23 КЛЮЕВ Николай Алексеевич [10(22). 10. 1884, д. Коштуги Вытегор. у. Олонецкой губ. – между 23 и 25.10.1937, Томск], поэт, прозаик. Родился в старообрядческой крестьянской семье. Отец Алексей Тимофеевич – урядник, затем сиделец в винной лавке; мать Прасковья Дмитриевна – сказительница, плакальщица, выучила К. грамоте, повлияла на его художественное сознание. От матери К. узнал, что его род «от Аввакумова корня повелся» (Праотцы // Клюев Н.А. Словесное древо. СПб., 2003. С. 44), что прадед – из Выговской пустыни, которой служил и дед. В 1893 – 1895 К. учился в Вытегорской церк.приходской школе, образование продолжил в двухклассном городском училище, год обучался в Петрозаводской фельдшерской школе. Как К. сообщал в «Гагарьей судьбине» (1922), в юности он был в Соловецком монастыре, там носил девятифунтовые вериги, «без 400 земных поклонов дня не кончал», но там же некий афонский старец убедил К., что он «не на правом» пути, что ему надо «во Христа облечься, Христовым хлебом стать и самому Христом быть», познакомил его с учением «бабидов и христов персидских, духовидцев, пророков и братьев Розы и Креста на Руси» (Словесное древо. С. 33). К. покинул Соловки, в Самарской губ. оказался среди «белых голубей – христов», но бежал из секты накануне оскопления; путешествуя по Кавказу и «от норвежских берегов до Усть-Цыльмы, от Соловков до персидских оазисов», общался с «тайными людьми», узнал «невидимый народный Иерусалим», словесную народную культуру (Словесное древо. С. 33, 34, 35). С 1905 г. участвовал в рев. движении, распространял прокламации Всерос. крест. Союза, в янв. 1906 г. арестован, освобожден в июле 1906 г. Во время нелегальной деятельности общался с Л.Д. Семёновым, сестрами А.М. Добролюбова Е.М. и М.М. Добролюбовыми. В 1908 г. К., призванный на военную службу, но отказавшийся брать в руки оружие по религиозным мотивам, вновь арестован, но в дальнейшем признан непригодным к службе в армии. Революционные идеи К. сочетались с религиозными чаяниями Царства Божьего на земле, что выразилось в его лирике 1900 – 1910-х гг. Религиозно-бунтарские настроения содержатся и в письмах (1907 – 1915) К. к А. Блоку, повлиявших на восприятие последним России, народа, интеллигенции. Мысли К. о народе и коррелировали с неонародническими устремлениями творческой вере интеллигенции Серебряного века. Благодаря Блоку К. в 1910 г. познакомился с голгофскими христианами, кот. увидели в нем народного пророка, выразителя их идеи голгофской 24 жертвы во имя Новой Земли, способствовали появлению его стих. в печати. Содержание первых кн. К. («Сосен перезвон», 1911, на т. л. 1912, предисл. В. Брюсова, второе изд. 1913; «Братские песни», 1912, предисл. В. Свенцицкого, во втором изд. 1912 г. с пометкой «Песни голгофских христиан») отвечало некоторым взглядам голгофского сообщества. Мотивы лирики К.− жертвенный подвиг, спасение, воскрешение; лирический герой мистически одарен: «Я был в духе в день воскресный, / Осененный высотой, / Просветленно-бестелесный / И младенчески простой» (Клюев Н. Сердце Единорога. СПб., 1999. С. 110); познав убогость жизни и неволю казематов, он не объят ужасом смерти, хранит веру в Бога, предчувствует обновление жизни. Кн. «Сосен перезвон» посвящена Блоку, ряд стих. ориентирован на его поэтику. В 1923 г. К. сказал: «Я не нашел более приятных способов выражения Блоку своей приязни, как написать стихи в его блоковской излюбленной форме и чувстве <…> И если разные Городецкие с длинным языком, но коротким разумом, уверяют публику, что я родился из Блока, то сие явление вытекает от скудного и убогого сердца<…>» (Словесное древо. С. 57). По словам К., его любимыми поэтами были Роман Сладкопевец, Верлен, царь Давид, после царя Давида Аввакум – «первый поэт на Земле, глубиною глубже Данте и высотою выше Мильтона» (Словесное древо. С. 31, 61). В «Братских песнях» возможна рецепция сектантского фольклора, что не умаляет авторской индивидуальности; как писал Д.В. Философов, «новая книга Клюева напоминает “духовные стихи”, сектантские “псалмы”» (Речь. СПб., 1912. 23 июля [5 авг.]. № 199. С. 3). Отношения К. с голгофскими христианами закончились в 1912 г. Н. Гумилёв, с кот. К. познакомился в 1911 г., в отзыве на «Сосен перезвон» предсказал расцвет его эпического дара, отдал должное его поэтике, чувству иерархичности при мысли о Боге и ощущению равенства людей (Аполлон. 1912, № 1. С. 70 – 71); в рецензии на «Братские песни» Гумилёв отметил «сектантскую узость» предисловия Свенцицкого и широкий диапазон поэзии К., он писал: «Христос для Клюева – лейтмотив не только поэзии, но и жизни. Это не сектантство, отнюдь, это естественное устремление высокой души к Небесному Жениху» (Аполлон. 1912, № 6. С. 53). К. сблизился с поэтами «Цеха поэтов», в 1912 г. его стих. появились в «Лит. Альманахе. Изд. “Аполлона”» и первой кн. «Гиперборея». Для кн. К. «Лесные были» (1913) характерны новые темы. К. писал о грядущей религиозно-мистической просвещенности человека, связи повседневности с Божьей волей, избяного быта с горним миром и земной природой. В лирическом герое проявились как духовная строгость, так и плотская страстность. Обогатился поэтический словарь, отличительной чертой стиля К. стали, во-первых, характерная для модернизма 25 усиленная тропеизация языка, поиск новых метафор, во-вторых, свободное владение спецификой севернорусского фольклора, в-третьих, ориентация на поэтику святоотеческих текстов. В 1913 г. он отдалился от «Цеха поэтов», вернулся в Олонецкую губ. и до сент. 1915 г. в Петербург не приезжал. В 1913 г. умерла мать К. Это событие стало рубежным в его духовном и художественном становлении. С 1914 по 1916 г. К. создал посвященный ей стих. цикл «Избяные песни», основные мотивы кот.: смерть матушки, погребальные обряды, плач сына, посещение матушкой покинутого дома, преодоление скорби, пасхальный праздник, гимн ковриге; хлеб – сквозной в его произведениях символ Иисуса Христа. Таинство воскрешения открывается и тварному, и утварному миру: «Мама в раю, − запоет веретенце, − / Нянюшкой светлой младенцу Христу» (Сердце Единорога. С. 236). В окт. 1915 г. в Петрограде К. познакомился с С. Есениным, до весны 1917 г. оказывал на него духовное влияние, в окт. 1915 – марте 1916 г. они вместе неоднократно выступали с публичным чтением своих стих. Им близки А. Ганин, П. Карпов, С. Клычков, А. Ширяевец, П. Орешин. Воззрения поэтов «новокрестьянского» направления отличает идея почвенно-космического единства мира, что отразилось в стихах кн. К. «Мирские думы» (1916). В ней же развита тема Первой мировой войны. На кн. последовал отзыв ИвановаРазумника: «Клюев − явление небывалое в нашей жизни, и недаром теперь историки литературы читают студентам лекции о Клюеве…» (Русские ведомости. 1916. 6 апр. № 79. С. 2). Г. Иванов писал о творческой самостоятельности К., ранее «переболевшего литературой и даже модернизмом» (Русская воля. 1917. 23 сент. № 226. С. 7). В 1916 г. К. по приглашению Н.В. Плевицкой предпринял концертные выступления в городах России, после чего возвратился в Олонецкую губ. В богатой мотивами религиозно-философской лирике К. выразился внутренний мир поэта, в ней сочетаются интеллект и искренность. В «Поддонном псалме» (1916) есть и обращение к Господу, и мысли об «умерших мирах», и тема воскрешения, и покаянное слово «О душа моя – чудище поддонное, / Стоглавое, многохвостое, тысячепудовое», и образ «Руси буреприимной» (Сердце Единорога. С. 290, 288). В 1910-е годы сформировалось понимание поэтом России как Белой Индии, на что могли повлиять сказания о Беловодье и средневековые представления об идеальном Индийском царстве. В стих. «Белая Индия» (между 1916 и 1918) развернут миф об утерянном Господнем слове («сказке»): архангел Гавриил и «тьмы громкокрылых взыскующих сил» ищут его в Аду, у Смерти, Времени, Месяце, Солнце, но его находит Земля, крестьянство обретает смысл своего бытия в Божьем вечном мире: «Повыйди в потемки из хмарой избы − / И 26 вступишь в поморье Господней губы», «В потемки деревня – Христова брада»; деревня осмыслена как преемница духовно-интеллектуальной культуры: «Сократ и Буддá, Зороастр и Толстой, / Как жилы, стучатся в тележный покой» (Сердце Единорога. С. 307, 308). Сакральные темы в лирике К. тех лет парадоксально усложнены натуралистической образностью, страстной интонацией, лексической экспрессией, антропологическим мифом. Связь мысли и звука в поэтическом цикле К. «Земля и железо» (1916) – тема статьи А. Белого «Жезл Аарона» (Скифы. Сб. I. Пб., 1917. С. 155 – 212). Сблизившись с группой «Скифы», среди участников кот. были А. Белый, Блок, Есенин, Иванов-Разумник, А. Ремизов и др., К. воспринял революции 1917 г. с позиций «скифства» с его установками на неопочвенничество, стихийные народные движения, духовное и социальное преображение страны. В «Песни Солнценосца» (<1917>) К. придал революции религиозные и космогонические коннотации; обращаясь к «народамХристам», к «рати солнценосцев», К. писал о рождении нового мира: «Китай и Европа, и Север и Юг / Сойдутся в чертог хороводом подруг, / Чтоб Бездну с Зенитом в одно сочетать. / Им Бог – восприемник, Россия же – мать»; видя в революции всесветное братство и всеобщее прощение, он высказал идею апокатастасиса: «О демоны-братья, отпейте и вы / Громовых сердец, поцелуйной молвы» (Сердце Единорога. С. 363, 364). Религиозно-революционная мысль легла и в основу эссеистской прозы К. 1919 г. («Красные орлы», «Красный конь», «Огненное восхищение», «Сдвинутый светильник», «Самоцветная кровь»). В лирике К. мифологизировал Ленина: «Есть в Ленине керженский дух, / Игуменский окрик в декретах, / Как будто истоки разрух / Он ищет в “Поморских ответах”» (Сердце Единорога. С. 377). К. вступил в РКП, коммунисты в его понимании – братья, но за религиозные убеждения был исключен из ее рядов в 1920 г. Его творчество не отвечало партийным установкам. В поэме «Четвертый Рим» (1921) звучала надежда на крестьянское государство, содержание поэмы «Мать Суббота» (1922) христоцентрично, в стих. кн. «Львиный хлеб» (1922) он выступил как евразиец и носитель «скифской» идеи, поборник привычных ценностей: «Маяковскому грезится гудок над Зимним, / А мне – журавиный перелет и кот на лежанке», «Строгановские иконы − / Самоцветный мужицкий рай!.. / Не зовите нас в Вашингтоны, / В смертоносный, железный край» (Сердце Единорога. С. 433, 435). К. стал чужим в литературной и политической жизни страны, но верил в свою силу пророка-оппозиционера: «Судьба моя – стать столпом в храме Бога моего и уже не выйти из него, пока не исполнится всё» (Словесное древо. С. 63). Знаток церковной книжности, русской и европейской философии, он создавал произведения, в которых духовное, 27 интеллектуальное содержание раскрывалось в образах и архаических, и новаторских. Ни его идеи, ни его поэтика не соответствовали критериям официальной литературной политики. Л. Троцкий увидел в поэзии К. крестьянина «самостоятельного, сытого, избыточного, эгоистически-свободолюбивого» (Правда. 1922. 5 окт. № 224). Летом 1923 г. в Вытегре К. был арестован и доставлен в Петроград, заключение было недолгим. После освобождения К. остался жить в Петрограде. Революционная утопия уступила место осмыслению подлинной жизни современной России, прежде всего крестьянства. После сектантских исканий К. обратился к духовным, культурным традициям старообрядчества. Тема его творчества – ответственность и предназначение поэта. В поэме «Плач о Сергее Есенине» (1927) отразились сложные отношения К. с Есениным, кот. он называл и «жертвой вечерней», и «новым Иудой»; полагая, что Есенин-лирик изменил высокой апостольской миссии поэта, К. винил и себя: «Прости ты меня, борова, что кабаньей силой / Не вспоил я тебя до златого излишка!», и идеологов: «А стая поджарых газет / Скулила: “Кулацкий поэт!”» (Сердце Единорога. С. 656, 655, 657). В «Клеветниках искусства» (1932) К. писал о противостоянии «нетопырей» (Сердце Единорога. С. 574) и творчества своего, А. Ахматовой, П. Васильева, С. Клычкова. Главная тема поэзии К. – Россия, кот. он воспринимал как универсальное пространство, вместилище всего тварного мира, всех племен и культур. Лирика К. к. 1920 – 1930-х гг. содержала вызов «рогатым хозяевам жизни»; в «Нерушимой Стене» (1928?), обвинив их в разрушении «родного», он прибегал к заступничеству Богоматери: «Вознесенье Матери правя, / Мы за плугом и за стихом / Лик Оранты как образ славий / Нерушимой Стеной зовем» (Сердце Единорога. С. 542, 543). В «Есть демоны чумы, проказы и холеры…» (<1934>) К. писало том, что «родного крова нет» и «Сидит на гноище Москва, / Неутешимая вдова», а «от крови пьяный» сатана направляет свой путь в Кремль – «К жилью зловещего кота» (Сердце Единорога. С. 628, 630, 631). По свидетельству Э. Ло Гато, К. говорил ему, что «“величайшее преступление” советского правительства состояло в насильственном превращении русского мужика в пролетария, в беспощадном уничтожении того, что составляло глубинную сущность России, в осуждении, как противоречащей материальному прогрессу, той религиозности, которая всегда жила в душе русского крестьянства хотя бы в самых первобытных формах, как, например, в жестокие времена Болотникова, Стеньки Разина или Пугачева, столь дорогих большевикам» (Ло Гато Э. Вспоминая о Н.А. Клюеве // Николай Клюев глазами 28 современников. СПб., 2005. С. 191). Судьбе крестьянства посвящены поэмы «Заозерье» (1926), «Деревня» (1926), «Погорельщина» (1928). В «Погорельщине» дана эпическая картина разорения поморского мира, представленного в мифологическом и реалистическом планах. Жизнь с ее верой, бытом, интеллектом, культурой показана как пространственно-временной универсум: в кружевах, иконах мир земной и горний уподобляются, крестьяне сосуществуют со святыми Зосимой и Савватием, с Нилом Столпником, в современность включена библейская история. Существование человека неотделимо от природы: «А рыбье солнце – налимья майка, / Его заманит в чулан хозяйка, / Лишь дверью стукнет – оно на прялке / И с веретёнцем играет в салки» (Сердце Единорога. С. 670). Змий покоряет Поморье, Богородица, святые Егорий и Микола не приходят на помощь поморцам, которые не выдерживают лихих испытаний, становятся «человечьим сбродом»: стала нечистой кружевница Настя, завелось людоедство т.д.; об отступничестве говорит описание «горящей скирды» икон: «В огне Мокробородый Спас, / Успение, коровий Влас…», души икон вздымаются «в горнюю Софию» (Сердце Единорога. С. 684). Но К. верит, что Россия, очистившись в огне, возродится, как ветхозаветный город Лидда, которому он придает русские и православные черты. Себя К. называет песнопевцем Николаем, он свидетельствует о «нерукотворной России» и молится о России «каторжной» (Сердце Единорога. С. 684, 685). К. читал поэму публично, она получила известность по машинописным копиям. Один список поэмы К. в 1929 г. передал Э. Ло Гато, другой хранился в архивах КГБ; «Погорельщина» была опубликована в нью-йоркском собрании его сочинений в 1954 г., в мюнхенском собрании сочинений в 1969 г., в России – в 1987 г. (Новый мир. № 7). В сохранившихся фрагментах поэмы «Каин» (1929) К. открыто выступал против власти, предрекал пришествие Христа и второе Крещение Руси. «Песнь о великой матери» (между 1929 и 1934) – вершина русской эпической поэзии ХХ в. Поэма не завершена, считалась погибшей, была обнаружена в архивах КГБ, опубликована в 1991 г. (Знамя. №11). К. повествовал о религиозной и бытовой жизни поморов и о гибели послереволюционной России. Он славил русский народ: «Нет премудрее народа, / У которого межбровье − / Голубых лосей зимовье», но писал о победе в России дьявола: «Ах, заколот вещий лебедь / На обед вороньей стае, / И хвостом ослиным в небе / Дьявол звезды выметает» (Сердце Единорога. С. 703). Однако в К. была вера в преодоление зла: «Но дивен Спас! Змею копытя, / За нас, пред ханом павших ниц, / Егорий вздыбет на граните / Наследье скифских кобылиц!» (Сердце Единорога. С. 779). Подробно описаны 29 обряды, книги, избяная мифология, специфика икон и церквей. В истории матери К. реалии синтезированы с мистикой: любовь юной Параши к св. Феодору Стратилату, ее путешествие в Царьград, явление Богородицы, встреча «бесстрашной внучки Аввакума» (Сердце Единорога. С. 727) с нетопырями и проч. К. считал мать наделенной исключительной харизмой. К. в поэме и избранник, и кающийся грешник: «Я книжку < “Ленин”> намарал, / В ней мошкара и жуть болота» (Сердце Единорога. С. 752). Реалистическая изобразительность сочетается с библейскими мотивами, мифологическими сюжетами, многочисленные детали – с густотой тропов; использованы жанры голошения, гимна, пророчества, молитвы, жития, хожения, колыбельной. Образ великой матери ассоциируется с Матерью-землей, Богородицей, Прасковьей Дмитриевной. В творческом наследии К. особое место занимает жанр сна. В сновидениях К. святоотеческая традиция сочетается с даром сильной интуиции. Видения посещали К. с тринадцати лет, о чем он писал в «Гагарьей судьбине»; с 1920-х гг. за ним записывают сны, в которых проявились черты исповеди, проповеднический максимализм, понимание своего предназначения. Доминирует тема смертного ужаса перед земными и адовыми испытаниями. Повторяющийся мотив − муки Есенина в аду. При некотором сходстве изображения истязаний грешников в снах К. и в «Божественной комедии» Данте, очевидно восприятие иконописной традиции, в частности мотивов п очитаемой старообрядцами иконы «Страшный суд». Спасение в снах К. приходит от иконы, молитвы, колокольного звона. Однако в 1930-е годы тема обреченности на скорби усилена: снится отчаливший от России пароход со святыми, мучениками, подвижниками, на берегу остается одна Владычица в одеждах странницы. В целом сновидения К. отвечают специфике древнерусских видений, близки жанру духовного наставления. В 1932 г. К. переехал из Ленинграда в Москву. 2 февр. 1934 г. он был арестован. В протоколе допроса есть фраза: «Я воспринимаю коллективизацию с мистическим ужасом, как бесовское наваждение» (Шенталинский В. Гамаюн – птица вещая // Огонек. 1989. № 3. С. 9). Один из пунктов обвинения – публичные чтения им «Погорельщины». По постановлению судебного заседания коллегии ОГПУ от 5 марта 1934 г. он был выслан в с. Колпашево (Нарымский край). В окт. 1934 г. был переведен в Томск. В ссылке написана поэма «Кремль». Письма из ссылки говорят о духовной и творческой силе К., его физической немощи, несовместимых с жизнью условиях. 23 марта 1936 г. поэта арестовали, обвинили в якобы членстве в церковной контрреволюционной группировке; 30 инсульт отсрочил заключение К. 5 июня 1937 г. К. был арестован. Его обвинили в создании антисоветской организации. В конце окт. расстрелян. Соч.: Медный кит. Пг., 1919; Песнослов: В 2 кн. Пг., 1919; Четвертый Рим. Пг., 1922; Львиный хлеб. М., 1922; Мать Суббота. Пг., 1922; Ленин. М.-Пг., 1924; Изба и поле: Избр. стих. Л., 1928; Соч.: В 2 т. / Под общ. ред. Г.П. Струве и Б.А. Филиппова. Мюнхен, 1969; Стихотворения и поэмы / Вст.ст. В.Г. Базанова, сост. В.Г. Базанова и Л. Шевцовой ; БПмс. Л., 1977; Стихотворения и поэмы / Вступ. ст. С.Ю. Куняева, сост. и подгот. текста С.Ю. и С.С. Куняевых. Архангельск, 1986; Избранное. М., 1988; Песнослов: Стихотворения, поэмы / Сост., вступ. ст. С.И. Субботина, И.А. Костина. Петрозаводск, 1990; Стихотворения и поэмы / Сост. Л.Ф. Пичурина. Томск, 1990; Стихотворения. Поэмы / Сост., вступ. ст., подгот. текста К. Азадовского. М., 1991; Каин / Публ. С. Волкова [C. С. Куняева] // Наш современник. 1993. № 1. С. 94 – 99; Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы / Предисл. Н.Н. Скатова, вступ. ст. А.И. Михайлова, сост., подгот. текста, примеч. В.П. Гарнина. СПб., 1999; Словесное древо / Вступ. ст. А.И. Михайлова, сост., подгот. текста, примеч. В.П. Гарнина; Гагарий зык / Сост., послеслов. А.Л. Казакова. Челябинск, 2005. Биогр. м-лы: Иванов-Разумник. Писательские судьбы. Нью-Йорк, 1951; Николай Клюев. Письма к Александру Блоку: 1907 – 1915 / Сост. К.М. Азадовский. М., 2003; Николай Клюев глазами современников / Сост., подгот. текста, примеч. В.П. Гарнина. СПб., 2005; Наследие комет. Неизвестное о Николае Клюеве и Анатолии Яре / Сост. Т. Кравченко, А. Михайлов. М., 2006; Николай Клюев: Воспоминания современников / Вступ. ст., коммент. Л.А. Киселёвой, сост. П.Е. Поберёзкиной. М., 2010. Лит.: Львов-Рогачевский В. Поэзия новой России. Поэты полей и городских окраин. М., 1919; Князев В. Ржаные апостолы: Клюев и клюевщина. Пг., 1924; Субботин С.И. Андрей Белый и Клюев: К истории творческих взаимоотношений // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988; Базанов В.Г. С родного берега: О поэзии Клюева. Л., 1990; Азадовский К.М. Николай Клюев: Путь поэта. Л., 1990; Михайлов А.И. Пути развития новокрестьянской поэзии. Л., 1990; Солнцева Н. Китежский павлин. Филологическая проза: Документы. Факты. Версии. М., 1992; Пичурин Л. Последние дни Николая Клюева. Томск, 1995; Шенталинский В. Рабы свободы: В лит. архивах КГБ. М., 1995; Маркова Е.И. Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. Петрозаводск, 1997; Семёнова С.Г. Поэт «поддонной»России (религиозно- 31 философские мотивы творчества Николая Клюева) // Николай Клюев: исследования и материалы / Ред.-сост. С.И. Субботин. М., 1997. С. 21 – 53; Вроон Р. Старообрядчество, сектантство и «сакральная речь» в поэзии Николая Клюева Клюев: исследования и материалы / Ред.-сост. С.И. Субботин. М., 1997. С. 54 – 67; Солнцева Н.М. Странный эрос: Интимные мотивы поэзии Николая Клюева. М., 2000; Михайлов А.И. Письма Клюева из Сибири – феномен жанра и судьбы // Николай Клюев: Образ мира и судьба / Ред.-сост. А.П. Казаркин. Томск, 2000. С. 10 – 35; Бахтина О.Н. «Сновидения» Н.А. Клюева и традиции древнерусской и старообрядческой литературы // Николай Клюев: Образ мира и судьба / Ред.-сост. А.П. Казаркин. Томск, 2000. С. 64 – 78; Азадовский К. Жизнь Николая Клюева: Документальное повествование. СПб., 2002; Маркова Е.И. Олонецкие храмы в поэзии Н. Клюева // православие в Карелии. Петрозаводск, 2003. С. 286 – 291; Пономарёва Т.А. Новокрестьянская проза 1920-х годов: В 2 ч. Ч. I. Череповец, 2005; Криничная Н.А. Клюевская концепция рая в свете легенд о невидимом граде Китеже // ХХI век на пути к Клюеву / Сост. Е.И. Маркова. Петрозаводск, 2006. С. 31 – 40; Никё М. Теодицея у Н. Клюева и С. Клычкова // ХХI век на пути к Клюеву / Сост. Е.И. Маркова. Петрозаводск, 2006. С. 81 – 96; Субботин С.И. Николай Клюев // Портреты поэтов: В 2 т. Т. I / Ред-сост. А.Г. Гачева, С.Г. Семёнова. М., 2008. С. 50 – 99; Маркова Е.И. Родословие Николая Клюева. Петрозаводск, 2009; Солнцева Н.М. Крестьянский космос в русской литературе 1900 – 1930-х годов. М., 2013. Арх.: РГАЛИ. Ф. 1685; ГЛМ. Ф. 99; ИМЛИ. Ф. 377, 155; ГПБ. Ф. 474, 1000,150, 414,709, 124. Н.М. Солнцева