Чеченский писатель А.Авторханов писал: "Кавказская поэзия

Газета День Литературы № 5 2013
Кавад РАШ. ЛИЦЕЙСКИЕ, ЕРМОЛОВЦЫ, ПОЭТЫ…
Чеченский писатель А.Авторханов писал: "Кавказская поэзия
Лермонтова стала Кораном каждого интеллигентного горца. Горские
интеллигенты зачитывались Лермонтовым, обожествляя его, они
проклинали тот день, когда появился Мартынов, безжалостно
погасивший это кавказское Солнце".
В суждении неукротимого чеченского националиста Авторханова
отразилась почти вся русская судьба в веках и, прежде всего, миссия
Кавказской Руси и её казачьих войск Дона, Терека, Кубани. Казаки Дона
приняли участие в создании всего Пояса Богородицы, т.е. границы
святорусского царства и её десяти казачьих войск от Дуная до Амура и
Уссури. Авторханов от имени горцев обожествляет русского офицера и
поэта и называет "кавказским Солнцем" воина, который вёл открытую и
беспощадную войну с его народом.
Ничего подобного не знает мировая литература. Это подчёркивает, что,
кроме всего прочего, кавказские горцы умели разбираться в своих
врагах.
С началом "Германской" войны в 1914 году в русскую армию влилась
доблестная Кавказская (Дикая) дивизия из всех народов Кавказа во
главе с братом императора Великим Князем Михаилом Александровичем.
Что до Михаила Лермонтова, он в Чечне принял в наследство от
Дорохова, которого ранили, отборную команду охотников, состоящую из
ста казаков-линейцев и разных головорезов – волонтёры, осетины,
татары и прочие, – нечто вроде партизанского отряда. Как вспоминал
хорошо знавший Лермонтова офицер-артиллерист К.Х. Манацев,
участвовавший с Лермонтовым в Чеченском походе: "Он был отчаянно
храбр, удивлял своей удалью даже старых кавказских джигитов, <…>
его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появлялась там,
где ей вздумается, в бою она искала опасных мест".
Сегодня эту "блуждающую комету" Лермонтова назвали бы спецназом
ВДВ. Для нас драгоценно свидетельство о том, что она искала самые
опасные места и что водил этот отряд добровольцев-храбрецов в Чечне
национальный поэт России офицер Михаил Лермонтов. Он
бессознательно искал в бою Бога как высший источник лиризма.
Издревле известно, что Бог в бою всегда с самой храброй дружиной. Это
знали с былинных времён все дружинные певцы.
Почему же Бог с храбрецами? Потому, как говорят в народе, "кто без
храбрости, тот без жалости" – в них нет лиризма. Бог лишает поэзии и
тех, кто без жалости, и тех, кто без храбрости.
Фридрих II говорил: "Бог всегда с самым храбрым батальоном". Это тот
Великий Фридрих, чьи подвиги, по словам Гёте, разбудили германскую
поэзию. Гёте имел в виду, прежде всего, Новалиса и величайшего
немецкого лирика Гельдерлина. К этой плеяде можно отнести и самого
Гёте, на чьих коленях сидел десятилетний граф Алексей Толстой – поэт
и будущий офицер балагурили на чистом немецком языке.
В словах артиллериста Манацева – "…в бою он искал самых опасных
мест" – заключён магический ключ к тайне поэзии, ключ, совершенно
неведомый книжнику-литературоведу. Со времён Гомера и рапсодов,
вроде великого Архилоха, написавшего "Я пью, опершись на копьё", мы
догадываемся: чем ближе к опасности, тем ближе к поэзии и Богу.
Суворов на Кинбурской косе с обнажённой саблей вскричал: "Христос
среди нас!" – и повёл своих гренадеров в штыки. Там, на косе, он будет
дважды ранен, а под Очаковом напишет в пятьдесят восемь лет князю
Потёмкину: "Жаль, не был на абордаже". Разве мог такой поэт, как
преображенец Державин, не воспламениться подвигами Потёмкина –
"Водопад", и Суворова – "Снегирь"? Когда Державин посетил Лицей,
Дельвиг взволнованно сказал Пушкину: "Я хочу поцеловать руку,
написавшую "Водопад"".
В этом порыве юного барона Антона Дельвига заключена вся тайна
двухсотлетней русской дворянской культуры – подлинно народной
культуры.
По смерти императрицы Екатерины II сменились кумиры и царедворцы, и
новые ливрейные люди язвили Державину, что теперь он поостережётся
воспеть прежних сановников. И тогда бесстрашный Державин написал
оду "На возвращение графа Зубова из Персии", начинавшуюся строкой:
"О, юный вождь, Сверша походы, Прошёл ты с воинством Кавказ".
Это даёт нам повод вернуться на Кавказ к месту действия Отдельного
Кавказского корпуса и русских поэтов-офицеров, которых тогда в России
именовали "кавказцами", как сейчас мы прозвали участников Великого
Афганского похода "афганцами".
Генерал-аншеф граф Валериан Зубов был моложе всех своих генералов.
Под Варшавой в 23 года генералу Зубову ядром оторвало ногу, но он не
покинул армию и даже возглавил на следующий 1796 год Персидский
поход. С Зубовым в походе любимцы Суворова, отважные "кавказцы" и
будущие герои Бородина атаман Матвей Платов, Николай Раевский, с
семьёй которого дружил Пушкин, Алексей Ермолов, будущий проконсул
Кавказа, и генерал Павел Цицианов, который станет наместником
Кавказа. В год, когда ранило графа Зубова (1794), там же, под стенами
Варшавы, Суворов лично прикрепил к груди 17-летнего артиллерийского
капитана-верзилы Ермолова орден св. Георгия IV степени.
Поход Зубова вслед за Каспийским походом императора Петра стал
прелюдией и Бородина, и Кавказского корпуса, который вскоре начнёт
100-летнюю Русскую Илиаду в пределах Кавказа. Со времён Гомера и
Крестовых походов мир не видел более решительных и беззаветных
богатырей, чем те, кто сто лет будут вступать в сечу, как в Литургию, а
Литургия – время присутствия Неба на земле и время высшей поэзии.
За взятие Дербента Валериан Зубов будет награждён орденом св.
Георгия II степени. До него Дербент возьмёт Петр Великий, к тому
времени он уже выковал в боях святорусскому царству сияющий
имперский доспех. Тогда же царь-флотоводец основал город-порт
Петровский (Махачкала) и привёл сюда Каспийскую флотилию. Поход
Помазанного исапостола-адмирала стал зарёй Кавказского корпуса.
Иначе и быть не могло, ибо, по Пушкину, "Пётр начало всего живого на
Руси" и он же начало столетней Русской Илиады в пределах Кавказа. В
этих сражениях участвуют лучшие офицеры России и лучшие её поэты.
Россия началась не с призвания Рюрика, как учили гимназистов. Истоки
Руси в предгорьях Кавказа – на Дону и Азове. Здесь в содружестве с
готским королевством сформировались первые русские дружины с
почитанием Перуна. Тогда же в русском языке закрепились такие
ключевые германские слова, как "хлеб", "котёл", "князь", "шелом",
"крест". Последнее слово не могли принести с собой язычники-варяги.
Готская кафедра участвовала в первом Вселенском соборе. До прихода
готов русы тысячу лет на юге соседствовали с ираноязычными скифосарматами. В середине 1 тысячелетия н.э. они стали называться
аланами. Одно из аланских племён – асы – дало имя современным
осетинам. Русы Азова и Дона были чаще в воинском содружестве с
готами и аланами. В русский язык вошли иранского корня скифо-
сарматские слова "вера", "свет", "благо", "жрец", "бог". Аланы охотно
вступали в русские дружины. Договор князя Олега с греками (911 г.)
подписали и аланы с иранскими корнями: Сфанъдр, Прастен, Истр,
Фрастен и другие.
Следует заметить, что балты, славяне и германцы – близкие народы
одного корня, и когда-то были единой общностью. Они стали
расходиться в 1-м тысячелетии до н.э., но через десять веков вновь
сошлись в предгорьях Кавказа, отголоски этой дружеской встречи
сохранило "Слово о полку Игореве". Здесь же, на Кубани, примет вызов
на поединок князь Мстислав от благородного косожского князя Редеди.
Мстислав убьёт в честном поединке Редедю и выдаст дочь за его сына. В
этом поступке киевского князя тоже заключена тайна русскокавказского боевого братства. Потомок Редеди и Мстислава боярин
Дмитрия Донского Белеут Одинец даст своё имя нынешнему
подмосковному городу Одинцово. Так богатырский XI век живёт с нами и
поныне.
В XVII веке князь А.Голицын, верный воспитатель Петра I, после боев на
Кавказе воспитал княжича-сироту и выдал за этого черкеса свою дочь.
Князь Александр Бекович Черкасский станет отважным потешным Петра
Великого. В 1716 году Пётр I снаряжает экспедицию БековичаЧеркасского в Хиву с заданием "искать пути водой и сушей в Индию и
сделать им описание и карты". Черкесы – одно из одарённых и
аристократических племён Кавказа со вкусом к боевой эстетике. Им мы
обязаны черкеской, Лермонтов назовёт её "лучшим в мире битвенным
нарядом".
Казаки-линейцы переняли черкески у горцев раньше чеченцев, ингушей,
дагестанцев и осетин. Линейцы были в основном, как и казаки Дона, из
бесстрашных староверов и, как они объясняли, "взяли черкески с бою",
т.е. по праву победителей, как часть трофея. В античные времена это
самое бесспорное в мире право называлось "правом копья". Тогда
побеждённые могли ужасаться жестокости завоевателя, но никто не
ставил под сомнение его право победителя. "Право копья" было
нерушимо. По этому же праву германцы Тевтонского ордена переняли у
своих упорных противников балтов даже их племенное имя – "пруссы".
Линейцы-кавказцы заимствовали у горцев и кавказскую шашку, которая
стала оружием всей русской кавалерии.
Позже черкеска будет форменной одеждой не только Терского, но и
Кубанского казачьего войска и бывших сечевиков – "черноморцев"
Кубани. Черкески с газырями, наборным поясом и кинжалом станут
формой Собственного Его Величества Конвоя. "Битвенный наряд" конвоя
русского императора предмет тайной зависти всех глав государств и
послов Европы. Они-то лучше всех постигали политический смысл,
который несёт на себе "битвенный наряд" отважных горцев, с которыми
сроднилась Кавказская Русь в лице казаков Терека, Кубани и Дона.
Когда в 1917 году в столице начались спровоцированные левыми
беспорядки, императрица Александра Фёдоровна сказала в ответ на
тревожные вести: "Казаки нам не изменят". И казаки остались верны до
конца. А выше добродетели, чем верность, род человеческий ещё не
создал.
Пока русские полки и казаки покоряли ханства и поднимали свои
знамёна на стенах Ганжи у слияния Аракса и Куры, стоны и мольбы из
соседней Грузии становились всё нестерпимей. Древняя Иверия истекала
кровью, окружённая врагами, и была на грани физического
уничтожения. Царь-рыцарь Ираклий II, уже под 80 лет, с горстью верных
продолжал сражаться. Грузию столетиями терзали два кровожадных
соседа – Иран и Турция, да ежегодно угоняли в рабство её жителей
соседи-горцы аварцы и лезгины. Грузин в древнем православном
царстве оставалось около 30 тысяч семей. Всех взрослых грузин могли
бы разместить на одном стадионе Лужники.
В 1799 году, в год рождения Пушкина, который через тридцать лет
появится в Тифлисе, Дарьяльским ущельем в пределы первого удела
Богородицы вошёл полк генерала Лазарева с несколькими орудиями и
неизменной сотней казаков в дозоре. Ликованию тифлисцев не было
предела. Русский солдат, когда его встречают как посланца Бога,
мгновенно преображается в чудо-богатыря. На следующий 1800 год в
Тифлис вошёл полк генерала Гулякова.
Ещё через два года правителем Кавказской линии и Грузии станет
родственник грузинских царей Павел Цицианов, родившийся в Москве в
1754 году и ставший славным преображенцем. Суворов не раз призывал
"сражаться решительно, как храбрый генерал Цицианов".
С полками генералов Лазарева и Гулякова под командованием
Цицианова начинается столетняя Русская Илиада на Кавказе,
озвученная гением Пушкина:
Я воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Поднялся наш орёл двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече с дерзостным челом
Явился пылкий Цицианов.
Военная среда, на свой лад, организм впечатлительный. Появление за
Кавказским хребтом такого прославленного воина, как генерал
Цицианов из преображенцев, взволновало дворянскую молодёжь и
особенно ревностную и чуткую гвардию, которая считала себя носителем
высших воинских доблестей. Дворянская молодёжь тогда искала боя.
Когда элита ищет опасности – это верный признак воодушевления и
здоровья нации.
Самое опасное место в Грузии была Джар-Белоканская линия на востоке
Кахетии. Там хищные лезгинские партии разоряли сёла, убивали мужчин
и уводили в рабство на рынки женщин и детей.
Веками на Востоке грузинки почитались символом красоты и ценились
высоко. Именно в этом самом опасном месте на лезгинской линии с
полком генерала Гулякова появились два волонтера из гвардии: граф
Михаил Воронцов двадцати лет и Александр Бенкендорф девятнадцати
лет. Оба станут героями 1812 года и столпами империи. Воронцов, князь
и фельдмаршал, станет наместником Кавказа, а Бенкендорф,
безукоризненно верный монархист, возглавит 3-е отделение
Собственной Его Величества Канцелярии. Оба будут оболганы
либералами на радость разночинцев из дворни. Воронцов при Бородине
будет командовать Гренадерской дивизией.
Прежде чем появиться на Белоканской линии оба офицера написали
письмо генералу Цицианову, где были многозначительные строки: "…но
поелику нигде, кроме края, где вы командуете, нет военных действий,
где молодому офицеру усовершенствоваться можно было в воинском
искусстве, да к тому присовокупляя, что под начальством Вашим
несомнительно более можно в том преуспеть, нежели во всяком другом
месте".
На Лезгинской линии оба офицера возглавят боевые егерские роты
тогдашнего "спецназа". В одной из операций в ущелье генерал Гуляков,
по петровской традиции шедший впереди полка, будет сражён из засады
лезгинской пулей.
Генерал князь Павел Цицианов командовал талантливо и проявил себя
выдающимся администратором. Он будет убит в 1805 году подло у ворот
Баку, когда принимал ключи от крепости. Невольно прошлое
сравниваешь с нашими днями. Без этого занятие историей
бессмысленно. Следует признать, что новейшие руководители Грузии
Шеварнадзе и Саакашвили не достойны даже чистить генеральские
сапоги князя Цицианова. На их фоне и их предшественник Гамсахурдия
с его безрассудной драматургией кажется только рыцарственным
неудачником.
В 1826 году на Кавказ едет национальный герой России, один из
учителей Пушкина генерал Денис Давыдов. Он признавался: "Слово
"война" по сю пору имеет для души моей звук магический". На
аудиенции у императора Николая I на вопрос монарха, может ли он
поехать на Кавказ, гусарский генерал с юношеской порывистостью
отвечал: "Сделайте милость, Государь, коль скоро предстоит прямая,
честная, опасная дорога, не спрашивайте, хочу ли я избрать её.
Бросайте меня прямо на неё: верьте, что я сочту это за особое
благодеяние".
Денис Давыдов был зачислен в корпус барона фон Ридигера из клана
нашего усопшего патриарха Алексия II.
Граф Эриванский Иван Паскевич из рода знатных сечевиков, который, к
ужасу шляхты, станет светлейшим князем Варшавским и наместником
царства Польского, написал письмо Василию Жуковскому, "Певцу во
стане русских воинов", где сетовал: "Жаль, что струны Ваши замолкли".
На что бывший при Бородине поручик Московского ополчения Василий
Жуковский тут же ответил Паскевичу:
И всё царство Митридата
До подошвы Арарата
Взял наш северный Аякс.
Русской гранью стал Аракс.
Невольно вспоминаются слова Белинского: "Без Жуковского не имели бы
Пушкина".
Тем временем вчерашний властитель дум писатель и поэт БестужевМарлинский, сосланный в Якутск, получил разрешение ехать на Кавказ и
заняться прямым дворянским делом – войной. Бестужев боевой восторг
излил в строках:
О, дева, дева! Звучит труба –
Румянцем гнева горит судьба.
Уж сердце к бою замкнула сталь,
Передо мной разлуки даль.
В год, когда за 74 часа предсмертных мук просиял Пушкин после боя на
Чёрной речке за честь русской семьи, в августе 1837 года на Кавказ из
глубины "сибирских руд" отправлен Рюрикович – поэт князь Александр
Одоевский, потомок Черниговских князей. На Сенатскую площадь он
явился восторженным корнетом-конногвардейцем. Пришёл из жажды
самоотвержения. В то декабрьское утро он скажет офицерам: "Умрём, ах,
как славно мы умрём…". В 1836 году в Забайкалье он напишет
стихотворение, посвященное отцу, самому дорогому человеку, "Как
недвижимы волны гор".
Проснётся ль тайный свод небес,
Заговорит ли дальний лес,
Иль золотой зашепчет колос –
В луне, в туманной выси гор,
Везде мне видится твой взор.
Везде мне слышится твой голос.
Письмо царю от Одоевского-отца передал наш знакомый "кавказец",
честнейший генерал граф Бенкендорф, он же шеф жандармов, куда
зачисляли офицерами только потомственных дворян после строгой
проверки. К письму Одоевского-старшего было приложено
стихотворение "Как недвижимы волны гор". Государь уступил, главным
образом, под влиянием стихотворения опального поэта. Бывший корнет
был отпущен в действующую армию на Кавказ.
На перегоне в Казани состоялась мимолётная встреча с отцом. В
Ставрополе князь Одоевский быстро сдружился с Лермонтовым.
Сражался он отважно, пытаясь подражать отпетым храбрецам казакамлинейцам.
Вскоре он умер в Сочи от тамошней лихорадки.
Сегодня в Сочи нагородили дворцов и стадионов для бессмысленных
спортивных телодвижений, но никто не вспомнил о поэте-князе, от
которого не осталось даже могилы, как нет напоминания (не вспомнила
церковь) и о сотнях монахов, расстрелянных на сочинской Красной
поляне.
Самое культурное и поэтическое время в России только потому было
культурным, что пронизано было духом песенности и благородства, а не
рыночной пошлости. Вспомнив, к чему стремились и о чём мечтали
отроки не только пушкинского поколения, но и всего XIX столетия, мы
увидим и поймём степень нашей деградации. Жажда риска и
самопожертвования пронизывали дух общества и проявлялась в поэзии
чуткого юношества. Тринадцатилетний Лермонтов откликнулся на
военные действия русско-турецкой войны 1828-1829 гг.
И развились знамёна чести;
Трубой заветною она
Манит в поля кровавой мести!
Через четыре года тот же Лермонтов, в 17 лет уже воспитанник школы
гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, пишет в письме
М.А. Лопухиной: "Если начнётся война, клянусь Вам Богом, что везде
буду впереди". Он выполнил своё обещание в Чечне.
В 1821 году 17-летний Алексей Хомяков восклицает:
О, други! Как мой дух
пылает бранной славой,
Я сердцем и душой
среди войны кровавой.
Свирепых варваров
непримиримый враг,
Я мыслю с греками,
сражаясь в их рядах.
На следующий год он сдаёт экзамен в Московском университете на
степень кандидата математических наук. И тогда же поступает в Конную
гвардию, чтобы позже стать светским богословом.
Константин Батюшков не был на Кавказе, зато вошёл в Париж с оружием
в руках. Вот как один из учителей Пушкина в стихотворении "К Никите"
передаёт необоримый дух молодого народа и его первенствующего
сословия:
Как я люблю, товарищ мой,
Весны роскошной появленье.
И в первый раз над муравой
Весёлых жаворонков пенье.
Но слаще мне среди полей
Увидеть первые биваки,
И ждать беспечно у огней
С рассветом дня кровавой драки.
(Продолжение в следующих номерах)