Война как средство государственного и

ГИИМ: Доклады по истории 18 и 19 вв. – DHI Moskau: Vorträge zum 18. und 19.
Jahrhundert Nr. 15 (2013)
Дитер Лангевише
Война как средство государственного и национального строительства в XIX и XX вв.
Резюме
Без войны нет государства, без войны нет нации, и без войны нет глобальной гегемонии европейских государств в XIX в.: эти связи исследуются в статье.
Европа в XIX столетии превратилась в территорию прогресса, обладающую превосходящей инновационной силой. Однако лишь потому, что европейские нации показали себя способными сделать ставку на эту силу в целях империалистической экспансии власти, они смогли обеспечить себе глобальное доминирование. Только в национальных государствах, обещавших шансы на гражданское участие всем членам нации, общество оказалось готовым финансировать самые дорогие виды вооружения, необходимые, чтобы действовать в мировой политике. Политическая власть была приравнена к власти колониальной, собственная способность к прогрессу измерялась по империалистической шкале власти в соревновании с европейскими соперниками. Успешным национальное государство считалось тогда, когда превращалось в империю. Быть способным к войне – доказательство модерности государства и его общества. В этой интеллектуальной установке автор видит главный признак века Европы и фундамент глобального доминирования, достигнутого Европой, состоящей из национальных государств.
Abstract
Without war there could be no state. Without war there would be no nation and the European states would not have won global hegemony in the 19th century: These are the issues addressed by the essay.
19th century Europe was the locus of progress and supremely potent innovation. However, European global dominance was only possible because the nations of Europe also understood how to use their power for the purposes of imperialist expansion. Only in nation states which held out the promise and opportunity of civic participation to all members of the nation was society ready and willing to finance the spending on armaments which was a prerequisite for political action on the global stage. Political power became synonymous with colonial power and the capacity for progress was measured on a scale of imperialist might in competition with rivals. A nation state was deemed successful if established its own empire. The ability to wage war was the proof of a state's and its society's modernity. The author regards this fundamental intellectual stance as the defining feature of the European century and the seedbed of the global dominance won by the European nation states of the era.
<1>
Без войны нет государства, без войны нет нации. Это горькое историческое правило имеет силу по всему миру. В отношении Европы можно пойти даже еще дальше: глобальным господством, достигнутым в XIX в., она была напрямую обязана войне. Почему это было именно так? Об этом я и хотел бы поговорить. Но не в отношении отдельных европейских национальных государств. Мне бы хотелось, скорее, попытаться увязать историю национального государства в Европе с расцветом Европы как глобального центра власти в XIX Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
в. Чем можно объяснить ее глобальное доминирование в XIX в. и конец его – в ХХ­м?
<2>
Называя XIX век «веком Европы», мы не впадаем в европоцентризм, мы просто описываем реальность. Подтверждением тому служат три недавно вышедшие в свет превосходные монографии по глобальной истории1. Что означает этот диагноз для сегодняшней историографии XIX в.? Больше всего меня здесь интересует соотношение национальной истории с европейской и особенно – с глобальной, соотнощение, о котором в настоящее время много спорят.
<3>
Этот вопрос ни в коей мере нельзя назвать новым, даже если он сегодня производит нередко такое впечатление2. Что ж, это нормально. Тот, кто требует смены перспективы – читай: «прочь от национальной истории!», – обещает новые результаты и стремится добиться их. Это борьба за господство на рынках, и рынок науки – не исключение3. Тем, кто хочет составить собственное мнение между конкурирующими продавцами на историческом рынке, полезно оглянуться назад. Такой взгляд подчеркивает относительность подозрений в оригинальности, даже собственных. Итак, это самоубеждение, с него я и начну. Два примера совершенно разного толка, два ретроспективных взгляда, служащих подходом к нашей теме.
Глобально-историческое мышление на рубеже XIX и ХХ вв.
<4>
В первую очередь – короткий взгляд на сам жанр секторного изучения всемирной истории, ориентированной глобально, но в ограниченном тематическом поле. Это общепринятая форма всемирной истории, как прежде, так и ныне. Я выбираю поле войны и нации; и не только потому, что уже давно занимаюсь этими темами и продолжаю работать над ними и далее. Это * Настоящая работа была впервые опубликована на немецком языке: Langewiesche D. Das Jahrhundert Europas. Eine Annäherung in globalhistorischer Perspektive // Historische Zeitschrift. Bd. 296. 2013. S. 29­48.
1
Bayly C.A. The Birth of the Modern World 1780­1914. Malden/Oxford, 2004; Darwin J. After Tamerlan Rise and Fall of Global Empires, 1400–2000. London, 2008; Osterhammel J. Die Verwandlung der Welt. Eine Geschichte des 19. Jahrhunderts. München, 2009. См. также: Woolf H. A Global History of History. Cambridge, 2011. Kap. 7­8.
См., напр., дискуссию о транснациональной истории на портале HSOZUKULT: http://hsozkult.geschichte.hu­berlin.de/index.asp?id=584&pn=texte; http://hsozkult.geschichte.hu­
berlin.de/rezensionen/type=revsymp&id=810. Длинные линии традиции всемирной истории вызывают в памяти Osterhammel J. (Hrsg.)Weltgeschichte. Basistexte. Stuttgart, 2008.
2
См.: Langewiesche D. Die Geschichtsschreibung und ihr Publikum. Zum Verhältnis von Geschichtswissenschaft und Geschichtsmarkt // Historie und Leben. Festschrift für L. Gall zum 70. Geburtstag / Hrsg. D. Hein. München, 2006. S. 311­326; переиздание: Langewiesche D. Zeitwende. Geschichtsdenken heute. Göttingen, 2008. S. 85­
100.
3
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
центральное поле для XIX в., ведь в конце концов именно тогда возникли все национальные государства, будучи созданиями войн, и то же относится ко всем империям. Анализ войны и нации – он проходит здесь красной нитью – ведет к ядру нашего вопроса о взаимодействии нациестроительства и глобализации.
<5>
Сегодня много говорят о «новой войне», новом типе войн, характерном для сегодняшней эпохи глобализации, о войне, которая не следует правилам, сложившимся в международном праве, когда речь идет о действиях между армиями разных государств4. Однако эта война между неравными сторонами, между государственными и негосударственными силами, война, которая систематически угрожает всему обществу превратить его в поле битвы, эта нерегулярная, ассиметричная война была известна уже XIX столетию. С его завершением появилась работа, до сего дня представляющая самый всеобъемлющий анализ проблемы – своего рода учебник политики и военного дела, написанный майором Коллуеллом5. Обладавший на удивление широким взглядом, настоящий глобальный историк всего военного, он исследует нерегулярную войну, small war, как он ее называет, как значимый феномен своего времени: ведь эта форма войны неизбежно, по Коллуеллу, сопровождает расширение империй.
<6>
Поскольку XIX век был временем, когда национальные государства Европы измеряли свою роль в мировой политике формальным признаком – владения колониями, он стал эпохой ассиметричных, нерегулярных войн. По их следам Коллуелл пишет свою секторную всемирную историю. Он хочет выяснить, что значит для ведущих войны национальных государств превращение их в империи или просто стремление к этому. В фокус попадают европейские колониальные державы: Великобритания и Франция, Нидерланды, Испания, Португалия, также Италия и Бельгия – но не Германия: в истории нерегулярных войн она была еще со всей очевидностью слишком незначима6. И в то же время Колуелл смотрит уже на новых глобальных акторов за пределами Европы – на Соединенные Штаты Северной Америки и на Характеристику противоречивой международной дискуссии см. в работе: Chojnacki S. Auf der Suche nach des Pudels Kern: Alte und neue Typologien in der Kriegsforschung // . D. Beyrau D., Hochgeschwender M., Langewiesche D. (Hrsg.). Formen des Krieges. Von der Antike bis zur Gegenwart. Paderborn, 2007. S. 479­502; Langewiesche D. Wie neu sind die neuen Kriege? Eine erfahrungsgeschichtliche Analyse // Schild G., Schindling A. (Hrsg.) Kriegserfahrungen – Krieg und Gesellschaft in der Neuzeit. Paderborn, 2009. S. 289­302. В более широкой перспективе см. об этом прежде всего: T. Bührer T., Stachelbeck C., Walter D. (Hrsg.) Imperialkriege von 1500 bis heute. Strukturen – Akteure – Lernprozesse. Paderborn, 2011.
4
Callwell C.E. Small Wars. Their principles and practice. London 1896, New edition. Revised and brought up to date 1899, Reprinted 1903.
5
6
Германская империя упомянута лишь в третьем издании (1906 г.), и то лишь на нескольких страницах.
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
Японию. И естественно, в его работе присутствует Россия с ее имперской экспансией.
<7>
Коллуелл рассматривает глобальное пространство, охватываемое европейской военной мыслью, иначе, чем это делается в двух других работах, ставших в течение XIX столетия классическими трудами по военной теории, – немца Клаузевица и швейцарца Йомини7. Оба еще целиком опираются на европейскую военную традицию, в которую они включили и национальные войны XIX в. Не позволить такой войне стать войной нерегулярной: на это были направлены их военные теории, но Коллуелл уже знал, что тот, кто строит империю, не может уклониться от нерегулярной войны, которую европейские национальные государства в Европе так стремились избежать.
<8>
Взгляд за пределы Европы вовсе не обесценивает национальный опыт, однако делает его относительным, разведывая его границы на глобально арене. «Бережная война» (gehegter Krieg), во время которой ведущие друг против друга боевые действия войска максимально щадят мирное население, война, никогда не воплощенная полностью и в Европе, но к которой европейские державы стремились приблизиться в войнах за национальную независимость в XIX в. – стремление к такой войне определяло военные действия в Европе, особенно после шокирующего опыта испанской герильи против Наполеона. Все европейские национальные государства XIX столетия вышли из межгосударственных войн. Однако уже тогда было повсеместно известно: обеспечивающее власть положение европейских государств в мире основано на другом типе войны. Типе, который по всем признакам соответствует современной «новой войне». Колуэлл исследовал в глобальной перспективе этот тип войны, тип, с которым европейские национальные государства вышли на мировую арену на исходе XIX в.
<9>
Этот пример учит нас: полностью ошибочным было бы полагать, что стремление к национальному государству, в столь значительной мере определившее европейскую историю в XIX в. втиснула мышление людей в национально­государственную скорлупу. Нет, сила Clausewitz C. von. Vom Kriege (1832/34) // Kriegstheorie und Kriegsgeschichte. Carl von Clausewitz, Helmuth von Moltke / Hrsg. R. Stumpf. Frankfurt/M., 1993. S. 9­423; Jomini A.­H. de. Das Wesen der Kriegskunst oder neue analytische Darstellung der Haupt­Combinationen der Strategie, der höhern Taktik und der Militär­Politik von dem General der Infanterie, General­Adjutanten Sr. Majestät des Kaisers aller Reussen. Печатается по последнему изданию, вышедшему в Париже в нынешнем г. в переводе Капитэна фон Бильдерлинга. Людвигсбург, 1838. Первое издание: Jomini A.­H. de. Précis de l'Art de la Guerre. Des Principales Combinaisons de la Stratégie, de la Grande Tactique et de la Politique Militaire. Paris, 1837. T. 2. 1838 (находится в свободном доступе в Интернете в Open Library.), см. издание на англ. яз.: Jomini A.­H. de. The Art of War. New York, 1854. Philadelphia 1862. См. об этом: Strachan H. European Armies and the Conduct of War. London, 1983.
7
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
собственной нации измерялась ее способностью удержаться на плаву в глобальной конкуренции. Связать национализацию и глобализацию между собой не является, следовательно, каким­то достижением. Строитель империи – национальное государство, и только оно. В XIX в. это знание относилось к базовому опыту. И исходило оно из Европы.
<10>
Все сказанное пронизывает и второй текст, выбранный мною, чтобы подобраться к нашей теме, – текст, появившийся в 1913 г., за авторством Эрнста Трельча – немецкого теолога и ученого­религиоведа. Девятнадцатый век, таково его название – настолько же простое, насколько и претенциозное; анализ, поражающий своей глубиной и сегодня8. Капитализм как «новая социальная структура общества», «новая жизненная форма» (с. 632), как его называет Трельч, служит основанием «мировому горизонту» (с. 633) этого столетия, согласно его же формулировке, беря начало в Англии, затем во Франции и в Северной Америке, в немецких государствах и в конце концов – во всем «цивилизованном мире» (Kulturwelt), пишет он.
<11>
Только тот, кто будет способен к капитализму как форме жизни, в состоянии выстоять в глобальной конкуренции за власть. Новый «интернациональный характер капитала и экономики», «вовлечение всего нецивилизованного мира как клиентов и поставщиков незаменимого сырья», привело к тому, что «народы, которым принадлежит экономическое господство», попытались «разделить земной шар» в соответствии со своими интересами – цитата Трельча.
<12>
Чтобы, как писал Трельч, в новом разделенном мире выступать от лица господствующей стороны, надо и еще кое­что добавить: государство должно демократизироваться до уровня национального государства. Поскольку только оно в состоянии выстоять в империалистической конкуренции. В теории демократия стремится к «федеративному объединению государств» (Weltstaatenbunde) (с. 639) – здесь он следует Иммануилу Канту, – однако на практике все государства слились с идеей нации, и демократия как «принцип гражданства в национальных одеждах», диагностирует Трельч, «является безусловной необходимостью для каждого великого государства как фундамент его политики.» (с. 637) Осуществлен этот принцип, считал Трельч, в Великобритании и в США. Российская, Османская и Китайская империи, полагал он, идут по пути демократизированного национального Troeltsch E. Das Neunzehnte Jahrhundert (1913) // Idem. Gesammelte Schriften. Bd. 4: Aufsätze zur Geistesgeschichte und Religionssoziologie / Hrsg. H. Baron. Tübingen, 1925. S. 614­649.Этот сборник находится в свободном доступе в Open Library в Интернете. Цитаты даются в тексте с указанием номеров страниц в скобках.
8
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
государства, сюда же относятся Япония, Италия и Германия. О Габсбургской монархии он тут умалчивает.
<13>
Национальное государство Трельч понимал как институциональную, оболочку для синтеза демократии и нации – по всему миру, начиная с Европы. Национальное государство – инструмент демократизации, и в то же время инструмент распространения и усиления власти вовне. Прогресс во всех областях, экономика, наука, техника, объединяют нацию в действии и, обеспечив легитимность через демократию, ориентируют ее на расширение власти – вот та самая способность, которая позволяла национальному государству, в соответствии с политической мыслью XIX в., одерживать верх, оставаясь вне конкуренции.
Прогресс преобразуется в боевую мощь: основа глобального доминирования
Европы
<14>
Европа превратилась в своем развитии в пространство прогресса для всего мира, и поэтому смогла подняться до уровня глобального центра власти. Эта связь прогресса и военной силы возникла не сама по себе. Европейские великие державы, прежде всего Великобритания, показали себя готовыми и способными инвестировать прирост могущества во всех сферах – в этом для современников и воплощался, собственно, прогресс – в военную силу и защищать интересы собственной нации (или то, что считается таковыми) с помощью силы. Только эта способность общества к войне превратила европейское преимущество в прогрессе перед другими в глобальное доминирование.
<15>
Масштабное экономическое развитие, пришедшееся прежде всего на вторую половину XIX столетия и позволившее на социальном уровне выдержать исторически беспрецедентную экспансию населения, и модернизация государственного порядка в форме национального государства, показавшего себя способным к общественно­политическим реформам внутри и удержанию власти вовне, и то, и другое – связанное с подъемом Европы до статуса центра наук во всем мире, – все это вливалось составной частью в военное могущество, которое европейские государства выстраивали на протяжении XIX в. В предшествующие столетия такого не было.
<16>
Старый мир был полицентричен, не европоцентричен9. Все изменилось в XIX в. Когда Европа 9
Это выразительно показано в работах Байли и Дарвина: Bayly C.A. The Birth of the Modern World 1780­
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
шаг за шагом, подстегиваемая революциями и войнами, превратилась в континент наций и национальных государств, она утвердила норму, считавшуюся, за неимением альтернатив, очень привлекательной, поскольку лишь национальное государство могло выдержать конкуренцию за власть между европейскими государствами – и внутри Европы, и во всем мире. Поскольку лишь национальное государство, обещавшее шансы на гражданское участие для всех членов нации10, только оно показало себя способным мобилизовать общественные ресурсы, необходимые, чтобы создать могущественную армию и поддерживать на высоте требующие все больше финансовых затрат военные технологии.
<17>
Старым империям это не удавалось. Испания и Португалия потеряли свои американские владения в первой же фазе процесса деколонизации, завершившегося в 1820­е г.11 Османская империя и Габсбургская монархия, несмотря на все реформы, были не в состоянии собрать в кулак силы общества и придать своей политике национальную легитимацию12. То же характерно и для Китая и индийской империи Великих моголов13. Лишь их наследники, понимавшие себя как национальные государства, могли выстоять в глобальной конкуренции за власть. Новые империи, и среди них прежде всего Великобритания, обладали с самого начала национально­государственным ядром власти, на котором и наращивалась экспансия империи. Ее глобальная политика легитимировалась в собственном обществе с точки зрения 1914. Malden/Oxford, 2004; Darwin J. After Tamerlan Rise and Fall of Global Empires, 1400–2000. London, 2008; конспективно изложено также в работе: Osterhammel J., Petersson N.P. Geschichte der Globalisierung. München, 2003.
См. об этом более подробно в работе: Langewiesche D. Nation als Ressourcengemeinschaft. Ein generalisierender Vergleich // Idem (Hrsg.) Reich, Nation, Föderation. Deutschland und Europa. München, 2008. S. 36­52. Издание на англ. яз.: Langewiesche D. The Nation as a Developing Resource Community: A Generalizing Comparison // Haupt H.­G., Kocka J. (Ed.) Comparative and Transnational History. Central European Approaches and New Perspectives. New York, 2009. P. 133­148.
10
См. обзорные работы: Lynch J. (Ed.) Latin American revolutions, 1808­1826. Old and New World Origins. Norman 1994; Idem (Ed.) Latin America between Colony and Nation. Selected Essays. New York, 2001; Disney A.R. A History of Portugal and the Portuguese Empire. Vol. 2, Cambridge, 2009; Rinke S. Revolutionen in Lateinamerika. Wege in die Unabhängigkeit 1760­1830. München, 2010. См. краткий очерк: Lorenz R. (Hrsg.) Das Verdämmern der Macht. Vom Untergang großer Reiche. Frankfurt/M., 2000.
11
Корректные оценки можно найти в работах: Rumpler H. Eine Chance für Mitteleuropa. Bürgerliche Emanzipation und Staatsverfall in der Habsburgermonarchie. Wien, 1997; Okey R. The Habsburg Monarchy from Enlightenment to Eclipse. New York, 2002; все еще увлекательно об этом: Jászi O. The Dissolution of the Habsburg Monarchy. Chicago (Ill.), 1971 (first ed. 1929); İnalcik H., Quataert D. (Ed.) An Economic and Social History of the Ottoman Empire. Vol. 2. Cambridge, 1994; Kreiser K. Der Osmanische Staat 1300­1922. München, 2001.
12
См. обширные обзорные работы: Dale S.F. The Muslim Empires of the Ottomans, Safavids, and Mughals. Cambridge, 2010; Vohra R. The Making of India. New York, 2012. Mann M. Geschichte Indiens vom 18. bis zum 6
21. Jahrhundert. Paderborn, 2005, Hsü I.C.Y. The Rise of Modern China. Oxford, 2000 ; Dabringhaus S. 2
Geschichte Chinas 1279­1949. München, 2009 .
13
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
национальной14.
<18>
Здесь национальное государство оказывается включенным в длительную традицию, поскольку принципиальная значимость военной силы для способности государства выстоять в конкуренции за власть и двигаться дальше имеет столь же древние корни, сколько существуют сами государства. Процесс оформления государства, протекавший в Европе в Средние века и раннее Новое время, был прочно привязан к применению военной силы. История успеха Европы – «постоянная гонка вооружений, разумеется, с меняющейся скоростью»15 – пишет Вольфганг Рейнхард в своей истории государственной власти в Европе.
<19>
Национальное государство перевело эту конкуренцию в сфере вооружения в новое измерение. В XIX в., прежде всего начиная с последней его трети, европейские великие державы невероятно ускорили темп гонки вооружений, а возникавшие тогда же многочисленные технические инновации были в состоянии финансировать лишь большие государства – в случае, конечно, если их политическая система позволяла получить от собственного общества необходимые средства на это дорогое соревнование инноваций, служащих делу экспансии власти16.
<20>
Османская империя не была в состоянии это сделать. Ее правители запускали реформы, ориентированные на «западную модель»17, однако предотвратить дальнейшее сокращение См. краткие выводы в работе: Offer A. Costs and Benefits, Prosperity and Security, 1870­1914 // The Oxford History of the British Empire. Vol. III: The Nineteenth Century / Ed. A. Porter. Oxford, 1999. P. 690­711, в более широкой перспективе, сравнительный анализ Российской, Британской, Османской и Габсбургской империй см. в работе: Lieven D. Empire. The Russian Empire and Its Rivals. New Haven (Conn.), 2001. Краткий очерк см.: Hirschhausen U. von, Leonhard J. Empires und Nationalstaaten im 19. Jahrhundert. Göttingen, 2009.
14
Reinhard W. Geschichte der Staatsgewalt. Eine vergleichende Verfassungsgeschichte Europas von den Anfängen bis zur Gegenwart. München, 1999. S. 343. См. также: Bartlett R. The Making of Europe. Conquest, Colonization and Cultural Change 950­1350. London, 1993; во всемирно­исторической перспективе: Porter B.D. War and the Rise of the State. The Military Foundations of Modern Politics. New York, 1994; McNeill W.H. The pursuit of Power. Chicago, 1982; Mann M. The Sources of Social Power. Vol. I: A History of Power from the Beginning to A. D. 1760. Cambridge, 1986; Idem. The Sources of Social Power. Vol. II: The Rise of Classes and nation­states, 1760­1914. Cambridge, 1993.
15
Британский взгляд представлен в работе: Kubicek R. British Expansion, Empire, and Technological Change // Oxford History of the British Empire. Vol. 3. Oxford, 1999. P. 247­268. Об обязательных институциональных условиях для европейской военной модели см.: Ralston D.B. Importing the Army. The Introduction of European Military Techniques and Institutions into the Extra­European World, 1600­1914. Chicago (Ill.), 1990.
16
Reinkowski M. Die Dinge der Ordnung. Eine vergleichende Untersuchung über die osmanische Reformpolitik im 19. Jahrhundert. München, 2005.
17
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
сферы своего господства, происходившего по мере того, как европейская периферия империи все больше захватывалась процессами роста наций, и – сначала в Греции, а затем на Балканах – возникновения самостоятельных государств. Хотя в XIX в. Османская империя благодаря своим балканским территориям принадлежала Европе, она тем не менее потеряла свои позиции как мировая держава, поскольку не выдержала экзамена на власть в Европе18.
<21>
Лишь поражение Османов в Первой мировой войне и стремление западных союзников подтолкнуть проигравших к разрушению их государств в пользу «модели будущего» – национального государства, открыла путь турецкому национальному государству как модернизационной силе19. То, что этот путь в Первую мировую войну открылся «этнической чисткой», массовые депортации при которой достигали масштабов геноцида, принадлежит к следствиям, которых требовала культурная гомогенность модерной нации, возникшая как образец в XIX в. и распространившаяся затем из Европы по всему миру. Во время войн, когда страх перед внутренним врагом приобретает параноидальные черты, эта предписанная гомогенность может вести к процессам обособления (Ausgrenzung), в ходе которых применяются крайние формы насилия20.
Aksan V.H. Ottoman Wars 1700­1870. An Empire Besieged. London, 2007; Gerolymatos A. The Balkan Wars. New York, 2002; Hall R.C. The Balkan Wars 1912­1913. London, 2000; Keisinger F. Unzivilisierte Kriege im zivilisierten Europa? Die Balkankriege und die öffentliche Meinung in Deutschland, England und Irland 1876­
1913. Paderborn, 2008.
18
3
Lewis B. The Emergence of Modern Turkey. Oxford, 1961, 2002 ; The Cambridge History of Islam. Vol. I: The Central Islamic Lands / Ed. P.M. Holt, B. Lewis. Cambridge, 1970; An Economic and Social History of the Ottoman Empire. Vol. 2 / Ed. H. İnalcik, D. Quataert. Cambridge, 1994; Kadafar C. Between Two Worlds. The Construction of the Ottoman State. Berkeley (Calif.), 1995; Kreiser K. Der Osmanische Staat 1300­1922. 3
München, 2001; Idem. Atatürk, München, 2008 .
19
Langewiesche D. Nationalismus als Pflicht zur Intoleranz // Idem (Hrsg.) Reich, Nation, Föderation. Deutschland und Europa. München, 2008. S. 53­67. См. по вопросу, подвергавшемуся государственной стандартизации – о том, следует ли признать депортацию и резню армян геноцидом в соответствии с конвенцией ООН 1948 г., спорные оценки в литературе: Schaller D.J. "La question arménienne n'existe plus". Der Völkermord an den Armeniern während des Ersten Weltkriegs und seiner Darstellung in der Historiographie // Völkermord und Kriegsverbrechen in der ersten Hälfte des 20. Jahrhunderts/ / Hrsg. Fritz Bauer Institut. Frankfurt/M., S. 99­128; сравнительное исследование, отвергающее возможность использования политизированного понятия «геноцид» в научных целях: Gerlach C. Nationsbildung im Krieg: Wirtschaftliche Faktoren bei der Vernichtung der Armenier und beim Mord an den ungarischen Juden // Kieser H.­L., Schaller 2
D.J. (Hrsg.) Der Völkermord an den Armeniern und die Shoah. Zürich, 2003 . S. 347­422; весьма взвешенное мнение, вопреки названию, см. в работе: Suny R.G. The Holocaust before the Holocaust: Reflections on the Armenian Genocide. Zürich, 2003. P. 83­100. О направленном именно против мусульман насилия в ходе войн, вытеснивших Османскую империю из Европы, на основе фактического материала написана весьма дискуссионная книга: McCarthy J. Death and Exile. The Ethnic Cleansing of Ottoman Muslims, 1821­1922. Princeton ( N.J.), 1996; меньшие цифры представлены в работе: Toumarkine A. Les Migrations des Musulmanes Balkaniques en Anatolie (1876­1913). Istanbul, 1995. Масштабные итоги подводятся в работе: Ther P. Die dunkle Seite der Nationalstaaten. Еthnische Säuberungen im modernen Europa. Göttingen, 2011.
20
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
<22>
Усиление власти или ее потеря в борьбе государств за победу в гонке вооружений, требующей и готовности к инновациям, и в то же время ускоряющей их, не были феноменами исключительно европейской истории XIX в. «Война создает государство, а государство создает войну»21, – выразительно сформулировал американский историк Чарльз Тилли эту историческую линию. Она тянется через весь европейский век: война создает национальное государство, и национальное государство затевает войну, чтобы расшириться за пределы Европы.
<23>
Так видят это те всемирные истории XIX в., которые недавно вышли в свет22. Они аргументированно выступают против представления об «особом пути» – западном или европейском – в направлении эпохи модерна. Однако с конца XVIII в. происходило нечто, позволявшее развитию экономическому, политическому, а также интеллектуальному становиться здесь более динамичным по сравнению с остальным миром. Теперь – и только теперь – Европа стала пространством прогресса, обладающим превосходящим инновационным потенциалом23. Однако доминирование Европы в мире смогло вырасти из этого европейского прорыва в модерную эпоху только потому, что он произошел также и в военной области, будучи связанным со способностью европейских наций применять военно­технические инновации в войнах с целью империалистической экспансии. В своей способности к умерщвлению Европа в XIX в., как выразил суть дела Кристофер А. Бейли, не имела себе равных во всем мире24. В основе ее сферы влияния, распространившегося на весь мир и защищавшийся с помощью ее военной силы, было преобладание Европы на море под эгидой «глобального господства Великобритании»25 – пример для всех европейских заокеанских империй26.
Tilly C. Reflections on the History of European State­Making // Idem. (Ed.) The Formation of National States in Western Europe. Princeton (N.J.), 1975. P. 3­83, 42.
21
Bayly C.A. The Birth of the Modern World 1780­1914. Malden/Oxford, 2004; Darwin J. After Tamerlane. The Rise and Fall of Global Empires, 1400–2000. London, 2008; Osterhammel J. Die Verwandlung der Welt. Eine Geschichte des 19. Jahrhunderts. München, 2009.
22
Как это сопровождалось «подъемом европоцентризма» (гл. XIII), в широкой перспективе исследуется в работе: Osterhammel J. Die Entzauberung Asiens. Europa und die asiatischen Reiche im 18. Jahrhundert. München, 1998.
23
Bayly C.A. The Birth of the Modern World 1780­1914. Malden/Oxford, 2004. P. 469: "efficiency in killing other human beings".
24
25
Osterhammel J., Petersson N.P. Geschichte der Globalisierung. München, 2003. S. 49.
26
Howe S. Empire. A Very Short Introduction. Oxford, 2002, Chap. 2 "Empire by land", 3 "Empire by sea".
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
<24>
Я сказал, что части Европы стали глобальным пространством прогресса, не вся Европа. Это также не является новым достижением исторической науки, более не стесняемой рамками национально­исторического мышления. И об этом Эрнст Трельч в своей работе о XIX столетии размышлял в высшей степени увлекательно. «Горизонт политики стал мировым горизонтом», пишет он (с. 638), и этот мировой горизонт определял империализм, который – по его словам – «не был бы возможен без массового национального чувства, содействия всего народа правительству и демократической конституции» (с. 638).
<25>
В этой общей траектории империалистической эпохи Трельч различает два типа политической морали (с. 639 и след.). Американско­западноевропейскую – именно в этом порядке! Накануне Первой мировой войны на языковом уровне обнаружилось какое­то предчувствие конца века Европы – Трельч рассматривает американско­западноевропейский моральный тип, наложенный на государственный порядок, созданный под воздействием идеала демократически­индивидуалистического. Этот порядок также находится на службе готовой к насилию национальной экспансионистской политики, пронизанной, по его словам, «дарвинистским эволюционным учением о борьбе за существование» и «прославлением национального эгоизма» (с. 640), однако вплетенным в демократизированный государственный и общественный порядок. В отличие от второго морального типа, к которому Трельч, называя его «прусско­германским», причисляет Россию и Австрию. Здесь главная демократизирующая черта национально­империалистической политики разбивается о – дословно – «остатки феодально­военной культуры и о политические необходимости», что бы последнее ни значило (Трельч этого не уточняет).
<26>
Трельч рассматривает обе территории прогресса: североамериканско­западноевропейскую и русско­центральноевропейскую, – как связанные волей к экспансии власти за пределы Европы, волей, опирающейся на войну. Эта форма глобализации достигла, как известно, своих первых вершин уже в Семилетнюю войну, а затем в эру Французской революции и Наполеона27. Их назвали мировыми войнами, поскольку сильнейшие государства Европы использовали теперь весь мир как «военный театр» – место своего соперничества за власть. Однако они не были мировыми войнами, как в ХХ столетии. Они остались войнами, которые велись между европейскими державами внутри и за пределами Европы. Европейские войны, Точные выводы, захватывающие также историю памяти, предлагаются в работе: Füssel M. Der siebenjährige Krieg. Ein Weltkrieg im 18. Jahrhundert. München, 2010; Esdaille C. Napoleon's Wars. An international History. New York, 2007.
27
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
состоявшиеся в глобальных масштабах за доминирование в Европе и в мире. И всё же они открыли и движение в противоположном направлении, когда в Северной и Латинской Америке от европейских колониальных держав начали отделяться территории, чтобы равным образом построить свои национальные государства. Первая большая волна деколонизации, этот прогрессивный процесс, не был возможен без войны.
<27>
Возникновение национальных государств в обеих Америках принципиально отличается от параллельных процессов в Европе в двух пунктах28. Во­первых, в Америке восторжествовала республика как государственная форма, решительно разграничившая отделившиеся государства и монархов­правителей, от которых, собственно, и происходило отделение. Народный суверенитет, победивший, казалось, в революционной Франции, с поражением Наполеона, как пишет преподающий в Цюрихе историк Йорг Фиш в своей всемирной истории права народов на самоопределение, «в Европе впустую растратил свою энергию. Иначе произошло в Америке, где он стал источником достижения независимости»29. В Европе, напротив, монархии сумели удержаться в эпоху нации и империи. Век Европы стал веком монархии. Ни одного национального государства, ни одной успешной революции без коронованной головы30.
<28>
Во­вторых, в Америке удалось ограничить сецессию одним единственным актом: отделением от колонизатора. Среди всех попыток взорвать новые национальные государства призывами к праву на самоопределение народа и создать тем самым новые государства, гражданская война в США оказалась исключительно кровавой заключительной точкой. Американские войны за отделение в эпоху деколонизации с XVIII в. выливались в запрет на отделение, которого вновь можно было добиться только с помощью войны. В Европе XIX в. не существовало такого запрета, и так это и оставалось. Здесь США скорее поддерживали то, что им удалось предотвратить в собственном пространстве. Мировые договоры, которыми закончилась Первая мировая война, недвусмысленно это обнаруживают.
Сравнительный анализ развития обеих Америк представлен в работе: Rodriguez O.J.E. The Emancipation of America // American Historical Review. Vol.105. 2000. P. 131­152; Rodriguez O.J.E. The Independence of Spanish America. Cambridge, 1998; Graham R. Independence in Latin America. New York, 1972; Walter R.J. Revolution, Independence, and Liberty in Latin America // Woloch I. (Ed.) Revolution and the Meanings of Freedom in the Nineteenth Century. Stanford (Calif.), 1996. P. 103ff. См. также работы, указанные в сн. 17.
28
29
Fisch J. Selbstbestimmungsrecht der Völker. Die Domestizierung einer Illusion. München, 2010. S. 103.
См.: Sellin V. Gewalt und Legitimität. Die europäische Monarchie im Zeitalter der Revolutionen. München, 2011; сравнения, выходящие за пределы Европы можно найти в работе: Langewiesche D. Die Monarchie im Jahrhundert Europas (в печати).
30
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
<29>
Им, однако, не посчастливилось добиться того, что в 1815 г. удалось Венскому конгрессу. Европейские мировые войны уходившего XVIII и наступавшего XIX вв. привели к созданию устойчивого в длительной перспективе мирового порядка. На фундаменте 1815 г. вплоть до катастрофы 1914 г. удавалось избегать большой европейской войны.
<30>
Только в Крымской войне прямо – своими войсками – или косвенно – как акторы европейской дипломатии – были задействованы все великие державы, и тем не менее она не стала источником общеевропейской войны. И в эпоху между 1858 и 1871 гг. из войн, формировавших и разрушавших государства, сделавших возможными существование немецкого и итальянского национальных государств, не выросла европейская война, хотя они коренным образом изменили соотношение сил на европейском континенте.
Европейский кризисный менеджмент – предпосылка глобального
доминирования
<31>
Две предпосылки внесли свой вклад в этот успешный кризисный менеджмент в Европе, во многом – благодаря локализации войн: европейская публичная сфера XIX в. признала право больших наций на собственное национальное государство. Это облегчило руководству государств примирение с результатами этих войн. И во­вторых: войны за интеграцию, и за отделение в Италии и Германии воспринимались в публичной сфере воющих государств как народные войны за национальную независимость, хотя и попадающие, с военной точки зрения, в ряд коротких, «бережных» войн31. Все стороны стремились к тому, чтобы щадить гражданское население; армии стояли друг напротив друга, вели решающие сражения – что ограничивало театр военных действий.
<32>
Длившаяся необычно долго – с 1815 г. – общеевропейская эра мира, прерываемая лишь войнами во имя основания или разрушения государств, войнами, остававшимися Hull I.V. Absolute Destruction. Military Culture and the Practices of War in Imperial Germany. Ithaca; London, 2005. В этой работе прослеживается линия, связывающая напрямую события 1870–1871 гг. с уничтожением племени гереро (хереро) в ходе восстания (1904–1907 гг., Юго­западная Африка) и Первой Мировой войной, однако в этой конструкции не отдается должного франко­германской войне. См. также: Buschmann N., Langewiesche D. "Dem Vertilgungskriege Grenzen setzen": Kriegstypen des 19. Jahrhunderts und der deutsch­französische Krieg 1870/71. Gehegter Krieg – Volks­ und Nationalkrieg – Revolutionskrieg – Dschihad // Beyrau D., Hochgeschwender M., Langewiesche D. (Hrsg.) Formen des Krieges. Von der Antike bis zur Gegenwart. Paderborn, 2007. S. 163­195; в сравнении с немецкими колониальными войнами см. прежде всего: Kuß S. Deutsches Militär auf kolonialen Kriegsschauplätzen. Eskalation von Gewalt zu Beginn des 20. Jahrhunderts. Berlin, 2010. 2­е исправленное изд., 2011.
31
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
региональными, эта эра создала для европейских государств свободное пространство, на котором выросла империалистическая политика. Главные арены военной борьбы европейцев друг с другом за доминирование лежали теперь за пределами Европы. И даже там они вели ее в основном не друг против друга, но против местных обществ и их правителей. В конце XIX в., с разделом заморских территорий между империалистическими государствами и превращением Африки в основное пространство европейского экспансионистского натиска, эти процессы достигли своего зенита32.
<33>
В этой поздней фазе европейские державы больше не боролись за пределами Европы друг против друга. Глобальная конкуренция за власть и влияние продолжалась, но войны теперь велись лишь против тех, кем хотели повелевать, но не против европейских конкурентов. С ними теперь договаривались: в двустороннем порядке или на международных конференциях, где приходили к согласию о правилах управления колониями. Чтобы найти признание в кругу колониальных держав, управлять нужно было эффективно. Отличительные признаки государственности переносили теперь и на колонии33. Отсюда – соревнование европейских держав за формальные колониальные владения в Африке, начавшееся в тот момент. В нем участвовало даже такое маленькое государство, как Бельгия, которая со структурной точки зрения не была способна вести войны внутри Европы. Это облегчило европейским великим державам, гарантировавшим ее нейтралитет в рамках публичного международного права, признание ее отделения в 1830 г. от нидерландской монархии.
<34>
Европейский империализм на исходе XIX в. был общественным феноменом, отнюдь не просто государственной инсценировкой. Общество показало себя готовым и способным финансировать большие объемы самых дорогих видов вооружения, необходимых, чтобы действовать в мировой политике. Политическая власть была приравнена к власти колониальной, собственная способность к прогрессу измерялась по империалистической Обзорная работа: Wesseling H.L. Divide and Rule. The Partition of Africa, 1880­1914. London, 1996; Pakenham T. The Scramble for Africa, London, 1992; Reinhard W. Kleine Geschichte des Kolonialismus. Stuttgart, 2008. Гл. X. Насколько сложно колониальным державам было и в то время трансформировать свое превосходство в ресурсах в военные успехи на территории, которая выходила за рамки европейского военного опыта, показано в работе: Moor J.A., Wesseling H.L. (Ed.) Imperialism and War. Essays on colonial wars in Asia and Africa. Leiden, 1989.
32
См. об этом достойную прочтения работу, несмотря на открытые отсылки к нацистскому режиму: Schmitt C. Raum und Großraum im Völkerrecht (1940) // Idem. Staat, Großraum, Nomos. Arbeiten aus den Jahren 1916­1969 / Hrsg. G. Maschke. Berlin, 1995. S. 234­253; см. также: Schmitt C. Der neue Nomos der Erde (1954) // Ibid. S. 518­522. Сближение европейских великих держав в их колониальной политике накануне Первой Мировой войны подчеркивается в работе: Lindner U. Koloniale Begegnungen. Deutschland und Großbritannien als Imperialmächte in Afrika 1880­1914. Frankfurt/M., 2011.
33
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
шкале власти в соревновании с европейскими соперниками34. Существенным мерилом на этой шкале был флот, прежде всего большие боевые корабли – демонстрация способности к глобальной империи, и в то же время – высшее достижение техники как свидетельство собственной модерности в соревновании наций за будущее. Это подвинуло войну ближе к модерности. Быть способным к войне – доказательство модерности государства и его общества35.
<35>
Таков общий интеллектуальный фон, в которой я вижу основную черту века Европы и фундамент для глобального доминирования, достигнутого Европой; в первый и до сих пор – в последний раз в истории.
<36>
Это не означает, что я хотел бы переписать европейскую историю XIX в. как историю войн на глобальной арене. Однако мы должны видеть, что XIX век как «планетарный процесс», как его назвал Ханс Фрейер в 1948 г. (с. 589), был ориентирован на концепцию прогресса, остававшуюся напрямую связанной с войной36.
Война как сила, движущая прогрессом в XIX в.
<37>
Чем люди XIX в. измеряли общественно­политический прогресс? Что означало для них «принять решение о будущем»? Это был подзаголовок Фрейера к главе о XIX в.: решение о будущем. Существовали, по крайней мере, три области, в которых люди как национальные коллективы могли на собственном опыте узнать, что такое прогресс:
<38>
1. Нация как упорядочивающая идея – лишь обещание прогресса и легитимирующий фундамент для нового национально­государственного порядка Европы; также для обеих Америк, отчасти – для Азии и Африки.
О значении публичной сферы см. далее: Rüger J. The Great Naval Game. Britain and Germany in the Age of Empire. Cambridge, 2007.
34
Более подробно об этом см.: Langewiesche D. Fortschrittsmotor Krieg. Krieg im politischen Handlungsarsenal Europas im 19. Jahrhundert und die Rückkehr der Idee des bellum iustum in der Gegenwart // Benninghaus С. (Hrsg.) Unterwegs in Europa. Beiträge zu einer vergleichenden Sozial­ und Kulturgeschichte. FrankfurtM., 2008. S. 23­40. Одно из самых убедительных свидетельств этих настроений около 1900 г. см. в работе: Steinmetz R. Die Philosophie des Krieges. Leipzig, 1907. Позднее серьезно дополнено работой: Steinmetz R. Soziologie des Krieges. Leipzig, 1929. Штайнмец принадлежит к основателям социологической науки в Нидерландах.
35
36
2 Freyer H. Weltgeschichte Europas. Stuttgart, 1954 (1. Aufl. 1948), S. 589.
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
2. Революция как инструмент, требующийся, чтобы в случае необходимости прорвать блокаду на пути прогресса силой.
3. Экспансия в чужие пространства: улучшить человечество, uplifting mankind, по словам Теодора Рузвельта (1899 г.), и в то же время – установить разметку для осуществления нациями «права на разведочные работы для своего будущего» при «разделе мира», – так образно британский министр иностранных дел поместил империалистическую европеизацию мира на исходе XIX в. в картину политической власти37.
<39>
Во всех трех сферах войне принадлежала ключевая роль: без войны нет национального государства, без войны нет успешной революции, без войны не добиться успеха в глобальном соревновании. Этим опытом объясняется принятие XIX в. войны как инструмента политики. Принятие, которое не ограничилось этим прогрессивным столетием. Войны ХХ в. оправдывались той же верой – в то, что они находятся на стороне прогресса, и в настоящее время, когда с помощью ООН предпринимается приближение к кантовскому «союзу народов» (Völkerbund), надежда на войну как силу прогресса, кажется, полностью вернулась, став при этом действенным инструментом внутренней политики во всем мире.
<40>
Бросив взгляд в наше время, я возвращаюсь опять в самое начало века Европы, к философу Иммануилу Канту. Как должны быть упорядочены государства изнутри и в своих отношениях друг с другом, чтобы стать способными к миру? Об этом Кант размышлял в очень воинственное время Французской революции и Наполеоновских войн; и до сегодняшнего дня этот вопрос не устарел. Войну он рассматривал как «разрушителя всякого блага», самый серьезный барьер, который надлежит разрушить, чтобы приблизиться (буквально) к «вечной норме гражданской конституции» – республиканской. Лишь она является «чуждой войне» и стремиться к ней, утверждал Кант, является моральным долгом человечества38.
Высказывание Рузвельта см.: Osterhammel J.: "The Great Work of Uplifting Mankind". Zivilisierungsmission und Moderne // Barth B., Osterhammel J. (Hrsg.) Zivilisierungsmissionen. Konstanz, 2005. S. 363­425; речь Роузбери (премьер­министр с 1894 г.) на банкете, посвященном 25­летию основания Royal Colonial Institute см.: The Times, 2.3.1893. P. 6: "It is said that our Empire is already large enough and does not need extension. That would be true enough if the world were elastic, but, unfortunately, it is not elastic, and we are engaged at the present moment in the language of mining in 'pegging out claims for the future'. […] We have to look forward beyond the chatter of platforms and the passions of party to the future of the race of which we are at the present the trustees, and we should in my opinion grossly fail in the task that has been laid upon us did we shrink from responsibilities and decline to take our share in a partition of the world which we have not forced on, but which has been forced upon us."
37
Русс. пер. цит. по: Кант И. Спор факультетов. 1798 / Пер. М. Левиной // Он же. Собр. соч. в 8 тт.: Юбилейное издание 1794­1994 / Под общ. ред. проф. А.В. Гулыги. Т. 7. М., 1994. С. 57­136, цитаты – c. 108­109 (Второй раздел. Спор философского факультета с юридическим).
38
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
<41>
Чтобы запустить этот «прогресс к лучшему», могли всё же понадобиться насильственные изменения. Даже Кант признавал гражданские войны и войны между государствам в качестве одного из средств, позволяющих сломать блокаду прогресса на пути, ведущему к лучшему будущему. Однако он хотел бы максимально возможно ограничить это чрезвычайное право на насилие. Захватническую войну, для Канта – воплощение безнравственной силы, – он строго исключал. Другие же причины войн, напротив, он легко мог себе вообразить ради прогресса. Его реалистический образ человека хотя и основывался на способности последнего познать цель человеческой истории: республиканское общество во всем мире без войны, однако человеческая природа не позволяла ему большего, чем «приближение к этой идее»: «из столь кривой тесины, как та, из которой сделан человек, нельзя сделать ничего прямого»39.
<42>
Без войны нет прогресса. Настолько прямолинейно Кант не формулировал никогда. Однако его философия истории, очертившая «союз народов» на основе вечного мира, никак не может выйти на путь к этой цели без войны как силы прогресса. На современной ступени развития человеческой культуры даже для него, великого философа мира, важно было, что война – «неизбежное средство» развития человеческого рода. «…и только при достижении (Бог ведает когда) законченной культуры постоянный мир мог бы быть для нас благотворен, и только при этом условии он был бы единственно возможен»40.
<43>
Подобно тому, как люди извлекают уроки из катастроф, то же делают и государства. Кант надеялся на «союз народов» будущего, который позволит государствам между собой то, что внутри каждого из государств является долгом: место индивидуального насилия заступает законное действие. Однако на пути туда сопровождает война – кровавая наставница.
<44>
Последний шаг к вечному миру между государствами Кант видел в федеративном «объединении государств» всего мира. Это страстно желаемый мир во всем мире небезопасен, полагал он, поскольку «силы человечества могут быть ослаблены». И к тому же более далекая цель «Бог ведает когда» будет достигнута, то есть она находится вне пределов любого реалистического планирования, и историко­философски признается лишь как Русс. пер. цит. по: Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно­гражданском плане. 1784 // Он же. Соч. в 6 тт. / Под общ. ред. В. Ф. Асмуса, В. А. Гулыги и Т.И. Ойзермана. Т. 6. М., 1966. С. 5­23, цитата – с. 14.
39
Русс. пер. цит. по: Кант И. Предполагаемое начало человеческой истории. 1786 / Пер. И.А. Шапиро // Он же. Собр. соч. в 8 тт. Т. 8. М., 1994. С. 72­88, цитаты – с. 86.
40
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
моральный долг. «Хрупкость человеческой природы» в антропологии Канта позволяет пути стать целью41. Поскольку моральный долг истории человечества предзадан каждому индивиду, он ведет через государства сегодняшнего дня к множеству государств будущей мировой федерации государств.
<45>
Идеальное республиканское государство будущего Канта повсеместно рисуется государством национальным. И XIX век выполнил это. Однако то, что в этом столетии должно было стать нормой, не выдумано заранее Кантом: национальное государство как плод войны и как важный в военном отношении субъект имперского строительства в глобализированном мире.
Видение будущего более не принадлежит старой Европе
<46>
Национальное государство как институт, дающий индивиду основу для участия в общественном прогрессе и в то же время инструмент самоутверждения в глобальном мировом соревновании, – вот это, все вместе позволило девятнадцатому столетию стать веком Европы. Предпосылкой был тот факт, что боевые действия, обязательно сопровождавшие в то время борьбу за власть между государствами, были выведены за пределы Европы. В тот момент, когда это перестало быть возможным, век Европы подошел к кровавому концу. Война, которую начали сами европейские великие державы, ход которой, однако, они более не определяли в одиночку и об исходе которой не могли более договориться между собой. Видение будущего – нового государственного порядка, построенного на праве народов на самоопределение, исходило не от «старой» Европы, но от мировых держав будущего, от Ленина, стремившегося таким образом обеспечить мир большевикам – мир, создававший им возможности для проведения своей внутренней политики, и от США, впервые вторгшихся в Европу с оружием42.
<47>
На глобальной сцене, на мировом горизонте, говоря словами Эрнста Трельча, способность европейских национальных государств превращать общественный прогресс в силовое превосходство, создала новый европоцентричный мир, и на этой глобальной сцене этот мир пережил свой закат – в войне, фундаменте политической власти века Европы.
Русс. цитаты по: Кант И. К вечному миру. Философский проект. 1795 // Он же. Собр. соч. в 8 тт. Т. 7. М., 1994. С. 5­56, здесь с. 34; Он же. Идея всеобщей истории во всемирно­гражданском плане. 1784 // Он же. Собр. соч. в 6 тт. Т. 6. М., 1966. С. 18. (Прим. пер.) – См. об этом: Langewiesche D. Über Geschichte a priori und die Machbarkeit von Geschichte als Fortschritt. Der Streit der Fakultäten // Höffe O. (Hrsg.) Immanuel Kant. Schriften zur Geschichtsphilosophie. Berlin, 2011. S. 215­227.
41
Недавняя основополагающая работа об этом: Fisch J. Selbstbestimmungsrecht der Völker. Die Domestizierung einer Illusion. München, 2010. См. также: Idem. Adolf Hitler und das Selbstbestimmungsrecht der Völker // Historische Zeitschrift. Bd. 290. 2010. S. 93­118.
42
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de
<48>
После Первой мировой войны европейские державы вовсе не оставили политику, принесшую им успех в XIX в. Они стремились отстоять и расширить свои позиции колониальных держав, став с точки зрения колониально­политической преемниками побежденных государств – Османской империи и Германии. В этой перспективе национал­социалистская Германия видится попыткой полной ревизии результатов Первой мировой войны. Различные пути, на которых европейские государства должны были продолжить и даже укрепить потерянное ими глобальное доминирование, рухнули –и вновь из­за войны. Из Второй мировой войны Европа вышла уже полностью изменившейся.
<49>
Джеймс Шихан, американский эксперт по европейским делам, блестяще продемонстрировал этот перелом в своей книге под названием Континент насилия. Европа: долгий путь к миру (2008). Упадок – буквально – «воли и способности к применению власти» он описывает как фундамент для «нового типа европейского государства», возникшего после Второй мировой войны – европейского «особого пути», для которого характерны экономическая сила и военная слабость Европы. Это сочетание было в новинку. Понять ее возможно, согласно Шихану, лишь из исторического опыта войн в Европе. Способность к войне более не является общественной ценностью, которой измеряется могущество государства. Экономический успех и социальные программы составляют новую шкалу ценностей демилитаризованного «европейского общества» (c. 220), создавшего «гражданское государство» (ziviler Staat).
Долгий путь Европы – подзаголовок, предпосланный немецкому изданию его книги, вызывает в качестве ассоциации «долгий путь Германии на Запад» Генриха Августа Винклера – так звучит титул имевшей большой успех немецкой национальной истории – и одновременно противоречит ему. В интерпретации Шихана насилие, исходившее от немецких государств первой половины ХХ в., принадлежит к миру насилия сугубо европейскому и самой же Европой преодоленному. Это было другое военное насилие, отличавшееся от того, что составило фундамент глобального доминирования Европы в XIX в. Однако в его основной установке все же наблюдалась преемственность: а именно, готовность превратить общественный потенциал, общественный «прогресс» в силовое преимущество государства.
Перевод Майи Лавринович
Автор
Prof. Dr. Dieter Langewiesche
Universität Tübingen
Email: dieter.langewiesche(at)uni­tuebingen.de
Lizenzhinweis: Dieser Beitrag unterliegt der Creative­Commons­Lizenz Namensnennung­Keine kommerzielle Nutzung­Keine Bearbeitung (CC­BY­NC­ND), darf also unter diesen Bedingungen elektronisch benutzt, übermittelt, ausgedruckt und zum Download bereitgestellt werden. Den Text der Lizenz erreichen Sie hier:http://creativecommons.org/licenses/by­nc­nd/3.0/de