А.И.Зайцев "Греческое чудо" и его конец в эллинизме The "Greek

56
А.И.Зайцев
А.И. Зайцев
"Греческое чудо" и его конец в эллинизме
Данная статья является продолжением размышлений автора о феномене
«греческого чуда» в античной культуре. Уникальность этого феномена обнаруживается не только в период расцвета греческой культуры, но и на этапе её
угасания, анализ которого даёт нам ответ на вопрос, каким образом связаны
между собой основные причины возникновения «греческого чуда» – агональность
и относительная оптимистичность.
Статья была написана А.И.Зайцевым на немецком языке для журнала
"Hellenismus". Перевод на русский язык выполнен Т.В.Антоновым.
A.I. Zaitsev
The "Greek wonder" and its sunset in Hellenizm
In this paper the author continues to speculate on the phenomenon of the "Greek
wonder" in the antique culture. The uniqueness of this phenomenon reveals itself not
only in the period when the Greek culture was blossoming forth but also during its fading stage. Its analysis provides the answer to the question how the basic reasons for the
emerging of the "Greek wonder" - the doom and the relative optimism - are connected
between each other.
A. I. Zaitsev wrote the article for the journal "Hellenismus" in German.
Translated into Russian by T. V. Antonov.
В размышлениях, изложенных здесь в кратком виде, я предполагаю коснуться темы
"греческого чуда", которую я подробно развил в книге, появившейся теперь и в немецком
варианте1.
Вопрос, почему именно греки осуществили такой громадный скачок и тем самым стали родоначальниками всей западной цивилизации и культуры, был поставлен уже с незапамятных времен (уже римляне, по-видимому, размышляли об этом). Однако методическое
рассмотрение этого вопроса, как ни странно, отсутствует до сих пор, несмотря на неоднократно совершавшиеся попытки. Я поставил данный вопрос в своих исследованиях, чтобы
восполнить определенный пробел, и поэтому высказанные здесь объяснения являются необходимым дополнением к моим предыдущим работам.
При этом общей предпосылкой для всех моих соображений будет наблюдение (доказанное социологами и социальными психологами), что в любой культуре можно обнаружить
творческие личности, которые не только обладают творческим потенциалом, но и стремятся
его реализовать; подобное духовное творчество, никак не связанное с практикой, мешает
любому более или менее нормально функционирующему обществу и тем самым тормозит
развитие культуры. Такое положение дел очень редко приводит к процветанию культуры и
всегда вызывает временное ослабление системы, предохраняющей общество от резкого обновления. В Греции, по-видимому, подобное ослабление последовало после падения микенской цивилизации – во время так называемого "эллинского средневековья".
1
Zajcev, A.: Das griechische Wunder. Die Entstehung der griechischen Zivilisation. Konstanz 1993.
"Греческое чудо" и его конец в эллинизме
57
Уже у Гомера мы находим греков в состоянии агональной цивилизации (понятие,
введенное Якобом Буркхартом)2; в ней каждый увлечен соревнованием в различных областях, не имея в виду пользу, которую может принести обществу то или иное достижение. Такая агональная склонность проявляется, прежде всего, в неслыханном развитии атлетических
состязаний и, в особенности – в панэллинских играх. Очень скоро агональность распространилась на все возможные области духовного творчества: на поэзию, философию, изобразительные искусства, а также на зарождающуюся науку. В том числе и геометрия приняла умозрительный характер, развивая строгую аргументацию основных положений и отказываясь
от мысли о практическом применении. Таким образом, первой причиной возникновения
"греческого чуда" я считаю развитие в Греции агонального общества.
Конечно, нельзя не учитывать, что агон может быть сведен к ничего не значащему
действию, которое не приведет к великим достижениям, если соревнующиеся не смогут дать
выход своим внутренним силам. Однако для греков в архаическую и классическую эпоху
именно в агоне заключался основной способ существования, и, несмотря на приписываемый
им Фридрихом Ницше, Якобом Буркхартом и Эрвином Родэ метафизический пессимизм,
грекам было присуще глубокое убеждение, что человек hic et nunc (здесь и теперь), т.е. в
своей жизни, способен на великие свершения; он не может избежать только смерти, как поет
хор у Софокла (Soph. Ant. 332-375).
Основываясь на такой позиции, подобный относительный оптимизм, каким бы недопустимым он ни казался в условиях отсутствия экономического подъема и территориальной
экспансии, можно рассматривать как вторую предпосылку культурного расцвета в Греции. В
моем соответствующем исследовании я еще не мог дать исчерпывающего объяснения этому
феномену. Размышляя о конечной фазе расцвета греческой культуры, я пришел к принципиально новым соображениям. Причину и механизм действия этого подъема можно объяснить
исходя из анализа этапа его угасания. Поэтому надо установить, какие препятствия для раскрытия своих творческих сил были у людей постклассического времени, чтобы выяснить,
отчего в более раннюю эпоху эти силы были раскрепощены.
Прежде всего, зададимся вопросом: существовала ли стагнация культуры? Например,
можно взглянуть на различные сферы культуры, развивающиеся адекватно точным наукам,
возникшим под воздействием "греческого чуда"3. В математике после Архимеда и Аполлония Пергского наблюдается внезапное прекращение притока творческих сил, чего не могла
изменить даже личность великого Диофанта. Астрономия, начиная с Гиппарха, приходит в
состояние застоя, в котором систематик Птолемей не сделал никаких существенных открытий. Первые попытки целенаправленнго физического эксперимента перипатетика Стратона
из Лампсака повисают в воздухе. Для описательного естествознания сохранили в дальнейшем ценность только положения Феофраста и Аристотеля, так что утверждение Карла
Шнайдера о том, что "инвентарная опись часто заменяет действительное познание"4, – очень
верно определяет тогдашнюю ситуацию.
Творческая мысль о человеке и обществе заканчивается на трудах Панеция, Посидония и Полибия. Гораздо тяжелее судить о философии, хотя один факт безусловен – с возникновения главных философских школ в начале 3-го века до н.э. и до неоплатонизма (т.е. в течение 500 лет) не появляется никакого нового направления. О развитии литературы и зарождающихся искусствах вряд ли (вопреки теоретическому сомнению) можно судить иначе. По
Виламовицу перемена к худшему в эллинистической поэзии наступила в третьем столетии
2
Burckhardt, J.: Griechische Kulturgeschichte. Bd. 4. 2. Aufl. Berlin/Stuttgart 1902, 61 ff.
Preaux, C.: Sur la stagnation de la pensee scientifique a l epoque hellenistique. In: Essays in honor of C. Bradford
Welles (American Studies in Papyrology 1)New-Haven 1966, 235-250.
4
Schneider, C.: Kulturgeschichte des Hellenismus. Bd. I. Munchen 1967, 2-28 (I. Vorhellenistischer Hellenismus. Die
griechische Kultur am Vorabend des Hellenismus).
3
58
А.И.Зайцев
до н.э5. Для этого достаточно одного взгляда на сопоставление известных в то время отрывков Эвфориона или Гермесианакса с работами Аполлония Родоского, Менандра, Феокрита и
Каллимаха. Мало обнадеживающе звучит поэзия также в найденных папирусах приблизительно с 250 г. до н.э6. По-видимому, литература исчерпала свои ресурсы. С 4-го столетия
мы не находим громких имен в скульптуре и живописи. Итак, по моему мнению, в эпоху эллинизма можно говорить о застое в культуре.
Однако мы не должны удивляться этому факту. Любые периоды культурного расцвета в любой стране были ограничены временными рамками и не длились вечно7.
Культурный переворот, создавший новую эпоху в культуре Ближнего Востока в 3-м
тысячелетии до н.э. так же вскоре сменился застоем, как и "греческое чудо". Новоевропейский расцвет, начавшись в Ренессансе, на наших глазах близится к своему концу. Философские рассуждения Освальда Шпенглера по поводу заката Европы были вызваны, очевидно,
схожим положением дел. Если мы исследуем конец "греческого чуда", то механизмы действия культурного застоя должны выявить и динамику развития культуры.
В своей книге я приписал решающую роль в развитии "греческого чуда" агональному
духу греков и его переходу из атлетики в духовную сферу. Однако агональный дух также
господствовал и в греческой культуре эллинистического и римского времени: споры позднейших философов и риторов – тому красноречивое свидетельство. Цицерон метко высказывается в De fin. II, 25, 8: греки "поносят без раздумья все, с чем они не согласны на основании притязания на истину". Справедливый приговор Цицерона суров: in levitate perversitas (в
легковесности испорченность).
Итак, агональный дух сохраняется, но уже без какого-либо следа предыдущей творческой силы. Что, собственно, исчезло? Конечно, потеря независимости большинством греческих городов должна была сыграть определенную роль, однако ослабление творческих сил в
Великой Греции и Сицилии ощущается уже перед римским завоеванием (Архимед был только счастливым исключением), зато Александрия под Птолемеями стала главным сосредоточием затухающей творческой деятельности.
Повсюду в мире для развития культуры не столько необходимо совместное принятие
решений в политике, сколько личные свободы граждан: иначе не был бы возможен расцвет
культуры в Англии при Елизавете и во Франции при Людовике XIV. Но афинянин, имевший
при Адриане гораздо больше личной свободы, чем при Перикле, ко времени Адриана потерял способность к творческой работе.
Я думаю, что в угасании "греческого чуда" решающую роль сыграла потеря веры в
человека, который может собственными усилиями достичь цели. Другими словами, греки
всегда были метафизическими пессимистами, но в архаическое и классическое время (а возможно и в микенскую эпоху) они смотрели на повседневную действительность с большой
долей оптимизма. К указанным в своей книге обоснованиям я присовокупляю одно место из
речи Перикла у Фукидида (II, 42, 4), в котором самое важное не высказывается самим Периклом, но предполагается как очевидное: он говорит о надежде бедноты разбогатеть, избегнув бедности (πενίας ™λπίδι, æς κ§ν œτι διαϕυγëν αÙτ¾ν πλουτήσειεν). Перикл говорит о
надежде бедных на возможное богатство как об общем месте. В эллинистическое время от
такой ограниченно оптимистичной точки зрения остается очень немного. Указаний на исчезновение веры в собственные силы гораздо больше: здесь можно, прежде всего, привести в
пример распространение в эллинистическое время культа Тюхэ. Х. Кеннер вслед за Л. Раде5
Wilamowitz-Moellendorf, U. V.: Hellenistische Dichtung in der Zeit des Kallimachos. Bd. I. Berlin 1924, 221ff.
Cм. Supplementum Hellenisticum.
7
Kroeber, A. L.: Configurations of culture growth 1944. Graeve, H.: Gesellschaft und Kreativitat: Entstehung, Aufbau
und Gestalt der Kulturbluten. Munchen 1977.
6
"Греческое чудо" и его конец в эллинизме
59
машером приходит к пониманию того, что в эллинизме гораздо чаще, чем в более раннюю
эпоху, изображалось страдание; по-видимому, этот вывод подтверждает мое мнение8. Неслучайно среди многочисленных эллинистических изображений, особенно среди терракотовых
статуэток, очень часто попадается усталое, почти старческое, не по годам взрослое и умудренное выражение детских лиц9.
Изменение духа времени наглядно выявляется через образы двух героев греческого
героического эпоса, Одиссея и Ясона, которые выступают как антиподы. Одиссей представляется самостоятельно поступающей, деятельной и решительной личностью. Участие богов
осуществляется таким образом, что Афина советует ему именно то, что он бы сделал по своей природе среди данных обстоятельств. Ясон у Аполлония (не в мифе) беспомощен и зависим не только от руководства богов, но и от помощи Медеи.
Потеря веры в успех, достигаемый личной деятельностью и собственными усилиями,
обнаруживается в эволюции государственного устройства. В большинстве полисов при формальном демократическом устройстве развивается настоящее господство людей, стяжавших
всевозможные почести. Как это стало возможным? Управление государством перешло в руки более богатых людей, к тем гражданам, которые обладали досугом, в то время как участие
народа в политике сошло на нет. Даже такой противник демократии, как Аристотель, советовал осуществлять его при помощи различных искусственных мероприятий.
В Афинах мы можем наблюдать эту перемену уже в 4-м столетии. В первые послевоенные годы английский историк А. Х. М. Джонс указал, что аттические ораторы 4-го столетия, или же их клиенты, выступавшие с речами, написанными ораторами, говорили с презрением о бедном населении. Такой образ действия был целесообразен только перед присяжными, которые преимущественно принадлежали к зажиточному среднему сословию. Т.е. мы
можем сделать вывод, что к этому времени бедные афиняне неохотно пользовались своим
правом присутствовать в суде в качестве присяжных. В народном собрании было сходное
положение дел10.
Недавно была предпринята попытка оспорить выводы Джонса11. При этом исходили
из предположения, что бедные граждане Афин восприняли мировоззрение среднего сословия, в то время как ораторы приспособились к своему высокому положению. Тяжело согласиться с этим выводом, поскольку приведенная гипотеза противоречит обыкновенному житейскому опыту. Бедный человек может усвоить положительную оценку богатства, образования и благородного происхождения, однако, слушая подобные вещи, он будет находится в
постоянном внутреннем противоречии. Например, Демосфен, упрекая Эсхина, насмехается
над его детством, проведенным в бедности (Dem. XVIII, 258-262). И Перикл и Демосфен обладали пониманием того, что можно говорить людям. Если первый выдвигал тезис, что позорной является не бедность, а леность, в то время как второй относился к бедности с презрением, то это, без сомнения, означает, что они выступали перед разными аудиториями,
принадлежащими к разным слоям общества. На правильной позиции, таким образом, стоит
Джонс, а не его критики. Интерес к общественно-политической деятельности среди бедных
слоев населения Афин в 4-м столетии, по-видимому, исчез.
Я думаю, что мы можем с успехом проследить этот процесс, опираясь на точку зрения
социологов и социальных психологов. Американский ученый Дэвид Макклиланд и его уче8
Kenner, H.: Weinen und Lachen in der griechischen Kunst. (Sitzungberichte der Osterreichischen Akademie der Wissenschaften. Philosoph.- hist. Klasse), Wien 1960.
9
Schneider, C.: Kulturgeschichte des Hellenismus. Bd. I. Munchen 1967, 69.
10
Jones, A.H.M.: Athenian Democracy. Oxford 1957, 35-37; 50; 109; 124.
11
Markle, M.M.: Jury pay and assembly pay at Athens: Crux. Essays in Greek history presented to G.E.M. de Ste Croix
on his 75th birthday. Ed. by P.A. Cartledge and F.D. Harvey, Duckworth 1985, 265-297; Todd, St. C.: "Lady Chatterley`s Lover" and Attic Orators: the social composition of the Athenian jury. In: JHS 110 (1990), 146-173.
60
А.И.Зайцев
ники разработали некий метод, с помощью которого можно измерить волю к достижениям
отдельной личности. Они называют соответствующую характеристику N-достижением. Это
N-достижение или его средние значения могут быть точно вычислены для культур прошлого
посредством применения контент-анализа к письменным памятникам и исследования памятников искусства12. Мне кажется, что жизнеутверждающее настроение греков архаической и
классической эпохи, которое я пытаюсь понять, очень близко к явлению, объясняющемуся
этим N-достижением.
Макклиланд и его ученики высчитали это N-достижение для некоторых стран и временных отрезков. Предметом их исследования была также Греция с 900 по 100 годы до н.э.
Высшее N-достижение было в архаическую эпоху (у Макклиланда она простирается до 475
г. до. н.э.), начало уменьшаться в промежутке между 475-362 годами и впоследствии угасало.
У Макклиланда за высоким N-достижением следует экономический рост, но ничего не говорится о культурном развитии. Если же я применю этот метод к своим знаниям о Древней
Греции, то получится, что расцвет культуры возникает во время экономического роста там,
где образовалось агональное общество. Пока общество сохраняет такие параметры, как агональность и относительную оптимистичность, оно выдает высокое N-достижение. Если же
один из этих компонентов исчезает, то развитие культуры сменяется застоем. Так произошло
в 3 в. до н.э.: общество оставалось агональным, однако люди потеряли веру в собственные
силы и "греческое чудо" вступило в фазу своего угасания.
12
McClelland, D.C.: The achieving society. Toronto 1961; Aronson, E.: "The need for achievement as measured by
graphic expression". In: J.W. Atkinson (Ed.), Motives in fantasy, action and society. New York 1958.