ПОЭТИКА СНОВИДЕНИЯ И ПОЭТИКА ЖАНРА: АНТИЧНОСТЬ
реклама
Т.Ф. ТЕПЕРИК ПОЭТИКА СНОВИДЕНИЯ И ПОЭТИКА ЖАНРА: АНТИЧНОСТЬ* Внимание к сновидениям было характерным явлением древнего времени, и именно повышенный интерес к снам относится к тем устойчивым реалиям античного общества, без которого наше представление о нём было бы крайне неполным. Одно только перечисление произведений самых различных жанров, в которых изображены сновидения, само по себе могло бы достигнуть внушительного объёма: эпос и роман, трагедия и комедия, сатира и историческая проза, – гораздо труднее найти произведения античных авторов, в которых сновидения не изображены, в сравнении с теми, в которых они присутствуют. Именно в античности были сформированы первые представления о сущности сновидений, которые легли в основу научного их понимания. Вот как об этом пишет один из классиков психологии ХХ века Эрих Фромм: У нас мало оснований считать наш уровень знаний в этой области – как и во многих других областях науки о человеке – более высоким, чем тот, который был достигнут в великих культурах прошлого1. В данном случае имеются в виду не Древний Египет, и не культура майя. В первую очередь Фромм имеет здесь в виду античность, это ясно из следующего его высказывания: «современное толкование сновидений представляет собой, в сущности, видоизменённый пересказ теорий времён античности и средневековья»2. Если добавить к этому и третье суждение: «в средние века толкование сновидений следует канонам, сформировавшимся в античную эпоху»3, то тот вклад, который внесла в понимание сновидений античность, становится ещё понятнее. Анализ античных представлений о сновидении, который содержится в книге Фромма «Забытый язык», убеждает в том, что эта эпоха гораздо увереннее чувствовала себя в вопросе о сновидениях, чем последующие. В какой мере это относится к художественным текстам? В какой мере частым обращениям к теме сновидений в литературе античности соответствовало понимание их психологической природы? Именно в античности был составлен один из первых в мире «Сонников», главной особенностью которого было подтверждение содержания сновидения его исполнением 4 последующими событиями . Но в какой мере автор этого «Сонника» мог опираться на античных авторов? Попробуем ответить на этот вопрос, учитывая, что изображение сновидений свойственно всем жанрам античности5. Это объясняется особенностями античной цивилизации, где большое значение имело стремление иметь верное представление о будущем. В этом смысле большое внимание к приметам, гаданиям и предсказаниям, было свойственно всем слоям общества6. Одним из самых известным людей античного мира был Гай Юлий Цезарь. Из исторических источников известно как минимум о трёх, связанных с ним, снах, где в той или иной мере открывалось бы его будущее. Однако сон Цезаря после главной в его жизни победы, положившей конец гражданским войнам, в исторических источниках отсутствует. Он описан лишь в том произведении, которое относится к жанру эпоса, правда, эпоса не мифологического, а исторического. Речь идёт о поэме Лукана «Фарсалия», в которой описываются события почти столетней давности относительно времени жизни автора. В поэме сон Цезаря после победы выглядит явным контрастом к этой победе, так как всю ночь Цезаря мучают кошмарные сны, в которых он видит то мифологические образы, связанные со смертью, то мечи своих противников, то, что гораздо существеннее, мечи будущего, мечи Мартовских Ид7. Из того факта, что сон Цезаря присутствует в художественном произведении, но отсутствует в исторических источниках, можно сделать два вывода: либо этот сон является целиком выдумкой автора, то есть Лукана, либо августовская историография сделала всё, чтобы такой сон, если он в действительности имел место, был впоследствии «забыт», так как образ великого диктатора благодаря этому сновидению предстаёт в крайне негативном свете. К сожалению, в данном вопросе мы должны ограничиться лишь гипотезами, так как ни подтвердить, ни опровергнуть такого рода предположения не представляется возможным. Совершенно иным образом обстоит дело со сном противника Цезаря, Гнея Помпея Великого. Его называли так уже при его жизни, а не только герои Александра Дюма, оправдывавшие свое поражение от гвардейцев кардинала тем, что и Великий Помпей проиграл когда-то Фарсальскую битву8. Как и Цезарь, Помпей был крупным полководцем, одним из победителей армии Спартака, покончившим с морским разбоем целой армии пиратов, покорителем Востока и Испании. Но, кроме того, он был одним из последних защитников республики, главой партии сената, который именно благодаря блестящим военным заслугам Помпея доверил ему защиту государства в борьбе против стремившегося к единовластию Цезаря. Однако самое главное в своей жизни сражение Великий Помпей проиграл. О его сновидении накануне этого сражения пишут и античные историки, и автор поэмы о гражданской войне. «Ночью Помпей видел во сне, будто народ встречает его при входе в театр рукоплесканиями, а сам он украшает храм Венеры Победоносной приношениями из добычи», – так передаёт содержание этого сна Плутарх9. При анализе литературного сновидения мы принимаем во внимание весь комплекс художественных средств, связанный с его изображением. т.е. онейротопику10. Два образа онейротопического описания, храм и театр - это два реальных образа Рима, первый каменный театр в котором построил именно Помпей. Поэтому первому образу соответствует в сновидении определённое действие: входящему в театр государственному деятелю обычно рукоплещут после одержанной им победы. Но в сновидении Плутарха есть ещё один сюжет, в котором уже нет ни народа, ни рукоплесканий, а есть только сам сновидец, который украшает храм Венеры. Венера– победительница – одна из ипостасей римского божества, культ которого был иным в сравнении с греческой Афродитой, так как Венера была родоначальницей Юлиев, (сын её Эней был отцом Юла (Аскания)11. Таким образом, два сюжета сновидения наделяют его амбивалентной семантикой, здесь присутствует и благоприятный для Помпея смысл, и неблагоприятный, поскольку Цезарь был из рода Юлиев. Поэтому и реакция Помпея у Плутарха выглядит двойственной: «С одной стороны, – пишет Плутарх, это видение внушило Помпею мужество, а с другой – причинило беспокойство, так как Помпей опасался принести роду Цезаря, который вёл своё происхождение от Венеры, блеск и славу»12. Не случайно именно это словосочетание «Венера Победоносная» – станет паролем Цезаря в битве, принесшей ему победу в войне. И не случайно именно Венере даст он обет построить храм в случае своего успеха. Об этом написано уже в другом историческом труде – «Гражданских войнах» Аппиана. Он также пишет о сновидении Помпея накануне сражения, но оставляет только сюжет с храмом, а сюжет с театром опускает. «Рассказ Аппиана почти всюду даёт приблизительно то же, что мы находим и в соответствующих биографиях Плутарха»13, – с этим трудно спорить. Но если в отношении исторических фактов этого бывает достаточно, то в отношении онейротопики это приближение может обернуться существенным расхождением. Следующая деталь онейротопа, не совпадающая с описанием Плутарха – это то, что Помпей не принимает участия в освящении храма, он является только зрителем. Незадолго до рассвета на лагерь Помпея напало паническое состояние, и после того, как Помпей обежал кругом весь лагерь и устранил панику, он впал в глубокий сон. Когда приближённые его разбудили, он сказал, что только что видел во сне, как посвящали в Риме храм Венере – Победительнице. Как и у Плутарха, онейротоп у Аппиана завершается описанием того, как был воспринят этот сон. И этому-то, не зная обета Цезаря, обрадовались, когда узнали, друзья Помпея, и всё войско, они и в этом, как и во всём прочем, необдуманно, восторженно и пренебрежительно усматривали предстоящее дело как уже свершившееся14. Таким образом, если восприятие Помпеем своего сна у Плутарха свидетельствует о его осторожности, то восприятие сна окружением Помпея у Аппиана свидетельствует о его самонадеянности. Так сны в исторической прозе, кроме предзнаменования, выполняют иную функцию: они становятся одним из способов характеристики персонажей. Следует добавить, что в действительности именно чрезмерная осторожность полководца и самонадеянность армии позволили Цезарю, уступавшему в численности войска своему противнику, выиграть эту битву. Но в самом сходстве изображения сновидений античными историками проступают и различия. Большей активности сновидца в сюжете сновидения соответствует и его активность в восприятии своего сна (у Плутарха), напротив, его пассивности в сновидении соответствует пассивность в восприятии сна (у Аппиана). С чем связаны эти различия? Только ли с авторским стилем? Или же большее значение для онейротопики имеет жанровая поэтика? Нам представляется более верным второе предположение. Плутарх – представитель жанра биографии15, сновидение для него интересно тем, как оно связано с судьбой конкретного человека, поэтому здесь прежде всего важно, как воспринял свой сон сам Помпей. Аппиан – автор «Римской истории», где важнее смысл политических событий и военных действий. Поэтому здесь важнее, как поняла сон Помпея его армия. Кто же выполняет эту функцию в поэме Лукана? Кто интерпретирует сон там? Вот как выглядит описание сна Помпея в «Фарсалии»: «Видел сидящим себя в театре Помпея, а дальше // Призрак вставал перед ним толпы бесчисленной Рима // Превознося до небес его имя в ликующем крике. // Это был тот же народ, те же клики хваленья звучали, // Как в старину, когда первый триумф он юношей принял, // Все племена покорив, окружённые бурным Ибером…» (VII, 10 – 15 / Пер. Л.Остроумова). Содержание этого сна имеет больше соответствия с вариантом Плутарха, а не Аппиана. И хотя сюжет здесь присутствует, как у Аппиана, один, а не два, как у Плутарха, смысл сновидения Помпея в «Фарсалии» далеко не такой однозначный. Во-первых, Помпей не входит в театр, он уже находится в нём, принимая поклонение народа. Казалось бы, налицо здесь лишь позитивный смысл. Однако может ли он быть, если эту битву Помпей проиграет? А вскоре лишится и жизни, будет коварно убит приближёнными египетской царицы Клеопатры, к которой направится после поражения в войне искать помощи? Поэтому странно, что у Лукана в этом описании, казалось бы, полностью отсутствует негативная семантика, хотя иной у сновидения перед решающим событием, которое обернётся полной катастрофой для героя, не может быть. Сон Помпея в «Фарсалии», так же, как и сон Цезаря, контрастирует с дальнейшим развитием действия, поскольку перед битвой, которую он проиграет, Помпею снится, в общем-то, счастливое, радостное событие16, в то время как Цезарю после битвы, которую он выиграл, снятся кошмары. Этот контраст - следствие поэтики исторического эпоса, главным эстетическим принципом которой был «новый стиль». Ему была свойственна игра контрастами, напряженность повествования, взволнованность и патетика17. Но сон в поэзии отличается от сна в прозе не только этим. В исторических источниках сказано лишь о том, как понимают сон персонажи, авторского комментария к сновидению там нет, в то время как в «Фарсалии» о том, как понимать сон Помпея, рассуждает именно автор: Быть может, душа его, в страхе // Пред окончанием благ, возвращалась к весёлым годинам; // Или предвестия сна, обычно таящие правду, // В ложном обличии грёз, печалью великой грозили; // Иль, из отчизны изгнав, теперь захотела Фортуна // Так тебе Рим показать (VII, 19 – 24). Итак, у сна может быть несколько смыслов: он может быть, вопервых, следствием желания героя окунуться в счастливое прошлое. Во-вторых, он может быть предсказанием беды (сон от противного). Наконец, в-третьих, он может быть послан самой судьбой, утешающей напоследок так Помпея. Сон-воспоминание, сонпредсказание, сон–утешение. Лукан предлагает не одну, а целых три интерпретации, и хотя не сказано, какая из них является истинной, первое место среди причин возникновения сновидения занимает тот пункт, который является одним из самых убедительных доказательств понимания психологической природы снов18. Такое понимание неоднозначной семантики сна в античном эпосе встречается впервые. Типология эпического сновидения предполагала реакцию на сон лишь самого сновидца, автор, если и комментировал сон персонажа, то лишь в косвенной форме19. Чем вызвано уклонение Лукана от этой традиции? Только ли его скрытой полемикой с предшественниками в эпическом жанре? Его отрицанием идеологии и эстетики «Энеиды»20 (его стилистическим «бунтарством»21), или же с этим связана и какая-то конкретная художественная задача? Мы полагаем, что в данном случае неожиданный финал онейротопа преследует вполне определённую цель - показать отношение автора к своему герою. Оно продолжится затем прямым авторским « вмешательством» в текст: Не тревожьте же вы сновидений, // Крики ночных часовых! Никого не будите вы, трубы!.. // Если бы Рим твой тебя таким и увидел, счастливец! // Если бы боги тебе и родине бедной послали // Этот единственный день… (VII, 25-29) . Для античного эпоса авторское присутствие в произведении совершенно нехарактерно, и если в тексте оно всё же проявляется, значит, для автора это было важно. Сновидение становится для него ещё одной возможностью показать непроходимую пропасть между двумя героями, одним – гуманным, честным гражданином своей родины, и другим, рвущимся к безграничной власти честолюбцем. Поэтому онейротоп Цезаря у Лукана продолжается жадным созерцанием трупов погибших и запретом на их погребение – это становится естественным продолжением мотива смерти, начатого сном Цезаря. Светоний описывает этот момент совершенно иначе: « Цезарь при Фарсале, глядя на перебитых и бегущих врагов, сказал дословно следующее: «Они сами этого хотели! Меня, Гая Цезаря, после всего, что я сделал, они объявили бы виновным, не обратись я за помощью к войскам!»22 Таким образом, в описании Светония Цезарь фактически оправдывается в победе над соотечественниками, он чувствует свою вину перед ними, он говорит о ней, тем самым, она им осознаётся. У Лукана же тема вины Цезаря возникает лишь в связи с его сновидением, в образах чудовищ и душ умерших, Тартара и Стикса . Это не только предзнаменование смерти, так как Мартовские Иды будут лишь через 4 года после фарсальской битвы. Это ещё и наказание, и возмездие, которые настигают во сне того, кто с точки зрения Лукана, является истинным виновником гражданской войны. Иными словами, Цезарь Светония, хотя он менее виновен перед соотечественниками, всё же способен подумать о своей вине. Цезарь Лукана, хотя вина его безмерна, к этому совершенно не способен. Конечно, в какой-то мере отношение к Цезарю и Помпею определено идеологией того или иного автора, его взглядами на историю. И всё же, хотя жизнь римских правителей начинается у Светония именно с Цезаря, из этого не следует, что все малоприятные факты жизни великого римлянина автором опущены. Но и радости от созерцания мертвых врагов Цезарь у Светония (как и ни в одном из произведений исторической прозы, включая Диона Кассия), не испытывает, и уж тем более распоряжения о запрете на их погребение не делает, как это происходит в историческом эпосе. Плутарха и Аппиана, при том что Плутарх пишет биографию, а Аппиан – историю войн, всё же больше волнуют события. Они стремятся объективизировать своё повествование, поэтому авторские толкования смысла сновидения в их произведениях отсутствуют. Как понял свой сон Помпей, как поняло его войско, – вот что важно. Для Лукана же оказывается важным не только то, какие сны снились его героям, реальным историческим лицам, но и то, какие сны могли бы им сниться. Для него важно не только то, какой смысл имеет конкретное сновидение, но и то, какой смысл оно может иметь. Сновидение может иметь не один – единственный смысл, оно многозначно, и это вполне согласуется с современными взглядами на природу снов. Таким образом, различия в деталях изображения сновидений, т.е. в онейротопике, показывают, что поэтика сновидения не в последнюю очередь связана с поэтикой жанра. Эпос Лукана – исторический эпос, но это эпос, который объединяет с произведениями Гомера и Вергилия не только гекзаметр, хотя отличия в онейротопике существуют. Например, только в одном из снов, изображённых в поэме Лукана (Помпея, Цезаря, и солдат), присутствует вербальный элемент, в остальных – символические образы и действия. У первого эпического поэта, Гомера, эта пропорция выглядит иначе: из шести сновидений гомеровского эпоса символы присутствуют лишь в одном. Следовательно, лукановским сновидениям в большей степени свойственен реализм23, так как смысл снов в реальности чаще выражен именно с помощью символов, а не слов24. И сколь бы близко не подошёл автор «Фарсалии» к современности, вымысел всё равно пробьётся в ткань его повествования, как, например, сон Цезаря после битвы, которому нет аналогов в исторической прозе. Скорее всего, это объясняется тем, что такого сна, скорее всего, и не было. Не было, но, по Лукану, могло быть! Как здесь не вспомнить знаменитые дистинкции Аристотеля об истории и поэзии: Историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его всё равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли), – нет, различаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой – о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьёзнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история – о единичном25. Автор поэмы о гражданской войне не только излагает ход событий, его гораздо больше, чем историков, волнует вопрос о том, что за люди были те, кто участвовал в этих событиях. Поэтому смысл сновидения для него важен не сам по себе, не как знак судьбы, а в связи с образами персонажей26, которые стали соперниками не только в войне и политике. Военное сражение Помпей Цезарю проиграл, но другой победы, нравственной, Цезарь в поэме одержать не смог. Именно об этом в первую очередь свидетельствуют сны «Фарсалии». Откуда у Лукана такое пристрастие к своему герою? Ответ прост. Эпоха, в которую жил и творил молодой поэт, была более страшной и кровавой в сравнении с более спокойными временами Плутарха и Аппиана, уже находившихся и под воздействием монархической идеологии, и в милости у императоров27. Сами ужасы описываемой Луканом гражданской войны, окончательно покончившей с римской республикой, – косвенное отражение той трагедии, в которую ввергла Рим эпоха Империи. Так в историческом прошлом поэмы о гражданской войне актуализировано настоящее автора. Кроме того, не следует забывать: Плутарх и Аппиан, всё-таки – греки, не только потому, что они, как и римский император Марк Аврелий, пишут по-гречески, они осознают себя этническими греками. Лукан же – римлянин, республиканец, участник заговора против Нерона, несмотря на близость к императору, разделивший судьбу остальных заговорщиков. Благодаря свой поэме Лукан вошёл в историю не только античной, но и мировой литературы, хотя в отношении его творчества могли преобладать диаметрально противоположные оценки. Данте считал его одним из величайших поэтов, но не все почитатели Данте оказались столь же благосклонны к Лукану. Например, для П.Б.Шелли он – один из «пересмешников», т.е. тех, чьё творчество не отвечает законам высокой «эпической правды»28. Однако отказывая Лукану в праве считаться настоящим поэтом, Шелли, к сожалению, не вспомнил: за республиканские убеждения, столь страстно отстаиваемые в «Фарсалии», заплачено самой высокой ценой, какой только можно заплатить за творчество – жизнью29. ПРИМЕЧАНИЯ Теперик Т.Ф. Поэтика сновидения и поэтика жанра: античность // Литература XX века: итоги и перспективы изучения. Материалы Пятых Андреевских чтений. Под редакцией Н.Н. Андреевой, Н.А. Литвиненко и Н. Т. Пахсарьян. М., 2007. С. 73 – 81. * 1 375. 2 Фромм Эрих. Искусство толкования снов // Душа человека. М., 1998. С. Фромм Эрих. Искусство толкования снов…, с. 374. Фромм Эрих. Искусство толкования снов…, с. 374. 4 Артемидор. Онейрокритика. Пер. с древнегреч. Под ред. Я.М.Боровского. М., 1999. См. Нахов И.М. «Онейрокритика» Артемидора Дальдийского – историко-культурный памятник поздней античности // Вопросы классической филологии, IX. М., 1987. 5 Walde С. Die Traumdarstellungen in der griechisch-römischen Dichtung. Leipzig, 2001. 6 Кragelund B. Dream and Prediction in the Aeneid. Copenhagen, 1976. 7 «Цезаря все те мечи, что ныне Фарсалия зрела // Или отмщения день увидит в руках у Сената, – // Этою ночью теснят; и чудища ада – бичуют. // Что за мученье дарит несчастному злое сознанье // Если и маны, и Стикс, и Тартар сны отягчают» (V, 785-786). Марк Аней Лукан. Фарсалия, или Поэма о гражданской войне. Пер. с лат Л.Е.Остроумова. М., 1993. С. 168. 8 Дюма А. Три мушкетера. Пер с фр. М., 2005. С.32. Ср.: Сидорова Г.А. Античность в произведениях А.Дюма // ХIХ век как литературная и культурная эпоха. М., 1999. С. 82 – 89. 9 Плутарх. Избранные жизнеописания. В двух томах. М., 1990. Т. II. С. 343. 10 Соотношение между онейротопом и онейротопикой такое же, как между метафорой и метафорикой, см.: Теперик Т.Ф. Онейротопика как элемент жанровой поэтики // Вопросы классической филологии, XII. М., 2002. 11 Штаерман М.Е. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987. С. 238. 12 Плутарх. Избранные жизнеописания. С. 344. 13 Жебелёв С.А. Аппиан и его «Гражданские войны» // Аппиан. Гражданские войны. Пер. с греч. Под ред. С.А.Жебелева и О.О.Крюгера. Л., 1935. С. 14. 14 Аппиан. Гражданские войны…, с. 116. 15 Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография. М., 1973. С. 188 – 208. 16 Психологическая наука обращаться к сонникам с целью определения смысла снов призывает с большой осторожностью (Юнг К.Г. О сущности сновидений // Юнг К.Г. Психика: структура и динамика. М., 2005. С. 160), поэтому мы приводим одно из самых распространённых толкований праздничного сна не с целью интерпретации сна Помпея, который понятен и без этого, а, скорее, как комментарий к нему: «видеть праздничное событие во сне – к радости, в то время как участвовать в нём, – предупреждение об опасности» (Универсальный сонник Г.Х.Миллера. СПб., 2006. С. 98). 17 Burch E. Von romischen Manierismus. Von Der Dichtung der fruhen romischen Kaiserzeit. Darmstadt, 1971.S.28. 18 В латинском тексте слово «душа» отсутствует, но переводчик имел полное право поставить его в русском тексте, так как в подлиннике речь идёт о 3 том возврате к прошлому, которое осуществляется самим сновидцем: «seu fine bonorum anxia venturis ad tempora Laeta refugit». Более нейтрален английский перевод, в котором изменено грамматическое подлежащее: «perhaps his dreams took refuge in happier days because they feared the future and because prosperity was ended» (Lucan. The Civil War. Pharsalia. London. 1987. P. 370 – 371). 19 Как, например, в IV книге « Энеиды», где в качестве комментария к загадочному сну героини Вергилий использует мифологические сравнения. См. Теперик Т.Ф. Сон Дидоны в IV книге «Энеиды» Вергилия // Сб. научных трудов «Стефанос». М., 2005. С.382 – 393. 20 «Фарсалия» Лукана построена как смысловое и формальное отрицание пути Вергилия». Аверинцев С.С. Внешнее и внутреннее в поэзии Вергилия. // Поэтика древнеримской литературы. М., 1989. С. 23. 21 Гаспаров М.Л. Поэзия и проза – поэтика и риторика.// Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С.139. 22 Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати Цезарей. М., 2007.С.31. 23 Применительно к античной литературе термин «реализм» имеет, естественно, иной смысл в сравнении с литературой Нового времени (см.: Ярхо В.Н. Образ человека в классической греческой литературе и история реализма // Ярхо В.Н. Древнегреческая литература. Эпос. Ранняя лирика. М., 2001. С.35 – 54). 24 «Значение снов чаще выражено с помощью символов, а не в вербальной форме» (см.: Альтман Дж. 1001 сон. Иллюстрированный путеводитель по сновидениям. М., 2005. С. 6). 25 Аристотель. Поэтика / Пер. М.Л.Гаспарова // Аристотель. Соч. в четырёх томах. Т. 4 . М., 1983. С. 655. 26 В исторической прозе эта связь тоже присутствует, но она касается всё же более частного момента, поведения героев в определённой ситуации, в то время как в поэме Лукана это касается самого главного в структуре личности героев. 27 «Аппиан был настроен скорее монархически, чем демократически» (Жебелёв С.А. Аппиан и его «Гражданские войны»…, с. 11). 28 Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 340. Подобная точка зрения высказывалась уже в античности: «Ведь Лукан потому считается не поэтом, что он написал историю, а не поэму» (Сервий. Комментарий к «Энеиде» // Вергилий. Энеида. М., 2001. С. 285). 29 Вот как описана в «Анналах» Тацита смерть Лукана: « Когда Лукан, истекая кровью, почувствовал, что у него холодеют руки и ноги, и жизненная сила понемногу покидает тело, хотя жар его сердца ещё не остыл и сознание не утратило ясности, ему вспомнились сочинённые им стихи, в которых изображался умиравший такой же смертью раненный воин» (Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. М., 1993. Т. I. С. 310).
