2004.03. 001. ПРОБЛЕМЫ АНТИЧНОЙ ИСТОРИИ: СБ

2004.03.001
6
ДРЕВНИЙ МИР
2004.03.001. ПРОБЛЕМЫ АНТИЧНОЙ ИСТОРИИ: Сб. научных статей:
К 70-летию со дня рождения проф. Э.Д.Фролова / Под ред. Дворниченко
А.Ю. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003. – 380 с.
Сборник, посвященный 70-летию со дня рождения известного
российского ученого, специалиста по истории Древней Греции,
профессора Э.Д.Фролова, включает статьи по различным социальнополитическим и культурным проблемам античного мира и его
периферии. Публикуемые работы распределены по четырем разделам.
Раздел I «Античная Греция» открывает статья А.П.Кулаковой, в
которой исследуется проблема образования Панионийского союза –
объединения 12 ионийских полисов западного побережья Малой Азии и
прилегающих к нему островов. Античные писатели относят его
возникновение ко времени сразу после переселения ионийцев в Малую
Азию из Пелопоннеса, где они также, согласно традиции, обитали в 12
городах. Паросская хроника приурочивает это событие к моменту
основания Милета, т.е. к 1086/5 или 1076/5 г. до н.э. В современной
историографии консолидацию ионийских полисов датируют либо
временем около 700 г. до н.э. (в связи с их войной против грекокарийского полиса Мелии), либо более широкими хронологическими
рамками, периодом между 900 и 700 гг. до н.э., рассматривая
формирование союза как результат экспансии ионийских общин в северовосточном направлении против городов Эолии. Сопоставляя различные
сведения источников, автор приходит к выводу, что Ионийский союз
скорее всего возник до VIII в. до н.э. и, во всяком случае, до так
называемой Мелийской войны. По своему характеру Понионион не был
ни симмахией (военным союзом), ни амфиктионией (религиознокультовым союзом), но чисто этниче-ским (племенным) объединением,
7
2004.03.001
изначальная цель которого состояла в расширении подконтрольной
ионийцам территории и вовлечении прежде неионийских городов в число
членов союза (с. 38–41).
Роль Дельф в системе межполисных отношений в середине V в. до
н.э. и борьба за контроль над этим наиболее авторитетным
общегреческим святилищем, оказывавшим большое влияние на
политические дела и общественное мнение в Греции, рассматриваются в
статье О.В.Кулишовой. В центре внимания автора связанные с Дельфами
эпизоды из нарастающей к середине V в. конфронтации Афинской архэ и
Пелопоннесского союза, вылившейся в так называемую первую
Пелопоннесскую войну 460–445 гг., а также договоры 423 и 421 гг.
между Афинами и Спартой, закрепившие статус дельфийской автономии.
В статье подробно рассматриваются причины проспартанской
ориентации дельфийского жречества. Вместе с тем, как отмечает автор,
поддержка Дельфами действий спартанцев в начале Пелопоннесской
войны (431–404 гг.) явилась практически последним примером, когда
Пифийский оракул оказал какое-то воздействие на развитие
политической ситуации, и в дальнейшем его влияние ограничивается
исключительно сферой морали и религиозной жизни (с. 66).
С.А.Жестоканов исследует политическое устройство Коринфского
полиса после падения там тирании Кипселидов, последний представитель
которых Псамметих был отстранен от власти и убит в 585 г. до н.э. В
свержении тирана принимала участие относительно небольшая часть
коринфян, главным образом, как полагает автор, разбогатевшие за время
правления Кипселидов представители торгово-ремесленных слоев,
которые теперь сами стали претендовать на участие в политической
власти, а также, возможно, старая аристократия, господство которой
было уничтожено в свое время Кипселом – основателем режима тирании.
В результате переворота в Коринфе установилась система олигархического правления, реконструкции которой в основном и посвящена
данная статья. Центральным элементом этой системы, как можно понять
из сообщений источников, была коллегия пробулов – институт наиболее
типичный именно для олигархических полисов. Тем не менее
политический строй Коринфа, сложившийся во второй половине VI в. до
н.э., оказался достаточно прочным и просуществовал в течение более
двух столетий, что, по мнению автора, указывает на умеренный характер
управлявшей государством олигархии (с. 72).
2004.03.001
8
Л.Г.Печатнова рассматривает историю взаимоотношений Спарты с
Персидской державой в период с середины VI в. до 413 г. до н.э., т.е. до
момента заключения союза между ними, направленного против
Афинской архэ, что, по мнению автора, должно помочь прояснить
внутренние
механизмы
спартано-персидского
альянса
413 г.
Предпосылки сближения Спарты и Персии на почве общей вражды к
Афинам возникли еще в начале 470-х годов. Кроме того, союз с персами
оказался необходимым условием реализации личных политических
амбиций некоторых спартанских лидеров (Павсаний). И именно этим
объясняется сдержанное отношение к нему в течение длительного
времени консервативной, изоляционистской части спартанской элиты.
Однако без персидских финансовых субсидий Спарта не могла
сокрушить Афинскую морскую державу. В 413 г. союз был заключен, но,
как отмечает автор, персидское золото хотя и обеспечило Спарте победу
в Пелопоннесской войне, вместе с тем привело в действие механизм
разрушения спартанской социально-политической системы (с. 96–97).
О.Ю.Владимирская исследует влияние территориальной реформы
Клисфена на положение и дальнейшую судьбу афинской аристократии. В
современной зарубежной историографии, пишет она, существует мнение
(П.Бикнелл, Д.Льюис, Р.Сили), что реформа не затронула позиции
аристократической элиты в той степени, в какой это представлялось
Аристотелю, полагавшему, что Клисфен имел в виду прежде всего
интересы народа. Однако, как показывает автор, даже если Клисфен при
проведении реформ учитывал интересы афинской знати в целом или
Алкмеонидов в частности (к которым он сам принадлежал), объективно
его преобразования, направленные на «смешение» граждан и
нивелировку гражданского коллектива, не оставляли в будущем
аристократии шансов сохранить то положение, которое она занимала
прежде (с. 105).
В статье Х.Туманса «Две потестарные модели в Древней Греции»
рассматриваются основополагающие (в понимании самих греков)
идеологические принципы, на которых базировались монархическая и
республиканская формы власти. Рассматривая идеологическую
легитимацию гомеровской царской власти, автор подчеркивает тесную
связь гомеровского басилея с миром богов, которой, главным образом, и
был обусловлен харизматический, сакральный характер его власти. При
этом, однако, сакральный аспект сильно ограничивался социальными
нормативами, которые ставили царский статус в зависимость от личных
9
2004.03.001
заслуг и от одобрения народа (с. 112). Архаическая эпоха ознаменовалась
почти повсеместным распространением республиканской модели,
которая первоначально опиралась на два основных принципа:
1) исключении из политики одной господствующей харизмы и
2) признании равноценности многих харизм, допущенных теперь к
управлению
государством.
На
них
основывалась
система
аристократического правления. Дальнейшая эволюция этой модели шла
по линии секуляризации политического пространства (максимальная ее
степень была достигнута в афинской демократии). Тем не менее прежний
тип власти периодически возрождался в форме (ранней) тирании.
Поэтому, пишет автор, всю последующую историю греческих полисов
можно представить и как историю противоборства двух потестарных
моделей – харизматической и республиканской, которую можно также
назвать институциональной или правовой (с. 117).
Е.В.Никитюк анализирует процедуру судебного преследования по
обвинению в нечестии (асебии) в классических Афинах. На основании
имеющихся источников автор устанавливает наличие семи вариантов
выдвижения подобного рода обвинений, свидетельствующих о том, что
афинское право в религиозной сфере было достаточно разработано и
учитывало различные аспекты преступлений против богов.
А.К.Нефедкин исследует истоки возникновения у греческих
гоплитов обычая сражаться обнаженными, который, как можно судить по
литературным и особенно изобразительным материалам (прежде всего
вазописи), получил достаточно широкое распространение в V–IV вв. до
н.э. в связи с окончательным утверждением в греческом обществе
идеалов калокагатии. Свое начало традиция обнажения берет еще в
VIII в. до н.э., постепенно переходя из чисто культовой и религиозной
сферы в гражданскую, в том числе спортивную и военную, где она
изначально носила ритуальный апотропический характер (как это было,
например, и у кельтов) (с. 160, 168).
Статья Е.П.Шишко посвящена анализу политических идеалов
Ксенофонта, которые реконструируются автором по двум его
сочинениям: «Киропедии» и диалогу «Гиерон». В них Ксенофонт на
основе знания персидских обычаев и государственных установлений,
спартанских политических институтов, а также под влиянием
философско-этического учения Сократа, намечает контуры нового
политического режима, не имеющего аналогов. Сущность его составляет
сильная монархическая власть, но не восточная деспотия, а военная
2004.03.001
10
монархия, опирающаяся на постоянную армию и основанная на
философских началах и высоких моральных принципах, как их понимал
Ксенофонт, воспитанный на этических постулатах Сократа (с. 184).
М.М.Холод рассматривает события 338 г. до н.э. в Греции после
битвы при Херонее и до созыва Коринфского конгресса – периода,
который стал временем окончательного утверждения гегемонии царя
Македонии над миром греческих полисов на Балканах. Автор подробно
рассматривает варианты урегулирования отношений Филиппа II с
различными членами антимакедонской коалиции: Афинами, Беотийским
союзом, Эвбейским союзом, приистмийскими и пелопоннесскими
государствами. Основой македонской гегемонии, пишет М.М.Холод, стал
новый баланс сил в Греции, созданный Филиппом II посредством
ослабления крупных, некогда ведущих полисов, и в то же время
некоторого усиления мелких, ранее незначительных общин. При этом все
они (кроме Спарты) оказались в той или иной степени зависимости от
македонского царя, подкрепленной его личным авторитетом и военным
потенциалом Македонии (с. 218–219).
Раздел II «Рим» открывается статьей М.В.Белкина «Римский сенат
в эпоху царей». Анализируя сообщения источников, автор приходит к
выводу об изначальной синонимичности понятий patres («отцы») и
senatores («сенаторы») (с. 222). Подробно рассматривая далее проблемы
происхождения патрициата и возникновения сената, М.В.Белкин
присоединяется к позиции тех историков, которые отвергают концепцию
(основанную на анналистской традиции) об изначальном патрицианскоплебейском дуализме римской общины и относят его оформление ко
времени не ранее V в. до н.э., т.е. после падения власти царей, которые
препятствовали стремлению сенаторов (patres) закрыть доступ в свои
ряды новых членов и сохранить монополию на выполнение
определенных общественных функций (политических, религиозных и
военных) за своими потомками (patricii) (c. 226–227).
А.С.Мельникова
реконструирует
некоторые
аспекты
интеллектуальной жизни в эпоху поздней Римской республики по
письмам Марка Туллия Цицерона. В качестве основных ее элементов
автор выделяет: 1) письмо, служившее целям обмена политической
информацией и решения практических вопросов; 2) встречи друзей в
своих усадьбах, являвшиеся наиболее чистым видом интеллектуального,
и даже научного, общения; 3) пиры, которые также содержали в себе
интеллектуальный элемент (с. 259–260).
11
2004.03.001
Правовое оформление и реальные основы власти Августа
рассматриваются в статье К.В.Вержбицкого. В истории ее развития автор
выделяет два основных этапа. Первый из них охватывает период между
27 и 23 гг. до н.э., когда Август ежегодно занимал должность консула
(помимо того, что он имел проконсульский империй над рядом
провинций и пользовался трибунской властью), а также обладал правом
cura et tutela rei publicae universae, т.е. верховного руководства всеми
государственными делами. Вследствие своего почти диктаторского
характера это право с трудом вписывалось в режим «восстановленной
республики» (res publica restituta), провозглашенный Августом. Все это,
по мнению автора, свидетельствует о преобладании в данный период
монархических тенденций (с. 271). Однако раскрытый в 23 г. до н.э.
заговор против принцепса побудил его расстаться с теми атрибутами
власти, в которых генетическое родство создаваемой Августом системы и
военных диктатур I в. до н.э. проявлялось наиболее ярко. С этого времени
проконсульский империй, признанный отныне высшим (imperium maius)
по отношению к imperia всех других магистратов и промагистратов и
обеспечивавший Августу верховное военное командование, а также
tribunicia potestas, дававшая ему всю полноту гражданской власти,
окончательно становятся важнейшей правовой базой принципата. Их
комбинация, пишет автор, давала принцепсу максимум полномочий при
минимальных отступлениях от республиканской традиции (с. 277).
Личный авторитет Августа в качестве спасителя отечества,
покончившего с кровопролитными гражданскими войнами, делал его
правление весьма популярным в народе. Это позволяло Августу, имея
фактически неограниченную власть, проводить вполне либеральный
политический курс. Но, отмечает далее К.В.Вержбицкий, при его
преемниках сущность принципата как авторитарной диктатуры,
основанной в конечном счете на военной силе и узурпации, выходит
наружу. Не имея того почти божественного статуса, каким в глазах
римлян обладал Август, его наследники компенсируют этот недостаток
своего положения фактором силы, опираясь на которую жестко
навязывают обществу свою волю (с. 279).
Статья А.Б.Егорова посвящена анализу правления Веспасиана и
Тита Флавиев – двух императоров, которые впервые после Августа
получают позитивную оценку в античной традиции. В целом, как
отмечает автор, эпоха первых Флавиев была временем восстановления и
переустройства римского мира на новых основах после глубокого
2004.03.001
12
кризиса конца принципата Нерона, а также создания политической
системы, которая в определенной степени обеспечила относительное
процветание и стабильность империи в эпоху Антонинов. Значительное
внимание в статье уделяется знаменитому Lex de imperio Vespasiani –
сенатского постановления (senatus consultum) о власти Веспасиана,
свидетельствующего
о
дальнейшем
развитии
процесса
институционализации принципата, еще большего смещения акцента в
статусе власти с auctoritas (власти как авторитета) на potestas (власти,
выраженной в законе и снабженной юридическими оговорками) (с. 290–
292).
Причины упадка тяжеловооруженной пехоты и возрастания роли
кавалерии в армии Римской империи III–IV вв. н.э. исследует
А.В.Банников. Решающую роль в этом процессе, с точки зрения автора,
сыграл переход империи во II в. н.э. к преимущественно оборонительной
политике в условиях усилившегося натиска варваров на ее границы.
Легионная пехота, почти непобедимая в правильном полевом бою,
оказалась мало пригодной к обороне границ, поскольку была не способна
быстро реагировать на многочисленные грабительские рейды крайне
подвижных варварских отрядов. Решением этой проблемы, ставшей
особенно острой в III в. н.э., явилось увеличение численности и
улучшение организации римской кавалерии. Начало ее реформы было
положено императором Галлиеном (253–268), который свел
кавалерийские vexillationes в постоянные части, создав из них какоето
подобие стратегического резерва. Она была продолжена Диоклетианом
(284–305) и Константином (305–337), создавшими мобильный comitiatus,
своего рода войска быстрого реагирования, и заменивших преторианские
когорты кавалерийскими scolae (с. 309).
Раздел III «Периферия античного мира» включает три статьи. В
первой из них Н.С.Широкова исследует культ женских божеств у
древних кельтов, называвшихся Матерями. В.В.Лавров на основании
письменных и археологических источников рассматривает комплекс
вопросов о составе участников так называемых «готских вторжений»
III в. н.э., об ареале варварских походов, а также о путях проникновения
античной культуры и степени ее воздействия на материальную и
духовную культуру варваров Северного Причерноморья и Нижнего
Подунавья в III в. н.э. В частности, автор выделяет античные элементы в
различных категориях черняховской культуры: в монетной чеканке
(варварские подражания римским образцам), в типах стеклянной и
13
2004.03.002
керамической посуды, в каменных постройках с применением
характерной для римского домостроительства кладки и т.д. (с. 349–350).
П.В.Шувалов на основе позднеантичных литературных источников
(Прокопий Кесарийский, Псевдо-Маврикий, Иордан) создает образ
ранних славян, представление о которых у греко-латинских писателей,
как показывает автор, формировалось под воздействием готской
(восточногерманской) эпической традиции и была подчинена логике
развития сюжета в исторической саге (с. 357).
В заключительном разделе («Историография») публикуется статья
И.В.Тункиной, посвященная анализу первых исследовательских
программ в классической археологии Северного Причерноморья (XVIII –
середина XIX в.).
А.Е.Медовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2004.03.002. СТОЛИЧНЫЕ И ПЕРИФЕРИЙНЫЕ ГОРОДА РУСИ И
РОССИИ В СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ, XI–XIII вв.:
ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРЫ И КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕ-ДИЯ / Докл.
Третьей науч. конф. (Муром, 17–20 мая 2000 г.). − М., 2003. − 352 с.
В конференции приняли участие более 30 исследователей –
историки, источниковеды, археологи, искусствоведы, демографы,
культурологи – из академических институтов, университетов, архивов,
библиотек и музеев Москвы, Санкт-Петербурга, Мурома, Пскова, Твери,
Ростова, Рязани, Калуги. Особое внимание уделялось изучению
источников по истории городской культуры XI–XIII вв. и разработке
комплексных подходов к изучению культурного наследия городов
русского Средневековья и начала Нового времени (с. 6).
Материальная и духовная культура – один из важнейших аспектов
истории русского города. Однако, как подчеркивают во введении к
сборнику руководители конференции, вопросы городской истории,
городской культуры и ее традиций «рассматриваются как правило лишь
мимоходом, в связи с другими проблемами – вопросами социальнополитического развития, истории общественной мысли и общественных
движений, источниковедения, истории права и др. В качестве примера
приводится, в частности, монография А.Л.Юрганова «Категории русской
средневековой культуры», в которой «полностью обойдены проблемы