Читать - Книжный мир фантастики и приключений

1
2
СТИВЕН КИНГ
ЧТО УПАЛО, ТО ПРОПАЛО
/КТО НАШЕЛ, БЕРЕТ СЕБЕ/
Трилогия о Билле Ходжесе - 2
Думая о Джоне Д. МакДональде
О том, чего стоит жизнь, мы узнаем, падая в пропасть.
Джозеф Кэмпбелл
Дерьмо? Ну и насрать.
Джимми Голд
Часть 1. Тайный клад
1978
«Проснись, гений».
Ротстайн не хотел просыпаться. Сон был слишком хорош. Ему приснилась
первая жена за несколько месяцев до того, как она стала его первой женой,
семнадцатилетняя, со всех сторон - само совершенство. Они оба голые. Ему девятнадцать, под ногтями грязь, но она против, во всяком случае, тогда не была,
потому что он только и думал, что о снах, а ее ничто другое и не интересовало.
Она верила в сны даже больше, чем он, и правильно делала. В этом сне она хохотала и тянулась к той части его тела, за которую было проще всего ухватиться. Он попытался войти глубже, но тут какая-то рука начала трясти его
предплечья, и сон лопнул, как мыльный пузырь.
Он уже не девятнадцатилетний и не живет в Нью-Джерси в двухкомнатной
квартирке; за полгода ему стукнет восемьдесят, и живет он на ферме в НьюГемпшире, где, согласно завещанию, его и похоронят. В спальне скопились
3
люди, их лица скрывали лыжные маски, одна красная, одна синяя и одна желтая. Увидев их, он попытался заставить себя поверить, что это тоже сон - приятный сон превратился в кошмар, как иногда происходит, но рука вдруг отпустила его предплечья, схватила за плечо и грубо швырнула на пол. Его ударили
по голове, и он вскрикнул.
- Достаточно, - сказал человек в желтой маске. - Хочешь, чтобы он сейчас
отключился?
- Смотри, - указал мужчина в красной маске. - Ничего себе у старика стоит.
Неплохой сон ему, наверное, снился.
Синяя маска, что его трясла, сказала:
- Это ему отлить хочется. В таком возрасте больше ни от чего не встает. Вот
у моего деда…
- Тихо, - оборвал Желтая маска. - Кому нужен твой дед?
Здесь Ротстайн, еще застывший и еще окутанный разорванным пологом сна,
понял, что у него неприятности. В мозгу всплыли три слова: в доме воры. Он
поднял взгляд на трио, которое материализовалось в его спальне, чувствуя, как
раскалывается старая голова (справа следует ждать огромный синяк - благодаря антикоагулянтам, которые он принимал), и сердце с опасно тонкими стенками бьется, толкая в левую сторону грудной клетки. Они наклонились над
ним, трое в перчатках и куртках в шотландскую клетку под этими жуткими балаклавами. Домашние воры, и это в пяти милях от города.
Ротстайн как мог собрался с мыслями, прогоняя сон и говоря себе, что во
всем этом есть один положительный момент: они не хотят, чтобы он видел их
лица, значит, собираются оставить его в живых.
Возможно.
- Господа, - сказал он.
Мистер Желтый захохотал и поднял большой палец.
- Классное начало, гений.
Ротстайн кивнул, будто в ответ на комплимент. Взглянув на часы возле кровати, он увидел, что сейчас четверть третьего утра, и снова перевел взгляд на
мистера Желтого, который, вероятнее всего, был их предводителем.
4
- У меня совсем немного денег, но можете их забрать, только меня не трогайте.
Порыв ветра забарабанил осенними листьями по западной части дома.
Ротстайн знал, что котел заработал впервые в этом году. Разве лето было не
только что?
- А по нашим сведениям, у тебя гораздо больше, чем «немного». - Это сказал
мистер Красный.
- Тихо. - Мистер Желтый протянул руку Ротстайну. - Встань с пола, гений.
Ротстайн ухватился за руку, которую предложили, и, шатаясь, поднялся на
ноги, затем сел на кровать. Он тяжело дышал, слишком хорошо понимая (всю
жизнь самосознание было для него и проклятием, и благословением), какой
имеет вид: старик в великоватой голубой пижаме, вместо волос - лишь белые
хлопья попкорна над ушами. Вот что осталось от писателя, который в тот год,
когда Кеннеди стал президентом, появился на обложке «Тайм» с подписью:
«Джон Ротстайн, американский гений-затворник».
Просыпайся, гений.
- Приходи в себя, - произнес мистер Желтый. В голосе его прозвучала забота, но Ротстайн не поверил в нее. - А потом мы пойдем в гостиную, где разговаривают все нормальные люди. Не спеши. Успокойся.
Ротстайн сделал несколько медленных, глубоких вдохов, и сердце немного
успокоилось. Он попытался думать о Пегги, с ее грудью размером с чашку для
чая (маленькие, но совершенные) и с длинными, гладкими ногами, но эта фантазия была так же далека, как и сама Пегги, которая сейчас старая-старая и
живет в Париже. На его деньги. Хорошо, хоть Иоланда, его вторая попытка
найти семейное рай, умерла, и ей не нужно платить алименты.
Красная маска вышел из комнаты, и Ротстайн услышал возню в кабинете.
Что-то падало, выдвигались и задвигались ящики.
- Ну что, полегчало? - спросил мистер Желтый, и, когда Ротстайн кивнул: Тогда пойдем.
Ротстайн позволил отвести себя к маленькой гостиной - слева мистер Синий,
справа мистер Желтый. В кабинете продолжался обыск. Еще мгновение - и мистер Красный отворит шкаф, отодвинет два пиджака и три свитера и увидит
сейф. Это неизбежно.
5
Ну и пусть. Если оставят записные книжки. А зачем им их забирать? Таким
ворюгам нужны только деньги. Они, наверное, и не читают ничего, сложнее
письма в «Пентхаусе».
Только мужчина в Желтой маске вызвал сомнения. Этот говорил, как образованный.
В гостиной все лампы горели, жалюзи опущены не были. Бдительные соседи
могли бы заинтересоваться, что это там происходит в доме старого писателя…
Если бы у него были соседи. Ближайшие жили за две мили, возле автострады. У
него не было ни друзей, ни посетителей. Случайные торговцы выпроваживались за дверь. Ротстайн был такой себе старый чудак. Писатель в прошлом. Отшельник. Он платил налоги, и никто о нем не вспоминал.
Синий и Желтый подвели его к креслу перед телевизором, который почти
никогда не включали, и когда он не сел сразу, мистер Синий толчком посадил
его.
- Спокойно! - резко воскликнул Желтый, и Синий немного отступил, что-то
недовольно бормоча. Разумеется, главным был мистер Желтый. Мистер Желтый
был собакой-вожаком в упряжке.
Он склонился над Ротстайном, опираясь руками на колени вельветовых
брюк. - Может, налить чего-нибудь, чтобы успокоился?
- Если вы о спиртном, я бросил двадцать лет назад. Врач приказал.
- Молодец. На собрания ходишь?
- Я не был алкоголиком, - раздраженно ответил Ротстайн. Какая глупость раздражаться в такой ситуации… Или нет? Кто знает, как следует вести себя,
когда тебя посреди ночи выдергивают из постели люди в разноцветных лыжных масках? В голове мелькнуло, как бы сам он выписал такую сцену, но ничего в голову не пришло. Он не описывал таких сцен. «Люди почему-то считают, что любой белый писатель-мужчина в двадцятом веке должен непременно быть алкоголиком».
- Хорошо, хорошо, - мистер Желтый будто успокаивал сердитого ребенка. Воды?
- Нет, спасибо. Я хочу, чтобы вы трое ушли, поэтому скажу откровенно. - Тут
он подумал, известно ли мистеру Желтому главное правило беседы между
людьми: когда кто-то заявляет, что будет говорить откровенно, в большинстве
6
случаев собирается врать быстрее, чем лошадь идет рысью. - Мой кошелек на
комоде в спальне. В нем чуть больше восьмидесяти долларов. Еще на каминной
полке керамический чайник…
Он показал. Мистер Синий пошел посмотреть, но мистер Желтый не шелохнулся. Мистер Желтый продолжал рассматривать Ротстайна, глаза за маской
казались почти веселыми. «Не сработало», - подумал Ротстайн, но от своего не
отступался. Теперь, проснувшись окончательно, он был не только напуган, но и
зол, хотя хорошо понимал, что этого лучше не показывать.
- Там я держу деньги на домашнее хозяйство. Пятьдесят-шестьдесят долларов. Это все, что есть в доме. Берите и идите.
- Ебаный лжец, - отозвался мистер Синий. - У тебя есть гораздо больше, парень, и мы это знаем, поверь мне.
Здесь, словно это был спектакль и пришло время для его реплики, мистер
Красный закричал из кабинета:
- Бинго! Нашел сейф! Здоровенный!
Ротстайн знал, что человек в красной маске найдет его, и все равно у него
упало сердце. С его стороны было глупо хранить деньги наличными, и делал он
это из-за нелюбви к кредитным карточкам, чекам, акциям, трансферным документам - ко всем тем соблазнительным цепям, которые приковывают людей к
колоссальной и разрушительной американской кредитно-расходной машине. Но
наличность может стать его спасением. Наличные можно заменить. Записные
книжки, всего их более ста пятидесяти, - нет.
- Комбинацию. - Мистер Синий, не снимая перчаток, щелкнул пальцами. Называй.
Ротстайн был до того сердит, что мог и отказаться, - если верить Иоланде,
сердиться для него было естественно («Даже, наверное, в колыбели»), - но он
устал и был напуган. Если отказаться говорить, они все равно выбьют из него
комбинацию. У него даже может случиться очередной сердечный приступ, и это
его наверняка убьет.
- Если я назову комбинацию, вы заберете деньги и уйдете?
- Мистер Ротстайн, - произнес мистер Желтый с добротой в голосе, которая
казалась искренней и от того гротескной), - в вашей ситуации не советую торговаться. Фредди, тащи мешки.
7
Ротстайн почувствовал легкое дыхание прохладного воздуха, когда мистер
Синий, он же Фредди, вышел через дверь кухни. Мистер Желтый тем временем
снова начал улыбаться. Ротстайну эта улыбка уже казалась отвратительной.
Эти красные губы.
- Ну же, гений… Выкладывай. Быстрее начнем, быстрее закончим.
Ротстайн вздохнул и по памяти назвал комбинацию от «Гардолла» в шкафу
кабинета. «Три налево два оборота, тридцать один направо два оборота, восемнадцать налево один оборот, девяносто девять направо один оборот и обратно
на ноль».
Губы за желтой маской растянулись шире, открыв зубы.
- Я мог бы догадаться. Это дата твоего рождения.
Пока Желтый пересказывал комбинацию человеку в шкафу, Ротстайн сделал
несколько неприятных выводов. Мистер Синий и мистер Красный пришли за
деньгами, мистер Желтый тоже мог иметь свою долю, но он не думал, что
деньги - это главная цель для человека, который называл его «гений». Как
будто подтверждая это, в сопровождении нового дуновения прохладного воздуха снаружи снова появился мистер Синий. На каждом плече у него висело по
два узла.
- Послушайте, - обратился Ротстайн к мистеру Желтому, поймав его взгляд и
не отпуская. - Не надо. В этом сейфе нет ничего ценного, кроме денег. Там еще
только кипа разной писанины, но эти бумажки для меня важны.
Мистер Красный крикнул из кабинета:
- Прыгающий Иисус, Морри! И у нас тут джек-пот! Да, тут целая куча наличности! Пачки, еще в банковских упаковках! Десятки!
По меньшей мере, шестьдесят, мог бы уточнить Ротстайн, а то и восемьдесят.
В каждой пачке четыреста долларов. От Арнольда Эйбла, моего бухгалтера в
Нью-Йорке. Джинни обналичивает чеки и приносит пачки денег, а я кладу их в
сейф. Только трачу я мало, потому что Арнольд еще и оплачивает основные
счета из Нью-Йорка. Иногда я даю на чай Джинни и что-то дарю почтальону на
Рождество, но, кроме этого, наличные деньги я почти не трачу. Так продолжается годами. И почему? Арнольд никогда не спрашивает, на что я трачу деньги.
Возможно, думает, что я девушек себе заказываю или играю на тотализаторе в
Рокингеме.
8
Однако, есть одна забавная вещь, о которой он мог бы рассказать мистеру
Желтом (он же Морри). Я и сам никогда не спрашивал себя. Так же, как не
спрашиваю себя, зачем продолжаю вести записные книжки. Некоторые вещи
просто случаются и все.
Он мог бы все это сказать, но молчал. Не из-за того, что мистер Желтый вряд
ли понял бы, а потому, что эта милостивая красногубая улыбка доказывала обратное - тот понял бы.
И ему было безразлично.
- Что там еще? - крикнул мистер Желтый. Взгляд свой он не отводил от
Ротстайна. - Коробки есть? Коробки с рукописями? Такого размера, как я говорил?
- Коробок нет, есть записные книжки, - крикнул в ответ мистер Красный. Ебаный сейф забит ими.
Мистер Желтый улыбнулся, продолжая заглядывать в глаза Ротстайну.
- Написано от руки? Вот, значит, как ты это делаешь, гений?
- Пожалуйста, - сказал Ротстайн, - Оставьте их. Этот материал не для чтения.
Еще ничего не завершено.
- И никогда не будет, вот что я думаю. Ты просто большой скряга. - Блеск в
его глазах (как показалось Ротстайну, ирландский блеск) погас. - Да и выдавать тебе ничего не нужно, так? Никакого тебе финансового императива. Ты
получаешь авторские гонорары за «Беглеца». И за «Беглец в деле». И за «Беглец сбавляет обороты». Известная трилогия о Джимми Голде. Которая не перестает переиздаваться. Которую изучают в университетах по всей нашей необъятной стране. Благодаря сговору учителей литературы, которые считают тебя и
Сола Беллоу небожителями, у тебя есть преданная аудитория из студентов, которые покупают твои книги. У тебя все налажено, а? Зачем рисковать и публиковать что-то такое, что может поколебать золотой пьедестал? Можно же спрятаться здесь и делать вид, будто остального мира не существует. - Мистер
ОЖелтый покачал головой. - Друг мой, вы предоставили совсем новое значение
слову «мелочный».
Мистер Синий замешкался в дверях.
- Морри, что мне делать?
9
- Иди к Кертису. Все упакуйте. Если все записные книжки не поместятся в
мешки, найдите что-нибудь. Даже у этой крысы из каморки должен быть хоть
один чемодан. И не теряйте времени, не пересчитывайте деньги. Хочу убраться
отсюда как можно скорее. - Хорошо. - Мистер Синий, Фредди, пошел.
- Не делайте этого, - сказал Ротстайн и был поражен дребезжанием своего
голоса. Иногда он забывал, какой он старый, но не сегодня.
Тот, кого звали Морри, наклонился к Ротстайну, уставившись на него из-под
желтой маски зеленовато-серыми глазами.
- Хотелось бы кое о чем узнать. Если ответишь честно, может, мы и оставим
записные книжки. Ну что, будешь отвечать честно, гений?
- Попробую, - проговорил Ротстайн. - И, знаете, я никогда себя так не называл. Это в «Тайм» меня назвали гением.
- Бьюсь об заклад, ты не написал им письмо с возражениями.
Ротстайн промолчал. «Сукин сын, - думал он. Нахальный сукин сын. Ты же
ничего не оставишь, так? Неважно, что я скажу».
- Вот о чем я хочу знать. Почему ты не мог оставить в покое Джимми Голда?
Зачем было так его рожей в грязь тыкать?
Вопрос был настолько неожиданным, что сначала Ротстайн даже не понял, о
чем Морри говорит, хотя Джимми Голд был самым известным из его персонажей, тем персонажем, благодаря которому о нем будут помнить (если, конечно,
его вообще будут помнить). И сама статья в «Тайм», в которой вспомнили о гениальности Ротстайна, назвала Джимми Голда «американской иконой отчаяния
в благодатном краю». По большому счету, дерьмо полное, но оно продавалось.
- Если вы считаете, что надо было ограничиться «Беглецом», то вы в этом не
одиноки. - «Почти», мог бы он добавить. «Беглец в деле» упрочил его славу
как серьезного американского писателя, а «Беглец сбавляет обороты» стал
кульминацией его карьеры: до чертиков комплиментов от критиков, шестьдесят
две недели в списке наиболее реализованных книг по версии «Нью-Йорк
Таймс». В дополнение ко всему Национальная книжная премия, хотя он ее и не
получал лично. «Илиада послевоенной Америки» - так о ней отзывались в той
статье, имея в виду не последнюю книгу, а всю трилогию.
10
- Я не говорю, что на «Беглеце» надо было остановиться, - сказал Морри. «Беглец в деле» был не хуже, а то и лучше. Они были настоящими. Проблема в
последней книге. Что за херня? Реклама! Реклама!
Здесь мистер Желтый сделал нечто такое, от чего у Ротстайна сдавило
глотку, а живот будто налился свинцом. Медленно, почти мечтательно, он стянул с головы желтую балаклаву, открыв лицо рядового молодого бостонского
ирландца: рыжие волосы, зеленые глаза, болезненно-бледная кожа, которая
вечно печется, но никогда не загорает. И еще эти странные красные губы.
- Дом в пригороде? «Форд» седан возле гаража? Жена и двое детишек? Все
продаются - ты об этом хотел сказать? Все выпивают яд?
- В записных книжках…
В записных книжках было еще два романа о Джимми Голде, - вот что он хотел сказать, - два романа, которые замыкали круг. В первом Джимми начинает
понимать пустоту своей жизни вне города, бросает семью, работу и идет из
уютного дома в Коннектикуте пешком, с пустыми руками, только рюкзак с
одеждой за спиной. Он превращается в престарелую версию того парня, что
бросил школу, отказался от мелочной семьи и решил вступить в войска после
того, как весь уик-энд пил и слонялся по Нью-Йорку.
- В записных книжках? - спросил Морри. - Ну же, гений, говори. Расскажи
мне, почему тебе пришлось втоптать его в грязь и еще наступить ногой на затылок.
В «Беглец направляется на запад» он снова становится самим собою, хотел
сказать Ротстайн. Собой настоящим. И мистер Желтый открыл лицо и теперь
доставал пистолет из переднего правого кармана своей клетчатой куртки.
- Ты создал одного из величайших персонажей в американской литературе, а
затем насрал на него, -грустно произнес Морри. - Человек, который мог такое
сделать, не заслуживает жизни.
Вдруг вскипела ярость.
- Если ты так думаешь, - сказал Джон Ротстайн, - ты не понял ни слова из
того, что я написал.
Морри направил пистолет. Дуло - черный глаз.
11
Ротстайн направил в ответ палец в артритных шишках, как будто это был его
пистолет, и почувствовал удовлетворение, когда Морри моргнул и чуть вздрогнул.
- Держи при себе свою тупую критику. Я наелся ее, когда тебя еще и в планах не было. Тебе сколько лет? Двадцать два? Двадцать три? Что ты знаешь о
жизни, а тем более о литературе?
- Хватит, чтобы знать, что не все продаются. - Ротстайн удивился, увидев,
что ирландские глаза наполнились слезами. - И не надо тут учить меня жить,
особенно, если ты двадцать лет прятался от всего мира, как крыса в норе.
Это устаревшее обвинение - как ты осмелился отворачиваться от славы? раздуло злость на настоящую ярость (ту ярость с битьем посуды и крушением
мебели, с которой были хорошо знакомы как Пегги, так и Иоланда), и это его
порадовало. Лучше умереть в ярости, чем пресмыкаясь и умоляя.
- Как ты собираешься превратить мою работу в деньги? Об этом ты подумал?
Конечно, подумал. Думаю, ты понимаешь, что так же можно пытаться продать
украденный блокнот Хемингуэя или картину Пикассо. Но твои друзья не имеют
образования, как ты, да? Это сразу видно по тому, как ты разговариваешь. Им
известно то, что известно тебе? Уверен, что нет. Но ты намолол три мешка
гречневой крупы. Показал большой сладкий пирог и сказал, что каждому достанется кусок. Думаю, это ты смог бы сделать, тем более, что за словом, как я
слышал, в карман не лезешь. К тому же, кажется мне, даже карман этот не такой уж глубокий.
- Замолчи. Ты говоришь, как моя мать.
- Ты обычный вор, друг мой. Как глупо воровать то, чего не сможешь продать!
- Замолчи, гений, предупреждаю.
Ротстайн задумался. А если он спустит курок? Больше никаких таблеток. Никакого больше сожаления за прошлым и попутного мусора разорванных отношений, что остались позади, как вереница разбитых машин. Никакой больше
маниакальной писанины и накопления бесконечных записных книжек, которые
собираются, как кучки какашек, вдоль заячьего следа в лесу. Возможно, пуля в
голову это не так уж и плохо. Лучше, чем рак или болезнь Альцгеймера, это
кошмар для каждого, кто прожил жизнь, зарабатывая головой. Конечно, будут
12
заголовки, а у меня их и так было достаточно, еще до той чертовой статьи в
«Тайм»… Но, если он спустит курок, мне не придется их прочитать.
- Ты дурак, - сказал Ротстайн. И вдруг его охватило какое-то неистовое воодушевление. - Думаешь, ты умнее за тех двух, но это не так. Они хотя бы понимают, что наличные можно потратить. - Он двинулся вперед, всматриваясь в
бледное лицо с веснушками. - Знаешь что, юноша? Это из-за таких, как ты,
стало немодно читать.
- Последнее предупреждение, - процедил Морри.
- Нахер твое предупреждение. И нахер твою мать. Или пристрели меня, или
убирайся из моего дома.
Моррис Беллами пристрелил его.
2009
Первый спор из-за денег в доме Сауберсов - в любом случае, первая ссора,
которую услышали дети, - случилась как-то вечером в апреле. Спор мелочный,
но даже мощнейшие бури начинаются с легкого ветерка. Питер и Тина Сауберс
сидели в гостиной, Пит делал домашнее задание, а Тина смотрела DVD «Губка
Боб». Она видела его уже много раз, но он ей не надоедал. И это было хорошо,
ведь в те дни в доме Сауберсов «Картун нетворк» был отключен - два месяца
назад Том Сауберс отказался от кабельного телевидения.
Том и Линда Сауберс были на кухне, где Том затягивал свой старый рюкзак,
предусмотрительно напихав его энергетическими батончиками, пластиковым
судком с порезанными овощами, двумя бутылками воды и банкой кока-колы.
- Ты ненормальный, - заявила Линда. - Нет, конечно, я всегда знала, что у
тебя характер типа А, но это уже за слишком. Хочешь ставить будильник на
пять - пожалуйста. Можешь брать с собой Тодда, попасть в центр к шестой и
быть первым в очереди.
- Хотел бы я, - ответил Том. - Тодд говорит, в прошлом месяце в Брук-парке
была Ярмарка Рабочих Мест, так люди начали занимать очередь за день. За
день, представляешь, Линда!
- Тодд много о чем говорит. А ты слушаешь. Помнишь, как Тодд говорил, что
Пит и Тина будут в восторге от того автоатракциона…
13
- Это не автоатракцион, не концерт в парке и не фейерверк. Это наша
жизнь.
Пит оторвался от домашнего задания и на мгновение встретился глазами с
сестрой. Тина красноречиво пожала плечами: родители. Он вернулся к математике. Еще четыре задачи - и можно будет пойти к Гови, узнать, не получил ли
он новых комиксов. У Пита не было - его карманные деньги ушли вместе с кабельным телевидением.
Тем временем Том начал ходить туда-сюда по кухне. Линда подошла к нему
и мягко взяла его за руку.
- Я знаю, что это наша жизнь, - сказала она.
Говорила она тихо, отчасти для того, чтобы дети не слышали и не начали
нервничать (она знала, что Пит уже и без того нервничал), но преимущественно для того, чтобы снизить градус. Она знала, как было раньше, и искренне сочувствовала ему. Бояться - плохо; но еще хуже чувствовать угрызения совести за то, что ты больше не можешь обеспечивать семью, а это он считал своим главным долгом. Но унижение не очень точное слово. То, что он испытывал, правильнее было бы назвать стыдом. Проработав десять лет в риелтерской фирме «Лейкфронт», он считался одним из лучших продавцов, фотографию с его улыбающимся лицом не раз вывешивали в витрине конторы.
Деньги, которые приносила она, работая учителем третьих классов, были
только пенкой на молоке. Но затем, осенью 2008, случился экономический кризис, и Сауберсы превратились в семью с одним кормильцем.
Нет, Тома не уволили, чтобы позже иметь возможность позвать обратно, когда дела пойдут на лад. Риелтерская фирма «Лейкфронт» теперь - это пустая
здание с разрисованными граффити стенами и вывеской «Продается или сдается на фасаде. Братья Реардон, которые унаследовали дело от отца (а тот от
своего отца), серьезно занимались инвестициями в акции и потеряли почти все,
когда рынок рухнул. И Линду не очень радовало то, что лучший друг Тома,
Тодд Пэйн, оказался с ними в одной лодке. Тодда она считала балбесом.
- Ты прогноз погоды смотрел? Я смотрела. Будет холодно. До утра с озера
придет туман, возможен холодный мелкий дождь. Холодный дождь, Том.
- Вот и хорошо. Надеюсь, что так и будет. Людей будет не так много, и у
меня появится шанс. - Он взял ее за предплечья, но нежно. Он ее не тряс, не
кричал. Это произошло позднее. - Я должен что-то найти, Линда, и этой весной
лучшей возможности не будет. Я обегал…
14
- Я знаю.
- И все зря. То есть, полный ноль. Так, есть пара вакансий в доках и какоето строительство торгового центра возле аэропорта, но ты можешь представить,
чтобы я занимался чем-то подобным? Если бы я был на тридцать фунтов легче
и на двадцать лет моложе… Может, летом посчастливилось бы что-то найти в
городе… В каком-то офисе… Если все немного утрясется. Но такая работа была
бы, вероятнее всего, временной, и достойно зарабатывать вряд ли получилось
бы. Поэтому мы с Тоддом едем полуночи занимать очередь и будем стоять до
утра, пока не откроют двери. И я обещаю, что вернусь с работой, реально прибыльной работой.
- И с какой-нибудь болячкой, которой мы все можем заразитися. И тогда нам
придется экономить на еде, чтобы платить врачу.
И здесь он по-настоящему рассердился на нее.
- Вообще-то, я рассчитывал на поддержку.
- Господи, Том, я пытаюсь…
- Хотя бы одно доброе слово услышать! «Молодец, что стараешься, Томе. Мы
рады, что ты ради семьи готов переться черт знает куда». Что-то вроде этого.
Разве я много прошу?
- Я только хочу сказать…
Но, прежде чем она успела договорить, дверь кухни открылась и закрылась.
Он вышел на задний двор выкурить сигарету. На этот раз, посмотрев на Тину,
Пит увидел несчастное и взволнованное лицо. В конце концов, ей было только
восемь. Пит улыбнулся и подмигнул. Тина в ответ с сомнением улыбнулась, после чего вернулась к жизни подводного царства под названием Бикини-Боттом,
где папы не теряют работы и не шумят, а детей не лишают карманных денег.
Если те ведут себя хорошо.
Вечером, перед отъездом, Том отнес дочку в кровать и поцеловал. Еще он
поцеловал миссис Бизли, любимую куклу Тины - чтобы повезло, сказал он.
- Папа? У нас все будет хорошо?
- Обязательно, дорогая, - ответил он. Она запомнила это. Уверенность в его
голосе. - Все будет просто замечательно. А теперь спи.
15
Он вышел из комнаты, как всегда. Это она тоже запомнила, потому что никогда не видела, чтобы он так ходил.
Наверху крутого въезда, ведущего от Марлборо-стрит к центральной городской парковки, Том воскликнул:
- Эй, эй, ну-ка притормози!
- Ты что? За мной машины едут, - ответил Тодд.
- На секунду. - Том поднял телефон и сфотографировал людей, которые
стоят в очереди. Их уже было человек сто. Может, и больше. Более рядом дверей баннер. На нем было написано: «1000 рабочих мест Гарантированно!» А
ниже: «Мы поддерживаем жителей нашего города! - МЭР РАЛЬФ КІНСЛЕР».
Позади ржавой «Субару» 2004 года Тодда Пейна кто-то посигналил.
- Томми, не хочу портить веселье, пока ты сохраняешь в памяти эту замечательную картину, но…
- Поехали, я закончил. - перебил его Том и, когда Тодд въехал на парковку,
где все ближайшие к зданию места уже были заняты, добавил: - Хочу показать
эту фотографию Линде. Знаешь, что она сказала? Если мы приедем сюда к шести, будем первыми в очереди.
- А я тебе говорил! Тоддстер не обманет. - Тоддстер припарковался. Громко
выпустив газы и зарычав, «Субару» замерла. - До рассвета здесь тысячи две
народу соберется. С телевидения приедут. Из всех каналов. «Сити эт сикс»,
«Морнинг репорт», «Метроскан». Может, у нас интервью возьмут.
- Я соглашусь на любую работу.
Линда не ошиблась насчет одного: было сыро. В воздухе чувствовался запах
озера, тот самый аромат, немного пахнущий канализацией. И было холодно,
настолько, что дыхание почти превращалось в пар. Столбики с желтыми полосками «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ» выгибала толпа соискателей работы, превращая в зигзаг, сборки которого напоминали живой аккордеон. Том и Тодд заняли место
между последними столбиками. Сразу же за ними пошло еще несколько человек, преимущественно мужчины, одни в плотных флисовых рабочих куртках,
другие - в пальто типа «мистер Бизнесмен» и с прическами типа «мистер Бизнесмен», которые уже понемногу теряли свое взлелеянное совершенство. Том
прикинул, что, если и дальше так пойдет, до рассвета очередь растянется до
16
конца парковки, и это будет минимум за четыре часа до того, как дверь откроется.
Его внимание привлекла женщина, которая прижимала к груди младенца.
Она стояла от них на расстоянии нескольких сборок. «Это ж какая должна быть
безысходность, - подумалось Тому, - чтобы вот так посреди холодной, дождливой ночи выйти из дома с таким маленьким ребенком». Малыш висел в нагрудной сумке. Женщина разговаривала с каким-то тучным мужчиной с перекинутым через плечо спальным мешком, и ребенок переводил взгляд с одного лица
на другое, словно самый молодой в мире любитель тенниса. Забавно.
- Не хочешь согреться, Томми? - Тодд достал из своего рюкзака бутылку
«Беллз» и протянул назад.
Том уже почти сказал «нет», вспомнив последние услышанные от Линды
слова: «И не дай Бог я почувствую, что от тебя спиртным пахнет, когда ты вернешься», но потом взял бутылку. На улице было холодно, и от одного глотка
беды не будет. Он почувствовал, как виски течет вниз, обжигая горло и желудок. «Прополощи рот, перед тем как подойти к стенду, - напомнил он себе. Ребят, от которых попахивает виски, на работу не берут».
Когда Тодд снова предложил сделать по глотку - было это около двух, - Том
отказался. Но когда в третий поступило новое предложение, Том взял бутылку.
Оценив уровень жидкости, он понял, что Тоддстер спасался от холода очень активно.
«Какого черта», - подумал Том и сделал немного больше чем глоток; на этот
раз наполнив весь рот.
- Вот это дело! - произнес Тодд едва слышно, растягивая звуки. - Давай, покажи свою темную натуру.
Поток соискателей работы продолжался, их машины осторожно продвигались
сквозь густой туман со стороны Марлборо-стрит. Очередь уже вышла далеко за
столбики и больше не изгибалась зигзагом. Поэтому казалось, что он понимает,
какие экономические трудности постигли страну - разве он сам не потерял работу, к тому же очень хорошую работу? - Но по мере того как прибывали машины и очередь растягивалась (ее конца уже было не рассмотреть), реальное
положение вещей начал раскрываться перед ним в новом, ужасном свете. Возможно, «трудности» было не совсем уместным словом. Вот «беда» - то, что
надо.
17
Справа от него, в лабиринте столбиков и лент, которые указывали дорогу к
двери зала, заплакал ребенок. Оглянувшись, Том увидел, как мужчина со
спальным мешком поддерживает краешек нагрудного сумки, чтобы женщине
(«Господи, - подумал Том, - она сама что тот подросток») было удобнее вытаскивать оттуда ребенка.
- Что это за чертовщина? - спросил Тодд уже совсем непослушным языком.
- Ребенок, - ответил Том. - Женщина с ребенком. Девочка с ребенком.
Тодд присмотрелся и воскликнул:
- Мать твою! Вот это настоящая безотве… безответ… безответственность.
- Ты что, опьянел уже? - Линде Тодд не нравился, она не видела в нем ни
одной положительной черты, и в этот момент Том готов был с ней согласиться.
- Немного. Когда дверь откроется, я буду в норме. У меня есть мятные конфеты.
Тому захотелось спросить у Тоддстера, нет ли у него с собой візина - глаза у
него совсем покраснели, - но он решил, что сейчас не хочет с ним разговаривать. Он снова посмотрел туда, где стояла женщина с ребенком, который заходился от плача. Сначала ему показалось, что она ушла. Потом он посмотрел
вниз и увидел, что она заползает в спальный мешок здоровяка, держа ребенка
на груди. Мужчина держал мешок открытым, чтобы ей было удобнее. Младенец
продолжало скулить.
- Ты что там, не можешь заткнуть ребенка? - рявкнул мужской голос сбоку.
- Кто-то должен позвонить в социальную службу, - добавил женский голос.
Том подумал о Тине в таком возрасте, вообразил ее здесь, этим холодным
рассветным утром, и подавил в себе желание крикнуть мужчине и женщине,
чтобы они заткнулись… Или, еще лучше, набить кому-нибудь морду. В конце
концов, они же все вместе здесь стоят, разве не так? Вся эта толпа бедолаг и
неудачников.
Плач сделался тише, затих.
- Наверное, кормит его, - сказал Тодд и сжал себе грудь, показывая.
- Да.
- Томми?
18
- Чего тебе?
- Ты же знаешь, что Эллен потеряла работу?
- Черт, нет, ничего об этом не знал. - Он сделал вид, что не замечает страха,
написанного на лице Тодда. И влажного блеска в его глазах. Возможно, это изза выпивки или холод. А возможно, и нет.
- Ей сказали, что позовут обратно, когда все наладится, но они и мне то же
самое говорили, а я уже полгода ищу работу. Я обналичил страховку. Эти
деньги уже закончились. Знаешь, сколько у меня в банке осталось? Пятьсот
долларов. Знаешь, на сколько хватит пять сотень, если буханка хлеба в «Крогер» стоит бакс?
- Ненадолго.
- В яблочко. Я должен что-то получить здесь. Должен!
- Получишь. Мы оба получим.
Тодд дернул подбородком в сторону здоровяка, который сейчас стоял над
мешком, словно охраняя его, чтобы никто случайно не наступил на женщину и
ребенка, что ютились внутри.
- Думаешь, это муж и жена?
Об этом Том не думал. Теперь задумался.
- Возможно.
- Итак, оба без работы. Если бы это было не так, кто-то один остался бы с
ребенком дома.
- Возможно, - возразил Том, - они думают, что с ребенком на руках у них
больше шансов.
У Тома сразу осенило.
- А будут давить на жалость! Неплохая идея! - Он вытащил бутылку. - Хочешь?
Он сделал небольшой глоток, подумав: «Если не выпью я, выпьет Тодд».
Дремоту, которую нагнало на Тома виски, разогнал громкий крик:
- Открыта жизнь на других планетах!
19
Шутка был встречен смехом и аплодисментами.
Он выглянул и увидел, что уже рассвело. Солнечный свет был серым, едва
раздвигал туман, и все равно это был свет.
За дверями зала какой-то субъект в спецовке (имеет работу, счастливчик)
приближался с ведром и шваброй.
- Кто это? - спросил Тодд, едва шевеля языком.
- Никто, - ответил Том. - Обычный уборщик.
Тодд посмотрел в сторону Марлборо-стрит.
- Господи, они все едут и едут.
- Да, - протянул Том, думая: «А если бы я послушался Линду, мы бы сейчас
были в хвосте очереди, где-то на полпути до Кливленда». Это была хорошая
мысль. Небольшое оправдание для себя - всегда хорошая вещь, и все равно он
пожалел, что не отказался от виски Тодда. Во рту стойкий привкус кошачьего
дерьма. Конечно, он никогда его не пробовал, но все же…
Кто-то за две-три сборки зигзага от них, недалеко от спального мешка, спросил:
- Это не «бенц»? Смахивает на то, будто «бенц».
Том увидел в начале подъездной дороги со стороны Марлборо вытянутый силуэт с горящими желтыми противотуманными фарами. Машина не двигалась,
просто стояла неподвижно.
- Что он себе думает? - спросил Тодд.
У водителя следующей машины скорее всего возникла такая же мысль, потому что он посигналил - выдал длинный, злой гудок, от которого люди дергаются, фыркают и оглядываются. Минуту машина с горящими желтыми фарами
стояла на месте. А затем рванула вперед. Не налево, в сторону парковки, забитой до отказа, а прямо на людей, зажатых в лабиринте столбиков и лент.
- Эй! - закричал кто-то.
Толпа бросилась назад, словно волна пробежала. Тома толкнуло на Тодда,
который плюхнулся на задницу. Том зашатался, пытаясь сохранить равновесие,
и это ему почти удалось, но тут мужчина, что стоял впереди - кричал, нет, вопил, - въехал своим задом в промежность Тома, а локтем в грудь. Том полетел
20
на своего приятеля, услышал, как где-то между ними разбилась бутылка
«Беллз», и уловил резкий запах остатков виски, которое плеснуло на дорогу.
«Прекрасно, теперь от меня будет попахивать, как в баре в субботу вечером».
Он с трудом поднялся на ноги, как раз вовремя, и увидел, как машина - да,
это был «Мерседес», большой седан, серый, как это утро, - врезается в толпу и
очерчивает круг, разбрасывая по дороге тела. Из радиаторной решетки стекала
кровь. На капоте отчаянно металась женщина с раскинутыми руками и босая.
Она ударила ладонью по стеклу, хотела ухватиться за дворник, но промахнулась и слетела в сторону. Желтые полоски с надписью «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ» лопнули, один из столбцов царапнул сторону большого седана, который не собирался тормозить. Том увидел, как передние колеса переехали спальный мешок,
и грузного мужчину, который присел с поднятой рукой, прикрывая его своим
телом.
Теперь машина ехала прямо на него.
- Тодд! - закричал он. - Тодд, подымайся!
Он потянулся к руке Тодда, схватил одну из них и потянул. Кто-то сильно
ударился об него, и Том снова упал на колени. Он уже слышал мощный рокот
двигателя, совсем близко. Он попытался ползти, и чья-то нога ударила его в
висок. В глазах замигало.
- Том? - Тодд возник позади него. Как он это сделал, интересно? - Том, что
это?
Сверху на него упало тело, а потом еще что-то невероятно тяжелое прижало
его к дороге, угрожая перемолоть в желе. Захрустели бедра. Как сухие кости
индейки. Потом эта ноша исчезла. Зато надвинулась боль, что пришла вместе с
ощущением собственного веса.
Том попытался поднять голову и сумел оторвать ее от дороги ровно
настолько, чтобы увидеть, как задние огни исчезают в тумане. Еще он увидел
блестящие обломки от разбитой бутылки. Тодда, который распластался на
спине, и кровь лужей растекалась у него под головой. Красные следы направлялись к туманной полутьме.
Он подумал: «Линда была права. Надо было оставаться дома».
21
Он подумал: «Я умру, и, наверное, оно и к лучшему. Ведь, в отличие от
Тодда Пейна, я так и не смог обналичить страховку».
Он подумал: «Хотя это, наверное, нужно будет сделать».
Затем темнота.
Когда Том Сауберс проснулся в больнице через сорок восемь часов, рядом с
ним сидела Линда. Она держала его за руку. Когда он спросил, выживет, она
улыбнулась, сжала его пальцы и ответила, что зуб дает.
- Я парализован? Скажи правду.
- Нет, милый, но у тебя много сломанных костей.
- А что с Тоддом?
Она отвернулась, закусив губу.
- Он в коме. Но врачи говорят, он в конце концов из нее выйдет. Они это по
его энцефалограмме определили, или что-то такое подобное.
- Там была машина. Я не смог уйти с дороги.
- Я знаю. Ты не один. Это был какой-то маньяк. Его не поймали. По крайней
мере, пока что.
Водитель «Мерседеса» сейчас волновал его меньше всего. Что не парализованный, это хорошо, но…
- Насколько со мной серьезно? Только не ври… Говори прямо.
Она встретилась с ним взглядом, но не выдержала и отвела глаза. Снова
взглянув на открытки с пожеланиями выздоровления на тумбочке возле кровати, она проговорила:
- Ты… Ты еще нескоро сможешь ходить.
- Как скоро?
Она подняла его руку, всю в глубоких царапинах, и поцеловала ее.
- Они не знают.
Том Сауберс закрыл глаза и заплакал. Линда какое-то время слушала его, а
когда слушать стало невмоготу, подалась вперед и нажала на кнопку насоса,
22
который дозирует морфин. Она продолжала это делать, пока аппарат не перестал выдавать успокоительное. К этому моменту он уже спал.
1978
Моррис взял с верхней полки ящички в ванной комнате полотенце и накрыл
им Ротстайна, который теперь сидел в неестественной позе, наполовину свесившись с кресла, без верхней части головы. Мозги, которые породили Джимми
Голда, сестру Джимми Эмму и занятых самоедством родителей Джимми, полуалкоголиков - это уж слишком напоминало родителей самого Морриса, - теперь
подсыхали на обоях. Не сказать, чтобы Мориса это огорчило, скорее удивило.
Он ожидал увидеть кровь и дыру в глаза, но никак не это странное скользкое
месиво из хрящей и костей. Недостаток воображения - предположил он.
Именно из-за это он мог читать гигантов современной американской литературы - читать и восхищаться, но никогда не смог бы стать одним из них.
Из кабинета вышел Фредди Доу с двумя набитыми мешками, по одному на
каждом плече. За ним появился Кертис с опущенной головой, он не нес ничего.
Вдруг он вскочил, обогнал Фредди и понесся на кухню. Двери на задний двор,
подхваченные ветром, громко ударились о стену. А потом раздались звуки
рвоты.
- Его стошнило, - сказал Фредди. У него был талант сообщать о том, что и
так всем понятно.
- Ты в порядке? - спросил Моррис.
- Ага. - Фредди вышел через парадную дверь, не оборачиваясь, остановился
и взял дубину, что стояла на пороге, прислоненная к креслу качалке. Они готовились взламывать двери, но те не были заперты. Как и дверь кухни. Похоже,
Ротстайн все самое ценное держал в своем гардолловском сейфе. Вот тебе и
недостаток воображения.
Моррис прошел в кабинет, глянул на опрятный письменный стол Ротстайна и
прикрытую печатную машинку. Посмотрел на фотографии на стене. На них
улыбались бывшие жены, обе молодые и красивые, в одежде пятидесятых годов и с прическами того же периода. Довольно странно, что Ротстайн держал
отставных женщин там, где они могли наблюдать за ним, пока он писал, но у
Морриса не хватало времени думать об этом или исследовать содержимое письменного стола писателя, что он сделал бы с большим удовольствием. Но была
ли потребность в этом исследовании? Ведь записные книжки и так у него. У
23
него содержимое ума писателя. Все, о чем он написал после того, как прекратил публиковаться восемнадцать лет назад.
Фредди вынес пачки денег в первом же мешке (да, Фредди и Кертис разбирались в наличке), но в сейфе на полках еще оставалось много записных книжек. Книги в молескиновых переплетах - такими пользовался Хемингуэй, о таких грезил сам Моррис, когда, отбывая срок в «Ривервью», мечтал о писательской карьере. Но в исправительной колонии для несовершеннолетних преступников ему выдавали по пять листов плотной бумаги «Блу хорс» - этого, наверное, недостаточно, чтобы заняться писать Великий Американский Роман.
Просьба выдавать больше не помогали. Однажды он предложил Элкинсу, помощнику комиссара, сделать минет за десяток лишних листов. Элкинс набил
ему морду. Довольно забавно, если вспомнить весь тот принудительный секс, в
котором ему пришлось участвовать в течение девяти месяцев отсидки. Преимущественно, стоя на коленях, и несколько раз с собственными грязными трусами
во рту.
Он не считал, что его мать несет полную ответственность за эти изнасилования, но доля ее вины в этом была. Анита Беллами, знаменитый профессор истории, чью книгу о Генри Клэе Фрике номинировали на «Пулитцера». Настолько
знаменитая, что возгордилась, считая, что знает все и про современную американскую литературу. Это после спора с ней относительно трилогии о Голде однажды ночью он, не помня себя от ярости, ушел из дома, чтобы напиться. У
него это получилось, хотя разглядеть в нем несовершеннолетнего было нетрудно. Когда он пил, такое производил, что и вспомнить потом ничего не мог,
и эти поступки никогда не были хорошими. Той ночью это вылилось в незаконное проникновение, вандализм и драку с соседним охранником, который попытался его задержать до приезда полицейских.
Это произошло почти шесть лет назад, но воспоминания за это время не потускнели. Это было так безрассудно. Угнать машину, погонять по городу, потом
бросить ее (возможно, помочившись на приборную панель) - это одно дело. Не
слишком изобретательно, но, если повезет, после такого можно выйти сухим из
воды. Однако врываться в дом на Сахарных Холмах? Вдвое безрассудно. Ему
ни-чего не нужно было в этом доме (по крайней мере, потом он ничего такого
не смог вспомнить). А когда ему что-то было нужно? Когда предлагал свой рот
за несколько паршивых листов бумаги? Ему били морду. Он рассмеялся, потому
что так сделал бы Джимми Голд (до тех пор, пока Джимми не вырос и не продался за то, что называл «Золотым баксом»), и что случилось потом? Снова
24
удар по морде, еще сильнее. Этот едва слышный хруст сломанного носа заставил его плакать.
Джимми никогда бы не заплакал.
Он все еще жадно смотрел на молескиновые переплеты, когда Фредди Доу
вернулся с двумя новыми мешками. Еще у него была потертая кожаная вместительная сумка.
- Нашел в кладовке. Там еще, наверное, миллион консервов, бобы и тунец.
Как тебе, а? Странный тип. Может, он готовился к апокалипсису? Ладно,
Морри, шевелись. Выстрел могли услышать.
- Здесь нет соседей. До ближайшей фермы две мили. Расслабься.
- Знаешь, тюрьмы забиты ребятами, которые расслабляются. Нам нужно убираться отсюда.
Моррис начал было набирать полные руки книг, но не удержался, заглянул в
одну, только чтобы убедиться. Ротстайн действительно был странным типом, и
вполне могло случиться, что он забил сейф пустыми тетрадями, планируя написать в них что-то позже.
Однако нет.
По крайней мере эта была вся исписана мелким, аккуратным почерком
Ротстайна, каждая страница, сверху донизу, от края до края, поля толщиной с
волосинку.
… Точно не знал, почему для него это было так важно, и почему он не мог
заснуть, пока пустой вагон этого запоздалого товарняка нес его сквозь забвение сельского пейзажа в Канзас-Сити и далее, в спящую страну, это набитое
чрево Америки, которое отдыхало под привычным ночным одеялом, однако
мысли Джимми упорно возвращались к…
Фредди хлопнул его по плечу, и совсем не нежно.
- Оторви нос от этой штуки и давай собираться. Одного из нас и так уже выворачивает наизнанку, никак проблеваться не может, поэтому помощи от него,
как с быка молока.
Моррис, не произнося ни слова, бросил блокнот в мешок и сгреб новый
охапку, едва скрывая ликование. Он забыл про изуродованный труп в гостиной
под полотенцем, забыл про Кертиса Роджерса, который блевал на розы или
25
майоран, или петунии, или еще что-то, что росло там, на заднем дворе. Джимми
Голд! Едет на Запад, в товарном вагоне! Итак, Ротстайн все еще не закончил с
ним!
- Все, полные, - сказал он Фредди. - Выноси. А остальное я положу в саквояж.
- Это так называются такие сумки?
- Думаю, да. - Он знал это наверняка. - Мы почти закончили.
Фредди повесил мешки на плечи, но на минутку затри-имелся.
- Ты уверен насчет этих штук? Потому что Ротстайн говорил…
- Он был скрягой, который пытался спасти свои сбережения. Он бы что
угодно сказал. Иди.
Фредди ушел. Моррис положил последнюю партию блокнотов в саквояж и
вышел спиной вперед из шкафа. Кертис стоял возле письменного стола
Ротстайна. Балаклаву он снял. Лицо у него было белое, как бумага, только вокруг ошалевших глаз пролегли тени.
- Его не обязательно было убивать. Ты не должен был. Этого не было в
плане. Зачем ты это сделал?
Потому что он выставил меня дураком. Потому что помянул мою мать, а это
мое право. Потому что назвал меня мальчишкой. Потому что его нужно было
наказать за то, что он превратил Джимми Голда в одного из них. Преимущественно, потому что никто с таким талантом не имеет права прятать его от
мира. Только Кертис не понял бы ничего этого.
- Потому что так его записные книжки будут стоить дорожче, когда мы их
продадим. - Что произойдет не раньше, чем он прочтет в них каждое слово, но
Кертис не понял, зачем ему это, да ему и не нужно было это знать. Как и
Фредди. Он старался говорить терпеливо и понятно. - Теперь у нас все, наследие Джона Ротстайна, ничего нового уже не будет. От этого неопубликованные
вещи делаются еще более ценными. Тебе это понятно?
Кертис почесал бледную щеку.
- Ну… Наверное… Да.
26
- Кроме того, когда они всплывут, он не сможет заявить, что это подделка.
Что он наверняка сделал бы, просто на зло. Я много о нем читал, Кертис, все,
что есть о нем, и он был злой тварью.
- Ну…
Моррис остановил себя, чтобы не сказать: это слишком глубокая тема для
такой пустой головы, как у тебя. Взамен он протянул ему саквояж.
- Бери. И не снимай перчаток, пока не сядем в машину.
- Ты должен был посоветоваться с нами, Моррис. Мы же партнеры.
Кертис двинулся было к выходу, но остановился и снова обернулся.
- У меня вопрос.
- В чем дело?
- Не знаешь, в Нью-Гемпшире есть смертная казнь?
Второстепенными дорогами, сквозь узкую трубу Нью-Гемпшира они приехали до Вермонта. Фредди вел «Шевроле Бискейн», старую и неприметную.
Моррис держал на коленях дробовик и открытый дорожный атлас «Рэнд Макнэлли», время от времени включая верхний свет, чтобы убедиться, что они не
сбились с намеченного пути. Напоминать Фредди о том, что нельзя превышать
скорость, не приходилось - для Фредди Доу это было первое родео.
Кертис залег на заднем сидении, и вскоре они услышали его храп. Моррис
даже ему позавидовал, похоже, он стошнил всю свою спесь. Самому хорошо
выспаться, видимо, придется очень нескоро. У него до сих пор перед глазами
стояла картина - мозг, стекающей по обоям. Но мысли его были не об убийстве,
а о расплющенном таланте. Талант, который всю жизнь зрел и оттачивался,
был разорван на клочки за считанные секунды. Все эти рассказы, все эти образы - все превратилось в нечто, похожее на овсянку. Какой смысл?
- Ты действительно думаешь, что мы сможем продать эти его книжечки? спросил Фредди. Он снова об этом подумал. - Ну, то есть, за хорошие деньги?
- Да.
- И так, чтобы нам за это ничего не было?
- Да, Фредди, я уверен.
27
После этого Фредди Доу молчал так долго, что Моррис решил: вопрос закрыт. Но потом он снова заговорил об этом. Произнес два слова. Сухих и лишенных интонации.
- Я сомневаюсь.
Позже, вновь оказавшись за решеткой - на этот раз уже не в колонии для
несовершеннолетних, - Моррис думал: «Именно тогда я и решил убить их».
Но иногда, посреди ночи, не в состоянии заснуть из-за пекущей боли в
анальном отверстии, натертом после очередного акта содомии в душевой комнате с использованием мыла, он признавал, что это не так. Он знал об этом с
самого начала. Они были тупыми отъявленными проходимцами. Рано или
поздно (скорее, рано) кого-то из них взяли бы за нечто другое, и тот вряд ли
стал бы раздумывать, а сразу бы рассказал все, что ему было известно про эту
ночь, в обмен на смягчение приговора или вообще на оправдание.
«Я наверняка знал, что от них надо как можно быстрее избавиться, - думал
он бессонными ночами в камере, когда набито брюхо Америка отдыхало под
привычным ночным одеялом. - Это было неизбежно».
В северной части штата Нью-Йорк, когда рассвет еще не наступил, а едваедва коснулся темной линии горизонта позади них, они повернули на запад на
Трассу 92, эта автомагистраль тянется почти параллельно I-90 до самого Іллинойса, где поворачивает на юг и врезается в промышленные райо-ны Рокфорда. В это время на дороге почти никого не было, хотя они слышали (а иногда и видели) оживленное движение грузовиков на федеральной автостраде
слева от себя.
Когда проехали знак с надписью «Зона отдыха, 2 мили», Моррис подумал о
«Макбет». Если бы конец был всему концом, то чем скорее бы это произошло,
то лучше. Возможно, цитата не точная, но ничего, и так сгодится.
- Притормози здесь, - сказал он Фредди. - Мне надо выпустить дракона.
- У них там, наверное, и торговые автоматы есть, - подал голос рыгун с заднего сиденья. Кертис уже сидел, на голове - взъерошенные волосы. - Я бы не
отказался от крекеров с арахисовым маслом.
Моррис знал, что ему, вероятнее всего, пришлось бы отговориться от своего
плана. I-90 высосала почти все движение с этой трассы, но в разгар дня здесь
будет полно местных машин, которые ездят от одного Хиксвилла к другому.
28
Пока что зона отдыха пустовала, возможно, из-за знака «Ночная стоянка
трейлеров запрещена». Они припарковались и вышли. На деревьях чирикали
птицы, обсуждая сегодняшнюю ночь и делясь планами на день. Одинокое листочки - в этой части света листья только недавно начало сохнуть - медленно
планировали с деревьев и катились по парковке.
Кертис пришел в себя и направился исследовать торговые автоматы, а Моррис и Фредди вместе пошли к мужскому туалету. Моррис не чувствовал какогото особого волнения. Возможно, правду говорят, что первый раз важней, а потом будет легче.
Одной рукой он открыл для Фредди двери, а второй достал из кармана
куртки пистолет. Фредди, не оборачиваясь, бросил «спасибо». Подождав, когда
дверь закроется, Моррис отпустил их, подождал еще немного и только после
этого поднял пистолет. Нацелив дуло примерно на дюйм ниже затылка Фредди
Доу, он нажал на спусковой крючок. Выстрел в облицованном плиткой закрытом помещении прозвучал резко и звонко, но любой, если бы его случайно
услышал, решил бы, что это на I-90 фыркнул мотоцикл. Морриса же беспокоил
Кертис.
Зря. Кертис все еще стоял перед торговым автоматом в нише под пологим
деревянным навесом с непритязательной надписью «Придорожный оазис».
- Ты слышал? - спросил он Мориса. А потом, увидев в его руке пистолет,
удивленно спросил: - А это зачем?
- Для тебя, - ответил Моррис и выстрелил ему в грудь.
Кертис упал, но - и это стало полной неожиданностью - не умер. Он даже не
собирался умирать. Он извивался на тротуаре. Перед его лицом, кувыркаясь,
прокатился сухой лист. Из-под него начала сочиться кровь. Продолжая сжимать
свои крекеры, он посмотрел вверх, сквозь клубы маслянистых черных волос,
которые разлохматились над его глазами. За стеной из деревьев Трассы 92 на
восток проехала грузовик.
Моррис не хотел снова стрелять в Кертиса: здесь, на виду, звук выстрела
уже не замаскировать под рев мотоцикла, к тому же в любую минуту мог кто-то
подъехать.
- Если бы конец был всему концом, то что скорее бы это случилось, то
лучше, - проговорил он и встал на одно колено.
29
- Ты подстрелил меня, - выдохнул Кертис, почти беззвучно и удивленно. Ты, блядь, подстрелил меня, Мор-ре!
Думая о том, как ему ненавистно это прозвище - он ненавидел его всю
жизнь, и даже учителя, которые бы могли быть умнее, называли его так, - он
развернул пистолет и стал бить рукояткой по черепу Кертиса. Три мощных
удара почти ничего не причинили. В конце концов, это был всего лишь 38 калибр, и его веса хватало, чтобы нанести лишь минимальных повреждений.
Кровь проступила сквозь волосы Кертиса и потекла по щетинистым щекам. Он
стонал и смотрел на Морриса сумасшедшими голубыми глазами. Вяло махнув
рукой, он произнес:
- Остановись, Морри! Достаточно. Больно!
- Бля. Бля, бля, бля.
Моррис запихнул пистолет обратно в карман. Рукоятка его была покрыта
липкой кровью и волосами. Он пошел к «Бискейну», вытирая руки о куртку.
Открыл дверь водителя, увидел пустой замок зажигания и тихо процедил:
«блядь». Прошептал, как молитву.
На 92 проехало несколько машин, потом коричневый грузовик службы UPS.
Моррис поплелся обратно, к мужскому туалету, открыл дверь, присел и стал
шарить по карманам Фредди. Ключи от машины нашлись в правом переднем.
Поднявшись, он поспешил к торговым автоматам. Наверное, сейчас уже подъехала какая-то машина или грузовик, движение оживилось, и кому-то приспичило облегчиться после утреннего кофе. В таком случае ему пришлось бы убить
и этого или эту, возможно, и следующего. Вспомнились бумажные фигурки, соединенные руками.
Пока никого.
Он сел в «Бискейн», купленный легально, но теперь оборудованный краденными номерами штата Мейн. Кертис полз медленно мимо цементной дорожки в
сторону туалетов, подтягиваясь на руках и едва отталкиваясь ногами, оставляя
после себя кровавый улиточный след. Трудно было что-то предсказать, но Моррис подумал, что тот попытается добраться до телефона-автомата на стене
между мужским и женским туалетами.
«Все должно было пойти не так», - подумал он, заводя машину. За свой необдуманный поступок он сделал дурость, и теперь его, вероятно, поймают. Это
30
заставило его вспомнить, что в конце сказал Ротстайн. Тебе сколько-сколько
лет? Двадцать два? Двадцать три? Что ты знаешь о жизни, тем более о литературе?
- Я знаю, что не продаюсь, - сказал он. - И этого достаточно.
Он медленно направил «Бискейн» в сторону человека, что полз по бетонному тротуару. Ему хотелось убраться отсюда, мозг требовал бежать отсюда как
можно быстрее, но дело нужно было сделать аккуратно, без лишнего шума.
Кертис обернулся, глаза за грязными волосами, словно в лесных чащах, широко распахнутые и полные ужаса. Он с трудом поднял одну руку слабым останавливающим жестом, а затем Моррис перестал его видеть, потому что мешал
капот. Осторожно двигая рулем, он продолжал красться вперед. Нос машины
ударился о бордюр. Сосновый освежитель воздуха на зеркале заднего вида
подпрыгнул и закачался.
Потом ничего… и еще ничего. А потом машина снова наехала на что-то. Раздался приглушенный шелчок, как будто маленькая тыква, взорвалась в микроволновке.
Моррис повел рулем влево, и машина еще раз легонько вздрогнула, когда
«Бискейн» вернулся на свое место на парковке. Посмотрев в зеркало, он увидел, что у Кертиса нет головы.
Нет, голова, конечно, была, но раздавлена. Расплющена. «Здесь талант не
расплескался», - подумал Морри.
Он подъехал к выходу и, дождавшись, когда дорога опустела, рванул вперед. Следует остановиться и проверить передок у машины, особенно колесо,
которое переехало голову Кертиса, но сначала он хотел отъехать миль на двадцать. По меньшей мере на двадцать.
- Вижу в своем будущем автомойку, - сказал он. Это показалось ему смешным (чрезмерно смешным - выражение, значения которого не поняли бы ни
Фредди, ни Кертис), он рассмеялся и смеялся долго и громко. Моррис тщательно придерживался разрешенной скорости. Он наблюдал, как одометр отсчитывает мили, и даже на пятидесяти пяти каждое вращение, казалось, длилось пять минут. Колесо, наверное, оставляло кровавый след, который вел к
выезду с парковки, но он, видимо, уже оборвалась. Давным-давно оборвалась.
Однако все равно нужно было снова двигаться неглавными дорогами или даже
по дорогам третьего класса. Было бы разумно сейчас остановиться и выбросить
31
все записные книжки и наличные тоже - куда-то в лесополосу. Но он бы этого
не сделал. Никогда.
Шансы пятьдесят на пятьдесят, сказал он сам себе. А то и выше. В конце
концов, никто не видел машины. Ни в Нью-Гемпшире, ни в других местах.
Он подъехал к заброшенному ресторану, остановился на боковой парковке и
осмотрел передок и правое переднее колесо машины. В общем, ему показалось,
что все выглядит достаточно хорошо, только на переднем бампере осталось немного крови. Сорвав пучок травы, он вытер ее. Потом сел в машину и поехал
на запад. Он был готов к дорожным патрулям, но ему не встретилось ни одного.
За границей Пенсильвании, в Гованде, он нашел мойку-автомат для машин.
Щетки потерли, струи поплескали, и машина засияла, как новая, - и снизу, и
сверху.
Моррис ехал на запад, до маленького грязного жилого района под названием
Жемчужина Великих озер. Ему надо было на время залечь на дно и встретиться
с одним старым другом. К тому же дом - это такое место, куда, если ты возвращаешься, тебя всегда примут, - Евангелие от Роберта Фроста - особенно, если
рядом нет никого, кому можно пожаловаться на возвращение блудного сына.
Дорогой папочка удрал несколько лет назад, а милая мамочка сейчас проводит
осенний семестр в Принстоне, читая лекции о «баронов-разбойников», поэтому
дом на Сикоморовой улице, вероятнее всего, стоит пустой. У такого прекрасного преподавателя - к тому же еще и писателя, когда-то даже номинированного на Пулитцеровскую премию, - дом мог бы быть и лучше, но в этом надо
винить любимого папочки. Впрочем, Моррис никогда не имел ничего против
этого дома, это мать сокрушалась, а не он.
Моррис послушал новости, но не услышал ни слова об убийстве романиста,
который, если верить той статье в «Тайм», был «голосом, громко призвал детей
молчаливых пятидесятых проснуться и найти собственный голос». Молчание в
радио было приятной новостью, но не неожиданной. Если верить источнику информации из колонии, домоправительница приходила к Ротстайну один раз в
неделю. Был еще помощник по хозяйству, но он приходил только, когда вызвали. Моррис и его друзья-покойники не зря выбирали удобное время, поэтому можно было надеяться, что в течение ближайших шести дней тела не
найдут.
В тот же день, где-то на просторах Огайо, он промчался мимо лавочки, которая торгует разной стариной и старьем, но потом развернулся и подъехал к
32
ней. Покопавшись, он купил старый сундук. Шкатулка была старой, но прочной
на вид и обошлась ему в двадцать долларов. «Почти за бесценок», - подумал
Моррис.
2010
Теперь родители Пита Сауберса ругались часто. Тина называла их ссоры
«авки-гавки». Пит думал, что в этом что-то есть, потому что, когда они начинались, из их комнаты слышалось: ав-ав-ав, гав-гав-гав. Иногда Питу хотелось
выйти на лестницу и закричать вниз, чтобы они прекратили, просто прекратили. Вы пугаете детей, хотелось ему завопить. В доме есть дети, дети, вы что,
дураки, об этом забыли?
Пит был дома, потому что отличникам - у которых из всех занятий только самостоятельная работа днем и еще физкультура в обед, - разрешалось возвращаться домой раньше. Дверь его комнаты была открыта, и он услышал, как
отец затарахтел по кухне своими костылями, как только подъехала машина матери. Пит почти не сомневался, что сегодняшнее веселье начнется с родительской фразы: «что-то ты рановато сегодня». Мать ответит, что он никак не может запомнить, что теперь она по средам освобождается раньше. Папа скажет,
что еще не привык к жизни в этой части города, и произнесет это так, как
будто им пришлось переехать в самого бедного, самого мрачного района города, а не только до северного района Гортфилда, где улицы имеют названия
деревьев. Теперь, когда вступительная часть прозвучала, можно было начинать
гавкать и лаять.
Пит и сам не был в восторге от Норт Сайда, но и ужасным его не назовешь.
Даже в свои тринадцать лет он, похоже, лучше отца разбирался в экономических реалиях их положения. Возможно, потому что он не глотал таблетки оксиконтина по четыре раза на день, как отец.
Здесь они оказались из-за того, что средняя школа Грейс Джонсон, в которой преподавала его мать, закрылась согласно программе городского совета по
сокращению расходов. Многие из учителей ГД стали безработными. Линде повезло, ей предложили должность библиотекаря и проверяющего домашних заданий в Нортфилдской начальной школе. Каждую среду она возвращалась
раньше, потому что в этот день библиотека закрывалась в полдень. Так работали все школьные библиотеки. Это была еще одна инициатива по сокращению
расходов. Папу Пита это раздражало. Он замечал, что члены городского совета
себе зарплату не урезали, и называл их сборищем бесовских лицемеров.
33
Но Пит ничего не знал об этом. Знал он лишь о том, что в последнее время
Тома Сауберса все раздражало.
«Форд Фокус», теперь их единственная машина, остановился возле дома, из
него вышла мама со старым потертым портфелем в руке. Она обошла лед, который постоянно образовывался в тени возле крыльца под водостоком. Сегодня
была очередь Тины посыпать его солью, но она, как всегда, забыла. Мама с
опущенными плечами, медленно поднялась по лестнице. Питу не нравилось,
когда она ходила вот так, будто кирпич на спине несла. Тем временем в гостиной папе костыли застучали с удвоенной скоростью.
Открылась входная дверь. Пит замер в ожидании. Он надеялся на что-то
вроде «Привет, дорогая, как прошел вечер?»
Если бы.
Он и не хотел подслушивать авки-гавки, но в этом маленьком доме совсем
ничего не услышать было просто невозможно… Если, конечно, не уйти. Этой зимой к таму стратегическому отступлению он прибегал все чаще и чаще. Но иногда ему начинало казаться, что как старший из детей он должен слушать. Мистер Джейкоб на уроках по истории любил повторять, что знания - это сила, и
Пит подозревал, что именно поэтому обязан следить за словесной войной родителей, которая все накалялась и накалялась. Потому что каждая такая авкагавка растягивала ткань брака сильнее и сильнее, и когда она таки растерзает
ее, лучше быть к этому готовым.
Только быть готовым к чему? К разводу? Этот финал был наиболее вероятным. В определенном смысле, будет даже лучше, если они разойдутся - Пит
чувствовал это все сильнее и сильнее, хотя еще до конца не осознал свои чувства, - но что именно будет означать развод (еще одно из высказываний мистера Джейкоба) в условиях реального мира? Кто останется, а кто уйдет? Если
пойдет папа, как он будет жить без машины, ведь почти не может ходить? Это
лишь одна причина, через которую ни он, ни она просто не могут позволить
себе уйти. Они и так уже не имеют и гроша за душой.
По крайней мере Тина сегодня не услышит этого оживленного обме-на родительскими мыслями, она была в школе и, вероятно, вернется нескоро. Возможно, после обеда. Она завела себе подругу, Эллен Бриггс: девочка, у которой торчали передние зубы, жила на углу Сикоморовой и Вязовой улиц. Пит
считал, что у Эллен мозг, как у хомячка, но по крайней мере теперь Тина не
34
слонялась по дому, тоскуя по друзьям из их старого района, а иногда и плача.
Пит не выносил, когда Тина плакала.
Ну а пока, народ, приглушите мобильные телефоны и отключите пейджеры.
Гаснут огни, начинается спектакль «Мы по уши в дерьме».
ТОМ: Рано ты сегодня.
ЛИНДА (устало): Том, сего…
ТОМ: Да, среда. Библиотека закрывается раньше.
ЛИНДА: Ты опять курил в комнате. Я чувствую запах.
ТОМ (начиная раздражаться): Только одну. На кухне. С открытым окном. На
черных ступеньках лед, и я боялся поскользнуться. Пит снова забыл солью посыпать.
ПОТ (к зрителям): Если он сам составил график дежурства, ему бы следовало знать, что на этой неделе лед должна солить Тина. Этот оксиконтин не
только снимает боль, но еще и мозг выключает.
ЛИНДА: Но я все равно чувствую запах, а ты знаешь, что в договоре аренды
специально указано…
ТОМ: Ну хорошо, хорошо, я понял. В следующий раз пойду на улицу и упаду
с костылей.
ЛИНДА: Дело не только в договоре, Томми. Пассивное корни опасное для детей, мы же это обсуждали.
ТОМ: Обсуждали и обсуждали…
ЛИНДА (заходя в еще более опасные воды): И потом, сколько сейчас стоит
пачка сигарет? Четыре пятьдесят? Пять долларов?
ТОМ: Господи, да я пачку курю неделю!
ЛИНДА (штурмуя его оборонительные сооружения арифметикой-громкой танковой атакой): По пять долларов за пачку выходит более двадцати долларов в
месяц. И это все идет из моей зарплаты, потому что, кроме меня…
ТОМ: Ну, начинается.
ЛИНДА: …в нашей семье сейчас никто не зарабатывает.
35
ТОМ: Сколько можно твердить о том же? Можно подумать, я специально под
машину лег, чтобы ничего не делать.
ЛИНДА (после долгой паузы): У нас вино осталось? Я бы выпила полстакана.
ПИТ (в сторону): Скажи, что осталось, скажи, что осталось, папа.
ТОМ: Закончилось. Может, ты хочешь, чтобы я сходил в «Зоне» и взял еще
одну бутылку? Ну, тогда тебе придется выдать мне заранее мои карманные
деньги.
ЛИНДА (еще не плача, но уже дрожащим голосом): Ты ведешь себя, будто я
виновата в том, что с тобой это случилось.
ТОМ (кричит): Никто не виноват, и это меня бесит! Ты что, не поняла? Они
даже не поймали того, кто это сделал!
На этом месте Пит решил, что с него достаточно. Это был глупый спектакль.
Может, они этого не видели, но он видел. Он закрыл учебник по литературе.
Прочитает то, что задали (что-то чувака по имени Джон Ротстайн), ночью. А
сейчас ему нужно выйти и подышать воздухом, не наполненным спором.
ЛИНДА (тише): Хорошо, что хоть жив остался.
ТОМ (уже как в настоящей мыльной опере): Иногда я думаю , что лучше бы
я умер. Посмотри на меня. Сижу на окси, и все равно корчусь от боли, потому
что он больше не помогает, если только не принять лошадиную дозу. Живу на
зарплату жены… Которая на тысячу меньше, чем было раньше, за что спасибо
этом сборище этих дрянных…
ЛИНДА: Том! Следи за языком.
ТОМ: Дом? Нет дома. Инвалидное кресло с мотором? Нет инвалидного
кресла. Сбережения? Почти закончились. А теперь я даже не могу себе позволить, чтоб ему, сигарету!
ЛИНДА: Если ты считаешь, что это нытье решит все проблемы, то пожалуйста, только…
ТОМ (уже ревя): Ты называешь это скулением? Я называю это реальностью!
Может, мне спустить штаны, показали ты, что у меня осталось от ног?
36
Пит босиком побежал вниз. Гостиная находилась сразу внизу, под лестницей, но они не увидели его. Они смотрели друг на друга, разыгрывая трагическую пьесу, которую никто даже бесплатно не стал бы смотреть. Отец на костылях, глаза красные, щеки колючие; мать держит сумочку перед грудью, как
щит, и кусает губы. Это было ужасно. И что хуже? Он любил их обоих.
Отец не стал припоминать Чрезвычайный фонд, основанный через месяц после массового убийства возле Городского Центра единственной оставшейся в
городе, газетой совместно с тремя местными телеканалами. Брайан Уильямс
даже сделал сюжет об этом в «Ночных новостях Эн-би-си» - о том, как это мужественное маленький городок сплотилось, когда случилось бедствие, о неравнодушные сердца, про руку помощи и все такое прочее, а теперь слово от
нашего спонсора. Фонд успокоил всех дней на шесть. О чем помалкивали газеты, так это о том, как мало денег было собрано. Даже после всех благотворительных забегов, благотворительных мотокроссов и концерта финалиста конкурса «Американский идол». Чрезвычайный фонд оказался таким мизерным,
потому что сейчас трудно было всем. Конечно же, все, что удалось собрать,
нужно было распределить между очень большим количеством людей. Семья
Сауберс получила чек на тысячу двести долларов, затем еще один на пятьсот и
еще один на двести. В прошлом месяце пришел чек с пометкой «последняя
часть» на пятьдесят долларов.
Пит юркнул в кухню, схватил ботинки и куртку и вышел. Первое, что он заметил, - на ступеньках черного хода не было никакого льда. Отец солгал об
этом. Было слишком тепло для льда, по крайней мере на солнце. До весны еще
оставалось шесть недель, но оттепель продолжалась уже неделю, и из всего
снега во дворе осталось только несколько покрытых корочкой кучек под деревьями. Пит подошел к забору и открыл калитку.
Одним из преимуществ жизни в Норт Сайде было наличие незастроенной
участка размером с квартал по Сикоморной улице. Пять акров непролазных кустов и приземистых деревьев тянулись вниз, к замерзшей речушке. Папа Пита
говорил, что этот участок в таком состоянии находится уже давно и, вероятнее
всего, таковой в ближайшее время и останется из-за какого-то бесконечного
спора о том, кому она принадлежит, и что можно было бы на ней построить. «В
конце концов, от этих споров никто не выигрывает, только юристы, - сказал он
Питу. - Помни это».
По мнению Пита, дети, которые хотели немного отдохнуть от родителей,
тоже выигрывали.
37
Дорожка шла извилистой диагональю мимо обнаженные зимой деревья, в
конце упираясь в Зал отдыха на Березовой улице, старый Нортфилдский молодежный центр, который доживал последние дни. В теплую погоду на дорожке и
вокруг слонялись старшие ребята - приводили сюда своих подружек, курили
сигареты или дурь, пили пиво, - но этого времени там никого не было. А если
взрослых ребят нет, значит, путь свободен.
Иногда Пит приводил сюда сестру, когда родители серьезно заводились, а
это случалось все чаще и чаще. Придя в Зал отдыха, они бросали мяч в ко-шик,
смотрели видео или играли в шашки. Он не знал, куда поведет ее, если Зал закроется. Здесь и пойти было больше ни куда, кроме «Зоне», круглосуточной
лавки. Сам он, прогуливаясь в одиночестве, доходил только до ручья, бросал
камни в воду или зимой разбивал ними лед, проверяя, сможет пробить дыру, и
наслаждаясь покоем.
Авки-гавки - это, конечно, плохо, но больше всего он боялся, что папа - который всегда за таблетки оксиконтина был всегда немного не в себе - когданибудь поднимет руку на мать. Это уже окончательно разорвет ткань их брака.
А если нет? Если она будет терпеть побои? Это было бы еще хуже.
«Но этого никогда не случится, - убеждал себя Пит. - Папа никогда не сделает такого».
А если таки сделает?
Сегодня днем река еще была покрыта льдом, но лед сдавался прогнившим и
был весь покрыт большими желтыми пятнами, как будто какой-то великан
здесь остановился помочиться. Выходить на него Пит не решился. Нет, если бы
лед проломился, он бы не утонул, ничего такого - воды здесь было по колено, но ему не хотелось возвращаться в дома и объяснять, почему штаны и носки
мокрые. Он сел на поваленное дерево, бросил несколько камней (маленькие
отскакивали и катились, а большие пробивали желтые полосы), потом просто
стал смотреть на небо. С запада на восток по нему плыли пушистые облака,
больше похожие на весенние, чем на зимние. Одна туча напоминала старуху с
горбом (а может, это был рюкзак?), другая - зайца, был там еще дракон и…
Глухой звук, будто упало что-то тяжелое, хрупкое, отвлек его. Он повернулся влево и увидел, что кусок берега, подточенный снегом, который таял в
течение недели, обвалился, обнажив корни дерева, которое и без того угрожающе нахи-лилось - вот-вот рухнет. Пространство, что уволился, был похож на
38
пещеру, и, если он не ошибался - кто его знает, может, это просто тень, - там
что-то лежало.
Пит подошел к дереву, ухватился за одну из голых ветвей и нагнулся, чтобы
лучше рассмотреть. Действительно, внутри что-то было, причем что-то большое. Край ящика?
Он спустился вниз вдоль берега, выдалбливая каблуками ступеньки в раскисшей земле. Оказавшись под местом небольшого обвала, Пит сел на корточки. Он увидел потрескавшуюся черную кожу и металлические полосы с заклепками, а еще ручку размером со стремя. Сундук! Кто-то спрятал здесь сундук.
Измученный возбуждением и интересом, Пит схватился за ручку и дернул.
Сундук не шелохнулась. Слишком крепко засел в земле. Пит снова потянул, но
с таким же успехом. Нет, не вытащить. Без инструментов - точно.
Он снова присел, опустив руки между бедер - так часто делал отец до того,
как дни приседаний дошли до конца, и стал просто смотреть на сундук, которая
выглядывала из черной, изрытой корнями земли. Глупо, наверное, было думать
про «Остров сокровищ» (а еще о «Золотого жука», которого они проходили по
английскому в прошлом году), но он упомянул их. Или это слишком глупо?
Неужели? Кроме убеждения в том, что знание - сила, мистер Джейкоб всегда
подчеркивал важность логического мышления. А разве не логично предположить, что кто-то спрятал ящик в безлюдном месте, потому что в ней спрятано
что-то ценное?
К тому же она лежала здесь довольно давно. Весь ее вид об этом говорил.
Кожа потрескалась и местами из черной сделалась серой. Пит подумал: «Если
сильно потянуть за ручку, она может сломаться. Потускневшие металлические
полосы заржавели.
Приняв решение, он со всех ног помчался по дорожке назад к дому. Пробег
калитку, вошел на кухню, прислушался. Голоса не слышно, телевизор тоже
молчит. Отец, вероятно, ушел вздремнуть в спальню (ту, что на первом этаже,
маме с папой приходилось спать там, хоть она и маленькая, потому что папе теперь было трудно подниматься по лестнице). Мама могла пойти с ним, иногда
они так мирилися, но чаще сидела в комнате для белья, которая служила ей за
кабинет, где составляла резюме и искала работу через интернет. Папа бросил
39
это занятие (и Пит должен был признать, не без оснований), но мама продолжала попытки. Она хотела снова преподавать в школе, и не только из-за нехватки денег.
Рядом с домом стоял гараж, но мама никогда не ставила туда свой «Фокус»,
разве что когда приближалась метель. Гараж был захламлен разными вещами
из старого дома, для которых не хватило места в этом новом арендованном месте. Там хранился папин ящик с инструментами (Том выставлял их на
«Сraigslist» или на каком-то похожем сайте, но никто не давал за них столько,
сколько он хотел получить), его и Тинины старые игрушки, бочка с солью с
черпаком и некоторым садовым принадлежностями, который стоял у задней
стены. Схватив лопату, Пот побежал обратно на дорожку, держа ее перед собой, как солдат винтовку.
Выдолбленные ранее ступеньки помогли ему спуститься к ручью, и, оказавшись внизу, Том взялся за работу на небольшом сдвиге, который обнажил сундук. Он перебрасывал землю, рухнула, обратно в дырку под деревом, не всю, а
сколько смог. Заполнить ее до самого шишковатого корни не удалось, но край
сундука исчез из глаз, это ему и было нужно.
Пока что.
За обедом авки-гавки продолжались, но уже не так сильно, и Тина, похоже,
не расстроилась, но пришла к Питу в комнату, когда тот заканчивал делать домашнее задание. Она была в пижаме и тянула за собой миссис Бизли, свою последнюю и самую важную куклу-утешительницу. Ей будто снова было пять годиков.
- Можно, я в твоей кровати полежу, Пити? Мне приснился плохой сон.
Он хотел было отправить ее обратно, но потом решил (в голове промелькнули мысли о скрытой ящик), что это может спугнуть удачу. К тому же, это
было бы совсем не по-братски - он в нее которые круги под красивыми глазами.
- Ну ладно, давай, только недолго. И не будем к этому привыкать. - Одно из
любимых маминых высказываний.
Тина шмыгнула к кровати и оперлась спиной о стену - так она любила спать,
- как собралась провести здесь всю ночь. Пит закрыл учебник естествознания,
сел рядом с ней и скривился от боли.
40
- Кукла Тинси. Я сел на твою миссис Бизли.
- Сейчас я ее ногами оттолкнет. Вот. Так лучше?
- А если она там задохнется?
- Она не дышит, глупый. Это просто кукла, и Эллен говорит, она мне скоро
надоест.
- Эллен - дура.
- Она моя подруга. - Пит с некоторым удивлением понял, что этому не стоит
перечить. - Но, наверное, она права. Люди же взрослеют.
- Только не ты. Ты навсегда останешься моей младшей сестрой. И смотри не
засыпай. Тебе возвращаться в свою комнату за пять минут.
- Десять.
- Шесть.
Она подумала.
- Хорошо.
Снизу донесся сдавленный стон, за ним стук костылей. Пит проследил звук
на кухню, там папа сядет, зажжет сигарету и будет выдувать дым на улицу через черный ход. От этого включается обогреватель, а обогреватель, если верить маме, топлив не масло, а доллары.
- Как думаешь, они расстанутся?
Пит получил двойной удар. Во-первых, сам вопрос, а во-вторых, совершенно
взрослая озабоченность, с которой оно было поставлено. Он начал отвечать,
что нет, конечно, не расстанутся, но потом вспомнил, как ему не нравятся
фильмы, в которых взрослые врут детям, а такие почти все фильмы.
- Не знаю. Точно не сегодня. Суды уже закрыты.
Она хихикнула. Наверное, это хорошо. Он подождал, чтобы она еще что-то
сказала. Она не сказала. Мысли Пита вернулись к сундуку, спрятанной на берегу реки под деревом. Выполняя домашнюю работу, он каким-то образом
удерживал эти мысли на расстоянии, но …
Нет, неправда. Эти мысли не покидали его.
41
- Тинси? Не засыпает.
- Я не … - Судя по голосу, она уже почти уснула.
- Что бы ты сделала, если бы нашла сокровище? Закопанный сундук, полный
драгоценных камней и золотых дублонов?
- Что такое дублоны?
- Это такие старинные деньги.
- Отдала бы их папе с мамой. Чтобы они больше не ссорились. А ты?
- Я тоже, - ответил Пит. - Теперь иди к себе, чтобы мне не пришлось тебя
нести.
По условиям страховки, Том Сауберс теперь имел право проходить терапию
дважды в неделю. По понедельникам и пятницам в девять часов утра за ним
приезжала специальная машина, она же возвращала его обратно в четвертый
после гидротерапии и сборов, на которых люди с малыми травмами и хроническими болями садились в круг и обговоривали свои беды. Это означало, что два
дня в неделю дом оставался пустым.
В четверг вечером Пит лег спать, жалуясь на больное горло. Утром, проснувшись, он заявил, что горло все еще болит и у него поднялась температура.
- Горячий, - сказала Линда, приложив запястья к его лбу. Пит надеялся на
это всей душой, когда держал голову в двух дюймах от лампы в своей постели,
перед тем как спуститься вниз. - Если завтра тебе не станет лучше, придется
вести тебя к врачу.
- Хорошая идея! - Воскликнул Том со своего места за сто лом, где он гонял
по тарелке яичницу. Вид у него был такой, словно он вообще не спал ночью. К специалисту. Сейчас позову личного водителя. «Роллс-Ройс» занят, Тени
нужно ехать на теннис в клуб, но вторая машина, кажется, свободна.
Тина прыснула от смеха, а Линда осуждающе посмотрела на Тома, и, прежде
чем она успела ответить, Пит сказал, что ему не так плохо, и однажды дома ему
хватит, чтобы выздороветь. Если не за день, то за выходные он точно выздоровеет.
- Надеюсь, - вздохнула она. - Ты есть хочешь?
42
Пит хотел, но знал, что признаваться в этом глупо, раз у него должна болеть
горло. Он прикрыл рот рукой и изобразил покашливание.
- Может, немного сока. Потом, наверное, пойду наверх и попробую еще поспать.
Тина вышла из дома первой, побежала к углу, где они с Эллен обсуждали те
странные темы, которые обсуждают девятилетних девчонки, ожидая школьный
автобус. Затем мама поехала на «Форде» в школу. В последнее покинул дом
папа, он прошел на костылях подъездной дорожке к микроавтобуса, уже ждал
его. Пит, провожая его взглядом с окна своей спальни, подумал, что отец в последнее время будто уменьшился. Волосы, торчащими из-под шапки с надписью «Сурки», уже коснулась седина.
Когда микроавтобус поехал, Пит оделся, взял из кладовки одну из сумок, с
которыми мама ходила в магазин, и вышел в гараж. С родительских инструментов он выбрал молоток и долото, сунул их в сумку. Захватив лопату, он отправился, но, пройдя несколько шагов, вернулся и захватил еще и лом. Бойскаутом он никогда не был, но считал, что лучше быть готовым ко всему.
Утро выдалось таким холодным, что дыхание превращалось в, но к тому времени, когда Пит раскопал сундук настолько, чтобы его можно было извлечь,
воздух прогрелся, и он даже вспотел. Сняв куртку и нацепив ее за нижнюю
ветвь, он посмотрел вокруг - случайно не подошел кто-то к реке (до этого он
уже несколько раз оглядывался). Убедившись, что вокруг ни души, Пит зачерпнул немного земли и потер ею ладони, как бейсболист, перед ударом. Он
взялся за ручку ящика, напомнив себе, что она может в любой момент сломаться. Меньше всего ему хотелось скатиться вниз головой с берега в воду.
Если упасть в ручей, можно и на самом деле заболеть.
Может, там и нет ничего интересного, кроме старой заплесневевшей ветоши… Только, зачем кому-то нужно было прятать сундук со старой одеждой?
Гораздо проще ее сжечь или отдать на благотворительность.
Есть только один способ это выяснить.
Пит глубоко вдохнул, задержал в груди воздух и потянул. Сундук остался на
месте, старая ручка угрожающе скрипнула, но Пит вдохновился. Он понял, что
сундук можно немного раскачать из стороны в сторону. Это напомнило ему, как
папа когда обмотал нитью молочный зуб Тины и резко выдернул его, потому
что тот не хотел выпадать самостоятельно.
43
Он стал на колени (мысленно напомнив себе, чтобы потом не забыть джинсы
или постирать, или закопать глубоко в шкафу) и вонзился взглядом в дыру.
Один из корней оплел заднюю часть ящика, будто держа рукой. Взяв лопату,
крепче ухватился за ручку и стал рубить корни. Корень был толстым, и несколько раз приходилось делать передышку, но в конце концов его удалось перерубить. Отложив лопату, Пит снова взялся за ручку. Сундук уже сидел в
земле не так прочно, еще немного - и выскочит. Он посмотрел на часы. Пятнадцать минут одиннадцатого. Мама, наверное, во время перерыва позвонит домой, чтобы узнать, как он себя чувствует. Ни чего, если он не ответит, она решит, что он просто спит, и все же, подумал Пит, дома надо будет проверить автоответчик. Опять подняв лопату, он взялся копать вокруг сундука, отбрасывать землю и рубить тонкие корни. Затем снова взялся за ручку.
- На этот раз ты у меня вылезешь, - произнес он вслух. - На этот раз точно.
Потянул. Сундук выехала на него так неожиданно и так легко, что он, наверное, упал бы вместе с ней, если бы не стоял с широко расставленными ногами.
Сундук замер, наполовину высунувшись из дыры. Сверху она была вся покрыта
остатками мелких корешков и комками грязи. Впереди просматривались застежки, старомодные застежки, как на чемоданчике для завтрака какого-то рабочего. И еще был большой замок. Пит снова взялся за ручку, и на этот раз и
не выдержала, сломалась. «Ничего себе», - произнес Пит, глядя на свои руки.
Они покраснели и пульсировали.
Что ж, раз, два - одна беда (еще одна мамина поговорка). Он, как медведь,
обхватил сундук и двинулся вместе с ним обратно. И тут же он вышел из своей
норы на свет, вероятно, впервые за много лет - сырой и грязный пережиток
прошлого с ржавыми застежками. В длину где-то фута два с половиной, а в
глубину никак не менее фут. Может, и больше. Пит поднял его за край и решил, что весит он, наверное, фунтов шестьдесят, это половина его собственного веса, только невозможно определить, что из этого является его собственным весом, а весом содержимого. Но точно это были не дублоны. Если бы сундук был полон золота, он бы не смог его вытащить и тем более поднять.
Он расстегнул застежки, вызвав маленькие обвалы грязи, и склонился над
замком, готов к тому, что придется его ломать молотком и долотом. Затем, если
все же не откроется - а он, скорее всего, не откроется, - придется применить
лом. Но сначала … Не попробуешь, не узнаешь …
44
Он взялся за крышку, и та, скуля грязными петлями, поднялась. Позже он
предположит, что кто-то купил этот ящик не новым и, видимо, достаточно дешево, потому что ключ был утерян, но в ту минуту он просто смотрел. Он не
чувствовал мозолей на одной ладони, не чувствовал боли в спине и бедрах, не
замечал капелек пота, которые скатывались по его загрязненной землей лицу.
Он не думал ни о матери, ни об отце, ни о сестре. Не думал он и про их ссоры,
по крайней мере, тогда.
Сундук был изложен изнутри прозрачным пластиком, который защищал ее
внутренности от влаги. Под ним Пит увидел что-то похожее на записные
книжки. Ребром ладони он протер дугу, вроде стеклоочистителя, на покрытой
мелкими капельками пластиковой пленке. Да, это были блокноты, добротные,
кажется, даже в настоящих кожаных палитурах. На вид - сотня, не меньше. Но
это еще не все. Кроме записных книжек, там лежали пачки, похожие на те, которые приносила мама, когда переводила в наличные чеки. Пит поднял пленку
и уставился в наполовину заполненный сундук. На пачках было напечатано:
«ГРЕНАЙТ СТЕЙТ БАНК» и «Друг из вашего родного города!». Позже он заметит
определенные различия между этими пачками и теми, что мама получала в
«КОРНБАНК ЭНД ТРАСТ»: ни одного адреса электронной почты и ни слова о
пользовании платежной картой - но сейчас он просто смотрел. Сердце его колотилось так, что перед глазами появились черные точки, которые пульсировали, и он даже испугался, что вот-вот потеряет сознание.
Этого только не хватало! Только девушки теряют сознание.
Возможно, но у него действительно голова шла кругом, и только сейчас он
понял, что после того, как открыл сундук, перестал дышать. Глубоко вдохнув,
он шумно выдохнул и снова вдохнул. Ему показалось, что воздух прошло
сквозь него всего, до кончиков пальцев на ногах. В голове прояснилось, но
сердце забилось еще сильнее, да еще и руки затряслись.
Эти банковские пачки пустые. Ты же понимаешь это, да? Люди находят
деньги в книгах и в фильмах, но не в реальной жизни.
Вот только они не выглядели пустыми. Они выглядит-ли туго набитыми.
Пит протянул руку к одной из них и вздрогнул, услышав шорох на другом
берегу ручья. Он развернулся и увидел двух белок, которые, видимо, воспринимая недельный оттепель за приход весны, резвились среди мертвого листья.
Дергая хвостами, они ловко вскарабкались на дерево.
45
Пит вернулся к сундуку и взял одну из банковских пачек. Клапан не был запечатанным. Он подцепил его пальцем, как будто окоченел, хотя у самого температура подскочила, наверное, градусов до сорока. Сжав пачку так, чтобы она
открылась, Пит заглянул в нее.
Деньги.
По двадцать пятьдесят долларов.
- Господи Боже ты мой, - прошептал Пит Сауберс.
Он вытащил банкноты и попытался их пересчитать, но руки у него дрожали
так, что он уронил несколько штук. Деньги разлетелись по траве, и, пока он их
собирал, его разгоряченному мозгу показалось, что с одной купюры ему подмигнул Улисс Грант.
Пересчитал. Четыреста долларов. Четыреста долларов только в одной этой
пачке, а здесь таких десятки.
Он сунул деньги обратно в пачки, это плохо получалось, ведь его руки дрожали сильнее, чем у дедушки Фреда в последние год-два его жизни. Он положил пачку в ящик и обвел сумасшедшими, выпученными глазами окрестности.
Звуки дорожного движения, которые всегда казались слабыми, далекими и неважными на этой заросшей участке земли, теперь звучали близко и угрожающе. Это был не Остров сокровищ, это был город с миллионом жителей, многие
из которых сейчас ушли из своих домов на работу и с удовольствием забрали
бы себе то, что хранится в этом сундуке.
«Думай, - приказал себе Пит Сауберс. - Думай, черт побери. Это самая важная вещь, которая с тобой случалось в жизни, возможно, даже самая важная
вещь, которая когда-либо с тобой случится, потому думай хорошо и думай правильно ».
Первой пришла в голову Тина, уютно устроившаяся в его постели у стенки.
Что бы ты сделала, если бы нашла сокровище, спросил он ее.
Отдала бы их папе с мамой, ответила она.
Но вдруг мать захочет их вернуть владельцу?
Это было важный вопрос. Папа никогда не вернул бы, Пит это точно знал, но
мать не такая. У нее были очень строгие представления о том, что хорошо, и
46
что плохо. Если показать им сундук и то, что там содержится, это приведет к
страшной авке-гавке из-за денег за все время.
- К тому же, кому их возвращать? - Подумал вслух Пит. - В банк, что ли?
Смешно!
Или не очень? А вдруг это действительно пиратский клад, только спрятанный
грабителями банков, а не морскими разбойниками? Но почему деньги в пачках,
что их сняли со счета? И что это за черные записные книжки?
Обо всем этом можно было подумать позже, не сейчас, потому что теперь
ему надо было действовать. Он посмотрел на часы - уже за четверть одиннадцать. Время еще есть, но следует спешить.
- Действуй или проиграешь, - прошептал он и начал перекладатывать пачки
из сундука в льняную сумку, в которой лежали молоток и долото. Пристроил
сумку на склоне берега и накрыл ее курткой. Положив оберточную пленку в
ящик, он закрыл крышку и втолкнул ее обратно в дыру. Сделал короткую передышку, вытер скользкое от грязи и пота лоб, а потом взял лопату и стал неистово закидывать дыру землей. Засыпав сундук, почти весь, он взял сумку с
курткой и изо всех сил побежал дорожкой к дому. Сначала он спрячет сумку в
недрах шкафа, потом проверит автоответчик, нет сообщений от мамы. Если на
мамином фронте все будет хорошо (и если папа не вернулся с терапии сказать,
что было бы просто ужасно), он сможет сбегать обратно к ручью и спрятать
сундук лучше. Позже можно будет заглянуть в блокноты, но, направляясь домой в тот солнечный февральский день, он более думал о том, нет ли между
или под ними еще пачек с деньгами.
«Придется мне принять душ, - подумал он. - А потом еще убрать грязь в ванной комнате, чтобы мама не спросила, что я делал на улице, если должен лежать больной в постели. Нужно быть очень-очень осторожным, никому ничего
не рассказывать. Никому ».
Когда он мылся в душе, у него возникла идея.
1978
Дом - это такое место, куда, если ты возвращаешься, тебя всегда примут, но,
когда Моррис добрался до здания на Сикоморовой улице, свет в окнах не рассеивал вечернюю мглу, и никто не встречал его на пороге. Да и откуда здесь
кому-то взяться? Мать сейчас в Нью-Джерси, читает лекции о том, как в девят47
надцатом веке кучка коммерсантов попыталась украсть Америку. Читала лекции аспирантам, которые, вероятно, будут воровать все, что попадет в руки, в
погоне за Золотым Баксом. Кто-то, безусловно, скажет, что Моррис и сам отправился в Нью-Гемпшира за Золотым Баксом, но это не так. Он это сделал не
ради денег.
«Бискейн» надо было поставить в гараж, где его никто не увидит. Черт, машины вообще следует избавиться, но с этим придется подождать. Сначала Полина Маллер. Большинство людей на Сикоморовой улице настолько привязаны
к телевизорам, что, если бы в прайм-тайм перед чьим-то домом появилось НЛО,
они и его бы не заметили, но только не миссис Маллер. Ближайшая соседка
Беллами превратила подглядывание в настоящее искусство.
- Ой, вы только посмотрите! - Воскликнула она, приоткрыв двери … Как
будто не наблюдала за ним через окно кухни, когда он парковался. - Морри
Беллами! Во всей своей красе!
Моррис выдавил из себя что-то вроде мягкой улыбки.
- Привет, миссис Маллер.
Она обняла его. Подобное приветствие было лишним, но он покорно обнял
ее в ответ. Затем она повернула голову, всколыхнув складки кожи под Подбитый-Ридди, и закричала:
- Берти! Берти! Это Морри Беллами!
Из гостиной донеслось бормотание, отдаленно напоминавшее слово привет.
- Заходи, Морри! Заходи! Я поставлю кофе. Знаешь, что у меня есть? - Она
жутко кокетливо повела неприродно черными бровями. - Торт от Сары Ли!
- Звучит привлекательно, но я только что вернулся из Боссто. Ехал без остановок и крайне устал. Просто не хотел, чтобы вы, увидев в соседнем доме свет,
вызывали полицию.
Она выжала обезьяний визг, который, вероятно, обозначал смех.
- Какой ты заботливый! Но ты всегда таким был. Как мать, Морри?
- Хорошо.
Он понятия не имел, как мать. После того как он в семнадцать лет вышел из
колонии, а в двадцать не смог вступить в Городской колледж, отношения между
48
Моррисом и Анитой Беллами свелись к одиночным разговоров по телефона.
Разговоры эти были холодными, но вежливыми. После последней споры той
ночи, когда его арестовали за незаконное проникновение и другие приятности,
они почти перестали думать друг о друге.
- Возмужал, - сказала миссис Маллер. - Девушкам, наверное, нравишься. А
какой худенький был!
- Когда работаешь на стройке …
- На строительстве! Ты! Святый Боже! Берти! Моррис работает на строительстве!
В гостиной снова послышалось бормотание.
- Но потом работы не стало, и я вернулся сюда. Мать говорила, что я могу
жить в доме, если она не найдет постояльцев. Но я, наверное, ненадолго.
Он даже не представлял, насколько был прав.
- Пойдем в гостиную, Морри, поздороваешься с Бертом.
- Лучше в другой раз. - Чтобы опередить дальнейшие уговоры, он крикнул: Эй, Берт!
Новое бормотание на фоне неистового взрыва смеха из сериала «С возвращением, Коттер».
- Ну, тогда завтра, - сказала миссис Маллер, снова задвигав бровями. Она
словно копировала Граучо Маркса. - Спрячу пока тортик. Могу даже взбить
сливки.
- Отлично, - кивнул Моррис. Вряд ли до завтра миссис Маллер умрет от сердечного приступа, но все может произойти. Как сказал другой великий поэт,
надежда цветет в человеческой душе вечно.
Ключи от дома и гаража находились там, где и всегда, висели справа от
крыльца. Моррис загнал «Бискейн» в гараж и поставил ящик старика на бетон.
Ему даже хотелось взяться за четвертый роман о Джимми Голде, но записные
книжки были свалены скопом, и к тому же у него, видимо, глаза вылезут,
прежде чем прочитает хоть одну страницу с мелким почерком Ротстайна.
Завтра, пообещал он себе. После того как поговорю с Энди и пойму, как он
будет с этим разбираться, расписания их по порядку и начну читать.
49
Он сунул сундук под старый родительский рабочий стол и накрыл листом
пластика, который нашел в углу, после чего зашел в дом и осмотрел родные
пенаты. Здесь мало что изменилось, что было довольно противно. В холодильнику не было ничего, кроме банки консервированных пикулей и пачки пищевой
соды, но в морозилке нашлось несколько упаковок полуфабрикатов «Хангри
мен». Одну упаковку он поставил в микроволновую печь, повернул ручку на
350 и поднялся наверх к своей старой спальне.
«Мне повезло, - подумал он. - Добился. У меня на руках неопубликованные
рукописи Джона Ротстайна восемнадцати лет работы ».
Он очень устал, чтобы чувствовать радость или даже удовольствие. Он почти
заснул, принимая душ, а потом еще во время поедания жуткого на вид мясного
рулета с картофелем быстрого приготовления. То же он сумел доесть, после
чего с трудом снова поднялся наверх. Заснул через сорок секунд после того,
как его голова коснулась подушки, и проснулся на следующее утро в девять
двадцать.
После хорошего отдыха, лежа на детской кровати, которую прочертил луч
солнечного света, Моррис наконец почувствовал радость, и ему очень хотелось
поделиться ею. А это означало встречу с Энди Халлидеем.
Он нашел в шкафу штаны цвета хаки и симпатичную полосатую рубашку,
смазал волосы гелем и гладко причесал их назад, затем заглянул в гараж проверить, все ли в порядке. Кивнув, как ему казалось, приветливо миссис Рислер
(которая снова наблюдала за ним сквозь занавески), он вышел на улицу и
направился к автобусной остановке. В центр города он прибыл почти в десять,
прошел один квартал и заглянул на Эллис-авеню, где на тротуаре под розовыми зонтиками стояли столики кафе «Счастливая чашка». Конечно, Энди был
там, пил кофе во время перерыва. К тому же он сидел спиной, и Моррис смог
подойти к нему незаметно.
- Гав! - Рявкнул он, хватая Энди за плечо старой вельветовой куртки.
Его старый друг - его единственный друг в этом глупом насмешки над городом - подскочил и развернулся. Кофе перевернулась и разлилась на стол. Моррис отступил на шаг. Он хотел напугать Энди, но не настолько.
- Слушай, о …
50
- Что ты сделал? - Спросил Энди низким, торопливым шепотом. Глаза его
сверкали за стеклами очков в черепаховой оправе, которые Моррис всегда считал признаком показной манерности. - Что ты сделал?
Моррис ожидал совсем другого приветствия. Он присел.
- То, о чем мы говорили. - Он пристально вгляделся в лицо Энди и не увидел
веселого, немного пренебрежительного интеллектуала, которого представлял
из себя его друг. Энди казался испуганным. Чего он боялся? Морриса? Возможно. Себя? Почти наверняка.
- Я не с то …
Моррис принес с собой пакет с коричневой бумаги, который взял на кухне.
Из него он получил один из записных книжек Ротстайна и осторожно, чтобы не
затронуть лужицы кофе, положил его на столик.
- Образец. Один из целой кучи. Их меньше полутора сотни. Я еще не успел
перечислить, но это настоящий джек-пот.
- Убери! - Снова зашипел Энди, как персонаж плохого шпионского кино. Его
глаза бегали из стороны в сторону, но все время возвращались к записной
книжке.
- Идиот, убийство Ротстайна на первой полосе «Нью-Йорк Таймс», все каналы только о нем и твердят.
Это известие потрясло Морри. Тело писателя должны найти еще только через три дня, а то и через шесть. Поведение Энди было еще более странным. Он
напоминал затравленную крысу.
Моррис изобразил на лице то, что, как он надеялся, примерно выглядело,
как привычная для Энди улыбка типа «я такой умный, что мне самому с собой
скучно».
- Успокойся. В этой части города люди постоянно носят записные книжки. Он кивнул в сторону Гавернмент-сквер с другой стороны дороги. - Вот, смотри.
- Но не в кожаных переплетах! Господи, домоправительница Ротстайна
знала, в чем он пишет, и в газете сказано, что сейф у него в комнате сломан и
пустой. Убери … это!
Морри, наоборот, подтолкнул его ближе к Энди, так же осторожно, чтобы не
задеть кофе. Энди начал его все больше и больше раздражать - получать, как
51
сказал бы Джимми Голд, - но вместе с тем он почувствовал какое-то извращенное удовольствие, когда его друг все замер на стуле, как-будто это был не
блокнот, а бутылочка с чумными бактериями.
- Ну-ка, посмотри. Здесь преимущественно поэзия. Я полистал, пока ехал в
автобусе …
- В автобусе? Ты что, спятил?
- … И, должен сказать, не в восторге, - продолжил Моррис, словно не услышав его. - Но это его стихи, можно не сомневаться. Добавлено собственноручно. Очень ценная вещь. Мы говорили об этом. Несколько раз. Говорили, как
…
- Убери!
Моррису неприятно было в этом признаться, но паранойя Энди начала передаваться и ему. Он спрятал блокнот в пакет и мрачно посмотрел на старика (и
единственного) друга.
- Я, вообще-то, не собирался здесь устраивать ярмарку.
- Где остальные? - И, прежде чем Моррис успел ответить: - Неважно. Не хочу
знать. Ты разве не понимаешь, что эти штуки сейчас - самая горячая новость?
Ты - горячая новость!
- Я не горячий, - сказал Моррис, но это было неправдой, по крайней мере с
физической точки зрения. Его щеки и затылок вдруг запылали огнем. Энди вел
себя так, будто наложил в штаны, а не совершил преступление века.
- Никто не сможет связать меня с Ротстайном, и я понимаю, что мы не сможем их сразу продать частным коллекционерам. Я не такой тупой.
- Продать их к … Морри, ты вообще себя чувствуешь?
Моррис скрестил руки на груди и бросил взгляд на друга. По крайней мере,
бывшего друга.
- Слушай, ты ведешь себя, будто мы этого не обсуждали. Будто мы не планировали.
- Мы ничего не планировали. Это были просто фантазии, я думал, ты понимаешь это!
52
Что Моррис понимал, так это то, что Энди Халлидей именно так и скажет в
полиции, если его, Морриса, схватят. А Энди ожидал, что его схватят. Впервые
Моррис четко увидел, что Энди НЕ гигант мысли, охотно присоединившийся к
нему в экзистенциальном акте нарушения закона, а просто очередная посредственность. Продавец книжного магазина, всего на несколько лет старше самого Морриса.
Придержи при себе свою тупую критику, сказал Ротстайн Моррису за две минуты до смерти. Ты обычный злодей, мой друг.
В висках начало пульсировать.
- И как я сразу не догадался. Все эти твои громкие разговоры о частных коллекционеров, кинозвезд, арабских принцев и еще черт знает о чем - сплошное
выделывание. Ты обычный хвастун.
Это был удар. Ощутимый удар. Моррис увидел это и обрадовался, так же он
радовался, когда сумел несколько раз ввернуть это слово во время последнего
спора с матерью.
Энди подался вперед, щеки горят, но, прежде чем он успел что-то сказать,
появилась официантка с салфетками.
- Позвольте, я вытру, - сказала она и вытерла со стола кофе.
Молодая, натуральная пепельная блондинка, хорошенькая своею бледностью, можно сказать, даже красивая, она улыбнулась Энди. Он в ответ скривил
несчастную гримасу, одновременно отодвигаясь от нее, так же, как отодвигался
от записной книжки в молескиновом переплете.
«Он гомик, - с удивлением подумал Моррис. - Чертов гомик. Почему я об
этом еще не знал? Как я мог этого не видеть? Но у него же это на лбу не написано ».
Впрочем, в Энди открылось много нового, не так ли? Моррис вспомнил любимое выражение одного парня со стройки: куча пистолетов, и все без патронов.
Когда официантка ушла, забрав с собой удушающий женский дух, Энди
снова наклонился вперед.
- Этих коллекционеров куча, - сказал он. - Чего только не собирают: картины, скульптуры, первые издания … В Техасе есть один парень, который со-
53
брал коллекцию записей на восковых цилиндрах на миллион долларов, а у другого есть полный комплект всех журналов фантастики, вестернов и ужасов, которые выходили с 1910 по 1955 . Думаешь, все это добро покупалось и продавалось законным путем? Кой. Коллекционеры сумасшедшие, ярым плевать,
украденные или нет вещи, которые им хочется получить, и они не собираются
ни с кем делиться.
Моррису приходилось слышать такие слова, и на его лице, пожалуй, это отразилось, потому что Энди еще ближе придвинулся к нему. Теперь их носы почти соприкасались. Моррис почувствовал запах «Инглиш Лезер» и подумал:
«Вот, значит, одеколон любят гомики. Что-то вроде тайного знака».
- Ты думаешь, они станут меня слушать?
Моррис Беллами, который теперь смотрел на Энди Халлидея другими глазами, ответил, что, вероятно, нет.
Энди выпятил нижнюю губу.
- Ничего, когда-нибудь станут. Да. Когда я заведу свой магазин и клиентуру.
Но на это уйдут годы.
- Мы говорили, что будем ждать пять лет.
- Пять? - Энди отрывисто хохотнул и вернулся на свою сторону стола. - За
пять лет я, возможно, смогу открыть свой магазин - я уже облюбовал одно место на Лейсмейкер-лейн, там сейчас магазин тканей, не слишком ус-пешный, но понадобится гораздо больше времени, чтобы найти денежных клиентов и завоевать доверие.
«Слишком много” но “, - подумал Моррис, однако раньше” но “не было».
- Насколько больше?
- Попробуй прийти ко мне с этими тетрадями вначаледвадцать первого века,
если они все еще будут в тебя. Даже если бы у меня сейчас был круг знакомых
частных коллекционеров, никто, даже наиболее оде-ржимые, и те не притронулись бы к такой опасной вещи.
Моррис некоторое время смотрел на него, онемев. Потом наконец произнес:
- Ничего такого не говорил, когда мы планировали …
Энди схватился обеими руками за голову.
54
- Мы ничего не планировали! И не пытайся меня ни чего переводить. Никогда! Я знаю тебя, Морри. Ты украл не для того, чтобы продать. По крайней
мере, не прочитав. Потом ты, наверное, согласишься показать кое-что из них
миру, если цена устроит. Но главное в этом всем - ты просто помешался на этом
Джонни Ротстайне.
- Не надо так говорить. - Пульсация в висках усилилась.
- Я буду так говорить, если это правда, а это правда. Ты свихнулся еще на
теме Джимми Голда. Это из-за него ты попал в тюрягу.
- Я попал в тюрягу из-за матери. Она, можно сказать, своими руками меня
туда засунула.
- Какая разница? Это в прошлом. А сейчас настоящее. Если не произойдет
чуда, вскоре жди полицейских. И они придут с ордером на обыск. Если ты эти
записки будешь хранить у себя, когда они постучат в двери, считай, что тебе
конец.
- С какой стати им ко мне приходить? Нас никто не видел, а мои напарники
… - Он подмигнул. - Скажем так, мертвый не выдаст.
- Ты … Что? Убил их? И их убил? - С Энди можно было писать картину бесчеловечного ужаса.
Моррис знал, что говорить этого не стоило, но - забавно, как это «но» время
от времени проскакивает - Энди был таким болваном.
- В каком городе жил Ротстайн? - Глаза Энди снова забегали так, будто он в
любой момент ожидал появления полицейских с пушками наготове. - Толбот
Корнерс, верно?
- Да, но это в основном одни фермы. Всего города там - бар, продуктовый
магазин и заправка на перекрестке.
- Сколько раз ты там был?
- Раз пять. - На самом деле, раз десять, с 1976 по 1978. Сначала один, потом
с Фредди или Кертисом, или с ними обоими.
- И когда ты там был, ты у кого-то спрашивал, кто самый известный житель
этого города?
55
- Конечно. Несколько раз. Ну и что? Так, наверное, каждый, кто бывает в
той забегаловке, спрашивает о …
- Вот здесь ты ошибаешься. Большинству приезжих всеравно, что этот город
Джона Ротстайна. Если они что-то и спрашивают, то о том, когда можно поохотиться на оленей или какая рыба водится в озере. Ты не подумал, что местные
вспомнят тебя, когда полиция спросит, не интересовался кто-то чужой парнем,
который написал «Беглеца»? Странный чужой, который несколько раз приезжал в город? В дополнение к этому у них и так на тебя заведено дело, Морри!
- Это было дело на несовершеннолетнего. Такие не разглашаются.
- Слишком громкое преступление, могут и разгласить. А твои дружки? Кто-то
из них уже имел дело с полицией?
Моррис молчал.
- Ты не знаешь, кто тебя видел, ты не знаешь, кому твои партнеры могли
хвастаться, на какое серьезное дело идут. Тебя уже сегодня могут вычислить,
дурак ты. Если они это сделают и выйдут на меня, я буду отрицать, что мы об
этом вообще разговаривали. Но я дам тебе совет. Убери это. - Он указал на коричневый бумажный пакет. - И другие записные книжки. Спрячь их где-то. Закопай. Сделаешь это - может, и выпутаешься, когда тебя возьмут за жабры.
Если, конечно, ты не оставил там отпечатков пальцев или еще чем-то не наследил.
«Отпечатков пальцев мы не оставляли, - подумал Моррис. - Я не идиот. И я
не трусливый языкатый педик ».
- Может, мы еще вернемся к этому, - сказал Энди. - Только это будет не
скоро, и только, если тебя не найдут. - Он встал. - А пока держись от меня подальше, или я сам вызову полицию.
Опустив голову и не оборачиваясь, он быстро вышел.
Моррис остался сидеть за столиком. Хорошенькая официантка вернулась
спросить, будет ли он заказывать. Моррис покачал головой. Когда девушка отошла, он взял коричневый пакет с записной книжкой и тоже ушел. В другую сторону.
Он, конечно, знал значение выражения «пафосное заблуждение» - наделение природы человеческими чувствами и качествами - и считал его приемом,
которым пользуются второсортные писатели для создания нужной атмосферы,
56
но в тот день казалось, что это не выдумка. Если утром яркий солнечный свет
сопровождало триумф Морриса и даже усиливало его, то к полудню солнце
превратилось в бледное круг, едва проглядывало за облаками, а к трем часам,
когда его тревоги умножились, на улице неожиданно потемнело и заморосил
дождь.
На «Бискейн» он доехал до торгового комплекса, рядом с аэропортом, все
время напряженно высматривая полицейские машины. Когда на Эйрлайн-бульвар сзади его с ревом настигла одна с включенными мигалками, внутри у него
все сжалось, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Когда же полицейская машина, не сбавляя скорости, промчалась мимо, легче ему не стало.
Он нашел новости на радио «БАМ-100». Главной темой были мирные переговоры между Садатом и Бегином в Кэмп-Дэвиде («можно подумать, то что-то
даст», - рассеянно подумал Моррис), но потом заговорили про убийтво известного американского писателя Джона Ротстайна. В полиции утверждали, что это
работа «банды злодеев» и у следствия множество доказательств. Вероятно,
просто набивали себе цену.
А может, и нет.
Моррис не думал, что его можно найти, допросив полуглухих стариков с Толбот-Корнерс, торчащие в местной закусочной «Ямми», что бы там ни говорил
Энди, но его гораздо больше беспокоило нечто иное. Они, Фредди и Кертис, работали в фирме «Донахью КОНСТРАКШИНЗ», которая сводила дома в Дэнверс и
Норт-Беверли. У них было две разные рабочие бригады, и пока Моррис шестнадцать месяцев таскал доски и гвозди в Дэнверс, Кертис и Фредди корячилися
на другом строительстве в пяти милях от него. Однако некоторое время они же
работали в одной бригаде и даже после того, как вновь расстались, обычно
обедали вместе.
Об этом знало много людей.
Он припарковал «Бискейн» рядом с тысячей других машин у той части торгового комплекса, в которой расположен магазин «Джей Си Пенни», вытер все, к
чему прикасался, и оставил ключи в зажигании. Пошел быстро, подняв воротник и натянув по брови бейсболку с си-волом команды «Индейцы». У главного
входа в торговый центр он присел на скамейку, дождался автобуса в Нортфилд
и бросил в коробку пятьдесят центов. Дождь усиливался, и дорога назад была
медленной, но он и непереживал, потому что получил время подумать.
57
Энди - трус и думает только о себе, но в одном он был прав. Записные
книжки надо скрыть, и сделать это нужно немедленно, как бы Моррису не хотелось их прочитать, начиная с нового неизвестного романа о Джимми Голда.
Если полиция таки заявится и не найдет у него записных книжек, они ничего не
смогут сделать … Ведь так? Они могут только подозревать.
Так ведь?
Сквозь занавески в окне соседнего дома никто не выглядывал, поэтому Моррису не пришлось снова разговаривать с миссис Маллер и, например, объяснять, что он продал машину. Дождь сменился настоящим ливнем, и это было
хорошо. Итак, никто не будет слоняться незастроенной участком между Си-Комарова и Березовой улицам. Да еще и в сумерках.
Он вынул все из старого сундука, борясь с почти непреодолимым желанием
заглянуть в записные книжки. Он не мог этого сделать, как бы ни хотелось, потому что, начав, уже не смог бы остановиться. «Позже, - думал он. - Удовольствие надо отложить, Морри ». Замечательная совет, но провозглашена голосом
матери, и от этого у него снова застучало в висках. Хорошо, хоть это удовольствие не придется откладывать на потом. Если полиция не явится к нему за три
недели - максимум за месяц, - он сможет расслабиться и начать исследования.
Он изложил внутренности сундуки пленкой, чтобы ничего в середине не промокло, и положил туда записные книжки, включая тот, что показывал Энди.
Банковские пачки денег он свалил сверху. Моррис закрыл сундук, подумал и
открыл вновь. Отодвинул пленку, взял из одной пачки пару сотен долларов. Ни
один полицейский не сможет признать это слишком большой суммой, даже если
эти деньги найдут во время обыска. Он скажет им, что это выходное пособие.
Грохот дождя по крыше гаража не успокаивал. Для Морриса он звучал так,
будто какой-то скелет барабанил пальцами, и от этого звука голова у него разболелась еще больше. Только мимо дома проезжала машина, он умирал, ожидая увидеть на подъездной дорожке мигание синего цвета. «Черт бы забрал
Энди Халлидея за то, что он посеял в меня эту бессмысленную тревогу. Черт
забрал и его, и его замашки пидорские ».
И тревога эта могла быть не такой уж бессмысленной. Чем быстрее темнело,
тем более и более правдоподобным казалось мнение о том, что полицейские
могут связать Кертиса и Фредди с Моррисом Беллами. Проклятая стоянка. И по-
58
чему он не оттащил тела в лесополосу? Хотя это не слишком усложнило бы работу полицейским. Кто все равно въедет на стоянку, увидит кровь и наберет
911. У полицейских есть собаки …
- К тому же, - сказал он сундуку, - я спешил. Так?
Ручная тележка родителей еще стояла в углу, рядом с ржавой киркой и
двумя такими же ржавыми лопатами. Моррис положил ящик на тележку, закрепив ремнями, и выглянул в окно гаража. Еще слишком светло. Теперь, когда он
был так близко от того, чтобы избавиться записных книжек и денег - временно,
успокаивал он себя, это только временно, - он все больше убеждался в том, что
полиция нагрянет к нему с минуты на минуту. А миссис Маллер показалось, что
он ведет себя подозрительно, и она сообщила об этом куда следует? Это казалось маловероятным - лоб у нее толще дубовой доски, - но кто знает.
Он заставил себя проглотить еще один замороженный обед, решив, что это
может успокоить голову, но вместо этого голова разболелась еще сильнее. Он
заглянул в аптечку матери, думая найти аспирин или «Эдвил», и … не нашел
ничего. «Да пошла ты, мама, - подумал он. - Честно. Искренне. Ушла … ты ».
Он увидел ее улыбку. Тонкую, как рыболовный крючок.
В 7:00 еще не стемнело - проклятый переход на летнее время, какой дурак
это придумал? - Но окна в соседнем доме не светились. Это было хорошо, и
Моррис знал, что Маллери могут вернуться в любую секунду. К тому же в такой
нервной обстановке он просто не смог бы долго ждать. Он сходил в прихожую,
порылся в шкафу и нашел пончо.
Воспользовавшись задней дверью гаража, Моррис выкатил тележку во двор.
Из-за мокрой травы и раскисшей земли идти было трудно. Дорожку, по которой
он так часто ходил в детстве - обычно в Зал отдыха на Березовой улице - от непогоды защищали деревья, поэтому там он смог пойти быстрее. Когда он добрался ручья, который по диагонали пересекал ничейный участок земли размером с городской квартал, наступила полная темнота.
Он захватил с собой фонарик и теперь подсвечивал ним, выбирая подходящее место у ручья на безопасном расстоянии от дорожки. Грязь была мягкой, и
копать было легко, пока он не наткнулся на переплетенные корни нависающего дерева. Моррис подумал, не найти ли другое место, но дыра была уже почти готова, и он не собирался начинать все заново, к тому же это только временная осторожность. Он поставил фонарик в отверстие, приделав его на
камни так, чтобы свет падал на корни, и разрубил их киркой.
59
Засунув сундук в дыру, он быстро забросал ее землей. Закончил тем, что
прибил рыхлую грязь лопатой. «Отлично, - подумал он. - На берегу ручья
травы мало, следовательно, голый клочок земли не будет выделяться. Главное
же то, что сундук теперь не в доме, правильно? »
Правильно?
Возвращаясь с тележкой к дому, он не чувствовал облегчения. Все шло не
так, как надо. Все. Как будто злой рок стала между ним и записными книжками,
так же, как судьба не давала соединиться Ромео и Джульетте. Это сравнение
показалось одновременно бессмысленным и идеальным. Да, он был любовником. Проклятый Ротстайн бросил его со своим «Беглец сбавляет обороты», но
это ничего не меняло.
Его любовь была настоящей.
Вернувшись в дом, он сразу принял душ, так же, как это сделает мальчик по
имени Пит Сауберс много лет спустя в этой же ванной, вернувшись с того самого места на берегу ручья под нависающим деревом. Моррис стоял под душем,
пока не закончилась горячая вода, а пальцы сделались лиловыми. Затем вытерся и надел свежую одежду из шкафа в спальне. Одежда этот казался ему
детской и старомодной, но по размеру подходила (более или менее). Грязные
джинсы и фуфайку он положил в мойку, это движение когда-то тоже будет воспроизведен Питом Сауберсом.
Моррис включил телевизор, сел в старое отцовское кресло - мать говорила,
что сохранила его как напоминание на тот случай, если у него снова возникнет
желание сделать глупость, - и посмотрел обычную порцию оживленной рекламной ерунды. Он подумал, что любая из этих реклам (прыгают пузырьки со слабительным, мамочки-щеголихи, поющие гамбургеры) могла быть составлена
Джимми Голдом, и от этого голова разболелась как никогда сильно. Он решил
сходить к «Зоне» купить анацин. Возможно, еще и пару бутылок пива. От пива
ничего плохого не будет. Проблемы бывают от крепких напитков, и он хорошо
усвоил этот урок.
Анацин он купил, но от мысли о том, чтобы пить пиво в доме, полном книг,
которые ему читать не хотелось, перед телевизором, который его привлекал,
настроение у него испортилось окончательно. К тому же то, что он действительно хотел почитать, находилось так соблазнительно близко. Моррис не имел
привычки пить в барах, но почувствовал, что, если сейчас не получится, не
найдет компанию и не послушает энергичную музыку, то, наверное, сойдет с
60
ума. Он был уверен: где в этой дождливой ночи является молодая женщина,
которой также хочется танцевать.
Заплатив за лекарства, он вяло спросил молодого парня за кассой, нет ли
поблизости бара с живой музыкой, куда можно доехать автобусом.
Молодой человек ответил, что есть.
2010
Когда в пятницу в половине четвертого Линда Сауберс вернулась домой, Пит
сидел на кухне и пил какао. Волосы его еще не высохли после душа. Повесив
куртку на крючок у двери черного хода, она снова приложила запястья к его
голове.
- Холодный! - Сообщила она. - Тебе лучше?
- Ага, - ответил он. - Когда Тина вернулась, я сделал ей крекеров с арахисовым маслом.
- Молодец, ты замечательный братик. А где она?
- В Эллен, где же ей еще быть?
Линда закатила глаза, и Пит рассмеялся.
- Матушка Божья, это что, сушилка гудит?
- Да. В корзине разную одежду лежал, и я решил его постирать. Ты не волнуйся, я сделал все, как написано в инструкции на дверце. Все хорошо отстиралось.
Она наклонилась и поцеловала его в висок.
- Ты моя маленькая пчелка.
- Я стараюсь, - сказал Пит, сжав правую руку, чтобы скрыть пузырь на ладони.
Первый конверт пришел снежного четверга, меньше чем за неделю. Адрес «мистеру Томасу Сауберсу, Сикоморовая улица, дом 23» - был напечатаа. На
правом верхнем углу была наклеена сорока четырехцентовая марка с Годом
Тигра. В левом верхнем углу обратного адреса не было. Том - единственный
член клана Сауберсов, находившийся в доме в это время, - раскрыл конверт в
61
прихожей, ожидая увидеть какую-то рекламу или очередной счет за просроченный платеж. Бог свидетель, в последнее время таких приходило немало. Но это
была не реклама и не просроченный платеж тоже.
Это были деньги.
Остальная почта - каталоги ценных товаров, которых они не могли себе позволить, и рекламные проспекты, адресованные «жильцу» - выпали из его рук и
рассыпались у ног, но он этого даже не заметил. Низким голосом Том Сауберс
произнес, почти прорычал:
- Что за чертовщина?
Когда вернулась домой Линда, деньги лежали посреди кухонного стола. Том
сидел перед аккуратной маленькой кучкой, положив голову на сложенные
руки. Он был похож на генерала, который обдумывает план сражения.
- Что это? - Спросила Линда.
- Пятьсот долларов. - Он не отрывал взгляда от купюр, восемь по пятьдесят,
пять по двадцать. - Поступило почте.
- От кого?
- Не знаю.
Она поставила портфель, подошла к столу и взяла пачку денег. Перечислила
и удивленно посмотрела на него.
- Господи, Томми, а что было сказано в письме?
- Письма не было. Только деньги.
- Но кто мог …
- Не знаю, Лина. Но я знаю одно.
- Что?
- Мы можем их тратить.
***
- Праздники, жопа, - сказал Пит, когда они рассказали ему. Он задержался в
школе на волейбол и пришел почти на обед.
62
- Следи за языком, - сказала Линда, думая о чем-то своем. Деньги так же лежали на кухонном столе.
- А сколько здесь? - И, когда отец ответил: - От кого это?
- Хороший вопрос, - заметил Том. - Подойдет для второго тура телевикторины, когда можно проиграть все. - Это была первая шутка, которую услышал
от него Пит за долгое время.
Вошла Тина.
- Я думаю, у папы есть фея-крестная. Папа, мама, смотрите, какие у меня
ногти! Эллен подарили лак с блестками, и она со мной поделилась.
- Тебе очень идет, моя тыковка, - сказал Том.
Сначала шутка, потом комплимент. Больше Питу было и не нужно, чтобы понять, что он поступил правильно. Абсолютно правильно. Ведь они не могли отправить деньги назад, верно? В них же нет обратного адреса. И, кстати, когда
папа в последний раз называл Тину Тыковка?
Линда пристально посмотрела на сына.
- Ты об этом что-то знаешь?
- Нет, но вы со мной поделитесь?
- Размечтался, - сказала она и повернулась к мужу, упершись руками в стороны. - Том, кто-то очевидно ошибся.
Том подумал, и, когда он заговорил, не было ни авки, ни гавки. Голос спокойный.
- Не похоже. - Он подвинул к ней конверт и постучал пальцем по своему
имени и адресу.
- Да, но …
- Никаких но, Линда. Мы задолжали нефтяной компании, но сначала надо
погасить долг по твоей «Мастер-кард», иначе у тебя ее отберут.
- Да, но …
- Потеряв карту, потеряешь кредитный рейтинг. - По-прежнему невозмутимо.
Спокойно и рассудительно. И убедительно. Для Пита это звучало так, будто
63
отец долго болел и сейчас болезнь впервые отступила. Он даже улыбнулся.
Улыбнулся и коснулся ее руки. - Сейчас твой рейтинг единственное, что у нас
есть, поэтому нам следует его защищать. Да и потом, вдруг Тина прав, и у меня
действительно есть волшебная крестная.
«Нет, - подумал Питер. - У тебя есть волшебный крестный ».
Тина сказала:
- Ой, подождите, я знаю, от кого это.
Все вернулись к ней. Пит вдруг весь загорелся. Она не могла узнать, ведь
так? Откуда ей знать? Только он сам, как дурак, сказал ей о сокровищах, и …
- От кого, дорогая? - Спросила Линда.
- От того фонда, папе помогал. Наверное, у них еще деньги нашлись, вот они
их и раздают.
Пит беззвучно выдохнул, и только после этого понял, что не дышал.
Том погладил ее по волосам.
- Они бы не стали отправлять наличные, тыковка. Они шлют чеки. А еще
кучу бланков для заполнения.
Пит подошел к плите.
- Сделаю какао. Кто желает?
Оказалось, все желают.
Конверты продолжали поступать.
Стоимость перевода увеличивалась, но сумма никогда не менялась. Ни много
ни мало - лишние шесть тысяч долларов в год. Не бог весть, какие деньги, но
без налогов и их именно хватало, чтобы семья Сауберсов НЕ погрязла в долгах.
Детям запретили об этом говорить.
- Тина все равно разболтает - одного вечера сказала Линда Питу. - Ты сам
знаешь. Она расскажет своей чокнутой подружке Эллен, и та растрезвонит по
всему миру.
Но Тина сохранила тайну, главным образом потому, что брат, которого она
обожала, пригрозил больше не пускать ее в свою комнату, если она кому-то
64
хоть слово скажет, но в основном из-за того, что слишком хорошо помнила про
авки-гавки.
Пит сунул пачки денег в заросший паутиной отверстие под расшатанной доской в чулане. Примерно раз в четыре недели он брал пятьсот долларов и положил в свой рюкзак вместе с конвертом с напечатанным адресом. Несколько дюжин таких конвертов он заранее подготовил на школьном компьютере в кабинете коммерческого образования и распечатал их однажды поздно вечером, после школьной спортивной олимпиады, когда в кабинете никого не было.
Он использовал различные почтовые ящики, чтобы отсюда-латы конверты
мистеру Томасу Сауберсу, Сикоморовая улица, дом 23, занимаясь семейной
благотворительностью с мастерством опытного мошенника. Он до сих пор боялся, что мать когда-то обо всем узнает, станет запрещать (возможно, даже
настойчиво), и снова все будет, как раньше. И сейчас все не идеально, авкигавки иногда случались, но, думал он, наверное, нет таких семей, где бы все
было идеально, разве только на этом старом канале «Ник эт Найт».
Теперь они смотрели и «Ник эт Найт», и «Картун никак Творк», и «Эм-ТиВи», потому что, леди и джентльмены, кабельное телевидение вернулось!
В мае случилась еще приятная новость: папа устроился на полставки в новое
агентство недвижимости на должность, которая называлась что-то вроде
«предпродажный исследователь». Что это такое, Пит не знал, и ему было плевать. Папа мог заниматься этим, сидя дома, по телефону или на компьютере,
занятие это приносило немного денег, и все остальное было не важно.
А важны были две вещи, которые произошли в течение месяца после того,
как начали поступать деньги. Во-первых, у папы стало лучше с ногами. В июне
2010 (когда, наконец, был пойман исполнитель так называемой «Бойни у Городского Центра») Том начал понемногу ходить без костылей и меньше употреблять лекарств. Вторую вещь объяснить было труднее, но Пит знал, что она
состоялась. Тина тоже знала. Папа и мама почувствовали себя … якобы … благословенными, и теперь, когда ссорились, они выглядели не столько злыми,
сколько какими-то пристыженными, как-будто ругали загадочное везение, что
свалилось на них. Иногда они прекращали спорить и начинали говорить о других вещах. Нередко о деньгах и о том, кто бы мог его отправить. Эти разговоры
ничего не давали, и это было хорошо.
Меня не поймают, говорил себе Пит. Меня не должны поймать и не поймают.
65
Однажды, в августе того же года, папа с мамой повезли Тину в зоопарк под
названием «Хеппидейл Фарм». Пит терпеливо ждал удобного случая, и, как
только они уехали, вернулся к ручью с двумя портфелями.
Убедившись, что вокруг никого, он выкопал сундук и перенес записные
книжки из него в портфель. Затем снова закопал его, после чего вернулся домой с добычей. В коридоре наверху спустил лестницу и затянул портфеле на
чердак. Это было маленькое, низкое помещение, холодное зимой и душное летом. Семья нечасто им пользовалась, свой хлам они, как и раньше, держали в
гараже. Те немногие вещи, которые здесь хранились, вероятно, остались от
прежних хозяев дома 23 на Сикоморовой улице. Грязная детская колыбель,
кривая на одно колесо, торшер с тропическими птицами на абажуре, старые
номера журналов «Ред бук» и «Гуд хаускипинг», перевязанные бечевкой, кипу
вонючих, покрытых плесенью одеял.
Пит оставил записные книжки в дальнем углу и накрыл их одеялом, но сначала взял первый попавшийся, сел под одной из двух лампочек болтались под
потолком, и раскрыл. Почерк был пожилой и довольно мелкий, но аккуратный
и читабельным. Исправлений не было, что показалось Питу необычным. Хотя
он смотрел на первую страницу, на ней наверху стоял, обведен в кружочек, номер 482, и это заставило его подумать, что такая нумерация длилась не после
одной, а после полдюжины других записных книжек. Полдюжины, не меньше.
«Глава 27
Подсобка «Дровер» выглядела так же, как пять лет назад; тот же застывший
пивной запах, смешанный с запахом скотный двор и ощутимой примесью дизельного топлива из стоянок грузовиков, которые растянулись вдоль границы
этой половины большой пустоты Небраски. Стью Логан тоже не изменился. Тот
самый белый фартук, то же подозрительно черные волосы, а также и сама галстук с попугаями и пальмами взимает красную шею.
- Смотри, никак Джимми Голд нас посетил, - сказал он и ухмыльнулся своей
старой неприязненной улыбкой, которая говорила: нам плевать друг на друга,
но давай сделаем вид. - Пришел отдать должок?
- Да, - ответил Джимми и коснулся заднего кармана, в котором лежал пистолет. На ощупь он был маленький; штучка, способная - при правильном использовании и смелости - оплатить все долги.
- Тогда заходи, - предложил Логан. - Выпей, а то ты совсем пыльный.
66
- Да, - сказал Джимми. - А вместе с выпивкой я бы …»
С улицы донесся сигнал машины. Пит подскочил и начал виновато оглядываться, как будто не читал здесь, а занимался рукоблудством. Вдруг они вернулись домой из-за этой дурынды Эллен, которую укачало в машине? Вдруг они
найдут его здесь с записными книжками? Весь план может провалиться.
Он положил блокнот под одеяла (фу, ну и вонь) и подполз к люку, бросив
взгляд на портфели. Сейчас на них нет времени. Когда он спустился за резкой
смены температуры от удушающей жары до обычного августовского тепла его
начало лихорадить. Пит поспешно убрал лестницу, толкнул ее вверх и съежился, когда старый люк, скрипнув ржавой пружиной, с хлопаньем встал на
место. Он пошел в ванную и выглянул на подъездные дорожки.
Нет. Ложная тревога.
Слава Богу
Пит вернулся на чердак и забрал портфели. Спрятал их в кладовке внизу,
принял душ (и на этот раз не забыв после себя вымыть ванну), после чего
надел чистое и лег в постель.
«Это роман, - думал он. - Если там так много страничек, что еще это может
быть? И, может, даже не один, потому что роман не может занимать так много
записных книжек. Даже Библии не хватило бы, чтобы их вместить».
И еще … это было интересно. У него возникло желание перелистать записные книжки и найти начало. Чтобы узнать, хороший ли роман. Потому что невозможно же сказать, хороший роман или нет с одной страницы.
Пит закрыл глаза и начал засыпать. Обычно он не спал днем, но утро сегодня был слишком насыщенным, в доме было пусто и тихо, и он решил расслабиться. Почему нет? Все было хорошо, по крайней мере сейчас, и это была его
заслуга. Он заслужил отдых.
Но это имя - Джимми Голд …
Пит мог поклясться, что слышал его раньше. В школе, что ли? Миссис Свидровски рассказывала о каком писателе из тех, что они проходили? Возможно.
Она любила это делать.
«Потом поищу в« Гугле », - подумал Пит. - Это я смогу. Смогу … »
Заснул.
67
1978
Моррис сидел на стальной постели, чувствуя пульсирующую боль в голове и
спустив руки между бедрами в оранжевых штанах, вдыхая ядовитый воздух,
насыщенный запахами мочи, рвоты и дезинфицирующего средства. Желудок
его был как свинцовая пуля и разросся от промежности до кадыка. Глаза пульсировали в орбитах. Во рту стоял такой вкус, что туда высыпали контейнер с
мусором. Живот болел, лицо саднило. Сосуды закупорились. Где хриплый и
полный безысходности голос выводил: «Мне нужна подруга, чтобы не свела
меня с ума-у-у; мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у; мне нужна
подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у».
- Заткнись! - Закричал кто-то. - Ты меня сам с ума сводишь, подонок!
Тишина. Затем:
- Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у!
Свинец в желудке Морриса расплавился и забулькал. Он соскользнул с кровати, опустился на колени (новый приступ тупой боли в голове) и открыл рот
над стальным унитазом. Сначала не было ничего. Затем внутри у него все съежилось, и он изверг нечто похожее на два галлона желтой зубной пасты. На
мгновение боль в голове стал настолько невыносимым, что ему показалось,
будто она вот-вот взорвется. И в тот момент Моррис надеялся на это. Что
угодно, чтобы эта боль прекратилась.
Но он не умер, а снова начал блевать. На этот раз вышла пинта, а не галлон,
но в сопровождении обжигая боли. Еще усилие - сухо. Стоп, не сухо. Толстые
нити слизи свисали с губ, как паутина, покачиваясь со стороны в сторону. Пришлось вытереться.
- Кому хорошо! - Прокричал голос.
Гиканье и взрывы смеха ответили на эту шпильку.
Моррису это напомнило зоопарк. Так, наверное, и было, он оказался запертым в зоопарке, только в клетках здесь держали людей. Оранжевый комбинезон на нем подтверждение этого.
Как он попал сюда?
68
Вспомнить этого он не мог, так же, как не мог вспомнить, как попал в дом на
Сахарном пригорке. Помнил он только свой дом на Сикоморовой. И сундук, конечно. Как его закапывал. В его кармане лежали деньги, две сотни из денег
Джона Ротстайна, и он направился к «Зоне» выпить пива, потому что у него
раскалывалась голова и ему было одиноко. Он разговаривал с кассиром, это
ему хорошо запомнилось, а вот о чем был разговор, он вспомнить не мог. Бейсбол? Вряд ли. На нем была бейсболка с логотипом «Индейцев», но этим его интерес к этому виду спорта ограничивался. После этого почти ничего. Сомнения
не вызывало лишь одно: случилось что-то крайне неприятное. Когда ты просыпаешься в оранжевом комбинезоне, подобный вывод напрашивается сам собой.
Он подполз назад к кровати, скорчился, подтянул колени к груди и обхватил
их руками. В камере было холодно. Моррис задрожал.
Я мог спросить того кассира, у него любимый бар. Потом, наверное, я сел в
автобус. И поехал туда, да? Приехал и напился. Несмотря на то, что знаю, как
на меня это действует. К тому же безумно. В хлам.
Так, скорее всего так и было. Несмотря на то, что знал. Что очень плохо, но
он не мог вспомнить именно буйство, которое за этим последовало, и это было
хуже всего. После третьего бокала пива (иногда после второго) он проваливался в темную дыру, и не выкарабкивался из нее, пока не просыпался на похмелье, но трезвый. Пить до отключки - так это называлось. И при таких видах
отключек его почти всегда тянуло на … Назовем это «приключения». После таких приключений он попал в колонию для несовершеннолетних «Ривервью» и,
скорее всего, из них оказался здесь. Где бы ни находилось это здесь.
Приключения.
Приключения, мать их.
Моррис надеялся, что произошла классическая драка в баре, и обошлось без
взломов и незаконных проникновений. Иначе говоря, без повторения его приключений на Сахарном Пригорке. Ведь он давно перестал быть несовершеннолетним, и на этот раз ни одной исправительной колонии не будет, к сожалению, сэр. И все же, он сильно отсидит свое, если совершил преступление, лишь
бы это преступление не имел отношения к убийству одного гениального американского писателя. Если же нет, ему еще долго не придется почувствовать запах свободы. Возможно, никогда. Ведь там не один Ротстайн? И здесь память
решила наконец заработать, ему вспомнилось, как Кертис Роджерс спрашивал,
есть ли в Нью-Гемпшире смертная казнь.
69
Моррис прилег на кровать, дрожа, думая. Не может быть, что я здесь из-за
этого. Не может быть!
Может ли?
Приходилось признать, что это возможно, и не только потому, что полицейские могли связать его с трупами у зоны отдыха. Сознание наглядно вырисовывала, как он, Моррис Беллами, студент-недоучка и самопровозглашенный исследователь американской литературы, в таком себе баре или стриптиз клубе
хлещет бурбон и бесится. Кто-то вспоминает об убийстве Джона Ротстайна, великого писателя, американского гения-отшельника, и Моррис Беллами - пьян,
горя той огромной яростью, которую ему обычно удается держать в себе, возвращается к «собеседника» и заявляет: «Что-то он не очень был похож на гения, когда я разнес ему голову».
- Я бы этого не сделал, - прошептал он. Головная боль уже стала просто невыносимой, к тому же что-то было не так с левой частью лица. Она пылала. Я
бы никогда такого не сделал.
Только откуда такая уверенность? Когда он пил, могло произойти что угодно.
Черный зверь срывался с цепи. В юношестве этот зверь бесился в том доме на
Сахарном пригорке, устроив там настоящий ад. А когда сработала тайная сигнализация, и приехали полицейские, он дрался с ними, пока один не оглушил
его дубинкой. После чего его обыскали и обнаружили, что карманы набиты
драгоценностями, в основном обычными повседневными, но были там и другие,
неосмотрительно оставленные вне сейфа хозяйки, очень ценные, даже роскошные: добрый день, как поживаете, мы отправляемся в Риверью, где напряжем
наш нежный юный задок и найдем новых замечательных друзей.
Он подумал: «Человек, который устроил такое шоу с разбрасыванием
дерьма, вполне способен пьянючий хвастаться убийством создателя Джимми
Голда, и ты об этом знаешь».
Хотя, это могла быть и полиция. Если они его идентифицировали и разослали ориентировки. Такая вероятность есть.
- Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у!
- Заткнись!
На этот раз закричал сам Моррис, скорее, попытался закричать, но вместо
крика выплеснулось какое-то блевательно-булькающее кряхтение. О, как
70
невыносимо болит голова! И лицо! Он провел рукой по левой щеке и уставился
в клочья засохшей крови, которые остались на ладони. Провел еще и почувствовал царапины, по меньшей мере, три. Следы от ногтей, к тому же глубокие.
О чем это нам говорит? Ну, конечно, - хотя бывают и исключения - мужчины
бьют, а женщины царапают. Женщины это делают ногтями, потому что обычно
для царапанья у них есть красивые длинные ногти.
«Я попытался подцепить какую-то цацу, и она отказала мне за помощью ногтей?»
Моррис попытался что-то вспомнить и не смог. Он помнил дождь, пончо, свет
фонаря на корнях. Он помнил кирку. Он, кажется, вспоминал что-то о баре с
громкой музыкой и разговор с кассиром в «Зоне». После этого? Сплошная темнота.
Подумал: «Может, это машина? Чертов «Бискейн». Может, кто-то увидел, как
она выезжала из зоны отдыха на Трассу 92 с радиатором и с правым боком в
крови, а может, я что-то забыл в бардачке. Что-то с моим именем ».
Но это казалось маловероятным. Они купили «Шеви» у полупьяной шлюхи в
какой-то забегаловке в Линни, платили все трое в складчину. Машину она переписала на некоего Гарольда Финмана, а это имя лучшего друга Джимми
Голда в «Беглецы». Морриса Беллами она не видела, то предусмотрительно
держался в стороне, пока укладывалось это соглашение. К тому же Моррис,
оставляя машину возле торгового комплекса, сделал все, чтобы облегчить работу возможным похитителям, разве что не написал на лобовом стекле «Пожалуйста, похитит меня». Нет, «Бискейн» сейчас стоит на какой стоянке в центре
города или возле озера, разобрана до самых колес.
«И все же, как я сюда попал? - Опять тот же вопрос, как крыса, бегает в колесе. - Если какая-то женщина украсила мне лицо ногтями, я ее ударил? Сломал челюсть? »
Под черной завесой забвения едва слышно звякнул звоночек. Если это так,
его, предположительно, обвинят в насилии, и за это он может направиться в
Вейнсвилли: путешествие в большом зеленом автобусе с проволочной сеткой
на окнах. Тюрьма в Вейнсвилли, конечно, дело не из приятных, но, если придется, несколько лет за насилие можно и отсидеть. Насилие это же не убийство.
71
«Господи, только бы это был не Ротстайн, - подумал он. - Мне так много
нужно прочитать, записные книжки ждут меня в надежном месте. Приятное дополнение к этому - у меня есть деньги, чтобы поддерживать себя, более двадцати тысяч долларов немеченого купюрами по двадцать пятьдесят долларов.
Этого хватит надолго, если не разбрасываться. , Господи, лишь бы не убийство!
»
- Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у!
- Еще один раз, подонок конченый, - закричал кто-то, - еще раз, и я вырву
твою задницу тебе сквозь рот!
Моррис закрыл глаза.
Хотя до полудня Моррис почувствовал себя лучше, он отказался есть те помои, которые здесь выдавали за обед: лапша, что плавала в чем-то, похожем
на кровяное соус. Затем, примерно в 14:00, четверо полицейских прошли по
коридору между камер. Один держал в руках планшет с зажимом, второй выкрикивал фамилии:
- Беллами! Холлоуэй! Макгивер! Райли! Рузвельт! Тит-Гарден! Шаг вперед.
- Правильно, Тигарден, сэр, - сказал здоровенный ниггер в соседней с Моррисом камере.
- Да мне насрать, хоть Джон Гандон. Если хочешь поговорить с назначенным
судом адвокатом, шаг вперед, если нет - сиди и жди своего времени.
Полдюжины названных сделали шаг вперед. Это были последние из тех, кто
остался, по крайней мере, в этом коридоре. Остальные из тех, кого доставили
вчера (слава Богу, и того парня, что издевался над песни Джона Мелленкампа),
или отпустили, или отвели в суд на утреннее выдвижения обвинения. Все это
были мелочи. Моррис знал, что днем выдвигаются обвинения по более серьезные дела. После его небольшой происшествия на Сахарном пригорке ему
предъявили обвинения в тот же день. Судья Буковски, и еще сволочь.
Моррис молился Богу, в которого не верил, когда дверь его клетки открылась. Насилие, Боже, договорились? Это очень просто. Только не убийство.
Боже, да они ничего не знают о том, что произошло в Нью-Гемпшире или в одной зоне отдыха в Нью-Йорке, хорошо? Ты не против?
72
- Выходим в коридор, мальчики, - сказал охранник с планшетом. - Выйти и
вернуться справа. Держаться на расстоянии вытянутой руки от честного американца, стоит впереди. Не оборачиваться, не шутить. Не огорчает нас, и мы не
будем огорчать вас. Они спустились на лифте, таким здоровенным, что в нем
могло бы уместиться небольшое стадо коров, потом прошли другим коридором,
а затем - черт его знает зачем, если они все были в сандалиях и комбинезонах
без карманов, - сквозь металлоискатель. За ним располагалась комната для посетителей с восемью разделенными стенками кабинками, похожими на библиотечные. Охранник с планшетом велел Моррису идти к номеру 3. Моррис присел
и посмотрел на назначенного ему судом адвоката сквозь плексигласовое
стекло, которое часто загрязнялось и изредка мылось. На стороне свободы сидел ботан с плохой стрижкой и перхотью. Под одной ноздрей у него краснел
герпес, потрепанный портфельчик стоял на коленях. На вид ему было лет девятнадцать.
«Вот такое я получил, - подумал Моррис. - Господи, вот что я получил ». Адвокат указал на телефон, который висел на стене кабинки Морриса, и открыл
портфель. Из него он вытащил единственный лист бумаги и, разумеется, желтый адвокатский блокнот, куда же без него. Когда эти предметы легли перед
ним на столик, он поставил портфель на пол и снял трубку телефона. Говорил
он отнюдь не неуверенным молодым тенорком, а наоборот, уверенным, хрипловатым баритоном, который казался слишком мощным для достаточно чахлого
телосложения, что скрывалась за странной на вид фиолетовой галстуком.
- Вы по уши в дерьме, мистер … - Он посмотрел на лист бумаги, который лежал сверху на адвокатском блокноте. - Беллами. Готовьтесь провести оченьочень долгое время в тюрьме штата. Если, конечно, вы ничего не хотите дать
взамен.
Моррис задумался. Он говорит о записные книжки.
Холод прошелся по его рукам ножками злых фей. Если его взяли за
Ротстайна, следовательно, его взяли и за Кертиса с Фредди. А это означает
жизнь без надежды на помилование. У него уже не будет возможности вернуть
сундук и узнать о судьбе Джимми Голда.
- Продолжайте, - сказал адвокат, словно отдал команду.
- Тогда скажите, с кем я разговариваю.
73
- Элмер Кафферти, временно к вашим услугам. Обвинение вам будет предъявлено по … - Он посмотрел на часы, «Таймекс», даже дешевле, чем его костюм. - Тридцать минут. Судья Буковски очень пунктуальная.
Голову Морриса пронзило болью, и не из-за похмелья.
- Нет! Только не она! Не может быть! Опять эта стерва!
Кафферти улыбнулся.
- Вижу, вам уже приходилось иметь дело с Великой Буковски.
- Посмотрите в своих бумагах, - обессилено сказал Моррис. Впрочем, возможно, там этого не было. Дело о Сахарном пригорке не подлежала огласке, о
чем он и говорил Энди.
Чертов Энди Халлидей. Здесь больше его вины, чем моей.
- Гомик.
Кафферти нахмурился.
- Что вы сказали?
- Ничего. Продолжайте.
- В моих бумагах есть только отчет о вчерашнем задержании. Хорошая новость: когда дойдет до суда, вашу судьбу будет решать другой судья. Еще
лучше новость, по крайней мере, для меня: к тому времени ваши интересы
буду представлять не я, а кто-то другой. Мы с женой переезжаем в Денвер, и
вы, мистер Беллами, превратитесь в память.
Денвер НЕ Денвер - Моррису было плевать.
- Скажите, в чем меня обвиняют.
- А вы не помните?
- Я был в отключке.
- Правда?
- Действительно, - ответил Моррис.
Возможно, ему все же придется отдать записные книжки, хотя об этом ему
было больно даже думать. Но даже если бы он сделал такое предложение - или
74
если бы Кафферти это сделал, - поймет прокурор ценность того, что в них содержится? Это казалось маловероятным. Юристы - неученые. В уме прокурора
большая литература - это какой-нибудь Эрл Стэнли Гарднер. Даже если записные книжки - замечательные записные книжки в роскошных молескиновых переплетах - иметь какое-то значение для суда, он, Моррис, получит, отдав их?
Один пожизненный срок вместо трех? Блестяще!
«Я все равно не смогу. Я не стану ».
Энди Халлидей, возможно, и был гомиком, ценителем «Инглиш Лезер», но о
том, что именно двигало Моррисом, он не ошибся. Кертис и Фредди подписались за деньги; когда Моррис сказал, что старик мог хранить у себя тысяч сто,
они поверили ему. Рукописи Ротстайна? В воображении двух Тупаков творчество Ротстайна с 1960 стояло каким маревом, что-то вроде заброшенной золотой шахты. Только для Морриса рукописи имели ценность. Если бы что-то
пошло не так, он мог бы предложить Кертису и Фредди обменять свою денежную долю на написаные слова, и Моррис не сомневался, что те согласились.
Если он отдаст записные книжки сейчас - тем более, что в них содержались
саги о Джимми Голда, - значит, все было напрасно.
Кафферти постучал телефоном по плексигласу и снова приложил трубку к
уху.
- Кафферти вызывает Беллами, Кафферти вызывает Беллами, прием.
- Простите. Задумался.
- Немного поздно задумываться, не так ли? Попробуйте, пожалуйста, не отвлекаться. Вы обвиняетесь по трем пунктами. Ваша задача, если вы согласны, сделать заявление о своей невиновности по всем трем пунктам. И, бесспорно,
когда будет суд, сможете признать себя виновным, если это будет в вашу
пользу. О залоге даже не думайте, потому что Буковски не посмеивается, а хохочет, как и ведьма.
Моррис подумал: «Вот так наибольшие страхи становятся реальностью.
Ротстайн, Доу и Роджерс. Три убийства первой степени ».
- Мистер Беллами? Время идет, и у меня прерывается терпение.
Телефонная трубка опустилась, и Моррису пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова приложить ее к уху. Теперь уже все было бесполезно, но ад-
75
вокат с дружелюбным лицом Ричи Каннингема и неожиданным баритоном зрелого мужа продолжал лить слова в ухо, и какой-то момент он таки начал понимать, о чем идет речь.
- Они построят лестницу, мистер Беллами. Сначала к худшему. Ступенька
первая: сопротивление аресту. На момент выдвижения обвинения важно, чтобы
вы заявляли о невиновности. Ступенька друга: нападение с примением физического насилия - и не только в отношении женщины - вы успели изрядно поколотить полицейского, что первым прибыл на вызов, прежде чем он надел на
вас наручники. Говорите, что невиновны. Ступенька третья: изнасилования при
отягчающих обстоятельствах. Попытка убийства могут добавить позже, но пока
это всего лишь изнасилования … Как что об изнасиловании вообще можно говорить «всего лишь». Говорите, что …
- Минуту, - сказал Моррис. Он коснулся царапин на щеке и почувствовал …
надежду. - Я кого-то изнасиловал?
- О, да, - ответил Кафферти с довольным видом. Вероятно, потому что клиент наконец его услышал. - Мисс Кора Энн Хупер … - Он достал из портфеля
лист бумаги и сверился. - Это произошло вскоре после того, как она вышла из
закусочной, в которой работает официанткой. Она шла к автобусной остановке
на Ловер-Марлборо. Говорит, что вы схватили ее и потащили в переулок рядом
с баром «Шутерс», где вы до этого несколько часов пили «Джек Дэниелс» и
ударили музыкальный автомат, после чего вас попросили уйти. У мисс Хупер в
сумочке лежал электронное устройство для вызова полиции, и она сумела им
воспользоваться. И она поцарапала вам лицо. Вы сломали ей нос, повалили на
землю, подавили и начали вводить своего Джонса Хопкинса в ее Сару Лоуренс.
Когда прибыл офицер Филипп Эллентон, вы были в процессе.
- Изнасилование. Зачем было мне …
Глупый вопрос. Зачем он три длинные часа разносил тот дом на Сахарной
пригорке, сделав только один короткий перерыв, чтобы помочиться на абиссинский ковер?
- Понятия не имею, - сказал Кафферти. – Изнасилование чуждо для моего
образа жизни.
«Для моего тоже, - подумал Моррис. - Обычно. Но я пил «Джек Дэниелс», и у
меня сорвало крышу ».
- Сколько мне дадут?
76
- Обвинение будет просить пожизненное. Если на суде признаете вину и отдадите себя на милость судей, можете получить всего двадцать пять лет.
На суде Моррис признал себя виновным. Заявлял, что сожалеет о содеянном,
винил во всем алкоголь и отдал себя на милость судей.
Дали ему пожизненное.
2013-2014
Став второкурсником средней школы, Пит Сауберс придумал, каким будет
его следующий шаг: престижный колледж в Новой Англии, где опрятность, а
литература считается чем-то вроде праведности. Он начал поиски в интернете
и стал собирать рекламные брошюры. Эмерсон и Бостонский колледж казались
наиболее подходящими, но можно было попробовать и Браун. Мать и отец не
советовали надеяться на что-то серьезное, но Пит их не слушал. Он понимал:
если у тебя нет надежд и амбиций, когда ты подросток, то и позже тебя ждет
полная лажа.
В том, что он будет изучать английский, Пит сомневался. Часть этой уверенности связана с Джоном Ротстайном и его романом о Джимми Голде; ибо,
насколько знал Пит, он был единственным человеком в мире, прочитавшем последние два романа из этой серии, и они изменили его жизнь.
Говард Рикер, учитель литературы на втором курсе, тоже изменил его жизнь,
хотя многие ученики и смеялись над ним. У него было прозвище Рикки-хиппи,
через клетчатые рубашки и брюки клеш, которые он любил носить. (Девушка
Пита, Глория Мур, называла его Пастор Рики, потому что он имел обыкновение,
возбуждаясь, размахивать руками над головой.) Однако уроков мистера Рикера
никто не срывал. Они проходили увлекательно, на подъеме, к тому же, в отличие от других учителей, он искренне любил детей, называя их «мои юные леди
и джентльмены». Они закатывали глаза, когда видели его ретро-наряды слышали его скрипучий смех … Но наряды эти были классными, а странный скрипучий смех звучал приветливо и очень заразительно.
На первом уроке второго курса английского мистер Рикер влетел в кабинет,
как дуновение прохладного ветра, поздоровался и написал на доске то, что Пит
Сауберс запомнил навсегда:
Полный бред!
- Что вы об этом скажете, леди и джентльмены? - Спросил он. - Что это значит?
77
Класс молчал.
- Тогда я вам расскажу. Это самое распространенное критическое суждение,
выносят подобные вам юные леди и джентельмены, обреченные пройти курс,
который мы начнем с отрывков из «Беовульфа» и закончим Раймондом Карвером. Среди учителей подобные обзорные курсы иногда называют ГПП - Галопом по великолепию.
Он жизнерадостно скрипнул и помахал руками на уровне плеч жестом, обозначающим благоговение. Большинство мальчиков рассмеялись, Пит тоже.
- Как оценивает класс «Скромное предложение» Джонатана Свифта? Полный
бред! «Молодой Браун» Натаниэля Готорна? Полный бред. «Исправление
стены» Роберта Фроста? Умеренная бред! Необходим по программе отрывок из
«Моби Дика»? Полнейшая бред!
Опять смех. Никто из них не читал «Моби Дика», но все знали, что это тяжелая и очень скучная книга. Полный бред, иначе говоря.
- Но иногда! - Воскликнул мистер Рикер, подняв один палец и драматическим
жестом направив его на слова на доске. - Иногда, мои юные леди и джентльмены, подобная критика даже очень кстати. Я обязан это признать, стоя здесь
перед вами и валяя дурака. Я обязан преподавать некоторую древность, которую, если бы моя воля, вообще не стал бы трогать. Я вижу, что энтузиазм в ваших глазах угасает, и мое сердце стонет. Да! Стонет! Однако я продолжаю
упорно идти вперед, потому что знаю: многое из того, что я преподаю, а не
бред. Даже те очень старые вещи, которые, как вы думаете, не имеют никакого
отношения к вам сегодняшних и никогда такого отношения не будут, на самом
деле глубоко связаны с настоящим, и со временем вы увидите эту связь. Хотите
знать, как отличить не бред от бреда? Поделиться с вами этой большой тайной?
Поскольку у нас еще остается сорок минут урока, и если уж в жернова нашего
объединенного ума еще не засыпано зерно для обмолота, думаю, я это сделаю.
Он наклонился и оперся руками о стол, его галстук закачалась, как маятник.
Питу показалось, что мистер Рикер смотрит прямо на него. Если бы он знал,
или хотя бы интуитивно почувствовал, какую сногсшибательную тайну хранил
Пит у себя дома на чердаке под кипой одеял! Что-то куда более важное, чем
деньги.
- В течение этого курса, возможно, даже сегодня, вы прочитаете что-то тяжелое, не совсем понятно и заклеймите: полный бред. Или я буду возражать,
78
если на следующий день вы заявите свое мнение на уроке? Зачем мне заниматься столь ненужными вещами, скажите, пожалуйста? У нас с вами и так немного времени, всего тридцать четыре недели занятий, и я не стану его тратить
на споры о положительных качествах какого-то рассказа или поэзии. Зачем,
если любое мнение субъективное, и окончательного решения быть не может?
Некоторые из учеников - в том числе Глория - заскучали, но Пит однозначно
понимал, о чем говорил мистер Рикер, он же Рикки-хиппи, ведь, взявшись за
записные книжки, прочитал десятки критических работ о Джоне Ротстайне. Во
многих из них Ротстайн называли одним из самых выдающихся американских
писателей двадцатого века, наравне с Фицджеральду, Хемингуэем, Фолкнером
и Ротом. Были и другие - меньшинство, но их голос был довольно слышимым которые утверждали, что его работы просты и бессодержательные. Питу попала
в руки одна статья в «Салоне», автор которой назвал Ротстайна «королем
острот и святым-покровителем дураков».
- Время рассудит, - сказал мистер Рикер первого дня второго года обучения
Пита в средней школе. - Он ходил туда-сюда, шурша своими старинными клешами и время от времени взмахивая руками. - Да! Время безжалостно отделяет
бред от не-бреда. Это естественный дарвиновский процесс. Именно поэтому романы Грэма Грина можно купить в любом магазине, а романы Сомерсета Моэма
нельзя - эти романы, конечно, существуют, но их надо заказывать, а делать вы
это будете только в том случае, если вам о них что-то известно. Для большинства современных читателей ничего о них неизвестно. Поднимите руку, кто из
вас слышал о Сомерсете Моэме, и я скажу вам, как пишется это имя.
Никакой руки не поднялось.
Мистер Рикер кивнул. Достаточно печально, как показалось Питу.
- Время показало, что мистер Грин - это не-бред, а мистер Моэм … Не
настолько бред, но о нем можно и забыть. Он написал несколько довольно неплохих романов (как по мне, «Луна и грош» - отличная вещь, мои юные леди и
джентльмены, замечательная), и еще он написал немало замечательных рассказов, но ни один из них не включен в ваши учебники. Стоит мне убиваться
из-за этого? Стоит свирепствовать, трясти кулаками и взывать к справедливости? Нет, я не стану этого делать. Подобный отбор - естественный процесс.
Рано или поздно вы поймете это, юные леди и джентльмены, хотя, когда это
произойдет, я останусь в вашем зеркале заднего вида. Рассказать вам, как это
будет? Вы прочтете то, скажем, «Dulce Et Decorum Est» Вилфреда Оуэна. Возьмем его в пример? Почему нет?
79
А потом низким голосом, от которого у Пита по спине побежали мурашки и
сжалось горло: - «личина карги и хрыча, согнувшись в воде стоячей, кашляя,
ревя от залпов, на отдых, что маячил вдали, едва плелись мы, как те старые
клячи … »и тому подобное. Кто-то из вас скажет: вот бред. Нарушу я свое обещание не спорить, хотя и считаю стихи мистера Оуэна лучшей поэтической
наследием Первой мировой войны? Нет! Сейчас это всего лишь мое мнение, а
мнение, это как задница - есть у каждого.
Весь класс грохнул хохотом, все к одному: и юные леди, и юные джентльмены.
Мистер Рикер подобрался.
- Я могу оставить кого-то после уроков, если вы будет-то мешать мне вести
урок, за дисциплиной я слежу, но я никогда не стану пренебрегать вашим мнением. И все же, и все же! - Его палец поднялся. - Время промчится! Temus
fugit. Стихотворение Оуэна может испариться из ваших мыслей, в таком случае
ваша оценка «вот бред» окажется верной. По крайней мере для вас. Но некоторые из вас будут вспоминать его. Снова и снова. И каждый раз, когда это будет
происходить, неспешная походка вашего взросления будет звучать все громче.
Каждый раз, когда вам вспомнится это стихотворение, вы меньше и меньше будет считать его бредом, и он будет становиться немного более важным. Пока не
засияет, мои юные леди и джентльмены. Пока не засияет. Так заканчиваются
мои вступительные разглагольствования, и я прошу вас раскрыть шестнадцатую страницу этой величайшей книги под названием «Язык и литература».
Одним из рассказов, заданных мистером Рикером того года, был «Победитель на деревянной лошадке» Дэвида Герберта Лоуренса, и, разумеется, много
юных леди и джентльменов мистера Рикера (включая Глорию Мур, от которой
Пит уже начал уставать, несмотря на ее идеальную грудь) признали его бредом. Пит так не считал, в основном из-за того, что жизнь заставила его быстрее
повзрослеть. Когда 2 013 уступил место 2014-году знаменитых полярных морозов, когда обогреватели по всему верхнему Среднему Западу включили на максимум, сжигая деньги пачками, - эта история часто упоминалась ему, и эхо ее
звучало все громче и громче.
У семьи в этом рассказе, казалось, есть все, но это не так; им все время не
хватало, и главный герой, мальчик по имени Поль, постоянно слышал, как дом
шепчет: «Нужны деньги! Нужны деньги »Пит Сауберс понимал, что кому-то из
80
ребят это покажется бредом. Им повезло вырасти в семьях, где не нужно слушать каждую ночь авки-гавки о том, какие счета платить первыми. Или о цене
на сигареты.
Юный главный герой рассказа Лоуренса открыл сверхъестественный способ
зарабатывать деньги. Прыгая на своей деревянной лошадке к мнимой удаче,
Поль мог предвидеть, кто победит на скачках в реальном мире. Он заработал
тысячи долларов, но дом продолжал шептать: «Нужны деньги»
После одного из таких изнурительных гонок, сорвав очередной большой
куш, Поль умер от кровоизлияния в мозг или чего-то подобного. У Пита даже
голова не разболелась, когда он нашел закопанный сундук, ведь этот ящик и
стал его деревянной лошадкой, не так ли? Да. Его персональной деревянной
лошадкой. Но в 2013, когда он встретил мистера Рикера, лошадка начала замедлять бег. Деньги из сундука почти закончились.
Они помогли его родителям пережить тяжелые времена, когда их брак мог
треснуть по швам и развалиться. Пит знал и ни разу не пожалел о том, что стал
их ангелом-хранителем. Говоря словами известной старой песни, ящик с деньгами стал мостом над бурным потоком, и на другом берегу их ждало нечто гораздо приятнее. Тяжелые времена закончились. Мать снова работала учителем
на полную ставку, и зарплата у нее была на три тысячи в год больше, чем
раньше. А папа завел собственное небольшое дело и занимался не продажей
недвижимости, а чем-то, что называлось «поиск недвижимости». Несколько городских агентств были его клиентами. Пит не очень хорошо понимал, как это
работает, но знал, что занятие это приносит какие-то деньги и принесет еще
больше в следующем году, если рынок недвижимости будет продолжать развиваться. Продвигал он и несколько собственных объектов недвижимости, но
лучше было то, что папа перестал принимать лекарства и хорошо ходил. Костыли пылились в каморке уже больше года, а также тростью он пользовался
только в дождливые или снежные дни, когда болели кости и суставы. Все было
удивительно хорошо. Даже замечательно.
И все же, как мистер Рикер говорил, по меньшей мере, один раз на каждом
уроке. И все же! Надо было подумать о Тине, а это очень большое и все же. Некоторые из ее подруг, к переезду жили по соседству, включая Барбару РоббиНСОН, которую Тина обожала, вступали в Чапел-ридж, частной школы с образцовой репутацией. Выпускникам Чапел-ридж были открыты двери в любой хо-
81
роший колледж. Мать как-то сказала Тени, они с папой не смогут себе позволить отправить ее туда сразу после средней школы. Возможно, она смогла бы
начать посещать ее со второго курса, если их денежные дела пойдут вверх.
- Но я тогда никого не буду там знать, - ответила Тина и заплакала.
- Там будет Барбара Робинсон, - сказала мама, и по звуку ее голоса Пит (который слушал из соседней комнаты) догадался, что она сама вот-вот заплачет.
- А еще Хильда и Бетси.
Но Тинси была немного моложе этих девочек, и Пит знал, что в Вест Сайде
только с Барбарой его сестра дружила по-настоящему. Хильда Карвер и Бетси
Девитт, наверное, уже и не помнили ее. Как не вспомнит ее и Барбара через
год-два. Их мать, похоже, забыла, какая серьезная штука-средняяшкола и как
быстро воспоминания о твоих бывших друзей исчезают из твоей памяти, когда
ты там оказываешься.
Ответ Тины на удивление кратко подытожила все эти мысли:
- Да, только они не узнают меня.
- Тина …
- У вас есть эти деньги! - Закричала Тина. - Эти непонятные деньги, которые
приходят ежемесячно! Почему нельзя немножко потратить на меня, чтобы я пошла в Чапел-ридж?
- Потому что мы все еще не оправились после тяжелых времен, солнышко.
На это Тина не смогла ничего возразить, потому что мама была права.
Его собственные планы на колледж были еще одним и тем не менее. Пит
знал, что некоторые его друзья, если не большинство, представляли колледж
чем-то далеким, как другие планеты солнечной системы, но если он планировал попасть к хорошему заведения (Браун, нашептывал ему внутренний голос,
английская литература в Браун), то надо было подавать документы заранее, во
время первого семестра в школе. Сама подача документов была бесплатной,
как и летние курсы, на которые ему придется уйти, если он хочет заработать
хотя бы 670 баллов по математике на отборочном тестировании. Он подрабатывал в библиотеке на Гарнер-стрит, но на тридцать пять долларов в неделю
особо не покутишь.
82
Папин бизнес расширился настолько, что он начал подумывать о том, чтобы
завести офис в деловом районе города, и это было «и все же» номер три. Небольшое помещение на верхнем этаже и близость к местам, где кипит жизнь,
конечно, принесло бы дивиденды, но это требовало вложения денег, а Пит знал
- хотя никто не говорил об этом вслух, - что папа рассчитывал на загадочные
наличные , чтобы выдержать переходный период. Они все постепенно стали зависимыми от загадочной наличности, и только один Пит знал, что она закончится до того, как завершится 2014 год.
Ну, конечно, он сам немного потратил. Не так уж и много - это вызвало бы
вопросы, - но сотню туда сотню сюда. Топ и легкие кожаные туфли для поездки
с классом в Вашингтон. Несколько компакт-дисков. И книги. Он стал настоящим
книжным червем после того, как прочитал записные книжки и полюбил Джона
Ротстайна. Начал он с еврейских современников Ротстайна, таких как Филипп
Рот, Сол Беллоу, Ирвин Шоу («Молодые львы» Пит считал офигенно классным
романом и не понимал, почему он не считается классикой), а уже от них стал
отходить в разные стороны. Он всегда покупал книги в мягких обложках, но и
те в последнее время стоили по двенадцать-четырнадцать долларов, если не
везло найти применяемый экземпляр.
«Победитель на деревянной лошадке» оставил отклик в его душе, о да, еще
и какой, потому что Пит сам слышал, как его собственный дом шепчет: «Нужны
деньги» … А уже очень скоро денег станет меньше. Но деньги это не все, что
хранил в себе сундук, ведь так?
Это было еще одно «и все же». То, о чем Пит Сауберс ежедневно думал все
больше и больше.
В конце учебного года нужно было сдать научную работу по курсу Галопом
по великолепию, и Пит написал на шестнадцати страницах анализ трилогии о
Джимми Голде, в которой цитаты из различных обзоров смешал со словами самого Ротстайна из немногочисленных интервью, которые он дал до того, как
превратился в отшельника и скрылся от мира на своей ферме в Нью-Гемпшире.
Окончил Пит упоминанием о рейде понемецким лагерям смерти, которые совершил Ротстайн, как репортер «Нью-Йорк Геральд» за четыре года до публикации
первой книги о Джимми Голде.
«Я считаю это самым важным событием в жизни мистера Ротстайна, - написал Пит. - Наверное, в его писательской жизни. Поиски смысла жизни всегда
приводят Джимми к тому, что мистер Ротстайн увидел в тех лагерях и вот по83
чему, когда Джимми пытается жить жизнью американского гражданина, он всегда чувствует внутреннюю пустоту. Как по мне, лучше всего это показано, когда он бросает пепельницу в телевизор в романе «Беглец сбавляет обороты».
Делает он это во время специального репортажа Си-Би-Эс о Холокосте ».
Когда мистер Рикер раздал проверенные работы, большое «А +» красовалось на обложке Пита, на которую он поместил отсканированную фотографию
молодого Ротстайна рядом с Хемингуэем в ресторане «Сарди». Под «А +» мистер Рикер написал: «Задержись после уроков».
Когда все ребята разошлись, мистер Рикер посмотрел на Пита так пристально, что парень на мгновение испугался: вдруг его любимый учитель собирается обвинить его в плагиате. Но потом мистер Рикер улыбнулся.
- Это лучшая ученическая работа, которую я читал за двадцать восемь лет
преподавания. Это потому, что она глубокая и написана с уверенностью.
Пит весь засиял от удовольствия.
- Спасибо. Действительно. Спасибо.
- Но я не согласен с твоим выводом, - сказал мистер Рикер, откидываясь на
спинку стула и переплетая пальцы на затылке. - Характеристика Джимми «благородный американский герой, вроде Гекельберри Финна», не подтверждается
заключительной книгой трилогии. Так, он швыряет пепельницу в экран телевизора, но это не героический поступок. Логотип канала Си-Би-Эс - глаз, и, знаешь, поступок Джимми является ритуальным ослеплением своего внутреннего
глаза, того, что всегда видит истину. Это не мое предположение, это почти дословная цитата из эссе «Беглец отворачивается» Джона Кроу Рансома. Лесли
Фидлер говорит почти то же самое в «Любовь и смерть в американском романе».
- Но …
- Я не пытаюсь убеждать тебя, Пит; я просто хочу сказать, что надо следовать за книгой, куда бы она не вела, а это означает не пропускать ключевые
сюжетные ходы, которые противоречат твоему тезису. Что делает Джимми после того, как бросает пепельницу в телевизор и после того, как его жена произносит классическое: «Мусор, как теперь дети будут смотреть Микки-Мауса?»
- Идет и покупает новый телевизор, но …
84
- Не просто первый попавшийся телевизор, а первый цветной телевизор в
районе. А потом?
- Создает большую и успешную рекламную кампанию моющего средства
«Даззо-Ду». Но …
Мистер Рикер вскинул брови в ожидании но. Как мог Пит рассказать ему, что
год спустя Джимми посреди ночи прокрадется в рекламное агентство со спичками и канистрой керосина? Что Ротстайн предсказал движение против войны
во Вьетнаме и за гражданские права тем, что заставил Джимми устроить пожар,
который практически уничтожил здание, известное как «Храм рекламы»? Что
он едет автостопом из Нью-Йорка, ни разу даже не оглянувшись и ос-Шив семью, и становится бродягой, точно как Гекла-Берри и Джим? Ничего этого он
рассказать не мог, так как об этих событиях говорилось в романе «Беглец
направляется в поход», который существовал только в семнадцати исписанных
мелким почерком записных книжках, пролежавшие в старом сундуке более
тридцати лет.
- Давай, назови мне свои но, - ровным голосом псказал мистер Рикер. - Я
больше всего на свете люблю поговорить о хорошей книге с человеком, который может аргументированно доказать свою точку зрения. Ты, похоже, уже
опоздал на свой автобус, но я с удовольствием тебя подброшу домой. - Он постучал пальцем по обложке работы Пита, на которой Джонни Р. и Эрни Г., эти
титаны американской литературы, поднимали для тоста непомерные бокалы
мартини. - Если не принимать во внимание недоказанный вывод (а это из-за
трогательного желания увидеть свет в конце очень темного последнего романа), это выдающаяся работа. Просто выдающаяся. Поэтому давай, названия
свои но.
- Наверное, нет никаких но, - ответил Пит. - Вы правы.
Только мистер Рикер был не прав. Любые сомнения относительно того, способен ли Джимми Голд продаться, которые остались в конце «Беглец направляется на запад», были развеяны самым длинным из романов - «Беглец поднимает флаг». Это была лучшая книга, которую читал Пит. И самая печальная.
- Ты в своей работе не говоришь о том, как Ротстайн умер.
- Нет.
- Могу я узнать, почему?
85
- Наверное, потому что тема была другая. Да, если бы я еще об этом написал, работа получилась бы слишком длинная. Ну и … Это такой облом был для
него. Что его убили обычные грабители.
- Ему не стоило держать в доме деньги, - с сочувствием произнес мистер Рикер. - Но он держал их дома, и об этом знали многие. Не суди его за это слишком строго. Многие писатели не умели обращаться с деньгами и делали всякие
глупости. Чарльз Диккенс, например, удерживал целую семью дармоедов,
включая собственного отца. Сэмюэл Клеменс почти обанкротился на махинациях с недвижимостью. Артур Конан Дойл потерял тысячи долларов за фальшивых медиумов и потратил еще несколько тысяч на фальшивые фотографии
фей. Ротстайн, по крайней мере, свою основную работу закончил. Если, конечно, ты не считаешь, как некоторые, что …
Пит посмотрел на часы.
- Мистер Рикер? Наверное, я еще успею на автобус, если поспешу.
Мистер Рикер своим забавным набожным жестом помахал руками.
- Беги, конечно же. Я просто хотел поблагодарить тебя за такую хорошую
работу … И дать дружеский совет: когда в следующем году будешь готовить
другие - а затем и в колледже - не позволяй доброму сердцу омрачать свой
критический взгляд. Критический взгляд всегда должен быть холодным и чистым.
- Не позволю, - пообещал Пит и выбежал из кабинета.
Менее всего ему хотелось обсуждать с мистером Рикером вероятность того,
что воры, которые убили Джона Ротстайна, могли вместе с деньгами забратьопубликованные рукописи и уничтожить их, решив, что они ничего не стоят.
Несколько раз Пит подумывал сдать рукописи в полицию, но это почти наверняка означало, что родители таки узнают об источнике загадочной наличности.
Записные книжки были не только литературным сокровищем, но еще и вещественным доказательством преступления. Но это был старое преступление,
древняя история, которую лучше не ворошить.
Не так ли?
На автобус он, конечно же, не успел, и это означало, что придется две мили
идти домой пешком. Пит был не против. Он все еще сиял от похвалы мистера
86
Рикера, и ему о многом надо было подумать. Преимущественно о неопубликованных работах Ротстайна. Эти рассказы, думал он, очень разнородны, и
только некоторые из них можно назвать действительно хорошими, а поэтические попытки, по мнению Пита, были, мягко говоря, и совсем слабыми. Но эти
два последних романы о Джимми Голде были … золотыми. Опираясь на некоторые факты, разбросаны по романам, Пит пришел к выводу, что последний из
них, тот, где Джимми поднимает горящий флаг во время вашингтонского мирного митинга, был закончен где-то в 1973 года, поскольку события романа заканчиваются, когда Никсон еще был президентом. То, что Ротстайн так и не
опубликовал последние книги о Голде (плюс еще один роман о Гражданской
войне), поражало Пита. Они были такими красивыми!
Пит брал с чердака только один блокнот в молескиновом переплете и читал
его у себя в комнате за закрытой дверью, прислушиваясь, не приближается
кто-то из семьи. Он всегда держал наготове еще какую-то книгу, которую,
услышав за дверью шаги, тотчас раскрывал, пряча рукопись под матрас. Однажды он таки попал. Это была Тина, которая, к несчастью, имела привычку ходить домом в носках, спросила, открыв дверь:
- Что это?
- Не твое дело, - ответил он, пряча блокнот под подушку. - И, если пикнешь
маме или папе, получишь у меня.
- Порнуха?
- Нет - Хотя у мистера Ротстайна кое случались слишком яркие сцены, особенно если учесть, что они были написаны пожилой человек.
- Круто! А о чем?
- О том, как женщины занимаются сексом.
Она захихикала.
- Ты же сказал, что это не порнуха. Можно мне почитать, когда закончишь?
- Посмотрим. Только не болтай, хорошо?
Она согласилась, а о Тине можно было сказать одно: она почти никогда не
нарушала обещаний. С тех пор прошло два года, и Пит не сомневался, что она
давно забыла о том случае.
На сияющем десятискоростном велосипеде подкатил Билли Уэббер.
87
- Здорово, Сауберс! - Как почти все остальные (за исключением мистера Рикера), Билли произносил его фамилию как Со-бберс, а не САУ-берс, но какая
разница - все равно дерьмо, а не фамилия, как ни крути. - Что делаешь летом?
- Работаю в библиотеке на Гарнер-стрит.
- До сих пор?
- Уговорил их на двадцать часов в неделю.
- Черт, чувак, ты еще слишком молод, чтобы на зарплату горбатиться.
- Я сам хочу, - сказал Пит, и это было правдой. Библиотека, кроме разных
приятных привилегий, оказывала еще и бесплатное компьютерное время, когда
можно было играть, не волнуясь, что кто-то начнет заглядывать тебе через
плечо. - А ты?
- Собираюсь ехать в Мейн на наше летнее место. Озеро Чайная. Много симпатичных девушек в бикини, и те, что с Массачусетса, знают, что делать.
«Тогда, может, они чего-то научат тебя», - язвительно подумал Пит, но, когда Билли выставил ладонь, хлопнул ее своей и проводил его взглядом, не без
зависти. Десятискоростной велосипед, дорогие кроссовки «Найк», летний отдых в Мейн - похоже, кое-кто уже оправился после кризиса. А может, их кризис
и вовсе не коснулся. Чего не скажешь о семье Сауберсов. Они, конечно, не
были нищими, но …
Нужны деньги, шептал дом в рассказе Лоуренса. Нужны деньги.
Возможно превратить записные книжки в деньги? Питу не нравилось даже
думать о том, чтобы расстаться с ними, но в то же время он понимал, что прятать их от всех на чердаке неправильно. Работы Ротстайна, особенно последние две книги, заслуживают, чтобы мир о них знал. Они бы возродили репутацию Ротстайна, Пит в этом не сомневался, однако, не это было главное. Читателю они бы понравились - вот что было главным. Читатель бы их полюбил,
если бы был таким, как Пит.
Но рукописи - не безликая двадцати и пьятдесятидолларовые банкноты, происхождение которых невозможно отследить. Пита могли схватить и отправить
за решетку. Он плохо представлял, в каком именно преступлении его могли обвинить, - понятно, что отнюдь не в сокрытии краденого имущества, ведь он его
не получил на хранение, а только нашел, - но был уверен, что попытка продать
то, что не принадлежит тебе, точно есть каким-то нарушением закона. Можно
88
было бы пожертвовать дневники альма-матер Ротстайна, но это пришлось бы
делать анонимно, иначе все всплывет, и родители узнают, что их сын поддерживал их деньгами, похищенными у убитого. Более того, за анонимные пожертвования ничего не получишь.
Пит в своей работе ни слова не сказал об убийстве Ротстайна. Он читал об
этом, преимущественно в компьютерном зале библиотеки. Он знал, что
Ротстайна застрелили неким способом, похожим на казнь. Он знал, что оставленные во дворе следы позволили детективам сделатьвывод, что в преступлении участвовали двое, трое или даже четверо мужчин, судя по размеру отпечатков ног. Считали также, что вскоре после этого двое из них были убиты в
одной из придорожных зон отдыха в Нью-Йорке.
Через некоторое время после убийства, в Париже Маргарет Бреннан, жена
писателя, дала интервью. «В этом провинциальном городке все только о нем и
говорили, - сказала она. - О чем еще им было говорить? О коровах? О каком-то
новом навозораспылителе? Для провинциалов Джон был важным человеком.
Они почему-то думают, что писатели зарабатывают столько же, сколько директора банковских корпораций, поэтому считали, что на своей ферме он хранил
сотни тысяч долларов. Какой-то заезжий проходимец услышал эти разговоры,
вот и все. Такие вот неразговорчивые янки! Клянусь своей ирландской задницей, тамошние местные жители не менее бандиты, чем те, кто это совершили ».
Когда ее спросили, возможно ли такое, чтобы Ротстайн мог хранить у себя не
только деньги, но и рукописи, Пегги Бреннан, как написал интервьюер, «рассмеялась сигаретно-хрипловатым голосом».
«Очередные слухи, дорогой. Джонни спрятался от всего мира по одной причине. Он перегорел и был слишком хорошим, чтобы признать это».
«Что ты об этом знаешь? - Подумал Пит. - Он, наверное, и расстался с тобой,
потому что ему надоел этот сигаретно-хрипловатый смех ».
Пит прочитал множество версий в разных газетах и журналах, но сам склонялся к тому, что мистер Рикер называл «принципом лезвия Оккама». То есть
самый простой и очевидный ответ обычно является правильным. Три человека
ворвались в дом, и один из них убил своих сообщников, чтобы всю добычу
оставить себе. Пит понятия не имел, зачем этот парень приехал в этот город и
почему спрятал сундук, но был уверен в одном: грабитель оставшийся в живых,
никогда не вернется за своим добром.
89
Математика ни была сильной стороной Пита - потому и приходилось играть в
эти летние курсы, - но не надо быть Эйнштейном, чтобы составить простые
цифры и оценить возможности. Если грабителю, что остался в живых, в 1978
было тридцать пять, (Питеру этот возраст казался самым вероятным), следовательно, в 2010 г., когда Пит нашел сундук, ему было бы шестьдесят семь, а
сейчас около семидесяти. Семьдесят лет - это уже глубокая старость. Если он и
появится за своей добычей, то разве что на ходунках.
Свернув на Сикоморовую улицу, Пит улыбнулся.
Он предполагал три возможных объяснения, почему грабитель ник не вернулся за сундуком, все три одинаково вероятны. Первое: он мог сидеть в
тюрьме за какое-то другой преступление. Второе: он мог умереть. Третье было
сочетанием первых двух: он мог умереть в тюрьме. Как бы то ни было, Пит не
думал, что ему стоит беспокоиться по поводу этого парня. А вот записные
книжки - другое дело. Они его очень волновали. Корпеть над ними - это все
равно, что сидеть на куче похищенных прекрасных картин, которые никогда не
сможешь продать.
Или на ящике с динамитом.
В сентябре 2013, почти через тридцать пять лет после убийства Джона
Ротстайна, Пит положил в конверт с адресом отца последнюю пачку денег из
сундука триста сорок долларов, и, понимая всю жестокость надежд, которым не
суждено сбыться, добавил короткую записку: «Это последние. К сожалению,
больше нет ».
Автобусом он доехал до торгового комплекса «Березовый холм», где между
отделом «Дискаунт Электроникс» и йогуртовым кафе есть почтовый ящик.
Оглянувшись вокруг и убедившись, что никого нет, он поцеловал конверт, бросил его в щель и ушел. Сделал это в стиле Джимми Голда, не оборачиваясь.
Где-то через две недели после Нового года, готовя себе на кухне бутерброд
с арахисовым маслом и вареньем, Пит услышал, как родители разговаривают в
гостиной с его сестрой. Речь шла о Чапел-ридж.
- Я думал, что мы, возможно, могли бы это позволить, - говорил папа. - Если
я зря заставил тебя надеяться, извини, Тинси.
- Это потому, что непонятные деньги перестали приходить? - Спросила Тина.
Ответила мама:
90
- И поэтому, но не только. Папа хотел взять кредит в банке, но ему не дали.
Они проверили его работу и сделали …
- Перспективная оценку прибыли, - подсказал папа, и в его голосе послышались нотки бывшей горечи, как в дни после несчастного случая. Спасибо, хоть
бесплатно. Говорят, что смогут дать кредит в 2016, если бизнес будет расти по
пять процентов. Ну а пока, эти проклятые полярные морозы … Всей маминой
зарплаты не хватает на отопление. Сейчас всем тяжело, от Мейна в Миннесоту.
Я знаю, это не утешение, но все же.
- Солнышко, нам так жаль, что не получится, - добавила мама.
Пит думал, Тина вот-вот взорвется. Постепенно приближаясь к переломных
тринадцати лет, девочка все чаще взрывалась детским гневом, но ничего такого не произошло. Она сказала, что понимает, и Чапел-ридж, на-видимому,
слишком крутая школа. Затем она пришла на кухню и попросила Пита сделать
ей такой же бутерброд, потому что он выглядел очень вкусно. Он сделал еще
один бутерброд, и они все вчетвером стали смотреть в гостиной телевизор и
смеяться над «Теории Большого взрыва».
Однако позже, ночью, он услышал, как Тина плакала в своей комнате. От
этого ему стало противно на душе. Он пошел к себе, достал из-под матраса
блокнот в молескиновом переплете и взялся перечитывать «Беглец направляется на запад».
В том семестре он записался на курсы творческого письма миссис Дэвис, однако, хотя за рассказ ему непременно ставили высокие оценки, уже к февралю
он понял, что не будет писателем. Да, он неплохо справлялся со словами, о чем
он знал и сам, без миссис Дэвис (хотя она не раз это повторяла), но ему не хватало какой-то творческой искры. Ему интересно было читать художественную
литературу, а потом пытаться проанализировать прочитанное, заключая все в
более общую структуру. Он почувствовал вкус к такого рода детективной работы, когда писал сочинение о Ротстайне. В библиотеке на Гарнер-стрит он
нашел одну из книг, о которых упоминал мистер Рикер, - «Любовь и смерть в
американском романе» Фидлера, и она ему так понравилась, что он купил себе
ее специально, чтобы делать пометки и записи на полях. Ему как никогда захотелось стать специалистом по литературе, чтобы преподавать, как мистер Рикер
(только, возможно, не в школе, а в университете), и когда-нибудь написать
книгу, как мистер Фидлер, в которой он бы прошелся по критикам традиционного толка и поставил под сомнение их взгляды на некоторые вещи.
91
И все же!
Нужны деньги. Мистер Фельдман, консультант сказал ему, что получить полноценную стипендию для него «маловероятно», и Пит это понимал. Он - обычный выпускник обычной Среднезападной школы, парень, который подрабатывает в библиотеке и выполняет одну-две скучные внеклассные работы, что-то
вроде выпуска школьной газеты или ежегодника. Даже если бы ему повезло
сесть в эту лодку, нельзя забывать о Тине. Она кое-как справлялась в школе,
получала то «В», то «С» и, вообще, кажется, в последнее время больше интересовалась макияжем, обувью и поп-музыкой, чем учебой. Ей требовалась перерыв, чтобы как-то отвлечься. Он даже в свои неполные семнадцать было достаточно умен, чтобы понимать: Чапел-ридж может не помочь его младшей
сестре … Впрочем, может и помочь. Еще и потому, что она не сломалась. По
крайней мере пока.
«Мне нужен план», - думал он, хотя на самом деле ему был нужен не совсем
план. Ему была нужна история. И пусть великий писатель, как мистер Ротстайн
или мистер Лоуренс, из него никогда не вышел, придумывать сюжеты он таки
умел. Именно это ему сейчас и нужно сделать. Только в основе каждого сюжета
лежит идея, а с этим у него пока не получалось.
Он начал часами просиживать в магазине на Уотер-стрит, где кофе была дешевым, и даже книги в мягкой палитурке продавались со скидкой тридцать
процентов. Однажды в марте после школы, направляясь на работу в библиотеку, он решил зайти в магазин, надеясь поискать что-то из Джозефа Конрада.
В одном из немногочисленных интервью Ротстайн назвал Конрада «первым великим писателем двадцатого века, хотя его лучшая вещь и была написана до
1900».
Рядом с магазином под навесом был установлен длинный стол. «ВЕСЕННЯЯ
РАСПРОДАЖА - значилось на вывеске. - НА ВСЕ, ЧТО НА ЭТОМ СТОЛЕ, СКИДКА 70%. - И ниже: - Кто знает, может, вы наткнетесь на клад »Вдоль этой
строки были нарисованы желтые смайлики, чтобы объяснить, что это шутка,
только Питу это смешным не показалось.
У него наконец появилась идея.
Неделю спустя он задержался в школе после уроков, чтобы поговорить с мистером Рикером.
- Рад тебя видеть, Пит. - Сегодня на мистере Рикере была яркая узорчатая
рубашка с пышными рукавами и психоделическая галстук. Пит подумал: «Вот
92
это сочетание, теперь понятно, почему движение детей цветов сошло на нет». Миссис Дэвис тебя очень хвалит.
- Она клевая, - сказал Пит. - Я узнаю много нового. - На самом деле, ничего
нового он не узнавал и не думал, что кто-то другой на ее уроках то узнавал.
Она была приятным человеком и нередко рассказывала о довольно интересные
вещи, но Пит все больше склонялся к мысли, что творческого письма невозможно научить, его можно только научиться.
- Чем могу помочь?
- Помните, вы говорили, как дорого стоил бы в наше время рукопись Шекспира?
Мистер Рикер улыбнулся.
- Я всегда об этом рассказываю на уроках в середине недели, когда класс
начинает скучать. Нет ничего лучшего, чем жадность, когда надо завладеть
вниманием детей. А что? Ты нашел фолио, Мальволио?
Пит вежливо улыбнулся.
- Нет, но, когда мы на февральских каникулах гостили у моего дяди Фила в
Кливленде, я нашел у него в гараже целую кучу старых книг. Большинство про
Тома Свифта, это юный изобретатель.
- Я хорошо помню и Тома Свифта, и его друга Неда Ньютона, - сказал мистер
Рикер. - «Том Свифт и мотоцикл», «Том Свифт и магическая камера» … Когда я
был маленьким, мы шутили: «Том Свифт и электрическая бабушка».
Пит снова изобразил вежливый улыбку.
- Там еще было с десяток книг о девочке-детектива Трикси Белден и еще о
Нэнси Дрю.
- Кажется, я понимаю, к чему ты ведешь, и мне не хочется тебя разочаровывать, но придется. Том Свифт, Нэнси Дрю, братья Харди, Трикси Белден … Все
это интересные свидетельства ушедшей эпохи и замечательное мерило того,
как за последние лет восемьдесят изменилось то, что называется подростковой
литературой, но эти книги не имеют никакой общественной ценности, даже
если они в идеальном состоянии.
- Я знаю, - ответил Пит. - Я потом проверил в блоге «Хорошие книги». Но,
пока я их рассматривал, в гараж вошел дядя Филипп и сказал, что у него есть
93
такое, что заинтересует меня еще больше. Я ему до этого рассказывал, что занимаюсь Джоном Ротстайном. Оказалось, это «Беглец» в твердой обложке с автографом. Без посвящения, просто подпись. Дядя Фил рассказал, что получил
эту книгу от какого-то парня по имени Эл, проигравший ему в покер десять
долларов. Он сказал, что она у него сохраняется уже пятьдесят лет. Я посмотрел на выходные данные, это первое издание.
Мистер Рикер слушал его, качаясь на стуле, но после этих слов с грохотом
сел ровно.
- Постой-ка! Ты, вероятно, знаешь, что Ротстайн очень редко давал автографы?
- Да, - кивнул Пит. - Он называл это «искажением совершенной книги».
- Именно так, в этом он был похож на Рэймонда Чандлера. А известно ли
тебе, что подписанные автором книги ценятся больше, если автор написал
только свое имя, без посвящения?
- Да, на «Хороших книгах» об этом написано.
- Подписанное первое издание Ротстайна, вероятно, чего-то стоит. - Мистер
Рикер задумался. - Хотя, если включить мозг, в каком она состоянии?
- В хорошем, - быстро ответил Пит. - Несколько пятен на форзаце и титуле,
больше ничего.
- Ты, я вижу, в теме.
- Почитал несколько после того, как дядя показал Ротстайна.
- Эта книга не у тебя, я думаю?
«У меня есть несколько лучше, - подумал Пит. - Если бы вы только знали ».
Иногда он чувствовал тяжесть от этого знания, а сегодня - особенно, потому
что приходилось врать.
Это ложь ради добра, напомнил он себе.
- Нет, но дядя сказал, что подарит ее мне, если яза хочу. Я сказал, что мне
надо подумать, потому что он не … Ну, знаете …
- Не имеет представления, которая ее реальная стоимость?
- Да. Но потом я начал думать …
94
- Что?
Пит сунул руку в задний карман, достал сложенный лист бумаги и протянул
его мистеру Рикеру.
- Я поискал в интернете книжных торговцев, которые покупают и продают
первые издания, и нашел этих троих. Я знаю, вы тоже букинист …
- Какой там букинист. Я на свою зарплату не могу себе позволить покупать
что-то серьезное, но у меня есть сборник Теодора Ретке с автографом, который
планирую передать детям. «Пробуждение». Удивительные стихи. Есть еще Воннегут, но этот почти ничего не стоит. В отличие от Ротстайна, отец Курт подписывал все, что угодно.
- Я только подумал, знаете ли вы кого-то из них, и, как что знаете, скажете,
кто лучше. Если бы я решил взять у дяди эту книгу и потом … Ну, понимаете,
продать ее.
Мистер Рикер развернул лист, посмотрел на него, после чего снова посмотрел на Пита. От этого взляда, внимательного и одновременно доброжелательного, Пит почувствовал неловкость. Может, это была таки неудачная идея, и он
не так уж и специалист в сочинительстве, но отступать поздно, придется как-то
выкручиваться.
- Я знаю их всех. Но, черт побери, еще я знаю, как много для тебя значит
Ротстайн, и не только из твоей прошлогодней работы. Энни Дэвис говорит, ты
часто его вспоминаешь на творческом письме. Она утверждает, что трилогия о
Голде - это твоя Библия.
Пит вынужден был согласиться. Он и не подозревал, каким разговорчивым
был. Следует прекратить так много говорить о Ротстайне, решил он. Это
опасно. Люди могут вспомнитьоб этом, если …
Если.
- В том, чтобы литературных кумиров, нет ничегого плохого, Пит, особенно
если ты собираешься в колледже изучать литературу. Для тебя это Ротстайн, по
крайней мере сейчас, и эта книга может стать началом собственной библиотеки. Ты уверен, что хочешь продать ее?
Пит мог ответить на этот вопрос абсолютно искренне, хотя на самом деле
речь шла не о книге с автографом - Да, уверен. У нас дома сейчас некоторые
трудности …
95
- Я слышал, что случилось с твоим отцом, это ужасно. Слава Богу, хоть этого
психа схватили, пока он не успел еще чего натворить.
- Папе уже лучше, они с мамой снова работают, только, понимаете, мне понадобятся деньги на колледж …
- Понимаю.
- Однако это сейчас не главное. Моя сестра хочет учиться в Чапел-ридж, а
родители говорят, что не могут ее туда устроить. По крайней мере, в следующем году. Они, конечно, зарабатывают, но не столько. А мне кажется, ей надо
учиться в таком месте. Она пока, не знаю, как бы так сказать, отстает.
Мистер Рикер, который, безусловно, видел на своем веку немало отстающих
учеников, серьезно покивал.
- Если бы Тина могла подружиться с теми, кто хоть пытается учиться, особенно с этой девочкой, Барбарой Робинсон, с которой она дружила, когда мы
жили в Вест Сайде, все могло бы сложиться иначе.
- Это хорошо, что ты думаешь о сестре, Пит. Даже благородно.
Пит никогда не считал себя благородным. От неожиданности он даже заморгал глазами.
Пожалуй, видя его смущение, мистер Рикер снова устремил взгляд на бумагу.
- Ну хорошо. «Книги Гриссома» для тебя лучший вариант, конечно, если бы
Тедди Гриссом был жив, но сейчас магазином заправляет его сын, а он, откровенно говоря, скряга еще тот. Он честный, но с долларом расстается никак
охотно. Он скажет, мол, времена сейчас такие, но на самом деле у него такой
характер.
- Хорошо …
- Думаю, ты посмотрел в интернете, сколько может стоить первое издание
«Беглеца» в хорошем состоянии и с автографом?
- Да. Две-три тысячи. Этого хватит на год обучения в Чапел-ридж, но хоть
начать можно. Папа называет это «честные деньги».
Мистер Рикер кивнул.
96
- Действительно. Тедди-младший, вероятно, начнет с восьмисот, ты можешь
раскрутить его на тысячу, но, если продолжать давить, он может встать на
дыбы и пошлет тебя куда подальше. Следующий магазин Бадди Франклина,
«Покупай книгу». Он тоже ничего - то есть, дела ведет честно, только Бадди
мало интересуется художественной литературой двадцатого века. У него другая
большая игра, он продает старинные карты и атласы семнадцатого века богатым ребятам из Брансон-парк и Сахарной пригорке. Но, если не сможешь уговорить Бадди оценить книгу, иди в «Гриссом» к Тедди-младшего, можешь получить от тысячи двухсот. Я не говорю, что получишь, но шанс есть.
- А «Редкие издания Эндрю Халлидея»?
Мистер Рикер нахмурился.
- От Халлидея я бы держался подальше. У него небольшой магазинчик на
Лейсмейкер-лейн в торговом центре рядом с Ловер-Мейн-стрит. Помещение шириной не более вагона в поезде, зато длинные, почти на целый квартал. И все
вроде бы хорошо, но у него какой-то привкус. Я слышал, он не слишком щепетилен о происхождении определенных товаров. Знаешь, что это значит?
- Линия собственности.
- Правильно. Которая заканчивается бумажкой, которая свидетельствует, что
ты легально владеешь тем, что хочешь продать. Единственное, о чем я знаю
наверняка: лет пятнадцать назад Халлидей продал пробный экземпляр «Да и
славных мужей Похвала» Джеймса Эйджи, а оказалось, что он был похищен из
имения Брук Астор. Она была богатой старой сплетницей из Нью-Йорка и держала вороватого управляющего делами. Халлидей показал чек, и его отчет о
том, как к нему попала книга, похож на правду, потому делу против него не
дали ход. Но чек можно и подделать. Я бы держался от него подальше.
- Спасибо, мистер Рикер, - сказал Питер, а сам подумал, что, если бы решил
действовать, то направился бы сразу к «Редкие издания Эндрю Халлидея». Но
ему нужно было бы вести себя крайне осторожно, и, если бы мистер Халлидей
отказался платить наличными, сделка не состоялась бы. К тому же ни при каких обстоятельствах он не должен был узнать имя Пита. Даже грим не помешал
бы, но здесь нельзя перегнуть палку.
- Пожалуйста, Пит, но, если я скажу, что доволен этим разговором, это будет
неправдой.
Пит его хорошо понимал. Он и сам не испытывал радости.
97
Месяц спустя он все еще ломал голову, как поступить, и уже почти пришел к
выводу, что попытка продать даже одну записную книжку - дело слишком рискованное и неблагодарное. Все бы ничего, если бы можно было обратиться к
какому-то частному коллекционеру - ему несколько раз приходилось читать о
людях, которые, например, покупают ценные картины, чтобы повесить их в какой-то тайной комнате, где только они могут любоваться ими, - но он сомневался, что найдет кого-то из них. Все больше и больше Пит склонялся к тому,
чтобы пожертвовать их анонимно. Можно было бы, скажем, отправить их в библиотеку Нью-Йоркского музея. Ее заведующий наверное поймет их ценность.
Однако сделать это тихо и незаметно, как хотелось Питу, было невозможно. Это
совсем не то, что бросать конверты с деньгами в никому не известный почтовый ящик на углу. А вдруг его кто-то запомнит на почте?
Как-то дождливым вечером в апреле 2014 в его комнату снова вошла Тина.
Миссис Бизли давно исчезла, а пижаму изменила просторная кофта с символом
футбольной команды «Кливленд Браунс», но для Пита она оставалась той же
маленькой взволнованной девочкой, которая во времена, когда все было
плохо, спрашивала, будут мама и папа расставаться. С хвостиками и лицом,
очищенным от того легкого макияжа, который ей позволяла наносить мама (Пит
подозревал, что, приходя в школу, она наносила себе новый слой), ей можно
было дать лет десять, никак тринадцати. Он подумал: «Тинси уже почти подросток». В это было трудно поверить.
- Можно к тебе на минутку?
- Конечно.
Пит лежал на кровати и читал роман Филиппа Рота «Она была так хороша».
Тина уселась с ногами на стул у его письменного стола, натянула кофту на голени и сдула несколько волосинок сбившихся на лбу прикрывая едва заметные
прыщики.
- О чем-то думаешь?
- Гм … Да. - Но продолжать она не стала.
Он наморщил нос в ее сторону.
- Ну-ка, говори все как есть. Что, какой-то парень тебя послал?
- Это ты посылал эти деньги? - Спросила она. - Да?
98
Пит ошеломленно уставился на нее. Попытался что-то ответить и не смог.
Попытался убедить себя, что не-расслышал, и тоже не смог.
Она кивнула, будто он признался.
- Да, это ты. У тебя на лице написано.
- Это не я, Тинси. Просто я не ожидал такого. Где бы я взял такие деньги?
- Не знаю. Но я помню ту ночь, когда ты спросил у меня, что бы я сделала,
если бы нашла сокровище.
- Я такое спрашивал? - Думая: «Ты же почти спала! Ты не можешь этого помнить ».
- Ты говорил о дублонах. Старинные монеты. Я ответила, что отдала бы их
папе с мамой, чтобы они больше не ссорились, и ты так и сделал. Только это
был не пиратский клад. Это были обычные деньги.
Пит отложил книгу.
- Только им не говори этого, а то они могут тебе поверить.
Она серьезно посмотрела на брата.
- Я бы никогда им не рассказала. Но я спросить … Они действительно закончились?
- В записке в последнем конверте так было сказано, - осторожно ответил
Пит. - И после этого ничего не приходило, так что, наверное, закончились.
Она вздохнула.
- Да. Как я и думала. Но я должна была спросить. - Она встала, собираясь
уходить.
- Тинси?
- Что?
- Мне жаль, что так получилось с Чапел-ридж. И жаль, что деньги закончились.
Она села.
- Я сохраню твой секрет, если ты сохранишь мой и мамин, согласие?
99
- Хорошо.
- В ноябре она возила меня к Чап - так его учат называть, - когда там был
день открытых дверей. Она не хотела, чтобы папа знал, думала, он злиться. Но
тогда она еще думала, что они смогут меня туда отдать, особенно, если бы мне
дали стипендию для малообеспеченных. Знаешь, что это?
Пит кивнул.
- Только деньги перестали поступать, и это было до снегов и этих непонятных морозов в декабре и январе. Мы посмотрели несколько кабинетов и лабораторий. Там компьютеров, наверное, тысячи. Еще мы посмотрели спортивный
зал, и души. У них там отдельные кабинки для переодевания, а не такие совместные стойла, как в Нортфилд. По крайней мере, для девочек. Угадай, кто в
нашей группе был экскурсоводом.
- Барбара Робинсон?
Она улыбнулась.
- Приятно было снова ее увидеть. - Но здесь улыбка погасла. - Она сказала
«привет», обняла меня, спросила, как дела, но было видно, что она меня почти
не помнит. Да и зачем ей меня помнить, да? Ты знал, что она, Хильда, Бетси и
еще несколько девочек были на концерте «Окружающая»? На том, который хотел взорвать тот тип, который папу переехал?
- Да. - Пит так же знал, что старший брат Барбары Робинсон сыграл не последнюю роль в спасении Барбары и ее подруг, а может быть, и тысяч других
людей. Ему за это дали не то медаль, не то символический ключ от города, или
еще что. Вот это настоящий героизм, не только прятаться по углам и отправлять родителям украденные деньги.
- Ты знал, что меня в тот день приглашали идти с ними?
- Что? Нет.
Тина кивнула.
- Я сказала, что не смогу пойти, потому что заболела. Только я не болела. Я
не пошла, потому что мама сказала, что у них нет денег на билет. За несколько
месяцев мы переехали.
- Ничего себе!
100
- Да. Пропустила сплошь веселье.
- Как же прошла школьная экскурсия?
- Хорошо, но ничего особенного. Мне и в Нортфилде будет неплохо. Слушай,
они когда узнают, что я твоя сестра, наверное, будут меня на халяву учить, ты
же у нас в почетном списке.
Питу вдруг стало так грустно, слезы на глаза навернулись. А все из-за трогательную растроганность, которая всегда была присуща Тени, в сочетании с
уродливой россыпью прыщей на лбу. Интересно, ее за них дразнят в школе?
Если нет, то будут.
Он протянул руки.
- Ну, иди ко мне. - Она подошла. Пит крепко обнял ее, потом взял за плечи и
строго посмотрел в глаза.
- Но эти деньги … Это не я.
- Да. Как скажешь. Может, тот блокнот, который ты читал, был набит деньгами? - Она засмеялась. - У тебя был такой виноватый вид, когда я тебя с ним
заскочила тогда.
Он закатил глаза под лоб.
- Иди спать, крошка.
- Хорошо. - У дверей она вернулась. - А мне понравились те кабинки для переодевания. И еще кое-что. Хочешь, скажу? Только ты подумаешь, что это
странно.
- Давай, говори.
- Там ученики носят форму. Девочки - серые юбки с белыми блузками и белыми гольфами. Можно надевать свитер, если хочешь, серый, как юбка, или
красивый темно-красный. Барбара говорит, они называют его мыслил-ским.
- Форма? - Удивленно сказал Пит. - Тебе нравится носить форму?
- Я же говорила, что ты удивишься. Мальчики не знают, какие бывают девушки. Девушки могут тебя обижать, если ты носишь неправильный одежду,
или если носишь правильную, но слишком часто. Можно надевать разные
блузки или кроссовки по вторникам и четвергам, можно делать разные комплекты, но довольно быстро они - плохие девочки начинают понимать, что у
101
тебя есть только три джемперы и шесть хороших школьных юбок. И тогда они
начинают говорить пакости. Но, если все ежедневно одеваются однаково …
Разве что свитера разных цветов … Она снова сдула со лба волосы. - У мальчиков такого не бывает.
- Вообще-то, бывает, - сказал Пит.
- Все равно, мама научит меня шить одежду самостоятельно по выкройкам из
журналов. «Симплисити» или «Баттерик», и тогда у меня будет больше. А еще
у меня есть друзья. Много друзей.
- Эллен, например.
- Эллен нормальная.
«И после школы получит достойную работу официантки или буфетчицы, подумал Пит, но промолчал. - Это если она не забеременеет в шестнадцать ».
- Я только хотела сказать, чтобы ты не волновался.
- Я не волнуюсь, - заверил ее Пит. - Я знаю, у тебя все будет хорошо. И это
не я посылал деньги. Честно.
Она улыбнулась, грустно и одновременно заговорщицки, и вдруг как-то совсем перестала быть похожей на маленькую девочку.
- Ладно, понятно.
Тина пошла, осторожно закрыв за собой дверь.
В ту ночь Пит долго не мог заснуть. Вскоре после этого он сделал самую
большую ошибку в своей жизни.
1979-2014
11 января 1979 Моррису Рандольфу Беллами был вынесен приговор: пожизненное заключение. После этого короткое время события развивались стремительно, а потом невероятно медленно. Медленно. Медленно. Официальное
оформление в Вейнсвилльськую тюрьму было закончено в тот же день до пяти
часов. Сокамерник Морриса, осужденный убийца по имени Рой Оллгуд, изнасиловал его впервые за сорок пять минут после того, как был выключен свет.
- Не шевелись и смотри, не прижми мне на член, парень, - прошептал он в
ухо Моррису. - Если сделаешь это, я отрежу тебе нос. Будешь похожим на свинью, которую грызанул аллигатор.
102
Моррис, которому уже приходилось быть изнасилованным, не шевелился,
только впился зубами в руку, чтобы не закричать. Он думал о Джимми Голде, о
том, каким он был до того, как погнался за Золотым Баксом. Когда он все еще
был настоящим героем. Он думал о Гарольде Финна-Мане, школьном друге
Джимми (у самого Морриса в школе не было друзей) и о его словах: «Все хорошее рано или поздно заканчивается», которые предполагали наличие обратного: все плохое тоже рано или поздно заканчивается.
Именно это плохое продолжалось довольно долго, и пока оно продолжалось,
Моррис, не останавливаясь, повторял про себя мантру Джимми из «Беглеца»:
Дерьмо? Ну и насрать! Ссора? Ну и насрать! Дерьмо? Ну и насрать! Помогло.
Немного.
Следующие несколько недель Оллгуд насиловал его анально одними ночам и
орально другими. Сам он, в общем, отдавал преимущество заднему проходу,
который лишен вкусовых рецепторов. По крайней мере, он думал, что Кора Энн
Хупер, женщина, на которую он имел глупость напасть, когда был в отключке,
назвала бы это высокой степенью справедливости. Хотя, с другой стороны, ей
пришлось пережить нежелательное вторжение лишь однажды.
К Вейнсвилльськой тюрьме примыкала фабрика, на которой заключенные
шили джинсы и спецовки для рабочих. На пятый день в красильне один из
дружков Оллгуда взял Морриса за запястье, завел его за бак с синей краской
номер три и приказал снимать штаны. «Ты просто не рыпайся, а я сделаю все
остальное», - сказал он. Закончив, добавил: «Я не педик, ничего такого, но
мне нужно как-то жить, как и всем остальным. Сболтнешь кому-то, что я педик,
и я убью тебя нахер ».
«Не скажу, - ответил Моррис и мысленно вспомнил: Дерьмо? Ну и насрать!
Дерьмо? Ну и насрать! »
Однажды в середине марта 1979 года на спортивной площадке в Морриса
подошел заключенный, похожий на «ангела из ада», с татуированными кучами
мышц.
- Ты умеешь писать? - Спросил он на ярком южном наречии: ты умеешь писать? - Я слышал, ты умеешь писать.
- Да, я умею писать, - ответил Моррис. Он заметил, как Оллгуд, не дойдя до
него, увидел, кто идет рядом с Моррисом и поспешно переместился на баскетбольную площадку в дальнем конце двора.
103
- Я Уоррен Дакворт. Все называют меня Даком.
- Я Моррис Бел …
- Я знаю, кто ты. Ты хорошо пишешь, да?
- Да, - сказал Моррис, не задумываясь, и без лишней застенчивости. То, как
Рой Оллгуд неожиданно нашел для себя новое место, не оставило его равнодушным.
- Ты можешь написать письмо для моей жены, если я, типа, скажу, что писать? Только словам красивее?
- Могу и напишу, только у меня есть одна проблемка.
- Знаю я, какая у тебя проблемка, - выдал его новый знакомый. - Если твое
письмо моей жене понравится, если после него она перестанет меня своими
разговорами о разводе доставать, у тебя больше не будет проблем с этим худым сученком в твоей камере.
«В моей камере худой сученок - это я», - подумал Моррис, но где-то в душе
у него появился тонюсенький проблеск надежды.
- Сэр, я напишу для вашей жены такое письмо, какого она не получала за
свою жизнь.
Несмотря на мощные руки Дакворта, он вспомнил одну передачу о природе.
В ней рассказывали о птичке, которая селится в пастях крокодилов, где выбирает из зубов рептилий остатки пищи, благодаря чему и выживает.
На взгляд Морриса, это была бы неплохая сделка.
- Мне понадобится бумага, - сказал он, подумав о колонии, где можно было
рассчитывать не более чем на пять паршивых листов бумаги с жирными разводами, похожими на предраковые пятна.
- Я достану тебе бумагу. Достану все, что нужно. Ты просто напиши письмо и
в конце добавь, что я все это говорил, а ты только записывал за мной.
- Хорошо. Скажи, что она больше была бы рада услышать.
Дак задумался, потом просиял.
- Что она офигенно трахается?
104
- Она об этом и так знает. - Теперь задумался Моррис. - Она когда-то говорила, что, если бы могла, изменила бы в себе какую-то часть тела? Какую?
Брови Дака сдвинулись плотнее.
- Не знаю, она всегда жалуется, что у нее задница слишком велика. Но зачем об этом говорить? Только хуже будет.
- Нет. Я напишу, как ты любишь щупать ее руками и тискать.
Дак заулыбался.
- Только смотри, осторожнее там, а то я тебя сам натяну по самые глаза.
- Какое платье она любит больше всего? У нее есть платье?
- Да. Зеленое. Шелковое. Ей мать подарила в прошлом году, перед тем, как
меня приняли. Она надевает его, когда мы ходим танцевать. - Он опустил
глаза. - Сейчас ей лучше на танцы не ходить. Но, наверное, она ходит. Я знаю.
Может, я не умею и имени своего написать, но я не дурак.
- Я могу написать, как сильно тебе хочется потрогать ее зад, когда она будет
в этом зеленом платье, скажешь? Могу добавить, что от мысли об этом у тебя
внутри все горит.
Дак посмотрел на Морриса таким взглядом, которого Моррис в Вейнсвилли
еще не замечал ни разу. В нем было уважение.
- Слушай, а неплохо!
Но Моррис еще не закончил. Думая о мужчинах, женщины представляют
только секс. Секс это не романтично.
- Какого цвета у нее волосы?
- Какого сейчас - не знаю. Когда красит - каштановые.
Каштановые звучало не слишком поэтично, по крайней мере, так казалось
Моррису, но такие вещи всегда можно обойти. Ему пришло в голову, что это
очень похоже на работу рекламного агентства, когда надо продать товар. Он
отогнал эту мысль. Выживание является выживание.
- Я напишу, что тебе хочется увидеть, как солнце блестит на ее волосах,
особенно утром, - сказал он.
Дак не ответил. Он смотрел на Морриса, сдвинув лохматые брови.
105
- Что? Не нравится?
Дак взял Морриса за руку, и на какой ужасный миг Моррису показалось, что
она сейчас сломается, как сухая ветка. «НЕ-НА-ВИД-ЖУ» было вытатуированными на косточках пальцев здоровяка. Дак вздохнул.
- Как стихи. Завтра получу тебе бумагу. В библиотеке ее полно.
Вечером, когда Моррис вернулся в блок, его камера была пуста. Рольф Венциане из соседней камеры сказал, что Роя Оллгуда забрали в лазарет. На следующий день Оллгуд вернулся. Под обоими его глазами темнели синяки, на
носу стояла шина. Посмотрев на Морриса с постели, он повернулся на другой
бок, лицом к стене.
Уоррен Дакворт стал первым клиентом Морриса. В течение следующих тридцати шести лет их у него было много.
Иногда, когда Моррис лежал на спине у себя в камере (в начале девяностых
у него уже была одиночка с полочкой зачитанных книг) и не мог заснуть, он
успокаивал себя воспоминаниями о том, как открыл для себя Джимми Голда.
Это был мощный столб яркого света среди беспорядочной и злой темноты его
юности.
Его родители постоянно ссорились, и хотя он презирал их обоих всей душой,
у матери броня против внешнего мира была крепче, поэтому он принял от нее
саркастический изгиб улыбки и как приложение надменный, пренебрежительный взгляд. Кроме английского языка и литературы, за которые он получал
высшие оценки (когда хотел), в школе он считался неуспевающим, и это не раз
доводило Аниту Беллами до бешенства с упреками и размахиванием табелем.
Друзей у него не было, зато врагов пруд пруди. Трижды его били. Дважды это
делали мальчики, которых просто раздражала его внешность, но однажды - парень, у которого на то были более веские причины. Это был очень высокий
старшеклассник, футболист по имени Пит Вомак, которому не понравилось, как
Моррис смотрел на его подружку в столовой во время обеденного перерыва.
- На что уставился, крысенок? - Поинтересовался Вомак, и за столиками вокруг воцарилась тишина.
- На нее, - ответил Моррис. Он был напуган, а когда ум его был омрачен,
страх обычно хоть немного сдерживал его, но он никогда не мог устоять перед
аудиторией.
106
- Лучше прекрати, - лениво сказал Вомак, давая ему шанс. Вероятнее, Вомак
осознавал, что в сравнении с его шестью футами двумя дюймами и двумястами
двадцатью фунтами напротив него сидит красногубая сопля на палочке пяти
футов семи дюймов роста и весом где-то жалких фунтов ста сорока, и то если в
одежде. Возможно, он осознавал и то, что все вокруг - включая его смущенную
подружку - видят подобное неравенство.
- Если она не хочет, чтобы на нее смотрели, почему так одевается?
Моррис считал это комплимент (хотя и слишком неуклюжий, это уж точно),
но Вомак услышал в нем что-то другое. Он обежал вокруг стола, сжав кулаки.
Моррис успел ударить только раз, но удар получился точный, Вомак потом
долго с подбитым глазом ходил. Разумеется, после этого он получил свое, и за
дело, но тот удар стал для него полным открытием. Если надо, он будет
драться! Осознавать это было приятно.
Обоих мальчиков исключили, и в тот же вечер Моррис выслушал от матери
двадцатиминутную лекцию о пассивном сопротивлении вместе с едким замечанием о том, что драки в столовой это не тот вид внеклассной деятельности,
обычно оставляет благоприятное впечатление у приемной комиссии колледжей.
У нее за спиной его отец приветственно поднял бокал мартини и подмигнул.
Это означало, что, хотя Джордж Беллами преимущественно жил под пятой у
жены, при определенных обстоятельствах он тоже был способен драться. Однако обычной тактикой старого доброго папаши было бегство, и во втором семестре первого года Морриса в Нортфилд Джорджи-Порджи убежал, бросив семью на произвол судьбы, задержавшись только для того, чтобы подчистить
остатки банковского счета семьи Беллами. Сбережений, которыми он хвастался, либо не существовало, либо они накрылись. Анита Беллами осталась с
пачкой наличных и непослушным четырнадцатилетним сыном.
После отбытия отца в неизвестные края остались только две ценные вещи.
Это документ о номинации на «Пулитцера» за ее книгу, висевший на стене в
рамочке. И дом в престижной части Норт Сайда, в котором Моррис вырос. Этот
дом не был заложен только потому, что мать категорически отказалась подписывать банковские бумаги, ее муж принес домой, первый и последний раз НЕ
поддавшись на его сладкие песни о том, что ему повезло сделать выгодное вложение, и этим никак нельзя пренебречь. Когда он ушел, она продала этот дом,
и они переехали на Сикоморовую улицу.
107
- Конечно, это жилье хуже, - призналась она Моррису летом между его первым и вторым курсами, - но финансовый источник наполнится снова. И по
крайней мере соседи здесь белые. - Она помолчала, обдумывая последнее замечание, потом добавила: - Не то, чтобы я была против.
- Конечно, ма, - сказал Моррис. - Кто бы сомневался.
Обычно она ненавидела, когда он называл ее «ма», но в тот день промолчала, поэтому у него весь день было приподнятое настроение. У него всегда
поднималось настроение, когда удавалось подпустить шпильку матери. Такая
возможность выпадала нечасто.
В начале семидесятых в Нортфилд такой вид работы, как написание приказов книг, входил в обязательную программу второго года изучения литературы.
Ученикам раздавали распечатанный на ротаторе перечень одобренных книг.
Большинство из них Моррис считал просто мусором, и не стеснялся говорить.
«Смотрите! - Восклицал он со своего места в заднем ряду. - Сорок вкусов американской овсянки ».
Кто-то из ребят смеялся. Он мог их рассмешить, и хотя Моррис не мог заставить их полюбить себя, его это нисколько не смущало. Все они были тупыми
оболтусами, которых ждут тупые брака и такие же тупые работы. Они воспитывать тупых внуков, а затем погаснут в тупых больницах и домах престарелых,
нырнув в темноту с верой в то, что они жили в стране американской мечты, и
Христос встретит их у ворот рая с рекламными буклетик. Морриса же ждали
вещи куда более возвышенные. Только он еще не знал какие.
Мисс Тодд - ей тогда, вероятно, было примерно столько же лет, сколько Моррису, когда он с подельниками ворвался в дом Джона Ротстайна, - попросила
его остаться после уроков. Когда все одноклассники вышли, Моррис остался
сидеть на своем месте в расхлябанной позе, раздвинув ноги. Он думал, что
Тодд хочет написать жалобу на него матери. Он позволял себе кричать на уроках, но на уроке литературы это произошло впервые, и он чувствовал что-то
вроде раскаяния. Тревожная мысль мелькнула у него в голове голосом отца Ты сжигаешь слишком много мостов, Морри, - и рассеялась, как облачко пара.
Вместо того, чтобы выписать замечание, мисс Тодд (с лица не красавица, но
с божественной фигурой) достала из своей рыхлой школьной сумки книгу в
мягкой красной обложке. На обложке желтым наброском был изображен парень, который курил у кирпичной стены сигарету, и сверху название - «Беглец».
108
- Ты же у нас любишь демонстрировать ум, да? - Спросила мисс Тодд, сев на
парту рядом с ним. Юбка у нее была короткой, чулки на длинных бедрах поблескивали.
Моррис ничего не ответил.
- Я знала, что это случится, так и захватила сегодня эту книгу. Для тебя это
хорошая и плохая новость одновременно, мой всезнающий друг. Ты не получишь замечание, но и теряешь возможность выбирать. Ты должен прочитать
только одну эту книгу. Она не входит в одобренного перечня, и, наверное, у
меня могут быть неприятности из-за того, что я ее тебе даю, но я надеюсь на
добрую часть твоей натуры, а мне хочется верить, что она у тебя где-то внутри,
хоть и мизерная.
Моррис посмотрел на книгу, затем поверх нее посмотрел на ноги мисс Тодд,
не скрывая интереса.
Она увидела направление его взгляда и улыбнулась. На мгновение Моррис
представил себе их совместное будущее, сосредоточено преимущественно в постели. Ну и что, он слышал, такое бывает. Аппетитная учительница ищет подростка для внеклассных уроков сексуального образования.
Мыльный пузырь этой фантазии продержалась секунды две. Она разрушила
ее, продолжая улыбаться.
- Вы с Джимми Голдом найдете общий язык. Он - насмешливый, из тех, кто
ненавидит самого себя, маленький ничтожество. Во многом такой же, как ты. Она встала с парты, ее юбка скользнула на место на два дюйма выше колен. Удачи с переводом. И пусть в следующий раз, когда ты будешь смотреть на
женскую юбку, тебе вспомнятся слова Марка Твена: «Любой нестриженый лентяй может смотреть».
Моррис выскользнул из кабинета, горя от стыда, впервые его просто поставили на место, а убили в то место и утрамбовали. У него появилось желание
выбросить книгу в канализацию, когда он вышел из автобуса на углу Сикоморовой и Вязовой, но он сдержал себя. Не потому, что боялся наказания. Как
она могла его наказать, если книга эта не входила в перечень? Сдержался он
из-за парня на обложке. Парень смотрел сквозь облако сигаретного дыма с какой уставшей дерзостью.
«Он - насмешливый, из тех, кто ненавидит самого себя, маленький ничтожество. Во многом такой же, как ты ».
109
Матери дома не было, вернуться она должна не раньше десяти. Она преподавала на курсах для взрослых ради дополнительного заработка. Моррис знал,
что она чувствовала отвращение к этим курсам, считая их гораздо ниже свой
профессиональный уровень, что вполне его устраивало. «Работай, ма, подумал
он. Работай, крутись ».
Морозильник был забит упаковками замороженных обедов. Он взял одну
наугад и запихнул в духовку, чтобы почитать, пока будет готовиться. После
ужина можно будет пойти наверх, взять из-под кровати один из отцовских
«Плейбой» («наследие старика» - иногда думал он) и немного подушить цыпленка.
Ставить духовку на таймер он не стал, и через целых полтора часа от книги
его оторвал запах горелой говядины. Он прочитал первую сотню страниц, не
сидя в этом дрянном типовом доме послевоенных времен, а гуляя по улицам
Нью-Йорка вместе с Джимми Голдом. Словно во сне, Моррис сходил на кухню,
натянул рукавицы, вынул из духовки затвердевшую массу, бросил ее в мусорное ведро и вернулся к «Беглецу».
«Надо будет перечитать еще раз», - подумал он. Ему даже показалось, что у
него немного подскочила температура. И с маркером. Здесь так много нужно
выделить и запомнить. Так много.
Для читателя, одной из самых волнующих, является минута, когда он открывает, что является читателем, человеком, не только способным прочитать книгу
(что Моррису уже было известно), а влюбленным в это занятие. Безнадежно.
По уши. Первая книга, создающая такое впечатление, не забывается, и каждая
ее страница является новым открытием, которое горит и провозглашает: ясно,
так и есть! Да, я тоже это видел! И, конечно: и я так думаю! И я так чувствую!
Моррис написал перевод «Беглеца» на десять страниц. От мисс Тодд он вернулся с пометкой «А +» и единственным комментарием: «Я знала, что ты оценишь».
Ему захотелось сказать ей, что это не «оценка», это любовь. Настоящая любовь. А настоящая любовь не умирает никогда.
«Беглец по делу» была так же прекрасна, как и «Беглец», только на этот раз
Джимми был чужаком не в Нью-Йорке, а в Европе, сражался в Германии, видел,
как умирают его друзья, и наконец в одном из концентрационных лагерей смотрел сквозь колючую проволоку пустым взглядом, в котором уже не было
страха. Скелеты, бесцельно слоняющиеся и которым посчастливилось выжить,
110
подтвердили то, о чем Джимми догадывался уже несколько лет, писал Ротстайн.
Все это было ошибкой.
Воспользовавшись трафаретом, Моррис скопировал этустрочку готическим
шрифтом на лист бумаги и приколол его кнопками к двери своей комнаты, той
самой комнаты, в которой позже поселится мальчик по имени Питер Сауберс.
Мать, увидев его, скривила губы в саркастическую улыбку и ничего не сказала. По крайней мере, тогда. Спор о Джимми Голде между ними произошел два
года назад, когда она сама прочитала трилогию. Спор привел к тому, что Моррис напился; напившись, он совершил незаконное проникновение и нападение;
из-за этих преступлений его на девять месяцев посадили в колонию для несовершеннолетних «Ривервью».
Но этому предшествовал «Беглец сбавляет обороты», которого Моррис прочитал с ужасом. Джимми женился на красивой девушкой. Джимми устроился на
работу в рекламное агентство. Джимми начал набирать вес. Жена Джимми забеременела первым из трех маленьких Голдов, и они переехали в пригород.
Там у Джимми появились друзья. С женой они стали устраивать у себя во дворе
вечеринки с барбекю. Джимми суетился над грилем в фартуке с надписью
«Шеф-повар всегда прав». Джимми изменял жене, а жена изменяла ему.
Джимми принимал «Алка-Зельцер» от изжоги и какую-то штуку под названием
«Милтаун» от похмелья. Но главное - Джимми погнался за Золотым Баксом.
Моррис читал об этих ужасных изменения с ощущением потерянности и
страха, которое постепенно усиливалось. Ему показалось, что он чувствует
примерно то же, что чувствовала мать, когда узнала, что ее муж, которого она
всегда держала у себя на коротком поводке, опустошал их счета, даже когда
послушно бегал по ее поручениям, так ни разу и не подняв руку, чтобы сбить с
ее слишком образованного лица эту саркастическую улыбку.
Моррис не оставлял надежды, что Джимми проснется. Вспомнит, кто он - по
крайней мере кем был раньше, - и выбросит на помойку свое нынешнее дурацкое и пустое житье. Но вместо этого «Беглец сбавляет обороты» закончился
празднованием Джимми своей успешной рекламной кампании - моющего средства «Даззо-Ду», Святый Боже! - И коронной «И не такое еще будет в следующем году».
В колонии Моррис должен был еженедельно встречаться с психиатром. Психиатра звали Кертис Ларсен. Ребята звали его Кердем-смерд. Кердем-смерд
111
всегда заканчивал разговор вопросом: «Кто виноват в том, что ты оказался
здесь, Моррис?”
Большинство ребят, даже безнадежно тупые, знали правильный ответ. Знал
его и Моррис, но отказывался говорить. «Моя мать», - отвечал он каждый раз,
когда ставился этот вопрос.
Во время последней встречи, незадолго до окончания термина Морриса, Кердем-смерд составил на столе руки и несколько длинных беззвучных секунд
смотрел на Морриса. Моррис знал, что Кердем-смерд ждет, когда он опустит
глаза. И не сделал этого.
- В моей профессии, - заговорил Кердем-смерд, - есть название для твоего
поведения. Уклонение от осуждения. Или окажешься ты здесь снова, если продолжишь практиковать уклонение от осуждения? Скорее всего нет. Через несколько месяцев тебе исполняется восемнадцать. Поэтому, когда ты в следующий раза сорвешь куш - а следующий раз будет обязательно, - тебя будут судить как взрослого. Если, конечно, ты не изменишься. Итак, в последний раз:
кто виноват в том, что ты оказался здесь?
- Мать, - без колебаний ответил Моррис. Потому что это было уклонение от
осуждения. Это была правда. С такой логикой не поспоришь.
Между пятнадцатью и семнадцатью Моррис перечитывал первые две книги
трилогии о Голде, жадно, выделяя абзацы и вписывая свои замечания. «Беглец
сбавляет обороты» он перечитал только раз, и ему пришлось сделать над собой
усилие, чтобы закончить. Каждый раз, когда он брался за книгу, внутри у него
будто все наливалось свинцом, потому что он знал, что произойдет дальше.
Чувство возмущения к создателю Джимми Голда росло и крепло. Как мог
Ротстайн вот так уничтожить Джимми? Даже не позволив ему уйти в сиянии
славы, а оставив его жить! Приспосабливаться и сглаживать острые углы, спать
с соседкой-шлюхой, которая торгует «Амвей», чтобы продолжать считать себя
бунтарем!
Моррис подумывал написать Ротстайну письма и попросить - нет, потребовать, - чтобы тот объяснил, что произошло, только из статьи в «Тайм» он знал,
что сукин сын не читает писем от своих поклонников и не отвечает на них и подавно.
Беллами, с ее почти полученным «Пулитцером» в рамке, шатром окрашенных светлых волос и саркастическим изгибом улыбки.
112
В 1973, во время февральских каникул, она за день прочитала все три романа о Джимми Голде. И это были его книги, его личные книги, которые она, не
спросив, взяла с полки в его спальне. Они валялись на кофейном столике, когда он вошел, на «Беглец в деле» - круглый влажный след от запотевшего винного бокала. Моррис оцепенел, не в состоянии произнести ни слова, что с ним
случалось лишь несколько раз в жизни.
Анита же наоборот.
- Ты больше года только об этом и говорил, поэтому я решила узнать, из-за
чего весь этот шум. - Она отпила вина. - У меня неделя выходных, поэтому появилось время их прочитать. Я думала, это займет больше дня, но здесь не так
уж и большой объем, не так ли?
- Ты … - Он на мгновение задохнулся. Затем: - Ты входила в мою комнату!
- Что-то ты не возражаешь, когда я захожу в твою комнату поменять постельное белье или приношу твою одежду, постиранную и выглаженую. Возможно, ты думал, что все это делает фея прачечной?
- Это мои книги! Они стояли на специальной полке. Ты не имела права их
брать!
- С радостью поставлю их обратно. И не волнуйся, журналы у тебя под кроватью я не трогала. Я знаю, мальчикам нужно … отвлекаться.
Он шагнул вперед на ногах, которые вдруг превратились в ходули, и взял
книги в мягкой обложке руками, которые вдруг превратились в крюки. На задней обложке «Беглец по делу» все еще ощущался влажный след от проклятого
бокала, и он подумал: «Если одному тому из трилогии суждено промокнуть, то
почему это не« Беглец сбавляет обороты »?»
- Признаю, это довольно интересные вещи. - Она заговорила рассудительным голосом лектора. - Хотя бы потому, что показывают взросления довольно
талантливого писателя. Первые два тома, конечно, невыносимо скучны, например «Том Сойер» неинтересен по сравнению с «Гекельберри Финном», но в последнем - чего не скажешь о «Гекельберри Финне» - виден рост.
- Последний роман - гадость, - закричал Моррис.
- Не нужно повышать голос, Моррис. Зачем так беситься. Свою позицию
можно защищать и без этого. - И на ее лице появилась улыбка, которую он так
ненавидел, такая тонкая, такая острая. - Мы обсуждаем.
113
- Я не хочу ничего обсуждать!
- Но нам следует это сделать! - Воскликнула Анита, улыбаясь. - Если я таки
провела день - я не говорю потеряла день, - пытаясь понять своего эгоистичного сына, который считает себя интеллектуалом, а из школы приносит сплошные «С».
Она подождала ответа. Он не ответил. Ловушки были повсюду. Она могла
преломить его, когда хотела, и сейчас ей этого хотелось.
- Я заметила, что первые два тома разваливаются, почти выпадают из переплетов и почти зачитаны до дыр. В них много подчеркиваний и заметок, причем
некоторые из них говорят о зарождении - я не скажу о расцвете, мы так не можем сказать, правда, по крайней мере, пока, - говорят о зарождении острого
критического ума. Но третий том выглядит почти непрочитанным, и в нем ничего не подчеркнуто. Тебе же не понравилось, что с ним произошло, так? Тебе
не является интересным Джимми, когда он - и, судя по всему, автор - повзрослел.
- Он продался! - Кулаки Морриса сжались. Лицо запылало и запульсировало,
как в тот день, когда Вомак публично напал на него. Но тогда Моррис сумел
изобразить один точный удар, ему захотелось это сделать и сейчас. Ему это
было нужно!
- Ротстайн позволил ему продаться! Если ты этого не видишь, что с тебя
взять?
- Нет. - Улыбка исчезла. Не отрывая от него взгляда, она подалась вперед и
поставила бокал на кофейный столик. - В этом корень твоего заблуждения. Хороший романисты не ведет своих персонажей, а следует за ними. Он наблюдает
за их появлением и записывает то, что видит. Хороший романист понимает, что
он секретарь, а не Бог.
- У Джимми был не такой характер. Ебаный Ротстайн изменил его! Он превратил Джимми в посмешище! Превратил его в … в обычного человека!
Морису стало дурно от того, как жалко это прозвучало, и его разозлило, что
он попал на живца к матери и начал защищать свою точку зрения, которая вовсе не требовала защиты, точку зрения, которая была очевидной для любого
человека, наделенного хоть крошками ума и чувств.
114
- Моррис. - Очень мягко. – Когда-то и мне хотелось быть женской версией
Джимми Голда, как сейчас тебе хочется быть им. Джимми Голд или еще кто-то,
похожий на него, - это уединенный остров, на котором большинство подростков
ждут, когда детство станет зрелостью. Тебе надо понять - это и Ротстайн наконец понял, хотя для этого ему понадобилось написать три книги, - что почти
все мы постепенно становимся обычными людьми. Я тоже такой стала. - Она
посмотрела вокруг. - Иначе, почему бы мы жили здесь, на Сикоморовой?
- Потому что ты сделала глупость и позволила отцу ободрать нас как липку.
Она вздрогнула (удар попал, обрадовался Моррис, к тому же ощутимый
удар!), Но потом губы ее опять скривились в саркастической улыбке, как бумажка, которая сгорает в пепельнице.
- Признаю, в чем-то ты прав, хотя с твоей стороны некрасиво меня в этом
обвинять, но ты когда-нибудь спрашивал себя, почему он ободрал нас как
липку?
Моррис молчал.
- Потому что он отказался расти. Твой отец - Питер Пен с брюшком, который
нашел девочку вдвое младше себя, чтобы она была для него феей Дзынь в постели.
- Положи мои книги на место или выбрось их в помойку, - сказал Моррис голосом, которого сам не узнал. Он прозвучал, и это было ужасно, точно, как голос отца. - Мне все равно, что ты сделаешь. Я ухожу отсюда и возвращаться не
планирую.
- О, думаю, ты вернешься, - сказала она и была права, но вернулся он почти
через год, и к тому времени мать уже перестала его знать. Если когда-либо
знала. - И, по-моему, ты должен прочитать третий том еще несколько раз.
Последнее предложение ей пришлось произнести, повысив голос, потому что
Моррис уже несся по коридору, не замечая перед собой дороги от чувств, охвативших его.
- Найди в себе хоть немного сочувствия! Мистер Ротстайн нашел. Это спасительная сила последней книги!
Дверь с треском захлопнулась, оборвав ее слова.
115
Моррис вышел на улицу, низко опустив голову, и, когда оказался на тротуаре, бросился бежать. В трех кварталах находился магазин с отделом алкогольных изделий. Добежав до него, он сел на стойку для велосипедов перед
«Хобби Террифик» и стал ждать. Первые два парня отказались выполнить его
просьбу (второй с такой улыбкой, что Моррису захотелось сбить ее с его лица),
но третий, в одежде из секонд-хенда и с неприкрытым желанием где переночивать, согласился купить Моррису пинту за два доллара или кружку за пять.
Моррис выбрал кружку и выпил ее рядом с ручьем, который протекает ничейной участком между Сикоморовой и Березовой. Солнце к тому времени уже почти село. Ему не запомнилось, как он ехал к Сахарному пригорку на угнанной
машине, но, попав туда, как любил выражаться Кердем-смерд, сорвал куш.
Кто виноват в том, что ты оказался здесь?
Видимо, какая-то доля вины лежала на том пьянчужке, что купил несовершеннолетнему подростку кружку виски, но в основном виноватой была мать, и
во всем этом было одно положительное: когда ему объявляли приговор, от саркастического изгиба улыбки не осталось и следа. Он наконец стер его с лица
матери.
В тюрьме, во время отсидки в карцере (что случалось не реже одного раза в
месяц), Моррис лежал на нарах, положив руки за голову и думая о четвертом
роман о Джимми Голда, думая, содержатся ли в нем все улучшения, о которые
он так мечтал, когда закрыл «Беглец сбавляет обороты». Возможно, чтобы к
Джимми вернулись его старые надежды и мечты? Его прежний огонь? Эх, если
бы у него было хоть два дня! Хотя бы один!
Впрочем, он сомневался, что даже Джон Ротстайн смог бы сделать так, чтобы
подобное возвращение прежних идеалов выглядело правдоподобным. Судя по
наблюдениям самого Морриса (главными примерами для него были собственные родители), если огонь угасает, обычно он угасает навсегда. И все же некоторые люди действительно меняются. Он вспомнил, как однажды заговорил о
такой возможности с Энди Халлидеем, во время одной из их многочисленных
бесед, которые они вели обеденного перерыва. Было это в «Счастливой
чашке», что в двух шагах от «Книг Гриссома», где работал Энди, и вскоре после того, как Моррис бросил Городской колледж, решив, что так называемое
высшее образование, которую там дают, нафиг никому не нужно.
- Никсон изменился, - сказал Моррис. - Старый ненавистник открыл торговые отношения с Китаем. А Линдон Джонсон протолкнул через конгресс Акт о
116
гражданских правах. Если даже такая старая расистская гиена смогла перекраситься, я думаю, возможно все, что угодно.
- Политики. - Энди поморщился, как от дурного запаха. Это был худощавый
парень со стрижкой ежиком, всего на два года старше Морриса. - Они изменяются ради выгоды, а не ради идеи. Обычные люди на такое не способны. Просто не могут. Если они отказываются вести себя должным образом, их наказывают. Затем, посленаказания, такие говорят: да, сэр, хорошо - и становятся частью системы, как трутни, которыми они и являются. Посмотри, что стало с
теми, кто протестовал против Вьетнамской войны. Большинство из них сейчас
живет жизнью среднего класса. Толстые, довольные, голосуют за республиканцев. Кто отказался повиноваться, сидят по тюрьмам. Или в бегах, как Кэтрин
Энн Пауэр.
- Как ты можешь называть Джимми Голда обычным? - Воскликнул Моррис.
Энди посмотрел на него свысока.
- Я тебя умоляю. Вся эта история - одна эпическая повесть, вызванная идеей
исключительности. В американской литературе одна цель - создать норму, Моррис. Это означает, что люди уникальны, и те, которые переступают черту,
должны быть усреднены, что и произошло с Джимми. Он в конце концов начинает заниматься рекламой, черт, а для этой долбанной страны трудно представить более обычную профессию. Вот главная мысль Ротстайна. - Он покачал головой. - Если тебе хочется видеть оптимизм, купи себе какой-то любовный романчик от «Арлекина».
Моррису показалось, что Энди спорит с ним только лишь из-за любви к
спору. За стеклами его ботанских черепаховых очков горел взгляд поборника,
но даже тогда Моррис понимал, чего стоит этот человек. Его фанатизм был
направлен на книги как на объекты, а не на истории и идеи, которые в них содержатся.
Они обедали вместе раза два-три в неделю, в «Чаше», иногда напротив
«Гриссома», на скамейках Гавернмент-сквер. Во время одного из таких обедов
Эндрю Халлидей впервые озвучил упорные слухи о том, что Джон Ротстайн
якобы продолжает писать, но по завещанию после его смерти все рукописи
должны быть сожжены.
- Не может быть! - Воскликнул Моррис с искренней болью в голосе. - Они
этого не сделают! Ведь не сделают, да?
117
Энди пожал плечами.
- Если об этом сказано в завещании, все, что он написал после того, как перестал светиться, считай, уже сгорело.
- Ты сам придумал.
- По завещанию, может, просто слухи, это так, но в книжных магазинах все
уверены, что Ротстайн не перестал писать.
- В книжных магазинах, - с сомнением протянул Моррис.
- У нас есть свои источники информации, Моррис. Домоправительница
Ротстайна ходит по магазинам, да? И не только за продуктами. Раз в месяц или
в шесть недель она ездит в «Уайт Ривер букс» в Берлине, это ближайший более
или менее крупный город, чтобы забрать книги, которые он заказывает по телефону. Так вот, там она рассказала продавцам, что Ротстайн ежедневно, с шести утра до двух дня, что-то пишет. Хозяин магазина рассказал об этом дилерам на Бостонском книжной ярмарке, после чего и пошли разговоры.
- Святая жопа! - Выдохнул Моррис. Этот разговор проходил в июне 1976. Последнее изданное произведение Ротстайна, «Идеальный банановый пирог», вышло в 1960. Как-что то, о чем говорил Энди, правда, это означало, что Джон
Ротстайн писал в стол в течение шестнадцати лет. Если хотя бы по восемьсот
слов в день, всего это выходило … Моррис не смог провести расчеты в голове,
но получалось много.
- Срака, верно, - сказал Энди.
- Если он действительно хочет, чтобы это все сожгли, он - псих!
- Да почти все писатели сумасшедшие. - Энди немного подался вперед, улыбаясь, как будто это была шутка. Может, таки была. По крайней мере, он так
думал. - Я вот о чем думаю. Кому-то нужно устроить спасательную экспедицию.
А хоть бы и тебе, Моррис. Ты же его самый большой поклонник.
- Я? Нет! - Сказал Моррис. - После того, что он сделал с Джимми Голдом!
- Ну, успокойся, приятель. Ты же не можешь винить его в том, что он следовал за своей музой.
- Могу.
118
- Ну так укради их, - сказал Энди, продолжая улыбаться. - Назовем это кражей протеста от имени всей англоязычной литературы. Принеси рукописи мне.
Я какое-то время подержу их у себя, а потом продам. Если там не какой-то
старческая бред, они могут потянуть на миллион долларов. Я поделюсь с тобой.
Все поровну, пятьдесят на пятьдесят.
- Нас схватят.
- Не думаю, - усмехнулся Энди Халлидей. - Знаешь, есть способы.
- И сколько придется ждать, прежде чем можно будет их продать?
- Несколько лет, - ответил Энди, помахав рукой так, словно речь шла о нескольких часов. - Может, пять.
Месяц спустя, когда его уже тошнило от Сикоморовой улицы, Моррис, которому не давала покоя мысль о неизданных рукописях, сложил вещи в свой старый, видавший виды «Вольво» и направился в Бостон, где нанялся к подрядчику, который строил несколько жилых кварталов в пригороде. Сначала эта работа чуть не убила его, но затем он набрал чуть мышц (не то, чтобы он собирался превращаться в Дака Дакворта), и все пошло как по маслу. Он даже завел пару друзей Фредди Доу и Кертиса Роджерса.
Однажды он позвонил Энди.
- Ты на самом деле мог бы продать неопубликованные рукописи Ротстайна?
- Легко, - ответил Энди Халлидей. - Не так быстро, конечно, как я, кажется,
говорил, но какая разница? Возможно. Он старый. Время было бы на нашей
стороне.
Да, и он поместил бы в себя время, чтобы прочитать все, что Ротстайн написал после «идеального бананового пирога». Доход - пусть даже полмиллиона
долларов - не был его единственной целью. Я не торговец, говорил себе Моррис. Меня не интересует Золотой Бакс. Насрать на это дерьмо. Дайте мне
деньги, чтобы не умереть с голода - нечто вроде гранта, - и я буду счастлив.
Я ученый.
Выходными днями он начал ездить в Толбот-Корнерс в Нью-Гемпшире. В
1977 стал возить с собой Кертиса и Фредди. Постепенно начал созревать план.
Простой, самого лучшего типа: «бей и хватай».
119
Философы веками спорят о смысле жизни, редко доходя одинаковым выводам. За годы заключения Моррис и сам изучал этот вопрос, но его исследования имели скорее практический, чем космический характер. Ему хотелось
узнать о смысле жизни с юридической точки зрения. И то, что он открыл, было
довольно шизофреническим. Особенно в некоторых штатах, где вы должны
были сидеть до конца жизни, не имея права на досрочное освобождение. В
других штатах досрочное освобождение рассматривался уже через два года, а
где-то - через пять, семь, десять или пятнадцать лет. В Неваде досрочное давали (не давали) на основании сложной системы баллов.
До 2001 года в американских тюрьмах осужденные на пожизненный срок в
среднем проводили в заключении тридцать один год и четыре месяца.
В том штате, в котором коротал свои дни Моррис, законники создали собственное тайное определение жизни, основанное я на демографии. В 1979, когда был осужден Моррис, рядовой американец-мужчина доживал до семидесяти
семи лет. Моррису тогда было двадцать три, поэтому он считал, что, когда ему
стукнет пятьдесят семь, его долг обществу будет оплачен.
Если, конечно, его освободят досрочно.
Впервые он получил на это право в 1990. На слушания появилась Кора Энн
Хупер. Опрятный голубой костюм, седеющие волосы собраны на затылке в тугой к скрипу узел, на коленях - большая черная сумочка. Она рассказала, как
Моррис Беллами схватил ее, когда она шла по улице за баром «Шутерс», рассказала о его намерении «урвать кусочек». Она рассказала пяти членам комиссии по условно-досрочному освобождению, как он ударил ее и сломал ей нос,
когда она попыталась воспользоваться устройством для вызова полиции, лежащим у нее в сумочке. Она рассказала комиссии о запахе алкоголя в его дыхании и о том, как он поцарапал ей живот ногтями, когда срывал с нее белье. Она
рассказала им, как Моррис «продолжал душить меня и пытать своим органом»,
когда прибыл полицейский и начал его оттягивать. Она сообщила комиссии,
что пыталась покончить с собой в 1980 и все еще находится под наблюдением
психиатра. Она поведала комиссии, ей стало лучше, когда она приняла Иисуса
Христа своимспасителем, но ее все еще мучают кошмары. Нет, сказала она комиссии, замуж она так и не вышла. Мысль о сексе вызывает у нее панический
страх.
В досрочном освобождении было отказано. На зеле ном листе бумаги, который ему вечером передали через решетку, было указано несколько причин, но
120
самая для комиссии главная: Потерпевшая утверждает, что продолжает страдать.
Курва.
Хупер появилась снова в 1995 и снова в 2000. В 1995 на ней был тот же голубой костюм. В последний год тысячелетия - до тех пор она поправилась фунтов на сорок, не менее - она была в коричневом. В 2005 костюм был серым, а
большой белый крест, который повис на шее, ниже лежал на здоровенной
груди, как на полке.
Ну и насрать! Может, и так, но, Господи, как он жалел, что не убил ее.
На момент третьего отказа писательская работа Морриса пользовалась большим спросом. В тесном маленьком мире Венсвилла он был автором бестселлеров. Он писал любовные письма женам и подругам. Он писал письма для заключенных, и некоторые из них в трогательной прозе подтверждали существования Санта Клауса. Он писал заявления о приеме на работу для тех заключенных, чей срок подходил к концу. Он писал темы для заключенных, которые
проходили онлайн-курсы или тестирования на получение диплома об общем
образовании. Моррис был тюремным юристом, но время от времени писал от
имени заключенных письма настоящим юристам, убедительно объясняя суть
дела, о котором шла речь, и излагая основания для обращения. Несколько раз
его письма производили впечатление на адвокатов, и те - помня о деньгах, которые можно заработать на успешных делах о несправедливом заключении, приходили на слушания. Поскольку при рассмотрении дел важнейшую роль
стала играть ДНК, он нередко писал Барри Шеку и Питеру Ньюфелду, учредителям «Проекта Невинность». Одно из таких писем в конце концов помогло
освободить автомеханика по имени Чарльз Роберсон, что перебивался кражами, а в Вейнсвилли отсидел двадцать семь лет. Роберсон обрел свободу;
Моррис нашел вечную благодарность Роберсона и больше ничего … Если не
брать во внимание растущей репутации, и это не так уж и мало. Его давно перестали насиловать.
В 2004 Моррис написал свое лучшее письмо; четыре черновики ушло на то,
чтобы все получилось идеально. Это было письмо Кори Энн Хупер. В нем он говорил ей, что живет с постоянным невыносимым чувством раскаяния, и обещал,
если его освободят досрочно, посвятит остаток своих дней искуплении своего
единственного жестокого поступка, совершенного во время вызванного алкоголем помутнения.
121
«Я здесь четыре раза в неделю посещаю встречи анонимных алкоголиков, писал он. - А теперь еще поддерживаю материально полдюжины алкоголиков и
наркоманов, которые вышли. Я буду продолжать эту работу и на свободе, на
середине пути святого Патрика в Норт Сайде. Я прошел через духовное пробуждение, мисс Хупер, и впустил в свою жизнь Иисуса. Вы поймете, насколько
это важно, потому что я знаю, вы тоже приняли Христа своим спасителем.
«Прости нам долги наши, - учил он, - как и мы прощаем должникам нашим».
Сможете ли вы простить мою вину перед вами? Я уже не тот человек, который в
ту ночь причинил вам столько боли. Моя душа переродилась. Молюсь, чтобы вы
ответили на мое письмо ».
За десять дней молитва об ответе была услышана. Обратного адреса на конверте не было, но на заднем клапане аккуратными печатными буквами значилось: «К. Е. Хупер ». Моррису не пришлось раскрывать конверт. Какой-то урод
из администрации, предназначенный проверять почту заключенных, уже позаботился об этом. Внутри лежал единственный лист с неровными краями. В
верхнем правом углу и в нижнем левом пушистые котята играли с серыми клубами шпагата. Где-то посередине страницы печатными буквами было написано
единственную строку.
«Надеюсь, ты там и сгниешь».
Курва появилась на его слушаниях в следующем году, теперь ее ноги были
стянуты компрессионными чулками, мясо на косточках нависало над крепкими
туфлями. Она была похожа на какую-то толстую, мстительную ласточку, которая регулярно возвращается к тюрьме, наподобие Сан-Хуан-Капистрано. Она
снова рассказала свою историю, и досрочное снова не дали. Моррис вел себя
как образцовый заключенный, и теперь на зеленом листочке значилась только
одна причина: Потерпевшая утверждает, что продолжает страдать.
Моррис уверил себя, что дерьмо, ему насрать, и вернулся в камеру. Не апартаменты в пентхаусе, всего шесть на восемь футов, но там были книги. Книги это спасение. Книги - это воля. Он растянулся на кровати, представляя, как
приятно было бы провести пятнадцать минут наедине с Корой Энн Хупер и
электрическим Нейлером.
Сейчас Моррис работал в библиотеке, что было замечательным изменением к
лучшему. Охранникам было безразлично, на что он тратит свою мизерную зарплату, поэтому Моррис без про-проблем оформил подписку на «Американ библиограферс ньюзлеттер». К тому же он получал со всей страны множество бес122
платных каталогов от торговцев редкими книгами. Книги Джона Ротстайна выставлялись на продажу довольно часто и постоянно росли в цене. Он стал переживать за них, как другие заключенные болели за спортивные команды. Большинство писателей после смерти падают в цене, но некоторые счастливчики,
наоборот, начинают цениться еще дороже. Ротстайн принадлежал к последним.
Иногда в каком-то из каталогов шло - Ротстайн с автографом. В Рождественском каталоге Баумана за 2007 год копия «Беглеца», подписанная для Харпер
Ли - так называемая ассоциативная копия, - пошла за 17000 долларов.
Все годы заключения Моррис следил за городскими газетами, а затем, когда
двадцать первого века принесло свои технологические изменения, и по разным
городскими сайтами. Земля между Сикоморовой и Березовой по-прежнему страдала в трясине судебных процессов, чрезвычайно устраивало Морриса. Рано
или поздно он выйдет на свободу, и сундук, крепко опутанный корнями того
нависающего дерева, ждет его. То, что стоимость записных книжек уже выросла до астрономических размеров, его интересовало все меньше и меньше.
Когда он был молод и считал, что был бы рад всем тем вещам, по которым
загоняются молодые люди, когда их ноги крепкие, а яйца тугие: путешествия и
женщины, машины и женщины, большие дома, как те, что стоят на Сахарном
пригорке и женщины. Сейчас же ему все это уже почти перестало сниться, а
последняя женщина, с которой он занимался сексом, способствовала продолжению его заключения. Он осознавал иронию своего положения. Но покорился.
Светские потребности постепенно отмирают. Ты теряешь скорость, теряешь
зрение, у тебя, черт, даже агрегат перестает работать, но литература вечна, и
его ждал целый затерянный мир, которого до сих пор не видели глаза ни одного человека, кроме его создателя. Если ему не суждено было увидеть этот
мир раньше семидесяти лет, значит, так тому и быть. Были еще деньги, все эти
упаковки с наличными. НЕ состояние, конечно, но на черный день хватит.
У меня есть на что жить, говорил он себе. Много людей здесь могут такое
сказать о себе, особенно, когда у них бедра станут плоскими, а член будет
вставать, только когда захочется отлить?
Моррис несколько раз написал Энди Халлидею, который приобрел собственный магазин, - Моррис узнал об этом из бюллетеня библиофилов. Еще он
узнал, что у его приятеля были неприятности, по меньшей мере однажды, когда
тот пытался продать похищенную копию известной книги Джеймса Эйджи, хотя
ему удалось выйти сухим из воды. А жаль. Моррис с превеликим удовольствием
встретил бы в Вейнсвилли этого гомика - ценителя одеколона. Здесь было
123
полно плохих парней, которые с радостью сделали бы ему больно за Морри
Беллами. Впрочем, все это мечты. Если бы Энди даже осудили, он, наверное,
отделался бы штрафом. Хуже всего, что с ним могло произойти, это загородный
клуб на западной границе штата, куда доставляли воров - белых воротничков.
Ни на одно письмо ответа от Энди Моррис не получил.
В 2010 его персональная ласточка снова вернулась к Капистрана, снова вся
в черном, будто оделась на собственные похороны. «Чего недолго ждать, если
она не сбросит вес», - с отвращением подумал Моррис. Щеки Кори Энн Хупер
теперь свисали по бокам шеи мясистыми лепешками, глаза почти исчезли в жировых карманах, кожа приобрела землистый оттенок. Черную сумочку она заменила на синюю, но все остальное осталось неизменным. Ночные кошмары!
Бесконечная терапия! Жизнь, разрушенная из-за жуткого зверя, который в ту
ночь выскочил из переулка. И все то же самое, и тому подобное.
«Ты все еще живешь тем вшивым изнасилованием? - Подумал Моррис. - Ты
не собираешься двигаться дальше? »
Моррис вернулся в камеру, думая о том, что дерьмо, насрать. Насрать, черт
возьми, дерьмо!
В том году ему исполнилось пятьдесят пять.
Как-то в марте 2 014 один из надзирателей зашел за Моррисом в библиотеку, где тот сидел за стойкой на раздаче, в третий раз перечитывая «Американскую пастораль». (По мнению Морриса, это была, безусловно, лучшая книга
Филипа Рота.) Наблюдатель сообщил, что его вызывают в администрацию.
- Зачем? - Спросил Моррис, вставая из-за стола. Вызовы к администрации
обычно не предвещали ничего хорошего. Чаще всего копы начинали склонять
тебя стучать на кого-нибудь и угрожали различными ужасами, если откажешься
сотрудничать.
- Собирается комиссия по условно-досрочному.
- Нет, - удивился Моррис. - Это ошибка. Меня должны рассматривать только
в следующем году.
- Я делаю то, что мне сказали, - ответил надзиратель. - Если не хочешь,
чтобы я записал тебе замечание, найди кого-то тебя подменить и поднимай
задницу.
124
Комиссия по условно-досрочному освобождению - в этот раз три человека и
три женщины - собралась в конференц-зале. Филипп Даунс, юрист-консультант
комиссии, дополнял комиссию. Он зачитал письмо от Кори Энн Хупер. Это было
удивительное письмо. У курвы обнаружили рак. Хорошая новость, но следующая новость была еще лучше. Она снимала все возражения против досрочного
освобождения Беллами и сожалела, что так долго этого не делала. Затем Даунс
зачитал письмо из Городского арт-культурного комплекса Среднего Запада, известного под названием МАК. В течение многих лет они приняли на работу не
одного досрочно освобожденного из Вейнсвилла и были готовы взять Морриса
Беллами на полставки, назначив делопроизводителем и оператором компьютера. К работе он мог приступить с мая, если он будет уволен.
- Учитывая ваше примерное поведение за последние тридцать лет и учитывая письмо мисс Хупер, - заявил Доусон, - я решил назначить рассмотрение вашего дела на год раньше, чем планировалось. Мисс Хупер сообщает, что у нее
осталось немного времени, и я уверен, она хочет покончить с этим. - Он повернулся к остальным. - Дамы и господа, что скажете?
Моррис уже знал, что скажут господа. Иначе его бы не стали приводить
сюда. За условно-досрочное освобождение проголосовали шесть членов комиссии, против - ни один.
- Что вы об этом думаете, Моррис? - Спросил Даунс.
Моррис, который обычно за словом к отцу не бегал, был слишком поражен,
чтобы что-то говорить, но ему и не надо было. Он расплакался.
Два месяца спустя, после обязательного для тех, кто досрочно освобождается, консультирования, и незадолго до начала службы в МАК, он вышел через
тюремные ворота. Назад в свободный мир. В его кармане лежал заработок за
тридцать пять лет работы в красящей, мебельной мастерской и библиотеке.
Всего две тысячи семьсот долларов с мелочью.
Записные книжки Ротстайна наконец стали достижимы.
Часть 2. Давние приятели
1
Кермит Уильям Ходжес - для друзей просто Билл - едет по Аэропорт-роуд,
опустив стекло на окнах, включив радио, подпевая «Многое нужно для смеха,
125
для слез нужен поезд» Дилана. Ему шестьдесят шесть, не юнец, но для человека, пережившего сердечный приступ, выглядит вполне прилично. Он сбросил
сорок фунтов после сердечного приступа и перестал есть консервированную
пищу, каждая ложка которой его медленно убивала.
«Вы хотите дожить до семидесяти пяти? - Спросил его кардиолог. Это было
во время первого полного обследования, за несколько недель после имплантации электрокардиостимулятора. - Если хотите, забудьте о шкварки и пончики.
Подружитесь с салатами ».
Совет, конечно, не дотягивает до уровня «люби ближнего, как самого себя»,
но Ходжес отнесся к нему очень серьезно. На сиденьи рядом с ним лежит белый
бумажный пакет с салатом. У него будет полно времени, чтобы съесть его и
даже запросы «Дасани», если самолет Оливера Мэддена прилетит по расписанию. И если Мэдден вообще не появится. Холли Джибни заверила его, что Мэдден уже в дороге - она нашла расписание его рейса на сайте под названием
«AirTracker», - но нельзя исключать возможность того, что он почувствовал,
куда ветер дует, и направляется в другое место. Он уже достаточно долго занимается своими грязными делами, а у таких ребят очень чуткие носы.
Ходжес оставляет позади подъездную дорогу, появляется у терминалов, проезжает парковку и едет дальше, двигаясь по указателям с надписями: «ЭЙР
Фрайт», «СИГНЕЧЕ ЭЙР», «ТОМАС Зейн АВИЕЙШН». У последнего он останавливается. Это независимый оператор наземного обслуживания рейсов (ОНО), который съежился - почти буквально - в тени гораздо большего его соседнего
«Сигнече Эйр». Зеленая трава пробивается из трещин в асфальте на маленькой
стоянке, которая, кроме переднего ряда, пуста. Передний ряд занят машинами,
которые сдают напрокат, дюжина или около того. Среди автомобилей экономкласса и средних по размеру громоздится черный «Линкольн Навигатор» с тонированными стеклами на окнах. Ходжес видит в этом добрый знак. Его человек любит ездить с шиком, типичная привычка среди таких отбросов. И хотя
его человек может носить костюм за тысячи долларов, он все равно остается
подонком.
Ходжес объезжает стоянку и останавливается на площадке для разворотов
под вывеской «ТОЛЬКО ДЛЯ Загруз. дорожек-погрузки и разгрузки».
Ходжес надеется, что будет загружаться.
126
Смотрит на часы. Без четверти одиннадцать. Он вспоминает слова матери:
на важное дело всегда приходи бесспорным, Билли, и воспоминание это заставляет его улыбнуться. Он снимает с ремня айфон и звонит в офис. Успевает
прозвучать только один гудок.
- «Что упало, то пропало», - произносит Холли. Она всегда начинает с
названия компании, кто бы ни звонил, это один из ее маленьких пунктиков. У
нее много маленьких пунктиков. - Ты на месте, Билл? В аэропорту? Так?
Если не считать маленьких пунктиков, эта Холли Джибни совсем не похожа
на ту, которую он впервые встретил четыре года назад, когда она приехала в
город на похороны тети, и изменилась она в лучшую сторону. Хотя опять
начала тайком курить - он чувствовал запах сигарет в ее дыхании.
- Я на месте, - отвечает он. - Скажи, что мне повезет.
- Везение здесь ни при чем, - говорит она. - «AirTracker» - отличный сайт.
Возможно, ты захочешь узнать, что сейчас в американском воздушном пространстве находится шесть тысяч четыреста двенадцать самолетов. Интересно,
не так ли?
- Я впечатлен. Мэдден не задерживается? Будет в одиннадцать тридцать?
- Точнее, в одиннадцать тридцать семь. Ты снятое молоко на столе оставил.
Я поставила в холодильник. В жаркие дни снятое молоко мгновенно скисает.
Даже с кондиционером. - Это она своим постоянным бормотанием заставила его
установить кондиционер. Холли становится ворчуньей, если действительно
чего-то хочет.
- Выпей его, Холли, - говорит он. - У меня «Дасани».
- Нет, спасибо, я пью свою диетическую колу. Звонила Барбара Робинсон.
Хотела поговорить с тобой. Вся такая серьезная была. Я сказала ей, чтобы позвонила позже, сегодня днем, или ты сам ей позвонишь. - В ее голос заползает
неуверенность. - Это ничего? Я подумала, ты хочешь, чтобы телефон у тебя
пока был незанят.
- Все в порядке, Холли. Она не сказала, почему такая серьезная была?
- Нет.
- Перезвони ей и скажи, что я свяжусь с ней, как только закончу здесь.
- Осторожнее там, хорошо?
127
- Я всегда осторожен. - Холли знает, что это не совсем так. Четыре года
назад он каким-то чудом не погиб от взрыва, вместе с братом Барбары, Джеромом, и самой Холли. А вот кузине Холли не повезло. Хотя это было раньше.
Ходжес, который был более чем наполовину влюблен в Джейни Паттерсон, до
сих пор горюет. И до сих пор винит себя. Сейчас он сам о себе заботится, ведь
думает, что именно этого хотела бы Джейни.
Он советует Холли держаться и возвращает айфон на ремень, на то место,
где он носил свой «Глок» до того, как вышел в отставку. В отставке он постоянно забывал где-то свой мобильный, но те времена давно прошли. То, чем он
сейчас занимается, конечно, не жетон носить, но тоже неплохо. Вообще-то, в
сети «Что упало, то пропало», как правило, попадает только мелкая рыбешка,
но сегодня это голубой тунец, и Ходжес в восторге. Он видит большой день
расплаты, но не это главное. Он имеет дело - вот что главное. Его судьба и
предназначение - ловить таких ребят, как Оливер Мэдден, и он намерен заниматься этим, пока есть силы. Если повезет, у него есть на это лет восемь-девять, и он собирается ценить каждый день. Еще он думает, что и Джейни хотела бы для него такой судьбы.
Он так и слышит, как она говорит ему, смешно морща нос.
Барбара Робинсон тоже чуть не погибла четыре года назад; она пошла на тот
роковой концерт с матерью и кучкой подружек. Барбс была жизнерадостным,
счастливым ребенком тогда, и есть жизнерадостным, счастливым подростком
сейчас - он видит ее иногда, когда заходит перекусить к Робинсонам, только
сейчас, когда Джером всегда на занятиях, это происходит реже. Хотя, возможно, Джером вернулся на летние каникулы? Он при случае узнает в Барбары. Ходжес надеется, что она никуда не встрянет. Вряд ли. Она из хороших
детей, таких, которые переводят бабушек через дорогу.
Ходжес разворачивает салат, орошает его низкокалорийным соусом и начинает уплетать. Он проголодался. Голодным быть хорошо. Голод - признак здоровья.
2
Моррис совершенно не чувствует голода. Бублик со сливочным сыром - вот и
все, что он способен осилить во время обеда, и то не весь. Когда только освободился, жрал, как свинья: Биг-Маки, торты-муравейники, пиццу кусок за куском - все то, чего ему так хотелось в тюрьме, но это было до того, как он однажды опрометчиво зашел в «Сеньора Тако» в Лоутавни и потом всю ночь его
128
рвало. В молодости у него никогда не было проблем с мексиканской кухней, а
молодость казалась такой близкой, какой-то час назад, но ночь, которую он
провел на коленях в молитве перед фарфоровым алтарем, открыла ему глаза
на правду: Моррису Беллами пятьдесят девять и он на пороге старости. Лучшие
годы жизни были растрачены на покраску джинсов и лакировку столов и стульев, которые продавались в магазине при Венсвилльськой тюрьме, а еще на
составление писем для бесконечного потока уголовников в тюремных комбинезонах.
Сейчас же он находится в мире, которого не узнает, в мире, где кино показывают на экранах гигантских размеров, сварных «Аймекс», где на улицах все
или ходят в наушниках или пялятся в маленькие экранчики. Где в каждом магазине за тобой наблюдают телекамеры, и где цены на такие обычные вещи,
например хлеб, который стоил пятьдесят центов буханку, когда он сел в
тюрьму, настолько высоки, что кажутся просто нереальными. Изменилось все, и
его как ослепило ярким сиянием. Он отстал от времени, безнадежно убежавшего вперед, и ориентированному в тюрьме ум уже никогда его не догнать.
Как и тело. Когда он утром встает с кровати, оно не гнется, а когда вечером
ложится - болит; скорее всего, начинается артрит, предполагает он. После той
ночи блевания (а когда Морриса рвало, он справлял нужду коричневой водой),
его аппетит просто умер.
Аппетит к пище по крайней мере. Он думал о женщинах - мог он не думать о
них, когда они везде, молодежи и почти голые от жары раннего лета? - Но в его
возрасте получить девушку моложе тридцать можно, только если купить ее, а
поход в заведение, где заключаются такие сделки, означал бы нарушение
условий досрочного освобождения. Если его поймают, он глазом не успеет
моргнуть, как снова окажется в Вейнсвилле, а записные книжки Ротстайна так
же останутся на том ничейном клочке земли, ни кем не прочитанные, кроме автора.
Он знает, что они все еще там, и от этого на душе становится еще хуже.
Страстное желание откопать их и наконец забрать себе было той константой,
которая доводит до сумасшедствия, как отрывок мелодии (Мне нужна подруга,
чтобы не свела меня с ума-у-у), который застревает в твоей голове и не получается выбросить, но пока он строго придерживался правил, выжидая, когда
наблюдатель от комиссии немного расслабится и потеряет бдительность. Это
было Евангелие от Уоррена Дака Дакворт, переданное ему, когда Моррис впервые получил право на условно-досрочное освобождение.
129
«Сначала тебе нужно быть суперосторожным, - сказал ему Дак. Было это перед первым слушанием дела Морриса и первым появлением мстительной Кори
Энн Хупер. - Как будто по яйцам ходишь. Потому что, понимаешь, этот негодяй
появится тогда, когда ты меньше всего его ждать. Запомни это. А если попробуешь выкинуть что-то такое, что они могут признать как сомнительное поведение - это у них такая категория есть, - лучше сделай это после того, как к тебе
неожиданно нагрянет проверяющий. А потом уже, как карта ляжет. Сообразил?
»
Моррис сообразил.
И Дак был прав.
3
Не пробыв свободным человеком (точнее, почти свободным) и ста часов,
Моррис вернулся к старому многоквартирного дома, где теперь жил, и
наткнулся на проверяющего, сидевший на крыльце и курил сигарету. Разрисованная граффити цементно-шлакоблочная коробка, которую люди, живущие в
ней, называли Элитный гнидник, находилась на содержании штата и была одной огромной консервной банкой, забитой торчком, выздоравливающим, пьяницами и досрочно освобожденными зэками, такими, как он сам. Моррис уже
встречался со своим проверяющим сегодня в полдень и был отпущен на все четыре стороны после нескольких обязательных вопросов и брошенного напоследок До встречи через неделю. Это был не следующую неделю и даже не следующий день, но вот он, тут как тут.
Эллис Мак Фарланд был большим чернокожим господином со здоровенным
животом-полушарием и сияющей лысой головой. Сегодня он отправился в акров голубые джинсы и футболку «Харли-Дэвидсон» размера XXL. Рядом с ним
стоял потрепанный старый рюкзак.
- Эй, Морри, - сказал он, приглашая, похлопал ладонью по цементу рядом с
богатырским бедром. - Падай.
- Добрый день, мистер Мак Фарланд.
Моррис присел, сердце колотилось так, что он чуть не согнулся от боли. «Пожалуйста, пусть только« сомнительное поведение », - думал он, хотя и представить не мог, что сделал такого сомнительного. - Пожалуйста, не отправляйте
меня назад, сейчас, когда я так близко ».
130
- Ты где был, дружище? Работа у тебя заканчивается в четыре, а сейчас уже
начало седьмого.
- Я … Я зашел съесть сэндвич. В «Счастливой чашке». Я и не думал, что
«Чашка» еще работает, но оказалось, что да. – Проблеял. Он не мог себя заставить говорить обычным тоном, хотя и знал, что лепечут люди под кайфом.
- Ты 2:00 ел этот сэндвич? Эта хреновина, наверное, футов трех длиной
была.
- Нет, обычный сэндвич, с ветчиной и сыром. Я его съел на скамейке на
Гавернмент-сквер и пару кусочков скормил голубям. Я когда-то так делал с одним моим другом. Просто я … Ну, знаете, потерял счет времени.
Так все и было, но как неубедительно это прозвучало!
- Наслаждаясь свободным воздухом, - подсказал Мак Фарланд. - Впитывая
свободу. Где-то в этом районе?
- Да.
- Вот что мы сейчас сделаем. Поднимемся наверх, и там, я думаю, ты поможешь мне. Проверим, какую именно волю ты впитывал. - Он похлопал по рюкзаку. - Мой Наборчик сейчас с собой. Если моча не посинеет, я тебя оставлю в
покое, и занимайся своими делами. Надеюсь, ты не против такого плана, а?
- Нет. - у Морриса чуть голова не закружилась от облегчения.
- И я буду наблюдать, пока ты будешь делать пи-пи в пластиковый стаканчик. Есть возражения?
- Нет. - Моррис тридцать пять лет мочился перед другими людьми. Для него
это было обычным делом. - Как скажете, мистер Мак Фарланд.
Мак Фарланд метнул окурок в канаву, взял рюкзак и встал.
- Тогда, думаю, мы обойдемся без теста.
Моррис открыл рот.
Мак Фарланд улыбнулся.
- Ты в порядке, Морри. По крайней мере сейчас. Что скажешь?
Мгновение Моррис не знал, что сказать, потом его осенило.
131
- Спасибо, мистер Мак Фарланд.
Мак Фарланд похлопал по голове своего подопечного, человека на двадцать
лет старше себя, и сказал:
- Славный мальчик. До встречи через неделю.
Позже, в своей комнате, Моррис снова и снова слышал у себя в голове это
снисходительное «хороший мальчик», несмотря на малость дешевой мебели и
те немногочисленные книги, которые ему позволили взять с собой из чистилища, слушая звериные крики , брань и топот соседей. Он подумал, догадывается Мак Фарланд, как Моррис его ненавидит, и решил, что догадывается.
«Хороший мальчик. Мне скоро шестьдесят, но я славный мальчик Эллиса
Мак Фарланда ».
Он немного полежал на кровати, потом встал и стал ходить по комнате, размышляя о второй части наставления Дака. Если надумаешь выкинуть что-то такое, что они могут признать как сомнительное поведение - это у них такая категория есть, - лучше сделай это после того, как к тебе неожиданно придет
проверяющий. А потом уже, как карта ляжет.
Моррис принял решение и натянул джинсовую куртку. Спустился в вестибюль на вонючем от мочи лифте, прошел два квартала до ближайшей автобусной остановки и дождался автобуса с надписью «Нортфилд» в окошке пункта
назначения. Сердце его снова колотилось с удвоенной скоростью, и ему невольно стало казаться, что мистер Мак Фарланд находится где-то неподалеку и
думает: «Ага, сейчас, когда я его усыпил, давайте вернусь назад, проверю, о
чем на самом деле думает этот плохой парень». Вряд ли, конечно. Мак Фарланд, вероятно, уже сидит у себя дома, обедает с женой и тремя детьми, такими
же напыщенными, как он сам. И все же Моррис не мог избавиться от этой
мысли.
А если он действительно вернется и спросит, куда я ездил? Я скажу, что хотел посмотреть на свой старый дом, вот и все. В том районе нет ни баров, ни
стриптиз-клубов, всего несколько магазинов, несколько сотен домов, построенных после корейской войны на улицах с названиями деревьев. В этой части
Нортфилда нет ничего, кроме грустной пригородной застройки. Добавить к
этому клочок заброшенной земли размером с квартал, предмет бесконечной,
диккенсовской судебной волокиты.
132
Он сошел с автобуса на Гарнер-стрит, рядом с Библиотекой, в которой в детстве провел так много часов. Библиотека была надежным убежищем, его укрытием, потому старшие ребята, которые могут захотеть тебя побить, боялись ее,
как Супермен криптонит. Он прошел девять блоков к Сикоморовой улице, затем
медленно прошел мимо свой старый дом. Здание, как и прежде, имела достаточно запущенный вид, впрочем, как и все дома в этой части города, но газон
был подстрижен, а краска казалась более или менее свежей. Он посмотрел на
гараж, где тридцать шесть лет назад спрятал от любопытных глаз миссис Маллер «Бискейн», и ему вспомнилось, как он преподавал сундук пластиковой
пленкой, чтобы рукописи не отсырели. Весьма предусмотрительно, учитывая,
сколько им пришлось там пролежать.
В номере 23 горели окна; люди, которые там жили - в тюремной библиотеке
он через интернет узнал, что это какие-то Сауберсы - были дома. Он посмотрел
на верхнее окно с правой стороны, то, что выходит на подъездную дорожку, и
подумал, кто сейчас находится в его старой комнате. Ребенок, скорее всего. И в
это дегенеративное время, наверное, такой, что больше любит играть в игры на
телефоне, чем читать книги.
Моррис двинулся дальше и завернул за угол на Вязовой улице, затем прошел по Березовой. Дойдя до Зала отдыха (закрытого два года назад из-за сокращения бюджета - об этом он тоже узнал в интернете), он оглянулся, увидел,
что на дорожках с обеих сторон никого, и поспешил за крыло здания. Оказавшись за ним, он предположил шаркающей рысью прямо баскетбольным полем которое тоже было заброшенным, но, судя по виду, им все еще пользовались, и заросшим бурьяном бейсбольным полем.
С неба светила луна, почти полая и достаточно яркая, чтобы от нее падала
тень. Теперь перед ним темнели бесформеные густые заросли кустов и приземистых деревьев, ветви которых переплетались в борьбе за пространство. Где
тропа? Ему казалось, что место правильное, только тропы нигде не было видно.
Он начал ходить туда-сюда вдоль того места, где раньше находился правый
край бейсбольного поля, как собака, которая пытается поймать слабый запах.
Сердце снова колотилось на полную, во рту пересохло и появился медный привкус. Наведаться к своему старому дому - это одно, но торчать здесь, под заброшенным Залом отдыха, - уж точно сомнительна поведение.
Он уже собирался развернуться и уйти, когда заметил пакетик от чипсов,
болтающийся на кусте. Моррис отогнул куст и - Мать Божья, вот она тропа, точнее, призрак той тропы, которая когда-то здесь проходила. Понятно почему 133
после закрытия Зала молодежь стала ею пользоваться гораздо меньше. И это
хорошо. Хотя, напомнил он себе, почти все время, что он провел в Вейнсвилле,
Зал был открыт. Бесчисленное количество ног прошла вблизи его закопанного
клада.
Он двинулся по тропинке, медленно, останавливаясь каждый раз, когда месяц нырял тучи, и продолжая путь, когда он появлялся снова. За пять минут послышалось журчание ручья. Следовательно, и он сохранился.
Моррис вышел на берег. Поток был открыт небу, и так месяц поднялся уже
довольно высоко, вода блестела, как черный шелк. Выбрать нужное дерево на
противоположном берегу, то, под которым он спрятал сундук, было совсем не
сложно. За эти годы он разросся, и наклонилось к ручью. Несколько корявых
корней торчали изгибами с земли, но все остальное выглядело так же.
Моррис перешел через ручей старым путем, переступая с камня на камень и
даже не замочив ботинок. Однажды он оглянулся - он знал, что вокруг никого,
если бы здесь находился еще кто-то, он бы услышал, но старой тюремной привычки было не так уж и легко избавиться - и встал под деревом на колени.
Слыша, как дыхание с хрипом проходит сквозь горло, Моррис одной рукой
взялся за корень, а второй начал выдергивать траву.
Расчистив небольшой круглый площадку, он стал копать, отбрасывая в сторону камешки. Когда руки погрузились в землю до середины предплечья,
пальцы наткнулись на что-то твердое и гладкое. Моррис прижался пылающим
лбом к искаженным шишковатым корням, кусок которых торчал из земли, и закрыл глаза.
На месте.
Его сундук на месте.
Слава тебе, Господи!
Этого было достаточно, по крайней мере, пока. Самое большее, что он мог
сделать, и, Господи, какое облегчение. Он сгреб землю назад в яму и забросал
ее прошлогодним осенним листьям с берега ручья. Вскоре здесь снова вырастет
трава - сорняки быстро растут, особенно в теплую погоду - и это закончит работу.
Если бы Моррис был свободным человеком, то пошел бы дальше Сикоморовой, потому что так было ближе к автобусной остановке, но сейчас он сделать
134
этого не мог, потому что двор, к которому вела тропа, принадлежал семье
Сауберсов. Если кто-то из них увидит его там, они тотчас позвонят 911, и тогда
уже завтра его, вероятно, вернут в Вейнсвилл, да еще и накинут лет пять к старому срока на всякий случай.
Вместо этого он вернулся на Березовую, убедился, что вокруг, как и раньше,
никого, и пошел к остановке на Гарнер-стрит. Ноги его устали, ладонь, которой
он копал землю, была вся поцарапана и болела, но Моррис чувствовал себя
так, будто стал весить на сотню фунтов меньше. Сундук на месте! Он и не сомневался, что так и будет, но получить подтверждение было так сладко.
Вернувшись в Элитного гнидника, он смыл грязь с рук, разделся и лег. Сегодня соседи шумели больше, чем обычно, но все равно не настолько, как в
крыле Д в Вейнсвилле, особенно такими ночами, как сегодня, когда на небе такой большой месяц. Моррис заснул почти сразу. Теперь, проверив сундук, он
должен был быть осторожным - это была его последняя мысль. Осторожнее,
чем когда-либо.
4
Почти месяц он вел себя крайне осторожно, утром появлялся на работе минута в минуту, вечером пораньше возвращался к Элитному гниднику. Единственным человеком из Вейнсвилла, с которым он встретился, был Чак Роберсон, освободившееся благодаря Моррису после анализа ДНК, но Чака нельзя
считать подельником, ведь он с самого начала был невиновен. По крайней
мере, в том преступлении, за которое сидел.
Его начальник в МАК - гладкий, напыщенный ублюдок, который даже на
компьютере нормально работать не умеет, зато зарабатывает, наверное, штук
шестьдесят в год. Самое меньшее, шестьдесят. А Моррис? Одиннадцать долларов в час. Продовольственные талоны и комната на девятом этаже, не намного
больше тюремной камеры, в которой он провел свои так называемые «лучшие
годы жизни». Моррис не уверен, что его рабочая кабинка НЕ прослушивается,
и он бы и не удивился. Сегодня в Америке, похоже, все прослушивается.
Плохая жизнь, и кто в этом виноват? Комиссии по условно-досрочному освобождению он раз за разом, не колеблясь, говорил, что сам. Правила игры в поиски виновного он хорошо изучил во время разговоров с Кердем-смердом. Делать плохой выбор был необходимостью. Если ты не дашь им старое доброе
mea culpa, то не выйти никогда, и не важно, о чем какая больная раком сука
135
напишет в письме, чтобы заручиться благосклонностью Иисуса. Моррис и без
Дака об этом знал. Как говорится, не вчера родился.
Но действительно ли он в этом виноват?
Или, может, вот тот говнюк?
На другой стороне улицы, примерно на четыре двери ниже скамейки, на которой Моррис сидит с остатками бублика, лысый толстяк следует из магазина
«Редкие издания Эндрю Халлидея», где он только сменил вывеску «Открыто»
на «Закрыто». Утром Моррис наблюдает этот обеденный ритуал, потому что
каждый вторник ему на работу во вторую смену. С часу до четырех он будет
сидеть в МАК и приводить старинную файловую систему в современный вид.
(Моррис не сомневался, что люди, которые управляют этой организацией, хорошо разбираются в искусстве, музыке и драме, но ни черта не понимают в
«Мак офис менеджере».) В четыре он на автобусе вернется к своей нудной
комнате на пятом этаже.
А пока сидит здесь.
Наблюдая за своим давним приятелем.
Если предположить, что этот вторник ничем не отличается от двух предыдущих - а у Морриса нет оснований предполагать обратное, потому что его приятель всегда был человеком привычки, - Энди Халлидей сейчас пойдет (точнее
сказать, поковыляет) по Лейсмейкер-лейн в кафе под названием «Жаме тужур». Дебильное, нелепое название, зато как звучит. Весь Энди такой же,
разве нет?
Давний приятель Морриса, тот самый, с которым он за обедом и во время перерывов на кофе неоднократно обсуждал Камю, Гингсберга и Джона Ротстайна,
набрал самое меньшее, фунтов ста веса, черепаховую оправу заменили смехотворные дизайнерские очки, его ботинки выглядят дороже всех денег, что Моррис заработал за тридцать пять лет работы в тюрьме, но Моррис не сомневается: в душе его давний приятель не изменился. Куда дерево клонилось, туда и
свалилось - еще одна старая пословица, и кто был высокомерным пошляком,
тот напыщенным пошляком и останется.
Владелец «Редких изданий Эндрю Халлидея» скорее отдалялся от Морриса,
чем приближался к нему, но Моррис не стал бы волноваться даже, если бы
Энди перешов дорогу и оказался рядом с ним. В конце концов, что бы он уви136
дел? Престарелого господина с узкими плечами, с мешками под глазами, с седыми, поредевшими волосами, в дешевом спортивном пиджаке, купленном на
распродаже, и еще более дешевых серых брюках, купленных там же. Его давний приятель пронесет мимо свое толстое брюхо, не бросив даже взгляда, не
говоря уже о мыслях.
«Комиссии я сказал то, что они хотели услышать, - полагает Моррис. Мне
пришлось это сделать, но все эти пропащие годы на самом деле на твоей совести, ты, напыщенный членосос. Если бы меня арестовали за Ротстайна и ребят,
это было бы совсем другое дело. Но меня арестовали не поэтому. Меня даже ни
разу не спросили о мистере Ротстайне, Доу и Роджерсе. Я потерял все эти годы
из-за неприятного и нежелательного сексуального контакта, которого я даже
не помню. И почему это произошло? Это что-то вроде дома, который построил
Джек. Я был на улице, а не в баре, когда эта сучка Хупер проходила мимо.
Меня пинком под зад выпроводили из бара, я лягнул музыкальный автомат. Музыкальный автомат я лягнул по той же причине, по которой вообще оказался в
том баре: потому что разозлился на тебя ».
Попробуй прийти ко мне с этими тетрадями в начале двадцать первого века,
если они все еще будут у тебя.
Моррис наблюдает сзади, как Энди едва ковыляет, сжимает кулаки и думает:
«В тот день ты вел себя, как девчонка. Горячая маленькая девственница, которую ты посадил к себе в машину, а она все приговаривает: так, милый, так,
так, я так тебя люблю, - это пока ты не задираешь ей юбку. После этого она
сжимает колени так, что может тебе кости переломать, и начинает: нет, о нет,
отпусти меня, за кого ты меня принимаешь? »
«Тебе можно было бы быть хоть немного дипломатичнее, - полагает Моррис.
- Немного дипломатии могло бы спасти все эти потерянные годы. Но ты считал
себя выше этого, не так ли? Тебя даже не хватило на что-то вроде молодец, парень, потому что для этого нужно мужество. Все, что я услышал, было: не пытайся на меня ничего переложить ».
Его давний приятель движет свои стопы в дорогих ботинках к «Жаме тужур»,
где его постоянно растущую задницу скорее всего взасос начнет целовать
метрдотель. Моррис переводит взгляд на бублик и думает, что его надо доесть или по крайней мере соскрести зубами сыр, - но его желудок слишком сильно
сжат, чтобы принять его. Вместо этого он пойдет в МАК и проведет день в попытках навести хоть какой-то порядок в их перевернутой с ног на голову электронной файловой системе. Он знает, что ему не стоит возвращаться сюда, на
137
Лейсмейкер-лейн, которая уже даже не улица, а что-то вроде дорогого открытого мола, куда запрещен въезд автомобилям, - и знает, что в следующий вторник, вероятно, снова будет сидеть на этой самой скамейке. И во вторник еще
через неделю. Если только не получит записные книжки. Это разрушит чары.
Тогда давнего приятеля можно будет выбросить из головы.
Он встает и бросает баранку в ближайшую урну. Смотрит на «Жаме тужур» и
шепчет: «Ты ничтожество, старик. Настоящее. И я бы с удовольствием … »
Но нет.
Нет.
Важны только записные книжки, и если Чак Роберсон поможет, он завтра вечером отправится за ними. А Чак поможет. Он слишком обязан Моррису. И Моррис имеет право потребовать этот долг вернуть. Он знает, что стоит подождать
дольше, пока Эллис Мак Фарланд не убедится окончательно, что Моррис - абсолютно добропорядочный гражданин, и не направит свое внимание на что-то
другое. Но эта тяга к сундуку и тому, что в нем хранится, - ей никак невозможно сопротивляться. Моррису бы очень хотелось отблагодарить этого тучного
сукиного сына, который натаптывает себе рожу изысканной едой, но месть не
столь важна, как четвертый роман о Джимми Голде. Возможно, есть еще и пятый! Моррис знает, что это маловероятно, но такую возможность нельзя отрицать. В тех записных книжках многое было. Очень много. Он идет к автобусной
остановке, бросив недобрый взгляд на «Жаме тужур» и подумав: «Ты не узнаешь, как тебе повезло. Давний приятель».
5
Примерно в то же время, когда Моррис выбрасывает объедок бублика и
направляется к автобусной остановке, Ходжес доедает салат и думает, что не
отказался бы еще от нескольких таких порций. Он кладет коробку из пенопласта и пластиковую ложковилку в бумажный пакет и бросает его под пассажирское сиденье, мысленно отмечая не забыть выбросить мусор позже. Ему нравится новая машина, «Приус», меньше десять тысяч миль пробега, и он пытается поддерживать в ней чистоту и порядок. Машину выбрала Холли. «Будешь
жечь меньше бензина и беречь природу», - сказала она ему. Женщина, которая
когда-то едва решалась выйти из дома, теперь руководит многими сторонами
его жизни. Если бы имела бойфренда, слегка ослабила бы хватку, но Ходжес
знает, что это врядли случится. Он заменяет ей бойфренда, и большего ему не
надо.
138
«Хорошо, что я люблю тебя, Холли, - думает он, - иначе мне бы пришлось
тебя убить». Он слышит жужжание приближающегося самолета, смотрит на
часы и видит, что сейчас одиннадцать часов тридцать четыре минуты. Похоже,
Оливер Мэдден - человек пунктуальный, и это замечательно. Ходжес и сам любит точность. Он берет с заднего сиденья спортивную куртку и выходит. Куртка
сидит неудобно, потому что в передних карманах лежат тяжелые штуки.
Прямо над входной дверью находится треугольный навес, и в его тени прохладнее градусов на десять. Ходжес достает новые очки из внутреннего кармана куртки и осматривает небо на западе. Самолет на конечном этапе захода
на посадку превращается из точки в пятно, затем приобретает заметный силуэт, который соответствует распечатанным Холли картинкам: «Бичкрафт Кинг
Эйр 350» 2008 года, красный с черными полосами. Всего тысяча двести часов
налетал и ровно восемьсот пять посадок. Та, которую он сейчас увидит, будет
восемьсот шестая. Средняя цена при продаже - четыре миллиона с копейками.
С главного выхода появляется человек в комбинезоне. Он смотрит сначала
на машину Ходжеса, затем на самого Ходжеса.
- Здесь нельзя парковаться, - говорит она.
- Кажется, сегодня у вас не самый напряженный день, - спокойно отвечает
Ходжес.
- Правила есть правила, мистер.
- Я скоро уеду.
«Кинг Ейр» парит по краю посадочной полосы, всего за несколько футов над
матушкой землей. Ходжес указывает на него большим пальцем.
- Видите этот самолет, сэр? Человек, который на нем прилетает, - еще и подлец. Многие его ищут уже не один год, и вот он здесь.
Парень в комбинезоне обдумывает его слова, пока садится самолет, о чем
свидетельствует лишь облачко серовато-голубой пыли, вырвавшейся из-под
шасси. Они провожают его взглядом, пока он заезжает за здание «Зейн
Авиэйшн». Затем человек в комбинезоне - вероятно, механик - возвращается к
Ходжеса.
- Вы из полиции?
139
- Не совсем, - отвечает Ходжес. - Но что-то в этом роде. А еще я знаю президентов. - Он протягивает руку чуть согнутой ладонью вниз. Между пальцев выглядывает уголок пятдесятидолларовой купюры.
Механик тянется за ней, но неуверенно останавливается.
- У меня будут неприятности?
- Нет, - говорит Ходжес.
Механик принимает полусотню.
- Я подогнал для него вон тот «Навигатор». Именно туда, где вы припарковались. Я только поэтому вас и побеспокоил.
Подумав, Ходжес решает, что это не такая уж и плохая идея.
- Так почему бы вам не сделать это? Поставьте его рядом с моей машиной, а
затем минут на пятнадцать займитесь какой-то другой делом.
- Да, в ангаре «А» всегда дел хватает, - соглашается человек в комбинезоне.
- Эй, а ствола у вас случайно при себе нет?
- Нет - А у парня в «Кинг Эйри»?
- Он тоже без оружия. - Скорее всего, так и есть, но если вдруг случится невероятное, и у Мэддена таки будет при себе оружие, оно, видимо, будет лежать
в сумке. А даже если и в кармане, у него не будет шанса его получить, а тем
более воспользоваться. Ходжес надеется, что никогда не устанет от веселья, но
у него нет даже малейшего желания вляпаться в дерьмо, вроде перестрелки у
кораллов О-Кей.
Он слышит размеренное, нарастающее гудение пропеллеров «Ки-нг Ейра»,
который подруливает к зданию.
- Подгоняйте «Навигатор». А потом …
- Да, да, ангар «А». Удачи.
Ходжес благодарно кивает.
- Здравствуйте, сэр.
140
6
Ходжес стоит слева от двери, запихнув правую руку в карман спортивной
куртки, наслаждаясь прохладой тени и ароматным летним воздухом. Сердце его
бьется немного быстрее, чем обычно, но это ничего. Так и должно быть. Оливер
Мэдден из тех воров, которые грабят с компьютером, а не с пистолетом (Холли
обнаружила, что у этого тверского мазефакер восемь аккаунтов на «Фейсбуке»
под разными именами), но нельзя терять бдительность. Это верный путь нажить
себе неприятности. Ходжес слушает, как Мэдден заглушает моторы «Кинг
Ейра», и представляет, как он заходит к терминалу этого маленького, почти не
заметного помещения. Нет, не просто заходит, а вышагивает. Подпрыгивая на
ходу. Подходит к стойке договориться, чтобы его ценный турбовинтовой самолет поместили в ангар. И заправили? Возможно, не сегодня. У него планы в
этом городе. На этой неделе он покупает лицензии казино. Или так он думает.
Подъезжает «Навигатор», мигая хромом на солнце, на гангстерском тонированном стекле отражается фасад здания … сам Ходжес. Плохо! Он потихоньку
отступает подальше налево. Человек в комбинезоне выходит и, махнув Ходжесу, направляется к ангару «А».
Ходжес ждет, размышляя, чего может желать Барбара, такого, что может
быть весьма важным для симпатичной девочки с кучей друзей, чтобы она захотела приблизиться к человеку, который ей в дедушки подойдет. Чего бы она ни
захотела, он будет пытаться ей это дать. А почему бы и нет? Он любит ее почти
так же сильно, как Джерома и Холли. Они вчетвером вместе прошли сквозь
огонь и воду.
«Но об этом потом, - остановил он себя. - Сейчас только Мэдден. Не спускай
глаз с цели ».
Открывается дверь, и выходит Оливер Мэдден. Он насвистывает, действительно, в его походке появляется этот подскок мистера успешность. Мэдден
дюйма на четыре выше немаленьких шести футов двух дюймов Ходжеса. Широкие плечи, легкий летний костюм, воротник рубашки расстегнут, ослабленный
галстук болтается. Красивые точеные черты лица - нечто среднее между Джорджем Клуни и Майклом Дугласом. В правой руке он держит портфель, на левом
плече висит сумка с ночными принадлежностями. У него была прическа из тех,
которые делают в салонах, где к мастеру надо записываться за неделю.
Ходжес выходит вперед. Несколько поколебавшись между утром и днем,
просто желает Мэдден хорошего дня.
141
Мэдден поворачивается, улыбаясь.
- И вам того же, сэр. Я вас знаю?
- Нет, мистер Мэдден, - ответил Ходжес, отвечая улыбкой на улыбку. - Я
здесь из-за самолета.
Улыбка немного вянет в уголках. Между ухоженными бровями Мэддена пролегает морщина.
- Что простите?
- Меня интересует самолет, - говорит Ходжес. - Триста пятидесятый «Кинг
Ейр». На десять мест. Хвост номер N-1-1-4-D-K. Владелец - Дуайт Кремм, ЭльПасо, Техас.
Улыбка осталась, но, господи, как трудно ему было ее содержать.
- Вы меня с кем-то спутали, друг мой. Меня зовут Меллон, а не Мэдден.
Джеймс Меллон. А по самолету, так, у меня «Кинг», только хвост Н426ЛЛ, и
кроме моей скромной персоны он не принадлежит никому. Вам, наверное, надо
в «Сигнече Эйр», это здесь рядом.
Ходжес кивает, будто допуская, что Мэдден может быть прав. Затем достает
телефон, левой рукой с правого кармана, чтобы и правая рука могла оставаться в кармане.
- Что, если я сейчас позвоню мистеру Кремму и проверю? Кажется, на прошлой неделе вы посещали его на ранчо? Передали ему чек на двести тысяч
долларов? Выписан на Первый банк Рено.
- Не знаю, о чем вы говорите. - Улыбка исчезла.
- Представляете, а он вас знает. Как Джеймса Меллона, а не Оливера Мэддена, но, когда я по факсу прислал ему шесть фотографий, он быстро узнал
вас.
Теперь, когда любезное выражение исчезло с лица Мэддена, Ходжесс обнаружил, что тот вовсе не красавец. Скорее даже уродливый, если уж на то
пошло. Он никто, несмотря на его рост, и вот почему ему удалось зайти так далеко, проворачивая одну аферу за другой, обрабатывая даже таких старых
стреляных койотов, как этот Дуайт Кремм. Он никто, и это заставляет Ходжеса
вспомнить как Брейди Хартсфилд, недавно чуть не взорвал зал, забитый подростками. Его спина покрылась мурашками.
142
- Вы из полиции? - Спрашивает Мэдден, ощупывая его взглядом с головы до
пят. - Нет, не думаю. Вы слишком старый. Но, если вы полицейский, покажите
удостоверение.
Ходжес повторяет то, что говорил парню в комбинезоне:
- Не совсем. Но что-то в этом роде.
- В таком случае, удачи вам, мистер Всякое-такое. У меня назначена
встреча, и я немного опаздываю.
Он движется в сторону «Навигатора», не бежит, но идет быстро.
- А вы выбрали самое подходящее время, - дружелюбно подмечает Ходжес,
догоняя его. Сразу после освобождения из полиции не отставать от него было
бы весьма непросто. Тогда он питался «Слим Джим» и чипсами со вкусом тако,
и уже через десять шагов начал бы дышать со свистом. Сейчас он ежедневно
проходит по три мили или пешком, или на беговой дорожке.
- Оставьте меня, - бросает Мэдден. - Или я вызову настоящую полицию.
- Всего несколько слов, - Ходжес думает: «Черт, я говорю, как какой-то свидетель Иеговы». Мэдден обходит «Навигатор», сумка с ночным принадлежностями раскачивается у него на плече, как маятник.
- Никаких слов, - отрубает Мэдден. – Вы сумасшедший.
- Знаете, как говорят, - отвечает Ходжес, когда Мэдден тянется к двери со
стороны водителя. - «Иногда чувствуешь себя сумасшедшим, иногда нет».
Мэдден открывает дверь. «Все складывается как нельзя лучше», - полагает
Ходжес, доставая из кармана куртки Веселого Ля-Панке. Шлепок - это завязанный узлом носок. Под узлом стопа, заполненная шариками от подшипника. Ходжес делает взмах и опускает шлепок на левый висок Мэддена. Удар Златовласки, не слишком сильный и не очень мягкий, то, что надо.
Мэдден, качнувшись, роняет портфель. Колени его подгибаются, но не складываются. Ходжес берет его выше локтя сильной «а-сейчас-ты-пойдешь-сомной» хваткой, которой в совершенстве овладел еще тогда, когда был членом
городского полицейского управления, и помогает Мэддену сесть в «Навигатор»
на место водителя. В глазах Мэддена плавающее выражение боксера, который
пропустил мощный удар и может только надеяться на то, что раунд закончится
до того, как противник вырубит его окончательно.
143
- Вот это да, - говорит Ходжес и, когда задница Мэддена опускается на кожаную обивку черпакоподобного сидения, наклоняется и ставит в салон его безвольную левую ногу. Из левого кармана спортивной куртки он достает наручники и быстрым движением приковывает Мэддена к рулю. Ключи от «Навигатора» на большом желтом брелоке «Герц» лежат в одном из держателей для
чашек. Ходжес берет их, закрывает дверцу, поднимает портфель и быстро обходит автомобиль к пассажирскому сиденью. Прежде чем сесть, он швыряет
ключи в траву под указателем «ТОЛЬКО для загрузки и разгрузки». Хорошая
идея, учитывая, что Мэдден уже оправился и начал тыкать кнопку «старт» внедорожника. Каждый раз, когда он это делает, на приборной доске загорается
«КЛЮЧ НЕ НАЙДЕНО».
Ходжес закрывает дверцу и с радостным лицом возвращается к Мэддену.
- Вот мы и вместе, Оливер. Уютно устроились, как два клопы в ковре.
- Вы не имеете права, - говорит Мэдден. Голос его звучит довольно бодро
для человека, у которого вокруг головы все еще должны кружить мультяшные
птицы. - Это нападение. Я могу подать в суд. Где мой портфель?
Ходжес поднимает портфель.
- В целости и сохранности. Я поднял его для вас.
Мэдден тянется к нему свободной рукой.
- Дайте сюда.
Ходжес кладет его на пол и ставит сверху ногу.
- Пока он находится под арестом.
- Чего тебе надо, засранец? - Рев совершенно не сочетается с дорогим костюмом и стрижкой.
- Хватит тебе, Оливер, я тебя не так сильно ударил. Лида. Самолет Кремма.
- Он продал его мне. У меня есть чек.
- Продал Джеймсу Меллону.
- Это мое имя. Я законно его сменил четыре года тому назад.
- Оливер, ты и закон - понятия несовместимые. Но сейчас не об этом. В
твоем чеке подделок больше, чем в августе кукурузы в Айове.
144
- Глупости. - Он дергает прикованной к рулю рукой. - Сними это с меня!
- Поговорим о наручники после того, как поговорим о чеке. Ловко ты сработал. Первый банк Рено - это настоящий банк, и, когда Грэмм позвонил проверить твой чек, определитель абонента указал, что он действительно звонит
Первому банку Рено. Ему ответил обычный автоответчик: «Добро пожаловать в
первый банка Рено, где клиент всегда прав, бла-бла-бла», - и когда он нажал
нужную кнопку, его соединили с кем-то, кто назвался администратором счетов.
Я думаю, это был твой шурин, Питер Джемисон, которого сегодня утром арестовали в Филдс, Виргиния.
Мэдден мигает и отшатывается, как будто Ходжес неожиданно ткнул ему в
лицо кулаком. У Мэддена действительноесть шурин Джемисон, но его не арестовали. По крайней мере, насколько известно Ходжес.
- Представившись Фредом Доулингсом, Джемисон заверил мистера Кремма,
что у вас в Первом банка Рено на нескольких счетах лежит более двенадцати
миллионов долларов. Уверен, он был убедителен, однако решающим фактором
был определитель абонента. Это мошенничество с использованием абсолютно
незаконной компьютерной программы. Моя ассистентка знает компьютеры, и
она это вычислила. Только за одно ее использование тебе светит от шестнадцати до двадцати месяцев в Федеральном Клубе. Но это еще не все. Пять лет
назад вы с Джемисом хакнули базу данных Главного бюджетно-контрольного
управления, и сумели украсть почти четыре миллиона долларов.
- Ты псих.
- Для большинства людей половины четырех миллионов хватило бы, чтобы
успокоиться, но ты не можешь просто так почивать на лаврах. Ведь ты - давний
ценитель острых ощущений, так, Оливер?
- Не собираюсь я с тобой разговаривать. Ты напал на меня и за это сядешь.
- Дай мне свой кошелек.
Мэдден смотрит на него, выпучив глаза от удивления. Как будто сам не влезал в чужие кошельки и счета множества людей. Что, не нравится, когда роли
изменились, да? Представляешь, и такое бывает.
Он протягивает руку.
- Давай.
145
- Ну тебя нахер.
Ходжес показывает Веселый Шлепок. Заряженый носок висит зловещей каплей.
- Давай, засранец, или я сейчас тебе врежу и сам заберу. Выбирай.
Мэдден заглядывает в глаза Ходжеса, пытаясь понять, серьезно ли он говорит, потом медленно, неохотно, погружает руку во внутренний карман пиджака
и достает пухлый кошелек.
- Ого! - Восклицает Ходжес. - Страусовая кожа?
- Вообще-то, да.
Ходжес догадывается: Мэдден хочет, чтобы он потянулся за ним. Он подумывает приказать положить его на стойку между сиденьями, но решает, что не
стоит. Похоже, Мэдден туго соображает, и стоит ему напомнить, кто здесь главный. Поэтому Ходжес тянется к кошельку, и, когда Мэдден хватает его за руку,
крепко, вцепившись пальцами, бьет тыльную сторону его кисти Веселым шлепанцем. Пальцы сразу перестают сжиматься.
- Ай! Ай! Жопа!
Мэдден поднимает руку в рот. Его удивленные глаза от боли наполняются
слезами.
- Не хватай того, чего не можешь удержать, - Поучительно произносит Ходжес и берет кошелек, на мгновение задумавшись, не принадлежит ли страус к
вымирающим видам. Хотя этому тупице явно насрать, вымирающий либо не вымирающий.
Он возвращается к тупице.
- Это было второе вежливое предупреждение, а больше, чем два я не использую никогда. У нас здесь не полицейский - подозреваемый, а совсем другая ситуация. Еще раз тронешь меня, и я тебя буду бить, как упрямого осла,
причем не своего, а взятого напрокат, будешь прикован к рулю или нет. Сообразил?
- Да, - выдавил он сквозь все еще сжатые от боли губы.
- Тебя ищет ФБР за ГБКУ, ты об этом знаешь?
Мэдден долго молчит, глядя на носок, потом снова произносит «да».
146
- В Калифорнии тебя ищут за кражу «Роллс-Ройса Сильвер Рейт», а в Аризоне - за кражу строительного оборудования на полмиллиона долларов, которое ты потом перепродал в Мексике. Тебе об этом известно?
- На тебе жучок?
- Нет.
Мэдден решает поверить Ходжесу.
- Хорошо. Да. Хотя эти фронтальные погрузчики и бульдозеры я продал себе
в убыток. Меня просто кинули.
- Если и есть человек, который мгновенно понимает, что ее кто-то хочет бросить, так это ты.
Ходжес открывает кошелек. Наличности в нем почти нет, всего, может, долларов восемьдесят, но Мэддену наличка не нужна; у него не менее двух дюжин
кредитных карточек не менее шести различных названий. Ходжес смотрит на
Мэддена с неподдельным интересом.
- Как ты в них не путаешься?
Мэдден напыщенно молчит.
С тем же интересом Ходжес продолжает:
- Тебе когда-нибудь бывает стыдно?
Продолжая смотреть прямо перед собой, Мэдден говорит:
- У старого подонка в Эль Пасо за душой сто пятьдесят миллионов долларов.
Почти все он заработал, продавая никому не нужные договоры на аренду
нефтяных скважин. Ну хорошо, да, я украл его самолет. Теперь у него остались
только «Сесна-172» и «Лир-35». Бедняга.
Ходжес задумывается. Если бы у этого парня был моральный компас, он бы
всегда указывал на юг. Разговоры не помогут … Да и когда они помогали?
Порывшись в кошельке, он находит документы на покупку «Кинг Ейра»: двести тысяч выплачены сразу, остальные лежат в Первом банка Рено и должны
быть выплачены после удовлетворительного проверочного полета. На практике
эта бумага ничего не стоит - самолет куплен на вымышленное имя, - но Ходжес
не всегда практичен и не такой уж старый, чтобы снимать скальпы.
147
- Ты его закрыл или оставил ключи на стойке, чтобы они это сделали в ангаре?
- Оставил на стойке.
- Хорошо. - Ходжес искренним взглядом смотрит на Мэддена. - А теперь
начинается важная часть нашей небольшой беседы, Оливер, поэтому слушай
внимательно. Меня направили для того, чтобы найти и вернуть этот самолет.
Все, точка. Я не ФБР, я не полиция, даже не частный детектив. Но у меня классные источники, и я знаю, что ты собираешься купить контрольный пакет акций двух казино на озере. Одно на острове Гран-бель-рук, второе на Пти-гранрук. - Он постучал по портфелю ногой. - Я уверен, что здесь документы, и я
уверен, что, если ты хочешь остаться свободным человеком, эти документы никогда не будут подписаны.
- Минутку!
- Закрой пасть. В терминале Дельта тебя ждет билет на имя Джеймса Меллона. Рейс в Лос-Анджелес, в один конец, вылетает через … - Он сверился с часами. - Примерно через полтора часа, тебе как раз хватит времени, чтобы
пройти все проверки. Садись на этот самолет или вечером сядешь в тюрьму.
Понял?
- Я не могу…
- Понял?
Мэдден - он же Меллон, Мортон, Мейсон, Диллон, Калленом и еще Бог знает
кто - взвешивает на свое положение, решает, что выбора нет, и мрачно кивает.
- Отлично! Сейчас я тебя отстегну, заберу свои наручники и выйду из твоей
машины. Если, пока я буду это делать, ты хотя бы раз дернешься, я тебе сделаю очень больно. С этим все понятно?
- Да.
- Ключи от машины лежат в траве. Большой желтый брелок «Герц» найдешь. А сейчас: обе руки на руль. На десять и два, как папа учил.
Мэдден кладет обе руки на руль. Ходжес расстегивает наручники, опуская
их в свой левый кармана и выходит из «Навигатора». Мэдден не шевелится.
- Ну, удачного тебе дня, - говорит Ходжес и закрывает дверцу.
148
7
Он садится в свой «Приус», доезжает до конца парковки «Зейн Авиэйшн»,
останавливается и наблюдает, как Мэдден поднимает ключи из травы. Когда
Мэдден проезжает мимо, машет ему рукой. Мэдден в ответ не машет, что отнюдь не разбивает сердце Ходжеса. Он следует за «Навигато-ром» подъездной
дорогой к аэропорту, не вплотную, но и не очень отставая. Когда Мэдден возвращается в сторону главных терминалов, Ходжес мигает ему фарами на прощание.
Через полмили он въезжает на стоянку компании «Мид-Вест Эйрмотив» и
звонит Питу Гантли, своему старому напарнику. В трубке раздается вежливое
«Привет, Билли, как дела», но ничего такого, что можно было бы назвать проявлением чувств. После того, как Ходжес пошел своей дорогой по делу так
называемого Мерседес-Киллера (что едва не привело к серьезным проблемам с
законом), их с Питом отношения покрылись легким льдом. Возможно, сегодняшние новости этот лед немного растопят. Разумеется, он не испытывает никаких угрызений совести от того, что обдурил Тупицу, который сейчас направляется к терминалу «Дельта». Если в этом мире и есть парень, который заслуживает полную ложку собственного дерьма, то это Оливер Мэдден.
- Не желаешь поджарить исключительно жирную индейку, Пит?
- Насколько жирную? - Все еще с прохладцей, но уже с интересом.
- Из десяти самых разыскиваемых ФБР, это как, достаточно жирно? Он сейчас в «Дельта», оформляется на рейс один девятнадцать в Лос-Анджелес как
Джеймс Меллон, но его настоящее имя - Оливер Мэдден. Он захапал кучу денег
у федералов пять лет назад, когда был Оливером Мейсоном, а ты знаешь, как
дядюшка Сэм НЕ любит, когда у него подрезают карманы. - Он добавляет еще
несколько ярких штрихов к резюме Мэддена.
- Откуда ты знаешь, что он сейчас в «Дельта»?
- Я сам купил ему билет. Сейчас я еду из аэропорта. Заезжал только, чтобы
вернуть самолет, за который он заплатил поддельным чеком. Холли позвонит в
«Зейн Авиэйшн» и все расскажет им подробно. Она обожает эту часть работы.
Долгое молчание. Затем:
- Билли, ты вообще когда-нибудь собираешься в отставку?
Слышать такое довольно обидно.
149
- Мог бы поблагодарить. Не лопнул бы.
Пит вздыхает.
- Я позвоню охране аэропорта, затем сам приеду. - Пауза. Далее: - Спасибо,
Кермит.
Ходжес улыбается. Это не бог весть что, но может положить начало восстановлению того, что было если неразрушено, то сильно испорчено.
- Благодари Холли, это она его выследила. Она все еще шарахается от незнакомых людей, но, когда работает за компьютером, это настоящий убийца.
- Обязательно поблагодарю.
- Передай привет Иззи. - Изабель Джейнс стала напарницей Пита после того,
как Ходжес отошел от дел. Это взрывоопасная рыжеволосая бестия, к тому же
умная. Ходжесу вдруг приходит в голову, и это его почти шокирует, что в недалеком будущем она будет работать с новым партнером, ведь Пит и сам вскоре
уйдет в отставку.
- Передам. Ребятам по охране аэропорта нужен его описание?
- Такого не пропустишь. Шесть с половиной футов роста, светло-коричневый
костюм, сейчас, вероятно, не слишком уверенно держится на ногах.
- Ты его ударил?
- Успокоил.
Пит смеется. Слышать это приятно. Ходжес обрывает звонок и едет в город,
уже совсем близок к тому, чтобы стать на двадцать тысяч долларов богаче,
благодаря грубоватому старому техасцу по имени Дуайт Кремм. Он позвонит
Кремму и сообщит хорошие новости сразу после того как узнает, чего хочет
Барбара.
8
Дрю Халлидей (сейчас он предпочитает, чтобы друзья, которых у него немного, называли его именно Дрю) ест яйца Бенедикт за своим обычным угловым столиком в «Жаме тужур». Он потребляет их медленно, сдерживая себя,
хотя мог бы все жадно проглотить четырьмя большими кусками, затем берет тарелку и слизывает вкусный желтый соус, как собака облизывает миску. Близ-
150
ких родственников у него нет, романтика жизни уже лет пятнадцать как в прошлом, и, надо признать, все его немногочисленные друзья - не более чем знакомые. Единственное, что вызывает у него интерес пока, это книги и еда.
Хотя нет.
Недавно появилась третья вещь.
В его жизни снова возникли рукописи Джона Ротстайна.
К нему скользящей походкой приближается официант, молодой человек в
белой рубашке и узких черных брюках. Чистые, достаточно длинные темно-русые волосы завязаны в хвост на затылке, открывая элегантные скулы. Дрю уже
тридцать лет в составе маленькой театральной труппы (забавно, как летит
время … хотя не очень), и ему кажется, что из Уильяма вышел бы идеальный
Ромео, если, конечно, он способен играть. А хорошие официанты всегда немного актеры.
- Хотите еще что-то, мистер Халлидей?
«Да, - полагает он. - Еще две порции этого, потом два creme brulees и слоеный клубничный торт »
- Еще чашечку кофе, пожалуйста.
Уильям улыбается, показывая зубы, которые не знают ничего, кроме лучшего стоматологического ухода.
- Вернусь через два взмаха хвоста ягненка.
Дрю с сожалением отодвигает тарелку с последним мазком голландского соуса и достает органайзер. Естественно, в молескиновой обложке, карманного
размера. Перелистывает четыре месяца записей - адреса, заметки, цены на
книги, заказанные у различных клиентов. В конце, на чистой странице, записано два имени. Первое - Джеймс Хокинс. Интересно, это совпадение, парень
намеренно выбрал его? В наши дни мальчики все еще читают «Остров сокровищ»? Дрю склонен думать, что этот читает; в конце концов, он говорит, что
изучает литературу, а Джим Хокинс - это герой-рассказчик из «Острова сокровищ».
Под Джеймсом Хокинсом стоит имя Питер Сауберс.
151
9
Сауберс - он же Хокинс - впервые зашел в магазин две недели назад, прячась за смешными юношескими усиками, которые еще даже не успели как следует вырасти. На носу у него примостились очки в черной черепаховой оправе,
такие Дрю (тогда еще Энди) любил носить во времена, когда президентом был
Джимми Картер. Подростки обычно не заходили в магазин, и Дрю был этому
даже рад; его время от времени еще тянуло к молодым мужчинам - официант
Вильям был одним из таких, - но подростки небрежно обращаются с ценными
книгами: слишком резко листают странички, ставят на полки вверх ногами,
даже роняют. Кроме того, они имеют печальную склонность к воровству.
Этот же выглядел, так, как будто готов был развернуться и рвануть к двери
от любого громкого звука. На нем был пиджак городского колледжа, абсолютно
некстати в такую жару. Дрю в свое время много читал о Шер-локе Холмсе, поэтому, сопоставив пиджак, усы и очки, сделал вывод, что перед ним мальчишка, который хочет казаться старше, что пытается попасть в один из танцклубов в центре города, а не в книжный магазин, специализирующийся на редких изданиях.
«Ты хочешь, чтобы я дал тебе не менее двадцати одного, - подумал Дрю, но провалиться мне на этом месте, если тебе уже есть семнадцать. И ты пришел
сюда не просто так, найти что-то почитать, да? У тебя есть конкретная цель ».
Под мышкой молодой держал большую книгу и маленький конверт. Сначала
Дрю подумал, что парень принес какую-то заплесневелую старую книгу, которую нашел на чердаке, чтобы узнать, сколько она стоит, но, когда мистер
Усики неуверенно подошел ближе, Дрю увидел и сразу узнал фиолетовый стикер на корешке книги.
Первым, что Дрю было хотел сказать: «Чего тебе, сынок», - но он сдержался. Пусть парень и дальше прикидывается студентом. Какая разница?
- Добрый день, я могу вам помочь?
Секунду юный мистер Усики молчал. Темно-коричневая поросль на его губе
подчеркивала бледность щек. Дрю понял, что он решает, остаться или пробормотать: «Думаю, что нет», - и удрать отсюда нафиг. Одного слова, вероятно,
хватило бы, чтобы его спровадить, однако Дрю страдал одной, обычной для антикваров, болезнью - любопытством. Поэтому он одарил парня своей самой
приятной, к-ране-прикладывай, улыбкой, сложил на груди руки и замер в ожидании.
152
- Ну … - наконец сказал мальчик. - Может быть.
Дрю поднял брови ожидая.
- Вы ведь не только продаете всевозможные редкости, но и покупаете, да?
Так на вашем сайте сказано.
- Все правильно. То есть, если чувствую, что потом смогу их выгодно продать. Такова природа этого бизнеса.
Парень собрался с духом - Дрю даже увидел, как изменилось выражение его
лица, - и подошел вплотную к стойке, на которой в круге света от старомодной
настольной лампы со сложной ножкой хаотично лежали кипы книжек. Дрю протянул руку.
- Эндрю Халлидей.
Парень второпях подержался за его кисть и выдернул руку, словно боялся,
что его схватят.
- Джеймс Хокинс.
- Рад знакомству.
- Да. Я … У меня есть кое-что, что, возможно, вас заинтересует. Какой-нибудь коллекционер может заплатить за это большие деньги. Если коллекционер
правильный.
- Но это не книга, которую вы принесли, да? - Дрю теперь было видно название: «Посылки с Олимпа». На корешке заголовок написан не был, но Дрю владел такой книгой много лет, поэтому хорошо его знал «Письма от 20 крупных
американских писателей, написанные собственноручно».
- Нет, конечно, это не она. - Джеймс Хокинс нервно хохотнул. - Это только
для сравнения.
- Хорошо. Я слушаю вас.
Мгновение «Джеймс Хокинс», кажется, не мог решить, с чего начать. Затем,
поправив под мышкой манильский конверт и крепче прижав его локтем, начал
быстро перелистывать блестящие страницы «посылок с Олимпа», пропустив записку Фолкнера, в которой тот ругал какую-то продовольственную компанию в
Оксфорде, Миссисипи, за неправильно выполненный заказ, захватывающее послание Юдора Велти Эрнест Хемингуэй, записки непонятно о чем от Шервуда
153
Андерсона и список покупок в бакалейном магазине, написанный Робертом
Пенном Во-Ррэн и украшен рисунком двух танцующих пингвинов, один из которых курит сигарету.
Наконец он нашел, что искал, положил книгу на стойку и вернул ее к Дрю.
- Вот, - сказал он. - Посмотрите на это.
Сердце замерло у Дрю, когда он прочитал заголовок: От Джона Ротстайна
Фланнери О’Коннор. Бережно переснятое письмо было написано на разлинованных листах бумаги с неровным левым краем, там, где он был вырван из записной книжки, купленной в магазине «все по десять центов». Небольшой аккуратный почерк Ротстайна, совсем не похож на руку большинства писателей,
никак невозможно было не узнать.
19 февраля 1953
Дорогой Фланнери О’Коннор,
Я получил Ваш замечательный роман «Мудрая кровь», который Вы любезно
подписали для меня. Я могу говорить замечательный, потому что купил его, как
только он вышел, и сразу же прочитал. Я так же рад получить копию с автографом, как Вы, не сомневаюсь, радуетесь авторскому гонорару от еще одного
проданного экземпляра! Мне понравилась вся разношерстная компания персонажей, особенно Хейзел Моутс и Енох Эмери, вратарь зоопарка, с которым,
уверен, мой Джимми Голд захотел подружиться. Вас называют «знатоком гротеска», мисс О’Коннор, однако чего критики у Вас не замечают - вероятно, потому что сами лишены этого качества, - так это Вашего безумного чувства
юмора, не знающего границ. Я знаю, Вам нездоровится, но надеюсь, что, несмотря на это, Вы будете продолжать работать. Это важная работа. Еще раз
спасибо.
Джон Ротстайн
PS: До сих пор смеюсь над знаменитой курицей !!!
Дрю рассматривал письмо дольше, чем было нужно, чтобы успокоиться, затем перевел взгляд на мальчика, который назвал себя Джеймсом Хокинсом.
- Знаете, о какой курице идет речь? Если хотите, я поясню. Это удачный
пример того, что Ротстайн называл свободным чувством юмора.
154
- Я проверил. Когда мисс О’Коннор было шесть или семь лет, у нее была курица - ну, по крайней мере она так говорила, - которая ходила задом наперед.
К ней приехали люди из киножурнала и сняли сюжет для новостей. Курица попала в фильм. Мисс О’Коннор потом говорила, что это самое большое событие в
ее жизни, а дальше все пошло на убыль.
- Это действительно так. Теперь, если уж мы разобрались с курицей, чем
могу помочь?
Мальчик тяжело вздохнул и открыл застежку на манильском конверте. Из
конверта он достал фотокопию и положил рядом с письмом Ротстайна в «Посылку с Олимпа». Лицо Дрю Халлидея оставалось спокойно-заинтересованным,
но под стойкой его пальцы переплелись так, что коротко стриженные ногти
впились в ладони. Он мгновенно понял, что перед ним. Закорючки на хвостах
«у», всегда отделенные «бы», высоко поднятые «в» и «р» низко опускаются.
Вопрос в том, как много знает «Джеймс Хокинс». Возможно, немного, но скорее
значительно больше, чем следовало. Иначе не прятался бы за усами и очками,
подозрительно похожими на те очки со стеклами без диоптрий, которые можно
купить в аптеке или магазине одежды.
Наверху страницы стояла цифра 44, обведена в кружок. Ниже шел отрывок
стиха.
Самоубийство ходит по кругу, или мне так видится; У вас может быть свое
мнение, но пока подумайте над этим.
«Plaza в первых лучах рассвета», - так можно сказать в Мексике. Или в Гватемале, если хотите. В любом месте, где в комнатах все еще вешают на потолок
деревянные вентиляторы.
Не важно, ведь в синем небе blanco, лишь рваные верхушки пальм, и Rosa,
где мальчишка полусонный У кафе моет камни мостовой. На углу, в ожидании
первого …
На этом стихотворение обрывался. Дрю посмотрел на мальчика.
- Там дальше о первом утреннем автобусе, - сообщил Джеймс Хокинс. - Тот,
который по проводам ездит. Он называет его «trolebus». Это на испанском
«троллейбус». Жена мужа, которая это рассказывает - или, может, его подруга,
- сидит мертвая в углу комнаты. Она застрелилась, и он только ее нашел.
155
- Что-то мне это не показалось бессмертным творением, - сказал Дрю. В его
ошарашенном состоянии это единственное, что он смог сказать. Независимо от
качества, этот стих был первым новым произведением Джона Ротстайна, которое появилось за последние полвека. Никто его не видел, кроме автора, этого
мальчишки и самого Дрю. Если, конечно, Моррис Беллами не читал его, что маловероятно, учитывая большое количество записных книжек, которые он, по
его словам, украл.
Большое количество.
Чертовски большое количество блокнотов.
- Да, это точно не Вилфред Овен и не Т. С. Элиот, но, я думаю, не это главное. А что вы думаете?
Дрю вдруг осознал, что «Джеймс Хокинс» внимательно за ним наблюдает. И
что же он видит? Вероятно, слишком много чего. Дрю привык скрывать реальные чувства, чтобы избегать излишнего риска, - если приходится занижать
цену для того, кто продает, и завышать потенциальным покупателям, без этого
никак, - но это было то же, что увидеть, как «Титаник», неожиданно всплыл со
дна Атлантического океана, смятый и проржавевшие, но все же настоящий «Титаник».
Что ж, ладно, признай это.
- Да, пожалуй. - Фотокопия и письмо О’Коннор все еще лежали рядом, и Дрю
невольно стал водить по ними коротким толстым пальцем, сравнивая. - Это
подделка. Отличная, но подделка.
- Это не подделка. - Без неуверенности в голосе.
- Откуда это у вас?
И мальчик начал плести какую-то чушь, которой Дрю даже не прислушался.
Что-то о том, как его дядя Фил из Кливленда умер и завещал молодому
Джеймсу свою библиотеку, а в ней среди дешевых изданий и приложений к
журналу клуба «Книга месяца» оказались - вы только посмотрите! - Шесть записных книжек, заполненных всевозможными интересными вещами. Преимущественно это поэзия, но есть несколько эссе и отдельные недописанные рассказы. Все это было работой Джона Ротстайна.
- Как вы узнали, что это Ротстайн?
156
- По стилю. Я его узнаю даже в поэзии. - К этому вопросу он явно приготовился заранее. - Я в городском колледже изучаю американскую литературу и
прочел почти все его работы. Например, здесь речь идет о Мексике, а Ротстайн
полгода ней путешествовал, когда ушел со службы.
- Как и еще дюжина хороших американских писателей, включая Эрнеста Хемингуэя и загадочного Б. Травена.
- Да, но посмотрите на это. - Парень достал из конверта вторую фотокопию.
Дрю приказал себе не тянуться к ней жадно … и жадно потянулся к ней. Он вел
себя так, словно занимался этим делом три года, а не более тридцати. Но кто
бы мог его обвинить? Это было дело чрезвычайной важности. Чрезвычайной
важности. Но сложность заключалась в том, что «Джеймс Хокинс», похоже,
знал об этом.
Да, но он не знает того, о чем знаю я, например, о происхождении этих документов. Если только его пользует Морри, а как бы он это сделал, находясь в
Вейнсвилльськой тюрьме штата?
Текст на второй фотокопии был полностью написан той же рукой, но не так
аккуратно. На отрывке стихотворения не было никаких исправлений, никаких
заметок на полях, зато здесь их было слишком.
- Думаю, это он писал, когда был пьян, - сказал мальчишка. - Вы же знаете,
он много пил, потом бросил. Внезапно. Вы поняли, о чем это.
Вверху на этой странице в кружочке значилась цифра 77. Текст ниже начинался с середины предложения.
никогда и не думал. Если сначала положительные рецензии напоминают
сладкий десерт, потом начинаешь понимать, что в конце концов они приводят к
несварению желудка: бессонница, ночные кошмары, даже проблемы в таком
веселом деле, как полуденный поход в туалет. А тупость хороших отзывов бросается в глаза даже сильнее, чем плохих. Воспринимать Джимми Голда неким
мерилом или даже героем - это то же, как называть кого-то вроде Билли Кида
(или Чарльза Старквезера, его самое близкое воплощение в 20 веке) американской иконой. Джимми такой, какой есть, так же, как я или вы, его слепили не
из Гека Финна, а с Этьена Лантье, лучшего литературного персонажа 19 века.
Если я стал цураться общества, это потому, что его мнение заразно, и нет
смысла представлять ему новый материал. Как сказал бы сам Джимми:
«Дерьмо? И на …»
157
На этом предложение обрывалась, но Дрю знал, что за этим следовало, и не
сомневался, что Хокинс это знал. Это был знаменитый девиз Джимми, который
до сих пор, спустя столько лет, иногда можно увидеть на футболках.
- Он неправильно написал слово «тупость». - Больше не нашлось, что сказать.
- Да. И «материал». Настоящие ошибки, не исправленые каким-либо корректором. - Глаза мальчишки горели. Такой огонь Дрю видел часто, но никогда в
глазах такого молодого человека. - Оно живет, вот что я думаю. Живет и дышит. Видите, что он говорит о Этьене Лантье? Это главный персонаж «Жерминаль» Эмиля Золя. И такого раньше не было! Понимаете? Это новый взгляд на
персонажа, которого знают все, и от самого автора! Могу поспорить, коллекционеры заплатили большие деньги за оригинал этого и всего остального, что у
меня есть.
- Вы сказали, у вас шесть записных книжек?
- Да.
Шесть. Не сотня и не более. Если у мальчишки их всего шесть, это означает,
что он точно не работает на Беллами, если только по какой-то причине Моррис
не решил разделить добычу. Дрю не мог представить, чтобы его давний приять
на такое пошел.
- Среднего размера, по восемьдесят страниц. Всего это четыреста восемьдесят страниц. Много пустого места - со стихами всегда много пустоты остается, но там не только стихи. Там есть и рассказы. О Джимми Голде в детстве.
Однако возникал вопрос: действительно ли он, Дрю, верил, что их всего
шесть? Возможно, мальчишка решил припрятать другие? И, если да, то
сколько? Потому что хочет продать остальные позже или потому что вообще не
хочет их продавать? Блеск в глазах указывал на второе, хотя он мог и сам еще
этого не осознавать.
- Сэр? Мистер Халлидей?
- Простите. Просто пытаюсь привыкнуть к мысли, что это может на самом
деле быть новым материалом Ротстайна.
- Это он и есть, - без тени сомнения сказал мальчик. - Сколько?
158
- Сколько я заплачу? - Дрю подумал, если они сейчас будут торговаться,
можно ввернуть и «сынок». - Сынок, я же деньги не печатаю. Да и не совсем я
уверен, что это не подделка. Еще какая-то афера. Я должен увидеть оригиналы.
Дрю увидел, как Хокинс покусывает губу за усиками, которые едва пробиваются.
- Я не спрашивал, сколько вы заплатите, я говорил о частных коллекционерах. Вы, наверное, знаете кого-то, кто согласится потратить большие деньги на
что-то особенное.
- Знаю пару таких, да. - Он знал дюжину. - Но я даже обращаться к ним не
стану, ведь вижу только фотокопии. А если брать вывод графолога… Это ненадежно. Ротстайн все же был убит, значит, это краденый продукт.
- Нет, если он передал их кому-то до того, как его убили, - быстро ответил
мальчик, и Дрю пришлось еще раз напомнить себе, что парень подготовился к
этой встрече. «Но на моей стороне опыт, подумал он. Опыт и уверенность».
- Сынок, такое невозможно доказать.
- Так же, как доказать обратное.
Итак: тупик.
Неожиданно мальчик схватил обе фотокопии и загнал их обратно в конверт.
- Секунду, - сказал Дрю, встревожившись. - Эй-эй, погоди.
- Нет. Наверное, мне не нужно было сюда приходить. В Канзас-Сити есть место, «Роскошные первые и редкие издания Джарретта», одно из крупнейших в
стране. Попробую там.
- Если ты можешь подождать неделю, я сделаю несколько звонков, - сказал
Дрю. - Только копии придется оставить мне.
Мальчик задумался.
- Как думаете, сколько удастся получить?
- За почти сотню страниц, которые не публиковались, из неизвестных материалов Ротстайна? Покупатель, вероятно, захочет как минимум провести компьютерный анализ почерка, для этого есть несколько хороших программ, но, если
подлинность подтвердится … - Он прикинул в уме наименьшую сумму, которую
159
можно назвать, чтобы это не прозвучало бессмысленно. - Тысяч пятьдесят долларов.
Джеймс Хокинс или согласился, или сделал вид, что согласен.
- И сколько вы возьмете комиссионных?
Дрю вежливо рассмеялся.
- Сынок … Джеймс … Ни один продавец не будет комиссионных за такую
сделку. Когда создатель - я выражаюсь юридическим языком, владелец - был
убит, и этот материал мог быть похищен. Деньги мы разделим ровно пополам.
- Нет. - Мальчик сказал это сразу, без колебаний. Может, он еще не может
похвастаться байкерскими усами, о которых мечтает, но у него, безусловно,
есть яйца и голова на плечах. - Семьдесят процентов мне тридцать вам.
Дрю мог бы на это согласиться и заработать за шесть блокнотов четверть
миллиона, отдав мальчишке семьдесят процентов от пятидесяти штук, но
«Джеймс Хокинс» наверное, ожидает, что он будет торговаться. Хотя бы немного. Если согласиться сразу, разве это не покажется подозрительным?
- Шестьдесят - сорок, это мое окончательное предложение. И, разумеется,
учитывая покупателя, которого я найду. Это выходит тридцать тысяч долларов
за то, что ты нашел в какой-то картонной коробке вместе со старыми копиями
«Челюсти» и «Мостов округа Мэдисон». Неплохо, я бы сказал.
Мальчик переминался с ноги на ногу, ничего не говоря, было заметно, что в
голове у него происходила борьба.
Дрю вернулся к улыбке «хоть к ране прикладывай».
- Оставь копии мне, приходи через неделю, и я сообщу, как продвигается
дело. И еще совет: держись подальше от Джарретта. Этот тип обдерет тебя как
липку.
- Я хочу наличными.
Дрю подумал: «Мы бы все хотели брать наличными».
- Ты бежишь впереди паровоза, сынок.
Мальчик принял решение и положил манильский конверт на загроможденный прилавок.
160
- Хорошо. Я вернусь.
Дрю подумал: «Не сомневаюсь. И, думаю, когда ты вернешься, мое положение будет намного лучше твое, вот тогда и поторгуемся ».
Он протянул руку. Мальчик пожал ее, очень быстро, только для того, чтобы
не показаться невежливым. Будто боялся оставить отпечатки пальцев. Что он в
каком-то смысле уже сделал. Дрю сидел на своем месте, пока «Хокинс» не вышел, потом повалился в офисное кресло (оно покорно застонало) и вывел из
спящего режима свой «Макинтош». Над входной дверью были установлены две
камеры наблюдения, направленные в разные стороны Лейсмейкер-лейн. Он
проследил, как парень повернул на Кроссвей-авеню и исчез.
Фиолетовый стикер на корешке книги - вот зацепка. Он означал, что это
библиотечная книга, а Дрю знал все библиотеки в городе. Фиолетовый цвет
символизировал книгу из справочного отдела библиотеки на Гарнер-стрит, а
книги из справочного отдела не выдаются на руки. Если бы парень попытался
вынести ее под своим форменным пиджаком, на выходе сработал бы детектор,
потому что фиолетовый стикер это еще и устройство против кражи. Добавить к
этому очевидную осведомленность парня о книгах, и можно сделать еще одно
холмсовское заключения.
Дрю зашел на сайт библиотеки на Гарнер-стрит, где был целый ряд статей:
«Летний часы», «Детям и подросткам», «Будущие события», «Серии из киноклассики» и, наконец, последняя, но отнюдь не менее важна «Наши сотрудники».
Дрю кликнул на эту закладку, и этого хватило. Над краткими биографиями
стояла общая фотография сотрудников библиотеки - двенадцать-пятнадцать
человек на газоне перед библиотекой. У них за спиной возвышалась статуя
Хорэса Гарнера с открытой книгой в руке. Все радостно улыбались, в том числе
и его мальчик, только здесь он был без усов и фальшивых очков. Второй ряд,
третий слева. Если верить биографии, юный мистер Питер Сауберс был учеником Нортфилдской средней школы и работал неполную рабочую неделю. Он
надеялся получить степень по английской литературе и изучить библиотечное
дело.
Дрю продолжил исследования, руководствуясь несколько необычной фамилией. Он немного вспотел, и стоит ли удивляться? Шесть записных книжек уже
казались ему чем-то несущественным, только разжигали аппетит. Все записные
книжки - а в них, несмотря на все остальное, был и четвертый роман о Джимми
161
Голде, если много лет назад его приятель-психопат не ошибся, - могли потянуть на пятьдесят миллионов долларов, если их продавать частями разным коллекционерам. Только четвертый Джимми Голд мог принести миллионов двадцать. И пока Морри Беллами был надежно заперт в тюрьме, все, что стояло у
него на пути, это подросток, у которого еще даже нормальные усы не выросли.
10
Уильям возвращается с чеком, и Дрю кладет свою «Америкен экспресс» в кожаную папку. По ней точно отказа не будет. Что касается других двух, он не
так уверен, но «Амекс» он держит более-менее чистой, поэтому пользуется ею
для деловых расчетов.
Последние несколько лет дела шли плохо, хотя, Бог свидетель, они должны
были идти прекрасно, особенно между 2008 и 2012, когда американская экономика шлепнулась в выгребную яму, откуда, казалось, уже не выберется. В такие времена цена на ценные товары - настоящие вещи, а не компьютерные
байты, как на Нью-Йоркской фондовой бирже, - всегда поднимается. Золото и
бриллианты - да, но еще предметы искусства, антиквариат и редкие книги.
Сволочь Майкл Джарретт сейчас в своем Канзас-Сити на «Порше» ездит. Дрю
видел у него на странице в «Фейсбуке».
Мысли Дрю возвращаются ко второй встрече с Питером Сауберсом. Жаль,
что парень узнал о третьей закладной. Это была решающая точка. Возможно,
даже точка невозврата.
Финансовые неприятности Дрю начались с той эту книги Джеймса Эйджи
«Для славных мужей похвала». Отличная копия, идеальное состояние, подписанная самим Эйджи и Волкером Эвансом, автором фотографий. Откуда Дрю
знает, что она украдена?
Ну хорошо, может, он и знал об этом - все указывало на то, что дело нечисто, и ему не стоило связываться, но продавец не догадывался о реальной стоимости книги, вот Дрю и ослабил немного бдительность. Слава Богу, не
настолько, чтобы его оштрафовали или, не дай Бог, посадили, только вот последствия не замедлили. Начиная с 1999 года, на каждый съезд, на каждый
симпозиум или книжный аукцион он приносит с собой определенный привкус.
Уважаемые торговцы и покупатели предпочитают не иметь с ним дело, разве
что - вот она ирония жизни - когда им надо как можно быстрее продать что-то
не совсем чистое. Иногда по ночам, когда ему не спится, Дрю думает: «Это они
162
подталкивают меня на темную сторону. Я в этом не виноват. Нет, действительно, я здесь жертва ».
И все это делает Питера Сауберса фигурой еще более важной.
Возвращается Уильям с кожаной папкой. Вид у него серьезный, и Дрю это не
нравится. Может, по карте все же последовал отказ. Но здесь его любимый
официант улыбается, и Дрю облегченно выдыхает.
- Спасибо, мистер Халлидей. Всегда рады вас видеть.
- Взаимно, Уильям. взаимно. - Он широко, с росчерком подписывает чек и
прячет «Амекс» - чуть изогнутую, но не поломанную - в кошелек.
На улице, идя к своему магазину (то, что он может хромать, никогда не приходило в голову), он снова задумывается о второй встрече с мальчишкой, которая прошла более-менее нормально, но далеко не так хорошо, как надеялся и
ожидал Дрю. Во время первого разговора мальчик так волновался, что Дрю
даже испугался, как бы тот с перепуга не погубил бесценные рукописи, которые попали к нему случайно. Но сияние в глазах противоречило этому, особенно когда он говорил о второй фотокопии, с пьяными соображениями о критиках. Она живет, говорил Сауберс о рукописи. Вот что я думаю.
И может мальчишка убить их, спрашивает себя Дрю, входя к своему магазину и переворачивая табличку с «Закрыто» на «Открыто». Вряд ли. Так же он
не сможет отдать свои сокровища власти, хотя угрожает это сделать.
Завтра пятница. Мальчик обещал прийти сразу после уроков и покончить с
этим делом. Он считает, что это будет очередной раунд переговоров. Он думает, что у него еще есть козыри. Возможно, и есть … Только козыри Дрю сильнее.
На автоответчике мигает огонек. Кто звонил. Видимо, хотели впарить ему
страховку или расширенную гарантию на его маленькую машину (мнение о
Джаретте, который рассекает на своем «Порше» по Канзас-Сити, мгновенно
начинает бередить его самолюбие), хотя кто знает что это, нужно проверить.
Миллионы, может, и совсем рядом, но, пока он их не получил, дела нельзя забрасывать.
Дрю идет смотреть, кто ему звонил, пока он обедал, и узнает голос Сауберса
с первого слова.
Пока он слушает, его кулаки сжимаются.
163
11
Когда артист, ранее известный как Хокинс, пришел в следующую после первого визита пятницу, усы выглядели немного гуще, но движения были так же
осторожными - пугливое животное приближается к аппетитной приманке. Но к
тому времени Дрю уже много знал о нем и о его семье. И о тех страницах из записных книжек. Три различных компьютерных приложения подтвердили, что
письмо Фланнери О’Коннор и тексты на фотокопиях были написаны одним человеком. Два приложения сравнили почерк. Третье - полностью ненадежный
из-за слишком маленьких по размеру образцов почерка, отметили определенные стилистические сходства, большинство из которых мальчишка и так увидел. Результаты эти были отложены до того времени, когда Дрю свяжется с потенциальными покупателями. Сам он не сомневался в этом, поскольку более
тридцати лет назад своими глазами видел одну из записных книжек на столике
в «Счастливой чашке».
- Поздравляю, - сказал Дрю. На этот раз руки он не протянул.
- Поздравляю.
- Ты не принес записные книжки.
- Сначала я хочу узнать цифру. Вы говорили, что сделаете несколько звонков.
Дрю не сделал ни одного. Еще не время для этого.
- Если помнишь, я назвал тебе цифру. Я сказал, что ты получишь до тридцати тысяч долларов.
Мальчик покачал головой.
- Этого мало. И шестьдесят-сорок тоже мало. Будет семьдесять-тридцать. Я
же не дурак. Я знаю, что имею.
- Я тоже кое-что знаю. Твое настоящее имя Питер Сауберс. Ты учишься не в
городском колледже, а в Нортфилдськой средний школе. Ты работаешь неполную неделю в библиотеке на Гарнер-стрит.
У мальчика глаза чуть не вылезли из орбит, челюсть отвисла. Он даже пошатнулся, и на мгновение Дрю показалось, что он может потерять сознание.
- Как …
164
- Книга, которую ты приносил. «Поселок с Олимпа». Я узнал стикер справочного отдела. После этого все было просто. Я даже знаю, где ты живешь. На Сикоморовой. - И это все объясняло. Моррис Беллами жил на Сикоморовой улице,
в том же доме. Дрю ни разу там не был - Моррис не хотел, чтобы он встречался
с его мамой-вампиршей, как подозревал Дрю, - но городские архивы это подтверждали. Рукописи были спрятаны за стеной в подвале или закопаны под полом в гараже? Дрю не сомневался, что один из вариантов правильный. Он подался вперед, настолько, насколько позволяло брюхо, и завладел испуганным
взглядом мальчика.
- Это еще не все. Твой отец получил серьезные травмы во время Бойни перед Городским Центром в 2009. Он был там, потому что остался без работы после кризиса 2008 года. Несколько лет назад в воскресной газете напечатали
статью о том, как живут некоторые из тех, кто тогда уцелел. Я ее просмотрел,
оказалось, интересная статья. После несчастного случая с отцом твоя семья переехала в Норт Сайд, что было для вас большим падением вниз, но вы,
Сауберсы, приземлились на ноги. Работала только мать, но вам везло то отщипнуть там, перекусить здесь. Многим жилось гораздо хуже. Американская история успеха. Сбили с ног? Встань, причешись и снова гони вперед. Только в той
статье не говорилось, как вашей семье это удалось. Все правильно.
Мальчик облизал губы, попытался что-то сказать, не смог, откашлялся и попытался снова.
- Я ухожу. Зря я к вам обратился. Это была большая ошибка.
Он вернулся к стойке спиной.
- Питер, если ты сейчас уйдешь, я гарантирую, что уже сегодня ты окажешься за решеткой. И это очень печально, ведь у тебя еще вся жизнь впереди.
Сауберс развернулся, глаза открыты, рот открыт, губы дрожат.
- Обстоятельства убийства Ротстайна я тоже выучил. В полиции считают, что
грабители, убившие его, взяли блокноты только потому, что они лежали в
сейфе вместе с деньгами. По официальной версии, они проникли в дом за тем,
что обычно интересует грабителей, то есть за деньгами. Многие в городе, где
он жил, знали, что старый хранит дома деньги и, возможно, немало. В ТолботКорнерс слухи об этом ходили годами, пока какие-то нехорошие люди не решили проверить, правда ли это. И оказалось, что это правда.
165
Сауберс возвращался к стойке. Медленно, шаг за шагом.
- Ты нашел не только похищенные записные книжки, но и его деньги, вот о
чем я думаю. Их хватило, чтобы твоя семья продержалась на плаву, пока отец
снова не встал на ноги. В буквальном смысле на ноги, потому что в статье было
написано, что он очень серьезно пострадал. Твои знают об этом, Питер? Это
мама с папой послали тебя сюда продать записные книжки, потому что деньги
закончились?
Почти все это было сказано по наитию - если же в «Счастливой чашке» Моррис и говорил о деньгах, Дрю этого не запомнил, - но он видел, что каждая догадка попадала точно в цель, как мощные удары в лицо и туловище. Дрю почувствовал удовольствие детектива, который понимает, что шел по верному
следу.
- Не знаю, о чем вы. - Мальчик говорил скорее как автоответчик, чем живой
человек.
- А о том, что записных книжек всего шесть, здесь тоже что-то не сходится.
Ротстайн исчез из поля зрения критиков в 1960 году, после публикации своего
последнего рассказа в «Нью-Йоркере». Убили его в 1978. Не верится, что за
восемнадцать лет он исписал только шесть записных книжек по восемьдесят
страниц. Бьюсь об заклад, что их больше. Намного больше.
- Вы ничего не сможете доказать. - Тот самый монотонный голос робота.
Сауберс уже шатался, еще два-три удара, и он упадет. Это было довольно
увлекательно.
- А что найдет полиция, если придет к тебе домой с обыском, мой юный
друг?
Вместо того, чтобы упасть, Сауберс взял себя в руки. Если бы Дрю не стал
раздражаться, он оценил бы это по достоинству.
- А вы, мистер Халлидей? У вас когда-то уже были неудовольствия из-за
того, что вы продавали то, что вам не принадлежало.
Хорошо, попал … Только это был всего лишь скользящий удар, не больше.
Дрю жизнерадостно кивнул.
- Поэтому ты ко мне и пришел, да? Узнал про историю с Эйджи и решил, что
я могу помочь тебе сделать что-то противозаконное. Только тогда мои руки
166
были чистые, как и сейчас. Он развел руки, показывая. - Скажем так, я некоторое время потратил на то, чтобы убедиться, что ты не пытаешься продать подделку, и, убедившись, признал, что мой гражданский долг - заявить в полицию.
- Неправда. Это неправда, и вы это знаете!
«Добро пожаловать в реальный мир, Питер», - подумал Дрю, но промолчал,
дал парню оценить ловушку, в которую тот попал.
- Я могу их сжечь, - произнес Сауберс так, будто обращался не к Дрю, а думал вслух, оценивал важность этой идеи. - Я могу пойти … Туда, где они хранятся, и просто сжечь их.
- Сколько их всего? Восемьдесят? Сто двадцать? Сто сорок? Они найдут
остатки, сынок. Пепел. А если бы и не нашли, у меня есть фотокопии страниц.
Они начнут задавать вопросы, выведывать, как твоей семье удалось так хорошо пережить большой кризис, тем более с травмами твоего отца, поднимут
счета за лечение. Я думаю, опытный бухгалтер обнаружит, что твоя семья тратила гораздо больше, чем зарабатывала.
Дрю понятия не имел, так ли это, но этого не знал и мальчишка. Он уже был
близок к панике, и это хорошо. Паникуя, люди трезво не раздумывайте.
- Нет доказательств, - с трудом, шепотом, прошептал Сауберс. - Денег
больше нет.
- Не сомневаюсь, иначе ты бы не оказался здесь. Но финансовый след остается. И кто по нему пойдет, кроме полиции? ВВС! Кто знает, может, твои родители тоже сядут за неуплату налогов. И тогда твоя сестра - Тина, кажется? Останется совсем одна. Хотя, может, у нее есть какая-то старая тетушка, у которой ей придется пожить, пока вы, господа, будете срок мотать.
- Чего вы хотите?
- Не тормози. Мне нужны записные книжки. Все.
- Если я вам их отдам, что я получу?
- Уверенность в том, что ты останешься чистым и на свободе. А в твоем положении это бесценное сокровище.
- Вы это серьезно?
- Сынок …
167
- Не называйте меня так! - Мальчик сжал кулаки.
- Питер, сам подумай. Допустим, ты отказываешься отдать записные книжки
мне. Тогда я сливаю тебя полиции. Но, если ты отдаешь их мне, я сразу теряю
власть над то бою. Ведь я завладею краденым имуществом. Ты будешь в безопасности.
Пока Дрю это говорил, его правый указательный палец приближался к бесшумной тревожной кнопки под стойкой. Нажимать ее ему хотелось меньше
всего на свете, но эти сжатые кулаки ему не нравились. В панике Сауберсу
могло прийти в голову, что есть только один способ заткнуть рот Дрю Халлидей. Сейчас их записывала камера видеонаблюдения, но парень мог и не догадываться об этом.
- А вы получите сотни тысяч долларов, - с горечью в голосе воскликнул
Сауберс. - Может, даже миллион.
- Ты помог своей семье в трудное время, - сказал Дрю, и чуть было не добавил: «Не надо быть таким жадным», - но потом решил, что при данных обстоятельствах это было бы как-то … неуместно. - Думаю, тебе и этого должно быть
достаточно.
Ответ мальчика можно было прочитать по его лицу: легко вам говорить.
- Мне надо подумать.
Дрю кивнул. Но не в знак согласия.
- Я понимаю, что ты чувствуешь, но нет. Если ты сейчас уйдешь, обещаю
тебе, когда ты придешь домой, тебя уже ждет полицейская машина.
- А вы потеряете большой куш.
Дрю пожал плечами.
- Впервые, что ли? - Хотя, сказать по правде, такими слишком высокими
ставки еще никогда не были.
- Мой папа занимается недвижимостью, вы это знаете?
Неожиданная смена темы слегка сбила шаг Дрю.
- Да, я это видел, когда брал справки. Он завел свое маленькое дело, и молодец. Хотя у меня есть подозрения, что подняться ему помогли деньги Джона
Ротстайна.
168
- Я попросил его собрать сведения обо всех книжных магазинах в городе, сказал Сауберс. - Сказал, что пишу работу о том, как электронные книги влияют на торговлю обычными книгами. Это было еще до того, как я пришел к вам,
когда я еще решал, стоит рискнуть. Он выяснил, что в прошлом году вы в третий раз заложили это место, и вам это удалось только из-за его расположения.
Лейсмейкер-лейн считается самой дорогой улицей.
- Я не думаю, что это имеет какое-то отношение к …
- Вы правы, у нас был тяжелый период, и знаете что? Это дает человеку нюх
на тех, у кого проблемы. Возможно, преимущественно детям. Мне кажется, у
вас с деньгами совсем туго.
Дрю поднял палец, который тянулся к тревожной кнопке, и направил его на
Сауберса.
- Не трахай мне мозги, парень.
Кровь прилила к лицу Сауберса большими красными пятнами, и Дрю увидел
что-то такое, что ему не понравилось и чего он, безусловно, не добивался: он
теряет мальчика.
- Я знаю, вы меня намеренно торопите. Но ничего не получится. Да, действительно, его записные книжки у меня. Сто шестьдесят пять штук. Не все, но
большинство списаны полностью. И знаете что? О Голде это была не трилогия,
это был цикл. Есть еще два романа, оба в этих книгах. Так, первые черновики,
ага, но довольно-таки чистые.
Мальчишка говорил все быстрее и быстрее, шаг за шагом очерчивая то, о
чем, как надеялся Дрю, из-за страха он не должен был сейчас думать.
- Они спрятаны, но, наверное, вы правы, если вы вызовете полицию, они их
найдут. Только мои родители ничего об этом не знают, и, думаю, полиция этому
поверит. А я … Я еще несовершеннолетний. - Здесь он даже немного улыбнулся, будто только что до этого додумался. - Мне они ничего не сделают, потому что я не воровал ни денег, ни записных книжек. Я тогда еще даже не родился. Вы, конечно, выйдете чистеньким, но и ничего не получите. Когда банк
займет этот магазин - папа сказал, что они это сделают рано или поздно, и
здесь вместо него откроется «Обонпан», я сюда зайду и съем круассан за ваше
здоровье.
- Ничего себе ты речь произнес, - сказал Дрю.
169
- Она закончилась. Я ухожу.
- Предупреждаю тебя, ты делаешь очень глупо.
- Я уже говорил, мне нужно время подумать. Неделю. Вам тоже нужно подумать, мистер Халлидей. Возможно, у нас все же что-то получится.
- Надеюсь, сынок. - Дрю намеренно вставил это слово. - Поскольку, если
этого не произойдет, я позвоню в полицию, и я не блефую.
Здесь в упорстве мальчика все таки появилась трещина, глаза его наполнились слезами, и, прежде чем они успели скатиться по щекам, он развернулся и
вышел из магазина.
12
А теперь приходит эта голосовое послание, которое Дрю выслушивает не
только в ярости, но и со страхом, потому что мальчик говорит спокойно и собрано, но за этой хладнокровием слышится отчаяние.
«Завтра я не смогу прийти, как обещал. Совсем забыл о слете старост классов средней и высшей школы, а меня на следующий год избрали вице-президентом выпускного класса. Знаю, это звучит как отговорка, но это не отговорка. Это абсолютно вылетело у меня из головы - еще бы, когда вы стали
угрожать мне тюрьмой и все такое ».
«Сотри это немедленно», - полагает Дрю, его ногти впиваются в ладони.
«Взлет будет проходить на базе отдыха« Ривер-бэнд », это в округе Виктор.
Выезжаем автобусом завтра в восемь утра - это день повышения квалификации
учителей, поэтому занятий не будет, - и возвращаемся в воскресенье вечером.
Нас будет двадцать человек. Я хотел отмазаться, но родители и так уже меня
волнуются. Сестра тоже. Если я пропущу сзлет, они поймут, что что-то происходит. Мне кажется, мама думает, что какая-то моя девушка забеременела ».
Мальчик выдает короткий, истеричный смешок. Дрю думает, что в мире нет
ничего страшнее семнадцатилетних подростков. Никогда не знаешь, на что они
способны.
«Я зайду в понедельник днем, - продолжает Сауберс. - Если дождетесь, может, у нас что-то и получится. Компромисс. У меня есть одна идея. А если думаете, что про слет я вам морочу голову, позвоните в дом отдыха и проверьте
170
бронирования. Студенческое правление Нортфилдской средней школы. Возможно, в понедельник увидимся. Если нет, то к по … »
На этом запись - повышенной длины для клиентов, которые звонят не в рабочее время, обычно с Западного побережья, - наконец закончилась. Бип.
Дрю опускается в кресло (игнорируя его стон, как всегда) и смотрит на автоответчик почти целую минуту. Он не чувствует необходимости звонить в дом
отдыха «Ривер-бэнд» … который, как ни странно, находится всего через шестьсемь миль вверх по реке от тюрьмы, где мотает срок человек, укравший записные книжки. Дрю знает: Сауберс сказал правду о слете, потому что это очень
легко проверить. А вот почему он не отказался туда ехать - здесь у Дрю были
сомнения. Возможно, Сауберс решил, что угроза обратиться в полицию - блеф?
Но это не блеф. Дрю не собирался позволять Сауберсу иметь то, чего не мог
иметь сам. Так или иначе, этому сопляк придется расстаться с записными книжками.
«Я подожду до понедельника, - полагает Дрю. - Это я могу себе позволить,
но потом этот вопрос надо будет как-то решать. Я и так ему много позволил ».
Он размышляет о том, что его старый друг Моррис Беллами и этот мальчишка Сауберс, хотя и находятся на разных концах возрастного диапазона, но
очень похожи, когда речь идет о записных книжках Ротстайна. Для них главное
то, что у них внутри. Именно поэтому парень хотел продать только шесть штук,
и, вероятно, из тех, которые показались ему менее интересными. Дрю же, со
своей стороны, чихать хотел на Джона Ротстайна. Он читал «Беглеца», но
только потому, что Морри неистовствовал от него. Других двух он не читал, как
и сборника рассказов.
«Вот она твоя ахиллесова пята, сынок, - полагает Дрю. - Эта страсть коллекционера. А меня интересуют только деньги, а с деньгами все проще. Поэтому
давайте, наслаждайся уик-эндом. Когда вернешься, поиграем по-взрослому ».
Дрю подается вперед над тучным брюхом и стирает запись.
13
По дороге в город Ходжес успевает слишком вспотеть, поэтому решает заехать домой, съесть бургер и принять душ. А заодно и переодеться. Харперроуд все равно по дороге, а в джинсах он будет чувствовать себя гораздо удобнее. Возможность носить джинсы - одно главных преимуществ работы на самого себя, а не на начальника.
171
Когда он выходит из дома, звонит Питер Гантли сообщить своему бывшему
напарнику, что Оливера Мэддена задержан.
Ходжес поздравляет Пита с арестом и едва успевает сесть за руль «Приуса»,
как звучит новый звонок. На этот раз звонит Холли.
- Ты где, Билл?
Ходжес смотрит на часы и видит, что каким-то чудом там уже пятнадцать минут третьего. «Как летит время, когда тебе весело», - полагает он.
- Дома. Уже выезжаю в офис.
- Что ты там делаешь?
- Заехал принять душ. Не хотел оскорблять твои нежные обонятельные рецепторы. И я не забыл о Барбару. Заеду, как только …
- Не надо. Она здесь. С подружкой Тиной. Они приехали на такси.
- На такси? - Обычно дети даже не думают о такси. Возможно, Барбара хочет
поговорить о чем-то более серьезное, чем он предполагал.
- Да, я отвела их в твой кабинет. - Холли переходит на шепот. - Барбара
только взволнована, но вторая девочка ведет себя так, будто напугана до
смерти. Думаю, у них что-то случилось. Приезжай скорее, Билл.
- Понял.
- Спеши. Ты же знаешь, у меня плохо с сильными эмоциями. Я работаю над
этим со своим врачом, но сейчас я ничего не могу с собой сделать.
- Уже еду. Буду через двадцать минут.
- Может, сходить через дорогу, купить им кока-колы?
- Не знаю. - Светофор внизу холма меняется на желтый. Ходжес набирает
скорость и проскакивает под ним. - Прими решение сама.
- Было бы чем, - бормочет Холли и, прежде чем тот успевает ответить, снова
просит его поторопиться и отключается.
14
Пока Билл Ходжес учил немного ошеломленного Оливера Мэддена, как в
мире жить, а Дрю Халлидей угощался яйцами Бенедикт, Пит Сауберс находился
172
в медкабинете Нортфилдськои средней школы, где, из-за якобы сильной головного боли, просил освободить его сегодня от занятий. Медсестра выписала
справку, не задумываясь, ведь Пит был из положительных: значится в почетном списке, часто участвует в школьных мероприятиях (хотя не спортивных),
почти никогда не пропускает занятий. К тому же по нему было видно, что у
него болит голова: лицо бледное, круги под глазами. Она спросила, не отвезти
его домой.
- Нет, - ответил Пит. - Автобусом доеду.
Она предложила ему «Эдвил», единственное, чем ей было разрешено лечить
головную боль, но он покачал головой, сказав, что у него есть свои специальные таблетки от мигрени. Сегодня он просто их забыл и примет одну, как
только вернется домой. Самого Пита вся эта история не смущала, у него действительно болела голова. Только боль была не физической. Его головной болью был Эндрю Халлидей, и боль этй не вылечили бы мамины таблетки
«Зомиг» (в их семье мигрень лечили только ими).
Пит знал, что в этом ему надо разобраться самому.
15
Садиться в автобус он не собирался. Следующий будет через полчаса, а до
Сикоморовой улицы можно на своих двоих добраться за пятнадцать минут, если
бегом. И он побежит, так как этот четверг - все, что у него есть. Отец и мать на
работе и вернутся не раньше четырех. Тина вообще не придет. Она говорит,
что ее пригласили погостить несколько дней у подруги Барбары Робинсон, которая живет на Тиберри. Пит считает, что она сама себя пригласила. Если это
действительно так, значит сестра еще не оставила надежду вступить в Чапелридж. Пит думает, что все еще может помочь ей в этом, но при условии, если
сегодня все пройдет идеально. Это очень большое если, но он должен что-то
делать. Если сидеть сложа руки, можно с ума сойти.
После того глупого знакомства с Эндрю Халлидеем он похудел, с раннего
детства вернулись прыщи, ну и, разумеется, эти круги под глазами. Он плохо
спал, а когда таки засыпал, ему снились какие-то кошмары. Просыпаясь, нередко свернувшись калачиком, в мокрой от пота пижаме, Пит лежал и пытался
найти выход из ловушки, в которую попал.
Он действительно забыл о взлете и, когда миссис Гибсон, которая их сопровождает, напомнила ему об этом вчера, это включило его мозг на большую скорость. Это произошло после пятого урока, французского, но еще до того, как он
173
пришел в кабинет математики, который находился всего на две двери дальше,
в его голове сложился предварительный план действий. Отчасти успех этого
плана зависит от одной красной тележки и к набора ключей.
Когда школа исчезает из глаз, Пит звонит в «Редкие издания Эндрю Халлидея». Как бы он хотел, чтобы этого номера не было у него в скором вызове!
Попадает на автоответчик, следовательно, по крайней мере, не начнутся очередные авки-гавки. Пит оставляет длинное сообщение, и автоответчик отключает его, когда он заканчивает, но это ничего.
Если удастся вынести из дома записные книжки, полиция ничего не найдет,
хоть с ордером на обыск, хоть без него. Он уверен, что родители будут молчать
о загадочной наличности, как молчали до сих пор. Когда Пит кладет мобильник
в карман твидовых брюк, в голове у него всплывает выражение, он прочитал,
только начав изучать латинский. Выражение это страшное на любом языке, но
к этой ситуации подходит как нельзя лучше.
Alea iacta est.
Жребий брошен.
16
Прежде чем войти в дом, Пит ныряет в гаражубедиться, что старая тележка
Тины, «Кеттлер», на месте. От многих старых вещей они избавились на дворовой распродаже, когда выезжали из старого дома, но Тинси тогда подняла такой шум из-за этого «Кеттлера» с его старомодными деревянными бортиками,
что мать уступила. Сначала Пит его не находит и начинает волноваться. Затем
замечает тележку в углу и облегченно выдыхает. Он помнит, как Тинси, составив на нее все свои мягкие игрушки (миссис Бизли, конечно же, занимала главное место), разгуливала с ними туда-сюда по лужайке, сообщая всем, что они
идут «на пикник в лес с сэндвичами с перченой ветчиной и с имбирным печеньем для послушных детей ». Это были замечательные дни до того, как один
псих на угнанном «Мерседесе» все изменил.
После этого пикников не было.
Пит входит в дом и направляется точно в маленький домашний кабинета
отца. Сердце его сильно колотится, потому что наступила важнейшая часть
всего дела. Все может пойти не так, даже если он найдет нужные ключи. Но,
если он их не найдет, можно и не начинать. Плана Б у него нет.
174
Несмотря на то, что бизнес Тома Сауберса вращается преимущественно вокруг поисков недвижимости - он находит интересные дома, которые выставлены на продажу или могут быть выставлены, и передает их мелким компаниям
и независимым операторам, - он начал понемногу возвращаться непосредственно к продажам, хотя и небольшими объемами и только здесь, в Норт
Сайде. В 2012 это почти не приносило дохода, но за последние два года он
успешно провел несколько крупных сделок и получил эксклюзивное право заниматься продажей дюжины частных домов на улицах с названиями деревьев.
Один из них - иронию почувствовали все - дом № 49 на Вязовой улице, который принадлежал Деборе Хартсфилд и ее сыну, Брейди, так называемому Мерседес-киллеру.
- Этот я, наверное, долго буду продавать, - как-то за обедом сказал папа, а
потом рассмеялся.
Слева от родительского компьютера на стене висит пробковая панель. К ней
пришпиленные ключи от разных домов, с которыми он сейчас работает, каждый
на отдельном кружочке. Пит жадно рыщет глазами по панели, находит то, что
ищет, - то, что ему нужно, - и бьет по воздуху кулаком. На ярлыке этого ключа
написано: «ЗАЛ ОТДЫХА, Березовая УЛИЦА».
- Вряд ли я что-то смогу сделать с этим кирпичным слоном, - сказал за другим обедом Том Сауберс. - Но, если получится, мы сможем попрощаться с этим
местом и вернуться в страну гидромассажных ванн и «БМВ». Так он всегда
называет Вест Сайд.
Пит прячет ключи от Зала отдыха в карман для мобильника, затем мчится
вверх и достает портфели, в которых переносил в дом записные книжки. На
этот раз они ему нужны для недалекой переноски. Он поднимается по составной лестнице на чердак и складывает в них записные книжки (очень осторожно, хотя и спешит). Затем один за другим спускает портфели на второй
этаж, перекладывает записные книжки на свою кровать, возвращает портфели
в родительский шкаф, после чего стремглав бросается вниз, в самый подвал.
От всей этой беготни он вспотел, и от него, наверное, воняет, как от обезьянника в зоопарке, но на душ пока времени нет. Хотя рубашку сменить придется.
У него есть футболка с эмблемой клуба «Ключ», которая идеально подойдет
для того, что случится дальше. «Ключ» постоянно занимается какими-то общественными работами.
175
В подвале хранится запас пустых картонных коробок. Пит хватает две самые
большие и возвращается вверх по дороге снова зайдя в отцовский кабинет,
чтобы взять «Шарпи».
Не забудь положить его на место, когда будешь возвращать ключи, напоминает он себе. Не забудь все вернуть на место.
Он пакует записные книжки в картонки - все, кроме шести, которые все еще
надеется продать Эндрю Халлидею, - и закрывает крышки. Маркером пишет на
каждой Большой печатными буквами: «КУХОННЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ». Он
смотрит на часы. Все идет замечательно … Пока Халлидей не прослушал записи
на автоответчике и не напустил на него полицию. Пит не думает, что это произойдет, но и исключать такое полностью тоже нельзя. Это незнакомая территория. Прежде чем выйти из своей комнаты, он прячет те шесть блокнотов за
расшатанную доску в своем шкафу. Раз хватило места, и, если все получится,
они там пролежат совсем недолго.
Он выносит картонки из гаража и грузит их на старую тележку Тины. Выруливает на подъездную дорожку, вспоминает, что забыл переодеться в клубную
футболку и снова бежит вверх. Когда он натягивает через голову футболку,
приходит мысль, от которой стынет сердце: записные книжки остались на подъездной дорожке. Вещи, которые стоят кучу денег, лежат себе без присмотра,
считай, что посреди улицы, бери - не хочу.
- Идиот! - Ругает он себя. - Идиот, идиот, сраный идиот!
Пит пулей летит вниз, новая футболка уже прилипает к вспотевшей спине.
Тележка на месте. Естественно. Кому придет в голову воровать картонные коробки с надписью «КУХОННЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ»? То-то и оно. Но все равно
это было глупо, есть люди, которые крадут все, что не прибито гвоздями, и это
породило еще один важный вопрос: сколько еще глупостей он уже сделал и
сделает?
Он думает: «Мне вообще не следовало влезать в это, я должен был позвонить в полицию и отдать все деньги вместе с записными книжками сразу, как
только я их нашел».
Но, имея неудобную привычку быть откровенным с самим собой (по крайней
мере почти всегда), он понимает, что, если бы у него была возможность что-то
переделать, он все равно сделал бы так же, потому что тогда родители были на
грани разрыва, а он их слишком любил, чтобы хотя бы не попробовать этому
помешать.
176
«И ведь получилось, - полагает он. - Только после этого надо было остановиться ».
Но.
Сейчас уже поздно.
17
Сначала у него возникла мысль положить записные книжки обратно в закопанный сундук, но Пит почти сразу от нее отказался. Если полиция нагрянет,
как угрожал Халлидей, с ордером на обыск, где они начнут искать, когда не
найдут записных книжек в доме? Им достаточно будет зайти на кухню, чтобы
увидеть заброшенный участок за их двором. Идеальное место. Если они пойдут
тропой и заметят свежевскопанную землю у ручья, игре наступит жирный конец. Нет, этот способ лучше.
Хотя страшнее.
Он тянет тележку Тины по дорожке и поворачивает налево на Вязовую. Джон
Тай, который живет на углу Сикоморовой и Вязовой, подстригает газон. Его сын
Билл бросает своей собаке фрисби. Диск пролетает над головой пса и опускается прямо на тележку, между двух коробок.
- Давай назад! - Кричит Билли Тай, и бежит к нему через поляну. - Бросай,
сильнее!
Пит бросает, но отмахивается от Билли, когда тот собирается снова бросить
ему диск. Кто-то сигналит ему, когда он поворачивает на Березовую, и у Пита
чуть сердце из груди не выскакивает, но это всего-навсего Андреа Келлогг,
женщина, которая раз в месяц делает прическу Линде Сауберс. Пит в ответ показывает поднятый большой палец и показывает, как он надеется, лучезарную
улыбку. «Слава Богу, хоть не хочет играть в фрисби», - полагает он.
И вот он у Зала отдыха. Это трехэтажный кирпичный короб с табличкой на
фасаде: «Продается. Звонить в агентство недвижимости Томаса Сауберса» и
ниже номер мобильного телефона отца. Окна на первом этаже забиты фанерой,
чтобы их не побила местная молодежь, но в целом здание выглядит вполне неплохо. На стенах несколько надписей и бездарных рисунков, как же без этого,
но это здание и в лучшие дни был мишенью для доморощенных художников.
Поляна перед домом подстрижена. «Это папа постарался», - не без гордости
думает Пит. Наверное, нанял для этого какого-то пацана. Я бы даром не стал с
этим заморачиваться.
177
Он останавливает тележку у основания лестницы, снимает картонные коробки, одну за другой и уже достает из кармана ключи, когда рядом останавливается раздолбанный «Датсун». Это мистер Эванс, который ранее был тренером
малой бейсбольной лиги, когда в этой части города еще существовала лига.
Пит играл за него, когда мистер Эванс тренировал «Зебра» с «Зоне».
- Эй, центральный защитник! - Он перегнулся, чтобы опустить пассажирское
окно.
«Бля, - полагает Пит. - Бля-бля-бля ».
- Поздравляю, тренер Эванс.
- Что ты здесь делаешь? Они снова открывают Зал?
- Вряд ли. - Пит заранее приготовил историю на подобный случай, но надеялся, что воспользоваться ею не придется. - Здесь на следующей неделе какаято политическая встреча будет. Лига избирательниц? Или какие-то дебаты? Не
знаю наверняка.
По крайней мере, это похоже на правду, потому что в этом году должны состояться выборы, и до праймериз осталось всего несколько недель, поэтому городские власти готовятся полным ходом.
- Да, у них есть много о чем поспорить. - Мистер Эванс, полноватый и доброжелательный, никогда не был выдающимся тренером, зато всегда умел поддержать командный дух и после игры с радостью делился содовой. Сейчас на нем
старая бейсболка с эмблемой «Зебра зоне», выцветшая и вся в пятнах от пота.
- Помочь?
Нет, пожалуйста, нет!
- Нет, я сам.
- Эй, и я охотно подсоблю. Бывший тренер Пита глушит мотор «Датсун» и
начинает переваливать свое грузное тело через сиденье, собираясь выпрыгнуть.
- Правда, тренер, я сам справлюсь. Если вы мне поможете, мы слишком
быстро закончим, и мне придется вернуться в школу.
Мистер Эванс смеется и садится обратно за руль.
178
- Я тебя понял. - Он поворачивает ключ, и «Датсун» выплевывает облако голубого дыма. - Только когда закончишь, не забудь здесь все замкнуть, понял?
- Да, - говорит Пит. Ключи от Зала выскальзывают из его потных пальцев, и
он наклоняется, чтобы их поднять. Когда он выпрямился, мистер Эванс уже
уехал.
Слава тебе, Господи! И пожалуйста, сделай так, чтобы он не сообразил позвонить отцу и сказать ему, какой у него политически активный сын.
Первый ключ, который вставляет Пит, в замок не входит. Другой входит, но
не возвращается. Он дергает его туда-сюда, пот струится по его лицу и затекает в левый глаз. Бесполезно. Он уже думает, что, наверное, ему таки придется выкопать сундук - а для этого придется вернуться в гараж за инструментами, - как неожиданно массивный старый замок наконец решает сотрудничать.
Он толчком открывает дверь, заносит коробки внутрь, после чего возвращается
за тележкой. Ему бы не хотелось, чтобы кто-то его увидел на лестнице и начал
думать, что он здесь делает.
В просторных комнатах почти ничего не осталось, от чего они кажутся еще
просторнее. Кондиционеров здесь нет, поэтому внутри стоит жара, а воздух отдает затхлостью и пылью. К тому же, поскольку окна забиты, здесь почти
темно. Шаги Пита разносятся эхом, когда он сначала идет к самой большой из
комнат, где молодежь играла в настольные игры и смотрела телевизор, а затем
заходит на кухню. Двери в подвал тоже заперты, но ключ, которым он впервые
хотел открыть входную дверь, подошел. К счастью, оказалось, что электричество в здании не выключено - захватить с собой фонарик он не догадался.
Он несет первую коробку вниз и видит то, что радует глаз: подвал забит
хламом. К одной из стен сдвинутые десятки игровых столов, у другой рядами
составлена, Наверное, сотня складных стульев. Здесь полно частей старых стереосистем, давно устаревших игровых приставок и главное - целые кучи картонных коробок, очень похожих на него. Он заглядывает в несколько из них и
видит старые спортивные кубки, фотографии местных команд восьмидесятых и
девяностых годов в рамочках, экипировка кетчера, что видел жизнь, рейвах в
виде кучи деталей из набора «Лего». Надо же, две картонки даже подписанные
«Кухня»! Пит ставит свои рядом с этими последними. Как там и было.
«Это лучшее, что я могу сделать, - полагает он. А если еще повезет выйти
отсюда и не нарваться не на кого, кто начнет спрашивать, какого черта я здесь
179
делаю, будет вообще замечательно ». Он запирает подвал, потом идет к главному входу, прислушиваясь и все время вспоминая, как приводил сюда Тину,
чтобы она не слушала, как ругаются родители. Чтобы они оба этого не слушали.
Пит осторожно выглядывает на Березовую улицу, видит, что на ней никого,
и спускает тележку Тины лестнице. Возвращается к двери, запирает ее, после
чего идет домой, не забыв снова помахать мистеру Таю. На этот раз махать
проще. Он даже несколько раз бросает фрисби Билли. Второй в воздухе перехватывает собака, и они оба хохочут. Теперь, когда записные книжки лежат в
подвале Зала отдыха среди других картонных коробок, смеяться тоже легко.
Пит будто весь стал легче фунтов на пятьдесят.
А то и на все сто.
18
Когда Ходжес входит в прихожую крошечного номера на седьмом этаже
«Тернер билдинг» на Ловер-Марлборо-стрит, Холли взволнованно меряет шаги,
изо рта у нее торчит ручка «Бик». Увидев его, она останавливается.
- Ну наконец-то!
- Холли, мы разговаривали по телефону всего пятнадцать минут назад. - Он
осторожно достает ручку у нее изо рта и рассматривает следы от укусов на колпачке.
- А кажется, гораздо дольше. Они там. Похоже, подруга Барбары плакала. У
нее были красные глаза, когда я принесла им кока-колу. Иди, Билл. Иди, иди,
иди.
Касаться Холли он не станет, только не сейчас, когда она в таком состоянии.
Мало что с ней с перепугу произойдет. Хотя сейчас ей уже гораздо лучше, чем
когда он встретил ее впервые. Под терпеливой опекой Тани Робинсон, Джерома
и матери Барбары у нее развилось что-то вроде вкуса в одежде.
- Пойду, - говорит он. - Только я был бы не против сперва немного разобраться. Ты знаешь, что вообще происходит? - Есть много разных вариантов,
ведь хорошие дети не всегда так уж и хороши. Это могла быть какая-то мелкая
кража в магазине или травка. Возможно, в школе их кто запугивает. Или какойто дядя с быстрыми ручками и шаловливыми пальчиками. По крайней мере,
можно быть уверенным (почти уверенным, все возможно), что подруга Барбары
никого не убила.
180
- Это брат Тины. Тина - это имя подруги Барбары, я уже говорила? - Холли
не замечает, как он кивнул; она жадно смотрит на ручку. Не получив ее, берется за нижнюю губу. - Тина думает, что ее брат где-то украл деньги.
- Сколько ее брату?
- Учится в средней школе. Это все, что я знаю. Можно мне мою ручку?
- Нет. Выйди на улицу и выкури сигарету. - Ее глаза поднимаются вверх и
смещаются влево. Ходжес, когда еще был полицейским, видел этот красноречивый движение много раз. Оливер Мэдден даже несколько раз такое производил, если вспомнить, а по лжи Мэдден - профи. - Я бросаю …
- Только одну. Это тебя успокоит. Ты накормила их?
- Как-то не подумала об этом. Какая я…
- Ничего страшного. Через улицу куча чего-нибудь перекусить. «Нутрабар»
или что-то тому подобное.
- «Нутрабар» - это батончики для собак, Билл.
Он терпеливо объясняет:
- Значит, энергетические батончики. Здоровая еда. Без шоколада.
- Хорошо.
Она идет в вихре юбок и босоножек. Ходжес делает глубокий вдох и входит
в свой кабинет.
19
Девочки сидят на кушетке. Барбара черная, а ее подруга Тина белая. Его
первая странная мысль: соль и перец в солонке и перечнице из одного набора.
Только солонка и перечница не совсем одинаковые. Да, у обоих волосы завязаны в хвостик. Да, на обоих одинаковые кеды и другие вещи, которые считаются модными для девочек-подростков в этом возрасте. И да, у каждой в руках
журнал с его кофейного столика - «Погоня», посвященный поиску беглецов
должников, не самое лучшее чтиво для девочек, но это ничего, потому что ни
одна из них не читает.
Барбара в школьной форме и имеет более или менее собранный вид. Ее подруга в черных слаксах и голубой футболке с аппликацией бабочки на груди.
181
Лицо ее бледное, покрасневшие глаза смотрят на него с надеждой и одновременно со страхом, от чего сжимается сердце.
Барбара соскакивает с кушетки и обнимает его. Ранее она бы максимум стукнулась с ним кулаками, да и то в крайнем случае.
- Привет, Билл. Рада тебя видеть. - Как по-взрослому она говорит, как выпрямилась. Неужели ей уже четырнадцать? Возможно ли такое?
- И я рад тебя видеть, Барбс. Как Джером? Собирается летом домой приезжать? - Джером сейчас студент Гарварда, и Тайрон Экстазный Кайф - его альтер эго, - похоже, ушел на покой. Когда Джером еще учился в средней школе и
помогал Ходжесу, Тайрон был частым гостем. Ходжес не слишком за ним скучает, Тайрон всегда слишком ребячился, но Джерома ему не хватает.
Барбара морщит носик.
- Приезжал на неделю и снова уехал. Он ведет свою девушку, она откуда-то
из Пенсильвании, на котильон. Ты не считаешь это расистским? Я считаю.
Ходжес на это не ведется.
- Возможно, познакомишь меня со своей подругой?
- Это Тина. Она раньше жила на Ганновер-стрит. Она хочет в следующем
году со мной перейти в Чапел-ридж. Тина, это Билл Ходжес. Он может помочь
тебе.
Ходжес слегка наклоняется, чтобы протянуть руку белой девушке, которая
так же сидела на кушетке. Она сначала отшатывается, потом робко пожимает
руку. Отпустив ее, начинает плакать.
- Не надо было мне приходить. Пит меня убьет.
«Вот черт», - полагает Ходжес и достает из коробочки на столе несколько
салфеток, но не успевает дать их Тени, потому Барбара выхватывает их у него
из руки и вытирает девочке глаза. Затем снова садится на кушетку и обнимает
ее.
- Тина, - говорит Барбара, причем достаточно строго, - ты пришла ко мне и
сказала, что тебе нужна помощь. Это помощь. - Ходжес удивлен тем, как сейчас
она похожа на свою мать. - Просто расскажи ему то, что рассказала мне.
Барбара возвращается к Ходжеса.
182
- Моим об этом ни слова, Билл. Холли тоже. Если расскажешь папе, он расскажет Тиныному папе, и тогда у ее брата действительно будут неприятности.
- Пока не будем об этом. - Ходжес вытягивает из-за стола вращающееся
кресло, оно сидит там крепко, но ему это удается. Ему не хочется, чтобы его и
перепуганную подругу Барбары разделял стол, из-за чего он был бы слишком
похожим на директора школы. Ходжес садится, зажимает руки между коленями
и улыбается Тени. - Давай начнем с твоего полного имени.
- Тина Аннетт Сауберс.
Сауберс. Где-то в памяти тихо звякает колокольчик. Одна из старых дел?
Возможно.
- Что тебя беспокоит, Тина?
- Мой брат украл деньги. - Шепотом. Глаза снова переполняются слезами. Возможно, много денег. И он не может их вернуть, потому что их уже нет. Барбаре я рассказала, зная, как ее брат помог остановить того пси-ха, который ранил нашего папу, когда тот псих хотел взорвать концерт в МАК. Я подумала,
вдруг Джером сможет помочь мне, он же даже специальную медаль получил за
храбрость. Его и по телевизору показывали.
- Да, - говорит Ходжес. Холли тоже должны были показывать по телевизору;
она проявила не менее храбрости, и они приглашали ее, только на этом этапе
своей жизни она скорее бы проглотила очиститель для водосточных труб, чем
встала бы перед телекамерой, чтобы отвечать на вопросы.
- Только Барбс сказала, что Джером в Пенсильвании, и вместо него я должен
поговорить с вами, потому что вы работали в полиции. - Она смотрит на него
величезными, полными слез глазами.
Сауберс, рассуждает Ходжес. Так, хорошо. Имени его вспомнить не может,
но фамилия забыть трудно, и он знает, почему звякнул то колокольчик в памяти. Сауберс был одним из пострадавших у Городского Центра, когда
Хартсфилд въехал в толпу желающих устроиться на работу.
- Сначала я хотела поговорить с тобой сама, - вставляет Барбара. - Мы так с
Тиной договорились. Ну, типа, знаешь, прощупать тебя и понять, захочешь ты
помогать. Но сегодня Тинси пришла ко мне в школу, и она была так расстроена
…
183
- Потому что с ним хуже! - Взрывается Тина. - Я не знаю, что произошло, но
с тех пор, как он отрастил эти глупые усы, с ним что-то происходит! Он говорит
во сне - я слышу его, - он худеет, у него снова прыщики появились - на уроке
здоровья учительница говорит, что это может быть из-за стресса, - и … и … Мне
кажется, иногда он плачет. - Это, похоже, ее поражает, что она не может овладеть так, как это ее старший брат может плакать. - Вдруг он что-то себе сделает? Вот чего я на самом деле боюсь, потому что подростковые самоубийства это большая проблема!
«Еще интересные сведения из урока здоровья», - полагает Ходжес. Хотя это
действительно так.
- Она не придумывает, - говорит Барбара. - Это удивительная история.
- Так давай ее послушаем, - подхватывает Ходжес. - С самого начала.
Тина делает глубокий вдох и начинает.
20
Если бы его спросили, Ходжес сказал, что вряд ли рассказ тринадцатилетней
девочки может его удивить и даже поразить. Но он поражен. Да что там поражен, потрясен! И он верит каждому слову. Все это слишком нелепо, чтобы быть
выдумкой.
Под конец рассказа Тина заметно успокоилась. Ходжесу это знакомо. Для
души исповедь может быть как полезной, так и нет, но то, что она успокаивает
нервы, это бесспорно.
Он открывает дверь в прихожую и видит, что Холли сидит за своим рабочим
столом и раскладывает «Солитер» на компьютере. Рядом с ней стоит сумка,
набитая таким количеством энергетических батончиков, что их хватило бы,
чтобы пересидеть осаду Зомбак.
- Холли, иди сюда, - говорит он. - Ты мне нужна. И это захвати.
Холли неуверенно входит в кабинет, бросает взгляд на Тину и, похоже, остается довольна увиденным. Обе девочки берут по одному батончику, что, кажется, успокаивает Холли еще больше. Ходжес и себе берет батончик. Салат,
который он съел на обед, как будто провалился в люк месяц назад, а бургера
вообще как и не было. Ему до сих пор иногда снится, как он входит в «Мак Ди»
и заказывает все их меню.
184
- Классно, - говорит Барбара, жуя. - У меня малиновый. А у тебя какой,
Тинси?
- Лимонный, - отвечает та. - Действительно, вкусно. Спасибо, мистер Ходжес. Спасибо, мисс Холли.
- Барбс, - говорит Холли, - а твоя мама как считает, где ты сейчас?
- В кино, - отвечает Барбара. - На «Ледяном сердце», на этот раз на версии
для пения. Его ежедневно крутят в «семерке» уже не помню, как долго. Она
переводит взгляд на Тину, и Тина заговорщически закатывает глаза. - Мама говорила нам ехать домой на автобусе, но нам нужно вернуться самое позднее в
шесть. Тина ночует у меня.
«Это дает нам немного времени», - полагает Ходжес.
- Тина, я хочу, чтобы ты еще раз это все рассказала для Холли. Она моя помощница и умный человек. Плюс умеет хранить тайны.
Тина снова рассказывает свою историю, теперь она спокойна, и вспоминает
новые подробности. Холли внимательно слушает, ее аспергеровский тик почти
не проявляется, как обычно бывает, когда она чем-то очень увлечена. Только
пальцы тревожно двигаются, барабаня по бедрам, как будто она набирает текст
на невидимой клавиатуре.
Когда Тина заканчивает, Холли спрашивает:
- Да, деньги начали поступать в феврале 2010?
- В феврале или марте, - говорит Тина. - Я помню, потому что наши родители
тогда постоянно ссорились. Папа остался без работы … И с ногами у него было
очень плохо … И мама кричала на него за то, что он курит, считала, сколько
стоят сигареты …
- Я ненавижу, когда кричат, - деловито произносит Холли. - Меня воротит от
этого.
Тина бросает на нее благодарный взгляд.
- А этот разговор о дублонах, - вставляет Ходжес. - Он была до или после
того, как пошел денежный поезд?
- До. Но незадолго. - Отвечает она без колебаний.
- И пять сотен поступали ежемесячно, - уточняет Холли.
185
- Иногда чуть быстрее, недели за три, иногда дольше. Когда денег не было
больше месяца, родители начинали думать, что это все. Однажды, помню, мы
ждали недель шесть, и папа тогда еще сказал маме: «Хорошенького понемногу,
и на том спасибо».
- Когда это было? - Холли подается вперед, глаза горят, пальцы замерли.
Ходжес обожает, когда она такова.
- М-м-м … - Тина морщит лоб. - Точно, около дня моего рождения. Когда мне
исполнилось двенадцать. Пит тогда на мой праздник не пришел, потому что это
было на весенних каникулах, и его друг Рори пригласил его поехать в Дисней
Ворлд. Это был плохой день рождения, я ему завидовала, что он уехал, а я …
Она замолкает, смотрит сначала на Барбару, затем на Ходжеса, наконец на
Холли, которую она, похоже, уже назначила мамой-уткой.
- Поэтому деньги задержались! Так? Потому что он был во Флориде!
Холли смотрит на Ходжеса, едва заметная улыбка трогает уголки ее губ, потом она снова сосредоточивает внимание на Тине.
- Вероятно. И всегда двадцатками и полтинник?
- Да, я много раз видела эти деньги.
- И когда они перестали поступать?
- В прошлом сентябре. Предположительно, когда в школе начались занятия.
Тогда пришла еще и записка, нечто вроде: «Это последнее, к сожалению,
больше не будет».
- А как ты сказала брату о своих подозрениях относительно него?
- Вскоре после этого. Он так и не признался, но я знаю, что это он. Возможно, это я виновата со своей болтовней о Чапел-ридж … А он говорил, жаль,
что денег нет, и как он хотел бы, чтобы я поступила … Наверное, он что-то
натворил и теперь жалеет, но уже слишком поздно о -о!
Она снова начинает плакать. Барбара занимает ее и что-то успокаивающе
мычит. Пальцы Холли снова начинают двигаться, но больше ничем своей озабоченности она не выдает, она погружена в размышления. Ходжес так и представляет, как в ее голове вращаются шестеренки. У него есть свои вопросы, но
пока он предпочитает, чтобы разговор вела Холли.
186
Когда плач Тины успокоился до шмыганья носом, Холли заговорила:
- Ты сказала, что когда однажды вечером зашла к нему, он сидел с записной
книжкой и странно себя повел. Он положил его под подушку?
- Да.
- Это было ближе к окончанию денег?
- Думаю да.
- Это был его школьный блокнот?
- Нет. Он был черного цвета и довольно дорогой на вид. На нем еще была
такая резиновая полоска, которая его снаружи охватывала.
- У Джерома есть такие, - говорит Барбара. - Они сделаны из молескина.
Можно мне еще батончик?
- Хватай - позволяет Ходжес. Он берет со стола планшет и быстро вбивает в
поисковик слово «молескин». Потом снова смотрит на Тину. - Может, это была
бухгалтерская книга?
Тина хмурится, разворачивая батончик.
- Не понимаю.
- Вдруг он к ней записывал, сколько и когда денег выплачено и сколько
осталось?
- Может быть. Но это больше похоже на дневник.
Холли смотрит на Ходжеса. Он кивает ей: продолжай.
- Отлично, Тина. Ты - потрясающий свидетель. Правда, Билл?
Он кивает.
- Да, хорошо. Когда он отпустил себе усы?
- В прошлом месяце. Хотя, может, и в конце апреля. Мама с папой говорили
ему, что это глупо, а папа сказал, что он выглядит, как пижон - не знаю, что
это такое, - но он отказался их брить. Я думала, это у него переходный период.
- Она возвращается к Барбаре. - Ну, помнишь, как, когда мы были маленькими,
ты пыталась обрезать себе волосы, чтобы быть похожей на Ханну Монтану.
187
Барбара кривится.
- Лучше не вспоминай. - И Ходжесу - У моей мамы тогда от этого крышу
снесло.
- И с тех пор он не в себе, - продолжает Холли. - После этих усов.
- Сначала не так сильно, хотя даже я тогда видела, что он нервничает. Эти
последние две недели он такой напуганный. А пока и я напугана. Мне, действительно, по-настоящему страшно!
Ходжес смотрит на Холли, проверяя, не хочет ли она еще что-то добавить.
Она глазами показывает ему - твоя очередь.
- Тина, я готов взяться за это, но сначала придется поговорить с твоим братом. Ты же понимаешь это, да?
- Да, - шепчет она и осторожно кладет свой второй энергетический батончик, укусив только раз, на ручку кушетки. - Господи, он меня убьет.
- Тебя это, возможно, удивит, - говорит Холли, - но он, наверное, будет
только рад, если кто-то посторонний разберется с его делом.
Ходжес знает, о чем Холли говорит, имея в виду его опыт.
- Думаете? - Тихим голосом произносит Тина.
- Да. - Холли коротко кивает.
- Хорошо, только в эти выходные не получится, он едет на взлет к «Ривербэнд». Там собираются классные старосты, а его на следующий год выбрали
вице-президентом. Если он еще будет учится в школе в следующем году. - Тина
прикладывает ладонь ко лбу с таким взрослым жестом отчаяния, что Ходжесу
становится ее жалко. - Если его не посадят в тюрьму. За кражу.
На лице Холли такой же грусть, которую Ходжес чувствует в душе, но она не
из тех, кто умеет утешить в трудную минуту, а Барбара слишком испугана этой
идеей, чтобы проявить материнскую заботу. Придется это сделать. Он тянется к
ней и берет маленькие ручонки Тины в свои большие.
- Не думаю, что такое произойдет. Но я думаю, что Питу может понадобиться
помощь. Когда он возвращается в город?
- Вечером в воскресенье.
188
- Если я встречу его в понедельник после школы? Это поможет?
- Думаю, да. - Тина выглядит абсолютно обессиленной. - Он обычно ездит на
автобусе, но вы, наверное, можете его перехватить, когда он будет выходить.
- За тебя, Тина, в эти выходные можно не волноваться?
- Я за ней присмотрю, - говорит Барбара и чмокает в другую в щеку. Тина
отвечает слабой улыбкой.
- Что сейчас будете делать? - Спрашивает Ходжес. - В кино идти уже, наверное поздно.
- Поедем ко мне домой, - решает Барбара. - Скажем маме, решили не идти в
кино. Ведь это не ложь, не так ли?
- Не ложь, - соглашается Ходжес. - У вас денег хватит на такси?
- Если не хватит, я могу вас отвезти, - предлагает Холли.
- Поедем на автобусе, - говорит Барбара. - У нас проездные. Сюда мы на
такси ехали только потому, что спешили. Так, Тина?
- Да. - Она смотрит на Ходжеса, потом опять на Холли. - Я так за него волнуюсь. Только родителям нашим не рассказывайте, хорошо? По крайней мере,
пока.
Ходжес обещает обоим, не расскажет. Ничего плохого в этом он не видит,
если мальчик проведет уикенд не в городе вместе с другими школьниками. Он
просит Холли сходить с девочками и посадить их на автобус до Вест Сайда.
Она соглашается. И заставляет их забрать остальные энергетические батончики. Их осталось не менее дюжины.
21
Возвращается Холли с айподом в руках.
- Миссия выполнена. Они едут на Тибери-лейн четвертым автобусом.
- Как девочка Сауберс?
- Намного лучше. Пока мы ждали автобус, они с Барбарой тренировались делать какие-то танцевальные движения, которые по телевизору увидели. И меня
пытались заставить.
189
- А что ты?
- Нет. Домашняя девочка не танцует.
Она не улыбается, когда говорит это. Но это может быть шуткой. Он знает,
что в последнее время она стала иногда шутить, только это трудно определить.
Многое в Холли Джибни для Ходжеса до сих пор остается загадкой, и ему кажется, что так будет всегда.
- Как думаешь, мама Барбары узнает? Она женщина проницательная, а неделя - это большой срок, когда в тебе сидит большая тайна.
- Возможно, но не думаю, - говорит Холли. - Облегчив душу, Тина почти
успокоилась, по ней видно.
Ходжес улыбается.
- Думаю да, если она танцевала на автобусной остановке. Итак, что ты об
этом думаешь, Холли?
- О какой части?
- Начнем с денег.
Она бегает пальцами по айподу, задумчиво убирая прядь волос, упавшую на
глаза.
- Они начали поступать в феврале 2010 и закончились в сентябре прошлого
года. Это сорок четыре месяца. Если ее брат …
- Пит.
- Если Пит за это время посылал родителям по пятьсот долларов в месяц,
вместе это получается двадцать тысяч долларов. Плюс минус. НЕ состояние, но
все же …
- Но не так уж и мало даже для пацана, - заканчивает Ходжес. - Особенно,
если вспомнить, что отправлять он их начал, когда был такого возраста, как
Тина сейчас.
Они посмотрели друг на друга. То, что они иногда вот так встречается с ним
взглядом, - самая впечатляющая изменение, которое произошло с той скованной страхом женщиной, какой она была, когда он впервые ее встретил. Помолчав секунд пять, они начинают говорить одновременно:
190
«Итак …» «Как он …»
- Ты первая, - рассмеявшись, говорит Ходжес.
Несмотря на него (а смотреть она на него может только очень недолго, даже
когда занята какой-то задачей), Холли говорит:
- Да его разговор с Тиной о сокровище: золото, драгоценные камни, дублоны. Мне кажется, это важно. Я не думаю, что он украл эти деньги. Я думаю,
он их нашел.
- Вероятнее всего. Мало кто в тринадцать лет играет в банкира, в каком бы
затруднительном положении он не находился. Но где парень может такое богатство найти?
- Не знаю. Могу задать в компьютере поиск и проверить по датам похищения
наличности. Думаю, надо искать в 2010 г., если он нашел деньги в феврале
этого года. Двадцать две тысячи долларов - куш достаточно серьезный, чтобы о
нем написали в газетах. Но как задавать поиск? По каким параметрам? И как
далеко в прошлое заходить? На пять лет? Десять? Бьюсь об заклад, что, если
задать пять, информации будет и так слишком много, потому что придется искать по соседним штатам. Как думаешь?
- Даже если ты обыщешь весь Средний Запад, ты не увидишь полной картины. - Ходжес думает об Оливере Мэддене, который за свою карьеру, вероятно, обманул сотни людей и десятки организаций. В деле создания фальшивых банковских счетов он был экспертом, но Ходжес голову дает на отсечение,
что Олли не слишком доверял банкам, когда речь шла о его собственные
деньги. Нет, он хранил свои денежки наличными.
- Почему не увижу?
- Ты думаешь о банках, пункты перевода чеков на наличные и быстрого кредитования. Возможно, о гонках собак или о выручке от игры «Сурков». Но это
вполне могли быть не публичные деньги. Вор или воры могли украсть деньги,
выигранные в покер, или очистить торговца метамфетамином где-то у черта на
куличках. Насколько мы знаем, наличные можно было похитить из тайника
хоть в Атланте, хоть в Сан-Диего, хоть в любом другом городе между ними. О
таких похищения вообще может никто не знать.
191
- Особенно, если на этот счет сначала никто не уведомлял налоговую, - соглашается Холли. - Правильно, правильно, правильно. Хорошо, тогда какие
наши планы?
- Надо поговорить с Питером Сауберсом, и, если честно, я не могу дождаться. Я думал, что уже все видел, но чтобы такое!
- Ты можешь поговорить с ним сегодня вечером. Он уедет только завтра. Я
взяла телефон Тины, могу позвонить ей и спросить номер брата.
- Нет. Дадим ему спокойно провести выходные. Черт побери, может, он уже
уехал. Дай ему время подумать, это его успокоит. И Тина пусть успокоится. До
понедельника ждать не так уж долго.
- А что о том молескинового блокнота, который она видела? Есть идеи?
- Возможно, здесь вообще нет никакой связи с деньгами. Это мог быть дневник его фантазий «50 оттенков Веселья» о его соседку по парте.
Холли издает звук хмф, показывая, что она об этом думает, и начинает ходить по кабинету.
- Знаешь, что меня беспокоит? Промежуток.
- Промежуток?
- Последний раз деньги поступили в сентябре прошлого года вместе с запиской о том, что их больше не будет. Насколько мы знаем, Питер начал вести
себя странно только в апреле или мае. Семь месяцев у него отличное самочувствие, потом каким-то чудом он отпускает усы и обнаруживает признаки опасения. Что случилось? Есть мнения на этот счет?
Назревает одно объяснение:
- Он решил, что ему нужны еще деньги, возможно, для того чтобы сестра
смогла пойти в школу Барбары. Ему казалось, он знает способ их заполучить,
но что-то пошло не так.
- Да! Я тоже так подумала! - Она складывает на груди руки и накрывает ладонями локти. Этот жест самоуспокоения Ходжес видел не один раз. - Жаль,
что Тина не видела, что там внутри. В том молескиновом блокноте.
- Это интуиция, или ты развиваешь какую-то логическую цепочку, который я
не улавливаю?
192
- Интересно бы узнать, почему он так не хотел, чтобы она это увидела. Успешно избежав вопроса Ходжеса, она направляется к двери. - Поставлю компьютеру задание на поиск по кражам с 2001 по 2009. Знаю, это большой период, но начинать с чего-то надо. А ты что будешь делать?
- Поеду домой. Все обдумаю. Завтра я занимаюсь украденными машинами и
ищу одного субъекта, который вышел под залог и подался в бега. Я почти уверен, он отсиживается у своей мачехи или бывшей жены. Кроме того, посмотрю
«Индейцев» и, возможно, пойду в кино.
Холли загорается.
- Можно, я пойду с тобой?
- Если хочешь.
- А можно я выберу, что смотреть?
- Только если не потянешь меня на какую-то идиотскую романтическую комедию с Дженнифер Энистон.
- Дженнифер Энистон - замечательная актриса и неоцененный комик. Ты
знаешь, что она играла в первом фильме «Лепрекон» в 1993 году?
- Холли, ты просто кладезь разнообразной информации, но сейчас ты уходишь от главного. Обещай, никаких романтических комедий, или я пойду один.
- Уверена, мы найдем что-то интересное для нас обоих, - обещает Холли, но
в глаза ему не смотрит. - Как думаешь, с братом Тины ничего не случится? Он
же не вздумает что-то себе умертвить
- Судя по его действиям, не вздумает. Он слишком много сделал для своей
семьи. Такие ребята, если им есть о ком заботиться, обычно не склонны к самоубийству. Холли, тебе не кажется странным, что маленькая девочка вычислила,
кто стоит за этими деньгами, а их родители даже не догадываются?
Свет в глазах Холли гаснет, и на мгновение она становится очень похожей
на ту прежнюю Холли, которая почти всю свою юность провела в стенах своей
комнаты, на того невротичного отшельника, которого японцы называют хикикомори.
- Родители бывают очень глупыми, - говорит она и выходит.
193
«Да, - полагает Ходжес, - твои несомненно, пожалуй, об этом мы спорить не
станем».
Он подходит к окну, соединяет за спиной руки и смотрит на нижнюю
Марлборо-стрит, где вступает в силу вечерний поток машин. Интересно, Холли
подумала о второй вероятной причине волнения мальчика: дураки, которые
спрятали эти деньги, вернулись и обнаружили пропажу.
И каким-то образом узнали, кто их забрал.
22
«Центр штата по ремонту мотоциклов и двигателей» - это действительно никакой не центр штата и даже не общегородской центр, это жалкая, обнесенная
гофрированным металлом, мастерская в Саут-Сайде, в двух шагах от стадиона
низшей лиги, где играют «Сурки». Перед ней на продажу выстроены ряды мотоциклов под пластиковыми флажками, вяло шевелящимися на провислых проводах. Для Морриса все эти мотоциклы - хлам на колесах. Тучный тип в кожаном жилете сидит, прислонившись к стене здания, и протирает стертую об асфальт кожу горстьюю «Клинекс». Он поднимает глаза на Морриса и ничего не
говорит. Моррис в ответ тоже молчит. Ему пришлось идти сюда пешком от Эджмонт-авеню, более мили под палящим утренним солнцем, поскольку, когда играют «Сурки», автобусы дальше не ходят.
Он заходит в гараж и видит Чарли Роберсона, который сидит на старом, в
пятнах масла, автомобильном сиденье перед полуразобранным «Харлеем».
Морриса он замечают не сразу, потому что держит в руках аккумулятор от
«Харлея» и внимательно его рассматривает. Моррис тем временем внимательно
рассматривает Роберсона. Чарли Роберсон, как и раньше, напоминает мускулистый живой гидрант, хотя ему уже должно быть за семьдесят, лысая голова с
седеющей бахромой. На нем футболка с оторванными рукавами, и на одном из
бицепсов Моррис замечает выгоревшую тюремную татуировку «Власть белым
навсегда».
«Один из моих успешных проектов», - думает Моррис и улыбается.
Роберсон отбывал пожизненное в Вейнсвилле за то, что забил палкой
насмерть одну богатую пожилую даму на Виланд-авеню в Брансон-парке. Она
якобы проснулась и застукала его, когда тот рылся в ее доме. К тому же он
вроде еще изнасиловал ее, возможно, до того, как избил, возможно, после, когда она умирала на полу своей гостиной на втором этаже. Дело было понятно.
194
Роберсона видели несколько раз у этого дома до ограбления, его зафиксировала камера наблюдения рядом с калиткой богатой дамы за день до незаконного вторжения. Он обсуждал возможность проникновения именно в этот дом и
ограбления конкретно этой женщины с несколькими своими дружками-уголовниками (всех их обвинение с легкостью убедило дать показания, так как у каждого из них были свои проблемы с законом), и за ним тянулась длинная вереница краж и преступлений против личности. Присяжные вынесли обвинительный приговор; судья дал ему пожизненное без досрочного освобождения; Роберсон изменил полировку мотоциклов на пошив джинсов и лакировку мебели.
«Я много чего натворил, но это не моя работа, - снова и снова повторял он
Моррису. - Я и хотел, даже ёбаный код системы защиты раздобыл, но меня ктото опередил. Я знаю, кто, комбинацию я рассказал только одному парню. Он из
тех гандонов, которые против меня показания давали, и если я когда выйду отсюда, этот человек умрет. Поверь мне».
Моррис верил и не верил ему - первые два года в Вилли показали ему, что
эта тюрьма забита людьми, которые считают себя невиновными, как утренняя
роса, - но когда Чарли попросил его написать Барри Шеку, Моррис согласился.
Он этим занимался. Это была его настоящая профессия.
Выяснилось, что грабитель-убийца-насильник оставил сперму в трусах пожилой дамы, а трусы все еще хранились в одном из пещероподобных городских
хранилищ доказательств, и адвокат, «Проект Невинность» отправился разбираться с делом Чарли Роберсона и нашел эти доказательства. Анализ ДНК, который еще не был доступен, когда Чарли осудили, показал, что сперма не его.
Адвокат нанял детектива найти кое-кого из свидетелей обвинения.
Один из них, умирая от рака печени, не только отрекся от своих прежних показаний, но и признался в совершении этого преступления, возможно, надеясь,
что это станет его пропуском в жемчужные ворота.
- Эй, Чарли, - говорит Моррис. - Угадай, кто.
Роберсон возвращается, щурится и поднимается.
- Морри? Моррис Беллами, ли это?
- Собственной персоной.
- Чтобы я сдох!
195
«Это вряд ли», - полагает Моррис, но когда Роберсон ставит аккумулятор обратно на сиденье «Харлея» и движется к нему с распростертыми руками, Моррис послушно включается в ритуал братских объятий с похлопыванием по
спине. Даже по возможности старается ответить тем же. Объем мускулов под
засаленной футболкой Роберсона слегка тревожит.
Роберсон отрывается от него, показывая в улыбке немногочисленные оставшиеся зубы.
- Господи ты боже мой! Досрочное?
- Досрочное.
- Что старый отпустил твои яйца?
- Да.
- Черт, это же замечательная новость! Пошли в офис, выпьем. У меня есть
бурбон.
Моррис кивает.
- Спасибо, но пить мне здоровье не позволяет. К тому же в любой момент
проверяющий может появиться и мочу проверит. Я утром на работе сказал, что
заболел, это и так было рискованно.
- Кто тебя проверяет?
- Мак Фарланд.
- А, это такой здоровый Нигер?
- Да, он черный.
- Ну, это еще не худший вариант, хотя сначала они будут глаз с тебя не сводить, это точно. Но все равно пошли в офис, я выпью за тебя. Эй, ты слышал,
что Дак гикнулся?
Моррис слышал об этом. Дак Дакворт, его первый защитник, человек, благодаря которому Морриса перестал насиловать его сокамерник и друзья его сокамерника, умер. Моррис не испытывал какого-то особого сожаления. Люди приходят, люди уходят. Дерьмо? Ну и насрать!
Роберсон кивает головой, доставая бутылку с верхней полки металлического
шкафчика, забитого инструментами и запчастями.
196
- У него была какая-то дрянь с мозгом. Знаешь, как говорят: в расцвете,
блядь, лет мы, блядь, умираем. - Он наливает бурбон в чашку с надписью
«Лучший в мире специалист по объятиям» и поднимает ее. - По дружка Дака. Выпивает, чмокает губами и снова поднимает чашку. - А это за тебя. Моррис
Беллами - снова свободная птица. Тебя на какую работу поставили? Наверное,
что-то бумажное?
Моррис рассказывает о работе в МАК и продолжает приятельски болтать,
пока Роберсон снова угощается бурбоном. Моррис не завидует Чарли, который
может свободно пить, он потерял слишком много лет жизни из-за выпивки, но
чувствует, что Роберсон будет покладистым, если немного опьянеет.
Решив, что удобный час настал, он переходит к делу:
- Ты говорил, обращаться к тебе, если я выйду и мне понадобится помощь.
- Да, так … Но я не думал, что ты выйдешь. Пока эта любительница Иисуса,
которую ты оформил, ездила на тебе, как на сраном пони.
Роберсон подавлено хохочет и подливает себе бурбона.
- Хочу попросить у тебя машину, Чарли. Ненадолго. Может на день.
- Когда надо?
- Сегодня. Точнее … сегодня вечером. Машина нужна мне сегодня. Верну
позже.
Роберсон прекращает смеяться.
- Это дело более рискованное, чем выпивка, Морри.
- Не для тебя. Ты же соскочил и чист, как стеклышко.
- Да, не для меня, мне только немного дали по рукам. Но вождение без прав
это неслабое нарушения. Тебя могут назад посадить. Не подумай ничего такого,
я рад помочь, только хочу, чтобы ты понял, чем рискуешь.
- Я это понимаю.
Роберсон, раздумывая, поднимает чашку и выпивает. Моррис не хотел бы
быть владельцем того мотоцикла, который Чарли дособирает, когда закончится
их маленькая беседа.
Наконец Роберсон говорит:
197
- Пикап устроит? Есть у меня один такой себе фургончик. Коробка-автомат. У
него на борту написано «Цветы Джонса», но надписи уже почти не видно. Он у
меня во дворе стоит. Если хочешь, покажу.
Моррис хочет, и одного взгляда ему достаточно, чтобы решить, что этот маленький черный грузовик для него - подарок судьбы … Если, конечно, он нормально ездит. Роберсон уверяет его, что грузовик на ходу, хоть и пробег уже
как одно кругосветное путешествие.
- Каждую пятницу я мастерскую закрываю раньше, где-то в три. Могу его заправить и оставить ключ под предним правым колесом.
- Отлично, - говорит Моррис. Теперь он может идти в МАК, сказать своему
жирному боссу-уёбку, что у него схватило живот, но прошло, поработать добросовестным дятлом до четырех и вернуться сюда. - Слушай, сегодня же играют «Сурки», да?
- Да, с «Дейтонскими драконами». А что? Хочешь сходить на игру? Я тоже
иду.
- Возможно, в другой раз. Я о другом: я мог бы взять машину до десяти, а
потом стадионным автобусом доехать до города.
- Узнаю старого Морри, - говорит Роберсон и постукивает пальцем по виску.
Его глаза уже заметно налились кровью. - Умный черт.
- Не забудь положить ключи под колесо. - Моррису совсем не хочется, чтобы
Роберсона развезло от дешевого бурбона и он забыл о ключе.
- Забито. Я многим тебе обязан, приятель. Нет, бля, я тебе вообще всем обязан.
Это проявление чувств неизбежно влечет за собой очередные объятия с похлопыванием по спине с запахом пота, бурбона и дешевого одеколона. Роберсон сжимает его так сильно, что Моррис начинает задыхаться. Но наконец он
освобожден, и он возвращается с Чарли в гараж, думая о том, что уже сегодня
вечером - после 12:00 или даже раньше - записные книжки Ротстайна снова
попадут в его руки. С такими пьянящим картинами ближайшего будущего, зачем нужен бурбон?
- Скажи, а почему ты работаешь здесь, Чарли? Я думал, тебе штат выплатит
кучу денег за то, что ты отсидел за другого.
198
- Они пригрозили мне, что снова поднимут мои давние дела. - Роберсон садится перед «Харлеем», над которым работал. Берет гаечный ключ и вытирает
его, проводя по покрытым пятнами от смазки брюкам. - Был у меня один случай
в Миссури, за который они могли меня прижать так, что я вообще никогда не
вышел бы. Правило тройника или какое-то еще дерьмо. Так что мы заключили
нечто вроде соглашения.
Он смотрит на Морриса своими налитыми кровью глазами, и, несмотря на мускулистые бицепсы (он же сохранил тюремную привычку качаться), Моррис видит, что он совсем старый, а вскоре будет и больной. А может, уже больной.
- Все равно они тебя трахнут, приятель. Прямо в жопу. Начни раскачивать
лодку, и они будут трахать тебя еще сильнее. Поэтому ты берешь, что дают.
Мне дали вот это, а мне больше и не надо.
- Вот дерьмо! И насрать! - Говорит Моррис.
Роберсон хохочет.
- Ты всегда это говорил! И это, черт, верно!
- Не забудь оставить ключи.
- Оставлю, оставлю. - Роберсон направляет на Морриса палец, черный от
въевшегося масла. - И смотри не попадайся. Слушай папочку.
«Не попадусь, - полагает Моррис. - Я слишком долго ждал».
- И еще кое-что.
Роберсон молча ждет.
- Я, конечно, не надеюсь получить пистолет. - Моррис видит выражение
лица Чарли и поспешно добавляет: - не для использования, так, на всякий случай.
Роберсон кивает головой.
- Пистолет не будет. За это мне не только по рукам дадут.
- Я бы не никому не сказал, что взял его у тебя.
Налитые кровью глаза проникновенно смотрят на Морриса.
199
- Хочешь правду? Тюряга тебя слишком поломала для пистолетов. Еще пристрелишь сам себя. Машина -да, но, если тебе нужно оружие, ищи его в другом
месте.
23
В ту пятницу в три часа дня Моррис оказывается на волоске от того, чтобы
отправить в помойку несколько произведений современного искусства на двенадцать миллионов долларов.
Не в прямом смысле, конечно, но он почти стирает данные об этих произведениях, в которые входит информация о происхождении и род деятельности
дюжины богатых жертвователей МАК. Он несколько недель создавал новый поисковый протокол, который покрывал, который покрывает все приобретения
арт-культурного комплекса с начала двадцать первого века. Этот протокол сам произведение искусства, и сегодня днем, вместо того чтобы перетащить самый большой из подфайлов к главному файлу, он отправляет его в корзину
вместе с другим мусором, который ему больше не нужен. Неуклюжая, старая
компьютерная система МАК забита разным хламом, включая сведения о куче
того, что уже даже не хранилось в здании. Эта куча переехала в нью-йоркский
музей «Метрополитен» еще в 2005 году. Моррис уже готов опорожнить корзину, чтобы освободить место для нового мусора, его палец уже лежит на спусковом крючке, но вдруг понимает, что собирается отправить очень важен живой файл в файловый рай.
На мгновение он возвращается в Вейнсвилл, пытается спрятать контрабанду,
услышав слух о том, что готовится внеплановая проверка камер. У него, возможно, всего лишь пачка печенья «Киблер», но этого достаточно, чтобы были
неприятности с надзирателем, если у того плохое настроение. Он смотрит на
свой палец, застывший за одну восьмую дюйма от этой кнопки «удалить», и отдергивает руку к груди, где быстро и сильно стучит сердце. Черт, о чем он
только думает?
Его жирный босс-уёбок выбирает именно эту секунду, чтобы продвинуть
свою жопу в рабочий кабинет Морриса, размером с шкаф. Кабинки, в которых
проводили дни другие офисные дятлы, плотно обклеены фотографиями друзей,
подруг, любимых родственников, даже, черт возьми, любимых собак, но Моррис у себя не вешал ничего, кроме открытки с видом Парижа, в котором всегда
хотел побывать. Можно подумать, это когда-то может произойти.
- Все в порядке, Моррис? - Спрашивает жирный уебок.
200
- Да, все хорошо, - говорит Моррис. Только бы он не зашел и не посмотрел
на экран! Хотя он, наверное, даже не поймет, на что смотрит. Толстый мудак
умеет посылать электронные письма и, скорее всего, имеет слабое представление о том, для чего нужен «Гугл», но этим его познания в компьютерах ограничиваются. Вместо этого он живет в пригороде с женой и детьми, а не в Элитном
гниднике, где какие-то сумасшедшие посреди ночи кричат на невидимых врагов.
- Отлично. Работай дальше.
Моррис думает: «Неси дальше свой жирный зад».
Жирный уебок забирает свой зад, вероятно, направляясь в столовую, чтобы
покормить свою дородную физиономию. Когда он уходит, Моррис щелкает по
иконке корзины, выделяет то, что чуть ли не удалил, и возвращает к главному
файла. Это не самая сложная операция, но, закончив ее, едва сдерживает дыхание, как сапер, что только обезвредил мину.
«Где была твоя голова? - Ругает он себя. - О чем ты думал?»
Риторические вопросы. Он думал о записных книжках Ротстайна, которые
так близко. А еще о маленьком грузовике и о том, как будет страшно снова
сесть за руль после всех этих лет за решеткой. И чтобы туда вернуться, нужно
самое мелкое ДТП … Единственный коп, которому он покажется подозрительным…
«Следует еще немного подождать, - полагает Моррис. - Нужно подождать».
Но его мозг перегружен, уже дошел до черной зоны. Когда записные книжки
(деньги тоже, хотя это не так уж и важно) наконец окажутся у него, вот тогда
все успокоится. Спрятать эти крохи в шкафу в своей квартире на девятом этаже
Элитного гнидника, и можно будет расслабиться. Но сейчас нервное напряжение убивает его. А еще эта, нормальная работа и начальник, который не носит
серой формы, но перед которым все равно нужно ходить на цыпочках. Однако
самое главное нервное напряжение вызывается необходимостью садиться за
руль незарегистрированного транспортного средства, не имея прав.
Он думает: «К десяти мне станет лучше. А пока соберись, подтянись.
Дерьмо? И насрать! ».
- Действительно, - шепчет Моррис и вытирает капельку пота, которая покалывает кожу между ртом и носом.
201
24
В четыре он сохраняет работу, закрывает работающие дополнения и выключает компьютер. Он выходит в роскошное фойе МАК, и там, будто воплотился в
жизнь плохой сон, широко расставив ноги и сцепив за спиной руки, стоит Эллес
Мак Фарланд. Его проверяющий рассматривает картину Эдварда Гоппера, делая вид, будто разбирается в искусстве, хотя, скорее всего, нет.
Не поворачиваясь (Моррис понимает, что он увидел его отражение в защитном стекле на картине, но все равно это выглядит жутковато), Мак Фарланд
произносит:
- Эй, Морри. Как поживаешь, дружище?
«Он знает, - полагает Моррис. - И не только о грузовике. Обо всем».
Нет, это не так, и он знает об этом, вот только и его частичка все еще оставшаяся в тюрьме, которая всегда там будет, уверяет его, что это так. Для Мак
Фарланда лоб Морриса Беллами - прозрачное стекло. Все, что есть внутри,
каждая вращающаяся шестеренка и каждое раскаленное вращающееся колесико открыты для его взгляда.
- У меня все хорошо, мистер Мак Фарланд.
Сегодня на мистере Мак Фарланде спортивная кепка в клеточку, по размеру
примерно, как ковер для гостиной. Он обводит Морриса взглядом, его глаза
возвращаются к лицу Морриса и останавливаются.
- Ты не выглядишь так, будто у тебя все хорошо. Лицо бледное, под глазами
плохие темные круги. Ты ничего не употреблял такого, чего употреблять не
стоит, Морри?
- Нет, сэр.
- Делал то, чего делать не стоит?
- Нет. - Думая о крытом грузовике с надписью «Цветы Джонса» на борту,
ждущем его в Саут-Сайде. Ключи, наверное, уже лежат под колесом.
- Ничто?
- Нет, сэр.
- Да. Может, это грипп. Потому что, честно говоря, ты выглядишь, как десять
фунтов дерьма в пятифунтовом мешке.
202
- Я чуть не совершил ошибку, - говорит Моррис. - Ее можно было бы исправить … наверное … Но пришлось бы приводить айтишника, может, даже отключать главный сервер. У меня могли быть неприятности.
- Добро пожаловать в повседневный мир, - говорит Мак Фарланд с нулевым
сочувствием.
- Для меня не повседневный! - Взрывается Моррис, и, Господи, какое это облегчение взорваться из-за чего-то безвредного. - Кому еще об этом знать, как
не вам! Если бы это был кто-то другой, ему бы просто сделали выговор, но со
мной все по-другому. И если меня уволят - за невнимательность, я же ничего
не сделал нарочно, - я снова сяду.
- Возможно, - говорит Мак Фарланд, снова поворачиваясь к картине. На ней
изображены мужчина и женщина, которые сидят в комнате и стараются не
смотреть друг надруга. - А может, и нет.
- Я не нравлюсь моему боссу, - говорит Моррис. Он знает, что это выглядит
как нытье, и, возможно, он действительно скулит. - Я знаю раз в сто больше,
чем он, как здесь работает компьютерная сеть, и это его раздражает. Он мечтает от меня избавиться.
- Твои слова немного напоминают паранойю, - говорит Мак Фарланд. Его
руки снова соединились над его действительно выдающимися ягодицами, и
Моррису вдруг становится понятно, зачем Мак Фарланд появился здесь. Мак
Фарланд проследил за ним до мотомастерской Чарли Роберсона и решил, что он
что-то задумал. Моррис знает, что это не так. Он это знает.
- Зачем они вообще дают такому человеку, как я, рыться в их файлах? Мне,
условно-досрочнику? Если я сделаю что-то не то, а я почти это сделал, они же
потеряют кучу денег!
- А ты думал, чем будешь заниматься на свободе? – спрашивает МакФарланд, продолжая рассматривать картину Хоппера, которая называется «Квартира 16-А». Она как бы захватила его, но Морриса не обманешь. МакФарланд
снова наблюдает за его отражением. Оценивает его. - Ты слишком стар и слишком худ, чтобы таскать коробки на складе или работать садовником.
Он возвращается.
- Это называется «включение в основной поток», Моррис, и не я это придумал. Если хочешь поскулить, найди того, кому на это не насрать.
203
- Простите, - говорит Моррис.
- Простите что?
- Простите, мистер МакФарланд.
- Спасибо, Моррис, это уже лучше. Сейчас идем в туалет пописать в стаканчик и докажешь, что твоя паранойя не вызвана наркотиками.
Идут последние офисные труженики. Некоторые бросают взгляд на Морриса
и на здоровенного черного человека в яркой спортивной куртке, затем быстро
отводят глаза. Моррис испытывает желание закричать: Да, это мой проверяющий, посмотрите хорошенько!
Он идет за МакФарландом к мужскому туалету, в котором, слава Богу, никого
нет. МакФарланд, сложив на груди руки, приваливается к стене и наблюдает,
как Моррис достает свою вялую штуковину и собирает образец мочи. За тридцать секунд, когда она не синеет, МакФарланд отдает стаканчик Моррису.
- Поздравляю. Выливай, дружище.
Моррис выливает. МакФарланд методично моет руки, намыливая кисти до самых запястий.
- У меня нет СПИДа, знаете. Если вы об этом волнуетесь. Я проходил тест перед тем, как меня отпустили.
МакФарланд аккуратно вытирает свои большие руки. Мгновение он рассматривает себя в зеркале (возможно, жалея о том, что у него нет волос, которое
можно было бы причесать), затем возвращается к Моррису.
- Может, ты ничего не принимал, но мне не нравится твой вид, Морри.
Моррис хранит молчание.
- Я расскажу тебе, чему меня научили восемнадцать лет на этой работе. Существует только два типа условно-досрочников и только два: волки и овцы. Ты
слишком стар, чтобы быть волком. Но у меня нет полной уверенности, что ты
так считаешь. Ты этого не интериоризировал, как говорят психологи. Не знаю,
какое волчье дерьмо у тебя на уме, возможно, ты просто решил украсть
скрепки из офиса, но, что бы это ни было, забудь. Ты слишком стар, чтобы
выть, тем более, чтобы бегать.
204
Поделившись этой мудростью, он идет. Моррис и сам шагает к двери, но на
полпути у него подкашиваются ноги. Он разворачивается, хватается за раковину, чтобы не упасть, и вваливается в одну из кабинок. Там садится и низко,
почти до колен склоняет голову. Он закрывает глаза и делает длинные глубокие вдохи. Когда рев в голове стихает, он встает и выходит.
«Он все еще там, - полагает Моррис. - Уставился на эту проклятую картину,
сцепив руки за спиной ».
Но на этот раз в фойе нет никого, кроме охранника. Когда Моррис проходит
мимо, он провожает его подозрительным взглядом.
25
Бой «Сурков» с «Драконами» должна начаться в семь, но автобусы с объявлением «СЕГОДНЯ бейсбольный матч» в окошке назначения, начинают ходить в
пять. Моррис едет одним из них в парк, потом пешком возвращается немного
назад к мотомастерской штата, обращая внимание на каждую из машин, проезжающих мимо, и проклиная себя за выброс дерьма в туалете после ухода
МакФарланда. Если бы он вышел оттуда раньше, то увидел бы, на какой машине ездит этот сукин сын. Но он не вышел, и теперь в любой из этих машин
может оказаться МакФарланд. Проверяющего узнать будет нетрудно по его размерами, но Моррис не решается смотреть на машины слишком внимательно.
Этому есть две причины. Во-первых, он тогда имел бы виноватый вид, не так
ли? Да, действительно, как человек, у которого на уме волчье дерьмо и который должен постоянно оглядываться. Во-вторых, он может увидеть МакФарланда даже там, где МакФарланда нет, потому что он все ближе и ближе к
нервному срыву. Что, впрочем, неудивительно. Человек может выдержать
только определенное количество стресса.
Тебе сколько лет? Двадцать два? Спрашивал его Ротстайн. Двадцать три?
Удачная догадка наблюдательного человека. Моррису тогда было двадцать
три. Сейчас он на пороге шестидесяти, и все годы между этими исчезли, как
дым на ветру. Он слышал, как люди говорят «шестьдесят - это новые сорок»,
но все это несуразно, это чушь собачья. Когда большая часть твоей жизни прошла в тюряге, шестьдесят - это новые семьдесят пять. Или восемьдесят. Ты
слишком стар, чтобы быть волком, как сказал МакФарланд.
Но ничего, мы еще посмотрим.
205
Он возвращает во двор мотомастерской штата - жалюзи опущены, мотоциклы, которые утром были выставлены на обозрение, убраны - и ждет звука
автомобильных дверей, только лишь он пересечет границу частной территории.
Ждет голоса МакФарланда: Эй, дружище, что ты здесь делаешь?
Но слышно только звуки машин, едущих к стадиону, и, когда он заходит во
двор, невидимая рука, которая сдавливала его грудь, немного ослабляет
хватку. Этот участок от остального мира отделяет высокая стена из рифленого
металла, а стены успокаивают Морриса. Ему это не нравится, он знает, что это
противоестественно, но это так. Человек - это сумма того, что с ним происходило.
Он подходит к грузовику - маленькому, запыленному, благословенно безликому - и запускает руку под правое переднее колесо. Ключи на месте. Он садится в кабину и радуется, когда машина заводится с первого оборота. Ревом
рок-музыки включается радио. Моррис выключает его.
- Я смогу, - говорит он, подстраивая под себя сидение и берясь за руль. - Я
смогу.
И, оказывается, он действительно может. Это как ездить на велосипеде.
Единственная сложность - разворот против потока машин, едущих к стадиону,
но даже это в конце концов получается сделать без особого труда. Один из автобусов «СЕГОДНЯ бейсбольный матч» останавливается, и водитель машет
Моррису: проезжай. Дороги, ведущие к северной части города, почти пустые, и
ему везет обогнуть центр по новой городской обходной дороге. От езды он почти получает удовольствие. Получил бы удовольствие, если бы не удручающее
подозрение, что МакФарланд следит за ним. Но пока не появляется. Выжидает,
чтобы узнать, что его приятель задумал.
Моррис останавливается у маркета на Беллоуз-авеню и идет в отделение домашней утвари. Проходит под сияющими лампами дневного света, не спешит;
его дело требует темноты, а в июне темнеет в восемь тридцать или в девять. В
отделе товаров для сада он покупает лопату и топорик на тот случай, если придется перерубать корни - то дерево на берегу выглядит так, словно могло достаточно прочно оплести его сундук. В ряду под вывеской «Распродажа» покупает несколько объемных сумок марки «Тафф-Тот» по двадцать баксов штука.
Сложив покупки в кузов, идет к двери водителя грузовика.
- Эй! - Из-за спины.
206
Моррис замирает, слушая приближающиеся шаги, и ждет, когда ему на
плечо ляжет рука мистера МакФарланда.
- Не знаете, в маркете есть продуктовый отдел?
Голос молодой. И белый. Моррис понял, что снова может дышать.
- «Сейфуей», - говорит он, не оборачиваясь, хотя понятия не имеет , есть в
маркете продуктовый отдел или нет.
- О, хорошо. Спасибо.
Моррис садится в грузовик и заводит двигатель. «Я смогу, - полагает он. Смогу и сделаю ».
26
Моррис медленно едет по нортфилдським улицам с названиями деревьев, по
которым бегал еще в детстве, - хотя бегал он не так уж и много, больше сидел
дома, погрузившись в книгу. Все еще рано, поэтому он ненадолго останавливается на Вязовой. В бардачке находится старая пыльная карта, и он делает вид,
что изучает ее. Минут через двадцать переезжает на Кленовую и делает то же
самое. Затем едет в местный магазин «Зоне», где в детстве покупал печенье. А
еще сигареты отцу. Это было в те дни, когда пачка стоила сорок центов, и считалось обычным делом, чтобы ребенок покупала родителям курево. Он покупает себе слэш, быстро с ним расправляется и едет на Пальмовую, где снова
делает вид, что рассматривает карту. Тени постепенно удлиняются, но, Господи, как же так медленно!
«Надо было взять с собой книгу, - думает он, но потом - Нет, человек с картой выглядит нормально, но человек, который читает книгу в старом грузовике,
вероятно, выглядит, как потенциальный соблазнитель детей».
Что это? Паранойя или прозорливость? Он уже не может определить. Все,
что он знает наверняка, это то, что записные книжки уже совсем близко. Они
уже пищат, как точка на гидролокаторе.
Мало-помалу свет этого долгого июньского вечера растворяется, и наступают
сумерки. Дети, которые играли на тротуарах и полянах, разошлись по домам
смотреть телевизор, играть в видеоигры или обмениваться безграмотными сообщениями и тупыми смайликами вместо того, чтобы делать домашнее задание.
207
Уверенный (хотя и не совсем), что МакФарланда нет поблизости, Моррис заводит грузовичок и медленно едет до конечного пункта назначения: Зал отдыха
на улице, куда он, бывало, ходил, когда не работала библиотека на Гарнерстрит. Его тщедушного, книжного, склонного к болтливости, редко брали в дворовые игры. А если и брали, это непременно заканчивалось криками: эй ты,
безрукий; эй ты, осел; эй ты, задница неповоротливая. Из-за красные губы ему
дали прозвище Ревлон. Попадая в Зал, он чаще всего сидел внутри, читая или
собирая пазлы. Теперь городские власти закрыли старую кирпичную постройку
и выставила ее на продажу, после того, как был урезан городской бюджет.
Несколько мальчиков еще бросают последние мяча в корзину на заросшей
травой спортплощадке за зданием, но освещения на нем нет, поэтому, когда
становится слишком темно, они уходят, с криками и топотом, стуча мячом и обмениваясь пасами. Когда их голоса затихли, Моррис заводит грузовик и въезжает на дорогу, идущую вдоль здания. Делает он это, не включая фар, и маленький черный грузовик лучше подходит для этой работы. Он ставит ее почти
вплотную к задней стене здания, где все еще можно разглядеть потускневшую
надпись: «Только для зарегистрированного ТРАНСПОРТА». Выключает двигатель, выходит и вдыхает июньский воздух, насыщенный запахом травы и клевера. Слышит сверчков и приглушенный гул машин на обходной дороге, но тут
новорожденная ночь принадлежит ему.
«Ну тебя нахер, мистер МакФарланд, - полагает он. - Ну тебя нахер от всего
сердца ».
Он достает из грузовика инструменты и сумки и направляется к зарослям за
бейсбольным площадкой, на которой в свое время не взял так много простых
подач. Затем ему в голову приходит мысль, и он возвращается назад. Приложив
ладонь к кирпичной стене, которая еще не остыла после дневной жары, он
опускается на корточки и выдергивает из земли несколько пучков травы, чтобы
заглянуть в одно из окон подвала. Эти окна не забиты. Месяц, оранжевый и
полный, только пришел и его света достаточно, чтобы разглядеть складные
стулья, карточные столы и кучи картонных коробок.
Моррис планировал перенести записные книжки к себе в квартиру в Элитном
гниднике, но это рискованно. Мистер МакФарланд может обыскать его жилище
в любой момент, когда ему заблагорассудится, это одно из условий. Зал гораздо ближе к тому месту, где зарыты записные книжки, и его подвал, забитый
всяким хламом, станет идеальным тайником. Можно будет большую часть книг
закопать прямо здесь и забирать по несколько штук, чтобы читать их дома.
208
Моррис достаточно худой, чтобы пролезть через это окно, хотя и придется немного покрутиться. Трудно будет открыть задвижку, которую он видит на внутренней стороне окна? Отвертка, наверное, поможет. С собой у него отвертки
нет, но в отделе домашней утвари их до черта. Даже в «Зоне» он видел небольшой стенд с инструментами.
Изучая окно, он приближается к нему ближе. Моррис знает, что надо найти
провода сигнализации (тюрьма - очень познавательное место по взлому и незаконному проникновению), но не видит ни одного. Может, здесь сигнализация
на контактах? Тогда их он не увидит, и саму сигнализацию не услышит - они
бывают бесшумные.
Моррис еще некоторое время смотрит в стекло, потом неохотно поднимается.
Ему кажется маловероятным, что такое старое здание, как это, оснащено сигнализацией - все ценное отсюда, наверное, давно вывезли, - но рисковать не хочется.
Лучше все же придерживаться первоначального плана.
Он подхватывает инструменты и сумки и снова направляется к зарослям,
осторожно обходя баскетбольную площадку. Нет, достаточно, он туда не сунется. Месяц поможет ему в густых зарослях, но на открытом пространстве мир
выглядит, как ярко освещенная сцена.
Пакетик от чипсов, который помог ему в прошлый раз, естественно, давно
погиб, поэтому дорогу он находит не сразу. Моррис некоторое время шарит у
правого фланга поля (места многочисленных детских унижений), затем, наконец, находит тропу и отправляется в путь. Когда впереди слышится тихое журчание ручья, он едва сдерживается, чтобы не побежать.
«Сейчас тяжелые времена, - полагает он. - Здесь могут спать какие бродяги
». Если кто-то из них увидит …
Если кто-то из них увидит, он применит топорик. Не раздумывая. Мистер
МакФарланд пусть думает, что он слишком стар, чтобы быть волком, только неизвестно его проверяющим, что Моррис уже убил трех человек, и управление
машиной - это не единственное, что похоже на езду на велосипеде.
27
Низкорослые деревья душат друг друга в борьбе за пространство и солнце,
но их высоты хватает, чтобы рассеивать лунный свет. Несколько раз Моррис
209
теряет дорогу и в поисках начинает ощупывать ветки вокруг. Ему это даже нравится. Если он действительно собьется с дороги, журчание ручья укажет ему,
куда идти, а такая запущенность дороги говорит о том, что теперь ею пользуются гораздо реже, чем раньше. Моррис лишь надеется, что не забредет в ядовитый плющ.
Звук ручья уже совсем близок, когда он находит дорогу в последний раз, и
менее чем за пять минут Моррис уже стоит на берегу напротив того самого дерева. Здесь он на мгновение задерживается в испещренной лунными пятнами
тени и смотрит вокруг, выискивая любые признаки присутствия человека: одеяло, спальный мешок, магазинную тележку, кусок пленки, накинут на ветку,
чтобы создать некое подобие временного палатки. Нет ничего. Только вода,
журчит на каменистом дне, и дерево, склонилось над противоположным берегом. Дерево, которое все эти годы преданно охраняло его сокровище.
- Старое доброе дерево, - бормочет Моррис и начинает переходить ручей.
Он становится на колени и откладывает инструменты и сумки, чтобы немного
подумать.
- Я вернулся, - шепчет он и кладет ладони на землю, как-будто хочет услышать биение сердца.
И ему кажется, что он его слышит. Это сердцебиение гения Джона Ротстайна.
Старый превратил Джимми Голда в продажное посмешище, но разве Ротстайн
НЕ возродил Джимми за годы писательства в одиночестве? Если он это сделал
… если … тогда все, через что прошел Моррис, было не зря.
- Я вернулся, Джимми. Я наконец вернулся.
Он берет лопату и начинает копать. Добраться до сундука не представляет
труда, но корни, действительно, крепко оплели его, и Моррис рубит их почти
час, прежде чем сундук, наконец, удается освободить. Последний раз он занимался тяжелым физическим трудом много лет назад, и Моррис совсем обессилел. Он вспоминает всех знакомых заключенных - Чарли Роберсона, например,
- которые в тюрьме только и делали, что качались, и как он смеялся с того, что
считал навязчиво-маниакальной поведением (мысленно, во всяком случае, не
вслух). Сейчас ему не до смеха. У него болят ноги, у него болит спина, и хуже
голова - она пульсирует, как больной зуб. Поднялся небольшой ветер, он остужает пот, которым покрыта кожа, но еще он шевелит ветви, приводя в движение тени, которые пугают его. Они заставляют его снова думать о МакФар210
ланда. Представлять, как он прокрадывается сквозь заросшую дорожку, бесшумно, как умеют некоторые великие люди, преимущественно солдаты и бывшие спортсмены.
Когда дыхание восстановилось, а сердце немного успокоилось, Моррис тянется к ручке на ящики и обнаруживает, что ее больше нет. Упираясь в землю
ладонями с растопыренными пальцами, он наклоняется вперед и смотрит в темную яму. Как он мог забыть захватить фонарь?
Ручка на месте, только болтается, расколотая на две части.
«Так не должно быть», - полагает Моррис. Или нет?
Он мысленно возвращается на все эти годы назад, пытаясь вспомнить, была
в сундуке сломана ручка или нет. Он так не думает. Более того, он даже почти
уверен, что ручка была целой. Но потом он вспоминает, как в гараже ставил
ящик дыбом, и вздыхает с облегчением, так что даже щеки раздуваются. Она
могла сломаться, когда он грузил ее на тележку. Или когда он катил ее по кочкам и выбоинам к этому самому месту. Яму он выкопал в спешке и потом сундук к ней тащил тоже поспешно, чтобы побыстрее убраться отсюда. Такой мелочи, как сломанная ручка, он мог просто не заметить. Так и есть. Так должно
быть. В конце концов, сундук не был новым, когда он его купил.
Он берется за бока сундука, и тот выскальзывает из своей норы так легко,
что Моррис теряет равновесие и бухается на спину. Некоторое время он лежит,
глядя на яркую чашу месяца и пытаясь убедить себя, что ничего плохого не
происходит. Вот только не получается. Он мог заставить себя не обратить внимания на сломанную ручку, но пренебречь новым обстоятельством было невозможно.
Сундук слишком легкий.
Моррис садится, к вспотевшей кожи прилипают комки раскисшей земли.
Дрожащей рукой он убирает со лба волосы, оставляя новую полосу.
Сундук слишком легкий.
Он тянется к нему, и отдергивает руку.
«Не могу, - полагает Моррис. - Не могу. Если я его открою и внутри не будет
записных книжек, я просто … оплошаюсь ».
211
Но зачем кто-то стал бы забирать кучу записных книжек? Деньги - да, но записные книжки? В большинстве даже свободного места не осталось, почти во
всех Ротстайн исписал все страницы.
Вдруг кто-то взял деньги, а записные книжки сжег? НЕ понимая их огромной
ценности, просто для того, чтобы избавиться от того, что вору могло показаться
лишним доказательством?
- Нет, - шепчет Моррис. - Никто бы этого не сделал. Они все еще там. Они
должны быть там.
Но сундук слишком легкий.
Он смотрит на него, на этот маленький, выкопанный из могилы гроб, перекошенный на освещенном луной берегу. За ним темнеет яма, похожая на раскрытый рот, только что-то вырвано. Моррис снова тянется к сундуку, замирает в
нерешительности, потом делает движение вперед и отщелкивает застежки, молясь Господу Богу, которому, как он знает, нет дела до таких, как он.
Заглядывает внутрь.
Сундук не совсем пуст. Пленка, которой он выложил его, на месте. Он получает ее, как шелестящее облако, надеясь, что под ней осталось хоть несколько
записных книжек - две-три, хотя бы одна - но видит только маленькие потеки
грязи, просочившейся по углам.
Моррис закрывает грязными руками лицо - тогда молодое, а сейчас испещреное глубокими морщинами - и начинает плакать при свете луны.
28
Вернуть грузовик Моррис пообещал до десяти, но уже перевалило за полночь, когда он паркует его позади мотомастерской штата и кладет ключи под
правое переднее колесо. Инструменты и пустые сумки «Тафф-Тот», которые
должны были бы наполниться, он оставляет в кузове, пусть Чарли забирает их
себе, если хочет.
Огни стадиона низшей лиги за четыре квартала отсюда был выключены час
назад. Автобусы уже не ходят, но бары - в этих районах их пруд пруди - гремят
музыкой живых групп и автоматов, их двери открыты, мужчины и женщины в
футболках и бейсболках с логотипом «Сурков» стоят на тротуарах, курят и
пьют из пластиковых стаканчиков. Моррис бредет мимо, даже не глядя в их
сторону и не обращая внимания на несколько приветливых восклицательных
212
подвыпивших от пива и победы любимой команды бейсбольных фанатов, которые предлагают выпить. Вскоре бары остаются позади.
Навязчивый страх МакФарланда оставил его, то, что к Элитному гниднику
надо идти пешком три мили, даже не приходит ему в голову. О боли в ногах он
тоже не думает. Будто они принадлежат кому-то другому. Внутри у него так же
пусто, как в том старом сундуке под луной. Все, ради чего он жил последние
тридцать шесть лет, было сметено, как хижина потопом.
Он выходит на Гавернмент-сквер, и тут его ноги наконец подкашиваются. Он
не садится на одну из скамеек, а валится. Он ошеломленно обводит взглядом
пустое бетонное пространство, понимая, что его вид не может не вызывать подозрения у копов, если им случится проезжать мимо на патрульной машине.
Ему вообще в такое время нельзя находиться на улице (он, как подросток, должен придерживаться комендантского часа), но какая разница? Дерьмо? Ну и
насрать! Пусть его отправляют обратно в Вейнсвилл. Почему нет? По крайней
мере, там ему не придется иметь дело с жирным боссом-уебком. Или мочиться,
пока Эллис МакФарланд наблюдает.
Через дорогу - кафе «Счастливая чашка», в котором он нередко говорил о
книгах с Эндрю Халлидеем. Не говоря уже об их последнем разговоре, который
был совсем не из приятных. Держись от меня подальше, сказал тогда Энди. Так
закончилась последняя беседа.
Мозг Морриса, который находился в безжизненной расслабленности, вдруг
снова напрягся, и его затуманенные глаза начали проясняться. Держись от
меня подальше, или я сам вызову полицию, сказал Энди … Но это не все, что он
сказал в тот день. Еще он дал ему совет.
Спрячь их куда-то. Закопай.
Действительно это сказал Энди Халлидей, или это всего лишь его воображение?
- Он сказал это, - шепчет Моррис. Он смотрит на свои руки и видит, что они
свернулись в заляпанные грязью кулаки. - О да, он произнес эти слова.
«Спрячь их, - сказал он. - Закопай ». - И это наводит на определенные вопросы.
Например, кому одному было известно, что записные книжки Ротстайна были
у него?
213
Например, кто тот единственный человек, который видел одну из записных
книжек?
Например, кто знал, где тогда жил Моррис?
И - вопрос серьезный - кому было известно о заброшенном участке, заросшие несколько акров земли, предмет бесконечных судебных разбирательств,
которыми никто никогда не пользовался, кроме молодежи, которая сокращала
по ней путь в Зал отдыха на Березовой улице?
Ответ на все эти вопросы один.
«Возможно, мы вернемся к этому лет через десять, - говорил его приятель. Или через двадцать ».
Получилось чертовски дольше, чем десять или даже двадцать, не так ли?
Время пронеслось галопом. И его было достаточно, чтобы его давний приятель
мог задуматься об этих бесценных записных книжках, которые так и не
всплыли, ни тогда, когда Морриса арестовали за изнасилование, ни позже, когда его дом был продан.
Его давний приятель в один прекрасный день решил наведаться к месту, где
жил Моррис? А может, он не раз ходил по дорожке между Сикоморовой улицей
и Березовой? А может, он ходил здесь с металлоискателем в надежде, что тот
почувствует металлические застежки ящика и запищит?
Вспоминал вообще Моррис о сундуке тот день?
Может, и нет, но еще это могло быть? Что еще могло подойти? Даже большого сейфа не хватило бы. Бумага или полотняный мешок сгнили бы. Интересно, сколько ям пришлось выкопать, прежде чем он нашел то, что нужно?
Дюжина? Четыре дюжины? Четыре дюжины это много, но в семидесятых Энди
был более или менее в форме, это сейчас он превратился в дряблую гладкую
свинью. К тому же он знал, что дело того стоит. А может, ему и не пришлось
рыть ни ямы. Может, здесь произошла весеннее половодье, и берег размыло
настолько, что обнажился край ящика, лежала в своей колыбели из корней. Такое вполне возможно.
Моррис встает и идет дальше, снова думая о МакФарланда и время от времени оборачиваясь, чтобы убедиться, что его нет рядом. Теперь это снова
имеет значения, потому что он снова нашел то, ради чего стоит жить. Цель. Его
давний приятель мог продать записные книжки, ведь он занимается торговлей,
214
так же, как Джимми Голд в «Беглец сбавляет обороты», однако вполне возможно, что он до сих пор хранит у себя некоторые из них или даже все. Есть
только один верный способ это выяснить и узнать, остались ли у волка зубы.
Он должен навестить своего дружки.
К своему старому приятелю.
Часть 3. Питер и волк
1
В городе суббота, и Ходжес с Холли занимаются оживленными переговорами,
изучая расписание сеансов в фойе «Эй-Эм-Си Центр 7». Его предложение
«Судная ночь 2» отбрасывается, как нечто слишком страшное. Холли любит
ужастики, но только дома, перед компьютером, когда можно остановить фильм
и отвлечься на несколько минут, чтобы снять напряжение. Ее встречное предложение «Виноваты звезды» отбрасывается Ходжесом, который заявляет, что
для него такой фильм слишком сентиментальный. На самом деле он имеет в
виду слишком эмоциональный. История о том, как кто-то умирает молодым, заставит его думать о Джейни Паттерсон, которая покинула этот мир в момент
взрыва, целью которого был он. Сошлись на «Мачо и ботан 2», комедии с Джоном Хиллом и с Ченнингом Татумом. Фильм неплохой. Они много смеются и вместе съедают ведерко попкорна, но мысли Ходжеса постоянно возвращаются к
рассказу Тины о деньгах, которые помогли ее родителям пережить трудные
годы. Где, во имя всего святого, Питер Сауберс мог нарыть двадцать с лишним
тысяч долларов?
Когда начинаются титры, Холли кладет свою руку на руку Ходжеса, и тот с
тревогой замечает, что у нее на глазах слезы. Он спрашивает, что с ней.
- Ничего. Просто так приятно, когда можно с кем-то пойти в кино. Я так
рада, что у меня есть такой друг, как ты, Билли.
Ходжес более чем тронут.
- А я рад, что у меня есть ты. Что собираешься делать с остатком субботы?
- Вечером закажу китайской еды и засяду смотреть «Оранжевый - хит сезона», - говорит она. - Но до этого мне еще надо в интернете поискать ограбления. У меня уже немаленький список собрался.
- Что-то есть подходящее, на твой взгляд?
215
Она качает головой.
- Я буду продолжать искать, но мне кажется, это что-то совсем другое, хоть я
и не представляю, что. Думаешь, брат Тины тебе признается?
Он отвечает не сразу, и они идут по ряду к выходу. Скоро они покинут этот
оазис вымышленной жизни и вернутся к реальному миру.
- Билл? Земля - Биллу, ответьте.
- Я очень на это надеюсь, - наконец произносит он. - Ради него же. Деньги,
которые непонятно откуда взялись, почти всегда сопровождаются неприятностями.
2
Тина, Барбара и мама Барбары проводят субботний день на кухне Робинсонов, готовя шарики попкорна, занятие это хлопотное и смешное. Они веселятся
во всю, и впервые за все ее пребывание здесь с личика Тины слетают все тревоги разом. Таня Робинсон считает, что это хорошо. Она не знает, что угнетает
Тину, но дюжина разных мелочей - например, то, как девочка вздрагивает, когда сквозняк хлопает дверью наверху, или подозрительное я-долго-плакала покраснение ее глаз - указывают Тане на то, что происходит что-то неладное.
Она не знает, большое это «нечто» или маленькое, но в одном она уверена:
сейчас Тине Сауберс немного веселья совсем не повредит, и даже наоборот.
Они уже заканчивают - угрожая друг другу липкими от сиропа ладонями, когда удивленный голос выговаривает:
- Вы только посмотрите, на что этот женский батальон превратил кухню! Ейбогу.
Барбара разворачивается, видит брата, который стоит, прислонившись плечом к кухонной двери, и с визгом «Джером» бросается вперед и прыгает на
него. Он ее подхватывает, кружит два раза и ставит обратно.
- А я думала, ты поехал на котильон!
Джером улыбается.
- К сожалению, мой фрак вернулся в пункт проката не использованным. После полного и искреннего обмена мнениями мы с Присциллой решили расстаться. Это длинная история и не очень интересная. Короче, ма, я решил приехать домой и наесться твоих вкусностей.
216
- Не называй меня ма, - говорит Таня. - Это вульгарно. - Но она явно тоже
очень рада видеть Джерома.
Он возвращается к Тине и отпускает ей поклон.
- Счастлив познакомиться с вами, маленькая госпожа. Любая подруга Барбары, и так далее.
- Я Тина.
Ей удается произнести это почти обычным голосом, хотя это и нелегко. Джером, высокий и широкоплечий, настоящий красавец, и Тина Сауберс мгновенно
в него влюбляется. Скоро она будет подсчитывать, сколько ей предстоит лет,
чтобы он смог посмотреть на нее, как на нечто большее, чем на маленькую девочку в большом не по размеру фартуке и с липкими от попкорновых шариков
руками. Но пока она слишком потрясена его красотой, чтобы справиться с цифрами. А позже, вечером, Барбаре не пришлось долго просить Тину рассказать
обо всем Джерому. Хотя ей нелегко вести связный рассказ, когда на нее смотрят его темные глаза.
3
У Пита суббота проходит далеко не так радужно. А лучше сказать, совсем
гадко.
В два часа старосты классов и выборные представители трех средних школ
собираются в большом актовом зале «Ривер-бэнда», чтобы послушать долгую и
скучную речь одного из двух сенаторов штата, которая называется «Управление в средней школе: ваши первые шаги в политике и государственной
службе». Этот тип в костюме-тройке и с густыми, зачесанными назад седыми
волосами (которые Пит о себе называет «волосы злодея из мыльной оперы»),
кажется, готов продолжать до обеда. А то и дольше. Главный его мессидж - нечто вроде, что они НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ, и должность старосты класса подготовит их к решению проблем загрязнения, глобального потепления, истощения
природных ресурсов и, возможно, к первому контакту с пришельцами из Проксима Центавра. Пока он так бубнит, каждая минута этого бесконечного субботнего дня умирает медленной и мучительной смертью.
Питера меньше всего волнует возможность надеть мантию студенческого
вице-президента в Нортфилдской средней школе в следующем сентябре. Для
него следующий сентября так же далек, как Проксима Центавра с ее пришельцами. Единственное будущее, которое имеет значение, это вечер в ближайший
217
понедельник, когда ему придется разговаривать с Эндрю Халлидеем, человеком, о знакомстве с которым он теперь всем сердцем жалеет.
«Но ничего, я найду выход, - полагает он. - Если сохраню холодную голову,
конечно. И буду помнить, что пожилая тетушка Джимми Голда говорит в «Беглец поднимает флаг».
Пит решил, что начнет разговор с Халлидеем с такой цитаты: «Говорят, полбуханки лучше, чем совсем ничего, Джимми, но в нищем мире даже кусок
лучше, чем совсем ничего».
Пит знает, чего хочет Халлидей, и предложит ему больше, чем кусок, он
предложит ему половину, но он совершенно точно не отдаст всего. Этого просто не будет. Теперь, когда записные книжки надежно спрятаны в подвале закрытого зала на Березовой улице, он может и поторговаться, и если Халлидей
хочет, вообще, что-то получить, ему придется с ним торговаться.
И никаких ультиматумов.
Пит представляет, как говорить: «Я отдам вам три дюжины записных книжек. В них стихи, эссе и девять законченных рассказов. Я даже готов разделить
ровно пополам, только чтобы покончить с этим ».
Он будет настаивать на деньгах, хотя, не имея возможности узнать, сколько
Халлидей на самом деле получит от покупателя или покупателей, Пит предполагает, что его обманут, причем по-крупному. Здесь очень важно, чтобы Халлидей знал, что он настроен серьезно. Что он не будет, как едко высказался
Джимми Голд, «ничьим перепихоном на день рождения». Но еще более важно
не показать Халлидею своего страха.
Своего ужаса.
Сенатор завершает выступление несколькими звонкими фразами о том, как
жизненно важная РАБОТА НОВОГО покояления начинается в АМЕРИКАНСКОЙ
СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ, и о том, как они, избранные, должны нести СВЕТОЧ ДЕМОКРАТИИ. Слушатели взрываются довольно быстрыми аплодисментами, возможно, потому что лекция наконец закончилась и можно расходиться по своим
делам. Питу нестерпимо хочется выйти отсюда, прогуляться, обдумать свой
план несколько раз, найти возможные несовпадения и подводные камни.
Только выйти им не удается. Директриса средней школы, которая и устроила
сегодняшнюю бесконечную волокиту, важно выходит на сцену и сообщает, что
218
сенатор согласился задержаться еще на час, чтобы ответить на все их вопросы.
Здесь же взлетают вверх руки многочисленных подлиз и извращенцев.
Пит задумывается. Дерьмо? Ну и насрать. Он бросает взгляд на дверь, размышляет, получится ли ускользнуть из зала незаметно, и откидывается на
спинку сиденья. «Через неделю все это останется в прошлом», - полагает он.
Эта мысль его немного успокаивает.
4
Когда Ходжес и Холли выходят из кинотеатра, а Тина влюбляется в брата
Барбары, в своей комнате просыпается один условно-досрочник, который недавно освободился. Моррис проспал все утро и часть дня после той бессонной,
беспокойной ночи. Заснуть ему удалось только, когда первые лучи утра субботы начали потихоньку заползать в комнату. Сны ему приснились - хуже не
придумаешь. В том сне, что его таки разбудил он, открыв сундук, увидел, что
он полон пауками «черная вдова». Их там были тысячи, налитые ядом, они
пульсировали в лунном свете, гнездились, а затем двигались на его руки и
ползли вверх.
Моррис разевает рот, закашливается и возвращается к реальности, сжимая
свою грудную клетку так, что с трудом дышит.
Он свешивает ноги с кровати и садится, низко опустив голову, так же, как он
сидел на унитазе после того, как прошлым вечером вышел из мужского туалета
в МАК. Его убивает незнание, и неопределенность эту нельзя отложить и забыть.
«Все же это Энди их взял, - полагает он. - Иначе ничего не сходится. И
лучше пусть они еще будут у тебя, друг. Храни тебя Господь, если их у тебя не
будет ».
Он одевает свежие джинсы и едет на автобусе через весь город в Саут-Сайд,
решив все же забрать хотя бы один из своих инструментов. Сумки «Тафф-Тот»
он тоже заберет. Надо мыслить позитивно.
Чарли Роберсон снова сидит перед «Харлеем», который теперь уже
настолько разобран, что совсем перестал быть похожим на мотоцикл. Он не
очень-то рад новой встрече с человеком, который помог ему выйти из тюрьмы.
- Как прошло вчера? Сделал, что хотел?
219
- Все в порядке, - говорит Моррис и изображает улыбку, слишком широкую и
вялую, чтобы быть убедительной. - На пять баллов.
Роберсон не улыбается в ответ.
- Только бы не на пять лет. Выглядишь ты что-то не очень, Морри.
- Ну, знаешь, вопросы редко решаются за один раз. Мне еще нужно несколько мелочей решить.
- Если тебе снова нужен грузовик …
- Нет-нет. Я оставил там некоторые вещи, только и всего. Не против, если я
их заберу?
- Ничего такого, что мне потом отзовется?
- Абсолютно ничего такого. Просто пару сумок.
И топорик, но о нем он вспоминать не стал. Он мог бы купить нож, но в топоре есть что-то зловещее. Моррис бросает его в одну из сумок, прощается с
Чарли и направляется обратно к автобусной остановке. С каждым движением
руки топорик ездит туда-сюда по сумке.
«Не заставляй меня им воспользоваться, - скажет он Энди. - Я не хочу,
чтобы ты пострадал ».
Но, конечно же, какая-то часть его хочет им похвастаться. Какая-то часть
хочет, чтобы его давний приятель пострадал. Потому что - даже если забыть о
записных книжках - он заслужил наказание. А наказание - штука всегда неприятная.
5
На Лейсмейкер-лейн и аллее, частью которой она является, в эту субботу,
многолюдно. Здесь расположены сотни магазинов со смешнымими, но глупыми
названиями, вроде «Деб энд Бакл», «Вечно молодой». Есть еще «Уборы», где
продают исключительно предметы, которые надевают на голову. Моррис заходит туда и покупает бейсболку с длинным козырьком и эмблемой «Байбаков».
Чуть ближе к «Редким изданиям Эндрю Халлидея» он входит в «киоск очков»,
где покупает солнцезащитные очки.
Только он замечает вывеску делового заведения своего давнего приятеля,
выполненную причудливыми золотыми буквами, его посещает страшная мысль:
220
вдруг по субботам Энди закрывается раньше? Все остальные магазины в этот
день работают как обычно, но некоторые книжные устраивают себе короткий
выходной, и как ему повезет?
Однако когда он, спрятавшись за темными стеклами очков, проходит мимо,
помахивая сумками (бух, бам - катается топорик), ему случается табличка «ОТКРЫТО», которая висит на двери. Видит он и еще кое-что: камеры наблюдения,
которые смотрят слева и справа от магазина вдоль улицы. Наверное, и внутри
есть камры, но это ничего. За плечами Морриса десятилетия аспирнтуры в воровской среде.
Он неспешно проходит по улице, заглядывая в витрину булочной и разглядывая товары, разложенные на тележке торговца сувенирами (хотя Моррис не
понимает, кому может прийти в голову покупать сувениры на память об этом
мерзком приозерном городке). Он даже останавливается посмотреть на мима,
который жонглирует разноцветными мячиками, а затем изображает восхождение невидимыми ступенями. Моррис бросает пару четвертаков в шляпу мима. К
счастью, говорит он себе. Из динамиков, висящих на углах, льется поп-музыка.
В воздухе стоит запах шоколада.
Он идет назад. Видит пару молодых людей, которые выходят из магазина
Энди и идут себе по улице. На этот раз Моррис останавливается, чтобы посмотреть в витрину, где на подставках под точечными фонарями стоят раскрытыми
три книги: «Убить пересмешника», «Над пропастью во ржи» и - наверное, это
знамение - «Беглец по делу». За витриной - узкое помещение с высоким потолком. Покупателей Моррис не видит, зато видит своего старого приятеля, единственного и неповторимого Энди Халлидея, который сидит за стойкой и читает
книгу в мягком переплете.
Моррис делает вид, будто завязывает шнурок и не заметно расстегивает
«Тафф-Тот» с топориком. Затем поднимается и решительно открывает двери
«Редких изданий Эндрю Халлидея».
Его давний приятель отрывается от книги и оценивающе смотрит на солнцезащитные очки, бейсболку с длинным козырьком и сумки. Он хмурится, но совсем немного, так как в этом районе все носят сумки, а день сегодня жаркий и
солнечный. Моррис видит осторожность, но никаких признаков тревоги, и это
хорошо.
- Не могли бы вы оставить сумки под вешалкой? – спрашивает Энди и улыбается. - Правила магазина.
221
- Конечно, - говорит Моррис. Он ставит сумки на пол, снимает очки и, сложив скобки, кладет их в карман рубашки. Затем снимает свою новую бейсболку
и проводит рукой по коротким седым волосам на затылке. Думает: «Видишь?
Старый чудак зашел в магазин отдохнуть от жары и немного порыться в книгах.
Волноваться не за что ».
- Фью, ну и жара на улице. - Он снова натягивает бейсболку.
- Да, а завтра, говорят, будет еще жарче. Ищете что-то конкретное? Я могу
помочь?
- Просто посмотрю. Хотя … Я действительно ищу одну довольно редкую
книгу. Называется «Палачи». Это детектив Джона Д. Макдональда. - В тюремной библиотеке книги Макдональда пользовались большим спросом.
- Хорошо его знаю! - Живо откликается Энди. - Он написал все эти книги о
Трэвисе Макги, с названиями, в которых упоминаются разные цвета. Он преимущественно выходил в мягких переплетах, да? Я обычно не занимаюсь мягкими обложками, среди них очень мало изданий имеют коллекционную ценность.
«А как насчет записных книжек? - Думает Моррис. - А точнее, записных
книжках в молескинових переплетах. Такими ты занимаешься, жирный, вороватый уебок? »
- «Палачи» выходили в твердом переплете, - говорит он, оглядывая полку с
книгами у двери. Пока ему хочется оставаться ближе к двери. И к сумке с топориком. - Это по ней снят фильм «Мыс страха». Я бы купил ее, если бы у вас
нашелся такой в Минти. Кажется, так вы, коллекционеры, выражаетесь, когда
состояние книги как новое? Ну и, если цена будет приемлемой, понятно.
Энди увлекся разговором. А почему бы нет? У него рыбка на крючке.
- У меня такой нет, но я с удовольствием поищу ее вам в «Букфайндери».
Это база данных. Если она есть в списке, а Макдональд в твердой обложке скорее всего там есть, тем более, что по ней был снят фильм … и если это первое
издание … я, вероятно, смогу получить ее до вторника, самое позднее в среду.
Хотите, чтобы я проверил?
- Хочу, - отвечает Моррис. - Только цена должна быть разумной.
- Естественно, естественно. - Смешок у Энди такой же жирный, как и его
брюхо. Он опускает глаза на экран ноутбука. Как только он это делает, Моррис
222
переворачивает табличку на дверях с «Открыто» на «Закрыто». Он наклоняется и достает из открытой сумки топорик. Он идет по узкому центральному
ряду, прижимая ее к ноге. Он не спешит. Ему и не нужно. Энди стучит по клавиатуре, все его внимание поглощено тем, что он видит на экране.
- Нашел! - Восклицает его давний приятель. - У Джеймса Грэма есть экземпляр, в отличном состоянии, как новая, только трехсот долл …
Он замолкает, когда лезвие топорика попадает сначала в поле его периферического зрения, затем фронтального и центрального. Он поднимает глаза,
лицо вытянутое от шока.
- Положи руки так, чтобы я их видел, - говорит Моррис. - У тебя под столешницей, наверное, тревожная кнопка. Так что если хочешь сохранить все
пальцы, не пытайся ее нажать.
- Что вам нужно? Зачем вы …
- Не узнаешь меня? - Моррис не знает, смеяться из этого, то напоминать. Даже вот так, вблизи?
- Нет, я … я …
- Наверное, не удивительно. Много воды утекло после «Счастливой чашки»,
не так ли?
Халлидей, словно завороженый ужасом, всматривается визмученное, морщинистое лицо Морриса. Моррис думает: «Он как птица, смотрит на змею». Мысль
эта приятная, и он улыбается.
- О Господи, - выдыхает Энди. Лицо его становится цвета старого сыра. Этого не может быть. Ты в тюрьме.
Моррис, продолжая улыбаться, качает головой.
- Наверное, где-то существует база данных не только редких книг, но и
условно-доcрочников, но ты, очевидно, никогда в нее не заглядывал. Для меня
это хорошо, для тебя - не очень.
Одна рука Энди медленно уползает с клавиатуры ноутбука. Моррис покачивает топориком.
223
- Не делай этого, Энди. Я хочу, чтобы твои руки лежали по обе стороны от
компьютера, ладонями вниз. И не надо пытаться нажать кнопку коленом. Если
попробуешь, я это увижу, и последствия для тебя будут крайне неприятными.
- Что тебе нужно?
От этого вопроса внутри Морриса закипает злость, но улыбка его становится
еще шире.
- А ты не знаешь.
- Не знаю, Морри. Господи! - Рот Энди врет, но глаза говорят правду, только
правду и ничего, кроме правды.
- Пойдем в твой кабинет. Наверное, у тебя есть свой кабинет.
- Нет
Моррис снова качает топориком.
- Ты можешь выйти из этого целым и невредимым, а можешь оставить на
стойке несколько пальцев. Верь мне, Энди. Я не тот человек, которого ты знал.
Энди встает, глаза его ни на миг не отрываются от лица Морриса, но Моррис
не уверен, что Энди продолжает его видеть. Его давний приятель вот-вот потеряет сознание, поэтому качается, как в такт неслышной мелодии. Если Энди
таки упадет, он не сможет отвечать на вопросы. Еще Моррису придется тащить
его в кабинет, а он не уверен, что справится. Если Энди и весит меньше трехсот фунтов, то ненамного.
- Сделай глубокий вдох, - говорит он. - Успокойся. Мне всего лишь нужно
услышать несколько ответов. После этого я уйду.
- Обещаешь? - Нижняя губа Энди выпяченная и поблескивает от слюны. Он
похож на жирного мальчика, поссорившегося с отцом.
- Да. Теперь дыши.
Энди дышит.
- Еще.
Массивная грудь поднимается, натягивая пуговицы на сорочке, затем опускается. К лицу приливает немного крови.
224
- Теперь в кабинет. Пошел.
Энди возвращается и направляется вглубь магазина, лавируя между ящиками и кипами книг с изящной грацией, свойственной некоторым толстым людям. Моррис идет за ним. Его злость все нарастает. Что-то в девичьем изгибе и
покачивании его задницы разжигает ее.
На стене рядом с дверью в кабинет клавиатура кодового замка. Энди нажимает четыре цифры - 9118 - и вспыхивает зеленый огонек. Когда он заходит,
Моррис читает мысли давнего приятеля прямо сквозь затылок его лысой головы.
- Ты не успеешь закрыть дверь передо мной. Если попробуешь, потеряешь
то, что уже нельзя будет восстановить. Можешь не сомневаться.
Плечи Энди, которые поднялись, когда он напрягся, чтобы прибегнуть
именно к этой попытке, опадают. Он заходит в кабинет. Моррис шагает за ним
и закрывает дверь.
Маленькое помещение с полками, забитыми книгами, освещается висячими
лампами-шарами, на полу - турецкий ковер. Письменный стол намного лучше
стойки - красное дерево или тик, или любая другая ценная древесина. На нем настольная лампа со стеклянным абажуром, похожим на настоящий «Тиффани». Слева от двери стоит комод, на нем - четыре тяжелых хрустальных графина. Что за прозрачная жидкость в двух, Моррис не знает, но готов поспорить, что в двух других скотч и бурбон. Наверное дорогие, если он хорошо
знает своего давнего приятеля. Безусловно, для того чтобы праздновать большие продажи.
Моррис вспоминает единственный вид выпивки, доступный в тюрьме, водка
на черносливе или на изюме, и хотя он пил только изредка, например, в свой
день рождения (и день рождения Джона Ротстайна, который он всегда отмечал
одним глотком), злость его закипает с новой силой. Дорогая выпивка, хорошая
еда - вот чем угощал себя Энди Халлидей, пока Моррис красил джинсы, вдыхая
пары краски, и жил в камере, не намного больше гроба. Да, его посадили за
изнасилование, но он не оказался бы на той улице в пьяной отключке, если бы
этот человек не отрекся от него. Моррис, меня не должны видеть рядом с тобой. Вот что он сказал в тот день. А потом обозвал его психом.
- Роскошно устроился, мой друг.
Энди смотрит вокруг, будто видит эту роскошь впервые в жизни.
225
- Так может показаться, - соглашается он, но внешний вид бывает обманчив,
Морри. На самом деле я в двух шагах от банкротства. Это место так и не поднялось после мирового кризиса и определенных … обстоятельств. Ты должен мне
сочувствовать.
Моррис редко думал о пачки денег, которые Кертис Роджерс нашел рядом с
записными книжками в сейфе Ротстайна той ночью, но он думает о них сейчас.
Его давний приятель получил не только записные книжки, но и наличные.
Насколько может судить Моррис, за эти деньги были куплены и этот стол, и
этот ковер, и роскошные хрустальные графины для пойла.
На этом пузырь гнева наконец лопается, и Моррис пускает топорик низкой
боковой дугой, с головы слетает бейсболка. Лезвие пробивает серый габардин
и впивается в рыхлую задницу с чвакающим звуком: чвак. Энди кричит и падает вперед. Падение задерживает стол. Он обрушивается на его край предплечьем, затем оседает на колени. Сквозь шестидюймовый разрез хлещет
кровь. Он хватается за него, и еще больше крови бежит у него между пальцев.
Он падает на бок, затем перекатывается на турецкий ковер. Не без внутреннего удовлетворения Моррис думает: «Это пятно ты никогда не отмоешь, дружище».
Энди визжит:
- Ты же сказал, что не тронешь меня
Моррис на мгновение задумывается и качает головой.
- Вряд ли я высказался именно так, хотя, вероятно, да, предполагал это. - С
серьезной искренностью он всматривается в перекошенное лицо Энди. - Считай
это липосакцией на скорую руку. И у тебя все еще есть возможность остаться в
живых. Для этого тебе всего лишь нужно отдать мне записные книжки. Где
они?
На этот раз Энди не пытается делать вид, что не понимает, о чем говорит
Моррис. Еще бы, когда зад полыхает огнем, а из бедра течет кровь.
- У меня их нет!
Моррис становится на одно колено, осторожно, чтобы не попасть в лужу
крови, наклоняется.
- Я тебе не верю. Они исчезли, остался только сундук, в котором они лежали, и никто не знал, что они у меня, кроме тебя. Поэтому я спрошу еще раз,
226
и если ты не хочешь увидеть собственные кишки и то, что ты ел на обед, хорошенько думай, что отвечаешь. Где записные книжки?
- Их нашел пацан. Это не я, это мальчишка. Он живет в твоем старом доме,
Морри! Наверное, он нашел их в подвале или еще где!
Моррис смотрит на бледное лицо своего давнего приятеля. Он ищет ложь, но
еще пытается справиться с этой неожиданной сменой обстоятельств. Это как
крутой левый поворот машины на скорости шестьдесят миль в час.
- Пожалуйста, Морри, пожалуйста! Его зовут Питер Сауберс!
Это звучит убедительно, потому что Моррис знает фамилию семьи, которая
сейчас живет в доме, где он вырос. К тому же человек с глубокой рубленой раной в заду вряд ли способен выдумывать такие подробности.
- Откуда знаешь?
- Потому что он пытается продать их мне! Морри, мне нужен врач. Из меня
кровь льется, как из свиньи.
«Ты и есть свинья, - полагает Моррис. - Но не волнуйся, давний мой приятель, очень скоро ты избавишься этой неприятности. Я отправлю тебя в большой небесный магазин. Но не сейчас, потому что Моррис видит яркий луч
надежды ».
Энди сказал «он пытается», а не «он пытался».
- Рассказывай все, что знаешь, - приказывает Моррис. - Потом я пойду. Скорую тебе придется самому вызвать, но я уверен, ты справишься.
- Откуда мне знать, что ты не обманешь?
- Если записные книжки у пацана, ты мне больше ненужен. Конечно, ты должен пообещать, что не расскажешь им, кто тебя ранил. Это был неизвестный в
маске, да? Возможно, наркоман. Он хотел денег, правильно?
Энди энергично кивает.
- Это не имело никакого отношения к записным книжкам, да?
- Нет-нет, ни разу. Думаешь, мне хочется, чтобы это там крутилось?
- Это вряд ли. Но, если ты попробуешь что-то придумать, если там будет
упомянуто мое имя, мне придется вернуться.
227
- Я не стану никому тебя говорить, Морри, не стану! - Далее следует заявление, такое же детское, как и выступающая слюнявая губа: слово!
- Рассказывай все.
Энди рассказывает. Первый визит Сауберса с фотокопиями из записных книжек и «Посылками с Олимпа» для сравнения. Опознание парня, который называл себя Джеймсом Хокинсом, по библиотечным стикерам на корешке «Посылок». Второй визит мальчика, когда Энди нажал на него. Голосовая почта о
школьной поездке в дом отдыха «Ривер-бэнд» и обещание прийти через два
дня, в понедельник.
- Во сколько?
- Он … Он не сказал. После школы, наверное. Он учится в Нортфилдськой.
Морри, у меня до сих пор кровь идет.
- Да, - рассеянно произносит Моррис. - Наверное, ухожу. - Его мозг бешено
работает. Мальчик заявляет, что у него все записные книжки. Возможно, он и
врет, но, видимо, это так и есть. Их количество, которое он назвал Энди, все
похоже на правду. И он их читал. Это зажигает искру ревности в голове Морриса Беллами и разжигает пламя, которое быстро доходит до сердца. Мальчишка Сауберс читал то, что предназначалось Моррису, и только Моррису. Это
страшная несправедливость, и ее надо исправить.
Он наклоняется к Энди и говорит:
- Ты гей? Ну гей же, не так ли?
Веки Энди дрожат.
- Я … Какая разница? Морри, мне необходимо скорую!
- У тебя есть партнер?
Его давний приятель ранен, но не глуп. Энди понимает, что предвещает этот
вопрос.
- Да!
«Нет», - полагает Моррис и взмахивает топориком: чвак.
Энди кричит и начинает извиваться на залитом кровью ковре. Моррис замахивается, и Энди кричит снова. «К счастью, стены комнаты заставлены книгами, - полагает Моррис. - Из книг выходит хорошая звукоизоляция ».
228
- Черт, не дергайся! - Говорит он, но Энди продолжает дергаться. Всего понадобилось четыре удара. Последний пришелся на переносицу и рассек оба
глаза, как виноградины, после чего дерганья наконец прекратилось. Моррис
выдергивает топорик с приглушенным скрипом стали по кости и бросает его на
ковер рядом с Энди.
- Вот так, - говорит он. - Все кончено.
Ковер уже полностью пропитан кровью. На письменном столе красные пятна.
Как и на стенах, и на самом Моррисе. Кабинет превратился в бойню. Но это не
слишком огорчает Морриса, он абсолютно спокоен. «Наверное, это шок», - полагает он. Ну и что, если даже шок? Ему необходимо сохранять спокойствие.
Расстроенный человек о многом забывает.
За письменным столом две двери. Одна ведет к уборной давнего приятеля,
вторая - к гардеробной. Там полно различной одежды, включая два костюма,
которые выглядят дорогими. Впрочем, Моррису от этого никакого проку нет. Он
бы, наверное, утонул в них.
«Эх, если бы в уборной был душ», - полагает Моррис. Но, если бы да кабы, и
так далее. Хватит и умывальника. Снимая окровавленную рубашку и моясь, он
вспоминает все, к чему прикасался после того, как зашел в магазин. Таких
предметов немного. Надо будет не забыть протереть табличку на дверях. А еще
дверные ручки этого туалета.
Моррис вытирается, выходит в кабинет и бросает полотенце и забрызганную
кровью рубашку рядом с телом. Кровь попала ему и на джинсы, но этот вопрос
он с легкостью решил с помощью того, что нашел на полке в гардеробной: минимум две дюжины футболок, аккуратно сложенных и переложенных папиросной бумагой. Он выбирает одну размера XL, которая закроет джинсы до половины бедра, как раз то место, где крови больше, и разворачивает. На груди у
нее написано «Редкие издания Эндрю Халлидея», ниже - номер телефона магазина, адрес сайта и изображение раскрытой книги. Моррис думает: «Наверное,
он раздает их денежным клиентам. Которые их принимают, говорят «спасибо»
и никогда не надевают ».
Он начинает натягивать на себя футболку, решает, что, пожалуй, не стоит
разгуливать по городу с адресом места своего последнего совершенного убийства, и выворачивает ее наизнанку. Буквы немного просвечиваются, но не
настолько, чтобы кто-то смог их прочитать, а книга может быть любым прямоугольным предметом.
229
Но вот с ботинками «Докер» нужно что-то делать. Верх у них забрызган кровью, подошвы тоже загрязнены. Моррис осматривает ноги своего давнего приятеля, задумчиво кивает и возвращается к гардеробной. Если талия Энди примерно вдвое больше талии Морриса, то размер обуви у них практически одинаков. Он выбирает пару мокасин и примеряет. Они немного давят и могут натереть мозоли, но мозоли - совсем небольшая цена за новые сведения и за выполнение мести, которую он столько откладывал.
К тому же, это чертовски хорошие ботинки.
Он добавляет собственную обувь к липкой куче на ковре, потом осматривает
бейсболку. Ни пятнышка. Хотя здесь повезло. Он одевает ее и обходит кабинет,
тщательно протирая места, к которым точно касался и к которым мог прикоснуться.
Последний раз приседает возле тела и проверяет карманы, понимая, что
снова пачкает руки в крови. Придется их снова мыть. Ничего. Этакое.
«Это Воннегут, а не Ротстайн», - предполагает он и смеется. Литературные
аллюзии всегда приносят ему удовольствие.
Ключи Энди он находит в переднем кармане, кошелек прилепили к заднице
с той стороны, которую Моррис разрубил топориком. Опять повезло. Наличности там немного, меньше тридцати долларов, но, как говорится, грош тысячи
стережет. Моррис прячет деньги вместе с ключами, затем снова моет руки и
снова вытирает рукоятки крана.
Прежде чем выйти из святая святых Энди, он внимательно разглядывает топорик. На лезвии - комки запеченной крови и волосы. На резиновой рукоятке четкий отпечаток его ладони. Вероятно, его следует забрать с собой, бросить в
сумку вместе с рубашкой и туфлями, но какой-то внутренний голос - слишком
глубокий, чтобы его можно было выразить, но чрезвычайно властный - приказывает оставить его, по крайней мере, пока.
Моррис поднимает топорик, вытирает ручку, чтобы избавиться отпечатков
пальцев, и осторожно кладет его на дорогой письменный стол. Как предупреждение. Или визитную карточку.
- Кто скажет, что я не волк, мистер Макфарланд? - Спрашивает он у пустого
кабинета. - Кто такое скажет?
230
Затем он идет, воспользовавшись окровавленным полотенцем, чтобы повернуть дверную ручку.
6
Оказавшись в магазине, Моррис бросает окровавленные вещи в одну из сумок, застегивает ее, после чего садится изучать ноутбук Энди.
Это «Макинтош», гораздо лучше того, что был в тюремной библиотеке, но по
большому счету такой же. Поскольку режим сна на нем все еще не включился,
тратить время на поиск пароля не требуется. На экране много деловых файлов,
плюс приложение «БЕЗОПАСНОСТЬ» на панели внизу. Надо будет исследовать
его, но позже, а пока он открывает файл, названный «ДЖЕЙМС Хокинс», и действительно, в нем именно те сведения, которые ему нужны: адрес Питера
Сауберса (который он и так знает) и номер мобильного телефона, полученный
из голосового сообщения, о котором вспоминал его давний приятель. Его отца
зовут Томас. Мать - Линда. Сестра - Тина. Там есть даже фотография юного мистера Сауберса, также известного как Джеймс Хокинс. Он стоит с кучкой работников библиотеки на Гарнер-стрит, которую Моррис хорошо знает. Под этой информацией - она может пригодиться, кто знает, кто знает , библиография
Джона Ротстайна, по которой Моррис только скользит взглядом, он знает работы Ротстайна наизусть.
Кроме того добра, которое прибрал к рукам юный мистер Сауберс, понятно.
Добра, которое он украл у законного собственника.
Рядом с компьютером лежит блокнот. Он записывает телефон мальчика и
кладет блокнот в карман. Далее он открывает приложение «БЕЗОПАСНОСТЬ» и
щелкает по «КАМЕРЫ». Появляется шесть экранчиков. На двух Лейсмейкерлейн во всем своем потребительском великолепии. Две камеры смотрят на узкое внутреннее помещение магазина. Пятая показывает эту стойку и Морриса,
что сидит за ней в новой футболке. Шестая показывает кабинет Энди и тело,
распростертое на турецком ковре. На черно-белом изображении пятна крови
похожи на чернила.
Моррис щелкает по картинке, и она заполняет весь экран. Внизу появляются
кнопки со стрелочками. Он щелкает по двойной стрелке перемотки, ждет, потом нажимает воспроизведения. Восторженно еще раз просматривает, как сам
убивает своего давнего приятеля. Увлекательно. Впрочем, это домашнее видео
никто не должен увидеть, и это означает, что ноутбук он берет с собой.
231
Он отключает различные провода, в том числе и тот, что идет от блестящей
коробки с надписью «Системы безопасности « Виджилент »». Камеры сбрасывают информацию непосредственно в жесткий диск ноутбука, поэтому автоматической записи DVD нет. Можно понять. Подобная система - слишком дорогое
удовольствие для такого небольшого предприятия, как «Редкие издания Эндрю
Халлидея». Но один из шнуров, которые он отключил, вел к приводу, что записывают лазерные диски, так что его давний приятель мог делать DVD из записей своих камер видеонаблюдения.
Моррис методично осматривает стойку, ища диски. Всего здесь пять ящичков. В первых четырех он не находит ничего интересного, но расположенный
посередине, под столешницей, заперт. Для Морриса это многое значит. Он перебирает ключи Энди, находит наименьший, открывает ящик и приветствует
себя с удачной находкой. Штук шесть-восемь фотографий, на которых его давний приятель отсасывает у здоровых парня с большим количеством татуировок,
но там лежит еще и пистолет. Это пижонский «SIG Sauer P238», красный с черным, с инкрустацией в виде золотых цветов на стволе. Моррис достает обойму
и видит, что она полна. Один патрон даже загнан в патронник. Он вставляет
обойму назад, кладет пистолет на стойку и продолжает поиски. Заглянув
вглубь ящика, находит неподписанный белый конверт, клапан которого просто
загнут, а не запечатан. Он открывает его, ожидая увидеть новые грязные фотографии, но с радостью видит деньги, долларов пятьсот, не меньше. Удача, как
и раньше, на его стороне. Конверт он кладет рядом с пистолетом.
Больше в ящике ничего нет, и он решает, что, если Энди и записывал DVD,
то вероятно, хранил диски в сейфе. Но госпожа Удача еще не покинула Морриса Беллами. Поднимаясь, он затрагивает плечом полочку слева от стойки.
Несколько старых книг высыпаются на пол, а за ними лежит небольшая кучка
пластиковых коробок для DVD, перетянута резинками.
- Привет, - тихо произносит Моррис. – Привет-привет.
Он садится и быстро просматривает их, перетасовывая, как карты. Каждый
из них Энди подписал черным маркером, и только последняя надпись имеет для
него смысл, и это именно то, что он искал. На сияющей поверхности значится:
«Хокинс».
Сегодня ему слишком повезло (возможно, это компенсация за вчерашнее
ужасное разочарование), но торопить события не стоит. Моррис несет компьютер, пистолет, конверт с деньгами, диск «Хокинс» к двери магазина. Там складывает их в одну из сумок, не обращая никакого внимания на прохожих на
232
улице. Если вы ведете себя так, будто имеете право находиться в каком-то месте, люди так и подумают. Уверенным шагом он выходит из магазина и запирает за собой дверь. Табличка «закрыто» слегка покачивается, потом замирает.
Натянув ниже длинный козырек бейсболки, Моррис уходит.
Перед возвращением в Элитный гнидник, он еще раз останавливается, заходит в компьютерное кафе «Байтс Байтс». За двенадцать долларов Энди Халлидея он получает чашку слишком дорогого, говняного кофе и двадцать минут
в кабинке, где есть компьютер с DVD-приводом. Понадобилось меньше пяти минут, чтобы проверить улов. На видео его давний приятель разговаривает с
мальчиком, на котором, похоже, фальшивые очки и родительские усы. В первой части у Сауберса с собой книга, вероятно, «Посылки с Олимпа», и конверт
с несколькими листами бумаги, надо полагать, это фотокопии, о которых упоминал Энди. В другой серии Сауберс и Энди, кажется, спорят. Оба черно-белых
мини-фильма без звука, даже хорошо. Пацан мог говорить все, что угодно. Во
второй части там, где они спорят, он мог бы даже говорить что-то вроде: «В
следующий раз я приду с топором, ты толстый подонок».
Выходя из «Байтс Байтс», Моррис улыбается. Человек за стойкой улыбается
в ответ и говорит:
- Надеюсь, хорошо провели время.
- Да, - отвечает мужчина, который провел более двух третей своей жизни в
тюрьме. - Но твой кофе, как ссаки, сопливый Фрик. Мне нужно было бы вылить
его на твою сраную голову.
Улыбка тает на лице менеджера. Сюда приходит много долбанутых, и с такими людьми лучше просто молчать и надеяться, что они никогда не вернутся.
7
Ходжес сказал Холли, что собирается провести по крайней мере, часть уикенда в своем кресле «Лей-Зи-Бой» за просмотром бейсбола, и в воскресенье он
действительно смотрит первые три иннинга игры «Индейцев», но затем его
охватывает какое-то неопределенное беспокойство, и он решает посетить одного человека. Не давнего приятеля, но, безусловно, давнего знакомого. После
каждого из таких визитов он говорит себе: «Да, все, это последний раз, все
равно это бессмысленно». И говорит это вполне серьезно. Но проходит недели
четыре или восемь, а возможно, и все десять - и он снова собирается в дорогу.
Что-то подталкивает его к этому. К тому же «Индейцы» уже отстают от «Рейнджеров» на пять очков, а это только третий иннинг.
233
Он выключает телевизор, надевает старую футболку с надписью «Полицейская спортивная лига» (в дни лишнего веса он как огня боялся футболок, но
теперь, когда над поясом брюк не выпирает живот, ему нравится видеть их
прямой силуэт на своем теле) и запирает дом. В воскресенье машин на улицах
немного, и уже через двадцать минут он ставит «Приус» в слот на третьем
ярусе гостевой автостоянки, расположенной рядом с огромным (постоянно метастазирует) бетонным великаном больницы имени Джона М. Кайнера. Направляясь к лифту, он мысленно говорит молитву, благодаря Бога за то, что находится здесь как посетитель, а не как пациент. Впрочем, он слишком хорошо
помнит, даже сейчас, говоря эту весьма уместную благодарность, что большинство людей рано или поздно становятся пациентами этой или одной из других
четырех, хороших и не очень, городских больниц. Ни у кого нет бесплатного
проезда, и, в конце концов, даже наиболее приспособленный для плавания корабль идет ко дну, буль-буль-буль. Единственный, по мнению Ходжеса, способ
это уравновесить - выжимать все из каждого дня на плаву.
Но, если это так, что он делает здесь?
Эта мысль вызывает в памяти отрывок стихотворения, услышанного или прочитанного когда-то давным-давно, который зацепился в мозге благодаря простой рифме: “Какой вопрос? Да бросьте! Пошли, ну-ка, в гости быстрее ».
8
В любом крупном городском госпитале легко заблудиться, но Ходжес ходил
по этому маршруту уже много раз и теперь мог бы и сам кому угодно что-то
подсказать. Лифт спускает его к крытого перехода; переход выводит его в
фойе размером с железнодорожный вокзал; лифт коридора А поднимает его на
третий этаж, воздушный переход переносит через бульвар Кайнера к конечной
цели, где стены окрашены в успокаивающий розовый цвет, а разговаривать
принято вполголоса. Над регистратурой висит табличика:
Добро пожаловать
в клинику травматических поражений мозга
Озерного региона.
Пользоваться мобильными телефонами или телекоммуникационными устройствами запрещено.
Помогите нам сохранить спокойную обстановку.
234
Мы ценим ваше сотрудничество.
Ходжес подходит к регистратуре, где его уже ждет бейджик посетителя.
Главная медсестра знает его, после четырех лет они почти стали друзьями.
- Как дела дома, Бекки?
Она отвечает, что все хорошо.
- Как рука сына? Срастается?
Она отвечает, что срастается. Гипс уже сняли, и за неделю, всего за две, он
сможет обходиться без перевязи.
- Это хорошо. Мой мальчик в палате или на физиотерапии?
Она отвечает, что в палате.
Ходжес неторопливой походкой направляется в палату 217, где за счет
штата содержится особый пациент. Прежде чем попасть туда, он встречает санитара, которого медсестры зовут Библиотечным Элом. Ему за шестьдесят, и
обычно он толкает тележку, нагруженную книгами в мягких переплетах и газетами. Недавно в его маленьком арсенале развлечений появилось пополнение:
небольшой пластмассовый ящик, наполненный электронными книгами.
- Привет, Эл, - говорит Ходжес. - Как дела?
Обычно Эл не держит язык в кармане, но сегодня он выглядит сонным, и под
глазами у него фиолетовые круги. «Похоже, у кого-то была бурная ночь», - не
без удивления думает Ходжес. Симптомы ему известны, потому что на своем
веку он и сам пережил не одну бурную ночь. У него возникает желание щелкнуть пальцами у Эла перед глазами, как это делает гипнотизер на сцене, но он
решает, что это будет некрасиво. Пусть друг спокойно переживает заключительную часть похмелья. Если ему так плохо днем, Ходжесу даже страшно
представить, что с ним было утром.
Но Эл приходит в себя и улыбается, прежде чем Ходжес проходит его.
- Хэй, детектив! Давно тебя не видел.
- Теперь я просто «мистер», Эл. Ты хорошо себя чувствуешь?
- Конечно. Просто думаю … - Эл пожимает плечами. - Господи, не знаю, о
чем я думал. - Он смеется. - Нет, таким слабакам нельзя стареть.
235
- Ты не старый, - возражает Ходжес. - Тебе забыли новости рассказать.
Шестьдесят - это новые сорок.
Эл прыскает.
- Это пустые разговоры сам-знаешь-кого.
Ходжес не может с этим не согласиться. Он кивает на тележку.
- Неужели мой мальчик попросил почитать?
Эл снова прыскает.
- Хартсфилд? Он сейчас и про мишек Беренстайнов книгу не осилит. - Санитар с серьезным видом стучит себя пальцем по лбу. - У него здесь полная каша.
Хотя иногда он тянется к этим штукам. - Он берет электронную книгу «Заппит»
ярко-розового девичьего цвета. - У них игры стоят.
- Он играет в игры?
- Господи, конечно, нет. У него регулятор моторики не работает. Но когда я
включаю одну из демок, модную прогулку Барби, например, рыбалку в лунке,
он смотрит на нее часами. На демке одно и тоже повторяется снова и снова, но
понимает ли он это?
- Наверное, нет.
- Правильно. Я думаю, звуки ему тоже нравятся. Все эти «бип», «буп»,
«буль». Я, бывает, прихожу через два часа, а эта игрушка лежит у него на кровати или на подоконнике, экран темный, батарея разряжена. Хотя для них это
не страшно - 3:00 подзарядки, и снова работает. Но он их никогда не заряжает.
Может, это и к лучшему. - Эл морщит нос, как от неприятного запаха. Может,
хорошо, а может, и нет, думает Ходжес. Пока ему не станет лучше, он будет
находиться здесь, в хорошей больничной палате. Красивого вида из окна нет,
зато есть кондиционер, цветной телевизор и розовая «Заппит» время от времени. Если бы он был compos mentis - языком закона, мог бы участвовать в
своей защите, - ему бы пришлось отвечать перед судом за дюжину преступлений, включая девять убийств. Десять, если окружной прокурор решил бы добавить смерть матери этой мерзости, которая была отравлена. И тогда остаток
жизни он провел бы в Вейнсвилльськой тюрьме штата.
Там кондиционеров нет.
- Да расслабься ты, Эл. У тебя усталый вид.
236
- Нет, со мной все в порядке, детектив Хатчинсон. Приятно провести время.
Эл катит свою тележку дальше, а Ходжес, нахмурив брови, смотрит ему
вслед. Хатчинсон? Это еще откуда? Ходжес ходит сюда уже несколько лет, и Эл
прекрасно знает его имя. Или знал. Господи, он надеется, что это не первые
признаки начала слабоумия.
Первые месяцы четыре или около того у дверей палаты номер 217 дежурили
два охранника. Затем один. Теперь ни одного, потому что сторожить Брейди это пустая трата времени и денег. Вряд ли стоит ожидать побега от человека,
который сам не может даже в туалет сходить. Ежегодно начинаются разговоры
о том, что его надо перевести в более дешевое заведение на север штата, и
каждый раз прокурор напоминает всем и каждому, что этот джентльмен, хоть с
поврежденным мозгом, хотя со здоровым, технически все еще ждет суда. Держать его здесь легко, поскольку клиника покрывает большую часть связанных
с его содержанием затрат. Команда неврологов - особенно доктор Феликс Бабино, заведующий отделением - находит случай Брейди Хартсфилда чрезвычайно интересным.
В этот день он сидит у окна, в джинсах и клетчатой рубашке. Волосы длинные и неопрятные, но вымытые и сияют золотом на солнечном свете. «В такие
волосы какая-то девушка захотела бы запустить пальцы, - полагает Ходжес.
Если бы не знала, какое он чудовище ».
- Привет, Брейди.
Хартсфилд не шевелится. Он смотрит в окно, да, но видит он кирпичную
стену гаража, единственное, что можно увидеть из этого окна? Знает ли он, что
в одном помещении с ним находится Ходжес? Знает ли он, что кто-то находится
в одном помещении с ним? Этот вопросы, ответы на которые ищет целая команда неврологов. Как и Ходжес, который садится на край кровати, думая:
«Был он чудовищем или еще им есть?»
- Давно не виделись, как сказал сухопутный моряк девушке из хора.
Хартсфилд не отвечает.
- Я знаю, это старая шутка. У меня таких сотни, спроси мою дочь. Как ты
себя чувствуешь?
Хартсфилд не отвечает. Его руки лежат на коленях, длинные белые пальцы
вяло переплетены.
237
В апреле 2009 Брейди Хартсфилд угнал «Мерседес», принадлежавший тете
Холли, и намеренно въехал на большой скорости в толпу соискателей у Городского Центра Занятости. Он убил восемь и серьезно ранил двенадцать человек,
включая Тома Сауберса, отца Питера и Тины. После этого ему удалось убежать.
Ноон сделал ошибку - написал насмешливое письма Ходжесу, который тогда
уже вышел в отставку.
В следующем году Брейди убил кузину Холли, с которой у Ходжеса намечались романтические отношения. Получилось так, что сама Холли остановила
часы Брейди Хартсфилда, почти в буквальном смысле выбив ему мозг Веселым
шлепком самого Ходжеса, прежде чем Хартсфилд успел привести в действие
бомбу, которая убила бы тысячи подростков на поп-концерте.
Первый удар шлепка повредил череп Хартсфилда, но зато второй удар нанес
то, что считается непоправимым ущербом. Его доставили в клинику травматических поражений мозга в глубокой коме, из которой он вряд ли когда-нибудь
вышел бы. Так говорил доктор Бабино. Но одной темной, мрачной ночью, в ноябре 2011, Хартсфилд открыл глаза и заговорил с медсестрой, которая меняет
ему капельницу. (Думая о том, как это произошло, Ходжес всегда представляет
себе доктора Франкенштайна, который кричит: «Он жив! Он жив!») Хартсфилд
сказал, что у него болит голова и спросил о матери. Когда доктора Бабино вызвали и тот попросил пациента проследить взглядом за пальцем, чтобы проверить работу глазных двигательных мышц, Хартсфилд смог это сделать.
За тридцать месяцев, прошедшие с тех пор, Брэйди Хартсфилд не раз заговаривал (хотя и не при Ходжесе). Предпочтительно он просит привести мать.
Когда ему говорят, что она умерла, он иногда кивает головой, словно понимает… но через день или через неделю он повторяет просьбу. В центре физиотерапии он в состоянии выполнять простые указания и снова может ходить,
хотя кое-как и только с надлежащей помощью. В удачные дни он может сам
есть, но одеться не в состоянии. Его состояние классифицируется как полукататоническое. Преимущественно он сидит в своей палате, глядя в окно на гараж
или на картину с цветами на стене.
Однако в последние годы вокруг Брейди Хартсфилда произошло несколько
необычных инцидентов, которые сделали его чем-то вроде легенды Клиники
травматических поражений мозга и породили целый ряд слухов и предположений. Доктор Бабино только смеется над ними, отказываясь обсуждать … но некоторые из санитаров и медсестры охотно болтают об этом, а один отставной
238
полицейский детектив с годами все внимательнее прислушивается к таким разговорам.
Ходжес наклоняется вперед и, размахивая руками между коленями, улыбается Хартсфилду.
- Ты притворяешься, Брейди?
Брейди не отвечает.
- Зачем? Ты все равно остаток жизни просидишь взаперти, хоть так, хоть
так.
Брейди не отвечает, но одна рука медленно поднимается с колена. Он чуть
не попадает себе в глаз, потом делает то, что собирался - убирает прядь волос
со лба.
- Хочешь спросить о матери?
Брейди не отвечает.
- Она умерла. Гниет в могиле. Ты накормил ее отравой против сусликов.
Наверное, она умирала в муках. Она мучилась, когда умирала? Ты тогда был с
ней? Наблюдал?
Нет ответа.
- Ты меня слышишь, Брейди? Тук-тук, кто-нибудь есть дома?
Нет ответа.
- Я думаю, ты меня слышишь. Надеюсь, что слышишь. Эй, вот что я тебе
скажу. Когда-то я много пил. И знаешь, что я запомнил о тех днях?
Тишина.
- Похмелье. Попытки вытащить себя из кровати, когда в голове стучит, как
молот о наковальню. Как утром в туалете выливаешь из себя кружку жидкости
и мучительно пытаешься вспомнить, что делал прошлой ночью. Иногда даже не
знаешь, как попал домой. Как проверяешь машину на вмятины. Это было, как
заблудиться в собственном уме, искать дверь, чтобы выйти, и не находить их,
может, к полудню, когда все наконец начнет успокаиваться.
Это заставляет его на мгновение подумать о Библиотечном Эле.
239
- Надеюсь, там где ты сейчас и находишься, Брейди. Ты слоняешься тудасюда внутри наполовину отключенного мозга и ищешь выход. Только у тебя нет
выхода. Твое похмелья никогда не закончится. Это так? Человек, очень надеюсь, что да.
В руках ощущается боль. Он смотрит вниз и видит, что его ногти впились в
ладони. Он разжимает пальцы и смотрит, как белые полумесяцы наполняются
красным. Снова улыбается.
- Просто говорю, приятель. Просто говорю. Хочешь что-нибудь ответить?
Хартфилд ничего не отвечает.
Ходжес поднимается.
- Ну, ничего. Продолжай сидеть здесь у окна и искать выход. Которого нет. А
я пока выйду на улицу, подышу свежим воздухом. Сегодня прекрасный день.
На столе между стулом и кроватью лежит фотография, которую Ходжес впервые увидел в доме на Вязовой улице, где Хартсфилд жил с матерью. Это ее
уменьшенная копия в простой серебряной рамочке. На ней изображены Брейди
и его мама, они стоят на каком-то пляже в обнимку и прижимаясь щеками,
больше похожи на парня с девушкой, чем на мать с сыном. Когда Ходжес разворачивается, чтобы уйти, фотография падает с тоненьким дзинь.
Он смотрит на нее, затем смотрит на Хартсфилда и снова на фотографию,
лежащую ниц.
- Брейди?
Нет ответа. Он никогда не отвечает. Хотя бы.
- Брейди, это ты сделал?
Молчание. Брейди смотрит на свои колени, где его пальцы снова вяло переплелись.
- Некоторые из медсестер говорят, что … - Ходжес не заканчивают мнение.
Он поднимает фотографию и ставит ее на ножку. - Если ты сделал, сделай еще
раз.
Хартсфилд ничего не делает, и ничего не происходит с фотографией. Мать и
сын в беззаботные дни. Дебора Энн Хартсфилд и ее медовый мальчик.
- Ну ладно, Брейди. Прощай стало быть, крокодил. Я ушиваюсь, гамадрил.
240
И он идет, закрыв за собой дверь. Когда дверь закрывается, Брэйди
Хартсфилд на мгновение поднимает глаза. И улыбается.
На столе снова падает фотография.
Дзинь.
9
Эллен Брен (ученикам, которые посещали курс фэнтези и ужасов литературного факультета Нортфилдской средней школы, известная как Брен Стокер)
стоит у дверей школьного автобуса, который припаркован на стоянке дома отдыха «Ривер-бэнд». В руке у нее мобильный телефон. Сейчас четыре часа дня,
и она собирается звонить 911, чтобы сообщить об исчезновении ученика.
Именно в это время из-за того крыла, в котором располагается ресторан, появляется Питер Сауберс. Он бежит так быстро, что волосы улетает назад, открывая лоб.
Эллен неизменно строгая со своими учениками, всегда остается на учительском стороне и никогда не позволяет себе фамильярности, но сейчас она отвергает условности и сжимает Пита в объятиях, столь прочных и безумных, что
чуть ли не душит его. Из автобуса, где сидят другие старосты и кандидаты в
старости НСШ, доносятся отдельные саркастические аплодисменты.
Эллен отрывается от него, берет за плечи и делает еще одну вещь, которую
никогда раньше себе не позволяла с учениками, - хорошо его встряхивает.
- Ты где был? Ты пропустил все три утренних семинара, ты пропустил обед,
я уже хотела в полицию звонить!
- Простите, мисс Брен. У меня живот прихватило, и я решил, что нужно погулять, подышать свежим воздухом.
Мисс Брен - проводник и наставник в этом путешествии, потому что она преподает не только американскую историю, но и американскую политику, - решает, что верит ему. Не только потому, что он один из ее лучших учеников и
никогда с ним не было проблем, но еще и потому, что мальчик действительно
имел болезненный вид.
- Надо было … сообщить, - говорит она. - Я подумала, ты решил ехать автостопом в город или что-то вроде этого вытворил. Если с тобой что-то случится,
винить будут меня. Неужели ты не понимаешь, что во время поездки я за вас
отвечаю?
241
- Я сбился со счета времени. Меня тошнило, и я боялся не сдержаться
внутри. Наверное, я что-то съел, или желудочный вирус.
Ничего плохого он не ел, и никакого вируса у него никак нет, но про тошноту он не соврал. Это нервы. Бесспорный, неподдельный страх. От мысли о
необходимости встречаться завтра с Энди Халлидеем его охватывает ужас. Все
может пройти гладко, он знает, что у него есть шансы, но это будет все равно
что засовывать нить в иглу, которая дергается. Если не получится, у него будут
проблемы с родителями и с полицией. Стипендии, пособия? Об этом можно забыть. Его даже могут посадить в тюрьму. Поэтому весь этот день он бродил по
тропинкам, которые пересекают по всем направлениям тридцать акров территории дома отдыха, снова и снова обдумывая предстоящее противостояние. Что
он скажет, что скажет Халлидей, что он ответит. Итак, он потерялся во времени.
Пит хотел бы никогда не находить тот сраный сундук.
Он думает: «Но я же не хотел сделать ничего плохого. Черт побери, я же хотел лишь помочь »
Эллен видит, что к глазам мальчика подошли слезы, и впервые замечает возможно, потому, что он сбрил свои дурацкие усики завсегдатая бара знакомств, - которое утонченное у него лицо. Действительно, еще немного, и его
можно будет назвать красивым. Она бросает мобильник в сумочку и достает пакетик бумажных носовых платков со словами:
- Вытри лицо.
- Эй, Сауберсе! Ну и как, подцепил кого-нибудь?
- Заткнись, Джереми, - не оборачиваясь, кричит Эллен и снова обращается к
Питу: - Мне бы надо было тебя за такие фокусы неделю после уроков оставлять, но сжалюсь над тобой.
Да, она сжалится над ним, потому что недельное наказание требует устного
доклада помощнику директора Уотерсу, который отвечает за воспитательную
работу в школе. Уотерс начнет разбираться в ее собственных поступках и захочет знать, почему она не подняла тревогу раньше, особенно, если ее заставят
признаться, что она не видела Сауберса со вчерашнего обеда в ресторане. Он
находился вне поля зрения и наблюдения почти целый день, а это слишком
долго для санкционированной школой поездки.
242
- Спасибо, мисс Брен.
- Тебя уже не тошнит?
- Да. У меня уже пустой желудок.
- Тогда садись в автобус, и едем домой.
Пока Пит поднимается по лестнице и идет между сиденьями, снова звучат
саркастические аплодисменты. Он пытается улыбнуться, что все в порядке, но
сейчас у него единственное желание - вернуться на Сикоморовую улицу, спрятаться в своей комнате и дождаться завтрашнего дня, чтобы наконец покончить
с этим кошмаром.
10
Когда Ходжес возвращается домой после госпиталя, на его крыльце сидит
симпатичный молодой человек в гарвардской футболке. Юноша читает толстый
том в мягкой обложке, на которой изображена группа или греков, или римлян,
которые борются. Рядом с ним сидит ирландский сеттер, на морде которого беззаботно-веселая улыбка, которая, похоже, является типичной для собак, выросших в любящих семьях. Молодой человек и собака встают, когда Ходжес
въезжает в маленькую пристройку, которая служит гаражом. Юноша встречает
его посреди поляны с одной вытянутой рукой, сжатой в кулак. Ходжес стучится
с ним косточками, тем самым отдавая дань чернокожести Джерома, потом пожимает ему руку, отдавая тем самым дань своей принадлежности к белым
англо-саксонским протестантам.
Джером отступает на шаг, держа Ходжеса за предплечье и осматривая его
оценивающим взглядом.
- Вы только посмотрите! - Восклицает он. - Кожа и кости!
- Я много хожу, - говорит Ходжес. - Я купил себе беговую дорожку для дождливых дней.
- Отлично! Вы будете жить вечно!
- Хотел бы я этого, - говорит и наклоняется. Пес поднимает переднюю лапу,
и Ходжес сжимает ее. - Как дела, Оделл?
Оделл лает, что, вероятно, означает «отлично».
243
- Пойдем в дом, - приглашает Ходжес. - У меня кока-кола. Если, конечно, ты
не предпочитаешь пиво.
- Кока-кола пойдет. Могу поспорить, Оделл будет благодарен за воду. Мы
сюда пешком шли, а он уже не такой быстрый, как раньше.
- Его миска до сих пор стоит под умывальником.
Они заходят в дом и чокаются ледяными стаканами с кока-колой. Оделл хлебает воду, после чего растягивается на своем привычном месте рядом с телевизором. Первые месяцы после выхода на пенсию Ходжес был страстным любителем смотреть телевизор, сейчас же ящик почти не включается, разве что ради
Скотта Пелли из «Вечерних новостей Си-Би-Эс» или игры «Индейцев».
- Как кардиостимулятор, Билл?
- Я о нем даже не вспоминаю. Что мне и нравится. А что случилось с большим балом в Питтсбурге, на который ты собирался вести эту свою как ее-там?
- Не получилось. Для моих родителей «эта, как ее-там» и я обнаружили
несовместимость академических и личных интересов.
Ходжес вскинул брови.
- Звучит немного официально. Ты же не на юридическом учишься, а на философском, древние культуры изучаешь.
Джером отпивает кока-колу, вытягивает длинные ноги и улыбается.
- Честно? «Эта, как ее-там» - она же Присцилла – использовала меня, чтобы
подергать за леску ревности своего бойфренда из средней школы. И сработало.
Она рассказала мне, как ей жаль, что пришлось меня втянуть в это, надеется,
что мы останемся друзьями и так далее. Достаточно унизительно, но, пожалуй,
к лучшему. - Немного помолчав: - Она у себя в комнате на полке до сих пор
держит всех своих Барби и Братц, и, должен признаться, меня это немного притормозило. Сказать по правде, я бы не сильно возражал, чтобы мои предки
узнали, что я был той палкой, которой она замешивала свой любовный эликсир, но, если вы расскажете Барбстеру, я никогда не узнаю, чем все закончилось.
- Могила! - Обещает Ходжес. - И что теперь? Вернуться в Массачусетс?
- Нет, я здесь на все лето. Нашел работу в доках - контейнеры возить.
244
- Не слишком подходящая работа для студента Гарварда, Джером.
- Для этого то, что надо. Прошлой зимой я получил права на управление грузовыми машинами, платят там прекрасно, а Гарвард - удовольствие не из дешевых, даже с частичной стипендией. - Здесь, к счастью, ненадолго, на огонек заглядывает Тайрон Экстазный Кайф: - Черный мальчик помогать разгружать
этот баркаса и поднимать этот тюка, масса Ходжес! - И без всякого перехода
снова заговорил Джером - Кто вам подстригает газон? Неплохая робота. До качества Джерома Робинсона, конечно, не дотягивает, но выглядит аккуратно.
- Один парень с конца квартала. Ты зашел поздороваться, или …
- Барбара и ее подруга Тина рассказали мне офигенную историю, - говорит
Джером. - Тина сначала не хотела рассказывать, но Барбара ее уговорила. Она
в таких делах мастер. Вы знаете, что отец Тины пострадал во время того случая
у Городского Центра, верно?
- Да.
- Если это действительно ее старший брат посылал деньги, чтобы помочь
своей семье, то он, конечно, молодец … Но откуда они у него? Я, как ни стараюсь, я не нахожу этому объяснение.
- Я тоже.
- Тина говорит, вы собираетесь спросить у него.
- Завтра после школы, такой план.
- Холли участвует?
- В определенной степени. Она собирает информацию.
- Круто. - Джером ослепительно улыбается. - Давайте я завтра пойду с вами?
Опять соберем нашу группу, чувак! Сыграем все наши хиты!
Ходжес задумывается.
- Не знаю, Джером. Один парень - такой славный старик, как я, - не слишком огорчит мистера Сауберса. Но два парня, особенно, если один из них
наглый черный чувак шести футов два дюйма роста …
- Пятнадцатый раунд, а я даже не выдохся! - Объявляет Джером и взмахивает сжатыми в кулаки руками. Оделл прижимает уши. - Даже не выдохся! Эта
245
здохля Сонни Листон даже не притронулся ко мне! Я порхаю ринга, как бабочка, я сожалению, как … Он оценивает терпеливое выражение лица Ходжеса.
- Ладно, извините, иногда меня заносит. Где вы будете его ждать?
- Думал, у школы. Ты знаешь, где именно дети выходят из здания?
- Не все выходят через одну дверь, и он может пойти не через парадный
вход, особенно если Тина проговорится, что с вами разговаривала. - Он видит,
что Ходжес хочет что-то сказать, и поднимает руку. - Да, она обещала не рассказывать, но старшие братья знают младших сестер, вы уж поверьте парню, у
которого самого есть младшая сестричка. Если он узнает, что кто-то собирается
его расспрашивать, скорее всего выйдет через заднюю дверь и срежет по футбольному полю на Вестфилд-стрит. Я мог бы там сидеть в машине и позвонить
вам, если увижу его.
- Ты знаешь, как он выглядит?
- Да. У Тины в кошельке его фотка. Позвольте мне принять участие, Билл.
Барби нравится эта девчонка. И мне она понравилась. И еще, надо быть достаточно смелым человеком, чтобы прийти к вам, пусть даже моя сестра кнутом
хлестала.
- Знаю.
- К тому же мне очень интересно. Тина говорит, денежки посыпались, когда
ее братану было всего тринадцать. Такой мальчишка, с доступом к таким деньгам … - Джером кивает головой. - Неудивительно, что у него начались проблемы.
- Это точно. Ладно, если тебе так хочется, ты в деле.
- Человек!
После этого восклицания возникает необходимость в еще одном панибратского ударе кулаками.
- Ты учился в Нортфилде, Джером. Он может выйти еще где-то, кроме центрального входа и Вестфилд-стрит?
Джером задумывается.
- Если он спустится в подвал, там есть дверь, через которую можно попасть
во двор, где в мои времена было место для курения. Он может пройти там, потом через актовый зал выйти на Гарнер-стрит.
246
- Туда можно поставить Холли, - задумчиво произносит Ходжес.
- Отличная идея! Как я и говорил, наша маленький группа снова собирается!
- Но не подходи к нему, если увидишь, - предупреждает Ходжес. - Просто
позвони мне. - Я должен к нему подойти. Холли я тоже скажу. Хотя она и не
станет.
- Хорошо, если мы услышим ее рассказ.
- Если я ее услышу, то и ты ее услышишь, - говорит Ходжес, надеясь, не поспешить с обещанием. - Приходи в мой офис в «Тернер-билдинг» к двум, выйдем где-то в четверть третьего. Будем на месте в два сорок пять.
- Вы уверены, что Холли согласится?
- Да, она наблюдает спокойно. Это с противостоянием у нее проблемы.
- Не всегда.
- Нет, - говорит Ходжес. - Не всегда.
Они оба думают об одном и том же противостояния - в МАК, с Брейди
Хартсфилдом, - с которым Холли справилась на отлично.
Джером бросает взгляд на часы.
- Мне пора. Обещал Барбстер сводить ее к молу, она хочет себе «Свотч». Он закатывает глаза.
Ходжес улыбается.
- Люблю я твою сестру, Джером.
Джером улыбается в ответ.
- Я тоже. Пойдем, Оделл. Прогуляемся.
Оделл поднимается и направляется к двери. Джером берется за ручку и разворачивается. Улыбка исчезла.
- Вы были там, где я думаю?
- Может быть.
- Холли знает, что вы к нему ходите?
247
- Нет. И не рассказывай ей. Она очень расстроится.
- Да. Как он?
- Все так же. Хотя … - Ходжес вспоминает, как упала фотография. Этот звук
динь.
- Хотя что?
- Ничего. Он такой же. Слушай, сделай мне услугу. Скажи Барбаре, пусть сообщит, если Тина позвонит и скажет, что ее брат узнал о разговоре девочек со
мной в пятницу.
- Сделаю. Увидимся завтра.
Джером идет. Ходжес включает телевизор и с радостью обнаруживает, что
«Индейцы» все еще играют. Счет равный и идет дополнительный иннинг.
11
Вечер воскресенья Холли проводит в своей квартире, пытаясь смотреть
«Крестный отец 2» на компьютере. Обычно это весьма приятное для нее занятие, потому что она считает его одним из двух-трех лучших фильмов за всю историю, наравне с «Гражданином Кейном» и «Дорогами славы», но сегодня она
то и дело ставит его на паузу, чтобы взволнованно походить туда-сюда по комнате. Места для этого здесь хватает. Ее нынешнее жилье не стольблестящее,
как кондо у озера, в котором она недолго жила, когда только переехала в город, но расположено оно в хорошем районе и достаточно просторное. Она может позволить себе его снимать - согласно завещанию кузины Джейни, Холли
унаследовала полмиллиона долларов. Меньше после вычета налогов, разумеется, но все равно большая сумма. А благодаря работе с Биллом Ходжесом, она
может позволить себе эту сумму увеличивать.
Ходя, она бормочет любимые выражения из этого фильма:
«Я не хочу убрать всех, только своих врагов».
«Как сказать по-испански банана дайкири?»
«Страна - не твоя кровь, запомни это».
И, конечно же, то, что помнят все: «Я знаю, это был ты, Фредо. Ты разбил
мое сердце ».
248
Если бы она смотрела другой фильм, повторяла бы другой набор цитат. Это
такая форма самовнушения, которую она практикует с семи лет, когда впервые
увидела «Звуки музыкы». (Любимая строка из него: «Интересно, а как поднимается трава?»)
На самом же деле она думает о блокноте в молескиновом переплете, который спешно спрятал под подушкой брат Тины. Билл считает, он не имеет никакого отношения к деньгам, которые Пит посылал отцу, но Холли в этом не
слишком уверена.
Большую часть жизни она ведет дневники, записывает туда все фильмы, которые смотрит, все книги, которые читает, людей, с которыми встречается,
время, когда встает, и время, когда ложится. А еще работу своего желудка, что
у нее значится в закодированной форме (в конце концов, кто-то может найти
ее дневники, когда она умрет) БГ, что означает Был Горшок. Холли знает, что
такое поведение является обсессивно-компульсивным расстройством - она несколько раз разговаривала со своим врачом о том, что навязчивое составления
списков - это не что иное, как форма магического мышления, - но оно никому
не вредит, и, если она предпочитает вносить свои списки в молескиновые записные книжки, кого это касается, кроме ее самой? Главное - то, что она разбирается в молескиновых записных книжках и хорошо знает, что они не дешевые. За два пятьдесят можно купить в «Волгринс» блокнот на спирали, но
блокнот в молескиновом переплете стоит десять долларов. Зачем бы мальчику
понадобился такой дорогой блокнот, тем более, если у него малоимущая семья?
- Что-то не сходится, - говорит Холли. И потом, следуя по цепочке мысли: Оставь пистолет. Возьми канноли. - Это из первого «Крестного отца», но все
равно это хорошая строчка. Одна из лучших.
Пошли деньги. Оставь блокнот.
Дорогой блокнот, который уходит под подушку, когда его младшая сестра
неожиданно появляется в комнате. Чем дольше Холли об этом думает, тем более он склонен видеть в этом связь.
Она запускает фильм сначала, однако не может следовать его битой и столь
любимой тропинке из-за того, что голова ее заполнена записными книжками,
поэтому Холли делает почти неслыханное, по крайней мере днем, она выключает компьютер. После этого продолжает сновать по комнате, заложив руки за
спину. Пошли деньги. Оставь блокнот.
249
- И задержка! - Восклицает она посреди пустой комнаты. - Не забудь об
этом!
Так, семь месяцев затишья между тем, когда деньги закончились, и когда
младший Сауберс начал на себе трусы рвать. Семь месяцев ушло у него на то,
чтобы придумать новый способ зарабатывать деньги? Холли склонна думать
именно так. Холли считает, что у него появилась идея, но это была не хорошая
идея. Эта идея привела его к неприятностям.
- Что приводит людей к беде, если дело касается денег? - Спрашивает Холли
в пустую комнату, ускоряя шаг. - Кража. А еще шантаж.
Дело в этом? Пит Сауберс попытался кого-то шантажировать тем, что содержится в молескиновой записной книжке? Возможно, это что-то - украденные
деньги? Только как Пит мог кого-то шантажировать этими деньгами, если он
сам их украл?
Холли подходит к телефону, протягивает к нему руку, потом опускает ее. Почти минуту она стоит на месте, кусая губы. Для нее непривычно брать инициативу на себя. Может, стоит сначала позвонить Биллу и посоветоваться?
- Но Билл не считает блокнот чем-то важным, - сообщает она своей гостиной. - Я думаю иначе. И я могу думать иначе, если хочу.
Она хватает с журнального столика мобильник и звонит Тине Сауберс, пока
не сдали нервы.
- Алло? - Осторожно, почти шепотом произносит Тина. - Кто это?
- Холли Джибни. У тебя номер не высветился, потому что его не внесли в
список. Я со своим номером очень осторожна. Но тебе дам, конечно, если хочешь. Мы можем говорить в любое время, ведь мы же подруги, а подруги для
этого и нужны. Твой брат уже вернулся домой?
- Да. Приехал где-то в шесть, когда мы уже заканчивали обедать. Мама сказала, осталось еще много тушеного мяса и картофеля, и она подогреет для
него, но он сказал, что по дороге пообедал в Дэнни и пошел наверх. Он даже
не захотел слоеный торт с клубникой, а он любит. Я, правда, очень-очень за
него волнуюсь, мисс Холли.
- Можешь называть меня просто Холли, Тина. - Она ненавидит это «мисс»,
оно звучит, как писк комара, летающий вокруг твоей головы.
250
- Хорошо.
- Он тебе что-то говорил?
- Просто «привет», - тихим голосом отвечает Тина.
- Ты не рассказывала ему о том, как вы с Барбарой в пятницу приезжали в
офис?
- Господи, нет!
- Где он сейчас?
- В своей комнате. Слушает «Блэк Киз». Я терпеть не могу «Блэк Киз».
- Да я тоже. - Холли понятия не имеет, кто такие «Блэк Киз», хотя может поименно перечислить всех актеров, игравших в «Фарго». (Лучшую реплику произносит Стив Бушеми: «Давай выкурим проклятую трубку мира».)
- Тина, у Пита есть какой-то особый друг, с которым он мог бы поговорить о
том, что его волнует?
Тина задумывается. Холли, воспользовавшись случаем, берет из открытой
пачки рядом с компьютером одну подушечку никоретина и бросает ее в рот.
- Вряд ли, - наконец говорит Тина. - В школе у него есть друзья, и немало,
но единственным близким другом был Боб Пирсон, кажется, он жил в квартале
от нас. Они переехали в Денвер в прошлом году.
- А девушка у него есть?
- Раньше он встречался с Глорией Мур, но после Рождества они разбежались. Пит сказал, что она не любит книги, а он никогда не сможет сойтись с девушкой, которая не любит книги. - С грустью в голосе Тина добавляет: - А мне
Глория нравилась. Она показала мне, как красить глаза.
- Девушкам до тридцати лет не следует красить глаза, - авторитетно произносит Холли, хотя сама никогда не красится. Ее мать говорит, что красятся
только шлюхи.
- Правда? - Тина, похоже, поражена.
- А учителя? У него был любимый учитель, к которому он мог обратиться? Холли сомневается, что старший брат стал бы обсуждать с младшей сестрой
любимых учителей, и младшая сестра прислушалась бы к нему, даже если бы
251
он это и сделал. Она спрашивает, просто потому что больше ничего не придумала.
Но Холли даже не задумывается.
- Рикки-хиппи, - говорит она и хихикает.
Холли резко замирает.
- Кто?
- Мистер Рикер, так его по-настоящему зовут. Пит говорил, ему дали прозвище Рикки-хиппи, потому что он любит носить цветастые рубашки и галстуки
того периода. Пит с ним познакомился на первом курсе. Или на втором, не
помню. Он говорил мистер Рикер разбирается в хороших книгах. М … То есть
Холли, мистер Ходжес все еще собирается поговорить завтра с Питом?
- Да. Не волнуйся по этому поводу.
Но Тина очень волнуется. Более того, кажется, она вот-вот расплачется, и от
этого живот Холли сжимается в маленькую круглую точку.
- Боже мой! Надеюсь, он не возненавидит меня за это.
- Ни в коем случае, - уверяет ее Холли. Она с какой-то неестественной скоростью жует подушечку никоретина. - Билл узнает, что там происходит, и все
уладит. И тогда твой брат любить тебя еще больше.
- Обещаешь?
- Да. Ой!
- Что случилось?
- Ничего. - Она вытирает губы и смотрит на розовое пятнышко крови на
пальцах. - Я себе губу прокусила. Мне надо идти, Тина. Позвонишь мне, если
вспомнишь, с кем еще он мог говорить о деньгах?
- Он ни с кем не говорил, - несчастным голосом объявляет Тина и начинает
плакать.
- Хорошо. - И поскольку хочется еще что-то добавить: - И не морочь себе голову макияжем. У тебя и так очень красивые глаза. До свидания.
252
Она обрывает звонок, не дожидаясь ответа Тины, и снова начинает ходить
по комнате. Выплюнув разжеванную подушечку «Никора» в корзину рядом со
столом, она промокает губы бумажной платком, но кровь уже остановилась.
Нет ни близких друзей, ни постоянной девушки. Никаких имен, кроме этого
одного учителя.
Холли садится и снова включает компьютер. Открывает «Фаерфокс», заходит
на сайт Нортфилдской средней школы, щелкает нужный факультет, и вот он,
Говард Рикер, в рубашке с цветочным узором и мешковатыми рукавами, точно,
как описывала Тина. В дополнение к этому какой-то совсем нелепый галстук.
Неужели не могло так случиться, чтобы Пит Сауберс что-то рассказал своему
любимому учителю, особенно, если это было как-то связано с тем, что он писал
(или читал?) в молескиновой записной книжке?
Еще несколько кликов мышкой, и на экране компьютера появляется номер
Говарда Рикера. Еще совсем не поздно, но она не может себя заставить просто
так взять и позвонить совершенно незнакомому человеку. Даже Тине и то было
трудно позвонить, и звонок этот закончился слезами.
Завтра скажу Биллу, решает она. Он сам позвонит Рикки-хиппи, если решит,
что это стоит сделать.
Она возвращается к объемной папки с фильмами, и через минуту все ее внимание уже снова сосредоточено на «Крестном отце 2».
12
В тот вечер в воскресенье Моррис заходит еще в одно интернет-кафе и осуществляет свое быстрое небольшое исследование. Обнаружив, что искал, он
достает из кармана бумажку с номером Питера Сауберса и записывает адрес
Эндрю Халлидея. Кольридж-стрит находится в Вест Сайде. В семидесятых это
был белый анклав среднего класса, где все дома пытались сдавать немного дороже, поэтому они выглядели почти одинаково.
Быстрый просмотр сайтов местных агентств недвижимости показывает Моррису, что с тех пор здесь мало что изменилось, хотя и появился роскошный торговый центр «Велли Плаза». Машина Энди все еще может стоять там, у его
дома. Конечно, она может быть и во дворе за магазином, Моррис так и не проверил («Господи, невозможно же проверить все», - полагает он), но это маловероятно. Зачем ездить каждое утро три мили в город и каждый вечер в час
253
пик возвращаться три мили назад, если можно за десять долларов купить автобусный проездной на месяц или за пятьдесят на полгода? У Морриса есть
ключи от дома его старого приятеля, но он не собирается ими воспользоваться,
поскольку вероятность того, что дом стоит на сигнализации, намного выше, чем
в случае с Залом отдыха на Березовой улице.
Но еще у него есть ключи от машины Энди, а машина может пригодиться.
Он идет пешком обратно в Элитный гнидник, не имея никакого сомнения в
том, что там его уже ждет МакФарланд, который на этот раз будет требовать от
него не только помочиться в стаканчик. Нет. На этот раз он захочет обыскать
его комнату, а сделав это, он найдет сумку «Тафф-Тот» с краденым компьютером, окровавленные ботинки и рубашку. Не говоря уже о конверте с деньгами,
который он взял со стола своего давнего приятеля.
«Я убью его», - полагает Моррис, который уже превратился (по крайней
мере, в своей голове) в Волка Морриса.
Только этого нельзя будет сделать пистолетом. Слишком много людей в
Элитном гниднике знают, как звучит пистолетный выстрел, даже вежливое капау из маленького пидорского «P238», его давнего приятеля, а топорик он
оставил в кабинете Энди. Хотя, если бы и не оставил, топорик вряд ли помогла
бы. Макфарланд такой же здоровенный, как Энди, только в отличие от Энди он
не упитанный и не мягкотелый, как кисель. Макфарланд выглядит сильным.
Но ничего, успокаивает себя Моррис. Это дерьмо не такое уж дерьмо, потому
что старый волк - волк опытный, умелый. Таким ему и надо быть сейчас - умелым.
Макфарланд не ждет его у порога, но не успевает Моррис облегченно вздохнуть, как сразу же появляется мысль, что проверяющий может ждать наверху.
И даже не в коридоре. Возможно, он обзавелся универсальным ключом, с помощью которого может попасть в любое помещение этого похабного, пропахшего
мочой, места.
«Попробуй меня, - размышляет он. - Попробуй меня взять, сукин сын». Но
дверь заперта, комната пуста, и не похоже, чтобы ее обыскивали, хотя он
предполагает, что Макфарланд сделал бы это осторожно … умело …
Но вскоре Моррис называет себя идиотом. Если бы Макфарланд обыскал его
комнату, он бы уже ждал его с парой копов, и у копов были бы наготове наручники.
254
Несмотря на это, он открывает дверь шкафа, чтобы проверить, на месте ли
сумки. Они там, где он их оставил. Он достает деньги и пересчитывает. Шестьсот сорок долларов. Не такое уж и богатство, даже близко не то, что было в
сейфе Ротстайна, но и не так уж плохо. Он кладет деньги назад и застегивает
молнию на сумке. Затем садится на кровать, поднимает руки и смотрит на них.
Они дрожат.
«Надо это отсюда свалить, - думает он. - И сделать это завтра утром. Но
куда?»
Моррис ложится и смотрит в потолок. Через некоторое время засыпает.
13
Утро понедельника чистое и теплое, на термометре перед Городским Центром - семьдесят, когда солнце еще даже не окончательно поднялось из-за горизонта. В школе еще продолжаются занятия, учиться осталось две недели, но
сегодня будет первый по-летнему жаркий день, день, который заставляет людей вытирать затылки, щуриться на солнце и говорить о глобальном потеплении.
Когда в половине девятого Ходжес заходит в свой офис, Холли уже там. Она
рассказывает ему о вчерашнем разговоре с Тиной и спрашивает, не хочет ли
Ходжес поговорить с Говардом Рикером, известным как Рикки-хиппи, если историю о деньгах не удастся узнать от самого Питера. Ходжесс соглашается и говорит Холли, что это хорошая идея (от чего она вся сияет), но про себя думает,
что разговор с Рикером не понадобится. Если он не сможет расколоть семнадцатилетнего пацана - который и так, вероятно, только того и ждет, чтобы с
кем-то поделиться тем, что его угнетает, - ему надо бросить работу и переехать
во Флориду, убежище многих отставных полицейских.
Он просит Холли посторожить сегодня Сауберса на Гарнер-стрит, когда закончатся уроки. Она соглашается, при условии, что ей самой не придется с ним
разговаривать.
- Не придется, - уверяет ее Ходжес. - Если увидишь его, тебе следует просто
позвонить мне. Я обойду квартал и перехвачу его. У нас есть его фотографии?
- Я скачала себе шесть штук на компьютер. Пять из школьных ежегодников и
одну из библиотеки на Гарнер-стрит, где он подрабатывает. Пойдем, посмотрим.
255
На лучшей фотографии - портретный снимок Пита Сауберса в темном спортивном пиджаке и галстуке - стоит подпись: «СТУДЕНЧЕСКИЙ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ
ВЫПУСКА 2014 года». Он темноволос и достаточно хорош. Сходство с младшей
сестрой в глаза не бросается, но есть. С фотографии на Ходжеса смотрят умные
голубые глаза. В них можно разглядеть маленькую искорку веселья.
- Может, отправить их на имейл Джерому?
- Уже отправила. - Холли улыбается, и Ходжес думает (он всегда так думает), что улыбаться ей чаще. Улыбаясь, Холли превращается почти в красавицу. Разве что не хватает немного подводки для глаз. - Как же приятно будет
снова увидеться с Джеромом.
- Что у меня сегодня утром, Холли? Есть что-нибудь?
- Суд в десять. Нападение.
- Да, действительно. Парень, который своему шурину навалял. Белсон, Бритоголовый Боец.
- Давать людям прозвища нехорошо, - говорит Холли.
Вероятно, это так, но суд - дело не из приятных, и необходимость идти туда
сегодня особенно обременительна, пусть даже заседание продлится не более
часа, если, конечно, судья Уиггинс не изменилась с тех пор, когда Ходжес ходил в полицейских. Пит Гантли называл ее Бренда Уиггинс Федэкс, поскольку
она всегда отличалась исключительной пунктуальностью.
Бритоголовый Боец - это Джеймс Белсон, чей портрет, вероятно, должен был
быть иллюстрацией к статье «белый мусор» в словаре. Он живет в районе Эджмонт-авеню, который иногда называют Страна Дикарей. По условиям контракта
с одним городским автомагазином Ходжесу пришлось заняться поиском «акуры
Эм-Ди-Икс» Белсона, взносы за которую Белсон прекратил выплачивать несколько месяцев назад. Когда Ходжес прибыл к полуразрушенному дому
Белсона, ни самого Белсона, ни машины там не оказалось. Миссис Белсон - дамочка, которая выглядела, как конь, на котором долго скакали и поставили в
конюшню, не почистив, сообщила ему, что «Акуру» украл ее брат Гови. Она
дала ему адрес, тоже на земле Дикарей.
«Я Гови не люблю, - сказала она Ходжесу, - но вам бы лучше поторопиться,
пока Джимми его не убил. Когда Джимми сходит с ума, он не верит в слова,
сразу начинает бить ».
256
Когда Ходжес приехал, Джеймс Белсон действительно был занят избиением
Гови. Дело свое он делал ручкой граблей, лысая голова блестела от пота на
солнце. Шурин Белсон лежал на поросшей травой подъездной дорожке у заднего бампера «Акуры», безуспешно пытаясь лягнуть ногой Белсона и защитить
окровавленное лицо и сломанный нос руками. Ходжес встал позади Белсона и
успокоил его Веселым шлепанцем. К полудню «Акура» вернулась на стоянку
магазина и Белсону бритоголовому Бойцу теперь приходится отвечать за нападение с применением физической силы.
- Его адвокат попытается выставить тебя плохим парнем, - говорит Холли. Он спросит, как ты нейтрализовал мистера Белсона. Будь готов к этому, Билл.
- Я тебя умоляю, - устало произносит Ходжес. - Я просто ударил его один
раз, чтобы он не убил своего шурина, вот и все. Применил допустимую силу и
совершил задержание.
- Но ты использовал оружие. Если конкретно, носок, наполненный металлическими шариками.
- Да, но Белсон этого не знает. Он стоял ко мне спиной. А другой парень был
почти без сознания.
- Хорошо … - Но вид у нее встревоженный, а зубы все покусывают то место,
которое она прикусила в разговоре с Тиной. - Просто я не хочу, чтобы у тебя
были неприятности. Обещай, что будешь сдерживаться. Обещай, что не станешь кричать, размахивать руками или …
- Холли. - Он берет ее за плечи. Нежно. - Выйди на улицу. Выкури сигарету.
Успокойся. Все будет хорошо и сегодня утром в суде, и днем с Питом Сауберсом.
Она поднимает на него широко раскрытые глаза.
- Обещаешь?
- Да.
- Хорошо. Я только полсигареты выкурю. - Она идет к двери, на ходу раскрывая сумочку. - Сегодня будет весьма напряженный день.
- Да наверное. Пока ты не ушла, еще кое-что.
Она возвращается и вопросительно смотрит на него.
257
- Тебе надо улыбаться чаще. Ты очень красивая, когда улыбаешься.
Холли краснеет до корней волос и быстро удаляется. Но она снова улыбается, и от этого у Ходжеса поднимается настроение.
14
У Морриса сегодня тоже напряженный день, и это хорошо. Пока он в движении, сомнения и страхи к нему не подбираются. Помогает и то, что он
проснулся с четкой мыслью: сегодня он станет настоящим волком. Ему надоело
латать дыры в давно устаревшей файловой системе Городского арт-культурного
комплекса, чтобы его жирный босс-уебок не упал в глазах своего босса, и ему
надоело быть ручным барашком Эллиса Макфарланда. Больше не будет блеяние типа «да, сэр», «нет, сэр», «три полных сумки, сэр» каждый раз, когда
Макфарланд появляется. Условно-досрочное освобождение закончено. Как
только он получит записные книжки Ротстайна, он уедет из этого сраного города. Ехать на север в Канаду ему не интересно, но в его распоряжении все
Нижние сорок восемь. Возможно, он выберет Новую Англию. Кто знает, может,
даже Нью-Гемпшир. Читать записные книжки там, рядом с горами, на которые,
видимо, смотрел сам Ротстайн, когда писал, в этом есть какая-то романистическая завершенность, не так ли? Да, и в этом вся прелесть романов - в этой завершенности. В том, как в конце все всегда сходится и уравновешивается. Ему
бы следовало догадаться, что Ротстайн не смог бы оставить Джимми работать в
том гребаный рекламном агентстве, так как в этом нет завершенности - самая
большая уродливая куча гадости. Возможно, в глубине души Моррис догадывался об этом. Возможно, это и не дало ему сойти с ума за все эти годы.
Еще никогда в жизни он не чувствовал себя более вменяемым.
Когда он сегодня утром не явится на работу, его жирный босс-уебок, наверное, позвонит Макфарланду. По крайней мере, он должен это сделать в случае
необъяснимого отсутствия. Поэтому Моррису надо исчезнуть. Однажды. Уйти в
тень.
Прекрасно.
Нет, даже замечательно.
В восемь часов утра он садится на автобус, идущий до Мейн-стрит, едет к
повороту, где заканчивается Ловер-Мейн, и оттуда идет пешком до Лейсмейкер-лейн. Моррис надел свой единственный пиджак и свой единственный галстук, и они ему достаточно подходят, чтобы он не выглядел здесь как залетная
258
птица, хоть в такую рань местные дорогие магазины-шмагазины еще не открыты. Он возвращает в переулок между «Редкими изданиями Эндрю Халлидея» и соседним магазином, детским бутиком «Ла Белль Флора». На небольшой стоянке позади здания парковочные места для трех машин: два для магазина одежды и одно для магазина Эндрю . Одно из мест бутика занято
«Вольво», второе свободно. Как и место для машины Эндрю Халлидея.
Тоже хорошо.
Моррис оставляет двор так же быстро, как вошел в него, задерживается,
чтобы посмотреть на табличку «ЗАКРЫТО» на дверях магазина, после чего спокойно идет на Ловер-Мейн, где садится на автобус, который идет от центра к
окраине города. Через две пересадки он выходит перед торговым центром
«Велли Плаза», за какие-то два квартала от дома покойного Эндрю Халлидея.
Он снова переходит на быстрый шаг, делая вид, что знает, где находится,
что имеет полное право здесь находиться. Кольридж-стрит почти безлюдна, что
его не удивляет. Сейчас четверть девятого (его жирный босс-уебок сейчас
смотрит на пустое рабочее место Морриса и постепенно впадает в ярость). Дети
в школе, папы и мамы горбятся на работе, чтобы не просрочивать выплаты по
кредитам; большинство курьеров и коммунальщиков появятся в округе не
раньше десяти. Время лучше этого - разве что сонные послеполуденные часы,
но он не может себе позволить ждать так долго. Сегодня большой день Морриса
Беллами. Его жизнь шла долгим-долгим окольным путем, но он уже почти вернулся на магистраль.
15
Тину начало тошнить примерно в то время, когда Моррис подходил к дому
покойного Дрю Халлидея и увидел машину своего давнего приятеля, которая
стоит в гараже. Ночью Тина почти не спала - все думала, как Пит воспримет новость о том, что она нажаловалась на него. Завтрак сидит у нее в желудке комом, и вдруг, когда миссис Слоун начинает выполнять «Аннабель Ли» (миссис
Слоун всегда просто читает, а выполняет), этот ком непереваренной пищи
начинает подниматься по горлу к выходу.
Она поднимает руку. Рука тяжеленная, весом фунтов десять, но она держит
ее, пока миссис Слоун не поднимает глаза.
- Да, Тина, в чем дело?
Голос у нее раздраженный, но Тени все равно. Сейчас ей не до этого.
259
- Я плохо себя чувствую. Мне в туалет надо.
- Ну так иди, только ненадолго.
Тина торопливо выходит из класса. Кто-то из девочек хихикает - в тринадцать неожиданные походы в туалет всегда вызывают смех, - но Тина очень занята этой комом, который подходит к горлу, чтобы чувствовать стыд. Закрыв за
собой дверь, она изо всех сил бросается к туалету, который находится посередине коридора, но комок продвигается еще быстрее. На полпути она сгибается
пополам, и весь ее завтрак оказывается у нее на кедах.
Именно в это время по лестнице поднимается школьный завхоз мистер Хаггерти. Он видит, как она отшатывается от дымящейся луже рвотных масс, и бежит к ней, звеня инструментами на ремне.
- Эй, девушка, с тобой все в порядке?
Тина хватается за стену рукой, по ощущениям похожей на пластик. Мир
начинает качаться, отчасти потому, что ее стошнило очень сильно, до слез, но
не только. Она всем сердцем жалеет о том, что позволила Барбаре убедить себя
поговорить с мистером Ходжесом. Надо было оставить Пита в покое и дать ему
возможность самому разобраться с тем, что там у него происходит. Вдруг он теперь прекратит с ней разговаривать?
- Все хорошо, - говорит она. - Простите, что я …
Но головокружение усиливается, не давая ей договорить. Она не то, чтобы
теряет сознание, но мир удаляется от нее, она теперь будто не находится в
нем, а вероятно, смотрит на него сквозь грязное окошко. Она соскальзывает по
стене, с удивлением видя, как приближаются к лицу собственные колени в зеленых леггинсах. Мистер Хаггерти ее подхватывает и несет вниз в школьный
медпункт.
16
Маленькая зеленая «Субару» Энди, по мнению Морриса, является доскональной. Она из тех машин, которые не привлекают внимания и не остаются в
памяти. Таких машин тысячи. Он едет задом по подъездной дорожке и направляется в Норт-Сайд, поглядывая по сторонам, не случится ли полицейская машина, соблюдая все скоростные лимиты.
Сначала это почти полное повторение вечера пятницы. Он пять раз останавливается у маркета на Беллоуз-авеню и снова идет в отделение домашней
260
утвари, где покупает отвертку и долото. Затем едет к квадратной кирпичной
громадине, которая когда-то была Залом отдыха, и снова паркуется на стоянке
с указанием: «только для зарегистрированного ТРАНСПОРТА».
Замечательное место для грязных дел. С одной стороны здесь грузовая платформа, с другой - высокий кустарник. Его видно только сзади, со стороны бейсбольного поля и развалившейся баскетбольной площадки, но в это время, когда в школах идут уроки, там ни души. Моррис идет к окну подвала, которое
заметил в прошлый раз, приседает и вгоняет отвертку в щель вверху рамы.
Древесина старая, прогнила, поэтому входит она легко. Долотом он расширяет
трещину. Стекло дребезжит, но не ломается - в старой оконной замазке оно
легко поддается. Вероятность того, что эта громадина подключена к сигнализации, с каждой секундой кажется все более призрачной.
Моррис снова меняет долото на отвертку, проталкивает ее через сделанный
пролом, цепляет шпингалет и нажимает.
Он оглядывается, чтобы убедиться, за ним никто не наблюдает - да, место
хорошее, но незаконное проникновение в помещение средь бела дня занятия
достаточно рискованое, - но не видит никого, кроме вороны, примостившейся
на телефонном столбе. Моррис вставляет долото в основу окна, ладонью забивает его как можно глубже и нажимает всем весом. Мгновение ничего не происходит. Затем окно, выбрасывая поток грязи и трухи, скрепя древесиной, скользит вверх. Бинго. Вытерев пот со лба, он смотрит на складные стулья, карточные столы и коробки со всяким хламом, оценивая, легко ли будет пролезть в
окно и соскочить вниз.
Но не сейчас. Этого нельзя делать, пока остается хоть малейшая вероятность
того, что где-то загорелась лампочка бесшумной сигнализации.
Моррис относит инструменты в маленький зеленый «Субару» и уезжает.
17
Линда Сауберс занимается проверкой проведения утренних прогулок в Нортфилдской начальной школе, когда к ней подходит Пегги Моран и сообщает, что
ее дочери стало плохо в Дортон Миддл, что в трех милях.
- Она в кабинете медсестры, - тихо произносит Пегги. - Насколько я поняла,
ее стошнило, и на несколько минут потеряла сознание.
261
- Боже мой, - восклицает Линда. - За завтраком она показалась мне бледной,
но, когда я спросила, она сказала, что нормально себя чувствует.
- Они всегда так, - говорит Пегги, закатывая глаза. - Или целая мелодрама,
или «Все хорошо, мам, не трогай». Езжай к ней и отвези домой. Я тебя подменю пока, а мистер Яблонски уже вызвал замену.
- Ты святая. - Линда собирает книги и прячет в портфель.
- Вероятнее всего, у нее что-то с желудком, - говорит Пегги, опускаясь на
место, которое только освободила Линда. - Ты можешь повести ее к врачу, но
зачем тратить тридцать баксов? Такое со всеми бывает.
- Знаю, - отвечает Линда … но задумывается.
В последнее время они с Томом медленно, но уверенно выбираются из двух
ям: денежной и супружеской. В год после несчастного случая с Томом они
опасно близко подошли к разводу. Затем произошло чудо, стали поступать загадочные наличные, и все начало налаживаться. Из одной ямы они еще не выбрались окончательно, но Линда уже верит в то, что это обязательно произойдет.
Пока родители были сосредоточены на выживании (Тому, конечно, еще надо
было оправиться от ран), дети слишком много времени провели в свободном
полете. Только сейчас, когда у нее наконец появилась возможность перевести
дух и есть время осмотреться, Линда отчетливо почувствовала, что с Питом и
Тиной что то не то. Они хорошие дети, умные дети, и она не думает, что сын
или дочь могли попасться в обычные ловушки, подстерегающие подростков выпивка, наркотики, воровство, секс, - но что-то происходит, и ей кажется, она
знает, что. Она догадывается, что и Том это знает.
Бог послал голодным евреям манну с неба, но деньги берутся из более прозаических источников: банки, друзья, наследство, родственники, которые
имеют возможность помочь. Таинственные деньги пришли не из этих источников. И уж точно, это не было помощью родственников. В 2010 вся их родня
оказалась в таком же плачевном положении, как Том и Линда. Только дети это ведь тоже родственники, не так ли? Об этом можно забыть из-за того, что
они находятся так близко, но они родственники. О том, что деньги могли поступать от Тины, смешно даже думать. Ей тогда было всего девять, и не смогла бы
она сохранить такую тайну.
262
Но Пит … Пит - молчун. Линда вспоминает, как ее мать сказала, когда Питу
было пять годиков: «У этого рот на замке».
Только где тринадцатилетний мальчик мог взять такие богатства?
Подъезжая к Дортон Миддл, чтобы забрать дочь, Линда думает: «Мы никогда
не задавали вопросов, никогда по-настоящему не хотели узнать правду, потому
что боялись. Этого не поймет тот, кто не пережил те страшные месяцы после
несчастного случая с Томом. И я не собираюсь ни за что извиняться. У нас были
причины бояться. И немало. Две крупнейшие жили под нашей крышей и рассчитывали на нашу поддержку. Но сейчас пришло время узнать, кто кого поддерживал. Если это был Пит, если Тина узнала, и это ее так разволновало, мне
нужно перестать бояться. Мне нужно открыть глаза.
Мне нужны ответы ».
18
Середина утра.
Ходжес в суде и ведет себя как тихоня. Холли бы им гордилась. На вопрос
адвоката бритоголового Бойца он отвечает четко и лаконично. Адвокат дает
ему немало поводов ввязаться в спор, и хотя, когда еще был детективом, Ходжес нередко попадал на этот крючок, сейчас он умело избегает таких ловушек.
Линда Сауберс везет бледную, притихшую дочь домой, где даст Тени стакан
имбирного эля, чтобы успокоился желудок, после чего уложит спать. Она наконец-то готова спросить у Тины, что ей известно о таинственных деньги, но
только после того, как девочке станет лучше. Днем времени будет достаточно,
и надо будет привлечь к разговору Пита, когда он придет домой из школы. Они
будут втроем, и, наверное, так даже лучше. Том с группой клиентов осматривает офисное здание, недавно оставленное Ай-Би-Эм, в пятидесяти милях к северу от города, и вернется не раньше семи. Даже позже, если на обратном пути
они где-нибудь остановятся пообедать.
У Пита третий урок, физика, и хотя глаза его направленны на мистера Нортона, который поет соловьем о бозоне Хиггса и Большом андронном коллайдерцентре в Швейцарии, эти глаза все же ближе к дому. Он в очередной раз прокручивает в голове сценарий предстоящей встречи днем и напоминает себе,
что наличие сценария вовсе не означает, что Халлидей будет ему следовать.
Халлидей уже давно занимается своим делом, и большую часть этого времени,
вероятно, играет с законом в кошки-мышки. Пит еще всего-навсего подросток,
263
и забывать об этом нельзя ни в коем случае. Он должен вести себя чрезвычайно осторожно и учитывать свою неопытность. Он должен думать перед тем,
как что-то говорить, каждый раз.
Но самое главное - он не должен бояться.
Он скажет Халлидею «полбуханки лучше, чем совсем ничего, но в мире потребности таковы, что даже кусок лучше, чем совсем ничего. Я предлагаю вам
три дюжины кусков. Подумайте об этом ».
Он скажет Халлидею: «Я не буду ничьим перепихоном ко дню рождения, и
об этом вам тоже стоит подумать».
Он скажет Халлидею: «Если думаете, что я блефую, ну-ка, проверьте меня.
Но, если вы это сделаете, мы оба останемся ни с чем ».
Он думает: «Если я справлюсь с волнением, я еще могу соскочить. А я
справлюсь. Обязательно. У меня нет выбора ».
Моррис Беллами паркуется на краденой «Субару» в двух кварталах от Элитного гнидника и возвращается пешком. Он задерживается в дверях магазина
секонд-хенда, проверить, не видно вблизи Макфарланда, затем спешит к входу
в здание и поднимается по лестнице на девятый этаж. Оба лифты сегодня не
работают, но здесь это обычное дело. Побросав кое-какую одежду в одну из сумок «Тафф-Тот», он оставляет эту дрянную комнату в последний раз. Весь
путь, пока он спускается на первый этаж, спина у него горит огнем, а шея вообще не двигается, будто превратилась в гладильную доску. В руках он несет
сумки, и каждая весит добрую сотню фунтов. Он все так же ожидает услышать
голос Макфарланда. Ему кажется, что проверяющий вот-вот позовет его, выйдет из тени и спросит, почему он не на работе, куда собрался и что это у него в
сумках. А потом скажет ему, что он возвращается за решетку: «Вы пропускаете
ход. Вы не получаете 200 долларов ». Моррис расслабляется только тогда, когда Элитный гнидник окончательно исчезает из поля зрения.
Том проводит свою небольшую компанию агентов по недвижимости по пустому дому Ай-Би-Эм, описывая его различные особенности и предлагая делать
фотографии. Они все возбуждены возможностями, которые открываются перед
ними. В конце рабочего дня восстановленые хирургическим путем ноги и бедра
будут болеть так, будто их кромсают все черти из ада, но пока терпение еще
остается. Заброшенный офисный и производственный комплекс может стать одной из его крупнейших сделок. Жизнь наконец поворачивается к нему лицом.
264
Джером неожиданно появляется в офисе Ходжеса, чем вызывает у Холли
удивление и восхищение. Она визжит от радости, когда видит его, и затем от
ощущения тревоги, когда он обхватывает ее за талию и крутит несколько раз,
как любит делать с младшей сестрой. Они разговаривают час или даже больше,
не могут наговориться после долгой разлуки, и она рассказывает ему, как понимает дело Сауберса. Она радуется, когда Джером серьезно воспринимает ее
обеспокоенность молескиновым блокнотом, и радуется еще больше, когда
узнает, что он видел «Мачо и ботан 2». Они прекращают разговор о Пите
Сауберсе и долго обсуждают этот фильм, сравнивая его с другой фильмографией Джона Хилла. После этого разговор переходит на различные компьютерные программы.
Эндрю Халлидей - единственный, кто ничем не занят. Первые издания
больше не волнуют его, как и молодые официанты в тесных черных брюках.
Масло и вода теперь для него все равно, что ветер и воздух. Он спит беспробудным сном в луже застывшей крови, привлекая мух.
19
Одиннадцатый час. В городе восемьдесят градусов, и радио сообщает, что
ртутный столбик поднимется до девяноста, прежде чем жара начнет спадать.
Вот оно, глобальное потепление, говорят друг другу люди.
Моррис дважды проезжает мимо Зала отдыха на Березовой улице и с удовольствием (хотя и не слишком удивившись) отмечает, что он, как всегда, лишенный каких-либо признаков жизни, обычная пустая кирпичная коробка, которая жарится на солнце. Ни полиции, ни машин охраны, даже ворона полетела
туда, где прохладнее. Он объезжает квартал и видит, что перед его старым домом стоит маленький аккуратный «Форд Фокус». Мистер или миссис Сауберс
сегодня рано с работы. Черт, а может, и оба. Но Морриса это не касается. Он
едет назад в Зал, на этот раз возвращается, объезжает его и ставит машину на
месте, которое уже начинает называть своим.
Он уверен, что за ним никто не наблюдает, но все равно лучше поторопиться. Он переносит сумки к сломанному окну и бросает их в подвал на пол.
Они падают с глухим хлопаньем, подняв две облачка пыли. Он быстро оглядывается и, лежа на животе, ногами вперед, протискивается в окно.
265
Его накрывает волной головокружения, когда он делает первый глоток холодного спертого воздуха. Он слегка покачивается и расставляет руки для равновесия. «Это все из-за жары, - полагает он. - Ты был слишком занят, чтобы
это заметить, но ты все взмок от пота. К тому же ты не завтракал ».
Оба утверждения верны, но главное объяснение проще и очевиднее: он уже
не так молод, и с тех пор, как он занимался физическим трудом в красильне,
прошли годы. Надо дать себе отдышаться. Посидеть на печи или на какой-то
коробке с надписью «кухонные приборы», вон их тут сколько. Моррис сидит на
одной из коробок и ждет, когда перестанет биться сердце и пройдет головокружение. Затем расстегивает сумку, достает маленький автоматический пистолет
Энди, засовывает его за пояс на спине и накрывает сверху рубашкой. Он берет
сто долларов из денег Энди на непредвиденные расходы, остальное оставляет
на потом. Он вернется сюда вечером, может, даже проведет здесь ночь. Это в
некотором смысле зависит от пацана, который украл его записные книжки, и от
тех мер, которые Моррису придется принять, чтобы их вернуть.
«Чтобы ты знал, членосос, я готов на все, - думает он. - На все ».
Но сейчас время идти. Когда был молодым, он бы на раз подтянулся и вылез
через окно, но не сейчас. Моррис подтягивает один из ящиков с кухонными
принадлежностями - удивительно тяжелый, наверное, внутри какие-то старые
поломанные железки - и использует его как подставку. Через пять минут он
уже едет в «Редкие издания Эндрю Халлидея», где он поставит машину своего
давнего приятеля на парковку своего давнего приятеля, после чего проведет
остатки дня, наслаждаясь кондиционированным воздухом, ожидая прибытия
юного вора.
Чем не настоящий Джеймс Хокинс.
20
Четверть третьего.
Ходжес, Холли и Джером движутся в направлении к местам своего расположения вокруг Нортфилдской средней школы: Ходжес у фасада, Джером на углу
Уэст-филд-стрит, Холли за школьным актовым залом на Гарнер-стрит. Заняв
места, они сообщат Ходжесу.
Между тем в магазине на Лейсмейкер-лейн Моррис поправляет галстук, переворачивает табличку с «Закрыто» на «Открыто» и отпирает дверь. Он возвращается за стойку и садится. Если какой-то покупатель зайдет подобрать
266
книгу - что слишком маловероятно в эти «мертвые» часы, но возможно, - он с
удовольствием поможет. Если, когда придет мальчишка, в магазине будет посетитель, он что-то придумает. Сымпровизирует. Сердце его стучит ускоренно, но
руки спокойны. Дрожь прошло. Я - волк, говорит он себе. Если понадобится, я
укушу.
У Пита урок творческого письма. Текст - «Элементы стиля» Странка и Уайта,
и сегодня они рассматривают всем известное Правило 13: Избегайте ненужных
слов. Им было задано сочинение Хемингуэя «Убийцы», и сейчас оно вызвало
оживленное обсуждение. Много слов сказано о том, как Хемингуэй избегает ненужных слов, но Пит их почти не слышит. Он то и дело посматривает на часы,
стрелки которых неуклонно приближаются к назначенной встрече с Эндрю Халлидеем. Снова и снова он повторяет про себя сценарий.
В двадцать пять минут третьего начинает вибрировать телефон, лежащий в
кармане брюк. Пит достает его и смотрит на экран.
Мама: После школы сразу возвращайся домой, нам надо поговорить.
Желудок его сжимается, сердце срывается в галоп. Возможно, говорится
просто о каком-то поручении, но Пит в это не верит. «Нам надо поговорить» на
мамином языке обозначает «Хьюстон, у нас проблема». Возможно, это связано
с деньгами, он даже почти уверен, что это связано с деньгами, потому что беда
не приходит одна. Если он не ошибается, это означает, что Тина выпустила
кота из мешка.
Ну и хорошо. Если это так, ну и хорошо. Он вернется домой, и они поговорят, но сначала нужно разобраться с Халлидеем. Родители не виноваты, что он
попал в такую передрягу, и он не собирается перекладывать вину на них. Но и
себя он не обвиняет. Он поступил так, как должен был. Если Халлидей откажется от его условий, если он позвонит в полицию вопреки доводам Пита, тогда
чем меньше знают родители, тем лучше. Он не хочет, чтобы их сделали соучастниками или чем-то подобным.
У него возникает мысль выключить телефон, но он решает этого не делать.
Если мама или Тина решат что-нибудь еще ему написать, об этом лучше знать.
Пит смотрит на часы - двадцать минут третьего. Вот-вот раздастся звонок, и он
выйдет из школы.
У Пита возникает мысль, вернется ли он сюда когда-нибудь?
21
267
Ходжес паркует «Приус» футов в пятидесяти от парадного входа школы. Он
заехал на желтый бордюр, но для решения таких парковочных вопросов в бардачке у него лежит старая полицейская карточка. Ходжес кладет ее на приборную панель. Когда раздается звонок, он выходит из машины, сложив на груди
руки, прижимается к капоту и смотрит на ряд дверей.
Ждать долго не пришлось, потому что Пит Сауберс появляется уже в первой
волне школьников, которая неслась в июньский день и покатилась вниз по
лестнице. Большинство детей с друзьями, но Сауберс идет один. Конечно, он
здесь не единственный в одиноком полете, но на лице его застыло такое выражение, будто он живет в будущем, а не здесь и не сейчас. У Ходжеса зрение,
как и раньше, острое, и он думает, что такое выражение может быть у солдата,
который идет в бой.
Впрочем, возможно, он просто волнуется перед экзаменами.
Вместо того, чтобы направиться в желтый школьный автобус, стоящих слева
от школы, он сворачивает правее, туда, где припарковался Ходжес. Ходжес неспешно идет к нему навстречу, на ходу вызывая быстрым набором Холли.
- Он у меня. Передай Джерому. - Он обрывает звонок, не дожидаясь ответа.
Мальчик берет в сторону, чтобы обойти Ходжеса, но Ходжес преграждает
ему путь.
- Привет, Пит, есть минута?
Глаза парня впиваются в него. Он имеет хорошую внешность, но лицо слишком худое, на лбу прыщи. Губы его сжаты так крепко, что его рта почти не
видно.
- Вы кто? - Спрашивает он. Ни «да, сэр», ни «что вы хотели, сэр?». Просто
«вы кто». Голос так же напряжен, как и лицо.
- Меня зовут Билл Ходжес. Я бы хотел поговорить с тобой.
Мимо проходят дети, они болтают, толкаются, смеются, дразнят, поправляют
рюкзаки. Несколько взглядов на Пита и мужчины с седеющими, слегка поредевшими волосами, но никто не проявляет интереса. Им есть куда идти, и у них
есть чем заниматься.
- О чем?
268
- В машине поговорить будет удобнее. Там нам никто не помешает. - Он указывает на «Приус».
Мальчик, не сходя с места, повторяет:
- О чем?
- Тут такое дело, Пит. Твоя сестра дружит с Барбарой Робинсон. Я много лет
знаю семью Робинсонов, и Барбс убедила Тину поговорить со мной. Она очень
переживает за тебя.
- Почему?
- Если ты спрашиваешь, почему Барб предложила меня, потому, что я
раньше был полицейским детективом.
Тревога вспыхивает в глазах мальчика.
- Если ты спрашиваешь, почему Тина волнуется, то об этом лучше не говорить на улице.
Через мгновение тревога исчезает и лицо мальчика снова становится непроницаемым. Это лицо хорошего игрока в покер. Ходжесу приходилось допрашивать подозреваемых, которые способны вот так стереть любое выражение с
лица, и обычно таких расколоть труднее всего. Если они вообще раскалываются.
- Не знаю, что вам там наговорила Тина, но ей не о чем волноваться.
- Если то, что она мне рассказала, правда, то ей стоит волноваться. - Ходжес
улыбается Питу своей самой искренне улыбкой. - Оставь, Пит, я тебя не буду
воровать. Клянусь.
Пит неохотно кивает. Когда подходят к «Приусу», мальчик останавливается,
как вкопанный. Он смотрит на желтую карточку на приборной панели.
- Были полицейским или все еще полицейский?
- Был, - отвечает Ходжес. - А эта карточка … Считай, что это сувенир. Иногда
может пригодиться. Я не служу и получаю пенсию уже пять лет. Садись в машину, поговорим. Я здесь как твой друг. Если мы здесь еще немного постоим, я
начну плавиться.
- А если не сяду?
269
Ходжес пожимает плечами.
- Значит, пойдешь дальше.
- Хорошо, но только на минуту, - говорит Пит. - Сегодня я домой иду пешком, чтобы в аптеку зайти за лекарствами для отца. Он принимает Виокс. У
него несколько лет назад была травма.
Ходжес кивает.
- Знаю. Городской Центр. Я расследовал это дело.
- Да?
- Да.
Пит открывает дверцу с пассажирской стороны и садится в «Приус». Садясь
в машину к незнакомому человеку, он не нервничает. Он осторожен и внимателен, но не нервничает. Ходжес, который за годы службы допрашивал, наверное, тысяч десять свидетелей и подозреваемых, уверен, что мальчик принял
решение, хотя и не знает, какое именно: все рассказать или оставить при себе.
Как бы то ни было, вскоре это станет понятно.
Он обходит машину и садится за руль. Пит спокойный, но, когда Ходжес заводит двигатель, напрягается и хватается за ручку.
- Расслабься, я только хочу включить кондиционер. Если ты не заметил, сейчас ужасная жара. Особенно для этого месяца. Наверное, глобальное по …
- Давайте не будем об этом, чтобы я успел купить лекарства и пошел домой.
Что вам рассказала сестра? Вы же знаете, что ей всего тринадцать? Я очень ее
люблю, но мама всегда называла ее Тина Королева Драмы. - Потому что это все
объясняет: - Они с подружкой Эллен смотрят каждую серию «Волшебных обманщиц».
Хорошо, значит, первоначальное решение - не говорить. Не удивительно.
Значит, надо его заставить передумать.
- Расскажи мне о наличных деньгах, которые поступали по почте, Пит.
Никакого внутреннего напряжения, по его лицу даже тень не скользнула.
«Он знал, что разговор пойдет об этом, - понимает Ходжес. - Догадался, как
только я упомянул имя его сестры. Может, даже она сама предупредила. Тина
могла передумать и отправить ему смс ».
270
- Вы имеете в виду загадочные наличные? - Говорит Пит. - Мы это так называем.
- Да, об этом я и говорю.
- Они начали поступать где-то года четыре назад, примерно. Мне тогда было
столько, сколько сейчас Тине. Примерно раз в месяц на имя отца приходил конверт. Никаких писем не было, только деньги.
- Пятьсот долларов.
- Кажется, несколько раз бывало немного меньше или больше. Меня иногда
не было дома, когда они приходили, и после первых нескольких раз мама с папой предпочитали об этом молчать.
- Боялись спугнуть удачу?
- Да, что-то вроде того. И в один знаменательный день Тинси почему-то решила, что деньги посылаю я. Если бы! У меня в то время даже карманных денег
не было.
- Если это делал не ты, то кто?
- Не знаю.
Кажется, что он на этом остановится, но он не дернулся. Ходжес спокойно
слушает, надеясь, что Пит скажет лишнее. Мальчишка сразу видно не дурак, но
даже умные люди иногда ляпнут что-то лишнее. Если им дать возможность это
сделать.
- Знаете, как на каждое Рождество в новостях рассказывают о каком-то типе,
который раздает стодолларовые купюры в «Волмарте» или еще где-нибудь?
- Конечно.
- Я думаю, произошло что-то подобное. Некий богатый парень решил поиграть в таинственного Санту с кем-то из тех, кто пострадал у Городского Центра,
и наугад выбрал имя отца. - Он поворачивается к Ходжесу, впервые после того,
как они сели в машину, широко раскрытые глаза смотрят искренне и не вызывают у Ходжеса нисколько доверия. - Насколько я понимаю, сейчас он шлет
деньги кому-то другому. Может, тому, кто пострадал сильнее и не способен сам
зарабатывать.
Ходжес думает: «Неплохо, малыш. В этом даже есть какой-то смысл».
271
- Раздать на Рождество тысячу долларов десяти-двадцати случайным покупателям в магазине - это одно, но четыре года выплачивать конкретной семье более двадцати тысяч - совсем другое. Если добавить еще и другие семьи, то,
значит, он потратил небольшое состояние.
- Ну, возможно, он из какого спекулятивного фонда, - говорит Пит. - Знаете,
из тех, которые богатеют там, где другие беднеют. Может, его совесть заела.
Он больше не смотрит на Ходжеса. Теперь он смотрит прямо перед собой
сквозь ветровое стекло. От него будто пахнет. Или так кажется Ходжесу. Это
запах не пота, а обреченности. И снова он думает о солдатах, которые готовятся идти в бой, зная, что любого из них могут ранить или убить.
- Слушай, Питер, мне плевать на деньги.
- Я не посылал их!
Ходжес продолжает давить. Это у него всегда лучше всего получалось.
- Деньги ты получил случайно и использовал их для того, чтобы помочь семье в трудную минуту. Это не плохой поступок. Это поступок, достойный восхищения.
- Многие с этим вряд ли согласились бы, - говорит Пит. - То есть, если бы это
было так.
- Здесь ты не прав. Многие сделали бы так же. И я скажу тебе одну вещь,
которую можешь считать стопроцентной истиной, потому что за ней стоит сорокалетний опыт работы полицейским. Судья в этом городе, ни один судья в этой
стране даже не станет пытаться выдвигать обвинение против парня, который
нашел немного денег и помог родителям после того, как его отец сначала потерял работу, а потом едва не лишился ног из-за какого психа. Пресса просто
уничтожит любого, кто попытается осудить такого засранца.
Пит молчит, но горло его движется, как будто он сдерживает всхлип. Он хочет рассказать, но его что-то сдерживает. Не деньги, а то, что имеет к ним отношения. Наверное. Ходжесу, интересно знать, откуда взялись деньги, которые
приходили ежемесячно в тех конвертах, любому было бы интересно, но ему гораздо интереснее узнать, что происходит с мальчишкой сейчас.
- Ты посылал им деньги …
- Последний раз говорю, я не посылал!
272
- … И все шло как по маслу, но потом что-то произошло. Расскажи мне, что,
Пит. Позволь помочь тебе разобраться. Позволь все исправить.
Мгновение мальчик балансирует на грани признания. Затем его глаза идут
влево. Ходжес следит за его взглядом и видит карточку на приборной доске.
Она желтая - цвет предупреждения. Цвет опасности. «Полиция». Черт побери,
надо было оставить ее в бардачке, надо было припарковаться ярдов за сто
дальше по улице. Господи Иисусе, он же ежедневно ходит пешком. Что там сто
ярдов пройти?
- Ничего не случилось, - отвечает Пит. Теперь он говорит механическим голосом, как GPS-навигатор в машине Ходжесса. Вот только на виске у него пульсирует жилка, руки крепко сжаты, а на лице, несмотря на работающий кондиционер, выступил пот. - Я не посылал этих денег. Мне надо отцу таблетки купить.
- Пит, послушай. Если бы даже я был копом, нашу беседу нельзя было бы
использовать в суде. Ты несовершеннолетний, и нет ни одного из взрослых,
чтобы тебя консультировать. К тому же я даже не зачитывал тебе прав … Правило Миранды …
Ходжес видит, как лицо мальчика закрылось, что те двери в банковское хранилище. Хватило двух слов: правило Миранды.
- Спасибо за заботу, - произносит Пит таким же механическим голосом и открывает дверцу машины. - Но у меня ничего не произошло. Действительно.
- Да нет, произошло. - Ходжес вздыхает, достает из нагрудного кармана визитную карточку и протягивает. - Возьми. Если передумаешь, звони. Что бы это
ни было, я могу помо …
Двери закрываются. Ходжес провожает взглядом Пита Сауберса, который
стремительно удаляется, прячет карточку в карман и думает: «Дерьмо собачье!
Я облажался. Лет шесть назад, даже два года назад, он бы у меня не выкрутился ».
Но обвинять возраст слишком легко. Более глубокое сознание, более аналитическое и менее эмоциональное, понимает, что он даже не был близок к своей
цели. Думать обратное - иллюзия. Пот подготовил себя к битве, и просто физиологически не мог расслабиться и раскрыться.
273
Мальчишка доходит до аптеки «Сити Драг», достает из заднего кармана родительский рецепт и заходит внутрь. Ходжес звонит быстрым набором Джерому.
- Билл! Как прошло?
- Не очень хорошо. Знаешь «Сити Драг»?
- Конечно.
- Сейчас он получает по рецепту лекарства. Дуй туда. Он сказал мне, что
идет домой, но, если он пойдет не домой, я хочу знать, куда он направится на
самом деле. Как думаешь, сможешь за ним проследить? Он знает мою машину.
Он не знает твоей.
- Не вопрос. Уже лечу.
Через три минуты из-за угла выезжает Джером. Он втыкается в место, только
освобожденное какой-то мамочкой, унесшей двоих детей, слишком маленьких с
виду, чтобы учиться в средней школе. Ходжес отъезжает, машет Джерому и
едет к месту на Гарнер-стрит, где стоит на страже Холли, одновременно набирая ее номер телефона. Отчет Джерома можно ожидать и вместе.
22
Отец Пита, действительно, принимает Виокс с тех пор, как отказался от оксиконтина, но сейчас у него есть большой запас. Сложенный листок, который
он достал из кармана, входя в аптеку, это в действительности суровая записка
от помощника директора, с напоминанием для всех учащихся старших классов,
дополнительный выходной для старшеклассников - это выдумка, и руководство
школы будет проверять всех отсутствующих в этот день особенно тщательно.
Записку Пит не выставляет напоказ. Билл Ходжес, может, и пенсионер, но не
дурак. Нет, Пит смотрит на нее мгновение, будто проверяя важную вещь, и заходит в аптеку. Внутри он быстро подходит к прилавку в глубине, где ему приветливо улыбается мистер Пелка.
- Эй, Пит. За чем сегодня пришел?
- Ни зачем, мистер Пелка, мы все здоровы, но меня здесь несколько пацанов
ищут за то, что я не дал им списать домашку по истории. Не могли бы вы мне
помочь?
274
Мистер Пелка хмурится и направляется к двери. Пит ему нравится, потому
что этот парень всегда веселый, даже несмотря на то, что его семья пережила
невероятно трудные времена.
- Ну покажи мне их. Скажу, чтобы отстали по-доброму.
- Нет, я сам справлюсь с ними, только завтра. Когда они остынут немного.
Просто, ну, если бы я мог выйти через черный ход …
Мистер Пелка заговорщицки подмигивает, мол, понимаю, я и сам когда-то
был мальчишкой.
- Конечно. Заходи за прилавок.
Он ведет Пита между полок, забитых мазями и таблетками, затем заводит в
маленький кабинет. Там они подходят к двери с большой красной табличкой
«СИГНАЛИЗАЦИЯ». Мистер Пелка прикрывает одной рукой кодовою панель,
второй вводит несколько цифр, и раздается жужжание.
- Выходи, - говорит он Питу.
Пит благодарит его, ускользает на грузовую платформу снаружи аптеки и
спрыгивает на покрытый трещинами цемент. Переулок выводит его на Фредерик-стрит. Он озирается вокруг, не видит «Приуса» бывшего полицейского и
бросается бежать. К Ловер-Мейн-стрит Пит подходит через двадцать минут, и
хотя голубого «Приуса» нигде не видно, по дороге он делает несколько неожиданных поворотов, на всякий случай. Едва он поворачивает на Лейсмейкерлейн, его телефон снова вибрирует. На этот раз послание от сестры.
Тина: Разговаривал с мр. Ходжесом? Надеюсь что да. Мама знает. Я не рассказывала, она сама узнала. Пожалуйста, не сердись на меня.
«Как будто я могу на нее сердиться», - полагает Пит. Если бы их разница в
возрасте была на два года меньше, тогда, возможно, между ними и было какоето соперничество, хотя и тогда вряд ли. Иногда сестра его раздражает, но он
никогда не сердился на нее по-настоящему, даже когда она совсем мучает его.
Итак, тайна денег раскрыта. Но, возможно, ему удастся убедить их, что,
кроме денег, он ничего не находил, и скрыть тот факт, что он пытался продать
имущество убитого человека только для того, чтобы сестра смогла учиться в
школе, в которую никогда бы не попала обычным путем. И ее тупая подруга
Эллен останется в прошлом.
275
Пит понимает, что ему не выйти сухим из воды, но в какой-то момент - возможно, сегодня днем, когда он наблюдал за приближением стрелок часов к
трем, - это стало не таким уж важным. Чего ему на самом деле хочется, то это
отправить записные книжки, особенно те, с двумя последними романами о
Джимми Голде, в Нью-Йоркский университет. Или в «Нью-Йоркер», поскольку
это они в пятидесятых напечатали почти все рассказы Ротстайна. И сообщить
об этом Эндрю Халлидею. Ага, ткнуть его мордой. Халлидей не сможет ничего
продать из поздних работ Ротстайна богатому коллекционеру, который станет
хранить их в потайной комнате с кондиционированным воздухом рядом со своими Ренуарами, Пикассо или драгоценной Библией пятнадцатого века.
Когда Пит был еще совсем мелким, он воспринимал записные книжки, как
сокровище. Его сокровище. Сейчас он уже понимает, что к чему. И не только
потому, что влюбился в грубоватую, смешную, а иногда и безумно трогательную прозу Джона Ротстайна. Эти записные книжки никогда не принадлежали
ему одному. Они никогда не принадлежали и только Ротстайну, что бы он там
не думал, прячась от мира на нью-гемпширской ферме. Они заслуживают того,
чтобы их увидели и прочитали все. Возможно, небольшой сдвиг, что обнажил
угол сундука в тот зимний день, и был только случайностью, только Пит в это
не верит. Он верит, что, подобно крови Авеля, записные книжки кричали изпод земли. И если эта вера делает его отмороженным на всю голову романтиком, следовательно, таким он и есть. На некоторое дерьмо таки не насрать.
Пройдя половину пути по Лейсмейкер-лейн, он замечает старомодную вывеску книжного магазина. Такая вывеска подходила бы к какому-то английскому пабу, только написано на ней «Редкие издания Эндрю Халлидея», а не
что-то вроде «Отдых земледельца». От вида этой вывески последние сомнения
Пита рассыпаются, как дым на ветру.
Он думает: «Джон Ротстайн вам тоже не перепихон ко дню рождения, мистер
Халлидей. И никогда им не был. Вы не получите ни записной книжки. Мизер,
уважаемый, как сказал бы Джимми Голд. Если вы пойдете в полицию, я расскажу им все, как есть, и после того вашего случая с книгой Джеймса Эйджи
мы еще увидим, кому они больше поверят ».
Тяжесть, невидимая, но очень большая, соскальзывает с его плеч. Что-то в
сердце становится на место впервые за долгое-долгое время. Пит быстрым шагом движется в магазин Халлидея, не замечая, что его кулаки сжаты.
23
276
Было начало четвертого - примерно в то время, когда Пит садится в «Приус»
Ходжеса, - в магазин действительно заходит покупатель. Это толстый человек,
толстые очки и бородка, жидкая, как у козла, в седых пятнах, которые никак
не могут скрыть его сходства с Элмером Фаддеем.
- Вам помочь? - Спрашивает Моррис, хотя первое, что приходит ему в голову, это: «Э-э-э, как дела, док?»
- Не знаю, - с сомнением в голосе говорит Элмер. - А где Дрю?
- Ему срочно понадобилось в Мичиган. Какие-то семейные дела. - Моррису
известно, что Энди родом из Мичигана, поэтому он ничем не рискует, однако по
семейным делам нужно быть настороже. Если Энди когда-нибудь и рассказывал
о своих родственниках, Моррис ничего не помнил. - Я его давний друг. Он попросил меня сегодня подежурить в магазине.
Элмер задумывается. Левая рука Морриса тем временем незаметно идет за
спину и ощупывает контур маленького автоматического пистолета, придает
уверенности. Убивать этого человека ему не хочется, не хочется поднимать
лишний шум, но, если придется, он это сделает. В кабинете Энди еще полно
места, хватит и для Элмера.
- Он держал книгу для меня. Я заплатил за нее задаток. Первое издание
«Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?». Это роман …
- Гораса Маккоя, - заканчивает за него Моррис. В книгах на полке слева от
стойки - тех, по которым были DVD с записями с видеокамер наблюдения - торчали полоски бумаги и, находясь сегодня в магазине, Моррис успел их все изучить. Этот заказы клиентов, и книга Маккоя среди них. - Хорошая копия, с автографом. Одна подпись, без посвящения. Немного потемневший корешок.
Элмер улыбается.
- Именно так.
Моррис снимает книгу с полки, незаметно взглянув на часы. 15:13. Уроки в
Нотрфилдской средней школе заканчиваются в три, значит, парень придет не
раньше чем в половине четвертого.
Он достает бумажную полоску и видит: «Ирвинг Янковик, $ 750». С улыбкой
передает книгу Элмеру.
277
- Эту я запомнил особенно. Энди - кажется, сейчас он предпочитает, чтобы
его называли Дрю, - сказал мне, что возьмет с вас всего пять сотен. Сделка
прошла успешнее, чем он думал, поэтому он и вам решил снизить цену.
Любые подозрения, которые вызвала встреча с незнакомым человеком на
месте Дрю, испарились, как только замаячила возможность сэкономить двести
пятьдесят долларов. Он достает чековую книжку.
- Итак … С задатком это получается …
Моррис делает великодушный жест рукой.
- Он не сказал, какой вы дали задаток. Просто взять эту сумму. Уверен, он
полностью доверяет вам.
- Надеюсь, после стольких лет. - Элмер склоняется над прилавком и начинает заполнять чек. Делает он это невыносимо медленно. Моррис бросает
взгляд на часы. 15:16. - Вы читали «Коней пристреливают?»
- Нет, - отвечает Моррис. - Здесь у меня пробел.
Что делать, если парень войдет, пока этот надутый козлоподобный говнюк
все еще будет ковыряться со своей чековой книжкой? Он не сможет сказать
Сауберсу, что Энди в кабинете, если сказал Элмеру, что Энди в Мичигане.
Капли пота начинают выступать на лбу, под линией волос, и катятся вниз по
щекам. Он чувствует их. Он так же потел в тюрьме, когда ждал очередного изнасилования.
- Удивительная книга, - говорит Элмер, застыв над никак дописанным чеком.
- Замечательный нуар и удивительный образец анализа проблем общества, не
хуже «Гроздьев гнева». - Он замолкает, думая, вместо того чтобы писать, и уже
15:18. - Ну, может, и не «Гроздья», это я, конечно, погорячился, но она вполне
может посоревноваться с «И проиграли бой», которую скорее можно назвать
социалистическим трактатом, чем романом, вы согласны?
Моррис отвечает, что согласен. Его руки начинают неметь. Если придется
вынимать пистолет, то еще уронит. Или в себя попадет, точно между ягодицами. Мысль об этом заставляет его хохотнуть - неожиданный звук в этом тесном, заложенном книгами месте.
Элмер смотрит на него, хмурясь.
- Что вас рассмешило? По Стейнбека, возможно?
278
- Вовсе нет, - говорит Моррис. - Просто … Это у меня медицинское. - Он проводит рукой по влажной щеке. - Я потею и от этого начинаю смеяться. - Взгляд
на лицо Элмера Фаддея вызывает у него новый взрыв смеха. «Интересно, Энди
и Элмер когда-нибудь занимались сексом?» - Думает он, и, представив плоть,
прыгает, хлопает, продолжая смеяться еще сильнее. - Простите, мистер Янкович. Дело не в вас. И, кстати … вы не родственник музыканту-пародисту «Дивном Элу» Янковику?
- Нет, не родственник. - Янкович торопливо ставит подпись, вырывает чек из
чековой книжки и передает его Моррису, который улыбается и думает, что вся
эта сцена вполне в духе Джона Ротстайна. Во время передачи Янкович внимательно следит, чтобы их пальцы не соприкоснулись.
- Простите за смех, - говорит Моррис, смеясь еще сильнее. Он вспоминает,
что они называли этого известного музыканта-пародиста «Странный Эл наяривает-Мой-Штык». - Я, действительно, не могу сдерживаться. - На часах уже
15:21, а также это смешно.
- Понимаю. - Элмер пятится от него, прижав книгу к груди. - Спасибо.
Он спешит к двери. Моррис кричит ему вдогонку:
- Не забудьте передать Энди, что я сделал вам скидку. Когда увидитесь.
Здесь уже Моррис заходится смехом, потому что это удачная шутка. Когда
увидитесь! Понятно?
Когда приступ смеха наконец проходит, на часах уже 15:25, и впервые в
Морриса возникает мысль, что, возможно, он зря так спешил отвадить мистера
Ирвинга «Элмэра Фаддея» Янковича. Возможно, мальчишки и не будет. Возможно, он решил не приходить, и в этом нет ничего смешного.
«Что же, - думает Моррис, если он не появится здесь, придется посетить его
дома. И тогда он останется в дураках. Не так ли?»
24
Двадцать минут четвертого.
Теперь нет необходимости парковаться на желтом бордюре. Родители, которые в ожидании детей заставили машинами все пространство вокруг школы,
разъехались. Автобусы тоже уехали. Ходжес, Холли и Джером сидят в «Мерсе-
279
десе» седане, который когда-то принадлежал кузине Холли Оливии. Его использовали, как орудие для убийства во время бойни у Городского Центра Занятости, но пока никто из них об этом не думает. Их мысли о другом, преимущественно о сыне Томаса Сауберса.
- У парня, может, и неприятности, но надо признать, что он быстро соображает, - выдает Джером. Просидев в машине десять минут недалеко от «Сити
драг», он вошел в аптеку и убедился, что мальчишка, за которым ему поручили
следить, исчез. - И профессионал не сработал бы так чисто.
- Да, - соглашается Ходжес. Мальчик, как оказалось, крепкий орешек. Куда
прочнее, чем самолетный вор мистер Мэдден. Ходжес не стал расспрашивать
аптекаря, и в этом не было необходимости. Пит получал там лекарства по рецептам годами, он знает аптекаря, а аптекарь знает его. Пацан придумал какую-то глупую историю и, когда аптекарь позволил ему выйти через черный
ход, скрылся.
- Что теперь? - Спрашивает Джером.
- Думаю, нужно идти домой к Сауберсам. У нас был крошечный шанс не ввязывать в это дело его родителей, как просила Тина, но, по-моему, он только
что приказал долго жить.
- Они, наверное, уже догадываются, что это был он, - говорит Джером. - Ну,
то есть, они же одна семья.
Ходжес хочет сказать на это: хуже любого слепого, тот, кто не хочет видеть,
но только пожимает плечами.
Холли пока в разговор не вмешивалась, а просто сидела за рулем своего четырехколесного линкора, сложив руки на груди и слегка постукивая пальцами
по плечам. Теперь она возвращается к Ходжесу, который развалился на заднем
сиденье.
- Ты спросил Пита о блокноте?
- Не было возможности. - Холли просто помутилась на этой записной книжке,
и ему нужно было спросить, хотя бы для того, чтобы ее успокоить. Только на
самом деле ему даже в голову это не пришло. - Он принял решение уйти и
быстро свалил. Даже мою визитку не взял.
Холли указывает на школу.
280
- Думаю, нам следует поговорить с Рикки-хиппи. - И, когда никто не отвечает: - Дом Питера никуда не денеться. Не улетит и в землю не провалится.
- Думаю, это не повредит, - говорит Джером.
Ходжес вздыхает.
- И что мы ему скажем? Ваш ученик нашел или украл кучу денег и стал выплачивать родителям ежемесячную помощь? Родителям об этом должно стать
известно раньше, чем учителю, которому, наверное, невдомек ни о чем. И рассказать им должен сам Пит. Для начала, его сестра сможет наконец успокоиться.
- Но, если он попал в какую-то беду, и не хочет, чтобы они об этом узнали,
но все равно хочет с кем-то поговорить … с кем-то взрослым … - Сейчас Джером
на четыре года старше, чем был, когда помог Ходжесу раскрутить дело Брейди
Хартсфилда, он достаточно взрослый, чтобы голосовать и легально покупать
алкогольные напитки, но и достаточно молод, чтобы помнить, как это быть семнадцатилетним и неожиданно понять, что ты вляпался в большие неприятности.
Когда такое случается, у тебя возникает желание поговорить с кем-то, кто
много пережил на своем веку и много видел.
- Джером прав, - замечает Холли и снова поворачивается к Ходжесу. - Давай
поговорим с учителем и узнаем, не советовался ли Пит с ним о чем-нибудь.
Если он спросит, зачем нам это нужно …
- Конечно, спросит, - говорит Ходжес. - И я не могу требовать, чтобы он никому не говорил о нашей беседе. Я же не адвокат.
- И не священник, - добавляет Джером, от чего легче не становится.
- Можешь сказать ему, что мы друзья семьи, - твердо говорит Холли. - И это
правда. - Она открывает дверь.
- У тебя есть предчувствие? - Спрашивает Ходжес. - Угадал?
- Да, - говорит она. - Посланное с небес.
- Это Холли-чуйка. Теперь пойдем.
25
281
Пока они поднимаются по широким ступеням парадной лестницы и проходят
под лозунгом «ОБРАЗОВАНИЕ - ЭТО СВЕТ ЖИЗНИ», дверь «Редких изданий Эндрю Халлидея» снова открывается, и в магазин заходит Пит Сауберс. Он шагает
по главному проходу, потом останавливается, насупившись. Мужчина за стойкой не мистер Халлидей. Во многом его даже можно назвать противоположностью мистера Халлидея. Бледный, а не румяный (кроме губ, они у него странно
красные), седой, а не лысый, и худой, а не толстый. Почти худой. Святый
Боже, Пит ожидал, что его сценарий провалится, но не настолько быстро.
- Где мистер Халлидей? У меня с ним назначена встреча.
Незнакомец улыбается.
- Да конечно. Только он не назвал мне твое имя. Сказал, просто молодой парень. Он ждет тебя в своем кабинете. - И это правда. В определенной степени.
- Просто постучи и заходи.
Пит немного расслабляется. Можно понять, почему Халлидей не хочет проводить такую важную встречу здесь, где любой, кому нужна старая копия «Убить
пересмешника», может зайти и прервать их. Он осторожен, думает наперед.
Если Пит не будет делать то же, исчезнет и тот малый шанс выйти сухим из
воды, который у него еще есть.
- Спасибо, - говорит он и проходит между высокими книжными шкафами
вглубь магазина.
Как только он проходит мимо стойки, Моррис встает, тихо и бесшумно идет к
двери, переворачивает табличку с «Открыто» на «Закрыто».
Затем запирает их.
26
Секретарша Нортфилдской средней школы с интересом смотрит на троицу
поздних посетителей, но ничего не спрашивает. Возможно, она решает, что это
родственники какого-нибудь недобросовестного ученика пришли защищать
своего увальня. Кем бы они ни были, это головная боль Гови Рикера, а не ее.
Она проверяет магнитную доску, покрытую разноцветными ярлыками, и говорит:
- Он еще у себя в классе. Триста девятый кабинет на третьем этаже, только
сначала, пожалуйста, загляните в окошко, проверьте, не занимается ли он с
282
кем-то. Сегодня у него конференция в четвертой, и в конце учебного года многие ученики идут к нему за помощью с годовыми работами или просят дополнительно позаниматься.
Ходжес благодарит ее, и они поднимаются наверх. Их шаги эхом разносятся
по пустой лестнице. Слышно, как где-то внизу квартет играет «Зеленые рукава». Наверху громкий мужской голос радостно восклицает: «Ты продул,
Мэлоун!»
Кабинет 309 находится посередине коридора на третьем этаже. Здесь мистер
Рикер в пестрой узорной рубашке с расстегнутым воротником и приспущенным
галстуком разговаривает с девушкой, которая театрально размахивает руками.
Рикер поднимает глаза, видит, что к немупосетители, и снова сосредотачивается на девушке.
Посетители стоят у стены, завешанной объявлениями о летних кружках, летних семинарах, летних лагерях, выпускном бале. По коридору вприпрыжку
проходят две девочки, обе в бейсбольных кофточках и кепках. Одна из них перебрасывает из руки в руку кетчерскую перчатку, как печеную картофелину
только из костра.
Подает голос телефон Холли: звучат несколько зловещих нот с главной музыкальной темы фильма «Челюсти». Не замедляя ход, одна девочка говорит:
- Тебе понадобится большая лодка, - и обесмеются.
Холли смотрит на телефон, потом прячет его со словами:
- Сообщение от Тины.
Ходжес поднимает брови.
- Ее мать знает о деньгах. Отец тоже узнает, как только вернется с работы. Она кивает на закрытую дверь кабинета мистера Рикера. - Теперь нет смысла
откладывать.
27
Первое, что чувствует Пит, открыв дверь темного кабинета, - это ужасный
запах. Одновременно металлический и органический - стальная стружка, перемешанная с гнилой капустой. Затем он слышит звук - тихое жужжание. «Мухи»,
- думает он, и хотя ему не видно, что находится в кабинете, вонь и звуки у него
283
в голове складываются вместе с гулом шкафа, который падает. Он разворачивается, чтобы сбежать.
Под одним из шаров, свисающих с потолка и освещающих внутреннюю часть
магазина, стоит продавец с красными губами. У него в руке какой-то веселенький красно-черный пистолет с золотыми завитками. Первая мысль Пита: он не
настоящий. В фильмах они всегда выглядят настоящими.
- Выше голову, Питер, - говорит продавец. - Не делай глупостей и не пострадаешь. Это просто разговор.
Вторая мысль Пита: «Ты лжешь. Я вижу это по твоим глазам ».
- Вернись, сделай шаг вперед и включи свет. Выключатель слева от двери.
Затем заходи в комнату, только не пытайся закрыть дверь у меня перед носом,
если не хочешь получить пулю в спину.
Пит делает шаг вперед. Внутри у него все, от груди и ниже, обрывается и
приходит в движение. Он надеется, не обмочится, как младенец. Вероятно, это
не так уж страшно - наверное, он не первый, кто напрудит в штаны, когда на
него направлен пистолет, - но для него это страшно. Пит водит рукой в темноте, находит выключатель и щелкает. Он пытается кричать, увидев то, что лежит на промокшем ковре, но мышцы диафрагмы не работают, и все, что выбрасывается, это какой-то водянистый стон. Мухи вьются и садятся на то, что осталось от лица мистера Халлидея. А осталось немного.
- Знаю, - сочувственно произносит продавец. - Не слишком приятное зрелище, да? Наглядные уроки редко бывают красивыми. Он меня разозлил, Пит.
Ты хочешь меня разозлить?
- Нет, - отвечает Пит тоненьким, дрожащим голосом. Он больше похож на голос Тины, чем на него. - Не хочу.
- Значит, ты получил важный урок. Заходи. Двигайся медленно, но, если хочешь, обойди эту грязь.
Пит входит в комнату, не чувствуя ног, и продвигается налево, вдоль одного
из книжных шкафов, стараясь не ступать мокасинами на пропитанные кровью
участка ковра. Таких немного. Панику, которая охватила его сначала, закрыл
зеркальный экран ужаса. Он все думает об этих красных губах. Все представляет, как большой и страшный серый волк говорит Красной Шапочке: «Чтобы
крепче поцеловать тебя, дитя».
284
Я должен думать, говорит он себе. Должен, иначе умру в этой комнате. Может, все равно умру, но, если я не смогу думать, то умру точно.
Он продолжает обходить черновато-фиолетовое пятно, пока не упирается в
вишневый комод, и там останавливается. Чтобы пройти дальше, придется
наступить на окровавленную часть ковра, а она, возможно, еще не высохла и
будет хлюпать. На комоде стоят графины с выпивкой и несколько пузатых стаканов. На столе он замечает топорик, на его лезвии отражается свет лампы.
Наверное, это оружие, которым человек с красными губами убил мистера Халлидея, и Питу кажется, что это должно напугать его еще сильнее, но вид топорика прочищает ему мозги, как хороший удар по затылку.
У него за спиной с щелчком закрываются двери кабинета. Продавец, который, наверное, и никакой вовсе не продавец, жмется к ним и направляет на
Пита веселенький пистолет.
- Ну вот, - произносит он и улыбается. - Теперь мы можем поговорить.
- Кх … кх … - Он прокашливается, делает еще одну попытку и на этот раз
ему удается заговорить - О чем? О чем мы можем поговорить?
- Не строй из себя дурачка. Записные книжки. Которые ты украл.
Здесь в голове Пита все сложилось. У него отвисла челюсть.
Продавец-не продавец улыбается.
- Да, вижу, дошло наконец. Скажи мне, где они, и сможешь выйти отсюда
живым.
Пит так не думает.
Он думает, что знает слишком много для этого.
28
Когда девушка выходит из кабинета мистера Рикера, она улыбается; по всей
видимости, разговор прошел успешно. Убегая по коридору, она даже взмахивает пальчиками, возможно, всем троим, но скорее Джерому.
Мистер Рикер, который проводил ее до дверей, смотрит на Ходжеса и его помощников.
- Чем могу помочь, леди и джентльмены?
285
- Вряд ли вы сможете помочь, - говорит Ходжесс, - но попытка не пытка. Мы
можем войти?
- Конечно.
Они садятся за первые парты, как прилежные ученики. Рикер усаживается
на краю учительского стола - вольность, которую он избегал во время разговора с юной собеседницей.
- Я думаю, вы не родители, следовательно, слушаю вас.
- Дело касается одного из ваших учеников, - говорит Ходжес. - Питер
Сауберс. Нам кажется, он попал в тяжелую беду.
Рикер хмурится.
- Пит? Не думаю. Он один из моих лучших учеников. Испытывает искреннюю
любовь к литературе, особенно к американской. В каждом семестре его имя
значится в почетном списке. В какую беду он мог попасть?
- В том-то и дело. Мы не знаем. Я спрашивал у него, но он будто воды в рот
набрал.
Брови Рикера сходятся сильнее.
- Это не похоже на того Пита Сауберса, которого я знаю.
- Очевидно, это как-то связано с деньгами, которые каким-то образом попали к нему несколько лет назад. Я бы хотел кратко описать, что известно нам.
Это не займет много времени.
- Пожалуйста, скажите, что это не имеет отношения к наркотикам.
- Не имеет.
Рикер, похоже, успокаивается.
- Хорошо. Я слишком много видел такого, и умные дети к этому склонны
точно так же, как и дураки. А в некоторых случаях даже больше. Расскажите.
Если смогу, помогу.
Ходжес начинает с денег, которые стали поступать Сауберсам в, почти буквально, черный день. Он рассказывает Рикеру о том, как через семь месяцев
после окончания ежемесячных поступлений загадочных наличных, Пит потерял
покой и стал каким-то несчастным. Заканчивает Ходжес убеждением Тины в
286
том, что ее брат попытался раздобыть еще денег, возможно, из того же источника, из которого поступала загадочная наличность, и это обернулось нынешними неприятностями.
- Он отпустил усы, - задумчиво произносит Рикер, когда Ходжес замолкает. Сейчас он занимается на курсе творческого письма миссис Дэвис, но я однажды
увидел его с ними в коридоре и пошутил по поводу этих усов.
- Как он воспринял шутку? - Спрашивает Джером.
- Не знаю даже, услышал ли он меня. Он как бы был на другой планете. Но с
подростками такое случается, о чем вы, наверное, знаете. Особенно, когда на
носу летние каникулы.
Холли спрашивает:
- Он когда-то упоминал при вас блокнот? В молескиновой обложке?
Год задумывается, и Холли смотрит на него с надеждой.
- Нет, - наконец произносит он. - Не помню такого.
Он разочарованно смущается.
- Он, вообще, с какими вопросами к вам обращался? - Спрашивает Ходжес. Что-нибудь его беспокоило, пусть даже мелочь? Я сам вырастил дочь и знаю:
иногда они говорят о своих бедах иносказательно. Наверное, вы это и сами
знаете.
Рикер улыбается.
- Знаменитый «один друг».
- Прошу прощения?
- Как «у меня есть один друг, у которого девушка залетела». Или «у меня
есть один друг, который знает, кто закрасил антигейскую надписи в раздевалке
для мальчиков». После нескольких лет в школе любой учитель знает знаменитого «одного друга».
Джером спрашивает:
- У Пита Сауберса был «один друг»?
- Не помню. Мне очень жаль, что я не могу вам помочь.
287
Холли робко, без особой надежды в голосе, интересуется:
- Возможно, один друг, который вел дневник или узнал какую-то важную информацию о какой-либо записной книжке?
Рикер качает головой.
- Нет. Правда, мне очень жаль. Господи, мне бы не хотелось, чтобы Пит попал в беду. Он написал одно из лучших произведений на моей памяти. Про трилогию о Джимми Голде.
- Джон Ротстайн, - улыбается Джером. - У меня была футболка с принтом …
- Не говорите, - прерывает его Рикер. - «Дерьмо? Ну и насрать ».
- Вообще-то, нет. Там было о том, чтобы не быть ничьим … хм … подарком на
день рождения.
- А, - протягивает Рикер, улыбаясь. - Эта.
Ходжес поднимается.
- Мне как-то ближе Майкл Конноли. Спасибо, что уделили нам время. - Он
протягивает руку, Рикер жмет ее. Джером встает, но Холли продолжает сидеть.
- Джон Ротстайн, - говорит она. - Он написал эту книгу о парне, которому
надоели родители и который бежал в Нью-Йорк, правильно?
- Да, это первый роман из трилогии о Голде. Пит обожал Ротстайна. Наверное, до сих пор его любит. В колледже он может найти новых героев, но, когда
он учился у меня, то считал Ротстайна почти полубогом. Вы читали его?
- Никогда, - говорит Холли, тоже вставая. - Но я большой поклонник кино,
поэтому часто захожу на сайт «Дедлайн» почитать последние голливудские новости. Там была статья о том, как продюсеры горели желанием экранизировать
«Беглеца». Только, сколько бы они не предлагали Ротстайну, он посылал их к
черту.
- Да, это похоже на него, - говорит Рик. - Знаменитый старый ворчун ненавидел кино. Говорил, что это искусство для идиотов. Морщился при слове «кинематограф». Кажется, даже эссе об этом написал.
Холли засияла.
288
- А потом его убили, а завещания не было, поэтому они до сих пор не могут
снимать кино из-за различных юридических сложностей.
- Холли, нам надо идти, - говорит Ходжес. Он хочет отправиться домой к
Сауберсам. Где бы сейчас ни находился Пит, рано или поздно он там появится.
- Хорошо … Наверное … - Она вздыхает. - Хотя ей уже под пятьдесят, несмотря на все те стабилизаторы настроения, которые она принимает, Холли попрежнему проводит слишком много времени на эмоциональных американских
горках. Сейчас свет в ее глазах меркнет, и она выглядит ужасно расстроено.
Ходжесу ее жалко, он хочет сказать ей, что предчувствия, вообще, редко сбываются, но это не значит, что к ним совсем не следует прислушиваться. Потому
что те немногие, которые сбываются, по-настоящему бесценны. Не сказать,
чтобы жемчужина мысли, но потом, когда они останутся одни, он так ей и скажет. Постарается хоть немного смягчить горечь.
- Спасибо, что уделили нам время, мистер Рикер. - Ходжес открывает дверь.
Медленно, словно музыка, которую слышишь во сне, доносятся звуки «Зеленых
рукавов».
- О Боже, - восклицает Рикер. - Стойте!
Они возвращаются к нему.
- Пит действительно обращался ко мне, и не так давно. Но у меня сейчас бывает столько учеников …
Ходжес кивает.
- Но там не было ничего серьезного, никакого юношеского «Буря и шторм».
Это был даже приятный разговор. Я вспомнил о нем только потому, что вы
вспомнили эту книгу, мисс Джибни. «Беглец». - Он скупо улыбается. - У Пита
не было «одного друга». У него был «один дядя».
Ходжес чувствует искру чего-то яркого и горячего, как зажженный фитиль.
- Чем так интересен его дядя, что он решил поговорить о нем с вами?
- Пит сказал, что у его дяди есть «Беглец» с автографом автора. Он предложил его Питу, потому что Пит – большой поклонник Ротстайна … По крайней
мере, он так говорил. Пит сказал мне, что хочет продать эту книгу. Я спросил у
него, готов ли он расстаться с автографом своего литературного кумира, на что
289
он ответил, что очень серьезно это обдумывает. Он надеялся помочь родителям
отправить сестру в одну из частных школ, не помню, в какую именно.
- Чапел-ридж, - подсказывает Холли. Ее глаза снова горят.
- Да, кажется, туда.
Ходжес медленно возвращается к парте.
- Расскажите мне … нам … все, что вы помните об этом разговоре.
- Ну, это, собственно все. Разве что была одна вещь, от которой проснулся
мой внутренний детектор лжи. Он сказал, что его дядя выиграл эту книгу в покер. Помню, я подумал тогда: такие вещи происходят в романах или в кино, но
не в жизни. Но, конечно же, иногда жизнь действительно подражает искусству.
У Ходжеса уже крутится на языке очевидный вопрос, но Джером его опережает:
- Он спрашивал, к какому торговцу книгами обратиться?
- Да, он ко мне поэтому и пришел. У него был с собой короткий список местных торговцев, наверное, из интернета. Я отсоветовал одного, с испорченной
репутацией.
Джером смотрит на Холли. Холли смотрит на Ходжеса. Ходжес смотрит на Говарда Рикера и задает вопрос, который напрашивается сам собой. Фитиль в его
голове уже ярко горит.
29
Пит видит только один шанс продолжать жить. До того времени, пока человек с ярко-красными губами и нездоровым цветом лица не знает, где находятся
записные книжки Ротстайна, он не спустит курок пистолета, который уже не
кажется таким веселеньким.
- Вы же партнер мистера Халлидея, да? - Говорит Пит, не глядя на ужасный
труп, но дергая подбородком в его сторону. - Вы с ним сообщники?
Красные Губы коротко улыбается, а потом делает что-то такое, что шокирует
Питера, который к этому моменту считал, что уже стал нечувствителен к потрясению. Он плюет на тело.
- Он никогда не был моим сообщником. Хотя у него был шанс. Еще до того,
как ты был в проекте у твоего отца, Питер. И хотя я нахожу, что твоя попытка
290
отвести разговор в сторону, заслуживает уважения, я вынужден настаивать на
том, чтобы мы не отходили от темы. Где записные книжки? У тебя дома? Который когда-то был моим домом, кстати. Правда, интересное совпадение?
Еще один шок.
- Ваш …
- Еще одна давняя история. Неважно. Они там?
- Нет. Они были там, но потом я их перенес.
- Должен ли я верить этому? Думаю, нет.
- Из-за него. - Пит снова поднимает подбородок в сторону тела. - Я пытался
продать ему один из блокнотов, а он стал угрожать, что сообщит полиции. Мне
пришлось их перепрятать.
Красные Губы обдумывает услышанное и кивает.
- Хорошо, верю. Это соответствует тому, чего он не рассказал. Так где ты их
спрятал? А, Питер? Колись. Нам обоим станет легче. Особенно тебе. И делу конец, и с плеч долой. «Макбет», акт первый.
Пит не колется. Расколоться - значит умереть. Это тот человек, который
украл записные книжки с самого начала, теперь он это понимает. Украл записные книжки и убил Джона Ротстайна более тридцати лет назад. А теперь он
убил мистера Халлидея. Задумается ли он хоть на секунду, прежде чем добавить Пита Сауберса в свой список?
Красные Губы с легкостью понимает, о чем он думает.
- К твоему сведению, мне не нужно тебя убивать. По крайней мере, сразу. Я
могу всадить тебе пулю в ногу. Если это не развяжет твой язык, я прострелю
тебе яйца, а без них такому молодому парню, как ты, зачем и жить, не так ли?
У Пита, загнанного в тупик, не осталось никаких чувств, кроме горящей, беспомощной ярости, которую могут чувствовать только юноши.
- Вы убили его! Вы убили Джона Ротстайна! - На глаза ему наворачиваются
слезы и скатываются по щекам теплыми струйками. - Это был лучший писатель
двадцатого века, а вы ворвались к нему в дом и убили его! Из-за денег! Из-за
каких-то денег!
- Не из-за денег! - Кричит в ответ Красные Губы. - Он продался!
291
Он делает шаг вперед, ствол пистолета слегка наклоняется.
- Он послал Джимми Голда к черту и назвал это рекламой. Да и вообще, кто
ты такой, чтобы судить? Ты сам пытался продать их. Я никогда не хотел их продавать. Может, однажды, когда был молодым и глупым, но больше ни разу. Я
хочу их прочитать. Они мои. Я хочу провести пальцами по чернилам и почувствовать слова, которые он написал собственной рукой. Мысль об этом тридцать шесть лет не давала мне сойти с ума!
Он делает еще один шаг вперед.
- Да, а деньги из сундука? Ты тоже их взял? Конечно, ты их взял. Ты - вор, а
не я. Ты!
В этот момент Пит слишком взбешен, чтобы думать о побеге, потому что это
последнее обвинение, хотя и не справедливо, все же почти соответствует истине. Он просто хватает один из графинов и изо всех сил бросает его в своего
мучителя. Красные Губы этого не ожидает. Он уклоняется, немного качнувшись
вправо, графин попадает ему в плечо. Стеклянная пробка вылетает, когда графин падает на ковер. Острый колючий запах виски примешивается к запаху
старой крови. Мухи жужжат возбужденным облаком, их пир прерван.
Пит хватает второй графин и бросается в Красные Губы, замахнувшись им,
как дубинкой, и забыв о пистолете. Спотыкается о вытянутые ноги Халлидея,
падает на одно колено, и, когда Красные Губы стреляет - в закрытом помещении звук выстрела звучит, словно плеск в ладоши, - пуля проходит у него над
головой, настолько близко, что касается волос . Пит слышит ее: ззззз. Он бросает второй графин, и этот попадает Красным Губам в лицо, чуть ниже рта.
Брызжет кровь, Красные Губы вскрикивает, отшатывается и ударяется о стену.
Последние два графина остались позади, и нет времени возвращаться к ним.
Пит встает на ноги и хватает со стола топорик, не за прорезиненную ручку, а
за лезвие. Он испытывает острую боль, когда лезвие впивается в ладонь, но
это далекая боль, боль человека, живущего в другой стране. Красные Губы
сжимает пистолет и поднимает его для очередного выстрела. Пит думать не может, но какая-то глубинная часть его разума, которая, возможно, до этого момента никогда не просыпалась, понимает, что, если бы он был ближе, то смог
бы сцепиться с Красными Губами и вырвать у него пистолет. Легко. Он моложе
и сильнее. Но между ними стол. Поэтому он делает другое - бросает топорик. И
тот летит в направлении Красных Губ, прокручиваясь в воздухе, как томагавк.
292
Красные Губы вскрикивает и отшатывается от него, поднимая руку с пистолетом, чтобы защитить лицо. Обух топорика бьет его в предплечье. Пистолет
улетает в сторону, бьется об один из книжных шкафов и с грохотом падает на
пол. Раздается звук выстрела. Пит не знает, куда летит вторая пуля, но она не
попадает в него, а это главное.
Красные Губы ползет к пистолету, седые волосы свисают на глаза, с подбородка капает кровь. Он жутко ловкий, чем-то напоминает ящерицу. Пит просчитывает, опять-таки не думая, что, если броситься к пистолету, он проигрывает Красным Губам. Совсем немного, но проигрывает. Есть шанс схватить его
за руку, прежде чем тот успеет схватить пистолет для выстрела, но совсем слабый.
Вместо этого он бросается к двери.
- А ну вернись, говно! - Кричит Красные Губы. - Мы еще не закончили!
На мгновение возвращается ясность мысли. «Нет, закончили», - полагает
Пит.
Он резко открывает дверь и, пригнувшись, выбегает из кабинета. Сильным,
размашистым движением левой руки Пит захлопывает двери и на всех парах
несется к выходу из магазина, за которым Лейсмейкер-лейн и благословенная
жизнь других людей. Раздается еще один выстрел - приглушенный, - и Пит
пригибается еще больше, но ни удара, ни боли не чувствует.
Он дергает двери. Не открываются. Пит бросает сумасшедший взгляд через
плечо назад и видит, как Красные Губы, волоча ноги, выходит из кабинета Халлидея, на лице - кровавая бородка. В руке у него пистолет, и он пытается целиться. Пит непослушными пальцами берется за ручку замка, ему удается ее
зажать и повернуть. В следующее мгновение он уже стоит на солнечном тротуаре. Никто на него не смотрит. Насколько можно окинуть глазом, вообще никого нет. В этот рабочий день торговая Лейсмейкер-лейн как никогда пустынна.
Пит срывается с места и изо всех сил бежит, не глядя на дорогу.
30
«Мерседес» Холли ведет Ходжес. Он выполняет все указания дорожных знаков и не бросается из ряда в ряд, но пытается ехать как можно быстрее. Его
нисколько не удивляет, что эта гонка из Норт Сайда в магазин Халлидея на
Лейсмейкер-лейн навевает воспоминания о другой, намного более безумной
поездке на этой же машине. В ту ночь за рулем был Джером.
293
- Брат Тины точно пошел к этому Халлидею, а не к кому-то другому? - Спрашивает Джером. Сегодня днем он сидит на заднем сиденье.
- Точно, - отвечает Холли, не отрываясь от айпода, который она достала из
вместительного бардачка «Бенца». - Я знаю, что он пошел туда, и, наверное,
знаю почему. И это была не книга с автографом. - Она стучит пальцами по
экрану и бормочет: - Ну, давай, давай, давай. Загружайся, сволочь!
- Что ты ищешь, Холлиберри? - Спрашивает Джером, протискиваясь между
сиденьями.
Она возвращает к нему голову.
- Не называй меня так. Ты же знаешь, я это ненавижу.
- Извини, извини. - Джером опускает исподлобья глаза.
- Скажу через минуту, - говорит она. - Почти загрузилось. Лучше бы у меня
был Wi-Fi, а не эта дурацкая мобильная связь. Она слишком дерьмовая.
Ходжес смеется. Невольно. На этот раз Холли переводит взгляд на него, при
этом не прекращая бегать пальцами по экрану.
Ходжес поднимается наклонным въездом и выезжает на магистраль Кросстаун-коннектор.
- Все начинает складываться, - говорит он Джерому. - Если предположить,
что книга, о которой он говорил Рикеру, это действительно блокнот писателя,
тот, который видела Тина. Который Пит прятал от нее под подушку.
- О, это она, - говорит Холли, глядя в айпад. - Холли Джибни говорит, это
стопроцентный верняк. - Она вводит что-то еще, ударяет по экрану и выдает
крик отчаяния, от которого оба ее спутники подскакивают. - Ууу, как бесит эта
проклятая всплывающая реклама!
- Успокойся, - говорит ей Ходжес.
Она, не обращая на него внимания, продолжает бурлить.
- Подожди. Подожди и увидишь.
- Деньги и блокнот связаны, - говорит Джером. - Сауберс нашел их вместе.
Вы об этом думаете, да?
- Да, - кивает Ходжес.
294
- И содержание записной книжки стоил больших денег, только продавец редких книг, уважающий себя не подошел бы к ней и на …
- Есть! - Взывает Холли, от чего они оба снова подпрыгивают. «Мерседес»
бросает в сторону. Парень в соседнем ряду раздраженно сигналит и делает недвусмысленный жест рукой.
- Есть что? - Спрашивает Джером.
- Не что, Джером, а кто! Джон, мать его, Ротстайн! Убитый в 1978! По меньшей мере, три человека ворвались на его ферму - в Нью-Гемпшире это было - и
убили его. Еще они взломали его сейф. Вот, послушайте, это из Манчестерского
«Юнион лидер», спустя три дня после убийства.
Пока она читает, Ходжес выезжает с магистрали на Ловер-Мейн.
«С абсолютной уверенностью можно утверждать, что грабителям нужно было
нечто большее, чем деньги. «Вероятно, они прихватили какие записные книжки
с записями, которые вел мистер Ротстайн, удалившись от публичной жизни», сообщил нам источник, близкий к следствию. Тот же источник выдвинул предположение, что записные книжки, существование которых вчера было подтверждено домоправительницой Джона Ротстайна, могут иметь высокую стоимость
на черном рынке ».
Глаза Холли горят. У нее один из тех божественных периодов, когда она совершенно забывает о себе.
- Грабители спрятали их, - говорит она.
- Спрятали деньги, - уточняет Джером. - Двадцать тысяч.
- И записные книжки. Пит нашел их, по крайней мере, некоторые из них.
Деньги он использовал, чтобы помочь родным. И все у него шло как по маслу,
пока он не попытался продать записные книжки, чтобы помочь сестре. Халлидей знает об этом. Возможно, они уже у него. Спеши, Билл. Спеши-спешиспеши!
31
Моррис, пошатываясь, подходит к двери магазина, сердце колотится, в висках стучит. Он опускает пистолет Энди в карман куртки, берет книгу с одного
из выставочных столов и прижимает к подбородку, чтобы вытереть кровь. Это
295
можно было бы сделать рукавом, и он почти так и сделал, но вовремя спохватился. Ему придется выйти на люди, и он не хочет это делать, запачкавшись
кровью. У пацана на штанах тоже осталась кровь, но это ничего. Это даже хорошо.
«Я думаю снова, и пацану тоже лучше снова начать думать. Если он думает,
я еще могу спасти положение ».
Он открывает двери магазина и смотрит вокруг. Сауберса не видно. Другого
он и не ожидал. У подростков быстрые ноги. Они как тараканы.
Моррис роется в кармане в поисках бумажки с номером мобильника Пита, и,
не находя сразу, на мгновение впадает в панику. Наконец пальцы нащупывают
что-то смятое в самом нижнем углу, и он облегченно вздыхает. Сердце колотится, стучит, и он одной рукой хлопает себя по костлявой груди.
«Только не подведи меня сейчас, - умоляет он. - Слышишь? Не смей!»
Сауберсу он звонит из магазина по городской линии, потому что это тоже
укладывается в историю, которую он выстроил у себя в голове. Моррису кажется, что это отличная история. Даже Джон Ротстайн не смог бы придумать
лучше.
32
Когда Пит приходит в себя, он находится в месте, хорошо знакомом Моррису
- Гавернмент-сквер напротив кафе «Счастливая чашка». Он сидит на скамейке,
переводя дыхание, и с тревогой смотрит назад, в том направлении, откуда пришел. Красных Губ там нет, и это его не удивляет. Еще Пит снова начал думать и
понимает, что человек, который пытался его убить, на улице привлечет к себе
внимание. «Я ему хорошо вмазал, - мрачно думает Пит. Красные Губы превратились в Кровавый Подбородок ».
Пока неплохо, но что дальше?
Как будто в ответ начинает вибрировать его мобильный. Пит достает его из
кармана и смотрит на номер на экране. Последние четыре цифры, 8877, он
узнает, они запомнились ему, когда он звонил Халлидею и оставлял ему сообщение о поездке в дом отдыха «Ривер-бэнд». Это Красные Губы, ведь это точно
не может быть мистер Халлидей. Эта мысль настолько ужасна, что вызывает у
него смех, хотя звук, который он издает, больше похожий на всхлип.
296
Первая его мысль - не отвечать. Передумать его заставляет то, что он услышал от Красных Губ: твой дом когда-то был моим домом, кстати. Интересное
совпадение, не так ли?
Мать в сообщении велела после школы идти сразу домой. Тина написала, что
матери известно о деньгах. Итак, они сейчас обе дома и ждут его. Пит не хочет
их тревожить без надобности, особенно, когда он сам источник тревоги, но ему
необходимо узнать причину этого звонка, тем более, что отца сейчас нет рядом,
чтобы защитить их, если этот псих появится на Сикоморовой улице. Сейчас он
в округе Виктор, показывает кому-то очередное здание.
«Позвоню в полицию, - рассуждает Пит. - Если скажу ему об этом, он попятится. Ему придется ». Эта мысль приносит легкое ощущение покоя, и он нажимает «ПРИНЯТЬ».
- Привет, Питер, - говорит Красные Губы.
- Мне не о чем с вами разговаривать, - говорит Питер. - Вам пора бежать, я
звоню в полицию.
- Я рад, что смог связаться с тобой, прежде чем ты выкинул подобную глупость. Ты не поверишь, но сейчас я обращаюсь к тебе как друг.
- Вы правы, - говорит Пит. - Я не верю этому. Вы пытались меня убить.
- Ты еще больше мне не поверишь: я рад, что не сделал этого. Потому что
тогда я бы никогда не узнал, где ты спрятал блокноты Ротстайна.
- И никогда не узнаете, - говорит Пит и добавляет: - Я обращаюсь к вам как
друг. - Он уже чувствует себя более уравновешенным. Красные Губы не гонится за ним и не двигается к Сикоморовой улице. Он скрывается в книжном
магазине и разговаривает с ним по городскому телефону.
- Ты так думаешь сейчас, ибо не смотришь в будущее. А я смотрю. Расклад
такой: ты пошел к Энди продать ему записные книжки. Он попытался тебя шантажировать, поэтому ты его убил.
Пит ничего не говорит. Не может. Он поражен.
- Питер? Ты меня слышишь? Если ты не хочешь провести год в исправительной колонии для несовершеннолетних преступников «Ри-Вервье», а потом еще
лет двадцать в «Вейнсвилле», лучше тебе меня слышать. Я побывал в обоих, и
297
могу сказать тебе: это не место для молодых людей с нетронутой попкой. В
колледже будет гораздо лучше. Тебе так не кажется?
- В эти выходные меня даже не было в городе, - говорит Пит. - Я ездил со
школой в дом отдыха.
Красные губы не медлит с ответом.
- Значит, ты сделал это до отъезда. Или в воскресенье вечером, когда вернулся. Полицейские найдут твое голосовое сообщение - я его сохранил. К тому
же есть DVD камер наблюдения, на которых видно, как ты ругаешься с ним. Я
забрал эти диски, но позабочусь о том, чтобы полиция получила их, если мы не
придем к согласию. Не забудь об отпечатках пальцев. Они найдут твои на дверной ручке его кабинета. Мало того, они найдут твои отпечатки на орудии убийства. Я думаю, ты крепко сел в лужу, даже если можешь отчитаться о каждой
минуте этих выходных.
Пит с тревогой понимает, что даже этого не может. В воскресенье он пропустил все. Он вспоминает, как мисс Брен - она же Брен Стокер - стояла у дверей
автобуса каких-то двадцать четыре часа назад с мобильным телефоном в руке,
собираясь звонить 911, чтобы сообщить об исчезновении ученика.
«Простите, - сказал он ей. - У меня живот прихватило, и я решил, что нужно
погулять, подышать свежим воздухом. Меня тошнило ».
Он так и представляет, как она заявляет на суде, что да, Питер, действительно, имел болезненный вид в тот день. И слышит, как обвинитель говорит
присяжным, что любой подросток, естественно, будет иметь болезненный вид
после того, как топором изрубит в фарш пожилого торговца книгами.
Уважаемые присяжные, дамы и господа, я предлагаю вам нашу версию: в то
воскресенье утром Пит Сауберс вернулся попутной машиной в город, потому
что у него была назначена встреча с мистером Халлидеем, который шантажировал его и думал, что мистер Сауберс наконец решил уступить и принять его
условия. Только мистер Сауберс не собирался уступать.
«Это ужас какой-то, - полагает Пит. - То же, что снова иметь дело с Халлидеем, только в тысячу раз хуже ».
- Питер? Алло?
- Никто в это не поверит. Ни на секунду. Как только узнают о вас.
298
- А кто я, если конкретно?
«Волк, - полагает Питер. - Ты – большой и страшный серый волк ».
В воскресенье его, наверное, видели, когда он бродил вокруг дома отдыха.
Множество людей, потому что он в основном держался дорожек. Кто-нибудь
наверняка запомнил его и расскажет об этом. Однако, как сказал Красные
Губы, остается еще время до и после поездки. Особенно - вечер воскресенья,
когда он направился сразу в свою комнату и заперся в ней. В «CSI: Место преступления» и «Криминалисты: Мыслить, как преступник» полицейские эксперты всегда определяли точное время смерти убитого, но кто знает, как оно
на самом деле бывает. Пит этого не знает. И если у полицейских появится подходящий подозреваемый, отпечатки пальцев которого есть на самом орудии
убийства, время смерти можно будет и пересмотреть.
«Но я должен был бросить в него топор, - полагает Пит. - Это единственное,
что было у меня под рукой! »
Считая, что хуже уже быть не может, Пит опускает глаза и замечает пятна
крови на колене.
Кровь мистера Халлидея.
- Но я могу все уладить, - проникновенно говорит Красные Губы. - И, если
мы договоримся, я это сделаю. Я могу стереть отпечатки твоих пальцев. Я могу
стереть запись голосового сообщения. Я могу уничтожить DVD-диски. Все, что
требуется от тебя, это сказать мне, где находятся записные книжки.
- Типа, я должен вам верить!
- Ты должен мне верить. - Тихо. Вкрадчиво. Умно. - Подумай об этом, Пит.
Если тебя вынести за скобки, убийство Энди будет выглядеть, как попытка
ограбления. Работа какого случайного психа или помешанного метамфетаминах. Так будет лучше для нас обоих. Если ты остаешься в игре, всплывает существование записных книжек. Зачем мне это надо, скажи, пожалуйста?
«Тебе все равно, - полагает Пит. - Тебе не нужно будет ни о чем беспокоиться, когда найдут мертвого Халлидея в его кабинете. Ты сказал, что побывал
в Вейнсвилле, значит, ты бывший зэк, и ты знал мистера Халлидея. Составить
это вместе, и ты тоже становишься подозреваемым. Твоих отпечатков там не
меньше, чем моих, и я не думаю, что ты можешь стереть их все. Что ты можешь
сделать - если я тебе позволю, - так это взять записные книжки и уйти. А когда
299
ты уйдешь, что помешает тебе послать в полицию эти DVD, просто назло?
Чтобы отомстить мне за то, что я попал в тебя тем графином с выпивкой и
ушел? Если я соглашусь с тобой … »
Мнение он заканчивает вслух:
- Мне будет только хуже. Что бы вы ни говорили.
- Уверяю тебя, это не так.
Он говорит, как адвокат, один из тех скользких типов с идеальными волосами, которые появляются в рекламе на кабельных каналах поздно ночью.
Ярость возвращается и заставляет Пита вытянуть спину на скамейке, как от
удара электричеством.
- Ну тебя нахер. Ты никогда не получишь этих блокнотов.
Он обрывает звонок. Телефон почти мгновенно вновь начинает жужжать у
него в руке. Тот же номер, Красные Губы снова звонит. Пит нажимает «ОТКЛОНИТЬ» и выключает телефон. Сейчас ему надо подумать так хорошо и так
напряженно, как он не думал никогда в жизни.
Мама и Тина - они важнее. Он должен поговорить с мамой, сказать, что им с
Тинси необходимо немедленно уйти куда-нибудь из дома. Поселиться в отеле,
например. Им необходимо …
Нет, не с мамой. Поговорить надо с сестрой. По крайней мере, сначала с ней.
Он не взял визитку мистера Ходжеса, но Тина, наверняка знает, как с ним
связаться. Если это не сработает, придется звонить в полицию и надеяться на
лучшее. Рисковать своей семьей он не станет, что бы ни случилось.
Пит вызывает номер сестры.
33
- Алло? Питер? Алло? Алло?
Ничего. Этот сукин сын выключил телефон. Первое желание Морриса - сорвать со стены телефон и разбить его о какой-то книжный шкаф, но в последний момент он себясдерживает. Пока не время поддаваться приступам ярости.
Итак, что теперь? Что делать дальше? Позвонит ли в полицию Сауберс, несмотря на все доказательства против него?
300
Моррис не может позволить себе поверить в это, потому что, если он в это
поверит, записные книжки будут потеряны для него навсегда. И обдумывает
такое: пойдет мальчишка на столь необратимый шаг, не поговорив сначала с
родителями? Не спросив у них совета? Не предупредив их?
Надо ускоряться, думает Моррис и произносит, стирая отпечатки пальцев с
телефона: «Чем скорее это произошло бы, тем лучше».
И лучше бы вымыть лицо и уйти через черный ход. Он не думает, что выстрелы были слышны на улице - в кабинете в глубине здания, среди заставленных книгами стен, не должно быть плохой звукоизоляции, - но он не желает
рисковать.
В ванной комнате Халлидея он сдирает с подбородка кровь, оставляя полотенце в красных пятнах в раковине, где его найдут полицейские, когда в конце
концов появятся здесь. Покончив с этим, он идет по узкому проходу к двери с
табличкой «ВЫХОД», перед которыми составлены коробки с книгами. Он отодвигает их, думая, как глупо так блокировать пожарный выход. Глупо и недальновидно. «Моему давнему приятелю можно написать эпитафию, - полагает
Моррис. – «Здесь лежит Эндрю Халлидей, жирный, тупой, недальновидный гомик. За ним не скорбеть».
Жара летнего дня молотом падает на него, и его начинает качать. Внутри головы будто происходят взрывы - следствие удара тем чертовым графином, - но
мозг работает на полную мощность. Он садится в «Субару», где еще жарче, и,
заведя мотор, включая кондиционер на максимум. Вокруг рассечения в форме
полумесяца, на подбородке набухает уродливый фиолетовый синяк, но кровь
уже не идет, и в целом он выглядит не так уж и плохо. Жаль, что под рукой нет
аспирина, но это может подождать.
Он сдает задом, выезжает с парковки Энди в переулок, ведущий к Грантстрит. Грант-стрит - улица скромнее, чем Лейсмейкер-лейн с ее дорогими магазинами, но там хотя бы разрешено движение машин.
Когда Моррис останавливается в конце переулка, Ходжес и двое его партнеров подъезжают с противоположной стороны здания и смотрят на табличку «закрыто» на дверях «Редких изданий Эндрю Халлидея». Брешь в потоке машин
на Грант-стрит образуется именно в тот момент, когда Ходжес пробует двери и
обнаруживает, что они не закрыты. Моррис резко поворачивает налево и едет в
сторону Кросстаун-коннектор. Час пик только начался, поэтому к Норт Сайду
он может добраться минут за пятнадцать. Может, за двенадцать. Он должен не
301
дать Сауберсу обратиться в полицию, и есть только один верный способ это
сделать.
Все, что ему нужно сделать, это скорее маленького вора записных книжек
добраться до его младшей сестры.
34
За домом Сауберсов, рядом с забором, который отделяет двор от ничейной
земельного участка, стоят старые ржавые качели. Том Сауберс давно собирается их убрать, ведь оба его ребенка уже выросли, но сегодня днем на них сидит Тина. Она медленно покачивается вперед-назад, на коленях у нее раскрытая книга, «Дивергент», но за последние пять минут она не перевернула ни одной страницы. Мама обещала посмотреть с ней фильм, как только она дочитает
роман, но сегодня ей не хочется читать о жизни подростков среди руин Чикаго.
Сегодня это кажется не романтичным, а ужасным. Продолжая медленно качаться, она закрывает книгу и закрывает глаза.
«Господи, - думает она, - пожалуйста, сделай так, чтобы Пит не попал в
настоящую беду. И чтобы он не стал меня ненавидеть. Я умру, если он будет
меня ненавидеть, поэтому, пожалуйста, пусть он поймет, почему я рассказала.
Пожалуйста-пожалуйста ».
Бог отвечает ей сразу. Бог говорит, что Пит ее не станет обвинять, потому
что мама сама обо всем догадалась, только Тина не знает, верить ли ему. Она
вновь открывает книгу, но, как и раньше, не может читать. День будто замер в
ожидании чего-то ужасного.
Мобильный телефон, который ей подарили на одиннадцатилетие, лежит
наверху в ее спальне. Это простенький аппаратик, а не айфон со всеми его
наворотами, который ей так хотелось, но все равно это самое ценное, что у нее
есть, и она редко с ним расстается. Только сегодня она с ним рассталась. Оставила его у себя в комнате и вышла на улицу сразу, как только отправила сообщение для Пита. Она должна была написать ему, нельзя было допустить, чтобы
он пришел домой не подготовленным, но она не выдержала бы злого, обличительного обратного звонка от него. Вскоре ей все равно придется встретиться с
ним, это неизбежно, но тогда с ней будет мама. Мама скажет ему, что Тина не
виновата, и он поверит ей.
Возможно.
302
Теперь телефон начинает играть и вибрировать на столе. У нее стоит крутой
рингтон, песня «Сноу Петрол», но Тина, жутко волнуясь о Пите, не подумала
переключить его после школы с бесшумного режима на обычный, когда они с
мамой вернулись домой, поэтому Линда Сауберс внизу не слышит звонка.
Экран телефона загорается фотографией Пита, но в итоге телефон замолкает.
Примерно через тридцать секунд он снова начинает вибрировать. Затем в третий раз. Затем замолкает окончательно.
Фотография Пита исчезает с экрана.
35
На Гавернмент-сквер Пит, не веря своим глазам, смотрит на телефон. Впервые на его памяти Тина не ответила на звонок после уроков.
«Итак, маме … Или нет. Пока нет. Она забросает кучей вопросов, а времени
совсем нет ».
К тому же (хотя он и не признается себе в этом) ему не хочется разговаривать с матерью, пока в этом нет особой необходимости.
С помощью «Гугла» он ищет телефон мистера Ходжеса и находит девять Уильямов Ходжесов в городе, но ему, вероятно, нужен К. Уильям Ходжес, владелец компании «Что упало, то пропало». Пит звонит и попадает на автоответчик.
В конце записи, которая, как ему показалось, длился целый час, Холли произносит: «Если вам нужна немедленная помощь, наберите 555-1890».
Пит еще раз думает, не стоит все же позвонить матери, но решает сначала
набрать только названный номер. Главным образом из-за двух слов: «немедленная помощь».
36
- Фу, - кривится Холли, когда они подходят к пустой стойке узкого магазина
Эндрю Халлидея. - Что это за вонь?
- Кровь, - отвечает Ходжес. А еще гниет мясо, но этого он говорить не хочет.
- Оставайтесь здесь. Оба.
- Вы с оружием? - Спрашивает Джером.
- У меня Шлепок.
- И это все?
303
Ходжес пожимает плечами.
- Тогда я иду с вами.
- Я тоже, - говорит Холли и поднимает тяжелый том под названием «Дикие
растения и цветы Северной Америки». Она держит его так, будто собирается
раздавить клопа.
- Нет, - терпеливо произносит Ходжес. - Вы останетесь здесь. Оба. И звоните
по телефону 911, если я скажу.
- Билл … - начинает Джером.
- Не спорь со мной, Джером. И не теряйте времени. Что-то мне подсказывает, что у нас очень мало времени.
- Интуиция?
- Возможно, что-то больше.
Ходжес извлекает Веселый шлепанец из кармана пиджака (в последнее
время он редко ходит без него, хотя свой старый служебный пистолет почти не
носит с собой) и сжимает его поверх узла. Быстро и тихо он подходит к двери,
за которой, как ему кажется, находится кабинет Эндрю Халлидея. Она немного
приоткрыта. Загруженный конец шлепка покачивается в его правой руке. Он
становится немного сбоку от двери и стучит левой рукой. Поскольку сейчас
одна из тех минут, когда строгой правдой можно пренебречь, он восклицает:
- Это полиция, мистер Халлидей.
Ответа нет. Он стучит снова, громче, и, когда снова не получает ответа, толкает дверь. Вонь моментально становится гораздо сильнее, кровь разложения и
разлитая выпивка. И еще кое-что. Жженый порох, запах ему хорошо известен.
Сонно гудят мухи. Горит свет, как будто специально, чтобы осветить тело, лежащее на полу.
- Господи, у него полголовы нет! - Вскрикивает Джером. Он стоит так
близко, что Ходжес дергается от неожиданности, подбрасывая и снова опуская
шлепанец. «Стимулятор, наверное, едва не сгорел», - полагает он.
Ходжес возвращается и видит, что Джером и Холли стоят у него за спиной.
Джером с выпученными глазами, прикрывая рукой рот.
304
Холли же, наоборот, выглядит спокойной. Она прижимает к груди «Дикие
растения и цветы Северной Америки» и внимательно рассматривает кровавое
месиво на ковре. Она говорит Джерому:
- Не дергайся. Это место преступления.
- Я не собираюсь дергаться. - Слова звучат приглушенно из-за руки, прикрывающей нижнюю часть лица.
- Все свои мысли держите при себе, - говорит Ходжес. - Если бы я был учителем, я бы вас обоих отправил к директору. Стойте оба, где стоите.
Он делает два шага внутрь. Джером и Холли моментально идут за ним, плечом к плечу. «Проклятые близнецы Бобси», - думает Ходжес.
- Это брат Тины натворил? - Спрашивает Джером. - Господи Иисусе, Билл,
это он?
- Если это сделал, то не сегодня. Кровь почти высохла. Затем еще мухи. Личинок я пока не вижу, но …
Со стороны Джерома слышно характерное бульканье.
- Джероме, нет! - Сурово произносит Холли. Затем обращается к Ходжесу: Я вижу маленький топор. Топорик. Это орудие убийства.
Ходжес не отвечает. Он осматривает комнату. Он думает, что Халлидей если это Халлидей, - был убит не менее двадцати четырех часов назад. Возможно, раньше. Но что-то произошло здесь уже после этого, потому что запах
спиртного и пороха еще свежий и сильный.
- Это отверстие от пули, Билл? - Спрашивает Джером. Он указывает на
книжную полку слева от двери, рядом с маленьким вишневым столиком. В копии «Ловушка-22» небольшая круглая дырочка. Ходжес подходит, рассматривает ее и думает: «Это, пожалуй, уменьшит ее цену». Затем смотрит на столик.
На нем стоят два хрустальных графина, возможно, «Уотерфорд». Столик покрыт легким слоем пыли, и он видит отпечатки, где раньше стояли еще два. Он
смотрит над столом через комнату, и да, вот они, лежат на полу.
- Это точно дырка от пули, - говорит Холли. - Я чувствую запах пороха.
- Здесь была драка, - говорит Джером и указывает на труп, глядя в другую
сторону. - Но он точно в ней не участвовал.
305
- Да, это правда, - говорит Ходжес. - И противники отсюда ушли.
- Одним из них был Питер Сауберс?
Ходжес тяжело вздыхает.
- Почти наверняка. Думаю, он пришел сюда после того, как сбежал от нас из
аптеки.
- Кто-то забрал компьютер мистера Халлидея, - говорит Холли. - DVD-разъем
на месте, за кассой, осталась и беспроводная мышка с флешками в коробочке,
но сам компьютер исчез. Я видела большое пустое место на стойке. Возможно,
это был ноутбук.
- Что теперь? - Спрашивает Джером.
- Звоним в полицию. - Ходжес не хочется этого делать, он чувствует, что Пит
Сауберс в беде, и обращение к копам только ухудшит его положение, но он
уже играл в Одинокого Рейнджера по делу Мерседес-Киллера, чуть не привело
к смерти тысячи подростков.
Он достает мобильный, но не успевает его включить, как тот сам загорается
и начинает звонить в руке.
- Это Питер, - говорит Холли. Глаза ее говорят, в голосе - абсолютная уверенность. - Ставлю шесть тысяч долларов. Теперь он, видите ли, хочет с тобой
говорить. Не стой, словно прирос, Билл, отвечай на звонок.
Он отвечает.
- Мне нужна помощь, - скороговоркой выпаливает Пит Сауберс. - Пожалуйста, мистер Ходжес, мне действительно нужна помощь.
- Секунду. Я включу громкую связь, чтобы тебя слышали помощники.
- Помощники? - В голосе Пита зазвучала тревога. - Какие помощники?
- Холли Джибни. Твоя сестра знает ее. И Джером Робинсон, старший брат
Барбары Робинсон.
- А. Ну, тогда … Наверное, хорошо. - И, словно обращаясь к самому себе: Хуже уже быть не может.
306
- Питер, мы сейчас в магазине Эндрю Халлидея. Здесь в кабинете лежит
труп. Я предполагаю, что это Халлидей, и я предполагаю, что тебе об этом известно. Эти предположения верны?
Наступает момент тишины. Если бы не отдаленный звук уличного движения,
слышен в трубке, Ходжес мог подумать, что Пит повесил трубку. Затем мальчик
снова начинает говорить, и слова льются из него потоком.
- Он был там, когда я туда пришел. Человек с очень красными губами. Он
сказал мне, что мистер Халлидей ждет меня в кабинете, и я пошел в кабинет.
Он пошел за мной, и у него был пистолет, и он хотел убить меня, когда я не
сказал ему, где спрятаны записные книжки. Я не стал говорить, потому что …
Потому что он их не заслуживает, и он все равно убил бы меня, я это понял,
просто глядя ему в глаза. Он … Я …
- Ты бросил в него графины, да?
- Да! Бутылки! Он выстрелил в меня. Промазал, но пуля так близко пролетела, что я ее услышал. Яу бежал и оторвался от него, а он потом мне позвонил
и сказал, что они меня обвинят, полицейские, потому что я тоже бросил в него
топор … Вы видели топор?
- Да, - говорит Ходжес. - Я прямо сейчас на него смотрю.
- И … и мои отпечатки пальцев … они на нем, потому что я его бросил в него
… И у него какие-то видеодиски со мной и мистером Халлидеем, на которых мы
спорим … Потому что он пытался меня шантажировать! Халлидей, я имею в
виду, а не тот с красными губами, только сейчас уже он тоже меня шантажирует!
- У этого человека с красными губами диски с записями с камер наблюдения
в магазине? - Спрашивает Холли, наклоняясь к телефону. - Ты хочешь сказать?
- Да! Он сказал, что полиция меня арестует, и они действительно меня арестуют, потому что в «Ривер-бэнд» в воскресенье я не был на собрании, и еще у
него запись моего голосового сообщения, и я не знаю, что делать!
- Где ты, Питер? - Спрашивает Ходжес. - Где ты сейчас находишься?
Опять молчание, и Ходжес абсолютно точно знает, что делает Пит: оглядывается вокруг. Он, может, и прожил в городе всю жизнь, но сейчас настолько
напуган, неотличит , где право, а где лево.
307
- Гавернмент-сквер, - наконец произносит он. - Напротив этого ресторана,
«Счастливая чашка».
- Ты видишь человека, который в тебя стрелял?
- Н-нет. Я бежал, и не думаю, что он мог за мной долго гнаться пешком. Он,
типа, старый, а по Лейсмейкер-лейн нельзя ездить на машинах.
- Оставайся там, - говорит Ходжес. - Мы придем за тобой.
- Пожалуйста, не звоните в полицию, - говорит Пит. - Мои родители, если
узнают, не переживут после всего, что с ними было. Я отдам вам записные
книжки. Я не должен был их оставлять себе и не должен был пытаться их продать. Надо было остановиться на деньгах. - Теперь, когда он теряет выдержку,
голос его звучит и начинает звучать неразборчиво. - Родители … Им было так
трудно. Во всем. Я просто хотел помочь!
- Я не сомневаюсь, что это правда, но я должен сообщить полиции. Если ты
не убивал Халлидея, доказательства это подтвердят. Все будет хорошо. Я тебя
заберу, и мы вместе поедем к тебе домой. Родители дома?
- Папа поехал по делам, но мама и сестра дома. - Пит придушенно глотает
воздух и спрашивает: - Меня посадят в тюрьму, да? Ведь они не поверят мне,
если я расскажу о человеке с красными губами. Они решат, что я это придумал.
- Все, что от тебя требуется, это рассказать правду, - вставляет Холли. Билл не позволит, чтобы с тобой случилось что-то плохое. - Она берется за
руку Билла и с силой сжимает. - Ведь так?
Ходжес повторяет:
- Если ты его не убивал, все будет хорошо.
- Это не я! Клянусь!
- Это сделал другой человек. Который с красными губами?
- Да. Он убил и Джона Ротстайна. Он сказал, что Ротстайн продался.
У Ходжеса на языке крутится миллион вопросов, но для них не слишком
удобное время.
- Слушай меня, Пит. Слушай очень внимательно. Оставайся там, где ты сейчас находишься. Мы будем на Гавернмент-сквер через пятнадцать минут.
308
- Если я сяду за руль, то через десять, - говорит Джером.
Ходжес не обращает на него внимания.
- Мы все вчетвером поедем к тебе домой. Ты всю свою историю расскажешь
мне, моим помощникам и своей матери. Возможно, она захочет позвать твоего
отца и обговорить, кто будет тебя представлять юридически. И потом мы позвоним в полицию. Это лучшее, что я могу сделать.
«И лучше, чем то, что мне следовало бы сделать, - добавляет он о себе, несмотря на изуродованный труп и думая о том, как сам четыре года назад был
близок к тому, чтобы попасть в тюрьму. И все потому именно: Одинокий Рейнджер, чтоб его! Но сейчас от лишних получаса или минут сорока хуже не станет. К тому же Ходжеса слова мальчика о родителях задели за живое. Ходжес
был у Городского Центра в тот день. Он видел последствия.
- Хорошо. Приезжайте как можно быстрее.
- Да. - Он отключает связь.
- А что делать с нашими отпечатками пальцев? - спрашивает Холли.
- Забудь. Поехали заберем парня. Умираю, хочу услышать его рассказ. - Он
бросает Джерому ключи от «Мерседеса».
- Спасибо, масса Ходжес! - Скрипучим голоском произносит Тайрон Экстазный Кайф. - Черный мальчик - хороший водитель! Моя довезет вас в целости и
…
- Заткнись, Джером.
Ходжес и Холли произносят это одновременно.
37
Пит делает глубокий, дрожащий вдох и закрывает телефон. Голова у него
кружилась, как на каком-то страшном парковом аттракционе, и он не сомневается, что выставил себя полным идиотом. Или убийцей, который боится, что его
поймают, и несет всякую чушь. Он забыл рассказать мистеру Ходжеус, что
Красные Губы раньше жил в доме самого Пита, а это следовало сделать. Он думает, надо еще раз позвонить Ходжесу, но решает, что не стоит, ведь он и его
двое помощников и так едут к нему.
309
«Этот тип все равно не пойдет домой, - говорит себе Пит. - Он не может. Он
должен оставаться невидимым. Но все может произойти. Если он решил, что я
наврал про то, что перепрятал книги в другое место, он вполне может туда
направиться. Потому что он псих. Стукнутый на всю голову ».
Он снова набирает Тину, но только слышит ее автоответчик: «Привет, это
Тинси, простите, что меня нет, можете говорить». Бииип.
Ну тогда хорошо.
Мама.
Но, прежде чем он успевает набрать ее номер, появляется автобус, и в
окошке пункта назначения, что дар с небес, светится «НОРТ САЙД». Пит вдруг
решает, что не собирается сидеть здесь и ждать мистера Ходжеса. Автобусом он
доберется домой быстрее, а ему хочется домой прямо сейчас. Сев в автобус, он
позвонит мистеру Ходжесу и скажет, чтобы он ехал к нему домой. Но сначала
он позвонит маме и скажет, чтобы она закрыла все двери.
Автобус почти пустой, но он все равно идет в самый конца. И маме звонить
не пришлось: телефон сам звонит у него в руке, и он садится. «МАМА» светится
на экране. Сделав вдох, он нажимает «ПРИНЯТЬ». Она начинает говорить, даже
не дождавшись «алло».
- Ты где, Питер? - Питер, вместо Пит. Неплохое начало. - Ты должен был
вернуться еще час назад.
- Я еду, - говорит он. - Я в автобусе.
- Слушай, давай говорить правду, а? Автобус приехал и уехал без тебя. Я
видела его.
- Я не школьным. Я обычным. Мне нужно было … - Что? Выполнить одно поручение? Это настолько смешно, что можно и посмеяться. Вот только сейчас не
до смеха. Совсем. - Мне нужно было кое-что сделать. Тина дома? Она не пошла
к Эллен?
- Она на улице, читает книгу.
Автобус проезжает мимо каких-то ремонтные работы на углу, двигаясь невыносимо медленно.
- Мам, послушай меня. Ты …
310
- Нет, это ты послушай меня. Ты посылал эти деньги?
Он закрывает глаза.
- Ты? Можно ответить только да или нет, подробности все потом.
Не открывая глаз, он отвечает:
- Да. Это был я. Но …
- Откуда они у тебя?
- Это длинная история, и сейчас это не имеет значения. Деньги не имеют
значения. Есть один человек …
- Что значит, не имеют значения? Там было более двадцати тысяч долларов!
Он едва сдерживает себя, чтобы не сказать: «Ты что, только это поняла?»
Автобус продолжает с трудом продвигаться сквозь ремонтные работы. По
лицу Пита струится пот. Он видит пятно крови у себя на колене, не красное, а
темно-коричневое, но все равно оно как бы кричит: «Виновен! Виноват, виноват! »
- Мама, пожалуйста, закрой рот и выслушай меня. - На другом конце наступает удивленная тишина. Со времен приступов гнева в раннем детстве он ни
разу не говорил матери заткнуться.
- Есть один человек, и он опасен. - Он мог бы рассказать, насколько опасна,
но он хочет, чтобы она насторожилась, а не впала в истерику. - Я не думаю,
что он придет к нам домой, но он может это сделать. Заведи Тину в дом и запри
все двери. Всего на несколько минут. А потом я приеду. И еще одни люди. Которые могут помочь.
«По крайней мере, я на это надеюсь, - полагает он. - Боже, как я на это
надеюсь ».
38
Моррис Беллами возвращает на Сикоморовую улицу. Он понимает, что сейчас вся его жизнь стремительно сужается в одну точку. Все, что у него есть, это
несколько сотен украденных долларов, похищенная машина и потребность завладеть записными книжками Ротстайна. О, у него есть еще одна цель: временный приют, где он мог бы спрятаться, почитать и узнать, что случилось с
Джимми Голдом после того, как компания «Даззо-Ду» вознесла его на вершину
311
рекламной кучи навоза с двойной горстью Золотых долларов. Моррис понимает, что это безумная цель, а потому он сам должен быть сумасшедшим, но это
все, что у него есть, и этого достаточно.
Вот его старый дом, который теперь стал домом вора записных книжек. На
подъездной дорожке - маленькая красная машина.
- Насрать на безумие, - произносит Моррис Беллами. - Насрать на безумие. И
на все насрать.
Звучит, как жизненный лозунг.
39
- Билл, - говорит Джером. - Неприятно на это намекать, но, кажется, наша
птичка улетела.
Ходжес отрывается от мыслей, пока «Мерседес» едет по Гавернмент-сквер.
На скамейках сидит довольно много людей - они читают газеты, разговаривают
и пьют кофе, кормят голубей, - но среди них нет подростков обоих полов.
- И за столиками кафе напротив я его тоже не вижу, - сообщает Холли. - Может, он зашел внутрь выпить чашечку кофе?
- Сейчас кофе - это последнее, о чем он стал бы думать, - возражает Ходжес
и бьет кулаком по бедру.
- Автобусы в Норт Сайд и Саут-Сайд ходят здесь каждые пятнадцать минут, говорит Джером. - Если бы я был на его месте, для меня было бы пыткой сидеть
здесь и ждать, пока кто-то приедет меня забирать.
Тут звонит телефон Ходжеса.
- Подошел автобус, и я решил не ждать, - говорит Пит. Голос его звучит спокойнее. - Я буду дома, когда вы туда доберетесь. Только что говорил с мамой. У
нее с Тиной все хорошо.
Ходжес не нравится, как это звучит.
- А почему с ними может быть что-то не хорошо, Питер?
- Потому что тип с красными губами знает, где мы живем. Он говорил, что
сам жил раньше в нашем доме. Я забыл вам сказать.
Ходжес оглядывается.
312
- Сколько ехать до Сикоморовой, Джером?
- Минут через двадцать будем. Может, меньше. Если бы я знал, что он поедет на автобусе, я бы свернул на Кросстаун.
Пит:
- Мистер Ходжес?
- Да, я здесь.
- Идиотом он будет, если пойдет ко мне домой. В таком случае он больше не
сможет меня подставить.
Он прав.
- Сказал им закрыться и не выходить?
- Да.
- И описал его маме?
- Да.
Ходжес понимает: если вызвать полицию, мистер Красные Губы исчезнет как
дым, оставив криминалистам все доказательства для того, чтобы Пит не сорвался с крючка. Они могут приехать туда раньше копов.
- Скажи ему, чтобы позвонил этому типу, - говорит Холли. Она наклоняется к
Ходжесу и кричит в трубку: - Позвони ему и скажи, что ты передумал, что ты
отдашь ему записные книжки!
- Пит, ты это слышал?
- Да, но я не могу. Я даже не знаю, есть ли у него мобильный. Он звонил мне
с телефона в книжном магазине. У нас, типа, не было времени обмениваться
номерами.
- Ну что за дерьмо? - Говорит Холли, не обращаясь ни к кому конкретно.
- Хорошо. Тогда позвони мне, как только будешь дома, чтобы я знал, что все
хорошо. Если ты не позвонишь, придется вызвать полицию.
- Я уверен, у них все н …
313
Но Ходжес его дослушивает. Прикрыв пальцами телефон, он наклоняется
вперед.
- Быстрее, Джером.
- Быстрее не получится. - Он указывает на движение, три ряда блестящих
машин, едущих в обе стороны, сверкая на солнце хромом. - Как только проедем
кольцо, полетим так, что за нами и след простынет. Как за «Энроном».
«Двадцать минут, - полагает Ходжес. - Самое большее двадцать минут. Что
может произойти за двадцать минут? »
По своему горькому опыту он знает ответ: многое. Жизнь и смерть. Сейчас
он может только надеяться, что эти двадцать минут не будут преследовать его в
кошмарах.
40
Линда Сауберс пришла ждать Пита в маленький кабинет мужа, потому что
здесь на столе стоит его ноутбук, и на нем можно поиграть, разложив компьютерный солитер. Она слишком расстроена, чтобы читать.
Разговор с Питом огорчил ее еще больше. И испугал. Но она боится не какого-то страшного злодея, который рыщет по Сикоморовой улице. Она боится
за сына, потому что полностью очевидно, что он верит в страшного злодея. Все
наконец начинает складываться. Его бледность и потеря веса … Сумасшедшие
усы, которые он пытался отращивать … Угри, что снова вернулись … Молчаливость. Все это теперь обрело смысл. Если у него еще нет нервного срыва, то
вот-вот произойдет.
Она встает и выглядывает в окно на дочь. Она в своей лучшей блузке, желтой с воздушными рукавами, в которой ей не следует сидеть на старой ржавой
качели, которую давным-давно нужно убрать. На коленях у нее книга, открытая, но она не читает. Тина выглядит усталой и грустной.
«Это не жизнь, а ад какой-то, - полагает Линда. – Сначала Тома калечат так,
что он на всю жизнь остается хромым, а теперь его сыну мерещатся чудовища.
Эти деньги не были манной небесной, это был кислотный дождь. Возможно, ему
просто надо излить душу, рассказать нам, откуда у него эти деньги. Только он
это сделает, начнется исцеление ».
Ну, а пока она сделает, как он просил: позовет Тину домой и закроет дверь.
Хуже от этого не станет.
314
За спиной у нее раздается скрип половицы. Она поворачивается, ожидая
увидеть сына, но это не сын. Это человек с бледной кожей, с седыми, поредевшими волосами и очень красными губами. Это тот человек, которого описывал
ее сын. Страшный злодей. Первое чувство, которое ее охватило, это не страх, а
какое-то абсурдно сильное чувство облегчения. Итак, у сына не нервный срыв.
Затем она видит пистолет в руке человека, и появляется страх, яркий и горячий.
- Вы, наверное, мама, - произносит незваный гость. - Чрезвычайное фамильное сходство.
- Вы кто? - Спрашивает Линда Сауберс. - Что вы здесь делаете?
Незваный гость - у дверей кабинета ее мужа, а не в воображении сына смотрит в окно, и Линда с трудом сдерживает желание сказать ему: «Не смотри
на нее».
- Ваша дочь? - Спрашивает Моррис. - Эй, а она красавица. Мне всегда нравились девочки в желтом.
- Что вам нужно? - Спрашивает Линда.
- То, что принадлежит мне, - говорит Моррис и стреляет ей в голову. Кровь
разлетается во все стороны и со звуком, похожим на стук дождя, падает красными каплями на стекло.
41
Тина слышит тревожный грохот, раздавшийся в доме, и бежит к кухонной
двери. «Это скороварка, - полагает она. - Мама опять забыла выключить эту
проклятую скороварку ». Однажды уже случалось подобное, когда мама готовила варенье. Скороварка у них старой конструкции, из тех, которые надо ставить на плиту, и Пит провел тогда почти всю субботу, стоя на лестнице и соскребая с потолка высохшую клубничную кашицу. Мама чистила пылесосом
гостиную, когда это произошло, и ей, можно сказать, повезло. Тина оченьнадеется, что и на этот раз ее не было на кухне.
- Мам? - Она вбегает внутрь. На плите ничего. - Ма …
Рука обхватывает ее поперек тела. Крепко. Из Тины с взрывным свистом вылетает воздуха. Ноги отрываются от пола и молотят воздух. Она чувствует щекой касание чужих волос. Чувствует запах пота, кислый и горячий.
315
- Не кричи, и мне не придется делать тебе больно, - в самое ее ухо говорит
мужской голос, от чего у нее кожа покрывается мурашками.
Тина каким-то образом кивает, но сердце ее вырывается из груди, а в глазах
темнеет.
- Я не могу … дышать, - хрипит она, и хватка слабеет.
Ее ноги снова опускаются на пол. Она разворачивается и видит человека с
бледной кожей и красными губами. На подбородке у него порез, похоже, серьезный. Вокруг него - отечная, сине-черная кожа.
- Не кричи, - повторяет он и предостерегающе поднимает палец. - Не делай
этого. - Он улыбается, и, если он хотел этим ее успокоить, то у него ничего не
получилось. Зубы у него желтые и похожи больше на клыки, чем на человеческие зубы.
- Что вы сделали с мамой?
- С ней все хорошо, - говорит мужчина с красными губами. - Где твой мобильный телефон? У такой красивой девочки, как ты, должен быть свой мобильный телефон. Ведь стольким друзьям нужно звонить, со столькими нужно
переписываться. Он у тебя в кармане?
- Н-н-нет. Наверху. В комнате.
- Пойдем, возьмем его, - говорит Моррис. - Ты сделаешь один звонок.
42
Пит выходить на Вязовой улице, в двух кварталах от дома, и автобус уже почти подъехал к остановке. Он уже идет к передней двери, когда его мобильник
начинает жужжать. Когда он видит в маленьком окошке улыбающееся лицо
сестры, на него накатывает такое чувство облегчения, что ноги его подкашиваются, и он вынужден схватиться за одну из ручек.
- Тина! Я буду через …
- Здесь какой-то человек! - Тина плачет так сильно, что он с трудом понимает ее слова. - Он был в доме! Он …
Затем она исчезает, и он узнает голос, который меняет ее.
- Привет, Питер, - говорит Красные Губы. - Ты едешь?
316
Он ничего не может ответить. Его язык прилип к небу. Автобус останавливается на углу Вязовой и Брекен-ридж-террас, его остановка, но Пит не двигается
с места.
- Можешь не отвечать. И можешь не идти домой, потому что там никого не
будет.
- Он лжет! - Кричит Тина. - Мама …
Ее голос сменяется визгом.
- Не трогай ее! - Говорит Пит. Никто из пассажиров автобуса не отрывается
от газет или гаджетов и не обращает на него внимания, потому что он не может
говорить громче. - Не трогай мою сестру.
- Не буду, если она заткнется. Ей лучше молчать. И тебе лучше молчать и
слушать меня. Но сначала тебе нужно ответить на два вопроса. Ты звонил в полицию?
- Нет.
- Ты кому-нибудь звонил?
- Нет. - Пит врет, ничуть не колеблясь.
- Хорошо. Замечательно. Теперь та часть, где нужно слушать. Ты меня слушаешь?
Габаритная дама с хозяйственной сумкой, громко дыша, залезает в автобус.
Пот выходит, как только она уступает дорогу, и идет, как сомнамбула, прижимая телефон к уху.
- Я забираю твою сестру с собой в безопасное место, где мы сможем встретиться, когда записные книжки будут у тебя.
Пит почти начинает говорить ему, что это не обязательно, что он просто скажет Красным Губам, где спрятаны записные книжки, но потом понимает, что
это было бы большой ошибкой. Как только Красные Губы узнает, что они хранятся в подвале старого Зала отдыха, у него не будет причин оставлять Тину в
живых.
- Ты меня слушаешь, Пит?
- Д-да.
317
- Вот и хорошо. Лучше тебе слушать, что я говорю. Отправляйся за записными книжками. Когда они будут у тебя - не ранее, - набирай номер своей
сестры. Если позвонишь по какой другой причине, я сделаю ей больно.
- С матерью все хорошо?
- Да. Она просто связана. Не волнуйся за нее. И не ходи домой. Только
возьми записные книжки и звони мне.
С этими словами Красные Губы кладет трубку. Пит не успевает сказать, что
ему придется сходить домой за тележкой Тины, которая понадобится, чтобы перетащить коробки. К тому же ему надо взять родительские ключи от Зала. Он
вернул их на доску в кабинете отца, а без них не обойтись.
43
Моррис опускает розовый телефон Тины в карман и выдергивает шнур из
компьютера.
- Повернись. Руки за спину.
- Вы ее застрелили? - По щекам Тины катятся слезы. - Это тот звук, который
я слышала? Вы застрелили мою м …
Моррис бьет ее ладонью по лицу. Сильно. Кровь ечет из носа и уголка рта
Тины. Глаза ее в ужасе открываются.
- Закрой клюв и повернись. Руки за спину.
Тина выполняет указания, всхлипывая. Моррис связывает ей за спиной руки,
бешено затягивая узлы.
- Ай! Ай, мистер! Слишком туго.
- Заткнись. - Он вяло думает, сколько патронов могло остаться в пистолете
его давнего приятеля. Двух будет достаточно. Один для вора и один для сестры
вора. - Иди. Вниз. Выходим через дверь кухни. Шагом марш.
Она поднимает на него глаза, огромные, красные и полные слез.
- Вы меня изнасилуете?
- Нет, - отвечает Моррис, а затем добавляет нечто такое, что своей непонятностью кажется ей еще более жутким: - Я не повторю эту ошибку еще раз.
318
44
Придя в себя, Линда видит потолок. Она понимает, где находится, в кабинете Тома, но не понимает, что с ней произошло. Правая сторона головы горит
огнем, и когда она касается лица, рука оказывается в крови. Последнее, что
она помнит, это то, как Пегги Моран говорит ей, что Тине стало плохо в школе.
«Езжай к ней и отвези домой, - сказала Пегги. - Я тебя подменю пока ».
Нет, она помнит и еще что-то. Что-то про загадочные деньги.
«Я собиралась поговорить с Питом об этом, - полагает она. - Получить от
него ответ. Я играла в солитер на компьютере Тома, просто убивала время,
ожидая его возвращения, а потом …
Затем чернота.
Теперь этот ужасная боль у нее в голове, как непрерывное хлопанье дверью.
Это даже хуже мигрени, приступы которой иногда случаются. Даже хуже, чем
рожать ребенка. Она пытается поднять голову, ей это удается, но весь мир
начинает входить и выходить из нее вместе с ударами ее сердца, сначала всасываясь, затем расцветая, и каждое колебание сопровождается такой адской
агонией …
Она смотрит вниз и видит, что лиф ее серого платья сделался грязно-фиолетовым. Она думает: «Господи, это много крови. У меня что, был удар? Кровоизлияние в мозг? »
Конечно же, нет. Конечно же, ведь тогда бы вся кровь осталась внутри. Но,
что бы это ни было, нужна помощь. Нужно вызвать скорую, но она не может заставить свою руку дотянуться до телефона. Она поднимается, дрожит и падает
обратно на пол.
Где-то поблизости она слышит крик боли, потом плач, который она узнает
всегда, даже умирая (что, подозревает она, сейчас и происходит). Это Тина.
Ей удается встать, опираясь на залитую кровью руку, достаточно, чтобы выглянуть в окно. Она видит человека, которая тянет Тину по лестнице черного
хода на улицу. Руки Тины связаны за спиной.
Линда забывает о боли, забывает о скорой помощи. Какой-то мужчина проник в ее дом и похищает дочь. Она должна его остановить. Надо вызвать полицию. Она пытается встать на вращающееся кресло за столом, но сначала ей
319
удается только поскрести руками по сиденью. Резко встает, садится, и на мгновение боль становится настолько сильной, что все вокруг будто затягивается
белым туманом, но она изо всех сил цепляется за сознание, пытаясь уцепиться
за подлокотники. Когда в глазах проясняется, она видит, что человек открывает калитку и выталкивает Тину. Волочет ее, как овцу на бойню.
- Верни ее! - Кричит Линда. - Не обижай мою девочку!
Но только в мыслях. Когда она пытается встать, кресло возвращается, и
пальцы отпускают подлокотники. Мир вокруг темнеет. Она слышит жуткое сипение и, прежде чем сознание отключается, успевает подумать: «Неужели это
со мной?»
45
После кольца все оказывается совсем не так радужно. Вместо открытой дороги они видят скопление транспорта и два оранжевых указатели. Один «ВПЕРЕДИ РЕГУЛИРОВЩИК». Второй «ДОРОЖНЫЕ РАБОТЫ». Целая очередь машин
ждет, пока регулировщик пропускает транспорт из центрального района. После
трех минут ожидания, каждая из которых показалась им часом, Ходжес предлагает Джерому ехать боковыми улицами.
- Я бы с удовольствием, но мы здесь заблокированы. - Он указывает большим пальцем себе за спину, где уже выстроилась огромная, чуть ли не до самого кольца, очередь машин.
Холли все это время сидела, склонившись над айпадом и барабаня пальцами
по экрану. Теперь она поднимает голову.
- Езжай по тротуарам, - произносит она и снова поворачивается к своему
чудо-планшету.
- Там почтовые ящики, Холлиберри, - говорит Джером. - Еще он впереди забор-рабица. Не думаю, что хватит места.
Она бросает вперед еще один короткий взгляд.
- Достаточно. Можешь немного поцарапаться, но для машины это не в первый раз. Поехали.
- Кто будет платить штраф, если меня арестуют за вождение по-черному? Не
ты?
320
Холли закатывает глаза. Джером поворачивается к Ходжесу, тот вздыхает и
кивает.
- Она права. Здесь есть место. Я заплачу штраф.
Джером выворачивает руль вправо. «Мерседес» затрагивает крыло машины,
стоящей перед ними, после чего с толчком заезжает на тротуар. Приближается
первый почтовый ящик. Джером поворачивается еще дальше вправо, уже полностью покинув проезжую часть. Раздается глухой удар, когда машина со стороны водителя сбивает почтовый ящик со столба, затем душераздирающий
скрежет, когда часть пассажирской стороны проходит по металлической сетке.
За ней женщина в шортах и купальнике на бретельках подстригает лужайку.
Она кричит на них, когда пассажирским боком немецкая подводная лодка
Холли сдирает знак «ПОСТОРОННИМ, нищим и торговцам ВХОД ЗАПРЕЩЕН», и,
продолжая кричать, бежит к подъездной дорожке. Затем останавливается, прикрывает ладонью глаза от солнца и, прищурившись, смотрит на них. Ходжес
видит, что у нее шевелятся губы.
- Вот черт, - восклицает Джером. - Она запоминает твой номер.
- Продолжай ехать. - Говорит Холли. - Езжай, езжай, езжай. - И без всякого
перехода: - Красные Губы - это Моррис Беллами. Так его зовут.
Теперь уже на них кричит регулировщик. Дорожные работники, которые раскапывали трубу, проходящую под дорогой, пялятся. Некоторые смеются. Один
подмигивает Джерому и пальцами изображает в воздухе бутылку. Затем они
остались позади. «Мерседес» вываливается обратно на проезжую часть. Поскольку транспорт, идущий в Норт-Сайд, застрял у ремонтных работ, путь впереди благословенно пустой.
- Я проверила городские налоговые архивы, - говорит Холли. - Во время
убийства Джона Ротстайна в 1978 налоги по адресу дом 23 на Сикоморовой
улице платила Анита Элейн Беллами. «Гугл» на ее имя выдал более пятидесяти
результатов, она, типа, известный ученый, но только одна ссылка мне пригодилось. Ее сын был осужден и сел в тюрьму за изнасилование с отягчающими обстоятельствами в том же году. Именно здесь, в этом городе. Ему дали пожизненное. Здесь есть его фотография. Вот. - Она передает айпад Ходжесу.
На фотографии из новостей Моррис Беллами сфотографирован, когда спускается по лестнице здания суда, которое Ходжес хорошо помнит, хотя пятнадцать лет назад его заменили бетонным чудовищем на Гавернмент-сквер. Беллами сопровождают два детектива. Одного из них Ходжес припоминает. Пол
321
Эмерсон. Хороший полицейский, давно на пенсии. Он в гражданском костюме,
как и второй детектив, но этот накинул плащ на руки Беллами, чтобы скрыть
наручники на его руках. Беллами тоже в костюме, и это означает, что фотография сделана или во время процесса, или сразу после вынесения приговора.
Снимок черно-белый, что делает контраст между бледной кожей и темными губами Беллами только заметнее. Это выглядит почти так, будто на нем губная
помада.
- Это наверняка он, - говорит Холли. - Ставлю шесть тысяч долларов, если
ты позвонишь в тюрьму, окажется, что он вышел.
- Не буду спорить, - говорит Ходжес. - Сколько еще до Сикоморовой, Джером?
- Десять минут.
- Точно или в лучшем случае?
Джером неохотно отвечает:
- Ну, может, немного «в лучшем случае».
- Хорошо, давай скорей и попробуй ни в кого не вре …
Звонит мобильник Ходжеса. Это Пит. Он задыхается.
- Вы звонили в полицию, мистер Ходжес?
- Нет. - В полиции уже, наверное, знают номера машины Холли, но сообщать
об этом Питу не обязательно. Пит взволнован еще больше, чем раньше. Он почти не в себе.
- Не звоните им. Ни в коем случае. У него моя сестра. Он говорит, что, если
не получит записных книжек, убьет ее. Я отдам ему.
- Пит, НЕ …
Но он говорит в пустоту. Пит сбросил вызов.
46
Моррис ведет Тину по дорожке. В одном месте торчит ветка, она разрывает
ее прозрачную блузку и царапает руку до крови.
- Я не могу идти быстрее, мистер. Я упаду!
322
Моррис бьет ее ладонью в затылок над хвостиком.
- Заткнись, курва. Радуйся, что ты у меня не бежишь.
Он держит ее за плечо, когда они переходят ручей, чтобы она не упала, и
когда доходят до того места, где заросли кустарника и приземистые деревья
вонзаются в близлежащую к Залу отдыха территорию, приказывает ей остановиться.
На бейсбольном поле никого, но на потрескавшемся асфальте баскетбольной
площадки гоняют мяч несколько мальчиков. Все они раздеты до пояса, голые
плечи поблескивают. Сегодня слишком жарко для подвижных игр, поэтому он
надеется, что их немного.
Он развязывает руки Тине. Она облегченно вскрикивает и потирает запястья, изрезанные глубокими красными бороздами.
- Мы пройдем вдоль деревьев, - говорит он ей. - Эти пацаны могут нас хорошо рассмотреть только у здания, когда мы выйдем из тени. Если они поздороваются или если там твой знакомый, ты просто машешь рукой, улыбаешься и
идешь дальше. Поняла?
- Д-да.
- Если закричишь или позовешь на помощь, я выстрелю тебе в голову. Это
понятно?
- Да. Вы застрелили мою маму? Застрелили, да?
- Нет конечно. Я просто выстрелил в потолок, чтобы ее успокоить. С ней все
в порядке, и с тобою все будет в порядке, если все сделаешь так, как я сказал.
Иди.
Они идут в тени, неподстриженная трава правой части поля трется о штаны
Морриса и джинсы Тины. Мальчики увлечены игрой и даже не смотрят вокруг,
хотя, если бы посмотрели, наверное заметили бы ярко-желтую блузку Тины,
которая выделяется на фоне зеленых деревьев, как предупредительный желтый знак.
Когда доходят до тыльной стороны Зала, Моррис проводит ее мимо «Субару»
своего давнего приятеля, не переставая внимательно наблюдать за мальчи-
323
ками. Когда кирпичный угол здания отгораживает их от баскетбольной площадки, он снова завязывает Тине руки. Хватит рисковать, когда Березовая
улица так близко. На Березовой много домов.
Он видит, как Тина втягивает воздух, и сжимает ее плечо.
- Не кричи, подружка. Откроешь рот - я тебе сломаю челюсть.
- Пожалуйста, не бейте меня, - шепчет Тина. - Я сделаю все, что хотите.
Моррис довольно кивает. Это самый умный ответ из всех, что он когда-либо
слышал.
- Видишь это окно подвала? Открытое? Ложись, ползи на животе ногами к
нему и спрыгивай вниз.
Тина приседает и всматривается в полумрак. Затем поднимает на него запачканное кровью, распухшее лицо.
- Здесь слишком высоко. Я упаду.
Вскипев, Моррис бьет ее ногой в плечо. Она вскрикивает. Он наклоняется и
приставляет ствол автоматического пистолета к ее виску.
- Ты сказала, что сделаешь все, что я хочу, и я хочу, чтобы ты туда спрыгнула. Лезь в окно, или я всажу шар в твой крошечный недоразвитый мозг.
Моррис задумывается, действительно ли сделает это, и решает, что сделает.
На маленьких девочек тоже насрать.
Обливаясь слезами, Тина заползает в окно. На середине останавливается и
поднимает на Морриса умоляющие глаза. Он отводит ногу, чтобы ускорить ее
ударом в лицо. Она падает и кричит, несмотря на строгий запрет Морриса.
- Нога! Кажется, я сломала лодыжку!
Моррису наплевать на ее лодыжку. Он быстро смотрит вокруг, проверяя, не
наблюдает кто-то за ним, после чего проскальзывает в окно и спрыгивает в
подвал Зала отдыха на Березовой улице, приземляясь на картонную коробку,
которую в прошлый раз использовал как подставку. Сестра вора, очевидно, неудачно на нее приземлилась и подвернула ногу. Ступня ее перекручена и уже
начинает отекать. На это Моррису Беллами тоже насрать.
324
47
Мистер Ходжес готов задать тысячу вопросов, но у Пита нет времени на них
отвечать. Он обрывает разговор и бежит по Сикоморовой улице к дому. Пит решил, что брать старую тележку Тины слишком долго, он придумает какой-то
другой способ перенести записные книжки, когда будет в Зале. Что ему нужно,
то это ключ от здания.
Он вбегает в отцовский кабинета, чтобы взять его с пробковой панели и замирает, как громом пораженный. Его мать лежит на полу рядом со столом, голубые глаза блестят на кровавой маске. На открытом ноутбуке отца тоже кровь.
Кровь у нее на платье, на кресле и на окне. В компьютере играет музыка, и
даже в отчаянии он узнает мелодию. Мама играла в солитер. Просто играла в
солитер, ждала, пока сын придет домой, и никого не трогала.
- Мама! - Он в слезах бросается к ней.
- Голова, - стонет она. - Что у меня с головой?
Он наклоняется над ней, разделяет пропитанные кровью слипшиеся волосы,
пытаясь быть осторожным, и видит борозду от виска до затылка. Где-то посередине через красное просматривается четкое серо-белое пятно. «Это ее череп, полагает он. - Это плохо. Но хорошо хоть не мозг. Господи, мозг мягкий, он бы
вытек. Это всего лишь череп ».
- Пришел какой-то человек, - с трудом произносит она. - Он … забрал …
Тину. Я слышала, как она плакала. Ты должен … Господи Боже, как в голове
звенит.
Пит одну бесконечную секунду колеблется между желанием помочь матери и
побуждением защитить и вернуть сестру. «Если бы это был сон, - полагает он. Если бы я проснулся ».
Сначала мама. Мама прямо сейчас.
Он хватает с отцовского стола телефон.
- Тише, мама. Ничего не говори и не двигайся.
Она устало закрывает глаза.
- Он приходил за деньгами? Этот человек приходил за деньгами, которые ты
нашел?
325
- Нет, за тем, что было с ними, - говорит Пит и нажимает три цифры, которые выучил еще в начальной школе.
- Девять-один-один, - произносит женский голос. - Что у вас случилось?
- В мою маму стреляли, - говорит Пит. – Сикоморовая улица двадцать три.
Отправьте скорую, немедленно. Она истекает кровью.
- Пожалуйста, назовите свое и …
Пит бросает трубку.
- Мам, мне надо идти. Я должен вернуть Тину.
- Не дай … обидеть … - Язык ее уже еле двигается. Глаза все еще закрыты, и
он с ужасом замечает, что даже на ресницах у нее кровь. Это он виноват! Это
все из него - Не дай … Тину … обиде …
Она замолкает, но еще дышит. Боже, только бы она не перестала дышать.
Пит берет ключ от Зала отдыха с пробковой панели.
- Все будет хорошо, мама. Сейчас приедет скорая. И приидут друзья.
Он делает шаг к двери, но тут ему что-то приходит в голову, и он возвращается.
- Мам?
- Шшш …
- Папа все еще курит?
Не открывая глаз:
- Он думает … я не … знаю.
Быстро - ему надо уйти до того, как придет Ходжес и попытается помешать
ему сделать то, что он задумал, - Пит начинает заглядывать в выдвижные
ящички родительского стола.
«На всякий случай, - полагает он. - Просто на всякий случай ».
326
48
Калитка во дворе открыта. Пит не замечает этого. Он выбегает на дорожку.
Подбегая к ручью, он замечает клочок желтой прозрачной ткани, который висит на ветке, которая торчит. Добежав до ручья, он, сам того не понимая, возвращается, чтобы посмотреть на то место, где зарыт сундук. Сундук, ставшей
причиной всего его ужаса.
Дойдя до камней, идущих от берега через ручей, Пит резко останавливается.
Глаза его расширяются. Ноги будто становятся резиновыми и безвольными. Он
падает на землю, несмотря на пенный, неглубокий поток, который так часто переходил вместе со своей младшей сестрой, болтая с ней о всякой ерунде, интересующей ее в то время. Про миссис Бизли. Про Губку Боба. О ее подруге Эллен. О любимом чемоданчике для завтраков.
О любимой одежде.
О прозрачной желтой блузке с воздушными рукавами, например. Мама всегда напоминает ей, чтобы не надевала ее часто, потому что ее надо отдавать в
химчистку. Сегодня утром, идя в школу, Тина была в ней? С тех пор будто прошли века, но он думает …
Он думает, что она была в ней.
«Я забираю твою сестру с собой в безопасное место, - сказал Красные Губы.
- Где мы сможем встретиться, как только записные книжки будут у тебя ».
Неужели это возможно?
Конечно, возможно.
Если Красные Губы вырос в доме Пита, он, наверное, нередко проводил
время в Зале. Все дети из этих районов проводили там время, пока он не закрылся. И ему, наверное, известно о тропе, потому что сундук был зарыт
меньше чем за двадцать шагов от того места, где она пересекает ручей. «Но он
не знает о записных книжках, - полагает Пит. - Пока».
То есть, если он не нашел их после последнего разговора по телефону. Если
же нашел, то уже забрал их. И сам убрался. Хорошо, если он оставил Тину в
живых. А почему бы ему ее не оставить в живых? Зачем ему убивать ее, когда
он получит то, что хочет?
327
«Чтобы отомстить, - холодно думает Пит. - Чтобы наказать меня. Я - вор, который украл записные книжки, я ударил его бутылкой и скрылся из книжного
магазина. Я заслуживаю наказания ».
Он встает и покачивается от головокружения, которое неожиданно нахлынуло. Когда приступ проходит, он переходит речушку и на противоположном
берегу снова бросается бежать.
49
Парадные двери дома 23 на Сикоморовой улице открыты настежь. Ходжес
выскакивает из «Мерседеса» еще до того, как Джером его останавливает окончательно, и вбегает в дом, одна рука в кармане, сжимает Веселый шлепанец.
Он слышит веселую музыку, которую очень хорошо знает из-за часов, потраченных на игру в компьютерный солитер.
Он идет на звук и находит женщину, которая лежит у стола в углу, который
служил кабинетом. Половина ее лица распухла и залита кровью. Она смотрит
на него, пытаясь сфокусировать взгляд.
- Пит, - произносит она. А потом: - Он забрал Тину.
Ходжес приседает и бережно раздвигает волосы женщины. То, что открывается его зрению, плохо, но совсем не так плохо, как могло бы быть. Эта женщина выиграла в единственной лотерее, которая действительно имеет значение. Пуля пробила борозду длиной шесть дюймов в коже головы и в одном месте даже обнажила череп, но от раны на коже она не умрет. Впрочем, она потеряла много крови, у нее шок и контузия. Сейчас не время задавать ей вопросы,
но он заставляет себя. Моррис Беллами вышел на кровавую тропу, и Ходжес
пока еще находится не на том ее конце.
- Холли, вызови скорую.
- Пит … уже вызвал, - говорит Линда, и сразу будто это наколдовал ее слабый голос, они слышат сирену. Звук далеко, но приближается быстро. –До
того… как ушол.
- Миссис Сауберс, Пит забрал Тину? Вы это хотите сказать?
- Нет. Он. Тот человек.
- У него были яркие губы, миссис Сауберс? - Спрашивает Холли. - У человека, который забрал Тину, были очень яркие губы?
328
- Ирландские … губы, - говорит она. - Но … не рыжий. Седой. Он старый. Я
умру?
- Нет, - говорит Ходжес. - Помощь уже близко. Но вы должны помочь нам.
Вы знаете, куда пошел Питер?
- На улицу. Сквозь калитку. Видела его.
Джером выглядывает в окно и видит раскрытую калитку.
- Куда она выходит?
- Там тропа, - устало произносит Линда. - Ею ходят … ходили в Зал. Ранее,
до закрытия. Он взял … Кажется, он взял ключ.
- Пит?
- Да … - Ее взгляд перемещается на пробковую панель с многочисленными
ключами. Один из крючков пустой. На наклееной ниже ленте написано: «ЗАЛ
ОТДЫХА, Березовая УЛИЦА».
Ходжес принимает решение.
- Джером, ты со мной. Холли, остаешься с миссис Сауберс. Найди тряпку,
смочи холодной водой и приложи ей к голове. - Он делает вдох. - Но сначала
позвони в полицию. Спроси моего старого партнера. Хантли.
Он ожидает услышать возражения, но Холли только кивает и достает телефон.
- Он еще взял отцовскую зажигалку, - говорит Линда. Кажется, она немного
пришла в себя. - Не знаю, зачем она ему. И банку «Ронсона».
Джером вопросительно смотрит на Ходжеса. Тот отвечает:
- Это заправка для зажигалок.
50
Пит держится в тени деревьев, так же, как делали Моррис с Тиной, хотя игроки в баскетбол уже разошлись по домам, оставив площадку пустой, если не
считать нескольких ворон, роющихся в рассыпанных картофельных чипсах. Он
видит маленькую машину, которая устроилась у погрузочной платформы,
можно сказать, что спряталась там, и одного вида изготовленного на заказ номерного знака достаточно, чтобы у Пита развеялись все сомнения. Красные
329
Губы здесь. И он не мог провести внутрь Тину через дверь. Дверь выходит на
улицу, которая в это время должна быть достаточно многолюдная, к тому же у
него нет ключа.
Пит проходит мимо машины, на углу здания падает на колени и осторожно
выглядывает. Одно из окон подвала открыто. Трава и сорняки, которые росли
перед ним, прибиты к земле. Он слышит мужской голос. Они внизу. Как и блокноты. Вопрос только в том, нашел их Красные Губы, или еще нет. Пит отклоняется и прислоняется спиной к выгоревшим на солнце кирпичам, думая, как поступить. «Думай, - приказывает он себе. - Ты втянул Тину в это, ты должен вытащить, поэтому думай, черт тебя побери ».
Только думать не получается. В голове у него сплошной белый шум.
В одном из редких интервью вечно раздраженный Джон Ротстайн выразил
отвращение к вопросам вроде откуда-вы-берете-свои идеи. Идеи берутся ниоткуда, резанул он. Они появляются без ядовитого влияния ума автора. Идея, что
осенила Пита, тоже пришла ниоткуда. Она одновременно и ужасная, но и очень
прельстительная. Она не сработает, если Красные Губы уже нашел записные
книжки, но, если это произошло, не поможет ничто.
Пит встает и обходит огромный кирпичный куб с другой стороны, снова проходя мимо зеленой машины с заказными номерами. Он останавливается у переднего правого угла заброшенного здания, глядя на то, как двигаются по Березовой улице машины. Это все равно, что смотреть в окно в другой мир, в
мир, где обычные люди живут обычной жизнью. Он наскоро проверяет содержимое своих карманов: мобильный телефон, зажигалка, баночка заправки для
нее. Баночка лежала в нижнем ящичке стола. Она только наполовину полная,
судя по плеску, который в ней слышно, когда он ее трясет, но даже половины
более чем достаточно.
Он заходит за угол, оказывается на Березовой улице и пытается идти своим
обычным шагом, надеясь, что никто, например, мистер Эванс, его бывший тренер малой бейсбольной лиги, не обратится к нему.
Никто на него не обращает внимания. На этот раз он знает, каким из двух
ключей следует воспользоваться, и на этот раз ключ легко проворачивается в
замке. Он медленно открывает дверь, входит в фойе и тихо закрывает дверь.
Внутри стоит несвежий запах и немилосердная жара. Ради Тины он думает, что
в подвале прохладнее. «Как же она напугана!» - Думает он.
330
«Если она еще жива, чтобы что-нибудь чувствовать», - шепчет злой внутренний голос. Красные Губы мог стоять над ее трупом и разговаривать сам с собой.
Он сумасшедший, а сумасшедшие именно так себя и ведут.
Слева от Пита лестничный пролет ведет на второй этаж, состоящий из одного большого помещения, тянущегося по всей длине здания. Официально оно
называется «Зал общины Норт Сайда», но у детей было для него другое название, и Красные Губы его, вероятно, помнит.
Сидя на ступеньках и снимая обувь (чтобы его шаги не было слышно по
всему этажу), Пит снова думает: «Я втянул ее в это, и я обязан ее вытащить.
Никто другой, только я ».
Он звонит сестре на мобильный. Внизу, приглушенно, но характерно, начинает играть рингтон Тины из «Сноу Петрол».
Красные Губы отвечает мгновенно.
- Привет, Питер. - Голос его звучит спокойнее. Он чувствует себя хозяином
положения. Для плана Пита это может быть и плохо, и хорошо. Как именно, ему
пока не понятно. - Ты взял записные книжки?
- Да. Сестра цела?
- С ней все в порядке. Ты где?
- Это довольно забавно, - говорит Пит … И, если вдуматься, так и есть. Джимми Голду это бы наверняка понравилось.
- Я не в настроении для загадочного юмора. Давай закончим наше дело и
разойдемся, ты не против? Где ты?
- Вы помните Субботний кинотеатр?
- О чем ты…
Красные Губы замолкает. Думает.
- Ты говоришь о Заел общины, в котором когда-то крутили весь этот хлам … Он снова замолкает, рассуждая. - Так ты здесь?
- Да. А вы в подвале. Я видел машину во дворе. Вы все это время были не
более футов за девяносто от записных книжек. - «Даже ближе», - полагает
Пит. - Придите и заберите их.
331
Он выключает телефон, не давая Красным Губам возможности выдвинуть
свои условия. Держа туфли в руках, Пит на цыпочках бежит на кухню. Надо
спрятаться до того, как Красные Губы вылезет из подвала. Если он это сделает,
все может закончиться хорошо. Если нет, они с сестрой, вероятно, умрут вместе.
Внизу, громче рингтона, намного громче, вскрикивает от боли Тина.
«Итак, еще жива, - думает Пит и потом: - Эта тварь пытает ее. Только это не
так. Я это сделал. Я во всем виноват. Я, я, я ».
51
Сидя на ящике с надписью «КУХОННЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ», Моррис закрывает телефон Тины и сначала просто смотрит на нее. Сейчас имеет значение
только один вопрос. Только на один вопрос нужно найти ответ. Мальчишка говорит правду или врет?
Моррис считает, что он говорит правду. В конце концов, пацан тоже вырос
на Сикоморовой улице, и они оба по субботам ходили в кинотеатр наверху, сидели на складных стульях и ели попкорн, купленный у местной команды девочек-скаутов. Логично предположить, что они оба выбрали для тайника соседний заброшенный дом, находящийся близко и к их общему дому, и к закопанному сундуку. Решающим аргументом стала табличка, которую Моррис видел у
входа, когда впервые приходил сюда осматривать место: «Звонить в агентство
недвижимости Томаса Сауберса». Если отец Питера - агент по продаже недвижимости, то мальчишка мог с легкостью завладеть ключом.
Он хватает Тину за руку и тянет ее через весь подвал к печи. Это старое
огромное и пыльное чудовище, наследие прошлого. Она снова выдает свой
мерзкий крик, когда пытается переместить вес на распухшую косточку, и подворачивается на ней. Он снова бьет ее по голове.
- Заткнись, - говорит он. - Кончай быть визгливой курвой.
Компьютерного шнура не хватит для того, чтобы заставить ее сидеть на одном месте, но на противоположной стене висит фонарь с намотанными на нем
несколькими ярдами оранжевого электрического провода. Фонарь Моррису не
нужен, но провод для него - это подарок с небес. Он думал, что уже не может
сильнее сердиться на вора, но ошибался. «Джимми Голду это бы, наверное, понравилось», - сказал вор, а какое право он имел ссылаться на работу Джона
Ротстайна? Работа Ротстайна принадлежит ему!
332
- Повернись.
Тина движется недостаточно быстро для Морриса, который все еще зол на ее
брата. Он хватает ее за плечи и разворачивает. На этот раз Тина не плачет, но
с ее крепко сжатых губ срывается стон. Ее любимая желтая блузка уже полностью вымазана подвальной грязью. Моррис привязывает оранжевый провод к
компьютерному кабелю, перетягивает ее запястья, и выбрасывает фонарь за
одну из труб печи. Он с силой натягивает провод, и девочка снова стонет, когда ее связанные руки рывком поднимаются почти до лопаток.
Моррис завязывает новый провод двойным узлом, думая: «Они были здесь
все это время. И это ему кажется забавным? Если ему хочется веселья, я развеселю его так, что мало не покажется. Он у меня умрет от смеха».
Он наклоняется, упершись руками в колени, так что его глаза оказываются
напротив глаз сестры вора.
- Я иду наверх забрать то, что принадлежит мне, подружка. И убить твоего
брата, эту занозу-в-заднице. Затем я вернусь и убью тебя. - Он целует ее в
кончик носа. - Твоя жизнь закончилось. Я хочу, чтобы ты об этом подумала,
пока меня не будет.
Он бежит к лестнице.
52
Пит в буфетной. Двери распахнуты совсем немного, но этого достаточно,
чтобы увидеть Красные Губы, который торопливо проходит мимо с красно-черным пистолетом в одной руке и телефоном Тины в другой. Пит прислушивается
к эху его шагов, которое разносится по пустым нижним залам, и, как только
они превращаются в бух-бух-бух от ног, поднимающихся по лестнице к тому,
что когда-то называлось «Субботним кинотеатром», юркает по лестнице в подвал. Туфли он бросает по дороге, чтобы освободить руки. И еще, чтобы Красные Губы точно узнал, куда он ушел. Возможно, это его притормозит.
У Тины загораются глаза, когда она видит его.
- Пит! Забери меня отсюда!
Он подходит к ней и осматривает клубок узлов - белый шнур, оранжевый
шнур, которым ее руки связаны за спиной и присоединены к печи. Узлы тугие,
и его накрывает волной отчаяния. Он развязывает один из оранжевых узлов,
ее руки немного опускаются и давление на плечи ослабевает. Когда он берется
333
за второй, начинает вибрировать его мобильник. Волк ничего не нашел наверху
и звонит за объяснениями. Вместо того чтобы ответить, Пит спешит к ящику под
окном с надписью на боку: «КУХОННЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ». Он видит отпечатки ног сверху и знает, кому они принадлежат.
- Что ты делаешь? - Говорит Тина. - Развяжи меня
Но мало освободить Тину, ее еще нужно вытащить отсюда, и Пит не думает,
что успеет решить оба эти задания к возвращению Красных Губ. Он заметил
щиколотку сестры, которая распухла так, что и на косточку уже не похожа.
Красные Губы уже не звонит. Он кричит сверху. Кричит сверху.
- Где ты, ебаный сукин сын?
«Два маленьких поросенка в подвале, большой, злой волк наверху, - полагает Пит. - А у нас не то, что каменного, даже соломенного домика нет».
Он вытягивает на середину подвала картонный ящик, который Красные Губы
использовал, как ступеньки и раскрывает составленные клапаны под топот шагов в кухне наверху, которые звучать так тяжело, что слегка покачиваются
клочки изоляции, которые висят между стропилами. На лице Тины маска ужаса.
Пит переворачивает ящик, высыпая на пол кучу блокнотов в молескиновых переплетах.
- Пит! Что ты делаешь? Он идет!
«А то я не знаю», - полагает Пит и раскрывает второй ящик. Когда он добавляет его содержание в кучу на полу подвала, шаги наверху останавливаются.
Он увидел туфли. Красные Губы открывает двери подвала. Теперь он осторожный. Старается быть предусмотрительным.
- Питер? Ты решил навестить сестру?
- Да, - отвечает Питер. - Я посетил ее с пистолетом.
- Знаешь что? - Говорит волк. - А я не верю в это.
Пит отвинчивает крышку баночки заправки для зажигалок и заносит ее над
записными книжками, орошая беспорядочную кучу из рассказов, стихов и
злых, полупьяных разглагольствований, которые нередко обрываются на полуслове. А еще из двух романов, завершающих рассказов про американца, похерившего свою жизнь, имя которого Джимми Голд, который коптил небо все ше334
стидесятые и сейчас искал искупления. Искал, выражаясь его собственным словам, дерьма, на которое было бы не насрать. Пит нащупывает в кармане зажигалку, и сначала она ускользает у него из пальцев. О Боже, наверху лестницы
он уже видит его тень. И тень пистолета.
У Тины от ужаса глаза, как блюдца. Руки связаны, нос и рот в крови. «Эта
тварь побила ее, - полагает Пит. - Зачем он это сделал? Она всего лишь ребенок ».
Но он знает ответ. Сестра была временным заменителем того, кого Красным
Губам действительно хочется избить.
- Лучше бы вам в это поверить, - говорит Пит. - У меня сорок пятый. Гораздо
больше вашего. Он лежал в столе у отца. Вам лучше уйти. Это будет разумно.
«Пожалуйста, Господи, умоляю».
Но голос Пита дрожит на последних словах, превращаясь в неуверенный
дискант тринадцатилетнего мальчика, который нашел эти записные книжки.
Красные Губы слышит это, хохочет и начинает спускаться по лестнице. Пит
снова хватается за зажигалку - на этот раз крепко - и поднимает ее крышку
большим пальцем, когда Красные Губы показывается полностью. Пит щелкает
зазубренным колесиком, вспоминая, что так и не проверил, есть ли в зажигалке топливо - упущение, которое в течение ближайших десяти секунд может
стоить жизни ему и сестре. Но искра рождает сильное желтое пламя.
Питер держит зажигалку за фут от кучи блокнотов.
- Вы правы, - говорит он. - Пистолет нет. Но в ящике стола я нашел это.
53
Ходжес и Джером бегут через бейсбольное поле. Джером вырывается вперед, но Ходжес отстает ненамного. Джером останавливается на краю заброшенной баскетбольной площадки и указывает на зеленую «Субару», припаркованную у грузовой платформы. Ходжес читает надпись на именном номерном знаке
- «BOOKS4U» - и кивает.
Как только они снова начинают двигаться, к ним долетает неистовый крик:
«Где ты, ебаный сукин сын?»
Это, пожалуй, Беллами. А ебаный сукин сын, без сомнений, Питер Сауберс.
Мальчик вошел в здание с помощью родительского ключа, и это означает, что
335
двери открыты. Ходжес показывает сначала на себя, потом на Зал. Джером кивает, но произносит тихим голосом:
- Вы без оружия.
- Да, но я душу широк и стоит десяти.
- А?
- Оставайся здесь, Джером. Я серьезно.
- Уверены?
- Да. У тебя, случайно, нет ножа? Хотя бы перочинного?
- Нет. Извините.
- Хорошо. Тогда поищи здесь вокруг, найди бутылку. Здесь они, видимо,
есть. Здесь по вечерам, наверное, собираются подростки пиво пить. Разбей ее
и порежь шины. Если что-то пойдет не так, он не уедет отсюда на машине Халлидея.
Выражение лица Джерома говорит о том, что его мало интересуют возможные последствия этого приказа. Он сжимает предплечье Ходжеса.
- Только без всяких подвигов камикадзе, Билл, слышите? За вами нет вины,
которую нужно искупить.
- Я знаю.
На самом деле ничего такого он не знает. Четыре года назад женщина, которую он любил, была убита взрывом, предназначенным для него. Дня не проходит, чтобы он не думал о Джейн, и ночи, чтобы он, лежа в постели, не думал:
«Если бы я был хоть немного быстрее. Хотя немного сообразительнее».
На этот раз ему тоже не хватило скорости и смекалки, и сколько ни убеждай
себя в том, что ситуация развивалась слишком стремительно, это не поможет
двум детям выпутаться, возможно, из смертельной передряги. Единственное, в
чем он уверен совершенно точно: ни Тина, ни ее брат не должны умереть сегодня, во время его смены. Он сделает все, что в его силах, чтобы не дать этому
произойти.
Он похлопывает Джерома по щеке.
336
- Доверься мне, парень. Я свое дело знаю. Ты позаботься о шинах. Когда будешь этим заниматься, можешь вырвать несколько проводов. Ходжес идет в
здание и вращается только раз, когда доходит до угла. Джером с несчастным
видом провожает его взглядом, но на этот раз остается на месте. Вот и хорошо.
Поскольку хуже смерти Питера и Тины от рук Беллами может быть только
смерть Джерома от его рук.
Он заходит за угол и бежит вдоль фасада здания.
Эти двери, как и в 23 доме на Сикоморовой улице, открыты.
54
Красные Губы смотрит на кучу записных книжек в молескиновых переплетах, как загипнотизированный. Наконец он поднимает глаза на Пита. Еще он
поднимает пистолет.
- Ну-ка, - говорит Пит. - Сделайте это и увидите, что будет с записными
книжками, когда я уроню зажигалку. Полить я успел только верхние, но сейчас
горючее уже стекло и на нижние. И еще они старые, скорее загорятся. А за
ними, может, и все остальное барахло вокруг.
- Что же, выходит, наскочил черт на беса, - говорит Красные Губы. - Единственная загвоздка, Питер, а я сейчас говорю с твоей точки зрения, это то, что
мой пистолет продержится дольше, чем твоя зажигалка. Что будешь делать, когда она погаснет? - Он пытается говорить спокойно и рассудительно, но глаза
его продолжают, как мячик для пинг-понга, скакать между «Зиппо» и записными книжками. Переплет верхней влажно блестит, как тюленья кожа.
- Я увижу, когда это случится, - говорит Пит. - Как только пламя начнет
ослабевать и станет не желтым, а голубым, я брошу зажигалку. И тогда: вжих!
- Ты этого не сделаешь. - Верхняя губа волка поднимается, обнажая желтые
зубы. Зубы – или клыки.
- Почему? Это же обычные слова. Моя сестра для меня намного важнее.
- Ах, вот как! - Красные Губы направляет пистолет на Тину. - Тогда погаси
зажигалку, или я убью ее просто у тебя на глазах.
Холодные руки больно сжимают сердце Пита, когда он видит пистолет, нацеленный на живот его сестры, но он не закрывает крышку «Зиппо». Он наклоняется, очень медленно опуская ее в кучу книг.
337
- Здесь два новых романа о Джимми Голде. Вы знали об этом?
- Ты лжешь. - Красные Губы не опускает пистолет, но его взгляд снова - и,
кажется, уже окончательно - возвращается к молескиновым переплетам. Только один. О том, как он едет на запад.
- Два, - повторяет Пит. - «Беглец направляется на запад» неплохой, но «Беглец поднимает флаг» - это лучшее, что он написал. И он длинный. Эпический
роман. Как обидно, если вы его не прочитаете.
Бледные щеки мужчины начинают заливаться краской.
- Как ты смеешь? Как ты смеешь меня соблазнять? Я жизнью своей пожертвовал ради этих записных книжек! Я убивал ради этих записных книжек!
- Я знаю, - отвечает Пит. - И, поскольку вы такой поклонник, вот вам на десерт: в последней книге Джимми снова встречается с Андреа Стоун. Как вам такое?
Глаза волка раскрываются во всю ширь.
- Андреа? Встречаются? Как? Что произошло?
При подобных обстоятельствах вопрос этот звучит более чем странно, но оно
поставлен искренне. Честно. Пит понимает, что вымышленная Андреа, первая
любовь Джимми, для этого человека существо реальное, в отличие от сестры
Пита. Для Красных Губ во всем мире нет никого более реального, чем Джимми
Голд, Андреа Стоун, мистер Микерена, Пьер Ретоны (так же известный как Автоторговец Апокалипсиса) и все остальные. Это настоящий показатель глубокого безумия, но это также говорит и о том, что Пит тоже сумасшедший, потому
что он хорошо понимает, что чувствует этот псих. Слишком хорошо. Он тоже
загорелся таким же возбуждением, таким же удивлением, когда Джимми случайно увидел Андреа в Грант-парке во время чикагских беспорядков 1968 года.
Тогда у него даже слезы навернулись на глаза. Такие слезы, понимает Пит -да,
даже сейчас, особенно сейчас, когда от этого зависит их жизнь, - знаменуют
глубинную силу воображения. Это она заставила тысячи людей рыдать, когда
стало известно, что Чарльз Диккенс умер от инсульта. Это из-за нее тайный поклонник клал розы на могилу Эдгара Аллана По каждое 19 января, в день рождения По. Это из-за нее Пит ненавидит этого человека, даже если бы тот не целился пистолетом в дрожащий, незащищенный живот его сестры. Красные Губы
отняли жизнь у великого писателя, и за что? За то, что Ротстайн решился по338
следовать за своим персонажем в направлении, которое не понравилось Красным Губам? Да. Его толкнула на это сила собственной веры, веры в то, что произведение каким образом ценнее самого автора.
Медленно, взвешенно Пит качает головой.
- Все это в записных книжках. «Беглец поднимает флаг» занимает из них
шестнадцать. Вы могли бы прочитать этот роман в них, но от меня вы ничего о
нем не узнаете.
Пит улыбается.
- Никаких спойлеров.
- Записные книжки мои, ты, подонок! Мои
- Они превратятся в пепел, если вы не отпустите сестру.
- Пит, я даже идти не могу! - Воет Тина.
Пит заставляет себя не смотреть на нее, он смотрит только на Красные Губы.
Только на волка.
- Как вас зовут? Мне кажется, я имею право знать ваше имя.
Красные Губы пожимает плечами, будто ему уже все равно.
- Моррис Беллами.
- Бросьте пистолет, мистер Беллами. Толкните ногой под печь. Как только вы
это сделаете, я закрою зажигалку. Я заберу сестру, и мы пойдем. Вам хватит
времени забрать записные книжки и скрыться. Все, что я хочу, это отвести
Тину домой и вызвать помощь маме.
- И я должен тебе доверять? - Улыбается Красные Губы.
Питер опускает зажигалку ниже.
- Или вы поверите мне, или увидите, как горят блокноты. Решайте скорее. Я
не знаю, когда папа в последний раз заправлял эту штуку.
Краем глаза Пит что-то замечает. Какое-то движение на лестнице. Посмотреть туда он не решается. Если он это сделает, туда посмотрит и Красные Губы.
«Он уже почти у меня на крючке», - полагает Пит.
339
Похоже, так и есть. Рука с пистолетом медленно опускается. На мгновение
на лице Красных губ четко проступает его возраст. Он даже кажется совсем немощным. Но затем он поднимает пистолет и снова направляет его на Тину.
- Я не убью ее. - Он говорит тоном генерала, который лишь принял судьбоносное стратегическое решение. - Для начала. Я только прострелю ей одну
ногу. Чтобы ты услышал, как она кричит. Если ты зажжешь записные книжки
после этого, я прострелю ей вторую ногу. Затем выстрелю в живот. Она умрет,
но у нее будет полно времени, чтобы возненавидеть тебя, если она еще …
Слева от Морриса раздается двойной шлепок. Это туфли Пита упали рядом с
лестницей. В следующую секунду Моррис, палец которого лежит на спусковом
крючке, разворачивается и стреляет в том направлении. Пистолет у негонебольшой, но в замкнутом пространстве подвала выстрел звучит оглушительно.
Пит невольно вздрагивает, и зажигалка выскальзывает у него из пальцев.
- Нет - Кричит Моррис, отворачиваясь от Ходжеса, хотя Ходжес сбегает по
лестнице столь стремительно, что насилу сохраняет равновесие. Пит перед
Моррисом как на ладони. Моррис поднимает на него пистолет, но, прежде чем
он успевает выстрелить, Тина дергается вперед на своей привязи и бьет его в
заднюю часть ноги здоровой ступней. Пуля пролетает между шеей и плечом
Пита.
Между тем огонь стремительно расползается по записным книжкам.
Ходжес набрасывается на Морриса и хватает его за руку с пистолетом, не
давая выстрелить. Ходжес тяжелее и в лучшей форме, но Моррис Беллами
наделен силой сумасшедшего. Они танцуют, как пьяная пара, по подвалу. Ходжес держит правое запястье Морриса так, что маленький автоматический пистолет смотрит в потолок, а Моррис левой рукой хватается ногтями за лицо
Ходжеса, пытаясь выцарапать глаза.
Питер обегает горящие записные книжки - топливо, затекшее вглубь кучи,
уже загорелось - и хватает Морриса со спины. Моррис поворачивает голову,
скалится и щелкает на него зубами. Глаза его безумно вращаются.
- Руку! Держи руку! - Кричит Ходжес. Они все вместе, спотыкаясь, переместились под лестницу. Лицо Ходжеса испещрено кровавыми царапинами, местами кожа свисает со щек лоскутами. - Держи руку, пока он не содрал с меня
шкуру живьем!
340
Пит хватает левую руку Беллами. За спиной у него кричит Тина. Ходжес дважды бьет кулаком в лицо Беллами - тяжелые, поршневые удары. Это добивает
его: лицо Морриса становится вялым, ноги подкашиваются. Тина продолжает
вопить, в подвале становится светлее.
- Крыша, Пити! Крыша занимается!
Моррис стоит на коленях, голова свесилась, с подбородка, губ и сломанного
носа обильно течет кровь. Ходжес берет его правое запястье и прокручивает.
Раздается треск, запястье ломается, и маленький автоматический пистолет летит на пол. Ходжес успевает подумать, что все кончено, прежде чем мерзавец
мощным движением снизу вверх бьет Ходжеса здоровой рукой прямо по ядрам
и наполняет его живот редкой болью. Моррис мечется между его расставленных
ног, пока Ходжес задыхается и хватается за пульсирующую промежность.
- Пити, Пити, потолок!
Пит думает, Беллами бросится за пистолетом, но тот о нем совсем забыл. Его
цель - записные книжки. Сейчас они уже превратились в настоящий костер:
палитурки закручиваются, коричневые страницы выстреливают искрами, которые подожгли несколько лоскутков свисающих клочков. Пламя начинает подниматься по ним, оставляя огненные серпантины. Один из них падает на голову
Тины, и к запаху горящей бумаги и пакли добавляется запах жженых волос.
Вскрикнув от боли, она мотает головой и сбрасывает с себя горящие клочки.
Пит бросается к ней, по дороге отфутболив маленький автоматический пистолет вглубь подвала. Он прибивает огоньки на ее тлеющих волосах, после
чего начинает бороться с узлами. - Нет - Отчаянно воет Моррис, но не Питу. Он
падает на колени перед записными книжками, как религиозный фанатик перед
горящим алтарем. Он тычет в огонь руки, пытаясь разбрасывать кучу. От этого
вверх поднимается новый столб искр. - Нет, нет, нет, нет!
Ходжес хочет подбежать к Питеру и его сестре, но у него получается только
неуклюжая пьяная походка. Боль с промежности растекается по ногам, расслабляя мышцы, над укреплением которых он так упорно работал. Однако он
берется за один из узлов на оранжевом электрическом проводе. Он снова жалеет, что не захватил нож, но перерезать этот провод было бы не так просто.
Дрянь толстая.
Вокруг них осыпается огненный дождь из клочков. Ходжес отражает от рук
девочки, опасаясь, чтобы ее тонкая блузка не вспыхнула. Узел поддается,
наконец поддается, но девочка мечется …
341
- Прекрати, Тина, - говорит Пит. По лицу его стекает пот. В подвале становится жарко. Там узлы, ты их снова затягиваешь. НЕ дергайся.
Вопли Морриса превращаются в вой, как от невыносимой боли. У Ходжеса
нет времени смотреть на него. Петля, за которую он тянет, неожиданно ослабевает. Он оттягивает Тину от печи, руки ее все еще связаны за спиной.
Выйти по лестнице не удастся: нижние ступени горят, верхние уже занимаются. Столы, стулья, коробки со старыми бумагами - все охвачено огнем. Моррис Беллами тоже охвачен огнем. И спортивная куртка и рубашка под ней горят. Но он продолжает копаться в костре, надеясь достать несгоревшие записные книжки, которые еще остались в глубине. Пальцы его чернеют. Хотя боль
должна быть адской, он не останавливается. Ходжес успевает вспомнить детскую сказку, в которой волк лезет сквозь дымоход и падает в котел с кипятком.
Его дочь, Элисон, не хотела ее слушать, говорила, что она слишком стра …
- Билл! Билл! Сюда
Ходжес видит Джерома в одном из окон подвала. Ходжес вспоминает свои
слова: «Все свои мысли оставляйте при себе», - и радуется, что они этого не
выполняют. Джером лежит на животе, просунув руки в окно.
- Поднимайте! Поднимайте ее! Скорее, пока вы все там не поджарились.
Пит, почти без помощи Ходжеса, несет Тину через подвал к окну сквозь искры и горящее рванье. Один кусок падает ему на спину, и Ходжес смахивает
его рукой. Пит поднимает сестру. Джером подхватывает ее под мышки и вытягивает наружу, конец компьютерного шнура, которым Моррис связал ей руки,
волочится, подпрыгивая, за ней.
- Теперь ты, - выдыхает Ходжес.
Пит кивает головой.
- Сначала вы. - Он смотрит вверх на Джерома. - Вы тяните, я подтолкну.
- Хорошо, - говорит Джером. - Поднимите руки, Билл.
Спорить нет времени. Ходжес поднимает руки и чувствует, как их схватили.
Он успевает подумать: «Как будто в наручниках оказался», после чего его
начинают тянуть вверх. Сначала медленно - он гораздо тяжелее девочку, - но
342
потом две руки крепко упираются ему в ягодицы и начинают толкать. Он поднимается в чистый, прозрачный воздух, горячее, но прохладнее, чем в подвале,
и оказывается рядом с Тиной Сауберс. Джером снова ныряет головой в окно.
- Теперь ты, парень. Шевелись!
Пит поднимает руки, и Джером берет его за запястья. Подвал заполняется
дымом, Пит начинает кашлять и почти рвет, когда перебирает по стенке ногами. Выскользнув наружу, он возвращается и заглядывает назад в подвал.
Чучело, полностью обуглившееся, сидит на корточках, погрузив огненные
руки в горящие записные книжки. Лицо Морриса плавится. Он издает неистовый крик и начинает прижимать горящие остатки работы Ротстайна, что рассыпаются, к горящей груди.
- Не смотри на это, парень, - говорит Ходжес, положив руку на плечо Пита. Не надо.
Но Пит хочет смотреть. Он должен смотреть.
Он думает: «Это я мог сейчас гореть».
Он думает: «Нет. Потому что я знаю разницу. Я знаю, что имеет значение ».
Он думает: «Господи, если ты существуешь … сделай так, чтобы это было
правдой».
55
Пит позволяет Джерому донести Тину до бейсбольного поля, потом говорит:
- Отдай ее мне, пожалуйста.
Джером внимательно смотрит на него бледное, ошеломленное лицо, обожженное до волдырей ухо, обугленные дырки на рубашке.
- Ты уверен?
- Да.
Тина уже тянет к нему руки. После того как ее вытащили из горящего подвала, она молчала, но теперь, когда ее взял Пит, она обхватывает его шею,
прижимается щекой к его плечу и начинает громко плакать.
По дорожке к ним бежит Холли.
343
- Слава Богу! - Восклицает она. - Все здесь. А где Беллами?
- Там, в подвале, - говорит Ходжес. - И если он еще не умер, то очень об
этом жалеет. У тебя мобильник с собой? Вызови пожарных.
- Что с нашей мамой? - Спрашивает Пит.
- Думаю, у нее все будет хорошо, - говорит Холли, снимая с пояса телефон. Ее на скорой повезли в больницу Кинер. Она была в сознании и разговаривала.
Врачи сказали, жизненные показатели у нее неплохие.
- Слава Богу, - говорит Пит. Теперь и он начинает плакать. Слезы оставляют
чистые дорожки на пятнах сажи у него на щеках. - Если бы она умерла, я бы
убил себя. Потому что это я во всем виноват.
- Нет.
Пит смотрит на него. Тина тоже поворачивается к нему, не отпуская шеи
брата.
- Ты нашел записные книжки и деньги, да?
- Да. Случайно. Они были закопаны в сундуке у ручья.
- Любой поступил бы так же, как ты, - говорит Джером. - Не так ли, Билл?
- Да, - говорит Билл. - Для семьи ты делаешь все, что можешь. Как ты пошел
за Беллами, когда он забрал твою сестру.
- Лучше бы я никогда не находил этого сундука, - говорит Пит. Но он не говорит, и никогда не скажет, как ему жаль, что записные книжки погибли. Осознание этого печет как огонь. Он понимает, что чувствовал Моррис, и это тоже
обжигает огнем. - Лучше бы он остался в земле.
- Если бы да кабы, - говорит Ходжес. - Пойдем. Надо приложить лед, пока не
распухло слишком сильно.
- Где не распухло? - Спрашивает Холли. - Ты же вроде цел и невредим.
Ходжес обнимает ее одной рукой за плечи. Иногда Холли коченеет, когда он
делает это, но не в этот раз, когда он еще и целует ее в щеку. Это вызывает
неуверенную улыбку.
- Он улучил тебе туда, где мальчикам больно?
344
- Да. Теперь помолчи.
Они идут медленно, из-за Ходжеса и Пита. Сестра становится все тяжелее,
но он не хочет опускать ее на землю. Он хочет донести ее на руках до самого
дома.
После.
ПИКНИК
В пятницу, перед уик-эндом, предшествующим Дню труда, «Джип Вранглер»
- старый по возрасту, но любимец хозяина - въезжает на стоянку над Макгиннис-парком с его игровыми полями малой лиги и останавливается рядом с синим «Мерседесом », на котором тоже заметны признаки старения. Джером спускается травянистым склоном к столику для пикника, на котором уже разложены
блюда. В одной руке у него покачивается бумажный пакет.
- Эй, Холлиберри!
Она поворачивается.
- Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называл меня так? Сто? Тысячу? Но произносит это она с улыбкой, и когда он обнимает ее, обнимает его в ответ. Джером судьбу не искушает, хорошенько один раз сжимает ее в объятиях,
после чего спрашивает, что на обед.
- Куриный салат, салат из тунцом и салат из свежей капусты. Еще я принесла бутерброды с жареной говядиной. Для тебя, если ты захочешь. Я не ем
красное мясо, оно разрушает мои суточные ритмы.
- Тогда я попробую сделать так, чтобы они тебя долго не соблазняли.
Они садятся. Холли разливает «Снепл» в пластиковые стаканчики. Они выпивают за окончание лета, а потом увлекаются разговором и болтают о кино и
телепередачи, временно избегая причины, по которой они здесь встретились:
эта встреча последняя перед расставанием, по крайней мере на некоторое
время.
- Жаль, что Билл не смог прийти, - говорит Джером, принимая у Холли кусочек шоколадного торта с кремом. - Помнишь, как мы все собрались здесь на
пикник после его дела? Отпраздновать решение не отправлять его за решетку.
- Помню это прекрасно, - отвечает Холли. - Ты готов ехать на автобусе.
345
- Потому что автобус возит бесплатно! - Восклицает Тайрон Экстазний Кайф.
- Моя ездить все бесплатное, все, что может, мисс Холли!
- Это уже приелось, Джером.
Он вздыхает.
- Наверное, да.
- К Биллу зашел Пит Сауберс, вот почему он не приехал. Он просил передать
тебе привет и сказать, что хотел бы увидеться с тобой до того, как ты вернешься в Кембридж. Вытри нос. Ты шоколадом вымазался.
Он сдерживает желание сказать: «Моя любить шоколадный цвет всего».
- Как Пит?
- Все в порядке. Он хотел поделиться какой-то замечательной новостью с
Биллом лично. Я этот пирог уже не осилю. Хочешь доесть? Если ты не против за
мной доедать. Я не обижусь, ведь у меня нет простуды и ничего заразного.
- Я бы твоей зубной щеткой зубы чистил! - Говорит Джером. - Но в меня уже
не лезет.
- Оооох, - щурится Холли. - Я бы никогда не стала пользоваться чужой зубной щеткой.
Она собирает пластиковые стаканчики и тарелки и несет их в ближайшую
урну.
- Во сколько ты завтра уезжаешь? - Спрашивает Джером.
- Солнце восходит в шесть пятьдесят пять. Я рассчитываю быть в дороге самое позднее в семь тридцать.
Холли едет в Цинциннати проведать мать. Сама. Джером трудом верит в это.
Он рад за нее, но и боится. Вдруг что-то произойдет, и она впадет в истерику?
- Не волнуйся, - говорит она, возвращаясь и садясь на свое место. - Я справлюсь. Поеду только по магистрали, днем, погоду обещают хорошую. К тому же
я беру с собой три своих любимых саундтрека к фильмам: «Проклятый путь»,
«Побег из Шоушенка» и «Крестный отец 2». Какой из них лучший, посмотрю.
Хотя Томас Ньюмен, по большому счету, гораздо лучше Нино Рота. У Томаса
Ньюмена музыка загадочная.
346
- «Список Шиндлера» Джона Уильямса, - говорит Джером. - Лучше него просто ничего не может быть.
- Джером, я не хочу сказать, что ты слушаешь всякое дерьмо, но … в общемто, так и есть.
Он довольно смеется.
- У меня есть телефон и айпад, оба полностью заряженные. «Мерседес»
только что прошел полную проверку. И там всего-навсего четыреста миль пути.
- Круто. Но, если что, звони мне. Мне или Биллу.
- Конечно. Когда ты едешь в свой Кембридж?
- На следующей неделе.
- С доками покончено?
- Да. Слава Богу. Физический труд, может, и полезен для тела, но не способен сделать душу благороднее.
Холли, как и раньше, испытывает неловкость, когда возникает необходимость смотреть в глаза другому человеку, даже самому близкому, но она делает
над собой усилие и встречается взглядом с Джеромом.
- У Пита все хорошо, у Тины все отлично, их мать уже встала на ноги. Это,
конечно, замечательно, но так ли все хорошо у Билла? Скажи правду.
- Не понимаю, почему ты спрашиваешь. - Теперь уже Джерому трудно смотреть прямо в глаза.
- Во-первых, Билл сильно похудел. Он слишком увлекся упражнениями и салатами. Но меня не это беспокоит.
- Правда? - Но Джером знает, и это его не удивляет, что она знает, хоть Билл
и уверен, что сумел это от нее утаить. У Холли есть свои способы.
Она говорит вполголоса, будто боится, что ее могут услышать посторонние
уши, хотя вокруг них в радиусе ста ярдов ни души.
- Как часто он у него бывает?
Джерому нет нужды спрашивать, о ком она говорит.
- Не знаю.
347
- Чаще, чем раз в месяц?
- Думаю, да. Наверное.
- Раз в неделю?
- Может, и не так часто. - Хотя кто знает?
- Зачем? Он же … - Губы Холли дрожат. - Брейди Хартсфилд почти овощ!
- Тебе не надо себя винить, Холли. Ни в коем случае. Ты ударила его, потому
что он собирался взорвать несколько тысяч подростков.
Он пытается прикоснуться к ее руке, но она отдергивает ее.
- Я не виню себя. Я бы сделала это снова. Но мне неприятно думать, что
Билл одержим им. Я знаю, что такое одержимость - ничего хорошего!
Она складывает руки на груди - давний жест самоуспокоения, к которому
она уже почти перестала прибегать.
- Я не думаю, что это одержимость. - Осторожно, зондируя почву, произносит Джером. - Вряд ли это связано с прошлым.
- Что еще это может быть? У этого чудовища нет будущего!
«Билл в этом не так уверен», - полагает Джером, но вслух этого не говорит.
Холли уже лучше, но она по-прежнему очень уязвима. И, как она сама сказала,
кому, как не ей знать, что такое одержимость. К тому же он не понимает, что
стоит за этим бесконечным интересом Билла к Брейди. Все, что у него есть, это
ощущение. Интуиция.
- Да, черт возьми, - говорит он. На этот раз, когда он кладет ладонь на ее
руку, она позволяет ей остаться, и они некоторое время говорят о других вещах. Затем он смотрит на часы. - Ну, мне пора. Я обещал забрать Барбару и
Тину с роликового катка.
- Тина влюблена в тебя, - сухо произносит Холли, когда они поднимаются по
склону к машинам.
- Если и так, это пройдет, - говорит он. - Я еду на восток, и очень скоро в ее
жизни появится какой-то симпатичный парень. Она будет писать его имя на обложках своих тетрадей.
348
- Наверное, - говорит Холли. - Обычно это так случается, да? Просто я не
хочу, чтобы ты над ней смеялся. Она решит, что ты злой, и загрустит.
- Не буду, - обещает Джером.
Они подходят к машине, и Холли снова заставляет себя посмотреть ему
прямо в глаза.
- Я не влюблена в тебя. Так, как она. Но я все равно тебя очень люблю. Поэтому береги себя, Джером. Некоторые студенты, случается, делают глупости.
Не стань одним из них.
На этот раз она обнимает его.
- А, чуть не забыл! - Поскакивает Джером. - Я привез тебе маленький подарок. Это футболка, хотя сомневаюсь, что ты захочешь ее надеть, когда поедешь
к маме.
Он вручает ей пакет. Она достает из него ярко-красную футболку с коротким
рукавом и разворачивает. На груди кричащими черными буквами написано:
ДЕРЬМО? НУ И НАСРАТЬ!
Джимми Голд
- Их продают в магазине Городского колледжа. Я взял самую большую по
размеру, вдруг ты захочешь сделать из нее ночную рубашку. - Он наблюдает за
ее лицом, пока она смотрит на надпись. - Конечно, ты можешь вернуть ее или
обменять на что-то, если она тебе не нравится.
- Она мне очень нравится, - говорит Холли, и губы ее растягиваются в
улыбке. Ту, которая нравится Ходжесу. Которая делает из нее красавицу. - Я
надену ее, когда поеду к маме. Специально, чтобы ее подразнить.
Джерома это настолько удивляет, что она смеется.
- У тебя никогда не возникало желания подразнить свою мамочку?
- Время от времени. И Холли … Я тебя тоже люблю. Ты же знаешь, не так ли?
- Знаю, - говорит она, прижимая футболку в груди. - И я рада. Что есть такое
дерьмо, на которое вовсе не насрать.
349
СУНДУК
Ходжес идет по дорожке вдоль заброшенного земельного участка со стороны
Березовой улице и находит Пита на берегу ручья. Он сидит у воды, прижав колени к груди и обхватив их руками. Рядом с ним корявое дерево нависает над
потоком, который после долгого жаркого лета похудел до размеров цевья. Под
деревом зияет разоренная заново яма, в которой был спрятан сундук. Сама
сундук кривобоко стоит здесь же, на берегу. Выглядит она старым-престарым и
довольно зловещим - пришелец из тех лет, когда диско еще было в расцвете.
Рядом стоят штатив для фотоаппарата и две сумки, похожие на те, с которыми
путешествуют фотографы.
- Знаменитый сундук, - говорит Ходжес, присаживаясь рядом с Питом.
Пит кивает.
- Да. Знаменитый сундук. Фотограф с помощником пошли обедать, но, думаю, они скоро вернутся. Еда в местных ресторанах им не понравилась. Они из
Нью-Йорка, - добавляет он, пожав плечами, как будто это все объясняет. - Сначала он хотел, чтобы я сел на сундук и подпер голову кулаком. Ну, знаете, как
знаменитая скульптура. Я отговорил его, но это было не просто.
- Это для местной газеты?
Пит качает головой и начинает улыбаться.
- Это мои хорошие новости, мистер Ходжес. Фотографии для «Нью-Йоркера».
Они хотят напечатать рассказ о том, что произошло. И не маленький. Им нужен
материал для «колодца» - это так они называют середину журнала. Действительно большой материал. Возможно, самый большой, который у них был.
- Это же прекрасно!
- Будет, если я не облажаюсь.
Ходжес смотрит на него секунду.
- Погоди. Ты сам будешь его писать?
- Да. Сначала они хотели прислать одного из своих писателей - Джорджа Пакера, а он действительно хорош, чтобы взять у меня интервью и написать рассказ. Это большое дело, потому что Джон Ротстайн в прошлом был их звездой,
одного уровня с Джоном Апдайком, Ширли Джексоном … Ну, вы знаете, о ком я.
350
Ходжес не знает, но кивает.
- Ротстайн был, типа, спасительным убежищем для подростковых страхов, а
затем для страхов среднего класса. Как-будто Чивер. Я сейчас читаю Чивера.
Знаете его рассказ «Пловец»?
Ходжес кивает головой.
- Стоит почитать. Он классный. Короче, им нужен рассказ о записных книжках. Вся история от начала до конца. Они это задумал после того, как провели
три-четыре графологических экспертизы фотокопий, которые я сделал, и фрагментов.
О фрагментах Ходжес знает. В выгоревшем подвале осталось достаточно
обугленных фрагментов, чтобы подтвердить утверждение Пита, что потерянные
записные книжки действительно принадлежали Ротстайну. Полиция, изучив
прошлое Морриса Беллами, подкрепила фактами историю Пита. В которой Ходжес никогда и не сомневался.
- Насколько я понял, ты отказал Пакеру.
- Я отказал всем. Если этот рассказ будет написан, это должен сделать я. И
не только потому, что я был там, но еще потому, что работы Джона Ротстайна
изменили мо …
Он замолкает.
- Нет. Я хотел сказать, что его работы изменили мою жизнь, но это не так.
Не думаю, что у подростка есть нечто, что можно менять. Мне только в прошлом месяце исполнилось восемнадцать. Наверное, я имел в виду, то его работы изменили мою душу.
Ходжес улыбается.
- Понимаю.
- Главный редактор сказал, что я слишком молод. Это лучше, чем «лишен таланта», верно? Поэтому я послал ему образцы своих произведений. Помогло.
Еще поговорил с ним. Это было не так уж трудно. После общения с Моррисом
Беллами переговоры с парнем из нью-йоркского журнала - раз плюнуть, а не
дело. Вот были переговоры.
Пит пожимает плечами.
351
- Конечно, они отредактируют там все по-своему. Я читал, как это делается,
и я не против. Но, если они хотят это опубликовать, там будет будет стоять мое
имя.
- Жесткая позиция, Пит.
Он некоторое время смотрит на сундук и на мгновение выглядит старше
своих восемнадцать.
- Это жесткий мир. Я это понял после того, как моего отца переехали машиной у Городского Центра.
Не зная, что ответить, Ходжес молчит.
- Знаете, чего в «Нью-Йоркере» хотят?
Ходжес не зря почти тридцать лет проработал в полиции.
- Допускаю, краткий пересказ последних двух романов. О Джимми Голде, его
сестре и всех их друзьях. Кто с кем, что, как, когда, и как все это устроилось.
- Да. И я - единственный, кто об этом знает. И это подводит меня к той части, где я должен извиниться.
Он серьезно смотрит на Ходжеса.
- Пит, не нужно извинений. Против тебя не предъявлено никаких обвинений,
а я тебя зла не держу. Ни капли. Холли и Джером тоже. Мы просто рады, что
твои мама и сестра выздоровели.
- Но все могло быть по-другому. Если бы я тогда не молчал, как рыба, у вас
в машине, а потом не сбежал через аптеку, могу поспорить, Беллами не пришел
бы к нашему дому. Тине еще кошмары снятся.
- Она обвиняет тебя?
- Вообще-то, нет.
- Ну вот, - говорит Ходжес. - Ты стоял под дулом пистолета. Буквально и образно. Халлидей тебя очень напугал, и ты не мог знать, что он уже мертв, когда
в тот день шел к нему в магазин. А про Беллами, ты даже не знал, что он еще
жив, тем более, что он вышел из тюрьмы.
352
- Это все так, но Халлидей был не единственной причиной, почему я не хотел разговаривать с вами. Мне все еще казалось, что я смогу сохранить записные книжки, понимаете? Поэтому я не хотел разговаривать с вами. Поэтому я
убежал тогда. Я хотел их сохранить. Не скажу, что это была главная моя мысль,
но она не покидала меня. Эти записные книжки … Вроде… И я должен сказать
об этом в рассказе, которое пишу для «Нью-Йоркера» … Они очаровали меня. Я
должен извиниться, потому что я не так уж сильно отличался от Морриса Беллами.
Ходжес берет Пита за плечи и заглядывает ему прямо в глаза.
- Если бы это было так, ты бы никогда не пошел к тому Залу, готовясь сжечь
их.
- Я уронил зажигалку случайно, - спокойно выговаривает Пит. - Когда
вздрогнул от выстрела. Думаю, я бы все равно это сделал - если бы он выстрелил в Тину, - но об этом невозможно узнать наверняка.
- Я это знаю наверняка. И я уверен в нас обоих.
- Да?
- Да. Итак, сколько они обещают тебе заплатить за это?
- Пятнадцать тысяч долларов.
Ходжес громко присвистнул.
- Если возьмут. Но они возьмут. Мне помогает мистер Рикер, и получается
очень неплохо. Первая половина в черновиках уже готова. Художественная
проза у меня кое-как получается, а такие вещи - получше. Когда-то, возможно,
я сделаю на этом карьеру.
- А что делать с деньгами? Отложишь на колледж?
Он кивает головой. - В колледж я все равно поступлю, так или иначе. Что до
этого я не переживаю. Деньги пойдут на Чапел-ридж. Тина переходит в него в
этом году. Вы не представляете, как она счастлива.
- Это хорошо, - говорит Ходжес. - Действительно, хорошо.
Они некоторое время сидят молча, глядя на сундук. На дорожке звучат шаги
и мужские голоса. Двое парней, которые появились, одеты почти в одинаковые
клетчатые рубашки и джинсы, на которых еще видны магазинные складки. У
353
Ходжеса появляется подозрение, что они считают, будто в глубинке все так
одеваются. У одного на шее висит фотоаппарат, второй несет вспышку.
- Как пообедали? - Спрашивает Пит, когда они начинают по камням переходить ручей.
- Отлично, - отвечает тот, что с фотоаппаратом. - Мы были в «У Дэнни».
«Луна над беконом» - это что-то! Одни оладьи у них - настоящий кулинарный
шедевр. Но за работу, Пит. Сначала сделаем несколько снимков, где ты сидишь
на корточках у сундука. Еще хочу снять, как ты в него заглядываешь.
- Он пустой, - возражает Пит.
Фотограф многозначительно стучит себя пальцем по лбу.
- Люди включат воображение. Начнут думать: «Что он почувствовал, когда в
первый раз открыл ящик и увидел все эти литературные сокровища?» Понимаешь?
Пит встает, отряхивает джинсы, которые гораздо больше поношенные и выглядят гораздо естественнее.
- Хотите посмотреть, как будет проходить съемка, мистер Ходжес? Не каждый восемнадцатилетний достойный портрета на всю полосу в «Нью-Йоркере»
рядом со статьей, которую сам написал.
- Я бы с удовольствием, но меня ожидает одно дело.
- Хорошо. Спасибо, что пришли и выслушали.
- Можешь вставить несколько слов в свой рассказ?
- Что?
- То, что все началось не с того, как ты нашел этот ящик. - Ходжес смотрит
на него: черный, потертый, старый, с исцарапанными застежками и покрытой
плесенью крышкой. - Все началось с человека, который принес его сюда. И когда тебе хочется винить себя за то, чем это обернулось, вспоминай слова, которые повторяет Джимми Голд: «Дерьмо? Ну и насрать!»
Пит смеется и протягивает руку.
- Хороший вы человек, мистер Ходжес.
Ходжес жмет руку.
354
- Называй меня Билл. Сейчас давай, улыбайся в камеру.
На противоположном берегу он останавливается и смотрит назад. По указанию фотографа Пит сидит на корточках, положив одну руку на потертую
крышку сундука. Классическая поза хозяина, она напомнила Ходжесу фотографию, на которую он наткнулся однажды, это был Эрнест Хемингуэй, что присел
рядом с убитым им львом. Но на лице Пита нет и намека на напыщенную, улыбающуюся, ограниченную уверенность в себе. Лицо Пита говорит: «Мне это никогда не принадлежало».
«Сохрани это мысль, парень, - думает Ходжес, направляясь к машине. - Сохрани эту мысль ».
ДЗЫНЬ
Он сказал Питу, что его ждет одно дело. Это не совсем так. Он мог бы сказать, что его ждет работа, но и это не совсем так. Хотя это было бы ближе к истине.
Незадолго до того, как он вышел из дома на встречу с Питом, ему позвонила
Бекки Хелмингтон из клиники травматических поражений мозга. Ежемесячно он
выплачивает ей небольшую сумму, чтобы она рассказывала ему о состоянии
Брейди Хартсфилда, пациента, которого Ходжес называет «мой мальчик». Еще
она сообщает ему обо всем необычном, что происходит в отделении, и передает
последние слухи. Рациональный ум Ходжеса настаивает на том, что все эти
слухи не имеют смысла, что за ними ничего нет, и что для любого события
можно найти рациональное объяснение, но его ум это не только рациональная
верхушка. Под ней тянется целый подземный океан - он считает, что у каждого
человека в голове есть такой океан, - в котором плавают странные существа.
- Как сын? - Спрашивает он Бекки. - Надеюсь, последнее время не падал с
деревьев?
- Нет. У Робби все отлично. Уже читали сегодняшнюю газету, мистер Ходжес?
- Еще даже не доставал ее из сумки. - В этой новой эре, когда все доступно
за один клик через интернет, случаются дни, когда он вовсе не достает газеты
из сумки, и она стоит рядом с «Лей-Зи-Боем», как брошенная ребенок.
- Загляните в раздел городских новостей. На вторую страницу. Затем перезвоните мне.
Через пять минут.
355
- Святый Боже, Бекки!
- Вот и я так же подумала. Она была удивительной девушкой.
- Вы сегодня в отделении?
- Нет, я сейчас у сестры гощу, на севере штата. Решили вместе провести уикенд. - Бекки ненадолго замолкает. - Вообще-то, я подумывала, когда вернусь,
перевестись в отделение интенсивной терапии в главном корпусе. Там сейчас
есть место, и я устала от доктора Бабино. Правду говорят: иногда неврологи
бывают более ненормальными, чем их пациенты. - Помолчав, она добавляет: Я бы сказала, что и от Хартсфилда устала, но это будет не совсем правильно.
Если честно, я его немного боюсь. Так же, как боялась местного дома с привидениями, когда была маленькой.
- Правда?
- Да. Я знала, что там нет привидений, но, с другой стороны, что, если они
там были?
Ходжес прибывает в госпиталь в начале третьего, и в этот предпраздничный
день клиника травматических поражений мозга кажется как никогда безлюдной. В любом случае, в дневное время.
Дежурная сестра - на бейджике указано: Норма Вичмэр - дает ему посетительский бейджик. Прикрепляя его к рубашке, Ходжес говорит мимоходом:
- Я слышал, у вас в отделении вчера произошла трагедия.
- Я не могу об этом говорить, - отвечает сестра Уилмер.
- Когда это произошло, вы дежурили?
- Нет. - Она возвращается к своим бумагам и мониторам.
Ничего, подробности он может узнать от Бекки, когда она вернется и найдет
время провести ревизию своих источников. Если она доведет до конца свой
план и переведется (для Ходжеса это лучший признак того, что здесь действительно что-то происходит), он найдет другого помощника. Среди медсестер
есть заядлые курильщики, несмотря на то, что они знают о вреде этой привычки, а такие люди всегда рады заработать на карманные расходы.
Ходжес неторопливым шагом приближается к палате 217, чувствуя, что
сердце его бьется сильнее и быстрее, чем обычно. Еще один признак того, что
356
он начал относиться к этому серьезно. История, рассказанная в утренней газете, изрядно поразила его.
По дороге он встречает Библиотечного Эла с его обычной тележкой и привычно приветствует:
- Привет, Эл. Как дела?
Эл отвечает не сразу. Сначала он вроде даже совсем не замечает его. Похожие на синяки круги у него вокруг глаз кажутся темнее, чем обычно, а волосы,
которые обычно аккуратно зачесаны, сейчас взъерошены. И даже бейджик его
висит вверх ногами. Ходжесу снова приходит в голову: «Неужели он действительно начинает понемногу терять связь с реальностью?»
- Все в порядке, Эл?
- Конечно, - равнодушно произносит Эл. - Все хуже то, что вы не видите, не
так ли?
Ходжес не знает, что ответить на этот неожиданный вывод, и Эл идет,
прежде чем он что-то придумает. Ходжес провожает его озадаченным взглядом,
после чего продолжает путь.
Брейди сидит на своем обычном месте у окна, в своей обычной одежде:
джинсы и клетчатая рубашка. Кто-то его подстриг. Плохо. Волосы срезанны почти под корень. Но Ходжес сомневается, что парня это хоть как-то смущает.
Вряд ли в ближайшее время ему удастся сходить на танцы.
- Привет, Брейди. Давненько не виделись, как сказал корабельный священник матушке-настоятельнице.
Брейди продолжает смотреть в окно, в голове Ходжеса привычные старые
вопросы берутся за ручки и начинают водить хоровод. Видит Брейди там чтонибудь? Знает ли он, что у него посетитель? Если так, то понимает, что это Ходжес? Думает ли он вообще? Иногда он думает - этого достаточно, чтобы произнести несколько простых предложений - и в отделении физиотерапии может
пройти футов сорок по тому, что пациенты называют плавающей улицей, но что
это значит на самом деле? Рыбы плавают в аквариуме, но это не значит, что
они думают.
Ходжес думает, что все хуже то, что вы не видите.
Что бы это значило?
357
Он берет фотографию в серебряной рамке, на которой Брейди с матерью обнимаются и улыбаются во весь рот. Если этот сукин сын когда-нибудь кого-то и
любил, это свою любимую мамочку. Ходжес смотрит, повлечет какую-то реакцию то, что посетитель взял в руки фотографию Деборы Энн. Никакой реакции
не видно.
- А она выглядит горячей штучкой, Брейди. Она была горячей женщиной?
Такая развратная мамочка?
Нет ответа.
- Я только потому спрашиваю, что, когда мы влезли в твой компьютер, увидели несколько откровенных ее фотографий. Ну, знаешь, пеньюарчик, нейлоновые чулочки, лифчики, трусики. Она в таком виде мне показалась очень ничего. Остальным копам тоже, когда я показал им снимки.
Несмотря на то, что эту ложь он произносит с обычной распущенностью, это,
по-прежнему не вызывает никакой реакции.
- Ты ее трахал, Брейди? Могу поспорить, что хотел.
Что это? Малейшее движение бровью? Еле заметное подергивание уголка
рта?
Возможно, но Ходжес знает, что это вполне могло быть игрой его воображения, поскольку он хочет, чтобы Брейди его слышал. Никто в Америке не заслуживает больше соли на раны, чем этот кровей говнюк.
- Возможно, ты сначала убил ее, а потом трахнул? Так, можно обойтись и без
любезностей, не так ли?
Ничего.
Ходжес сидит на стуле для посетителей и ставит фотографию обратно на столик рядом с одной из тех электронных книг «Заппит», которые Эл раздает пациентам, если кто-то просит. Он складывает на груди руки и смотрит на
Брейди, который никогда не должен был выйти из комы, но вышел.
Хорошо.
Что-то такое.
- Ты притворяешься, Брейди?
358
Он всегда это спрашивает и ни разу не услышал ответа. Сегодня ответа он
тоже не дождался.
- Вчера ночью в отделении покончила с собой санитарка. В туалете. Ты знал
об этом? Имя ее пока не называется, но в газете написано, что она умерла от
потери крови. Думаю, считается, что она перерезала себе вены, но не уверен.
Если бы ты об этом узнал, могу поспорить, тебя бы это обрадовало. Ты же всегда был неравнодушен к хорошим самоубийствам, не так ли?
Он ждет. Ничего.
Ходжес наклоняется вперед, всматриваясь в пустое лицо Брейди, и говорит с
жаром:
- Но вопрос в том - чего я не понимаю - как она это сделала. Зеркала в той
комнате не стеклянные, а из полированного металла. Возможно, она воспользовалась зеркальцем со своей косметички или чем-то вроде, только для такого
дела это слишком мелкое оружие. Все равно, как идти с ножом туда, где стреляют. - Он откидывается на спинку. - А может, у нее все же было чем? Ну, знаешь, бывают такие маленькие ножи швейцарской армии. В сумочке. У тебя был
такой?
Нет ответа.
Или есть? У него появилось ощущение, очень сильное, что из-за пустого
взгляда Брейди наблюдает за ним.
- Брейди, некоторые санитарки верят, что ты можешь отсюда открывать и закрывать воду у себя в туалете. Они думают, что ты это делаешь только для
того, чтобы их напугать. Это правда?
Ничего. Но ощущение, что за ним наблюдают, а не ослабевает. Дело в том,
что Брейди, действительно, любил самоубийства. Можно сказать, что самоубийства были его визитной карточкой. До того, как Холли успокоила его Веселым
шлепанцем, Брейди пытался склонить Ходжеса к самоубийству. Не получилось
… Но он преуспел с Оливией Трелони, бывшей владелицей «Мерседеса», который сейчас принадлежит Холли Джинн и на котором она планирует ехать в
Цинциннати.
- Если ты можешь это сделать, сделай. Ну-ка. Покажи, на что способен. Прояви свой талант. Что скажешь, а?
Тишина.
359
Некоторые из санитарок считают, что после многочисленных ударов по голове, полученных в ту ночь, когда он пытался взорвать аудиторию «Минго»,
мозг Хартсфилда каким-то образом перестроился. Что многочисленные удары
по голове наделили его … силой. Доктор Бабино говорит, что это просто
смешно, это что-то вроде медицинских городских легенд. Ходжес уверен, что
он прав, но ощущение, что за ним наблюдают, не исчезает.
Как и ощущение, что где-то глубоко внутри Брейди Хартсфилд смеется над
ним.
Он берет электронную книгу, ярко-голубую. Один раз, побывав в клинике,
он узнал от Библиотечного Эла, что Брейди нравятся анимированные заставки.
«Он смотрит на нее часами», - сказал Эл.
- Нравится эта штука, да?
Ничего.
- Хотя ты с ней и справиться не можешь, да?
Ноль. Зеро. Пустота.
Ходжес кладет ее рядом с фотографией и поднимается.
- Посмотрим, что мне удастся узнать о санитарке. Чего не нарою я, нароет
мой помощник. У нас есть источники. Ты рад, что эта санитарка умерла? Она
тебя обижала? Она хлопала тебя по носу или крутила твою маленькую никчемную пипку, возможно, потому что ты переехал кого-то из ее друзей или родственников у Городского Центра?
Ничего.
Ничего.
Ночь …
Глаза Брейди возвращаются в глазницах. Он смотрит на Ходжеса, и на мгновение Ходжес цепенеет от ледяного, необъяснимого ужаса. Эти глаза мертвые,
но за ними он видит что-то нечеловеческое. Их взгляд заставляет его вспомнить фильм о девочке, одержимой Пазузу. Затем глаза поворачиваются к окну,
и Ходжес приказывает себе не быть идиотом. К тому же Бабино говорит, что
Брейди уже восстановил все способности, которые мог восстановить, а это совсем немного. Он чистая Грифельная доска, и на ней не написано ничего,
360
кроме того, что сам Ходжес испытывает к этому человеку, гнуснейшего существа из всех тех, кого он встречал за все годы работы в правоохранительных
органах.
«Я хочу, чтобы он находился здесь, чтобы я мог делать ему больно, - полагает Ходжес. - Всего лишь. Окажется, что она поссорилась с мужем или была
наркоманкой, и ее хотели уволить, или и то, и другое одновременно ».
- Хорошо, Брейди, - говорит он. - Я валю отсюда. Сделаю так, чтобы обо мне
одно упоминание осталась. Чтобы можно было забыть, как меня звали. Но должен сказать, как один друг другому, что у тебя действительно говняная прическа.
Нет ответа.
- Прощай, стало быть, аллигатор. До встречи, крокодил.
Он идет, осторожно закрыв за собой дверь. Если там еще осталось что-то от
Брейди, хлопнуть дверью означало бы сделать ему удовольствие думать, что он
действует Ходжесу на нервы.
Хотя, конечно же, действует.
Когда Ходжес уходит, Брэйди поднимает голову. Голубая электронная книга,
лежащая рядом с фотографией матери, внезапно оживает. Под веселую музыку
анимированная рыбка начинает метаться по экрану. Экран переключается на
заставку со «злыми птичками», затем на «Модную Прогулку Барби», затем на
«Галактического Воина». После этого экран снова гаснет.
В туалете из крана в раковину течет вода, затем перестает.
Брейди смотрит на изображение себя с матерью, улыбающихся, щека к
щеке. Смотрит на нее. Смотрит на нее.
Фотография падает.
Дзинь.
26 июля 2014
АВТОРСКИЕ ЗАМЕТКИ
Книгу ты пишешь, сидя в одиночестве в комнате. Так это делается. Первый
набросок этой книги я написал во Флориде, несмотря на пальмы. Переписал я
361
ее в Мэне, несмотря на сосны на крутом берегу прекрасного озера, где мелодично перекрикиваются гагары. Но ни в одном из этих мест я не был совсем
одинок; мало кто из писателей работает абсолютно в одиночестве. Когда мне
нужна была помощь, я ее получал.
Жен Греем отредактировал эту книгу. Сьюзен Молдоу и Роз Липелл тоже работают в издательстве «Скрибнер», и без них я бы не справился. Эти женщины
незаменимы.
Чак Веррил был агентом этой книги. Вот уже тридцать лет он остается моей
«палочкой-выручалочкой», умной, веселой и отважной. Но он не поддакивал.
Когда у меня что-то не складывается, он мне об этом так и говорит.
Расс Дорр осуществляет исследовательскую работу, и с каждым годом выполняет эту работу все лучше и лучше. Как хороший ассистент хирурга во
время операции, он держит наготове следующий инструмент, который мне понадобится, еще до того, как я спрошу о нем. Его вклад в эту книгу видно почти
на каждой странице. Буквально: Расс появлялся, когда я оказался в тупике.
Овен Кинг и Келли Браффет, оба замечательные романисты, прочитали первый набросок и в значительной мере отшлифовали его. Их вклад тоже почти на
каждой странице.
Марша Дифилиппо и Джуди Юґли управляют моим офисом в Мэне и держат
меня, привязав к реальности. Барбара Макинтайр руководит офисом во Флориде и делает то же самое. Ширли Сондереггер - суперпрофессионал в отставке.
Табита Кинг - мой лучший критик и единственная настоящая любовь.
И ты, Постоянный Читатель. Слава Богу, что ты все еще есть после стольких
лет. Если тебе это приносит удовольствие, то и мне тоже.
362