ФУНКЦИИ ЦИТАТ И РЕМИНИСЦЕНЦИЙ ПСАЛТЫРИ В ИСТОРИЧЕСКИХ ПОВЕСТЯХ А.П. Дудко
реклама
ФУНКЦИИ ЦИТАТ И РЕМИНИСЦЕНЦИЙ ПСАЛТЫРИ В ИСТОРИЧЕСКИХ ПОВЕСТЯХ ХVII ВЕКА О СМУТЕ А.П. Дудко В статье рассматриваются цитаты и реминисценции из Псалтыри в исторических произведениях о Смутном времени, созданных в первой половине ХVII века. Выявляются характерологическая, проповедническая и иллюстративная функции цитирования в произведениях Авраамия Палицына, Ивана Тимофеева и Ивана Хворостинина, доказывается, что цитирование является индивидуализированной формой реализации художественного подтекста у каждого из авторов. Ключевые слова: Древнерусские исторические произведения о Смуте, Псалтырь, цитата, реминисценция, традиция. Для писателей начала ХVII века эпоха Смуты была тем переломным периодом в истории страны, который заставил задуматься о праведности власти, вине, ответственности и наказании. Эти проблемы воспринимались древнерусскими книжниками в контексте мировой и сакральной истории, этим и объясняются постоянные обращения авторов исторических произведений к тексту Библии. При различии в творческих установках книжники начала ХVII века точно следовали литературной традиции и часто подтверждали собственные размышления словами из Псалтыри, которая стала наиболее активно используемым источником реминисценций и цитат: «В древней Руси псалтырь была самой распространенной книгой. Она служила не только для чтения и литургии, но и для обучения грамоте. Именно по ней из века в век одно за другим поколения русских людей учились читать <…> Многие знали псалтырь целиком наизусть, а отдельные псалмы помнил едва ли не каждый»[1, с. 205]. Но дело даже не в утилитарной функции Псалтыри. Этот сакральный текст позволял авторам решать и чисто художественные задачи. Как справедливо указывает И.А. Лобакова, Псалтырь задавала определенный художественный рисунок, «расширяла ассоциативные связи времени автора с вечным, библейским» (т.е. служила для создания библейских параллелей, «библейского фона»), «оформляла определенные ситуации повествования» [2, с. 80-81]. Книжники начала ХVII века писали свои произведения в разных условиях. Келарь ТроицеСергиева монастыря Авраамий Палицын и князь Иван Андреевич Хворостинин при написании сочинений имели под рукой текст Псалтыри и могли непосредственно сверять точность той или иной цитаты. Несколько иначе складывалась судьба рукописи Ивана Тимофеева, который начал работу над текстом в осажденном шведами Новгороде и мог надеяться только на собственную память. Цитаты из Псалтыри в произведениях писателей начала ХVII века выполняют две функции – характерологическую и проповедническую. В рассказе о планах Сапеги и Листовского по захвату Троице-Сергиевой лавры Авраамий Палицын использует дословную цитату, которая раскрывает отношение автора к врагам и доказывает тщетность их планов: «Воистину «всуе всяк человек»…» [3, с. 135]. Цитата восходит к 38 Псалму Давида: «Во обличениих о беззаконии наказал еси человека, и истаял еси яко паучину душу его: обаче всуе всяк человек» (Пс. 38: 12). Толкование слов, приведенных Авраамием Палицыным, было дано византийским богословом ХII века Евфимием Зигабеном: «…взирая на жизнь как прежних людей, так и на свою собственную и, помыслив, что она непостоянна, неровна и неверна, сказал, что поистине все видимое в мире – суета, то есть, не надежно и богатство, и слава, и юность, и красота, и величина, и мужественность, словом все человеческие блага»[4, с. 69]. Точная цитата используется Палицыным и в характеристике ситуации в Троице-Сергиевой лавре. «Работайте господеви со страхомъ и радуйтеся ему с трепетом»[3, с. 164] Она восходит к 2 Псалму Давида, в котором заключен призыв к вразумлению неразумных. Библейский текст посвящен восстанию иудеев и язычников «на Господа и на Христа Его». И Давид предвидит, что восстание будет подавлено и пророчествует об этом. Он утверждает необходимость искоренения в человеке греховного начала, мешающего жить, не оскорбляя Бога своими грехами, а служить ему «со страхом и <…> со трепетом». Авраамий Палицын не меняет смысла цитаты. Он с негодованием рисует картины безнравственности, царящие в монастыре. Мелкие победы стали праздноваться сидельцами «не духовно, но телесно <…>, не в целомудрии». Больше же всего книжника возмущает пьянство и «блудодейство», которые царят в стане мирян – защитников монастыря. Монахи же являют собой пример мужества и аскетизма, они не только сражаются, но и выполняют тяжелейшую работу по поддержанию жизни и быта: «Нужда же бе тогда иноком в хлебнее монастырстей стоящим, и не можаху успевати на потребу ратным, и не имущее сна ни покоя день и нощь; и всегда от жара пещного и от дыму курениа очи тем истекаху»[3, с. 164]. Стих Псалма, цитируемый автором «Сказания», приобретает в таком контексте особую проповедническую направленность. Авраамий противопоставляет грешников, тем, кто преодолевает трудности с почитанием Бога и радостью от своего труда. Характерологическую функцию выполняют цитаты в сочинении «Словеса дней, и царей, и святителей московских» И.А. Хворостинина. Так описание правления Лжедмитрия I предваряется им цитатой из того же 2 Псалма Давида. Автор повести призывает «навыкать» пророчеству: «Ныне, царие, разумеите и покажитеся, вси судящей земли! Работайте господевы со страхомъ и радуйтеся ему с трепетом. Приимете наказание, да не когда прогневаетца господь, и погибнете от пути праведнаго, егда возгоритца вскоре ярость его»[5, с. 438]. Стих Псалма, к которому обращается Хворостинин, посвящен высокой ответственности правителей перед своими народами. Именно цари должны просвещать свой народ, вести его к познанию Истины, исправлять зло, учить любви и почитанию Бога: «И ныне, царие, разумейте, накажитеся вси судящии земли» (Пс. 2: 10). В библейском тексте соединяются «страх» и «радость», под которыми понимается почтение и преклонение: «Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему со трепетом. Приимите наказание, да не когда прогневается Господь и погибнете от пути праведнаго, егда возгорится вскоре ярость Его…» (Пс. 2: 12). А «принимать наказание» – это значит принимать само учение, чтобы избежать гнева Господа Обращение ко 2 Псалму Давида можно объяснить тем, что автор повести раскрывает свое представление об идеальном царе, о том, какими качествами должен обладать достойный правитель. Хворостинин стремится подготовить своих читателей к тому, что незаконный царь не способен принести своему народу почитание Бога. Следующий правитель Руси эпохи смуты – Василий Шуйский – также характеризуется Хворостининым через цитату из Псалтыри. Шуйский вызывает у книжника негодование своей лживостью и властолюбием. Самым возмутительным поступком нового царя автор считает клятву на кресте, хотя «никто же от человекъ того от него требуя»[5, с. 446]. То, что Василий лжец и безбожник, автор доказывает, прибегая к ветхозаветному тексту. Он обращается к 51 Псалму Давида, повествующему об Ахимелехе. Но Хворостинин не пересказывает в своем сочинении историю посещения Давидом самонадеянного лжеца, а использует фрагмент «не положи бога пред собою» [5, с. 446], призванный раскрыть читателям основную черту, которая объединяет Шуйского и Ахимелеха, – безверие. Именно этим и объясняются все пороки Василия, в том числе и его клятвопреступление. Автор повести «Словеса дней…» не считает причиной последовавших несчастий преступления только князя Василия. Он убежден, что страна страдает из-за грехов всего народа, поэтому и используется книжником форма множественного числа: «Яко согрешихом пред ним, и не имуще исправления, и падоша мечем злости нашия, и неправдою нас посече, различными страстьми гибнуще»[5, с. 450-452]. Изменяет Хворостинин и форму именования: «Воздремаша, – рече, – вседше на коня. Богъ страшен и высок есть над всеми, кто станетъ противу воли его?» [5, с. 450]. (Ср.: «…воздремаша вседшии на кони. / Ты страшен еси, и кто противостанет Тебе; оттоле гнев Твой» (Пс. 75: 7-8)). При всем драматизме библейского текста, посвященного захвату Иерусалима Навуходоносором и пророчеству о последующем разрушении города римлянами в наказание за преступления против Христа, в нем присутствует и позитивное начало: надежда на прощение. В повести Хворостинина надежды на возрождение страны связаны с патриархом Гермогеном – «главным положительным героем повести»[6, с. 342], вызывавшим у автора ассоциации с первым еврейским первосвященником Аароном, избранным нести Веру: «яко миро, сходяще на браду, браду древняго Аарона, сходяще на ометы одежды его, яко роса Аермонская, сходящая на горы Сионския: яко он мудръствуя благословение и животъ до века»[5, с. 452]. Для характеристики Геромогена Хворостинин использует 132 Псалом, посвященный братской любви и единомыслию, потому что в сознании христиан Аарон спаситель собственного народа от гибели. Автор повести, искренне восхищаясь Гермогеном, тем не менее, стремится решить вопрос о роли и месте в военных событиях Смутного времени патриарха, который, по мнению Хворостинина, должен терпеть и страдать, но не нести зла. О недопустимости пролития крови свидетельствуют цитата из Псалма Давида («Избави мя от кровей, Боже, Боже спасения моего» (Пс. 50: 16)) и комментарий к истории о прегрешениях Давида: «многи крови пролиял еси и многи брани сотворил еси, не созиждеши дому имени Моему» (1 Пар. 22: 8). Назидательное описание наказания Давида помогает автору выделить основную идею повести: Гермоген, действительно, способствовал кровопролитию, согрешил, но покаялся, а тот, кто способен признавать свои грехи и покаяться, по мысли Хворостинина, заслуживает прощения. В «Сказании» Авраамия Палицына две цитаты из Псалтыри становятся основной проповеди, с которой обращается автор к своим читателям. Первая восходит к 3 стиху 146 Псалма: «И к тому «не надеющееся на князя ни на сыны человеческия, в нихже бо не бысть спасена»[3, с. 179]. Обращение к прямому цитированию позволяет книжнику объяснить, что спасением для осажденного Троице-Сергиева монастыря становится заступничество Св. Сергия: «Надеюще же ся на добраго кормъчию, на молитвы чюдотворца, и разумеша в руку его держимо кормило оставшихся душъ ко спасению»[3, с. 179]. Стих Псалма, становится своеобразным подтверждением того, что только истинная вера способна помочь в любых испытаниях. Кроме характеристики общего духовного подъема, итогом которого становится освобождение ТроицеСергиева монастыря, а потом и Москвы, цитата из Псалма помогает Палицыну перейти к проповеди о необходимости полагаться на Бога, а не только на собственные силы. В завершающей части «Сказания» автор прибегает к цитированию фрагмента стиха Псалма – «Уклонися от зла и сотвори благо» (Пс. 33: 15), – который содержит благодарение Богу за его милости и наставления. «Исполненный благодарных чувствований к Господу Богу, Давид высказывает намерение во всю жизнь свою прославлять Господа, приглашает к тому же и всех других верующих, с отеческой любовью научая их страху Божию и стараясь убедить в том, что люди благочестивые всегда пользуются особенным благоволением Божиим, между тем как нечестивых ожидает строгое наказание Божие» [7, с. 875]. В тексте «Сказания» эта цитата приобретает пророческое звучание и становится основой проповеди, которую Авраамий Палицын адресует своим читателям: «Ныне же, отцы и братие, койждо нас да соблюдем себе от всякого действа диаволя и пребудем в любви; отринем блуд и возлюбим чистоту, пьянство отверзнем и пост да воспримем, гордость отринем, смирение стяжим, от лихоимениа отвратимся, милостыню и нищелюбие койждо нас до покажем; и вкупе обще слово речем по пророку: «Уклонимся от всякого зла и сотворим благое», да зде воспримем от бога милость и во благоденьствии и в тишине поживем»[3, с. 247]. По своим структурным характеристикам проповедь Авраамия Палицына оказывается близкой к цитируемому фрагменту Псалма, так как для автора «Сказания» важно было еще раз объяснить, что греховная жизнь неминуемо ведет к трагическим испытаниям. Смута, вызванная неправедной жизнью народа и его властителей, стала, по мнению автора, закономерным итогом неправедного бытия и искуплением. Библейские реминисценции у писателей ХVII века, в отличие от цитат, являются своеобразными мысленными отсылками, творческим переосмыслением сакрального текста. Так, реминисценцией, текстуально весьма далекой от текста Псалтыри, является фраза, которой раскрывается отношение Авраамия Палицына к защитникам Троицкого монастыря: «Избавляю избраннаго моего от оружия люта и осеню над главою его в день брани»[3, с.135]. Ее источником является 90 Псалом: «Яко той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна:/ плещма своима осенит тя, и под криле его надеешися: оружием обыдет тя истина его./ Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни»(Пс. 90: 3-5). Хвалебная песня Давида «Живый в помощи вышняго, в крове Бога…» – это благодарность Богу за заступничество, за то, что истинно верующие находятся под Его защитой, за спасение от всех земных бед. Из описания всех несчастий, перечисленных в тексте Псалма (сети врагов, клевета, страх ночной, летящая стрела), Авраамий Палицын заимствует основную мысль о Божьем заступничестве и спасении. Св. Афанасий Великий объяснял главную идею начала Псалма следующим образом: Бог «укроет тебя под сенью крыл Своих, защитит тебя оружием; после чего ни одна сопротивная сила не сделает тебе вреда»[8, с. 112]. Последовательное развертывание парафраз Псалма необходимо было автору «Сказания» для того, чтобы противопоставить защитников монастыря и безбожных завоевателей, подкрепив собственные сентенции словами Священного писания. Необычным представляется использование реминисценций вместо цитат во «Временнике» Ивана Тимофеева. Очевидно, это можно объяснить тем, что отдельные фрагменты своего сочинения книжник писал в условиях, которые не располагали к точному цитированию. Свидетельством тому является повествование в главе «О новгородцком пленении, о пролитии крови острия меча во гневе ярости царевы на град святый», в которой писатель отказывается не только от прямого цитирования, но и от реминисценций и называет лишь номера псалмов, призванных подтвердить его оценки и рассуждения. При этом Иван Тимофеев виртуозно выстраивает широкий ассоциативный ряд, обыгрывая в тексте указания двух лет 78 и 79 (1570 и 1571) и порядковые номера псалмов: «Лето же время царска гнева на мя тогда течаше к седьми тысящам 78-е, может же о сих исполнити всяко словесы непостижения моего скудость тождество числа самого всего Псалма сила и соседствующаго ему 79-го крепость глаголом во исполнение даст»[9, с. 12]. Исследователи считают, что «такая символическая трактовка новгородского погрома не случайна: и в 77-м, и в 78-м псалмах речь идет о Божьем наказании, в 79-м - о спасении» [10, с. 83]. Указанные Иваном Тимофеевым псалмы являются прямой ретроспективной аналогией к событиям разорения Новгорода царской дружиной. Считается, что автором 78 Псалма, повествующего о разрушении Иерусалима, является пророк Асаф, изобразивший разорение города язычниками: «Боже, приидоша языцы в достояние твое, оскверниша храм святый твой, / положиша Иерусалим яко овощное хранилище: положиша трупия раб твоих брашно птицам небесным, плоти преподобных твоих зверем земным: /пролияша кровь их яко воду окрест Иерусалима, и не бе погребаяй» (Пс. 78: 1-3). Разрушение древнего русского города представляется Ивану Тимофееву не менее значимым событием. Но если Иерусалим уничтожили «языцы», то Новгород разорен не просто единоверцами, христианами, а царем, которой должен стоять на защите собственной страны. И в этом заключается особый трагизм ситуации: «Яко от тужих и неверных не бы непщевал бых есм толиких зол пострадати, яко же аз труда от господствующего мною» [9, с. 13]. Псалом 79 детализирует картину расправы: «Озоба и вепрь от дубравы, и уединенный дивий пояде и…» (Пс. 79:14), «Пожжен огнем и раскопан» (Пс. 79: 17). Этот же литературный ход избирает и автор «Временника». Ссылаясь на библейский текст, он приводит множество ярких гиперболических деталей, доказывающих, что разорение Новгорода, как и разрушение Иерусалима, событие мирового масштаба: «упоил бо всю землю мою кровми…нетокмо сушу покры, но и водное естество ими загусти…, всяко место телес наполнился падших ото убивающих рук, да толика бе, яко не мощи пожирати трупия мертвых всея твари животными» и «все огнем запальше, испепелиша» [9, с. 13]. Иван Тимофеев обращается и к традиции русских воинских повестей, авторы которых для того, чтобы описать ужасы войны, прибегали к библейскому образу кровавой реки: «И течаше кровь христьянская, яко река силная, грех ради нашихъ» («Повесть о разорении Рязани Батыем»)[11, с. 188], «а кровью ихъ земля пролита бысть» [12, с. 104], «занеже трава кровию пролита бысть» [12, с. 104], «а в трупи человечье борзи кони не могут скочити, а в крови по колено бродят. А уже бо, брате, жалостно видети кровь крестьяньская» [12, с. 106], «а трупми татарскими поля насеяша и кровию ихъ реки протекли» [12, с. 108], «а Дон река три дни кровию текла» («Задонщина»)[12, с. 110]; «Грозно, братие, зрети тогда, а жалостно видети и гръко посмотрити человечьскаго кровопролитиа — аки морскаа вода, а трупу человечьа — аки сенныа громады: борзъ конь не можеть скочити, а в крови по колени бродяху, а реки по три дни кровию течаху» («Сказание о Мамаевом побоище»)[13, с. 180]. Опираясь на текст Псалма, Иван Тимофеев развивает сложившиеся в древнерусской литературе принципы описания сцен кровопролития. Разрушение Новгорода представлено им как картина, увиденная глазами очевидца, не смотря на то, что сам автор не был свидетелем «устрашения города» дружинниками Ивана Грозного. Подобная детализация необходима для того, чтобы дать оценку царскому деянию. Именно Ивана Грозного древнерусский книжник называет основным виновником разорения города: «Подобну же бывшаго на мя всего царева гнева не бе возможно убозей сей хартийце всестити, ниже кому от земных количество погубления людий исчести, их же число токмо Божия Суда день объявит в пришествие его» [9, с. 13]. Не менее значимой ретроспекцией Псалтыри является использование в тексте Ивана Тимофеева стихов 30 и 9 Псалмов: «…и неси мене затворил в руках вражиих, поставил еси на пространне нозе мои» (Пс. 30:9) и «Углебоша языцы в пагубе, юже сотвориша: в сети сей, юже скрыша, увязе нога их» (Пс. 9: 16). Объяснения трудностей и опасностей, которые подстерегали книжника во время осады шведами Новгорода, автор заканчивает словами благодарности Богу и новому царю. В этом контексте стихи Псалма приобретают особый смысл. «Повнегла и о сих збытие узрим пророческа словесе, яко «неси мене затворил в руках вражиях и поставил еси на промтранне нозе мои» и паки совершене станет нога плененых на своей правоте свободнаго жития нашего первыя широты, тогда з Давидом реку: «сеть сокрушися и мы избавлении быхом, помощь наша во имя господне, сотворшаго небо и землю», якоже случай даст и кроме будем коего новопрепятия, аща не запнутся в ких стопы наша»[9, с. 119]. Совершенно закономерно в этом отношении, что автор обращается к 9 стиху 30 Псалма, так как именно в нем передается состояние Давида, освободившегося от врагов, установившего порядок и покой в стране и получившего возможность для преобразований. Основной пафос Псалма заключается в прославлении Божей милости и выражении радости от спасения жизни и избавления от страданий. Для этого автор использует прием ретроспективной аналогии, подчеркивая, что его собственное состояние духа во многом схоже с состоянием освободившегося от язычников Давида. Первая часть реминисценции является хотя и приблизительным, но, тем не менее, достаточно точным воспроизведением сакрального текста, тогда как вторая («сеть сокрушися и мы избавлении быхом, помощь наша во имя господне, сотворшаго небо и землю»), приписываемая автором Давиду, является выражением собственно авторской мысли, которая передает общий смысл стиха 9 Псалма. В нем упоминаются порочные язычники, воевавшие против Давида, а значит – и против Бога. «Смысл этого стиха будет, следовательно, таков: язычники сами крепко увязли в той яме, которую вырыли другим запутались в собственных сетях, расставленных для погибели других, погибли от тех козней, которые строили на пагубу другим»[7, с. 127]. Реминисценции Псалмов активно используются и И.А. Хворостининым. При этом их функции во многом близки к характерологическим функциям цитат. Так, автор несколько переосмысливает стих 20-го Псалма в характеристике одного из самых противоречивых персонажей повести – Бориса Годунова: «возже, аки огнь, рвение свое») [5, с. 436], что во многом объясняет отношение книжника к правлению Годунова. Следует отметить, что первая часть этого Псалма Давида представляет собой благодарение Богу за долгое царствование, вторая повествует о Божьем суде, который ожидает всех нечестивых, и о наказании огнем. Хворостинин переосмысливает содержание Псалма, находя прямые аналогии с царствованием Годунова. Вместо благодарности Богу за избранность, за царский венец, Борис «почитание сотвори себе яко богу»[5, с. 436], по сути – отрекся от истиной Веры, поэтому и заслужил наказание. Стих Псалма «Плод их от земли погубиши, и семя их от сынов человеческих» (Пс. 20: 10) проецируется на трагическую историю семьи Годунова. Автор повести искренне восхищается «благородным и светлейшим юношей» царем Федором, но понимает, что его гибель предначертана как наказание за грехи отца. Не менее значимой является реминисценция во фрагменте повести Хворостинина, рассказывающем об Андрее Первозванном и его хождении по русским землям. Во многом этот эпизод сочинения Хворостинина повторяет «Повесть временных лет» с той лишь разницей, что завершается его историческое повествование этико-философским заключением, восходящим к 7 стиху 36 Псалма: «…правда Твоя яко горы Божия, судбы Твоя бездна многа: человеки и скоты спасеши, Господи» (Пс. 35: 7). Хворостинин включает эту формулу в собственное умозаключение: «Проповедати же слово спасенное в Рустей земли возбранен бысть от святого духа, его же судьбы – бездна многа, и сего ради суть сия несказанны»[5, с. 432]. В Псалме говорится о непостижимости для человека Божьего Промысла и о милости Бога ко всему живущему, тогда как И.А. Хворостинин, развивая это положение, объясняет причину, по которой апостол не стал крестить Русь из-за того, что «проповедь евангелская» была еще недоступна дикому народу. Анализ цитат и реминисценций из Псалтыри показывает, что в прозе ХVII века о событиях Смуты они выполняют три функции: характерологическую, которая передает отношение авторов к персонажам или конкретной общественно-политической ситуации, проповедническую, в которой аккумулируются авторские сентенции, восходящие к сакральному тексту, и иллюстративную, раскрывающую этико-философские взгляды писателей. Цитаты и реминисценции в характеристиках персонажей и событий позволяют автору подчеркнуть определенную цикличность человеческой истории, показать, что одни способны на покаяние, а другие, напротив, не признают своих грехов. Использование книжниками начала ХVII века цитат в проповедях и этико-философских отступлениях – это не только дань традиции, но индивидуализированная форма реализации особенного художественного подтекста. The article examines quotations from and reminiscence of the Book of Psalms in the context of historical works about the Time of Troubles, dated from the first part of 17th century. Various functions of quotations were detected in the works of Avraamy Palitsyn, Ivan Timofeev, Ivan Khvorostinin, such as characterological, preaching and illustrative functions. Also it has been demonstrated that the quotation in works of the both writers is an individual form of artistic subtext realization. The key words: old Russian historical works about the Time of Trouble, the Book of Psalms, excerption, reminiscence, tradition. Список литературы 1. Зализняк А.А., Янин В.Л. Новгородская псалтырь начала XI века – древнейшая книга Руси// Вестник РАН, 2001. Т. 71. № 3. С. 202-209. 2. Лобакова И.А. Библейские цитаты и реминисценции в художественной организации «Повести о разорении Рязани Батыем»// Академик Василий Михайлович Истрин: Тез. докл. обл. науч. чтений, посвященных 125-летию со дня рождения ученого-филолога 11–12 апреля 1990 г. / Одес. гос. ун-т. – Одесса, 1990. С. 80–81. 3. Палицын А. Сказание, что содеяшася в дому Пресвятыя и живоначалныя Троица. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1955. 4. Ефимий Зигабен Толковая Псалтырь. – М.: Синтагма, 2000. 5. Хворостинин И.А. Словеса дней, и царей, и святителей московских»// Памятники литературы Древней Руси: Конец ХVI - начало ХVII веков/ Под ред. Л. Дмитриева и Д. Лихачева. – М.: Художественная литература, 1987. С. 428 – 464. 6. Платонов С.Ф. Древнерусские повести и сказания о Смутном времени ХVII века как исторический источник// Журнал министерства народного просвещения. Ч. IV. № 2. – СПб., 1888. С. 325 – 377. 7. Разумовский Г. Прот. Объяснение Священной книги Псалмов. – М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2002. 8. Св. Афанасий Великий. Толкование на псалмы// Творения в четырех томах. – Т.IV. – М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1994. 9. Тимофеев И. Временник. – М. – Л.: Наука, 2004. 10. Каравашкин А.В., Юрганов А.Л. Опыт исторической феноменологии: Трудный путь к очевидности. – М.: РГГУ, 2003. 11. Повесть о разорении Рязани Батыем// Памятники литературы Древней Руси: XIII век. – М.: Художественная литература, 1981. С. 184-199. 12. Задонщина// Памятники литературы Древней Руси: XIV - середина XV века. М.: Художественная литература, 1981. С. 96 - 111. 13. Сказание о Мамаевом побоище// Памятники литературы Древней Руси: XIV - середина XV века. М.: Художественная литература, 1981. С. 132-189. Об авторе Дудко А.П. – аспирант Орловского государственного университета, dudalex1986@mail.ru A.P.Dudko Functions of quotes and reminiscences the Book of Psalms in the historical novels about the Time of Troubles of the Early 17th Century
