Псалмы Ветхого завета

277
Л. Ф. Луцевич
А. М. Панченко об актуальности традиции
стихотворного перевода Псалтыри
(«Псалмы Ветхого Завета» Игн. Ивановского)
Мои научные встречи и консультации с А. М. Панченко определялись темой русской псалтырной поэзии, поэтому и статья посвящена
этой теме. Осенью 1990 г. я записала слова А. М. Панченко о том, что
«псалмы в русской поэзии — тема многогранная, научно перспективная и, что немаловажно, сейчас она может быть рассмотрена с учетом
не только широкого общекультурного, но и церковно-религиозного
контекста». Сам А. М. Панченко в 1980-х — начале 1990-х гг. много
и плодотворно размышлял над вопросами взаимодействия церкви и
культуры, появились его ставшие к настоящему времени классическими работы о православии и культуре; о русском поэте как явлении
мирской святости; о церковной реформе и культуре.1
Особенность научных трудов А. М. Панченко такова, что все, им
написанное, так или иначе влияет не только на деятельность «узкого»
академического специалиста (например, по древнерусской литературе
или по литературе XVIII в.), но и на работу литературоведа-исследователя, университетского преподавателя, историка литературы, культуролога, литературного критика, журналиста... Характерные черты
ученого — универсальность, масштабность, умение выявить наиболее
существенные свойства отечественной культуры. А. М. Панченко и
сам воспринимался не только как личность очень яркая, талантливая,
воплотившая самобытные черты русской ментальности, но как самостоятельное и самодостаточное явление русской культуры.
Уже не раз было сказано о трудах А. М. Панченко, определивших
характер тех или иных новейших исследований. Я также остановлюсь
на одном из них, почти не цитируемом, однако непосредственно ка1
Панченко А. М. 1) Эстетические аспекты христианизации Руси // Русская литература. 1988. C. 50–59; 2) Православие и русская культура // Dissertationes slavicae:
Sectio linguistica. Szeged, 1990. T. 21. P. 5–14; 2) Петр I и веротерпимость // Аз: Прил.
к газ. «Литератор». Л., 1990. № 1. С. 21–32; 3) Пушкин и русское православие // Русская литература. 1990. № 2. С. 32–43; 4) Русский поэт, или Мирская святость как религиозно-культурная проблема // Новый журнал. 1991. № 1. С. 11–25; 5) Церковная
реформа и культура Петровской эпохи // XVIII век. СПб., 1991. Сб. 17. С. 3–16, др.
См. подробную библиографию трудов ученого в изд.: Александр Михайлович Панченко, 1937–2002 / Сост. и авт. вступ. ст. С. И. Николаев. М., 2007.
278
Раздел IV
сающемся переложений Псалтыри. 24 ноября 1993 г. датируется небольшое «Предисловие» к книге Игн. Ивановского «Псалмы Ветхого
Завета».2 В этом «Предисловии» концентрированно представлены положения, которые никак нельзя миновать при изучении русской
псалтырной поэзии3 — это вопросы об основных этапах развития
псалтырной поэзии; об истоках русского псалмизма; об особенностях
перевода (переложения) ветхозаветного текста; о значении Псалтыри
и ее стихотворных интерпретаций для современного читателя. Остановимся на отмеченных вопросах подробнее.
А. М. Панченко указал на тот факт, что русская традиция стихотворного перевода Псалтыри4 довольно поздняя (началась она только
при патриархе Никоне в XVII в., динамично развивалась в XVIII в.,
эволюционировала, уходила на второй план, но не угасала ни в XIX,
ни в XX, ни в XXI вв.). Ученый наметил определенные этапы обращения русских поэтов к Псалтыри: 1) последняя треть XVII в.: культурным событием «бунташного века» стала «Псалтирь рифмотворная»5
Симеона Полоцкого,6 изданная в «Верхней» (дворцовой) типографии
в 1680 г. Эта книга быстро стала популярной. Вскоре ее «распел» киевской квадратной нотацией московский певчий дьяк Василий Ти2
Панченко А. М. Предисловие // Ивановский Игн. Псалмы Ветхого Завета. СПб.,
2004. С. II–IV. В дальнейшем это издание цитируется в тексте в скобках с указанием
номера страницы.
3
См. обобщающие работы новейшего времени: Dykman A. The Psalms in Russian
Poetry. Geneve, 2001; Луцевич Л. Ф. 1) Псалтырь в русской поэзии. СПб., 2002; 2) Русская псалтырная поэзия XVIII века. Варшава, 2004; Горячева О. Н., Разживин А. И.
Русская псалтырная поэзия XVIII века: Пособие по спецкурсу и спецсеминару. Елабуга, 2006.
4
См.: Громов М. Н. Культурно-историческое и философское значение славянской
Псалтыри // Общественная мысль: Исследования и публикации. М., 1993. Вып. 3.
C. 14–31; М., 1994. Вып. 4. С. 20–33.
5
См. о «Псалтири» Симеона Полоцкого: Смирнов Н. Из литературной истории
древнерусской образованности XVII столетия // Журнал Министерства народного просвещения. 1894. Ч. 296, дек. С. 375–401; Глокке Н. Э. «Рифмотворная Псалтырь» Симеона Полоцкого и ее отношение к польской Псалтири Яна Кохановского // Киевские
университетские известия. 1896. № 9. С. 1–18; Серман И. З. «Псалтирь рифмотворная»
Симеона Полоцкого и русская поэзия XVIII века // Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1962. Т. 18. С. 214–232; Łuźny R. Psałterz rymowany Symeona Połoсkiego
a Psałterz Dawidów Jana Koсhanowskiego // Slavia Orientalis. 1966. Rocz. 15, № 1. S. 3–27;
Державина О. А. Симеон Полоцкий в работе над «Псалтырью рифмотворной» // Симеон Полоцкий и его книгоиздательская деятельность. М., 1982. С. 116–134; Николаев С. И. Псалом 65-й «Псалтыри Давида» Яна Кохановского в поэзии Симеона Полоцкого // Русская литература. 2002. № 4. С. 118–124.
6
Панченко А. М. Симеон Полоцкий // Словарь книжников и книжности Древней
Руси. СПб., 1998. Вып. 3, ч. 3. С. 362–372.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
279
тов, псалмы разошлись по песенникам (с. III); 2) 1740-е гг.: вехой
в русском псалмизме стала брошюра 1744 г., где соревновались в русском переложении 143-го псалма7 три поэта — Ломоносов, Сумароков и Тредиаковский (c. IV); 3) период декабризма: «псалмическое
вольнодумство» — одна из черт поэтов-декабристов, псалмы — тоже
их жанр (с. V). В 1876 г. был завершен перевод Библии на русский
язык. Однако, по мнению А. М. Панченко, этот перевод был «эстетически, мягко говоря, нейтрален» (c. V). Но и таким переводом русский человек смог свободно пользоваться «меньше полувека» (c. V).
В XX в., в советский период, как известно, псалтырная поэзия не поощрялась. Но в постсоветскую эпоху — в 1990-х гг. — внезапно вновь
произошла резкая актуализация Псалтыри. Чем это обусловлено?
С чем вообще связано появление и развитие псалмизма?
II. Псалмизм исторически связан с секуляризацией (идеологией,
где начинает доминировать принцип светскости); как считал А. М. Панченко, «с вольнодумством, борьбой против церковных авторитетов»
(с. IV). Отметим, что для ученого секуляризация — это более сложное
явление, чем обычно о нем пишут; секуляризация — это не просто
умонастроение, при котором человеческая жизнь и деятельность трактуются вне зависимости от Бога и Церкви; ученый представлял дело так,
что секуляризм является все же формой религиозной веры, сохраняющей связь с христианством. Недаром он пишет о том, что развитие
русской поэзии Нового времени осуществляется в рамках секуляризированной и в то же время вполне православной культуры (с. IV).
Вместе с тем внимание обращалось на то, что изначально «с псалмами у русских поэтов было связано много неприятностей» (с. III). Действительно, примеры, приведенные ученым, говорят сами за себя:
предпоследний патриарх Иоаким «Псалтирью рифмованной» Симеона Полоцкого был возмущен, увидел в ней бунт, и на малом церковном соборе 1690 г. запретил эту книгу (с. III); Тредиаковскому свое
7
См. об этом: Гуковский Г. А. К вопросу о русском классицизме // Поэтика. Л.,
1928. Сб. 4. С. 126–148; Jensen K. B., Meller P. U. Paraphrase and Style: A Stylistik Analisis
of Trediakovskij’s, Lomonosov’s and Sumarokov’s Paraphrases of the 143-rd Psalm // ScandoSlavica. 1970. Vol. 16. P. 57–73; Шишкин А. Б. Поэтическое состязание Тредиаковского,
Ломоносова и Сумарокова // Русская литература XVIII — начала XIX в. в общекультурном
контексте. Л., 1983. С. 232–246. (XVIII век; Сб. 14); Стенник Ю. В. К вопросу о поэтическом состязании 1743 года // Русская литература. 1984. № 4. С. 100–104; Dębski J.
Między jambem a trochejem: Poetyckie parafrazy psalmu 143 (144) // Literatura rosyjska i jej
kulturowe konteksty. Kraków, 1990. S. 29–38.
280
Раздел IV
переложение выпустить в свет тоже не удалось8 — Синод предприятие
не одобрил (с. III); Державину после написания «Властителям и судиям» — вариации на 81-й псалом9 — пришлось объясняться, доказывать лояльность властям. А в 1798 г., уже при императоре Павле,
цензура и вовсе исключила «Властителям и судиям» из Собрания сочинений Державина (с. III–IV). Можно добавить, что в том же XVIII в.
Сумароков издавал свои «Оды духовные» с большими трудностями,10
a Дмитриев-Мамонов даже не сделал попытки к опубликованию своих «Седми кафизм...».11 Подобные факты А. М. Панченко объяснял
именно тем, что «вообще „псалмизм“ — и европейский, и славянский, и специально русский ― так или иначе опирается на скептическое отношение к господствующим религиозным идеям и верованиям и даже на антицерковные ереси, «не случайно в литературной
традиции „антипапист“, „протестант“ — это прежде всего человек,
распевающий псалмы в переводе на свой родной язык» (c. IV). Это
положение ученого можно подтвердить на большом европейском материале.
8
Псалтырь Тредиаковского была издана лишь в 1989 г. См.: Vasilij Kirillović Trediakovskij. Psalter 1753 / Besorgt und Komment. von A. Levitsky; Hrsg. von R. Olesch und H. Rothe. Paderborn; München; Vien; Zürich, 1989. См. рец.: Николаев С. И. Первое издание
«Псалтири» В. К. Тредиаковского // Русская литература. 1991. № 1. С. 210–212.
9
Lehmann U. G. R. Deržavins Paraphrase des 81. Psalms «Властителям и судиям». Zum
150. Todestag des Dichters // Zeitschrift für Slawistik. 1960. Bd. XI. H. 4. S. 550–553; Западов А. В. Поэты ХVIII века: М. В. Ломоносов. Г. Р. Державин: Лит. очерки. М., 1979.
С. 186–187; Романов Б. Н. Духовные стихотворения Державина // Державин Г. Р. Духовные оды. М., 1993. С. 5–40; Гиземанн Г. Переложения псалмов в творчестве Державина
(к вопросу о малоизученном жанре) // Г. Державин: История и современность. Казань,
1993. C. 16–35; Кашкина Л. И. «Псалтирь» в поэтических переложениях Ломоносова,
Сумарокова, Державина // Г. Р. Державин: личность, творчество, современное восприятие: Тез. Междунар. науч. конф. Казань, 1993. C. 19–21; Рашковский Е. Б. Державин: Библейские мотивы // Мир Библии. 1995. Вып. 3. С. 84–89; Кочеткова Н. Д. 1) «Правосудие» и «милость» в поэзии Державина // ХVIII век. СПб., 1996. Сб. 20. C. 72–78;
2) Проблемы добра и зла в поэзии Державина («Властителям и судиям» и «Похвала за
правосудие») // Г. Державин. История и современность. C. 62–68; Роте Х. «Избрал он
совсем особый путь»: (Державин с 1774 по 1795 г.) // ХVIII век. СПб., 1999. Сб. 21.
C. 247–259; Луцевич Л. Ф. «Поэтическое богопознание» Г. Р. Державина // Anale
ştiinţifice ale Universităţii de Stat din Moldova. Seria «Ştiinţe filologice». Chişinău, 2002.
Vol. II. P. 134–141.
10
Луцевич Л. Ф. Своеобразие жанра переложения псалмов А. П. Сумарокова // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: Межвуз. сб. науч. тр. Л., 1980. Вып. 4.
C. 10–19; Ровнер М. Л. Масонские мотивы в переложениях псалмов А. П. Сумарокова
// Масонство и русская литература ХVIII — начала ХIХ в. / Под ред. В. И. Сахарова.
М., 2000. C. 119–129.
11
Этот текст был опубликован в наши дни: Дмитриев-Мамонов Ф. И. Псалтырь,
переложенная на оды / Подгот. текста Л. Ф. Луцевич. СПб., 2006.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
281
Так, еще греческий епископ Аполлинарий Лаодикийский (IV в.),
полностью переложив Псалтырь по типу гомеровских поэм гекзаметром, попытался одним из первых соединить христианскую идеологию
с античными поэтическими формами. Судьба Аполлинария оказалась
трагической. Современники его высоко ценили и ставили в один ряд
с Василием Великим и Григорием Богословом. Но Аполлинарий,
включившись в богословские дискуссии о Св. Троице, о Лице Богочеловека, увлекся ими до такой степени, что создал еретическое лжеучение об отвержении ума человеческого во Христе (это по сути первая
христологическая тринитарная теория). Метафразис Аполлинария
будет опубликован полностью только в эпоху Возрождения, в 1552 г.,
в Париже Адрианом Турнебом.
В период Возрождения и Реформации в европейской литературе
четко просматриваются две линии: романская и германская. Романская — это собственно Возрождение с его высоким уровнем развития
беллетристики, что определялось начавшимся процессом секуляризации личности и эволюцией светской культуры (популярны светские — живые и грациозные, с многообразием ритмов и рифм —
псалмы Клемана Маро, положенные на музыку). Германская линия — это немецкая Реформация с ее строгостью к беллетристике, но
повышенным вниманием к религиозным песнопениям (в переложениях Мартина Лютера библейские псалмы обретали манифестальный
характер протестантизма). Что касается псалмизма славянского (также связанного с этическим и эстетическим «вольнодумством»), то
у него не менее богатая история. И здесь, пожалуй, одна из центральных глав принадлежит полякам — от Миколая Рея («Psałterz Dawidów»,
1546) и Яна Кохановского («Psałterz Dawidów», 1579) до наших современников Романа Брандстаэттера («Psałterz», 1968), Чеслава Милоша
(«Księnga Psalmów», 1979), Тадеуша Новака («Psalmy», 1980). Вернувшись к русскому псалмизму, напомним, что в 1990-х гг. и Ю. М. Лотман подчеркивал уникальную роль переложений псалмов в русской
лирике, также связывал их распространение с вольномыслием, критическим отношением к господствующим взглядам, к существующему строю, отмечал их особое значение в становлении гражданской
поэзии, так как именно «переложения псалмов вырабатывают образ
поэта-пророка, обличителя земных властей».12
12
Лотман Ю. М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция // Лотман Ю. М. Избр. статьи: В 3 т. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 129.
282
Раздел IV
Практика стихотворных переложений Псалтыри была совершенно
естественна для петербургского периода русской истории (с. IV) и
русской литературы. Особая ситуация сложилась в последующий период — в советское время.13 А. М. Панченко отмечал: «Советские
поэты, за редчайшими исключениями, псалмов чурались либо боялись» (с. V). О каких «редчайших исключениях» могла идти речь?
Следует иметь в виду, что библейская мотивика и образность в целом, псалтырная в частности, свойственны авторам, сформировавшимся в период Серебряного века: это, в первую очередь, лирика
А. А. Ахматовой и пастернаковские «Стихи Юрия Живаго» (некоторые стихотворения были опубликованы в журнале „Знамя“ в 1954 г.).
Кроме того, они содержались в поэме Даниила Андреева «Ленинградский Апокалипсис», написанной в 1949–1953 гг. во Владимирской
тюрьме; в религиозной поэзии Варлама Шаламова, сына священника; в творчестве Арсения Тарковского; даже в ряде антирелигиозных
стихотворений Н. А. Заболоцкого, у некоторых других поэтов. Этих
явлений не будем касаться, так как они требуют особого разговора.
Но что действительно любопытно и, на первый взгляд, совершенно
необычно, — это творчество поэтов андеграунда середины 1960-х гг.
в их обращениях к Псалтыри. По наблюдениям О. В. Чепурной,
«в 1960-е годы религиозный поиск советских интеллектуалов начался
с классических религиозных и философских текстов. Это были, прежде всего, сборник „Вехи“, гимназические учебники „Закона Божия“,
некоторые книги русских религиозных философов начала века».14
Самым знаменательным становится то, что поэты андеграунда принялись читать Библию, особенно Псалтырь, и молитвенники. И этот,
почти совсем забытый библейский мир, воспринимаемый теперь как
экзотический, получал выражение в творчестве. К середине 1960-х гг.
лианозовцы — поэты-конкретисты, — «тоскуя по мировой культуре»,
начали писать свои… молитвы и псалмы. Так, Игорь Холин (1920–
1999) не просто использовал молитвенные элементы в поэтике, но и
создал свой вариант знаменитой молитвы «Отче наш»:
Отче наш
Сущий
На небесах
13
См: Луцевич Л. Ф. О современной псалмодии // Христианство и русская литература. СПб., 2006. Сб. 5. С. 429–457.
14
Чепурная О. Неохристианская этика протеста советских интеллектуалов // Неприкосновенный запас. 2003. № 6 (32). С. 51.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
283
Да святится
Имя Твое
Да придет
Царствие Твое
Да будет
Воля Твоя
И на земле
Как на небе.15
Поэт принципиально отказался от всех традиционных «атрибутов»
поэзии: от изобразительно-выразительных средств, авторских излияний и рассуждений; он опирался на сознательно упрощенный язык,
нарочито ограниченный лексический состав (в основном использовались конкретные существительные и глаголы), примитизированный синтаксис, сверхкороткие предложения, простейшие рифмы и
ритмы — все призвано было отразить установку на конкретизм, где
нет ничего неточного, неясного, абстрактного. Генрих Сапгир (1928–
1999) в это же время создает свои ставшие знаменитыми «Псалмы»,16
где оксюморонно соединяет тексты древних псалмов с современным
советским бытом.
Блажен муж иже не иде на сборища нечестивых
как-то
не посещает собраний ЖАКТа
и кооператива
не сидит за столом президиума —
просто сидит дома
Соседи поднимают ор —
не вылезает в коридор
(не стоит на пути грешных)...17
Стихотворение, начатое с прямого цитирования торжественного,
неторопливо текущего церковнославянского стиха («Блажен муж иже
не иде на сборища нечестивых») и таким образом изначально ориентированное на вечное, высокое: библейскую тематику, образность,
15
Холин И. Избр. стихи и поэмы. М., 1999. С. 232.
16
См.: Давыдов Д. Псалмы Генриха Сапгира и современное состояние традиции
стихотворного переложения псалмов: Из заметок о поэтике Г. В. Сапгира // Великий
Генрих: Сапгир и о Сапгире. М., 2003. С. 204–215; Луцевич Л. Ф. 1) Псалтырное слово
в современной поэзии: «Псалом 1» Генриха Сапгира // Роль сакрального слова в становлении русской светской поэзии. Poznań, 2003. S. 35–44. (Studia Rossica Posnaniensia;
Z. XXXI); 2) Псалмы Генриха Сапгира // История, культура, литература: К 60-летию
С. Ю. Дудакова. Иерусалим, 2004. С. 235–244.
17
Сапгир Г. Стихотворения и поэмы. СПб., 2004. С. 144.
284
Раздел IV
лексику (правда, уже в приводимой автором цитате есть характерная
замена: вместо «совет» (Пс. 1: 1) — «сборище»), резко изменяется —
возникает новый ритм, появляются разговорные интонации, трансформируется синтаксис. В стихотворение напрямую включается обыденная речь, радикально минимизирующая интенцию «высокого»
дискурса. Возникшая языковая гетерогенность концептуирует далее
все элементы текста. «Барачная» поэзия разрушала культурные стереотипы современных форм художественного выражения. Используя
абсурд, сарказм, прозаизмы, она создавала новую поэтическую реальность, где эстетическим клише предпочиталось изображение убожества жизни. Поэты «не бежали от окружающего абсурда, а пошли
ему навстречу».18
Существуют и опыты обращения к Псалтыри поэтов «ленинградского религиозно-мистического круга 70-х гг.», который представляли
такие колоритные фигуры, как Виктор Кривулин, Сергей Стратановский, Олег Охапкин, Елена Игнатова, Александр Миронов, Елена
Шварц, Василий Филиппов, некоторые другие. Вот, например, «Фантазия на тему 1-го псалма» (1972) Сергея Стратановского:
Морей и трав колебля лона,
Подъемлет ветер смрадный прах
Вы прах, отступники Закона
Тела, горящие в пирах
Лишь тот блажен, кто к нечестивым
Нейдет в греховные дома
Их языки черны и льстивы
А пир заразен как чума.19
«Фантазия», акцентированная в заглавии, позволила автору ввести
мотивы, которых нет в первом библейском псалме. Стихотворение
динамично и в целом организовано, как на уровне строфики (катрен
с перекрестными рифмовками), так и на уровне ритмики (четырехстопный ямб с чередующимися женской и мужской клаузулами),
достаточно традиционно и соответствует общепринятому строфикоритмическому репертуару русских стихотворных переложений ХVIII–
ХIХ вв. В стихотворении господствует псалтырная дидактика, используются метафорика, параллелизм, сложно построенные образы. Обращение к библейской (псалтырной) мифологии, нелегитимной
18
Кулаков Вл. Лианозово // Новое литературное обозрение. 1993. № 5. С. 207.
19
Стратановский С. Стихи. СПб., 1993. С. 94–95.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
285
в официальной советской поэзии, позволяла поэту дистанцироваться
от советского как от профанного и эстетически малоценного. Стратановский, как и его единомышленники по «кругу», — это, безусловно, поэты советского времени, но они вряд ли могут быть названы
«советскими». А. М. Панченко был абсолютно прав, когда писал о том,
что «советские поэты псалмов чурались либо боялись» (с. V).
Псалтырь ушла в советское время в литературное «подполье», но
не утратила своих позиций в деле сохранения и развития традиции
sacrum / profanum в русской лирике. Господство атеизма в коммунистической идеологии советского времени должно было механистически упразднить религию и ее культуру. Однако вырвать из
культуры ее корни — задача непосильная, как оказалось, даже для
большевиков. В русской поэзии советской эпохи присутствуют религиозные настроения, библейские темы, мотивы, образы, стилистика, выражаемые авторами по-разному: очень редко — мировоззренчески осознанно и, естественно, завуалированно; чаще — интуитивно, имплицитно; порой — в эпатажно-игровых, сатирических
вариантах.
Как это ни парадоксально, но Псалтырь как творческий инспиратор поэтической деятельности продолжает оставаться актуальной и
в период хрущевской оттепели, и в позднесоветский период, и во время
развала Советского Союза, и в постсоветское время. К концу XX в.,
как оказалось, почти нет русского поэта без своего псалма, псалтырной реминисценции, личной «памяти о псалме» (Елена Шварц).
III. Следующее положение А. М. Панченко соотносится с такой
существенной и сложной проблемой, как проблема перевода. Говоря
о практике перевода библейских книг, он отмечал: «Всякий перевод,
даже „рабский“, — это непременно толкование, а по старой русской
традиции мы не отваживались толковать Священное Писание...» (с. IV).
Этим объясняются и позднее появление переводов Псалтыри на русский язык, и всевозможные препятствия с публикациями ее стихотворных вариантов.
А. М. Панченко отмечал, что в советский период «дистанция между употребляемой в богослужении ⟨...⟩ Псалтирью, разумеется, церковнославянской, и книгой поэтической возрастает с каждым новым
поколением» (с. V). Разрыв действительно существовал и углублялся.
Но вместе с тем хорошо известно, например, что С. С. Аверинцев
долгое время трудился над новым переводом ветхозаветных текстов.
Ученый обратился к библейской поэзии в начале 1970-х гг. (сделав
перевод «Книги Иова» для одного из томов известной серии «Биб-
286
Раздел IV
лиотека всемирной литературы»20), а через несколько лет приступил
к кропотливой работе по переводу Псалтыри,21 продолжавшейся всю
его жизнь, но так и оставшейся незавершенной. В одной из последних книг автор признавался: «...моя непрестанная переводческая забота в последние годы — переводы псалмов Давидовых. ⟨...⟩ Уже лет
десять, как для меня из всех моих занятий нет занятия более важного, чем переводческая работа ⟨...⟩ над Псалтырью».22
Переводческая деятельность, как известно, неоднородна и сложна,
но издавна в ней присутствуют две основные тенденции. С одной
стороны, переводчик стремится дать читателю полноценный ветхозаветный текст с учетом его многовекового и многообразного опыта
функционирования на русском языке, чем занимаются ученые-библеисты (они могут быть и поэтами), к числу которых принадлежал
С. С. Аверинцев. С другой стороны, переводчик-поэт старается сделать более ясными и доступными собственно поэтические стихи
Псалтыри, помогающие выразить многообразные состояния человеческой души, что нашло воплощение в поэтических переложениях,
например, Наума Гребнева23 и Игн. Ивановского. Как правило, поэты-переводчики стремятся к соответствию смысла оригинала (так,
как они его понимают!) смыслу перевода. При смысловом переводе
интенции направлены не на соблюдение формальной точности текста (зачастую форма вообще не берется в расчет), а на возможность
извлечь из текста его дух. И тогда переводчик может отказаться и от
исторических реалий, и от особенностей поэтики оригинала, и от его
семантической многозначности. Из множества заложенных в тексте
значений он выбирает то, что соответствует его личному восприятию,
объясняя это стремлением сделать доступным для современного читателя архаичный ветхозаветный материал. По этому пути пошел
Игн. Ивановский. Что и отметил А. М. Панченко: «„Трудник слова“
не всегда следует букве оригинала, но стремится передать его дух. По
большей части это удается, и читатель с духовным веселием, с благо-
20
Книга Иова / Пер. С. С. Аверинцева // Поэзия и проза Древнего Востока. М.,
1973. С. 563–625. (Б-ка всемир. литературы; Т. 1).
21
Арфа Царя Давида / Вступл. и переводы псалмов с древнееврейского С. С. Аверинцева // Иностранная литература. 1988. № 6. С. 189–194.
22
23
Аверинцев С. Стихотворения и переводы. СПб., 2003. С. 5.
Гребнев Н. Книга псалмов (Псалтирь): Стихотворное переложение // Шедевры
библейской поэзии: Сотворение мира. Псалмы. Экклезиаст. М., 2001. С. 41–366.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
287
говением приобщается к возвышенному, богодухновенному миру великой Псалтири» (с. V).
Игнатий Михайлович Ивановский24 (родился в Ленинграде 1 апреля 1932 г.) — петербургский переводчик английской и шведской
поэзии. В 1955 г. окончил переводческий факультет 1-го Ленинградского государственного педагогического института иностранных языков. Уже на школьной скамье начал переводить стихи. Первый перевод
опубликовал в 1956 г., первую книгу переводов — в 1958 г. В 1959–
1961 гг. работал в редакции журнала «Костер». В 1961 г. вступил в Союз
советских писателей с рекомендациями А. А. Ахматовой и С. Я. Маршака. В 1962 г. уехал в Архангельскую область за литературным материалом, преподавал английский язык в сельской школе, работал
в районных газетах и в областной молодежной. Ивановский был учеником М. Л. Лозинского, который отзывался о его переводах «с высокой похвалой», писал, что от молодого переводчика «мы вправе
ждать больших достижений». А. А. Ахматова на книге своих стихотворений сделала надпись: «Самому лучшему переводчику», а в рецензии для издательства написала, что при большой близости к подлиннику переводы Ивановского воспринимаются как природные
русские стихи. Как переводчик Ивановский тяготеет к фольклору и
ко всему тому в классике, что корнями уходит в народную поэзию.
Он перевел множество английских и шведских народных баллад и
песен, стихотворений английских и шведских классических поэтов,
все сонеты Шекспира. Годы жизни на Севере, в стихии мощного коренного русского языка, несомненно, повлияли на его переводы.
В последние годы в основном он занимался стихотворными переложениями
О работе над книгой псалмов сам автор отзывается так: «Решения
переложить стихами Библию не было и быть не могло. А было следующее. До войны (до 9 лет) я был истинно верующим мальчиком,
в блокаду семья рухнула, погибла от голода моя наставница, тетя
Вера, и началось пятьдесят лет невесть чего, — назовите это хоть
марксизмом, хоть еще как-нибудь. Меня уже вела вышняя сила, но
я об этом не подозревал. Если бы я предпринял переложение Библии
в молодости, то, несомненно, погиб бы в ГУЛАГе. Затем, в 1994 году,
появился ангел (в значении посланец), молодой певец, который в по24
Биографические сведения представлены И. М. Ивановским автору статьи в письме от 11 ноября 2005 г. В дальнейшем в тексте в скобках указывается — «письмо» и
номер страницы.
288
Раздел IV
исках нового репертуара обратился ко мне. Я сказал ему (это пришло
в голову мгновенно), что можно сделать переложение двух-трех псалмов, а затем обратиться, скажем, к Гаврилину, моему доброму знакомому. Певец обрадовался. Я стал перелагать 1-й псалом, и произошло чудо: я мгновенно очутился в комнате моего детства. Все свежо,
чисто вымыто, висят знакомые иконы, стоят живые цветы — заходи
и живи. Я и зашел. Очень важно отметить то, ⟨что⟩ переложение делал
не я нынешний, а тот довоенный мальчик, который сразу этой работой увлекся. Я только помогал ему своим полувековым опытом возни
со стихотворной строфой — и удивлялся тому, что у него получалось.
Он перелагал наивно, просто и чистосердечно, это главное качество
моего переложения» (письмо, с. 1).
Обратившись к переложению первого псалма, мы можем обнаружить, что Игн. Ивановский переложил его тремя катренами четырехстопных ямбов с перекрестными рифмовками. При этом поэт как бы
намеренно выпрямил содержание источника. Он объединил в первой
строфе два библейских стиха. Вместо определенных действий, свойственных в источнике «мужу блаженному» («не ходит» на совет,
«не стоит» на пути, «не сидит» на собрании25), поэт вводит обобщенное понятие — «участь земная» (она вне человеческой воли, это то,
что дано рождением). Понимание жизни праведником определяется
позитивно воспринятой, данной Богом долей, судьбой. Это понимание изначально предполагает отказ праведника от какого бы то ни
было общения с нечестивыми:
Блажен, кто в участи земной
Бежит развратников и сводней.
Праведник — неустанный (днем и ночью, при свете и в темноте)
хранитель «закона Господнего», тех нравственных заповедей, кои
были даны Богом Его избранникам:
Кто светлым днем и в час ночной
Хранит в душе закон Господний.
25
Ср.: Псалом 1: Псалом Давида. 1 Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, 2 но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь! 3 И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист
которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет. 4 Не так — нечестивые, но
они — как прах, возметаемый ветром. 5 Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники — в собрании праведных. 6 Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых
погибнет.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
289
Получивший благословение Господа благочестивый праведник
живет живой жизнью, знающей силу развития: созревание, плодоношение, мощное укоренение. Его созерцательное бытие соотносится
с естественной и непрерывной жизнью природы:
Он — древо при потоке вод,
Чей лист до срока не увянет,
И вовремя поспеет плод,
И ствол с годами крепче станет.
Неправедный грешник не обладает такой витальной силой. Он
не укоренен в жизни, подвержен постоянным переменам, превращающим его в прах, разметаемый яростными порывами ветра:
А нечестивый — словно прах,
Взметенный яростным порывом.
Соответствующая источнику сентенция завершает стихотворение
и открывает главную ветхозаветную тему о неизбежном наказании
грешников:
На всех неправедных путях
Грозит погибель нечестивым (с. 1).
Автор стремится «оживить», актуализировать вечные темы, вечные
ценности, сделать доступным и понятным современному, не очень
подготовленному читателю язык древней лирической книги.
Сам переводчик отмечал, что «после первого же псалма возникло
странное, чисто физическое ощущение: вне этой работы мне никакой
возможности жить нет. Это было трудно. Я все время норовил поставить точку в работе, но невидимая рука каждый раз переделывала
точку в запятую» (письмо, с. 1). Молитвенный дискурс, присущий
псалмам, особенно значим для переложений поэта:
Услышь молитву и помилуй (с. 4).
Господи! Рано мой голос услышь,
Ибо я рано встаю на молитву (с. 5).
Благослови же молитву и труд (с. 5).
Размышляя о «странностях перевода» в целом и «переводческих
вольностях» в частности, Игн. Ивановский утверждал: «В переводах
⟨...⟩ есть отступления от подлинника, доходящие до полного произвола. Но не нужно торопиться с обвинениями. Человек живет
290
Раздел IV
не в воздухе, а на земле, в данных эпохой обстоятельствах».26 Обстоятельства, как известно, могут определяться самыми разнообразными
причинами: политическими, историческими, социальными, семейными, собственно литературными... Но при любых обстоятельствах
при переложении такого текста, каковым является Псалтырь, очень
важно состояние души, религиозный и эмоциональный настрой, чувство меры. И в этом отношении у Ивановского, кажется, «отступлений» не было: его стихи звучат просто и проникновенно:
Если заповедь нарушу,
Если зло в моих делах,
Пусть мне враг истопчет душу
И повергнет тело в прах (с. 7)
Переложения Ивановского, как правило, достаточно кратки и
ясны. Чаще всего его стихотворение содержит от одного до четырех
ямбических или хореических (единично используются трехсложные
размеры) катренов с перекрестной или парной рифмовкой (даже в тех
случаях, если источник содержит значительно большее количество
стихов). Например, в 15-м библейском псалме имеется 11 стихов,27
перелагатель использовал из них 1 стих и лишь отдельные мотивы 6,
9, 10-го:
От беды меня, Боже, храни,
Ибо я на Тебя уповаю,
Не делю с нечестивыми дни,
Крови жертвы их не возливаю.
Дай мне силы и путь укажи,
Пусть нелегок он будет, но ясен.
26
Ивановский Игн. Фрагменты (из книги «Почтовая лошадь»): Странности перевода // Зарубежные записки. 2005. Кн. 4. Цит. по интернет-версии: http://magazines.russ.
ru/zz/2005/4/ii11.
27
Ср.: Псалом 15: Песнь Давида. 1 Храни меня, Боже, ибо я на Тебя уповаю. 2 Я
сказал Господу: Ты — Господь мой; блага мои Тебе не нужны. 3 К святым, которые на
земле, и к дивным Твоим — к ним все желание мое. 4 Пусть умножаются скорби у тех,
которые текут к богу чужому; я не возлию кровавых возлияний их и не помяну имен
их устами моими. 5 Господь есть часть наследия моего и чаши моей. Ты держишь жребий мой. 6 Межи мои прошли по прекрасным местам, и наследие мое приятно для
меня. 7 Благословлю Господа, вразумившего меня; даже и ночью учит меня внутренность моя. 8 Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня; не поколеблюсь. 9 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя
успокоится в уповании, 10 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому
Твоему увидеть тление, 11 Ты укажешь мне путь жизни: полнота радостей пред лицем
Твоим, блаженство в деснице Твоей вовек.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
291
Ты мне щедро нарезал межи,
И надел мой велик и прекрасен.
День и ночь созревает душа,
Даже с плотью она не в разладе.
Ты помог мне, врагов сокруша,
Не оставь же души моей в аде (с. 15).
Для своих переложений Ивановский пользовался синодальной
Псалтырью. Что же касается ориентации на какую-либо традицию —
европейскую или русскую — в переложении псалмов, то, по его словам, он ее не знал: «Никаких традиций довоенный мальчик не признавал, а писал, как Бог на душу положит» (письмо, с. 2). Существенно то, что псалмы перелагались не выборочно, а по порядку. Игн.
Ивановский убежден в том, что «в переложении, в отличие от переводов, крайне важно чувство единого масштаба» (письмо, с. 2). Именно «при переложении такого объема, как библейский, единый масштаб дает четкий критерий того, что можно и нужно оставить за бортом переложения без потери главного» (письмо, с. 2). Это желание
сосредоточиться на главном, очевидно, и обусловило обращение
к дополнительным источникам — толкованиям Св. Писания,28 симфониям,29 трудам о. Александра Меня.30 Однако зачастую переводчик идет своим путем, представляет свою поэтическую версию, как,
например, при переложении 132-го псалма:
С весельем Бог глядит на пир,
Когда пируют братья,
На их согласие и мир,
На братские объятья.
На яства пышны и вкусны
В дому благословенном,
И бороды умащены
Елеем драгоценным (с. 132).
28
В 1904–1912 гг. в России в качестве приложения к журналу «Странник» была опубликована 12-томная «Толковая Библия, или Комментарий на все книги Священного
Писания Ветхого и Нового Завета» на русском языке. В 1987 г. издан репринт этого
издания в 3 томах Институтом переводов Библии в Стокгольме, а в 1997–1998 гг. —
в 12 томах издательством «Терра» в Москве.
29
1) Симфония на Ветхий и Новый Завет. СПб., 1900; 2) Симфония, или Алфавитный указатель к Св. Писанию. Корнталь, 1970.
30
Мень А., прот. Опыт курса по изучению Священного Писания. Загорск, 1982–
1983. Т. 1–2.
292
Раздел IV
В оригинале31 псалмопевец изображает великое благо братского
согласия. Центральная тема стихотворения Ивановского — пир ―
вообще отсутствует в оригинале — перелагатель значительно отходит
от источника. Содержание его стихотворения, если вдуматься, ассоциируется в первую очередь с античными симпосиями (от греч.
simposion — «совместное питье» в процессе философствования), вызывающие в памяти «Пир» Ксенофонта Афинского, «Пир семи мудрецов» Плутарха, «Пир» Платона, где ведутся мудрые беседы вокруг
кратера с вином по поводу определенного, специально избранного
феномена (например, любовь как персонифицированный Эрос у Платона). В стихотворении Ивановского использованы характерные для
русской поэзии XVIII–XIX вв. строфы (катрен), размер (ямб), способ
рифмовки (перекрестный) и т. д., что делает текст достаточно традиционным. Мы видим, что как переводчик он не следует букве оригинала, а стремится передать его дух, поэтому, очевидно, допускает объяснения типа: «Меня уже вела вышняя сила» (письмо, с. 1). В 1990-х
гг., когда создавались переложения псалмов, Игн. Ивановскому уже
не надо было «пробиваться через цензуру, как через кусты шиповника», чтобы опубликовать свой труд, однако, преследуя цель — «донести до своих читателей целое» боговдохновенной Псалтыри, — он
готов был жертвовать «сплошь и рядом частностями». Переводческие
«вольности», как считает Игн. Ивановский, могут возникать по разным причинам: 1) переводчику «не дано было стать большим поэтом», поэтому акцент делается на безупречности формы; 2) руководствуясь «страстным стремлением помочь новому массовому читателю», перелагатель «последовательно убирает всякую недосказанность
и загадку».32 Очевидно, что для самого Ивановского чрезвычайно
важна вторая причина. Правда, при подобном подходе далеко не все
оказывается безупречным. И на это обратил внимание известный современный критик, который, сравнив источник и стихотворные переложения Ивановского, «обнаружил, что это не „переложение“, как
сказано в аннотации к книге, а самый типичный... дайджест. Так,
в псалме 67 содержится едва ли не двести строк, а в переводе... 16.
Псалом 92 содержит до ста строк, в переводе — 12, то же в псалмах
31
Ср.: Псалом 132. Песнь восхождения. Давида. 1 Как хорошо и как приятно жить
братьям вместе! 2 Это — как драгоценный елей на голове, стекающий на бороду, бороду Ааронову, стекающий на края одежды его; 3 как роса Ермонская, сходящая на
горы Сионские, ибо там заповедал Господь благословение и жизнь на веки.
32
Ивановский Игн. Фрагменты… См. сн. 26 к наст. статье.
Л. Ф. Луцевич. А. М. Панченко об актуальности традиции...
293
104, 105 и т. д. Псалом 99 — один из самых коротких, около 17
строк, —в переложении выглядит как японская танка — четверостишие».33 Критик, хотя и отметил существенную черту (очень, кстати
сказать, характерную для поэтических переложений Псалтыри в целом), все же намеренно гиперболизирует ситуацию — переложения
Ивановского вряд ли можно назвать дайджестами, перед нами не просто краткое изложение содержания псалмов, а действительно поэтическая попытка по-своему передать своим современникам дух источника.
А. М. Панченко был убежден в том, что новые переложения псалмов на современный русский язык нужны, полезны, необходимы, так
как в любом случае послужат доброму делу приобщения соотечественников к православной культуре. Он подчеркивал: «Конечно, переложения псалмов, принадлежащие Ломоносову или Сумарокову,
не стареют, как не стареет всякое истинное искусство. Но меняется
язык, меняются литературные привычки, и для современного читателя ломоносовские стихи почти столь же трудны для восприятия,
как и канонические церковнославянские» (с. V). Поскольку Псалтырь — это величайший религиозный, этический, литературный,
поэтический источник, то «и с православно-воспитательной, и с культурной точки зрения новые и новые стихотворные переводы Псалтири полезны, более того, необходимы. В самом деле: наивно было бы
ожидать, что те, кто ныне молится в храмах, в особенности неофиты,
новообращенные, выучат церковнославянский. Чтобы Псалтирь стала их настольной книгой, им надлежит ее понимать. Стихотворные
вариации послужат этому доброму делу» (с. V). В ряду многочисленных и разнообразных стихотворных вариаций 1990-х гг. в поле зрения
А. М. Панченко и оказались «Псалмы Ветхого Завета» И. М. Ивановского, охарактеризованные ученым как «поистине грандиозный, подвижнический труд» (с. V). Эпитет «грандиозный» применительно к небольшой книжечке, на первый взгляд, выглядит явным преувеличением, однако в характеристике А. М. Панченко он, вероятно, все же
появился не случайно. Игн. Ивановский указывает: «Переложив
псалмы, я взялся за книги Ветхого Завета. А потом переложил и Новый Завет. Рукопись переложения Библии потребовала трех лет неустанной работы и в конце концов составила 8300 стихотворных
33
Огнев Вл. Раздвижение пространства: Портреты Игнатия Ивановского и Николая
Чуковского // Дружба народов. 2005. № 11. С. 213.
294
Раздел IV
строк. И опять (!) запятая, и я перелагаю писания Отцов Церкви —
это полоса потрясающих открытий, снова трехлетних трудов, и возникает новая рукопись, тоже в 8300 строк. На этот раз цифра выбрана сознательно, чтобы когда-нибудь оба переложения — Св. Писания
и фрагментов Св. Предания — стали рядом на книжной полке» (письмо, с. 2). Очевидно, эти опыты и замыслы переводчика были хорошо
известны А. М. Панченко, в таком случае определение им труда
И. М. Ивановского как «поистине грандиозного» вполне объяснимо
и оправдано.