II. Священный союз.

О с в о б о д и т е л и Е в р о п ы . (Совр. грав.).
II. Священный с о ю з .
С.Г.
Лозинского.
ышедший из недр революции Наполеон был в
глазах благочестивых людей того времени тем же
врагом религии, тем же исчадием ада, что и рево­
люционные деятели конвента, так как и он, не­
смотря на измену делу свободы, продолжал политику
угнетений духовенства, требовал
от него полного
подчинения интересам светской власти. Победы Напо­
леона, сопровождавшиеся секуляризацией завоеванных областей, отменой
в них различных привилегий духовенства, провозглашением принципов религиозной свободы и равенства, низвержением престолов, Божьей
милостью установленных, еще более усиливали то антирелигиозное впе­
чатление, какое получалось от его внутренней политики, от сурового
обращения с папой и превращения духовенства в слепое орудие государ­
ственного управления. Являясь представителем антирелигиозного духа,
20
своего рода антихристом, Наполеон нередко считался побежденными
им народами не столько искусным полководцем и счастливым побе­
дителем, сколько бичом Божиим, наказанием, ниспосланным свыше
на греховное человечество.
Само собою понятно, что при таком отношении к Наполеону избавление от него должно было служить знаком особого благоволения
Божества, и победитель Наполеона, естественно, являлся избранником
Божиим, которому предопределена высокая миссия восстановления нарушенного антирелигиозным духом революции порядка и внесения гармонии в расстроенное Наполеоном мировое равновесие сил. И чем
неожиданнее была победа, тем больше должна она была свидетель­
ствовать о Божественном характере борьбы и тем увереннее выдви­
гала она в роли исполнителя предначертаний Божиих победоносного
руководителя этой борьбы. Так Александр становился в глазах
многих из его современников не только спасителем России и Европы
от Наполеона, но и посланцем Божиим, изгоняющим нечестивца
и восстановляющим угодный Богу порядок.
Верил ли сам Александр в Божественную миссию своего дела?
Сравнивая себя с гигантом Наполеоном, думал ли он, действительно,
что заслуга свержения Наполеона ни в каком случае не может быть
приписана ему, а должна быть истолкована в смысле слепого выпол­
нены Божественной воли, внушенной ему? Полагал ли он в глубине
души своей, что этим дело его жизни не должно ограничиться, и что
он призван свершить нечто более великое — повсеместно восстановить нарушенный антихристом порядок вещей и вернуть челове­
чество к счастливой и справедливой жизни? Словом, считал ли себя
Александр, действительно, коронованным и земным представителем
воли Бога?
Какой бы мы ни дали ответ на этот вопрос, в одном мы можем быть твердо уверены: Александр сознательно поддерживал как
в себе, так в особенности в других мысль о божественном харак­
тере своего дела, своего призвания,—и поддерживал он это потому, что
подобная мысль, как нельзя более, была на руку его политическим —
крайне реакционным—планам. Одна лишь религиозная метафизика могла
скрыть от мира, пережившего дни великой революции и эпоху Наполеона,
истинный характер той политической системы, теоретическим фундаментом которой был Священный союз, а практически неизбежными следствиями конгрессы в Ахене, Троппау, Лайбахе и Вероне.
Постановления Венского конгресса, старыми заржавевшими ножницами
выкроившего карту Европы на новый манер, могли опираться лишь на
силу тех самых штыков, на которых держался старый режим,
оказавшийся столь шатким при первом же столкновении с новой силой—с революцией и с её великим сыном, Наполеоном Бонапартом.
Для борьбы с последним потребовалось божественное вмешатель­
ство, — для лучшей гарантии конгрессных постановлений необходима
была, по мнению Александра, с самого начала божественная санкция.
Такой санкцией и явился Священный союз, подписанный сперва, 26 (14) сен­
тября 1815 г., государями России, Австрии и Пруссии.
21
Священный союз не ограничился благоговейной благодарностью
Провидению, от имени трех монархов, за ниспосланную им милость,
выразившуюся в освобождении как их стран, так и всей Европы
от нечестивого деспота, но решил создать новые отношения не только
между государями и их подданными, но и между различными государ­
ствами Европы. Отношения эти должны быть основаны «на высших
истинах, которым научает нас вечная религия Бога-Спасителя». Но
раз государи Европы постановляют, что в основу их взаимных
отношений и их внутренней политики должны быть положены «заповеди
сей святой веры», то из этого естественно вытекает, что они должны
считать «любовь, правду и мир за неизменное правило своего пове¬
дения как в управлении государствами, так и в политических сношениях со всякими другими правительствами», не ограничиваясь при
этом «приложением названных заповедей к одной лишь частной
жизни», но и повинуясь им в государственных вопросах: «они
(заповеди) долженствуют непосредственно управлять волею государей
и водительствовать их деяниями, яко единое средство упрочить человеческие учреждения и помочь их несовершенствам».
За этим введением, разъясняющим цель союза и дух, которым
он проникнут, следуют три параграфа, имеющих характер обязательств: 1) Монархи должны считать себя связанными «узами действительного и неразрывного братства» и должны давать друг другу «во
всяком случае и во всяком месте поддержку, защиту и помощь»; по
отношению к своим подданным и армиям они рассматривают себя
как «отцов семейства», почему и будут управлять ими «в духе
братства». 2) Монархи и их подданные должны считать себя членами
«одной и той же христианской нации», а государи-союзники «уполномо­
ченными Провидением для управления единого семейства отраслями»...
«Христианская нация» в действительности имеет верховным владыкою
того, кому «собственно принадлежит держава, поскольку в нем едином
обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечные».
3) Все эти принципы названы монархами России, Австрии и Пруссии свя­
щенными, и эти три державы приглашаются присоединить к своему
союзу все те государства, которые пожелают признать его начала.
При чтении этого своеобразного дипломатического акта, в котором
религиозным нравственным принципам отводится, по крайней мере,
столько же места, сколько политическим и правовым нормам, невольно
возникает вопрос: претендовал ли он, действительно, на характер
настоящего международного договора, обязательного для подписавших его
сторон, или представлял собою лишь торжественное изложение profession
de foi трех
монархов,
пожелавших возблагодарить Всевышнего за
милостивое спасение и «пред лицом вселенной» излить свое «внутреннее
убеждение»? Неопределенность и неясность некоторых его выражений—
подать помощь во всяком случае и во всяком месте,—растяжимость
многих его понятий — отеческая заботливость, три отрасли единого христианского народа, казалось, говорят в пользу второго предположения,
тем более, что Александр, главный виновник и инициатор Священного
союза, говорит вначале лишь о «моральной манифестации», а другой
22
виднейший деятель той эпохи, князь Меттерних, иронически относился
к этому пустому и трескучему памятнику (monument vide et sonore) и
говорил, что европейские кабинеты в повседневной своей политике
никогда иначе и не толковали дипломатического акта 26 сентября 1815
года, и только «враждебные самодержавию партии старались извлечь из
него выгоду, пользуясь им как оружием, для того, чтобы оклеветать
самые чистые намерения своих противников». Подобного же мнения
были и некоторые совре­
менники, Генц, Флассан
и другие. Для них акт
26 сентября, не имевший
определенного объекта
соглашения, не составлял
обязательная договора и
носил характер
лишь
декларации, приобревший
большое политическое и
историческое значение
исключительно в
виду
того лишь, что под ней
находились подписи главнейших
руководителей
общеевропейской полити­
ки, давших в этой дек­
ларации общую характе­
ристику того направления,
которого они намерены
держаться в
будущем.
Заключительный акт Священного союза является,
по их мнению, яркой
и в то же время верной
религиозно-политической
характеристикой трех мо­
гущественных
монархов,
из которой, разумеется,
вытекают
определенные
Союз государей для спасения Европы. (Совр. грав.).
политические действия, но
не в силу какого-либо
обязательного договора, а в силу тех же законов, по которым нрав­
ственный человек поступает хорошо, а безнравственный — худо.
Несмотря на видимую правильность этого мнения, опирающегося,
главным образом, на действительно необычную форму заключенного
«во имя Пресвятой и Нераздельной Троицы» дипломатического акта, оно,
тем не менее, с исторической точки зрения должно быть признано
совершенно неправильным. В метафизических, туманных и растя¬
жимых формах пресловутого документа заключалось вполне точное,
конкретное и определенное содержание. По мысли Александра и при23
мкнувших к союзу глав государств, монархи Божьей милостью, — а
согласно постановлениям Венского конгресса других в то время уже
не было,—диктуют своим подданным, которые должны строго во всем
им повиноваться, определенный образ жизни, основы которого выра­
ботаны теми же Божьей милостью монархами на только что закрыв­
шемся Венском конгрессе. Отеческая заботливость монархов об их
подданных сводилась к суровой охране начал легитимизма внутри
каждого государства, а единство христианской нации должно было служить
взаимной гарантией защиты тех же начал и в том случае, если бы
они нарушались хотя бы в какой-либо союзнической стране. Другими
словами, Священный союз являлся международной гарантией целости
тронов
главнейших
государств Европы, торжественным обязатель¬
ством охраны европейского мира и карты, выкроенной в Вене, взаим­
ным обещанием помощи против внутренних и внешних врагов.
Что именно так Священный союз был истолкован тогда же
правительствами европейских государств, свидетельствует факт
присоединения к нему впоследствии других, помимо России, Австрии и
Пруссии, государств, и если Англия, в конца концов, отказалась
примкнуть к нему, то это опять-таки лишь доказывает, что этот
дипломатически акт считался английским принцем-регентом обыкно¬
венным международным договором, имеющим обязательную силу и
нуждающимся, в виду этого, согласно английской конституции в контрасигновании министров. Как мало в нем «христианского» и как много
«политического», видно из того, что Александр не только не думал
поддерживать восставших против мусульманского притеснителя, султана
Махмуда II, христиан-греков, но категорически и резко заявил, что
«покидает дело Греции, в котором видит революционный признак
времени». Мало того, по словам Александра, правильное толкование
акта Священного союза требовало вмешательства европейских держав
в пользу турецкого султана, и те, которые стремились выразить свое
сочувствие повстанцам, нарушали истинный дух союза, долженствую­
щего защищать монархов против тайных обществ и стоять на
страже религии, морали и справедливости. Если турецкий султан, как
нехристианский государь, и не мог быть принят в число членов
Священного союза, тем не менее и на него распространялись «заповеди любви, правды и мира» — очевидно, потому, что он был легитимным монархом и, следовательно, монархом Божьей милостью.
Итак, под маской высоконравственных и религиозных фраз о
христианской любви, правде и мире скрывалась определенная полити­
ческая цель, можно даже сказать, определенная программа, отражавшая
в себе нужды и требования данного исторического момента. Священный
союз есть продукт реакции, вызванной предшествовавшей грозной, революционной волной, от которой в Европе зашатались алтари и троны.
Страх за существование обуял представителей старого порядка, сблизил их между собою, сомкнул их ряды и воодушевил их общей
ненавистью к нечестивому сокрушителю священной старины. Отныне
такая напасть должна быть невозможна; с нею обязан бороться не
один какой-либо монарх, а все государи сообща, а для этого необхо24
дим, по возмож­
ности, всеобщий
союз, взаимное
страхование друг
друга от заразы
нового духа, кол­
лективная гаран­
тия европейского status quo.
Сила Священного
союза, по мы­
сли его инициатор о в , лежала во
взаимных обязательствах, умело использовавших туманное и
мистическое настроение той эпо­
хи и в нем
черпавших
для
себя особую силу.
Неопределен­
ность, неясность
заключительного акта Священ­
ного союза — не­
определенность
вполне сознатель­
ная — вытекала не
из неясного пред­
ставления союзников о цели их
„Коканская мачта или Людовик X V I I I , поддерживаемый
детища, а из
союзниками!"
желания скрыть
Коканская
мачта—длинный
столб, хорошо намыленный, на верх
от одних истин­
которого
вешают
при
публичных
собраниях
различные
призы,
ный смысл «пу­
которые получает тот, кто влезает. Тот, кто терпит раз не­
удачу и пробует
снова, вызывает величайшую насмешку.
стого и трескучего
Н а п о л е о н (на о. св. Елены): „я влезал дважды без всякой
памятника», а друпомощи".
гим внушить к
нему особую привязанность и уважение теми религиозными фразами, которые являлись словно бальзамом для истерзанных сердец религиозных людей, переживших страшные святотатственные дни великой
революции и наполеоновской эпохи.
Однако в коллективном характере Священного союза на самом
деле заключалась наиболее слабая сторона его. Пока призрак страха
реял над коронованными головами сильных мира сего, пока воспоми25
нания о корсиканском «разбойнике» были еще свежи в памяти правителей
Европы, можно было не только говорить об общей политике, но и
предпринимать определенные совместные шаги, свидетельствовавшие о
единой цели в политике, о гармонии интересов главнейших государств Европы. Но как только — от времени — разомкнулось кольцо
страха, сковывавшее отдельные «отрасли единого христианского народа»,
среди самих же монархов начались разногласия, неизбежно вытекав¬
шие из разнородности и противоположности интересов примкнувших
к союзу государств. И в то время, как монархи России, Австрии и
Пруссии, старейшие члены союза, по-прежнему оставались верны его
духу и традициям, другие, в свое время присоединившиеся к союзу,
стали ему изменять, так что при закрытии, например, Лайбахского
конгресса по адресу некоторых мелких германских государей разда­
лись грозные предупреждения: «Монархи хотят верить,—говорилось в
циркуляре от 14 декабря 1821 г.,—что среди лиц, облеченных, в
какой бы то ни было форме, верховной властью, они всюду встретят
верных союзников, уважающих не только букву, но и дух всех
тех трактатов, которые составляют в настоящее время основу
европейской политической системы».
Однако, пока от истинных задач союза уклонялись лишь тайком
мелкие государства, дело борьбы с «лживыми, мрачными агитаторскими
шайками, возмущавшими Европу и Америку», могло считаться все-таки
успешным, и руководители союза, с Александром и Меттернихом
во главе, продолжали утверждать, что им удастся вырвать из рук
мятежников то оружие, которым они «посягают на вечные законы
морали». Но когда к маленьким государствам присоединила свой
голос и Англия, то для всех уже стало ясно, что рушится цитадель
Священного союза и что, во всяком случае, поставленная им цель не
получит своего дальнейшего осуществления.
Хотя Англия формально не была членом Священного союза и не
подписала, как мы уже упомянули, заключительного акта его, однако
в течение первых нескольких лет существования союза она факти­
чески во всем его поддерживала, следовала общей политике его и
считалась, наравне с другими великими державами, защитницей тронов и алтаря. Её разрыв с Священным союзом, если не гово­
рит о делах в Америке, как о событиях, имеющих все-таки лишь
косвенное значение для Европы, произошел и з - з а греческого восстания,
когда английский министр Каннинг в особой ноте дал понять греческим повстанцам, что если он и не может нарушить немедленно
благожелательного по отношению к Турции нейтралитета, во вся­
ком случае не позволит ни одной державе навязать грекам про­
тиворечащее их интересам решение. Это была уже открытая измена
союзу, который принципиально должен был поддерживать лишь закон­
ное, легитимистическое правительство, — в данном случае турецкого
султана; всякие переговоры с «мятежниками» по существу были не¬
допускаемы с точки зрения союза. К несчастью для последнего, за
английской изменой вскоре последовал ряд других, притом — как
это ни странно — в числе государей, изменивших делу союза оказался
26
русский царь Николай I, который, естественно, боялся чрезмерного
влияния Англии на Грецию и, желая парализовать это влияние, решил
идти в греческом вопросе «по английскому пути».
Грекофильская политика Англии и России, вызванная, разумеется,
эгоистическими интересами этих стран, побудила и Францию изменить
свое отношение к греческому восстанию и взять на себя роль посред­
ницы между воюющими сторонами, — другими словами, Франция решила,
с своей стороны, присоединиться к предпринятым уже шагам английского и русского правительства. Так возникла в пользу восставших
греков коалиция из трех великих держав, которые 6 июля 1827 г.
заключили в Лондоне тройственное соглашение, имевшее целью неме­
дленно положить конец войн между Портой и греками и, так или иначе,
гарантировать грекам определенную помощь. Лондонское соглашение не
ограничилось дипломатическими переговорами, — 20 октября 1827 г. эска­
дры трех великих держав. России, Англии и Франции, совершенно уничто¬
жили при Наварине турецко-египетский флот. Попадая в суда турецкой
эскадры, шедшей под флагом хотя и не союзного, по легитимистского
монарха, наваринские пушки пробивали брешь в цитадели Священного
союза,— отныне фактически его уже не было: раз русский государь,
основа и сила союза, открыто ему изменяет, что мог сделать один
Меттерних? В течение еще трех лет союз вел жалкое прозябание,
пока его окончательно не доконал революционный 1830 год, когда во
Франции на престол был возведен баррикадный король, когда Бельгия
провозгласила свою независимость, самостоятельно избрала себе короля,
который присягнул на верность конституции, когда отдельные германские государства получили сравнительно либеральные конституции, и
когда вообще все сильные мира сего, боясь революции в собственной
стране, забыли, что они члены «единой христианской нации».
С. Лозинский.
Короли и владетельные князья, входившие в состав
Священного союза, везут в детской качалке Людо­
вика XVIII в воинских доспехах и с завязан­
ными ногами. На козлах—Александр и Франц, на
запятках—Фридрих.(Грав. Marks'а.Лондон. 1823 г.).
27