и и б а с н я м и . С т р а с т ь к гостям мне
к а ж е т с я несомненным п р и з н а к о м н е в е ж е с т в а и скуки б е з д е л ь я » . «Зима
есть пора горских посиделок,
т. е. попоек и с к а з о к » . «Их песни, их басни,
их р а с с к а з ы исполнены боевыми хитростями, и ни один острог в России
не м о ж е т п р е д ъ я в и т ь т а к о г о м н о ж е с т в а примеров воровства, которым
х в а л я т с я м о ш е н н и к и , к а к всякий дом в горах» *.
Этот принцип стилистического п р и б л и ж е н и я к а в к а з с к о г о п е й з а ж а и
ж а н р а к русскому быту и русской природе, з а к л ю ч а в ш и й в себе зерно реа­
л и з м а , з а т е м о т з о в е т с я и в стиле « Б э л ы » , в я з ы к е а в т о р а . О д н а к о здесь он
п р и о б р е т а е т иную экспрессивную окраску, то лирическую, то ироническую.
Н а п р и м е р : « [ . . .] и весело было с л ы ш а т ь среди этого мертвого сна при­
роды ф ы р к а н ь е усталой почтовой тройки и неровное п о б р я к и в а н ь е рус­
ского к о л о к о л ь ч и к а » . « И т а к , мы спускались с Гуд-Горы в Чертову Д о ­
лину. . . Вот романтическое н а з в а н и е ! Вы у ж е видите гнездо злого духа
м е ж д у неприступными утесами, — не тут-то было: н а з в а н и е Чертовой
Д о л и н ы происходит от с л о в а „ ч е р т а " , а не „чёрт", — ибо здесь когда-то
б ы л а г р а н и ц а Грузии. Эта долина была завалена
снеговыми
сугробами,
напоминавшими
довольно живо Саратов, Тамбов и прочие м и л ы е места
нашего
отечества».
« Л о ш а д и измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и силь­
нее, точно наша родимая, северная; т о л ь к о ее дикие напевы были печаль­
нее, з а у н ы в н е е . „ И ты, и з г н а н н и ц а , — д у м а л я, — п л а ч е ш ь о своих широ­
ких р а з д о л ь н ы х степях! Там есть где р а з в е р н у т ь холодные крылья, а здесь
тебе д у ш н о и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку желез­
ной своей к л е т к и " » .
С а м ы й ж е роман русского о ф и ц е р а с лезгинкой у М а р л и н с к о г о изоб­
р а ж а е т с я совсем в иных т о н а х , чем в романтической поэме, в тонах нату­
р а л и с т и ч е с к о г о руссоизма. С н а ч а л а к р а с а в и ц а предстает перед героем
как г о р с к а я р у с а л к а , з а т е м она п р е д о с т а в л я е т с я ему хозяином д о м а как
ночное угощенье.
«Я невзвидел свету, когда с ж а л в своих о б ъ я т и я х Ш а л и б и : и можно
представить себе восхищение человека, когда то счастие, о котором не
смел он п о д у м а т ь , к а к голубь прилетело к нему на руку!». «Мы не понимали
я з ы к а друг д р у г а — но сердца говорили тем понятнее». И з - з а Шалиби
погибают в с х в а т к е друг с другом д в а претендента на ее руку. А между
тем русский пленник трое суток пользуется л а с к а м и Ш а л и б и .
«Три д н я провели мы м е ж д у этими д е т ь м и природы, не з н а ю щ и м и ни­
к а к о г о н а ч а л ь с т в а и потому никакого в л а с т о л ю б и я ; ч у ж д ы м и почти всех
страстей, всех пороков о б щ е с т в а — но не з н а ю щ и м и з а т о никаких его вы­
год; между л ю д ь м и , т а к с к а з а т ь , не покинувшими е щ е ж и в о т н о г о состоя­
ния: это была олицетворенная
утопия Жан-Жака,
только грязная,
ненарумяненная,
нагая».
Н е з а ч е м п р о д о л ж а т ь и з л о ж е н и е р а с с к а з а Марлин­
ского. Русский пленник д о л ж е н , подчиняясь хозяину, уехать от своей лез­
гинки. «Не з н а ю , что бы ни отдал я, чтобы о с т а т ь с я в этой бесплодной
пустыне, м е ж д у народом почти бессмысленным, д л я ней и с нею!».
« [ . . .] Ш а л и б и не хотела выпустить меня из о б ъ я т и й [. . .] она почти без
чувств у х в а т и л а с ь за с т р е м я . . . » « [ . . . ] П о д ы м а я с ь на противополож­
ную гору, я оборотил голову — Ш а л и б и с т о я л а на высоком камне, с про­
стертыми ко мне руками — не умею о п и с а т ь , к а к мне с т а л о т я ж к о [. . .]
Я е х а л , бросив вперед повода, бесчувствен ко всем опасностям» * . Но
р а з л у к а с о в е р ш и л а с ь . В заключение к а в к а з с к и й пленник б е ж и т на родину.
5
55
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
223
И с п о л н я я з а в е т Марлинского и повинуясь автору, Максим Максимыч
вводит в свой р а с с к а з богатый этнографический материал. Однако роман
Печорина с д и к а р к о й он и з о б р а ж а е т совсем не в этнографическом плане.
Ведь этот роман — прелюдия к исповеди Печорина. В женском вопросе
Печорин спортсмен, охотник. Тип «современного человека», он увлекается
руссоистской мечтой о любви дикарки лишь как последним средством от
скуки.
«Я опять о ш и б с я : любовь дикарки немногим лучше любви знатной
б а р ы н и ; н е в е ж е с т в о и простосердечие одной так ж е надоедают, как и
кокетство другой [. . . ] »
Т а к история Бэлы ставится в психологическую п а р а л л е л ь с повестью
о Мери.
В повести о Б э л е изображение всех перипетий любовного романа между
черкешенкой и русским о п р а в д а н о обычаями и нравами кавказцев. Оно
о т р а ж а е т ж и в о й колорит местности. Этот колорит обострен и усилен конт­
растной п а р а л л е л ь ю между Печориным и Казбичем. Они до некоторой
степени соперники. Но для К а з б и ч а , согласно народной песне, конь д о р о ж е
красавицы.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
Естественно, что «азиату» Казбичу в изображении Максима Максимыча органически и непосредственно свойственны цельность и прямоли­
нейность романтической натуры. Он является носителем романтического
н а ч а л а и романтического стиля в повести «Бэла». Его «восточный слог»
расцвечен романтическими красками кавказской поэзии. Элементы стиля
М а р л и н с к о г о в этом сплаве решительно преобразуются.
Белинский, познакомившись с «Бэлой», увидел в прозаическом стиле
Л е р м о н т о в а реалистическое «противоядие чтению повести Марлинского»:
«Простота и безыскусственность этого рассказа — невыразимы, и каждое
слово в нем т а к на своем месте, так богато значением. Вот такие рассказы
о К а в к а з е , о диких горцах и отношениях к ним наших войск, мы готовы
ч и т а т ь , потому что такие рассказы знакомят с предметом, а не клевещут
на него. Чтение прекрасной повести г. Лермонтова многим может быть
полезно е щ е и как противоядие чтению повести М а р л и н с к о г о » .
40
3
Я з ы к М а к с и м а Максимыча был до некоторой степени предопределен лите­
р а т у р н о й традицией, в русле которой воспринимались образы Белкина,
Р у д о г о П а н ь к а , П о р ф и р и я Байского * , «старого инвалида» * Вас. Уша­
кова и других рассказчиков вальтер-скоттовского толка *. Но Максим
М а к с и м ы ч — к а в к а з е ц , « [ . . .] существо полурусское, полуазиатское [. . .)».
5б
40
5 7
Белинский В. Русские ж у р н а л ы / / С о ч . М., 1871. Ч. 3. С. 120. Ср. также у Белинского
противопоставление сказа Максима Максимыча языку Марлинского и его героев: «И все
это высказывается в нем не в грубых поговорках, вроде ,,черт возьми", и не в военных
восклицаниях, вроде „тысяча бомб", беспрестанно повторяемых, не в попойках и не в ку­
рении табака, — а во взгляде на вещи, приобретенном навыком и родом жизни, и в этой
манере поступков и выражения, которые должны быть необходимым результатом взгляда
на вещи и привычки» (Белинский В. «Герой нашего времени». Соч. М. Лермонтова.
СПб., 1840. Две ч а с т и / / Т а м же. С. 565).
lib.pushkinskijdom.ru
224
Стиль прозы
Лєрмонтова
« [ . . . ] Он т а к ж е на свободе читает М а р л и н с к о г о и говорит, что очень
х о р о ш о [ . . . ] он одно в р е м я мечтал о пленной черкешенке [ . . . ] » . Эти
мечты о пленной ч е р к е ш е н к е и р е а л и з о в а л и с ь в истории Печорина и
Б э л ы . Тут М а к с и м М а к с и м ы ч как бы испытывает свои силы, вступив в
л и т е р а т у р н о е с о р е в н о в а н и е с самим М а р л и н с к и м . Он р а с с к а з ы в а е т быль
в духе М а р л и н с к о г о , но с точки зрения « н а с т о я щ е г о к а в к а з ц а » , который
« п р и с т р а с т и л с я к поэтическим п р е д а н и я м н а р о д а воинственного», однако
о горцах вот к а к о т з ы в а е т с я : «Хороший народ, только у ж т а к и е азиаты!
Ч е ч е н ц ы , п р а в д а , д р я н ь , з а т о у ж к а б а р д и н ц ы просто молодцы [. . . ] » *.
( С р . в «Герое н а ш е г о времени» отзывы М а к с и м а М а к с и м ы ч а : «Ужасные
бестии эти а з и а т ы ! » ; «Уж по крайней мере н а ш и к а б а р д и н ц ы или чеченцы,
хотя р а з б о й н и к и , голыши, з а т о о т ч а я н н ы е б а ш к и [. . . ] » и т. д.)
Все эти к о м п о з и ц и о н н ы е сдвиги л о м а ю т т р а д и ц и о н н ы й романтический
стиль к а в к а з с к о й повести. С к а з М а к с и м а М а к с и м ы ч а основан на прин­
ципе н е п р и т я з а т е л ь н о г о , безыскусственного ф а м и л ь я р н о - б ы т о в о г о воспро­
изведения к а в к а з с к и х н р а в о в и к а в к а з с к и х приключений. «Способ воз­
з р е н и я » М а к с и м а М а к с и м ы ч а на о к р у ж а ю щ у ю ж и з н ь — скорее натура­
листический, особенно в отношении « а з и а т о в » . И з в е с т н о , в каком вол­
шебном сиянии, с каким оперным блеском и з о б р а ж е н а была Марлинским
д ж и г и т о в к а в « А м м а л а т - б е к е » (гл. I) .
М е ж д у тем лермонтовский Максим М а к с и м ы ч отнюдь не склонен рас­
п и с ы в а т ь перед своим собеседником чудеса д ж и г и т о в к и . Он просто назы­
в а е т вещи теми именами, которые н а х о д я т с я в а р с е н а л е его ироническиф а м и л ь я р н о г о просторечия: « [ . . .] потом н а ч и н а е т с я д ж и г и т о в к а , и всегда
один к а к о й - н и б у д ь оборвыш, засаленный,
на скверной, хромой
лошаденке,
ломается, паясничает,
смешит честную компанию[.
. .]»
В том ж е стиле — х а р а к т е р и с т и к и А з а м а т а и К а з б и ч а : «А у ж какой
был головорез,
проворный на что хочешь: ш а п к у ли поднять на всем скаку,
из р у ж ь я л и с т р е л я т ь . О д н о было в нем нехорошо: у ж а с н о падок был на
деньги». О К а з б и ч е : « [. . .] рожа у него была самая разбойничья:
малень­
кий, сухой, широкоплечий. . . А у ж ловок-то, л о в о к - т о был, как бес. Бешмет
всегда и з о р в а н н ы й , в з а п л а т к а х , а о р у ж и е в серебре».
Таким о б р а з о м , перед нами — устно-бытовой с к а з , драматически
построенный на основе ф а м и л ь я р н о г о просторечия, на основе простой
м е щ а н с к о й речи, по определению Б е л и н с к о г о *, с примесью выражений
военного д и а л е к т а и местных э к з о т и з м о в . Синтаксический строй этого
с к а з а полон о т р а ж е н и й устной речи, тем более что с к а з М а к с и м а Макси­
мыча композиционно в ы р а с т а е т из его реплик и местами переходит в диа­
лог со спутником — а в т о р о м путевых з а п и с о к .
Н а п р и м е р : «Вот видите, я у ж после у з н а л всю эту штуку: Григорий
А л е к с а н д р о в и ч д о того его з а д р а з н и л , что хоть в воду; раз он ему и
4 1
4 2
59
4 3
скажиI. . .]»;
«Ах, п о д а р к и ! чего не с д е л а е т ж е н щ и н а з а цветную тряпичку! . . Ну, да
это в сторону»;
« [. . .] а з а п а с т и с ь женой не д о г а д а л с я р а н ь ш е , — т а к теперь у ж , зна­
ете, и не к л и ц у ; я и р а д был, что н а ш е л кого б а л о в а т ь . Она, б ы в а л о , нам
41
4 2
4 3
См. очерк Лермонтова «Кавказец».
Ср. замечание Белинского: «Да и в чем содержание повести? Русский офицер похитил
черкешенку, сперва сильно любил ее, но скоро охладел к ней; потом черкес увез было ее,
но, видя себя почти пойманным, бросил [. . .] нанесши ей рану, от которой она умерла:
вот и все тут. Не говоря о том, что тут очень немного, тут еще нет и ничего ни поэтического,
ни особенного, ни занимательного, и все обыкновенно до пошлости, истерто» (Белинский В.
«Герой нашего времени». . . С. 582).
Русские повести и рассказы. СПб., 1832. Ч. 5. С. 10 — 11.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
225
поет песни иль п л я ш е т лезгинку. . . А у ж как плясала! видал я наших гу­
бернских б а р ы ш е н ь , а р а з был-с и в Москве в благородном собрании,
лет 20 тому н а з а д , — только куда им! совсем не то! . .».
В о е н н а я о к р а с к а речи М а к с и м а Максимыча сказывается в употреб­
лении в ы р а ж е н и й и о б р а з о в из круга его профессиональной терминоло­
гии, в его с л у ж е б н о й точке зрения на явления и предметы: « [ . . . ] пришел
транспорт с провиантом [ . . . ] » ; «Девки и молодые ребята становятся в две
шеренги[..
.]» и т. п.
С подчеркнутой комической остротой эта особенность языка штабск а п и т а н а выступила в самом конце романа, когда Максим Максимыч
на вопрос Печорина о предопределении в связи с судьбой Вулича « [ . . . ]
с к а з а л , значительно покачав головою:
— Д а - с ! конечно-с! — это штука довольно мудреная! Впрочем эти азиат­
ские курки часто осекаются, если дурно смазаны, или недовольно крепко
п р и ж м е ш ь п а л ь ц е м ; признаюсь, не люблю я т а к ж е винтовок черкесских;
они как-то н а ш е м у брату неприличны, — приклад маленький, того и
гляди нос о б о ж ж е т . . . З а т о у ж ш а ш к и у них — просто мое почтение! . . » .
Вместе с тем сказ М а к с и м а М а к с и м ы ч а носит отпечаток его знаком­
ства с я з ы к о м и бытом о к р у ж а ю щ е й этнографической среды. Однако
э к з о т и ч е с к а я лексика его не выходит з а пределы наиболее характерных
б ы т о в ы х н а з в а н и й и формул: мирной князь, кунак, кунацкая,
джиги­
товка, сакля, духанщица,
бешмет, гяур, калым и т. п.
В реплике с а м о г о штабс-капитана, а т а к ж е в передаче речей Казбича
и А з а м а т а встречаются иногда кавказские ф р а з ы :
«Эй, А з а м а т , не сносить тебе головы, — говорил я ему: — яман будет
твоя башка!»; « [. . .] у меня ж е была л о ш а д ь славная, и у ж не один к а б а р ­
д и н е ц на нее умильно поглядывал, приговаривая: якши тхе, чек
якшиЬ\
«Нет! Урус яман, яман! — заревел он и опрометью бросился вон, как ди­
кий б а р с » .
Но иногда Максим Максимыч как бы затрудняется припомнить и вы­
говорить соответствующее к а в к а з с к о е слово и обозначает предмет «по-на­
шему», т. е. подыскивает соответствующее русское название: «Бедный ста­
р и ч и ш к а бренчит на трехструнной. . . забыл как по-ихнему. .. ну, да вроде
нашей
балалайки».
М а к с и м М а к с и м ы ч в и з о б р а ж е н и и кавказской ж и з н и то становится на
точку зрения туземцев, то, напротив, переводит тамошние понятия и обоз­
начения на я з ы к русского человека. «Наше» и «ихнее» у него сплетаются,
о т р а ж а я мировоззрение и типические черты русского « к а в к а з ц а » :
« [ . . . ] потом, когда смеркнется, в кунацкой начинается, по нашему ска­
зать, бал».
«Конечно, по-ихнему, — с к а з а л штабс-капитан, — он был совершенно
п р а в » . Эта реплика с н а б ж е н а обобщающим авторским комментарием:
«Меня невольно поразила способность русского человека применяться
к о б ы ч а я м тех народов, среди которых ему случается ж и т ь ; не знаю,
достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказыва­
ет неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла,
который п р о щ а е т зло везде, где видит его необходимость или невозмож­
ность его уничтожения».
Это смешение кавказской и русской точек зрения, по словам Лермон­
т о в а , типично д л я « к а в к а з ц а » . « К а в к а з е ц есть существо полурусское,
п о л у а з и а т с к о е ; наклонность к обычаям восточным берет над ним пере­
вес [. . . ] » ( « К а в к а з е ц » ) . Это свойство Максима Максимыча н а к л а д ы в а е т
я р к у ю печать на его стиль, на его отношение к событиям и лицам, на его
15 В . В .
Винотаппн
lib.pushkinskijdom.ru
226
Стиль прозы
Лєрмонтова
«способ в о з з р е н и я » . М а к с и м М а к с и м ы ч многое п р е д с т а в л я е т и изобра­
ж а е т в о б р а з а х « н р а в о в и о б ы ч а е в горцев».
Т а к , в его р а с с к а з е в н и м а т е л ь н о г о ч и т а т е л я не м о ж е т не поразить одна
н е о б ы ч а й н а я ф о р м у л а о п и с а н и я внешних п р о я в л е н и й горестного чув­
ства, чувства о т ч а я н и я : «. . .ударил себя в л о б к у л а к о м » . В применении
к П е ч о р и н у она к а ж е т с я особенно странной.
«Он в з я л ее руку и с т а л ее у г о в а р и в а т ь , чтоб она его п о ц е л о в а л а ;
она с л а б о з а щ и щ а л а с ь и т о л ь к о п о в т о р я л а : „Поджалуста,
поджалуста,
не нада, не нада". Он с т а л н а с т а и в а т ь ; она з а д р о ж а л а , з а п л а к а л а . —
,,Я т в о я п л е н н и ц а , — г о в о р и л а она: — т в о я р а б а ; конечно ты м о ж е ш ь
меня п р и н у д и т ь " , — и о п я т ь слезы.
Григорий А л е к с а н д р о в и ч ударил
себя в лоб кулаком
и выскочил в
д р у г у ю к о м н а т у . Я з а ш е л к нему; он с л о ж а руки п р о х а ж и в а л с я угрюмый
в з а д и вперед» ( « Б э л а » ) .
Л ю б о п ы т н о , что в я з ы к е записок с а м о г о П е ч о р и н а , точно и подробно
и з о б р а ж а ю щ е г о внешние проявления чувства, не в с т р е ч а е т с я у к а з а н и й
на т а к о й способ в ы р а ж е н и я горя, душевного р а с с т р о й с т в а или о т ч а я н и я .
П р и х о д и т с я искать о б ъ я с н е н и я этой ф о р м у л ы в индивидуальном стиле
рассказчика — Максима Максимыча.
М о ж н о п р е д п о л а г а т ь , что Печорин в и з о б р а ж е н и и М а к с и м а М а к с и м ы ч а ,
который очень н е р а в н о д у ш е н к своему б ы в ш е м у приятелю, ведет себя как
горец, герой в о о б р а ж е н и я « к а в к а з ц а » . И действительно, Максим М а к с и м ы ч
не прочь с о п о с т а в л я т ь Печорина с горцами. Н а п р и м е р :
«Григорий А л е к с а н д р о в и ч взвизгнул
не хуже любого
чеченца [. . .]
и туда — я з а ним».
Ср. о К а з б и ч е : « [ . . .]с минуту он о с т а л с я неподвижен, пока не убе­
д и л с я , что д а л промах; потом завизжал[.
. .]»
Т а к и м о б р а з о м , есть все основания д у м а т ь , что, и у д а р я я себя в знак
о т ч а я н и я , горя кулаком в лоб, Печорин действует согласно к а в к а з с к и м
представлениям Максима Максимыча.
В самом деле, Пушкин в «Путешествии в Арзрум» отмечает эту быто­
вую д е т а л ь :
«Я [. . .] попал на похороны. Около сакли толпился народ. На д в о р е сто­
я л а а р б а , з а п р я ж е н н а я д в у м я волами. Родственники и д р у з ь я умершего
с ъ е з ж а л и с ь со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя
себя
кулаками
в лоб».
П о в е с т в о в а т е л ь н а я речь М а к с и м а М а к с и м ы ч а ч у ж д а бытового нату­
р а л и з м а . Ее семантические границы х у д о ж е с т в е н н о р а с ш и р е н ы . Ведь она
в ы р а ж а е т , п р а в д а искусственно, сквозь призму типического национального
х а р а к т е р а русского « к а в к а з ц а » , и а в т о р с к о е отношение к действитель­
ности. Р а с с т о я н и е м е ж д у точками з р е н и я М а к с и м а М а к с и м ы ч а и ав­
тора колеблется — то увеличивается, т о у м е н ь ш а е т с я . Вместе с тем в вос­
приятии, в воспроизведении и освещении событий и л и ц Максимом Максимычем негативно, по контрасту или под известным углом преломления,
о т р а ж а ю т с я необходимый автору выбор к р а с о к и подробностей, их компози­
ционные связи и соотношения. П р а в д а , о б ъ е к т и в н а я точность передачи
р а с с к а з а М а к с и м а М а к с и м ы ч а всячески п о д ч е р к и в а е т с я автором. Неда­
ром авторское «я» выступает в роли собеседника и партнера Максима
М а к с и м ы ч а . Автор не р а з н а т а л к и в а е т и наводит р а с с к а з ч и к а своими воп­
росами на новые д е т а л и , иронически п о д ч е р к и в а я правдивую точность
своих путевых записок, в ы с т а в л я я себя не поэтом, а этнографом-бытопи­
сателем; один р а з а в т о р д а ж е намекает на ф о н о г р а ф и ч е с к и й протоколизм
своей з а п и с и :
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
227
«Но, м о ж е т быть, вы хотите знать окончание истории Бэлы? — Во-пер­
вых, я пишу не повесть, а путевые записки; следовательно, не могу
з а с т а в и т ь ш т а б с - к а п и т а н а р а с с к а з ы в а т ь прежде, нежели он начал рас­
с к а з ы в а т ь в самом деле».
Все эти авторские приемы о т р а ж а ю т и реалистический метод воспроиз­
ведения, и новизну гибридного ж а н р а — путевого очерка с вставной
д р а м а т и ч е с к о й новеллой * . Они обостряют и усиливают оригинальность
с к а з а М а к с и м а М а к с и м ы ч а , его динамическую связь с образом автора и
его семантическую согласованность с общей композицией всего произ­
ведения в целом.
В одном месте, когда р а с с к а з штабс-капитана коснулся песни Казбича, автор к а к бы встрепенулся, его поэтическая натура не в ы д е р ж а л а .
Он непосредственно и открыто з а я в л я е т в примечании о своем литератур­
ном в м е ш а т е л ь с т в е в передачу р а с с к а з а Максима Максимыча. «Я прошу
п р о щ е н и я у читателей в том, что переложил в стихи песню Казбича, пере­
д а н н у ю мне, разумеется, прозой; но привычка вторая натура».
Все такие пояснения и примечания автора двузначны. С одной сто­
роны, они п о д д е р ж и в а ю т иллюзию реалистической «были», иллюзию соот­
ветствия и з о б р а ж е н и я подлинной действительности. Но, с другой стороны,
они о т к р ы в а ю т всю сложность той художественно-стилистической амаль­
г а м ы , которая осуществлена поэтом в сказе Максима Максимыча.
С к а з М а к с и м а Максимыча по временам с б л и ж а е т с я со стилем автора,
у т р а ч и в а я свою просторечную фамильярность и о с л а б л я я драматизм
устного и з л о ж е н и я . И фразеология и синтаксис его выходят за пределы
устной безыскусственной беседы, о б н а р у ж и в а я литературный стиль са­
мого а в т о р а . Но с необыкновенной быстротой и искусством эти о т р а ж е ­
ния авторского языка снова растворяются в сказе кавказского офи­
цера . Н а п р и м е р :
«Только не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла
комнаты на нее смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные. Я стал
в г л я д ы в а т ь с я и узнал моего старого знакомца Казбича»;
« Д у ш н о с т а л о в сакле, и я вышел на воздух освежиться. Ночь уж ложи­
лась на горы, и туман начинал бродить по
ущельям.
Мне в з д у м а л о с ь завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмот­
реть, есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает [. . . ] » ;
«Он стал на колени возле кровати, приподнял ее голову с подушки и
п р и ж а л свои губы к ее холодеющим губам; она крепко обвила его шею дро­
ж а щ и м и руками, будто в этом поцелуе хотела передать ему свою душу. . .»
Широта стилистических колебаний сказа устраняет необходимость
повествовательной нивелировки диалога. В передаче Максима Макси­
мыча д р а м а т и ч е с к и сохранены яркие индивидуальные особенности речи
всех действующих лиц. Тут стиль Лермонтова несколько отступает от
пушкинской традиции, отчасти с б л и ж а я с ь с манерой Гоголя, но развива­
ется в самостоятельном направлении. От стиля Максима Максимыча идут
р а з в е т в л е н и я по разным направлениям — и к языку «Бедных людей»
Д о с т о е в с к о г о , и к языку « М а р к е р а » Л . Толстого. Максим Максимыч в своем
с к а з е д р а м а т и ч е с к и воспроизводит речи персонажей, как бы цитируя их
В1
4 4
44
Ср. замечание Белинского: «Добрый Максим Максимыч, сам того не зная, сделался
поэтом, так что в каждом его слове, в каждом выражении заключается бесконечный
мир поэзии [. . .] [Автор] сумел так поэтически, так глубоко взглянуть на событие
глазами Максима Максимыча и рассказать это событие языком простым, грубым, но
всегда живописным, всегда трогательным и потрясающим даже в самом комизме своем. . .»
[Белинский В. «Герой нашего времени». . . С. 568).
15-
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
228
Лермонтова
по п а м я т и . Воспроизведение печоринского монолога, п р е д с т а в л я ю щ е г о
психологическую с а м о х а р а к т е р и с т и к у
героя, с о п р о в о ж д а е т с я
таким
к о м м е н т а р и е м ш т а б с - к а п и т а н а : « Т а к он говорил долго, и его слова вреза­
лись у меня в п а м я т и , потому что в первый р а з я с л ы ш а л такие вещи от 25летнего человека, и, бог д а с т , в последний [. . .]»
Т а к и м о б р а з о м , М а к с и м М а к с и м ы ч тут рекомендует себя механичес­
ким р е п р о д у к т о р о м слов П е ч о р и н а . И д а л е е в ф о р м е комического д и а л о г а
м е ж д у ш т а б с - к а п и т а н о м и а в т о р о м , г о в о р я щ и м и на р а з н ы х я з ы к а х , изоб­
р а ж а е т с я та и н т е л л е к т у а л ь н а я и с о ц и а л ь н о - п с и х о л о г и ч е с к а я пропасть,
к о т о р а я о т д е л я е т М а к с и м а М а к с и м ы ч а от П е ч о р и н а и подобных ему
п р е д с т а в и т е л е й современной р а з о ч а р о в а н н о й м о л о д е ж и .
С той ж е ф о н о г р а ф и ч е с к о й точностью, к а к реплики Печорина, в рас­
с к а з е М а к с и м а М а к с и м ы ч а воспроизводится м а н е р а речи К а з б и ч а .
Я з ы к К а з б и ч а б л е щ е т я р к и м и к р а с к а м и восточного слога. Ритмичес­
кий строй, ш и р о к о е употребление синтаксических ф о р м литературного
я з ы к а , восточные о б р а з ы и в ы р а ж е н и я ( « [ . . . ] п о р у ч и л себя Аллаху
и
в первый р а з в ж и з н и оскорбил коня ударом плети»; « [ . . . ] и пророк воз­
наградил меня»; «[. . .] а гяуры д а л е к о один з а другим т я н у т с я по степи
на измученных конях» и т. п ) ; примесь риторической ф р а з е о л о г и и («Серд­
це мое облилось
кровью[. . .]» и др.) — в с е это придает пространным
р е ч а м К а з б и ч а я р к у ю романтическую окраску. Те ж е стилистические
черты е щ е к р а с о ч н е е выступают в патетическом монологе А з а м а т а , пос­
в я щ е н н о м коню (Ср.: « [ . . .] когда он под тобой крутился и прыгал, разду­
в а я ноздри, и кремни б р ы з г а м и летели из-под копыт его, в моей д у ш е сде­
л а л о с ь что-то непонятное [. . .] и ежеминутно мыслям моим являлся
воро­
ной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым
к а к с т р е л а хребтом [ . . . ] » — и т. п ) .
Глубина и сила поэтического в о с с о з д а н и я о б р а з о в К а з б и ч а и А з а м а т а ,
с их к а в к а з с к и м и с т р а с т я м и , с о к р у ж а ю щ е й их поэзией дикой воли, эф­
ф е к т н о к о н т р а с т и р у ю т с о б щ е й д о б р о д у ш н о - п р е з р и т е л ь н о й , но полной
т а й н о г о в о с х и щ е н и я оценкой горцев, присущей типу старого к а в к а з ­
ского о ф и ц е р а . Это иронически-деловое отношение М а к с и м а М а к с и м ы ч а
ко всему туземному, к а в к а з с к о м у , это с о з н а н и е своего культурного превос­
ходства,
накладывающее
на
его
облик
своеобразные
историкоб ы т о в ы е штрихи « к а в к а з ц а » , вносит тонкие экспрессивные к р а с к и в стиль
его п о в е с т в о в а н и я .
С р . : « [ . . .] нельзя ж е , з н а е т е , о т к а з а т ь с я , хоть он и татарин»; «Уж та­
к а я р а з б о й н и ч ь я л о ш а д ь ! . .»; « [ . . .]у этих азиатов всё так: натянулись
бузы, и п о ш л а резня!»; « [ . . .] верно, пристал к какой-нибудь ш а й к е аб­
реков, д а и с л о ж и л буйную голову з а Тереком или з а К у б а н ь ю : туда и
дорога!.
.»; «Уж эта мне Азия! что люди, что речки — никак нельзя
поло­
житься!» — и т. п.
Э т о с в о е о б р а з н о е п о н и м а н и е к а в к а з с к о й д у ш и вносит острый харак­
теристический штрих в и з о б р а ж е н и е отеческой л ю б в и М а к с и м а Макси­
мыча к Б э л е , когда в ней з а г о в о р и л о чувство родовой мести. «,,Это
л о ш а д ь о т ц а моего' , — с к а з а л а Б э л а , с х в а т и в меня з а руку; она дро­
ж а л а , как лист, и г л а з а ее с в е р к а л и : — ,,Лга/ — подумал я: — ив тебе,
душенька,
не молчит разбойничья
кровь"».
Таким о б р а з о м , с к а з М а к с и м а М а к с и м ы ч а , с о з д а в а я оригинальное
х а р а к т е р и с т и ч е с к о е о с в е щ е н и е к а в к а з с к о й действительности, содействуя
более р е л ь е ф н о м у и з о б р а ж е н и ю событий и типов, о к а з ы в а е т с я необык­
новенно е м к и м . В него с в о б о д н о в м е щ а ю т с я и н д и в и д у а л ь н ы е народно­
поэтические стили горских у д а л ь ц о в — А з а м а т а и К а з б и ч а . Он полон
4
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
229
р а з н о о б р а з н ы х семантически оправданных отражений стилей Печорина
и самого а в т о р а .
О б р а з Печорина т щ а т е л ь н о вырисовывается в сказе Максима М а к симыча тонким и сложным подбором внешних деталей, которые полу­
чают з д р а в у ю оценку и своеобразное истолкование от кавказского слу­
ж а к и , п р и в я з а в ш е г о с я всей душой к своему странному, загадочному това­
р и щ у и смиренно склонившегося перед ним как пред высшим существом.
«Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с
ними д о л ж н ы случаться разные необыкновенные вещи» — эта ф р а з а
М а к с и м а М а к с и м ы ч а , с л у ж а щ а я вступлением к рассказу о Бэле, в выс­
шей степени з н а м е н а т е л ь н а . Она находит себе отголосок в самом конце
« Г е р о я н а ш е г о времени»: « Ф а т а л и с т » заключается сентенцией Максима
М а к с и м ы ч а : «Впрочем, видно, у ж т а к у него на роду было н а п и с а н о . . .»
М а к с и м Максимыч, по отзыву Печорина, « [ . . . ] в о о б щ е не любит
м е т а ф и з и ч е с к и х прений». О д н а к о бросается в глаза то обстоятельство, что
на п р о т я ж е н и и всего романа он спасовал лишь перед двумя метафизичес­
кими вопросами — перед вопросом о психологической природе и соци­
альном генезисе р а з о ч а р о в а н и я как характерной психологической черты
современного человека и перед вопросом о предопределении, т. е. перед
д в у м я центральными темами «Героя нашего времени», играющими основ­
ную роль в его композиции.
В о о б щ е ж е сказ М а к с и м а Максимыча, в силу своей конкретной изоб­
разительности, нередко тончайшим, но простодушным описанием внеш­
них явлений открывает глубины индивидуальной человеческой психики.
Вдруг одна экспрессивная деталь, тщательно, до мелочей выписанная
М а к с и м о м Максимычем, о т р а ж а е т всю сложность того или иного харак­
т е р а . Этот новый прием и з о б р а ж е н и я внутреннего мира личности внушен
М а к с и м у М а к с и м ы ч у его автором — Лермонтовым, который, в свою оче­
редь, воспринял этот семантический принцип у Пушкина.
Вот и з о б р а ж е н и е отчаяния К а з б и ч а , у которого украли коня:
« [ . . . ] с минуту он о с т а л с я неподвижен, пока не убедился, что дал
промах; потом з а в и з ж а л , ударил р у ж ь е о камень, разбил его вдребезги,
п о в а л и л с я на землю и з а р ы д а л , как ребенок. . . Вот кругом него собрался
н а р о д из крепости — он никого не з а м е ч а л ; постояли, потолковали и
пошли н а з а д ; я велел возле его положить деньги з а б а р а н о в — он их не
тронул, л е ж а л себе ничком, как мертвый. Поверите ли, он так пролежал
д о поздней ночи и целую ночь? . . Только на другое утро пришел в кре­
пость и стал просить, чтобы ему н а з в а л и похитителя»
С этой картиной можно сравнить стиль изображения горя и отчаяния
слепого в « Т а м а н и » (т. е. в языке записок П е ч о р и н а ) : «,,Ну воттебе еще", —
и у п а в ш а я монета з а з в е н е л а , у д а р я с ь о камень. Слепой ее не поднял.
Янко сел в лодку [. . .] Д о л г о при свете месяца мелькал белый парус между
темных волн; слепой все сидел на берегу, и вот мне послышалось
что-то
похожее на рыдание; слепой мальчик точно плакал, и долго, долго. ..»
Этот метод словесного и з о б р а ж е н и я переживания восходит к пушкин­
ской системе. Впервые он применен был Пушкиным для описания горя
отвергнутого о т ц а в «Станционном смотрителе»:
4 5
Ср. у Пушкина в «Тазите»:
Сказал и наземь лег — и очи
Закрыл. И так лежал до ночи.
Когда же приподнялся он,
Был темен синий небосклон.
lib.pushkinskijdom.ru
230
Стиль прозы
Лермонтова
« Д о л г о стоял он н е п о д в и ж н о , н а к о н е ц увидел з а о б ш л а г о м своего ру­
к а в а сверток б у м а г ; он вынул их и р а з в е р н у л несколько пяти и десяти­
р у б л е в ы х с м я т ы х а с с и г н а ц и й . Слезы опять н а в е р н у л и с ь на г л а з а х его,
с л е з ы н е г о д о в а н и я ! Он с ж а л б у м а ж к и в комок, бросил их наземь, притоп­
т а л к а б л у к о м и пошел. . . О т о ш е д несколько ш а г о в , он о с т а н о в и л с я , поду­
м а л . . . и в о р о т и л с я . . . но ассигнаций у ж е не было».
Но с к а з М а к с и м а М а к с и м ы ч а полон характеристических проти­
воречий. Он сочетает и тонкие стилистические открытия великого худож­
ника, и наивное простосердечие ш т а б с - к а п и т а н а . И тот ж е Максим Максимыч, с его н е р а с п о л о ж е н и е м к метафизическим р а з м ы ш л е н и я м , дает
т а к о е , о т р а ж а ю щ е е этнографическую оценку к а в к а з ц а , пустое и безличное
о б ъ я с н е н и е , почему К а з б и ч хотел увезти Б э л у : «Помилуйте, да эти черкесы
известный воровской н а р о д : что плохо л е ж и т , не могут не стянуть; другое и
н е н у ж н о , а все у к р а д е т . . . у ж в этом прошу их извинить! Д а притом она ему
давно-таки нравилась».
Т а к и м о б р а з о м , при посредстве с к а з а М а к с и м а М а к с и м ы ч а достига­
ются необыкновенная широта, свобода и п р о т и в о р е ч и в а я многогран­
ность в и з о б р а ж е н и и действительности, в психологическом раскрытии
образов.
Очень р а з н о о б р а з н ы и о р и г и н а л ь н ы в с к а з е М а к с и м а М а к с и м ы ч а
приемы и з о б р а ж е н и я П е ч о р и н а . С одной стороны, Максим Максимыч
д а е т от себя о б щ у ю качественную х а р а к т е р и с т и к у П е ч о р и н а : «Славный
был малый, смею вас уверить; только н е м н о ж к о с т р а н е н [ . . . ] Д а - с , с
большими был с т р а н н о с т я м и , и д о л ж н о быть богатый человек [ . . . ] » .
Эта о б щ а я х а р а к т е р и с т и к а затем п о п о л н я е т с я тонкими з а м е ч а н и я м и
о противоречиях в х а р а к т е р е Печорина, з а м е ч а н и я м и , приспособлен­
ными к отдельным э п и з о д а м его жизни, к и з о б р а ж е н и ю его внешних дей­
ствий или поступков. Все этого рода з а м е ч а н и я о к а н ч и в а ю т с я одним и
тем ж е экспрессивным рефреном: «Таков у ж был человек».
«,, [. . .] П р о щ а й , я еду — куда? почему я з н а ю ! Авось недолго буду го­
няться за пулей или у д а р о м ш а ш к и ; т о г д а вспомни обо мне и прости
м е н я " . — Он отвернулся
и протянул ей руку на прощанье.
Она не в з я л а
руки, м о л ч а л а . Только стоя з а дверью, я мог в щ е л ь рассмотреть ее лицо:
и мне стало ж а л ь — т а к а я с м е р т е л ь н а я бледность покрыла это милое ли­
чико! Не с л ы ш а ответа, Печорин с д е л а л несколько ш а г о в к д в е р и ; он
дрожал — и с к а з а т ь ли в а м ? я думаю, он в состоянии был исполнить в
самом деле то, о чем говорил
шутя. Таков уж был человек,
бог его
знает!».
«Только Григорий А л е к с а н д р о в и ч , несмотря на зной и усталость, не
хотел воротиться без добычи; таков уж был человек: что з а д у м а е т , пода­
в а й ; видно, в детстве был маменькой и з б а л о в а н » .
Д а л е е . О б р а з П е ч о р и н а всесторонне о б р и с о в ы в а е т с я посредством
т щ а т е л ь н о г о подбора и о п и с а н и я свойственных ему индивидуальных при­
емов в ы р а ж е н и я чувств и настроений, посредством п о д ч е р к и в а н и я стран­
ностей и н е о ж и д а н н о с т е й в его речи, д е й с т в и я х и поступках. Например:
« [ . . .] с т а в н е м стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на
к а б а н а один на один; б ы в а л о , по целым ч а с а м с л о в а не д о б ь е ш ь с я , зато
у ж иногда к а к начнет р а с с к а з ы в а т ь , т а к животики н а д о р в е ш ь со смеха».
П р и агонии Б э л ы : «Он с л у ш а л ее молча, опустив голову на руки; но
т о л ь к о я во все время не з а м е т и л ни одной слезы на ресницах его; в самом
ли д е л е он не мог п л а к а т ь , или в л а д е л собою — не з н а ю ; что до меня,
то я ничего ж а л ь ч е этого не в и д ы в а л » .
После смерти Б э л ы : « [ . . .] д о л г о мы ходили в з а д и вперед рядом, не
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
231
46
говоря ни слова, загнув руки на спину ; его лицо ничего не в ы р а ж а л о
особенного, и мне стало досадно: я бы на его месте умер с горя. Наконец
он сел на з е м л ю , в тени, и начал что-то чертить палочкой на песке. Я, зна­
ете, б о л ь ш е д л я приличия хотел утешить его, начал говорить; он под­
нял голову и засмеялся..
. У меня мороз пробежал по коже от этого смеха
. . . Я пошел заказывать
гроб».
Н а к о н е ц , с к а з М а к с и м а Максимыча о т р а ж а е т реплики и речи Печо­
рина, которые остро выделяются своим стилистическим строем, своей
афористичностью и своим метафизическим психологизмом из общего
потока речи штабс-капитана.
Это стилистическое своеобразие речи Максима Максимыча бросалось
в г л а з а исследователям Лермонтова, но они не умели объяснить его.
В. М. Ф и ш е р в статье «Поэтика Лермонтова» т а к писал о языке и
стиле « Б э л ы » : «Несмотря на подмеченное Белинским естественное раз­
витие повествования „ Б э л ы " * , несмотря на то, что автор сдобрил его
словечками и з а м е ч а н и я м и , характерными для Максима Максимовича, —
Л е р м о н т о в не и з б е ж а л здесь той опасности, которой подвергаются пи­
сатели, в к л а д ы в а ю щ и е свой р а с с к а з в уста одного из своих персонажей.
Р а с с к а з слишком художествен для штабс-капитана. В одном месте Л е р ­
монтов счел д а ж е нужным извиниться пред читателем в том, что пере­
д а л песню К а з б и ч а стихами. Невероятно, чтобы Печорин стал исповедо­
в а т ь с я перед М а к с и м о м Максимовичем, и е щ е невероятнее, что последний
з а п о м н и л от слова до слова его исповедь, которой не понял. Что уместно
в романтической поэме вроде ,,Мцыри", то рискованно в р о м а н е » .
На самом ж е деле Л е р м о н т о в преодолел все эти опасности и открыл но­
вые пути художественного р а з в и т и я с к а з а , привлекшие внимание и Тур­
генева, и Л . Толстого, и Достоевского и С а л т ы к о в а - Щ е д р и н а .
62
47
4
С к а з у М а к с и м а Максимыча в «Бэле» противопоставлен стиль автора как
л и т е р а т у р н а я норма (ср.: « — Жалкие
люди! — с к а з а л я штабс-капи­
т а н у [ . . . ] -—Преглупый
народ, — отвечал он»). Р а з л и ч и е их идеологи­
ческого строя и стилистического состава демонстрируется в описании
р а з г о в о р а м е ж д у Максимом Максимычем и автором о социальной при­
роде модного р а з о ч а р о в а н и я . Но в повести «Бэла» несколько затуше­
в а н ы , з а в у а л и р о в а н ы критерии и принципы перевода с к а з а Максима
М а к с и м ы ч а на язык автора.
С у б ъ е к т и в и з м и з о б р а ж е н и я и оценок кавказского штабс-капитана тут
ничем не ограничен и не корректирован. О б р а з Печорина, нарисованный
сочувственной кистью полюбившего его «простого сердца», выступает
к а к психологическая з а г а д к а , не р а з г а д а н н а я малообразованным штабскапитаном.
М а л о того: самый о б р а з М а к с и м а Максимыча гораздо рельефнее вы­
д е л я е т с я в его собственном с к а з е о Бэле, чем в авторских комментариях
к нему.
Тем н е о ж и д а н н е е звучит ироническая и интригующая к о н ц о в к а ^ Б э л ы » :
« С о з н а й т е с ь , о д н а к о ж, что Максим Максимыч человек достойный у в а ж е ­
ния?. . Если вы сознаетесь в этом, то я вполне буду в о з н а г р а ж д е н з а свой,
м о ж е т быть, слишком длинный рассказ».
4 6
4 7
Это мрачное хождение из стороны в сторону со сложенными или загнутыми на спину
руками в минуты скуки или тоски типично для Печорина в изображении Максима
Максимыча.
Венок М. Ю. Лермонтову: Юб. сб . М.; Пг., 1914. С. 233.
lib.pushkinskijdom.ru
232
Стиль прозы
Лермонтова
Р а с с к а з М а к с и м а М а к с и м ы ч а в с т а в л е н в путевые записки а в т о р а .
Н а х о д я с ь в контрастной п а р а л л е л и со стилем а в т о р а , с к а з М а к с и м а Мак­
с и м ы ч а в то ж е в р е м я я в л я е т с я композиционным элементом самого автор­
ского п о в е с т в о в а н и я . От этого д в у я з ы ч и я р а з д в и г а е т с я с м ы с л о в а я перс­
п е к т и в а и з о б р а ж е н и я . Она меняется несколько р а з на протяжении по­
вести, в з а в и с и м о с т и от с у б ъ е к т а речи. А т а к к а к р а с с к а з М а к с и м а Мак­
симыча в о б щ е м не нивелирует р а з л и ч и й в м а н е р е в ы р а ж е н и я разных
д е й с т в у ю щ и х л и ц , а, н а п р о т и в , воспроизводит их, то в самой структуре
с к а з а с м е ш и в а ю т с я р а з н ы е стили речи. Все эти стили, с одной стороны,
о б р а з у ю т систему включенных один в другой и субъектно разграничен­
ных контекстов. С этой точки зрения они несоизмеримы: они последо­
в а т е л ь н о в д в и г а ю т с я в более широкую композиционную раму.
Но, с другой стороны, стиль а в т о р а не т о л ь к о всех их « д е р ж и т в лоне
своем», но и о т р а ж а е т с я в них, в н е д р я е т с я в них и приспособляет их к себе.
Н е о б х о д и м о р а з о б р а т ь с я в основных конструктивных свойствах этого
а в т о р с к о г о с т и л я . Он п р о т и в о п о с т а в л е н с к а з у М а к с и м а М а к с и м ы ч а и
вместе с тем з а в и с и т от него. П р о т и в о п о с т а в л е н и е этих двух стилей выра­
ж а е т с я п р е ж д е всего в «способе в о з з р е н и я » на к а в к а з с к у ю действитель­
ность. Автор — новичок на К а в к а з е . Е г о неопытность, п о д ч е р к и в а е м а я
бесстрастным протоколизмом описания, в ы г л я д и т несколько комично ря­
дом с д е л о в о й точностью М а к с и м а М а к с и м ы ч а и его глубоким знанием
местных н р а в о в и о б ы ч а е в . В сухом и о б с т о я т е л ь н о м описании событий,
х а р а к т е р н о м д л я стиля путевых записок, скрыт х у д о ж е с т в е н н ы й умысел
а в т о р а . Автор л и ш е н позы. Он скромно и з о б р а ж а е т ход событий язы­
ком, близким к р а з г о в о р н о м у . Он избегает романтически приподнятого
в о з з р е н и я на в е щ и . Он подробно, д е л о в и т о регистрирует обстоятельства
путешествия, его трудности, отнюдь не с п о с о б с т в у ю щ и е романтическому
п а ф о с у и з о б р а ж е н и я , а п о б у ж д а ю щ и е к ф а к т и ч е с к о й точности их опи­
сания:
« [ . . .] мы остановились возле д у х а н а . Тут толпилось шумно десятка
д в а грузин и горцев; поблизости к а р а в а н в е р б л ю д о в остановился для
ночлега. Я д о л ж е н был н а н я т ь быков, чтоб в т а щ и т ь мою т е л е ж к у на эту
проклятую гору, потому что была у ж е осень и гололедица, — а эта гора
имеет около двух верст д л и н ы .
Нечего д е л а т ь , я нанял шесть быков и несколько осетин. Один из них
в з в а л и л себе на плечи мой чемодан, другие стали помогать б ы к а м почти
одним криком».
Трудно не увидеть с в я з и этого стиля со стилем пушкинского «Путе­
шествия в А р з р у м » . Ср. пушкинское описание п о д ъ е м а на Крестовую гору:
«Мы тут о с т а н о в и л и с ь ночевать и стали д у м а т ь , к а к и м бы о б р а з о м совер­
шить сей у ж а с н ы й подвиг: сесть ли, бросив э к и п а ж и , на к а з а ч ь и х лоша­
дей или послать за осетинскими волами?
На другой день около 12-ти часов у с л ы ш а л и мы шум, крики и увидели
з р е л и щ е необыкновенное: 18 пар тощих, малорослых
волов,
понужда­
емых т о л п о ю полунагих осетинцев, н а с и л у т а щ и л и легкую венскую ко­
л я с к у п р и я т е л я моего О***. Это з р е л и щ е т о т ч а с р а с с е я л о все мои сомне­
ния. Я р е ш и л с я [. . .] е х а т ь верхом до Т и ф л и с а . Г р а ф П у ш к и н не хотел сле­
д о в а т ь моему примеру. Он предпочел в п р я ч ь целое стадо волов в свою
бричку, н а г р у ж е н н у ю з а п а с а м и в с я к о г о рода, и с т о р ж е с т в о м переехать
через снеговой хребет [. . .]
М ы круто п о д ы м а л и с ь выше и в ы ш е . Л о ш а д и н а ш и вязли в рыхлом
снегу, под которым шумели ручьи. Я с удивлением смотрел на дорогу и
не понимал в о з м о ж н о с т и езды на к о л е с а х » .
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
233
Л е р м о н т о в с тонкой иронией демонстрирует пушкинский метод о т р а ж е ­
ния действительности в слове, уличая самого Пушкина в недостаточ­
ной точности и з о б р а ж е н и я . Пушкинское слово о т р а ж а е т действитель­
ность через призму сознания повествователя, мышление и миросозерца­
ние которого составляют органический элемент самой изображаемой дей­
ствительности.
Естественно, что освещение одних и тех же предметов и действий бу­
дет р а з л и ч н ы м у людей с разным жизненным опытом. Туристский характер
к а в к а з с к и х впечатлений и описаний Пушкина р а з о б л а ч а е т лермонтов­
ский М а к с и м Максимыч с его знанием кавказского быта.
Н а фоне пушкинской картины Лермонтов дает другое изображение
п о д ъ е м а на Крестовую гору. В лермонтовском описании с беспощадным
р е а л и з м о м р а з о б л а ч е н иронический гиперболизм пушкинского стиля,
п р и к р ы в а ю щ и й , мы бы с к а з а л и , незнание функциональной семантики
б ы т а . П р е д м е т ы , действия и обстоятельства поставлены Максимом Максимычем на их н а с т о я щ и е места и освещены с точки зрения подлинной
к а в к а з с к о й натуры.
М а к с и м Максимыч демонстрирует несоответствие поверхностных впе­
ч а т л е н и й путешественника с подлинным бытом К а в к а з а . Пушкин гово­
рит о 18 парах волов, т а щ и в ш и х на Крестовую гору легкую венскую ко­
л я с к у , и д а л е е иронически о целом стаде волов, впряженном в бричку
г р а ф а П у ш к и н а . В повести Лермонтова путешествующий офицер ограни­
ч и в а е т с я только шестью быками.
« З а моею т е л е ж к о ю четверка быков т а щ и л а другую, как ни в чем не
б ы в а л а , несмотря на то, что она была доверху накладена. Это обстоятель­
ство меня удивило. З а нею шел ее хозяин [.. . ] .
Я подошел к нему и поклонился; он молча отвечал мне на поклон и пус­
тил огромный клуб дыма [ . . . ] .
— С к а ж и т е , п о ж а л у й с т а , отчего это вашу т я ж е л у ю тележку четыре
б ы к а т а щ а т шутя, а мою пустую шесть скотов едва подвигают с помощию
этих осетин?
Он л у к а в о улыбнулся и значительно взглянул на меня.
— Вы верно недавно на К а в к а з е ?
— С год, — отвечал я.
Он у л ы б н у л с я вторично.
— А что ж ?
— Д а т а к - с ! У ж а с н ы е бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают,
что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают;
запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки всё ни
с места. . . У ж а с н ы е плуты! А что с них возьмешь? . . Л ю б я т деньги д р а т ь с
проезжающих...»
П о с л е этого сопоставления нет нужды прибегать еще к анализу стиля
о п и с а н и я самого восхождения на Крестовую гору у Лермонтова. Тут
противопоставление пушкинскому изображению еще ощутительнее.
С в я з ь лермонтовского стиля путевых записок со стилем пушкинского
« П у т е ш е с т в и я в Арзрум» этим не исчерпывается. Т а к ж е как и Пушкин
в «Путешествии в Арзрум», Лермонтов в повествовательном стиле «Бэлы»
толкует н а з в а н и я , р а з р у ш а я ложноромантическую этимологию их, и дает
точные исторические справки.
Н а п р и м е р , у Л е р м о н т о в а : « [ . . . ] название Чертовой Долины проис­
ходит от с л о в а „черта", а не „чёрт", — ибо здесь когда-то была граница
Грузии».
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
234
Лермонтова
Ср. у П у ш к и н а в « П у т е ш е с т в и и в А р з р у м » : « П р о т и в Д а р и а л а на кру­
той с к а л е видны р а з в а л и н ы крепости. П р е д а н и е гласит, что в ней скрыва­
л а с ь к а к а я - т о ц а р и ц а Дария, д а в ш а я имя свое у щ е л и ю : с к а з к а . Д а р и а л
на д р е в н е м персидском я з ы к е з н а ч и т в о р о т а » .
Но л е р м о н т о в с к и й п о в е с т в о в а т е л ь н ы й стиль с л о ж н е е пушкинского. Он
т я г о т е е т к с к а з о в о м у м н о г о о б р а з и ю интонаций. Он не т о л ь к о лиричнее, но
и р а з г о в о р н е е , чем пушкинский. В нем б о л ь ш е «болтовни» и б о л ь ш е опи­
саний, б о л ь ш е а в т о р с к и х признаний.
Д о с т а т о ч н о привести одну п а р а л л е л ь из Л е р м о н т о в а и П у ш к и н а , —
это описание о ж и д а н и я « о к а з и и » . П у ш к и н пишет с подчеркнутой делови­
тостью и предельным л а к о н и з м о м :
«С Е к а т е р и н о г р а д а н а ч и н а е т с я в о е н н а я Г р у з и н с к а я дорога; почто­
вый т р а к т п р е к р а щ а е т с я . Н а н и м а ю т л о ш а д е й до В л а д и к а в к а з а . Д а е т с я
конвой к а з а ч и й и пехотный и одна п у ш к а . П о ч т а о т п р а в л я е т с я д в а раза
в неделю, и п р и е з ж и е к ней присоединяются: это н а з ы в а е т с я о к а з и е й .
М ы д о ж и д а л и с ь недолго. П о ч т а пришла на другой день, и на третье утро
в д е в я т ь ч а с о в мы были готовы о т п р а в и т ь с я в путь».
У Л е р м о н т о в а « о к а з и я » з а д е р ж и в а е т с я : н а д о было встретиться автору
е щ е р а з с М а к с и м о м М а к с и м ы ч е м , как будто т о л ь к о они двое и путешест­
вуют по К а в к а з у . Описание с р а з у приобретает х а р а к т е р сказовой ирони­
ческой «болтовни»:
«Мне о б ъ я в и л и , что я д о л ж е н п р о ж и т ь тут е щ е три дни, ибо „оказия"
из Е к а т е р и н о г р а д а е щ е не п р и ш л а и, с л е д о в а т е л ь н о , о т п р а в и т ь с я обратно
не м о ж е т . Что за оказия!. . но дурной к а л а м б у р не утешение д л я рус­
ского ч е л о в е к а , и я д л я р а з в л е ч е н и я в з д у м а л з а п и с ы в а т ь р а с с к а з М а к с и м а
М а к с и м ы ч а о Б э л е , не в о о б р а ж а я , что он будет первым звеном длинной
цепи повестей; видите, к а к иногда м а л о в а ж н ы й случай имеет жестокие
последствия! . . А вы, м о ж е т быть, не з н а е т е , что т а к о е „ о к а з и я " ? Это —
прикрытие, с о с т о я щ е е из полроты пехоты и пушки, с которым ходят обозы
через К а б а р д у из В л а д ы к а в к а з а в Е к а т е р и н о г р а д » .
Стиль путевых записок в «Герое н а ш е г о времени» богат экспрес­
сивными к р а с к а м и , которые по-разному чередуются и с м е ш и в а ю т с я в
повести о Б э л е и в очерке «Максим М а к с и м ы ч » .
В очерке « М а к с и м М а к с и м ы ч » резко изменяется экспрессивное осве­
щение о б р а з о в М а к с и м а М а к с и м ы ч а и П е ч о р и н а . Они рисуются с новой,
объективной ( « а в т о р с к о й » ) точки з р е н и я . П о н и м а н и е их взаимоотноше­
ний, в н у ш а е м о е р а с с к а з о м М а к с и м а М а к с и м ы ч а , р а з р у ш а е т с я . Новые
ф о р м ы из с ю ж е т н о г о в з а и м о д е й с т в и я д а ю т в о з м о ж н о с т ь чрезвычайно
э ф ф е к т н о оттенить т р о г а т е л ь н у ю фигуру ш т а б с - к а п и т а н а .
М а к с и м М а к с и м ы ч в « Б э л е » почти не действует; он только о б н а р у ж и ­
вает свое тонкое знание к а в к а з с к и х н р а в о в и р а с с к а з ы в а е т « [ . . . ] об себе
все, что было з а н и м а т е л ь н о г о [. . .]». Автором л и ш ь н а б р о с а н бегло его
внешний портрет
и отмечены его ж е с т ы , л и ш е н н ы е индивидуального
с в о е о б р а з и я , но я в л я ю щ и е с я типическими приметами русского « к а в к а з ц а » :
« [ . . . ] он молча о т в е ч а л мне на поклон и пустил огромный клуб дыма»;
ср. « [ . . . ] он набил трубку, з а т я н у л с я и н а ч а л р а с с к а з ы в а т ь [ . . . ) » ;
«Тут он н а ч а л щ и п а т ь левый ус, повесил голову и п р и з а д у м а л с я » .
С р . в « К а в к а з ц е » : « К о г д а новичок покупает о р у ж и е или л о ш а д ь у его
п р и я т е л я у з д е н я , он т о л ь к о исподтишка у л ы б а е т с я » .
В очерке « М а к с и м М а к с и м ы ч » ш т а б с - к а п и т а н , наоборот, ничего не
4 8
Ср. в «Кавказце»: « ( . . . ] лицо у него загорелое и немного рябоватое; если он не штабскапитан, то уж верно майор».
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
235
р а с с к а з ы в а е т . К а к рассказчик он был у ж е исчерпан («Мы молчали.
Об чем было нам г о в о р и т ь ? . . Он у ж рассказал мне об себе все,
что было занимательного, а мне было нечего р а с с к а з ы в а т ь » ) . Он делается
л и ш ь объектом авторского повествования и изображения. Его манера
поведения, его позы, д в и ж е н и я получают индивидуальный отпечаток.
Автор у т р а ч и в а е т тон почтительного у в а ж е н и я к его спокойной опытности
и в п а д а е т в тон иронического сочувствия и д а ж е фамильярной жалости
к смешному старику. Л е г к о проследить на примерах это изменение по­
вествовательной экспрессии. Например:
«Он не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил
рот
на манер улыбки. Такой чудак!. .»
В беседе с лакеем: «Максим Максимыч рассердился; он тронул
неучтивца по плечу и сказал: „Я тебе говорю, любезный. . ."»; «Мы с твоим
барином были приятели, — прибавил он, ударив дружески по плечу
лакея,
т а к что з а с т а в и л его пошатнуться. . .»
Но основной рисунок реплик, действий и переживаний Максима
М а к с и м ы ч а определяется линией его отношений к Печорину. Тонкие
психологические детали и з о б р а ж е н и я д р а м а т и з о в а н ы . Стиль реплик
М а к с и м а М а к с и м ы ч а , описание его поведения, краткие добродушно-иро­
нические комментарии автора — все это полно сложных экспрессивных
оттенков. «Что ты? что ты? Печорин?. . [. . .] — воскликнул Максим
М а к с и м ы ч , дернув меня за рукав. У него в глазах сверкала
радость».
Эта р а д о с т ь в ы р а ж а е т с я в комически-беспорядочном, но словоохот­
л и в о м , как бы з а х л е б ы в а ю щ е м с я стиле беседы Максима Максимыча
с л а к е е м Печорина.
« — Экой ты, б р а т е ц ! . . Д а знаешь ли? мы с твоим барином были
д р у з ь я з а к а д ы ч н ы е , жили вместе. . . Д а где ж он сам остался?. .»
М а к с и м Максимыч от радости д а ж е фанфаронствует: « — Ведь сейчас
прибежит!. . — с к а з а л мне Максим Максимыч с торжествующим
ви­
дом [. . .] »
Автор затем иронически р а з о б л а ч а е т борьбу чувств и комическое
с а м о о б о л ь щ е н и е Максима Максимыча:
« [ . . .] явно было, что старика огорчало небрежение Печорина, и тем
более, что он мне недавно говорил о своей с ним д р у ж б е , и еще час
тому н а з а д был уверен, что он прибежит, как только услышит его имя».
Но с особенно трогательной, юмористической остротой горечь обману­
того о ж и д а н и я и горячее нетерпение увидеть прежнего приятеля пред­
ставлены в изображении ночного возвращения Максима Максимыча
домой со своего наблюдательного поста и в описании его утреннего
поспешного бегства со с л у ж б ы д л я свидания с Печориным.
В этой манере драматического и з о б р а ж е н и я намечается промежуточ­
ное художественное звено между стилем «Станционного смотрителя»
П у ш к и н а , м е ж д у «Шинелью» Гоголя и ранним стилем Достоевского.
Простой, почти сказовый стиль повествования прерывается коротким
д р а м а т и ч е с к и м бытовым диалогом с характеристическими колебаниями
экспрессии. В этом приеме динамического чередования драматических
сцен с быстрым повествованием видна зависимость Лермонтова от пуш­
кинской художественной системы. Но язык лермонтовского диалога прерывистее, богаче экспрессивными красками. Он более индивидуализиро­
ван, чем я з ы к пушкинского диалога; он о т р а ж а е т острее внутреннюю
борьбу чувств. Авторские ремарки, и з о б р а ж а я с о п р о в о ж д а ю щ и е речь
ж е с т ы , д в и ж е н и я и мимику, е щ е более подчеркивают сложность душевных
волнений. Н а п р и м е р :
lib.pushkinskijdom.ru
236
Стиль прозы
Лермонтова
« — Д а , — с к а з а л он наконец, стараясь принять равнодушный
вид,
хотя слеза досады по временам
сверкала
на его ресницах; — конечно,
мы были приятели, — ну, д а что приятели в нынешнем веке!. . Что ему во
мне? Я не богат, не чиновен, д а и по л е т а м совсем ему не пара. . . Вишь,
каким он ф р а н т о м с д е л а л с я , как побывал опять в Петербурге. . . Что за
к о л я с к а ! . . с к о л ь к о п о к л а ж и . . . и лакей такой гордый! . . — Эти слова
были произнесены
с иронической
улыбкой. — С к а ж и т е , — п р о д о л ж а л он,
о б р а т я с ь ко мне, — ну что вы об этом д у м а е т е ? . . ну какой бес несет его
теперь в П е р с и ю ? . . Смешно, ей-богу смешно/. . Да я всегда знал, что он
ветреный человек, на которого нельзя надеяться. . . А, п р а в о , ж а л ь , что он
д у р н о кончит. . . да и нельзя иначе!. . Уж я всегда говорил, что нету проку
в том, кто с т а р ы х друзей з а б ы в а е т ! . . — Тут он отвернулся,
чтоб скрыть
свое волнение,
и пошел ходить по двору около своей повозки,
показывая,
будто о с м а т р и в а е т колеса, тогда как глаза его поминутно наполнялись
сле­
зами».
Но у Л е р м о н т о в а этот бытовой слой повествовательного стиля
сплетается с д р у г и м , д а л е к и м от пушкинского и д а ж е ч у ж д ы м ему.
К а р т и н ы природы рисуются лирическим стилем, который сочетает лири­
ческие краски с э т н о г р а ф и ч е с к о й точностью научного описания.
Ф и з и о л о г и ч е с к а я точность в описании чувств и о щ у щ е н и й , острый
и т р е з в ы й а н а л и з их п р о и с х о ж д е н и я или их сущности, иронический,
а иногда и лирический скептицизм о б о б щ е н и й и философических ком­
ментариев, д е л о в а я простота и з л о ж е н и я — все это п р е д с т а в л я л о резкий
контраст с экстатически-многословной, трескучей и однообразной декла­
мацией М а р л и н с к о г о и его учеников, « в о с т о р ж е н н ы х р а с с к а з ч и к о в на
с л о в а х и на бумаге» (по едкой х а р а к т е р и с т и к е Л е р м о н т о в а ) .
Вот описание психологии путника при подъеме на Гуд-Гору у Л е р ­
монтова в « Б э л е » : « [ . . . ] снег хрустел под ногами нашими; воздух
с т а н о в и л с я т а к редок, что было больно дышать; кровь поминутно
прили­
вала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство
распространилось
по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я т а к высоко
н а д миром — чувство детское, не спорю, но, у д а л я я с ь от условий о б щ е с т в а
и п р и б л и ж а я с ь к природе, мы невольно с т а н о в и м с я д е т ь м и : все приобре­
тенное о т п а д а е т от д у ш и , и она д е л а е т с я вновь т а к о ю , какой была
некогда и верно будет когда-нибудь о п я т ь » .
В контрастную п а р а л л е л ь с этим реалистически прозрачным и наме­
ренно рассудочным повествованием следует поставить «восторженный
р а с с к а з на б у м а г е » о том ж е в романе П. Каменского « И с к а т е л ь сильных
о щ у щ е н и й » ( С П б . , 1839, ч. 1, с. 6 — 8 ) . И с к а т е л ь сильных ощущений,
по ф а м и л и и Энский, на пути к перевалу через Гуд-Гору, мчась с шумом
и грохотом, а не идя пешком сзади пяти худых кляч, к а к р а с с к а з ч и к лер­
монтовского «Героя нашего времени», д е к л а м и р у е т в таком стиле:
«Грустно вступать в вечные пределы снегов [. . .] в з б и р а т ь с я под
с а м ы е в е р ш и н ы , видеть их р а з в е н ч а н н ы м и , попирать ногами главы испо­
л и н о в , к а з а в ш и х с я и з д а л и н е д о с я г а е м ы м и ; но и о т р а д н о в то ж е самое
время вздохнуть чистым, к а к э ф и р , воздухом, тонким, легким, упоитель­
ным, как воздух н е б о ж и т е л е й ; о т р а д н о хотя на одну минуту стать
в среднее, м е ж у ю щ е е звено цепи мира вещественного и духовного;
весело д у ш е , п о ч у я в ш е й свободу, в ы р в а т ь с я из з а к л е п о в тела, смотреть,
как з а м и р а е т все чувственное, все, что теснило ее в этой ж и з н и ; она
т о р ж е с т в у е т , в з и р а я с у б е ж д е н и е м , как р а з д о л ь н о , м а ш и с т о , необъятно
р а з в и в а е т с я ее б у д у щ е е лоно, и лоно д о - ж и з н и ; она реет, летит, устрем­
л я е т с я с ним слиться [. . .] »
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
Не л и ш е н а иллюстративного значения одна контрастная параллель
м е ж д у к а в к а з с к и м стилем Лермонтова и школы Марлинского. В «Бэле*
есть описание Койшаурской долины, переходящее в эмоциональное лири­
ческое р а з д у м ь е .
Герой из школы Марлинского не стал бы мечтать о долине: он иро­
нически пригласил бы туда обывателей, чуждых романтическому стрем­
л е н и ю ввысь. В романе П. Каменского «Искатель сильных ощущений»
герой Энский «скачет, торопится в Т и ф л и с » * . «За перевалом через
Гуд-Гору быстро переменилась картина окрестностей. Благословенное
солнце Грузии отогрело природу. К о й ш а у р с к а я долина, как преддверие
д а н т о в с к о г о P a r a d i s o после P u r g a t o r i o снеговых вершин и I n f e r n o *
Д а р ь я л а , вводила Энского в цветники Карталинии и Кахетии» (ч. 1,
с. 9 — 1 0 ) . Трудно представить себе что-нибудь более далекое от точного
и ж и в о п и с н о г о стиля лермонтовских пейзажей, чем это отвлеченнол и т е р а т у р н о е описание. Но д а л е е контраст углубляется. Р а з д а е т с я
г р о м к а я д е к л а м а ц и я героя, противопоставляющего себя простым людям:
«Сюда, гг. Парголовские герои на чухонских л о ш а д я х , — восклицал
Энский, — сюда!. . Я вас не з в а л прежде: у ж а с ы Терека и разверстые
о б ъ я т и я горнего мира, сретаемые на снеговых вершинах, вам не понра­
вились бы. Вы т а к любите, так дорожите вашею материяльной жиз­
нью [ . . . ] . Но взгляните, по крайней мере, на эти сады Эдема, которые
р а с к р ы в а ю т с я теперь перед моими глазами за рубежом у ж е стихийного
и хаотического мира; тени ваших праотцев витают там [ . . . ] » (с. 10—11).
В повести «Бэла» лирико-романтические краски описания реалисти­
чески о п р а в д а н ы ссылкой на восприятие Максима Максимыча:
«Тот, кому случалось, как мне, бродить по горам пустынным и долгод о л г о в с м а т р и в а т ь с я в их причудливые образы и ж а д н о глотать животво­
р я щ и й воздух, разлитый в их ущельях, тот, конечно, поймет мое желание
передать, рассказать, нарисовать эти волшебные картины. Вот, наконец,
мы в з о б р а л и с ь на Гуд-Гору, остановились и оглянулись: на ней висело
серое о б л а к о , и его холодное дыхание грозило близкой бурею; но на
востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан,
совершенно о нем забыли. . . Да, и штабс-капитан: в сердцах
простых
чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас,
восторженных
рассказчиках
на словах и на бумаге».
П о л е м и ч е с к а я направленность этого стиля описаний против эмоцио­
нально-метафизического декламативного стиля Марлинского и его эпи­
гонов д в а ж д ы подчеркнута. В начале очерка «Максим Максимыч» автор
л и ш ь бегло перечисляет в е е т е природные достопримечательности К а в к а з а ,
которые ч а щ е всего служили предметом романтического изображения
в байронической школе и в школе Марлинского.
« Р а с с т а в ш и с ь с Максимом Максимычем, я живо проскакал
Терекское
и Дарьяльское
ущелья, завтракал в Казбеке, чай пил в Л а р с е , а к ужину
поспел в В л а д ы к а в к а з » . Это указание на молниеносную быстроту пере­
д в и ж е н и я мимо тех пунктов К а в к а з а , которые больше всего привлекали
к себе внимание литераторов 30-х годов, многозначительно и глубоко
иронично (ср. ту ж е тенденцию в пушкинском «Путешествии в А р з р у м » ) .
Комментарий автора о б н а ж а е т этот смысл: « И з б а в л я ю вас от описания
гор, от в о з г л а с о в , которые ничего не в ы р а ж а ю т , от картин, которые
ничего не и з о б р а ж а ю т , особенно для тех, которые там не были, и от
статистических замечаний, которых решительно никто читать не станет».
Э т а т и р а д а , особенно в первой ее половине, метит в Марлинского
и П. Каменского.
63
6 4
lib.pushkinskijdom.ru
238
Стиль прозы
Лермонтова
Н е о б х о д и м о подчеркнуть, что м а н е р а лирического п е й з а ж а высту­
пает р е з ч е в стиле к а в к а з с к о й повести о Б э л е , чем в бытовом наброске,
о п и с ы в а ю щ е м вторую встречу с М а к с и м о м М а к с и м ы ч е м .
О д н а к о и в очерке « М а к с и м М а к с и м ы ч » р а з г о в о р н ы й и быстрый
строй п о в е с т в о в а н и я обычно пересекается или з а к л ю ч а е т с я стилем лири­
ческого р а з д у м ь я а в т о р а . Этот стиль неоднороден. Так, л и р и ч е с к а я кон­
ц о в к а р а с с к а з а в « М а к с и м е М а к с и м ы ч е » б л и з к а к стилю лирических
отступлений Г о г о л я : те ж е перебои вопросительных и восклицательных
интонаций, та ж е симметрия периодов, те ж е дактилические концы
основных синтаксических групп. У Л е р м о н т о в а иногда примешивается
сюда е д к а я и р о н и я : « Д о б р ы й М а к с и м М а к с и м ы ч с д е л а л с я упрямым,
с в а р л и в ы м ш т а б с - к а п и т а н о м ! И отчего? Оттого, что Печорин в рассеян­
ности или от другой причины протянул ему руку, когда тот хотел кинуться
ему на шею! Грустно видеть, когда ю н о ш а т е р я е т л у ч ш и е свои н а д е ж д ы
и мечты, когда пред ним о т д е р г и в а е т с я розовый ф л ё р , сквозь который
он смотрел на д е л а и чувства человеческие, хотя есть н а д е ж д а , что он
з а м е н и т с т а р ы е з а б л у ж д е н и я новыми, не менее п р о х о д я щ и м и , но зато
не менее с л а д к и м и . . . Но чем их з а м е н и т ь в л е т а М а к с и м а М а к с и м ы ч а ?
П о н е в о л е сердце очерствеет и д у ш а з а к р о е т с я . . .»
А в з а к л ю ч е н и е резко в д в и г а е т с я к о р о т к а я п о в е с т в о в а т е л ь н а я ф р а з а ,
к а к «последний в з м а х кисти ж и в о п и с ц а » : «Я уехал один».
По-иному элементы лирического с т и л я в к р а п л е н ы в портретное изо­
б р а ж е н и е П е ч о р и н а . С а м а эта манера психологического портрета пред­
с т а в л я е т собой новое явление в истории русского искусства. Идет подбор
внешних д е т а л е й , которые с р а з у ж е и с т о л к о в ы в а ю т с я автором в физио­
логическом, социологическом или психологическом п л а н е как признаки
р а з н ы х свойств х а р а к т е р а . У с т а н а в л и в а е т с я с в о е о б р а з н ы й п а р а л л е л и з м
внешних и внутренних особенностей личности, о п р а в д а н н ы й субъектив­
ным опытом н а б л ю д а т е л я . Я з ы к с т а н о в и т с я отвлеченным, синтаксис рас­
пространенным. Р е з к о увеличивается количество определений и опреде­
лительных конструкций. Автор п р о я в л я е т себя таким физиономистом,
который, психологически о с м ы с л я я и о б о б щ а я х а р а к т е р н ы е д е т а л и вне­
шнего облика, с в о е о б р а з и я свойственных человеку ж е с т о в и движений,
д а е т и с ч е р п ы в а ю щ и й психологический портрет личности. Последователь­
ность перечисления примет и самый выбор их строго индивидуализи­
р о в а н ы . Композиция портрета строится как бы по схеме перехода от
а н а л и з а т е л о с л о ж е н и я , о д е ж д ы , походки, поз к рисовке черт лица,
от более внешнего и физиологического к психологическому, характеристи­
ческому, от типического к индивидуальному, личностному. Например:
« [ . . .] я з а м е т и л , что он не р а з м а х и в а л руками, — верный признак
некото­
рой скрытности характера. [. . .] положение всего его тела изобразило
какую-то нервическую с л а б о с т ь ; он сидел, как сидит бальзакова
30-летняя
кокетка на своих пуховых
креслах после утомительного
бала» — и т. п.
Особенно т щ а т е л ь н о в ы р и с о в ы в а е т с я л и ц о , и тут применяется тот ж е
метод о б о б щ е н и я : «Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови
были черные, — признак
породы
в человеке,
так, как черная
грива
и черный хвост у белой лошади
[...]»
Г л а з а п р и в л е к а ю т особенное внимание портретиста. В стиле Лермон­
т о в а в ы р а ж е н и е глаз я в л я е т с я основным средством психологического
р а з о б л а ч е н и я личности. Автор читает в них все д в и ж е н и я души * . Г л а з а
П е ч о р и н а с л у ж а т темой импрессионистского стихотворения в прозе,
в с т а в л е н н о г о в очерк. В г л а з а х автору видится психологический стержень
странной личности П е ч о р и н а . «Во-первых, они не смеялись, когда он
65
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы. Лермонтова
239
с м е я л с я ! — В а м не случалось замечать такой странности у некоторых
л ю д е й ? . . Это признак или злого нрава, или глубокой постоянной
грусти.
И з - з а полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском,
если м о ж н о т а к выразиться. То не было отражение ж а р а душевного
или и г р а ю щ е г о в о о б р а ж е н и я : то был блеск, подобный блеску
гладкой
стали, ослепительный,
но холодный;
взгляд
его,
непродолжительный,
но проницательный
и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатле­
ние нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не был
столь равнодушно
спокоен».
Импрессионизм этого изображения, осно­
в а н н о г о на с л о ж н о й гамме эмоционально подобранных, субъективных
эпитетов, иронически о б н а ж а е т с я : «Все эти замечания пришли мне на ум,
м о ж е т б ы т ь , только потому, что я знал некоторые подробности
его
жизни, и, может быть, на другого вид его произвел бы совершенно
раз­
личное
впечатление;
но т а к как вы об нем не услышите ни от кого,
кроме меня, то поневоле д о л ж н ы довольствоваться этим изображением».
В п а р а л л е л ь портрету Печорина можно поставить портрет ундины
(в « Т а м а н и » ) , нарисованный самим Печориным. П р а в д а , общее осве­
щение в этом портрете — ироническое, но метод и з о б р а ж е н и я тот же.
Л и ш ь субъективизм воспроизведения ярче подчеркнут.
«Она б ы л а далеко не красавица, но я имею свои предубеждения
т а к ж е и насчет красоты. В ней было много породы.. . порода в женщинах,
как и в лошадях,
великое дело; это открытие принадлежит Юной Фран­
ции. О н а , т. е. порода, а не Юная Франция, большею частию изобли­
ч а е т с я в поступи, в руках и ногах; особенно нос очень много
значит.
П р а в и л ь н ы й нос в России р е ж е маленькой ножки. Моей певунье каза­
лось не более 18 лет».
В сущности, с к а з М а к с и м а Максимыча, портрет Печорина, набросан­
ный самим автором, д р а м а т и ч е с к а я сцена встречи с штабс-капитаном
и о т ъ е з д а Печорина исчерпывают все возможности внешнего изображения
х а р а к т е р а «Героя нашего времени», открытые русской литературой до
Л е р м о н т о в а . О с т а в а л с я выход — в сферу автобиографии, в ж а н р записок
с а м о г о героя. Лермонтов и тут выступает как разрушитель романтичес­
ких т р а д и ц и й , р а з р е ш а я животрепещущий вопрос литературы 30-40-х
годов об «исповеди души» в плане психологического реализма.
5
Я з ы к « Ж у р н а л а Печорина» близок к языку автора путевых записок.
Но в дневнике Печорина отсутствует один стилистический пласт, харак­
терный д л я авторского повествования: замечания и комментарии писа­
теля, которыми о б н а ж а л и с ь приемы и принципы нового литературного
м а с т е р с т в а . В исповеди Печорина з а м а с к и р о в а н а полемика с литератур­
ной т р а д и ц и е й . Она глубоко з а п р я т а н а в строе сюжета и в манере выра­
жения и изображения.
Внутреннее родство авторского стиля со стилем Печорина иллюстри­
руется однородностью приемов повествования, и з о б р а ж е н и я и психоло­
гической характеристики, но особенно — общим методом парадоксаль­
ного восприятия действительности . С жизненных явлений скептиком
с б р а с ы в а е т с я внешний покров, как бы прибитый к ним традиционным
49
Ср. отзыв Белинского: « [ . . . ] хотя автор и выдает себя за человека, совершенно чуждого
Печорину, но он сильно симпатизирует с ним, и в их взгляде на веши — удивительное
сходство» (Белинский В. «Герой нашего времени».. . С. 645).
lib.pushkinskijdom.ru
240
Стиль прозы
Лермонтова
пониманием их н а з в а н и й . О б н а ж е н н ы е я в л е н и я предстают в контрастном,
противоречивом с о с т а в е и виде. « П е ч а л ь н о е нам смешно, смешное гру­
стно [. . .] »
Этот метод р а з о б л а ч е н и я п е р е ж и в а н и й и поступков п р е в р а щ а е т все
т а к н а з ы в а е м ы е п о л о ж и т е л ь н ы е качества, чувства и действия в их
о т р и ц а т е л ь н ы е п р о т и в о п о л о ж н о с т и . В действии и п е р е ж и в а н и и открыва­
ются п о л я р н ы е свойства. Д о с т а т о ч н о нескольких иллюстраций.
В предисловии к « Ж у р н а л у П е ч о р и н а » а в т о р пишет: «Теперь я дол­
ж е н несколько о б ъ я с н и т ь причины, п о б у д и в ш и е меня предать публике
сердечные т а й н ы человека, которого я никогда не з н а л . Добро бы я был
еще его другом:
коварная
нескромность
истинного
друга — понятна
каждому; но я видел его т о л ь к о раз в моей ж и з н и на большой дороге,
следовательно,
не могу питать к нему той неизъяснимой
ненависти,
которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несча­
стия любимого
предмета,
чтоб р а з р а з и т ь с я над его головою градом
упреков, советов, н а с м е ш е к и с о ж а л е н и й » .
С этим п а р а д о к с а л ь н ы м описанием д р у ж б ы , контрастно л о м а ю щ и м
привычное п р е д с т а в л е н и е о ней, п е р е к л и к а ю т с я соответствующие сужде­
ния о д р у ж б е П е ч о р и н а и его однобокой копии — доктора Вернера:
« [ . . . ] он мне р а з говорил, что скорее сделает о д о л ж е н и е врагу, чем
другу, потому что это з н а ч и л о бы п р о д а в а т ь свою благотворительность,
т о г д а к а к ненависть т о л ь к о усилится с о р а з м е р н о великодушию против­
ника»;
« [ . . . ] я к д р у ж б е неспособен. И з двух друзей всегда один раб
д р у г о г о , хотя часто ни один из них в этом себе не признается; —
р а б о м я быть не могу, а п о в е л е в а т ь в этом с л у ч а е — т р у д утомительный,
потому что надо вместе с этим и о б м а н ы в а т ь ; д а притом у меня
есть л а к е и и деньги!».
О б р а з Печорина полемически противопоставлен а б с т р а к т н ы м и фаль­
шивым героям р о м а н т и з м а . Печорин, по с л о в а м а в т о р а , — портрет
«современного ч е л о в е к а » : « [ . . . ] это портрет, составленный из пороков
всего н а ш е г о поколения, в полном их р а з в и т и и » . Автор н а с т а и в а е т
на жизненной правдивости этого о б р а з а в отличие от « у ж а с н ы х и урод­
л и в ы х вымыслов» р о м а н т и з м а : « [ . . . ] е ж е л и вы верили возможности
с у щ е с т в о в а н и я всех трагических и романтических з л о д е е в , отчего ж е вы
не веруете в действительность П е ч о р и н а ? »
К а к боевой лозунг нового стиля психологического р е а л и з м а звучит
п а р а д о к с а л ь н ы й тезис: « И с т о р и я д у ш и человеческой, хотя бы самой
мелкой д у ш и , едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого
н а р о д а , особенно когда она — следствие наблюдений ума зрелого над
с а м и м собою [. . .]»
П с и х о л о г и я личности и приемы ее х у д о ж е с т в е н н о г о в ы р а ж е н и я
и и з о б р а ж е н и я н а ч и н а ю т с 20-х годов XIX в. особенно волновать рус­
ских писателей в связи с ростом романтической культуры . Творчество
П у ш к и н а с ы г р а л о р е ш а ю щ у ю роль в обострении общественного внима­
ния к вопросу о внутреннем с к л а д е личности современного человека.
П р о б л е м а л и т е р а т у р н о г о в ы р а ж е н и я и и з о б р а ж е н и я личности, про­
б л е м а и н д и в и д у а л ь н о г о о б р а з а , проблема социально-психологического
портрета современного человека, проблема национально-русских типов
и х а р а к т е р о в с т а н о в и т с я центральной в русской л и т е р а т у р е 30-х годов.
Она п о - р а з н о м у понимается в р а з н ы х поэтических ш к о л а х , в разных
5 0
б6
Северные цветы на 1825 г. СПб., (1824). С. 52—53 * .
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
241
л и т е р а т у р н ы х группах. С точки зрения этой проблемы происходит пере­
оценка т р а д и ц и и .
Р а з б и р а я нашумевшие повести Н. Ф. П а в л о в а * , Белинский под­
ч е р к и в а е т , что х а р а к т е р ы в повестях П а в л о в а «только что очерчены, но
не о т т у ш е в а н ы и потому лишены почти всякой личности». О герое «Ята­
г а н а » Белинский писал, что «все его действия и слова самые общие;
по ним м о ж н о у з н а т ь касту, но не человека, не индивидуума» («О рус­
ской повести и повестях Гоголя») * . Вопрос об индивидууме становится
в центре художественных и общественно-политических интересов эпохи.
В 40-х годах проблема и з о б р а ж е н и я личности становится лозунгом и
з н а м е н е м реалистической школы. Она с в я з а н а с исканиями новых стили­
стических форм социально типизированного или резко индивидуализиро­
в а н н о г о в ы р а ж е н и я эмоционального и идейного мира личности. Любо­
пытно, что из круга сторонников психологического реализма после смер­
ти Л е р м о н т о в а в р а ж д е б н а я критика особенно выделяла Герцена и Некра­
сова к а к разрушителей старого стилистического канона. «Г. Искандер
р а з в и л свой слог до чистого голословного искандеризма, как выражения
его собственной личности. Г. Некрасов то ж е самое производит над русским
стихом [. . . ] » . Литературные искания новых методов художествен­
ного воспроизведения личных образов обострялись напряженным инте­
ресом о б щ е с т в а 30-40-х годов к вопросу о роли личности в истории наро­
да и его с а м о с о з н а н и я .
К а в е л и н в статье «Взгляд на юридический быт древней России»
д о к а з ы в а л , что всякое умственное и нравственное развитие народа невоз­
м о ж н о без развитой, самостоятельной л и ч н о с т и * .
С. П. Ш е в ы р е в писал: «Вопрос о личности, ее значении и действии
в н а ш е й л и т е р а т у р е есть один из деятельнейших в ней вопросов. Никогда
е щ е т а к много о личности не говорили — и никогда т а к не вызывали
ее к действию. З а м е ч а т е л ь н а перемена, последовавшая д а ж е в значении
этого слова относительно к его употреблению. П р е ж д е под именем
личности
разумели оскорбление, наносимое лицу; в таком смысле
говорили: „он с к а з а л мне л и ч н о с т ь". Теперь разумеют под именем лич­
ности все п р а в а человеческие лица на развитие и уважение» .
« И з самой себя хочет современная личность почерпнуть всю жизнь,
все с о д е р ж а н и е , все воззрение на мир, д а ж е самый язык [. . . ] »
« В ы б р а н н ы е места из переписки с друзьями» Н. В. Гоголя наводили
на те ж е мысли о самосознании личности: «Не снискал ли Гоголь
некоторого п р а в а на то, чтобы перед Россиею сознать свою личность
и говорить от ее имени? [. . .] кто ж е может обвинить его в гордости,
когда он лицо свое употребляет орудием к обнаружению тех истин,
которые глубоко сознал в себе и выстрадал в жизни?
У нас много
толкуют топерь о личности, о необходимости р а з в и в а т ь и сознавать ее,
о том, что личность была условием и двигателем успехов западного
п р о с в е щ е н и я , о том, что недостаток ее сознания послужил нам во вред —
и те ж е с а м ы е люди, с такими развитыми понятиями о личности,
готовы попирать и топтать в прах такую личность, как Гоголева!»
Таким о б р а з о м , Лермонтов в « Ж у р н а л е Печорина» разрешает одну
из труднейших художественных и общественно-политических з а д а ч ,
6 7
б8
5 1
69
52
5 3
51
Шевырев С. Очерки современной русской словесности / / Москвитянин. 1848. № 1. раздел
«Критика». С. 41.
,
...
Там же. С. 35.
Там же. С. 40.
Там же. С. б * .
с
5 2
5 3
16 В. В. В и н о г р а д о в
lib.pushkinskijdom.ru
5 4
л
70
Стиль прозы
242
Лермонтова
с т о я в ш и х перед русской интеллигенцией 30—40-х годов; он аналитически,
в новых ф о р м а х реалистического искусства р а с к р ы в а е т внутреннюю орга­
н и з а ц и ю личности современного человека.
« „ Э г о т и з м " Л е р м о н т о в а , у п о т р е б л я я термин С т е н д а л я , открыл д л я
русской л и т е р а т у р ы новые пути [ . . . ] . П о с л е Л е р м о н т о в а нельзя было
с о з д а в а т ь х а р а к т е р д е й с т в у ю щ е г о лица иначе, чем во всей сложности
и противоречивости непосредственной душевной ж и з н и . Л е р м о н т о в начал
новую эпоху, з а ним пойдет Л е в Толстой, творчество которого т а к ж е
о с н о в ы в а е т с я на записных к н и ж к а х и д н е в н и к а х и кончается испо­
ведью» .
П о х а р а к т е р н о м у о т з ы в у В. Д . С п а с о в и ч а , «Герой н а ш е г о времени»
п р е д с т а в л я е т с я « а н а т о м и ч е с к и м п р е п а р а т о м одного только сердца, одним
из тех d o c u m e n t s h u m a i n s * , о которых хлопочет новейший ф р а н ц у з с к и й
н а т у р а л и з м » . «Я в з в е ш и в а ю , — говорил Печорин, — з а п и с ы в а ю свои
собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без у ч а с т и я » .
Л е р м о н т о в произвел решительный переворот в области художествен­
ного и з о б р а ж е н и я д у ш е в н о й ж и з н и . После Л е р м о н т о в а п у ш к и н с к а я ма­
нера начинает к а з а т ь с я «голой». Л . Толстой в 50-х годах писал (в своем
дневнике 31 о к т я б р я 1853 г.) о « К а п и т а н с к о й дочке» П у ш к и н а : « [ . . . ]
теперь у ж е проза П у ш к и н а с т а р а — не слогом, — но манерой и з л о ж е н и я .
Теперь с п р а в е д л и в о — в новом н а п р а в л е н и и интерес подробностей чув­
ства з а м е н я е т интерес самых событий. Повести П у ш к и н а голы как-то» *.
5 5
72
5 6
6
Стиль записей Печорина п р е д с т а в л я е т с я непосредственным в ы р а ж е н и е м
его д у ш е в н о г о мнения. Его дневник как бы не п р е д п о л а г а е т постороннего
ч и т а т е л я . Его интимные заметки лишь с т е н о г р а ф и р у ю т его «душу», правда
в процессе воспоминания (ср. употребление ф о р м ы прошедшего в р е м е н и ) .
Печорин не р а з подчеркивает, что он ничего не з а б ы в а е т из прошлого,
д а ж е мельчайших оттенков п е р е ж и в а н и я : «Нет в мире человека, над
которым прошедшее приобретало бы т а к у ю власть, как надо мной:
всякое напоминание о минувшей печали или радости болезненно уда­
ряет в мою д у ш у и извлекает из нее всё те ж е звуки; я глупо создан:
ничего не з а б ы в а ю , ничего»; « К а к всё п р о ш е д ш е е ясно и резко отли­
лось в моей п а м я т и ! Ни одной черты, ни одного оттенка не стерло
время».
Стиль Печорина как бы непосредственно и просто о т р а ж а е т поток
пережитых событий и навеянных ими мыслей и впечатлений. Отсюда
вытекают его отличительные свойства: д и н а м и з м повествования, осно­
ванного на глагольных конструкциях, д р а м а т и з м естественной, фоно­
графической передачи чужой речи, л и р и ч е с к а я поэтичность экспрес­
сивных описаний природы как символическое в ы р а ж е н и е эстетически
развитой и тонко чувствующей души, точное воспроизведение настроений
и о б н а ж е н н ы й протоколизм в раскрытии всех внутренних противоречий
д у ш е в н о г о мира личности, р а з ъ е д а е м о й с а м о а н а л и з о м .
В стиле печоринского дневника, отягощенном приемами микроскопи­
ческого а н а л и з а души, не может быть полного господства принципа
быстрого повествования, как в пушкинском стиле. Глагольный д и н а м и з м
и з о б р а ж е н и я чересчур конкретен * . Он не о т р а з и л бы р а з д у м ь я и ана75
55
56
71
Локс К. Проза Лермонтова / / Л и т . учеба. 1938. № 8. С. 10 *.
Спасович В. Д. Соч. СПб., 1889. Т. 2. С. 397 *.
7;l
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лєрмонтова
243
л и з а . Д о л ж н ы быть остановки в беге внешних впечатлений. Их обра­
зуют построенные на совсем другой стилистической основе описания
и р а с с у ж д е н и я , которые замедляют действие, но раздвигают вширь
и вглубь психологическую перспективу. Они составляют характернейшее
отличие лермонтовского прозаического стиля от пушкинской художе­
ственной системы.
Основной поток печоринского повествования не нуждается в деталь­
ном описании. Тут много общего со стилем автора. Но несколько ослаб­
лены те ф о р м ы устной речи, которые предполагают постороннего слуша­
теля (т. е. о б р а щ е н и я , повелительные наклонения и тому подобные кон­
струкции, с л у ж а щ и е д л я беседы с чужим человеком). Простота повество­
в а н и я д о в е д е н а д о предела, т а к как д л я дневника был не всегда удобен
пушкинский прием субъективно-экспрессивной многопланности. В авто­
биографических з а п и с к а х все рисуется в плане одной личности, хотя
и противоречивой и склонной к внутреннему раздвоению. Но ведь это
р а з д в о е н и е , эта рефлексия направлены не в сторону повествования о
внешних событиях, а в сторону внутренних коллизий и колебаний
чувств, в сторону аналитического описания состояний и движений души.
И т а к , п р е ж д е всего перед нами — субъективно выпрямленный, быст­
рый глагольный стиль повествования, включающего в себя короткие
бытовые диалоги в их естественном экспрессивном течении, со всеми
их речевыми особенностями. Например: «При мне исправлял должность
д е н щ и к а линейский казак. Велев ему выложить чемодан и отпустить
извозчика, я стал з в а т ь хозяина — молчат; стучу — молчат. . . что это?
Н а к о н е ц из сеней выполз мальчик лет 14-ти.
,,Где хозяин? * — „ Н е м а " . — „ К а к ? совсем нету?" — „ С о в с и м " . — „А
х о з я й к а ? " — „ П о б и г л а в слободку '. — „Кто ж мне отопрет д в е р ь ? " —
с к а з а л я, ударив в нее ногою. Д в е р ь сама отворилась, из хаты повеяло
сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика:
она о з а р и л а два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от при­
роды».
О д н а к о этот быстрый повествовательный стиль иногда замедляется
передачей впечатлений и заключений наблюдателя. Например: « [ . . . ]
он шел т а к близко от воды, что, к а з а л о с ь , сейчас волна его схватит и унесет,
но видно это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой
он ступал с к а м н я на камень и избегал рытвин»;
« [ . . . ] то были большею частию семейства степных помещиков; об
этом м о ж н о было тотчас д о г а д а т ь с я по истертым, старомодным сертукам
мужей и по изысканным н а р я д а м жен и дочерей [. . . ] » .
И с п о в е д ь души современного человека осуществляется на фоне
трех жизненных эпизодов, восходящих к боевым сюжетам предшествую­
щей л и т е р а т у р ы , в совокупности своей определяющих отношение «героя
н а ш е г о времени» к природе и «детям природы», к светскому обществу,
к теме судьбы и смерти. Д у ш а раскрывается с разных сторон в потоке
п е р е ж и в а е м ы х и заносимых в дневник событий. «Я» современного чело­
века меньше всего похоже на шумный романтический водопад. Роман­
тические страсти и позы с их трагической мишурой — удел Грушницких.
В з а п и с к а х Печорина чрезвычайно остро обозначается отход от фразеоло-^
гии и психологии романтического чувства, от сентиментальных прений
и бешеных порывов романтизма. « [ . . . ] Полнота и глубина чувств
и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и н а с л а ж д а я с ь ,
дает во всем себе строгий отчет и у б е ж д а е т с я в том, что так д о л ж н о ;
она з н а е т , что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она прони1
4
lib.pushkinskijdom.ru
244
Стиль прозы
Лермонтова
к а е т с я своей собственной ж и з н ь ю , — лелеет и н а к а з ы в а е т себя, как
л ю б и м о г о р е б е н к а » . Н а этой почве р а з в и в а е т с я эготизм современного
ч е л о в е к а . Неспособный к с т р а с т я м и б у р я м , он логически р а з л а г а е т
п е р е ж и в а н и е на его составные элементы. В противоположность роман­
тику, который не м о ж е т в ы р в а т ь с я из вихря страстей и бурных пере­
ж и в а н и й , современный человек радуется всякому проблеску живого
трепетного чувства в своей д у ш е .
« [ . . . ] Д а в н о з а б ы т ы й трепет п р о б е ж а л по моим ж и л а м при звуке
этого милого голоса [. . . ] » .
« С е р д ц е мое болезненно с ж а л о с ь , к а к после первого р а с с т а в а н и я .
О, к а к я о б р а д о в а л с я этому чувству! У ж не молодость ли с своими
б л а г о т в о р н ы м и бурями хочет вернуться ко мне опять, или это только
ее п р о щ а л ь н ы й в з г л я д , последний подарок, — на п а м я т ь ? ..»
П о к а з а т е л ь н о , что и тут а н а л и з чувства з а в е р ш а е т с я вопросом недоу­
мения, столь х а р а к т е р н ы м д л я р е ф л е к с и р у ю щ е г о с о з н а н и я .
И с т о р и я д у ш и к а к литературный ж а н р д о л ж н а б ы л а о п и р а т ь с я не
т о л ь к о на стиль п о в е с т в о в а н и я и на д р а м а т и ч е с к и й я з ы к воспроизводимых
д и а л о г о в , но в г о р а з д о большей степени на метафизический язык, язык
психологических наблюдений и интеллектуальных р а с с у ж д е н и й , на язык
мыслей, з а м е т о к и а ф о р и з м о в * .
О д н а к о это психологическое раскрытие д у ш и современного человека,
в с в я з и с повествованием о трех значительных жизненных эпизодах,
происходит к а к бы постепенно р а с ш и р я ю щ и м и с я , концентрическими
к р у г а м и . В « Т а м а н и » л и ш ь эскизно — и притом противоречиво — набро­
саны общие контуры психологии Печорина и принципы его отношений к
природе и «простым воспитанникам п р и р о д ы » .
5
76
7
« Т а м а н ь » в известном смысле я в л я е т с я прямым ответом на «Бэлу».
Тема « Т а м а н и » — т о р ж е с т в о иронии, о б р а щ е н н о й к излюбленным роман­
тическим с ю ж е т а м и иллюзиям 20-х годов. Все, кроме поступка самого
р а с с к а з ч и к а , прикрыто дымкой романтической полутайны, к о т о р а я к
концу новеллы реалистически р а з о б л а ч а е т с я . Печорин невольно оказы­
вается автором тонкой литературной п а р о д и и .
Новые принципы реалистического и з о б р а ж е н и я рельефнее выступали
на фоне старых романтических о б р а з о в и приемов. Пушкин призывал
писателей «чертить новые узоры на старой канве» * и сам с поразительной
глубиной и р а з н о о б р а з и е м применял этот творческий метод в «Повестях
Б е л к и н а » , в « Р о с л а в л е в е » , в «Истории села Горюхина», в «Дубровском»
и « К а п и т а н с к о й дочке».
Р о м а н т и ч е с к и е приемы, о б р а з ы , вся система романтического понима­
ния и о т р а ж е н и я действительности в н е о ж и д а н н о м реалистическом
освещении п о в е р т ы в а л и с ь к читателю другой стороной: они как бы
в ы в о р а ч и в а л и с ь н а и з н а н к у . Эта п о л е м и ч е с к а я з а о с т р е н н о с т ь худо­
ж е с т в е н н о г о стиля н а п р я г а л а в ы р а з и т е л ь н о с т ь и смысловую энергию речи.
7 7
5 8
5 7
5И
Ср. замечание Белинского: « [ . . . ] наш век есть век сознания, философствующего духа,
размышления, „рефлексии". В о п р о с — вот альфа и омега нашего времени» (Белин­
ский В. Стихотворения М. Лермонтова. СПб., 1840 / / У к а з . соч. Ч. 4. С. 306).
Ср. суждение Белинского о «Тамани»: «[. . .| она вся в форме (. . .| Повесть эта отлича­
ется каким-то особенным колоритом: несмотря на прозаическую действительность ее
содержания, все в ней таинственно, лица - какие-то фантастические тени, мелькающие
в вечернем сумраке, при свете зари или месяца» (Белинский В. «Герой нашего времени». . .
С. 594).
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
245
И з л о ж е н и е с т а н о в и л о с ь многозначным. В открывающейся глубине смы­
словой перспективы мелькали о т р а ж е н и я образов, выражений и мотивов,
которые у ж е успели приобрести большое обобщающее значение в
духовной культуре. Но в новой реалистической композиции старые
символы меняли свое содержание и получали новое культурно-бытовое
обоснование. С романтических ходуль они спускались на почву реальной
ж и з н и . О т этого л и ш ь р а с ш и р я л а с ь и обновлялась присущая им потен­
ция о б о б щ а ю щ е г о о т р а ж е н и я и и з о б р а ж е н и я действительности. Так,
Л е р м о н т о в воспользовался о б р а з а м и «Ундины» Жуковского и Гётевой
Миньоны в своей «Тамани». Л е г к о найти параллели — прямые и кон­
т р а с т н ы е — м е ж д у «Ундиной» Ж у к о в с к о г о («Старинная повесть. По­
д р а ж а н и е Л а м о т т - Ф у к е » ) и «Таманью» Лермонтова. Быт и образы
мирных к о н т р а б а н д и с т о в у Л е р м о н т о в а сначала окутаны таинственной
дымкой двусмысленных намеков. Уже в начале повести многозначитель­
но звучит предупреждение: там нечисто. «,,Веди меня куда-нибудь,
разбойник! хоть к черту, только к месту!" — закричал я. „Есть еще
одна ф а т е р а , — отвечал десятник, почесывая затылок: — только вашему
б л а г о р о д и ю не понравится, там нечисто". — Не поняв точного значения
последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странство­
вания по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только
ветхие з а б о р ы , мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря».
То ж е двусмысленное у к а з а н и е «здесь нечисто» е щ е раз выступает
в середине новеллы: « — Д а , брат, бог знает, когда мы отсюда уедем. —
Тут он е щ е б о л ь ш е встревожился и, наклонясь ко мне, сказал шепотом:
— Здесь нечисто\ Я встретил сегодня черноморского урядника, он
мне з н а к о м , был прошлого года в отряде; как я ему с к а з а л , где мы остано­
вились, а он мне: „Здесь, брат, нечисто, люди недобрые! . ."»
В «Ундине» Ж у к о в с к о г о тот ж е отзыв слышится о волшебном лесе:
[...] и слухи
Страшные были об нем в народе; там было нечисто:
Злые духи гнездилися в нем и пугали прохожих
Так, что не смели и близко к нему подходить.
В реалистическом стиле «Тамани» таинственному лесу «Ундины»
соответствует н е б о л ь ш а я хата на берегу моря — ж и л и щ е «ундины» и
о к р у ж а ю щ и х ее загадочных существ. В «Тамани» у героини нет имени.
Она н а з ы в а е т с я «моя ундина»: «И вот вижу, бежит опять вприпрыжку
моя ундина
[. . . ] » ; « [ . . .] вдруг дверь скрыпнула, легкий шорох платья
и ш а г о в п о с л ы ш а л с я за мной; я вздрогнул и обернулся, — то была она, моя
ундина
[ . . . ] » ; « М е ж д у тем моя ундина вскочила в лодку и махнула
т о в а р и щ у рукою [. . .]».
Д в а р а з а к «ундине» применен о б р а з русалки:
«Я поднял г л а з а : на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом
платье с р а с п у щ е н н ы м и косами, н а с т о я щ а я русалка»; « [ . . . ] я [.. .]
не очень у д и в и л с я , а почти о б р а д о в а л с я , узнав мою русалку. Она вы­
ж и м а л а морскую пену из длинных волос своих, мокрая рубашка обрисовы­
вала гибкий стан ее и высокую грудь».
О б р а з Ундины Л а м о т т - Ф у к е и Жуковского о т р а ж а е т с я в лермонтов­
ской героине т а к ж е , как образ Светланы Жуковского в М а р ь е Гавриловне
из пушкинской «Метели». В о б р а з е сказочной «ундины», как известно,
представлено существо, которое наполовину состоит из стихийных элемен­
тов, из волн, морской пены, свежей прохлады вод и необузданного
д в и ж е н и я и которое находится в таинственном союзе с беспокойным морем.
Тонкими штрихами Лермонтов поддерживает эту литературную п а р а л -
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
246
Лермонтова
л е л ь , которой у с и л и в а е т с я контраст м е ж д у реалистическим образом
Л е р м о н т о в а и с к а з о ч н ы м символом р о м а н т и з м а . Вот о б р а з ундины в пере­
работке Жуковского:
[. . .] Вдруг растворилася настежь
Дверь, и в нее, белокурая, легкая станом, с веселым
Смехом впорхнула Ундина, как что-то воздушное [. . .]
Вдруг, встрепенувшись резвою птичкой, она подбежала [. . .]
[. . .] она гармонически, тихо запела [. . .]
Свежесть цветка, порхливость сильфиды, изменчивость струйки [. . .]
[. . .] вертлявый, проказливый нрав и смешные причуды Ундины [. . .]
[. . .] вдруг, как будто волшебной
Силой какой, что ни было в ней причуд и беспутных
Выдумок, все забродило и вспенилось [. . .]
Те ж е черты причудливого, беспокойно-подвижного обворожительного
о б р а з а п о в т о р я ю т с я и в лермонтовской «ундине»:
« [ . . . ] целый день она в е р т е л а с ь около моей к в а р т и р ы : пеньё
и прыганье не п р е к р а щ а л и с ь ни на минуту. С т р а н н о е существо!»;
«Она вдруг прыгнула, з а п е л а и с к р ы л а с ь , как птичка, выпугнутая
из к у с т а р н и к а » .
Р у с а л о ч и й вид к о н т р а б а н д и с т к и , ее с в я з ь с морем — все это ведет
к о б р а з у «ундины». Д а и во всей о б с т а н о в к е , о к р у ж а ю щ е й лермонтов­
скую «ундину», есть явные точки соприкосновения и линии соотношения,
иногда контрастного, с сюжетом «Ундины» Л а м о т т - Ф у к е и Ж у к о в с к о г о .
Уединенная и з б у ш к а на берегу моря, отрезанный морем от цели путе­
шествия с т р а н с т в о в а т е л ь , его роман с «ундиной», ее тяготение к морю,
наконец, ее погружение в морскую пену — все это звенья, контрастно
переосмысленные и по-иному, реалистически с о ч е т а ю щ и е с я з в е н ь я той же
с ю ж е т н о й цепи, что и в «Ундине» Ж у к о в с к о г о .
Но Л е р м о н т о в у г л у б л я е т семантическую перспективу в о б р а з е своей
к о н т р а б а н д и с т к и новым, внушительным л и т е р а т у р н ы м сопоставлением
с Гётевой Миньоной. В иронической о к р а с к е этого с р а в н е н и я очевидно
стремление к с о з н а т е л ь н о м у р а з о б л а ч е н и ю романтических о б р а з о в , лу­
к а в о з а в у а л и р о в а н н о м у ж е н о л ю б и в ы м и п р и з н а н и я м и Печорина.
«Хотя в ее косвенных в з г л я д а х я читал что-то дикое и подозритель­
ное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но т а к о в а сила
п р е д у б е ж д е н и й : правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел
Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого в о о б р а ж е н и я ; —
и точно, м е ж д у ими было много с х о д с т в а : те ж е быстрые переходы
от в е л и ч а й ш е г о беспокойства к полной неподвижности, те ж е загадочные
речи, те ж е п р ы ж к и , странные песни. . .»
В основной п о в е с т в о в а т е л ь н о - д р а м а т и ч е с к и й стиль «Тамани» места­
ми как бы вставлены лирические миниатюры. Они и з о б р а ж а ю т фон
д е й с т в и я . Они с к л а д ы в а ю т с я из ф о р м речи, близких к стиховым. Их
поэтичность о т р а ж а е т настроение П е ч о р и н а , его эстетическое восприятие.
Так, вся с ю ж е т н а я композиция « Т а м а н и » , в соответствии с символи­
ческими к а р т и н а м и «Ундины» Ж у к о в с к о г о , р а з в и в а е т с я на фоне измен­
чивого морского п е й з а ж а :
« [ . . . ] и внизу с беспрерывным ропотом плескались темно-синие
волны. Л у н а тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию,
5 9
59
7Я
Очень неопределенно отношение к этой ссылке у В. Жирмунского *. См.: Жирмунский
Гете в русской литературе. Л., 1937. С. 438.
lib.pushkinskijdom.ru
В.
Стиль прозы Лермонтова
247
и я мог различить при свете ее далеко от берега, два корабля, которых
черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной
черте небосклона»;
« М е ж д у тем луна начала одеваться тучами, и на море поднялся
т у м а н ; едва сквозь него светился ф о н а р ь на корме ближнего к о р а б л я ;
у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить»;
« [ . . . ] передо мной тянулось ночною бурею взволнованное море,
и однообразный шум его, подобный ропоту засыпающего города, напомнил
мне старые годы, перенес мои мысли на север, в нашу холодную столицу.
Волнуемый воспоминаниями, я з а б ы л с я . . .»;
« М е с я ц е щ е не вставал, и только две звездочки, как два спасительные
м а я к а , сверкали на темно-синем своде. Т я ж е л ы е волны мерно и ровно
к а т и л и с ь одна з а другой, едва приподымая одинокую лодку, причален­
ную к берегу».
С т и л ь п е й з а ж а в записках Печорина органически слит с образами
и д р а м а т и ч е с к о й ситуацией.
Т а к , в отличие от «Тамани», действие повести « К н я ж н а Мери» проте­
кает на фоне горного п е й з а ж а . Печорин импрессионистски вводит чита­
т е л я в и з о б р а ж е н и е своих настроений посредством своеобразной лири­
ческой интродукции, посвященной эмоциональному описанию природы.
У ж е в самом начале повести намечен эмоциональный контраст между
природой и человеком с его страстями:
« [ . . . ] т а м , д а л ь ш е , амфитеатром громоздятся горы всё синее и
туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых
вершин, н а ч и н а я с ь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом. —
Весело ж и т ь в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во
всех моих ж и л а х . Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце
я р к о , небо синё, — чего бы, к а ж е т с я , больше? — зачем тут страсти, же­
лания, сожаления?»
« [ . . . ] Б е л ы е мохнатые тучки быстро б е ж а л и от снеговых гор, о б е щ а я
грозу; голова М а ш у к а дымилась, как загашенный ф а к е л ; кругом него ви­
лись и ползали, как змеи, серые клочки облаков, з а д е р ж а н н ы е в своем
стремлении и будто зацепившиеся з а колючий его кустарник. Воздух был
напоен электричеством». Это — интродукция к сцене первой встречи
с Верой.
П е й з а ж н ы й рисунок в прозе Лермонтова почти всегда символичен.
Он не только лирически и з о б р а ж а е т фон действия, но и символически
о т р а ж а е т чувства героя и его представления об о ж и д а е м ы х событиях.
Именно в таком импрессионистском плане Печорин рисует в « К н я ж н е
М е р и » картины о к р у ж а ю щ е й природы на пути к месту дуэли. Характерен
подбор двойственных о б р а з о в и красок, символизирующих внутреннее
р а з д в о е н и е Печорина: « [ . . . ] слияние первой теплоты его ( с о л н ц а )
лучей с умирающей
прохладой ночи наводило на все чувства какое-то
с л а д к о е томленье. В ущелье не проникал
еще радостный луч
молодого
дня [. . .] » и т. п.
На этом фоне еще выразительнее выделяется любовь Печорина к при­
роде, обостренная возможной близостью смерти:
«Как любопытно
всматривался
я в к а ж д у ю росинку, трепещущую
на широком листке виноградном и о т р а ж а в ш у ю миллионы р а д у ж н ы х
лучей! как жадно взор мой старался проникнуть
в дымную
даль!»
И д а л е е перспектива пути символизирует туманное, но, быть может,
с т р а ш н о е будущее, б л и ж а й ш е е будущее Печорина. «Там путь всё стано­
в и л с я у ж е , утесы синее и страшнее, и наконец они, казалось,
сходит
lib.pushkinskijdom.ru
248
Стиль прозы
Лермонтова
лись непроницаемою
стеной». И, к а к всегда у Л е р м о н т о в а , этот эмоцио­
н а л ь н ы й символический п е й з а ж многозначительно о б р ы в а е т с я краткой
п о в е с т в о в а т е л ь н о й ф р а з о й : «Мы ехали молча».
В том ж е с у б ъ е к т и в н о м символическом стиле рисуется п е й з а ж при
п о в е с т в о в а н и и о подъеме д у э л я н т о в на вершину с к а л ы . Применен тот же
прием контрастной двойственности о с в е щ е н и я :
«Кругом, т е р я я с ь в золотом т у м а н е у т р а , теснились вершины гор,
к а к бесчисленное с т а д о , и Эльборус на юге в с т а в а л белою громадой,
з а м ы к а я цепь л ь д и с т ы х вершин, м е ж д у которых у ж бродили волокнистые
о б л а к а , н а б е ж а в ш и е с востока. Я подошел к к р а ю п л о щ а д к и и посмотрел
вниз, голова чуть-чуть у меня не з а к р у ж и л а с ь : там внизу
казалось
темно и холодно,
как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных
гро­
зою и временем,
ожидали своей
добычи».
И в том ж е импрессионистском стиле рисуется природа после дуэли.
С у б ъ е к т и в н о е восприятие и п е р е ж и в а н и е природы о т р а ж а ю т психическое
состояние П е ч о р и н а :
« О т в я з а в л о ш а д ь , я шагом пустился домой. У меня на сердце был
к а м е н ь . Солнце к а з а л о с ь мне тускло, лучи его меня не грели».
Т а к и м о б р а з о м , у ж е в « Т а м а н и » ( т а к ж е к а к и в « К н я ж н е Мери»)
иронические с а м о р а з о б л а ч е н и я современного человека, еще не вполне
о с в о б о д и в ш е г о с я из романтического плена, контрастно оттеняются лири­
ческой символикой природы, в в о д я щ е й в понимание с л о ж н ы х противо­
речий и изменчивых настроений человеческой д у ш и .
« Т а м а н ь » — это реалистически п е р е л и ц о в а н н а я повесть о «деве на
с к а л е » . « Т а м а н ь » не т о л ь к о противостоит повести о Бэле, но и служит
контрастным введением к « К н я ж н е М е р и » .
Тут Л е р м о н т о в от р а з о б л а ч е н и я романтических с ю ж е т о в переходит
к переоценке «Евгения Онегина» к а к р о м а н а о современном человеке.
8
В ходе событий, в о б р а з а х действующих л и ц повести « К н я ж н а Мери»
о т р а ж а е т с я , к а к известно, несколько видоизмененный сюжет пушкин­
ского «Евгения Онегина». Он перенесен в другое в р е м я и другую обста­
новку. Пушкинских героев сменили герои нового времени. Эти новые
герои л и ш е н ы той внутренней цельности, которой отличались люди
пушкинской эпохи. Ж е с т о к а я российская действительность николаев­
ского р е ж и м а выбросила их з а борт общественной ж и з н и . Потомок
Онегина — Печорин р а з ъ е д е н рефлексией. Он у ж е не способен отдаться
д а ж е з а п о з д а л о м у чувству любви к ж е н щ и н е с той непосредственной
страстностью, как Онегин. П у ш к и н с к у ю Т а н ю сменила Вера, которая
все-таки изменила м у ж у , п р е д а в ш и с ь Печорину. П о с л е ж е смерти пер­
вого м у ж а она в ы ш л а з а м у ж за второго, которого « [ . . . ] у в а ж а е т , как
отца! и будет о б м а н ы в а т ь , как м у ж а ! . . С т р а н н а я в е щ ь сердце человече­
ское в о о б щ е , и женское в особенности!». Л е н с к и е измельчали е щ е больше
и, н а ч и т а в ш и с ь М а р л и н с к о г о , п р е в р а т и л и с ь в Грушницких. Они у ж е не
е з д я т в Г е р м а н и ю з а вольнолюбивыми мечтами, а из глуши поместья
п р я м о н а п р а в л я ю т с я юнкерами на К а в к а з . П у ш к и н с к о й Ольге в лер­
монтовской композиции соответствует к н я ж н а М е р и . Тут кисть Лермон­
това у г л у б и л а и контрастно оттенила бледный пушкинский силуэт. Д а ж е
потомка З а р е ц к о г о не з а б ы л Л е р м о н т о в . П с и х о л о г и ч е с к а я п а р а л л е л ь
З а р е ц к о м у — д р а г у н с к и й капитан, л и т е р а т у р н ы й предок к а п и т а н а Леб я д к и н а из «Бесов» Д о с т о е в с к о г о . Все эти о б р а з ы , нарисованные в
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
249
новой м а н е р е кистью Печорина, обосновавшего на н а ч а л а х скептицизма
и м а т е р и а л и з м а тонкий аналитический метод разоблачения своей и
ч у ж о й душевной жизни, приобрели необыкновенную жизненную полноту
и рельефность.
Ф о р м а интимной исповеди, излагающей «историю человеческой ду­
ши», б ы л а органически связана с новым методом изображения сложного
х а р а к т е р а современного человека.
Ведь д у ш а человека о б р а щ е н а одной своей стороной к жизни и ее
в п е ч а т л е н и я м , т. е. прежде всего к другим людям. Д л я Печорина это —
о б л а с т ь наблюдения и эксперимента. Отсюда — тонкая внимательность
его к к а ж д о м у слову, взгляду, к к а ж д о м у душевному движению окру­
ж а ю щ и х людей. Наблюдения эти и впечатления фиксируются в быстрых
з а п и с я х дневника и иногда подвергаются детальному психологическому
исследованию. А драматические сцены, диалогические отрывки вос­
п р о и з в о д я т с я в их естественном, но как бы сгущенном течении.
Д р у г о й своей стороной д у ш а обращена к самой себе. И эта сторона
ее подчинена психоанализу, самонаблюдению. Тут у Лермонтова высту­
пает метод аналитического р а з л о ж е н и я чувства или метод драматиче­
ского воспроизведения внутренней речи, однако в литературно-разговор­
ной о б р а б о т к е ее эллиптического строя. Например:
« В о з в р а т я с ь домой, я заметил, что мне чего-то недостает. Я не видал
ее! — Она больна! Уж не влюбился ли я в самом деле? — Какой вздор!»
О б щ и е принципы и з о б р а ж е н и я и психологического освещения других
людей в стиле записок Печорина представляют дальнейшее развитие
той м а н е р ы типически-обобщенного портрета, основанного на остром
сочетании внешних и внутренних характеристических примет, которая
н а м е т и л а с ь е щ е в «Княгине Литовской». Но стиль записок Печорина
более с ж а т и иронически открыт. Например:
« [ . . .] особенный класс людей между чающими движения воды. Они
пьют — о д н а к о не воду, гуляют мало, волочатся только мимоходом.. .
Они играют и ж а л у ю т с я на скуку. Они франты: опуская свой опле­
тенный с т а к а н в колодец кислосерной воды, они принимают академичес­
кие позы; штатские носят светло-голубые галстуки, военные выпускают
и з - з а воротника брызжи.
Они исповедывают глубокое презрение к
п р о в и н ц и а л ь н ы м домам и вздыхают о столичных аристократических
гостиных, куда их не пускают».
Печоринские приемы изучения и изображения чужой душевной жизни
г о р а з д о более д е т а л и з о в а н ы . Печорин свободно и быстро читает чувства
и настроения на л и ц е . Он видит зерно каждого чувства сквозь
т р о й н у ю оболочку. Экспрессия голоса, лица и тела Печорину понятна
во всех ее оттенках. Особенно близок и знаком ему язык глаз.
Н а п р и м е р : « М е ж д у тем к н я ж н е мое равнодушие было досадно, как
я мог д о г а д а т ь с я по одному сердитому, блестящему взгляду. . . О, я уди­
вительно понимаю
этот разговор,
немой, но выразительный,
краткий,
но сильный!. .»;
« [ . . . ] несколько раз ее взгляд, упадая на меня, выражал
досаду,
стараясь выразить равнодушие.
. .»;
6 0
Уже в «Княгине Лиговской> намечается этот прием подробного описания чужих чувств
посредством чтения их на лице (ср. замечание Печорина: « [ . . . ] я читал на лице ее все
движенья мысли так же безошибочно, как собственную рукопись [...]») и в душе.
Ср.: « [ . . . ] я удивляюсь, как это подозрение не потревожило его прежде, но уверяю вас,
что оно пришло ему в голову именно теперь [.. . ] > *
79
lib.pushkinskijdom.ru
250
Стиль прозы
Лермонтова
« — Вы т а к переменились, — о т в е ч а л а она, бросив на него быстрый
взгляд,
в котором он не умел разобрать тайной
насмешки».
Ср. т а к ж е : « [ . . . ] к а ж е т с я , к н я ж н а о т в е ч а л а на его мудрые ф р а з ы
д о в о л ь н о р а с с е я н н о и неудачно, хотя с т а р а л а с ь п о к а з а т ь , что с л у ш а е т
его со вниманием, потому что он иногда смотрел на нее с удивлением,
с т а р а я с ь у г а д а т ь причину внутреннего волнения,
изображавшегося
иногда в ее беспокойном
взгляде. . .»;
«Она мне кивнула головой, во взгляде ее был
упрек».
З а в ы р а ж е н и е м г л а з следует по силе экспрессии у л ы б к а .
« — Не п р а в д а ли, я б ы л а очень л ю б е з н а сегодня? — с к а з а л а мне
к н я ж н а с п р и н у ж д е н н о й улыбкой [ . . . ] .
Мы расстались. . .
Она недовольна собой: она себя обвиняет в холодности! — о , это пер­
вое, главное т о р ж е с т в о ! З а в т р а она захочет в о з н а г р а д и т ь меня. Я всё это
у ж з н а ю н а и з у с т ь , вот что скучно!»
Нередко говорят о п е р е ж и в а н и и д в и ж е н и е , д р о ж ь руки:
« Т у с к л а я бледность п о к р ы в а л а милое л и ц о к н я ж н ы ; она с т о я л а у
ф о р т е п ь я н о , опершись одной рукой на спинку кресел: эта рука чуть-чуть
дрожала».
П р и е м ы печоринского а н а л и з а ч у ж о й душевной ж и з н и определяются
принципом психофизиологического п а р а л л е л и з м а и чтением в д у ш е по вы­
р а ж е н и ю л и ц а , по мимике, а главное — по г л а з а м . С о о т в е т с т в у ю щ и е части
з а п и с о к П е ч о р и н а имеют замедленный темп и з л о ж е н и я . В анатомическом
описании именные ф о р м ы п р е о б л а д а ю т над г л а г о л ь н ы м и . Вместе с тем
постоянно п о д ч е р к и в а е т с я субъективизм впечатлений и психологических
заключений, основанных на силе предубеждений.
« П р и з н а ю с ь , я имею сильное п р е д у б е ж д е н и е противу всех слепых,
кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я з а м е ч а л ,
что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью
чело­
века и его душою: как будто, с потерею члена, д у ш а т е р я е т какое-нибудь
чувство.
И т а к , я н а ч а л р а с с м а т р и в а т ь лицо слепого; но что п р и к а ж е т е про­
читать на л и ц е , у которого нет г л а з ? »
Синтаксис печоринского стиля своими экспрессивными оттенками,
порядком слов, сменой конструкций передает э м о ц и о н а л ь н о е отношение
п о в е с т в о в а т е л я к и з о б р а ж а е м ы м я в л е н и я м . Аналитическое описание и рас­
суждение нередко переходят в д р а м а т и ч е с к о е и з о б р а ж е н и е борьбы личных
впечатлений и п е р е ж и в а н и й героя. Они з а м ы к а ю т с я цепью вопросов,
в ы з в а н н ы х внутренней рефлексией.
« Д о л г о я глядел на него с невольным с о ж а л е н и е м , как вдруг едва при­
метная у л ы б к а п р о б е ж а л а по тонким губам его, и, не з н а ю отчего, она
произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось
подозрение, что этот слепой не т а к слеп, как оно к а ж е т с я ; н а п р а с н о я ста­
р а л с я уверить себя, что бельмы подделать н е в о з м о ж н о , да и с какой
целью? Но что делать? я часто склонен к п р е д у б е ж д е н и я м . . , »
Р е г и с т р а ц и я внешних проявлений ч у ж о г о чувства, п р и о т к р ы в а ю щ а я
з а в е с у над д у ш е в н о й ж и з н ь ю н а б л ю д а е м ы х л и ц , в то ж е время тонкими
оттенками в ы р а ж е н и я передает э м о ц и о н а л ь н о е отношение к ним самого
П е ч о р и н а . Н а п р и м е р : « К а п и т а н мигнул Г р у ш н и ц к о м у , и этот, д у м а я , что
я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты т у с к л а я бледность покры­
в а л а его щеки. С тех пор, к а к мы приехали, он в первый р а з поднял на меня
г л а з а ; но во в з г л я д е его было какое-то беспокойство, и з о б л и ч а в ш е е
внутреннюю борьбу».
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лєрмонтова
251
З д е с ь местоимение этот в применении к Грушницкому носит явный
отпечаток презрения, а выражение до сей минуты подчеркивает иронию
Печорина.
Ч и т а я чувства людей на их лице и проникая в их мысли сквозь обо­
лочку слов, Печорин экспериментирует над окружающими «экземплярами
человеческой породы». Он постоянно подчеркивает свою роль вниматель­
ного н а б л ю д а т е л я . У тех, кого он «понял», он может по своему произволу
в ы з в а т ь любое чувство. Он играет на душах знакомых людей, как на при­
вычном инструменте. Отсюда в признаниях Печорина — частые описания
и р а з о б л а ч е н и я своей собственной игры, своего притворства. В таком стиле
и з о б р а ж а ю т с я разговоры Печорина с Грушницким, с которым он играет,
как к о ш к а с мышью.
Печорин то п о д д е р ж и в а е т романтические иллюзии и позы Грушницкого, то по своей прихоти вызывает в нем непосредственные проявления
искреннего, незаимствованного аффекта.
«— Я уверен, — продолжал я, — что к н я ж н а в тебя у ж влюблена.
Он покраснел
до ушей и надулся.
О самолюбие!
ты рычаг, которым Архимед хотел приподнять
земной
шар.
[. . .] Я принял серьёзный вид и отвечал ему [.. .]
Грушницкий ударил по столу кулаком и стал ходить в з а д и вперед по
комнате.
Я внутренно хохотал и даже раза два улыбнулся,
но он, к счастью, этого
не з а м е т и л » .
Тот ж е стиль аналитического наблюдения за внешними проявлениями
чувства и тот ж е метод психологического эксперимента применяются
к к н я ж н е Мери.
«Но я вас о т г а д а л , милая к н я ж н а , берегитесь! [. . .)
В продолжение вечера я несколько раз нарочно старался
вмешаться
в их разговор,
но она довольно сухо встречала мои замечания, и я с при­
творной досадою наконец удалился.
К н я ж н а т о р ж е с т в о в а л а ; Грушницкий
т о ж е . Торжествуйте, друзья мои, торопитесь. . . вам недолго торжество­
в а т ь ! . .»
Этим аналитическим методом изучения и понимания чужой душевной
связи о п р е д е л я е т с я стиль портрета в записках Печорина.
П о р т р е т Грушницкого рисуется в манере обобщенной типизации,
но с подбором ярких индивидуальных признаков. С н а ч а л а очень бегло
перечисляются внешние приметы Грушницкого ( « [ . . . ] носит, по осо­
бенному роду ф р а н т о в с т в а , толстую солдатскую шинель. У него георгиев­
ский солдатский крестик. Он хорошо сложен, смугл и черноволос; ему
на вид м о ж н о д а т ь 25 лет, хотя ему едва ли 21 год»). З а т е м указывается
характеристический жест («Он закидывает голову н а з а д , когда говорит,
и поминутно крутит усы левой рукой, ибо правою опирается на костыль»).
Этот прием внешней, жестовой или мимической, индивидуальной характер­
ности впервые был найден Пушкиным в «Пиковой даме» * . От Лермон­
това он переходит к Л . Толстому. Но Лермонтов, отметив индивидуали­
з и р у ю щ и е признаки персонажа, вслед за тем иронически подводит его
под категорию романтических фразеров. Критерий для включения Груш­
ницкого в определенный класс людей отыскивается в склонности его
к к р а с и в о й ф р а з е , в его упоении потоком собственного красноречия.
«Говорит он скоро и.вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни
имеют готовые пышные ф р а з ы , которых просто прекрасное не трогает
и которые в а ж н о драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные
80
lib.pushkinskijdom.ru
252
Стиль прозы
Лермонтова
страсти и исключительные с т р а д а н и я . П р о и з в о д и т ь э ф ф е к т — их н а с л а ж ­
дение: они н р а в я т с я романтическим п р о в и н ц и а л к а м д о безумия [. . . ]
Г р у ш н и ц к о г о с т р а с т ь была д е к л а м и р о в а т ь : он з а к и д ы в а л вас словами,
как скоро р а з г о в о р выходил из круга обыкновенных понятий; спорить с ним
я никогда не мог. Он не отвечает на в а ш и в о з р а ж е н и я , он вас не слушает.
Только что вы остановитесь, он начинает длинную т и р а д у , по-видимому
имеющую какую-то с в я з ь с тем, что вы с к а з а л и , но к о т о р а я в самом деле
есть т о л ь к о п р о д о л ж е н и е его собственной речи».
Этой общей х а р а к т е р и с т и к о й Грушницкого предопределены приемы его
и з о б р а ж е н и я . Он рисуется к а к д р а м а т и ч е с к и й позер, в терминах актер­
ского ремесла. Печорин иронически р а з о б л а ч а е т его позы, его штампован­
ную игру, лишенную внутреннего с о д е р ж а н и я , о т о р в а н н у ю от искреннего,
ж и в о г о ч у в с т в а . Н а и в н ы й и простодушно-безвкусный, но «милый и з а б а в ­
ный» по своему существу, Грушницкий становится жертвой своего
«романтического ф а н а т и з м а » . В его лице Л е р м о н т о в з а д о л г о до «Обыкно­
венной истории» Г о н ч а р о в а о т р а з и л идеологически опустошенный, выро­
д и в ш и й с я в ф о р м а л ь н о е искусство красивых поз и пышной декламации
р о м а н т и з м как общественную болезнь 30—40-х годов.
В этом н а п р а в л е н и и Л е р м о н т о в я в л я е т с я предшественником Гонча­
рова, Толстого и Тургенева.
О б р а з Грушницкого динамически р а с к р ы в а е т с я
в печоринском
наброске как т о н к а я п о р т р е т н а я и н д и в и д у а л и з а ц и я эпигонов романтизма,
« [. . .] которые в а ж н о д р а п и р у ю т с я в необыкновенные чувства, возвышен­
ные страсти и исключительные с т р а д а н и я » . Печорин ш а г з а шагом разо­
б л а ч а е т приемы романтической «игры» Грушницкого:
« [ . . . ] я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил
с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так,
просто, с л у ж и т ь , но что ищет смерти, потому что. . . тут он, верно,
закрыл
глаза рукою и продолжал
так: ,,нет, вы (или ты) этого не д о л ж н ы
з н а т ь ! . . В а ш а ч и с т а я д у ш а содрогнется! . ."»; « [ . . .] когда сбрасывает
трагическую
мантию [ . . . ] » ; «В это в р е м я д а м ы отошли от колодца и
п о р а в н я л и с ь с нами. Грушницкий
успел принять драматическую
позу
с помощию костыля и громко отвечал мне п о - ф р а н ц у з с к и :
— M o n cher, je h a ï s les h o m m e s pour ne p a s les m é p r i s e r , c a r a u t r e m e n t
la vie s e r a i t u n e farce trop d é g o û t a n t e * .
В тех с л у ч а я х , когда мимика Грушницкого искрения, н е ф а л ь ш и в а ,
Печорин не упускает с л у ч а я (как бы с удивлением) отметить этот ф а к т :
« В ы р а з и т е л ь н о е л и ц о его в самом деле и з о б р а ж а л о страдание».
В этом стиле психологического и з о б р а ж е н и я внешности особенности
и д е т а л и костюма, х а р а к т е р н ы е т е л о д в и ж е н и я п р и о б р е т а ю т острую выра­
зительность. Д о с т а т о ч н о сослаться на описание Грушницкого: « [ . . . ]
в полном сиянии армейского
пехотного мундира»;
« [ . . .] эполеты неимо­
верной величины были з а г н у т ы кверху, в виде крылышек
амура;
сапоги
его скрыпели
[. . . ] » и т. п.
Ироническое описание приемов игры Г р у ш н и ц к о г о выставляет еще
рельефней его страсть д е к л а м и р о в а т ь , произносить «готовые пышные
ф р а з ы » ( « ф р а з ы из повестей М а р л и н с к о г о » , к а к з а м е т и л Б е л и н с к и й * ) .
Грушницкий в ы с к а з ы в а е т с я в патетических монологах, стилизованных под
я з ы к героев М а р л и н с к о г о . Его излияния полны вопросительных и воскли­
ц а т е л ь н ы х интонаций. Т р а ф а р е т н о с т ь этих излияний с самого н а ч а л а
о б н а ж а е т с я о б щ е й оценкой Печорина и иронической демонстрацией
в качестве примера монолога Грушницкого к хорошенькой соседке перед
отъездом на К а в к а з : «,,Ваша ч и с т а я д у ш а содрогнется! . . Д а и к чему? . .
8 1
82
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
253
6 1
Что я д л я вас? — Поймете ли вы меня? . . "
и так д а л е е » . Это «и т а к
далее» п р я м о отсылает читателя з а продолжением к ходячей романтиче­
ской л и т е р а т у р е . Речь Грушницкого прерывается эмоциональными пау­
з а м и . Стиль его кишит острыми и красивыми антитезами: « П ь ю щ и е утром
воду вялы, как все больные, а пьющие вино повечеру несносны, как все
здоровые»;
«Их улыбки противуречат их в з о р а м , их слова о б е щ а ю т и
манят, а звук их голоса отталкивает. . . » .
П ы ш н а я ф р а з е о л о г и я Грушницкого расцвечена поэтическими, эмоцио­
нальными сравнениями и приравнениями: «Моя с о л д а т с к а я шинель —
как печать отвержения. Участие, которое она в о з б у ж д а е т , тяжело, как
милостыня».
Р е ч ь Грушницкого богата эпитетами-определениями, иногда с противо­
речивыми смысловыми оттенками. «Здесь моя ж и з н ь протечет
шумно,
незаметно и быстро, под пулями дикарей [ . . . ] »
Н е л ь з я при описании актерства Грушницкого не отметить одной
д е т а л и . Трагической мантией с л у ж и т Грушницкому его с о л д а т с к а я
шинель, о ф и ц и а л ь н а я о д е ж д а юнкеров. Он щеголяет ею, как модным
м а с к а р а д н ы м костюмом, и гордо носит ее, хотя и делает вид, что ему мучи­
тельна эта «печать о т в е р ж е н и я » и « т я ж е л о , как милостыня» участие,
ею в о з б у ж д а е м о е . Т о л с т а я с о л д а т с к а я шинель д л я Грушницкого — сред­
ство производить романтическое впечатление, внушать иллюзию, что
он политический преступник, борец з а правду, р а з ж а л о в а н н ы й , сосланный
на К а в к а з , одинокий и обреченный п р о д о л ж а т е л ь традиций декабристов.
Толстая с о л д а т с к а я шинель символизирует социальную опустошенность
переродившегося к 40-м годам р о м а н т и з м а . К ж а л к о м у щегольству «сол­
датской шинелью» с в е л а с ь д л я романтического позера о б щ е с т в е н н а я тра­
гедия политических изгнанников.
Печорин все это р а з о б л а ч а е т , иронически п р и к р ы в а я с ь фразеологией
Грушницкого:
«Он т а к часто с т а р а л с я уверить других в том, что он существо
не с о з д а н н о е д л я мира, обреченное каким-то тайным с т р а д а н и я м , что
он сам почти в этом уверился. Оттого-то он т а к гордо носит свою толстую
солдатскую шинель».
Тема солдатской шинели к а к протекающий о б р а з я в л я е т с я в тех слу­
чаях, когда Грушницкий и з о б р а ж а е т себя политическим борцом или
социальным отверженником:
« [ . . .] эта г о р д а я знать смотрит на нас, армейцев, как на диких. И какое
им д е л о , есть ли ум под нумерованной ф у р а ж к о й и сердце под толстой
шинелью?
— Б е д н а я шинель! — сказал я, усмехаясь».
Д л я правильного понимания этих слов необходимо сопоставить реплику
Грушницкого с собственным з а я в л е н и е м Печорина, н а м е к а ю щ и м , видимо,
на ссыльных д е к а б р и с т о в : « Ж е н ы местных властей, так с к а з а т ь хозяйки
вод [. . .] менее о б р а щ а ю т внимания на мундир, они привыкли на К а в к а з е
встречать под нумерованной пуговицей пылкое сердце и под белой ф у р а ж ­
кой о б р а з о в а н н ы й ум».
6 1
Ср. у Пушкина:
Душа твоя чиста [. . .]
К чему тебе внимать безумства и страстей
Незанимательную повесть?
Она твой тихий ум невольно возмутит;
Ты слезы будешь лить, ты сердцем содрогнешься
(«Мой
lib.pushkinskijdom.ru
друг,
забыты
мной
следы
минувших
[.. .]
лет. . .»)
254
Стиль прозы Лермонтова
Ср.: «— И вы целую ж и з н ь хотите о с т а т ь с я на К а в к а з е ? — говорила
княжна.
— Что д л я меня Р о с с и я ! — отвечал ее к а в а л е р : — с т р а н а , где тысячи
людей, потому что они богаче меня, будут смотреть на меня с
презрением,
тогда как здесь, — здесь эта т о л с т а я шинель не п о м е ш а л а моему знаком­
ству с вами. . .
— Напротив. . . — с к а з а л а к н я ж н а , покраснев».
О б р а щ а ю т на себя внимание т а к ж е частые иронические намеки Печо­
рина на э м о ц и о н а л ь н ы й ореол, о к р у ж а в ш и й солдатскую шинель в сознании
«русских б а р ы ш е н ь » . Эти намеки подчеркивают позу Грушницкого.
« Д р у г о е дело, если б я носил эполеты. . . — Помилуй, да э д а к ты
г о р а з д о интереснее! Ты просто не умеешь п о л ь з о в а т ь с я своим выгодным
п о л о ж е н и е м : да солдатская
шинель
в глазах
всякой
чувствительной
барышни тебя делает героем,
страдальцем.
Грушницкий самодовольно у л ы б н у л с я » .
« [ . . .] Она с тобою накокетничается вдоволь, а года через два выдет
з а м у ж з а у р о д а , из покорности к маменьке, и станет себя уверять, что
она несчастна, что она одного только человека и л ю б и л а , то есть тебя, но
что небо не хотело соединить ее с ним, потому что на нем была
солдатская
шинель, хотя под этой толстой, серой шинелью билось сердце страстное
и благородное.
. .»
Печорин, п р е ж д е чем выступить активным соперником Грушницкого,
н а м е к а е т ему на то, что с о л д а т с к а я шинель содействует его романтиче­
скому ореолу. « О т к у д а ? — От княгини Литовской, — с к а з а л он очень
в а ж н о . — К а к Мери поет! . .
— З н а е ш ь ли что? — с к а з а л я ему: — я пари д е р ж у , что она не знает,
что ты юнкер; она думает, что ты разжалованный.
..
— М о ж е т быть! Какое мне дело! . . — с к а з а л он рассеянно».
И з а т е м в р а з г о в о р е с к н я ж н о й Мери Печорин р а з в е н ч и в а е т Грушниц­
кого, о б ъ я с н и в , что он юнкер.
«— Он, конечно, не входит в р а з р я д скучных. . .
— Но в р а з р я д несчастных, — с к а з а л я смеясь.
— Конечно! А вам смешно? Я б ж е л а л а , чтоб вы были на его месте. . .
— Что ж ? я был сам некогда юнкером, и, право, это самое лучшее время
моей ж и з н и !
— А р а з в е он юнкер? . . — с к а з а л а она быстро и потом п р и б а в и л а : —
а я думала. . .»
Ср. т а к ж е окончательное р а з о б л а ч е н и е Грушницкого в г л а з а х к н я ж н ы :
«— А признайтесь, — с к а з а л я к н я ж н е , — что, хотя он всегда был очень
смешон, но е щ е недавно он вам казался интересен. . . в серой шинели? . .
Она потупила г л а з а и не о т в е ч а л а » .
Ср. т а к ж е совет Печорина Грушницкому:
«— Пеняй на свою шинель или на свои эполеты, а зачем ж е обви­
нять ее!»
Т р а ф а р е т романтической игры, воплощенный в о б р а з е Грушницкого,
контрастно оттеняет предельную правдивость душевной исповеди Печо­
рина.
В о о б щ е в « К н я ж н е Мери» р а з о б л а ч е н и е п р а в д ы чувства, скрытой под
т е а т р а л ь н ы м и м а с к а м и общественного а к т е р с т в а , с в я з а н о с своеобразным
печоринским в з г л я д о м на ж и з н ь как на т е а т р а л ь н у ю арену и на людей
к а к на действующих лиц жизненной д р а м ы . О б р а з ы сценической игры
внедряются в р а з н ы е места художественной композиции.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
255
« [ . . .] Это д о с т а в и л о мне случай быть свидетелем довольно любопыт­
ной сцены. Действующие
лица находились вот в каком положении».
« [ . . .] К н я ж н е т а к ж е не раз хотелось похохотать, но она у д е р ж и в а л а с ь ,
чтоб не выйти из принятой роли: она находит, что томность к ней идет —
и, м о ж е т быть, не ошибается».
Остроту внутреннего раскрытия о б р а з а Печорина усиливает о б р а з его
и с к а ж е н н о г о психического двойника — доктора Вернера. П р а в д а , в о б р а з е
Вернера несколько сгущены профессиональные краски («Он скептик и
матерьялист, как все почти медики, а вместе с этим поэт, и не на шутку, —
поэт на деле всегда и часто на словах, хотя в ж и з н ь свою не написал двух
стихов»).
Но это — очень тонкая д е т а л ь , рельефнее о б р и с о в ы в а ю щ а я внутрен­
нюю силу и последовательность печоринского нигилизма: медицинский
скептицизм и м а т е р и а л и з м Вернера более теоретичен и бесплоден, чем
идеологический скептицизм и материализм самого Печорина, оправдывае­
мый его поведением. Печорин всегда, когда ему этого хочется, поль­
зуется своим знанием людей. Вернер ж е « [ . . .] изучал все ж и в ы е струны
сердца человеческого, как изучают ж и л ы трупа, но никогда не умел он
воспользоваться своим знанием. Так иногда отличный анатомик не умеет
вылечить от лихорадки».
Психологизм Печорина физиологичен. Психические свойства, чувства
и страсти в ы в о д я т с я им из анатомических и физиологических предраспо­
ложений. Так, д а в яркую, основанную на контрастах психологическую
характеристику доктора Вернера, Печорин, к а к всегда, ставит ее в п а р а л ­
лель с описанием внешних анатомических признаков Вернера: « [ . . . ]
в сравнении с т у л о в и щ е м голова его к а з а л а с ь огромна: он стриг волосы
под гребенку, и неровности его черепа, обнаженные таким образом,
пора­
зили бы френолога
странным сплетением
противуположных
наклон­
ностей».
О б р а з доктора Вернера играет сложную роль в композиции повести.
О т р а ж а я и оттеняя демонический облик Печорина, он содействует живому,
драматическому раскрытию внутренней логики печоринского психологиче­
ского а н а л и з а . Печорин и Вернер как психологические двойники, как
«умные люди» в р а з г о в о р е друг с другом демонстрируют аналитический
метод понимания сокровенных мыслей по одному слову:
« [ . . . ] мы з н а е м почти все сокровенные мысли друг друга, одно слово
для нас ц е л а я история [.. .]»
И д а л е е в ф о р м е оживленного д и а л о г а д а е т с я примерный а н а л и з
скрытого «подтекста» одной реплики Печорина (психологически обосно­
ванного п р е д л о ж е н и я « р а с с к а з ы в а т ь новости»). Этот а н а л и з сводится
к выделению двух идей, скрытых в галиматье Печорина, и четырех психо­
логических
мотивов сделанного им предложения.
В самом перебое реплик, когда один из партнеров подхватывает и про­
д о л ж а е т мысль другого или ироническими вопросами демонстрирует зна­
ние «всех живых струн человеческого сердца», о т р а ж а е т с я этот процесс
чтения в д у ш а х друг друга.
П о н я т н о , что эти новые приемы реалистического, углубленно психоло­
гического и з о б р а ж е н и я , мотивированные мировоззрением Печорина, внут­
ренним с к л а д о м его личности, не в я з а л и с ь с привычным сентимен­
тально-романтическим представлением о структуре личности. Кроме того,
современников п о р а ж а л о своеобразие идейного освещения человеческих
х а р а к т е р о в и социальных отношений в «Герое нашего времени» Л е р м о н -
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
256
Лєрмонтова
т о в а . Все это в о с п р и н и м а л о с ь д а ж е к а к сознательное р а з р у ш е н и е пушкин­
ской манеры и з о б р а ж е н и я .
Х а р а к т е р н о с у ж д е н и е П. А. П л е т н е в а : « П р и з н а ю с ь , никогда не ожи­
д а л я, чтобы человек с т а л а н т о м , как Л е р м о н т о в , был до такой степени
утомителен и д а ж е несносен, как он в своей к н я ж н е М е р и . Все тут лица
ни на что не п о х о ж и , — из рук вон, как говорится. И все это сделано для
того, что Л е р м о н т о в почитает з а верх у м а презрение к ж е н и т ь б е » .
С б л и ж а я имена Л е р м о н т о в а и Белинского, П л е т н е в в другом письме
к Я. К. Гроту * иронически з а я в л я е т , что л и ш ь Л е р м о н т о в , по воззрению
Белинского, «везде верен одной высоко-философической идее: ругать и
п р е з и р а т ь человечество в виде произвольно сотворенных им уродов» .
В самом деле, скептический эгоизм современного человека в изобра­
ж е н и и Л е р м о н т о в а п о б у ж д а л его смотреть « [ . . .] на с т р а д а н и я и радости
других только в отношении к себе, к а к на пищу, п о д д е р ж и в а ю щ у ю
[. . .] душевные силы». Отсюда вытекает п а р а д о к с а л ь н о е применение тон­
кой н а б л ю д а т е л ь н о с т и П е ч о р и н а . Он подмечает все проявления чужой
душевной ж и з н и д л я того, чтобы ими в о с п о л ь з о в а т ь с я в нужный момент,
чтобы испытать свои д у ш е в н ы е силы или чтобы у д о в л е т в о р и т ь свое любо­
пытство э к с п е р и м е н т а т о р а .
На этом фоне возникали п а р а д о к с а л ь н ы е и н е о ж и д а н н ы е контрасты
в психологическом освещении ч у ж и х п е р е ж и в а н и й и страстей.
Т а к , экспериментальное отношение Печорина к чувствам той женщины,
любви которой он д о б и в а е т с я , совершенно л о м а л о привычные эмоциональ­
ные п р е д с т а в л е н и я о любовных сценах и о я з ы к е «страсти нежной». Опи­
сание ж е соответствующих психологических экспериментов в дневнике
производилось и з я щ н ы м , но бесстрастно-деловым стилем изложения,
протокольно регистрирующим слова и действия испытуемого субъекта.
Эти тонкие психологические эксперименты и н а б л ю д е н и я п а р а д о к с а л ь н о
приурочивались к наиболее патетическим, т р о г а т е л ь н ы м ситуациям.
Например:
«Я не о б р а щ а л в н и м а н и я на ее трепет и смущение, и губы мои косну­
лись ее нежной щечки; она вздрогнула, но ничего не с к а з а л а ; мы ехали
с з а д и : никто не видал. Когда мы в ы б р а л и с ь на берег, то все пустились
рысью. К н я ж н а у д е р ж а л а свою л о ш а д ь ; я о с т а л с я возле нее; видно было,
что ее беспокоило
мое молчание,
но я поклялся
не говорить ни слова,
из лыбопытства. Мне хотелось видеть, как она выпутается из этого затруд­
нительного
положения».
К н я ж н а Мери говорит в з в о л н о в а н н о и прерывисто — то голосом,
« [ . . .] в котором были слезы [. . .]», то « [ . . .] голосом нежной доверен­
ности [. . .]» и, наконец, о б р а щ а е т с я к Печорину с просьбой: «Отвечайте,
говорите ж е , я хочу с л ы ш а т ь в а ш голос! . .». «В последних словах было
такое женское нетерпение, что я невольно улыбнулся;
к счастию, начинало
с м е р к а т ь с я . — Я ничего не отвечал.
— Вы молчите? — п р о д о л ж а л а она: — вы, м о ж е т быть, хотите, чтоб я
п е р в а я вам с к а з а л а , что я в а с люблю. . .
Я молчал. . .»
С о б р а з а ж е н щ и н ы с о в л е к а е т с я романтический ореол.
« [ . . .] Я не в припадке д о с а д ы и оскорбленного с а м о л ю б и я стараюсь
сдернуть с них то волшебное п о к р ы в а л о , с к в о з ь которое л и ш ь привычный
взор проникает».
б2
8 3
63
6 2
6 3
Письмо к Я. Гроту от 21 ноября 1840 г . / / П е р е п и с к а Я. К- Грота с П. А. Плетневым.
СПб., 1896. Т. 1. С. 145—146.
Там же. Т. 2. С. 28.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
257
П о к а з а т е л ь н а ирония, о б л е к а ю щ а я романтическую метафору, прикреп­
ленную к ж е н щ и н е , — ангел (ср. образ Ольги в « В а д и м е » ) . Этот о б р а з
я в л я е т с я в фразеологии Грушницкого:
« [ . . .] это просто ангел!
— Отчего? — спросил я с видом чистейшего простодушия.
— Р а з в е ты не в и д а л ?
— Нет, видел: она подняла твой стакан. Если б был тут сторож, то он
сделал бы то же самое, и еще поспешнее,
надеясь получить на
водку».
А от себя Печорин з а я в л я е т : «С тех пор, к а к поэты пишут и женщины
их читают (за что им г л у б о ч а й ш а я б л а г о д а р н о с т ь ) , их столько раз назы­
вали ангелами,
что они в самом деле, в простоте душевной,
поверили
этому комплименту,
забывая,
что те же поэты за деньги
величали
Нерона полубогом.
. .»
В з а п и с к а х Печорина дается теоретическое обоснование нового метода
и з о б р а ж е н и я ж е н щ и н ы и ее психологии и излагаются основы парадок­
сальной д и а л е к т и к и женского ума, опрокидывающей все общепризнанные
правила логики. Демонстрируются д в а типа логических связей — обык­
новенный и женский.
«Я не д о л ж н а его любить — ибо я з а м у ж е м — но он меня любит, —
следовательно. . . тут несколько точек, ибо рассудок у ж ничего не говорит,
и говорят б о л ь ш е ю частию язык, г л а з а и вслед за ними сердце, если оное
имеется».
Л е г к о увидеть здесь явный полемический выпад против пушкинского
метода и з о б р а ж е н и я женской души. П у ш к и н с к а я Татьяна чувствует и мыс­
лит не по женскому, а по обыкновенному способу:
«Этот человек любит меня — но я з а м у ж е м , — следовательно,
не д о л ж н а его любить».
Эти принципы п а р а д о к с а л ь н о г о понимания чужой душевной жизни,
эти приемы аналитического и з о б р а ж е н и я типических характеров современ­
ности не только открывали новую сторону живой действительности,
не только способствовали более глубокому и непредубежденному ее осмыс­
лению, но и ярче о с в е щ а л и центральный о б р а з самого «Героя нашего
времени».
9
В дневнике Печорина элегический стиль раннего романтизма превратился
в свою противоположность. Как будто общие схемы господствующего наст­
роения те ж е : р а н о у в я д ш а я молодость, о х л а ж д е н н а я д у ш а , ж и в у щ а я
«привычками с е р д ц а » , воспоминания о «юности сердца». Но весь строй
фразеологии и скрытой под ней идеологии чувства изменился.
П ы ш н у ю романтическую фразеологию чувства заменяет стиль психоло­
гического писания, однако довольно своеобразного свойства. Д у ш а з р е л а я ,
у г а с ш а я д л я страстей, живет чувствами-идеями. Сами страсти « [ . . .] не
что иное, к а к идеи при первом своем развитии [. . .] ». Новый стиль психоло­
гического описания воспроизводит диалектику развития и сочетания идейчувств. Ч у в с т в а р а з в и в а ю т с я п а р а д о к с а л ь н о . Они сливаются в противоре­
чивый с п л а в и в ы з ы в а ю т друг друга по контрасту. «Зло п о р о ж д а е т зло;
первое с т р а д а н и е д а е т понятие о удовольствии мучить другого [. . .] »
Отсюда самый стиль психологического описания полон п а р а д о к с о в и афо­
ризмов, п о р а ж а ю щ и х неожиданным сближением психологических поня­
тий. Эти п а р а д о к с ы и афоризмы облекаются ч а щ е всего в форму вопро­
сов. Ведь д у ш а современного человека — цепь нерешенных или праздных
вопросов. В ней рефлексия, а н а л и з подавляют непосредственное пережи-
lib.pushkinskijdom.ru
258
Стиль прозы
Лермонтова
вание, и она по-новому определяет и к л а с с и ф и ц и р у е т психические
состояния. В я з ы к е психологических описаний это новое понимание сущ­
ности р а з н ы х п е р е ж и в а н и й в ы р а ж а е т с я обилием предложений, имеющих
вид логического определения, номинативного с у ж д е н и я . Н а п р и м е р :
«[. . .] честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое
удовольствие
— подчинять моей воле всё, что меня о к р у ж а е т ; в о з б у ж д а т ь
к себе чувство л ю б в и , преданности и страха — не есть ли первый признак
и в е л и ч а й ш е е т о р ж е с т в о власти? Быть для кого-нибудь причиною страда­
ний и радостей, не имея на то никакого п о л о ж и т е л ь н о г о п р а в а , —
не с а м а я ли это с л а д к а я пища н а ш е й гордости? А что такое счастие? Насы­
щенная
гордость».
В стиле Л е р м о н т о в а (так ж е как и С т е н д а л я ) и з о б р а ж е н и е чувства
обусловлено той идеей, к о т о р а я п р и м е ш и в а е т с я к его переживанию
и л о м а е т внутреннее единство и цельность эмоции. В зависимости от точки
з р е н и я субъекта любое чувство может быть сдвинуто со своих традицион­
ных позиций и ф у н к ц и о н а л ь н о с б л и ж е н о с другим р я д о м переживаний.
Тогда меняется самое с о д е р ж а н и е п е р е ж и в а н и я . Возникает своеобразный
метод идеологического с м е щ е н и я эмоциональных понятий. И з о б р а ж е н и е
чувства становится п а р а д о к с а л ь н о двойственным. В к а ж д о м пережива­
нии о т к р ы в а е т с я примесь других, непосредственно не с в я з а н н ы х с ним
п е р е ж и в а н и й и точек зрения.
Д в и г а я с ь по той или иной цепи идей, чувство м о ж е т или изменить
свое прямое течение, или д а ж е п р е в р а т и т ь с я в свой антитезис. Этот путь
в о з м о ж н о г о р а з в и т и я чувства демонстрируется экспериментом Печорина
н а д Вернером перед отправлением к месту дуэли.
«— Отчего вы т а к печальны, доктор? — с к а з а л я ему. — Р а з в е вы сто
р а з не п р о в о ж а л и людей на тот свет с величайшим равнодушием? Вообра­
зите, что у меня ж е л ч н а я горячка! я не могу выздороветь, могу и умереть:
то и другое в порядке вещей. Старайтесь смотреть на меня, как на
пациента, одержимого
болезнью,
вам е щ е неизвестной, — и тогда ваше
любопытство в о з б у д и т с я до высшей степени: вы м о ж е т е надо мною сде­
л а т ь теперь несколько в а ж н ы х физиологических наблюдений. . . Ожида­
ние насильственной
смерти не есть ли уже настоящая
болезнь?
Эта мысль п о р а з и л а д о к т о р а , и он
развеселился».
Д у ш е , лишенной страстей и не н а х о д я щ е й применения своим внутрен­
ним силам, необходимы сильные жизненные впечатления. В этом аспекте
происходит переоценка ценностей и п а р а д о к с а л ь н о меняются точки зрения
на все то, что может в з в о л н о в а т ь кровь. И м е н н о в атмосфере борьбы
н а п р я ж е н н е е всего могут п р о я в и т ь с я в н у т р е н н я я сила души и ее власть
над другими. «Я л ю б л ю врагов, хотя не по-христиански. Они меня з а б а в ­
л я ю т , волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый
взгляд,
значение
каждого
слова, угадывать
намерения,
разрушать
заговоры,
притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное
и многотрудное здание из хитростей и замыслов — вот что я называю жиз­
нью]».
О б н а ж а я свою душу, Печорин о с т а н а в л и в а е т с я и на таких «неизъяс­
нимых», демонических, контрастных п е р е ж и в а н и я х , интерес к которым
впервые был п р о б у ж д е н поэтикой р о м а н т и з м а , как, например, н а с л а ж д е ­
ние всем тем, что гибелью грозит, упоение ч у ж и м и с т р а д а н и я м и и т. п.
Тут Л е р м о н т о в подготовляет путь Д о с т о е в с к о м у . Печоринский стиль
в и з о б р а ж е н и и этих п е р е ж и в а н и й намеренно д а л е к от неопределенном е т а ф о р и ч е с к о й ф р а з е о л о г и и р о м а н т и з м а . Он с к л о н я е т с я к живой фамиль­
я р н о й речи (иногда с отголосками г а л л и ц и з м о в ) , и его о б р а з ы приобре-
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
259
тают конкретную рельефность реалистического описания. «А ведь есть
необъятное
наслаждение
в обладании
молодой,
едва
распустившейся
души! Она как цветок, которого лучший а р о м а т испаряется навстречу
первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта,
бросить на дороге: авось кто-нибудь
поднимет».
С у м м а р н о е описание «необъятного» н а с л а ж д е н и я иллюстрируется
затем частным эпизодом из отношений Печорина к к н я ж н е Мери. Роман­
тический о б р а з В а м п и р а здесь получает почти ироническое освещение,
особенно от контрастного сопоставления его с репутацией доброго
малого. С а м о и з о б р а ж е н и е состояния Мери основано на контрасте между
мнением поверхностного н а б л ю д а т е л я и точной медицинской диагности­
кой П е ч о р и н а . « Д о самого д о м а она говорила и смеялась поминутно.
В ее д в и ж е н и я х было что-то лихорадочное; на меня не взглянула ни разу.
Все з а м е т и л и эту необыкновенную веселость. И княгиня внутренно р а д о ­
в а л а с ь , г л я д я на свою дочку; а у дочки просто нервический припадок: она
проведет ночь без сна и будет п л а к а т ь . Эта мысль мне д о с т а в л я е т необъят­
ное н а с л а ж д е н и е . Есть минуты, когда я понимаю Вампира! . . А еще слыву
добрым малым и добиваюсь
этого
названия».
Этот метод бесстрастного а н а л и з а переживаний, рассудочной перегруп­
пировки чувств, их идеологической переоценки р а с к р ы в а е т с я (это типично
для лермонтовского приема о б н а ж е н и я диалектики души с ее категориями
р а с с у д к а ) самим Печориным в беседе с Вернером:
« И з жизненной бури я вынес только несколько идей — и ни одного чув­
ства. Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я в з в е ш и в а ю и р а з б и р а ю
свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без
участия. Во мне д в а человека: один живет в полном смысле этого слова,
другой мыслит и судит его [. . .]»
С с ы л к а на это внутреннее раздвоение подчеркивает, что к осмыслению
и и з о б р а ж е н и ю собственных своих переживаний Печорин применяет
тот ж е метод психологического эксперимента и идеологической переоценки,
как и к ч у ж и м л ю д я м . Ведь тут принципиальной разницы в объекте психо­
логического наблюдения и условиях его нет. Самонаблюдение д л я Печо­
р и н а — тот ж е процесс объективного наблюдения над «другим челове­
ком». П р а в д а , себя Печорин знает, но ведь он так ж е хорошо «понял»
Грушницкого, « р а з г а д а л » к н я ж н у Мери, знает, как своего двойника, док­
тора В е р н е р а . Р а з н и ц а в одном: душевный мир этих лиц он рисует в про­
филь, свой ж е — en f a c e * .
При воспроизведении своих переживаний Печорин с н а ч а л а точно назы­
вает поступок или чувство, иногда д а ж е подчеркивает откровенную наготу
своих признаний. З а т е м , подвергая их анализу, р а з ъ я с н я е т их возникно­
вение или их функции в строе своего х а р а к т е р а . Иногда переживание
сразу ж е определяется как сложное, ч а щ е всего двойственное; тогда его
состав непосредственно р а с к р ы в а е т с я в его противоречивой сложности.
Иногда ж е в процессе дальнейшего а н а л и з а того ж е п е р е ж и в а н и я оказы­
вается, что оно неоднородно, что к одному чувству примешивается другое,
более низменное, нередко д а ж е вступающее в конфликт с первым. Предель­
ная искренность этих самопризнаний, не рассчитанных на чужого чело­
века, на «читателя», неоднократно о б н а ж а е т с я . Вот типичный а н а л и з
чувств и внутренних мотивов поведения в стиле Печорина:
«Я лгал. Но мне хотелось его побесить. У меня в р о ж д е н н а я страсть
противуречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных
противуречий
сердцу или рассудку. Присутствие энтузиаста обдает меня
крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком
8 4
17*
lib.pushkinskijdom.ru
260
Стиль прозы
Лермонтова
с д е л а л и бы из м е н я страстного м е ч т а т е л я . Признаюсь
еще,
чувство
неприятное,
но знакомое
пробежало
слегка в это мгновение
по моему
сердцу: это чувство было зависть; я говорю смело «зависть», потому что
привык себе во всем
признаваться».
«Я вернулся домой волнуемый
двумя различными
чувствами.
Первое
было грусть: за что они все меня н е н а в и д я т ? д у м а л я. З а что? Обидел ли
я кого-нибудь? Нет. Н е у ж е л и я п р и н а д л е ж у к числу тех людей, которых
один вид у ж е п о р о ж д а е т н е д о б р о ж е л а т е л ь с т в о ? И я чувствовал,
что ядо­
витая злость мало-помалу
наполняла
мою
душу».
В связи с этим раздвоением чувств-страстей при объяснении душевной
ж и з н и ч а щ е всего применяется прием вопросительно-разделительного
перечисления. В о з м о ж н ы е внутренние мотивы того или иного психологи­
ческого я в л е н и я в ы с т р а и в а ю т с я в логическую цепь разделительных пред­
л о ж е н и й (с с о ю з а м и ли — или—или),
которые затем и о б л е к а ю т с я в форму
вопросов.
« О д н о мне всегда было с т р а н н о : я никогда не д е л а л с я рабом любимой
ж е н щ и н ы , н а п р о т и в : я всегда приобретал н а д их волей и сердцем непобе­
димую власть, вовсе об этом не с т а р а я с ь . Отчего это? — оттого ли, что
я никогда ничем очень не д о р о ж у , и что они е ж е м и н у т н о боялись выпустить
меня из рук? или это — магнетическое
влияние сильного организма?
или
мне просто не удавалось
встретить женщину
с упорным характером?»
« И з чего ж е я хлопочу? — Из зависти к Грушницкому?
Бедняжка,
он вовсе ее не з а с л у ж и в а е т . Или это следствие того скверного, но непобе­
димого чувства, которое з а с т а в л я е т нас у н и ч т о ж а т ь с л а д к и е з а б л у ж д е н и я
б л и ж н е г о [.. .] »
Н а и б о л е е полно лермонтовский метод и з о б р а ж е н и я душевной жизни
п р о я в и л с я в описании п е р е ж и в а н и й Печорина после получения письма
Веры. С н а ч а л а Печорин п р е д с т а в л я е т внутреннюю борьбу своих чувств,
сочетая повествовательные ф р а з ы с о т р а ж е н и я м и своей внутренней речи.
Эти э м о ц и о н а л ь н ы е к о л е б а н и я стиля в ы р а ж а ю т с я отчасти сменой и пере­
боями синтаксических ф о р м , отчасти подбором а ф ф е к т и в н о й лексики.
«Я с к а к а л , з а д ы х а я с ь от нетерпенья. М ы с л ь не з а с т а т ь у ж е ее в Пятигорске
молотком у д а р я л а мне в сердце [. . .]»
П о в е с т в о в а н и е здесь резко перескакивает в о б л а с т ь внутренней речи
Печорина, в о с п р о и з в о д я как бы крик его с е р д ц а : « [. . .] одну минуту, еще
одну минуту видеть ее, проститься, п о ж а т ь ее руку. . .»
Вслед за этим опять переход к повествованию, о д н а к о обостренному
эмоциональными в о с к л и ц а н и я м и , которые п о д ч е р к и в а ю т невыразимую
сложность переживания.
«Я молился, проклинал, п л а к а л , с м е я л с я . . . нет, ничто не выразит моего
беспокойства,
отчаяния] . . При в о з м о ж н о с т и потерять ее навеки Вера
с т а л а д л я меня д о р о ж е всего на свете, дороже жизни, чести, счастья.
Бог знает, какие странные, какие бешеные замыслы
роились
в голове
моей. . .»
З а т е м с предельным л а к о н и з м о м и з о б р а ж а ю т с я гибель коня и отчаяние
обессиленного П е ч о р и н а : «И долго я л е ж а л н е п о д в и ж н о , и п л а к а л горько,
не с т а р а я с ь у д е р ж и в а т ь слез и рыданий [ . . . ] »
Силу этого а ф ф е к т а символически в ы р а ж а е т х а р а к т е р н а я по откровен­
ности п р и з н а н и я ф р а з а :
« [ . . .] и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презре­
нием
отвернулся».
Но «другой человек» в д у ш е Печорина не у м и р а е т от о т ч а я н ь я . З а м о л к ­
ший рассудок, о с в е ж е н н ы й ночной росой и горным ветром, приводит
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
261
мысли в обычный порядок, и рефлексия снова вступает в свои п р а в а . Р а з ­
вивается цепь вопросов:
« [ . . .] я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и без­
рассудно. Чего мне еще надобно? — ее видеть? — зачем? не все ли кончено
между
нами?»
П о н я т н о , что, доведя эту цепь идей до логического конца, рассудок
эмоционально в о з в р а щ а е т с я к анализу только что пережитого а ф ф е к т а :
«Мне, однако, приятно, что я могу
плакать\»
Но голос другого человека, живущего в душе Печорина, тут же скеп­
тически п о д с к а з ы в а е т материалистически-медицинское, психофизиологи­
ческое объяснение этому факту воскрешения живого чувства. «Впрочем,
может быть, этому причиной расстроенные нервы, ночь, проведенная без
сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок».
В с в я з и с этим в о з р о ж д а ю т с я полное душевное равновесие и ирония
рефлексирующей личности:
«Всё к л у ч ш е м у ! это новое страдание, говоря военным слогом,
сделало
во мне счастливую диверсию. Плакать здорово; и потом, вероятно, если б
я не проехался
верхом и не был принужден на обратном пути пройти
15 верст, то и эту ночь сон не сомкнул бы глаз моих».
И весь этот психологический п а с с а ж заключается точной деловой
отметкой, э ф ф е к т н о заостренной глубоко ироническим сравнением: «Я воз­
вратился в Кисловодск в 5 часов утра, бросился на постель и заснул сном
Наполеона
после
Ватерлоо».
Т а к к а к в печоринском понимании чувства — те ж е идеи, а форма
идеи — действие, то а н а л и з переживаний сразу ж е от определения чувств
и их внутренних мотивов переходит к изображению побуждений, которые
затем п р е в р а т я т с я в действия. Уединенные монологи и внутренняя речь
героя в связи с этим приобретают яркую аффективную окраску:
«Берегитесь, господин Грушницкий! говорил я, п р о х а ж и в а я с ь взад и
вперед по комнате: со мной э д а к не шутят. Вы дорого можете з а п л а т и т ь
за одобрение в а ш и х глупых т о в а р и щ е й . Я вам не игрушка. . .»
С а м ы м и поразительными страницами исповеди Печорина являются те,
которые п р е д с т а в л я ю т собою «внутренний монолог», стенограмму душев­
ной ж и з н и . П р а в д а , эта стенограмма в дневнике Печорина литературно
о б р а б о т а н а . Она д а л е к а еще от передачи той естественной хаотичности
и символической глубины индивидуального внутреннего мышления, кото­
рую постиг и в ы р а з и л Л . Толстой. Но в печоринском дневнике у ж е наме­
чается принцип а л о г и з м а внутренней жизни, прикрытый терминами пре­
дубеждение
и предчувствие.
Когда Печорин отдается непосредственному
течению потока сознания и переводит на литературный я з ы к своего днев­
ника отдельные выхваченные из этого потока чувства и мысли, тогда его
психологическая стенограмма становится самообвинением. Печорин пере­
стает быть скептиком, материалистом и магнетизером. В темных волнах
душевного потока начинается брожение предчувствий и предубеждений.
Тут внутреннее раздвоение Печорина сказывается особенно остро. Бо­
рются как бы д в а голоса. Один недоумевает, спрашивает, колеблется
и обвиняет; другой логически расчленяет психологическую проблему, опи­
сывает ее идейную суть и побуждает к действию, т. е. предлагает решение.
Эта б о р ь б а в ы р а ж а е т с я в приемах перехода от одной мысли к другой,
в х а р а к т е р е синтаксических конструкций. Вот этот диалог внутренних
голосов в записи от 14 июня:
«Я иногда себя п р е з и р а ю . . . не оттого ли я презираю и других? . .
Я стал неспособен к благородным порывам; я боюсь показаться смешным
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы
262
Лермонтова
с а м о м у себе. Д р у г о й бы на моем месте п р е д л о ж и л к н я ж н е : son coeur et sa
f o r t u n e ! . .» *
Д р у г о й голос: « [. . .] но н а д о мною слово ж е н и т ь с я имеет какую-то
в о л ш е б н у ю в л а с т ь : как бы страстно я ни любил ж е н щ и н у , если она мне даст
т о л ь к о почувствовать, что я д о л ж е н на ней жениться — прости любовь!
мое с е р д ц е п р е в р а щ а е т с я в к а м е н ь , и ничто его не р а з о г р е е т снова. Я готов
на все ж е р т в ы , кроме этой; д в а д ц а т ь р а з ж и з н ь свою, д а ж е честь поставлю
на карту. . . но свободы моей не продам».
П е р в ы й голос: «Отчего я т а к д о р о ж у ею? что мне в ней? . . куда я себя
готовлю? чего я ж д у от будущего? . . П р а в о , ровно ничего. Это какой-то
в р о ж д е н н ы й с т р а х , неизъяснимое предчувствие. . . Ведь есть люди, которые
безотчетно б о я т с я пауков, т а р а к а н о в , мышей. . . П р и з н а т ь с я ли? . .»
Второй голос: «Когда я был е щ е ребенком [. . .]» и т. п.
В печоринской записи внутренней речи п о р а ж а ю т крутые аффективные
переходы, н е о ж и д а н н ы е сломы чувств и мыслей. Они д о л ж н ы были к а з а ­
ться особенно странными на фоне предшествующей т р а д и ц и и литератур­
ных монологов. Ведь у Гоголя алогические сломы и изгибы речевого дви­
ж е н и я были рассчитаны л и ш ь на комическое впечатление и оставались
психологически не мотивированными. Н а п р о т и в , в лермонтовском внутрен­
нем монологе обостренный д р а м а т и з м и п о в ы ш е н н а я э ф ф е к т и в н о с т ь речи
д о л ж н ы были с и м в о л и з и р о в а т ь порывистое, беспокойное кружение уеди­
ненных мыслей, не и с к а ж е н н ы х и не п р и г л а ж е н н ы х логикой искусствен­
ного л и т е р а т у р н о г о представления.
« Д в а часа ночи. Не спится. А надо бы з а с н у т ь , чтоб з а в т р а рука не дро­
ж а л а . Впрочем, на 6 ш а г а х промахнуться трудно. А! господин
Грушницкий! в а ш а м и с т и ф и к а ц и я вам не у д а с т с я . . . мы поменяемся ролями:
теперь мне придется отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного
с т р а х а . З а ч е м вы сами н а з н а ч и л и эти роковые шесть ш а г о в ? Вы думаете,
что я вам без спора подставлю свой лоб. . . но мы бросим жеребий! . .
и тогда. . . тогда. . . что, если его счастье перетянет? если моя звезда
наконец мне изменит? . . И немудрено: она т а к долго с л у ж и л а верно моим
прихотям [. . .]
Что ж? умереть, так умереть: потеря д л я мира н е б о л ь ш а я ; да и мне
самому порядочно у ж скучно. Я — как человек, з е в а ю щ и й на б а л е , кото­
рый не едет спать только потому, что е щ е нет его кареты. Но карета
готова? — прощайте\»
Психологическое р а з д в о е н и е Печорина, я р к о с к а з ы в а ю щ е е с я и в строе
его внутренней речи, допускает в о з м о ж н о с т ь тех ж е экспериментов
с собой и над собой, что и н а д другими. П р и м е н я я с ь к ситуации, он иногда
р а з ы г р ы в а е т ту или иную роль, о б е щ а ю щ у ю много интересных наблюде­
ний и побочных п е р е ж и в а н и й . Иногда эта игра п р е в р а щ а е т с я в психологи­
ческие опыты над внутренними силами, з а л о ж е н н ы м и в д у ш е самого Печо­
рина. Все это создает п а р а д о к с а л ь н о о б н а ж е н н ы й стиль и з о б р а ж е н и я ,
п о р а ж а ю щ и й индивидуальной странностью и контрастностью экспрессив­
ных красок.
Так, перед к н я ж н о й Мери Печорин не р а з играет роль романтика
о т ч а я н ь я , и его речь приобретает признаки л и т е р а т у р н о й стилизации.
Печорин тогда говорит стилем байронических героев, которыми увлекалась
к н я ж н а Мери. Т а к о в монолог Печорина перед Мери на пути к провалу.
Он построен по симметричной схеме психологических контрастов и анти­
тез и, при всей его демонически-печоринской о к р а с к е , носит отпечаток
романтического стиля школы М а р л и н с к о г о :
«Все читали на моем л и ц е признаки дурных свойств, которых не было;
8 5
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лєрмонтова
263
но их п р е д п о л а г а л и — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли
в л у к а в с т в е : я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня
не л а с к а л , все оскорбляли; я стал злопамятен [ . . . ] » и т. п.
Л ю б о п ы т н о , что этому монологу предшествует ремарка, подчеркиваю­
щ а я игру П е ч о р и н а : «Я задумался на минуту и потом сказал, приняв
глу­
боко тронутый вид [. . .] » *
Е щ е ярче эта намеренная стилизация под Грушницкого о б н а р у ж и в а ­
ется в реплике Печорина, когда он «пробрался в гостиную» к к н я ж н е :
«Я остановился, взявшись з а ручку двери, и с к а з а л : — [ • • • ] # поступил
как безумец [. . .] Зачем вам знать то, что происходило
до сих пор в душе
моей! Вы этого никогда не узнаете, и тем лучше для вас. П р о щ а й т е » .
Ср. ироническое воспроизведение в о о б р а ж а е м о г о разговора Грушниц­
кого с хорошенькой соседкой: [. . .] нет, вы (или ты) этого не д о л ж н ы
з н а т ь ! [. . .] Д а и к чему? . . Ч т о я д л я вас! — Поймете ли вы меня? . .»
и т. д . '
Тот ж е прием психологического эксперимента применен и к рассказу
о дуэли. Печорин и з о б р а ж а е т себя всецело поглощенным наблюдениями
над Грушницким. Поэтому изложение душевных переживаний самого
Печорина почти исключено, вернее, оно ограничивается л и ш ь обозначе­
нием тех чувств, которые в ы з ы в а л о в нем поведение противника. П р е ж д е
всего Печорин п о д д е р ж и в а е т уверенность Грушницкого, будто он не знает
о з а г о в о р е против себя, о неравных д л я себя условиях дуэли, и подмечает,
как реагирует Грушницкий на его притворные реплики. Вся внутренняя
борьба Грушницкого драматически воспроизводится, в ее оттенках и пере­
ливах.
«— Мы будем стреляться. . .
Я п о ж а л плечами.
— П о ж а л у й : только подумайте, что один из нас непременно будет
убит.
— Я ж е л а ю , чтоб это были вы. . .
— А я так уверен в противном. . .
Он смутился, покраснел,
потом принужденно
захохотал».
З а т е м Печорин сознательно ставит Грушницкого в положение убийцы
и внимательно следит, как тот относится к его предложению. Аналитически
р а с к р ы в а ю т с я все возможности действия, предоставленные Грушницкому.
«— П о ж а л у й , — сказал капитан, посмотрев выразительно на Грушниц­
кого, который кивнул головой в знак согласия. Лицо его ежеминутно
менялось.
Я его поставил в затруднительное положение. Стреляясь при
обыкновенных условиях, он мог целить мне в ногу, легко меня ранить и
удовлетворить таким образом свою месть, не о т я г о щ а я слишком своей
совести; но теперь он должен был выстрелить на воздух или сделаться
убийцей,
или наконец
оставить свой подлый замысел и
подвергнуться
одинаковой
со мною опасности. В эту минуту я не ж е л а л бы быть на его
месте. Он отвел капитана в сторону и стал говорить ему что-то с большим
6
64
Ср. замечание Белинского о «героях нашего времени»: «Обманывая других, они прежде
всего обманывают себя [. . .] начиная лгать с сознанием или начиная шутить — они
продолжают и оканчивают искренно. Они сами не знают, когда лгут и когда говорят
правду, когда слова их — вопль души, или когда они — фразы. Это делается у них вместе
и болезнию души, и привычкою, и безумством, и кокетничаньем» (Белинский В. «Герой
нашего времени»... С. 613—614). Любопытно, что и Белинский заметил в Печорине
стилизацию под Грушницкого. Так, Белинский находил, что в сцене с княжной на прогулке
« [ . . . ] Печорин впал в Грушницкого, хотя и более страшного, чем смешного. ..» (Там же.
С. 621).
lib.pushkinskijdom.ru
264
Стиль прозы Лєрмонтова
ж а р о м ; я видел, как посиневшие
губы его дрожали; но капитан от него
отвернулся
с презрительной
улыбкой».
Внутреннее ж е состояние с а м о г о Печорина р а с к р ы в а е т с я , с одной сто­
роны, д р а м а т и ч е с к и — его репликами и физиологическим описанием Вернера ( « — Д а й т е пощупать пульс!. . о-го! лихорадочный.
. . но на лице
ничего не заметно. . . только г л а з а у вас блестят ярче обыкновенного»).
С другой стороны, обостренное восприятие Печорина символически
х а р а к т е р и з у е т с я т а к и м эпизодом, многозначительность которого для
П е ч о р и н а легко могла быть понята в свете п р е д ш е с т в у ю щ и х его рассуж­
дений о предчувствиях и п р е д у б е ж д е н и я х :
«Вдруг мелкие камни с шумом покатились нам под ноги. Что это? Грушницкий спотыкнулся,
ветка, з а которую он уцепился, изломилась, и он
с к а т и л с я бы вниз на спине, если б его секунданты не п о д д е р ж а л и .
— Берегитесь! — закричал
я ему: — не падайте заране; это дурная
примета. Вспомните Ю л и я Ц е з а р я ! »
Все описание дуэли приобретает экспрессивную остроту оттого, что оно
бесстрастно. Воспроизводя обрывки р а з г о в о р о в , оно сверх того изобра­
ж а е т л и ш ь последовательный ход наблюдений и экспериментов Печорина
над Г р у ш н и ц к и м .
«Я р е ш и л с я предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать
его; в д у ш е его могла проснуться искра великодушия, и тогда всё устрои­
лось бы к л у ч ш е м у ; но с а м о л ю б и е и слабость х а р а к т е р а д о л ж н ы были
т о р ж е с т в о в а т ь ! . .»
Вместе с тем с полной о б н а ж е н н о с т ь ю р а с к р ы в а ю т с я и задние мысли
и расчеты П е ч о р и н а , эгоистическая п о д к л а д к а этой игры его с судьбою.
«Я хотел д а т ь себе полное п р а в о не щ а д и т ь его, если бы судьба меня
п о м и л о в а л а : кто не заключал
таких условий с своею
совестью?»
С р . р а н ь ш е о Г р у ш н и ц к о м : « [ . . .] он мог [. . .] удовлетворить таким
о б р а з о м свою месть, не отягощая слишком своей совести [. . .]»
Внутренние к о л е б а н и я Грушницкого, его погруженность в свои мысли
п о д ч е р к и в а ю т с я и подбором сравнений, символически н а м е к а ю щ и х на
зависимость с л а б о в о л ь н о г о героя от друга своего, ш т а б с - к а п и т а н а .
« Р е ш е т к а ! — з а к р и ч а л Грушницкий поспешно,
как человек,
которого
вдруг разбудил
дружеский
толчок».
М е ж д у тем сам Печорин, аналитически взвесив внутреннюю борьбу
Грушницкого, с о з н а т е л ь н о стремится обострить ее и тем увеличить свои
шансы на победу и обеспечить себе право убийства.
«— Вы счастливы, — с к а з а л я Грушницкому: — вам стрелять первому!
Но помните, что если вы меня не убьете, то я не промахнусь!
— даю вам
честное
слово.
Он покраснел;
ему было стыдно убить человека безоружного;
я глядел
на него п р и с т а л ь н о ; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим,
умоляя о прощении;
но как признаться в таком подлом умысле? . . Ему
о с т а в а л о с ь одно средство — выстрелить на воздух; я был уверен, что он
выстрелит на воздух! Одно могло этому п о м е ш а т ь : мысль, что я потребую
вторичного поединка».
Б р о с а е т с я в г л а з а неоднократное упоминание о пристальном, всмат­
р и в а ю щ е м с я в з г л я д е Печорина:
«Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, с т а р а я с ь заметить
хоть легкий след р а с к а я н и я . Но мне п о к а з а л о с ь , что он у д е р ж и в а л
улыбку».
И д а л е е до конца и з о б р а ж е н и е дуэли сводится к подробному описанию
печоринских экспериментов. При этом в повествовании Печорина все время
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
265
перевешивает тот «человек», который «мыслит и судит». И только в то
время, как Грушницкий целился в него, в Печорине п р о б у ж д а е т с я и та
половина его существа, которая чувствует. . . «Он целил мне прямо в лоб.
Неизъяснимое
бешенство закипело в груди моей». Печорин становится гос­
подином п о л о ж е н и я . Сложное описание противоречивых переживаний
контрастно предшествует драматической р а з в я з к е . . .
« [ . . .] И вот он остался один против меня. Я до сих пор стараюсь
объяснить себе, к а к о г о роду чувство кипело тогда в груди моей: то было
и д о с а д а оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, р о ж д а в ш а я с я
при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокой­
ной д е р з о с т ь ю на меня глядящий, две минуты тому н а з а д , не подвергая
себя никакой опасности, хотел меня убить, как собаку; ибо раненный
в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса».
В тот ж е круг выражений и образов, связанных с представлением
о бесчувственно-рефлексирующей половине Печорина, входит и формула
суда н а д Грушницким:
« С л е д у ю щ и е слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно,
как произносят смертный
приговор».
10
О б р а з Печорина остался бы незавершенным и ирония исторической обре­
ченности «героя нашего времени» не приобрела бы трагического колорита,
если бы не было « Ф а т а л и с т а » . В этой новелле о б р а з Печорина о к р у ж а е т с я
символическим ореолом рока, судьбы. Печорин бросает вызов смерти и
выходит победителем из экспериментальной игры с судьбой.
В с в я з и с этой темой судьбы о б р а з Печорина приобретает черты типи­
ческого символа всего современного ему поколения: «А мы, их ж а л к и е
потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без
наслаждения
и страха, кроме той невольной боязни, с ж и м а ю щ е й сердце при мысли
о неизбежном конце, мы неспособны более к великим ж е р т в а м ни д л я б л а г а
человечества, ни д а ж е д л я собственного нашего счастия, потому что знаем
его н е в о з м о ж н о с т ь , и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как
наши предки бросались от одного з а б л у ж д е н и я к другому, не имея, как они,
ни н а д е ж д ы , ни д а ж е того неопределенного, хотя истинного н а с л а ж д е н и я ,
которое встречает д у ш а во всякой борьбе с людьми или с судьбою» (Ср.
о б р а з ы лермонтовской «Думы» и публицистический стиль Ч а а д а е в а . )
На этом идеологическом фоне эффектно выступает п а р а д о к с а л ь н о е ре­
шение злободневного вопроса русской общественной ж и з н и 30—40-х го­
дов — об убеждениях
как об основном атрибуте развитой, интеллигентной
личности.
Тема судьбы, идея ф а т а л и з м а тем глубже входила в композицию кав­
казской повести, что она органически с л и в а л а с ь с «азиатским миросозер­
цанием», по представлению людей того времени. А. А. Краевский вспоми­
нал т а к и е слова Л е р м о н т о в а о России и русских: «Мы д о л ж н ы жить своею
самостоятельною жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое.
З а ч е м нам все тянуться за Европою и за французским. Я многому научился
у а з и а т о в , и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросо­
з е р ц а н и я , з а ч а т к и которого и д л я самих а з и а т о в и для нас е щ е мало по­
нятны. Но, поверь мне [. . .] т а м на Востоке тайник богатых откровений» .
6 5
Висковатый П. А. Михаил Юрьевич Лермонтов: Жизнь и творчество. М., 1891. С. 368.
lib.pushkinskijdom.ru
266
Стиль прозы
Лермонтова
Но и н е з а в и с и м о от этого идеи и о б р а з ы рока, судьбы, предопределения
с о с т а в л я л и одно из существенных художественных звеньев в цепи поэти­
ческих откровений р о м а н т и з м а . Так, М а р л и н с к и й не р а з в о з в р а щ а л с я
к теме ф а т а л и з м а и р а з р е ш а л ее в боевом романтическом плане. Его герои
б р о с а ю т вызов судьбе:
« [ . . .] кто кует судьбу, как не мы сами!. . Н а ш ум, н а ш и страсти, наша
воля — вот созвездие путеводное, вот властители, планета нашего сча­
стья!. . Не поклонюсь я этому слепому истукану, воздвигнутому на костях
человеческих, не у с т р а ш у с ь п р и з р а к а , которого изобрели злодеи, чтобы
в ы д а в а т ь свои з а м ы с л ы орудиями рока, и которому верят
слабодушные
для того, что в них нет решительности действовать самим. Верить фата­
лизму — з н а ч и т не п р и з н а в а т ь ни греха, ни добродетели, значит
созна­
ваться, что мы бездушные
игрушки какой-то неведомой нам силы, что мы
цветы на потоке ж и з н и , иль перекати-поле, носимое по прихоти ветров!»
(«Свидание») .
Но среди р а з в е т в л е н и й р о м а н т и з м а б ы л а и н е м е ц к а я ф а т а л и с т и ч е с к а я
ш к о л а . О ней с о с у ж д е н и е м писал Белинский в рецензии на перевод фанта­
стической повести Г а у ф а «Отелло» ( 1 8 3 5 ) : « Ф а т а л и с т ы л и ш а ю т человека
свободной воли, д е л а ю т его рабом и игрушкою какой-то неотразимой, вра­
ж д е б н о й и грозной силы и, наконец, ее ж е р т в о ю . Кому не известно „ Д в а д ­
цать четвертое ф е в р а л я " Вернера,
„Прародительница'Трильпарцера,
многие повести Тика и других? Гофман не п р и н а д л е ж и т к этой школе;
ф а т а л и ч е с к о е и ф а н т а с т и ч е с к о е не одно и то ж е . У Г о ф м а н а человек бывает
часто ж е р т в о ю своего собственного в о о б р а ж е н и я , игрушкою собственных
п р и з р а к о в , мучеником несчастного т е м п е р а м е н т а , несчастного устройства
мозга, но не какой-то судьбы, перед которою трепетал древний мир и над
которою смеется новый»
.
Но тема судьбы и предопределения п р и о б р е т а л а особенное значение
в идеалистическом мировоззрении, в кругу убеждений передовых предста­
вителей русского о б щ е с т в а 30—40-х годов, ч у в с т в о в а в ш и х свою обречен­
ность, свою ненужность в условиях николаевского р е ж и м а . Н. В. Станке­
вич писал Неверову 15 ф е в р а л я 1836 г.:
«Действительность беспрестанно д а е т нам з н а т ь , что она действитель­
ность, а мы все ж д е м чудес. . . я стыдился этого н а п р а в л е н и я , я д у м а л , что
это следствие н а ш е й неестественной ж и з н и , убитого о р г а н и з м а и убитой
д у ш и . . . но люди молодые, с в е ж и е , в которых поселилась искра Б о ж и я ,
с т р а ж д у т тем ж е недугом [. . .] как неистребимо это суеверное упование на
судьбу, которая холодно
и неумолимо
разрушает
лучшие мечты наши!
И к а ж д ы й у д а р ее невольно с т а р а е ш ь с я о б ъ я с н и т ь какою-нибудь благою
целью [. . .] И, м о ж е т быть, в самом деле, ведет она, но ее руководством
пользуются те, которые п е р е ж и в а ю т нас; ее забота в том, чтоб мы не выры­
вались из звеньев этой цепи, которую кует она от первого человека, —
и это еще лучшая участь быть ее орудием [. . .] Впрочем, в экономии при­
роды в с я к а я д р я н ь есть необходимость, и если мы будем дрянь, то она
и этим воспользуется, точно как пользуется нашим счастием, страданием,
нравственностью и безнравственностью» .
Д л я Печорина тема судьбы я в л я е т с я центральной проблемой самосо­
знания.
Печорин и з о б р а ж а е т с я игрушкой судьбы и вместе ее орудием. Он
6 6
6 7
6 8
66
67
г,й
Марлинский А. Указ. соч. Ч. 12. С. 205.
Белинский В. Соч. М., 1869. Ч. 2. С. 215.
Станкевич Н. В. Переписка. 1830—1840. М., 1914. С. 3 4 7 - 3 4 8 .
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы Лермонтова
267
в о з м у щ а е т мирное течение жизни, п р е в р а щ а я ее в водоворот событий. Уже
в « Т а м а н и » о б о з н а ч а е т с я эта тема:
«Мне с т а л о грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг чест­
ных контрабандистов?
Как камень, брошенный в гладкий источник, я встре­
вожил их спокойствие, и как камень едва сам не пошел ко дну!»
В « К н я ж н е Мери» эта же тема углубляется:
«Я шел медленно; мне было грустно. Неужели, думал я, мое единственное
назначение
на земле — разрушать чужие надежды? С тех пор, как я живу
и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм,
как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние.
Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль
палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?. .»
В « Ф а т а л и с т е » все в р а щ а е т с я вокруг темы судьбы, предопределения.
Л е р м о н т о в применяет здесь пушкинский принцип разноплоскостных отра­
жений и в а р и а ц и й центрального образа. По разным направлениям, по
разным с о з н а н и я м в развитии сюжета происходят всплески и о т р а ж е н и я
одной и той ж е темы судьбы. Эта тема находит разное фразеологическое
в ы р а ж е н и е в языке разных персонажей новеллы. Быстрое развертывание
с ю ж е т а в композиции « Ф а т а л и с т а » всецело подчинено принципу разносто­
роннего освещения все той ж е проблемы предопределения. Симметрично
р а с п о л а г а ю т с я однородные ситуации, но с противоположным идеологи­
ческим р а з р е ш е н и е м их. П а р а л л е л и з м ы , контрасты, разные виды неполных
соответствий — все эти средства художественного вариирования одних и
тех ж е о б р а з о в концентрируют внимание на одной теме, повертывающейся
к читателю то одной, то другой стороной.
Т а к ж е к а к в «Пиковой даме» Пушкина тема трех верных карт, в «Фа­
талисте» тема судьбы человека с н а ч а л а появляется в разговоре после
карточной игры:
« [ . . . ] разговор против обыкновения был занимателен. Р а с с у ж д а л и
о том, что мусульманское поверье, будто судьба человека написана
на
небесах, находит и между нами, христианами, многих поклонников; к а ж ­
дый
р а с с к а з ы в а л разные необыкновенные случаи pro или c o n t r a » * .
«— Всё это вздор! — сказал кто-то: — где эти верные люди,
видевше
список, на котором означен час нашей смерти?. . И если точно есть предопре­
деление, то зачем же нам дана воля, рассудок? почему мы д о л ж н ы д а в а т ь
отчет в наших поступках?. .»
«Событие р а з в е р т ы в а е т с я из идеи, как растение из зерна» (Белин­
ский) * .
И з р а з г о в о р а возникает трагический эпизод, иллюстрирующий пред­
определение.
Вулич имел « [ . . . ] вид существа особенного, неспособного делиться
мыслями и страстями с теми, которых судьба д а л а ему в товарищи».
« [ . . . ] Я вам предлагаю испробовать на себе, может ли человек
свое­
вольно располагать своею жизнию, или каждому из нас заране
назначена
роковая минута. . .»
Печорин как человек, склонный к предчувствиям и предубеждениям,
уже на лице Вулича читает его судьбу. Таким образом, Печорин как будто
склоняется к вере в предопределение.
« [ . . .] Мне к а з а л о с ь , я читал печать смерти на бледном лице его: я
з а м е ч а л , и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто
на л и ц е человека, который д о л ж е н умереть через несколько часов, есть
какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным гла­
зам трудно ошибиться».
87
88
lib.pushkinskijdom.ru
268
Стиль прозы
Лєрмонтова
О д н а к о это предчувствие или п р е д с к а з а н и е , по-видимому, не осуществ­
л я е т с я . И вопрос о предопределении о с т а е т с я не вполне решенным.
П о с л е опыта Вулича м е ж д у Вуличем и Печориным происходит такой
разговор:
«— А что, вы н а ч а л и верить предопределению?
— Верю. . . только не понимаю теперь, отчего мне казалось,
будто вы
непременно
должны нынче умереть. . .»
Но вера современного человека, р а в н о д у ш н о п е р е х о д я щ е г о от сомнения
к сомнению, т а к ж е неопределенна и з ы б к а , как и неверие. Она не пре­
в р а щ а е т с я в у б е ж д е н и е . В связи с этим повесть о ф а т а л и с т е тут (как бы на
стыке двух г л а в ) пересекается лирическим отступлением, включающим
в себя и лирический п е й з а ж , иронически с в я з а н н ы й с темой предопределе­
ния и с о б р а з а м и тех цельных и сильных людей, которые верили в астроло­
гию и предопределение, и публицистические р а с с у ж д е н и я о современном
о б щ е с т в е , и психологические р а з м ы ш л е н и я Печорина о собственной лич­
ности. Основной мотив, пронизывающий это м е т а ф и з и ч е с к о е отступле­
ние, — идея неспособности современной души к борьбе с людьми или
с судьбой.
Так ж е как и в стиле Гоголя, это лирическое отступление з а в е р ш а е т с я
иронической сентенцией и посредством резкого к а л а м б у р н о г о срыва пере­
ходит в бытовое повествование:
« [ . . .] не з н а ю наверное, верю ли я теперь предопределению или нет,
но в этот вечер я ему твердо верил: д о к а з а т е л ь с т в о было разительно, и я,
несмотря на то, что посмеялся над нашими предками и их услужливой
астро­
логией, попал невольно в их колею; но я остановил себя вовремя на этом
опасном пути и, имея правило ничего не отвергать решительно и ничему не
вверяться слепо, отбросил метафизику в сторону и стал смотреть под ноги.
Такая предосторожность была очень кстати: я чуть-чуть не упал, наткнув­
шись на что-то толстое и мягкое, но, по-видимому, н е ж и в о е » .
И д а л ь ш е в повествовании то и дело всплывают на поверхность образы,
с в я з а н н ы е с идеей предопределения.
Иногда они имеют явно ироническую о к р а с к у :
« У ж восток начинал бледнеть, когда я з а с н у л , но видно было
написано
на небесах, что в эту ночь я не
высплюсь».
Вулич убит. К а з а л о с ь бы, новое подтверждение предопределения. Пе­
чорин выступил в привычной ему роли вестника судьбы:
« [ . . .] я п р е д с к а з а л невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не
обманул меня, я точно прочел на его изменившемся лице печать близкой
кончины».
В связи с р а з в и в а ю щ и м с я ходом событий все охвачены одною
мыслью о роковой неизбежности судьбы:
«Они р а с с к а з а л и мне всё, что случилось, с примесью разных
замечаний
насчет странного предопределения,
которое спасло его от неминуемой
смерти
за полчаса до смерти».
Убийство Вулича пьяным к а з а к о м и с т о л к о в ы в а е т с я д а ж е старым
есаулом к а к роковое предопределение судьбы:
« [ . . . ] ну у ж коли грех твой тебя попутал, нечего делать: своей судьбы
не
минуешь».
На этом фоне вполне естественной п р е д с т а в л я е т с я новая в а р и а ц и я
с ю ж е т а испытания судьбы. Д л я Печорина ф о р м а чувства-идеи есть дейст­
вие. И Печорин становится экспериментатором. Он вступает в борьбу
с судьбой как бы д л я того, чтобы окончательно убедиться в предопределе­
нии.
lib.pushkinskijdom.ru
Стиль прозы. Лермонтова
269
«В эту минуту у меня в голове промелькнула странная мысль: подобно
Вуличу я в з д у м а л испытать судьбу».
И с п ы т а н и е окончилось блистательно для Печорина: «Офицеры меня
п о з д р а в л я л и — и точно, было с чем!»
Теперь, к а ж е т с я , у ж е исчерпаны все художественные и логические
возможности в а р и и р о в а н и я темы предопределения.
Ход событий д о л ж е н был, по-видимому, привести д а ж е крайнего скеп­
тика к полному убеждению в существовании предопределения. Но душа
«современного человека», пережившего пору мечтательного романтизма
и р а з ъ е д а е м о г о рефлексией, не может знать наверное, убеждена ли она
в чем или нет (ср.: «А мы [. . .] скитающиеся по земле без убеждений и
гордости [. . . ] » ) . Так с необычайной художественной остротой и психоло­
гической тонкостью наносятся последние, решающие штрихи на о б р а з
Печорина.
« П о с л е всего этого как бы, к а ж е т с я , не сделаться фаталистом? но кто
знает наверное, убежден ли он в чем или нет?. . и как часто мы принимаем
за убеждение обман чувств или промах рассудка!. . Я люблю сомневаться
во всем: это расположение ума не мешает решительности х а р а к т е р а —
напротив; что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не
з н а ю , что меня о ж и д а е т . Ведь х у ж е смерти ничего не случится — а смерти
не минуешь\»
Ср. у Ч а а д а е в а в «Философическом письме»: « Л у ч ш и е идеи,
за отсутствием связи или последовательности, замирают в нашем мозгу
и п р е в р а щ а ю т с я в бесплодные призраки. Человеку свойственно теряться,
когда он не находит способа привести себя в связь с тем, что ему пред­
шествует, и с тем, что за ним следует. Он л и ш а е т с я тогда всякой твердости,
всякой уверенности. Не руководимый чувством непрерывности, он видит
себя з а б л у д и в ш и м с я в мире [. . . ] это — беспечность ж и з н и , лишенной
опыта и предвидения, не принимающей в расчет ничего, кроме мимолетного
с у щ е с т в о в а н и я особи, оторванной от рода, жизни, не д о р о ж а щ е й ни че­
стью, ни успехами какой-либо системы идей и интересов, ни д а ж е [.. .]
родовым наследием [. . . ] В наших головах нет решительно ничего общего;
все в них индивидуально и все шатко и неполно [. . .] Иностранцы ставят
нам в достоинство своего рода б е с ш а б а ш н у ю отвагу [. . .]
Они не видят, что то же с а м о е начало, б л а г о д а р я которому мы иногда
бываем т а к о т в а ж н ы , делает нас всегда неспособными к углублению
и настойчивости; они не видят, что этому равнодушию
к житейским опас­
ностям соответствует в нас такое же полное равнодушие
к добру и злу,
к истине и ко лжи, и что именно это лишает нас всех могущественных
сти­
мулов,
которые толкают людей по пути совершенствования
[.
../» .
69
11
Л е р м о н т о в в стиле «Героя нашего времени» объединил в гармоническое
целое все созданные в пушкинскую эпоху средства художественного выра­
ж е н и я . Был осуществлен новый стилистический синтез достижений стихо­
вой и прозаической культуры русской речи. Поставленная Пушкиным
проблема метафизического я з ы к а получила в творчестве Л е р м о н т о в а
оригинальное разрешение, т а к как элементы публицистического и научЧаадаев П. Я. Соч. и письма / Под ред. М. Гершензона. М., 1914. Т. 2. С. 114—115.
Сопоставление «Героя нашего времени» с лермонтовской «Думой», отражающей влияние
чаадаевских идей, сделано еще Белинским: «„Герой нашего времени" — это грустная дума
о нашем времени, как и та, которою так благородно, так энергически возобновил поэт
свое поэтическое поприще [...]» [Белинский В. «Герой нашего времени» . . . С. 651).
lib.pushkinskijdom.ru
270
Стиль прозы
Лєрмонтова
н о - ф и л о с о ф с к о г о я з ы к а стали органической, составной ч а с т ь ю стиля худо­
ж е с т в е н н о й прозы * . Тем самым была о т к р ы т а с у л и в ш а я большие воз­
можности перспектива широкого в з а и м о д е й с т в и я м е ж д у стилями художе­
ственной л и т е р а т у р ы и стилями публицистики и науки.
В борьбе с романтической ф р а з о й и романтическим идеализмом Л е р ­
монтов нашел с а м о с т о я т е л ь н у ю дорогу, в о с п о л ь з о в а в ш и с ь многими
х у д о ж е с т в е н н ы м и з а в о е в а н и я м и самой романтической поэтики. В роман­
тической культуре х у д о ж е с т в е н н о г о слова Л е р м о н т о в нашел новые сред­
ства психологического и з о б р а ж е н и я личности. С т и х о т в о р н а я речь пушкин­
ской эпохи д о с т и г л а г о р а з д о б о л ь ш е г о с б л и ж е н и я с ж и в о й устной речью,
чем я з ы к прозы. И Л е р м о н т о в перенес эти д о с т и ж е н и я стихового языка
в о б л а с т ь художественной прозы. В прозаическом я з ы к е Лермонтова
отголоски и о т р а ж е н и я стиховой ф р а з е о л о г и и и стиховых конструкций
лирически оттеняют, а иногда з а в е р ш а ю т реалистически о п р а в д а н н у ю и
точно п о д о б р а н н у ю группу бытовых в ы р а ж е н и й . Тонкие стилистические
переходы от я з ы к а деловой прозы к л и т е р а т у р н о - х у д о ж е с т в е н н ы м оборо­
т а м , с в о е о б р а з н ы е приемы смешения простых повседневных ф р а з разго­
ворной речи с в ы р а з и т е л ь н ы м и средствами поэтического языка придают
п о в е с т в о в а т е л ь н о м у стилю Л е р м о н т о в а стилистическое р а з н о о б р а з и е , се­
мантическую с л о ж н о с т ь и психологическую рельефность. Синтез стиховых
и прозаических форм в области лексики и ф р а з е о л о г и и о с у щ е с т в л я л с я
у Л е р м о н т о в а посредством некоторого стилистического в ы р а в н и в а н и я
с ц е п л я е м ы х з в е н ь е в одной ф р а з о в о й цепи и семантического обострения
их с в я з е й . В я з ы к е Л е р м о н т о в а реалистически у р а в н о в е ш и в а ю т с я эле­
менты стиховой романтики и бытового п р о т о к о л и з м а . Повествовательный
д и н а м и з м пушкинской глагольной ф р а з ы сочетается здесь с отвлеченной
точностью номинативных логических определений и с лирической вырази­
тельностью и психологической рельефностью качественных оценок и харак­
теристик.
В лермонтовской прозе открылось о б щ е с т в у , что « о б р а з о в а л и с ь сти­
хии новой ж и з н и и р а з д а ю т с я вопросы, которые дотоле не р а з д а в а л и с ь » * .
«Тут было все — и с а м о б ы т н а я , ж и в а я мысль [. . .] тут была и какая-то
м о щ ь , горделиво в л а д е в ш а я собою и свободно п о д ч и н я в ш а я идее свое­
нравные порывы свои; тут была и эта оригинальность, к о т о р а я , в простоте
и естественности, открывает собою новые, д о т о л е невиданные миры, и кото­
р а я есть достояние одних гениев; тут б ы л о много чего-то столь индиви­
д у а л ь н о г о , столь тесно соединенного с личностию т в о р ц а , — много такого,
что мы не м о ж е м иначе о х а р а к т е р и з о в а т ь , как н а з в а в ш и „лермонтовским
э л е м е н т о м " [. . .] »
89
90
7 0
Белинский В. «Герой нашего времени». Соч. М. Лермонтова. Изд. второе. СПб., 1841.
Две части / / Указ. соч. Ч. 5. С. 343 *.
91
lib.pushkinskijdom.ru
язык гоголя
1
Эпоха Гоголя б ы л а революционной эпохой в истории русского литера­
турного я з ы к а . В 30—40-е годы р а з г о р е л а с ь н а п р я ж е н н а я борьба между
дворянскими и буржуазно-демократическими стилями литературы. Д в о ­
р я н с к а я культура речи п е р е ж и в а л а кризис. Обозначались принципы
и приемы б у р ж у а з н о г о перерождения литературной речи . В сфере ж у р нально-публицистических стилей и ж а н р о в раньше и прочнее всего опре­
делился перевес на стороне я з ы к а разных общественных групп, в р а ж д е б ­
ных с т а р о д в о р я н с к о й аристократической культуре слова (ср. стили публи­
цистического я з ы к а «Московского т е л е г р а ф а » , «Библиотеки д л я чтения»,
«Телескопа», з а т е м «Отечественных записок» и т. д . ) . В области художест­
венной речи литературный р а з б р о д был настолько силен и глубок, что д а ж е
положение пушкинского языка в 30-х годах стало неустойчивым, крити­
ческим (ср. рост влияния стилей Бенедиктова и П о л е ж а е в а ) *. Естест­
венно, что Гоголь д о л ж е н был в поисках самостоятельной литературноязыковой позиции, в б л у ж д а н и я х по путям стилистического самоопреде­
ления пережить много уклонов и колебаний. Творческий путь Гоголя
изменчив, извилист. В языке Гоголя диалектически совмещались револю­
ционные и архаистические, реставрационные тенденции. История измене­
ний гоголевского стиля осложняется еще двуязычием Гоголя, смешением
в его л и т е р а т у р н о й системе разных элементов русского языка с ф о р м а м и
я з ы к а украинского. И все ж е я з ы к о в а я и стилистическая эволюция Гоголя
тесно с в я з а н а с общей языковой ж и з н ь ю эпохи. В центре стилистической
борьбы 30—40-х годов стояли следующие проблемы, получавшие проти­
воречивые решения в теории и практике разных литературных групп:
1) проблема обновления русского литературного я з ы к а стилями раз­
говорной б у р ж у а з н о - д в о р я н с к о й речи и устно-бытового просторечия;
2) проблема отношения литературного языка к «простонародному»
(т. е. крестьянскому, а отчасти и «мещанскому») языку и его областным
вариациям;
3) проблема преодоления церковно-книжной речевой культуры или,
во в с я к о м случае, ограничения ее элементов в составе литературного
языка;
4) проблема отражений в русском литературном языке разных стилей
ф р а н ц у з с к о г о , .немецкого и английского языков, разных форм з а п а д н о е в ­
ропейской литературной мысли, проблема «заимствования» и освоения
семантических систем западноевропейских языков;
5) проблема взаимодействия между литературной речью и языком
города с его р а з н ы м и сословными, профессиональными и техническими
диалектами;
6) проблема организации «метафизического» языка *, т. е. отвлечен­
ных журнально-публицистических и научно-философских стилей литера­
турной речи;
1
2
1
См. мою книгу «Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX в.» (М., 1934.
Гл. VII и VII!) *.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
272
Гоголя
7) п р о б л е м а н о р м а л и з а ц и и форм « о б щ е н а ц и о н а л ь н о г о » в ы р а ж е н и я ,
п р о б л е м а с о з д а н и я устойчивой «самобытной» системы русского нацио­
н а л ь н о г о я з ы к а — и в связи с этим проблема синтеза и структурного
соотношения р а з н о с т и л ь н ы х элементов в этой национально-языковой
системе.
С а м о с т о я т е л ь н о е отношение Гоголя ко всем этим вопросам не сразу
у с т а н о в и л о с ь и определилось. Оно менялось в течение 30-х годов, и лишь
к с а м о м у концу их наметились т в е р д ы е основы широкой, стройной и цель­
ной л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о й концепции. « М е р т в ы е д у ш и » явились литера­
турным м а н и ф е с т о м , р а с к р ы в а в ш и м сущность русской национальноя з ы к о в о й политики в понимании Гоголя. А « В ы б р а н н ы е места из переписки
с д р у з ь я м и » р а с к р ы в а л и перед обществом идеологию и мифологию, обле­
к а в ш у ю « и д е а л ь н ы й » о б р а з а в т о р а (учителя, « д у ш е з н а т е л я » и п р о р о к а ) ,
вводили читателей в семантический центр п р е д н о с и в ш е й с я Гоголю «иде­
альной» я з ы к о в о й системы н а ц и о н а л ь н о - л и т е р а т у р н о г о в ы р а ж е н и я .
2
Я з ы к Гоголя на пути к з а к л ю ч и т е л ь н о м у этапу своего самоопределения
претерпевал существенные изменения, был п о д в е р ж е н резким колебаниям.
Необходимо бегло коснуться их, чтобы всесторонне понять общественнополитическую и художественно-идеологическую подпочву языкового твор­
чества Гоголя. В стиле гоголевских произведений первой половины 30-х
годов кроме т р а д и ц и о н н о г о «нейтрального» ф о н д а средств общелитератур­
ной речи рельефно выступали следующие четыре основных Я З Ы К О В Ы Х
п л а с т а : 1) украинский «простонародный» я з ы к ; 2) стили русской разго­
ворной речи и русского н а ц и о н а л ь н о - б ы т о в о г о просторечия; 3) русский
о ф и ц и а л ь н о - д е л о в о й язык, преимущественно его к а н ц е л я р с к и е стили,
иногда с примесью разговорно-чиновничьего д и а л е к т а и 4) романтические
стили русской л и т е р а т у р н о - х у д о ж е с т в е н н о й и публицистической речи.
Их в з а и м о д е й с т в и е и соотношение ко второй половине 30-х годов уже
п е р е ж и л и с л о ж н у ю эволюцию. Вот краткие бюллетени, рисующие состоя­
ние к а ж д о й из этих речевых стихий гоголевского стиля к периоду «Мерт­
вых д у ш » .
§ 1. П о п ы т к а Г о г о л я с р а з у ж е включиться своей стихотворной поэмой
« Г а н ц К ю х е л ь г а р т е н » в систему русской литературно-художественной
речи, н а п р а в и т ь свой я з ы к по основному руслу, в котором двигались
стили корифеев русской л и т е р а т у р ы , о к о н ч и л а с ь неудачей. Слабость
гоголевского слога, «незрелость д а р о в а н и я относительно к слогу, языку
и стихосложению» * была очевидна . С л о ж н а я а т м о с ф е р а литературной
стилистики 20-х годов не б ы л а родным воздухом д л я Гоголя. Слишком
ощутителен был на я з ы к е молодого поэта налет « п р о в и н ц и а л и з м а » .
И Гоголь и з б и р а е т другой стилистический путь, на который влекут его
кроме н а ц и о н а л ь н о й и социальной почвы, в з р а с т и в ш е й писателя, литера­
т у р н а я т р а д и ц и я , увлечение русского д в о р я н с к о г о о б щ е с т в а прозой Валь­
т е р - С к о т т а * и романтический интерес к «народности», в ы з в а в ш и й моду
на « м а л о р о с с и й с к о е » * .
П а р а л л е л ь н о д л я своих у п р а ж н е н и й в «высоких» стилях русского лите­
р а т у р н о г о я з ы к а Гоголь избирает не только романтически-повествова­
тельные и лирические ж а н р ы , но и ж а н р ы эстетико-патетических, критико4
2
5
6
2
Ср. рецензии Н. Полевого в «Московском телеграфе» (1829. № 12); в «Северной пчеле»
(1827. № 87); Ор. Сомова в «Северных цветах на 1830 г.» (С. 77—78).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоголя
273
публицистических и научно-исторических статей, в которых р а с к р ы в а л а с ь
семантика художественного «образа а в т о р а » *. Это был путь романтиче­
ской риторики, которая с н а б ж а л а как дворянские, т а к и б у р ж у а з н ы е стили
русского литературного языка 20—30-х годов новыми формами фразеоло­
гии и символики (ср. язык прозы Д . Веневитинова, Титова, И в . Киреевского,
Н. П о л е в о г о , Н. Н а д е ж д и н а , В. Г. Белинского и д р . ) .
И д е я «народности» в русском литературном языке н а ч а л а XIX в. была
тесно с в я з а н а с процессом художественно-речевого формирования нацио­
нальных х а р а к т е р о в . Потребность национализации приемов литературного
в ы р а ж е н и я вела к выходу за границы языковых норм стародворянского
салонного круга, стремившегося ассимилироваться с избранными формами
речи и мысли западноевропейской аристократии и б у р ж у а з и и . Намечались
пути б у р ж у а з н о й т р а н с ф о р м а ц и и салонно-дворянских стилей русского
литературного я з ы к а . В ы с т р а и в а л а с ь вереница рассказчиков из среды
провинциального дворянства, купечества, чиновничества и крестьянства
(ср. «Повести Белкина», повести и рассказы М. П. Погодина, О. Сомова,
К а з а к а Л у г а н с к о г о и д р . ) . В языковом плане это был процесс обрастания
литературного повествования свежими побегами устной речи, ее разных
классовых и сословных стилей. Конечно, от социальной позиции автора
зависели не только стилистический состав и границы «литературности»,
но и подбор характеристических форм просторечия и простонародного
я з ы к а . Т а к р а с ш и р я л а с ь и перестраивалась область литературной речи.
В националистической концепции общерусского литературного языка
украинский язык с л и в а л с я с русскими провинциальными говорами как
о б л а с т н а я в а р и а ц и я славянского речевого строя.
Украинский я з ы к с точки зрения русского буржуазно-дворянского
с а м о с о з н а н и я был л и ш ь провинциальным ответвлением русской «при­
роды». Поэтому и д л я украинских дворян это был язык домашнего оби­
хода. И только в этой функции он мог попасть в литературу как в ы р а ж е н и е
и о т р а ж е н и е народных украинских типов (преимущественно с комической
о к р а с к о й ) . Но дворянское понимание «народности» в н а ч а л е XIX в. сбли­
ж а л о простонародный язык и национально-бытовое просторечие с «устной
словесностью» и древнерусской письменностью нецерковного с о д е р ж а н и я .
Вполне понятно, что в эпоху увлечения «народностью» украинская сло­
весность и язык в силу своей экзотичности д о л ж н ы были иметь в русском
дворянском, д а ж е аристократическом, кругу особенный успех. В статье
«О малороссийских песнях» Гоголь писал: «Только в последние годы,
в эти времена стремления к самобытности и собственной народной поэзии,
обратили на себя внимание малороссийские песни, бывшие до того скры­
тыми от о б р а з о в а н н о г о общества и д е р ж а в ш и е с я в одном народе. Д о того
времени одна только о ч а р о в а т е л ь н а я музыка их изредка заносилась в выс­
ший круг, слова ж е оставались без внимания и почти ни в ком не возбуж­
дали л ю б о п ы т с т в а » . Характерна здесь ж е оценка литературного значения
народной поэзии: «На всем печать чистого первоначального младен­
чества, с т а л о быть — и высокой поэзии» (Соч., 10-е изд., т. V, с. 287, 2 9 1 ) .
Таким о б р а з о м , в составе самой украинской языковой стихии намечается
стилистическая двойственность: украинское просторечие и повествова­
тельно-бытовые стили украинской народной словесности (в аспекте рус­
ской л и т е р а т у р н о - я з ы к о в о й эстетики) рассматриваются преимущественно
как источник национально-характеристических и комических красок при
обрисовке украинских провинциальных типов из среды дворянства, не при­
н а д л е ж а в ш е г о к аристократическому кругу русских европейцев (т. е. глав­
ным о б р а з о м мелкого двQpянcтвa), духовенства, казачества (деревенского
7
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
274
Гоголя
3
д в о р я н с т в а ) и к р е с т ь я н с т в а ; а у к р а и н с к а я песенная поэзия провозгла­
ш а е т с я источником л и р и з м а в стиле у к р а и н с к о - д в о р я н с к и х мелодий. Д л я
х а р а к т е р и с т и к и отношения русского « о б щ е с т в а » 30—40-х годов к украин­
ской струе в с о с т а в е русской художественной л и т е р а т у р ы очень красочна
рецензия В. Г. Б е л и н с к о г о на сборник « Л а с т о в к а » (1841) . Симптома­
тично, что Белинский н а ч и н а е т с в а ж н о г о вопроса: «Есть ли на свете
малороссийский я з ы к , или это только областное наречие?» В ответ указы­
в а е т с я , что «малороссийский я з ы к действительно с у щ е с т в о в а л во времена
самобытности М а л о р о с с и и и существует теперь — в п а м я т н и к а х народной
поэзии тех с л а в н ы х времен». Г р а н ь к л а д е т с я эпохой П е т р а I. По мнению
Белинского, до этого времени не было классовой д и ф ф е р е н ц и а ц и и украин­
ского я з ы к а . У в е л ь м о ж н о г о гетмана и простого к а з а к а « я з ы к был общий,
потому что идеи последнего к а з а к а были в уровень с идеями пышного
гетмана. Но с П е т р а Великого н а ч а л о с ь р а з д е л е н и е сословий. Д в о р я н ­
ство, по ходу исторической необходимости, п р и н я л о русский я з ы к и русскоевропейские обычаи в о б р а з е ж и з н и . Я з ы к с а м о г о н а р о д а начал пор­
т и т ь с я [. . .] С л е д о в а т е л ь н о , мы имеем полное п р а в о с к а з а т ь , что теперь
у ж е нет малороссийского я з ы к а , а есть о б л а с т н о е малороссийское наречие,
к а к есть белорусское, сибирское и другие, подобные им областные наре­
чия».
Т а к как, по мнению Белинского, ж и з н ь у к р а и н с к о г о высшего общества
«переросла малороссийский язык, о с т а в ш и й с я в устах одного простого
н а р о д а » , то отсюда д е л а е т с я вывод о невозможности украинской литера­
туры и украинского л и т е р а т у р н о г о я з ы к а . « И к а к а я р а з н и ц а в этом случае
м е ж д у малороссийским наречием и русским я з ы к о м ! Русский романист
м о ж е т вывести в своем романе людей всех сословий и к а ж д о г о з а с т а в и т ь
говорить своим я з ы к о м : о б р а з о в а н н о г о человека — языком образованных
людей, купца — по-купечески, с о л д а т а — по-солдатски, м у ж и к а — по-му­
ж и ц к и . А малороссийское наречие одно и то ж е д л я всех сословий —
крестьянское». « П р о с т о в а т о с т ь крестьянского я з ы к а » ограничивает укра­
инскую поэзию сферой «мужицкой ж и з н и » . « К а к а я г л у б о к а я мысль, —
восклицает Белинский, — в этом факте, что Гоголь, с т р а с т н о любя Мало­
россию, все-таки стал писать по-русски, а не по-малороссийски!» И это
несмотря на то, что Гоголь, как гений, — «полный властелин ж и з н и » , что
«для творческого т а л а н т а Гоголя существуют не одни парубки и д ы в ч а т а ,
не одни А ф а н а с и и И в а н о в и ч и с Пульхериями И в а н о в н а м и , но и Т а р а с
Б у л ь б а с своими могучими сынами».
Отношение с а м о г о Гоголя к украинской языковой стихии в стиле «Вече­
ров на хуторе» было условно-литературное. П р и в к у с этой условной
литературности был заметен и в речевых оценках самих героев. Беспри­
месный украинский я з ы к с ч и т а л с я « м у ж и ц к и м наречием», а русский —
«грамотным» я з ы к о м . Так, в «Ночи перед Р о ж д е с т в о м » , в начале повести
кузнец В а к у л а и з ъ я с н я е т с я перед читателем и на русско-украинском
условном л и т е р а т у р н о - р а з г о в о р н о м языке, и на русском б у р ж у а з н о - д в о ­
рянском просторечии, и на я з ы к е русских р о м а н о в и повестей («Чудная,
н е н а г л я д н а я О к с а н а , позволь поцеловать т е б я . . .»; «А я ее так люблю,
как ни один человек на свете не любил и не будет никогда любить. . . »
и т. п.), и на я з ы к е народной поэзии в его л и т е р а т у р н о й транспозиции
4
3
4
Ср. у Гоголя в «Ночи перед Рождеством»: «Шел ли
называют себя козаки, одетый в кобеняк с видлогою
Под ред. Н. С. Тихонравова. М., 1889. Т. 1. С. 109;
и страницу этого издания).
Белинский В. Г. Соч. СПб., 1875. Т. 6. С. 200—202
lib.pushkinskijdom.ru
набожный мужик или дворянин, как
[ . . . ] » [Гоголь Н. В. Соч. 10-е изд. /
в дальнейшем указываем только том
8
*.
Язык Гоголя
275
(«Если бы меня п р и з в а л царь и с к а з а л : ,,Кузнец Вакула, проси у меня
всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе. П р и к а ж у тебе
сделать золотую кузницу"» и т. п. «. . .Стоит, как царица, и блестит чер­
ными очами» (т. I, с. 119) и т. п.), и на мещанском языке бывалых людей
(в р а з г о в о р е с П а ц ю к о м : « Д а й б о ж е тебе всего, добра всякого в довольст­
вии, хлеба в пропорции! (Кузнец иногда умел ввернуть модное слово:
в том он понаторел в бытность е щ е в Полтаве, когда р а з м а л е в ы в а л сотнику
досчатый з а б о р ) [. . .] Свинины ли, колбас, муки гречневой, ну, полотна,
пшена, или иного прочего, в случае потребности. . . как обыкновенно между
добрыми людьми водится. . . не поскупимся. Р а с с к а ж и хоть, как, примерно
с к а з а т ь , попасть на дорогу к нему?» (с. 122). С переносом действия в Пе­
тербург вся речевая атмосфера меняется. Выступают искусственные при­
знаки противопоставления русского языка украинскому:
«,,Что ж , з е м л я к " , — с к а з а л , приосанясь, з а п о р о ж е ц , и ж е л а я показать,
что он может говорить и по-русски: — „што, балшой город?" Кузнец и себе
не хотел о с р а м и т ь с я и показаться новичком, притом же, как имели
случай
видеть выше сего, он знал и сам грамотный язык. „Гоберния
знатная!"
отвечал он р а в н о д у ш н о : ,,нечего с к а з а т ь , домы балшущие,
картины висят
скрозь важные. Многие домы исписаны буквами из сусального золота
до чрезвычайности.
Нечего с к а з а т ь , чудная пропорция!"
Запорожцы,
у с л ы ш а в ш и кузнеца, т а к свободно изъясняющегося, вывели заключение,
очень д л я него выгодное» (с. 133 и 5 5 4 ) .
Е щ е резче эти условно-литературные функции украинского языка
подчеркнуты в сцене бесед з а п о р о ж ц е в с Потемкиным и царицей. В к а з а ц ­
кую речь внедряются чистые, нерусифицированные украинизмы («Та вси,
батько. . .», «Та спасиби, мамо!. . .» и д р . ) . Они выделены курсивом. М а л о
того: они комментируются автором при посредстве ссылки на «лингвисти­
ческий вкус» кузнеца Вакулы.
«„Як же, мамо! Ведь человеку, сама знаешь, без жинки нельзя жить",
отвечал тот самый з а п о р о ж е ц , который р а з г о в а р и в а л с кузнецом, и кузнец
удивился, слыша, что этот з а п о р о ж е ц , з н а я т а к хорошо грамотный язык,
говорит с царицею, как будто нарочно, самым грубым, обыкновенно
назы­
ваемым мужицким наречием. . .» (с. 137).
Х а р а к т е р н о , что речь з а п о р о ж ц а вслед за тем принимает типичное для
ранней гоголевской литературной манеры украино-русское течение .
Т а к и м о б р а з о м , Гоголь был д а л е к от социологической дифференциации
самого украинского я з ы к а . В гоголевском стиле классовые грани вноси­
лись в украинскую стихию формами смешения ее с диалектами и стилями
русского я з ы к а . О д н а к о и здесь диапазон колебаний не широк. Гоголь
д е й с т в о в а л и писал по условным литературно-дворянским понятиям своего
времени о «счастливой Авзонии» *, о «танцующем и поющем» украинском
народе * , о к а з а к а х , о провинциальных чиновниках и старосветских
помещиках. Л и ш ь в самом конце 30-х годов, в эпоху переделки текста
« Т а р а с а Бульбы» * , Гоголь з а д у м а л с я над вопросом о классовой диффе­
ренциации «древних казаков», о социальной природе и историческом зна­
чении народной поэзии и — в связи с этим — над вопросом о «языке» каза­
ков. С о х р а н и л а с ь т а к а я заметка среди бумаг Гоголя: «Слова два с к а ж у
о языке. Н е с п р а в е д л и в о приписывают древним козакам козацкие и чумац­
кие какие-то поступки. Что придали и заставили их так говорить и действо5
9
10
п
5
«„Мы не чернецы", продолжал запорожец, „а люди грешные. Падки, как и все честное
христианство, до скоромного. Есть у нас не мало таких, которые имеют жен, только
не живут с ними на Сече. Есть такие, что имеют жен на Польше; есть такие, что имеют
жен в Украине; есть такие, что имеют жен и в Турещине"» (Т. 1. С. 137).
18-
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
276
Гоголя
вать бандуристы — это не д о к а з а т е л ь с т в а ; они п е р е с к а з ы в а л и по своим
понятиям и р е ч а м ; песни сочинялись в н а р о д е и [часто у ж е ] большею
частию после той эпохи, которую они и з о б р а ж а ю т » (с. 6 2 9 ) .
У к р а и н с к а я примесь в составе повествовательного стиля Гоголя неот­
д е л и м а от х а р а к т е р а р а с с к а з ч и к о в . Рудый П а н ь к о , как и з д а т е л ь «Вечеров
на хуторе близ Д и к а н ь к и » , очень колоритно описывает социально-языко­
вую позицию — свою и своих приятелей. Это — мир провинциального
«хуторянского» з а х о л у с т ь я , в р а ж д е б н ы й « б о л ь ш о м у свету», т. е. двор я н с к о - а р и с т о к р а т и ч е с к и м стилям русской л и т е р а т у р ы . «Вечера» вступают
в ж и в у ю т р а д и ц и ю «народной» романтической л и т е р а т у р ы , претендующей
на д е м о к р а т и з м . С точки з р е н и я норм «большого света» речь украинского
хуторянина д о л ж н а быть п р и з н а н а ( к а к иронически п р е д п о л а г а е т и пасичник) « м у ж и ц к о й » . Против этого Рудый П а н ь к о в о з р а ж а е т : рассказчики
были «люди вовсе не простого д е с я т к а , не какие-нибудь мужики хуторянские» (с. 5 ) . Это — д е р е в е н с к а я а р и с т о к р а т и я , вроде сельских рассказчи­
ков В а л ь т е р - С к о т т а . О д н а к о и в этой среде, и в ее я з ы к е з а м е ч а е т с я со­
циальное расслоение. У с т а н а в л и в а е т с я явный стилистический антагонизм
м е ж д у хуторянскими «деревенскими» к р а с н о б а я м и — Фомой Григорье­
вичем, на стороне которого о к а з ы в а е т с я и сам Рудый П а н ь к о , и гороховым
паничом из П о л т а в ы , который п р и н а д л е ж а л к «знати» и д а ж е «обедал раз
с губернатором з а одним столом» (с. 9 7 ) . Гороховый панич («ще зовсим
молода д и т ы н а » * ) и з о б р а ж а е т с я городским « а р и с т о к р а т о м » , сторон­
ником л и т е р а т у р н о - к н и ж н о й «печатной» романтической культуры слова,
с ее вычурным, «хитрым» я з ы к о м :
«Иной р а з с л у ш а е ш ь , с л у ш а е ш ь и р а з д у м ь е нападет. Ничего, хоть
убей, не п о н и м а е ш ь . О т к у д а он слов п о н а б р а л с я т а к и х ? » (с. 5 — 6 ) .
Таким о б р а з о м , демократическому украинско-простонародному языку
с т а р о г о поколения хуторян — Рудого П а н ь к а и «незнатного д ь я к а » Фомы
Григорьевича — п р о т и в о п о с т а в л я е т с я городской, «обруселый» и з а р а ж е н ­
ный р о м а н т и з м о м я з ы к «горохового панича».
Н о в и з н а гоголевского стиля з а к л ю ч а л а с ь в о б н а ж е н н о м демократизме
примеси украинского «простонародного» я з ы к а . Х а р а к т е р н о , что Гоголь
явно д е м о к р а т и з и р у е т и украинизирует я з ы к Фомы Григорьевича. Пред­
с т а в л я ю т большой лингвистический интерес н а б л ю д е н и я над авторской
переделкой текста « Б и с а в р ю к а » «Отечественных з а п и с о к » . Не подлежит
никакому сомнению, что укрепившееся в гоголевской л и т е р а т у р е мнение
о п р а в к е гоголевского стиля П. П. Свиньиным преувеличивает значитель­
ность редакторских изменений и мешает оценить я з ы к о в ы е колебания
с а м о г о Гоголя * . Речь Фомы Григорьевича, н а з в а н н о г о в «Отечественных
з а п и с к а х » (1830, ф е в р а л ь , с. 238—264; март, с. 421—442) дьячком Пок­
ровской церкви, б ы л а с н а ч а л а « о л и т е р а т у р е н а » с а м и м Гоголем: она перво­
н а ч а л ь н о менее отступала от традиционных норм условного литературного
повествования .
Но не менее п о к а з а т е л ь н о , что я з ы к «Вечеров на хуторе близ Ди­
каньки», несмотря на устранение во второй части горохового панича (рас12
13
6
6
Например: «Очнувшись от своего беспамятства, первым делом его было снять со стены
дедовскую нагайку [. . .]»; в тексте «Вечеров»: «Очнувшись, снял он со стены дедовскую
нагайку»; «С невыразимой тоской ворочался он в свою темную хату» (в «Вечерах» это
место исключено вовсе); «Слышно было, что поляк долго еще хвастался, что старый Корж
хотел ему навязать девку, какой бы не согласился взять ни один порядочный человек*
(в «Вечерах» выброшено); «Я его оставлю, оставлю покинутого всем светом* (думы
Пидорки, в «Вечерах» исключено); «Девчата, в нарядном головном уборе из желтых,
синих и розовых стричек, сверх коих повязывался золотой галун» — в «Вечерах»: «поверх
которых навязывался золотой галун» (С. 46).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоголя
277
с к а з ы в а в ш е г о «таким вычурным языком, которого много остряков и из
московского народу не могло понять»), «урбанизуется», теряет все более
и более простонародно-украинский колорит. Во второй части «Вечеров»
роль Фомы Григорьевича с у ж а е т с я . Он выступает лишь с былью «Закол­
дованное место». Вместо «былей» дьячка — или «небылицы», составлен­
ные из словесного материала украинской народной поэзии ( « С т р а ш н а я
месть»), или мелкопоместные «истории», записанные со слов горожанина
( « И в а н Федорович Ш п о н ь к а » ) . Промежуточное положение по языку и
стилю з а н и м а е т «Ночь перед Р о ж д е с т в о м » . Однако и в этой повести го­
раздо более ощутителен налет русского литературно-книжного языка и
русского «городского» стиля, характерного д л я украинской помещичьей
и чиновничьей среды, чем в я з ы к е Рудого П а н ь к а и д ь я к а Фомы Гри­
горьевича .
У р б а н и з а ц и я украино-русского стиля находит свое заключительное
в ы р а ж е н и е в я з ы к е «Миргорода». Здесь происходит решительный отрыв
гоголевского повествовательного стиля от украинского простонародного
языка (ср.: « П у л ь х е р и я И в а н о в н а Товстогубиха, по выражению
окруж­
ных мужиков»).
Конечно, о т р а ж е н и я грамматических и лексических «укра­
инизмов» в языке автора не исчезли (например, в языке «Старосветских
помещиков»: «душа стосковалась за человеком»; «перед ужином Афанасий
Иванович е щ е кое-чего закушивал»
и т. п.). Но они не несли стилистиче­
ской и характеристической функции (кроме, конечно, обозначений предме­
тов, воспроизводивших обстановку украинского поместья). Украинский
простонародный язык свободно вливается лишь в диалогическую речь
персонажей.
Гоголь теперь резко отделяет живой украинский язык от стилей украин­
ской народной поэзии. Изучение процесса переработки « Т а р а с а Бульбы»
показывает, что с а м о понятие литературного «украинизма» в сознании
Гоголя, с т а в ш е г о на точку зрения русских националистов *, подверглось
решительному преобразованию. Народнопоэтическая украинская фразео­
логия, символика, о б р а з н ы е семантические и синтаксические формы песен­
ного я з ы к а р а с ц е н и в а ю т с я Гоголем как живые источники «славянского»
н а ц и о н а л ь н о - я з ы к о в о г о духа и о б р а б а т ы в а ю т с я в стиле гомеровских
поэм * . Украинский ж е простонародный язык низводится на роль провин­
циального придатка к стилям русского буржуазно-дворянского просторе­
чия . П р о с т о н а р о д н ы е украинизмы в языке Гоголя становятся провинциал и з м а м и в составе русского просторечия. Функции и роль их, особенно
в употреблении глагольных форм вида и в приемах глагольного управле­
ния, н е м а л о в а ж н ы , хотя Гоголь п р о д о л ж а е т вести с ними упорную борьбу
и в конце 30-х и в начале 40-х годов.
Так, в первоначальных редакциях «Женихов» и «Ревизора» иногда
п р о с к а л ь з ы в а л и украинизмы и, во всяком случае, формы и слова, чуждые
общим нормам русского городского просторечия. Например, в речи Кочкарева: «дела не смыслишь, так не совайся» (т. VI, с. 2 8 ) ; «ну, что с тебя з а
надворный советник?» (с. 4 7 ) ; в речи Феклы: «А и притоманно есть» (с. 4 0 ) .
7
14
15
8
7
8
Например: «. . .сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире» (Т. 1. С. 100);
«торжеством его искусства была одна картина» (С. 101); «и он строит любовные куры»
(С. 103); «курить спокойно люльку и слушать сквозь упоительную дремоту колядки*
(С. 104); «все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи» (С. 132); «огром­
ные тени [. . .] мелькали по стенам, досягая головою труб и крыш» (С. 132); «на лице
изображалась какая-то надменная величавость* (С. 135) и т. п.
См. примеры украинизмов в русском языке Гоголя в работе И. Мандельштама «О харак­
тере гоголевского стиля» (Гельсингфорс, 1902. С. 213 и след.) *.
lib.pushkinskijdom.ru
278
Язык
Гоголя
В « Р е в и з о р е » в речи городничего: « [ . . .] л и с т ь я т а б а к у , называемого
бакуном» (с. 6 7 ) ; «Купцы и м е щ а н е на меня с т р а х озорятся» (с. 7 0 ) ; «Я бы
вам канчуков
вместо медали!» (с. 131); ср. в «Вии»: «. . .им отсыпалось
по мерке крупного
гороху,
что состояло в коротеньких кожаных
канчуках»
(т. III, с. 3 6 9 ) ; «А потом, к а к разодмет тебе брюхо, да набьешь
себе к а р м а н , т а к и ,,почтенный » (т. VI, с. 132) .
В речи Х л е с т а к о в а : «Верно л е ж а л на кровати? Вся искомкана»
(с. 8 0 ) ;
«дмется т а к расписывает, что его и на небо подняли и в самый рай внесли»
(с. 153); « З а ч е м мне у ж было надевать тогда нового фрака?. .» (с. 181);
в речи Анны А н д р е е в н ы : «А он меня поправил
и, я з а м е т и л а , все
на меня п о г л я д ы в а л » (с. 103); в речи О с и п а : «Растаканье,
канальство»
(с. 175).
Все эти п р о в и н ц и а л и з м ы в окончательном тексте комедий были устра­
нены.
§ 2. Украинский простонародный язык с о ч е т а л с я в творчестве Гоголя
с ф о р м а м и русского л и т е р а т у р н о - к н и ж н о г о я з ы к а при посредстве стилей
просторечия. Просторечие с о с т а в л я л о основной н а ц и о н а л ь н ы й фонд устнобытового я з ы к а д в о р я н с т в а и б у р ж у а з и и . К л а с с о в ы е разновидности про­
сторечия не были резко р а з г р а н и ч е н ы , хотя процесс ф о р м и р о в а н и я салонно-дворянских стилей во второй половине XVIII в. не мог не отразиться
на них. Не п о д л е ж и т сомнению, что просторечие в повествовательном
я з ы к е Гоголя носило я р к о в ы р а ж е н н ы й мелкопоместный, «простонарод­
ный» и д а ж е несколько мещански-чиновничий х а р а к т е р . О д н а к о в повест­
вовательном стиле первой части «Вечеров на хуторе» просторечие
было исключительной п р и н а д л е ж н о с т ь ю с к а з а Фомы Григорьевича и Ру­
дого П а н ь к а .
Так, в повествовательном стиле Фомы Григорьевича: «Настроил сдуру
старого хрена отворить дверь хаты» («Вечер н а к а н у н е И в а н а К у п а л а » —
т. I, с. 4 1 ) ; «и понес хрыч н е б ы в а л ь щ и н у » (с. 4 6 ) ; «подпускали турусы»
(с. 47, 87,); «другой т о ж е , видно, не промах» (с. 4 7 ) ; «калякали
о том о сем»
(с. 5 0 ) ; « м о л о д е ц к а я молвь» ( « П р о п а в ш а я г р а м о т а » — с. 8 3 ) ; «стянул его
коня» (с. 8 5 ) ; «больно ему было крепко» (с. 8 5 ) ; «смазливые
рожи» (с. 8 7 ) ;
«рожи на роже, как говорится, не видно» (с. 8 8 ) ; «чертанье пошло снова
драть горло» (с. 89 и 9 0 ) ; «турнули к нему ордою» (с. 8 8 ) ; «Что хочь де­
л а й » ( « З а к о л д о в а н н о е место» — с. 2 1 4 ) ; «покрикивал только дед, ударив
во всю мочь» (с. 218) и д р . под.
Не менее ярки отголоски «низкого просторечия» и в я з ы к е пасичника:
«дернула ж е охота и пасичника п о т а щ и т ь с я вслед за другими» (с. 3 ) ; «Он
вас всегда примет в балахоне»
(с. 5 ) ; « п р о ш у , о д н а к о ж , н е слишком [...]
финтить» (с. 8) и др.
З а т о п о в е с т в о в а т е л ь н а я речь «горохового панича» (если, конечно, отре­
шиться от диалогической речи действующих л и ц ) почти совсем свободна
от примеси русского просторечия. Л и ш ь переводные с украинского идиомы
и лексические у к р а и н и з м ы вносят в нее п р о с т о н а р о д н у ю струю . Напри­
мер: «пьяный ж и д давал бабе киселя» (с. 14); «доски посунулись»
(с. 26)
и др. под.
П р о ц е с с « у р б а н и з а ц и и » гоголевского с к а з а ведет к смягчению «просто­
народности» я з ы к а . Просторечие принимает более «дворянские» городские
44
9
10
9
10
Ср. сохранившееся и в окончательной редакции слово куматься: «. . .ты там кумаешься да
крадешь в ботфорты серебряные ложечки» (Т. 6. С. 171).
Ср. слабое отражение просторечия в «Страшной мести»: «Что-то не мало всей сволочи»
(Т. 1. С. 165); «ходят козырем как будто бы что путное* (Т. 1. С. 166) и нек. др.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоголя
279
формы, хотя и сохраняет всю свою непринужденную развязность, не ско­
ванную этикетом дворянского салона, «большого света» .
П р а в д а , к ф о р м а м просторечия вели и те следы бурсацкого, семинар­
ского д и а л е к т а , которые были заметны в языке Фомы Григорьевича и пе­
решли з а т е м в повествовательный стиль отрывка «Учителя», «Вия» и«Тараса Б у л ь б ы » .
Но у ж е в повествовательном языке «Ночи перед Рождеством» начи­
нают в с т р е ч а т ь с я слова и в ы р а ж е н и я «должностного» просторечия. На­
пример: «Бедный черт припустился б е ж а т ь , как мужик, которого только
что выпарил заседатель» (с. 141) и т. п. В языке повести об И в а н е Федоро­
виче Ш п о н ь к е с ф е р а буржуазно-дворянского просторечия несколько рас­
ширяется. Вместе с тем связь его со стилями официально-делового или кан­
целярского я з ы к а и разговорно-«должностного» слога становится крепче и
заметнее. Так, с одной стороны, появляются отдельные формы школьноарготического («урока в зуб не з н а л » — с. 187) и военного («стал в вы­
т я ж к у » — с. 192) просторечия. С другой стороны, о щ у щ а е т с я и привкус
канцелярски-делового языка. Например: «Эти дела более шли хуже, неже­
ли лучше» (с. 2 0 6 ) ; «долгом почитаю предуведомить»
(с. 206) и т. д. Коле­
бания в приемах употребления просторечия и в его стилистическом составе
еще д а ю т себя остро чувствовать и в языке «Миргорода». Так, в повество­
вательном стиле «Старосветских помещиков» просторечие представлено
бледно и бедно: « Ж а л о в а л и с ь на животы свои» (с. 2 2 9 ) ; « у ж а с н о жрали
все в дворе» (с. 2 3 0 ) ; «мужики распьянствовались»
(с. 245) и т. п. З а т о
в «Вии» повествовательный язык включает в себя много просторечных
в ы р а ж е н и й , иногда д а ж е мелкобуржуазной окраски. Например: «богослов
уже успел подтибрить с воза целого к а р а с я » (с. 374); «он всегда имел
обыкновение упрятать на ночь полпудовую краюху хлеба» (с. 3 7 2 ) ; «сосчи­
тать, сколько к а ж д ы й из них уписывал з а вечерею галушек. . .» (с. 3 6 9 ) ;
«богослов сплюнул в сторону» (с. 3 7 2 ) ; «решился воспользоваться и улиз­
нуть» (с. 3 8 1 ) ; «философ [. . .] издал глухое крехтание» (с. 3 8 7 ) ; «фукнул
в обе руки» (с. 3 9 3 ) ; «по странному поперечивающему
себе чувству» (с. 393)
и др. под.
Но е щ е с л о ж н е е и ярче формы просторечия в языке повести о двух
И в а н а х . З д е с ь — непринужденная, грубая стихия провинциальной фа­
мильярно-бытовой дворянской речи то с уклоном в «простонародность»,
то в «должностной слог» мотивируется образом рассказчика (того же
Рудого П а н ь к а , но как бы переселившегося в уездный город) *. Напри­
мер: «уходился
страх» (с. 4 1 0 ) ; «шушукала,
шушукала
проклятая баба»
(с. 422) и т. п.
Б л и з о с т ь социального облика подставного рассказчика к и з о б р а ж а е ­
мой среде р а з р у ш а е т границы между языком повествования и диалоги­
ческой речью персонажей (ср. в речи И в а н а Никифоровича: «С вами
говорить нужно гороху наевшись» — с. 417; «Что вы там
раскудахта­
лись?» — с. 418; «Я вам, Иван Иванович, всю морду побью» — с. 419
и т. п . ) .
Перенесение сферы действия в Петербург з н а м е н о в а л о р а з р ы в Гоголя
с системой провинциального «украинизированного» просторечия. В языке
петербургских повестей сфера просторечия впитывает в себя все более
и более элементов фамильярно-бытовой речи городской технической интел­
лигенции, чиновничества, офицерства. Но эти стили просторечия в творчеи
17
11
Ср. в «Главе из исторического романа»: «дьякон шел уже на пропало*
«отдирали краковяк» (Там же) и др.
lib.pushkinskijdom.ru
(Т. 5. С. 135);
Язык
280
Гоголя
стве Гоголя первой половины 30-х годов е щ е очень бедны сословными и
п р о ф е с с и о н а л ь н ы м и к р а с к а м и . Они используют «нейтральный» фонд уст­
но-бытовой лексики, свойственной л ю д я м неаристократического круга.
В я з ы к е « П о р т р е т а » : «мужики обыкновенно тыкают п а л ь ц а м и » ; «о чем калякает н а р о д » (т. V, с. 156); «та ж е набившаяся,
приобыкшая
рука» (с. 156);
«копался его л а к е й » (с. 1 6 2 ) ; «не х в а с т а л , не задирался»
(с. 164); «штоф
чистой русской водки, которую они о д н о о б р а з н о сосут весь день» (с. 181);
«отпустить спроста глупость» (с. 192) и т. п.
В «Невском проспекте»: «вот он продрался-таки
вперед» (с. 2 6 6 ) ;
«этих х л а д н о к р о в н ы х д е в и ц чрезвычайно трудно расшевелить»
(с. 2 7 5 ) ;
« Ш и л л е р а это как бомбою хватило» (с. 2 8 2 ) ; «поцелуй, который, уходя,
П и р о г о в влепил
н а х а л ь н о в самые губки» (с. 2 8 2 ) ; «живет на фуфу»
(с. 2 8 2 ) ; «нарезывается
один» (с. 2 8 2 ) ; «Он у ж е совершенно был нако­
ротке» (с. 283) и мн. др.; в я з ы к е « З а п и с о к с у м а с ш е д ш е г о » : «тебе тогда
не стать мне и в подметки» (с. 3 5 0 ) ; «поскользнулся на проклятом паркете
и чуть-чуть не расклеил носа» (с. 3 4 8 ) ; «я глядел на всю эту канцелярскую
сволочь»
(с. 359) и мн. д р .
Элементы в у л ь г а р н о г о просторечия п р о б и в а л и с ь и в литературнок н и ж н ы й я з ы к Гоголя. В этом смешении ч у в с т в о в а л а с ь о с о з н а н н а я худо­
ж е с т в е н н а я цель: р а з р у ш е н и е с т а р о й системы л и т е р а т у р н о - к н и ж н ы х сти­
лей (ср. широкое применение разговорной лексики и р а з г о в о р н ы х конст­
рукций в пушкинском я з ы к е с конца 20-х г о д о в ) . Н а п р и м е р , в повести
« С т р а ш н а я р у к а » : «не знал прибрать имени ж е н щ и н е » (с. 9 7 ) ; «о, это
таковский народ!» (с. 98) ; в статье «О средних веках»: «Ум человека,
задвинутый
крепкою толщею, не мог иначе прорваться»
(с. 129); «вся
Е в р о п а , д в и н у в ш и с ь с мест, валится в Азию» (с. 148); в статье «Об архи­
тектуре нынешнего времени»: «прежде н е ж е л и достигнет истины, он (ум)
столько даст объездов»
(с. 2 2 7 ) ; «оно (искусство) д о л ж н о пропестрить
[. . .] изрыть, скрыть равнину» (с. 2 3 1 ) ; в лирическом отрывке « Ж и з н ь » :
«протянувши свою жилистую десницу» (с. 2 4 4 ) ; в статье « Ш л е ц е р , Миллер
и Гердер»: « а в т о р , о п а с а ю щ и й с я , чтобы у него не перехватил
кто-нибудь
мысли» (с. 2 4 8 ) ; в статье «О малороссийских песнях»: «из этой пестрой
кучи вышибаются такие куплеты, которые п о р а ж а ю т с а м о ю очарователь­
ною безотчетностью поэзии» (с. 2 9 2 ) ; в статье «Последний день Помпеи»:
«всякий [. . .] т о п о р щ и т с я произвесть э ф ф е к т » (с. 305) и мн. др.
Точно т а к ж е д л я романтического стиля молодого Гоголя характерны
т а к и е немотивированные срывы в просторечие, иногда с провинциальноукраинским отпечатком.
Н а п р и м е р : «Ослепительные удары солнечных лучей з а ж и г а ю т целые
ж и в о п и с н ы е массы листьев, накидывая
на другие темную, как ночь, тень,
по которой только при сильном ветре прыщет золото» (т. I, с. 9 ) ; в «Страш­
ной мести»: «алые, как кровь, волны, хлебещут и т о л п я т с я вокруг старин­
ных стен» (с. 161) и т. п. Вместе с тем п е р и ф р а з а м высокого романтиче­
ского стиля соответствовало, как антитезис, ироническое использование
описательных в ы р а ж е н и й в просторечном я з ы к е комического повествова­
ния. Н а п р и м е р , в отрывке «Учитель»: « о т п р а в л я л всеобщий процесс
ж и т е й с к о г о н а с ы щ е н и я » (т. V, с. 5 0 ) ; «термометр ж и з н и переходит за
точку з а м е р з а н и я » (с. 5 2 ) ; «обстоятельство [. . .] н а д в и н у в ш е е облако
н е д о р а з у м е н и я на ум его» (с. 5 4 ) ; в отрывке «Успех посольства»: «разно12
п
Ср. здесь же выражения купеческого и мелкочиновничьего языка: «За сыромятную жизнь
сожительницы» (Т. 5. С. 98); в «Портрете»: «доктор, принявший на себя обязанность
его пользовать» (Т. 5. С. 178); «/его кого перебьет» (Т. 5. С. 179) и нек. др.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
281
голосый л а й прорезал облекавшую его тучу задумчивости» (с. 55) и т. п.
И т а к , Гоголь признает междуклассовый фонд национально-бытового
просторечия, свойственный обществу неаристократического круга. Этот
фонд входит и в повествовательный язык автора. Многие слова, формулы,
обороты свободно передвигаются из речей персонажей разного социаль­
ного п о л о ж е н и я в стиль повествователя.
Н а п р и м е р , влепить слово, словцо. В « Ж е н и х а х » сваха М а р ф а расска­
з ы в а е т об И в а н е Петровиче Яичнице: « К а к закричит на меня: [. . .] „Ты
врешь, с о б а ч ь я дочь!" Д а еще, мать моя, влепил такое словцо, что [уж]
непристойно и тебе с к а з а т ь » (т. VI, с. 8) ; в «Ревизоре» в речи городничихи:
«Ты т а м вдруг влепишь такое словцо, какое только в кучерской услышишь»
(с. 130); в авторском языке «Повести о том, как поссорился. . .»: «если
влепит словцо, то д е р ж и с ь только» (т. I, с. 4 0 8 ) . Байбак. В «Женихах»
в речи К о ч к а р е в а : «сам ты л е ж и ш ь , как байбак, весь день на боку»
(т. VI, с. 2 9 ) . Ср. в «Мертвых д у ш а х » (т. III, с. 155, 190).
В я з ы к е Гоголя до середины 30-х годов о б н а р у ж и в а е т с я подвижной
и небогатый з а п а с таких «внелитературных» слов, при посредстве которых
н а к л а д ы в а ю т с я характеристические краски на речь персонажей из неин­
теллигентного круга: Ирина Пантилимоновна, тетка невесты из «Жени­
хов», говорит: « Д а ведь Алексей-то Дмитриевич уж такой человек, такой
политичный, т а к авантажно д е р ж и т с я , а сукно-то на к а ф т а н е самое не­
мецкое» ( « Ж е н и х и » — т. VI, с. 3 3 ) ; в речи Осипа ( « Р е в и з о р » ) : «Деньги б
только б были, а ж и з н ь тонкая и политичная»
(с. 7 8 ) ; «И ты невежливого
слова никогда не услышишь, обращенье самое политичное: тебе всякий
говорит „ в ы " » (с. 7 9 ) . Ср. употребление слова политичный в языке Селифана. Ср. применение этого слова в повествовательном стиле «Мертвых
душ»: «политичное д е р ж а н и е за белые ручки». Таковы ж е слова деликат­
ный, великатес в речи Феклы (свахи в «Женихах») : «Никанор Иванович
Онучкин. Это у ж такой великатный\»
(с. 3 5 ) . «Бывало, т а к а я
манерная
сидишь, так вот совсем как с в я т а я : ни суставчиком не шелохнешь. . .
Такой великатес\»
(с. 3 7 ) . Ср. в речи С е л и ф а н а в «Мертвых душах».
Т а к ж е небогат в языке Гоголя этой эпохи и круг экзотических русских
«простонародных» слов; например, мигач в речи свахи Феклы: «Пойдешь
ли — п л а т ь е т а к на тебе и шумит, а мигачи-то, бывало, ножку-то как
начнут п о д с т а в л я т ь , чтоб уронить т е б я . . . » («Женихи» — с. 3 7 ) . Ср. в
«Мертвых д у ш а х » — в повествовательном стиле: «мигача» и «щеголя» *.
Телепень — в речи Кочкарева ( « Ж е н и х и » ) : «Телепень! Глупее барана!»
(с. 4 7 ) ; в письме Хлестакова ( « Р е в и з о р » ) : «Теперь, по милости этих
телепней, у меня не только на дорогу, но д а ж е будет чем и дома покутить»
(с. 141). Ср. в «Мертвых душах» в речи Петуха *.
Таким о б р а з о м , Гоголь стремится ввести в систему литературного
в ы р а ж е н и я демократические стили просторечия, свойственные среде мел­
кого и среднего поместного дворянства, городской технической интеллиген­
ции и чиновничества. На их основе, посредством скрещения их с формами
л и т е р а т у р н о - к н и ж н о г о языка и посредством соответствующего отбора
и п р е о б р а з о в а н и я литературных стилей « д о л ж н а была с л о ж и т ь с я новая
разновидность русского литературного я з ы к а , несущая в себе новые
в ы р а з и т е л ь н ы е и изобразительные речевые категории, не з н а к о м ы е ранее
с л о ж и в ш е м у с я стандартному литературному языку» .
Стили просторечия в языке Гоголя соприкасались и смешивались
с канцелярской, официально-деловой речью.
18
19
13
13
Переверзев
20
В. Ф. Народный язык у Г о г о л я / / Л и т . критик. 1934. № 9. С. 85 *.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
282
Гоголя
§ 3. Стили к а н ц е л я р с к о й речи, смешанной с ф о р м а м и разговорночиновничьего д и а л е к т а , были известны Гоголю к а к деловой государствен­
ный язык. П р и м е с ь к а н ц е л я р и з м о в , чиновничьих слов и в ы р а ж е н и й была
н е и з б е ж н а в с м е ш а н н о м украино-русском я з ы к е , с б л и ж а в ш е м с я с систе­
мой русской книжной речи.
Если в повествовательном я з ы к е первой части «Вечеров на хуторе»
д о л ж н о с т н ы е в ы р а ж е н и я редки, спорадичны, н а п р и м е р : «обличить во л ж и
бесстыдного поносителя»
(«Сорочинская я р м а р к а » — т. I, с. 3 0 ) ; «подры­
вая монополию
а м б а р н о г о кота» ( « М а й с к а я ночь» — с. 64) и некоторые
другие (ср. в речи головы: «резолюцию
всем им учиним» — с. 68 и д р . ) , то
в стиле повести о Ш п о н ь к е примесь делового слога с т а н о в и т с я значитель­
нее. Но л и ш ь «Повесть о том, как поссорился И в а н И в а н о в и ч с Иваном
Н и к и ф о р о в и ч е м » м о ж н о считать началом, истоком этой речевой струи
в составе гоголевского я з ы к а . Н а п р и м е р : «хотел что-то
присовокупить»
(с. 4 1 9 ) ; «к довершению
всех оскорблений [. . .] как будто с особенным
намерением
усугубить оскорбление»
(с. 422) ; « т а б а к , адресуемый
в нос»
(с. 425) ; «перед начатием чтения» (с. 432) ; «мудрый блюститель
порядка»
(с. 4 3 5 ) ; «бумагу пометили, записали,
выставили нумер, вшили,
расписа­
лись» (с. 441) и мн. д р . Ср. здесь ж е элементы д о л ж н о с т н о г о «арго»:
«забежать зайцем вперед» (с. 423 и 424) ; «состряпало
т а к у ю бумагу»
(с. 440) и т. п .
Д и а л о г действующих л и ц этой повести кишит официальными и кан­
целярскими ф о р м у л а м и : «вы нарушили
порядок благочиния»
(городни­
чий — с. 4 3 6 ) ; « п о з а б ы в и приличие и уважение к чину и фамилии
чело­
века, обесчестить таким поносным именем»
(с. 418) и мн. др. Ср. речь
к в а р т а л ь н о г о в «Портрете» (т. V, с. 165 и с л е д . ) . Кроме того, в повествова­
тельный стиль внедряется канцелярский я з ы к «позвов», копируемых
в «натуре».
О ф и ц и а л ь н о - д е л о в а я к а н ц е л я р с к а я речь явственно проступает в языке
петербургских повестей, иногда облеченная иронической экспрессией.
Н а п р и м е р , в « П о р т р е т е » : «он у ж е готов был признать его нарочно послан­
ным свыше д л я воспрепятствования
его намерению
(с. 185); в «Невском
проспекте»: « т р о г а т е л ь н а я п р и в я з а н н о с т ь их посессоров»
(с. 2 5 4 ) ; «напи­
сать отношение из одного казенного места в другое» (с. 255) ; «в их голове
ералаш и целый архив начатых и неоконченных
дел» (с. 256) и т. п.
В « З а п и с к а х с у м а с ш е д ш е г о » и в «Носе» разговорно-чиновничья и
к а н ц е л я р с к и - д е л о в а я струя з а м е т н о усиливается и подчиняет себе все дру­
гие с о ц и а л ь н ы е оттенки и р а з л и ч и я стилей просторечия. Например,
в « З а п и с к а х с у м а с ш е д ш е г о » : «Я не понимаю выгод с л у ж и т ь в департа­
менте: никаких совершенно ресурсов»
(с. 345) ; «Что это за бестия наш
б р а т , ч и н о в н и к ! . . пройди только к а к а я - н и б у д ь в ш л я п к е , непременно
зацепит» (с. 346) ; «он увидел, м о ж е т быть, предпочтительно мне оказывае­
мые знаки благорасположенности»
(с. 3 4 9 ) ; «достатков нет» (с. 350);
«сынки их дебошничают
и лезут в д в о р я н е » (с. 3 5 0 ) ; «это нужно
взять к сведению»
(с. 3 5 4 ) ; «событие, имеющее быть з а в т р а » (с. 363)
и мн. д р .
Л ю б о п ы т н о , что критико-публицистический стиль Гоголя первой
половины 30-х годов, при значительной свободе от церковно-книжной
ф р а з е о л о г и и и семантики, о б н а р у ж и в а е т с в я з ь ироническую, а иногда и
непосредственную с чиновничьим и к а н ц е л я р с к и м я з ы к о м .
Н а п р и м е р , в статье «О д в и ж е н и и ж у р н а л ь н о й л и т е р а т у р ы » : «Рас14
14
Ср. в статье «Борис Годунов»: «сенатский рябчик*
lib.pushkinskijdom.ru
(Т. 5. С. 67).
Язык
Гоголя
283
смотрим его мнения чисто относительно к текущей изящной литературе»
(т. VI, с. 3 3 4 ) ; «неимение совершенно никакого такта» (там ж е ) ; «этот
р а з б о р был следствие узнания
разбираемого предмета» (с. 3 3 5 ) ; «эти
пункты д о в о л ь н о в а ж н ы » (с. 3 4 8 ) ; «автор [. . .] представлял ее в презент,
как проситель представляет куль муки взяточнику-судье» (с. 3 5 0 ) ; «счесть
итог всех книг, пожалованных
в первоклассные» (с. 350) и д р . под.
К а н ц е л я р с к и й я з ы к настолько глубоко входил в структуру гоголев­
ского стиля, что Гоголю к а з а л а с ь совершенно необоснованной борьба
«смирдинской ш к о л ы » * против осколков официально-деловой, приказной
речи в светском я з ы к е буржуазно-дворянского общества. В статье «О дви­
жении ж у р н а л ь н о й литературы в 1834 г.» Гоголь так отзывался о лите­
ратурно-языковой реформе Сенковского: «Наконец, д а ж е з а в я з а л целое
дело о двух местоимениях: сей и оный, которые показались ему, не­
известно почему, неуместными в русском слоге» (т. V, с. 4 9 1 ) . Пушкин
в своем полемическом отклике на статью Гоголя * д о л ж е н был р а з ъ я с ­
нить, что протесты Сенковского против слов сей и оный символизировали
отрицание всей старой системы книжного языка, основанной по преиму­
ществу на церковнославянизмах и канцеляризмах, особенно в сфере
морфологии, лексики и синтаксиса. Пушкин в о з р а ж а л Сенковскому,
з а щ и щ а я книжный язык. Но для Пушкина центр «литературности»
л е ж а л в синтезе церковнославянизмов, европеизмов, форм светского
дворянского просторечия и «простонародного» языка. Гоголь ж е , в на­
чале 30-х годов в ы д в и г а я принцип контраста как основу романтического
творчества, п ы т а л с я сочетать просторечные стили «среднего сословия»
с к н и ж н ы м языком романтизма.
§ 4. В сфере литературно-книжной речи внимание Гоголя сразу ж е
было приковано романтическими стилями русского литературного языка,
п и т а в ш и м и с я стиховой культурой предшествующей эпохи. Тут смешива­
лись с романтическими неологизмами и отголоски традиции сентимен­
тальных стилей, и церковно-книжные архаистические формы в ы р а ж е н и я .
Вместе с тем в этом кругу происходил напряженный процесс освоения
западноевропейской фразеологии, западноевропейской художественной
тематики, о б р а з о в , синтаксических приемов, композиционных схем. В си­
стеме романтических стилей сталкивались и смешивались национальнорусские я з ы к о в ы е элементы разных исторических пластов и эпох с «евро­
пеизмами». Д л я гоголевского стиля первой половины 30-х годов харак­
терно эклектическое отношение к разным видам романтического языка:
Гоголь свободно пользуется и языком школы В. А. Ж у к о в с к о г о (ср.
широкое употребление прилагательных, нередко среднего рода ед. числа
в функции существительных), и немецко-романтическими
стилями
л ю б о м у д р о в (ср. я з ы к статей «Скульптура, живопись и музыка», «О сред­
них в е к а х » , « Ж и з н ь » и д р . ) , и кошмарным языком французской «не­
истовой словесности»
(стиль «Кровавого бандуриста», «Портрета»
и д р . * ) . Гоголь увлекается «мелодией», «гармонией я з ы к а » , всеми
«оттенками звуков», красочной напряженностью и отвлеченным гипер­
болизмом романтических о б р а з о в , перифраз, метафор, их быстрой сменой
и непрестанным столкновением. Гоголь — имажинист-романтик, культиви­
рующий слог «увлекательный, огненный» (т. V, с. 143), «блестящий»
(с. 144) и «молнийный». В романтическом я з ы к е Гоголя — характерное
для романтиков засилье «индивидуализирующих» эпитетов, метафори­
ческих определений, вообще отвлеченных форм качественной оценки,
р о д н я щ и х язык романтизма с сентиментальными стилями, но п о р а ж а ю ­
щих э м о ц и о н а л ь н ы м напряжением, обилием семантических антитез и
21
2 3
lib.pushkinskijdom.ru
15
метафорических противоречий . Гоголь проходил с л о ж н ы й и трудный
путь преодоления романтических ф р а з о в ы х ш а б л о н о в , но он не мог вполне
и з б а в и т ь с я от них до эпохи «Мертвых д у ш »
(ср. в «Женщине»:
« д р о ж а щ и е губы п е р е с к а з ы в а л и м я т е ж н у ю бурю растерзанной
души»
(с. 6 1 ) ; «молния очей и с т о р г а л а всю д у ш у » (с. 6 5 ) ; в «Отрывках
р о м а н а » : « г л а з а черные, как уголь, некогда — огонь, б у р я , страсть, ныне
н е п о д в и ж н ы е » (с. 9 3 ) ; в «Портрете»: «могущественный смычок [. . . ]
не о б в и в а е т с я пронзительными з в у к а м и около с е р д ц а » (с. 173) и мн. др.
под.).
О д н а к о Гоголь в этом «водопаде» (любимый о б р а з Гоголя в на­
чале 30-х годов) романтических метафор нашел новые ф о р м ы поэтической
семантики и вынес отсюда новую теорию и практику построения и
употребления х у д о ж е с т в е н н ы х о б р а з о в . Все это о т р а з и л о с ь и в языке
« М е р т в ы х д у ш » . Р о м а н т и ч е с к и е стили п р е д с т а в л я л и с ь Гоголю тем горни­
лом, в котором с п л а в л я л и с ь формы д в о р я н с к о - б у р ж у а з н о г о просторечия
с новоевропейской ф р а з е о л о г и е й и с ц е р к о в н о с л а в я н и з м а м и .
Д л я х а р а к т е р и с т и к и отношения Гоголя к з а п а д н о е в р о п е й с к о й струе
в составе романтических стилей м о ж н о привести м н о ж е с т в о слов, ф р а з ,
о б р а з о в , м е т а ф о р , приемов синтаксической с в я з и . Приходится ограни­
читься д в у м я - т р е м я п р и м е р а м и : «оно (лицо. — В. В.) непременно д о л ж н о
б ы л о все заговорить
конвульсиями»
(с. 7 2 ) ; «нежный серебро-розовый
колер цветущих дерев с т а н о в и л с я пурпурным» (с. 80) ; «она бы (Ев­
ропа. — В. В.) не слилась, ж е л е з н о ю силою э н т у з и а з м а , в одну стену»
(«О средних веках» — с. 121); ср.: « в о з ж е ч ь этой верой пламень и рев­
ность до э н т у з и а з м а » (с. 197); в « Т а р а с е Б у л ь б е » : « ж а д н ы е узнать
новые эволюции и в а р и а ц и и войны» (с. 427) и мн. д р . О д н а к о сам
Гоголь не был новатором в о б л а с т и перевода и освоения «европеизмов»
(как, например, Н. Полевой) * . Он л и ш ь р а з в и в а л и комбинировал
з а и м с т в о в а н н ы е у русских романтиков о б р а з н ы е и фразеологические
ф о р м ы . И тут приходила на п о м о щ ь Гоголю а р х а и ч е с к а я т р а д и ц и я высоких
стилей поэзии XVIII в., п р о п и т а н н а я ц е р к о в н о с л а в я н и з м а м и .
В этот период отношение Гоголя к ц е р к о в н о с л а в я н с к о м у я з ы к у —
тройственное. С одной стороны, ц е р к о в н о с л а в я н и з м ы (и д а ж е архаи­
ческой окраски) входят в комический строй п е р и ф р а з и метафор, при­
меняемых к «низким предметам», в стиле комического повествования.
С другой стороны, при посредстве ц е р к о в н о с л а в я н с к о г о я з ы к а формиру­
ется речь п е р с о н а ж е й , причастных к церковной культуре и цивилизации
(вроде д ь я ч к а Ф о м ы Григорьевича или поповича А ф а н а с и я Ивановича
16
17
24
15
1Ь
17
Ср. вереницу противоречивых наречий в языке «Старосветских помещиков»: «Я знал
его влюбленным нежно, страстно, бешено, дерзко, скромно. . .» (Т. 1. С. 241); ср. подбор
эпитетов в «Вии»: «ее лицо с глазами светлыми, сверкающими, острыми, с пеньем
вторгавшимися в душу» (Т. 1. С. 376); в статье «Скульптура, живопись и музыка»:
«живет порывно, сокрушительно, мятежно» (Т. 5. С. 116); в «Невском проспекте»:
«так ужасно, так страдательно, так сладко жил» (Т. 5. С. 272); в «Портрете»: «Не­
выразимо выразимое покоилось на них» (Т. 5. С. 174), и т. п.
Ср. гиперболическую метафоризацию образов в романтическом языке Гоголя и широкое
употребление такого типа беспредметных перифраз, которые Пушкин преодолел уже
к концу 10-х годов. Например: «огненные звезды [. . .] тускло реяли среди теплого океана
ночного воздуха, как бы предчувствуя скорое появление блистательного царя ночи»
(«Майская ночь» — Т. I. С. 55); ср. в «Портрете»: «владычица-луна» (Т. 5. С. 161);
«на ветхих лицах веяло равнодушие могилы» («Сорочинская ярмарка» — Т. 1. С. 35);
ср.: «могильное равнодушие разливалось на усеянных морщинами чертах ее» (Т. 5. С. 139);
«уста-рубины, готовые усмехнуться смехом блаженства, потопом радости» («Вий» —
Т. 1. С. 387) и мн. др.
Этот пример относится и к «живописному» художническому диалекту, формами которого
Гоголь пользовался широко на протяжении всего своего творчества.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
285
в « С о р о ч и н с к о й я р м а р к е » ) . С третьей с т о р о н ы , ц е р к о в н о с л а в я н и з м ы
( т о ж е иногда очень архаистические) переплавляются в новые семанти­
ческие и ф р а з е о л о г и ч е с к и е формы в романтических стилях. Например:
( З е в с ) « г н е в н о б р о с и л е е светодарною десницей»
( « Ж е н щ и н а » — с. 6 1 ) ;
« д у ш а п о т о н е т в э ф и р н о м л о н е д у ш и ж е н щ и н ы [. . .] о т ы щ е т в ней с в о е г о
о т ц а — в е ч н о г о б о г а » (с. 6 4 ) ; « З в о н с е р е б р я н о г о неба с е г о с в е т л ы м и
х е р у в и м а м и с т р е м и т с я по ж и л а м » ( с . 7 0 ) ; «великий з и ж д и т е л ь мира
п о в е р г н а с в н е м е ю щ е е б е з м о л в и е » ( с . 1 1 7 ) ; « к л а д у т п л а м е н н ы й крест
на р а м е н а и с п е ш а т с э н т у з и а з м о м в П а л е с т и н у » (с. 1 4 8 ) ; в « П о р т р е т е » :
«он [. . .] п о ж и р а л е г о в з о р о м в а с и л и с к а » ( с . 1 7 6 ) ; в « Н е в с к о м про­
с п е к т е » : « к а к у т е р я т ь э т о б о ж е с т в о и не у з н а т ь д а ж е т о г о с в я т и л и щ а , г д е
о н о о п у с т и л о с ь г о с т и т ь » (с. 2 6 0 ) и м н . д р . п о д .
Конечно, в романтических стилях сохранялись церковнославянизмы и
в чистой ф о р м е . Например: «невольно преклонить колена, следя чудные
пути п р о в и д е н и я » ( « О с р е д н и х в е к а х » — т. V, с. 1 2 2 ) ; « с о в о к у п л е н и е их
всех вместе, в целое, являет изумительную мудрость» (с. 1 2 8 ) ; «необъят­
ная м ы с л ь , о с е н е н н а я н е б е с н ы м з н а м е н и е м к р е с т а , витает н а д н е ю , как н а д
о т ч и з н о ю » ( с . 1 5 3 ) ; в речи м о н а х а в « П о р т р е т е » : « м е н я [. . .] м и л о ­
сердый создатель сподобил такой неизглаголанной своей благости»
(с. 1 9 3 ) ; « с и л а е г о п о г а с н е т и р а с с е е т с я , я к о п р а х » ( с . 1 9 5 ) ; в с т а т ь е
« В з г л я д на с о с т а в л е н и е М а л о р о с с и и » : « н е о т р а з и м ы е с о г л я д а т а и д е л м и р а »
(с. 2 0 4 ) ; в с т а т ь е « Ш л е ц е р , М и л л е р и Г е р д е р » : « в с е з р я щ и й с у д и я »
(с. 2 4 7 ) и м н . д р . п о д .
Но в о б щ е м контексте романтических стилей семантические формы
церковнославянизмов резко менялись.
В м е с т е с т е м и в с ф е р е ц е р к о в н о с л а в я н с к о й стихии д е й с т в у е т т о т ж е
п р и н ц и п р е з к и х п е р е х о д о в от в о з в ы ш е н н о г о к п р о с т о м у , прием н е о ж и ­
д а н н ы х с р ы в о в . Н а п р и м е р , в с т а т ь е « Б о р и с Г о д у н о в » : « п р е н и я их в о з ­
д ы м а ю т б у р ю и з а п е н и в ш и е с я у с т а г о р л а н я т на т о р ж и щ а х » (с. 6 8 ) ;
«он в о р о ч а е т г р а н и т н у ю гору, высоким о б р ы в о м г р о м о з д и т е е к н е б у
и п о в е р г а е т с я н и ц п е р е д б е з о б р а з н ы м е е в е л и ч и е м » ( с . 1 1 7 ) ; «как
к ж е л а н н о й п р и с т а н и , п р и ч а л и л к с в о е й п у с т ы н е » (с. 1 9 4 ) и мн. д р .
§ 5. Р о с т н а ц и о н а л и с т и ч е с к и х т е н д е н ц и й в т в о р ч е с т в е Г о г о л я и « с т р е м ­
л е н и е п о д в и н у т ь с я б л и ж е к н а ш е м у о б щ е с т в у » (а в э т о м , по Г о г о л ю ,
и с о с т о я л а с у щ н о с т ь р о м а н т и з м а ; с м . т. V I , с. 3 1 8 ) н е и з б е ж н о влекли
Гоголя к отречению от м н о ж е с т в а языковых приемов, ассоциировавшихся
в начале 30-х годов с представлением о европейских романтических
с т и л я х л и т е р а т у р н о й речи X I X в.
Н е д о в о л ь с т в о р о м а н т и ч е с к и м и ж а н р а м и и с т и л я м и Г о г о л я вполне
о п р е д е л я е т с я в 1 8 3 4 — 1 8 3 5 гг. Е с л и в « А р а б е с к а х » Г о г о л ь с о ч у в с т в у е т
р о м а н т и ч е с к о й р е в о л ю ц и и я з ы к а , то т е п е р ь он н а х о д и т , ч т о « о т ч а я н н ы е ,
дерзкие» мятежники, разрушая «несоответствующие нравам и обычаям
литературные ф о р м ы , в о б р а т н о м количестве наносят столько ж е зла»
(т. V I , с. 3 1 8 ) . Г о г о л ь в ы д в и г а е т л о з у н г с и н т е з а « в е т х о г о и н о в о г о »
взамен х а о с а , п р о и з р а щ е н н о г о «романтическими смельчаками». Теперь
великий п и с а т е л ь д о л ж е н « с п о к о й н о и о б д у м а н н о т в о р и т ь н о в о е з д а н и е ,
о б н и м а я своим мудрым двойственным взглядом ветхое и новое. Много
писателей в творениях своих этою романтической смелостью д а ж е изум­
л я л и о г л у ш е н н о е н о в ы м я з ы к о м , не и м е в ш е е в р е м е н и о д у м а т ь с я о б щ е с т в о .
Н о к а к т о л ь к о и з с р е д ы их в ы к а з ы в а л с я т а л а н т великий, о н у ж е о б р а щ а л
р о м а н т и ч е с к о е , с великим в д о х н о в е н н ы м с п о к о й с т в и е м х у д о ж н и к а , в к л а с 1 8
18
См. статью «Петербургская сцена в 1835/6 г.».
lib.pushkinskijdom.ru
286
Язык
Гоголя
сическое или, л у ч ш е с к а з а т ь , в отчетливое, ясное, величественное созда­
ние. Т а к с о в е р ш и л это В а л ь т е р Скотт и, имей столько ж е р а з м ы ш л я ю ­
щего, спокойного ума, совершил бы Байрон в колоссальнейшем размере.
Так совершит и из нынешнего б р о ж е н и я в о о р у ж е н н ы й тройною опыт­
ностью будущий поэт» (там ж е ) .
« М е р т в ы е д у ш и » Гоголя д о л ж н ы были о с у щ е с т в и т ь этот «класси­
ческий» синтез ж и в ы х н а ц и о н а л ь н о - я з ы к о в ы х элементов — новых и вет­
хих — и наметить остов б у д у щ е г о русского о б щ е н а ц и о н а л ь н о г о лите­
ратурного языка.
3
Я з ы к « М е р т в ы х д у ш » (как и «Шинели») п р е д с т а в л я е т структурное
объединение р а з н ы х стилистических слоев, к а ж д ы й из которых соответ­
ствует определенному плану художественной действительности и опре­
деленному лику или личине о б р а з а автора * . Вместе с тем в композиции
« М е р т в ы х д у ш » резко противопоставлены д в а метода и з о б р а ж е н и я жизни.
Один основан на воспроизведении быта, «как он есть», в присущих ему
ф о р м а х психологии, миропонимания и я з ы к а . З д е с ь вещи называются
своими « р е а л ь н ы м и » именами. Во имя « б у к в а л ь н о - я с н о г о значения»
а в т о р как бы ж е р т в у е т всеми п р е д р а с с у д к а м и л и т е р а т у р н о г о канона,
в о в л е к а я в сферу п о в е с т в о в а т е л ь н о - х у д о ж е с т в е н н о г о в ы р а ж е н и я речь
р а з н ы х «сословий», в особенности крестьянский язык, профессионализмы
и а р г о т и з м ы всех о к р а с о к и мастей. И вот на фоне этого реалистическимногоцветного и непретенциозно-грубого, иногда д а ж е «уличного», но
з а т о чисто н а ц и о н а л ь н о г о , а д е к в а т н о г о воспроизводимой действительности
я з ы к а пародически выступают о т р и ц а е м ы е Гоголем формы условных
л и т е р а т у р н ы х стилей. Д р у г о й метод и з о б р а ж е н и я в «Мертвых д у ш а х »
основан на пародийном п о к а з е условной «литературности» «анти­
н а ц и о н а л ь н ы х » стилей русского языка, на р а з о б л а ч е н и и их несоответ­
ствия истинной сущности вещей и действий.
Таким о б р а з о м , из «Мертвых душ» при посредстве, главным образом,
«Переписки с д р у з ь я м и » исследователь гоголевского я з ы к а прежде всего
д о л ж е н извлечь иронические х а р а к т е р и с т и к и о т в е р г а е м ы х Гоголем форм и
стилей л и т е р а т у р н о й речи 30—40-х годов, по контрасту восстановить
п о л о ж и т е л ь н ы е принципы гоголевской стилистики, а з а т е м уже понять
и и з л о ж и т ь основные формы, категории и элементы гоголевского языка.
§ 1. Л и т е р а т у р н о - к н и ж н ы й я з ы к высших к л а с с о в , верхних слоев дворян­
ства Гоголь считает п о р а ж е н н ы м болезнью « ч у ж е з е м с т в о в а н и я » . «Посреди
чужеземной ж и з н и н а ш е г о о б щ е с т в а , т а к мало свойственной духу земли
и н а р о д а , и з в р а щ а е т с я прямое, истинное з н а ч е н ь е коренных русских
с л о в : одним приписывается другой смысл, другие п о з а б ы в а ю т с я вовсе» .
Поэтому нормы е в р о п е и з и р о в а н н ы х литературно-светских стилей отвер­
гаются Гоголем. В «Мертвых д у ш а х » , п а р о д и й н о о б н а ж а я полемические
основы своего национально-бытового, простонародно-уличного стиля,
а в т о р винит в неорганизованности русского л и т е р а т у р н о г о языка «евро­
пейский» а н т и н а ц и о н а л ь н ы й стиль «высшего о б щ е с т в а » : «В том ж е , что
а в т о р употребил его (,,уличное с л о в о " ) , виноваты сами читатели, и
особенно читатели высшего о б щ е с т в а : от них первых не услышишь ни
одного порядочного русского слова, а ф р а н ц у з с к и м и , немецкими и англий­
скими они, п о ж а л у й , н а д е л я т в таком количестве, что и не захочешь,
и притом с сохранением всех в о з м о ж н ы х произношений. . . А вот только
25
19
19
См. объявление об издании русского словаря {Гоголь Н. В. Указ. соч. Т. 6. С. 433).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
287
русским ничем не наделят, р а з в е только из патриотизма выстроят для
себя на д а ч е избу в русском вкусе. А между тем к а к а я требователь­
ность! Хотят непременно, чтобы все было написано языком самым строгим,
очищенным и благородным, — словом, хотят, чтобы русский язык сам
собою опустился вдруг с облаков, обработанный, как следует, и сел бы
им п р я м о на язык, а им бы только разинуть рот да выставить его»
(т. VII, с. 2 9 7 ) .
В этой т и р а д е звучит протест не только против аристократических
дворянских литературных стилей, но и против языка «смирдинской
школы», в о з г л а в л я в ш е й с я Сенковским. Недаром Сенковский боролся
с я з ы к о м Гоголя, з а щ и щ а я «язык изящный, благородный, очищенный» * .
О том ж е рабском копировании западноевропейских стилей писал
с осуждением Гоголь в «Переписке с друзьями»: «Общество наше, —
чего не случалось еще доселе ни с одним народом, — воспитывалось
в неведении земли своей посреди самой земли своей. Даже язык: был
позабыт» (т. IV, с. 2 0 6 ) .
Отсюда проистекал тот пыл сатирического негодования, с которым
Гоголь клеймил «французский» стиль высшего общества и русско-фран­
цузскую провинциальную манерность его дворянско-чиновничьих и бур­
ж у а з н ы х имитаций. «Ведь это история, понимаете ли: история, — „сконапель и с т о а р " , говорила бледная приятная д а м а с выражением почти
отчаяния и совершенно умоляющим голосом. Не мешает заметить, что
почти половина р а з г о в о р а между д а м а м и происходила на французском
языке». И д а л е е автор иронически говорит о «спасительных пользах»
ф р а н ц у з с к о г о я з ы к а , противопоставляя русский язык «Мертвых душ»
смешанному русско-французскому языку «светских повестей»: «. . .но как
ни исполнен автор благоговения к тем спасительным пользам, которые
приносит ф р а н ц у з с к и й язык России, как ни исполнен благоговения к по­
хвальному обычаю нашего высшего общества, изъясняющегося на нем
во все часы дня, конечно, из глубокого чувства любви к отчизне; но при
всем том никак не решается впустить ф р а з у какого бы то ни было
ч у ж д о г о я з ы к а в сию русскую свою поэму» (т. VII, с. 313; ср. т. III,
с. 181 — 182).
§ 2. Б о р ь б а Гоголя с «светским» языком русского дворянского
общества находит свое выражение т а к ж е в комическом изображении
тех п е р и ф р а з и галлицизмов, которыми кишела речь чиновников и поме­
щиков мелкого и среднего ранга, п о д р а ж а в ш и х языку аристократи­
ческих салонов. Здесь, конечно, прежде всего выделяется «язык дам».
Он получает такую характеристику от а в т о р а : « Д а м ы города N отлича­
лись, подобно многим д а м а м петербургским, необыкновенною осторожностию и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они:
,,я в ы с м о р к а л а с ь , я вспотела, я плюнула , а говорили: „я облегчила
себе нос, я о б о ш л а с ь посредством платка". Ни в коем случае нельзя
было с к а з а т ь : ,,этот стакан или эта т а р е л к а воняет"; и д а ж е нельзя
было с к а з а т ь ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили
вместо того: „этот стакан нехорошо ведет себя", или что-нибудь вроде
этого».
Этот сатирический выпад против дамского «нежного языка» роднит
Гоголя с теми литературно-общественными группами, которые, отправ­
л я я с ь всецело или частично от «демократического» национализма шишковских теорий, боролись с дворянскими салонными стилями и их провин­
циальными или буржуазно-чиновничьими имитациями в духе эпигонов
к а р а м з и н и з м а . В сущности, Гоголь тесно примыкает в этом направлении
26
11
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
288
Гоголя
к П у ш к и н у , п р о д о л ж а я его борьбу с « ж е м а н с т в о м » , «чопорностью»,
п р о в и н ц и а л ь н о й манерностью во имя «нагой простоты» * . Однако нацио­
налистический д е м о к р а т и з м Гоголя более прямолинеен, односторонен и
более категорически н а п р а в л е н против эстетических вкусов и искусствен­
ных стилистических норм «светского» о б щ е с т в а , против его условной,
манерной риторики, против его зависимости от ф р а н ц у з с к о г о языка.
Гоголь б л и ж е к позиции Д а л я * . Он идет д а л ь ш е П у ш к и н а в лите­
р а т у р н ы х з а в о е в а н и я х как крестьянского я з ы к а с его д и а л е к т и з м а м и ,
т а к и р а з н ы х стилей б у р ж у а з н о г о просторечия. Отсюда — т а к а я р е з к а я
х а р а к т е р и с т и к а ф р а н ц у з с к о г о я з ы к а дам с точки з р е н и я его «жесткости»,
его стилистического « б л а г о р о д с т в а » : «Чтоб е щ е более облагородить
русский я з ы к , половина почти слов была в ы б р о ш е н а вовсе из разговора,
и потому весьма часто было нужно прибегать к ф р а н ц у з с к о м у языку;
з а т о у ж т а м , п о - ф р а н ц у з с к и , другое дело: там п о з в о л я л и с ь такие слова,
которые были г о р а з д о пожестче упомянутых» (т. III, с. 157) .
В «Мертвых д у ш а х » х а р а к т е р и с т и к а «дам», их о б р а щ е н и я и правил
ж и з н и « н а п и с а н а ж и в ы м и красками», в з я т ы м и из собственного языка
д а м . Она пестрит «европеизмами» и в ы р а ж е н и я м и «светской» речи:
« Д а м ы города N были то, что называют, презентабельны,
и в этом
отношении их м о ж н о было смело поставить в пример всем другим.
Ч т о до того, к а к вести себя, соблюсти
тон, поддерживать
этикет,
м н о ж е с т в о приличий
самых тонких, а особенно наблюсти моду в самых
последних мелочах, то в этом оне опередили д а ж е д а м петербургских
и московских [. . .] Визитная карточка, будь она писана хоть на трефовой
д в о й к е или бубновом тузе, но вещь была очень с в я щ е н н а я . И з - з а нее две
д а м ы [. . .] перессорились совершенно, — именно за то, что одна из них
как-то манкировала
контрвизитом
[. . .] Т а к обе д а м ы и остались
„во в з а и м н о м н е р а с п о л о ж е н и и " , по в ы р а ж е н и ю городового света» (с. 156;
ср. т. VII, с. 2 9 1 : «по выражению
жителей города»)
.
Д а м с к и е д и а л о г и пестрят г а л л и ц и з м а м и и ф р а н ц у з с к и м и цитатами:
«Одна очень л ю б е з н а я д а м а , — которая п р и е х а л а вовсе не с тем, чтобы
т а н ц о в а т ь , по причине приключившегося, как сама выразилась,
неболь­
шого инкомодите в виде горошинки на правой ноге [ . . . ] , не вытерпела,
о д н а к о ж е » (т. III, с. 167); «сами д а ж е д а м ы н а к о н е ц заметили, что
поведение его чересчур становилось скандалезно»
(с. 173; ср. т. VII,
с. 103); « с к а н д а л ь о з у н а д е л а л у ж а с н о г о . . .» (т. III, с. 183). Ср.: «за мной
подобных скандальозностей
никогда е щ е не водилось» (с. 186); «Ведь
это история, понимаете ли, история, сконапель истоар\ — говорила гостья
с в ы р а ж е н и е м почти о т ч а я н и я [. . .] Не м е ш а е т з а м е т и т ь , что в разговор
обеих дам в м е ш и в а л о с ь очень много иностранных слов и целиком иногда
длинные ф р а н ц у з с к и е ф р а з ы » (с. 181 — 1 8 2 ) ; «Ну, просто, оррёр,
оррёр,
oppepì» (с. 183); « д а ж е н е м н о ж к о п о д к л а д ы в а ю т ваты, чтобы была совер­
ш е н н а я бельфам»
(с. 180; т. VII, с. 107); «он произведет такой странный
марш в свете» (т. III, с. 187)
и т. п. Х а р а к т е р н о , что Гоголь вмещает
в я з ы к провинциальных д а м и те а р х а и ч е с к и е г а л л и ц и з м ы , которые
27
28
2 0
2 1
2 2
20
21
2 2
При характеристике жены Манилова французский язык иронически объявляется «необ­
ходимым для счастья семейной жизни». Он один из трех столпов (наряду с фортепьяно
и вязаньем сюрпризов) того хорошего дворянского пансионного воспитания, которое
приучает дам чуждаться «низких предметов» (Т. 3. С. 22).
Ср.: «. . .после того как разнеслись по городу слухи, что он миллионщик, начали находить
в нем что-то не совсем обыкновенное не потому, чтобы были сами интересантки» (Т. 7.
С. 292).
Ср. в ранних редакциях: «однако же, в приемах его не было той свободы и тех грасов,
которые он приобрел заблаговременно у себя в комнате» (Т. 7. С. 103).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
289
в с т о л и ц а х считались у ж е купеческими или мелкочиновничьими, на­
пример: « К а к , неужели он и протопопше строил куры?» — «Ах, Анна
Григорьевна, пусть бы еще куры» (с. 182) .
К а л а м б у р н о демонстрируются Гоголем арготизмы «дамского я з ы к а » :
«какой-нибудь легонький галстучек из ленты легче пирожного, известного
под именем поцелуя,
эфирно обнимал шею, или выпущены были из-за
плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста из­
вестные под именем скромностей»
(с. 162; ср. т. VII, с. 700; в ранней
редакции этот арготизм отнесен к «туалетному я з ы к у » ) .
« П о ч т е н н а я чиновница смекнула [. . . ] что она еще не успела выведать
всех совершенно подробностей этого действительно чрезвычайного откры­
тия, или, по ее с л о в а м , раскрытия» (т. VII, с. 112). Ср.: «Вот у ж , точно
раскрытие, превосходящее всякие описания» (с. 3 1 8 ) .
Лингвистический а н а л и з светской «дамской речи» открывает те состав­
ные элементы и историческую традицию того стиля, который пресле­
довал и о б л и ч а л Гоголь как в быту, т а к и в литературе. Конечно, все
эти особенности д а м с к о г о в ы р а ж е н и я Гоголем иронически искривлены
применительно к провинциальному губернскому разговору.
Сверх галлицизмов, комически и з о б р а ж а е т с я гиперболизм эмоцио­
нальных и з ъ я в л е н и й . Тут осмеянные еще «Живописцем» Новикова эмо­
циональные определения бесподобный,
беспримерный: *
«словом, беспо­
добно^. М о ж н о с к а з а т ь решительно, что ничего еще не было
подобного
на свете» (т. III, с. 180); «ни на что не похожеЬ
(там ж е ) и т. п.;
и о б р а щ е н и я на французский манер: «Ах, жизнь м о я . . . » (с. 182);
«Ах, прелести!» (там ж е ) и д р . Но Гоголь присоединяет к этим тради­
ционным ф о р м а м дамской речи, речи «щеголих», у ж е осмеянным сатири­
ческой л и т е р а т у р о й , новые черты, новые приемы эмоциональной фразеоло­
гии, комически о с в е щ а ю щ и е «поэзию в о о б р а ж е н и я » : «Это такое очаро­
ванье, которого просто нельзя выразить словами. Вообразите себе: поло­
сочки узенькие, какие только может представить воображение челове­
ческое» (с. 179); «право, как вообразишь,
до чего иногда доходит мода»
(с. 180); «если бы вы могли только представить то положение, в котором
я н а х о д и л а с ь ! Вообразите. . . » (с. 182); «Ах, Анна Григорьевна! если бы
вы только могли себе представить, как я перетревожилась!» (с. 183);
«Мило, Анна Григорьевна, до невероятности» (с. 180) ; «Ну, у ж это, просто,
признаюсь.
. .», «Именно,
это уж точно: признаюсь» (с. 180) и др.
С е н т и м е н т а л ь н а я с л а щ а в о с т ь и ф а л ь ш и в а я , приторная любезность д а м ­
ской светской речи находят свое выражение в обилии уменьшительнол а с к а т е л ь н ы х слов: «веселенький ситец»; «я прислала материйку»; «поло­
сочки узенькие, узенькие» (с. 170); «все глазки и лапки» (с. 180);
«фестончики», «эполетцы из фестончиков», «в два рубчика», «передняя
косточка» и д р .
Вместе с тем Гоголь подчеркивает близость дамского языка к ритори­
ческим ф о р м а м сентиментально-романтических стилей, к их лексике и
ф р а з е о л о г и и : « б л е д н а я , как смерть» (с. 182); «она статуя и бледна, как
смерть» (с. 185); «я бледна, к а к смерть» (с. 187); « „ Д у ш е ч к а , б а р ы н я " ,
говорит мне: ,,вы бледны, к а к смерть"» (с. 187); «ведь это, просто,
2 3
30
2 4
2 3
24
Ср. замечание А. С. Шишкова, что такие выражения, как куры строить, изгнаны из
большого света и переселились к купцам и купчихам. См.: Шишков А. С. Рассуждение
о старом и новом слоге российского языка. 3-е изд. СПб., 1818. С. 22—23 *.
Ср. также эмоциональные повторения: «все глазки и лапки, глазки и лапки. ..» (Т. 3.
С. 179—180); «он негодный человек, негодный, негодный, негодный!» (Т. 3. С. 181); «он
совсем не хорош, совсем не хорош» (Т. 3. С. 181) и др. под.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
290
Гоголя
р а з д и р а е т с е р д ц е » (с. 185); « „ в о о р у ж е н н ы й с ног до головы" вроде
Р и н а л ь д а Р и н а л ь д и н а » (с. 182) и т. п.
§ 3. В стиле письма, о т п р а в л е н н о г о неизвестной д а м о й Чичикову,
комически п р е д с т а в л е н ы и о с в е щ е н ы основные приемы «дамоподобного»
с а л о н н о - с е н т и м е н т а л ь н о г о стиля. П р е ж д е всего п а р о д и р о в а н а чувстви­
т е л ь н а я лексика («тайное сочувствие м е ж д у д у ш а м и » , приглашение в пу­
стыню и т. п.; в р а н н и х р е д а к ц и я х : «Ах, сколько р а з мое сердце обливалось
с л е з а м и » и т. д . ) . П а р о д и й н ы й тон двусмысленно о б н а ж а л с я в перво­
н а ч а л ь н о м тексте этого письма употреблением слова «обмочить»: «Сколько
р а з мои слезы обмочили
строки нежной моей матери, которая, увы!
у ж е не с у щ е с т в у е т на свете!» (т. VII, с. 9 4 ) . В окончательной редакции,
к о т о р а я в о о б щ е о г р а н и ч и л а с ь л и ш ь о б щ и м а б р и с о м сентиментального
стиля (в то в р е м я к а к в п е р в о н а ч а л ь н ы х в а р и а н т а х слишком ясны следы
л и т е р а т у р н о - п о л е м и ч е с к о г о умысла, слишком отчетливо выступали лите­
р а т у р н о - х у д о ж е с т в е н н ы е о р и г и н а л ы п а р о д и и ) , — в этой окончательной ре­
д а к ц и и п р я м а я речь наполовину п р е в р а т и л а с ь в несобственно-прямую и
слово обмочить з а м е н е н о глаголом омочать.
К р о м е сентиментальной лексики и ф р а з е о л о г и и в ы с т а в л я л и с ь в коми­
ческом свете н а п р я ж е н н о - э м о ц и о н а л ь н ы й тон этого стиля, его синтакси­
ческие приемы и экспрессивные ф о р м ы : « П и с ь м о начиналось очень
решительно,
именно т а к : „ Н е т , я д о л ж н а к тебе писать!"»; «эта истина
скреплена была несколькими точками, з а н я в ш и м и почти полстроки»
(т. III, с. 158).
Вместе с тем о с м е и в а е т с я прием риторических вопросов, в которых
п р е д л а г а л о с ь ч и т а т е л ю определить сущность основных понятий, главных
тем сентиментального стиля, и пародируется я з ы к этих чувствительных
определений: «Что ж и з н ь н а ш а ? — Д о л и н а , где поселились горести. Что
свет? — Толпа людей, к о т о р а я не чувствует». Ср. у К а р а м з и н а :
Что есть жизнь наша? сказка.
А что любовь? ее завязка.
(«Даа сравнения-»)
l h
Особенно л ю б о п ы т н о , что в это д а м с к о е письмо в к р а п л е н а ф р а з а
из пушкинских « Ц ы г а н » :
« П р и г л а ш а л и Чичикова в пустыню — оставить навсегда город, где
люди в душных оградах не пользуются
воздухом»
*.
В ранних р е д а к ц и я х «Мертвых д у ш » круг п а р о д и р у е м ы х приемов был
е щ е шире. Тут д е м о н с т р и р о в а л с я и принцип сентиментальных антитез,
воплощенный в темы д у ш и , света и п о р о к а — д о б р о д е т е л и : « Д у ш а явится,
требует пищи, а свет хлопочет о ничтожестве. П о р о к т о р ж е с т в у е т , добро­
детель с т р а ж д е т » (т. VII, с. 3 3 ) . Воспроизводился и стиль сентимен­
т а л ь н о г о п е й з а ж а : «Сколько р а з осыпала я букетами цветов ее могилу
в то самое время, когда з а д у м ч и в а я луна о с е р е б р я л а природу по облакам
и с м е ю щ и е с я д о л и н ы . . .» (с. 9 4 ) .
С не меньшей тонкостью и остротой выставлены лексико-фразеологические формы с е н т и м е н т а л ь н о - д а м с к о г о стиля в тех «намеках и вопро­
сах», которые «устремились» к Чичикову «из д а м с к и х благовонных уст»:
«— П о з в о л е н о ли нам, бедным жителям земли, быть так дерзкими,
чтобы спросить в а с , о чем мечтаете?»
«— Где н а х о д я т с я те счастливые
места, в которых порхает
мысль
ваша?»
32
25
Карамзин
3l
H. М. Соч. СПб., 1803. Т. 1. С. 214 * .
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
291
«— М о ж н о ли з н а т ь имя той, которая погрузила
вас в эту
сладкую
долину задумчивости?» *
Ч р е з в ы ч а й н о симптоматично, что речи Хлестакова, воплощавшего
«легкость необыкновенную» мыслей, особенно в первых редакцих «Реви­
з о р а » были н а с ы щ е н ы элементами этого «дамского» светского языка.
Так, д а ж е намек на фразеологию пушкинского Алеко первоначально
с о д е р ж а л с я в репликах Хлестакова:
« И н о г д а , знаете, приятно отдохнуть этак на берегу ручейка, з а н я т ь с я
близь хижинки. А в городе люди за каменной оградой» (т. VI, с. 151).
Хлестаков т а к ж е употреблял в ы р а ж е н и е : «ни на что не похоже», которое
в « М е р т в ы х д у ш а х » Гоголь признал специфически дамскими: «И как
начнем играть, то, просто, я вам скажу, что у ж ни на что не похоже: дня
два не сходя со стула играем!» (с. 2 0 1 ) . Ср. т а к ж е : « П р о щ а й т е , М а р ь я
Антоновна, нежнейший
предмет моей страстиН (с. 2 3 1 ) ; «Прощайте,
ангел души моей\ . .» (с. 2 3 2 ) ; в письме к Тряпичкину: «Приятность
времени, проведенного с здешними жителями, у меня долго останется
в сердце» (с. 2 4 5 — 2 4 6 ) .
§ 4. В тесную с в я з ь с европеизированным русско-французским языком
светских д а м Гоголь ставит стиль «светской повести» 30-х годов, стиль
школы М а р л и н с к о г о * . Речь губернаторши иронически относится авто­
ром к той манере в ы р а ж е н и я , в которой «изъясняются д а м ы и кавалеры
в повестях наших светских писателей, охотников описывать гостиные и
п о х в а л я т ь с я знанием высшего тона, — в духе того, что „неужели овладели
так в а ш и м сердцем, что в нем нет более ни места, ни самого тесного
уголка д л я б е з ж а л о с т н о забытых вами? » (т. III, с. 165). А речь Чичикова
иронически сопоставляется с языком модных героев. «Герой наш [.. .]
уже готов был отпустить ей ответ, вероятно, ничем не х у ж е тех, какие
отпускают в модных повестях Звонские, Линские, Лидины, Гремины
и всякие ловкие военные люди, как, невзначай поднявши глаза, остано­
вился вдруг, будто оглушенный ударом [. . .] Чичиков так смешался, что
не мог произнести ни одного толкового слова и пробормотал, черт
знает что такое, чего бы уж никак не с к а з а л ни Гремин, ни Звонский,
ни Л и д и н » (там ж е ) .
Иронический в ы п а д против светского сентиментально-романтического
стиля, особенно в сфере и з о б р а ж е н и я «красавиц», их очей, их внешности,
вторгается и в я з ы к чичиковских раздумий на балу. Комически под­
черкивается «невыразимость» предмета, и пародируется (с точки зрения
а в т о р а ) гипертрофия эпитетов к слову «глаза» в салонно-дворянских сти­
лях и в поэтическом языке Бенедиктова и его школы: «Поди-ка, попробуй
р а с с к а з а т ь или передать все то, что бегает на их лицах, все те излучинки,
намеки. . . а вот, просто, ничего не передашь. Одни глаза их такое бес­
конечное государство, в которое заехал человек — и поминай, как звали!
Уж его оттуда ни крючком, ничем не в ы т а щ и ш ь . Ну, попробуй, например,
р а с с к а з а т ь один блеск их: в л а ж н ы й , бархатный, сахарный — бог их знает,
какого нет еще! и жесткий, и мягкий, и д а ж е совсем томный, или, как
иные говорят, в неге, или без неги, но пуще нежели в неге, — т а к вот
зацепит за сердце, да и поведет по всей душе, как будто смычком»
(с. 163) .
И з а т е м у ж е с явным отражением авторской иронии, направленной
3 3
34
41
2 6
2 6
Ср. в черновом наброске: «влажный, потом бархатный, острый, мягкий, томный, весь
совершенно в неге, потом — без неги, но пророчащий блаженства нездешних миров»
(Т. 3. С. 449).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
292
Гоголя
против этой цветной ф р а з е о л о г и и , против беспредметно-мечтательных
нюансов салонно-светского стиля:
«Нет, просто, не п р и б е р е ш ь слова: галантёрная
половина
челове­
ческого р о д а , д а и ничего больше!»
Светский п о в е с т в о в а т е л ь н ы й я з ы к и « д а м о п о д о б н а я » литература
не т о л ь к о о т р и ц а ю т с я Гоголем, но и п а р о д и р у ю т с я им. Тема Чичикова
и « б а б е н к и » с д в у м я т ы с я ч а м и приданого в устах д а м облекается в те
ш а б л о н н ы е с е н т и м е н т а л ь н о - р о м а н т и ч е с к и е ф о р м ы , против которых Гоголь
борется в своем творчестве (т. VII, с. 115).
С в о й стиль и з о б р а ж е н и я и п о в е с т в о в а н и я Гоголь открыто противо­
п о с т а в л я е т тем стилистическим нормам, которые укрепились в салонносветских стилях первой половины XIX в., р а с с ч и т а н н ы х на языковые
и х у д о ж е с т в е н н ы е вкусы д а м .
Р а з ъ я с н я я х а р а к т е р Чичикова и общественно-идеологические мотивы
в ы б о р а его в герои поэмы, а в т о р о т м е ж е в ы в а е т с я от «дамской» литера­
туры. « Д а м а м он не п о н р а в и т с я , это м о ж н о с к а з а т ь утвердительно, ибо
д а м ы требуют, чтобы герой был решительное с о в е р ш е н с т в о [. . .] Увы!
все это известно автору [. . . ] » (т. III, с. 2 2 3 ) .
Е щ е ярче и решительнее этот литературно-полемический тон звучал
в первых р е д а к ц и я х «Мертвых д у ш » :
«Автор [. . .] д о л ж е н п р и з н а т ь с я , что он н е в е ж а и до сих пор ничего еще,
где т о л ь к о входит чернила и б у м а г а , не произвел по внушению дамскому.
Он п р и з н а е т с я д а ж е , что если д а м а облокотится на письменное бюро его, он
у ж е чувствует м а л е н ь к у ю неловкость; а впрочем, с к а з а т ь правду, он не
имеет о б ы к н о в е н и я смотреть по сторонам, когда пишет, если ж е и подымет
г л а з а , то р а з в е т о л ь к о на в и с я щ и е перед ним на стене п о р т р е т ы Шекспира,
Ариоста, Ф и л ь д и н г а , С е р в а н т е с а , П у ш к и н а , о т р а з и в ш и х природу таковою,
как она б ы л а , а не т а к о в о ю , как угодно было кому-нибудь, чтобы она
б ы л а » (т. VII, с. 140; ср. с. 3 5 2 ) .
§ 5. П а р а л л е л ь н о с этой борьбой против с а л о н н о - д в о р я н с к и х стилей
и их б у р ж у а з н ы х имитаций, против р у с с к о - ф р а н ц у з с к о г о я з ы к а светских
д а м Гоголь н а ч и н а е т л и т е р а т у р н у ю войну с с м е ш а н н ы м и полуфранцуз­
скими, полупростонародными русскими стилями р о м а н т и з м а . Так, Гоголь
иронизирует н а д р о м а н а м и ( в р о д е р о м а н а Н. П о л е в о г о « К л я т в а при гробе
господнем» * ) , в которых русское б у р ж у а з н о е просторечие и б у р ж у а з н а я
простонародность с м е ш и в а л и с ь с отклонениями ф р а н ц у з с к о й семантики.
В рецензии на исторический роман «Основание М о с к в ы , смерть боярина
С т е п а н а И в а н о в и ч а Кучки». Сочинение К. . - К. . .а. ( С П б . , 1836) Гоголь
т а к х а р а к т е р и з о в а л б у р ж у а з н ы й стиль русского исторического р о м а н а 30-х
годов: «Автор обыкновенно з а с т а в л я е т говорить своих героев слогом
русских м у ж и ч к о в и купцов, потому что у нас в п р о д о л ж е н и е десяти
последних лет со времени п о я в л е н и я р о м а н о в в русском к а ф т а н е возникла
мысль, что н а ш и исторические лица и в о о б щ е все герои прошедшего
д о л ж н ы непременно говорить языком нынешнего простого н а р о д а и
о т п у с к а т ь как м о ж н о побольше пословиц. В последние года два или три
н о в а я ф р а н ц у з с к а я школа, в ы р а з и в ш а я с я у нас во многих переводных
о т р ы в к а х и м е л о д р а м а х в т е а т р е , п р о я в и л а з а м е т н о е свое влияние д а ж е
и на них. От этого произошло ч р е з в ы ч а й н о много самых странных явлений
в н а ш и х р о м а н а х . И н о г д а русский м у ж и ч о к отпустит т а к у ю театральную
штуку, что и римлянин не с д е л а е т [. . .] К а к о й - н и б у д ь Василий Углицкий
или С т е п а н И в а н о в и ч К у ч к а [ б р я к н у в ш и чисто русскую поговорку],
после к а к о й - н и б у д ь русской з а м а ш к и отпустивши н а р о д н у ю поговорку,
з а к р и ч и т вдруг: ,,смерть и ад!"» (т. VI, с. 3 5 9 — 3 6 0 ) .
3 5
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоголя
293
§ 6. Романтическим стилям Гоголь противопоставляет теперь стили
реалистические, более соответствующие деловому духу капитализирую­
щегося о б щ е с т в а . Контраст между реальной действительностью, ее обра­
з а м и и с л о в а м и и романтическим восприятием мира, романтической
идеологией и фразеологией не р а з подчеркивается автором в композиции
« М е р т в ы х д у ш » . Например, явление молоденькой незнакомки на пути
Ч и ч и к о в а рисуется в формах романтического стиля, как «что-то похожее
на виденье». О д н а к о этот романтический о б р а з сразу ж е переносится
в плоскость моральных и социально-экономических коллизий. Язык
л о м а е т с я . О б р а з у е т с я смесь торжественно-книжного с разговорным,
с просторечным. Сохраняются синтаксические формы прежнего романтиче­
ского стиля, но ф р а з е о л о г и я и строй символов, сравнений резко откло­
няются от романтической семантики.
«Везде, поперек каким бы ни было печалям, из которых плетется ж и з н ь
н а ш а , весело промчится б л и с т а ю щ а я радость, как иногда блестящий
э к и п а ж с золотой упряжью, картинными конями и сверкающим блеском
стекол, вдруг неожиданно, пронесется мимо какой-нибудь
заглохнувшей
бедной деревушки,
не видавшей
ничего, кроме сельской телеги: и долго
мужики стоят, зевая, с открытыми ртами, не надевая шапок, хотя давно
у ж е унесся и пропал из виду дивный э к и п а ж » (т. III, с. 8 8 — 8 9 ) .
И д а л е е романтическим мечтам двадцатилетнего юноши, забывшего
«и мир и все, что ни есть в мире», противополагается язык основательных
мыслей Чичикова о «бабешке», о «бабьем» и «бабье». И эти мысли восхо­
дят, к а к к своей вершине, к такому идеалу, выраженному в формах прак­
тически благонамеренного слога: «Ведь, если, положим, этой девушке да
придать тысячонок двести приданого, из нее бы мог выдти очень, очень
л а к о м ы й кусочек. Это бы могло составить, так сказать, счастье порядоч­
ного ч е л о в е к а » (с. 90 ) * .
Е щ е ярче этот контраст романтической и натуралистической семантики
и стилистики в ы р а ж е н в описании сумеречной жизни города. Действитель­
ность с н а ч а л а вырисовывается в романтически искаженном виде. Пове­
ствование восходит к языку «Невского проспекта». «Тень со светом пере­
м е ш а л а с ь совершенно и, к а з а л о с ь , самые предметы перемешалися т о ж е
[. . .] усы у с т о я в ш е г о на часах солдата к а з а л и с ь на лбу и гораздо выше
глаз, а носа как будто не было вовсе» (с. 128). Но затем гром и прыжки
брички в о з в р а щ а ю т повествование к «натуре». Житейские сцены сначала
не в о с п р и н и м а ю т с я Чичиковым, погруженным в свою натуралистическую
романтику мертвых душ. Он п р о б у ж д а е т с я л и ш ь от « р а з д а в ш и х с я над ним,
как гром, роковых слов». И вот тут-то автор раскрывает антитезу между
будничной ж и з н ь ю , как предметной основой натуралистического языка,
и стилем романтических мечтаний.
« И з р е д к а доходили до слуха его какие-то, казалось, женские восклица­
ния: ,,Врешь, пьяница, я никогда не позволяла ему такого грубиянства!
или: ,,Ты не дерись, невежа, а ступай в часть, там я тебе докажу! . . .
Словом, те слова, которые вдруг обдадут, как варом,
какого-нибудь
з а м е ч т а в ш е г о с я д в а д ц а т и л е т н е г о юношу, когда, в о з в р а щ а я с ь из театра,
несет он в голове испанскую улицу, ночь, чудный женский образ с гитарой
и к у д р я м и . Чего нет, и что не грезится в голове его? Он в небесах и к Шил­
леру з а е х а л в гости — и вдруг р а з д а ю т с я над ним, как гром, роковые слова,
и видит он, что вновь очутился на земле, и даже на Сенной
площади,
и даже близ кабака, и вновь пошла по будничному
щеголять перед ним
жизнь» (с. 129). Сенная п л о щ а д ь , к а б а к и будничная ж и з н ь р а з р у ш а ю т
романтические грезы своим натуралистическим языком и бытом.
36
44
44
lib.pushkinskijdom.ru
294
Язык
Гоголя
В первых р е д а к ц и я х « М е р т в ы х д у ш » о т т а л к и в а н ь е Гоголя от романти­
ческого стиля с о п р о в о ж д а л о с ь широким использованием романтической
ф р а з е о л о г и и , романтических о б р а з о в , их отрицанием или т р а с ф о р м а ц и е й .
Н а п р и м е р , при и з о б р а ж е н и и Н о з д р е в а : «. . .если ж е у з н а в а л , что приятель
его готов с о в е р ш и т ь выгодную покупку, то я в л я л с я как снег на голову,
н а б а в л я л цену, и сам не покупал, и р а с с т р а и в а л дело. И это вовсе не
происходило от того, чтобы он был какой-нибудь
демон и смотрел на все
горькими
глазами — ничуть не б ы в а л о : он смотрел на мир довольно
веселыми г л а з а м и » (т. VII, с. 3 4 — 3 5 ) . Особенно я р к о с в я з ь языка ранних
р е д а к ц и й «Мертвых д у ш » с романтическим стилем и отречение от роман­
тических ф о р м во имя ц е р к о в н о с л а в я н с к о й семантики в позднейших
р е д а к ц и я х видны из с о п о с т а в л е н и я лирических отступлений.
Н а п р и м е р , в гимне в о з в ы ш е н н о м у писателю в с т р е ч а л и с ь такие ф р а з ы
и образы:
«. . .к х а р а к т е р а м , навстречу которым л е т и ш ь с л ю б о в ь ю , как будто
к д а в н и м з н а к о м ы м , почти родным, которых д у ш а когда-то, в
младенческие
годы, не ведая сама где, в каких местах, во время святых своих
отлучений
от тела, встретила на пути» (с. 8 0 ) ;
«Он з а ж е г энтузиазм [. . .] и увлеченные
к нему несутся молодые
души,
страстные и нежные, и его имя произносят с огнем в очах и признательностию» (там ж е ) ;
«В сторону грустные элегииЬ
(с. 8 1 ) .
В последней редакции исключены эти романтические о б р а з ы , эти
«европеизмы», и з а м е н е н ы церковно-книжной ф р а з е о л о г и е й , сближенной
с одическими о б р а з а м и XVIII в. Н а п р и м е р : «Великим всемирным поэтом
именуют его, парящим высоко над всеми другими гениями мира, как парит
орел над другими высоколетающими»
и др. под.
«При одном имени его у ж е объемлются
трепетом молодые пылкие
сердца» (т. III, с. 131).
Более яркие приемы романтического стиля с н а ч а л а были использованы
и в к а р т и н е ночной толпы, в е с е л я щ е й с я в с а д у р а з г у л ь н о г о помещика:
«. . .толпа г у л я ю щ и х мелькает и веселится, радуясь с радостью
ребенка,
видя, как прогнана так волшебно темная ночь, и только тому, кто младен­
ческой душой любит девственную чистоту природы и дрожит за ее нежные
тайны, — тому одному только я в л я е т с я что-то дикое в сем насильственном
о с в е щ е н и и . . . » (т. VII, с. 2 6 2 ) .
Но в последней редакции романтические краски поблекли:
«Полгубер­
нии разодето и весело гуляет под деревьями,
и никому не я в л я е т с я дикое
и г р о з я щ е е в сем насильственном освещении» (т. III, с. 118).
Е щ е ярче р а з л и ч и е в приемах ф р а з о о б р а з о в а н и я , в принципах метафоризации с к а з ы в а е т с я в т а к о м изменении текста. В ранних редакциях
было: «. . .и угрюмее о б л е к а ю т с я в непробудный
плащ мрака вершины
дерев, негодующих с вышины на сей мишурный блеск» (т. VII, с. 2 6 2 ) .
В последней редакции «непробудный
плащ мрака» у б р а н : «и, далеко
трепеща листьями в вышине, уходя глубже в непробудный мрак, негодуют
суровые вершины д е р е в на сей мишурный блеск» (т. III, с. 118).
Не менее симптоматичны исключения романтико-риторических образов
в лирическом отступлении а в т о р а по поводу плюшкинской души. Образ
старости был п е р в о н а ч а л ь н о н а б р о с а н т а к и м и фразеологическими крас27
2 1
Ср. иную стилистическую окраску тех же образов в ранней редакции — в другом кон­
тексте: «Два-три могут найтиться в шумном омуте света величавые старцы в юношеском
возрасте, которых устремленное орлиное око и встрепенувшееся чувство наполнят дрожью
и священным трепетом твое сердце* (Т. 7. С. 81).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
295
ками: «Спешите, уносите человеческие д в и ж е н и я — идет, идет она,
нерасцепимыми
когтями уже вас объемляет она, как гроб, как могила,
ничего не отдает н а з а д и обратно, и еще немилосердней, сокрушительней
могилы» (т. VII, с. 2 6 9 ) .
В последней редакции р а з в и в а е т с я один церковно-книжный символ
дороги, перенесенный в бытовой план: «Забирайте с собою все человече­
ские д в и ж е н и я , не оставляйте их на дороге: не подымете потом! Грозна,
с т р а ш н а г р я д у щ а я впереди старость и ничего не отдает н а з а д и обратно»
(т. III, с. 125 ) .
Интересно, что сравнение П л ю ш к и н а с «набожной старухой» в поздней­
ших р е д а к ц и я х в ы б р а с ы в а е т с я : « З а с т а в и в ш и его написать расписку,
герой н а ш тут ж е отсчитал ему деньги, которые хозяин принял в обе руки
т а к ж е б е р е ж л и в о , как и н а б о ж н а я старуха принимает просфору» (т. VII,
с. 2 7 0 ) . Этот о б р а з противоречил тем идеологическим нормам, которые
и з в л е к а л и с ь Гоголем из системы церковно-книжной речи. И вместо него
я в л я е т с я бытовой символ: «Тут ж е з а с т а в и л он Плюшкина написать
расписку и в ы д а л ему деньги, которые тот принял в обе руки и понес их
к бюро с т а к о ю ж е осторожностью, как будто бы нес какую-нибудь
ж и д к о с т ь , е ж е м и н у т н о боясь расхлестать ее» (т. III, с. 127). Ср. в «Выбран­
ных местах из переписки с друзьями», в статье «О помощи бедным»:
« Б о л ь ш е ю ч а с т и ю случается т а к , что помощь, точно к а к а я - т о жидкость,
несомая в руке, вся р а с х л е щ е т с я по дороге, прежде, нежели донесется, —
и н у ж д а ю щ е м у с я приходится посмотреть только на одну сухую руку,
в которой нет ничего» (т. IV, с. 2 4 ) .
Но особенно разительно новые приемы стилистического построения
и новые ф о р м ы семантики о б н а р у ж и в а ю т с я в развитии темы страстей
(последняя г л а в а ) . В ранних редакциях звучит восторг перед всяким
влечением. Р о м а н т и ч е с к а я лексика (эпитеты: «безумно, слепо мы вле­
чемся», «упоительный», «восторженный», «вечно зовущий», «бедный чер­
дак», «любит сильно, пламенно» и т. п.), романтическая ф р а з е о л о г и я
(«вперивши
очи свои в иной мир, несется он мимо земли», «полный благо­
родных слез за свой небесный удел, не ищет он ничего в сем мире» и д р . ) ,
о б р а з бедного мечтательного поэта, ж и в у щ е г о на чердаке, — все это
ведет к гоголевской стилистике эпохи «Арабесок», эпохи «Портрета»,
«Невского проспекта», «Лунного света на чердаке». В последней редакции
церковно-книжные о б р а з ы , ц е р к о в н о с л а в я н с к а я фразеология, синтаксис
и весь семантический строй отделены глубокой пропастью от европеизиро­
ванных стилей р о м а н т и з м а . Они непосредственно упираются в идеологию
церковной проповеди. Таковы в ы р а ж е н и я : «бесчислены,
как
морские
пески, человеческие страсти [. . .] и все оне [. . .] становятся страшными
в л а с т е л и н а м и его»; «растет и десятерится с к а ж д ы м часом и минутой безмерное его блаженство, и входит он глубже и глубже в бесконечный рай
своей души. Но есть страсти, которых избранье не от человека [. . .] Выс2 8
2 9
Характерна здесь же замена слова морщины словом черты: «но ничего не прочитаешь
в хладных бесчувственных чертах бесчеловечной старости» вместо «но ничего не прочтешь
в хладных бесчувственных морщинах бесчеловечной старости».
Вот этот отрывок в ранней редакции: «Безумно, слепо мы все влечемся к какой-нибудь
одной страсти и слепо жертвуем для нее всем; но есть что-то упоительное, восторженное,
вечно зовущее в самом влечении. И у автора, пишущего сии строки, есть страсть, —
страсть заключать в ясные образы приходящие к нему мечты и явления в те чудные
минуты, когда, вперивши очи свои в иной мир, несется он мимо земли и в оных чудных
минутах, нисходящих к нему в его бедный чердак, заключена вся жизнь его, и, полный
благодарных слез за свой небесный удел, не ищет он ничего в сем мире, но любит свою
бедность сильно, пламенно, как любовник свою любовницу» (Т. 7. С. 366).
lib.pushkinskijdom.ru
296
Язык
Гоголя
шими начертаньями
они ведутся [. . .] Земное великое поприще
суждено
с о в е р ш и т ь им, все р а в н о , в мрачном ли о б р а з е , или пронесшись светлым
я в л е н ь е м , возрадующим
мир, — одинаково в ы з в а н ы оне д л я неведомого
человеком б л а г а » (т. III, с. 2 4 4 ) .
Не менее х а р а к т е р н ы принципы и приемы приспособления к церковнок н и ж н о й идеологии тех о б р а з о в и м е т а ф о р , которые в своем семантическом
я д р е были близки к церковнославянской символике. Т а к о в , например,
о б р а з « ш а т а ю щ е г о с я » человечества, которое б л у ж д а е т по р а з н ы м дорогам
в поисках истинного пути. В первоначальной редакции эта м е т а ф о р а разви­
в а л а с ь в « н е й т р а л ь н ы х » ф о р м а х , т. е. без з а м е т н о г о « у с н а щ е н и я » формами
ц е р к о в н о - к н и ж н о й семантики.
«А р а з в е р н и т е г р е м я щ у ю летопись мира, что в ней? Сколько в ней
предстанет очам столетий, которые бы все уничтожил и изгладил, как
н е н у ж н ы е ; видишь, к а к не один р а з о т ш а т н у л о с ь человечество и пошло по
косвенной, неверной дороге, тогда как истина с и я л а яснее солнца, и,
к а ж е т с я , весь открыт был прямой путь, по которому бы д о л ж н о было
потечь оно; но о т ш а т н у л о с ь ослепленное человечество, не з а м е ч а я , и,
р а з п о п а в ш и на л о ж н у ю дорогу, пошло столетиями б л у ж д а т ь и теряться,
пока не очутилось вдруг в неведомой глуши, в о п р о ш а я испуганными
о ч а м и : ,,Где выход? где д о р о г а " » (т. VII, с. 340—341) .
В последней р е д а к ц и и кроме синтаксических изменений и лексических
и з ъ я т и й и з а м е н я в л я е т с я целый р я д ф р а з и о б р а з о в , непосредственно
с в я з а н н ы х с идеологией и символикой церковного я з ы к а : «много соверши­
лось в мире заблуждений»;
«прямой путь, подобный пути,
ведущему
к великолепной
храмине, назначенной
царю в чертоги»; «и сколько раз,
уже наведенные
нисходившим
с небес смыслом, они и тут умели отшат­
нуться» и нек. д р .
Вместе с тем о б р а з как бы концентрируется и р а с ш и р я е т с я , притягивая
к себе широкие круги семантически с в я з а н н ы х со словом дорога чисто
русских эпитетов, определений, предметных и глагольных выражений
(см. т. III, с. 2 1 0 — 2 1 1 ) .
П р и е м ы народнопоэтической, этнографической и национально-реа­
листической семантики, о п р е д е л я в ш и е подбор слов, взаимодействие разно­
стильных элементов и их о б ъ е д и н е н и е в новые синтаксические и фразео­
логические группы, — эти приемы в с а м о м процессе их столкновения
с п е р е ж и т к а м и романтической ф р а з е о л о г и и раннего периода очень
р е л ь е ф н о о б н а р у ж и в а ю т с я т а к и м и стилистическими з а м е н а м и и трансфор­
м а ц и я м и о б р а з а охотника, с которым с р а в н и в а л а с ь «просто приятная
д а м а » . П е р в о н а ч а л ь н о все с л о в а , с о с т а в л я в ш и е описание, в р а щ а л и с ь
в п р е д е л а х «среднего» л и т е р а т у р н о - п о в е с т в о в а т е л ь н о г о стиля, находились
на одном уровне л и т е р а т у р н о с т и . Была более или менее очевидна роман­
т и ч е с к а я о к р а с к а м е т а ф о р и ч е с к о й предметно-противоречивой фразеоло­
гии: «с дышущими
очами; но сам без дыханья»;
«а зимний упругий,
как
девичьи перси, холод д р а з н и т и колет его молодую кровь» и др. под.
3 0
31
3 0
31
Симптоматично также, что выброшены в последней, окончательной редакции такие
романтические строки: «// родились, как посыпавшиеся листья, как черви в дождь,
неслыханные следствия от незаконных причин, и произошли дела, которых не признали бы
своими сами сотворившие их, а от которых бы со страхом отвратились отдаленные отцы их,
как отвращается мать от чудовища, подкинутого на место сына» (Т. 7. С. 341).
Вот этот отрывок в ранней редакции: «Так охотник, подъезжая к лесу, из которого,
знает, что вот сию минуту выскочит заяц, обращается весь с своим конем и поднятым
арапником в один застывший миг, в порох, к которому вот-вот поднесут огонь. Недвижно
стоит он с дышущими очами, но сам без дыханья, стоит один среди блистающей снежной
равнины, сливающейся с горизонтом, а замний упругий, как девичьи перси, холод дразнит
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоголя
297
В последней редакции являются слова просторечные, профессиональ­
ные с л о в а с национально-характеристической окраской. Так, слово «охот­
ник» о б р а с т а е т просторечными национально-бытовыми о б р а з а м и : «рус­
ский б а р и н , собачей и иора-охотник». К слову «заяц» присоединяется
«охотничье» пояснение: «выскочит оттопанный доезжачими з а я ц » ; выбра­
с ы в а ю т с я « д ы ш у щ и е очи» и «упругие девичьи перси». Синтаксические
формы принимают лиро-эпическое широкое течение и являются народно­
поэтические эпитеты («неотбойный»). Вся картина получает такой «гоме­
ровский» вид: «Весь впился он очами в мутный воздух и у ж настигнет
з в е р я , у ж допечет его, неотбойный, как ни воздымайся против него вся
м я т у щ а я с н е г о в а я степь, п у с к а ю щ а я серебрянные звезды ему в уста,
в усы, в очи, в брови и в бобровую его шапку» (т. III, с. 184).
Конечно, формы романтического стиля не преодолеваются в языке
Гоголя до конца. Они смешиваются с новой семантической системой,
отвлекаемой от церковнославянского языка и стилей народной поэзии
и крестьянской речи. Но круг применения романтической фразеологии,
романтических о б р а з о в сузился. О б р а з красавицы, мир идеальной женской
души навсегда остался для Гоголя обвеянным чарами и символами
романтической поэзии (ср. язык описаний Аннунциаты в « Р и м е » ) .
Р о м а н т и ч е с к и е о б р а з ы обнаженно выступали в стиле портрета губерна­
торской дочки (в ранней р е д а к ц и и ) : «Он видел, как она, чуть упираясь
а т л а с н ы м б а ш м а ч к о м , летала, и белый пух ее эфирной одежды летал
вокруг,
как бы к р у ж и л а с ь она в каком-то тонком облаке, п о к а з ы в а я
всю с е б я [. . .] к а з а л о с ь , ее фигурка чуть не пела от согласной
стройности.
Гармония
летала в виду всех» (т. VII, с. 440—441). Ср. в «Невском
проспекте» (т. V, с. 2 6 5 — 2 6 6 ) .
П о р т р е т к р а с а в и ц ы Гоголь п р о д о л ж а е т и во втором томе «Мертвых
душ» р и с о в а т ь романтическими к р а с к а м и . Гоголевское изображение осно­
вано на символике стремительного полета, молниеносного д в и ж е н и я .
« Б ы л о в ней что-то стремительное. Когда она говорила, у ней, казалось,
все стремилось вслед за мыслью: в ы р а ж е н ь е лица, в ы р а ж е н ь е разговора,
д в и ж е н ь е рук; самые складки п л а т ь я как бы летели в ту ж е сторону, и,
к а з а л о с ь , к а к бы она с а м а вот улетит во след з а собственными ее словами»
(«Мертвые души» — т. III, с. 2 9 8 ) .
«Она к а з а л а с ь блистающего роста» (с. 3 1 4 ) .
Этот романтический о б р а з стремительного движения мелькает и
в я з ы к е « Ш и н е л и » : «Акакий Акакиевич [. . .] д а ж е побежал было вдруг,
неизвестно почему, за какою-то д а м о ю , которая, как молния, прошла мимо
и у которой в с я к а я часть тела была исполнена необыкновенного д в и ж е н и я »
(т. II, с. 104). Ср. в «Риме»: «Попробуй взглянуть на молнию, когда,
р а с к р о и в ш и черные, как уголь, тучи, нестерпимо затрепещет она целым
потопом блеска: т а к о в ы очи у альбанки Аннунциаты».
§ 7. С семантикой западноевропейских романтических стилей был свя­
зан научно-философский язык 20—40-х годов.
Этот научно-философский я з ы к теперь представляется Гоголю, как
позднее Герцену, повторявшему эпитет профессора Перевощикова —
«птичий я з ы к » * , антинациональной коллекцией чужих терминов и тем­
ных с л о в . Н а п р а в и в Чичикова к ш к а ф у с книгами в бибилиотеке полков­
ника К о ш к а р е в а , Гоголь с необыкновенной комической остротой осмеял
русско-немецкий стиль философского ж а р г о н а 40-х годов: «. . .он обра37
и колет его молодую кровь, а ветер, поднявшись из лесу, метет ему вихри снежного пуха
в уста, в усы, в очи, в брови и в бобровую его шапку» (Т. 7. С. 315).
lib.pushkinskijdom.ru
298
Язык
Гоголя
т и л с я к другому ш к а ф у — из о г н я да в п о л ы м я : все книги философские.
Ш е с т ь огромных т о м и щ е й п р е д с т а л о ему пред г л а з а , под названием:
, , П р е д у г о т о в и т е л ь н о е вступление в о б л а с т ь м ы ш л е н и я , Теория общности,
совокупности, сущности, и в применении к у р а з у м е н и ю органических
н а ч а л обоюдного р а з д в о е н ь я общественной производительности". Что ни
р а з в о р а ч и в а л Ч и ч и к о в книгу, на всякой странице — проявленье,
развитье,
абстракт, замкнутость и сомкнутость, и черт з н а е т , чего т а м не было!»
(т. IV, с. 3 4 6 — 3 4 7 ) .
В «Учебной книге словесности» Гоголь т а к ж е в о о р у ж а е т с я против
з л о у п о т р е б л е н и й ф и л о с о ф с к и м я з ы к о м . О я з ы к е «ученых рассуждений
и т р а к т а т о в » Г о г о л ь говорит т а к : « Н у ж н о помнить, что наука для тех,
которые е щ е не з н а ю т ее [. . .] Терминов н у ж н о д е р ж а т ь с я только тех,
которые п р и н а д л е ж а т миру той науки, о которой дело, а не общих фило­
софских, в которых, ( у м ) б л у ж д а е т , как в л а б и р и н т е , и о т д а л я е т с я от
д е л а » (т. VI, с. 4 2 0 ) .
Но з д е с ь ж е , в г л а в е «О науке», Гоголь и з л а г а е т свой идеал русского
н а ц и о н а л ь н о - н а у ч н о г о стиля, п р о т и в о п о с т а в л я я его стилям европейской
науки, у к р е п и в ш и м с я в русской литературе,, — и вместе с тем стилям
«гостиных споров и р а з г о в о р о в » (с. 4 0 3 ) . Отличительными чертами
русского научного я з ы к а Гоголь признает о б ъ е к т и в и з м , р е а л и з м и л а к о ­
низм: « [ . . . ] полное беспристрастие в о з м о ж н о только в русском уме,
и всесторонность ума м о ж е т быть доступна одному только русскому,
р а з у м е е т с я , при его полном и совершенном воспитании» (с. 4 0 4 ) . Отсюда
вытекает а д е к в а т н о с т ь русского слова предмету, б у д у щ а я свобода рус­
ского научного я з ы к а от ф р а з е р с т в а , к р а с н о б а й с т в а , от сентиментальноромантических « н а р у м я н и в а н и й » и « п о д с л а щ и в а н и й » . Вследствие «нашей
способности с х в а т ы в а т ь ж и в о м а л е й ш и е оттенки других наций» и вслед­
ствие присущего « ж и в о м у и меткому н а ш е м у слову» свойства «не описы­
вать, но отражать, как в зеркале,
предмет» « н а у к а у нас непременно
дойдет до своего высшего з н а ч е н и я и п о р а з и т самым существом, а не
к р а й с н о б а й с т в о м п р е п о д а в а т е л я » , «своим ж и в ы м духом».
Такой н а ц и о н а л ь н о - н а у ч н ы й я з ы к будет всеобщим. Он будет ч у ж д
классовой ограниченности. Он н а ц и о н а л ь н о - д е м о к р а т и ч е н . «Своим живым
духом» он станет доступен всем: «и простолюдину, и непростолюдину».
Сила русской науки «будет в ее многозначительном краткословии, а краткословья этого, сколько мне к а ж е т с я , не д о б ы т ь никому из народов,
кроме русского, ибо с а м а природа н а ш а требует его» (там ж е ) . Этот
стиль, по мнению Гоголя, особенно резко контрастирует с языком «немец­
кой ф и л о с о ф и и » .
О ч е н ь симптоматичны те символы, в которые в о п л о щ а е т с я для Гоголя
о б р а з русского ученого. Они п о к а з ы в а ю т , что основными источниками
истинно русского научного я з ы к а , по Гоголю, д о л ж н ы быть тот ж е цер­
к о в н о с л а в я н с к и й я з ы к и те ж е стили русского «народного», преимуще­
ственно крестьянского, я з ы к а и народной поэзии.
§ 8. И т а к , коренные н а ц и о н а л ь н ы е основы и н а ч а л а «истинно русского
я з ы к а » , по мнению Гоголя, з а б ы т ы . Д в о р я н с к а я я з ы к о в а я культура
«еще не ч е р п а л а из самой глубины» трех основных источников — народных
песен, «многоочитых пословиц» и церковных книг и поучений (с. 2 1 1 ) . Эти
источники цельнее всего, «в величии, близком к патриархально-библей­
скому», х р а н я т с я в недрах крестьянского быта (т. IV, с. 208—209) и
в духовной культуре церкви. « С а м необыкновенный я з ы к наш есть еще
т а й н а . В нем все тоны и оттенки, все переходы з в у к о в от самых твердых
до с а м ы х н е ж н ы х и мягких; он беспределен и м о ж е т , ж и в о й как жизнь,
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
299
о б о г а щ а т ь с я ежеминутно, почерпая с одной стороны высокие слова из
я з ы к а церковно-библейского, а с другой стороны, выбирая на выбор
меткие н а з в а н и я из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим
провинциям, имея возможность таким образом в одной и той ж е речи
восходить до высоты, недоступной никакому другому языку, и опускаться
до простоты, ощутительной осязанию непонятливейшего человека, — язык,
который с а м по себе у ж е поэт и который недаром был на время позабыт
нашим л у ч ш и м о б щ е с т в о м : нужно было, чтобы выболтали мы на чужезем­
ных н а р е ч и я х всю д р я н ь , к а к а я ни пристала к нам вместе с чужеземным
о б р а з о в а н и е м , чтобы все те неясные звуки, неточные н а з в а н и я вещей, —
дети мыслей невыяснившихся и сбивчивых, которые потемняют языки, —
не посмели помрачить младенческой ясности нашего языка, и возвратились
бы к нему у ж е готовые мыслить и ж и т ь своим умом, а не чужеземным.
Все это е щ е орудия, е щ е м а т е р и а л ы , е щ е глыбы, еще в руде дорогие
м е т а л л ы , из которых выкуется и н а я , сильнейшая речь» («В чем ж е наконец
с у щ е с т в о русской поэзии и в чем ее особенность» — с. 2 1 2 ) .
П р о б л е м а будущего
национального русского я з ы к а л е ж и т в основе
творчества Гоголя «положительного» периода, т. е. 40-х годов. «Мы еще
растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; еще
нам в о з м о ж н о выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести
в себя все, что у ж е невозможно другим н а р о д а м , получившим форму
и з а к а л и в ш и м с я в ней» (с. 2 1 1 ) . Возможность общенационального едине­
ния в с ф е р е русского литературного я з ы к а , по Гоголю, обусловлена
отсутствием у нас «непримиримой ненависти сословия противу сословия
и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют
препятствие непреоборимое к соединению людей» (там ж е ) .
Таким о б р а з о м , система будущего национального русского я з ы к а опи­
р а л а с ь в сознании Гоголя на утопическую мечту о христианском «брат­
стве» всех классов в рамках крепостнической монархии под духовным
руководством церкви.
4
§ 1. Внутренней основой борьбы Гоголя в этот период его творчества
с « з а п а д н и ч е с к и м и » , «антинародными» стилями русской литературы было
созревшее у б е ж д е н и е писателя в невозможности при их посредстве выра­
зить и понять русскую действительность, убеждение в их несоответствии
коренным национальным н а ч а л а м русской жизни. Этот национализм
б а з и р о в а л с я на отрицании современной Гоголю культуры и « г р а ж д а н ствености», с о з д а в ш е й бытовые и литературные системы условных, чуждых
«народу» форм в ы р а ж е н и я , в которых слова не о т р а ж а л и подлинной
сущности предметов, истинной «натуры». Вместе с тем слово становится
д л я Гоголя не только средством р а з о б л а ч е н и я «натуры», скрытой под
условной ф а л ь ш ь ю антинациональной буржуазно-дворянской ф р а з е о л о ­
гии и семантики, но и формой воплощения предмета в его внутренней
сущности, в его функциональной связи с идеальной структурой «святой»
человеческой и в то ж е время национально-русской действительности
и с о б р а з о м писателя — «душезнателя» и пророка.
§ 2. Но этому процессу воплощения в слове идеальной действительно­
сти, по мысли Гоголя, д о л ж е н был предшествовать процесс р а з о б л а ч е н и я
л ж и и ф а л ь ш и , укрепившихся в быту форм отношения м е ж д у словом
и предметом, между языком и действительностью. Необходимо было и
в наличных русских национальных стилях — книжных и разговорных —
произвести отбор и оценку семантических форм, чтобы отвергнуть и
lib.pushkinskijdom.ru
300
Язык
Гоголя
изобличить те, в которых с л о в а не о т р а ж а л и «предмета», а л и ш ь скрывали
его.
§ 3. Р а з о б л а ч е н и е ф а л ь ш и условных, принятых современным автору
б у р ж у а з н о - д в о р я н с к и м обществом ф о р м в ы р а ж е н и я о б я з ы в а л о комиче­
ского п и с а т е л я г л у б ж е спуститься в мир и з о б р а ж а е м о й действительности,
воспринять его я з ы к , его стили и — в процессе их л и т е р а т у р н о г о употреб­
ления — д е м о н с т р и р о в а т ь р а з р ы в м е ж д у словом и «делом», словом и его
истинными з н а ч е н и я м и . Таким о б р а з о м , широта и достоверность социаль­
ного о х в а т а русской ж и з н и были обусловлены степенью знакомства
п и с а т е л я с к л а с с о в ы м и , сословными, профессиональными стилями и диа­
л е к т а м и русского я з ы к а . В связи с этим Гоголь со второй половины 30-х го­
дов з н а ч и т е л ь н о р а с ш и р я е т свои сведения в о б л а с т и социальной диалек­
тологии устной и письменной речи.
С е м а н т и ч е с к о е п р е о б р а з о в а н и е повествовательного и публицистиче­
ского стиля на основе простонародной и националистически-церковной
идеологии было с в я з а н о с изменением языковой структуры о б р а з о в
п е р с о н а ж е й и « о б р а з а а в т о р а » . Р а с ш и р я л а с ь с ф е р а экспрессивных колеба­
ний в пределах д в и ж е н и я одной темы, одного с ю ж е т а . Романтический
принцип контраста п р е д с т а в л я л с я недостаточным. О б н а ж а л о с ь много­
о б р а з и е субъектно-экспрессивных переходов, семантических точек зре­
ния, высшей формой которых б ы л а патетическая и д е а л и з а ц и я человече­
ской д у ш и («человека и души человека в о о б щ е » ) . В соответствии с этим
я з ы к о в а я система повествования р а с п а д а л а с ь на несколько стилистиче­
ских п л а с т о в , на несколько речевых планов, резко противопоставленных
один другому. С о ц и а л ь н о - я з ы к о в о й состав повествования становился
необыкновенно с л о ж н ы м и пестрым. Укрепляется и д е т а л и з и р у е т с я тенден­
ция к художественному и с п о л ь з о в а н и ю языковых средств самой изобра­
ж а е м о й среды. Конечно, основным источником в этом направлении
о с т а ю т с я д л я Гоголя стили н а ц и о н а л ь н о - б ы т о в о г о просторечия. Гоголь
у ж е р а н ь ш е осознал, что громадную роль в их структуре и их унификации
играют о ф и ц и а л ь н ы е стили д е л о в о г о я з ы к а . При их посредстве происходил
процесс слияния р а з н о с о с л о в н ы х , профессиональных, ж а р г о н н ы х , провин­
циально-городских и поместно-областных д и а л е к т о в в тот бытовой поток
н а ц и о н а л ь н о - б у р ж у а з н о г о р а з г о в о р н о г о я з ы к а , который становился под­
земным родником, питающим л и т е р а т у р н ы й язык.
Гоголь стремится очистить этот языковой источник, выбросить из него
сор условно-лицемерных и л ж и в ы х форм в ы р а ж е н и я .
§ 4. В «Мертвых д у ш а х » п р е ж д е всего р а з о б л а ч а ю т с я принципы
и приемы б у р ж у а з н о - д в о р я н с к о й о ф и ц и а л ь н о й семантики.
Р а з о б л а ч а е т с я ф а л ь ш ь у с т а н о в и в ш и х с я обозначений, их несоответ­
ствие подлинному предмету, истинной действительности: «Но при всех
таких похвальных качествах, он бы мог о с т а т ь с я [. . .] тем, что называют
в о б ш и р н о м смысле: „хороший человек", т. е. весьма гаденький, обыкновен­
ный, о п р я т н ы й человек, без всяких резких выпуклостей» (т. VII, с. 3 5 3 ) .
И н о г д а д л я д е м о н с т р а ц и и условности какого-нибудь понятия ирониче­
ски р а с к р ы в а е т с я с о д е р ж а н и е , в к л а д ы в а е м о е о б щ е с т в о м в то или иное
слово. Т а к Гоголь поступает при описании любви супругов Маниловых,
з а м ы к а я ироническое и з о б р а ж е н и е их в р е м я п р о в о ж д е н и я такой сентен­
цией: « С л о в о м , они были то, что н а з ы в а е т с я счастливы» (т. III, с. 2 2 ) ;
« Б о л е е не н а х о д и л о с ь ничего на сей уединенной или, как у нас в ы р а ж а ю т с я ,
к р а с и в о й п л о щ а д и » (с. 138).
Сатирически д е м о н с т р и р у е т с я Гоголем м а г и ч е с к а я сила слов, с в я з а н ­
ных с д е н ь г а м и и ч и н а м и и м е н я ю щ а я отношение к п р е д м е т а м д а ж е незави-
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
301
симо от личной корысти: «Виною всему слово миллионщик,
— не сам мил­
л и о н щ и к , а именно одно слово; ибо в одном звуке этого слова, мимо
всякого д е н е ж н о г о мешка, заключается что-то такое, которое действует и
на людей-подлецов, и на людей ни се, ни то, и на людей хороших, словом —
на всех действует. Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть
подлость, совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни
на каких расчетах» (с. 157).
Но г л а в н ы м объектом авторских нападений являются формы официаль­
но-светской, деловой и канцелярской стилистики.
§ 5. Ярче всего приемы той казуистической семантики, которые царили
в о б щ е с т в е , р а с к р ы в а ю т с я в ироническом анализе истолкований в ы р а ж е ­
ния «мертвые души» женской и мужской партиями губернского общества.
М у ж с к а я партия чиновников говорила, что «мертвые души [. . .] черт его
знает, что з н а ч а т , но в них заключено, однако ж , весьма скверное, нехоро­
шее» (с. 192). В дальнейшем изложении возможные пути понимания этих
слов (в плоскости официально-чиновничьего сознания) начинают более
или менее в ы р и с о в ы в а т ь с я : «Слово мертвые души т а к р а з д а л о с ь неопреде­
ленно, что стали подозревать д а ж е , нет ли здесь какого намека на скоропо­
с т и ж н о погребенные тела, вследствие двух не т а к давно случившихся собы­
тий». Вслед за этим в канцелярском стиле описываются д в а убийства,
виновники которых были укрыты. В одном деле «из учиненных выправок и
следствий о к а з а л о с ь , что устьсысольские ребята умерли от у г а р а , а потому
т а к их и похоронили, как угоревших»
(с. 193). Д р у г о е дело т а к ж е , «каза­
лось бы, о б д е л а н о кругло; но чиновники, неизвестно почему, стали думать,
что, верно, об этих мертвых д у ш а х идет теперь дело» (с.194).
С необыкновенной остротой и едкостью пародирование официальнок а н ц е л я р с к о г о я з ы к а и л е ж а щ е й в основе его семантики проявляется в той
части второго тома «Мертвых душ», которая посвящена изображению
деревни полковника К о ш к а р е в а .
У ж е в описании наружности полковника торжествуют официальногосударственные о б р а з ы :
« Л и ц о какое-то чинное в виде треугольника. Б а к е н б а р д ы по щекам его
были протянуты в струнку; волосы, прическа, нос, губы, подбородок — все
как бы лежало дотоле под прессом» (с.341).
В этом очерке о Кошкареве бьет неиссякаемый источник обличительной
стилистики. И з этого источника вытекали главные из тех бюрократическипародийных языковых приемов, которые характерны для стиля СалтыковаЩ е д р и н а . Апогея достигает это разоблачение бюрократического стиля
мысли и речи в официальной бумаге того «особенного человека», который
«статс-секретарским слогом» написал донесение касательно просьбы Чичи­
кова и которому предстояла в будущем должность президента высшего
у п р а в л е н и я в д е р е в н е К о ш к а р е в а . Здесь и казуистика канцелярского
я з ы к а , и з а л о ж е н н ы е в ней формы беспредметной и бессмысленной иронии,
и с в о е о б р а з и я ее семантики, и тесная связь с церковно-книжным языком и
его риторикой выступают в гротескно-преувеличенном виде. П р е ж д е всего
«трактуется» само понятие души с о ф и ц и а л ь н о - г р а ж д а н с к о й и церковнометафизической точек зрения:
« [ . . .] в изъясненье того, что требуются ревизские души, постигнутые
всякими внезапностями, вставлены и умершие. П о д сим, вероятно, они из­
волили р а з у м е т ь близкие к смерти, а не умершие, ибо умершие не приобре­
т а ю т с я . Что ж и приобретать, если ничего нет? Об этом говорит и с а м а я
логика...»
lib.pushkinskijdom.ru
302
Язык
Гоголя
Д а л е е в ы р а ж е н и е «умершие
души»
р а с с м а т р и в а е т с я в словесноцерковном а с п е к т е :
«. . .да и в словесных н а у к а х они, как видно, не д а л е к о уходили [. . .]
ибо в ы р а з и л и с ь о д у ш а х умершие,
тогда к а к всякому, и з у ч а в ш е м у курс
познаний человеческих, известно з а п о д л и н н о , что д у ш а бессмертна».
П о с л е этого р а з н о с т о р о н н е г о к а н ц е л я р с к о г о а н а л и з а противоречий,
скрытых в в ы р а ж е н и и «умершие д у ш и » , все ж е во втором пункте оказы­
в а е т с я , что д л я залога в л о м б а р д годятся всякие д у ш и — пришлые, или
прибылые, или, к а к Ч и ч и к о в неправильно изволил в ы р а з и т ь с я , умершие
(см. с. 3 4 5 ) .
Т а к русская действительность как бы опутана тонкими сетями
б у р ж у а з н о - с в е т с к о й , о ф и ц и а л ь н о - к а н ц е л я р с к о й и «деловой» лексики,
ф р а з е о л о г и и и стилистики. Поэтому повествователь широко пользуется
присущими и з о б р а ж а е м о й среде ф о р м а м и в ы р а ж е н и я , перенося их на все
предметы и я в л е н и я . О б н а ж а ю т с я все семантические и экспрессивные от­
тенки о ф и ц и а л ь н о - д е л о в о г о я з ы к а .
Они выступают особенно резко и
с т р а н н о , когда иронически о б н а ж а е т с я и комментируется несоответствие
условной семантики общественно-делового я з ы к а истинной природе вещей.
В я з ы к е «Мертвых д у ш » широко использованы в самых р а з н о о б р а з н ы х
с и т у а ц и я х формы о ф и ц и а л ь н о й речи. Т а к о в о применение официальнот о р ж е с т в е н н о й , к а н ц е л я р с к о й или разговорно-чиновничьей лексики и
ф р а з е о л о г и и в я з ы к е «Мертвых д у ш » : «Трактовали
ли касательно
следст­
вия, произведенного
казенною палатою, — он п о к а з а л , что ему не безыз­
вестны и судейские проделки» (т. I, гл. 1). Ср. в речи прокурора: «Во всю
ж и з н ь не был трактован» (т. III, с. 2 6 0 ) . В п е р в о н а ч а л ь н ы х редакциях
«Мертвых д у ш » : «В ту ж минуту, отворивши д в е р ь в к а н ц е л я р с к у ю ком­
нату, к о т о р а я п о к а з а л а с ь п о х о ж е ю на внутренность пчелиного улья, дал
п р и к а з а н и е одному из чиновников, чтобы все было сделано, вписано,
спи­
сано, переписано,
помечено, замечено,
перемечено
и в книгу
внесено...»
(т. VII, с. 8 7 ) . В ранних р е д а к ц и я х применение к а н ц е л я р с к о г о стиля было
г о р а з д о ш и р е и натуралистичнее, непринужденнее. Ср. синтаксис и лексику
о п и с а н и я происшествия «с сольвычегодскими купцами, приехавшими в
город на я р м а р к у и з а д а в ш и м и после торгов пирушку приятелям своим
устьсысольским к у п ц а м [. . .] на которой пирушке, от удовольствия ли сер­
дечного, или просто с п ь я н а , уходили на смерть приятелей своих, устьсысольских купцов, несмотря на то, что сии последние
с своей стороны были
т о ж е м у ж и к и д ю ж и е [. . .] В деле своем купцы, впрочем, повинились,
изъ­
ясняясь,
что немного п о ш а л и л и » (т. VI, с. 177; ср. изменения в оконча­
тельной р е д а к ц и и — т. III, с. 193).
П а р о д и й н ы й о т п е ч а т о к к а н ц е л я р с к о г о с т и л я л е ж и т на всем отрывке,
и з о б р а ж а ю щ е м убийство к р е с т ь я н а м и «земской полиции» в лице заседа­
т е л я , какого-то Д о л б я ж к и н а (с. 194).
И н о г д а « с л у ж е б н ы й слог» выступает открыто — с авторской пометой:
«... все прочее чиновничество было напугано, р а с п у г а н о , перепугано и рас­
печено, в ы р а ж а я с ь с л у ж е б н ы м слогом, на пропало»
(т. VII, с. 145). Ср.:
«. . .бричка м ч а л а с ь во все пропало»
(с. 2 2 9 ) ; в о к о н ч а т е л ь н о й редакции:
«во всю пропалую»
( I I I , с. 8 5 ) ; « Г а л о п а д летел во всю п р о п а л у ю » (с. 162).
«. . .допустивши одни т а к н а з ы в а е м ы е законные,
или
позволенные,
доходы, м о ж н о в д е с я т ь лет с небольшим получить порядочное значение в
свете» (т. VII, с. 147).
«. . .крепости были записаны,
помечены, занесены в книгу и куда сле­
дует, с принятием полупроцентовых и з а припечатку в Ведомостях» (т. III,
с 146).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоеоля
303
«В губернию назначен был новый генерал-губернатор, —- событие, как
известно, п р и в о д я щ е е чиновников в т р е в о ж н о е состояние: пойдут пере­
борки, распеканья,
взбутетениванья
и всякие должностные
похлебки,
которыми у г о щ а е т начальник своих подчиненных» (с. 192). Ср. тут ж е в
речи самих чиновников: «... за это одно может вскипятить не на жизнь, а на
самую смерть» (там ж е ) .
Иронический привкус в употреблении канцеляризмов и официальных
в ы р а ж е н и й возникает т а к ж е в том случае, когда они применяются при
и з о б р а ж е н и и бытовых, «неслужебных» действий и поступков чиновников.
«Не успел совершенно в ы к а р а б к а т ь с я из объятий председателя, как
очутился у ж е в о б ъ я т и я х полицеймейстера; полицеймейстер сдал его ин­
спектору врачебной управы; инспектор врачебной управы — откупщику,
откупщик — архитектору» (с. 160).
Точно т а к ж е ироническая экспрессия о к р у ж а е т канцеляризмы и чинов­
ничьи в ы р а ж е н и я в тех случаях, когда на повествовательном стиле ощу­
щ а е т с я колорит «чужой речи», когда в авторском языке чувствуются от­
голоски восприятия и оценок самого героя.
Н а п р и м е р : «Видно было вдруг, что это был у ж е человек
благоразумных
лет — не то, что молодой болтун и вертопляс» (с. 140);
«. . .после того, к а к у ж е первый страх прошел, они увидели, что многое
ему н р а в и т с я и он сам изволил наконец. пошутить, то есть произнести с
приятною усмешкой несколько слов» (с. 161).
Д а ж е л о ш а д и в «Мертвых д у ш а х » думают по-чиновничьи официаль­
ными с л о в а м и и в ы р а ж е н и я м и .
«Он [чубарый] [. . .] часто з а с о в ы в а л длинную морду свою в корытца к
т о в а р и щ а м , поотведать, какое у них было продовольствие»
(с. 8 6 ) . *
Церковнославянизмы,
перешедшие
в
официально-торжественный
стиль, усвоенные его риторикой, приурочиваются к норме повествователь­
ного в ы р а ж е н и я и получают яркий отпечаток авторской иронии. Возникает
о щ у щ е н и е нарочитой обличительной демонстрации «цветов общественного
к р а с н о р е ч и я » , риторических «красот» церковно-гражданского языка,
подчиненного иерархии чинов. Например: «Потом отправился к вицегубернатору, потом был у прокурора, у председателя палаты, у полицей­
мейстера, у откупщика, у н а ч а л ь н и к а н а д казенными ф а б р и к а м и [. . . ]
ж а л ь , что несколько трудно упомнить всех сильных мира сего» (с. 9 ) ;
«В р а з г о в о р а х с сими властителями он очень искусно умел польстить к а ж ­
дому» (с. 9) и мн. др.
§ 6. С поразительной силой и яркостью ф а л ь ш ь и условность б у р ж у а з ­
но-дворянской бытовой и деловой риторики р а з о б л а ч а ю т с я в речах Чичи­
кова.
Я з ы к Чичикова чрезвычайно разнообразен. Как и самый образ Чичи­
кова, т а к и его речь я в л я е т с я синтетическим воплощением сущности
меркантильного б у р ж у а з н о - д в о р я н с к о г о общества, п е р е ж и в а ю щ е г о про­
цесс к а п и т а л и з а ц и и , з а р а ж е н н о г о страстью к приобретательству. Недаром
Гоголь, в в о д я в речь Чичикова новые тона, новые стилистические оттенки
при р а з г о в о р е его с Коробочкой, считает необходимым подчеркнуть этот
социально-экспрессивный универсализм чичиковской речи.
Х а р а к т е р н о , что Гоголь с в я з ы в а е т с образом Чичикова прием экспрес­
сивного и стилистического в а р ь и р о в а н и я речи в зависимости от чина и иму­
щественного положения собеседника, возводя эту черту в типическое свой­
ство б у р ж у а з н о - д в о р я н с к о г о я з ы к а своей эпохи: « Н а д о б н о с к а з а т ь , что
у нас на Руси если не угнались е щ е кой в чем другом за иностранцами,
то д а л е к о перегнали их в умении о б р а щ а т ь с я . Пересчитать нельзя всех
3 8
lib.pushkinskijdom.ru
304
Язык
Гоголя
оттенков и тонкостей н а ш е г о о б р а щ е н и я [. . .] у нас есть т а к и е мудрецы,
которые с п о м е щ и к о м , имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе,
н е ж е л и с тем, у которого их т р и с т а , а с тем, у которого их триста, будут
говорить о п я т ь не так, как с тем, у которого их пятьсот; а с тем,
у которого их пятьсот, опять не так, к а к с тем, у которого их восемьсот; сло­
вом, хоть восходи до миллиона, все найдутся оттенки» (с. 45, 46) .
П р о ц е с с п р и н о р о в л е н и я чичиковского я з ы к а к стилю собеседника
д е м о н с т р и р у е т с я у ж е в р а з г о в о р е с М а н и л о в ы м . З д е с ь Чичиков придержи­
в а е т с я т е м а т и к и и норм сентиментального стиля.
«Чичиков с о г л а с и л с я с этим совершенно, п р и б а в и в ш и , что ничего не
может бить приятнее, как жить в уединении,
наслаждаться
зрелищем
природы и почитать иногда какую-нибудь книгу» (с. 2 5 ) .
Я з ы к Ч и ч и к о в а в своих высоких ж а н р а х , приспособленных к собеседни­
кам в ы с ш е г о р а н г а , составлен преимущественно из элементов церковнок н и ж н о г о , о ф и ц и а л ь н о - к а н ц е л я р с к о г о и л и т е р а т у р н о г о я з ы к а , которые
р а с ц в е ч е н ы ф о р м а м и р а з г о в о р н о г о синтаксиса и светского красноречия,
а иногда и просторечия. Он весь пропитан риторикой «благонамеренного»
с л о г а . У ж е в первой г л а в е Гоголь намекает на ф а к т и ч е с к у ю «беспредмет­
ность», условную риторичность этого стиля, полного глубокой целесообраз­
ности. « О себе п р и е з ж и й , к а к к а з а л о с ь , избегал много говорить; если ж е
говорил, т о какими-то о б щ и м и местами, с з а м е т н о ю скромностию, и разго­
вор его в таких с л у ч а я х принимал несколько к н и ж н ы е обороты: что он незначущий
червь мира сего и недостоин того, чтобы много о нем заботились,
что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел
много неприятелей, п о к у ш а в ш и х с я д а ж е на ж и з н ь его, и что теперь, ж е л а я
успокоиться, ищет и з б р а т ь наконец место для ж и т е л ь с т в а , и что, прибывши
в этот город, почел з а непременный долг з а с в и д е т е л ь с т в о в а т ь свое почте­
ние первым его с а н о в н и к а м » (с. 9 ) .
П о д л и н н ы й смысл этой чичиковской «официально-деловой» ф р а з е о л о ­
гии р а с к р ы в а е т с я , конечно, всем ходом п о в е с т в о в а н и я . Но ключ к семан­
тике чичиковского я з ы к а вручает сам автор читателю в конце первого тома
«Мертвых д у ш » : «. . . И т а к , вот в каком положении вновь очутился герой
н а ш ! Вот к а к а я г р о м а д а бедствий о б р у ш и л а с ь ему на голову! Это называл
он: потерпеть по службе за правду»
(с. 2 3 9 ) .
У ж е в р а з г о в о р е с М а н и л о в ы м во всем блеске выступает риторическая
изощренность о ф и ц и а л ь н о - к а н ц е л я р с к о г о я з ы к а , которым в совершенстве
владеет Ч и ч и к о в .
Свое д е л о Чичиков с н а ч а л а и з л а г а е т в к а н ц е л я р с к о м , деловом стиле,
но без всяких п е р и ф р а з , без всяких риторических у м о л ч а н и й :
«Я п о л а г а ю приобресть мертвых, которые, впрочем, значились
бы по
ревизии, как живые», с к а з а л Чичиков (с. 3 0 ) . Но, увидев, что слово «мерт­
вые» повергло М а н и л о в а в недоумение и с м у щ е н и е , Чичиков предлагает
иную риторически-изощренную о ф и ц и а л ь н о - к а н ц е л я р с к у ю формулировку,
в которой у ж е нет слова «мертвые», и д а ж е з а м е н я ю щ а я его ф р а з а —
«не ж и в ы х в действительности» — смягчена и н е й т р а л и з о в а н а антитезой:
«но ж и в ы х относительно з а к о н н о й ф о р м ы » : « И т а к , я бы ж е л а л з н а т ь ,
м о ж е т е ли вы мне т а к о в ы х , не живых в действительности,
но живых
относительно законной формы, передать, уступить или как в а м з а б л а г о р а с ­
судится л у ч ш е ? » (с. 3 1 ) .
3 2
и
Любопытно, что
Так, смущенный
услышавши, что
скромно, что ни
и сам Чичиков признает зависимость стиля и экспрессии речи от ранга.
чрезмерно сентиментальной манерой выражения Манилова, «Чичиков,
дело уже дошло до именин сердца, несколько даже смутился и отвечал
громкого имени не имеет, ни даже ранга заметного» (Т. 3. С. 24).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоголя
305
Е щ е ярче это несоответствие, этот разрыв двух «действительностей» —
подлинной н а т у р ы и ее «законной формы», как своеобразная особенность
канцелярского я з ы к а и чиновнического, официально-государственного
осмысления ж и з н и , п о к а з а н ы Гоголем в такой реплике Чичикова:
«Мы н а п и ш е м , что они живы, так, как стоит действительно в ревизской
сказке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов; хотя за это
и потерпел на с л у ж б е , но у ж извините: обязанность для меня — дело
священное, з а к о н — я немею пред законом.
Последние слова понравились Манилову [ . . . ] » (с. 32).
При описании р а з г о в о р а Чичикова с Собакевичем автор подробно отме­
чает риторические уловки Чичикова: «Насчет главного предмета Чичиков
в ы р а з и л с я очень осторожно: никак не н а з в а л души умершими, а только
несуществующими»
(с. 9 7 ) . В этом предупреждении была художественная
цель: коса н а ш л а на камень. От Собакевича нельзя было укрыть действи­
тельность туманом высоких книжных ф р а з и церковно-канцелярской рито­
рики. С о б а к е в и ч сам смотрел на мир с вещественно-практической точки
зрения, з н а я и понимая «сущную» основу официальных риторических пери­
ф р а з . С о б а к е в и ч не только р а з о б л а ч а е т чичиковские словесные извороты,
переводя ф р а з е о л о г и ю Чичикова на прямой «кулацкий» язык, но и сам
бьет Ч и ч и к о в а его ж е оружием, о б н а р у ж и в а я уменье пользоваться и
у п р а в л я т ь стилем канцелярской казуистики.
Так, с одной стороны, Собакевич называет вещи, прямые обозначения
которых Чичиков с т а р а е т с я скрыть, их собственными именами.
Чичиков говорит, что «ревизские души, окончивши жизненное поприще,
числятся, однако ж , до подачи новой ревизской сказки, наравне с живыми,
чтоб т а к и м образом не обременить присутственные места множеством
мелочных и бесполезных справок и не увеличить сложность и без того у ж е
весьма с л о ж н о г о государственного механизма. . . [. . .] что однако же при
всей справедливости этой меры, она бывает отчасти тягостна для многих
владельцев, о б я з ы в а я их взносить подати так, как бы за живой предмет,
и что он, чувствуя у в а ж е н и е личное к нему, готов бы д а ж е отчасти принять
на себя эту действительно т я ж е л у ю обязанность» (с. 9 7 ) .
Собакевич с р а з у ж е отыскивает практический эквивалент этой речи для
себя в с л о в а х : Чичиков — покупщик мертвых душ.
« И т а к ? . . . — с к а з а л Чичиков, о ж и д а я , не без некоторого волнения,
ответа.
— Вам н у ж н о мертвых душ? — спросил Собакевич очень просто, без
малейшего удивления, как бы речь шла о хлебе.
— Д а , — отвечал Чичиков и опять смягчил выражение, прибавивши:
„несуществующих"
[. . .] А если найдутся, то вам без сомнения [. . .] будет
приятно от них
избавиться?
— И з в о л ь т е , я готов продать [. . .]»
Этого мало. Собакевич становится на точку зрения Чичикова, но на­
правляет слова Чичикова, их формально-законный смысл, в другую сто­
рону. Т а к , оперируя термином Чичикова ,,ревизская душа", он з а с т а в л я е т
теперь с а м о г о Чичикова настаивать на том, что души — мертвые.
«,,Так вы думаете, сыщете такого д у р а к а , который бы вам продал по
двугривенному ревизскую д у ш у ? "
3 3
Вспомним еще раз, что истинный смысл чичиковского выражения потерпеть на службе
за правду раскрывается автором в конце первого тома.
20 В. В. Виноградов
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
306
Гоголя
„ Н о п о з в о л ь т е : зачем вы их называете ревизскими?
Ведь души-то самые
давно уже умерли, о с т а л с я один неосязаемый чувствами з в у к " » .
С т и л и с т и к а Ч и ч и к о в а , в р а щ а я с ь в той ж е с ф е р е д е л о в о г о языка, под­
в е р г а е т с я новой т р а н с ф о р м а ц и и в р а з г о в о р е с П л ю ш к и н ы м . Автор не про­
пускает с л у ч а я е щ е р а з р а з о б л а ч и т ь внутреннюю л ж и в о с т ь практических
основ деловой риторики, о ф и ц и а л ь н о - о б щ е с т в е н н о г о словоупотребления.
Речь Ч и ч и к о в а и здесь я в л я е т с я символическим воплощением общих тен­
денций эпохи. « Д о л г о не мог он придумать, в каких бы с л о в а х изъяснить
причину своего посещения. Он у ж е хотел было в ы р а з и т ь с я в таком духе,
что, н а с л ы ш а с ь о д о б р о д е т е л и и редких свойствах д у ш и его, почел долгом
принести л и ч н о д а н ь у в а ж е н и я ; но с п о х в а т и л с я и почувствовал, что это
с л и ш к о м . Искоса бросив е щ е один в з г л я д на все, что было в комнате, он
п о ч у в с т в о в а л , что слово: добродетель
и редкие свойства души
можно
с успехом з а м е н и т ь с л о в а м и : экономия и порядок»
(с. 118).
Таким о б р а з о м , о т в е р г а е т с я Гоголем канон б у р ж у а з н о - д в о р я н с к о й ,
о ф и ц и а л ь н о - д е л о в о й и светски-бытовой речи — л и ц е м е р н о й и л ж и в о й .
О д н а к о некоторые элементы речи «среднего сословия» Гоголь считает
основным морфологическим м а т е р и а л о м д л я построения системы обще­
национального языка.
34
5
§ 1. С ростом националистических тенденций д л я Гоголя б л и ж е уясняется
«читатель», а д р е с а т его творчества. Это — «сословие среднее во всей его
массе». В статье « П е т е р б у р г с к а я сцена в 1 8 3 5 / 3 6 г.» Гоголь пишет:
«Если в з я т ь [ . . . ] н а ш е сословие среднее во всей его массе, — то есть со­
словие м а л о д е н е ж н о е или ж и в у щ е е ж а л о в а н ь е м , с т а л о быть, самое
многочисленное и чисто русское, — то (нет н у ж д ы , что попадется другой,
третий чиновник, совершенно похожий на то отношение, которое он пишет)
в нем есть много очень з а м е ч а т е л ь н о г о : и р у с с к а я д в о р я н с к а я решитель­
ность и при этом терпение, и толк, и соль, — одним словом: стихии нового
х а р а к т е р а » (т. VI, с. 3 2 2 ) .
Отсюда, естественно, перед Гоголем возникает з а д а ч а : установить об­
щий д л я всего этого «среднего сословия» н а ц и о н а л ь н о - я з ы к о в о й фонд сло­
весного в ы р а ж е н и я и при его посредстве с л о м а т ь с т а р у ю систему литера­
т у р н о - к н и ж н о г о я з ы к а . Творческий метод подобной литературно-языковой
реформы был у ж е найден П у ш к и н ы м : это — метод субъектно-экспрессивной многопланности авторского и з л о ж е н и я , метод с м е ш е н и я повествова­
тельного стиля с ф о р м а м и речи, присущими самим и з о б р а ж а е м ы м героям,
их быту, и в ы т е к а ю щ и й отсюда метод структурного отбора и объединения
и з б р а н н ы х элементов д л я с о з д а н и я новой н а ц и о н а л ь н о й системы литера­
турного я з ы к а .
Таким о б р а з о м , в л и т е р а т у р н ы й я з ы к о т к р ы в а е т с я широкий доступ не
только р а з г о в о р н о й речи «среднего сословия», не т о л ь к о разоблаченным
и п р е о б р а з о в а н н ы м стилям д е л о в о г о о ф и ц и а л ь н о - б ы т о в о г о и государствен­
ного, к а н ц е л я р с к о г о я з ы к о в , не только р а з н ы м д и а л е к т а м и ж а р г о н а м
города и поместья, с о п р и к а с а в ш и м с я с языковой системой «среднего клас­
са», но и «простонародному» крестьянскому и м е щ а н с к о м у языку с его
диалектами и жаргонами.
§ 2. В этом кипении чисто н а ц и о н а л ь н ы х форм в ы р а ж е н и я должна
была, по мысли Гоголя, отделиться и в ы к р и с т а л л и з о в а т ь с я система
На том же столкновении двух семантических планов основан далее каламбур со словом
«мечта» *.
39
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Г ого ля
307
будущего русского национального я з ы к а . Исследование повествователь­
ного стиля «Мертвых д у ш » может детальнее раскрыть этот процесс ломки
и п р е о б р а з о в а н и я старых стилистических категорий литературно-книж­
ного я з ы к а в языке Гоголя.
В я з ы к е «Мертвых д у ш » причудливо смешиваются формы литературнокнижного я з ы к а с разностильными элементами устной бытовой речи. Ярче
всего и п р е ж д е всего выступает обыденный язык и з о б р а ж а е м о г о социаль­
ного мира.
Уснащенность повествовательного стиля «Мертвых д у ш » словами,
в ы р а ж е н и я м и , синтаксическими конструкциями, выхваченными из языка
самой воспроизводимой социальной среды, нередко отмечается стилистиче­
скими ссылками и у к а з а н и я м и самого а в т о р а . Например:
« П р е д с е д а т е л ь никак не мог понять, как Павел Иванович, так хорошо
и, м о ж н о с к а з а т ь , тонко разумевший игру, мог сделать подобные ошибки
и подвел д а ж е под обух его пикового короля, на которого он, по собствен­
ному выражению,надеялся,
как на бога» (т.III, с. 172);
«,,Экая р а с т о р о п н а я голова!" кричит толпа: „какой неколебимый ха­
р а к т е р ! " А нанесись на эту расторопную
голову какая-нибудь беда, и
доведись ему самому быть поставлену в трудные случаи жизни — куды
делся х а р а к т е р ! весь растерялся неколебимый м у ж , и вышел из него
ж а л к и й т р у с и ш к а , ничтожный, слабый ребенок, или, просто, фетюк, как
называет Ноздрев»
(с. 2 0 9 ) ;
«Что ж е касается д о обысков, то здесь, как выражались
даже сами
товарищи, у него, просто, было собачье чутье» (с. 236);
«. . .была у них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядре­
ная репа, по выражению
таможенных чиновников»
(с. 238) — и т. п.
Сюда ж е примыкает ходячая ф р а з е о л о г и я бытового просторечия, вво­
д и м а я в повествовательную речь посредством вводных слов — как гово­
рится или что называют; например:
«Он н а ч а л мало-помалу р а з в я з ы в а т ь с я и, как говорится, входить в
роль» (т. VII, с. 9 9 ) ;
« В з г л я н у в ш и , как говорится, оком б л а г о р а з у м и я на свое положение, он
видел, что все это вздор» (с. 103); ср. в окончательной редакции: «взгля­
нувши оком б л а г о р а з у м н о г о человека» (т. III, с. 174). Ср. в речи Чичикова:
«Вы взгляните оком б л а г о р а з у м н о г о человека (т. VII, с. 3 9 8 ) ;
«Но Собакевич вошел, как говорится, в самую силу речи» (т. III, с. 99) ;
«помещик, кутящий во всю ширину русской удали и барства, прожигаю­
щий, как говорится, насквозь ж и з н ь » (с. 117); «байбак, л е ж а в ш и й , как
говорится, весь век на боку» (с. 155);
« [ . . . ] он первый вынес историю о мертвых д у ш а х и был, как говорится,
в каких-то тесных отношениях с Чичиковым» (с. 2 0 7 ) ;
« [ . . .] Приходили д а ж е подчас в присутствие, как говорится, н а л и з а в ­
шись (с. 230) — и д р . под.
Ср. т а к ж е : «Это было то лицо, которое называют в общежитьи
кувшин­
ным рылом» (с. 141). «Кто был то, что называют тюрюк, то есть человек,
которого н у ж н о было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто бай­
бак, л е ж а в ш и й , как говорится, весь век на боку...» (с. 155). Но ср. потом в
самом повествовании: «Вылезли из нор все тюрюки и байбаки, которые
п о з а л е ж и в а л и с ь в х а л а т а х по нескольку лет д о м а » (с. 190). «Если ж е
между ими и происходило какое-нибудь то, что называют
другоетретье,
то оно происходило втайне» (с. 156—157).
Но и независимо от стилистических у к а з а н и й повествователя множе­
ство просторечных в ы р а ж е н и й в повествовательном стиле «Мертвых душ»
20*
lib.pushkinskijdom.ru
308
Язык
Гоголя
т а к ж е с в и д е т е л ь с т в о в а л о о приспособлении а в т о р а к бытовому языку и
понятиям и з о б р а ж а е м о й чиновничьей и помещичьей среды.
« Д у э л и , конечно, м е ж д у ними не происходило, потому что все были
г р а ж д а н с к и е чиновники, но з а т о один другому с т а р а л с я напакостить, где
было м о ж н о , что, к а к известно, подчас б ы в а е т т я ж е л е е д у э л и » (с. 156).
«Многие очень хорошо знают, что ничего не п о л у ч а т от него и не имеют
никакого п р а в а получить, но непременно забегут ему вперед»
(с. 157).
«А у ж т а м в стороне четыре пары откалывали мазурку; каблуки ломали
пол, и армейский ш т а б с - к а п и т а н р а б о т а л и д у ш о ю и телом, и руками и
ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому не с л у ч а л о с ь отверты­
вать» (с. 167).
«Скрыпки и трубы нарезывали
где-то за горами» (с. 168).
« Г л а в н а я д о с а д а была не на б а л , а на то, что случилось ему оборваться»
(с. 174).
В системе стилей б у р ж у а з н о - д в о р я н с к о г о просторечия играют большую
роль отголоски «должностного слога». Гоголь широко пользуется ими в
повествовательной речи: «. . . тоненькие наследники спускают, по русскому
о б ы ч а ю , на курьерских
все отцовское добро» (т. VII, с. 160) ; «ему хотелось,
не о т к л а д ы в а я , все кончить в тот ж е день: совершить, занести, внести и
потом вспрыснуть всю проделку шипучим под серебряной головой [. . .]»
(с. 435) ; « ф а р ф о р , бронзы и р а з н ы е батисты и материи получали [. . .] вся­
кого рода лизуны»
(с. 4 6 9 ) ; « . . . д а за это одно м о ж н о вскипятить
[и в з ъ е р е п е н и т ь ] , в ы р а ж а я с ь д о л ж н о с т н ы м словом, не на ж и з н ь , а на
самую смерть» (с. 7 1 8 ) ; « к а з а л о с ь , не было сил человеческих подбиться
к такому человеку» ( т . Ш , с. 2 3 0 ) . Ср. ссылки на «должностной слог» в
«Повести о к а п и т а н е Копейкине»: « П р и ш е л , говорит, у з н а т ь : т а к и так, по
о д е р ж и м ы м болезням и з а р а н а м и . . . п р о л и в а л , в некотором роде, кровь и
тому подобное, понимаете, в д о л ж н о с т о м слоге» (с. 2 0 2 ) .
Тот ж е прием р а с ц в е ч и в а н ь я повествовательной т к а н и экспрессивными
к р а с к а м и речи отдельных п е р с о н а ж е й и всей среды приводит к тому, что
я з ы к «Мертвых д у ш » испещрен ф р а з е о л о г и е й и синтактикой делового,
к а н ц е л я р с к о г о и разговорно-чиновничьего д и а л е к т о в . Н а п р и м е р : «чтобы
немедленно
было учинено строжайшее разыскание»
(с. 1 9 4 — 1 9 5 ) ; «при­
помнили [. . .] что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного
л и ц а » (с. 195); «чиновники невольно з а д у м а л и с ь на этом пункте» (с. 2 0 6 ) ;
«он отвечал на все пункты» (с. 208) ; «Уходя от него, как ни с т а р а л с я Чичи­
ков изъяснить дорогою и д о б р а т ь с я , что т а к о е р а з у м е л председатель и
насчет чего могли относиться слова, но ничего не мог понять» (с. 2 1 3 ) ;
«при выпуске получил полное удостоение во всех н а у к а х » (с. 228) — и т. п.
П о н я т н о , что с л о в а и в ы р а ж е н и я у с т н о - ф а м и л ь я р н о й «внелитературной» речи д в о р я н и р а з н ы х групп б у р ж у а з и и , словечки м е щ а н с к о г о город­
ского просторечия широким потоком несутся в повествовательный стиль
Гоголя . « Г о р а з д о легче и з о б р а ж а т ь х а р а к т е р ы б о л ь ш о г о р а з м е р а : там
просто ляпай кистью со всей руки» (т. VII, с. 7 ) . Ср. в последней редакции:
«. . .там просто бросай краски со всей руки на полотно» (т. III, с. 20) ; «Своя
рожа несравненно б л и ж е , чем в с я к а я д р у г а я » (т. VII, с. 82) ; «И не хитрый,
кажися, д о р о ж н ы й с н а р я д » (с. 3 7 0 ) ; «Не в немецких б о т ф о р т а х ямщик:
борода, д а тулуп, д а рукавицы, и сидит, черт знает на чем» (с. 3 7 1 ) ; «НаВ повествовательный стиль вовлекались слова непосредственно и из крестьянского
диалога, например: «Накаливай! Накаливай его! Пришпандорь кнутом вот того солового!
что он корячится, как карамора? . . И не помогло никакое накаливанье, ни шпандориванье» (Т. 7. С. 651).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
309
3 6
конец, он пронюхал его домашнюю семейственную ж и з н ь » (т. III, с. 231) ;
«совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, словом: катай
валяй»
(с. 7 2 ) ; «уже свищет роковая пуля, готовясь захлопнуть его
крикливую
глотку» (с. 8 4 ) ; «Герой наш трухнул, однако ж, порядком» (с. 8 5 ) ; «Не­
сколько тычков чубарому коню в морду заставили его попятиться» (с. 8 7 ) ;
«Собакевича, как видно, пронесло:
полились такие потоки речей. . .»
(с. 9 9 ) ; « ж и в о й и бойкий русский ум, что не лезет з а словом в к а р м а н [ . . . ] ,
а влепливает его сразу, как пашпорт на вечную носку» (с. 106); «он в чет­
верть ч а с а с небольшим доехал его (осетра. — В. В.) всего» (с. 149) и
мн. др.
Иногда просторечные формы выступают из круга употребления интел­
лигенции: «И если бы не д в а мужика, попавшиеся навстречу, то вряд ли бы
довелось им потрафить на лад» (с. 18); ср. реплику кучера ( С е л и ф а н а )
М а н и л о в у : « П о т р а ф и м , в а ш е благородие» (с. 35) .
В структуру просторечия широко входили народные пословицы и пого­
ворки.Они т а к ж е находят себе место в повествовательном языке «Мертвых
душ». Н а п р и м е р : «пойдут потом поплясывать, как нельзя лучше, под чу­
ж у ю дудку — словом, начнут гладью, а кончат гадью» (с. 6 6 ) ; «стал,
наконец, о т п р а ш и в а т ь с я домой, но таким ленивым и вялым голосом, как
будто бы, по русскому выражению, натаскивал клещами на л о ш а д ь хомут»
(с. 73) — и т. п.
§ 3. Художественный з а х в а т русского национального я з ы к а — во всем
многообразии его диалектных и профессиональных делений, с включением
разных классовых стилей просторечия, разных ж а р г о н о в и специальных
д и а л е к т о в , — не только близких к дворянскому быту, но и явно чуждых
ему, — подготовлялся в творчестве Гоголя постепенно. В первоначальных
р е д а к ц и я х «Мертвых душ» Гоголь нередко с н а б ж а е т употребленные вуль­
гаризмы, арготизмы и профессионализмы стилистическими пометами. Эти
р а з ъ я с н е н и я социальной принадлежности в ы р а ж е н и я — своеобразный
прием стилистической мотивировки, ф о р м а авторского извинения за языко­
вые «уклоны» от традиционного стилистического канона.
О т м е ч а ю т с я провинциализмы: «одно странное свойство гостя и пред­
приятие, или, как говорят в п р о в и н ц и я х , , , п а с с а ж " » (с. 15). Ср. в «Повести
о том, как поссорился. . .», в «позве» И в а н а И в а н о в и ч а : «Но омерзительное
намерение вышеупомянутого дворянина состояло единственно в том, чтобы
учинить меня свидетелем непристойных п а с с а ж е й » (т. I, с. 4 2 9 ) ; в речи
просто приятной д а м ы : « . . . как Чичиков, будучи человек з а е з ж и й , мог
решиться на такой о т в а ж н ы й п а с с а ж » (т. III, с. 187). В «Ревизоре» слово
« п а с с а ж » встречается в речи почтмейстера: «Иное письмо с н а с л а ж д е н ь е м
прочтешь: т а к описываются разные п а с с а ж и » (т. II, с. 2 0 7 ) ; в репликах
Анны Андреевны и М а р ь и Антоновны: «Ах, какой пассаж!» (с. 2 6 4 — 2 6 5 ) ;
ср. во 2-й рукописной редакции восклицание «одной из д а м » : «Ах, какой
странный п а с с а ж ! » (т. VI, с. 2 4 6 ) .
Ср. другие ссылки на провинциальность в ы р а ж е н и я :
« К а з е н н ы е крестьяне сельца Вшивая-Спесь, соединившись с таковыми
ж е крестьянами сельца З а д и р а й л о в а то ж , „уконтропошили", по
з ь
3 7
Ср.: «приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись» (в другой ред.
«налимонившись»)
(Т. 7. С. 735); ср.: «хозяйка вышла с тем, чтобы наворотить (заменено
через: накласть) его на другие блюдечки» (Т. 7. С. 659).
Элементы простонародного языка попадают в повествование и при посредстве несоб­
ственно-прямой речи: «тут же услышал, [. . .] что Манилов будет поделикатней Собаке­
вича» (Т. 3. С. 59); «кажется, сами хозяева снесли с них дранье и тес, рассуждая, и ко­
нечно, справедливо, что в дождь избы не кроют, а в ведро и сама не каплет, бабиться же
в ней незачем» (Т. 3. С. 108).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
310
Гоголя
губернскому в ы р а ж е н и ю , будто бы земскую полицию» (т. VII, с. 3 2 4 ) .
« Д е н ь , к а ж е т с я , был з а к л ю ч е н порцией холодной т е л я т и н ы , бутылкою
кислых щей и крепким сном во всю заносную з а х р а п к у ( п р е ж д е было:
„ п р и х р а п к у " ) , как в ы р а ж а ю т с я в иных местах о б ш и р н о г о российского
г о с у д а р с т в а » (с. 6 0 9 ) ; ср. в последней редакции: «во всю насосную за­
вертку, к а к в ы р а ж а ю т с я в иных местах обширного русского государства»
(т. III, с. 8 ) ; ср. арготическое употребление слова «насос» в значении
«нос» в « М е р т в ы х д у ш а х » .
В с т р е ч а ю т с я т а к ж е авторские отметки и при столичных в ы р а ж е н и я х :
«в городе N, в п р о д о л ж е н и е трех месяцев с л и ш к о м , не происходило ничего
т а к о г о , что н а з ы в а ю т в столицах к о м е р а ж а м и » (т. VII, с. 114).
Есть у к а з а н и е на п р и н а д л е ж н о с т ь слова « а р м е й с к о м у миру»: «. . . д а ж е
люди, очень коротко его ( Н о з д р е в а ) з н а ю щ и е , которые н а з ы в а ю т его
одним с л о в о м : „черняк"
(слово, у п о т р е б л я ю щ е е с я в армейском мире),
которые очень упорно отвергают его просьбы, с м о т р и ш ь — через несколько
минут у ж е играют с ним вместе. . .» (с. 3 5 ) .
§ 4. С б у р ж у а з н о - д в о р я н с к и м просторечием с о п р и к а с а л с я «просто­
народный я з ы к » . Его элементы т а к ж е легко увидеть в стиле «Мертвых
д у ш » . Н а п р и м е р : «очень з а м е т н о было отсутствие той необходимой вещи,
которую в п р о с т о н а р о д ь е н а з ы в а ю т толком» (т. III, с. 198) ; «обратится, на­
конец, к бабе, к о т о р а я лечит зашептываньями
и заплевками»
(с. 2 0 7 ) ;
«Если в голову ему з а п а д а л а к а к а я - н и б у д ь мысль, то она т а м была все
равно, что ж е л е з н ы й гвоздь: ничем нельзя б ы л о ее оттуда вытеребить»
(с. 234) ; « П е т р у ш к а приходил р а з д е в а т ь его и скидавать
сапоги»
(с. 235) ; «Кто-то>приворотил к этому такое словцо, от которого один только
русский м у ж и к мог не з а с м е я т ь с я » (с. 292) ; «не з н а л ни бельмеса в уборке
хлеба и посевах» (там ж е ) ; «говорит как-то г р а м о т н о и з а т е й л и в о , мужику
не в долбеж и не в науку» (с. 293) и мн. д р .
Ш и р о к о представлены в я з ы к е «Мертвых д у ш » и д и а л е к т и з м ы просто­
народной речи: « Д о м господский стоял одиночкой на юру, то есть на возвы­
шении, открытом всем ветрам, каким только в з д у м а е т с я подуть» (с. 18);
«Собакевич пришипился
т а к , к а к будто и не он» (с. 149 ) ; «он удалится
[.. .] в какое-нибудь мирное з а х о л у с т ь е уездного г о р о д и ш к а и там заклёкнет навеки в ситцевом х а л а т е , у окна низенького д о м и к а » (с.239) .
§ 5. Л е к с и ч е с к о м у смешению соответствует включение разговорносинтаксических конструкций в повествовательный я з ы к «Мертвых душ».
Н а п р и м е р : «Видели [. . .] гнедого ж е р е б ц а на вид и не казистого, но за ко­
торого Ноздрев б о ж и л с я , что з а п л а т и л десять тысяч» (т. VII, с 2 1 4 ) ; «Хо­
зяйством н е л ь з я с к а з а т ь , чтобы он з а н и м а л с я » (изменено потом: «хозяй­
ством он нельзя с к а з а т ь , чтобы з а н и м а л с я » — с 6 1 7 ) ; «по-за спиною
к а п и т а н а - и с п р а в н и к а выскользнул на крыльцо» ( с 2 2 9 ) ; «темнота была
такая — хоть глаз выколи» (т. III, с. 3 8 ) ; « п р и л а г а т е л ь н ы е всех родов без
д а л ь н е й ш е г о р а з б о р а , а как что первое п о п а д а л о с ь на я з ы к » (там ж е ) ;
«а где-нибудь в девичьей или в кладовой о к а ж е т с я просто—ого-го!»
(с. 94) и мн. др.
М н о г о о б р а з и е и пестрота ф о р м синтаксического смешения книжной
и р а з г о в о р н о й речи обусловлены колебанием самого повествовательного
стиля, м е т а м о р ф о з а м и « о б р а з а а в т о р а » , изменениями в его экспрессии.
3 8
3 9
40
3 8
3 9
4 0
Ср.: «затеребить честолюбье» (Т. 3. С. 291); ср.: «что [. . .] теребит, дразнит, шевелит его»
(Т. 3. С. 306).
Ср. в «Семейной хронике»: «Старик грозно взглянул. . . все пришипились» (Аксаков С. Т.
Соч. 1895. Т. 1. С. 103).
Ср. еще: Т. 3. С. 71, 91, 105, 239, 395 и мн. др.
lib.pushkinskijdom.ru
Язык Гоголя
311
Взаимодействие разных личин о б р а з а автора в ы р а ж а е м с я в р е з к и х пере­
менах т о н а . И нередко автор принимает актерскую позу ф а м и л ь я р н о непритязательного рассказчика.
Д а м ы города N были. . . нет, никаким образом не могу: чувствуется,
точно, робость. В д а м а х города N больше всего замечательно было то. . .
Д а ж е с т р а н н о — совсем не подымается перо, точно будто свинец какойнибудь сидит в нем. Так и быть: о характере их, видно, нужно предоставить
с к а з а т ь тому, у кого поживее краски и побольше их на палитре; а нам при­
дется — р а з в е два слова о наружности и о том, что поповерхностней»
(с. 156).
«Что Н о з д р е в лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не
было в диковинку с л ы ш а т ь от него решительную бессмыслицу; но
смертный — право, трудно д а ж е понять, как устроен этот смертный»
(с. 172).
«Это н а з в а н и е она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не
п о ж а л е л а , чтобы сделаться любезною в последней степени, хотя, конечно,
сквозь любезность п р о к р а д ы в а л а с ь — ух, к а к а я юркая прыть женского
х а р а к т е р а ! и хотя подчас в приятном слове ее торчала — ух, к а к а я бу­
л а в к а ! » (с. 178).
Р а з р у ш е н и е форм книжного синтаксиса было связано и с приемами по­
строения несобственно-прямой, «чужой речи», которая включалась в
авторский язык. Например: «все-таки приходила мысль, что души не со­
всем н а с т о я щ и е , и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно
поскорее с плеч» (с. 137). «Как ни велик был в обществе вес Чичикова, хотя
он и миллионщик, и в лице его в ы р а ж а л о с ь величие и д а ж е что-то марсовское и военное; но есть вещи,, которых д а м ы не простят никому, будь он
кто бы ни было, и тогда пиши — пропало!» (с. 169).
Соотношение в повествовательном стиле «авторского я з ы к а » и «чужой
речи», точек зрения самих описываемых лиц непрестанно колебалось. Син­
таксические формы, лексика — все приходило в комическое движение.
П о л у ч а л и с ь резкие и прихотливые «скачки» экспрессии, переливы повест­
вовательного тона.
Н а п р и м е р : «Одна очень л ю б е з н а я д а м а , — которая приехала вовсе не
с тем, чтобы т а н ц о в а т ь , по причине приключившегося, как с а м а в ы р а ж а ­
л а с ь , небольшого инкомодите в виде горошинки на правой ноге [. . .] не
вытерпела, однако ж е , и сделала несколько кругов в плисовых сапогах, д л я
того именно, чтобы почтмейстерша не забрала уж в самом деле
слишком
много себе в голову»
(с. 167).
Приемы соотношения «чужой речи» и авторского стиля с л у ж а т средст­
вами с о з д а н и я комических повторений. В повествовательный стиль про­
с а ч и в а ю т с я х а р а к т е р н ы е д л я разговорной речи гоголевских персонажей
глоссолалические повторы.
Н а п р и м е р : «он вновь начал выглядывать, нельзя ли по в ы р а ж е н и ю в
лице и в г л а з а х узнать, которая была сочинительница; но никак нельзя
было у з н а т ь ни по в ы р а ж е н и ю в лице, ни по в ы р а ж е н и ю в г л а з а х , которая
была сочинительница» (с. 162).
Гоголь комически преобразует приемы включения «чужой речи» в сис­
тему авторского повествования. Без всяких оговорок и подчеркиваний
вовлекаются в строй изложения слова «чужой речи», и притом такие, кото­
рые б о л ь ш е всего противоречат авторской точке зрения. О б р а з у е т с я коми­
ческий сдвиг разных семантических плоскостей.
Н а п р и м е р : « Н о з д р е в повел их в свой кабинет, в котором, впрочем, не
было з а м е т н о следов того, что бывает в кабинетах, то есть книг или бумаги;
lib.pushkinskijdom.ru
312
Язык
Гоголя
висели т о л ь к о с а б л и и д в а р у ж ь я , одно в триста, а другое в восемьсот руб­
лей. З я т ь , о с м о т р е в ш и , покачал только головою» (с. 7 1 ) .
З д е с ь з а к л ю ч и т е л ь н о е п р е д л о ж е н и е : « З я т ь , осмотревши, покачал
только головою» — и з о б л и ч а е т з а и м с т в о в а н и е оценок р у ж е й из речи Нозд р е в а , т а к к а к несколькими строчками р а н ь ш е значение этого жеста, как
ответа на ноздревское хвастовство, вполне определенно («и тут усумнился
и п о к а ч а л г о л о в о ю » ) . О д н а к о вслед затем и без этого с и г н а л а , но т о ж е
с р а з о б л а ч е н и е м а в т о р с к о й иронии слова Н о з д р е в а комически смешивают­
ся с повествовательным стилем. « П о т о м были п о к а з а н ы турецкие
кинжалы,
на одном из которых, по ошибке, было вырезано: мастер Савелий
Сибиря­
ков» (с. 7 1 ) .
Т а к и м о б р а з о м , Гоголь доводит до предела принцип смешения разных
стилей л и т е р а т у р н о г о я з ы к а с р а з н ы м и классовыми д и а л е к т а м и устной
речи.
§ 6. В сущности, и речь самих действующих л и ц построена по тому ж е
принципу с м е ш е н и я стилей и д и а л е к т о в , но, конечно, с существенными
о г р а н и ч е н и я м и , обусловленными классовой п р и н а д л е ж н о с т ь ю персо­
нажа.
1) Так, в речи М а н и л о в а кроме комически гипертрофированных фор­
мул утонченной д в о р я н с к о й в е ж л и в о с т и , в ы с о к о п а р н ы х м е т а ф о р сенти­
ментального стиля ощутителен налет щ е г о л ь с т в а о ф и ц и а л ь н о - к а н ц е л я р ­
ской, служебной риторикой, видно преклонение пред ней. Эта сторона
в ы с т у п а л а г о р а з д о рельефнее в п е р в о н а ч а л ь н ы х р е д а к ц и я х «Мертвых
д у ш » . Тут о ф и ц и а л ь н а я риторика с л у ж е б н о г о слога о с л о ж н я л а с ь еще
ф р а з е о л о г и е й модного публицистического я з ы к а . Вся эта смесь приторного
пустословия, м о т и в и р о в а н н а я страстью М а н и л о в а к красивой ф р а з е , пере­
плетена паутиной вводных ч а с т и ц и обессмысленных местоимений, которые
с и м в о л и з и р о в а л и отсутствие мысли в потоке маниловских ф р а з . Например:
«Это кресло у меня у ж ассигновано
д л я гостя» (т. VII, с. 14; т. III, с. 2 8 ) ;
«Не имея в а ш и х , т а к с к а з а т ь , в ы р а з и т ь с я , положительных
сведений,
объек­
тивных. . .» (т. VII, с. 16); «Я не насчет этого говорю, чтобы имел какоенибудь, т. е. критическое предосуждение
о в а с ; но позвольте
доложить,
не будет ли это предприятие, или, чтоб еще более, так сказать,
выразиться,
негоция, — т а к не будет ли эта, т а к с к а з а т ь , негоция
несоответствующею
гражданским
постановлениям
и дальнейшим
видам России?» (т. VII, с. 16;
III, с. 32) ; «души, которые в некотором роде окончили свое существование»
(с. 33) и др.
В смешении этих вычурных, «европеизированных» форм официальной
риторики и отголосков модного публицистического ф и л о с о ф с т в о в а н и я
с п е р и ф р а з а м и и м е т а ф о р а м и сентиментального стиля (вроде: «майский
день... именины с е р д ц а » , «чувствуешь какое-то, в некотором роде, духовное
н а с л а ж д е н и е » , «деревня и уединение», «магнетизм д у ш и » и т. п.) был зало­
жен глубоко современный (для 30—40-х годов XIX в.) литературный
обличительный смысл. Влияние стиля риторической, сентиментальноромантической или « л о ж н о - в е л и ч а в о й » школы ( к а к впоследствии называл
ее вслед за Белинским Тургенев) * сквозило в речах М а н и л о в а . «Кра­
сота с л о г а » , «высокое искусство в ы р а ж а т ь с я » , «паренье» приводили к
обессмысленному набору ф р а з . Пустота, «беспредметность» речи Мани­
л о в а д е м о н с т р и р о в а л и с ь не только вводом « у с н а щ а ю щ и х » словечек, кото­
рые о б н а ж а л и отсутствие в словах и з а с л о в а м и значений, непосредствен­
ного с м ы с л а , но и х а р а к т е р о м отношения М а н и л о в а к речи собеседника, его
4 0
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
313
восприятием ч у ж и х выражений. Д л я Манилова речь — это чистая поэзия,
искусство д л я искусства. Поэтому он, не смея понять слов Чичикова в пря­
мом смысле, «ничуть не затруднился». Он спрашивает Чичикова: «Может
быть, здесь... в этом, вами сейчас выраженном изъяснении... скрыто дру­
гое... М о ж е т быть, вы изволили выразиться т а к для красоты
слога?»
(с. 3 1 ) .
На этом фоне становится естественным то восхищение, которым про­
никся М а н и л о в , с л у ш а я Чичикова. Когда Чичиков блеснул высшими
ф о р м а м и официально-риторического стиля: «Обязанность д л я меня —
дело с в я щ е н н о е , з а к о н . Я немею пред законом», — автор не упускает
с л у ч а я подчеркнуть восхищение М а н и л о в а : «Последние слова понрави­
лись М а н и л о в у , но в толк самого д е л а он все-таки никак не в н и к . . . »
(с. 3 2 ) . Ср. т а к ж е : «Манилов, обвороженный ф р а з о ю , от удовольствия
только п о т р я х и в а л одобрительно головою, погрузясь в такое положение,
в каком находится любитель музыки, когда певица перещеголяла самую
скрыпку и пискнула т а к у ю тонкую ноту, к а к а я невмочь и птичьему
горлу» (с. 144 и 145).
В духе сентиментального фразеологического канона н а з в а н а Манило­
вым и беседка («храм уединенного р а з м ы ш л е н и я » ) . Имена детей т а к ж е
ведут ко вкусам классицизма ( М е н е л а й или Фемистоклюс и Алкивиад;
ср. роман Мейснера: «Алкивиад») * .
2) Не без тайного умысла из мужских типов «Мертвых душ» прибли­
жен к светскому языку дам Ноздрев. И с к а ж е н н ы м и галлицизмами
пестрит речь Н о з д р е в а .
Н а п р и м е р : «ручки, по его словам, были самый рассубтилъный
делика­
тес» (т. VII, с. 38; в окончательной редакции: «самой субтильной
сюперфлю — слово, вероятно, о з н а ч а в ш е е у него высочайшую точку совершен­
ства» — т. III, с. 72) ; «У меня, брат, есть еще одна бутылочка — такой у ж
деликатес, что просто за ушами д а ж е почувствуешь вкус» (т. VII, с. 4 6 ) ;
«И все это т а к о е ан-гро» (с. 207; в окончательной редакции: « e n - g r o s » ) ;
« Ш а м п а н с к о е у нас было такое, к а к о г о у губернатора тебе не д а д у т : не
клико, а какое-то клико-матрадура.
Это значит двойное клико. И еще
достал одну только бутылочку какого-то французского, под названием
бонбон. З а п а х , б р а т е ц , такой: и розетка, и все, что хочешь» (с. 207;
ср. т. I I I , с. 6 2 ) ; «одну безешку тебе в белоснежную щеку твою» (т. VII,
с. 705) и т. п.
Речь Ноздрева кроме элементов игрецко-шулерского
и охотничьего
жаргона
содержит отголоски «армейского» я з ы к а : «как покутили!»
(т. III, с. 6 1 ) ; «бордо называет просто бурдашкой» (с. 6 1 ) ; «в фортунку
крутнул» (с. 6 2 ) ; «это он называет: „попользоваться насчет клубнички' »
(с. 6 3 ) ; «ты жестоко опешишься (с. 6 3 ) ; «я д а в н о хотел подцепить его»
(с. 7 4 ) ; «во рту [. . .] точно эскадрон переночевал» (с. 8 0 ) . Характерно вос­
хищение Н о з д р е в а поручиком Кувшинниковым: «Я знаю, что ты бы не рас­
стался с поручиком Кувшинниковым... Этот, братец, и в гальбик и в банчишку и во все, что хочешь... А Кувшинников, то есть, это т а к а я бестия,
подсел к ней и на французском языке подпускает ей такие компли­
менты» (с. 6 2 — 6 3 ) .
41
4 2
4
41
42
Ср. «общие» игрецкие выражения: «продулся в пух» (Т. 3. С. 60); «убухал» (Там же);
«просадил» (С. 61).
Ср.: «я, признаюсь, давно острил зубы на мордаша» (С. 65); «покажу отличнейшую
пару собак: крепость черных мясов, просто, наводит изумление; щиток — игла!» (С. 70);
«брудастая с усами [. . .] бочковатость ребер уму непостижимая; лапа вся в комке» (Т. 3.
С. 77).
lib.pushkinskijdom.ru
314
Язык
Гоголя
Н а р я д у с элементами ф р а н ц у з с к о - н и ж е г о р о д с к о г о
я з ы к а , быть
м о ж е т т о ж е с в я з а н н о г о с военными пристрастиями Н о з д р е в а и с формами
д в о р я н с к о г о ф а м и л ь я р н о г о и в у л ь г а р н о г о просторечия, в речи Ноздрева
совсем не з а м е т н о крупиц простонародного крестьянского я з ы к а , кроме
р а з в е б р а н н ы х слов («скалдырник», «расстепель», «я не стану снимать
плевы с черт знает ч е г о » ) . Этим подчеркивался р а з р ы в Н о з д р е в а с помещи­
чьим хозяйством.
Б р а н н о - л а с к а т е л ь н ы й лексикон Н о з д р е в а необыкновенно сложен (ср.:
подлец, мошенник, свинтус, скотовод, ж и д о м о р , бестия, р а к а л и я , Собакевич, расстепель, фетюк, шильник, печник гадкий и др.) .
3) В я з ы к е Коробочки художественно с к о н ц е н т р и р о в а н ы формы и
приемы речи мелкопоместного д в о р я н с т в а , близкие к крестьянскому языку.
У ж е экспрессия реплик Коробочки, их лексический состав выводят язык
Коробочки з а пределы принятого дворянским светом этикета. Быстрый
переход к разговору на «ты», о б р а щ е н и я «отец», «отец мой»,
«батюшка»
подчеркивают г р у б о - п а т р и а р х а л ь н ы й х а р а к т е р среды. В ф а м и л ь я р н о м
просторечии Коробочки есть оттенок вульгарной непринужденности:
«Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи; где так
изволил з а с а л и т ь с я ? » Ср. мещанские элементы в лексике: «мука у ж т а к а я
не авантажная»
(с. 5 4 ) .
И н о г д а речь Коробочки сбивается на областной крестьянский язык:
«Ах, какие ты з а б р а н к и пригинаешь\»\
«пойти с к а з а т ь Фетинье, чтоб
спекла блинов» (с. 5 2 ) .
4) Речи П л ю ш к и н а намеренно придан областной колорит, состоящий
из смеси о б щ е д в о р я н с к о г о просторечия с д и а л е к т а м и крестьянского языка.
Эта смесь была х а р а к т е р н а д л я старого поколения провинциальных поме­
щ и к о в . Ср., с одной стороны: «и такой скверный анекдот» (т. е. « с л у ч а й » ) ;
«пересмешник», «куш мужиков», «реестрик всех этих тунеядцев», «одно­
корытниками были» и т. п.; а с другой: «бают», «здоровенной», «это бы еще
с л а в а богу, д а лих-то. . .», «эхва! А вить хозяин-то я!»; «эхва, дурачина!»;
« к а з я в к и и в с я к а я д р я н ь было напичкались
т у д а » ; «народ-то больно про­
ж о р л и в , от праздности з а в е л привычку трескать»; «он
маракует»;
«экая занозистая!» и др.
Так глубоко п о г р у ж а е т с я Гоголь в толщу просторечия и простонарод­
ного я з ы к а . В недрах национальной речи Гоголь находит з а л е ж и нетрону­
тых з а п а д н о й культурой «коренных» русских национально-языковых
«сокровищ родного слова». Смешанный речевой фонд среднего сословия
д о л ж е н быть п р е о б р а з о в а н , семантически очищен и «освящен» при по­
средстве этих основных начал «русского д у х а » .
4 3
6
Лингвистический а н а л и з записных книжек Гоголя п о д т в е р ж д а е т и рас­
ширяет те выводы о составе гоголевского я з ы к а , которые вытекают из
наблюдений над словарем художественной прозы Гоголя эпохи «Мертвых
душ». Гоголь стремится вовлечь в свой стиль п р о ф е с с и о н а л ь н ы е диалекты
не только дворянского, но и б у р ж у а з н о г о круга. Крестьянский я з ы к в его
р а з н ы х ж а н р а х , д и а л е к т а х и семантических с ф е р а х п р е д с т а в л я е т с я Гого­
лем квинтэссенцией н а ц и о н а л ь н о - я з ы к о в ы х « н а ч а л » .
З а м е ч а т е л ь н о свидетельство П. В. Анненкова: «Гоголь ненавидел
43
Чичиков вульгаризмы в речи Ноздрева тоже относит за счет армейского языка: «Если
хочешь пощеголять подобными речами, так ступай в казармы» (Т. 3. С. 76).
lib.pushkinskijdom.ru
Язык
Гоголя
315
идеальничанье
в искусстве [. . .] П о э з и я , которая почерпается в созерца­
нии ж и в ы х , существующих, действительных предметов, т а к глубоко пони­
м а л а с ь и ч у в с т в о в а л а с ь им, что он, постоянно и упорно у д а л я я с ь от умников,имеющих готовые определения на всякий предмет, постоянно и упорно
смеялся н а д ними и, наоборот, мог проводить целые часы с любым конным
заводчиком, с ф а б р и к а н т о м , с мастеровым, излагающим глубочайшие тон­
кости игры в бабки, со всяким специальным человеком, который д а л е е
своей специальности и ничего не знает. Он собирал сведения, полученные
от этих людей, в свои записочки [. . .] и они д о ж и д а л и с ь там случая превра­
титься в части чудных поэтических картин [. . .] При выборе собеседника
он не з а п и н а л с я между остроумцем, праздным, д а ж е , пожалуй, дельным
литературным судьею и первым попавшимся знатоком какого-либо про­
изводства» («Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 г.») .
§ 1. Крестьянский быт и фольклор для Гоголя — основа националь­
ного стиля (ср. т. VI, с. 527—531, 5 3 9 ) , «сокровище духа и х а р а к т е р а »
народа.
В крестьянском языке привлекают внимание Гоголя не только