Философия религии у Фалеса Милетского Античная философия

Вевюрко И.С.
Философия религии у Фалеса Милетского
Античная философия религии не представляет собой самостоятельной области
философского теоретизирования, однако ее наработки нельзя игнорировать. На исходе эпохи
Цицерон обозначил главную проблему философии религии как вопрос «о природе»
бессмертных богов, т.е. о том, чему люди оказывают religio – «подобающее благоволение
справедливостью, честью и памятливым умом» (Pro Plancio, 42). Фалес может быть прочитан
с точки зрения этой проблемы. Философия, поставленная милетцами как проблематизация
«начала», в таком случае сама становится философией религии как выяснением изначального
смысла религиозного преклонения.
При обращении к Фалесу нам прежде всего кажется, что его формальная значимость как
первого философа вообще, и первого натурфилософа в частности, заслоняет его значимость
как собственно философа. Это видно из самой манеры цитировать Фалеса, которую ввел еще
Аристотель: «Фалес утверждал, что начало – вода» (Мет. I. III). Трудно представить себе
иной ответ на какой-либо вопрос философии, вложенный в уста Фалеса, кроме «Вода есть
наилучшее» (эти слова считает квинтэссенцией его учения Б. Рассел). Может быть, поэтому
описание воззрений досократиков на религию обычно не начинают с Фалеса.
Картина изменится, если мы отнесемся внимательнее к известной диогеновой
доксографии: «Ἀρχὴν δὲ τῶν πάντων ὕδωρ ὑπεστήσατο, καὶ τὸν κόσμον ἔμψυχον καὶ
δαιμόνων πλήρη» (DL. I. 1. 27). Хотя это сжатое описание учения Фалеса является очень
поздним, оно не было изобретением ни Диогена, ни кого-либо из других известных нам
доксографов, но в разных формулировках и пропорциях присутствует у большинства из них,
начиная от Аристотеля («О душе») и кончая Иоанном Стобеем. Сама бессвязность фразы
Лаэрция, по моему мнению, говорит за ее достоверность: следуя своему методу, он просто
перечисляет все то, что ему известно из источников, недоступных нам. Другой, самый веский
довод в пользу этой цитаты – когерентность ее частей, которая будет показана ниже.
1. «[Фалес] началом всего полагал воду...»
Саму эту мысль о «начале» историки философии (Рассел и др.) ставят в заслугу Фалесу
как признак рациональной системы природы. Однако в действительности сама эта мысль не
имеет в себе ничего философского, что не было бы в то же время и мифологическим. Целый
ряд космогоний, включая древнеегипетские, с которыми Фалес мог быть знаком, производят
1
мир и самих богов из воды. Согласно Аристотелю, так думали и древние греки: «Океан и
Тефиду сделали они источниками [досл.: отцами] возникновения, и клятвою богов стала у
них вода, а именно Стикс, как они его называли; ибо почтеннее всего – старое, а клятва – это
самое почтенное» (Мет. I. III).
Натурфилософию можно узреть лишь в том, как Фалес производит все вещи из воды. А
здесь оказывается, что в ее переходах из одного агрегатного состояния в другое, которые он,
согласно Гераклиту (автору «Гомеровских аллегорий», I в. н.э.), считал сущностью веществ,
недостает одного важного условия – причины самих этих изменений. Таковой в пределах
натурфилософии могло быть призвано только движение. Но самопричинное движение, по
известным нам воззрениям греков, считалось одушевленностью. Может быть, следствием
авторитета Фалеса как первого философа было то, что источник I в. «Мнения философов»
сообщает о нем: «Фалес первым объявил душу вечнодвижущейся или самодвижущейся
субстанцией» (Мнен. IV. 2. 1).
2. «... и считал, что космос одушевлён...»
Помимо превращений самой воды, ее собственные свойства не могли бы дать объяснение
тому движению видимого мира, которое составляло главный предмет наблюдений Фалеса
как астронома. Это круговращение небесных сфер, постоянство которого издревле наводило
людей на мысль о разумности его устройства. Если движение – начало форм, преобразующее
влажное в твердое (как это наглядно можно было видеть на гончарном круге), оно же начало
теплоты (в виде трения), то вся громада космоса, образованная движением из воды, должна
быть признана одушевленной. Мы не можем быть уверены в том, что Фалес называл душу
космоса «богом» или «умом», как интерпретируют некоторые доксографы; но догадку
Аристотеля, согласно которому люди первой обожествили сферу неподвижных звезд, он
делает значительно более древней.
3. «... и полон демонов».
Последняя фраза звучит совсем странно для привычной нам натурфилософии. Между
тем, она не только не мифологичнее постулата о воде, но и обладает, подобно средней части,
своей объяснительной функцией. Всякая греческая космология, открываясь почтенным ходом
надлунных сфер, затем обнаруживала себя перед необходимостью объяснить хаотическое
движение подлунного мира, начиная с порывов ветра и кончая неугомонной породой людей.
Аристотелю пришлось решать эту задачу, чтобы сохранить стройность своей системы, путем
переложения части мирового движения на планеты: «Целью всякого движения должно быть
2
одно из движущихся по небу божественных тел», причем «сфера неподвижных звезд есть
сфера, увлекающая за собою все [другие]» (Мет. XII. VIII). Фалес поступает проще: он
постулирует, что душа космоса не ответственна за все разнообразие мировых движений,
вводит хаотическое (оно же демоническое) начало множественности, созвучное психологии
Гомера и еще более древнему политеизму, согласно которому, как передал эту мысль тот же
Аристотель, «πάντα πλήρη θεών» (О душе I. 411а8).
4. Еще раз к «началу».
Можно по-разному помыслить происхождение того мира, систему бытия которого
представляет прокомментированное высказывание. Если «начало есть то, что само,
безусловно, не находится за другим, но за ним естественно находится или возникает чтонибудь другое» (Арист. О поэзии, VII), то не возникает ли душа космоса из воды, как начала?
В мемфисской космогонии Птах, действительно, «воссуществовал» из океана Нун. Однако
для натурфилософа такое решение было бы странным. Возможно, «вода» была для него
началом только материальных вещей, а может быть, и демонов, но едва ли самой души,
которая приводит ее в движение. А если так, то мысль Фалеса усматривает в мире то
вертикальное, иерархическое измерение, которое лишь отчасти задается положением неба и
земли. Философ не только называет демонов или богов, бывших объектами религии, он дает
понять, какая интуиция лежит в основе сакрализации мира в целом.
3