Обличья Дьявола

Обличья Дьявола
HORTUS DAEMONUM
«Для осуществления своих замыслов дьявол должен быть "вселиким"
(РОСКОФФ, П, 166), а не просто многоликим. Ведь, с одной стороны,
дьявол должен уподобиться соблазну. который он преподносит: стать
красивой девицей, богатым купцом и т. п. а с другой стороны, чтобы
соблазнить он должен отчасти приобрести свойства зеркала: он обязан
приноровиться к личности, с которой в данный момент работает, — «чтобы
совлечь святого со стези святости ..., он должен приспособить свой план к
обстоятельствам, учесть пол, возраст, личные свойства святого» (РОСКОФФ, там
же).
Кладоискатель радостно тащит находку домой – и не ведает, что на самом деле тащит
дьявола. А. Дюрер, иллюстрация к “Кораблю Дураков” С. Бранта (1494).
О дьяволе можно в известном смысле сказать то же, что мусульмане говорят о
своем ангеле смерти
— Азраиле, у которого «лицо как зеркало» (см. АЙРАПЕТЯН, 147); правда,
зеркальность лица дьявола нельзя понимать буквально: это «зеркало души»,
в котором отражаются самые потаенные страхи или самые потаенные желания,
в зависимости от того, как собирается действовать дьявол — кнутом
или пряником.
Дьявол — первый в истории практический психолог (способный, правда,
лишь на поверхностное приноровление к личности, но не властный проникнуть
в ее глубины), — и Протей, использующий свой дар перевоплощения в
практических целях. Представление об исключительной способности демонов
(как, впрочем, и ангелов) к разнообразным перевоплощениям выражено уже
в апокрифической 1 Книге Еноха (19:1); позднее эта идея получала лишь
все новые подтверждения. В экзорсизме из средневековой литургии
(РАССЕЛЛ, ЛЮЦИФЕР, 128) среди оскорблений, адресованных дьяволу,
фигурирует и такое:
«соблазнитель многими ликами зла» (multis formis persuasor malorum).
ЭРАЗМ ФРАНЦИСК в своем посвященном
дьяволу
трактате
«АДСКИЙ ПРОТЕЙ, ИЛИ ТЫСЯЧЕИСКУСНЫЙ ИЗОБРАЗИТЕЛЬ...», именует его
«Протеем», «ахеронтским комедиантом», который «для высмеивания и
совращения людей изображает
то ту, то другую персону» (ФРАНЦИСК, 92).
Четырехрогий дьявол уносит ведьму после многих лет беспорочной службы. Немецкая
гравюра 15 в.
Но есть и другая причина многоликости дьявола. Дьяволу отказано во всяком
устойчивом бытии, и потому личины, которые он принимает, тут же
растворяются,
уступая
место
другим,
также
обреченным
на
исчезновение. Демоны, — как утверждает ВИР, — просто не способны долго
удерживаться в границах какого-либо обличия по причине «быстроты и
разреженности» создаваемого
ими
тела, поэтому
обличияих,
при
всей их
внешней правдоподобности, пугающе
изменчивы: «Вот он является как муж, и тут же — как женщина; он рычит,
как лев, скачет, как барс, лает, как собака, а иногда придает себе форму
сосуда
или
бурдюка»
(ОБ
ОБМАНАХ
,
гл.
14.
§
1).
“О благородной даме, как она стояла перед зеркалом и прихорашивалась, а в зеркале
увидела дьявола, который показал ей зад”. А. Дюрер, гравюра к “Книге рыцаря” Ж. Де ла
Тур-Ландри (1493)
На первый взгляд, дьявол может принять любой облик. Ему доступны даже
священные обличия: он не только, по замечанию апостола Павла,
«принимает вид Ангела света» (2 КОР. 11:14), но и самого Иисуса Христа, как
«во славе», в пурпуре
(ДЕЯНИЯ
СВЯТЫХ,
9
февраля) или
на колеснице, окруженной
херувимами
(там же, 5 января), так и в момент крестной муки; он способен
маскироваться и под Деву Марию. Он предстает перед Евой в
момент искушения сияющим ангелом («Книги Адама и Евы»); принимает
и облик пророка Моисея.
Перевоплощения
дьявола
всегда
обусловлены ситуативно или психологически: «если он хочет стать личным
демоном, он принимает вид кошки или собаки; если ему нужно кого-то
перенести — вид лошади; если нужно проникнуть в узкую щель — вид
мыши или куницы; если нужно заглушить чьи-то слова — вид шмеля; если
нужно напугать — вид волка, грифа, лисицы,
совы,
дракона» (ГЕРРЕС. кн. 7, гл. 26) (более полный перечень
животные и дьявол). Принимая человеческий облик, дьявол в
средневековых легендах может предстать стариком или старухой,
привлекательной девушкой, слугой, нищим, рыбаком, купцом, студентом,
сапожником, крестьянином; он питает большое пристрастие к облику
служителей церкви и святых, часто оборачиваясь священником,
монахом или
пилигримом. ПЕТРУ
ДОСТОПОЧТЕННОМУ (аббату Клюни, 12 в.) дьявол «явился, приняв облик
аббата» (col. 879). Разбираясь во всех свободных искусствах, дьявол
прекрасно сходит за теолога, математика, физика, грамматика. Может дьявол
принимать и вид умерших людей (И. ХОКЕР ОСНАБУРГ И Г. ГАМЕЛЬМАНН,
ДЬЯВОЛ КАК ТАКОВОЙ, гл. 43); похищая ребенка, он может принимать его
облик и жить с его
ни о чем не подозревающими родителями (РОСКОФФ, II, 401) ( Дети и демоны).
Своеобразную
изобретательность
и
психологическую
тонкость
проявляет дьявол в искушениях святых, чередуя приятные и сбивающие с
толку обличия ангелов,
святых,
Иисуса, очаровательных
девушек с
откровенным
за- пугиванием: так, в келью св.
Мартина Турского он врывается с ревом, потрясая рогом быка, который
держит в окровавленных руках (СУЛЬПИЦИЙ СЕВЕР, 133135, гл. 21-24); святого Гутлака демоны доводят до отчаяния
«большими головами, длинными шеями, тощими лицами, желтоватой
кожей,
нечесаными бородами,
топорщащимися
ушами,
мрачно
нахмуренными бровями, дикими глазами, зловонным дыханием, лошадиными
зубами, огнедышащими глотками, широкими
губами,
резкими голосами,пепельными волосами,надутыми
щеками,
раздутой грудью, шершавыми
бедрами,
вывернутыми
внутрь
коленками,
кривыми
ногами,
выпуклыми лодыжками и косолапыми ступнями» (ФЕЛИКС, ЖИТИЕ ГУТЛАКА,
гл. 31-32, 36). Желая напугать святого, дьявол является ему не просто
страшным, но страшным персонифицированно и личностно: он принимает
облик именно того животного, которого святой более всего боится (РОСКОФФ,
II, 161-162). Так, святой Колете в момент, когда она хотела порадовать
Господа какой-то особенной молитвой, явилось множество демонов в
обличий лис, которые принялись ее бить (ДЕЯНИЯ СВЯТЫХ, март, т. I,
гл. 16, с. 572).
В видениях более поздних мистиков облик дьявола уже не подчинен набору
— пусть и весьма обширному — условных форм, как в житиях святых,
но принимает субъективный характер личного демона с присущими ему
одному индивидуальными чертами (многие из которых, конечно, могут
восходить и к традиционному репертуару, но все равно образуют
неповторимое сочетание, обусловленное
личным
опытом
визионера).
Дьявол, пришедший к монаху РАУЛЮ ГЛАБЕРУ (кн. 5, гл. 1) был
«среднего роста, с нахмуренным и морщинистым лбом, оттянутыми
ноздрями (depressis naribus), ... беспорядочно торчащими дыбом волосами,
собачьими зубами, острым затылком, раздувшейся грудью, ... шевелящимися
ягодицами (clunibus agitantibus)». Аббату Гиберу де Ножану регулярно
являлся демон
с тощей шеей, изнуренным лицом, черными глазами,
морщинистым лбом, толстыми выпяченными губами, стреловидно
торчащими волосами (ГИБЕР, О моей жизни). Юлиану Норвичскую пытался
задушить демон в облике молодого человека; «враг схватил меня за глотку,
— вспоминает Юлиана, — и лицо его нависло совсем близко над моим, оно
было как у юноши, длинное и удивительно худое. Я никогда не видела такого:
цвета красного, как у только что обожженной черепицы... Он ухмылялся
мне и смотрел ужасным взглядом, и показывал мне белые зубы...» (цит. по:
РАССЕЛЛ, ЛЮЦИФЕР, 291). «Я глядела на его рот, когда он говорил, —
рассказывает ТЕРЕЗА АВИЛЬСКАЯ (16 в.), — этот рот был ужасен. Казалось, что
изо рта у него исходит огромный столб пламени, весь прозрачный и не
отбрасывающий тени. Он сказал мне страшным голосом, что пока я спаслась
из его рук, но что он меня еще
схватит»
(13-14).
ГИХТЕЛЬ
В
«ПРАКТИЧЕСКОЙ ТЕОСОФИИ» сообщает о видении, в котором ему удается
созерцать ужасные тела Сатаны и его ангелов: они скорчены и полностью
состоят из червей (I, 223-228).
Однако господство дьявола даже в мире личин и кажимости оказывается все
же существенно ограниченным: дьявол не только не может, как это может
Бог, создать некое существо, но не может и совершенно перевоплотиться в
некий облик. Некоторые перевоплощения ему просто запрещены: он не
может изобразить из себя агнца и голубку (ГЕРРЕС, кн. 7, гл. 26) — символы
Бога; этот запрет на
фоне
перевоплощений
дьявола
в самого Иисуса
выглядит парадоксальным.
Впрочем, с перевоплощениями дьявола в человеческий облик дела обстоят
еще менее гладко. Наряду с безусловной верой в способность
дьявола перевоплотиться почти что во все что угодно существовала — и
в эпоху Средневековья, и позднее, в эпоху ведьмовских процессов, —
столь же безусловная вера, что дьявол не может по-настоящему
перевоплотиться в человека. Воззрение об ущербности обличий демонов
существовало
уже
в иудаистической
традиции,
в
талмудической литературе: так, Исаак из Акры утверждал что дьяволы
имеют лишь по четыре пальца; большой палец у них отсутствует
(ХИЛЛЕРС, 1532). Уже в эпоху Средневековья — при том, что
«Деяния святых» изобилуют описаниями разнообразных перевоплощений
дьявола, — складывается убеждение, что перевоплощение дьявола в человека
не может быть вполне полноценным; оно оборачивается недовоплощением.
Так,
ЦЕЗАРИЙ ГЕЙСТЕРБАХСКИЙ утверждает,
что
дьявол,
принимая человеческий облик, не имеет ни спины, ни зада, — поэтому он
боится быть увиденным
сзади
и
старается
сохранять
всегда
фронтальную позицию по отношению к присутствующим (О
ЧУДЕСАХ,
кн.
3).
Мотив
уязвимости дьявольской спины зримо выражен в
скульптурной группе «искуситель и дева»
из Базельского собора (1240-е гг.): дьявол предстает модником,
украшенным нарядной короной (намекающей на его владычество над миром
сим); однако по спине его ползают змеи и жабы, а скрываемый под одеждой
хвост переходит в столб пламени, исчезающий в пасти притаившегося
внизу
Левиафана.
«Подделка никогда не бывает совершенной; он (дьявол) всегда оказывается
грязным, вонючим, безобразным; его нос — неправильной формы, его
глаза слишком глубоко посажены; на руках и на ногах у него когти; он
хромает на одну ногу, если не на обе; его голос так глух, словно бы исходит из
пещеры или
из бочки» (ГЕРРЕС, кн. 7, гл. 26); его колени вывернуты назад, на животе,
коленях или ягодицах у него явно лишнее лицо или лица, порой он слеп, у него
не хватает одной или обеих ноздрей, а порой и бровей, его глаза походят
на блюдца и неестественно горят огнем; он покрыт грубыми черными
волосами, издает серный запах и при исчезновении — жуткую вонь
(Смрад адский); лишними — во всяком случае, при искреннем желании
принять человеческий облик, — следует признать и крылья летучей мыши,
украшающие его спину; в византийской народной демонологии демоны
порой даже лишены головы (РАССЕЛЛ, ЛЮЦИФЕР, 68, 49). Следует также
отметить, что человеческий облик дьявола, так, как он описан и в «ДЕЯНИЯХ
СВЯТЫХ», и в признаниях ведьм, как правила окрашен в один доминирующий
тон — черный или, значительно реже, красный: дьявол либо «весь черный»,
либо «весь красный». Святому Винивалу
он является «как бы прокопченным» (ДЕЯНИЯ СВЯТЫХ, 3 марта), святой Колете
— в виде «совершенно красного человека» (ДЕЯНИЯ СВЯТЫХ, март, т. 1, гл. 16, с.
572). Когда дьявол является в обличий животного с отдельными деталями
человеческого тела, то и эти детали страдают, как правило,
очевидными изъянами: дьявол-козел на шабаше (наиболее типичное его
обличие для этого обряда) имеет человеческие руки, но пальцы у него на
руках — все равной
длины (КОЛЛЕН ДЕ ПЛАНСИ, 5(7). На парижских процессах ведьмы говорили, что
дьяволу, для того, чтобы сделать тело из воздуха, необходимы
благоприятный ветер и полнолуние, но и это его не спасает, ибо в нем всегда
есть «что-то не то», что-то неестественное: он либо слишком черный, либо
слишком бледный, или слишком красный; слишком высокий или слишком
маленький; когти, копыта, хвост и рога также следует рассматривать
как недовоплощение, невозможность полного воплощения.
Дьявол имеет проблемы и с голосом: языческие идолы — т. е. те же демоны,
согласно апостольскому слову, «безгласны» (1 КОР. 12:2), отлучены от
Логоса; дьявол, когда пытается вещать, говорит странным хриплым
голосом (что отмечено в описаниях многих демонов
из
«ПСЕВДОМОНАРХИИ
ДЕМОНОВ » ВИРА) —
чистая, звучная полнота Слова ему не дана, и он восполняет этот изъян
рассудочным риторическим мастерством.
Возможно, конечный провал дьявола в его работе с органическими формами
принуждает его обращаться к формам неорганическим: так, согласно
признаниям многих ведьм, дьявол являлся им в образе вихря. Вероятно,
страх перед изваяниями «бесов» — античными статуями — вызвал и
появление историй об особо ужасающих явлениях дьявола в виде статуи.
Так, той же святой Колете демон явился в виде статуи чудовищной величины
— «такой, что голова ее терялась в небе» (ДЕЯНИЯ СВЯТЫХ, март, т. I, гл.
16, с. 572). ВИР утверждает, что дьявол для устрашения иногда может
«показывать шагающие статуи» (des statues marchantes) (ОБ ОБМАНАХ, гл. 23, §
5).
Шабаш — момент триумфа дьявола, во время которого он может,
казалось бы, явиться во всей славе; однако этого не происходит, и дьявол
остается укрытым
в
тень
некоего
причудливого
обличья,
представляющего собой зрительную загадку: многие ведьмовские описания
дьявола подчеркивают его печаль и отрешенность (впрочем, в других
описаниях он нередко пускается в пляс вместе с присутствующими),
мучительную неразличимость его черт. Сами ведьмы
не
осознают
метафоричности представшей им личины, и едва ли не каждая из них, —
при всем общем разнообразии дьявольских личин на шабаше,
— убеждена, что ей-то дьявол предстал в своем подлинном облике.
Дьявол может являться на шабаше как:
Козел в различных модификациях, например, с двумя рогами спереди и
с двумя сзади; с тремя рогами, причем из среднего исходит бледный луч света;
с лицом на месте зада, в которое и целуют его ведьмы (возможно,
такая модификация козлиного обличья понадобилась, чтобы как-то
мотивировать или смягчить обсценный приветственный поцелуй, который
ведьмы дают дьяволу
по прибытии на шабаш);
Огромный труп;
Ствол дерева, лишенный рук и ног, но с проступающим сквозь кору лицом;
Скелет;
Черный человек, с лицом огненно-красного цвета, черты которого
неразличимы;
Человек с двумя лицами, подобный Янусу (свидетельство Жаннет д'Аббади,
Шабаш);
Животное с человеческой головой;
Дракон;
Черная борзая;
Бабочка;
Огромная муха;
Негр, одетый в черное.
В этом перечне, разумеется, неполном, необходимо выделить одну
безусловную доминанту: не подлежит сомнению, что облик козла — все
же самый типичный для дьявола на шабаше. «Чаще всего он является
козлом», — подтверждает БОДЕН (О ДЕМОНОМАНИИ ВЕДЬМ, 105).
К числу
неразрешимых антиномий дьявольской природы
следует, видимо,
отнести
вопрос
о соотношении между его мнимым и
истинным обликом. С одной стороны, поэтические описания дьявола,
созданные многими поэтами, в числе коих — Данте и
Мильтон,
подразумевают, без всякого сомнения, его истинный чудовищный вид,
который представляет собой своего рода клеймо, наложенное
на него Богом за грех отпадения (Люцифер обычно мыслится в контрасте
своей былой, до падения, красоты и нынешнего безобразия). Мистики
в своих видениях, без сомнения, узревают «подлинное» тело дьявола.
Народные, а также еретические верования свидетельствуют порой о
неком несомненно подлинном виде дьявола: так, некоторые ломбардские
катары верили в существование вечного, обитающего в хаосе злого духа с
четырьмя лицами (человека, птицы, рыбы и зверя), который и совратил
дьявола (sic!) (СЕМКОВ,
355, по анонимному трактату «О ересях катаров в Ломбардии»). В
ведьмовских описаниях шабаша также, видимо, подразумевается подлинный
вид дьявола. В средневековых описаниях явлений демона его истинный
вид обычно легко отличается от мнимого; иногда предполагается, что видеть
дьявола в истине его облика особенно опасно или даже смертельно (точно так
же, как нельзя увидеть Бога «и остаться в живых» — ИСХ. 33:20).
Например, в рассказе
ЦЕЗАРИЯ
ГЕЙСТЕРБАХСКОГО об аббате Гильоме (О ЧУДЕСАХ, кн. 5, гл. 29;
также Экзорсизм) аббат просит беса, вселившегося в одержимую, показаться в
своей подлинном виде, и тут «одержимая начала расти в высоту и ширину,
она стала как башня высотой в триста футов; глаза ее загорелись ярко, как
печи; черты лица исказились». Присутствующие при этом монахи лишились
чувств; аббат, сохраняв мужество, приказал духу вернуться в исходное
состояние. Демон повиновался и сказал: «Хорошо, что вы чисты сердцем:
человек порочный не может не умереть, увидев меня». Заглянуть под
личину, в которой явился дьявол, так же невозможно, как увидеть Бога
живого. «Кто может открыть верх одежды его (ИОВ. 41:5), говорит Бог о
дьяволе под именем Левиафана; иначе говоря: кто осмелится снять кожу с
этого монстра, чтобы получить возможность увидеть то, что скрыто под
этой оболочкой?» — вопрошает испанский проповедник 16 в. ЛУИС ДА
ГРАНАДА (26-27).
С другой стороны, становилось все более очевидным, что между тремя
возможными ипостасями дьявола — его иллюзорной личиной, его пребыванием
в тело реального живого существа и его предполагаемым истинным
плотским (или квази-плотским) обликом — вряд ли можно всегда уверенно
провести границу.
Экспрессивно-изобразительный
подход,
часто
бравший
верх в
Средневековье («истинней» тот облик, где дьявол более страшен, более
черен, более велик размерами и т. п.), отступает на второй план, а
на первый выдвигается воззрение, которое можно выразить, переиначивая
пословицу: «Не тем страшен черт, как его малюют».
Выходом из бесплодной полемики о том, какая из личин дьявола есть
его истинное лицо, был в том, чтобы помыслить его природу как
вообще исключающую соприкосновение с какой-либо истинностью — в том
числе и с истинностью лица: дьявол может иметь не лицо, но личины; он весь
без остатка существует в области одной лишь кажимости и потому всякой
облик его —
Карлик-почтальон ада. Иллюстрация
Джонса к “Хлориде” Бена Джонсона (1631)
Иниго
обманчив или может оказаться обманом.
Демонолог
Ланкр
полагает,
что
отсутствие
собственного облика как раз и отличает
дьявола от всех прочих Божиих тварей:
«Когда великий Бог создал мир, он приказал, чтобы
земля, воздух и вода порождали все вещи таким
порядком, чтобы всякая тварь была отличена в
своем роде, и чтобы всякая живая
душа
отпечатлевалась на своем теле своей
истинной
формой,
согласно тем достоинствам и
способностям, которые ей и только ей были
особливо даны божественным величием» (ЛАНКР,
КАРТИНА НЕПОСТОЯНСТВА ДЕМОНОВ, 243-244), — но
«истинной формы»
— этой благой печати Бога на творении — у дьявола нет.
Такая точка зрения приобретает все более поклонников, чем дальше от
Средневековья с его наивной изобразительностью в трактате последователей
Лютера И. ХОКЕРА ОСНАБУРГА И ГЕРМАННА ХАМЕЛЬМАННА «ДЬЯВОЛ КАК
ТАКОВОЙ » утверждается уже, что «в отношении дьявола вообще не следует думать
ни о чем телесном» (гл. 5; изложение см.: РОСКОФФ, II, 380); дьявол — чистый дух
зла, насылающий причудливые иллюзии и галлюцинации. Подобная точка зрения к
началу 18 в. становится едва ли не главенствующей: Христиан Томазиус в трактате
«О преступлении ведьм» весьма уверенно пишет о том, что дьявол — невидимое
существо, вообще не способное принимать плотский облик,
но
способное
ввести
нас
в
любые
субъективные заблуждения
относительно реальности. Генрих Гейне, вспоминая виденную им в юности
народную драму о Фаусте, говорит, что демоны в ней были закутаны в серые
простыни, а на вопрос Фауста об их облике они ответили: «У нас нет облика,
свойственного нам; по твоему желанию мы принимаем всякий облик, в каком
ты хотел бы нас увидеть: мы всегда будем выглядеть как твои мысли» (ПЬЕСЫ О
ФАУСТЕ, 140).