Римская «меритократия» и формирование принципа

Дементьева В.В
Римская «меритократия» и
формирование принципа
представительности (теоретикоисториографический аспект)
[ Stable URL: http://elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/3342 ]
НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ
ЦЕНТР АНТИКОВЕДЕНИЯ
ЯРОСЛАВСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
ИМ. П.Г. ДЕМИДОВА
ЯРОСЛАВЛЬ, РОССИЯ
THE SCIENTIFIC & EDUCATIONAL
CENTRE FOR CLASSICAL STUDIES
AT YAROSLAVL DEMIDOV STATE UNIVERSITY
YAROSLAVL, RUSSIA
DAS WISSENSCHAFTLICHEN FORSCHUNGS- UND
STUDIENZENTRUM FÜR DIE GESCHICHTE,
KULTUR UND RECHT DER ANTIKE
DER STAATLICHEN DEMIDOW-UNIVERSITÄT JAROSLAWL
YAROSLAWL, RUSSLAND
РОССИЙСКАЯ АССОЦИАЦИЯ АНТИКОВЕДОВ
RUSSIAN SOCIETY OF CLASSICAL STUDIES
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ И ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ ФОНД
«ЦЕНТР ИЗУЧЕНИЯ РИМСКОГО ПРАВА»
ЯРОСЛАВСКИЙ ФИЛИАЛ
THE RESEARCH AND EDUCATIONAL FOUNDATION
“THE CENTRE FOR ROMAN LAW STUDIES”
YAROSLAVL BRANCH
[Публикация работы:]
Дементьева В.В. 2011: Римская «меритократия» и формирование принципа
представительности (теоретико-историографический аспект) // Народ и демократия
в древности: доклады российской научной конференции / В.В. Дементьева (отв.
ред.). Ярославль, 120-152.
ЯРОСЛАВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМ. П.Г. ДЕМИДОВА
YAROSLAVL DEMIDOV STATE UNIVERSITY
B.B. Дементьева
Римская «меритократия»
и формирование принципа представительности
(теоретико-историографический аспект)
1
Многие современные европейские государственно-правовые
парадигмы корнями уходят в античность. Исследователи пытаются
выявить античные истоки как отдельных элементов политической
власти современных государств, так и основных механизмов функ­
ционирования всей системы европейской демократии новейшего вре­
мени. Само понятие «демократия» - греческое наследие; хорошо из­
вестны также попытки отвести и Риму подобающее ему место в фор­
мировании европейских демократических ценностей, особенно про­
явившиеся в ходе дискуссии о концепции «римской демократии»
Фергюса Миллара . Эти попытки привели к выдвижению в последние
годы новых гипотез, авторы которых стремятся выйти за рамки при­
вычного категориального аппарата для определения публичноправовой системы Римской Республики («олигархия», «демократия»,
«аристократия»).
Весьма интересным и требующим серьезного осмысления пред­
ставляется подход, предложенный в немецкой историографии, кото­
рый разрабатывается, в первую очередь, Карлом Иоахимом Хёлькескампом, - концепция «римской меритократии» .
Термин «меритократия», как известно, введен английским со­
циологом Майклом Янгом . Термин представляет собой латиногреческий новодел (meritus - достойный, заслуженный; κρατια от
κράτος - власть), он был изначально применен к новой и новейшей
истории. М. Янг описал - весьма критически - общество, в котором к
власти приходит новая олигархия (представленная выходцами из всех
слоев общества), оправдывающая свое право на власть тем, что она
наиболее достойна ее как интеллектуально, так и функционально.
Меритократия - власть достойных; после М. Янга термину «ме­
ритократия» было придано позитивное содержание. Под меритокра2
3
4
1
Исследование проводится при поддержке РФФИ, грант 10-06-00140-а, и в рамках
Госконтракта № 16.740.11.0104 на выполнение научно-исследовательских работ.
Концепцию Ф. Миллара см.: Millar F. The Political Character of the classical Roman Re­
public 200-151 B.C. // The Journal of Roman Studies. 1984. Vol. 74. P. 1-19; idem. Rome,
the Greek World and the East. V . 1. The Roman Republic and Augustan Revolution / Ed. by
H.M. Cotton and G . M . Rogers. Chapel Hill - L., 2002; idem. The Crowd in Rome in the late
Republic. Ann Arbor, 1998; idem. The Roman Republic in Political Thought. Hanover, 2002.
Hölkeskamp K.-J. Senatus populusque Romanus. Die politische Kultur der Republik. Di­
mensionen und Deutungen. Stuttgart, 2004. 334 S.
Young M. The Rise of Meritocracy: 1958-2033. L.,1958.
2
3
4
тией стали понимать принцип управления, в соответствии с которым
руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, не­
зависимо от их социального происхождения и материального поло­
жения. Трактуется он нередко шире, чем непосредственно управление
государством, - как система любого уровня, при которой люди доби­
ваются успеха в основном благодаря своим способностям и усилиям.
Механизм определения достойных и их заслуг ритуализован,
насыщен символикой. Меритократия предполагает зависимость от то­
го, что в семиологии называется «жест», в первую очередь, важен
«жест избранничества». Меритократия существует в среде опреде­
ленной политической культуры.
Дефинируя понятие «политическая культура», К.- Й. Хёлькескамп выделяет «содержательную», «экспрессивную» и «когнитив­
ную» ее стороны . «Политическая культура», по его определению,
имеет символическое, аффективное и эстетическое измерение, она
непрерывно репродуцирует легитимность политической системы,
служит для выработки консенсуса, придает смысл политическому
действию, поддерживает коллективную идентичность всего граждан­
ства и его частей.
Особенно повлияли на концептуальные построения по римской
истории такие понятия семиологии, как «символический капитал» и
«символическая власть», предложенные Пьером Бурдьё, что отражено
в работе Герхарда Гёлера и Рудольфа Шпета . Авторы отмечают, что
П. Бурдьё распространял экономическое понятие «капитала» на соци­
альную и культурную сферу. П. Бурдьё осмысливал принцип дейст­
вия такого «капитала», прежде всего, как «символического капитала»
- через данные семиотики. Дифференциация и иерархизация общест­
ва в теории П. Бурдьё основывается на «символической власти». Гос­
подствующие символы конституируют и легитимизируют общест­
венные отношения власти; о символическом, прежде всего, идет со­
циальная борьба.
Теория П. Бурдьё оказала значительное прямое воздействие на
конкретное изучение ритуализированной политики и политической
культуры Рима и опосредованное, как мне представляется, на склады­
вание концепции «римской меритократии».
5
6
Holkeskamp K.-J. Fides - deditio in fidem - dextra data et accepta: Recht, Religion und Rit­
ual in Rom // The Roman Middle Republic. Politics, Religion and Historiography. С 4006
G"a' " '
C
E
d
'
b
y
C
h
r
i
s
t
e
r
B
r
u
u
n
-
R
o
m
e
'
2
0
0
0
·
ρ
·
2
2
4
'
ohler С., Speth R. Symbolische Macht. Zur institutionentheoretischen Bedeuting von Pirre Bourdieu // Instititutionen und Ereignis. Über historische Praktiken und Vorstellungen
gesellschaftlichen Ordnens. Göttingen, 1998.
Собственно к Риму понятие «меритократия» применил, как уже
отмечено, К.-Й. Хёлькескамп. В его теоретическом построении рас­
сматривается процесс формирования римской меритократии и факто­
ры, обусловившие этот процесс .
Работы ряда других авторов, хотя они и не в такой весомой доле,
как исследования К.-Й. Хёлькескампа, развивают данную концепцию
(не всегда используют акцентированно и сам термин «меритократия»),
но содержат близкие положения. В их числе монография Эгона Флан­
га . Уве Вальтер формулирует перекликающиеся с К.-Й. Хёлькампом
рассуждения в своих исследованиях о республиканском Риме .
В работах К.-Й. Хёлькескампа возникновение римской мерито­
кратии рассматривается как комплексный процесс. Три фактора, ко­
торые, согласно его теории, совокупно обусловили возникновение
меритократии в Риме. 1. Завоевание Римом Италии и территориальная
экспансия; политический и военный успех римской общины, который
сделал возможным ее возвышение до гегемониальной власти. 2. Зна­
чение Imperium и магистратов с империем и - в связи с этим - как
правил, по которым магистраты и командиры выбирались, так и пре­
имуществ, которыми они наделялись. Происходило образование но­
вых основ власти: специфического кодекса политических отношений,
поведенческих реакций и ценностей. 3. Функционирование сената и
его результирующая роль как институционального центра социополитического порядка новой консолидированной республики.
Первый фактор понимается в этой теории как ключевой, так как
он различным образом послужил предпосылкой для обоих остальных.
Рим добился беспримерного военного успеха и своей динамичной
7
8
9
7
Hölkeskamp K.-J. Senatus populusque Romanus. Die politische Kultur der Republik. Di­
mensionen und Deutungen. Stuttgart, 2004. 334 S. Последняя глава книги посвящена кри­
тике концепции Миллара; Hölkeskamp K.-J. Rekonstruktionen einer Republik. Die politi­
sche Kultur des antiken Rom und die Forschung der letzten Jahrzehnte. München, 2004.
146 S.; idem. Fides - deditio in fidem - dextra data et accepta... P. 223-249; idem. Römische
gentes und grichische Genealogien // Rezeption und Identität. Die kulturelle Auseinanderset­
zung Roms mit Griechenland als europäisches Paradigma. Stuttgart, 1999. S. 3-21.
Flaig E. Ritualisierte Politik. Zeichen, Gesten und Herrschaft im Alten Rom. Göttingen,
2003; idem. War die römische Volksversammlung ein Entscheidungsorgan? // Institutionen
und Ereignis. Hrsg. von Reinhard Blänkner und Bernhard Jussen. Göttingen, 1998. S. 49-74.
Walter U. Die frühen römischen Historiker. Bd. 1. Darmstadt, 2001; idem. Ein „Ebenbild
des Vaters". Familiale Wiederhohlung in der Historiographischen Traditionsbildung der Rö­
mischen Republik // Hermes. 2004. Bd. 132. S. 406-425; idem. Marcus Furius Camillus - die
schattenhafte Lichtgestalt // Von Romulus zu Augustus. Große Gestalten der römischen Re­
publik / K.-J. Hölkeskamp, E. Stein (Hrsg.). München, 2000. S. 58-68; idem. Memoria und
res publica. Zur Geschichtskultur im republikanischen Rom. Frankfurt am Main, München,
2004; idem. Ahn macht Sinn. Familientradition und Familienprofil im republikanischen Rom
// Sinn (in) der Antike. Orientirungssysteme, Leitbilder und Wertkonzepte im Altertum.
Mainz am Rhein, 2003. S. 255-278.
8
9
территориальной экспансии после окончания Латинской войны в
338 г. до н.э. В промежуток времени, охвативший не многим более
чем две генерации (от 338 до 295 гг. до н.э.) расширил Рим террито­
риальные, демографические, организационные и структурные грани­
цы своего города-государства. После 3-й Самнитской войны, подчер­
кивает К.-Й. Хёлькескамп, Рим стал ведущей силой (политической и
военной) во всей Италии.
Второй фактор - значительный вес и охватывающие полномочия
магистратов, особенно носителей империя, которые не только имели
высшую власть в сфере domi, но также выступали как командиры в во­
енной сфере и имели влияние на сенат и народ. Заметим, что в вопросе
о содержательном наполнении понятия Imperium К.-И. Хёлькескамп
придерживается точки зрения, признающей полифункциональный ха­
рактер империя уже в раннюю Республику, что согласуется с моими
представлениями . С начала Республики, - отмечает К.-Й. Хёльке­
скамп, - и во время всего ее существования сохраняли носители импе­
рия необычную полновластную позицию не только по отношению к
отдельному civis, но и vis-a-vis по отношению к нижестоящим носите­
лям функций, - позицию, которая многочисленными правилами, дей­
ствиями и ритуалами перманентно демонстрировалась и инсценирова­
лась .
Полностью согласимся с характеристикой высших магистратов,
данной К.-Й. Хёлькескампом. Она сводится к следующему. Магист­
раты cum imperio владели исключительным правом созывать комиции
и руководить ими, вносить законы, предлагать кандидатов на выборах
и объявлять результаты. Сверх этого отражалась иерархическая дис­
танция между магистратами и народом в институтах плебса, собст­
венно в роли и функциях трибунов и concilia, и это имело место с от­
носительно раннего времени. Через lex curiata de imperio высшие ма­
гистраты торжественно вводились во власть и имели исключительное
право при всех публичных делах совершать ауспиции. Они обладали,
по крайней мере, теоретически, неограниченной властью приказа и
дисциплинарной властью.
К.-И. Хёлькескамп акцентирует внимание, что собственно воен­
ная сторона империя и его выдающееся основополагающее значение
были неизбежно укреплены и усилены посредством постоянных воен­
ных конфликтов Рима в течение V и IV вв. до н.э. Это укрепление яви­
лось, на его взгляд, основанием для того, что даже непосредственно во
время сословной борьбы вес и объем империя никогда как таковые
10
11
Дементьева В. В. Магистратская власть Римской Республики: содержание понятия
i ^ "
Вестник древней истории. 2005. № 4. С. 46-75.
Holkeskamp K.-J. Senatus populusque Romanus... S. 20.
e
u
m
11
фактически не были урезаны. Парадокс заключается в том, весьма глу­
боко замечает автор теории «римской меритократии», что это только
кажущееся урезание. Развитие provocatio, трибунских auxilium и intercesio показывает это особенно ясно. Эти praesidia libertatis должны бы­
ли удерживать в определенных рамках фактическое применение импе­
рия только собственно внутри города. Они как раз не ограничивали
империй как таковой, подчеркивает К.-Й. Хёлькескамп, они в то время
представляли собой предотвращающие и превентивные действенные
механизмы. Более того, praesidia определенным образом предполагали
вес империя и обширную власть его носителей, они косвенным обра­
зом признавали его огромное значение и этим фактически подтвер­
ждали его. Я полностью солидарна с такими выводами.
Теория меритократии рассматривает в качестве главного очага
напряжения в конфронтации между архаическими сословиями абсо­
лютное право патрициев на доступ к высшим магистратурам.
К.-Й. Хёлькескамп пишет: плебейская верхушка не хотела ограниче­
ния империя, не говоря уже о комплексной «секуляризации» высших
должностных лиц .
К.-Й. Хёлькескамп дает следующую периодизацию борьбы рим­
ских архаических сословий за магистратуры с империем. Первая фаза
борьбы за принципиальный доступ к высшим должностям приходится
на период от начала IV в. до н.э. до законов Лициния-Секстия
(ок. 400-366 гг. до н.э.), за ней последовала вторая фаза, в которой
плебейские претенденты имели регулярный доступ к высшей власти
при паритете представительства в консульской коллегии (366-340 гг.
до н.э.).
Доступ плебеев к должностям, - отмечает К.-Й. Хёлькескамп, создал базис для сотрудничества сословий. А условия для процесса
консолидации патрициев и плебеев создал, по его мнению, плебисцит
Генуция 342 г. до н.э. Именно на хронологическом отрезке от 340 до
280 гг. до н.э., - указывает К.-Й. Хёлькескамп, - действует регулиро­
вание на основе этого закона. А собственно тогда и произошло, на его
взгляд, формирование меритократии. Другим фактором процесса со­
словной консолидации К.-Й. Хёлькескамп называет пророгацию им­
перия. Между 327 г. до н.э. и 295 г. до н.э. продление полномочий но­
сителям империя укоренялось в политической жизни. Эти факторы
укрепляли патрицианско-плебейский консенсус.
К.-Й. Хёлькескамп рассматривает в русле изучения ритуализованной политико-правовой жизни римского общества становление
12
13
12
13
Hölkeskamp
Ibid. S.24.
K.-J. Senatus populusque Romanus... S. 21.
нобилитета, сенат и плебейский трибунат в начале III в. до н.э., анали­
зирует значение Lex Hortensia de plebiscitis и ряда других законода­
тельных актов. Расширяет круг изучаемых в этой плоскости вопросов
итальянский романист Ф. Сини, уделяя приоритетное внимание взаи­
мосвязи политической жизни, религии и права (божественного, пуб­
личного, частного) , изучая, в числе прочего, трактовку римскими
юристами священной неприкосновенности плебейских трибунов и
эдилов. При этом, если немецкие антиковеды тяготеют, - хотя и не
всегда выраженно - к этатической («государственнической») интер­
претации материала, то итальянские - в их числе и Ф. Сини - при­
держиваются преимущественно неэтатических позиций при характе­
ристике Рима республиканской эпохи.
На основе отмеченных политических реалий формируются, как
называет их К.-Й. Хёлькескамп, новые стандарты для определения
способностей политиков к соответствующей деятельности, их качеств
и успеха . Критериями публичной деятельности стали бескомпро­
миссная персональная самоотверженность и полная концентрация на
политике и войне, совете и решении, управлении и предводительстве.
Эта новая идеология базировалась на таких опорах, как ранг, репута­
ция, почести, авторитет и влияние (формируются такие понятия, как
honores, dignitas и auctoritas). На их основе, - отмечает создатель тео­
рии «римской меритократии», - складывается концепт honos/honores,
кристаллизуется это понятие. Высшие должности (honores) при этом
не только рассматривались как сама собой разумеющаяся почетная
награда, но и действовали также одновременно как сущностные (а
очень скоро и как единственные) критерии дефиниции ранга и статуса
nobilis - человека хорошо известного, проявившего себя в ценимом
всеми качестве .
Происходит формирование специфической идеологии службы
(должности), персонального достижения и признания через ранг и
статус соответствующего «бюджета моральных и социальных ценно­
стей» политика и полководца. Форсированное развитие «стандарта»
этой идеологии стало возможным потому, опять-таки подчеркивает
К.-И. Хёлькескамп, что он генерировался и постоянно укреплялся
процессом завоевания Италии и возвышения Рима к гегемониальной
власти. Этот процесс был, по мысли исследователя, определенным
образом и первичным инициированием создания, и дальнейшим сти14
15
16
С* · Γ·
То/"
^ Я *Ът iura civibus praescribebantur. Ricerche sui giuristi del III secolo a C.
°. mo, 1995; idem. Dai documenti dei sacerdoti romani: dinamiche dell universalismo nella
reiigione e nel diritto publico di Roma antica // Diritto@Storia. 2003. № 2.
Ibid. S. 27.
Hölkeskamp K.-J. Senatus populusque Romanus... S. 28.
7
r
16
и
мулом развития системы идеологических ценностей, на основе кото­
рой будет осуществлять власть новая «элита достойных».
Отдельные авторы подчеркивают ранговый, иерархичный ха­
рактер римской аристократии, начиная с IV в. до н.э. Этот вопрос раз­
рабатывает Э. Флаиг. Он отмечает, что среди исторически известных
типов аристократии римская - со времени IV в. до н.э. - являет собой
социологически редкий случай . Ибо римская аристократия имела
выраженную и строгую внутреннюю организацию: сенаторы были
разделены на ранговые классы.
Отражением появления новой элиты являются, по мысли сто­
ронников теории «римской меритократии», способы накопления
«символического капитала» ее представителями и методы его демон­
страции (атриум, триумф, pompa ftinebris, ludi и др.) . При этом мно­
гие явления общественно-политической жизни (народные собрания,
суд, театр и т.п.) рассматриваются как способы ритуального инсцени­
рованного вознаграждения и возмездия, политического единодушия и
социального консенсуса .
Особое место в формировании меритократии в рассматриваемой
концепции отводится сенату. Сенат понимается как политический
центр республики , подчеркивается значение сената как ключевого
института планирования, принятия решений и контроля, как автори­
тетнейшего политического и стратегического органа.
В концепции К.-Й. Хёлькескампа утверждается, что на основе
идеологии служения res publica и populus формируется гомогенная
элита и основополагающий консенсус. Как соотнести тезисы о ранго­
вом, иерархичном характере римской аристократии и ее гомогенно­
сти? Думается, что глубокого противоречия здесь нет. Гетерогенная
по внутренней структуре, римская элита по отношению к внешним
реалиям выступала как единое целое.
«Гомогенность римской аристократии, - отмечал ранее (еще вне
прямой связи с теорией меритократии) Вальтер Эдер, - ее коллектив­
ная способность к господству, были значительно выше, чем у грече­
ской аристократии» . Он связывал это с тем, что аттическая знать, в
отличие от римской, с незапамятных времен развивалась в отсутствие
17
18
19
20
21
17
FlaigE. Ritualisierte Politik... S. 27-28.
Ibid. S. 32-51.; Hölkeskamp K.-I. Rekonstruktionen einer Republik... S. 83, 91, 93-105;
Walter U. Memoria und res publica... S. 89-117.
FlaigE. Ritualisierte Politik... S. 145-147, 167-174, 232-241.
Hölkeskamp K.-J. Senatus populusque Romanus... S. 36-37.
Eder W. Rechtsentwicklung und Verfassungskrise in Athen und Rom. Methoden und Mög­
lichkeiten einer vergleichenden Untersuchung // Griechenland und Rom. Vergleichende Untersucungen zu Entwicklungstendenzen und -höhepunkten der antiken Geschichte, Kunst und
Literatur / Hrsg. von E. G. Schmidt. Tbilissi, Erlangen und Jena, 1996. S. 134.
1 8
19
2 0
21
царской власти. Отсутствие «общего врага», как пишет В. Эдер, и
приводило к меньшей сплоченности афинской аристократии. В Афи­
нах демос, подчеркивает данный автор, для проведения в жизнь своих
требований нуждался в помощи аристократов, в Риме плебс создал
действенную инстанцию в виде плебейских трибунов. И это тоже
привело к большей «отдаленности» элиты и масс, ее обособленности
в политической жизни.
Местом же интеграции элиты в концепции меритократии назы­
вается сенат, в котором возникала платформа для равноправного
партнерства. Эта функция оказалась возможной для сената благодаря
тому, что он был институтом, который сохранял контроль над прави­
лами провозглашения диктатора, избрания магистратов, регулярной
ротации между должностями, чрезвычайного командования. Всеохва­
тывающая коллективная auctoritas сената гарантировала консенсус.
Функция координации нового порядка в Италии сосредотачивалась у
сената, сенат явился инстанцией внутреннего решения конфликтов .
Сторонники теории «римской меритократии» убеждены, что воз­
вышение политических классов классической (средней) Республики
нельзя представлять только лишь количественным расширением ста­
рого патрициата некоторыми семьями «новой аристократии». Наобо­
рот, это возвышение было комплексным многосторонним процессом, в
котором в течение двух поколений возникла совсем новая своеобраз­
ная и специфическая элита. Новая элита формируется не на старой ос­
нове, - делается вывод в концепции меритократии,- ее характеризует
новое качество, новая мораль, новые критерии достойности.
Изложив с некоторыми комментариями суть концепции «рим­
ской меритократии», определим собственное отношение к ней по ря­
ду принципиальных моментов.
Полагаю правомерным применение термина «меритократия»
для обозначения римской элиты последней трети IV-III вв. до н.э., ибо
он, как мне кажется, отражает глубинную специфику римской поли­
тической власти этого времени. Однако остается пока без ответа во­
прос, когда меритократия в Римской Республике себя изживает? Ис­
торический опыт наталкивает на мысль, что меритократии в «чистом
виде» сохраняются только в одном-двух поколениях после возникно­
вения «элиты достойных», когда еще сильны «харизматические осно­
вания» и четкость моральных оценок для наделения властью. Но с те­
чением времени усиливает свое действие такой фактор, как семейст­
венность, ослабевают механизмы политического контроля, происхо­
дит размывание содержания нравственных критериев (при их фор22
^skampK.-J. Senatus populusque Romanus... S. 40-41.
мальном декларировании) и т.п. В какой именно исторический мо­
мент начинается вырождение римской меритократии, - вопрос этот
должен стать предметом специального обсуждения.
Весьма импонирует мне трактовка в теории «римской мерито­
кратии» значения магистратов с империем, сути Imperium и целевого
назначения praesidia libertatis. Считаю заслугой автора концепции
К.-Й. Хёлькескампа выяснение роли правового регулирования в про­
цессе складывания меритократии (закона Генуция и пророгации им­
перия). Поддерживаю выводы разработчиков концепции о сенате как
месте формирования гомогенной элиты и ее ранговом характере
(внутренней иерархичной организации). Не вызывают возражения
понимание honores, dignitas, auctoritas как новых критериев достойности, а также значения ритуала, сакрализованных действий, религии в
процессе формирования новой элиты.
Некоторые несогласия я хотела бы высказать по следующим по­
водам.
К.-Й. Хёлькескамп связывает - и это естественно - формирова­
ние меритократии с доступом плебеев к высшим должностям. Но
первой фазой этой борьбы (не формирования меритократии, а сослов­
ной борьбы) он считает 400-366 гг. до н.э., а второй - 366-340 гг. до
н.э. И только после завершения этого второго этапа, после 340 гг. до
н.э., начинается, согласно его точке зрения, формирование мерито­
кратии. Поскольку я полагаю, что плебеи имели представительство
(пять должностных мест) уже во второй коллегии децемвиров , то
соответственно, считаю время, начиная от децемвирата, - временем
складывания тех принципов, на которых базировалась «власть дос­
тойных». Сам К.-Й. Хёлькескамп пишет, что доступ плебеев к долж­
ностям «создал базис для сотрудничества» двух сословий. Деклари­
руя важность допуска плебеев в магистратуры с империем для про­
цесса формирования меритократии, он фактически разрывает хроно­
логически доступ плебеев к высшим должностям и процесс формиро­
вания новой элиты.
На мой взгляд, таким образом, искусственно сужен хронологи­
ческий отрезок, на котором формируется римская меритократия (ему
отводится время жизни двух поколений между 338-295 гг. до н.э.).
Полагаю, что процесс формирования новой элиты начался уже с
450 гг. до н.э., с допуска плебеев в децемвират; он набрал обороты в
период конституционного существования консульского военного
23
2 3
Дементьева В. В. Децемвират в римской государственно-правовой системе середины
V в. д о н.э. М , 2003. С. 97-105.
24
трибуната . Поэтому, на мой взгляд, первый этап складывания мери­
тократии 450-367 гг. до н.э. (два поколения римлян), второй этап 367338 гг. до н.э. - (еще одно поколение), т.е. три поколения закладывали
основу того интенсивного, бурного процесса, который проходил в
338-295 гг. до н.э., и который должен быть назван завершающей ста­
дией формирования римской меритократии. Однако к нему, на мой
взгляд, не должен сводиться хронологически весь процесс.
Соглашаясь в принципиальном плане с тем, что накопление
«символического капитала» и его предъявление были ритуальными
элементами, отражавшими появление новой элиты, я не могу поддер­
жать некоторые конкретные выводы, например, утверждение
Э. Фланга о том, что римские комиции были не органом принятия
решений, а органом консенсуса. То, что в них происходил ритуал
консенсуса, отнюдь не устраняет, на мой взгляд, главного целевого
назначения римских комиций как политического органа и не должно
затмевать их основных функций - законодательной и избирательной.
На основе изложенного выше выскажу предположение о том,
что римская меритократия - это зародыш представительной демокра­
тии нового времени. Это, конечно, как давно подчеркивается, не де­
мократия в греческом смысле (в смысле «прямой демократии»). Ко­
личество членов гражданского коллектива в римской civitas было зна­
чительно большим, чем в любом греческом полисе. А количество
граждан серьезно влияет на политическое устройство, на выбор фор­
мы правления. «Прямая демократия» возможна только в очень малом
объеме гражданского коллектива. Правящая элита, нобилитет, как бы
«представляла» и осуществляла интересы гражданского коллектива, а
не узко олигархические. Парадокс в том, что мы не можем назвать ее
демократией, не заключая это слово в кавычки, поскольку замешана
эта представительность была на «элитарности» и связанных с ней
преимуществах, но первый шаг в направлении к «представительной
демократии», как мне кажется, был сделан именно в Римской Респуб­
лике. И сделан он был благодаря тому, что сочетались два фактора:
1) полисные устои в основе социально-политической организации, и
2) «великоватый» для осуществления прямой полисной демократии
греческого образца гражданский коллектив.
Дементьева В.В. Римская магистратура военных трибунов с консульской властью М.,
WO. С. 138-156. С выводами Р. Бунзе (Bunse R. Das römische Oberamt in der frühen Re­
publik und das Problem der „Konsulartribunen". Trier, 1998. Bochumer Altertumwissen' h e s Colloquium. Bd. 31) о неисторичности консульского трибуната я согласиться
не мог}'. См.: Дементьева В.В. Римская магистратура военных трибунов с консульской
властью. М., 2000. С. 9 и др.; она же. Децемвират в римской государственно-правовой
« с т е м е . . . С. 129-131 и др.
c
att
lc
Когда мы говорим о том, в чем корень демократического начала
римской республиканской системы (а оно было присуще ей, по Полибию, наряду с аристократическим и монархическим), мы должны, на
мой взгляд, отдавать себе отчет в том, что оно относится не собственно
к политическому режиму, не к механизмам осуществления власти, а к
первичной, полисной основе римской общинной организации. Суть, на
мой взгляд, состоит в том, что во всякой полисной организации форма
правления - «общественный договор», т.е. результат коллективного
принятия решения гражданами данного полиса. В этом демократиче­
ская посылка. Но «договориться» - вполне демократическим путем граждане могут о том, что механизм осуществления властных полно­
мочий будет каким угодно, в том числе и совсем не демократическим.
Когда мы дифференцируем понятия «полис» (civitas - гражданская
община) и «республика» (res publica в значении «государство», поли­
тическая организация гражданской общины), тогда мы менее запуты­
ваем себя в понимании «римской демократии». И если бы Ф. Миллар
это разделил изначально, думаю, что несколько иной оборот приобрела
бы начатая им свыше двадцати лет назад дискуссия.
О римских истоках принципа представительности свидетельст­
вует, на мой взгляд, следующее:
I. Статус высших магистратов (magistrates cum imperio) как
носителей делегированного государственного суверенитета. Обла­
давший maiestas римский народ, populus Romanus, был носителем го­
сударственного верховенства, но от лица cives и patres оно делегиро­
валось на определенный срок высшим магистратам. Магистраты в
Риме - не просто исполнительный орган народных собраний, как это
было в Афинах, они получали право представлять римский народ в
важнейших государственных делах. Эта идея - делегирования госу­
дарственного суверенитета носителям высшей исполнительной вла­
сти - римская, здесь несомненен приоритет римлян, это их вклад в
формирование принципа представительной власти. Право высшего
магистрата на это представительство, на действия от имени всего на­
рода, было заложено в Imperium.
П. Принцип голосования в комициях, в том числе и в элек­
торальных (одна центурия, курия, триба - один голос). Этот принцип
означал в зародыше систему «выборщиков», еще не персонифициро­
ванную, более абстрактную, но в целом близкую по сути, например, к
современным выборам американского президента, когда выборщик
получает не просто право голосовать на следующем этапе избира­
тельной процедуры, но вместе с этим правом и обязанность подать
свой голос вполне определенным образом.
III. Принцип комплектования сената: начиная с 366 г. до н.э.
римский сенат очевидным образом превращается из собрания аристо­
кратии в собрание экс-магистратов, которые в качестве достойных
представителей римского народа (избранных им) осуществляли рас­
порядительные и контролирующие функции. Политик избирался
только в магистратуру, отдельного избрания в сенат не было, но пра­
во представлять интересы римского народа он уже получил на элек­
торальных комициях.
IV. Право провокации как право контроля народа за высшей
судебной властью магистрата. Ни один магистрат не мог быть из­
бран без того, чтобы по его решению не была возможна провокация
(С/с. De rep. 11.54.). Возможность исправить действия магистрата на
собрании гражданского коллектива (особенно когда речь идет о жизни
и смерти его члена), также свидетельствует о том, что должностное
лицо, облеченное высшей исполнительной властью, должно было счи­
таться с интересами тех, кого оно представляло, принимая решения.
V. Condones как средство выражения мнения римских граж­
дан, доводимое до их избранников, благодаря которому правящая
элита знала желания тех, кого она представляет в органах власти. Ре­
шения на сходках путем голосования не принималось, но contiones
нужны были, в первую очередь, для того, чтобы «привести в соответ­
ствие» позицию представителя народа с чаяниями и интересами само­
го этого народа.
VI. Mores maiorum как универсальный для всех граждан по­
веденческий канон, на основе которого осуществлялось представи­
тельство римского гражданства нобилитетом. Mores maiorum включа­
ли с начала III в. (с создания новой морали и новой элиты, в соответ­
ствии с теорией римской меритократии) такие этические ценности и
установки, как virtus, dignitas, fides, ставшие критериями отбора пред­
ставителей в органы власти. Именно в Риме были сформированы ка­
чества достойного политика как лучшего из лучших гражданина, ко­
торый может представлять весь коллектив, и критерии его поведения.
Второй и третий пункт не требуют особых комментариев, ибо не
являются объектом длительных дискуссий. Прокомментирую поэто­
му, почему я считаю четыре остальных утверждения аргументами те­
зиса о римских корнях принципа представительности.
Статус высших магистратов (magistrates cum imperio) как но­
сителей делегированного государственного суверенитета. Многооб­
разие исследовательских мнений по вопросу о содержательном на­
полнении понятия Imperium может быть - в самом общем виде - све­
дено к двум гипотезам. Первая в своей основательной разработке свя­
з н а с именем Теодора Моммзена. Согласно его теории, Imperium с
момента своего возникновения, еще при царях, соединял в себе все
стороны высшей исполнительной власти . Его концепцию можно на­
звать теорией «изначально полифункционального империя». Учение о
«цельности империя» Йохен Бляйкен небезосновательно считал
ядром «Римского государственного права» Т. Моммзена . Империй
как обширная должностная власть времен примитивной монархии
была, в соответствии со взглядом Моммзена, после изгнания царей
унаследована магистратами. Эта должностная власть - в концепции
великого немецкого романиста - охватывала как высшее командова­
ние войском в случае ведения военных действий, так и возможность
проведения в жизнь распоряжений, касавшихся других сфер деятель­
ности, включая и уголовную юрисдикцию . Переход к республикан­
ским государственным формам привел только к ряду модификаций:
избрание высших должностных лиц стало осуществляться на центуриатных комициях, срок полномочий их был ограничен, был внедрен
25
26
27
„28
принцип коллегиальности и осуществлен ряд других изменении .
Продолжатели «линии Моммзена» в трактовке содержания ма­
гистратского империя и его преемственности от царского будут затем
формулировать эту преемственность в иных выражениях, трансфор­
мировавших представление о ней . Если Т. Моммзен вел речь о рес­
публиканских «модификациях», связанных с империем (но не писал,
что это были модификации самого империя), то в дальнейшем в лите­
ратуре появилась формулировка об ином объеме (масштабе) собст­
венно Imperium. Стало распространенным противопоставление «пол­
ного» империя «неполному», как заключавшему в себе меньше власт­
ных функций .
Последователями Т. Моммзена в толковании магистратского
империя были Франц Ляйфер, Ойген Тойблер, Генрих Зибер, Ханс
Рудольф, Карл-Хайнц Фогель, Эрнст Мейер, Ульрих фон Любтов и
многие другие видные антиковеды. Например, Ф. Ляйфер так же по­
нимал природу империя как неограниченной и неделимой власти (да29
30
2 5
Mommsen Th. Römisches Staatsrecht. Bd. 1. Leipzig, 1952. S. 188-189; idem. Abriss des
römisches Staatsrecht. Leipzig, 1893. S. 85.
Bleichen J. Das römische Recht (1994) // Bleichen J. Gesammelte Schriften. Bd. 1. Stuttgart,
1998. S. 343.
Mommsen Th. Römisches Staatsrecht... Bd. L S . 22-23, 166, 169.
Ibid. S. 8; См о б этом: Linhe В. Von der Verwandtschaft zum Staat. Die Entstehung politi­
scher Organisationsformen in der frührömischen Geschichte. Stuttgart, 1995. S. 135.
von Lübtow U. Die römische Diktatur // Der Staatsnotstand. Berlin, 1965. S. 118.
См., например: Develin R. Lex curiata and the Competence of Magistrates // Mnemosyne.
1977. Vol. X X X . Fase. I. P. 58.
2 6
27
2 8
2 9
3 0
ясе более четко ее акцентируя) и отвергал идею «частичной компетен­
ции» высших римских магистратов .
Оппоненты концепции Т. Моммзена, называя ее «теорией то­
тального империя», относят к числу ее сторонников и крупного
итальянского романиста Франческо Де Мартино . Его сближает с
исследователями, принимавшими моммзеновский взгляд, прежде
всего то, что он рассматривал Imperium как очень древний публичноправовой термин, однако он не наполнял его содержание смыслом
«целостная и неделимая власть» .
В обобщающих работах о римской государственности, опубли­
кованных в конце X X в., моммзеновской точки зрения на природу
империя римских магистратов как соединившего в себе гражданские
и военные полномочия, унаследованные от царей, придерживался
Александр Демандт .
Противоположная теории изначально многогранного империя
концепция была разработана Альфредом Хойсом, который считал,
что исходно Imperium - это именно и только высшее военное коман­
дование . Он пришел к выводу, что в течение сословной борьбы
власть, составлявшая содержание этого понятия, была расширена пу­
тем включения в нее уголовной юрисдикции и ограничена посредст­
вом закона Валерия о провокации 300 г. до н.э. В начале же респуб­
ликанской эпохи, с точки зрения А. Хойса, гражданские функции ма­
гистрата в правомочия его империя не включались. Формирование
«тотального империя» А. Хойс отнес к поздней фазе развития рим­
ской конституции, подчеркнув, что таковой не характерен ни для
ранней монархии, ни для ранней Республики, поскольку на этих эта­
пах, согласно его взгляду, отсутствовали гражданские и судебные
полномочия высших магистратов. Магистратская власть начала Рес­
публики была отождествлена А. Хойсом не с понятием Imperium, а с
понятием auspicium .
31
32
33
34
35
36
31
heifer F. Die Einheit des Gewaltgedanken im römischen Staatsrecht. Leipzig, 1914. См. о б
этом: Staveley Ε. S. The Constitution of the Roman Republik // Historia. 1956. Bd. V.
P. 107-108.
См., например: Kunkel W. Staatsordnung und Staatspraxis der römischen Republik. Mün­
chen, 1995. S. 26.
De Martino F. Storia della costituzione Romana. Napoli, 1972. Vol. 1. P. 413-416.
Demandt A. Antike Staatsformen. Eine vergleichende Verfassungsgeschichte der Alten
Welt. Berlin, 1995. S. 400-401.
Heuß A. Zur Entwicklung des Imperiums der römischen Oberbeamten // Zeitschrift der Sa»gny-Stiftung fur Rechtsgeschichte. R. A. Weimar, 1944. Bd. 64. S. 57-133; idem. Gedanken
und Vermutungen zur frühen römischen Regierungsgewalt. Göttingen, 1983. (Nachrichten der
Akademie der Wissenschaften in Göttingen. 1. Philologich - Historische Klasse, 1983. S. 376454.); idem. Gesammelte Schriften. Bd. 2. Stuttgart, 1995. S. 908-985.
HeußA. Gedanken und Vermutungen... S. 3-7, 44-47, 72-76.
34
V
Первым негативно отнесся к теории А. Хойса Пьетро де Франчиши , который в публикациях конца 40-х - начала 50-х гг. X X в.
тщательно проанализировал его доводы о нецарском и чисто военном
исходном характере магистратской власти. Итальянский исследова­
тель определял imperium как воплощение государственного сувере­
нитета, как военную, судебную, административную и религиозную
власть одновременно, а в носителях империя видел персонификацию
res publica . П. Де Франчиши «справедливо обвинял Хойса, - пишет
Кори Бреннан, - за игнорирование «харизматического» аспекта
imperium и auspicium», тогда как традиция придает особое значение
изначально царской власти как основе республиканской конституции,
что глубоко коренится в самосознании римлян: это не просто конст­
рукция времен поздней Республики» . Однако доводы П. Де Фран­
чиши не возымели должного действия, число сторонников теории
А. Хойса (особенно в немецком антиковедении) увеличивалось. Кри­
тика ее звучала очень редко; так, критическими замечаниями про­
комментировал теорию А. Хойса в своем историографическом труде
Герберт Грцивотц, подчеркнувший, что он не видит необходимости с
самого начала ограничивать империй только военной стороной .
На позиции А. Хойса в трактовке содержательного наполнения
понятия imperium и его эволюции встали известные романисты
П. Вочи , Г. Везенберг , Й. Бляйкен , В. Кункель , О. Берендс ,
Б. Санталючия , Й. Рюпке и ряд других исследователей, которые
конкретизировали и дополнили - каждый по-своему - концепцию из37
38
39
40
41
42
46
43
44
45
47
De Francisci P. Arcana Imperii. III. 1. Milano, 1948. P. 29-40; idem. Intorno alia natura e
alia storia delFauspicium imperiumque // Studi in memoria di E. Albertario. I. Milano, 1953.
P. 399-432.
De Francisci P. Civilta Romana. Roma, 1939. P. 46-47.
Brennan C. The Praetorship in the Roman Republic. Vol. 1. Oxford, 2000. P. 14.
Grziwotz H. Der moderne Verfassungsbegriff und die „Römische Verfassung" in der deut­
schen Forschung des 19. und 20. Jahrhunderts. Frankfurt am Main, Bern, New York, 1986.
S. 263.
Voci P. Per la definizione deirimperium // Studi in memoria di E. Albertario. II. Milano,
1953. P. 65-67.
Wesenberg G. Zur Frage der Kontinuität zwischen königlicher Gewalt und Beamtengewalt
in Rom // Zeitschrift der Savigni-Stiftung für Rechtsgeschichte. R. A . 1953. Bd. 70. S. 58-92.
Bleichen J. Zum Begriff der römischen Amtsgewahlt. Auspicium - potestas - imperium.
Göttingen, 1981. S. 21, 23, 41; idem. Die Verfassung der römischen Republik. 7 Aufl. Pader­
born, 1995. S. 83.
Kunkel W. Staatsordnung und Staatspraxis... S. 26-28.
Behrends O. Der römische GesetzesbegrifT... S. 72-75.
Santalucia B. Dalla vendette alla pene // Storia di Roma. Torino, 1988. Vol. 1. P. 436, 440.
Rüpke J. Domo militiae. Die religiöse Konstruktion des Krieges in Rom. Stuttgart, 1990.
S. 41-43.
3 8
3 9
4 0
41
4 2
4 3
4 4
4 5
4 6
47
начально военного империя. Именно она использована для статьи
«Imperium» нового немецкого энциклопедического словаря .
П. Вочи и Г. Везенберг отрицали преемственность империя рес­
публиканских магистратов от regium Imperium на том основании, что,
в отличие от царей, высшие магистраты были, по их мнению, лишь
исполнительным органом сената . Окко Берендс рассматривал
imperium исключительно как правовую конструкцию, которая могла
появиться лишь в конце III в. до н.э.
В наиболее завершенном, итоговом виде концепция изначально
чисто военного содержания понятия imperium представлена в трудах
Й. Бляйкена и В. Кункеля.
Й. Бляйкен рассматривал imperium в ранней Республике как со­
ставную часть должностной власти магистратов, фигурировавшей то­
гда, по его мнению, под термином auspicium. Затем, с конца IV в. до
н.э., военные конфликты римлян с соседями привели к выдвижению
на передний план военной компетенции магистратов, что нашло от­
ражение в формуле auspicium imperiumque. Наконец, в поздней Рес­
публике понятие imperium стало, согласно его точке зрения, означать
единство военной и гражданской власти магистратов .
В. Кункель, также утверждая, что понятие imperuim появилось
первоначально как обозначение военной власти, высшего командова­
ния, обосновывал, что всеохватывающее (широкое) значение его воз­
никло, развиваясь «от части к целому», и гражданские полномочия
высших магистратов из этого понятия выводить путем дедукции ос­
нований нет .
В. Кункель резко полемизировал со сторонниками теории изна­
чально полифункционального империя, особенное его неприятие вы­
зывал их тезис о магистратском империи как государственноправовом фундаментальном понятии, в чем он усматривал некритиче­
ское следование позднереспубликанским авторам .
В последовавших за объемным трудом В. Кункеля антиковедческих работах конца X X - начала X X I вв. исследователи, разделяя ту
или другую теорию империя магистратов, не вели, как правило, вы­
раженной полемики, ограничиваясь констатацией своих позиций по
данному вопросу. Позиции эти тяготели более к теории, идущей от
48
49
50
51
52
de Libero L. Imperium // Der neue Pauli. 2001. Bd. 5. Sp. 955-958.
Wesenberg G Zur Frage der Kontinuität... S. 76, 79, 81; См. также: Luzzato G. Verba
praeire delle piu antiche magistrature romano-italiche // Eos. Commentari societatis Philolo­
g e Polonorum. 1956. Vol. 48. P. 441.
Bleichen J. Zum Begriff... S. 35.
, "kel W. Staatsordnung und Staatspraxis... S. 26.
*" Ibid.
4 9
5)
Ku
5
А. Хойса, нежели от концепции полифункционального империя. Это
проявилось, в частности, в монографии Эндрю Линтотта, в которой,
как отмечает Вильфрид Ниппель, «моммзеновская теория всеохваты­
вающего единого империя отклоняется» . Вместе с тем, хотя Э. Линтотт действительно исходит из теории изначально военного
империя , к теоретическим построениям Т. Моммзена он подходит
более взвешенно, каждый раз отдельно оговаривая свое согласие или
несогласие с великим немецким романистом.
Усматривает в империи изначально высшую власть военного
командования Джузеппе Валдитара . Но, в отличие от большинства
сторонников теории исходно военного империя, Дж. Валдитара видит
преемственность империя республиканских магистратов от царского.
Разделяет гипотезу «военного» содержания понятия Imperium в
период ранней Республики и Роберта Стюарт, находя в нем именно
полномочия должностного лица отдавать приказы армии; ратифика­
ция этих полномочий осуществлялась куриями .
Контрастирует с позицией косвенной поддержки теории чисто
военного империя применительно к нескольким векам республикан­
ской эпохи вывод итальянского автора Карлы Мази Дория, которая
находит «генетическим основанием» iurisdictio римских магистратов
cum imperio их право отдавать приказы, заложенное в империи, и рас­
сматривает юрисдикцию - в качестве важной составной части
Imperium - как ключ к пониманию принципиальных должностных от­
ношений римских высших магистратов .
На точке зрения о магистратском империи как унаследованной
от царей одновременно гражданской и военной власти стоит Кори
Бреннан , написавший современный фундаментальный труд о рим­
ской претуре. Заметим, что осуществить эту масштабную задачу, на­
ходясь на позициях последователей А. Хойса, он бы просто не смог:
возникло бы противоречие между конкретным анализом гражданской
деятельности претора, базировавшейся именно на его империи, и ме­
тодологическими установками о сугубо военном характере империя в
IV—III в. до н.э. Вероятно, здесь сам материал диктовал теоретические
ориентиры.
53
54
55
56
57
58
5 3
Nippel W. Andrew Lintott: Тпе Constitution of the Roman Republic. Oxford: Clarendon.
P. 1999. XI., 297 S. // Gnomon. 2002. Bd. 74. Heft 1. P. 82.
Lintott A. Tne Constitution of the Roman Republic. Oxford, 1999. P. 96.
Valditara G. Studi di diritto pubblico romano. Torino, 1999. P. 6.
Stewart R. Public Office in Early Rome. Ritual Procedure and Political Practice. Ann Ar­
bor, 2000. P. 34.
Doria CM. Spretum Imperium. Napoli, 2000. P. 314.
Brennan С Op. cit. P. 3.
5 4
55
5 6
57
5 8
В целом же, если схематично определить особенности воспри­
ятия различными национальными школами двух теорий магистрат­
ского империя в историографии рубежа X X - X X I вв., то нам представ­
ляется следующая картина. Очень сильным оказалось воздействие
концепции, идущей от А. Хойса (особенно в вариантах Й. Бляйкена и
В. Кункеля) на немецкое антиковедение. В англо-американской рома­
нистике нет выраженного отрицания теории Т. Моммзена, но взгляды
исследователей (хотя и не всех) плавно сместились в сторону его оп­
понентов. При этом специального обсуждения данной проблемы в ра­
ботах англоязычных авторов мы не находим (за исключением исто­
риографических заметок в монографии К. Бреннана ), как не нахо­
дим и стремления четко определить свои позиции в данном отноше­
нии. Лишь иногда авторы включают уже для IV в. до н.э. в объем
полномочий высших магистратов, наряду с военным командованием,
юрисдикцию в гражданской сфере, в том числе право принуждения,
как это делает О.Ф. Робинсон . В итальянской историографии, хотя в
ней есть определенный скептицизм в отношении государственноправовой систематизации Т. Моммзена, теория полифункционального
империя, предложенная великим немецким ученым, тем не менее, не
отодвинута совсем как «вчерашний день» антиковедения.
Оппоненты теории Т. Моммзена утверждают: публично-право­
вая абстракция не могла возникнуть в раннюю архаику, а потому не
применима к ней. С чем здесь нельзя согласиться: Imperium как поли­
функциональная власть в трудах антиковедов - категория научной аб­
стракции (результат аналитического историко-правового обобщения).
Применение термина Imperium как публично-правового понятия кор­
нями уходит в произведения авторов поздней Республики. То, что в
царский период и раннюю Республику оно не существовало как юри­
дическая абстракция, никоим образом не мешает использовать его по
отношению к этим этапам римской истории в качестве элемента кате­
гориального аппарата современной науки. Многих понятий не суще­
ствовало в ту или иную эпоху, но исследователи их используют как
научные абстракции. Например, понятие magistratura является ново­
латинским словообразованием; в античности оно не употреблялось ни
для обозначения определенной должности, ни в институциональном
смысле , что, однако, не мешает современным ученым его широко
применять. В данном же случае термин Imperium даже не асинхронен.
59
60
* Вгеппап С Op. cit. Р. 12-15.
Robinson O.F. The Souers of Roman Law Problems and Methods for Ancient Historians.
London and New York, 1997. P. 5.
Robinson O.F. Op. cit. S. 4; Reiner JM. Op. cit. S. 41.
Другое дело, что римляне эпохи архаики воспринимали империй
«как магическую силу, которая передается специальным lex curiata de
imperio от богов к вождю... чтобы с ее помощью вести народ к благо­
получию, а войско к победе» (подчеркивал, что понятие империя
изначально относилось к религиозно-магической сфере еще Иоахим
Ян ). Но исследователи вправе, проведя аналитическое осмысление,
рассматривать империй не как магическую силу, а как реальную
власть его носителя и определять объем этой власти.
Теория А. Хойса имеет и сильную сторону. Главное - это акцен­
тирование «военной доли» содержания понятия imperium и ее значе­
ния в период римской архаики, которое затушевывается в концепции
«тотального империя».
Глагол imperare (исходная форма inperare, сохранявшаяся еще и
во II в. до н.э. , или inparare ), от которого происходит существи­
тельное imperium, имеет значения «приказывать», «повелевать», «вла­
ствовать», «господствовать» и ряд других, близких по смыслу. Грече­
ские авторы для перевода термина imperium использовали слова αρχή
и εξουσία, либо же просто транслитерировали - ίμπέριον (своего,
аналогичного римскому, понятия у греков не было). Этимология сло­
ва imperium заставляет согласиться с В. Кункелем, что естественно,
чаще всего imperium в значении «приказ» использовался в военной
сфере и был тесно с нею связан . Согласимся и в том, что нельзя не­
дооценивать военный фактор в ранней истории Рима, он являлся ре­
шающим в поддержании ее существования и самосохранении. Одна­
ко, подчеркивая важность этого положения, я, тем не менее, не могу
отрицать правоту тезиса о полифункциональности империя со времен
царей. Я бы только подчеркнула: со времен этрусских царей.
Создание в период реформ Сервия Туллия центуриатной орга­
низации поставило знак равенства между военной и общегражданской
жизнью римлян. «Применительно к древнейшему периоду римской
истории imperium понимался как царская власть, как совокупность
62
63
64
65
66
67
6 2
Токмаков В.Н. К вопросу о военных правомочиях консулов в публичном праве ар­
хаического Рима // Forum Romanum: Доклады III международной конференции «Рим­
ское частное и публичное право: многовековой опыт развития европейского права».
Ярославль-Москва, 25-30 июня 2003 г. М., 2003. С. 39; он же. К вопросу о военных
правомочиях консулов в публичном праве архаического Рима // IVS A N T I Q V V M .
Древнее право. М., 2003. № 2(12). С. 86.
Jahn I. Interregnum und Wahldiktatur. Kallmünz, 1970. S. 75-76.
Rosenberg A. Imperium // Pauli / Wissowa Real-Encyclopedie der classischen Alterthums­
wissenschaft. Stuttgart, 1916. Bd. IX. 2. Sp. 1201.
Staveley E. S. The Constitution... P. 108.
См.: Mason Η. J. Greek Terms for Roman institutions. A Lexicon and Analysis. Toronto,
1974. (American Studies in papyrology. Vol. 13.) P. 56.
Kunkel W. Staatsordnung und Staatspraxis... S. 23.
6 3
6 4
6 5
6 6
67
царских полномочий», - пишет И.Л. Маяк . Глубоко проанализиро­
вав употребления понятия у Авла Геллия, И.Л. Маяк пришла к выво­
ду, что оно фигурирует у него «в качестве полисемантичного терми­
на, обозначающего высшую военную власть, полноту власти правите­
лей (царей, магистратов, промагистратов), наконец - совокупность
территорий под властью Рима» . Содержание термина Imperium эво­
люционировало, отмечает И.Л. Маяк, от первого из перечисленных
значений до последнего . При этом она обращает внимание, что по­
нятие Imperium бытовало в Риме с незапамятных времен, а «писатели,
жившие в эпоху Республики, относят его к правлению Ромула» .
В любом случае, начиная со времени Сервия Туллия, невозмож­
но ничем существенным подкрепить трактовку regium Imperium как
чисто военной власти. Наоборот, судебные полномочия римских ца­
рей, их право законодательной инициативы и законодательная дея­
тельность, сакральные функции подтверждаются новейшими совре­
менными исследованиями, в том числе и российских антиковедов .
Вывод о военных истоках империя научно состоятелен. Но труд­
но согласиться с приверженцами теории «военного империя» в том,
что империй должен пониматься как сохранявший сугубо военное со­
держательное наполнение на всем протяжении ранней и классической
Республики, и только для поздней Республики можно использовать
понятие Imperium в значении единства военной, гражданской и судеб­
ной власти магистратов. Следует согласиться со сторонниками теории
«всеохватывающего» империя, что к цивилизованной истории Рима
(наступившей, хотя и не по единодушному, но широко признанному
мнению исследователей, в VI в. до н.э.), от ее начала и до конца I в. до
н.э., вполне обоснованно применение понятия Imperium как публичноправового (добавим: как публично-сакрально-правового), означающего
всю совокупность высшей исполнительной власти.
В специальной статье я рассмотрела аргументацию и контрдо­
воды сторонников каждой из двух основных точек зрения . Полагаю,
что империй всегда включал определенный и неизменный набор прав
магистрата по отношению к гражданскому коллективу в целом и каж69
70
71
72
73
Маяк И.Л. Понятие власти и собственности в сочинении Авла Геллия // IVS
ANTIQVVM. Древнее право. 1998. №1 (3). С. 18-19; См. также: Маяк ИЛ. Римляне
ранней Республики... С. 114-115.
Маяк И.Л. Понятие власти... С. 25.
Там же. С. 26.
Т а м ж е . С. 18.
7 о
7 ι
7 2
Кофанов Л.Л. Характер царской власти в Риме VIII-VI вв. д о н.э. // Антиковедение и
медиевистика. Ярославль, 2001. Вып. №.3. С. 14-24.
Дементьева В.В. Магистратская власть Римской Республики... С. 46-75.
дому гражданину в отдельности. Imperium давал его носителю сле­
дующие права:
1. Общаться с богами от имени общины, проводить auspicia.
2. Созывать комиции, вносить в них законодательные предло­
жения (rogationes).
3. Созывать сенат, вносить в сенат предложения (relationes) и
требовать от него заключения по предложенному вопросу.
4. Право высшего военного командования, в том числе набора
войск и проведения военных операций в роли главнокомандующего,
назначения войсковых командиров и право триумфа в случае мас­
штабной победы.
5. Право заключения перемирия (но не мира) с врагом.
6. Право распределения военной добычи (хотя бы ее части).
7. Право высшей административной власти.
8. Право высшей судебной власти, включая право наказания
гражданина.
9. Право торжественного провозглашения своего преемника в
роли держателя империя - любого легитимного магистрата с империем, в том числе и экстраординарного, получавшего империй на корот­
кий срок.
10. Право назначения на время отсутствия в Риме всех магист­
ратов с империем, полученным на основе закона, городского префек­
та (praefectus urbi).
11. С последней трети IV в. до н.э. - право стать (по истечении
должностных полномочий) промагистратом на основе пророгации
империя. При Сулле всем консулам и преторам было дано право на
годичное продление империя, rto закону 52 г. до н.э. между консула­
том и проконсулатом (так же как между претурой и пропретурой)
должно было пройти пять лет (Dio. X L . 46, 56).
12. Право на инсигнии, символизировавшие империй.
Этот набор правомочий, по моему убеждению, неотъемлемо
входил в содержание понятия imperium .
Таким образом, полагаю, что империй магистрата включал в се­
бя право организовывать для военной и мирной жизни всю общину
(высшая исполнительная, административная, судебная власть). Это не
что иное, как делегированный государственный суверенитет, право
магистрата действовать от имени римского народа в гражданской и
военной сфере. Пророгация империя, по сути дела - право действо­
вать от имени римского народа в его провинциях.
74
7 4
Подробнее см.: Дементьева
140
В.В. Магистратская власть Римской Республики... С. 46-75.
Право провокации как право контроля народа за высшей судеб­
ной властью магистрата. Первым, кто создал концепцию провока­
ции как важного элемента конституционного устройства Рима, был
Т. Моммзен , который, по словам Й. Бляйкена, «предпринял, без со­
мнения, гениальную попытку объяснить провокацию и определить ей
центральное и прочное место в его государственной и уголовноправовой системе» . В соответствии с гипотезой Т. Моммзена, не­
редко называемой в историографии «универсальной теорией прово­
кации» , право апеллировать к народу возникло в царскую эпоху (о
чем свидетельствует античная традиция), но носило тогда необяза­
тельный характер . В 509 г. до н.э., одновременно с основанием Рес­
публики, был принят закон Валерия Публиколы о провокации, а затем
еще два закона - Валерия и Горация в 449 г. до н.э., после устранения
децемвирата, и закон Валерия 300 г. до н.э. По Т. Моммзену, прово­
кация была основным гражданским правом с самого начала Респуб­
лики: она была законным средством для гражданина опротестовать
приговор магистрата, выступавшего в роли суда первой инстанции, в
суде второй инстанции - народном собрании. Суд комиций выступал
в качестве «инстанции помилования». Таким образом, Т. Моммзен
рассматривал республиканский уголовный процесс как комбиниро­
ванный, магистратско-комициальный . Попытался пересмотреть
концепцию Т. Моммзена X . Брехт, согласно взгляду которого в Риме
ранней Республики существовал единственный комициальный уго­
ловный процесс, а магистрат выступал в нем лишь как инициатор
возбуждения того или иного дела . Й. Бляйкен, опираясь на давний
75
76
77
78
79
80
Mommsen Th. Römisches Strafrecht. Leipzig, 1899. S. 473-475.
Bleichen J. Ursprung und Bedeutung der Provocation // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für
Rechtsgeschichte. R A . Weimar, 1959. Bd. 76. S. 325.
Martin J. Die Provocation in der klassischen und späten Republik // Hermes. 1970. Bd. 98.
S. 73.
Mommsen Th. Römisches Staatsrecht... Bd. 2. S. 11. Сторонниками отнесения к царской
эпохе возникновения права провокации в современной науке являются, например,
С. Тондо и Б. Санталючия: см. Кофаиов Л.Л. Lex Valeria de provocatione 509 г. д о н. э. и
начало разделения римского права на публичное и частное // 1VS A N T I Q W M . Древнее
право. 2001. № \ (g) с . 31; Л.Л. Кофанов подчеркивает, что «по крайней мере со вре­
мен Тулла Гостилия применялась апелляция к народному собранию на судебные реше­
ния царей» {Кофаиов Л.Л. Характер царской власти в Риме VIII—VI вв. д о н. э. // Антиковедение и медиевистика. Ярославль, 2001. Вып. 3. С. 23).
Из относительно новых работ о Т. Моммзене изложение его теории провокации и ее
анализ содержится в статье Франка Бене: Behne F. Volkssouveränität und verfassungs­
rechtliche Systematik. Beobachtungen zur Struktur des Römischen Staatsrechtes von Theodor
Mommsen // Res publica reperta. Stuttgart, 2002. S. 124-136.
Brecht H. Zum römischen Komitialvervahren // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für
Rechtsgeschichte. R. A . Weimar, 1959. Bd. 59. S. 261-314.
тезис о неисторичности двух первых законов о провокации , исхо­
дящий из признания дублетами консульских пар 509 и 449 гг. до н.э.
(Valerius - Horatius) , пришел к выводу об отсутствии в V-IV вв. до
н.э. вообще как такового магистратско-комициального уголовного
процесса, основанного на праве провокации . Представление о том,
что только lex Valeria 300 г. до н.э., последний из трех первых упоми­
наемых античными авторами законов о провокации, следует считать
историчным, укрепилось в литературе, во всяком случае, оно привело
к тому, что внимание исследователей последнего тридцатилетия со­
средоточилось именно на этом законе .
В отличие от авторов, отрицающих реальность двух первых
республиканских законов о провокации, информацию о них считал
достоверной Андре Магделен, посвятивший этим законам специаль­
ную работу и проследивший изменения в их содержании . В.Н. Ток­
маков также рассматривает эти законы как действительно заложив­
шие основы правового суверенитета римского народа : глубокие на­
блюдения о том, что под действие закона 509 г. до н.э. подпадали
только члены центуриатного собрания и войска, а плебеи из катего­
рии infra classem - нет, тогда как закон 449 г. до н.э. распространялся
на всех граждан пяти цензовых разрядов, позволили ему привести
очень весомый, на мой взгляд, аргумент в пользу необходимости по­
вторного принятия закона, а следовательно - историчности обоих на­
званных законов.
82
83
84
85
86
81
Meyer Ed. Untersuchungen über Diodor's Römische Geschichte // Rheinische Museum für
Philologie. 1882. Bd. 37. S. 626. Эд. Мейер полагал, что консулат первого года Респуб­
лики Валерия Публиколы является фальсификацией, а следовательно, не может счи­
таться историчным первый закон о провокации. Существование права провокации до
децемвирата он отвергал на том основании, что находил во главе ординарной исполни­
тельной власти единоличного магистрата (magister populi), изъятого из подчинения
этому праву.
Arangio-Ruiz V. Storia del diritto romano. Napoli, 1940. P. 74; Heuß Α. Zur Entwicklung
des Imperiums der römischen Oberbeamten // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsge­
schichte. R. A . Weimar, 1944. Bd. 64. S. 114.
Bleichen J. Ursprung und Bedeutung der Provocation... S. 324-377; idem. Provocatio //
Paulys Realencyclopädie der Classischen Altertum Wissenschaft. Bd. XXIII. Sp. 2443-2464.
Martin J. Die Provocation in der klassischen uns späten Republik... S. 72-96; Bauman RA.
The Lex Valeria de provocatione of 300 В. С. // Historia. 1973. Bd. XXII. P. 34-47.
Magdelain Α. «Provocatio ad Populum» // Magdelain A. Ius imperium auctoritas. Roma,
1990. P. 582-588.
Токмаков В.Н. Роль центуриатных комиций в развитии военной организации Рима
ранней Республики // ВДИ. 2002. № 2. С. 155.
8 2
8 3
8 4
8 5
8 6
Обратим внимание на подчеркиваемую античными авторами
(Liv ΠΙ. 55. 4; Cic. De гер. П. X X X I . 54) прямую связь между дея­
тельностью коллегий децемвиров без провокации и lex Valeria Horatia
de provocatione 449 г. до н.э. Отрицание историками достоверности
сообщений античной традиции об этом законе, возможно, разумеется,
в такой ситуации только «в связке» с отрицанием сведений о децем­
вирате. Пытаясь выйти из этого затруднения (ибо отрицать вообще
факт существования магистратуры децемвиров в середине V в. до н.э.
невозможно в силу признания подавляющим большинством антиковедов реальности результатов ее деятельности) исследователи, стоя­
щие на позиции отрицания двух первых законов о провокации, от­
стаивают неисторичность второго децемвирата . Я же придержива­
юсь точки зрения о реальности второй коллегии децемвиров и адек­
ватном, в целом, отражении истории ее правления в сочинениях древ­
них авторов. Поэтому проведенная мною историческая реконструк­
ция децемвирата заставляет меня считать наиболее соответствующей
римской исторической действительности «универсальную теорию
провокации» Т. Моммзена, несмотря на всю ее массированную кри­
тику в специальных исследованиях X X в.
Право провокации подкрепляло представительскую роль магист­
рата контролем со стороны тех, кого он представлял у кормила власти.
Наличие этого контроля свидетельствует, что делегирование высшему
магистрату государственного суверенитета populus Romanus в судеб­
ной сфере означало не потерю римским народом этого суверенитета, а
только его передачу с правом надзора за его использованием.
Contiones как средство выражения мнения римских граждан, до­
водимое до их избранников. Проблематика contio практически специ­
ально не изучалась вплоть до последней четверти X X века . Но затем
87
88
89
Liv. III. 55. 4: aliam deinde consularem legem de provocatione, unicum praesidium libertatis, decemvirali potestate eversam, non restituunt modo, sed etiam in posterum muniunt sanciendo novam legem, ne quis ullum magistratum sine provocatione crearet...
Cic. De гер. II. XXXI. 54; et quod proditum memoriae est, xviros, qui leges creatos, satis
ostenderit reliquos sine provocatione magistratus non fuisse; Luciique Valerii Potiti et
M. Horatii Barbati, hominum concordiae causa sapienter popularium, consularis lex sanxit, ne
gui magistratus sine provocatione crearetur...
Эту точку зрения нередко связывают с трудом К. Ю. Белоха, в котором она действи­
тельно постулируется (Beloch К. J. Römische Geschichte bis zum Beginn der Punischen
Kriege. Berlin und Leipzig, 1926. S. 9,242), но появилась она ранее.
ходки обделены вниманием в классических трудах обобщающего характера (см. о б
° *
s У militares en Roma. Zaragoza, 1989. P. 1-3;
int* ' - ^
^
du peuple ä Rome comme rituel de consensus. Hierarchie politique et
Ρ 2m
P°P
e // Actes de la recherche en sciences sociales. 2001. № 4 .
• λ хотя замечания Т. Моммзена являются относительно пространными (Моммзен Т.
- В 5 т. Т. 1. Кн. 1. М., 2001. С. 81; Т. 2. Кн. 4. М., 2001. С. 107-108;
Р
ig
a
Ite
0
р
и
я
d
C
s
Ы
s
1 3
Р и м а
F
e
m
U
s
c o n t i o n e s
e
V o l o n t e
u l a i r
c i v i l e
появилось немало работ, где римской сходке уже было уделено заметное место . В результате проведенных исследовании установлена
ошибочность восприятия contio как института, игравшего непринци­
пиальную или крайне неопределенную роль. Стало очевидным, что
фактическое принятие решений комициями являлось во многом ре­
зультатом функционирования именно сходки, не говоря уже о других
(агитация, информация и т.п.) аспектах, свидетельствующих в пользу
значимости этого института .
Основоположником специального изучения римских contiones
явился испанский исследователь Франциско Пина Поло . На призыв
Клода Николе «систематически изучать многочисленные contiones...
чтобы лучше понять римский политический механизм», прозвучав­
ший еще в 1976 г., он откликнулся первым . Специальная моногра­
фия Ф. Пина Поло, посвященная сходкам - причем почти всем их
разновидностям и на всем хронологическом отрезке их функциониро­
вания - имеет огромную ценность. В книге Пина Поло содержится
материал первичного обобщения информации источников о сходках.
Сходки могли быть как воинскими, так и общегражданскими, но
и те, и другие включали в себя как «официальные», т.е. созываемые
91
92
93
Mommsen Th. Römisches Staatsrecht. Bd. I. S. 191-206; Bd. III. S. 374-375; 394-396; idem.
Römisches Strafrecht. Leipzig, 1899. S. 165-166).
^Laser G. Populo et scaenae serviendum est: Die Bedeutung der städtischen Masse in der
Späten Römischen Republik. Trier, 1997; Mouritsen H. Plebs and Politics in the Late Roman
Republic. Cambridge, 2001; Flaig E. L'assemblee du peuple...; idem. Ritualisierte Politik...;
Morstein-Marx R. Mass Oratory and Political Power in the Late Roman Republic. Cambridge,
2004; Sumi J. S. Ceremony and Power Performing Politics in Rome between Republic and
Empire. Ann Arbor, 2005; Millar F. The Political Character... P. 1-19; idem. The Crowd in
Rome..; Demokratie in Rom? Die Rolle des Volkes in der Politik der Römischen Republik,
Stuttgart, 1995. Подробный список публикаций по теме см.: Pina Polo F. I rostra come
espressione di potere della aristocrazia romana // Popolo e potere nel mondo antico, Cividale
del Friuli, 23-25 settembre 2004. Pisa, 2005. P. 141. В современных обобщающих трудах
contiones по-прежнему рассматриваются очень бегло.
Дементьева В.В., Фролов P.M. Несанкционированные гражданские contiones как об­
щественно-политический институт Римской Республики // Вестник древней истории.
М.: РАН, 2009. №4.С. 63-88.
Pina Polo F. Las contiones...; idem. Ius contionandi у contiones en las colonias romanas de
Asia Menor: acerca de CIL III 392 // Gerion. 1989. №7. P. 95-105; idem, Гптгя arma verbis.
Der Redner vor dem Volk in der späten römischen Republik. Stuttgart. 1996; idem. I rostra
come espressione... Перечень других работ этого автора см: Pina Polo F. Las contiones...
P. 201 {Pina Polo F. La representacion de contiones militares en monedas у monumentos romanos // Boletin del Museo de Zaragoza. 1988. №7. P. 91-132; idem. Las contiones en la
parte occidental del Imperio romano // Caesaraugusta. 1989-1990. №66-67. P. 227-252; idem.
Procedures and Functions of Civil and Military contiones // Klio. 1995. №77. P. 203-216).
Nicolet C. Le metier de citoyen dans la Rome Republicaine. Paris, 1976. P. 390; Pina
Polo F. I rostra come espressione... P. 141. Указанная публикация Φ. Пина Поло доступна
и в сети Интернет: http://www.fondazionecanussio.org/atti2004/10%20Polo_141.pdf.
91
9 2
9 3
официальными лицами (Gell. XIII. 16.1; Liv. 1.32, Dionys. XI.39 и др.),
так и «неофициальные», когда народ собирался по собственной ини­
циативе (Dionys. VI. 22, 26; Liv. 11.28; XXII.56 и др.) . Гражданские
сходки были как собраниями, в которых могли участвовать все рим­
ские граждане (Liv. Х.7), так и чисто плебейскими (Dionys. VII. 16.4) - в
период, когда сословные противоречия между патрициями и плебеями
еще не были ликвидированы, - созывавшиеся плебейскими трибунами.
Официальные сходки делились на политические, разновидностью их
были «предкомициальные» (собиравшиеся с информационными, аги­
тационными, организационными и др. целями), и судебные. Даже
спонтанные неофициальные собрания были в глазах римлян легитим­
ными (Liv. X X X I X . 15.11; Cic. De off. 1.121.). Важнейшей частью со­
держания contio была процедура suasio/dissuasio - своеобразные деба­
ты по поводу законопроектов. На них политики могли услышать «глас
народа», их наличием можно объяснить то обстоятельство, что уже
при голосовании на комициях rogatio магистрата обычно получала
поддержку, - не одобряемые народом законодательные предложения
отвергались на стадии contio. Г. Мауритсен отмечает важную роль con­
tiones в политической жизни Рима как мероприятий, на которых поли­
тические лидеры встречались с людьми . Но он не рассматривает
сходки (в отличие от сторонников «римской демократии») центром
«демократического процесса». В этом с ним можно согласиться.
Подчеркивая осуществление на contio диалога между римскими
гражданами и их облеченными властью представителями, мы должны
учитывать, что если в период ранней (особенно) и классической Рес­
публики главным было выражение мнения народа и учет этого мне­
ния магистратами и сенаторами, то в период поздней Республики си­
туация изменилась. Содержанием сходок нередко стала «организа­
ция» политическими лидерами эффективной поддержки со стороны
народа их собственных притязаний.
Mores maiorum как универсальный для всех граждан поведенче­
ский канон. Поясним, почему мы полагаем правомерным считать «обы­
чаи предков» именно универсальным для всего римского гражданства
поведенческим каноном, а не только для элиты (при сужении mores до
элитарных норм - а такой подход в историографии имеется - нельзя
сделать вывод о достойном представительстве элитой всего гражданст­
ва). С этой целью проанализируем взгляды антиковедов, занимавшихся
изучением вопроса в интересующем нас ракурсе.
94
95
ролов P.M. Типология contiones Римской Республики // Государство. Общество. Ре­
лигия. Проблемы всемирной истории. Ярославль, 2007. С. 18-22.
Maurusen И. Plebs and Politics in Late Roman Republic. Cambridge, 2001. P. 26-31.
Маурицио Беттини называет такие функции mos maiorum, как мо­
делирующая и коммуникативная, а также выделяет «древний» и «новый»
обычай предков (латинские mores перед прибытием Энея в Лаций и тако­
вые после его прибытия) . Франциско Пина Поло также подчеркивает,
что понятие mos maiorum было отнюдь не «окаменелым», а динамичным
концептом, чье содержание снова и снова интерпретировалось . Ф. Пина
Поло выделяет для республиканского времени три фазы образования и
развития mos maiorum: 1) создание «обычая предков» патрициатом;
2) «расширение» его в конце сословной борьбы; 3) «кодификация» его с
формированием историописания в Риме в течение II века до н.э.
Зададимся вопросом, происходило ли простое «расширение обы­
чая», осуществлялось ли его количественное накопление (как считают
названные авторы, по-разному фиксируя «точки количественных изме­
нений») или все-таки образование качественно новых mores? Есть и
другая сторона вопроса: в какой социальной среде возникло само поня­
тие mos maiorum, в какой социальной среде оно бытовало в то или иное
время, попадал ли «под его действие» весь римский народ - populus
Romanus? Дать ответ на эти вопросы в историографии последних лет
попытался Вольфганг Блёзель , который выстроил определенную схе­
му. Эта схема должна быть рассмотрена при поиске ответа на вопрос,
как изменялось содержание «обычая предков».
В. Блёзель определил mos maiorum как «поведенческий канон»,
имевший нормативную силу. Согласно его взглядам, речь - когда рас­
сматривается обычай предков - должна идти сначала только о патрициях,
а позднее о nobiles, и ни в коем случае - о плебеях, не имевших предковмагистратов. Для ранней римской истории, согласно В. Блёзелю, было
характерно следующее. Понятие mos maiorum возникло во время сослов­
ной борьбы, сначала у патрицианских gentes, а затем и распространилось
на инкорпорированные в правящую верхушку плебейские семьи. Отли­
чительной особенностью нобилей было создание унифицированного
(единого) нормативного комплекса, именно mores maiorum, включившего
сословный этос патрицианских gentes. Наряду с этим оставалось разли­
чие семейных - нормативно-образцовых - историй внутри нобилитета,
который был иерархично организован. Центральный тезис работы В. Блёзеля: mos maiorum - это именно этос нобилитета.
96
97
98
9 6
Bettini Μ. Mos, mores und mos maiorum. Die Einfindung der Sittlichkeit in der römischen
Kultur // Moribus antiquis res stat Romana. Römische Werte und römische Literatur im 3. und
2. Jh. v. Chr. / M . Braun, A . Haltenhoff, F.-H. Mutschier (Hrsg.). Leipzig, 2000. S. 303-352.
Pina Polo F. Die nützlische Erinnerung: Geschichtsschreibung, mos maiorum und die rö­
mische Identität // Historia. 2004. Bd. 53. S. 147-172.
Blösel W. Die Geschichte des Begriffes mos maiorum von den Anfängen bis Cicero // Mos
maiorum. Untersuchungen zu den Formen der Identitätsstittung und Stabilisierung in der ro­
mischen Republik / B. Linke, M . Stemmler (Hrsg). Stuttgart, 2000. S. 25-97.
97
9 8
Ограничение бытования mos maiorum только нобилями - интерес­
ная мысль, пишет в своей рецензии Ханс Вилинг", правда, не подкреп­
ленная. Если римская литература приводит примеры главным образом
нобилей, то удивляться этому не приходится, - подчеркивает он, - так
как в центре ее интереса находились именно они, а «не маленькие лю­
ди». Я соглашаюсь с такой оценкой. Убедительными представляются и
следующие рассуждения У. Вальтера. Он пишет о том, что хотя герои и
героини нарративной традиции почти сплошь магистраты и жрецы, вес­
талки и достойные матроны, принадлежавшие к знатным семьям, рас­
сматривались они сначала, вероятно, каждый раз в качестве maiores
только как собственные предки, но скоро было это понятие «коллекти­
визировано», maiores образовали тогда «единый пул» образцов, чьи ехempla устанавливали рядом с ius и lex прошлые нормы как образец для
100
гч_
·
ι
современного поведения . Эту «коллективизацию» maiores и exempla
следует, на мой взгляд, понимать как их распространение на весь граж­
данский коллектив в качестве образцов деятельности и примеров для
подражания, даже при условии их возникновения в кругу элиты.
Вообще, думается, что представление в историографии об «ари­
стократических корнях» поведенческих норм, требований морали,
идеологических установлений преувеличено. Весьма интересными и
аргументированными являются, например, противоречащие такому
представлению выводы Курта Раафлауба о том, что в Риме, как и в
Греции, «концепт политической свободы» был вызван к жизни отнюдь
не аристократией . Такие аристократические компоненты libertas как
auctoritas сената или dignitas нобилей есть, согласно К. Раафлаубу, ре­
зультат корректировки понятия свободы, они, возникнув в середине
И в. до н.э., есть продукт кризиса Республики, являются поздними и
вторичными . Может оказаться, что и гражданский поведенческий
императив формировался ничуть не менее в среде рядовых граждан,
чем в среде «лучших» из них.
Но даже если рассматривать происхождение требований к пове­
дению гражданина и его личностным качествам как возникших в эли­
тарной среде, это не означает, что данной средой их применение и ог­
раничивалось. Ф. Пина Поло не сомневается, что руководящий слой
Рима стремился к универсальному признанию и одобрению в общине
101
102
Wieling Η. Mos maiorum. Untersuchungen zu den Formen der Identitätsstiftung und Stabiüsierung in der römischen Republik / B. Linke, M . Stemmler (Hrsg). Stuttgart, 2000. 319 S. //
Гад!*
Savigni-Sttiftung fur Rechtsgeschichte. RA. 2002. Bd. 119. S. 635-638.
ιοί
- Memoria und res publica... S. 55.
* fl
K. Zwischen Adel und Volk. Freiheit als Sinnkonzept in Griechenland und Rom
mn (in) der Antike. Orientierungssysteme, Leibilder und Wertkonzepte im Altertum.
Mainz am Rhein, 2003. S. 61.
" ibid. S. 65.
с п п й
W a l t e r
aa
n
aub
u
его системы ценностей . Полагаем, что это верное наблюдение. Но
возникает вопрос, принял ли весь гражданский коллектив обычаи
предков в таковом качестве (универсальной для всех системы ценно­
стей)? Тенденция в историографии трактовать mores maiorum как нор­
мы, по которым жило все римское общество, является давней и устой­
чивой. Еще в 70-80-е гг. X X в. Й. Бляйкен отмечал это, хотя и подчер­
кивал, что особенно данных норм придерживался нобилитет . Эрнст
Балтруш акцентировал внимание на том, что обычай предков касался,
прежде всего, носителей господства, сенаторов, но он не выводил изпод его действия остальной гражданский коллектив . К.-Й. Хёльке­
скамп также характеризует mores maiorum как нравы, правила, практи­
ки, «частное» поведение римских граждан, особенно, конечно, сена­
торской элиты .
Позиция Ф. Пина Поло отличается от названной тенденции. Раз­
вивая верный, на мой взгляд, тезис о том, что аристократия стремилась
распространить обычай предков на весь гражданский коллектив civitas,
Φ. Пина Поло приходит к выводам, которые я поддержать не могу.
Сначала он отмечает: если плебс равным образом принимал mos
maiorum, это обеспечивало и легитимно обосновывало господство ари­
стократии. Данное утверждение не вызывает нашего неприятия. Но да­
лее Ф. Пина Поло продолжает: несомненно, не мог весь римский народ
mos maiorum принять. Испанский исследователь утверждает, что mos
maiorum служил символом идентификации римской аристократии,
опорой римской истории и связующим звеном социальной элиты в ее
стремлениях сохранить имевшийся порядок . И данным автором
формулируется еще более прямолинейный вывод, что mos maiorum
служил тому, чтобы объяснить социальное подчинение, так же как эко­
номическое неравенство плебса .
Разумеется, не приходится сомневаться, что римская элита извле­
кала политико-идеологическую выгоду из обычаев и примеров аристо­
кратических предков. Но, тем не менее, приведенные выводы Ф. Пина
Поло являются, на мой взгляд, довольно огрубленной «социологизацией истории». Не в объяснении «социального подчинения и экономиче­
ского неравенства плебса» надо усматривать предназначение mores
maiorum.
104
105
106
107
108
103
Pina Polo F. Die nützlische Erinnerung... S. 170.
Bleichen J. Die Verfassung der Römischen Republik... S. 56.
Baltrusch E. Regimen morum. Die Reglementierung des Privatlebens der Senatoren und
Ritter in der römischen Republik und frühen Kaiserzeit. München, 1988. S. 2 u.a. (Vestigia.
Beiträge zur Alten Geschichte. Bd. 41).
Hölkeskamp K.-J. Senatus populusque Romanus.. S. 184-185.
Pina Polo F. Die nützlische Erinnerung... S. 171.
Ibid. S. 172.
104
105
106
107
1 0 8
В схематичном изображении качественные изменения, связанные
с mores, видятся мне следующим образом.
Обычное право в римской общине возникло, скорее всего, у пат­
рицианских родов. Видимо, возникло оно на основе взаимодействия ла­
тинских и греческих норм. Но реконструкция этого процесса - преиму­
щественно умозрительные рассуждения, хотя источниковую опору они
имеют. Так, например, Дионисий Галикарнасский, подчеркивающий
общность обычаев греков и римлян, отмечает: άλλ' έκ παντός οΰ
συνωκίσθησαν χρόνου βίον Έλληνα ζώντες - «все время с тех пор, как
они воссоединились здесь для основания города, они ведут жизнь на эл­
линский манер» (Dionys. I. 90.).
Изначально mores - именно обычное право. Л.Л. Кофанов называ­
ет их «судебным прецедентом» . Первые 60 лет Республики, ее первая
фаза, завершились кодификацией и записью норм обычного права. Те из
обычаев и традиций, которые не вошли в писаное право (законы XII
таблиц), стали рассматриваться как моральные нормы, в противовес за­
конодательным нормам (хотя на них ориентировались потом довольно
долго и в судебной практике).
Нормы mores maiorum охватывали - в исходном качестве норм
обычного права - публично-правовую, сакрально-правовую и частно­
правовую сферы. Они включали в себя регуляторы механизмов долж­
ностной власти, избирательной системы, религиозной жизни, семейно­
го, вещного и других частно-правовых отношений. Запись децемвирального законодательства перевела в разряд писаного права, в первую
очередь, именно частно-правовые нормы. Постепенно шел параллельно
и процесс легитимации публично-правовых установлений (например,
при регулировании избирательных процедур принятие Lex de ambitu,
вероятно, в 432 г. до н.э., Lex Poetelia 358 г. до н.э. и т.д.). В религиоз­
ной же сфере грань между моралью и правом вообще очень подвижна и
в любом случае более условна, она менее всего и может быть просле­
жена как перевод неписаных норм в писаные. Йорг Рюпке, характери­
зуя римскую «теологию», отмечал, что римский путь - фиксирование
на mos maiorum, на традиции, базировавшейся как на прямой философ­
ской поддержке, так и на государственно-политической полезности .
Этический, сакрализованный компонент с течением времени отнюдь не
вымывался из содержания mores maiorum, а, вероятно, только усили­
вался, хотя содержательно и видоизменялся.
109
110
Кофаиов Л.Л. Lex и Ius: возникновение и развитие римского права в VIII-III вв. до
fr* М., 2006. С. 320.
RupkeJ. Die Religion der Römer. München, 2001. S. 136.
Итак - первое качественное изменение на основе количественных
изменений (в данном случае - количественного сужения) произошло в
середине V в. до н.э. Mores maiorum становятся, главным образом, мо­
ральными нормами после 450 г. до н.э., после того, как их существен­
ный пласт (особенно затрагивающий сферу частно-правовых взаимоот­
ношений граждан) стал письменно фиксированными законами.
К началу III в. до н.э. (к его 90-м гг.) происходит формирование
новой морали - как результат создания к исходу сословной борьбы
новой элиты Республики. Создаются новые образцы, разрабатывают­
ся новые exempla maiorum, устанавливаются новые критерии нравст­
венного поведения. Возникают краеугольные понятия римской этики:
fides, dignitas, virtus, auctiritas, honos. Формируется mos Romanum,
система представлений о римских доблестях, которые начинают под­
робно дефинироваться .
Перечисленные доблести старательно ищутся и находятся в
примерах действий предков и их обычаях. Они восхваляются и пре­
возносятся, что впоследствии отразит Цицерон (Cic. Pro Sest.)
Появляется триединство понятий: mos - instituta - exempla.
У. Вальтер рассматривает exempla Romana как важнейшую и самую
выраженную («плакатную») часть mos maiorum . Exempla, - отмеча­
ет он, - конституировали mos maiorum в качестве прецедентов в
спорных вопросах права и политической культуры.
Возникновение краеугольных понятий римской этики - главное
и решающее качественное изменение. Оно проявляется к окончанию
сословной конфронтации и связано с формированием новой элиты.
Происходит не просто расширение «сферы действия» mores maiorum,
и наблюдается не просто «содержательное расширение» этого поня­
тия. Налицо качественное изменение содержательного наполнения
этого понятия. Из утилитарных поведенческих норм mores преобра­
зуются в эталон поведения римского гражданина, включавший уже
представления о достоинстве, мужественности, честности и других
возвышенных добродетелях. На основе таких качеств и избираются
представители римского народа - достойные представлять его как но­
сители высших проявлений культивируемых всем народом доброде­
телей - для осуществления властных полномочий.
111
112
113
111
В о второй половине II в. д о н.э. Гай Луцилий, характеризуя virtus, напишет так:
Virtus, scire, homini rectum, utile quid sit, honestum,
Quae bona, quae mala item, quid inutile, turpe, inhonestum...
Commoda praeterea patriai prima putare,
Deinde parentum, tertia iam postremaque nostra (Luc. 1326).
qui auctoritate, qui fide, qui constantia, qui magnitudine animi consiliis audacium restiterunt,
hi graves, hi principes, hi duces, hi auctores huius dignitatis atque imperi semper habiti sun
Walter U. Memoria und res publica... S. 55.
1 1 2
113
Современная представительная демократия, являющаяся одной
из краеугольных европейских политических парадигм, подразумевает
наличие политической элиты. Реально осуществляет управление - ка­
кая бы приверженность демократическим принципам ни демонстри­
ровалась - определенная группа людей. Ее члены, однако, руково­
дствуются в своих действиях - если рассматривать их действия в
принципиальном плане и широком охвате - не узко групповыми ин­
тересами, а интересами основной массы населения. Естественно, что
к этому примешивается учет клановых, личных и прочих интересов,
но - если речь идет о демократии - во главу угла ставятся все-таки
интересы массы граждан, понимаемые, конечно же, усредненно (про­
тиворечивых интересов различных социальных групп в любом обще­
стве немало). Вопрос о сочетании принципов демократии и предста­
вительности сводится на практике к тому, насколько правящая элита
отражает интересы масс, и как работают механизмы избрания наибо­
лее достойных и способных к управлению, а также механизмы кон­
троля за их деятельностью. Иначе говоря, насколько репрезентативно
«представители народа» представляют сам этот народ и его интересы.
Римская республика также управлялась политической элитой.
Сначала это был патрициат, и мы можем назвать его власть аристо­
кратией или олигархией (в зависимости от того, что будем вклады­
вать в эти понятия), подразумевая власть немногих, знатных по рож­
дению. Затем это стал нобилитет, и мы можем назвать его власть меритократией, ибо не принцип «благородства рождения» был положен
во главу угла, а принцип достойности - в соответствии с выработан­
ными к началу III в. до н.э. принципами поведенческого канона рим­
ского гражданина.
Именно в Римской республике был заложен, на наш взгляд,
фундамент принципа представительности. Была разработана сама
идея делегирования государственного суверенитета от народа к его
представителям. Было положено начало и формированию механизмов
обеспечения представительства интересов коллектива. Оно осуществ­
лялось избирательными процедурами и способами комплектования
властных институтов, налаживанием политического диалога между
народом и правящей элитой, возникновением механизмов воздейст­
вия на нее со стороны гражданского коллектива и системы этических
ценностей, служившей важным регулятором политического поведе­
ния лидеров.
Если трактовать римскую политическую систему как меритократию, являвшую собой эмбрион «представительной демократии»,
то тогда нельзя согласиться с В. Эдером в том, что Рим никогда не
Достиг той степени «продвинутости», т.е. «прогрессивности» своего
114
политического устройства, какой достигли Афины . Когда мы пыта­
емся проследить истоки формирования европейских политических
парадигм, то Риму, на мой взгляд, надо отвести место в процессе
складывания самого принципа представительности, лежащего в осно­
ве построения государственной власти в крупных по численности на­
селения политических образованиях.
В целом, считаю, что концепция «римской меритократии», дей­
ствительно, привносит ряд оригинальных и аргументированных теоре­
тических положений в осмысление характера Римской республики (по
поводу которого в течение уже более чем двадцати лет ведутся интен­
сивные научные дискуссии). Предлагаю - в развитие этой концепции обсудить тезис о том, что римская меритократия - это «протоформа»
представительной системы комплектования органов власти и управле­
ния, своеобразный прототип «представительной демократии».
Полагаю также, что концепция «римской меритократии» не
только позволит глубже объяснить важнейшие механизмы функцио­
нирования классической Республики, но и дать новые оценки процес­
су становления римской государственности в эпоху ранней Республи­
ки, а также осветить - под новым углом зрения - и кризисные процес­
сы периода поздней Республики. Эта концепция достойна, на мой
взгляд, самого широкого обсуждения как значимая часть современно­
го потока теоретической научной мысли в области антиковедения.
Концепция «римской меритократии» - попытка выбраться из
наезженной колеи в определении политической системы республи­
канского Рима. Наверное, вполне римским синонимом к данному
термину может быть и традиционное - в русле собственно латинской
лексики - «нобилитарная республика» («власть нобилей» - власть
«превосходных» мужей), главное здесь даже не сам термин, а обосно­
вание перехода к такой форме - как качественного изменения систе­
мы и как комплексного по характеру процесса. Предлагаемое толко­
вание «римской меритократии» как прототипа государственноправового устройства, в котором важнейшим является принцип пред­
ставительности, - попытка сформулировать как специфику самой
римской политической организации, так и особенности ее вклада в то,
что сейчас понимается как «европейская модель» общественного уст­
ройства. Конечно, я понимаю все несовершенство такой формулиров­
ки, но приглашаю коллег высказать аргументы «за» и «против» по от­
ношению к намеченному здесь подходу.
] Ы
152
Eder W. Op. cit. S. 139.