Аланы Запдная Европа и Византия. Сборник статии

63.3(2Р-60сет)
А 45
ПРЕДИСЛОВИЕ
А-45
Аланы: Западная Европа и Византия | Отв. ред.:
Тменов В. X. — Владикавказ: Сев.-Осет. ин-т гуманитарных исследований, 1992—208с.
63.3(2Р-60сет;
© Северо-Осетинский научно- исследовательский институт истории, филологии и экономики при Совете Министров
Северо-Осетинской
ССР,
1992.
На протяжении длительного времени не ослабевает интерес исследователей к истории ираноязычных
алан, сыгравших важную роль в жизни многих племен и народов Старого Света. Отечественная наука по
праву может гордиться своими достижениями в изучении аланской проблематики. День ото дня нарастает
поток публикаций, посвященных аланам, кочевавшим
в древности по бескрайним просторам Евразии, оседавшим на Кавказе и Руси, служившим одним из
последних доводов в вооруженных конфликтах между Ираном и Византией, арабами и хазарами, грузинскими царями и их мятежными князьями. Однако,
как ни странно, со времен Ю. А. Кулаковского, опубликовавшего в 1899 г. свод «классических» и византийских источников об аланах, история последних в
Западной Европе и Византии -оказалась довольно
слабо освещенной. Примерно так же обстояли дела
и в зарубежной историографии до тех пор,- пока капитальное исследование Б. С. Бахраха «История алан
на Западе», изданное в 1973 г.^не нарушило зыбкого
равновесия. Оно стало своего рода «классикой», без
учета и анализа которой продвижение вперед попросту невозможно.
Посильным вкладом в разработку вышеуказанной
проблемы, хочется верить,, может стать предлагаемый вниманию читателей сборник, открывающийся
статьей В. А. Кузнецова «Аланы в Западной Европе
в эпоху «Великого переселения народов». Это не первое обращение автора к названной теме; еще в 1961 г.
совместно с В. К- Пудовиным им была опубликована
статья об аланах на Западе. С тех пор, однако,
накопилось немало новых материалов по данной проблеме, что и вынудило В. А. Кузнецова заняться их
интерпретацией. Публикуемая
в
сборнике статья
В. А. Кузнецова состоит из двух частей: в первой анализируются письменные исторические источники, во
второй — археологические. Автор справедливо под-
черкивает, что на закате Римской империи аланы сыграли
заметную
роль
в
ее
дальнейшей
судьбе,
они
оказали существенное влияние на развитие военного дела в
Западной Европе, особенно на тактику конного боя; именно
аланы вместе с германскими племенами активно участвовали
в распространении по Европе полихромного стиля и «гуннской
моды», сформировавшейся в Паннонии, где аланы надолго задержались.
Нельзя, пожалуй, не согласиться с В. А. Кузнецовым в том,
что чем дальше уходили аланы на Запад, тем больше утрачивались и нивелировались специфические черты их материальной культуры. Но аланы в нашем сознании не считались бы
великим народом, когда бы не оставили и иных следов своего
пребывания в краях, столь отдаленных -от их родных. Об этом
мы можем судить по статье В. Б. Ковалевской «Аланы в Западной Европее», написанной на основе сопоставления историкоархеологических, антропологических и лингвистических данных,
выявленных на сегодняшний день европейскими учеными.
В. Б. Ковалевская известна как автор целого ряда
работ,
посвященных аланам и Алании. Интерес к этой тематике увел
ее, как и самих алан, на Запад. В музеях и библиотеках Франции и Англии В. Б. Ковалевской по крупицам удалось собрать
интереснейший материал, недоступный не только нашему читателю, но и специалистам. Особый интерес представляют собранные ею данные по сармато-аланской топонимике на территории
Западной Европы. Именно они наглядно иллюстрируют тезис
Б. С. Бахраха, заметившего, что аланы были единственным
негерманским народом, имевшим в эпоху «Великого переселения» значительные поселения в Западной Европе.
Б. С. Бахрах внес значительный, без преувеличения, вклад
в изучение истории «западноевропейских алан». К сожалению,
монография его известна только узкому кругу специалистов,
поскольку до сего дня не переведена на русский язык. Данный
пробел отчасти восполняется публикуемой в сборнике статьей
М. Д. Черчесовой «Бернард С. Бахрах и его «История алан
на Западе», знакомящей читателя с вышеуказанным трудом
в виде аннотированного изложения его по главам. В своем
комментарии М. Д. Черчесова указывает на отдельные спорные
места в работе названного автора и высказывает собственную
точку зрения. И хотя в книге Б. С. Бахраха содержится немало
других спорных положений, которые М. Д. Черчесовой не комментируются, мы не можем не согласиться с ее выводом о том,
-- что данный труд является серьезным вкладом в аланскую историографию. Вместе с нею мы искренне выражаем глубокую
признательность американскому ученому за проделанную им работу.
Вплотную примыкает к вышеупомянутым публикациям сборника статья А. Н. Карсанова «Аланы на Пиренейском полу- ,
острове и в Северной Африке». В ней содержится немало любопытных сведений об оккупации аланами Испании и Португалии. По имеющимся данным, аланы заняли почти половину
территории полуострова, но не смогли здесь удержаться. В 418 г.
погибает аланский царь Аддак, а в 429 г. они вместе с вандалами переправляются в Северную
Африку.
Как
полагает
А. Н. Карсанов, причиной этого переселения было непрекращающееся военное давление на алан и вандалов со стороны вестготов и свевов. С другой стороны, и вандалы с аланами стремились обосноваться в богатых и плодородных североафриканских провинциях Западной Римской империи, где им впоследствии удалось создать свое королевство, просуществовавшее свыше ста лет.
Небольшая по объему статья профессора филологии Клужского университета (Румыния) О. Винцелера «К вопросу о происхождении названия Jasy (Яссы)» носит тезисный харакер.
Однако автор и в таком варианте сумел дать обстоятельный
историографический обзор, проанализировать различные точки
зрения на существо вопроса и убедительно доказать, что упомянутый топоним имеет средневековое аланское происхождение.
Если статья О. Винцелера — это первая публикация румынских ученых в археолого-этнографических изданиях Северо-Осе- ""
тинского НИИ ИФЭ, то связи с венгерскими коллегами приобретают определенные черты традиционности. В наших сборниках
в разные годы публиковались статьи археолога И. Эрдели, этнографа Л. Сабб, в предлагаемом сборнике публикуется статья
профессора филологии Ясского педагогического института (Венгрия) Э. Хоргоши «Два этюда о ясах Венгрии». Первый этюд
посвящен этимологии термина «яс» в венгерской литературе.
По мнению автора, этот этноним, восходящий к древнерусскому
названию средневековых алан, попал в венгерский язык непосредственно из древнерусского языка без посредничества других народов, ибо мадьяры издревле имели прямые связи с Русью.
Во втором этюде Э. Хоргоши аннотирует новые венгерские труды о мадьяро-осетинских этноязыковых контактах, в частности — трактат средневекового автора М. Олаха, переизданного в Будапеште в 1985 г., и монографию этнографа. Е. Гуйаш
«Один осенний пастушеский праздник и его европейские параллели» (Сольнок, 1986), в которой исследуется популярный в
Венгрии культ св. Венделя, идентичного Фалвара в осетинском
языческом пантеоне.
Значительный интерес вызывает проблема алано-византийских взаимосвязей., Неоднократно обращались к ней и ученые
Северной Осетии. В 1985 г. в сборнике «Археология и традицией- 7
ная этнография Северной Осетии» была опубликована статья
B. А. Кузнецова « А л а н и я , и Византия». В предлагаемом томе
публикуются две статьи С. Н. Малахова, посвященные этой же
проблеме. В первой из них («Малоизвестное свидетельство об
аланах в Житии" Феодора Эдесского») анализируется обойденный вниманием кавказоведов документ об алано-арабских и
алано-византийских связях в середине—второй половине IX в.
По С. Н. Малахову, сообщение в Житии о крещении трех алан,
слуг легендарного царя Мавии, следует признать достоверным
и одним из самых ранних свидетельств в византийской литературе о'принятии аланами христианства. Византийским агиографам Алания в середине IX в. еще представлялась языческой
страной. «Аланы», упомянутые византийским историком Генесием как участники восстания Фомы Славянина в 821—823 гг.
и сторонники манихейской ереси, были не аланами, а албанами,
жителями Албании. Этот вывод следует из сравнения этнонима
«аланы», содержащегося в Житии и у Генесия. Аланы могли
попасть в число наемников, широко представленных в армии
Арабского халифата, после походов, предпринятых арабами
против Хазарского каганата в VIII—первой половине IX в.
Во второй статье С. Н. Малахова («К вопросу о локализации епархиального центра Алании в XII—XVI вв.») в качестве
источников использованы перечни митрополий и акты Константинопольского патриархата, памятники византийской эпистолографии и историографии, сведения путешественников XIII—XIV
вв. об Алании, археологические материалы. С. Н. Малахов пришел
к выводу, что центр Аланской митрополии на рубеже XI—XII вв.
переместился из Нижнего Архыза (Северо-Западный Кавказ)
в Сотириуполь — город, находившийся на левом берегу р. Чорох. По мнению автора, аланский митрополит пребывай в Сотириуполе, вероятно, с 1084—1105 по 1377—1386 гг. и оттуда же
осуществлял руководство кавказской епархией.
С конца XIV в. аланское духовенство обосновывается в Трапезунде и остается здесь вплоть до падения Трапезундской империи. С 1460-х годов и по 1590 г. (под этим годом упоминается
последний аланский архиепископ) местопребыванием аланских
архиереев был, скорее всего, город Севастия (Малая А з и я ) .
Перемещение церковно-административного центра Аланской
епархии в малоазийские пределы Византии было вызвано, по
C. Н. Малахову, комплексом факторов социально-экономического и политического порядка, приведших к упадку и децентрализации раннефеодального государственного образования в Алании. Отдаленность конфессионального центра от территории
епархии явилась одной из причин замедленной христианизации
населения Северо-Западного и Центрального Кавказа. К статье
С. Н. Малахова прилагается обстоятельный список аланских
митрополитов, известных по византийским источникам.
Завершает сборник статья Л. А. Перфильевой «К вопросу
о византийском влиянии на культовую архитектуру Северо-Западного Кавказа X—XI вв.» Анализируя архитектурные особенности храмов Лыхны (Абхазия) и Северного Зеленчукского
(Нижний Архыз), автор вслед за В. А. Кузнецовым и некоторыми другими исследователями высказывается в пользу провинциального византийского (малоазийского) их генезиса.
В
сборниках Северо-Осетинского НИИ ИФЭ уже публиковались
статьи К. Н. Афанасьева, А. А. Демакова, И. Л. Чумака о храмах Алании. Публикация Л. А. Перфильевой продолжает эту
тему и вносит в ее разработку некоторые новые нюансы.
Таково краткое содержание предлагаемой книги, открывающей собою сериал тематических сборников «Alanica», в выпусках которого предполагается публиковать исследования и материалы по археологии и истории алан, внесших весомый вклад в
материальную и духовную культуру многих народов Старого Света. Редколлегия благодарит всех авторов, принявших участие в
сборнике, и выражает надежду, что публикуемые материалы привлекут внимание широкого круга читателей.
В. X. ТМЕНОВ
В. А. КУЗНЕЦОВ
В
1961 г. в номере 2 журнала «Советская!
археология» была опубликована
наша
совместная с В. К- Пудовиным статья
об аланах в Западной Европе. С тех пор прошло много лет,
стали известны некоторые новые западные источники и исследования, наметились возможности иных интерпретаций. Если в
накоплении и осмыслении археологических материалов мало что
изменилось, то в отношении исторических изысканий этого сказать нельзя. Выход в 1973 г. монографии американского историка Б. Бахраха «История алан на Западе» основательно изменил
ситуацию с изучением этой проблемы и она отныне не может
рассматриваться вне труда Б. Бахраха. Учитывая данное обстоятельство, а также то, что упомянутая статья в «Советской археологии» стала библиографической редкостью и известна лишь
узкому кругу специалистов, я решил вновь опубликовать эту
статью в основательно переработанном и уточненном варианте.
Здесь опускаются иллюстрации — в случае необходимости читатель найдет их в нашей старой статье.
В мае 1990 г. исполняется 30 лет со дня безвременной
кончины В. К- Пудовина, много обещавшего для советской археологии. Пусть публикация этой статьи, в создании которой
в первом варианте В. К. Пудовин сыграл значительную роль,
будет венком памяти талантливому молодому ученому.
Бурные события эпохи «великого переселения
народов»,
начавшиеся в IV в. движением гуннов из Центральной Азии
на запад, вовлекли в свою сферу ряд древних племен и народов, генетически связанных с современными народами нашей
страны.
В юго-восточной Европе накануне гуннского нашествия существовало два крупных племенных союза — остготский и сармато-аланский. Оба они в 70-х годах IV в. были разгромлены
гуннами, сдвинуты со своих мест и вовлечены в гуннское движение. Ираноязычные аланы, занимавшие часть Средней Азии,
to
степи между Волгой и Доном и Северного Кавказа, представляли собой обширное объединение позднесарматских племен
(роксоланы, языги, аорсы, сираки и т. п.), покрытых с I в. общим наименованием «аланы». В начале 70-х годов гунны, пб
словам Аммиана Марцеллина, дошли до «аланов, прежних массагетов» (1, с. 303) и нанесли им поражение, после чего разгромили и остготов. Судя по рассказу А. Марцеллина, часть алан
примкнула к победителям-гуннам: после смерти царя остготов
Германариха в 375 г. новый царь Витимир «несколько времени
сопротивлялся аланам, полагаясь на других гуннов, которых
он деньгами привлек на свою сторону; но после многих поражений потерял жизнь в битве, подавленный силой оружия»
(1, с. 305). Как видим, в стане самих гуннов не было полного
единства.
На помощь остготам и, вероятно, по их просьбе выступили западные готы (вестготы). Но и они были разбиты. Обе
готские группы, спасаясь от гуннов и алан, отступают к Дунаю,
прося Рим разрешить им поселиться во Фракии. Вслед за ними
в 376 г. на нижнем Дунае появляются союзники — гунны и
аланы (2, с. 298, прим. 486). Новая волна аланских переселенцев соединилась со старым сарматским населением Паннонии —
языгами, роксоланами, сарматами — аргарагантами и лимигантами и образовала здесь значительный этнический массив. В
378 г. аланы и гунны были уже на р. Тиса, римский консул
Авзоний в своих стихах мечтает о победе над новыми опасными врагами Рима (3, с. 25, прим. 3). Касаясь этих событий,
американский историк Г. В. Вернадский отмечает, что аланы
в гуннском нашествии играли роль авангарда (4, с. 131). Примерно тогда же на левом берегу нижнего Дуная, согласно историку начала V в. Орозию, возникает область Алания,
что
подтверждает Исидор (3, с. 22—23), а р. Прут стала именоваться «Alarms fluvius» — «Аланской рекой» (4, с. 132). Как
показал Ю. А. Кулаковский, Алания в этом районе нынешней
Молдавии сохранилась на картах до X I I I в. (3, с. 24).
Осенью 376 г. остготы и вестготы, толкаемые разразившим
ся голодом и гуннской опасностью, .вторглись во Фракию, грабя все на своем пути. Через год у Маркианополя состоялась
битва вестготов с римлянами, вестготы были разбиты и призвали на помощь остготов и алан. Последние на этот раз выступают на стороне своих недавних врагов. Римская армия во главе с императором Валентом (отсюда становится ясным, какое
значение в Империи придавалось вторжению объединенных сил
варваров) двинулась навстречу союзникам. 9~ августа 378 г.
состоялось решительное сражение под Адрианополем. Римляне
потерпели страшное поражение, аланская и остготская конница
11
рассеяла ряды римлян, а вестготы изрубили римскую пехоту.
Пало до 40 тысяч римских легионеров, погиб и император Валент. Конная атака алан и остготов решила исход битвы, а при
описании сражения А. Марцеллин упоминает военных предводителей Алафея и Сафрака (3, с. 26, прим. 1), которые позже
окажутся в Паннонии: «Алатей же и Сафрак с остальными
полчищами устремились в Паннонию»— отмечает Иордан (5,
с. 94).
Разгром у Адрианополя потряс Римскую империю. Готы
и аланы появились у стен Константинополя, с трудом были отбиты и поселены в Иллирии, новый император одряхлевшей
Империи Феодосии ведет политику умиротворения варваров
и широко привлекает их на военную службу в качестве
федератов, обязанных охранять границы придунайских провинций от вторжений. Западный римский император Грациан (375—
383 гг.) поселяет часть готов и алан в южной Паннонии, их
вождями Иордан называет уже знакомых нам Алафея и Сафрака (5, с. 92, 94). Имя Сафрака Г. В. Вернадский считает
иранским (4, с. 131); по заключению Л. Варади Алафей был
готом, Сафрак — аланом, причем последний возглавил гунноаланскую группировку в Паннонии (6, с. 377). Заметим попутно, что Я. Харматта в своей рецензии на монографию Л. Варади не согласился с его концепцией большой роли гуннов, алан
и готов в качестве федератов в Паннонии конца IV в. (7, с. 362),
но эти сомнения кажутся преувеличенными. Согласно Л. Варади, численно группа Сафрака не уступала группе вестготов и
насчитывала до 20 тыс. воинов (6, с. 377).
Упомянутый император Грациан привлек алан к службе
в римской армии, сформировал из них гвардейский отряд и
включил его в нотиции — списки армии. «Пристрастие императора к этим новым варварам шло так далеко, что он появлялся
пред войсками в аланском национальном вооружении и совершал походы в этом наряде. Явное пристрастие императора к
своим фаворитам, которых он привлек к себе за большие ,деньги и всячески отмечал, навлекло на него раздражение в войсках
и послужило поводом к его гибели»— пишет по этому поводу
Ю. А. Кулаковский (3, с. 26—27). Но и после смерти Грациана
аланский конный отряд в составе римской армии уцелел и в
начале V в. он упомянут в. Notitia Dignitatum как самостоятельное подразделение при начальнике конницы комите Алан
(3, с. 27; 4, с. 132). Не исключено, что эти аланы при императоре Западной Римской Империи Стилихоне (395—408 гг.)
участвовали в отражении вторжения германских племен в 402
и 405 гг.
Заслуживает быть упомянутой история западноримского им12
ператора Максимина, сменившего Грациана.
Как отмечает
Б. Бахрах, отец Максимина был гот, мать аланка. Максимин
обладал большими способностями, вступил в римскую кавалерию и служил в Британии. При поддержке римских войск в
Галлии Максимин после гибели Грациана захватил престол и
стал первым императором варварского происхождения (8. с.
13—14; 3, с. 27).
Аланы служили и в Восточной Римской Империи. Согласно
Зосиму, император Феодосии 1 открыл широкий доступ в свою
армию варварам из-за Истра; хотя Зосим и не конкретизирует
понятие этих варваров, Ю. А. Кулаковский был склонен видеть
среди них и алан (3, с. 27—28). В панегирике Паката в честь
императора Феодосия 391 г. говорится: «Шел под командой
римских вождей и под римскими знаменами прежний враг Рима
и следовал за значками, против которых он прежде стоял, и став
сам солдатом, наполонил города Паннонии, которые прежде он
разорил вражеским опустошением. Гот, Гунн, Алан стали в ряды войск, сменялись на часах, боялись оказаться неисправными
по службе» (3, с. 28; 4, с. 132). Как видим, согласно Пакату,
основным районом расселения варваров была Паннония на ереднем Дунае. Придворный римский поэт Клавдий Клавдиан (умер
в 404 г.) дал ценные сведения о происхождении наемниковалан: «Спускается сармат, смешавшись с даками, и смелый
массагет, который для питья ранит коней с роговыми копытами,
и алан, пьющий изрубленную Меотиду» (9, с. 253). Тот же
Клавдиан в «Панегирике на четвертое консульство Гонория Августа» прямо говорит об аланах, «перешедших к латинским
уставам» (10, с. 255). Следовательно, в представлении Клавдиана аланы, охотно воспринимавшие римский образ жизни
(«латинские уставы»), происходили из районов, прилегающих
к Меотиде — Азовскому морю, что полностью соответствует
местоположению алан-танаитов А. Марцеллина, живших по бе-,
регам Танаиса-Дона (1, с. 305), а также в северокавказских
степях восточнее Меотиды.
После смерти императора Феодосия 1 Империя окончательно разделилась на западную и восточную части. Римские войска
фактически были отозваны из Паннонии, остались ограниченные
гарнизоны в крепостях вдоль римского лимеса. В состав гарнизонов входило большое число варваров, среди коих могли быть
и аланы. Одной из таких паннонских крепостей была Фенекпуста на берегу озера Балатон, исследуемая венгерскими археологами. По мнению К. Шаги, крепости типа Фенекпусты возникают только после 375 г. (11, с. 151). Тем не менее активность варваров в Паннокии возросла, о чем свидетельствует
Евсевий Иероним: «Душа ужасается перечислить бедствия на13
ших времен... Скифию, Фракию, Македонию, Дарданию, Дакию,
Фессалию, Ахайю, Эпиры, Далматию и все Паннонии опустошают, тащат, грабят гот, сармат, квад, алан, гунны, вандалы
и маркоманны. Ниспровергнуты церкви, у алтарей Христовых
поставлены в стойла лошади, останки мучеников вырыты из
земли...» (12, с. 228).
Наряду с готами и гуннами особую роль в судьбе западных алан сыграло германское племя вандалов, упомянутое Иеронимом в одном ряду с аланами. В 335 г. вандалы были поселены императором Константином в Паннонии в качестве федератов (13, с. 4 1 ) . Здесь они вступили в контакт с появив' шимися вслед за тем аланами. Как считал Ю. А. Кулаковский,
под влиянием алан вандалы «в степных пространствах Дакии
и Паннонии превратились в конный народ», т. е. стали кон;
ными воинами, что не было характерным для германцев (3,
с. 32—33). Происходит сближение вандалов и алан, к их возможному союзу присоединяются свевы. В 405—406 гг. разгорается борьба правителя западной части Римской
Империи
Стилихона (вандала по происхождению) с вождями других
германских племен Атаульфом и Радагайсом. Стилихон противопоставил Радагайсу римские войска и отряды федератов под
командованием Саруса (6, с. 390). Основу федератов Стилихона составляли гунны, но имя Сарус напоминает имя другого военного вождя Саросия, в VI в. возглавлявшего аланское
объединение на Северном Кавказе (14, с. 321—322, 383). Б. Бахрах указывает, что вождь Сарус (Саул) был аланского происхождения (8, с. 34).
Под влиянием поражения от Стилихона в 405 г. и напором
надвигавшихся с востока гуннов вандалы, аланы и свевы, объединившись, начали движение на запад. Л. Варади указывает, что
к союзникам присоединились и остготы из провинции Паннония 1 (б, с. 391). Варварское объединение, несомненно, представляло значительную массу с крупным военным потенциалом.
Численность этой исходной волны переселенцев нам неизвестна,
но Ю. А. Кулаковский уверенно пишет об «огромной массе»
алан (3, с. 34) и неясных обстоятельствах разрыва алан с гуннами.
31 декабря 406 г. вандалы, аланы и свевы по льду перешли Рейн, опрокинули рипуарских франков и вторглись в римскую провинцию Галлию, подвергая ее повальному грабежу.
«Это является таким событием,— пишет французский историк
Ф. Ло,— за которым следует дезорганизация, обескровливание,
окончательная гибель Западной империи» (15, с. 7 1 ) . Здесь
будет кстати привести и точку зрения на описываемые события
Г. В. Вернадского. Исходя из своей версии о том, что сармато14
аланское племя Рухс-ас было в действительности частью древних русов и что это племя могло участвовать во вторжении
в Галлию в составе аланской орды, Г. В. Вернадский писал,
что «западная экспансия алан была, таким образом, первым
русским вторжением в Европу» (4, с. 132). Что и говорить —
весьма оригинальное смещение понятий!
В Галлии аланы разделились на две части. Часть их во
главе с Гоаром перешла на службу к Римской империи и по
свидетельству Олимпиодора стала союзной бургундам, выступив
вместе с королем бургундов Гюнтером в 4 1 1 г. в городе Тур
(16, с. 228). Другая часть во главе с Респендиалом осталась
с германцами и, по сведениям Григория Турского, спасла от
окончательного истребления вандалов, потерпевших поражение
от франков (3, с. 35). В том же 411 г. аланский вождь Гоар
и бургундский король Гюнтер провозглашают галла Иовина
императором (2, с. 297—298, прим. 484). Провозглашение состоялось в городе Могунтиаке в Бельгии, но Иовин вскоре
погиб. «Дальнейшая судьба Гоара и его орды нам неизвестна»,—
писал Ю. А. Кулаковский (3, с. 35), но тут же предположил,
что именно эта группа алан фигурирует в автобиографии Павлина Пеллы «Эвхаристикос». Павлин был римским префектом города Бордо. В 414 г. вестготы атаковали Бордо и Павлин бежал
в город Базас недалеко от Бордо со своей семьей. Готы угрожают и Базасу. Павлин обращается за помощью к царю алан,
в котором усматривают Гоара не только Ю. А Кулаковский,
но и Г. В. Вернадский (4, с. 132). Аланы приходят на помощь
Павлину, их вооруженные воины выходят на городские стены.
Готы не решаются вступать в бой и отступают, затем оставляют город аланы.
Гипотеза Ю. А. Кулаковского и Г. В. Вернадского о Гоаре
представляется вполне обоснованной. По выводам Б. Бахраха,'
Гоар неизменно в течение около 40 лет выступал как союзник
Рима. Б. Бахрах приводит ранее неизвестный у нас письменный
источник первой трети V в.— поэму «Алеция» Клавдия Мария
Виктора из Марселя, упоминающий религиозные
верования
алан. Клавдий говорит о «примитивных» религиях и отмечает,
что жертвоприношения духам предков у алан более примитивны, чем политеизм греков и римлян (8, с. 32). Б. Бахрах думает, что названные факты свидетельствуют о неприятии арианства аланами от германцев. Они хронологически могут -иметь
отношение к аланской группе Гоара.
После заключения мира с вестготами в 439 г. (последние
заняли южную Галлию в 412 г.) аланы получили от Аэция
пустынную область Валентинуа в Нарбоннской Галлии (между
городами Нарбонна и Тулуза) и осели здесь во главе с вож15
дем Самбидом (3, с. 38; 8, с. 32). Б. Бахрах допускает, что
эта группа алан передвинулась в долину р. Роны из южной
Галлии, где она находилась ранее и занимала земли между
Средиземным морем и Тулузой, контролируя Via Domitia —
стратегически важную дорогу в Испанию (8, с. 32). В 475 г.
император Майориан, по свидетельству Сидония Аполлинария,
сформировал отряд из алан Галлии (Б. Бахрах считает, что
это были аланы из Валентинуа, 8, с. 33) и двинул их против
вандалов в Испанию. Аланы потерпели поражение от вандалов
и под командой своего вождя Беоргора (Беогара, Беорга) двинулись из Галлии в северную Италию. Направившийся им навстречу император Майориан был убит по пути у Тортоны, аланы
вторглись в северную Италию (8, с. 33). Западная Римская
Империя оказалась перед лицом серьезной опасности. Император Восточной Империи Лев послал своего патриция Анфемия
в Рим, «сделав его там принцепсом. Тот, прибыв туда, направил против аланов своего зятя Рекимера, мужа выдающегося
и чуть ли не единственного тогда в Италии полководца. В первой же битве он нанес поражение всему множеству аланов и
королю их Беоргу, перебив их и уничтожив»,— пишет Иордан
(5, с. 113). Упомянутая битва у Бергамо состоялась в 464 г.
Часть разбитого аланского войска осталась в северной Италии,
соединившись с аланами, попавшими на службу Риму в начале V в. (аланы, участвовавшие в борьбе с вандалами в 405—
406 гг.).
Аланские поселенцы в Северной Италии, по старой традиции, становились федератами Империи, обязанными за земельный надел и жалованье нести военную службу. Аланский полк
Comites Alani продолжал нести свою службу в северной Италии до 487 г., располагаясь в Равенне (8, с. 36). Судя по всему,
аланы быстро романизировались, что уже в самом начале V в.
было подмечено Клавдианом (аланы «перешедшие к латинским
уставам»). Список военных колоний северной Италии, содержащийся в Notitia Dignitatum, упоминает в их числе и сарматские.
Б. Бахрах обоснованно видит в них именно аланские колонии,
где более раннее сарматтское население смешалось с аланским
(8, с. 37—38). Кроме того, Б. Бахрах допускает наличие аланских групп в населении таких городов как Поленция, Верона,
Тортона, Бергамо (8, с. 39). Он же впервые собрал аланскую
топонимику северной Италии, в которой особо отметим город
Аллайн в 5 милях севернее Аосты и на пути к перевалу СентБернар, имевшему большое стратегическое значение (8, с. 39).
Вернемся к аланам в Галлии. В 442 г. Аэций переместил
часть алан Гоара в район Орлеана для усиления контроля ,
над багаудами Арморики, незадолго восстававшими под руковод-
ством Тибатона (437 г.) и потерпевшими поражение. Гоар расселил алан в Орлеане и вокруг него, сделав Орлеан своей
резиденцией.
В 447 г. в Арморике вновь вспыхнуло восстание, причиной
чего, по мнению А. Р. Корсунского (19, с. 78), послужило непомерное налоговое бремя. Арморика отложилась от Империи.
Для подавления восстания Аэций направил алан Гоара, разрешив им в виде компенсации и для наказания армориканцев
подвергнуть их грабежу. Когда Гоар (в некоторых источниках
он назван Эохаром «свирепым»,-3, с. 38) вступил в Арморику,
жители ее обратились за помощью к епископу Герману. Епископ
вступил в переговоры с Гоаром и получил его согласие воздержаться от экзекуции при условии, что Герман получит отмену приказа Аэция. Герман срочно отправился в Равенну за прощением армориканцам, но прощения не получил и в 448 г.
Арморика была разгромлена аланами (8, с. 64—65).
Около 450 г. в районе Орлеана появляется новый аланский
вождь Сангибан, в котором Б. Бахрах видит преемника одряхлевшего Гоара. Сангибан стал известен, главным образом, как
активный участник знаменитой «битвы народов» на Каталаунских полях.
' К середине V в. вся Паннония фактически находилась в
руках гуннов, по свидетельству Иордана, в провинциях Дакии
и Паннонии «жили тогда гунны и разные подчиненные им племена» (5, с. 1 1 1 ) . В Паннонии располагалась ставка гуннского
хана Аттилы, ставшего после убийства его соправителя Бледы
в 445 г. единоличным правителем. В 451 г. со всеми подвластными племенами, составившими огромную армию, Аттила двинулся на запад, разграбив по пути Страсбург, Мец, Вормс, Майнц.
Гунны вступают в Галлию и приближаются к Орлеану, где находилась резиденция Гоара, затем Сангибана. «Сангибан, король
аланов, в страхе перед будущими событиями обещает сдаться
Аттиле и передать в подчинение ему галльский город Аврелиан,
где он тогда стоял»— пишет Иордан (5, с. 104). Король вестготов Теодорид 1 и Аэций, узнав о готовящейся измене Сангибана, укрепляют город, «стерегут подозрительного Сангибана
и располагают его со всем его племенем в середине между
своими вспомогательными войсками» (5, с. 104).
Противники встретились на Каталаунских полях 15 июня
451 г., западнее г. Труа. Гуннской армии Аттилы противостояли
объединенные силы римлян, вестготов и алан. Битва была чрезвычайно ожесточенной; по свидетельству Иордана, с обеих сторон пало 165 тысяч бойцов. Аланы Сангибана были поставлены в центре союзного войска; в середине гуннской армии «помещался Аттила с храбрейшими воинами» (5, с. 105). Судя по
2 Аланы...
17
этой дислокации, аланы столкнулись лицом к лицу с отборной
гвардией Аттилы. Гунны потерпели поражение и отступили,
дальнейшее их движение на запад было остановлено, Аттила
вернулся «на свои становища».
На следующий год, по Иордану, «Аттила решил подчинить
своей власти ту часть аланов, которая сидела за рекой Лигером (Луара К- И.), чтобы, изменив после их (поражения)
самый вид войны, угрожать еще ужаснее» (5, с. 1 1 1 ) . Пройдя
по каким-то иным, чем в первый поход, дорогам, «Аттила двинул
войско на аланов». Но новый король вестготов Торисмуд опередил Аттилу, первым явился к аланам, объединился с ними и
встретил войска Аттилы. Произощла битва «почти такая же,
какая была до того на Каталаунских полях», Аттила вновь
потерпел поражение и бежал «к своим местам» (5, с. 111).
Все ли в сообщении Иордана правдиво и соответствует
действительности? Заметим, что в историографии высказывались на этот счет довольно скептические оценки Так относительно событий, связанных с «битвой народов» на Каталаунских
полях, Б. Бахрах пишет: «По-видимому, проготские настроения
Иордана воодушевили его сделать вестготов героями за счет
враждебных им аланов» и называет текст Иордана «предвзятым
отчетом» (8, с. 66). Предвзятость Иордана американский ученый видит и в том, что в описании Каталаунской битвы Иордан
поместил алан в центре союзного войска потому, что римляне
и вестготы им не доверяли и боялись предательства алан, тогда как в действительности аланы Сангибана были выдвинуты
на самый опасный участок битвы (8, с. 67). Следует признать,
что критические замечания Б. Бахраха оправданы.
Относительно второго похода Аттилы в Галлию в 452 г.
Ю. А. Кулаковский высказался однозначно: «Этот второй поход
Аттилы есть измышление источника Иордана для
вящего
прославления славы готского имени» (3, с. 39,
прим.
1).
Е. Ч. Скржинская в целом также признает тенденциозность
труда Иордана «Гетика», в котором сочетается восхваление готов и их королей с призывом к подчинению побеждавшей в то
время империи» (2, с. 57), но никаких конкретных возражений
по упомянутым выше фрагментам Иордана не выдвигает.
Ссылаясь на Григория Турского, Б. Бахрах пишет о нападении вестготов во главе с Торисмудом на алан в 453 г. Аланы
были разбиты и изгнаны из северной Аквитании, но Орлеан
вестготами взят не был (8, с. 68).
• В 453 г. могущественный повелитель г у н н о в Аттила умер.
Начался распад эфемерной империи гуннов. В 454 г. в Паннонии на р. Недао произошла битва между гуннами и их бывшими союзниками гепидами. В этот раз аланы выступили на сторо18
не гуннов, но трудно допустить, что это были аланы из Галлии. Скорее это были какие-то группы алан, оставшиеся в Паннонии и на нижнем Дунае и не ушедшие в 406 г. дальше на
запад. Гунны и их союзники были разбиты. В 471 г. гунны
покинули Паннонию, освободившиеся земли были переданы новым федератам: скирам, герулам, гепидам, аланам (6, с. 397).
Вскоре после битвы при Недао часть алан во главе с Кандаком осела вместе с германским племенем скиров в Малой Скифии — Добрудже и Нижней Мезии. Е. Ч. Скржинская в своих
комментариях к «Гетике» имя Кандак ставит в один ряд с такими аланскими именами как Аддак, Сафрак, Хернак, Эллак (двое
последних сыновья Аттилы; 2, с. 333, прим. 656, что говорит
о популярности ирано-аланской ономастики и, соответственно,
о немалой роли алан в бурных событиях V в.). Таким образом,
на Балканах и нижнем Дунае аланы фиксируются до VI в.
включительно.
К концу V в. часть алан из района Орлеана стала продвигаться на запад, в бретонские районы, армориканский летописец сообщает, что Аудрен, возглавлявший бретонцев, правил
также частью алан (464 г.), а в начале VI в. епископ по имени
Аланус служил в городе Ле Ман (8, с. 79). В Арморике остатки
алан существовали до VI в., после чего окончательно ассимилировались почти одновременно с группами алан на нижнем Дунае.
Как было сказано выше, вторгшись в Галлию в 406 г.,
аланы разделились на две части. Мы еще не касались судьбы
той части, которая во главе с Респендиалом осталась союзной
германцам-вандалам. После столкновения с франками эта часть
алан с вандалами и свевами в 409 г. двинулась через Пиренеи
в Испанию. Как пишет Г. В. Вернадский, «союзники без труда
завоевали эту страну, которую в 411 г. поделили между собой»
(4, с. 132). Аланам достались Лузитания и Картахена, о чем
свидетельствует епископ Галисии Идаций (2, с. 296—297, прим.
473). Как считает Б. Бахрах, поселение алан и вандалов в
Испании, вероятно, основывалось на принципе гостеприимства —
завоеватели стали гостями римских помещиков, получ а я значительную часть доходов от их хозяйств. В обмен
на это «гости» обязаны были защищать своих «хозяев» от других набегов и грабежей, т. е. сложилось положение, напоминающее
статус федератов. Аланы и вандалы обратились к римскому императору Гонорию с просьбой о мире, признании их статуса федератов и предложили своих заложников. Однако, Империя предпочла не вступать в союзнические отношения с завоевателями Испании, входившей в состав империи, и направила против
них старых врагов вандалов — вестготов (8, с. 56). Вторжение
вестготов состоялось в 416 г.
19
В течение двух лет шла ожесточенная борьба, в ходе которой вестготы теснили своих противников. Король вандалов Фредбал погиб. В 418 г. вестготы разгромили алан у Тартеса (совр.
Кадис), царь алан Аддак погиб в бою. Остатки алан соедини.лись с вандалами и продолжали борьбу, отступая все дальше
на юг Пиренейского полуострова. Цари вандалов Гунерих, Гейзерих и Гелимер отныне носят титул царей вандалов и алан
(3, с. 41). Теснимые вестготами вандалы и аланы в 429 г.
переправляются через Гибралтарский пролив в Северную Африку. Согласно Ф. Ло, в Африку переправилось до 80 тысяч
человек, из них 12—15 тысяч воинов (15, с. 88). Какая-то группа алан, по мнению Р. Груссэ, осталась в Испании, соединилась с вестготами и дала свое имя области «Гото-Алания» или
Каталония (17, с. 118, ср. 2, с. 279, прим. 388).
Захватив северо-западную часть Африки (часть совр. Туниса и Алжира), Гейзерих в 435 г. заключил мирный договор с
Римом. Аланы в Вандальском королевсте (последнему посвящена монография французского историка Куртуа, 18) продолжали, несмотря на относительную немногочисленность, сохранять
этническую индивидуальность, на что обратил внимание Б. Бахрах (8, с. 57). Последнее, в частности, отразилось в сохранении
алан в титулатуре вандальских королей «Rex Vandalorum et
Alanorim». Королевство вандалов просуществовало в Северной
Африке до 533 г., когда оно было завоевано византийским полководцем Велизарием, а Гелимер взят в плен и выселен в Малую
Азию.
Как видим, в Африке, как и в Дакии, Галлии, Италии
остатки алан, оторвавшихся от своего основного этнического
массива, сошли с исторической арены в VI в., окончательно
растворившись среди окружающих и более многочисленных народов.
История алан на Западе, реконструируемая по письменным
источникам, не оставляет никаких сомнений в пребывании достаточно значительных масс алан на пространстве от нижнего Дуная до Пиренейского полуострова. Из приводившихся
выше
;
цифр, при всей их предположительности, вытекает, что речь,
как правило, идет о различных группах, насчитывавших десятки
тысяч человек и обладавших высоким -военным потенциалом.
Нет сомнений и в том, что исходной территорией движения алан
на Запад были равнинные пространства между Волгой и Доном
и Северного Кавказа, где аланы фиксируются задолго до гуннского вторжения. Это была основная территория расселения
20
алан в Азиатской Сарматии. Отдельные группы алан в догуннский период присутствовали в степях Северного Причерноморья, на нижнем и среднем Дунае (языги, роксоланы I в. н. э.).
Следует полагать, что и эти группы аланского населения были
втянуты в миграционные процессы эпохи «великого переселения».
Естественно думать, что перемещаясь с гуннами и германскими племенами на запад и будучи составной частью этого
потока, аланы сохраняли не только свою этническую индивидуальность, но и культурно-этнографические особенности, отражавшиеся в верованиях, обрядах, обычаях и в материальной
культуре. О языческих верованиях галльских алан Гоара по
«Алеции» Клавдия Мария Виктора мы уже говорили. Попытаемся коснуться весьма сложного вопроса о тех археологических
артефактах, которые возможно вычленить из массы вещественного материала конца IV—V вв. на территории Центральной
и Западной Европы и связать их с аланами. Исходные посылки:
1) дата материала конец IV—V вв., 2) исторически засвидетельствованные районы пребывания алан, 3) северопричерноморские параллели того же и более раннего времени, указывающие на восточное происхождение западных аналогов. При этом
необходимо еще раз подчеркнуть огромную трудность именно
аланской атрибуции тех или иных археологических материалов
ввиду особой подвижности участвовавшей в переселении этнической среды, ее способствовавшей взаимным заимствованиям этноплеменной чересполосицы и мозаичности, наконец, постоянному воздействию местных культур. Указанные сложности
привели И. Вернера к заключению, что «опыты этнического
определения мало перспективны» (20, с. 1). И тем не менее
такие опыты предпринимаются.
Первая серьезная попытка выделения древностей, относящихся к вестготам и аланам во время их движения на запад,
была предпринята Э. Бенингером (21). Однако, основное внимание автора было обращено на выделение древностей готов и
рассмотрение их роли в интересующих нас событиях, как главной. По мнению Э. Бенингера, аланы оказали незначительное
влияние на вестготов (21, с. 120—125), что расходится с оценками, данными М. И. Ростовцевым (22, с. 237) и Б. Бахрахом
(8, с. 116—119). Э. Бенингер связывал с аланами отдельные
находки керамики из Северной Богемии (напр, из Дура, 21,
рис. 31) и погребение в Зиммеринге (Австрия). Нами уже
отмечалось некоторое сходство одного из сосудов Дура с определенными формами керамики из позднесарматских памятников
Нижнего Поволжья (23, с. 90), но оно чисто формальное. Кроме того, сходные сарматские сосуды не могут быть датированы
IV—V вв. и относятся к более раннему времени. Поэтому вопрос
21
об аланской атрибуции сосуда из Дура остается по крайней
мере неясным.
Весьма проблематичным остается и вопрос относительно
аланской атрибуции погребения в Зиммеринге, о чем писал
Э. Бенингер (21. с. 76, рис. 33—38). По предположению последнего, здесь был погребен аланский воин с вестготской керамикой.
Как видно из приведенного выше исторического очерка, большую роль в качестве плацдарма для продвижения алан на
запад сыграла Паннония. Ввиду территориальной
близости
Паннонии к причерноморским степям именно здесь можно ожидать наиболее реальные материальные следы алан; совершенно очевидно, что чем дальше на запад они уходили, тем больше
нивелировалась их традиционная культура. Этнической интерпретации археологических материалов гуннского времени Венгрии посвящена основательная монография А. Альфельди (24).
Однако, А. Альфельди, выделив характерные (по его мнению)
черты погребального обряда и материальной культуры гуннов,
прочие комплексы этого периода, не попытался связать с каким-либо определенным народом, обращая внимание лишь на
их кочевнический характер. Заслугой А. Альфельди является
признание культуры, принесенной гуннами в Паннонию и представленной, в частности, изделиями полихромного стиля, многокомпонентной по происхождению и созданной не только гуннами, но и другими народами — в том числе и аланами.
Разделяя выводы А. Альфельди, Н. Феттих признавал роль
алан в оформлении культуры Паннонии периода
гуннского
нашествия и писал, что «среди археологических памятников мы
должны искать следы алан в таких местах, где можно отметить
знаки интенсивного персидского влияния» (25, с. 186). Однако,
попытки выявления таких следов Н. Феттих не предпринял.
В 1950 г. у города Чонград в юго-восточной Венгрии был
открыт интересный могильник гуннского времени, опубликованный М. Пардуцем. Обряд погребения характеризуется положением стоя, сидя и на корточках, ориентировка юг-север и западвосток (26). Сидячие костяки группы П. М. Пардуц связывает
с кавказским обычаем (26, с. 386), опираясь на грунтовые
могильники первых веков н. э. в Тарках и Карабудахкенте
(Дагестан), хотя тут же подчеркивает: «трудным является вопрос, какой народ был носителем этой культуры» (26, с. 389).
Тем не менее погребения группы П М. Пардуц ставит в связь
с присутствием «элементов из кавказской области», ссылаясь
при этом на могильники Усть-Лабинский (по Н. В. Анфимову)
и Гилячский (по Т. М. Минаевой). Исследователь полагает,
что на старое оседлое в Венгрии сарматское население наслои22
лись новые сармато-аланские, вандальские, готские и гепидские
племена (26, с. 389). М. Пардуц отмечает, что в Венгрии до сих
пор нет нишевых могил, характерных для южной России, и
единственным исключением является могила из Кестхей, повидимому аланская (26, с. 390). В заключение М. Пардуц приходит к осторожному выводу: при современном состоянии знаний в материале из Чонграда невозможно установить большую
массу алан и их присутствие может быть взвешено на основании упомянутых нишевых могил и деформированных черепов
(26, с. 391).
В вещевом материале из Чонграда действительно есть отдельные элементы, демонстрирующие сарматское или сарматокавказское влияние, например, кинжалы с вырезом у основания
рукояти (аналогии концентрируются преимущественно на Северо-Западном Кавказе, например, могильник Дюрсо близ Новороссийска, сам М. Пардуц указывает их в Керчи, Феодосии,
Туапсе, 26, с. 349), серьги с многогранником, керамика
с
зооморфными ручками и вертикальными ручками-сливами типа
трубки (26, рис. 8), также, возможно, происходящая с СевероЗападного Кавказа и Крыма (23, с. 81). Переселение какой-то
группы северокавказского населения в конце IV — начале V в.
из Прикубанья в район Чонграда вполне возможно, что исторически может быть связано с движением части гуннской орды
через нижнее Прикубанье и Фанагорию в Крым и далее в степи Северного Причерноморья. Но имеет этот материал Чонграда,
отношение к аланам?
М. Пардуц справедливо выдвинул в качестве
критериев
выделения аланских древностей Паннонии камерные
могилы
(катакомбы и подбои) и деформированные черепа, хотя и эти
критерии требуют оговорок и должны рассматриваться с учетом комплексов. Кратко остановимся на указанных критериях
М. Пардуца.
Насколько нам известно, до сих пор единственным камерным могильником на территории Венгрии остается могильник
у города Кестхей, где открыты подбойные могилы V в. (27,
с. 185—189; 28, с. 234, 237). К. Шаги отождествил эти захоронения с германцами, находившимися на службе у гуннов,
тогда как М. Пардуц считал погребения Кестхея аланскими
(26, с. 390). М. Пардуц ближе к истине хотя бы потому, что
германцы не практиковали обряд погребения в подбоях, тогда как подбои и катакомбы (камерные могилы) были достаточно распространены у сарматских и сакомассагетских племен
Северного Причерноморья, Приуралья, Средней Азии как в догуннскую, так и послегуннскую эпохи (29, с. 195—208;
30,
с. 218—227; 31, с. 3—14; 32, с. 29—37; 33, с. 67—69 и т. д.).
23
В то же время погребения в камерах-подбоях не типичны для
собственно гуннов, практиковавших погребения с сожжением,
конем или шкурой коня (34, с. 94; 35, с. 61—72). Мы на
основании сказанного, склонны разделить выводы М. Пардуца.
Представляется более ясным вопрос об .искусственно деформированных черепах. Восточное их происхождение на территории Центральной и Западной Европы несомненно. Возникший в глубине Западной Сибири (36, с. 99—НО), этот обычай быстро распространился в Средней Азии и в среде сармато-аланских племен (37, с. 18), считаясь признаком знатности и красоты (38, с. 680). Есть мнение о том, что деформация черепа вызывала эпилептоидные припадки с судорогами,
ауреами, видениями, галлюцинациями (39, с. 45) — патологическими деформациями психики, имевшими отношение к шаманизму, в Центральной и Западной Европе в рассматриваемое
время неизвестному. Сводки распространения деформированных черепов V в. на западе составлены И. Вернером (20, карта 9) и Т. Сулимирским (40, рис. 70). И. Вернер отмечает,
что до 400 г. деформированные черепа в Западной Европе неизвестны (20, с. 24) и уже отсюда вытекает, что они появились
здесь одновременно с движением восточных кочевников гуннов и алан на запад. Картографирование деформированных черепов, более полно выполненное И. Вернером, показывает в
целом соответствие их ареала с тем маршрутом, по которому двигались и расселялись в Западной Европе аланы в их
разнообразных комбинациях то с гуннами, то с германскими
племенами. Первый район большой концентрации деформированных черепов мы видим на территории бывших римских провинций Паннония 1, Паннония II и Норик, где пребывание
алан засвидетельствовано историческими источниками прочно.
За время, прошедшее после публикации труда И. Вернера, число находок увеличилось и сейчас эта группа еще более представительна. Вторая группа расположена между средним течением Эльбы и верхним течением Везера, что могло бы соответствовать местоположению алан, вандалов и свевов перед их
вторжением в Галлию в 406 г., но большинство находок датировано концом V—VI вв. и хронологически с этим вторжением
не увязывается. Наконец, третья группа деформированных черепов конца V—VI вв. сосредоточена на левом берегу среднего течения Роны, что соответствует исторически засвидетельствованному поселению алан в долине Роны (область Валентинуа) в 440 г. (8, с. 33).
Характерно, что по мере продвижения на запад находки
деформированных черепов становятся все моложе и если в первой группе черепа времени Аттилы мы видим в 16 пунктах
24
(на карте И. Вернера), то в группе второй один, а в третьей
группе ни одного. Здесь все черепа происходят из поздних находок. Данное обстоятельство свидетельствует
о
продвижении
носителей этого обычая с востока на запад. Обычай деформации в Западной и Центральной Европе сохраняется до VI в..
и исчезает в меровингскую эпоху (21, с. 125; 20, с. 16), т. е.
одновременно с ассимиляцией алан по наблюдениям Б. Бахраха.
Разумеется, обычай искусственной деформации черепа не
служит этническим показателем и был распространен у целого ряда древних народов, принимавших участие в «великом"
переселении». Но он практиковался и у алан и на рассмотренном выше материале мы можем предполагать аланскую его
атрибуцию, особенно применительно к третьей группе Валентинуа.
С конца IV в. на обширной территории от степей Казахстана до Нормандии появляются отдельные богатые мужские
и женские погребения, одно время считавшиеся кладами. Последняя точка зрения вызвала возражения Г. Ф. Корзухиной,
писавшей, что «кочевники никогда не зарывают вещи в виде
кладов. Все комплексы, с виду имеющие сходство с кладами,
найденные в степях Причерноморья и Средней Азии, при ближайшем рассмотрении оказываются одинокими богатыми кочевническими погребениями» (41, с. 68). В настоящее время
принадлежность «кладов» богатым кочевническим могилам сомнений уже не вызывает, а их интерпретация как «княжеских»
или погребений федератов признана.
В своей известной сводке материалов
гуннской
эпохи
И. Вернер приводит перечень таких погребений в Западной и
Центральной Европе, содержащих в инвентаре вещи северопричерноморских и восточноевропейских типов (металлические
зеркала с ушком, серьги калачиковидные и с многогранником,
пряжки, фибулы в виде мухи, так называемые «zikadenfibel»
и т. д.). Характерно, что во многих интересующих нас погребениях Центральной Европы найдены разбитые металлические
зеркала, что является одним из элементов сармато-аланского
погребального ритуала на территории юго-восточной Европы —
ритуала, зародившегося еще в савроматскую эпоху и дожившего до V в. (42, с. 95). И этот компонент инвентаря может
свидетельствовать в пользу аланской атрибуции
комплексов,
хотя настаивать на ней, конечно, трудно. Тем не менее укажем ряд богатых кочевнических погребений V в. в Центральной и Западной Европе, которые с необходимыми оговорками
можно рассматривать как возможные аланские. Среди
них
знаменитое погребение в Унтерзибенбрунне близ Вены с бога25
тым набором роскошных вещей, многие из которых ювелирной
работы с инкрустациями (43, с. 32—66). В состав инвентаря
входит и разбитое на две части (преднамеренно испорченное)
металлическое зеркало, в связи с чем М. И. Ростовцев писал:
«Я не вижу ни одной причины, которая бы мешала отнесению
погребений Зибенбруннена сарматским женщине и ребенку»
(44, с. 53). Однако, как это ни
соблазнительно,
выводы
М. И. Ростовцева нельзя не оценивать как чрезмерно прямо, линейные; сложную проблему происхождения и распространения инкрустированных украшений эпохи «великого переселения» на обширном пространстве от Боспора до Северной африки он свел только к наследию Боспора и аланских переселенцев на запад, что встретило отрицательные оценки со стороны А. К- Амброза (45, с. 17). В европейской научной литературе погребение из Унтерзибенбрунна интерпретируется поразному: его считают германским (46, с. 29; в полихромной
фибуле действительно заметны древнегерманские традиции; кроме того, А. К- Амброз замечает, что «сарматы IV в. вообще
не знали двупластинчатых фибул, следовательно и ушедшие
на Запад аланы не могли ввести эту моду, они лишь спорадически заимствовали ее от других народов», 47, с. 39), оставленным гуннами (20, с. 91) или федератами, разбогатевшими на
римской службе в первой половине V в. (48, с. 55—59). Однако Я. Тейрал, возражающий гуннской атрибуции И. Вернера,
указывает, что среди римских федератов были и сарматы, а
аланы играли важную роль (48, с. 59).
Таким образом, четкого этнического определения могилы
V в. в Унтерзибенбрунне достичь не удается, несмотря на длительное изучение этого памятника.
Интересно женское погребение V в. из Регей в Венгрии,
опубликованное Г. Месарошем (49, с. 66—91). В инвентаре
две роскошные серебряные фибулы, покрытые золотой пластиной с цветными инкрустациями, прекрасной работы кувшин с
горлом в виде головы птицы, позолоченная поясная пряжка,
золотые нашивки на платье в виде буквы «М» (такие же в
Унтерзибенбрунне), стеклянный кубок с налепами. Череп женщины искусственно деформирован в соответствии с восточным
обычаем, но две фибулы на плечах и пряжка на поясе
указывают на готские традиции (50, с. 131 —165). Г. Месарош
погребение в Регей этнически пытается связывать с племенами, переселившимися в Паннонию с востока, возможно с федератами, среди которых были и аланы Сафрака. Но это лишь
осторожное предположение. Ф. Бирбрауер приводит аналогичные готские погребения, в том числе из Суук-Су в Крыму,
Хохфельдена в Лотарингии и Дуратона в Испании (50, с. 139,
26
рис. 5). К готским погребениям относят комплекс из Регей
и авторы «Археологии Венгрии», но здесь же отмечают, что
аналогичный черноглиняный кувшин V в. был найден в Озоруково Кабардино-Балкарской АССР — территории, где в то
время расселялись аланы (51, с. 294). Я не знаю, какой именно кувшин из Озоруково имеют в виду авторы, но невозмож-,
ность однозначной этнической атрибуции и в данном случае
выступает отчетливо.
Я. Тейрал писал о распространении вещей типа Унтерзибенбрунна по Европе и Северной Африке до Карфагена (48,
с. 12). В этой связи возникает частный вопрос о распространении на Западе так называемого полихромного стиля, связанного с эффектной цветной (чаще красной) инкрустацией по
золотому фону. Именно изделия полихромного стиля имел в
виду М. И. Ростовцев, когда обосновывал свою теорию «боспороцентризма» и алан-разносчиков этого стиля по всей Европе. Видимо, под воздействием взглядов М. И. Ростовцева,
бывшего тогда одним из крупнейших авторитетов в археологии, О. М. Дальтон сравнивал «готские» древности из Керчи,
проданные А. Л. Бертье-Делагардом Британскому музею,
с
произведениями более позднего меровингского стиля и доказывал их полную тождественность (52, с. 145). На фоне этих
построений Г. Кюнн пришел к выводу, что фибулы типа «муха»
(или цикада) в Европу были занесены сарматами вместе с
готами (53, с. 85—106), чему возражает Б. Аррениус (54, с.
15—16), хотя такая возможность вполне реальна.
Однако, О. М. Дальтон не обратил внимания на заключение М. И. Ростовцева о том, что полихромный стиль «стал
стилем хозяев, господствующего класса населения, стилем княжеских _и королевских дворов, стилем Гейзериха, Теодориха,
Аттилы» (44, с. 65). Тем самым М. И. Ростовцев признал
изделия полихромного стиля принадлежащими степной аристо-кратии не только сармато-алан, но также готов и гуннов, что
признано и современными исследователями древностей эпохи
«великого переселения» (55, с. 53; 56, с. 7). Лишь часть украшений полихромного стиля производилась в мастерских Боспора и отсюда в гуннскую эпоху распространялась на восток
и на запад при посредстве постоянно передвигавшихся кочевников (И. Вернер считает даже, что центр гуннских кочевий
в начале V в. находился в районе Боспора; 20, с. 95). Среди
этих кочевников безусловно находились и аланские группы.
Настоящим же центром производства импозантных изделий полихромного стиля стало среднее Подунавье, где располагалась ставка Аттилы и центр его эфемерного государства.
По этому поводу А. К. Амброз писал: «Народы, передвигав27
шиеся к западу на рубеже IV—V вв., не принесли с собой
развитого стиля типа Госпитальной
улицы
(могильник
в
г. Керчь — В. К-) и Унтерзибенбрунна, а только отдельные
элементы будущего стиля. На Дунае эти элементы подверглись
переработке и постепенно слились в единный сплав новой археологической культуры, принадлежавшей верхушке гуннского
объединения. На Боспор, на Волгу, на Кавказ, а также в Западную и Северную Европу этот стиль распространялся из Среднего Подунавья как «гуннская мода» (45, с. 132—133). Отсюда следует вывод, что «нет оснований считать вещи с инкрустацией догуннскими и занесенными на запад беглецами
аланами или готами, заимствовавшими их на Боспоре» (45,
с. 146).
Трудно полностью согласиться с приведенным
выводом
А. К- Амброза. Если западноевропейские вещи с инкрустацией (см. напр. 54, 57) действительно не относятся к догуннскому времени и они действительно не были заимствованы аланами и готами на Боспоре, то кто кроме алан и готов мог
занести их в V в. в Западную Европу из Паннонии? «Гуннская мода» стала^ популярной в период Аттилы и ее распространение могло не зависеть от массовых миграций, но в первые десятилетия V в. носителями и распространителями полихромного стиля, возникшего задолго до появления гуннов в
Северном Причерноморье, равно обычая искусственной деформации черепов и ритуала разбивания погребальных зеркал, были скорее всего аланы и готы. Конечно, вычленить узко аланское наследие здесь невозможно и мы можем говорить только о разноэтничной социальной верхушке этих племен, вторгшихся в Галлию, северную Италию и Испанию в первой половине V в. В этом я солидарен с И. Вернером (20, с. 91).
В свете сказанного вновь обратим внимание на женское
погребение V в. в Эране (Нормандия; 58, с. 78; 59, с. 295—
304). Здесь мы видим две богато инкрустированные золотые
фибулы типа Унтерзибенбрунна и золотые нашивки на платье
в виде буквы «М», что также отмечено в Унтерзибенбрунне
и Регей. Золотые укращения Эрана могли попасть сюда, по
Э. Салену, во время похода алан, вандалов и свевов в 407 г.
Но поскольку Унтерзибенбрунн датируется первыми десятилетиями V в. (48, с. 18), дату могилы в Эране следует несколько отодвинуть — к середине V в., что соответствует времени
появления алан на Бретани и в соседней Нормандии по письменным источникам.
На территории Северной Франции есть и другие находки
вещей среднедунайского происхождения. В частности, это фибула в виде мухи, найденная в Берепере (бассейн Роны), да28
тированная Э. Саленом первой половиной V в. и связанная
им с аланами (59, с. 307). Выше мы уже отмечали северопричерноморское происхождение фибул-«мух», поэтому связь данной фибулы с аланами остается вполне вероятной, хотя и не
доказанной. Сложный вопрос о пластинчатых фибулах
был
рассмотрен нами в статье об аланах на Западе (23, с. 92).
В 1930 г. Л. Франше сделал попытку отождествить с аланами некоторые бронзовые предметы, в основном пряжки-, происходящие из долины Луары (60). Л. Франше отнес эти предметы к V в. и подчеркнул, что «аланы занимали весь запад
старой Орлеанской провинции по правую сторону
Луары,
немного иногда захватывая левый берег» (60, с. 71). Местонахождение вещей действительно совпадает с ареалом алан в
районе Орлеана и это соблазнило Б. Бахраха использовать выводы Л. Франше в своей книге (8, с. 112, рис. 9), но Б. Бахрах не учел возражения Г. Цейсса и Э. Салена: первый датировал вещи VII в. (61, с. 147—148), а второй установил их
местное происхождение (59, с. 312—318). Таким образом, попытка Л. Франше оказалась неудачной. В то же время Э. Сален, касаясь вещей северопричерноморского и паннонского происхождения на территории Франции, ставит их в связь с движением алан в начале V в. из Паннонии через Северную Францию в Испанию (59, с. 295—296; 62, с. 77—78).
Если выявление археологических следов алан на территории Франции чрезвычайно затруднено и не выходит пока зарамки осторожных допущений, то на территории Пиренейского полуострова выявление таких следов еще труднее. Прежде всего это погребение из Бейя в Южной Португалии, давшее науке меч с навершием рукояти с вставкой и две золотые пряжки, инкрустированные гранатовыми вставками
(63,
с. 206—207). Н. Оберг и К. Раддац (64, с. 150) уверенно
приписывают этот комплекс вестготам, могильники которых
на Пиренейском полуострове дйствительно известны (65, 66).
Но находки в Бейя с неменьшими основаниями можно считать
аланскими — аналогичные хоботковые пряжки в конце IV—V вв.
были широко распространены в Северном Причерноморье.
В заключение коснемся находок в Северной Африке. Это
богатый инвентарь из саркофага в Кудьят-Затер (Карфаген)
с золотым колье, двумя пластинчатыми фибулами полихромного стиля, фибула с подвязной ножкой, три перстня, золотая
инкрустированная пряжка, 169 золотых бляшек от одежды.
Опубликовавший этот материал М. И. Ростовцев датировал его
концом IV—V вв., сравнивал с находками из Эрана и Керчи
и предложил гипотезу об аланской принадлежности погребения
в Кудьят-Затер (44, с. 54—57, рис. 23—24). Присутствие по29
лихромного стиля впечатляет, но датировка комплекса подверглась уточнению. Я. Тейрал показал, что комплекс из КудьятЗатер датируется VI в. (48, с. 59).
Не менее осторожно следует подходить и к золотым вещам из языческого храма Тубурбо-Майюс в Карфагене (44,
с. 56—57). И здесь возможны некоторые параллели с Северным Причерноморьем, что в свое время'побудило автора этих
строк и В. К. Пудовина посчитать, что вещи из Тубурбо-Майюс «попали в Северную Африку в связи с переселением туда
вандалов и алан из Испании в 429 г.» (23, с. 95). Сейчас
я не берусь это утверждать, так как дата комплекса остается
неясной и он требует специального изучения.
Причины огромных трудностей, стоящих перед исследователем, понятны. Чем дальше уходили на запад аланы, тем больше утрачивались и нивелировались те специфические черты
их материальной культуры, которые могут быть для нас своего рода индикаторами. По Р. Хахианну, никогда не наблюдается полного переноса всего комплекса культуры на новую
территорию и поэтому археологически переселение не может
быть доказано, оно может лишь предполагаться (67, с. 84).
Поэтому однозначно опознать следы алан в культурах Франции, Испании, Португалии, Африки V—VI вв. мы не можем
и пребываем в области более или менее допустимых гипотез.
Обитание наших соотечественников — алан на Западе, их
поход через всю Европу в Африку, их военно-политическая активность в тех далеких- краях — одна из интересных страниц
отечественной истории. На закате Римской империи
аланы
сыграли немалую роль в ее дальнейшей судьбе, ибо признано,
что аланы здесь не только отличились в римских войсках, но
и внесли свой вклад в этногенез современного итальянского
народа (68, с. 158). Аланские. элементы бесспорны в топонимике Франции; будучи на ее территории довольно долгое время, аланы, по признанию Б. Бахраха, оказали положительное
влияние на развитие военного дела Западной Европы, особенно на тактику конного боя. Вместе с германскими племенами аланы активно участвовали в распространении по Европе полихромного стиля и «гуннской моды», сформировавшейся в Паннонии, где большие массы алан находились длительное время. Как пишет Б. Бахрах, аланы были единственным
негерманским народом, имевшим в эпоху «великого переселения» значительные поселения в Западной Европе. Все
это
прочно связывает историю алан с европейской и мировой историей.
«Как уникальный феномен в истории Западной Европы
зо
аланы давно заслужили, чтобы их история была исследована».
Эти слова Б. Бахраха могли бы послужить эпиграфом к данному очерку о судьбе наших соотечественников на Западе.
ЛИТЕРАТУРА
1. А мм и аи М а р ц ел л n j i . История. // ВДИ, 1949, № 3.
2. Комментарий Е. И. С к р ж и н с к о й к труду Иордана «О происхождении и деяниях гетов». М., 1960.
3. К у л а к о в с к и й Ю. Аланы по сведениям классических и византийских
писателей. Киев, 1899.
4. V e r n a d s k y G e o r g e . .Ancient Russia. New Hawen, 1944.
5. И о р д а н . О происхождении и деяниях гетов. М., 1960.
6 . V a r a d y L a s z l o . Das letzte J a h r h u n d e r t Pannoniens (376—476). Budapest, 1969.
7. H a r m a t t a J. The last century of Pannonia. // Acta antiqua. t. X V I I I , fasc. 3-4, Budapest, 1970.
8. B a c h r a c h B e r n a r d S. A History of the Alans in the West. University of Minnesota press. Minneapolis, 1973.
9. К л а в д и а н К л а в д и й . На Руфина книга 1. // ВДИ, 1949, 4.
10. К л а в д и а н К л а в д и й . Панегирик на четвертое консульство Гонория
Августа.//ВДИ, 1949, 4.
11. S a g i К. Das Problem der pannonischen Romanisation im Spelgel der
volkerwanderungszeitlichen Geschichte von Fenekpuszta. // Acta antiqua, t.
XVIII, fasc. 1—2, Budapest, 1970.
12. И e p о н и м E в се в и и. Письма.//ВДИ, 1949, 4.
13. D i с и 1 e s с и С. С. Die Wandalen und die Goten in Ungarn und Romanien. Leipzig, 1923.
14. Византийские историки. Перев. С. Дестуниса. Спб, 1860.
i-5. L o t F. Les invasions germaniques. Paris, 1935.
16. G r e g o i r e H. Ou en est la question des Nibelungen? // Byzantion, t. X,
Bruxelles, 1935.
17. G г о u s s e t R. L' E'mpire des Steppes. Paris, 1948.
18. C o u r t o i s С h r. Les vandales et L'Afrique. Paris, 1955.
1-9. К о р с у н с к и й А. Р. Движение багаудов.//ВДИ, 1957, 4.
20. W e r n e r G. Beitrage zir Archaologie des Attila-Reich. Munchen, 1956.
21. B e n i n g e r E. Die westgotisch-alanische Zug nach Mitteleuropa. Leipzig,
1931.
22. R о s t о v t z e f f M. J. I r a n i a n s and Greek in South Russia. Oxford, 1922.
23. К у з н е ц о в В. А., П у д о в и н В. К. Аланы в Западной Европе в эпоху «великого переселения народов».//СА, 1961, 2.
24. A l f o l d i A. Funde aus der Hunnenzeit und ihre ethnische Sonderung. //
Archaeologia Hungarica, t. IX, Budapest, 1932.
25. F e t t i c h N. La trouvaille de tombe princiere H u n n i q u e a Szeged-Nagyszeksos. // Archaeologia Hungarica, t. X X X I I , Budapest, 1953.
.31
26. P a r d u c z M. Archaologishe Beitrage zur Geschichte der Hunnenzeit in
Ungarn. // Acta Archaeologica, t. XI, fasc. 1—4, Budapest, 1959.
27. S a g i K. Hunkori sir Kesthelyen. // Arc haeologiai Ertesito. t. 82, 2.
Budapest, 1955.
28. H a r m a 11 a J. Problem de la determination et de I'appreciation histonque du material archeologique. Conference archeologique de lA'kademie Hongroise des sciences. Budapest, 1955.
29. М е л ю к о в а А. И. Сарматское погребение из кургана у с. ОлонешТЫ.//СА, 1962, 1.
30. Ж е л е з ч и к о в Б. Ф., К р и г е р В. А. Катакомбные захоронения Уральской области.//СА, 1978, 4.
31. С о р о к и н С. С. О датировке и толковании Кенкольского могильника.//^ ИИМК, 1956гвып. 64.
32. Л и т в и н с к и и Б. А. Джунский могильник и некоторые аспекты кангюйской проблемы.//СА, 1967, 2.
33. М а к с и м о в Е. К. Позднейшие сармато-аланские погребения V—-V| вв.
на территории Нижнего Поволжья. // Труды Саратовского обл. музея
краеведения. Саратов, 1956, вып. 1.
34. 3 а с е ц к а я И. П. О роли гуннов в формировании культуры южнорусс к и х степей конца IV—V века нашей эры. // Археологический сборник Гос.
Эрмитажа, 1977, 18.
35. 3 а с е ц к а я И. П. Особенности погребального обряда гуннской эпохи
на территории степей Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья. //
Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 1971, 13.
36. Д р е м о в В. А. Обычай искусственного деформирования головы у древн и х племен Западной Сибири и его происхождение. // Проблемы археологии
и этнографии. Изд. ЛГУ, 1977, вып. 1.
37. К у з н е ц о в В. А. очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.
38. Istoria Romaniei, I. Ed. Academiei Republicii Populare Romane, 1960.
39. Б о б и н В. В. Искусственно деформированные черепа, найденные при
раскопках в Крыму.//Труды кафедр нормальной анатомии и' гистологии с
эмбриологией Крымского гос. мединститута. Симферополь, 1957.
40. S и 1 i m i r s k i T. The Sarmatians. London, 1970.
4 1 . К о р з у х и н а Г. Ф. К истории среднего Поднепровья. // СА, X X I I , 1954.
42. X а з а н о в А. М. Религиозно-магическое понимание зеркал у сарматов. //СЭ, 1964, 3.
43. К u b i t s с h e k W. Grabfunde in Untersiebenbrunn. // «Jahrbuch fur
Altcrtumskunde», Bd. V, Heft 1-3, Wien, 1911.
44. R o s t o v t z e f f M. Une trouvaille de 1'epoque greco-sarmate de Kertch.
Monuments et memoires piblies par 1'Academie des inscriptions et belleslettres. Fondation E. Piot, v. 2, Paris, 1923.
45. А м б р о з А. К. Хронология раннесредневековых древностей Восточной
Европы V—IX вв. Докт. дисс., М., 1973.//Архив ИА АН СССР, Р—2, дело № 2142.
46. N o l l R. Kunst der Romerzeit in Osterreich. Salzburg, 1949.
47. А м б р о з А. К. Хронология древностей Северного Кавказа. М., «Наука»,
1989.
48. Т е i r a I J. Mahren im 5. Jahrhundert. Die Stellung des Grabes XXXII,-.
aus Smolin im Rahmen ber donaulandischen Entwicklung zu Beginn der
Volkerwanderungszeit. Praha, 1973.
49. M e s z a r о s G. A regolyi korai nepvandorjaskori fejedelmi sir. //
Arshaeologiai Ertesito, 97, 1970.
50. В i e r b r a u e r V. Zu den Vorkommen ostgotischer Bugelfibehi in Raetia II;
Bayerische Vorgeschichtsblatter, 36, Heft I, 1971.
51. Археология Венгрии. Конец II тысячелетия до н. э.—I тысячелетие н. э.
М., «Наука», 1986.
52. D a 11 о п О. М. Sarmatian Ornaments from Kertch in Britisch Museum,
" compared with Anglo-Saxon and Merovingian ornaments in the same collection. // «The Antiquaries Journal», voi VI, № 3, 1924.
53. К u n n H. Die Zikadenfibeln der Volkerwanderungszeit ээ JPEK 10
1935.
54. .A r r e n i u s B. Granatschmuck und Gemmen aus nordischen Funden,
des fruhen Mittelalters. Stockholm, 1971.
55. 3 а с е ц к а я И. П. Полихромные изделия гуннцкого времени из погребений Нижнего Поволжья. // Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 1968
10.
56. 3 а с е ц к а я И. П. Золотые украшения гуннской эпохи. Л., 1975.
57. W e r n e r J. Eine ostgotische prunkschnale von Koln-Severinstor. //
«Kolner Jahrbuch fur vorund fruhgcschichte», Bd. 3, Koln, 1958.
58. S a 1 i n E. La Haute Moyen-Age en Lorraine. Paris, 1939.
59. S a l i n E. La civilisation merovingienne d'apres les sepultures, les textes,,.'
et le laboratoire, t. \ Paris, 1949.
60. F r a n c h e t L. Une Colonie Scytho-ASaine en Orleanais au Ve
siecle
Les bronzes Caucasians du Vendomois. // Revue Scientifique, № 3—4, 1930.
61. Z e i s s H. Die Germanischen Grabfunde der fruhen Mittelalters zwischen
mitteier Seine und Loire-Mundung. Berlin, 1942.
62. S a l i n E. Le Haute Moyen-Age en Lorraine. Paris, 1939.
63. A b e r g N. Die Franken und Westgoten in der
Volkerwanderungszeit.
Uppsala, 1922.
64. R a d d a t z K. Das Volkerwanderungszeitliche Kriegergrab von Beja, Sudportugal. Jahrbuch des Romisch-Germanischen Zentraimuseums Mainz, 6,
Jahrgang, Mainz, 1960.
65. Z e i s s H. Die Grabfunde aus dem Spanischen Westgotenreich.
Berlin
und Leipzig, 1934.
66. M о 1 i n e r о P e r e z A. La necropolis visigoda de Duraton (Segovia).,
Madrid, 1948.
67. Щ у к и н М. Б. Современное состояние готской проблемы и Черняховская
культура. // Археологический сборник Гос. Эрмитажа, 1977, 18.
В а й н ш т е й н О. Этническая основа так называемых государств Одоак468.
ра и, Теодориха.//Историк-марксист, 1938, кн. 6.
3 Алан>1...
32
33
В. Б. КОВАЛЕВСКАЯ
АЛАНЫ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ
(сопоставление данных истории, археологии,
лингвистики и антропологии, VI—V вв.)
И
сследование происхождения и расселения народа и основных этапов его этнической истории является одной из
наиболее сложных научных проблем как на содержательном,
так и на теоретическом уровне. Для необходимой доказательности построений требуется перекрестное использование данных различных научных дисциплин: истории, археологии, лингвистики, палеоантропологии, географии, этнографии и т. д.
(1, с. 41—50).
Происхождение и развитие кочевых ираноязычных савромато-сармат связано с территорией Поволжья и Приуралья
(VII—IV вв. до н. э.). В III в. до н. э. они появляются в евразийских степях, представляя собой угрозу Скифии, и на ^долгие века становятся активными участниками всех крупнейших
событий современной им международной жизни от
Средней
Азии до Центральной и Западной Европы (2, 3, 4, 5). Анализируя письменные источники, мы получаем представление об
отдельных племенах, их этнонимах (сарматы, аорсы, сираки,
роксоланы, языги, аланы), расселении, передвижениях, взаимоотношениях, роли в военной истории. Огромный археологический материал (сотни и тысячи раскопанных курганов на нашей территории, тысячи разнотипных вещей) позволяет классифицировать найденные памятники, относя их к определенной археологической культуре, ее этапу или локальному варианту, соотнося с определенной долей убедительности с исторически
известным народом.
С рубежа н. э. сармато-аланы распространяются на обширные пространства Евразии — до Закавказья и Ирана на
юг и до Атлантики — на запад.
Для первых веков н. э., пользуясь данными многочисленных авторов (Сенека, Флакк, Марциал Плиний, Флавий, Лукан, Светоний, Арриан, Птолемей, Лукиан, Антоний, Дион Кассий, Аммиан Марцеллин, Иордан, Констанс Лионский, Прос-
пер Тиро, Паулин из Пелы, Сидоний, Виктор и т. д.). мы
можем по годам определить путь их проникновения на запад,
участие в военных действиях Римской империи, взаимоотношения с гуннами, готами и рядом других германских племен
(6, с. 74—88; 7, с. 9—49).
Мы получаем некоторые, часто преувеличенные, данные о
количестве сармато-алан. Так, например, Я- Харматта подчеркивал, что в римских провинциях было поселено около 300000
сармат (8, р. 50). После 175 г. император Марк Аврелий отправил в Британию на Адрианову стену, на самую северную
оконечность Римской империи, 5500 сарматских
всадников,
дальнейшие упоминания о которых в Британии для IV в. мы
имеем в Noticia Dignitatum.
Толчок сарматским передвижениям в Западной Европе дали сначала готы (III в.), затем гунны (IV в.), а «великое переселение» силой многочисленных варваров опрокинуло Рим и
сыграло важную роль в сложении первых варварских
государств на территории Западной Европы. Лучше всего писал
об этом более 150 лет тому назад Н. В. Гоголь: «Все нации
перемешались между собоой так, что уже невозможно было
отыскать совершенно цельный и только впоследствии постоянный образ правления или занятий, сообщил главным из них
некоторую особенность и некоторые признаки отличия»
(9,
с. 106).
Эпоху «великого переселения народов» в Западной и Центральной Европе характеризует постоянно меняющийся характер отношений Римской Империи с разноязычным и разнокультурным воинственным миром «варваров», который накатывал
постоянными волнами на римское пограничье. Ожесточенные
сражения сменялись массовым переселением на территорию Империи на различных условиях несения военной службы (gentiles, laeti, federati, hospitalitas) происходили перекидывания
военных подразделений из одной части Империи в другую, на
римскую службу переходили варварские отряды германцев, сармато-алан, гуннов и т. д.
Наша задача — вычленить из этого обширного моря событий одну лишь струю сармато-аланских передвижений, но
рассмотреть их возможно дробно во времени и в пространстве.
Особое внимание в связи с последующим рассмотрением
сармато-аланских этнотопонимов в Галлии следует обратить на
принятые у древних авторов этнонимы сармато-алан в разные
моменты их пребывания в Европе, чтобы постараться отделить две волны ираноязычных передвижений на рассматриваемой территории, в частности, попытаться отделить
события
последней четверти IV в. от первой половины V в. Начнем с
35
анализа событий IV века в Западной Европе. Сарматские племена появились в устье Дуная в начале нашей эры и на протяжении первых веков мы знаем целый ряд военных кампаний
римских императоров против них (Максимин в 235 г., Диоклетиан в 283 и 293 гг., Константин в 332 г., Констанс в конце
50-х гг. IV в.), причем после заключения мира с готами императором Константином в 332 г. сарматы в количесттве 300
тысяч, как мы уже сказали, были поселены на территории
Римской империи на разных условиях несения сторожевой службы. Известные ранее под многими племенными именами (языги, роксоланы, аорсы, саи—они же царские сарматы и т. д.)
с III в. н. э. у большинства древних авторов они носят название сармат, что отражает «сарматский массив в расширительном понимании» (2, с. 121).
Особую важность представляет анализ источника
конца
IV в. об организации римской армии Noticia Dignitatum (10,
p. 109—116), на основании которого мы можем картографировать- расположение по важнейшим римским стратегическим
артериям военных постов, в которых располагались praefectus
Sarmatorum gentilium. Относительно статуса gentiles мы знаем, что это посаженные на землю на условиях несения военной службы средние или мелкие земледельцы (или скотоводы).
В Noticia дается список в 15 наименований для Италии и
6 для Галлии (11, с. 412; 12, р. 175). Конфигурации и площади, как мы можем их представить, различны, они могут
занимать провинцию или ее часть, участок вдоль военной дороги (например, Реймс-Амьен, район Пуату, Лангр-Дижон), город (например, в Северной Италии, Ивреа, Тортона и т. д.).—
являя собой некоторую аналогию (по функциям, расположению
и расстоянию между ними) с расположением фортов вдоль стены Адриана в Британии (12).
Картографирование топонимов, восходящих к этнониму
«Sarmat» (в настоящее время их собрано более 50) позволяет проверить их корреляцию с другими видами источников
(данными Noticia Dignitatum и свидетельствами древних авторов, археологией, антропологией, фольклористикой и т. д.).
Имя «сармат» настолько резко отличается от латинских,
галльских или более ранних до-индоевропейских названий, что
этимологизация его не представляла никакой сложности ни в
раннем средневековье, ни сегодня. Так, историк X в. Павел
Диакон отмечал, что топонимы сарматского происхождения
продолжают существовать в Северной Италии (13, р. 41) в его
время, а Ж- Дюмезиль писал, что сарматы, прошли по всей
Европе, оставив свой след и как бы свою подпись даже во
Франции в наших различных «Сермез» — «Сарматикум» (14,
36
с. 9). Э. Фурниаль убедительно показывает, что разные формы топонимов восходят к различным основам. От этнонима
Sarmatae форма Sermiers с помощью суффикса ia — Sermaise,
Sermoise, а с помощью суффикса ica из Sarmatica происходит Sermage. Уменьшительная форма (особенно, когда это касается небольших рек) Sarmisolia-^Sermizelle (11, с. 417). При
перестановке букв и замене S на G мы ч получаем через форму Garmatia в X в. для названия горы в Лангедоке (добавим, что в кантоне Алэнь) в дальнейшем сохранившей имя
Gramazie.
Для того, чтобы читатель мог проверить справедливость
дальнейших выводов, приводим таблицу рассмотрения всех этнотопонимов по хронологическим группам (ем. табл. 1). Даже
не будучи лингвистом, легко заметить, что ранние
формы
сохраняют первоначальное латинское написание
(Sarmacia,
Sarmazia, Sarmace, Sarmasia, Garmatia), далее,
подчиняясь
законам изменения французского языка, происходят некоторые
изменения, но и в окончательном виде топонимы сохраняют
легко читающуюся форму.
Для X—XIV вв. сохранилось 28 топонимов, в которых неизменными звуками основы среди согласньщ остается S (28),
m (28), мало меняется второй согласный (г — 24, 1 — 3),
сильно меняется последний согласный, в котором абсолютно
преобладает S (16) и параллельно единично он меняется на
с (2), t, z, ss (по одному случаю при 5 случаях «g» и двух
«ng»). Окончания варьируют, повторяя как ранние латинизированные формы ia (6), так и типичные окончания единственного (1—2) и множественного (14) числа. Гласные основы
варьируют более заметно — реже
безударное
«а»
(21)
при е (7) и чаще сильно ударное, при преобладании звучания «а» (13).
В позднесредневековое и новое время этот процесс продолжается, причем некоторые вариации закрепляются. Если в раннесредневековых топонимах безударное первое «а» не имеет
вариантов, а в XI—XIII вв. составляет 2 / 3 , то в эпоху позднего средневековья оно составляет 54%, а в современной нам
форме спускается до 13%. Этот пример постепенного перехода от «а» к «е» наглядно связывает современное произноше-ние различных «Сермуаз», «Сермьер», «Серм^зелл» и т. д. с
этнонимом «Сармат».
Указанные наблюдения мы сводим в табл. 2, чтобы на ее
основании предложить удобную для сравнения в д и а х р о н и и
(по этапам) и в синхронии (с другими топонимами) меру анализа разнообразия через количество информации.
Покажем на примере — если фонема «т» в топониме
38
Хронологический ряд изменений топонима «Сармат»
До X в.
Sarmacia
Villa
(961)
XI — X I I I
Sarmace (XIV в.)
S a r m a t i i C a s t r u m (1010)
Saumaise (1255)
XIV — XIX
Sarmazia (IV В.)
Sarmesia (1272)
Sarmaises (1369)
Sarmasias (1060)
Sermeisses (1239)
Sermayses (1376)
Sermasia (1093)
S a l m a s i a ( 1 2 1 1 1265)
Sarmaises (1203)
Sarmesia (1180)
Sarmaises (1203)
Sarmangis ( 1 1 2 0 )
Sarma-ges (XII — XV)
Sermages, Sermaiges
Salmanges
Sarmaigues (1287)
Salmages
Sarmages (1302)
Sarmazo (1077)
Sermoises (1353)
Sarmeses (1286)
Sarmase (985)
Sarmases ( 1516)
Sarmasas
Jarmeize (XIX)
S a r m a s i a (1223)
Sarmazes
Sermaise
Sermaise
—" —
Sermaise
Sermaise
Sermaises
Sermaises
Scnuaize
Scrmaizc
Sermaize
Sermange
Sermageis
(1576)
Sermages
Sermage ( X I X )
Sermage
Sermazzo
Sermelk'
Sermaises
(1597)
Sernesses
(1406)
Sarmaises (XIX)
Sermoise (1490)
.
G a r m a t i a (931 )
Salmaise (1881)
Sarmaise
Sarmesius
Sarmisola( X I I )
S a r m a s i a (903)
Современный
Charmasse
Salmaise
Samarcia
Sermaisia (1318)
Sermauses ( 1 3 1 0 )
табл. 1.
La Sermoix
XIX
Sarmaises ( X I X )
Sermesse
Sermiers
Sermizeiles
Sermoise
Sermoise
Sermoise
( I . a) Sermoisi'
Sermoise
Sermoises (Les)
Gramazie
39
Sarmat выражается во всех случаях одной буквой, то мы отмечаем, что неопределенность равна нулю (вариантов нет). Тогда как максимальную неопределенность мы наблюдаем в тех
случаях, когд,а все возможные значения букв равновероятны,
и мы не наблюдаем никакой закономерности. Для каждой буквы в каждой позиции мы можем по таблицам вычислить степень неопределенности в битах. Тогда в столбцах мы получим
изменение энтропии фонемы, а внизу в сумме среднюю неопределенность. Сравнивая между собой фонемы, составляющие
этнотопоним «Sarrnat», мы можем увидеть, какие фонемы более неопределенны и в каких показателях это
выражается.
Для каждого хронологического среза (строка) мы можем высчитать суммарную энтропию топонима и увидеть, как она изменяется на протяжении времени.
Табл. 3.
Оценка вариаций фонем топонима «Sarmat».
о
-е-
S
А
R
м
А
Т
Энтропия
I — X
0.65
0
0
0
0
1.90
2.55
XI— X I I I
0
0.81
0.73
0
2.70
2.00
5.54
XIV-XIX
0.40
1.00
0.40
0
2.04
0.99
4.83
Совр.
0.38
0.55
0.19
0
2.16
2.05
5.33
0.33
0
1.72
1.73
4.55
.
г
Средняя
неопределенность
0.38
0.59
•
-
Степень вариабельности (неопределенности) всего топонима равна сумме неопределенностей, характеризующих все буквы, его составляющие. Следовательно, мы получаем возможность сравнивать между собой как неопределенность употребления тех или иных букв, составляющих топоним, в одном
хронологичееском срезе или в диахронии, т. е. сравнивать по
величине энтропии Шеннона (15, с. 80—81). Как и в случае
анализа знаковой системы геральдических поясов с прорезной
орнаментацией (16, с. 144—155), плодотворность применения
40
41
энтропийного анализа определяется тем, что мы анализируем
процесс, связанный с передачей и хранением информации и
получаем возможность одними мерами характеризовать сравниваемые явления. На примере анализа сарматских топонимов
посмотрим, что дает их микротопография на фоне карты их
распространения в Галлии.
Их расположение в Северной Италии, по Роне и Луаре
и концентрация вокруг пунктов, упомянутых в Noticia Dignitatum, -на основных военных стратегических путях, подкрепляет гипотезу о том, что они связаны с первой волной переселения сармат на пограничные земли Римской и м п е р и и в IV в.
с целью несения сторожевой службы. Их почти полное отсутствие на территории вестготского Тулузского царства является
дополнительной аргументацией — здесь они не были нужны.
Как правило, они располагаются системой на примерно одном
расстоянии друг от друга, равном обычному суточному пути
конного воина (30—35 к м ) . Более подробно рассмотрим аргументацию Э. Фурниаль на примере комплексного исследования района 'верхней Луары, справедливо связываемого
для
Praefectus Sarmatorum Gentilium per tractum Rodunensem с
районом Роана (Rodana для 1000 г.). Это отождествление подкрепляется тем, что на подробных картах Michelin этот город
стоит на двух притоках Луары — Родане и Удане (вспомним
здесь Роданус — Рону, Аква-де-Аландон — название ее истоков и все многочисленные Дан-априс, Дан-астрис, Танаис и
т. д., о чем речь пойдет ниже).
Микротопография окрестностей Роана-Фёр с семью
сарматскими этнотопонимами (Sermaise в 3-х_ случаях, Sermaize
в 2-х случаях, Chalmazel и Sermage) и ираноязычными гидронимами при наложении Кристаллеровской шестиугольной решетки с поперечником в 30—32 км (что мы подробнее рассмотрим при анализе аланских этнотопонимов) дает равномерное распространение в этой зоне всех имеющихся в наличии
топонимов, что говорит' в пользу единовременности заселения
и стоящей в основании этих фактов строгой системы продуманной обороны. Владение сарматами землей сохранилось в
топонимике, причем полное отсутствие сарматских этнотопонимов со словом ville и court, возможно, подтверждает именно
ту форму владения землей, которая определяется отношениями
gentiles. Перспективы, по данным Э. Фурниаль, обследовавшей
окружающую местность на В. Луаре с целью поиска археологических поселений, и будущие возможные полевые работы —
эта территория была заселена в позднеримское время. Особый
интерес представляют результаты антропологического обследования населения этого района — морфологическое и сероло42
43
гическое. Обе эти группы наблюдений выявили резкое отличие
группы населения из изучаемого района от соседних по целому ряду показателей (соотношение групп крови, процент резуса отрицательного, краниологический тип), что также вселяет надежду, что антропологические исследования могут стать
очень продуктивными при обследовании современного' населения ( 1 1 , с. 420), причем программу можно было бы существенно дополнить.
Существенно расширяют возможности поиска и работы
Д. Жалмэна (2, с. 171 —179), где особое внимание автор обращал на анализ географического окружения, выбор скудных
земель для поселения сармат-коневодов и с этой точки зрения
остроумно и убедительно оспаривал контраргументы М. Роблэна '(17, р. 667—£74), касающиеся сарматской этнотопонимики. Им же было предложено использовать новую категорию
источников — сохранение в тех районах, где наблюдается сармато-аланская топонимика, ряда фольклорных
особенностей,
которые могут восходить к кочевническим традициям — культ
Святого Георгия (сравни Уастырджи в Осетии), конные состязания, стрельба из лука (сохранение в микротопонимике таких названий как «лес 32 копий», «лес копья», «дорога вооруженных людей»— как не вспомнить" в последнем случае, что
Дариальский перевал в вайнахских языках назывался «путь
щитоносцев»!).
В последнее время начинает заполняться лакуна в плане
археологических материалов IV в. восточно-европейского происхождения, найденных на территории Галлии и Северной Германии (18), связываемых с сарматами IV в.— это некоторые
типы пряжек, цикадовые фибулы, зеркала с боковой ручкой,
тамгообразные знаки. Причем эти могильники с отдельными
сарматскими погребениями территориально оказываются связаны с рассмотренными нами выше пунктами, отмеченными на
карте № 1 — Вермэнд между Реймсом и Амьеном, Кортран,
изученный А. Франс-Ланор на Луаре.
Как мы показали выше, Noticia Dignitatum говорит
в
своем абсолютном большинстве о сарматских префектах, в одном случае речь идет о префекте ««сармат и тайфалов» и в
одном только случае, как убедительно показано Э. Фурниаль
(11, р. 412—416)— о префекте сармат и алан (Sarmatorum
et Alaunorum) на Верхней Луаре. Причем, картографируя эти
материалы на крупномасштабной карте (Michelin)^ наглядно
видно соседство (но не чересполосность или перекрывание) двух
областей на Луаре и Роне, где в одном случае сплошное распределение сарматских этнотопонимов, в другом — аланских
(рис. 2), расположенных по единой системе.
44
Подытоживая раздел о сарматском пребывании в Галлии
на основании всего комплекса источников, мы должны подчеркнуть, что здесь идет речь о тех сарматских племенах, которые, начиная с первых веков нашей эры, появились из причерноморских степей на Дунайском пограничье Римской империи,
постепенно передвигаясь вдоль лимеса на запад, переселяясь
на территорию Римской империи на условиях несения воинской
службы — то в виде отдельных кавалерийских отрядов или
ограниченных воинских контингентов (сотни и тысячи воинов),
то в количестве нескольких сотен тысяч, как федераты или
на правах hospitalitas.
Иное положение с аланскими миграциями. Имя алан появилось на страницах древних авторов, только начиная с I в.
н. э. (подробно смотри в литературе 5—7), причем на очень
широкой территории от Приаралья до Причерноморских степей
и Закавказья. Западная Европа узнала о них только после
того, как гунны в середине IV в. вторглись на их территорию,
разгромив их в низовьях Дона (370 г.) и на Северном Кавказе (375 г.) и унеся их в своем неукротимом движении на
запад через Крымский полуостров (377—378 гг.).
В первые годы пребывания алан и гуннов в Западной Европе они действуют совместно, начиная же с конца IV в., проявляют различную политическую ориентацию. В 80-х
годах
IV в., когда основная опасность на Западно-Римскую империю
надвигалась с севера, аланы входили вместе с гуннами в качестве федератов в римскую армию, расквартированную в долине р. По. Очевидно, как и другие федераты, они получали
пахотные и пастбищные земли, колонов для обработки земли.
Для успешной военной их организации создавались центры префектов (15 в Италии), следы их. поселений мы видим вдоль
римских дорог в виде Sarmarate, Sarrnat, Zermatt Viadana (латинское Via — дорога, 'dana — иранское река) и целая серия
безусловных аланских этнотопонимов (Alagna, Allain,
Alan
d'Ruano, Alegno, Alano), дополненных топонимами, которые
могут быть связаны с аланами (Lana, Lenjano, Asso, Lanzo,
Voldanjo и т. д.). Сен-Бернарский перевал носил название
Pass d'Alan, а истоки Роны (Rhodanus)— Aqua-de-Alandon.
В Римской армии возникает «мода» на все аланское. Вы-'
соко ценились быстроаллюрные скакуны, пришедшие сюда с
востока и отличавшиеся от римской строевой невысокой лошади летучим галопом, неутомимостью, способностью за сутки проходить до 100 км (Вегеций), резвостью и силой — что
характеризовало породного коня восточного типа на протяжении многих веков (19). При императоре Грациане был создан
и приближен к особе императора гвардейский кавалерийский
45
отряд, причем еще через несколько десятилетий (Noticia Dignitatum) упомянут Comites Alani — постоянный военный отряд при начальнике конницы — следовательно, в традициях
западно-римской армии сохранялось привлечение алан на службу. В 401—402 гг. аланы активно участвовали на стороне римского военачальника Стилихона под управлением Савла, как
основная ударная сила в военных операциях против
готов.
Правда, нельзя не отметить, что наемные аланские
отряды
одновременно участвуют на стороне каждой из воюющих сторон, что неоднократно будет указываться позднее древними
авторами для ирано-византийских войн на Кавказе (20, с. 619—
620). Но при характеристике военных действий в Северной Италии выступления алан на стороне Рима характеризуют
все
первое пятилетие V в. (401 г.— сражение около Полленции,
402 г.— около Вероны, 405 г.— отражение готских нашествий
с севера). Причем интересным подтверждением заселения Северной Италии сармато-аланами являются слова Клавдиана о
том, что аланы приняли обычаи Лациума. Можно согласиться с поправкой Б. Бахраха к кодексу Феодосия о том, что
под именем военных колонистов Италии «alamanni» скрываются
аланы и что они были поселены там Константином Великим
(13, р. 37), продолжая существовать в V в., когда общепринятым именем вместо Sarmat становится Alan. Правда, изучение карты северной Италии, покрытой гексагональной сеткой
по методу Кристаллера, показывает, что (в Отличие от района
Роан-Лион) сарматские и аланские этнотопонимы и центры
сарматских префектов по Noticia расположены чересполосно,
в целом составляя зоны сплошного заселения вдоль основных
римских стратегических дорог, связывающих Северную
Италию с Паннонией, Рейном, Роной, следовательно, мы вправе
считать, что если и возникли они в разное время («сарматские» к концу IV в., «аланские» в начале V в.), то существовали достаточно долгое время единовременно. К сожалению,
все возможные археологические и антропологические
факты,
которые можно было бы рассмотреть в соответствии с данными топонимики и историческими свидетельствами для рассматриваемой территории, полностью отсутствуют. ,Но зато
для
Галлии первой половины V в. мы имеем полную возможность
рассмотреть соотношение всех групп источников.
Опираясь на многочисленные свидетельства древних авторов и на интерпретации специалистов, мы можем построить
хронологическую канву событий первых трех четвертей V в.,
в которых ту или иную роль играли аланы. Начало этого периода истории алан в Галлии датируется кануном 407 г., когда 31 декабря по льду Рейна в районе Майнца орды алан,
46
вандалов и свевов проникли на территорию Галлии, чтобы играть в дальнейшем существенную роль во всех важнейших поворотах международной жизни. Следует еще подчеркнуть, что
современники многократно отмечали воинственность алан genti bellicosissimi у Констанса Лионского, «жестокие» у Паулина
из Ноллы. «жестокосердные» у Аполлинария Сидония.
«невоздерданные и алчные» у Сальвиена, поскольку они участвовали во всех военных событиях, которыми изобиловало это время. С самых первых моментов своего пребывания в • Галлии,
как мы знаем по Григорию Турскому, аланы разделились на
две части-орды Респендиала и Гоара, которых авторы называли «Rex alanorum». Далее, эти две группы алан проявили
разную политическую ориентацию — и по отношению к Риму,
и по отношению к союзникам. Респендиал помог вандалам в их
борьбе с франками, а затем, не вступая на службу к Риму,
подверг нападениям на протяжении 407 г. (а возможно, и в
408—409 гг.) десятки городов Галлии, как правило, вместе с
вандалами (см. рис. 4).
Рис. 2. Расположение этнотопонимов «Сармат» и «Алан» в районе
Роан—Лион с определением площадей по методу кристаллера и
римские дороги.
Анализируя направления ударов, которые являются ничем
иным, как кавалерийскими рейдами, можно представить, какая
территория в первые два года после перехода Рейна остава47
лась опорной для Респендиала, поскольку рейды были молниеносными и неожиданными. Нанося те пункты нападений
алан, которые исследователи связывают с Респендиалом (13,
р. 53), на карту сарматских военных поселений и топонимов,
мы можем предположить, что основная зона, на которую они
опирались, располагалась между средним
Рейном
(Майнц,
Вюрмс, Страсбург) и Северной Галлией (Реймс-Амьен), где
находились сарматские префектуры и было сосредоточение сарматских топонимов и поселений летов. Из этого района аланы
и вандалы производили нападения на север (Амьен, Теруан),
северо-восток (Мец), юго-запад и юг (Ландр, Арси, Безансон).
Более далекие рейды, которые также проходили по районам,
заселенным сарматами, наметили орде Респендиала и вандалам путь 409 года в Испанию — это сражения 407 г. под
Ангулемом и Базаном, Турнэ и Тулузой. Под вопросом остается путь кавалерийских рейдов по Луаре и Роне на КлермонФерран (также находится в близости к группе сарматских поселений около Роана, подчиненных «префекту сармат и алан»).
Логичнее предположить, что этот путь в большей мере оставался в зависимости от Рима, им должны были ' пользоваться
союзные Риму аланы Гоара (очевидно, этим путем
прошел
Гоар после коронации Иовина в 411 г.. в Майнце на соединение с войсками Араульфа). Поэтому,, возможно, нападение на
Базас 407 г. было продолжением грабительских походов в Нарбоннской Галлии с использованием via Domiciana, когда аланам в этом году не удалось перейти Пиренеи.
Осенью 409 г. орда Респендиала и вандалы перешли в
Испанию через Пиренеи, свидетельством чего остались оронимы Breche d'Allanz и многочисленные mont d'Alhan во Франции, а также Forca de Alano в Испании. В Испании аланы
заняли провинции Картахена и Лузитания, позднее, потерпев
в 416 г. вместе с вандалами поражение от вестготов и потеряв своего вождя Аддака в 418 г., они ушли в Африку в
427 г., создав там царство вандалов и алан, просуществовавшее более сотни лет.
Эти страницы истории алан еше ждут своего исследователя с привлечением археологии, топонимики и других источников. К сожалению, и сегодня мы знаем не на много больше, чем Н. М. Карамзин, когда он писал: «Множество алан,
соединившись с немецкими вандалами и свевами, перешло за
Рейн, за горы Пиренейские, в Испанию и Португалию» (21,
с. 10).
Более длительным и существенным для судеб
ЗападноРимской империи является пребывание орды Гоара в Галлии.
Именно эти аланы, жившие в начале V в. на Среднем Рейне
48
(412 г.) после его перехода в 406 г., находились в союзных
отношениях с Римом. Они использовали для поселения те районы, где находились центры сарматских префектов и группировались топонимы, основанные на имени сармат (сравни карты распространения этнотопонимов сармат и алан). На протяжении более чем 40 лет в качестве вождя алан выступает
Гоар (недаром в ойконимии и гидронимии сохранилось^ случаев использования его имени — Couarec, Govarec, Gohiere,
Goire, Gouyre, Gouerraie и он попал в эпос о Нибелунгах (7,
с. 39), причем, что представляет наибольший интерес, в тех
районах, где мы встречаем его имя в исторических свидетельствах. В 411—412 гг. Гоар поддерживал Иовина в его притязаниях на императорский трон силами аланских и бургундских
войск, федератов Рима в Майнце. В это же время Гоар высту-
Рис. 8. Карта сармато-аланских топонимов в северо-восточной Галлии с
определением площадей по методу Кристаллера.
пал вместе с вестготами против узурпатора Константина III в
Южной Галлии, а с императором Иовином осаждал Арль в
412 г. Причем, поскольку вестготы были в союзных отношениях
4 Аланы...
49
с Иовином, аланы участвовали в осадах Бордо и Базаса, что
характерно для смутного времени начала V века — почти в
одно и то же время варвары могут участвовать в осадах мест- '.
Наложение антропологических (1) и археологических (2—5)
данных на ареал сарматских (6) и аланских (7) этнотопонимов
(JI — по данным Вернера-Бюш; 2 — аланские древности по
данным Бахраха; 3 — серьги калачиком по Вернеру;
5 —
пластинчатые фибулы по Кузнецову-Пудовину).
ных городов то в качестве противников, то в качестве защитников. Свидетельства активного участника событий 412—414 гг.
Гаронне Паулина из Пеллы—министра финансов в Галлии (22,
с. 36) показывают, как действовал в это время римский принцип «разделяй и властвуй». Вестготы, получив право на зах50
ват Бордо и разграбив его (413 г.), свидетелем чего был Паулин, бежавший в Базас, собрались осадить вместе с аланами
и последний, где в это же время началось восстание багаудов — как известно, восстания рабов всегда происходили одновременно и в непосредственной связи с нашествиями варваров.
Пользуясь своим официальным положением и дружескими отношениями с вождем алан (скорее всего речь здесь идет о
Гоаре) и на фоне ухудшающихся отношений между Римом и
вестготами, Павлин предложил принять орду алан в пределы
стен города, чтобы избежать захвата города вестготами.
Гоар отправил в качестве заложников в Базас жену и сына, разместил в предместьях шатры с 'женщинами и детьми,
поставив аланских воинов на крепостные стены и окружив
последние обозом. Этих действий было достаточно, чтобы подошедшие вестготы отступили, а аланы вскоре согласно договоренности с Паулином ушли из Базаса (414 г.). Римская армия
(возможно, не 'без помощи алан) изгнала вестготов за Пиренеи
(415 г.). Император Констанций, подтвердив все предложения
Паулина, передал аланам земли между Тулузой и Средиземным
морем на условиях hospitalitas, поставив под их контроль путь
Via Domiciana берегом моря и через горные перевалы, связывавшие Галлию и Испанию, и создал заслон от возможных
поползновений вестготов на юго-западную Галлию. Кроме целого ряда топонимов Alan, Alancianus, Alanetum-Lanet, Alenya, зафиксированных Бахрахом (13, p. 30), к этому же времени в районе Пиренеев (смотри карту № 4) относятся многочисленные названия гор и долин, восходящие к этнониму алан
(Allan, Alhana, Aussiac, Forca de Alano) или к иранским словам («асп» — конь, отсюда asasp, Osse-en-Aspe pic dA'spe,
mont d'Aspe, Pass d'Aspe) и именам (Aspet). Долговременность
пребывания здесь алан подтверждается не только топонимикой,
но и археологическими материалами, так же как и дальнейшими событиями, связанными с пиренейскими аланами (например, осада аланами Арля в 425 г.). Важно и то, что с долиной Роны этих алан связывают не только исторические свидетельства, но и наличие отдельных этнотопонимов по долинам
и водоразделам от окрестностей Тулузы (Alos, Lavour, Algans,
река Assa) одним путем через Vallon, Allanche, другим по
Via Domiciana от Alanciacus (Нарбонна), через Allanch, А1lains в низовьях Роны вверх через A l l a n к Балансу и Лиону,
району, о котором мы говорили выше в связи с сарматскими
этнотопонимами. Как считает Б. Бахрах, именно эти аланы под
предводительством Самбиды поселены были в 439—440 гг. на
опустевших землях по Роне («Deserta Valentinae urbis rura
Д1ашз quibus Sambida pracerat partienda traduntur») (21, c.
51
38). Причем и здесь основной их службой была охрана дорог
в Римскую империю от багаудов Южной Галлии и возможность иснользовать их против вандалов Испании. Аланские топонимы, документирующие пребывание здесь алан (А1етз, А1аш,
А1ашег, А\1а\§пе), связывают район Роны к северу от Лиона
вверх по Роне и далее через Разз ёАТат (Сен-Бернар) с Северной Италией и, как мы говоркли, прибрежным путем с
нарбоннской Галлией и Испанией.
Наиболее документирован всем кругом разнообразных источников факт и время пребывания алан на Луаре. В 440 г.
по договоренности с Аэцием аланы обоснЪвались на Луаре,
в том же году аланский вождь Эохар (очевидно, Гоар, смотри «ЕосЬап !егос1551то А1апогит ге§[» (21, с. 37)) получил
земли между Луарой и Сеной (причем и это имя сохранилось
в гидрониме Eycharennes — Escharena). Как писал об этом
Проспер Тиро, «Alani, quibus terrae Galliae ulterioris a patricio Aetio traditae fuerant» (22, p. 316). Условием получения
земель была борьба с багаудами Арморики и вестготами Юж: ной Галлии. Если видеть в летах сарматских военных поселенцев, как это считает Б. Бахрах (13, с. 59), учитывая карту
летских поселений, приведенную немецкими
исследователями
(23, Abb. 94), и суммировать эти данные с сарматскими топонимами и сведениями о положении ставок сарматских префектов (карта № 811), то окажется, что эта территория была наиболее насыщена сарматскими воинами-колонистами с
конца IV в., а то и ранее. Очевидно, здесь же оставался центр
тяжести и в начале V в. Но при выделении земли в окрестностях Орлеана Аэций предложил крупным земельным магнатам
передать земли и колонов на условиях hospitalitas, что, по аналогии с поселением на римских землях германцев (24, с. 308),
означало передачу от одной до двух третей пахотных земель,
не менее половины площади пастбищ, скота, колонов, рабов и
доходов. В некоторых случаях, когда земли пустовали, а владельцы были обязаны продолжать платить налоги, им могло
быть выгодно отдавать земли. Но на Луаре, очевидно, земля
хорошо обрабатывалась и представляла ценность для владельцев, поэтому распоряжение Аэция не было выполнено и «неистовые» аланы захватывали землю в сражениях силой оружия, изгоняя бывших владельцев. Этот факт нашел свое отражение в этнотопонимике — именно здесь, между Луарой и
Сеной, наблюдается наибольшая насыщенность топонимами, которые этимологизируются с помощью иранского языка. Кроме
серии топонимов типа Allaines, Les Alains, Allains Evreux, Alencon, Assass, именно в этом районе сконцентрированы сложносоставные топонимы с «ville»— от латинского villa (Allainville-en-Drouais, Allainville aux Boi, Allainville en Beucl, Sacquenville, Irreville) i «court» (Allaincourt, Alencourt, Courtalain). Слова с основой «dan» — вода (Dourdan, Dangu, Danger, Dangeul). В этом районе также отмечены, в частности
в окрестностях Орлеана, местопребвшания аланских царей в
середине V века, топонимы типа Allones, которые и Г. Вернадский (25, р. 29) и Д. Джалмэн (12, р. 171 — 172) связывают
также с этнонимом алан (эта тема требует специального рассмотрения, но нельзя забывать аланского самоназвания в фольклоре allon-billon) (26, с. 47).
Р. Бориус пытается охарактеризовать типичные ландшафты в районе Луары-Сены рассматриваемой эпохи, подчеркивая
наличие наряду с культурными полями лесов
и
пастбищ,
54
«способных напомнить кавказским номадам их степи» (22, р.
317), что, по его мнению, объясняет борьбу алан за землю,
поскольку им нужны были круглогодичные выпасы для скота.
Другим показателем захвата аланами земель крупных магнатов являются приведенные выше этнотопонимы типа Allainville,
Allaincourt, свидетельствующие о смене владельцев, а соответственно и имен, вилл галло-римской аристократии. Дж. Джонсон показывает, как на протяжении времени менялось содержание термина villa: если в эпоху Каталины это небольшое
сооружение в огороженном пространстве, то к V в. оно уже
приближается по смыслу к сельскому поселению. У Григория
Турского из 23 упоминаний вилл в 11-ти случаях они относятся
к царским резеденциям, но в половине случаев это сельская
усадьба, как правило, принадлежавшая крупному владельцу
(27, р. 44—48).
Дж. Мир, сопоставляя специфические черты топонимики
Британии и Франции IV—V вв., подчеркивает, что если в Британии города и виллы аристократии были разрушены завоевателями, а имена их потеряны, то «процедура hospitalitas, практиковавшаяся в Галлии, сохранилась в топонимике Франции.
Ранние поселенцы (германцы и аланы — В. К.) использовали латинские слова для описания тех вещей, для которых у
них не было своих слов». (28, р. 32). Относительно
слова
«court», courtis, который у Варрона обозначал загон для скота, интересно то, что оно (caert, courtis, court) является ирано-германо-итало-кавказской изоглоссой, одинаково понятной
ираноязычному алану, германцу и римлянину (krt — двор
в осетинском, kert с тем же смыслом в нахско-дагестанском,
картвельском и армянском языках (29, с. 586). В топонимии
Франции Дж. Джонсон собрал 183 топонима с court (причем любопытно, что аланские этнотопонимы составляют в нашем списке 10) и 2547 с ville (аланские составляют 8), т. е.
даже это соотношение (10:8) в пользу «court», не вытекающее
из соотношения в целом в пределах французской топонимии
(183:2547) может объясняться тем, что смысл этого словосочетания (court-koert) был понятен. Интересно, что в меньшем
числе, но такая же смена владельцев галло-римских вилл происходила при их захвате германцами на этой же территории:
мы видим два топонима Gourville (вилла готов), Francourville
и Francheville и ряд ville, сочетающихся с германскими именами (что в целом для Франции составляет абсолютное большинство). Захваты земель аланами, кроме топонимического
подтверждения, документируются письменными источниками.
Восстание армориканцев в середине 40-х гг. против римлян
вызвало решение Аэция наказать их руками алан Гоара с пра55
вом для алан захватить земли в свою собственность. Эта перспектива так испугала местных жителей, что они обратились
к епископу Герману с просьбой о заступничестве перед римским императором и отсрочке карательных действий алан.
Епископ Герман в 446 г, встретил вооруженное
конное
аланское войско во время его марша на армориканцев и убедил Эохара приостановить карательные акции, так как он направляется в Равенну к Галле Плацидии, чтобы просить за
местных жителей. Отъезд его и смерть в Равенне только отсрочили захват Арморики и это произошло ближе к самой середине V в. Именно в это время в исторических свидетельствах об аланах Луары вместо Гоара в качестве вождя фигурирует Сангибан. «Сангибан, король аланов, в страхе перёд
будущими событиями обещает сдаться Аттиле и передать в
подчинение ему галльский город Аврелиан (Орлеан — В. К.),
* где он тогда стоял» (lord., 194),— пишет о событиях 451 г.
Иордан (30). Но Орлеан сдан не был, .гунны ушли на восток
и в «известнейшей битве самых могущественных племен» (lord.,
217), знаменитом сражении на Каталаунских полях
аланы
Сангибана находились в центре римского войска, «ибо легко
принимается необходимость сражаться,— добавляет Иордан,—
когда бегству поставлено препятствие» (lord., 198).
После Каталаунской битвы сообщения об аланах
более
эпизодичны, в 452 г. Таризмунд изгоняет алан из Аквитании.
В 457 г. император Майориан использует алан Валентинуа против вандалов. В 460—461 гг. аланы Беоргара нападают на
Северную Италию, а в 464 г. Беоргар при Бергамо разбит
вестготами Рицимера.
Еще меньше информации в нашем распоряжении имеется
о 60—70 гг. V в. Мы знаем походы алан на Луару (469 г.),
Мец (471 г.), Овернь (477 г.) вплоть до Альп (478 г.)— что
нам важно только как terminus ante quern, тот промежуток
времени, когда на страницах исторических сочинений продолжают фигурировать аланы в своем привычном качестве воинов,
в событиях, связанных с территорией Галлии.
Обобщая вышесказанное, следует подчеркнуть, что сарматы появились в Галлии в IV веке, тогда как аланы пришли
в 407 г. в качестве союзников Рима и поселены на условиях
несения военной службы «у стен городов» с передачей им земли. Более чем на протяжении полувека (до 70—80 гг. V в.)
сохранялась эта форма отношений, наряду с существованием
постоянных воинских подразделений в составе римской армии,
действовавших от Испании на западе до Ирана на востоке,
и от Британии на севере до Африки на юге. Аланы стояли
во главе кавалерийских отрядов (Савл), полков (Аспар), ар56
мии (Ардабуриас), были землевладельцами и консулами (Ард),
патрициями и претендентами на императорское звание.
Далеко не всегда столь кратковременный период существования народа в чуждом окружении и на новой для него территории бывает так хорошо документирован различными группами источников, как в данном случае, обычно исследователи не располагают этими данными и принуждены говорить о
«шапке-невидимке», «ограниченности источников», «кратковременности передвижений» (так обстоит дело с движением хунну и гуннов, готов и болгар, авар и западных тюрок и т. д.).
Мы уже разбирали выше топонимические ряды в ойконимии
и гидронимии, имеющие в своей основе этноним «сармат», и
в качестве подтверждений своих положений относительно событий V в. в Галлии и Италии приводили списки этнотопонимов, связанных с именем «алан», «сак», «асе» без системы
доказательств.
Теперь же более аргументированно и в обобщенном виде
остановимся на топонимических следах пребывания алан на
рассматриваемой территории, поскольку это вводит определенный количественный показатель в наши рассуждения. Причем нельзя не отметить, что в обширной топонимической литературе, где ономастика используется для реконструкции исторических событий, я не знаю ни одного столь яркого и убедительного примера, доказывающего возможность применять
материалы топонимики в качестве полноценного исторического источника.
На топонимы, содержащие в себе сармато-аланские этнонимы на территории Франции, Северной Италии и Испании,
особое внимание обратили русские исследователи, судьба которых связала их с европейской наукой и которые опирались
на всю ту богатую школу по топонимии, которой обладала
Франция. Здесь среди обширной топонимической литературы
преобладали региональные и общие топонимические исследования, рассматривавшие фонетические соответствия и этимологию, устанавливавшие первоначальные формы слов. На основании анализа этимонов, формантов, суффиксов и окончаний определялись различные хронологические топонимические
пласты, откуда мы можем почерпнуть необходимые нам сведения (31—35).
Эти работы важны не только как компендиум огромного
материала, но как анализ лингвистических закономерностей изменения вульгарной латыни в Галлии. Для нашей темы особенно важна та часть исследования А. Лоньона, которая касалась сармато-аланских топонимов (36, р. 132—133) и явилась отправной точкой для последующего углубленного рас57
смотрения этой темы. Особенно здесь важны разработки А. Бурнациатти, рассматривающего эти проблемы с точки
зрения
ираниста (37, р. 21—22), на результаты работ которого позднее опирался Г. Вернадский (25, р. 29—30).
В широких масштабах линия этих исследований была продолжена Б. Бахрахом (13) с опорой на предшествующие исследования (около 60 названий), но в настоящее время предложенный список может быть очень значительно расширен с
использованием вышедших за последние десятилетия больших
словарей (34, 35) и специальных исследований.
Другой стороной необходимых топонимических исследований сегодня является системный подход, анализ топонимических рядов, введение исторического и географического критерия (38, с. 10—12). Как писал В. И. Абаев, «конечно, топонимика и сама по себе представляет важный исторический источник, но ее значение неизмеримо возрастает, когда топонимические обследования сочетаются с археологическими,
антропологическими и ареально-лингвистическими» (39, с. 42).
Наиболее представительной группой являются топонимы, содержащие этноним «алан», восходящий к принятому у римских
авторов «Halani», «Alapi», «Alauni».
В настоящее время у топонимистов Франции не вызывает сомнения связь ойконимов с этой основой с древними аланами (типа Allan, Allainville и т. д.), но в тех случаях, когда
эти же названия используются как гидронимы, которые, по мнению топонимистов, в целом древнее ойконимов, они этимологизируют их через А1 >Е1 до-индоевропейскую топооснову, обозначающую воду. Нам кажется, что нет основания одинаково
звучащие (и пишущиеся) ойконимы и гидронимы
отделять
друг от друга этимологически, особенно если учесть, что на
всех территориях, где мы знаем алан, от Средней Азии и Кавказа до Западной Европы они оставили большое число безусловно с ними связанных имен именно в гидронимии — Алонто (Птолемей о Тереке), Alania — устье Дуная, Alanus f l u v i u s —
приток Дуная, Lanus fluvius у Исидора Севильского, Aqua de
Alandon — верховье Роны (Rodanus), Aqualanja в Италии и
т. д. Для Франции и Северной Италии нами картографировано более 70 аланских этнотопонимов (из списка в 90 названий) — поражающе большое количество, если, например,
учесть, что для Северной Осетии на Кавказе, где алано-осы
живут до сегодняшнего дня, есть только один топоним, содержащий в качестве основы этноним «алан» (сохранившийся в
названии урочища Аланбоз) и вообще на всем Северном Кавказе топонимов, восходящих к этнонимам, считанное число.
По аналогии с анализом топонимического ряда с этнони58
о
ч
о
X
о
о.
X
59
Табл. 4 (продолжение)
>
ь
сл
люсь только на динамике процесса фонетического изменения
с IV в. по XVIII в. и сравнении этих усредненных данных со
средними значениями по выборке из современных названий.
Абсолютно преобладает первое безударное «А»
(около
90%) причем замена его на «е» наблюдается среди названий
VIII—XII вв. (5,4%, а на «ai» — в XV—XVII вв (5,9%, правда,
необходимо помнить, что произносилось в это время «ai» как
«а») Процент удвоенного «11» монотонно растет, начиная с
VIII—XII вв. с 12% до 32% (XVI—XVIII вв.), достигая в современных названиях 36,3%. Наибольшего разнообразия (особенно в
VIII—XV вв.) достигает ударное «а» (в среднем составляющее
около 50% — 2,27—2,39 битов — наивысшее значение как
в синхронии, так и в диахронии (оно может выразиться четырьмя гласными и четырьмя дифтонгами). Причем направленное изменение мы видим только для фонемы «ai», который
монотонно растет в своем проценте от 5,6 до 20%, достигая
в современных названиях 29,5% (в отличие от «е», которая
достигла 21% в VIII—XVIII вв., чтобы спуститься в современных
названиях до 9,2%. Очень стабилен высокий процент чистого
<<п» в основе (81%—85,9%), слегка спустившийся в наши дни
(до 76,5%), благодаря назализации.
Следовательно, рассматривая весь топонимический ряд как
систему, мы приходим к выводу, что современные формы топонимов являются конечным и закономерным результатом постепенного их развития во времени, подчиненного фонетическим
законам развития французского языка. Заметны
в
них и
диалектные особенности. Так в лангедокском, как в итальянском, сохраняются формы, близкие к латинским этимонам (А1lanz, Alan, Alanche), чаще простые непроизводные этнотопонимы. Статистика различных типов топонимов имеет историческое объяснение. Более древними являются простые формы
и, если мы сравним два топонимических ряда, сарматский и
аланский, то в первом будут преобладать простые производ-,
ные. Сложные однословные (типа Allainville, Courtalain) наблюдаются только во втором топонимическом ряду и, как мы подчеркивали, в северной Галлии. Это объясняется тем, что сарматы были военными поселенцами, получавшими небольшие
земельные наделы, а аланы в середине V в., поселяясь на условиях hospitalitas, получали (или захватывали) виллы галло-римской аристократии, поселяясь в них и меняя их название. Интересны топонимы, гибридные имена (Aqua-de-Alandon,
Breche-de-Alanz).
Мы уже говорили о том, что рядом исследователей топонимы формы «Alone», «Alene» (12, p. 171 — 172; 25, p. 29) рассматривались в контексте аланских этнотопонимов. Рассмот63
рим аргументацию авторов, предварительно по А. Доза и другим авторам проведя топонимический ряд^этой группы, подчеркнув, что если ставить это своей целью, число топонимов
можно существенно увеличить, причем подчеркнем, что нами
приведены только ойконимы. Allamps (Alonum, X в.); Allenay —
Somme; Allenjoi - Doubs; Allennes-le-Marais — Nord; Allenwilier — B. Rhin; Allonne — Oise (Alona, 1186), D. Sevres
(Alona 956—986); Allonnes — E et Z, (Alona, 954);
MZ
(Allona 973); Sarthe (Alarna, Aalona); Loiret (Alona 1235);
Beaugency (Alona, 1145); Vienna (Alona, 799); Aliens — B. Alp
(Alonz 1113). L et G (Aloniacum, 983); Murs; Rhone; Allognya M et L; (35, p. 11).
Анализируя фонемы, составляющие этот топоним, мы можем сказать, что аналогии с топонимическим рядом «alan» идут
по всем фонемам, кроме ударного «а», который заменен, как
правило, (собственно, в этом только и отличие) на «е» (что
наблюдалось также иногда в аланском топонимическом ряду)
и на «о». Географическое распределение их достаточно близко совпадает с аланской группой, что же касается микротопографии, например, окрестностей Орлеана — там они заполняют лакуну между аланскими топонимами (см. карту), причем, как отмечает Д, Джелмэн, занимая засушливые районы,
удобные для скотоводов и лишенные воды, (что
свидетельствует против этимологизации с помощью основ, означающих
воду) (12, р. 171 — 172, карта с. 179).
Добавим к этому, что в Noticia мы уже отметили форму Alanriorum, видели ее в аланском топонимическом ряду
(Alancianum — Alanssanum, Alanus — Alos, Alon — Alondo —
Allan, Alendo — A l a n d o — Alondo), в качестве или промежуточного или одновременного варианта. Особенную важность
представляет тот факт, что северокавказские аланы называли
себя allon — billon, как мы можем судить по осетинскому
фольклору (26, с. 47). Мы уже говорили о том, что восходящее к иранскому aryana, airana имя алан не было их самоназванием, для первых веков н. э. оно было собирательным
и в Центральном Предкавказье осталось в качестве имени их
соседей, а самих же алан их ближайшие соседи грузины, начиная с раннего средневековья, называли «оси», «овей», а древнерусские источники знают их под именем «ясов». Это имя ираноязычных кочевников Евразии хорошо было известно древним
авторам в форме Янь-Цай (Аланья — китайские
авторы),
«reges Tocharorum Asiani» у Помпея Трога, Асейой у Птолемея, Асиой у Страбона, аорсы, языги, арсы, рухс-ас у ИбнРусте, «Alani sive Assi» у авторов развитого средневековья Рубрука, Плано Карпини. Сохранилось это имя в качестве эт-
нофорного в осетинских именах Асиат, Аси, Батраз, Ботаз, Тотраз (40, с. 20, 51), «асский счет» (десятичный) у дигорцев
Осетии, отдельные топонимы на Кавказе, например, «ALccoif,
ком — ущелье ассов» севернее с. Лезгор в Северной Осетии.
Поэтому мы поставили своей целью рассмотреть топонимический ряд этнотопонимов с основой «ass», «os», обратив особое1
внимание на звучание и написание этих слов в ранних вариантах, сочетание их с другими формантами, типичными для.
аланского ряда (court, villa), их географическое распределение и т. д.
Нами рассмотрено более 20 ойконимов и оронимов, которые в издании исследователями рассматриваются как слова с
неясной этимологией. Между тем некоторые более ранние фор- •
мы, совпадающие со словами из аланского топонимического ряда, наглядно указывают на этнофорность имен
с основой
«асе» — «осе»: Sannes — Castro Aciane (1095) — Petre de
Asana (1074) — Azana (1113—1274), Auzielie — Osvilla, Courtacon, Aussiac — Ossiacho (1272), Assenoncourt — Assenancuria
(1229); Assas — Arciacum (1232), Asson — Assone
(нач.
IX в.), Aussat — Ossato (1424); Aussevielle, Assignak — Assinianum, Ossantia (1075), Osse-en-Aspe, многочисленные Ос,
Ош, Оси и т. д. не только во Франции, но в Испании и Италии (добавим, что топонимы с территории Испании и Италии
не были предметом изучения и, безусловно, могут дать очень
много для изучения сармато-алан в Западной Европе).
Как правило, рассмотренные топонимы расположены в рай- _
оиах, связанных с сармато-аланами — область Луары, Сены, Пиренеи. Следует еще остановиться на других топонимах,
основы которых могут быть связаны с сармато-аланскими этнонимами, в частности, с именем «саков». Причем при издании этих топонимов французскими исследователями этимология остается неясной (35, р. 581). Речь идет об ойконимах
Sacq (Sacum, 1182), Sacquenviile (Sachenvilla, 1060) и Sacquenay; Топонимы на Ере, в районе сосредоточения сарматоаланских топонимов, тут же на Орне Sai — что может найти
соответствие в саях, царских сарматах древних авторов.
Учитывая, что самоназванием алан на Северном Кавказе
было «ир» (современное «ирон»), мы собрали некоторое количество топонимов, содержащих эту основу на территории Франции. В предложенном нами списке они составляют группу более чем в 10 топонимов Iron, Irreville,
Ilirome — Ironium
(1000) — Iron (1090), Ileronne — Ironne и поиски в этом
направлении могут быть обнадеживающими. Мы уже говорили об отражении имен аланских предводителей (Гоар, он же,
возможно, Эохар) в ойконимах и гидронимах, к этому следует
64
5 Аланы....
65
добавить сопоставленные с именем Самбиды Б. Бахрахом трех
поселений Sampigny (Sampeginiacum 1170, Sampiniacum 973,
1047, 1171), к этому можно добавить читающееся от Самбиды Samouilan — Sambilianum (680), Sambillius; Аланские имена, известные нам при описании событий V в. в Грузии, Ба
зук и Амбазук, находят соответствие в ойконимах Bazouges,
Ambazac (Ambaciacinus IX в.) и Aubazac (Oubazac .1338).
При анализе топонимов исследователи всегда
обращают
особое внимание на такие топоформанты, как слова «вода»,
а с позиций автора данной статьи, безусловно, представляет
интерес основа «dan» — быстрое течение реки (26, с. 366—
367), авестийское danu (река), тем более уже общим местом
стало в этом случае перечислять все крупные европейские реки, восходящие к этому имени:Данапрос, Танаис, Данастер,
Данубиос (и Alanus fluvius — Прут), Варданес (Кубань по
Птолемею), Роданус (Рона), Браданус
(Апулия),
Аргудан
(Кабардино-Балкария), причем обычно этот пример приводится, когда идет речь о переименовании при появлении новых
этнических групп крупных рек, когда за небольшими притоками сохраняются более ранние названия. В приведенном мною
списке приводится 20 ойконимов, гидронимов и оронимов, причем особенно интересны примеры, когда в сложных топонимах оба составляющих объясняются из иранского языка (причем без предложения иных этимологизации: например, Дурдан-Дур — камень, «каменистая река» Dangeul — dasngasl —
раздувшийся, распухший. Интересна
полукалька
«Aqua-deAlandon» — исток Роны-Родануса и гибридный топоним, поселение Viadana — «дорога реки», находящееся на реке По
в окружении сарматских поселений и сармато-аланских топонимов. Рек и городов с именем Дан насчитывают около десятка и почти столько же с Гардана, Гардан (см. осетинский, cardan — «теплая река»).
Это же относится к слову «Дур» — камень, входящему
примерно в состав 30 топонимов, и, это следует подчеркнуть,
в имена гор (в большей части в Пиренеях), Dour, Dourfort,
Douran — Durus Abe — горы Дурбан и Дурбанас — Dourbinis (1138), (вспомним о Дербенте!), Candour (cando,
no
А. Доза, галльское «белый», «белый камень» — гибридный топоним) .
Особый интерес, если учесть, какое внимание обращал
западный мир на первоклассных верховых аланских коней,
состоит в участии иранского слова «asp» — конь в качестве
топоформанта, прежде всего для обозначения горных вершин,
проходов, перевалов и как раз в тех Пиренеях, которые неоднократно пересекались аланами. Опять-таки это около 10—
66
15 топонимов с Asp, Aspet (город и гора), во всех случаях,
исследователи не предлагают какой-либо убедительной этимо-~
логизации. Причем особый интерес представляет Asasp (Azasp),
топоним, который следует этимологизировать как «асский (или
аланский) конь» или Osse-en-Aspe.
В качестве дальнейших разработок можно предложить обратить внимание на ряд возможных топоформантов — например, «cap» — голова, он входит в целый ряд гидронимов —
Sardagne, Sardon, Sarsonne, Sartan и т. д., как «голова реки», «исток». Подтверждением этого может быть
гидроним
Sardan (современный и известный с XV в.) в Гарде, который
можно перевести как «исток реки». Для гидронимов, возможно, использовалось и «сау» — «черный». Так, этимологизируя
гидроним Забпе — Souconna (V в.)— Sauconna (IV в.)— Sagonna (674 г.) подчеркивалось, что первая часть — «obscur»,
т. е. неясна, а «оппа» это галльское обозначение реки, можно предположить, что это «черная река» (прямой перевод с
осетинского — Sawdan). Эта же этимология возможна для
реки Saosnette — Sao-nelle,— Saulnelle (1528).
Последние примеры намечают пути дальнейших исследований и ставят, своей целью вызвать интерес у иранистов к
этому огромному, нетронутому и перспективному материалу,
тем. более, что и число этнонимов и ключевых слов можно
значительно увеличить. В частности, предположительно можно
связать ряд топонимов, включающих в себя «Вал» (Баланс,
Ланваллон; Валенкур, Валлангужар) с Баллами Плиния
и
Птолемея (дуалк) представляющими местное кавказское или
аланское племя на Северном Кавказе. Требует дополнительной работы анализ таких топонимов как Дан, Ланс, Ланцо,
принятых Б. Бахрахом. Но даже не считая спорных топонимов («Вал», «Лан»), не вводя многих возможных иранских
топоформантов, пользуясь достаточно крупномасштабными картами, а не специальными справочными и местными изданиями,
отсутствующими в наших библиотеках, не проводя необходимых разведочных работ, мы располагаем сейчас для территории Франции и Северной Италии списком почти из 300 топонимов, документирующих сармато-аланское участие в событиях эпохи переселения народов, известные нам по письменным источникам. Говоря о пребывании сармато-алан в разных
районах Галлии, мы уже отмечали, что анализ распределения
аланских топонимов по территории Франции показал, что наряду с зонами сплошного расселения существовали отдельные
опорные пункты, отстоящие друг от друга и от зон сплошного расселения на 80—100 км, т. е. не более, чем на один
день пути для конного воина.
67
Анализ пространственного распределения поселений
методом Кристаллера показывает, что поселения располагались
примерно на одном расстоянии друг от друга, равном 30—
32 км для большей части территории (Рона, Луара, Южная
Франция, Северная Италия) и только к юго-западу от Парижа и в Пиренеях, в районе наибольшей концентрации топонимов, содержащих аланские этнонимы,— гнезда
поселений
находились в 10 км друг от друга. Такая равномерность расселения (при безусловно существующих лакунах) свидетельствует об единовременности заселения территории и социальноэкономическом и хозяйственно-культурном единстве, что подтверждает сведения латинских авторов. Крупные размеры площади, тяготеющей к одному поселению (от 75 км 2 и выше),
говорят о занятии скотоводством и необходимости пастбищ
для конских табунов, что подкрепляется зафиксированным в
источнике V в. сообщением о том, что аланы в каждом конкретном случае требовали за военную службу себе
земли
значительно больше, чем им предполагали дать римляне или
местные магнаты.
Рассмотрим теперь те антропологические и археологические
подтверждения, которыми мы располагаем. Выше мы уже говорили о серологических и морфологических данных, которые
показывают, какую информацию мы сможем извлечь из этого
материала, если он будет собран для всей территории и сопоставлен с материалами тех районов, где потомки алан живут до сегодняшнего дня (осетины на Кавказе, яссы в Венгрии). Искусственная деформация черепов традиционно используется для решения этногенетических вопросов, связанных с
великим переселением народа после классической монографии
И. Вернера (41, taf. 73). Нами использованы в карте № 12
материалы И. Вернера, дополненные материалами Л. Бюше
(42, р. 55—71). В работах советских исследователей показано, что искусственная деформация черепов в памятниках Евразии I тыс. н. э. связана с сармато-аланами, начиная со II в.
н. э. (5, с. 18; 43, р. 86), подчеркивает их среднеазиатское
происхождение (44, с. 273). На территории Галлии деформированные черепа составляют в целом очень небольшой процент
(что и показано Л. Бюшэ на рис. 4) в могильниках середины I тыс. н. э., но нам важны не возможные демографические
построения об удельном месте алан в составе разноплеменного населения Галлии, а те пункты, где находки деформированных черепов свидетельствуют в пользу нахождения здесь сармато-алан в составе местного галльско-римско-германского
населения. Во всех случаях это те районы, где, судя по историческим свидетельствам и топонимике, было сосредоточение
сармато-алан: Средний и Верхний Рейн, район Женевского
озера и Рона, Сонна, верховья Луары, Сена и Гаронна. Единственное отличие от данных топонимики — полное отсутствие
деформированных черепов на Луаре. Правда,
здесь
надо
вспомнить высказывание Л. Бюшэ о том, что обилие деформированных черепов в верховьях Роны объясняется активной деятельностью антропологической лаборатории
г. Женевы
(42,
р. 63), одной из самых активных в Европе и, во-вторых, воз-
Рис. 5. Наложение карты аланских и сарматских (1) этнотопонимов
карту поселений летов и местоположения префектов (2).
на
можно, кратковременностью пребывания здесь алан (в основном, с середины V в.). Карта распространения деформированных черепов находится в наилучшем соответствии с теми
районами, где найдены и сарматские и аланские топонимы,
т. е. там, где ираноязычное население документировано с конца IV в. и где имеются сведения о нем и для V в. Это при
69
том, что могильники, откуда происходят погребения с деформированными черепами, датированы исследователями не только V в., но и VI в., причем иногда это широкие даты, иногда
могильники, использование которых безусловно выходит за рамки интересующего нас столетия (70-е гг. IV в.— 70-е гг. V в.),
что приводит нас к проблеме судеб аланского населения Галлии в эпоху раннего средневековья:
И, наконец, роль археологии. С этого следовало бы начать, если бы этногенетические построения на материалах эпохи переселения народов в Евразии не были бы одними из самых сложных и дискуссионных и в данном случае, как правильно сказал об этом В. П. Алексеев, не говорили бы «полушепотом» (45, с. 151).
Из обширных, но плохо исследованных и недостаточно хорошо документированных археологических материалов Западной Европы на основании сопоставления с собственно аланскими древностями Восточной Европы удалось вычленить и
картографировать этнодифференцирующие признаки
(прежде
всего в украшениях — фибулы, пряжки, серьги, зеркала, некоторые признаки оружия), которые на карте легли на те территории, где по историческим свидетельствам документировано пребывание алан, и добавим, где сосредоточены сарматоаланские топонимы.
Определенным этапом этой работы остается не потерявшая
своего значения и сегодня статья В. А. Кузнецова и В. К. Пудовина, к которой я и отсылаю заинтересованного читателя
(46, с. 79—95). Здесь же очень коротко остановлюсь на проблеме анализа и этнической интерпретации древностей переселения народов по самым последним данным франкоязычной
специальной литературы.
Последние десятилетия ознаменованы повышенным интересом к древностям эпохи переселения народов, причем следует отметить не только высокий уровень анализа и публикаций
новых или переиздания старых находок (47, р. 17—33;'"48,
.р. 33—39), как отдельных комплексов (49, р. 17—40—49;; 50,
р. 13—29), так и определенных категорий вещей (51, р. 7—2,7).
Эти работы отличает тщательность, прекрасные фотографии и рисунки, наличие карт с аналогиями из Восточной Евр^опы с исчерпывающим значением изданных материалов, представляющих необходимые аналогии. Событием следует считать
новую экспозицию в Британском Музее, где нашли свое место
неизданные находки из континентальной Европы (52, с. 104—
107); среди них особый интерес представляют отдельные вещи восточноевропейского происхождения из различных пунктов
Северной Франции (не могу не воспользоваться возможнбстью
70
L
поблагодавить Д. Кидда за ознакомление с инстересующими
меня материалами из фондов Британского музея, а М. Казанского за знакомство с богатейшими коллекциями Музея национальных древностей Сен-Жермен-ан-Лэ).
Издающиеся в последнее время каталоги вещей из провинциальных музеев Франции (53, р. 183—233) показывают,
как много неопубликованных материалов по эпохе раннего
средневековья хранится в фондах и экспозициях музеев; издание этих материалов заставит по-новому посмотреть на рассматриваемую тему, наполнив конкретным археологическим содержанием те исторические и топонимические факты, которые
сведены воедино в данной работе. Поэтому археологические
материалы приведены в карте, построенной на материалах ряда исследователей — Б. Бахраха, М. Казанского, В. Кузнецова, Е. Лидса, В. Пудовина, И. Вернера.
Не являясь результатом специального исследования автора — это дело будущего,— карты выполняют только одну цель —
наглядно показывать, что все рассмотренные категории источников удивительно согласованно говорят о пребывании сармато-алан на территории Франции в IV—V вв.
Наш экскурс об аланах в Западной Европе был бы неполон, если бы мы не попытались рассмотреть их судьбы в
более позднее время, что очень подробно сделано Б. Бахрахом и в чем мы ему следуем, стараясь несколько дополнить
его аргументацию. Приведенные нами выше демографические
выкладки, опирающиеся на письменные источники, обилие топонимов, археологические и антропологические свидетельства
позволяют предполагать существенный вклад алан в жизнь
Западной Европы эпохи раннего средневековья. Как
писал
Б. Бахрах, они «были в хорошей позиции, чтобы стать частью
новой средневековой аристократии» (13, р. 73), ее элиты, войдя в класс potentiores (13, р. 117). На протяжении VI в. в
Арморике сохранялся аланский язык, продолжают использовать аланские имена (епископ Alarms в нач. VI в., Святой Гоар,
уроженец Аквитании, в Трире, богатый землевладелец в Маисе Alanus в VII в., Аспидиус, Герасп и т. д.).
В пределы Римской империи сармато-аланы проникали на
своих знаменитых конях, так высоко ценившихся в кругу высшей римской аристократии. На коне восточного типа, похожем
на ахалтекинца, по мнению нашего выдающегося ипполога
В. О. Витта, видим мы императора Марка Дврелия-всадника.
Имя знаменитого императорского коня Борисфена также указывает на его восточное происхождение, «Ces peuples 'elevaient
des chevaux de grande taille et pleins d'energie; ils les montaient avec adresse a la chasse et dans les combats» (54, p. 104).
71
Конечно, среди многих сотен тысяч кочевых сармато-алан
в Римской империи уж по крайней мере тысячи, если не десятки тысяч, обладали высококлассными лошадьми, которые
так и назывались в Риме «аланскими конями». Интересно, что
в Пиренеях и Альпах, где в V в. мы знаем алан и где до
сегодняшнего дня сохранились многочисленные Pass d'Aspe, Gave d'Aspe, mom d'Aspe (Aspa — название коня у ираноязычных алан-ассов), остались и небольшие, города под названием Asasp («асские-аланские кони»), Osse-an-aspe (оссы-ассы —
аланы на коне).
В тех районах, где в IV—V вв. был центр praefectus Sarmatorum et Alaunorum (в районе Роана-Лиона) сохранились
названия урочищ, говорящих о скачках, состязаниях лучников
и копейщиков, особенно был развит культ Святого Георгия (что
сближает эти районы с Кавказом). В Арморике также очень
долго сохранялись коневодческие традиции, причем Армориканская конница прославилась в VI в., когда имя алан сходит
со страниц древних авторов.
Сохраняются степные традиции аланской конницы, славной своими быстрыми, выносливыми конями (вспомним топонимы Asasp, Osse-an-Aspe в Пиренеях), и отличающиеся своей тактикой (стрельба с коня, ложное бегство) в
коннице
Арморика V—VI вв. и значительно дольше, до XI—XII вв., «Аланские собаки» (cards alani) — сильные, быстрые охотничьи собаки славились в Западной Европе на всем протяжении средних веков, причем чистопородные происходили из тех районов,
которые были исторически связаны с аланами (город Aiano в
Испании и Милан в-Италии) (13, р. 1!8), и исследователями по своему происхождению связываются с Кавказом.
~ Интересна связь легенд о короле Артуре и его рыцарях
с историческими событиями V в., происходившими в Арморике, причем сочетание в образе короля Артура черт героя и
антигероя приводит исследователей к мысли, что
антигерой
имеет в качестве прототипа аланского короля сер. V в. (rex
alanorum) Гоара-Эохара. (Как в этой связи не обратить внимания на то, что воин Hengesta носил имя Eaha). Сближает
Артура с аланами культ меча, защитное вооружение коней,
так как рыцари короля Артура больще всего напоминают сарматских катафрактариев. Кони их описываются как крупные
и быстрые, описания всадников в бретонских песнях больше
всего напоминают описания сармато-алан, их оружия и внешнего облика, экстерьера их коней и их резвости.
«Un chevalier monte sur un jeune coursiers
de
chasse
d'une haute taille et c'etait un jeune homme a 1'air noble, aux
cheveux longs, aux jambes nues, portant au flanc une ёрее а
72
garde d'or et son coursier marchait d'un pas releve, vif et
fier» (54, p. 168). Et dans un chant populaire «le Barde Merlin. «Son jeune poulain rouge hennit a tue-tete,
bondit
et
s'emporta, et souffla du feu par les naseaux, et jeta des eclairs
' par les. yeux, et frappa du pied la terre; et tout les autres
etaient depasses, et la barriere franchie d'un bond», (ibid).
Эти раннесредневековые описания можно было бы счесть
за сказочные преувеличения, если бы в нашем распоряжении
не было бы серии изображений подобных крупных стройных
лошадей с красивыми изящными небольшими головками на
изогнутых и высоко поднятых шеях на пиктских
каменных
надгробиях VIII—IX вв., найденных на территории Шотландии и
хранящихся в Эдинбургском музее. Надо подчеркнуть,
что
этот тип восточной лошади не встречался в изображениях более раннего времени на территории Британии и Галлии, и закономерно поставить вопрос о том, откуда он появился.
Во втором веке н. э. император Марк Аврелий перевел
на стену Hadriana в Северной Британии из Паннонии 55 кавалерийских ал и в последующее время мы знаем на стене
Адриана в составе Petriana 1-ое Паннонское и Сарматское кавалерийские подразделения. Исследование остеологических материалов в римских поселениях, относящихся к стене Адриана,
произведенные проф. Ewart-ом, показали наличие 6 пород лошадей, рост которых колебался от 110—120 см (небольшие
местные пони) до 120—130 см (обыкновенная римская строевая
лошадь) до крупных коней в 140—150 см, в которых можно видеть коней, приведенных с собой сарматами из Северного Причерноморья. Именно такого типа крупная лошадь, как
пишут об этом A. Dent и D. M. Goodall, изображена на камне из крепостной стены Йорка, находящегося несколько южнее Hadrian Wall (55). Не об этом ли следует
вспомнить,
. читая про короля Артура «Arthur brought from the
Great
Wall Creamy horses used to saddle» (55, p. 47). Это те лошади для его тяжеловооруженных рыцарей, о которых было сказано «big spirited horses in fine conditions» (ibid). Можно полагать, что высоко ценившиеся лошади восточного типа, оставшиеся в Италии, Галлии, Испании и Британии в качестве верховых коней сармато-аланских praefecti alae equitum, tribuni
mi litum и других кавалерийских офицеров, попадали в руки
местного населения — пиктов и жителей Корнуэлла, Арморики и Испании и оказывались основой культурного коннозаводства в последующие времена.
Для того, чтобы понять длительность сохранения
имен
пришельцев в памяти местного населения, не всегда такую негативную, как «погибшие аки обре» у русского летописца об
73
аварах, скажем, что воинственные сарматы и аланы оставили
у своих соседей, будь то на Северном Кавказе или в Галлии, однотипные поговорки и их этнонимы стали нарицательными прилагательными, очень близкими по смыслу в разных
языках. Так, Шора Ногмов в первой трети XIX века писал о
том, что некоторые кабардинские фамилии ведут свой род от
сармат и носят имя Шармат, и приводит старинную пословицу, обращенную к шутнику: «Ты не черт и не шармат, откуда же ты взялся» (56, с. 24). В нахско-дагестанских языках
сохранилось слово «цъармат» (вспомним Zermatte в Швейцарии) в значении «страшный, косматый, уродливый, чужой человек» (57, с. 151), а в грузинском «цармартни»
означает
язычник. Б. Бахрах, ссылаясь на
Большую Энциклопедию
(Paris, 1886), приводит поговорку, сохранившуюся в Нормандии — «Этот человек неистовый и «аланский» («cet Homme
est violent et Allain» (13, p. 119).
Характеризует отношение древних авторов к аланам тот
факт, что автор Historia Brittonum, Ненний, (родоначальни-'
ком), эпонимом Европы называет Алана (Alanus), вводя его
в библейский генеалогический ряд (Причем в ,этой связи следует отметить, что дальнейшее игнорирование роли алан
в
истории Западной Европы связано с 'франкской исторической
традицией, начиная с Фредегара, который имя Алан заменил
на Франка).
Углубленные работы ставящие целью исследовать проблему пребывания сармато-алан на территории Франции в IV—
V вв. безусловно очень перспективны, но требуют непосредственного знакомства с музейными
материалами
Франции,
хранящимися в фондах и экспозициях, работы в библиотеках
и архивах и изучения той природной обстановки, в которой
обнаружены аланские древности, в частности, сравнения геоморфологических условий их нахождения. Подобное исследование представляло бы двоякий интерес, как для отечественной истории, так и для изучения раннесредневековой истории
Франции и планируется в настоящее время совместными усилиями археологов Института Археологии Академии Наук СССР
и Национального Центра научных исследований Франции.
Liste des toponymes.
Слисок топонимов.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
Aillianville (Haute^Marne) — A i l a n v i l l e 1628; (2, N 1).
Aizanville (Haute-Marnc) — Assonvilla 1204—1210; (3, p. 7).
Aizecourt (Le Bas-Somme) — Asiolcurt 977; (3, p. 7).
Alagna (Com. Piemonte); (2, N 2).
Alagna (St. Germano); (2, N 3).
Alagna Zomellina (Pavia); (2, N 4 ) .
Alagnon (г., Rhone) — Ellenio 823, ad Alanionem; (4, p: 18).
Alagne (г., Aude); (13, p. 29).
Alagny (1).
Alain (г., Ain); .(2, N 6).
Alain (г., Aube), (4, p. 8).
Alain (r. Jonne), (4, p. 8).
Alain (r. Vanne), (4, p. 8).
Alain (v. Loire), (2, N 7).
Alain (v. Provence), (6, carte).
Alains (Les) (Eure), (4, p. 8).
Alaincourt-aux-Boeufs (Meurthe-et-Moselle).— Alanum 836 — Allein 1305;
(2, N 8).
18. Alaincourt (Aisne) — Halencurt 1168 — Alaincourt 1180; (2, N 9).
19. Alaincourt (Ardennes) — Aiaincourt, 1229; (2, N 10).
20. Alaincourt ( Eure) — Alaincuria — Alancourt, 1303 (2, N 11).
21. Alaincourt-la-Cote (Meurthe-et-Moselle) (2, N 13).
22. Alaincourt (Haute-Saone) (2, N 12).
23. Alainville — A!lainville-aux-Bois (Seine-et-Oise) villa Alleni. IX s. (2, N 15).
24. Alan (H. Garonne), Alanus (4, p. 8).
25. Alan-Allan (Drdme) — Alon 1138, (4, p. 8).
,26. Alancianus (Aude) Aiancianus 857, Alaussanum, 1360 (2, N 17).
27. Alanqon (Drome) (2, N 18).
'28. Alanqon (|).
29. Alariche (Marseille) (8).
30. Alanha (Mont de ) (Langedock); (8).
31. Alange <Badajoz) — Alanje; (2, N 19).
32. Alaniers (Ain) — Alagnur XIX (2, N 20).
33. Alanis (Espagne), (2,-N 21).
34. Alano (Espagne); (2, N 22).
35. Alano di Piave (San Antonio); (2, N 23).
36. Alano (m. Pirenee); (8).
37. Aleins (Ain) — Alens, J325 — Aleins (XIX); (2, N 24).
38. Alerupon (Drome) — Alansonum, 1298; Alansone, 1355; Capella de Alensone, 1499; (2, N 25).
39. Alencon (Orne) — Alencione VI—VII (3, p. 9).
40. Alenya (Pyrenees Or.) — Allenius (2, N 26).
75
41.
42.
43.
44.
Alian (Cap d); (4, p. 18).
Alaincourt (Seine), (9).
Algans (Tarn), (2, N 27).
Alaigne (Aude) — Alaniano, 1129; Castrum de Alagriano, 1252; Alahan,
1257 (2, N 5).
45. Allaigne (Ain), (2, N 28).
46. Allain (Calvados), (2, N 29).
47. Allain (Morbihan), (2, N 30).
48. Allain (Torino) -- Allein, Allianum, Allain; (2, N 31).
49. Allain, (Met M) Alanum 836 (2).
50. Allain (r., Oise) (4, p. 18).
51. Allain (r., Val d'Oise) (4, p. 18).
52. Allaine (r., Belfort) var Allan, Allain (Oac. cad), Hallen 1664 (4, p. 18).
53. Allaines (Eure-et-Loire) — Alena, 1130; Allene, 1165; (7, N 534).
54. Allains (Somme) — Alania, 1095; (7, N 534).
55. Allains (les) (Eure), (11, N 34).
56. AliainviHe-en-Beucc (Loiret) — Aleinvilla, 1236 (2, N 35).
57. Allainville-en-Drouais (Eure-et-Loir) — A l a i n v i l l e 1100, Alainvilla,
1160;
(2, N 36).
58. Allainville (S. evt O.) — villa Alleni IX (2).
59. Allamont (Meurthe-et-Moselle) — Elemcutt, 893; Alani monti, 1194; Allamon, XV (2, N 37).
60. Allamps (Meurthe-et-Moselle), Alonum, X (3, p. 10).
61. Allan (Drome): Alon, 1138; castrum de Alondo, 1345; Alan, XVIII (2, N 38).
62. Allan, r. (I).
63. Allan (Provence) (12, carte).
64. Allan (Pic d Pyrenee), (4 p. 101).
65. Allan (Mont d Pyrenee) (9).
66. Allanche (r., Cantale) — Alancha, 1332 (3, p. 11).
67. Allancourt (Marne 7 — Halancourt), 1735 (2, N 39).
68. Aliand'huy (Ardennes), (2, N 40).
69. Allasac (1).
70. Aileins (B du R) — Alenu Castrum, X (3, p. 11).
71. Allen (ru d'Aisne) — Allain, 1569 (3, p. 11).
72. Allenc (Lozanne), (3, p. 11).
73. Allenay (Somme), (3, p. 1 1 ) .
74. Allenjoie (Doubs) — Alenjoya, 1148 (3, p. 11).
75. Allennes-les-Marais, Nord (3, p. 11).
76. Aliens — Alens, 1272 (2, N 42).
77. Allen ton (Notre dame d') M et L, Alintumno 658 (3, p. 9).
78. Allenviller (В.— Rhin), (3, p. 11).
79. Allegno (Villa d'Verona), (2, N 41).
80. Alliancelles (Marne) — Asoncella 850 (3, p. 11).
81. Allogne (Puy d'Trenyak), (4, p. 104).
82. Allonne (Oise), (13, p. 29).
76
'
83. Allogny (Cher) — Aloniacum, 983; (3, p. !()•
84. Allogny (Indre), (3, p. 11).'
85. Allogny (Rhone), (3, p. 11).
86. Allognys (M.-et-L.), (3, p. 1 1 ) .
87. Allonzier (H.-Sav), (3, p. 11).
88. Allonville (Somme) (13, p. 29).
89. Allonville (E.-et-L.) — Alonis villa, 1080; (3, p. 11).
90. Ambazac (H. Vienne) — Ambaciacinus IX; (3, p. 13).
91. Asasp (H. Pyr) — Azasp, 1375; (3, p. 31).
92. Asass (Pyr) — Arciacum, 1164; (6, p. 169),
93. Ascarat (B. Pyr) — Azcarat, 1513; (3, p. 31).
94. Asia (Sevre) — Airin, Aisin; (4, p. 18).
95. A(s)pach (Mos) — Aspach, 1196, (3, p. 22).
96. Aspach (Mos.) — Aispach, 1586; (3, p. 22).
97. Aspach (H. Rhin) — Aspach, 1307; (3, p. 22).
98. Aspach le Bas (H. Rhin) — Aspa, 1105; (3, p. 22).
99. Aspach le Haut (H. Rhin) — ober Aspach, 1211; (3, p. 22)-.
_ШО. Aspe (Pic d'Pyrenees), (4, p. 109).
101. Aspe (Gare d' Pyrenees), (9).
102. Aspe (Gave d'Pyrenees), (9).
103. Aspe (valle d'Pyrenees), (4, p. 109).
104. Aspe (pas d' Pyrenees), (4, p. 109).
,105. Aspet (H. Gar), (3, p. 32).
106. Aspet (H. Gar), Montaspet; (4, p. 109).
107. Aspin (Col d'Pyrenees), (4, p. 109).
108. Assass — Arsas, 1129; (6, p. 100).
109. Asse (r. H. Provence) — Asse, 1469 (3, p. 23).
110. Assenoncourt (Mos) — Assenuncuria, 1229; (3, p. 32).
111. Asson (r., Vandee), (3, p. 23).
112. Asson (r., Tarn) — Assone, IX s.; (3, p. 23).
113. Assier (r., Lotaringe), (3, p. 23).
114. Aqua de Alandon, (I).
115. Aqualagna (Italic), (1).
116. Arias (Aguilles de, Alpess) (4, p. 104).
117. Argyzac (Herault), (6, p. 160).
118. Aubazac — Oubazac, 1338; (3, p. 33).
119. Aucelon (Dr6me) — Aucelonem, 1193; (3, p. 34).
120. Auch (Gers) — civitas Auscius, 3^3; (3, p. 34).
121. Aucey (Manche), (3, p. 34).
122. Aucey-aux-Bois P. de (Q— Auciacus, 877, (3, p. 34).
123. Aucey-la-Montagne (Oise) — Aucium, 1230; (3, p. 34).
124. Auchonvillers (Somme) (3, p. 35).
125. Aulaines (Sarthe) — de Alenis, 1209; (3, p. 36).
126. Aulan (Drdme) — AuSancum, 1386; (3, p. 36).
127. Aullene (Corse), (3, p. 36).
77
I
128. Aulon (creuse), (3, p. 36).
129. Aulon (H. Gar), (3, p. 36).
130. Aulon (H. Pyr), (3,'p. 36).
131. Aussac (Char), (3, p. 35).
132. Aussac (Tarn), (3, p. 35).
133. Aussat (Gers) — Ossato 1424 (6, p. 159).
134. Ausson (H. Gar), (3, p. 35).
135. Aussos (Montier), (3, p. 35).
136. Aussevielle (B. Pyr) — Ause vielle, 1342; (3, p. 35).
137. Aussois (Sav)"— de Auceis, 1184; (3, p. 38).
Д38. Ausseing (H. Gar) (3, p. 38).
'
139. Auxan (C d'Or) — Aussent, 1194; (3, p. 38).
140. Auxonne (C. dOr) — Assoria, 630; (3, p. 38).
141. Auzainviller (Vosges) — Osencillare, 1116 (3, p. 40).
142. Auteville (H. Gar), (3, p. 40).
143. Auzielle — Osvilla (6, p. 100).
144. Azac (Aragon) — Azacho, 1247; Assaco, 1269 (6, p. 156).
145. Azeville (Manche), (3, p. 43).
146. Azincourt (P de C) — Aisincurt, 1165, (3, p. 43).
147. Bazordan (H. Pyr), (3,'p. 61).
148. Begadan (Gir), (3, p. 67).
149. Begaar (Landes), (3, p. 67).
150. Bodieuc — Alanszon (2, N 44).
151. Bouillidour (r, Dordogne), (4, p. 30).
152. Breche d'Ailanz (H. Pyr), (2, N 45).
153. Candour (r, Garonne), (4, p. 33).
154. Cens (r, Loire) — Ossantia, 1075; Ousance (4, p. 34).
155. Courtacon (S. et M) (3, p. 221).
156. Courtalain (E et Z) — Curia Alenu 1095; Cartollein 1120; Courtoslein,
1132 (3, p. 221).
157. Courtauly (Aude) — Cortaulinum, 1320; СоиНал1еп 1639 (3, p. 221).
158. Courtecon (Aisne) — Curtecon, 1136; (3, p. 221).
159. Dan (Rocher du, Jura), (4, p. 135).
160. Dance (Loire) ,- de Danziaco, XI s.; (3, p. 237).
161. Dancourt (Seine-Mar) — Daencourt, 1135; (3, p. 239).
162. Dancy (E.-et L) Danciacum, 861; (3, p. 239).
163. Dane (Provence) — Ad.ano, Edano; (12, p. 398).
164. Dange (Vienne) — de Dangeo, 637; (3, p. 239).
165. Dangers (E.-et L) — Dangeium, 1289; (3, p. 239).
166. Dangeau (E.-et L) — Donjolium, 1040; (3, p. 240).
167. Dangeul (Sarthe), (3, p. 240).
168. Darigu (Eure) —Dangut, Xj s.; Dangeul, 1384; (3, p. 240).
169. Danne-et-Quatre-Vents (Mosel) — Dhen, 1576 (3, p. 240).
170. Danrichar (9).
171. Dantrien (1).
78
172. Danube (r., Phone) (9).
173. Domalain (J et V) — de Domnos Alano, 1330; (3, p. 248).
174. Doulaincourt (1).
175. Dour (pres du Monse) (1).
176. Dourbion — Duranium (4, p. 40).
177. Dourbie (r., Herault), (4, p. 40).
178. Dourbize (Col d'), (4, p. 140).
179. Dourbize (Col d Phone), (4, p. 140).
180. Dourand (La painte Alpes) (4, p. 140).
181. Dourance (Pyr), (4, p. 40).
182. Dourasque (Cime de), (4, p. 140).
183. Dourlan (Pyr) Durban (6, p. 138, 143).
184. Dourdan (S. et 07 — Dordencum), 356; (3, p. 251).
185. Dourdain (J et V ) , (3, p. 251).
186. Dourdene (r., Gar), (4, p. 4.1).
S87. Dourdeze (r., Gar), (4, p. 41).
188. Dourdon (r.) — Garden dA'les (4, p. 41).
189. Dourd'hai (Mosel) — Dourdalheim, 1343; Durthalen, 1365; (3, p. 253).
190. Durban (Pic Pyr.), (4, p. 140).
191. Duran (Aoch) (4, p. 140).
192. Durdent, (4, p. 41).
193. Durbion — Duranum 815, Durtain, Durtanum, 1236 (4, p. 42).
194. Dure (r., Tarn), (4, p. 41).
195. Durenque, .(4, p. 41).
196. Dureze, (4, p. 41).
197. Durgeon, (4, p. 41).
198. Durbonas (Mont Alpes) — Mont Durbinis (4, p. 140).
199. Eoux (H. Gar), (3, p. 264).
200. Eycharennes (les H. Alpes) — Escharena, 1150, (4, p. 45).
201. Eygue (s) — Eguer, 1139; egares, 1272; (4, p. 45).
202. Ezy (Eure) — Aisiacum, Asiacum; (3, p. 279).
203. Fargniers (aisne) — de Farneriis, 1130; (3, p. 282).
204. Farincourt (H. Marne) — Farincourt, 1675; (3, p. 282).
205. Farnay (Loire) — Farnai, 1173; (3, p. 282).
206. Gardana (Provence), (4, p. 45).
207. Gardana (4, p. 45).
208. Gardane, (12, p. 413).
209. Gonarec, (2, N 48).
210. Gohiere (r., Orne), (4, p. 50).
211. Goire (r., Vienne), (4, p. 50).
212. Gouyre (r., Aveiron), (4, p. 50).
213. Gouerraie (r., Morbihan), (4, p. 51).
214. Gourdan (Mont de), (4, p. 152).
215. Gramazie (Mont) — Garmatea, 931; (6, p. 138).
216. Haillainville (Vosges) — Hullini ville XI Hayltenirlla (3, p. 341).
79
217.
218.
219.
22Q.
221.
222.
223.
224.
225.
226.
227.
228.
229.
230.
231.
232.
233.
234.
235.
236.
237.
238.
239.
240.
241.
242.
243.
244.
245.
246.
247.
248.
249.
250.
251.
252.
253.
254.
255.
256.
257.
258.
259.
260.
80
Haleine (Orne) — Halena 1150 (3, p. 341).
Hallennes-les-Haubourdin (nord) — Hallennes, 1164; (3, p. 341).
Hallencourt (Sorame), (3, p. 341).
Hallignicourt (H. Marne) — Atiniaca cortis 854—858 (3, p. 341).
Heronne -- Ironne; (4, p. 55).
Hirome (Loire) — Ironium 1000, Iron 1090 (4, p. 55).
Houdan (9).
Irai (Orne), (3, p. 362).
Irais (Sevres) — Idraicus, 971; Iraicus XI (3, p. 362).
Iragnon (г., Ain) — Iregnon, 1410, (4, p. 55).
Irance (г., Ain) — Herencie, 1467 (4, p. 55).
Irancy (Jonne), Trinciacus, 901; Irenci, 1160 (3, p. 362).
Irati (г., Руг.) (4, p. 55).
Ire-le-Sec (Meuse) — Ureia, 1096; Irag-le-Seche 1402 (3, p. 362).
Iron (Aisne) — Irun, П56; (3, p. 362).
Irrevillee (Eure) — Illevilla, И20; Iravilla, 1188; (3, p. 362).
La cour d'Arsenay (C. d'Or) — Curia Aseneti 1359 (3, p. 218).
Landriano (Pavia) — Alan d'Riano XII (2, N 50).
Lanet (Aude) — Villa de Alianto (et Alane) 950; Alanetum, 1320; Alhanetum, 1331, Ailhanet, 1409; (2, N 51).
Langlais (S et L) Alangaviense, Aling-eviensi VI (2, N 52).
Lan^ak (H. Pyr.) (2, N 53).
Lano (Corse) — Alanum ( f u n d u m ) ; (3, p. 385).
Lanville (Char.), (3, p. 386).
Lanville (Marcillac-L) — Alanvilla, XII s.; (3, p. 386).
Lassag (Aude) — Ailasacum; (6, p. 156).
Lavedari (9).
Lidoire (г., Dordogne) — Lidane, Lidana __ 988; (4> p 50)
Men A l l a n (C du N) — 1'ecueil d'Alain; (4, p. 17).
Modane (Sav.) — Amaldana, 1025; Modane, X V I I (3, p. 459).
Moulin de Lange (Aude) — Moiendinurn de Alanha; (2, N 54).
Nalzen (Lavelanet) — A l a n a z , 1272; (2, p. 36).
Occey (H. Marne) — v i l l l a Ociaci, 858—880; (3, p. 504).
Oiry (13, p. 29).
Oise (Pic dA'lpes) — Oseda, 1193; Osa, 1206; (4, p. 181).
Ollainville (S. et O) — Aoleni v i l l a , 690; (3, p. 507).
Oso (г., Corse), (4, p. 72).
Osse (B. Pyr.) — Ouce, 1343; (3, p. 514).
Osse (Doubs), (3, p. 504).
Osse (L et V), (3, p. 504).
Osselle (Doubs), (3, p. 512).
Osseja — Osideanum (6, p. 21).
Ossey-les-Trois Maisons (Aube), (3, p. 504).
Osseux (B. Pyr) — Osents, X I I I s.; (3, p. 512).
Osson (Pic d-B-Pyr), (9).
261. Osson (Gave d' B. Pyr), (9).
262. Ossone (Valley d B. Pyr), (9).
263. Ossone (Pyr) (4, p. 183).
264. Ousse (B. Pyr) — Ossa, XII (3, p. 513).
265. Oussons (Loiret) — de Ossonio, XV; (3, p. 514).
566. Oysonviile (E et L) — Ossenvilla, 1154; Oysonville, 1626; (3, p. 514).
267. Oudan (Nievre), (3, p. 513).
268. Oz (Isere) — Ohos, XI; (3, p. 513).
269. Ozanne (г., Loire). Ossana, 1080; (4, p. 72).
270. Oze (г., С. d'Or) — Oserain, 1269; (4, p. 72).
271. Roanne (Loire) — Rodana, X.
272. Rhone (R.,)- Rhodanos fluvius, Rodani, 832; Rona 1031; Rodna 1081;
(4, p. 77).
Rotanos (Corse), (4, p. 77).
Saccourvielle (H. Gar), (3, p. 581).
Sacg (Le, Eure) — Sacum, 1182; (3, p. 581).
Sacquenville (Eure) — Sachenvilla, 1060 (3, p. 581).
Sai (Orne), (3, p. 582).
Salmaise (C. d'Or) — Sarmacia, 861; Sarmatii castrum, 1010; Saumaise
1255 ( I I , p. 665).
279. Salmage (Charente), (11, p. 666).
280. Samouillan Sambilianum, 680; Sambillius (6, p. 142).
281. Sampigny (Marne) — Sampeginiacum, 1170; Sampiniacum, 1171; (2, N 55).
282.Sampigny (Meuse) — Sampiniacum, 973, 1047; (2, N 56).
283. Sannes (Provence) — Castro Aciane, 1095; Petri de Asana, 1074; Azana,
1113; (12, p. 400).
284. Sardan (Card) — Sardan, 1609; (3, p. 582).
285. Sarmadelles (les, Charente-M), (11, p. 667).
286. Sarmaselle (la, Charente-M), (11, p. 667).
287. Sarmaselles (les, Charentr-M), (11, p. 667).
288. Sarmasia (Jonne), 877, (11, p. 667).
289. Sarmarate (Italie), (2, carte).
290. Sarmat (Italie), (2, carte).
291. Sarmazelle (le bois de la, Charente ф) (11, p. 667).
292. Sarmazelles (les, Charente-M), (11, p. 667).
293. Sarmazes (Tarn) — Sarmases, 1516; (11, p. 666)
294. Sarmazes (Orne), (13, p. 29).
295. Sarmazza (Italie), (2, carte).
296. Sarmege (Tarn), (11, p. 666).
297. Saumaise (C. d'Or) — Sarmasiolas, 1140; (3, p. 640).
298. Sermaise (S et L) — villa Samarcia, 961; (11, p. 665).
299. Sermaise du haut (S et L), (5, p. 176).
300. Sermaise du bas (S et L), (5, p. 176).
301. Sermaise (Nievre) — Sermaisia, 1318; (11, p. 665).
302. Sermaise (Loire) — Sermayses, 1310;; (11, p. 665).
273.
274.
275.
276.
277.
278.
6 Аланы...
81
303. Sermaise (S et С) (11, p. 665).
304. Sermaise (M et L) — de Sarmassias, 1075 (1L p. 665).
305. Sermaise (Sarthe) — Salmaise, Sarmaise, XIX; ( 1 1 , p. 665).
306. Sermaise (S et O) — Sarmesia, 1272;-(11, p. 665).
307. Sermaise (S et M) — Sarmesia 1237 (11, p. 665).
308. Sermaises (Loiret) — Sarmasia, 869; (11, p. 665).
309. Sermaisey (S et L) — Sermaize, XIX; (11, p. 665).
310. Sermesy (Rhone), (11, p. 666).
311. Sermasse (Allier), ( 1 1 , p. 665).
312. Sermaize (Loire) — Sermayses, 1376; (13, p. 29).
313. Sermaize (Loire) — Sermayses, 1340; Charmese, Jarrneize; (11, p. 665).
314. Sermaize (Marne) — Sermasia, 1093; Salmasia, 1211; (11, p. 665).
315. Sermaize (Oise) — Sarmesia, 1180; Sarmaises, 1180; Sarmaises, 1203;
(11, p. 665).
316. Sermaize-le-Bains (2, carte).
317. Sermange (Jura) — Sarmages, Sermaiges; (11, p. 666).
318. Sermages (Nievre) — Sarmaigues, 1287; Sarmagiis, 1576; (12, p. 29).
319. Sermage (mont, Nievre) (11, p. 666).
320. Sermage (Loire) — Sarmages, 1302; (11, p. 666).
321. Sermazzo (Italie) — Sarmazo, 1077 (1).
322. Sermelle (Cher) — Sermaise 1353 et 1597; (11, p. 665).
323. Sermelle (Cher) — Sermeses 1286, Sermeses, 1406 (11, p. 665).
324. Sermesse (S et L) — in Sarmase, 985; Sarmatia villa; (3, p. 640).
325. Sermesse (S et L) ( 1 1 , p. 665).
326. Sermide (Italic) — Sermiers-Sarrnedus; (2).
327. Sermizelle (jjonne) (5, p. 176).
328. Sermoise (Aisne) — Sarmasia, 1223; (11, p. 665).
329. Sermoise (Aiibe) — Sermasia, 1093; Salmasia, 1224; (11, p. 665).
330. Sermoise (Aiibe) — Sarmoise, 1515 (11, p. 665).
331. Sermoise (Nievre) — Sarmasia, 903; (11, p. 665).
332; Sermoise (C. d'Or) — Sarmaise, XIX; (13, p. 29),
333. Sermoise (Jonne) — Sermoise, 1490; (11, p. 665).
334. Sermoise (La, M et L) — La Sermaise, XIX; (11, p. 665).
. 335. Charmasse (S et L) — Sarmace, Salmace XIV, p. 29).
336. Zermatt (Suisse), (1).
Литература к списку топонимов
1. Атлас Мира. Западная Европа. Главное управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР. М., 1981.
2. B a c h r a c h В. History of the Alans in the West Minneapolis, 1973.
3. D a u z a t A., Rostaing Ch. Dictionnaire etyrnologique des noms de lieux
en France. Paris, 2 edition.
4. D a u z a t A., Deslandes G.v Rostaing Ch. Dictionnaire etyrnologique des
noms de rivieres et de montagnes en France. Paris, 1978.
5. J a l m a i n D. Des Sarmates a nos jors. Caesarodunum. Bulletin de 1'lnstitut
82
d'Etudes Latines et du Centre de recherches. 19984, N XIX. Actes du Colloque Ethnohistoire et Archeologie. Paris.
6. L e m о i n e J. Toponymie du Languedoc et de la Gascogne. Contribution a
1'histoire du midi Pyreneen. Paris, Paris, Picard, 1975.
7. L o g n o n A. Les nome de lieu de la France. Paris, 1929.
8. France. Carte Routiere 1:1000000.
9. Michelin Maps and Guides. 1989. 1:2000000.
10. N о u v e 1 A. Les noms de la roche et de la montagne dans les termes
occitans et les noms de lieux du sud du Massif Central (Aveyron, Cantal, Gard, Lozere, Herault). These presentee devant 1'universite Paul Valery — le 23 mai 1972.
11. R o b i in M. De Saumaise a Sermaise: colonies sarmates ou terrains saumatres?//Collection latomus, vol. 102. Bruxelles, 1969.
12. R o s t a i n g С h. Essai sur la toponymie de la Provence. Paris, 1950.
13. V e r n a d s k у G. The Eurasian nomads and their impact on medieval
Europe (A Reconsideration of the Problem) //Studii medevali, За Serie, IV,
1963. Spoleto.
Литература и источники.
1. А р у т ю н о в С. А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие. М.,
1989.
2. С м и р н о в К. Ф. Сарматы и утверждение их политического господства
в Скифии. М., 1984.
3. М о ш к о в а М. Г. Пути и особенности развития савромато-сарматской культурно-исторической общности. М., 1989.
4. М а к с и м е н ко В. Е. Савроматы и сарматы на Нижнем Дону. Издательство Ростовского университета, 1983.
5. С к р и п к и н А. С. Нижнее Поволжье в первые века нашей эры. Изд-во
Саратовского университета, 1984.
6. К о в а л е в с к а я В. Б. Кавказ и аланы. Века и народы. М., 1984.
7. К у з н е ц о в В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.
8. H a r m a t t a J. Studies in the history and language of the Sarmatians.
Szeged, 1970.
9. Г о г о л ь Н. В. О движении народов в конце V в. Сочинения, т. X,
М., 1897.
10. G r i g g R. Portrait — Bearing Codicils in the Illustrations of the Noticia Dignitatum//Journal of Roman Studies 69. 1979.
11. F o u r n i a l E. Les Sarmates en Forez//Revue archeologiqie de Test et
du Centre-est Melanges d'archeologie et d'histoire ancienne Lyonnaises, t.
XXIV, fasc. 3—4. Dijon, 1973.
12. J a l m a i n D. Des Sarmates a nos jours. Caesarodunum. Billetin de 1'Institut d'Etudes Latines et du Centre de recherches. 1984, N XIX, Actes du
Colloque Ethnohistoire et Archeologie. Paris.
12a. B r e e z e D. Hadrian's wall. A souvenir guide to the Roman W a l l . 1988.
83
13. В а с h r a c h В. History of the Alans in the West. Minneapolis, 1973.
14. Д ю м е з и л ь Ж. Осетинский эпос и мифология. М., 1976 (с. 9).
15. Я г л о м А. М., И. М. Вероятность и информация. М., 1973.
16. К о в а л е в с к а я В. Б. К изучению орнаментики наборных поясов VI—IX вв.
как языковой системы//Статистико-комбинаторные методы в археологии.
М., 1970.
17. R o b l i n М. De Saumaise a Sermaise: colonies sarmates
ou
terrains
saumatres?//Collection latomus, vol. 102. Bruxelles, 1969.
18. P i r l i n g R. Ein sarmatischer Spiegel aus Krefeld — Gellep//Germania
Jahrgang 66. Halbbanv 2. 1988. Matnz.
19. К о в а л е в с к а я В. Б. Конь и всадник. Пути и судьбы. М., 1977.
20. Д е о п и к (Ковалевская) В. Б. Северокавказские аланы//Очерки истории
СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на
территории СССР. III—IX вв. М., 1958.
21. К а р а м з и н Н. М. История государства российского. М., 1988.
21а. К у л а к о в с к и й Ю. Аланы по сведениям классических и византийских
писателей. Клев, 1899.
22. B o r i u s R. Les alains dans 1'Orleanais au V siecle//93 Congres national
des societes savantes. Tours. 1968.
23. D i e G e r m a n e n. Geschichte und Kultur der germanischen Stamme in
Mitteleuropa. Band II. Berlin. 1983.
24. Г р а ц и а н с к и й H. П. О разделах земель у бургундов и вестогов
//Из социально-экономической истории западно-европейского средневековья. М., 1960.
25. V е r n a d s k у G, The Eurasian nomads and their impact on medieval
Europe (A Reconsideration of the Problem)//Studii medievali, За Serie, IV,
2, 1963. Spoleto.
26. А б а е в В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка, т. 1.
М., 1958.
27. J o h n s o n J. Etude sur les noms de lieu dans lequei entrent les element
court, ville et villiers. Paris, 1946.
28. M y r e s J. N. S. The English settlements.— Oxforl, 1986.
29. А б а ев В. И. Осетинский язык и фольклор. Т. 1. М.—Л., 1949.
30. И о р д а н . О происхождении и деяниях гетов. М., 1960.
31. D a u z a t A. Les nome de lieux. Paris, 1926.
32. R o s t a i n g ' С h. Essai sur la toponymie de la Provence. Paris, 1950.
33. L e т о i n e J. Toponymie du Langquedoc et de la Gascogne. Contribution
a 1'histoire du midi Pyreneen. Paris, 1975.
34. D a u z a t A., Deslandes G., Rostaing Ch. Dictionnaire etymologique des
noms de revires et de montagnes en France. Paris, 1978.
35. D a u z a t A., Rostaing Ch. Dictionnaire etymologique des noms de lieux
en France. Paris. 2 edition.
36. L o g n o n A. Les noms de lieu de ia France. Paris, 1929.
37. B o u r n a t z e f f A. Noms toponimiques des lieux historiques en France.
Oss-Alans, Clamart, Seine, France. 1. 1953.
84
38. К a p и e H к о Ю. А. История этимологического метода в отечественной
топонимике//Развитие методов топонимических исследований. М., 1970.
39. А б а ев В. И. Скифо-европейские изоглоссы на стыке востока и запада.
М., 1965.
40. И с а е в а 3. Г. Осетинская антропонимия. Личные имена. Орджоникидзе,
1956.
41. W e r n e r J. Beitrage zur Archaologie des Attila-Reiches. Munchen. 1956.
42. B u c h e t L. La deformation cranienne en Gaule et dans
les
regions
limitrophes pendant le haut Moyen Age son origine — sa valeur historique//Archeologie Medievale XVIII, 1988.
43. K a z a n s k i M. A propos de 1'apparition de la coutume de la deformation
cranienne artificielle chez les tribus germaniques de la Gaule//Bulletin de
liaison. 1980, N 3 .
44. А л е к с е е в В. П. Антропологические данные и происхождение осетинского народа//Историческая антропология и этногенез. М., 1989.
45. А л е к с е е в В. П. Роль археологии в этногенетическом исследовании.
Там же.
46. К у з н е ц о в В. А., Пудовин В. К. Аланы в Западной Европе в эпоху
«великого переселения народов»//СА, 1961, № 2.
47. K a z a n s k i M. Deux riches tombes de Pepoque des Grands Invasion au
nord de la Gaule: Airan et Pouan//Archeologie XII, 1982.
48. К a z a n s k i M. Un temoignage de la presence des Alano-Sarmates en
Gaule: La sepulture de la fosse Jean-Fat a Rheims//Archeologie Medievale
XVI, 1986.
49. S с h о r s с h D. The Vervand Treasure: A Testimony to the Presence of
Sarmatians in the Western Roman Empire//Metropoiitan Museum Journal.
1986.
50. K a z a n s k i M. Perin P. Le mobilier funeraire de la tombe de Chelderic
ler. Etat de la question et perspectives. Revue Archeologique de Picardie
N 3—4, 1988.
51. K a z a n s k i M. A propos de quelques types de fibules ansees de 1'epoque
des gran des invasions trouves en Gaule. Archeolgie Medievale XIV, 1984.
52. K i d d D. The history of the Early medieval European collection in the
.British Museum — A current Research Programme. Journal of the history
o f Collections. I N I . 1989.
53. Actes de IX journees d'Archeologie Merovingienne: Gaule merovingienne et
monde Mediterraneen. Exposition: Les derniers Remains
en
Septimanie
I V — V I I I siecles. Ed. Landes Ch. 1988.
54. H o u e l E. Histoire du cheval chez tous les peuples de la terre. t. 1.
Paris, 1848.
55. D e n t A. Goodall D. A history of British Native Ponies. London, 1988.
56. Н о г м о е Ш. Б. История адыгейского народа. Нальчик 1947.
57. В и н о г р а д о в В. Б. Сарматы северо-восточного Кавказа. Грозный,
1963.
85
%
М. Д. ЧЕРЧЕСОВА
БЕРНАРД С. БАХРАХ И ЕГО «ИСТОРИЯ А Л А Н
НА ЗАПАДЕ»
В
конце IV — начале V в. значительная
группа древних иранцев юга Восточной
Европы — алан, расселявшихся также
на Северном Кавказе и в Средней Азии, в ходе «великого
переселения народов» мигрировала на запад, где сыграла заметную роль, особенно в событиях V в. Русская наука давно
обратила внимание на историю ушедших
на
запад
алан
(Ю. А. Кулаковский, М. И. Ростовцев), этой теме была посвящена специальная монография Э. Бенингера, изданная в Германии в двадцатых годах, построенная преимущественно на
археологическом материале и в настоящее время устаревшая.
(1). После исследования Э. Бенингера крупных работ на интересующую нас тему на западе долгое время не появлялось.
В 1973 г. в США была опубликована книга профессора
истории Миннесотского университета Бернарда
С.
Бахраха
«История алан на Западе» (Bernard S. Bachrach. A History
of the Alans in the West. University of Minnesota Press, Minneapolis, 1973, 140), ставшая заметным событием в алановедении и обратившая на себя внимание советских специалистов.
Б. Бахрах использовал широкий, порой труднодоступный для
нас, круг источников и зарубежной литературы, дав высокую
оценку той роли, которую аланы сыграли в истории некоторых стран Западной Европы. Исследование Б. Бахраха
без
преувеличения можно считать наиболее полным и ценным по
данной проблеме.
В предлагаемой статье мы ставим перед собой задачу познакомить читателя с работой Б. Бахраха в виде аннотирован-ного изложения ее по главам.
Автор выражает искреннюю признательность доктору исторических наук
В. А. Кузнецову за консультации и помощь в подготовке данной статьи.
86
*
*
В предисловии к «Истории алан на Западе» Б. С. Бахрах
поясняет цель своего исследования, фактически сформулированную русскими учеными-эмигрантами М. И. Ростовцевым и
Г. В. Вернадским (сыном известного академика В. И. Вернадского): «В большинстве исследований периода переселения народа почти игнорируется роль, которую сыграли сарматы, особенно аланы, в завоевании Европы. Но мы никогда не должны забывать о том, что аланы длительное время проживали
в Галлии..., что они вторглись в Италию и что они вошли
с вандалами в Испанию и покорили Африку» (М. И. Ростовцев); за прошедшие после высказывания М. И. Ростовцева
четыре десятилетия ни одного большого исследования об аланах на Западе не появилось (Г. В. Вернадский) (7, с. 3).
В заполнении этого вакуума Б. Бахрах и видит главную свою
задачу. Признавая индо-иранское происхождение алан, автор
говорит об отсутствии у них собственной письменности и письменных источников и кратко характеризует свой метод исследования, который называет видоизмененным
номинативным.
«Если в источниках используется латинский термин Alain, такую информацию я считал подходящей для моего исследования»— пишет Б. Бахрах. И, наоборот, если в источниках упоминались другие группы варваров, к примеру, роксоланы или
аорсы, но не было конкретного упоминания об аланах, автор
считал такие сведения неподходящими для своего исследования. «Таким образом, когда номинальный метод вел к сомнительному результату, я его не применял, подбирая более гибкий метод»,— подчдеркивал Б. Бахрах.
Глава 1. А Л А Н Ы ПО ТУ С Т О Р О Н У Г Р А Н И Ц Ы
(Alans beyond the Frontier)
В качестве первого источника, в котором появилось упоминание об аланах на западе, Бахрах приводит пьесу Сенеки
«Фиест» (первая половина I в. н. э.), где о них говорится
только в одной реплике и то, как бы мимоходом. Из этого
автор делает вывод, что современники Сенеки уже имели некоторое представление о данном народе.
Следующим источником, повествующим об аланах, Бахрах считает «Гражданские войны» Лукиана. В этой эпической
поэме 60-х гг. I в. н. э. описываются войны между Помпеем
и Цезарем. Помпею на востоке приходилось ходить в поход
87
против «сильных и всегда воюющих алан». Характеризуя же
смелость Цезаря, Лукиан отмечал, что «ни аланы, ни скифы,
ни муры, нападавшие на врага с копьями, не могли нанести
ему вред». При всей поэтичности упомянутого произведения,
Бахрах считает, что перечисленные три народа своей силой и
превосходством в военном отношении могли напугать любого,
и, конечно, читатели и Сенеки и Лукиана уже знали о доблестях
аланских воинов. Однако, только из «Иудейских древностей»,
работы, написанной Иосифом в конце первого в. н. э., по
мнению автора, можно получить определенное представление
о том, когда информация об аланах впервые достигла Запада (7, с. 5).
Далее Бахрах приводит информацию, содержащуюся в работе «Contra Alarms», написанной Аррианом, первым западным военачальником, встретившимся с аланами в бою. В этой
работе Арриана и в другой, «The Tactica», описывается использование аланами тактики ложного отступления. С учетом сведений, приведенных Аррианом («Римская конница держит свои
копья и бьет врага на тот же манер, что и аланы и сарматы»), Бахрах заключил, что степная тактика оказывала заметное влияние на Римскую кавалерию к началу | в., и, что на
западе всерьез принимали и по достоинству оценивали военное могущество алан.
Из работ географа Птолемея и его современника Дионисия Старшего можно узнать о местах распространения алан.
Так, первый сообщал, что аланы населяли и восточный и западный берега Дона. По мнению же Дионисия Старшего, высказанному им в «Description of the Inhabited Earth», аланы
жили между Дунаем и Черным морем, т. е. обособленно от
своих азиатских сородичей. Из работ Птолемея и Дионисия
видно, что существовало несколько групп алан, населявших и
Азию и Европу наряду со многими другими народами; последнее, однако, не означает ни того, что аланы доминировали над
своими соседями, ни того, что они входили в состав населявших прилегающие территории народов (7, с. 11).
Бахрах говорит о том, что хотя аланы не создали своего
государства, они играли важную роль в истории. Птолемей,
к примеру, упоминает так называемые Аланские горы, получившие, вероятно, свое наименование от обитавших подле них
алан. Перечисляя многие народы, населявшие территорию от
Дуная до Черного моря, Дионисий столь же детально останавливается на аланах. Он называет их «могущественными» и
подчеркивает их выдающиеся качества конных воинов.
В произведении Лукиана, написанном с целью рассказать
о скифах, часто упоминаются аланы. Принимая во внимание
то, что о военной доблести аланских конников и об их мастерстве в применении копья и лука упоминается, как об обычной
вещи, Бахрах вновь приходит к выводу, что читателю того
времени они были хорошо знакомы. Согласно Лукиану, между аланами и скифами существовала тесная связь, а единственным различием между ними, при большом сходстве в обычаях
и в одежде, были прически: скифы носили более длинные волосы (7, с. 12).
Согласно источникам 1 в., группы алан, пытаясь продвинуться все дальше на запад, вступали в союз с другими варварами и принимали участие в их походах против Римской империи. Аланы, населявшие понтийскую территорию дальше к
востоку, по-видимому, жили в гармонии с сателлитами Рима.
Во второй половине II в. в северных частях Фракии другая часть
алан вместе с готами ассимилировалась местными популяциями.
В скупых исторических источниках третьего столетия об
аланах упоминается мало, но известно наверняка, что в 240-х
годах аланы совершали набеги на Грецию. Бахрах высказывает догадку, что, хотя источники умалчивают причастность
алан к набегам варваров на провинции Дуная, по крайней
мере, некоторые из тех, кто жил в Дакии, принимали участие
в этих событиях. Есть предположение, что в это время аланы
совершали набеги на Северную Италию и Галлию. Данная гипотеза частично подтверждается списком пленных Аврелия:
«там были готы, аланы, роксоланы, сарматы, франки, свевы,
вандалы и германцы» (7, с. 15).
Недостаточность, к сожалению, доступной информации об
отношениях алан с Западом в первые три столетия нашей эры
возмещается описаниями Аммиана Марцеллина, который вполне мог иметь прямой контакт с аланами. Аммиан помещает
#х за Дунаем и утверждает, что они заимствовали свое название от Аланских гор в Европейской Сарматии и, что странствовали они от Азовского моря до Киммерийского Боспора
через Мидию и Армению. Однако, Бахрах считает это предположение ошибочным, поскольку нельзя доподлинно установить,
действительно ли эти горы назывались так до того, как аланы зашли столь далеко на запад (7, с. 18).
Тщательно изучив описания, сделанные Аммиаком,» Бахрах
разделил основную его точку зрения о том, что аланы были
смесью разных народов, или, иными словами, культурной общностью, состоящей из многих народов. Однако Аммиан кажется Бахраху непоследовательным в своих утверждениях,
что
«почти все аланы высокого роста и хороши собой; волосы
в основном светлые». Автор не согласен с такой обобщенной
«физиономической» характеристикой, принимая во внимание
89
различное происхождение алан. Подобное внешнее описание
могло, по мнению Бахраха, относиться лишь к «настоящим»
аланам или к их определенной группе, о которой Аммиан имел
подробную информацию (7, с. 19).
В связи со сказанным неизбежно возникает вопрос о том,
какими же изображаются аланы в западных источниках? Судя по имеющимся данным, они рисуются как первобытные кочевники, чья жизнь проходила в деревянных повозках, покрытых лубяными навесами и влекомых рабочим (тягловым) скотом. Этот скот, кормивший и одевавший их, перегонялся аланами от стоянки к стоянке по мере того, как они кочевали
в поисках земель под пастбища. Аланы часто передвигались
и предпочитали обычно устраивать лагерь по берегам
рек,
получая таким образом и воду и сочную траву для своих животных. К тому же они употребляли в пищу дикие фрукты,
но землю не возделывали.
Аланское общество, на социальной структуре которого отразилась примитивная материальная культура, делилось
на
две части: на мужчин, которые воевали и охотились, и на тех,
кто выполнял всю другую работу, т. е. женщин, детей и ста-1
риков, чье положение было почти рабским. Согласно документу того периода, «классическое» рабство аланам не было известно. Контингент рабов, как правило, пополнялся пленными,
к которым относились весьма снисходительно. Бахрах цитирует Лукиана, отмечавшего большое сходство в отношениях скифов и алан к пленникам (рабам), более похожим (у скифов)
на обряд или ритуал усыновления (по мнению современных
антропологов и этнографов), нежели на какую-то принудительную систему. Введение военнопленных в семьи и кланы захватчиков нередко практиковалось кочевниками, в том числе и
аланами, укрывавшими под своим именем представителей многих племен и народов. Бахрах предполагает, что фактическая
ассимиляция пленных аланами была в микрокосме просто копией того, как они обходились с беспримесными народами в
большом масштабе (7, с. 21).
Нам трудно согласиться с утверждениями Бахраха об отсутствии у алан советов старейшин, поскольку к своим старикам они, якобы, относились с презрением, как к трусам. Анализ источников не дает абсолютно никаких оснований для подобных инсинуаций, ибо в родовом обществе, не исключая и
алан, был повсеместно развит культ предков-покровителей. При
разложении родового строя этот культ действительно во многом утрачивает свою силу; с ростом имущественной дифференциации на первое место в социальном плане выдвигаются вожди, которых выбирали из самых опытных и, следовательно,
90
удачливых (со всеми вытекающими из этого последствиями)
воинов. Что же касается так называемых советов старейшин,
то, на наш взгляд, они, несомненно, существовали и играли
в одних случаях роль совещательного (консультативного) органа при вожде, а в других,— своеобразного народного собрания, определявшего весь жизненный уклад алан и ход политических событий.
Одним из институтов, разделявших алан при всем их сходстве, была религия. Согласно Аммиану, аланы не имели постоянных алтарей и храмов. Они поклонялись весьма сомнительному,' но святому для них символу — обнаженному ""мечу,
вонзенному в землю, олицетворявшему, очевидно, бога войны — единственного бога, о котором имеются более или менее достоверные сведения в источниках.
Сильный интерес аланы питали к пророчеству. Когда-то,
возможно, готовясь к перемещению на новое место, определенные люди, чье общественное положение, пожалуй, ближе
к
жреческой касте, хотя Бахрах говорит, что оно нам неизвестно, собирали в пучок ивовые прутья и бросали их в песок,
произнося при этом заклинание. По форме, образованной на
песке рассыпавшимися прутьями, человек, совершавший этот
ритуал, читал будущее. Данный ритуал имеет определенные китайские параллели, а нам известно, что некоторые аланские
группы контактировали с китайцами до передвижения на запад.
Поскольку аланское общество было, в основном, ориентировано на военную деятельность, мальчиков с детства обучали
верховой езде. Разведение лошадей имело особый интерес для
алан и их лошади высоко ценились на западе. Любопытно в
этой связи упоминание об аланах сатирика Марциала в поэме,
посвященной, правда, даме с сомнительной репутацией. Однако, для нас гораздо важнее то, что он говорит об алане и его
сарматском коне, конкретно связывая, таким образом, два эти
народа, т. е. алан и сарматов.
Об аланском коне, в частности, упоминается и в одной
из поэм императора Адриана. Бахрах цитирует его: «Борисфен,
конь Цезаря, был аланской породы. Он обычно летал по равнинам, по болотным топям и... холмам. И никогда во время
охоты на кабана ни один преследуемый кабан с белесыми клыками не мог приблизиться к нему настолько, чтобы ранить
его. ...Но еще совсем молодым, с крепкими, не ослабленными
возрастом ногами, он пал в день своего рождения и был похоронен здесь в этой земле» (7, с. 7).
По мнению Бахраха, нельзя установить, был ли конь, описанный в поэме Адриана, степным пони, посланным легатом
91
в подарок императору, либо то была действительно просто хорошая лошадь, достоинствами напоминающая аланскую. Имя
коня — Борисфен,— как считает Бахрах, это явная ссылка
на р. Днестр. Следовательно, Адриан связывает свою аланскую
лошадь с районом значительно севернее и западнее поселения самих алан, с которыми Арриан сталкивался в Каппадокии. Но в любом случае, об аланских лошадях или, по крайней
мере, об их достоинствах было известно на Западе в начале
II в. н. э.
Заметим, что подобно аланской лошади периода античности, в средние века огромной популярностью
пользовалась
аланская собака. Верхние слои средневекового общества считали охоту на коне основным видом спорта. Охота такого рода
вообще была частью жизни алан во времена их кочевья, и,
возможно, став земледельцами в период раннего средневековья в Европе, они продолжали охотиться на оленей и волков,
теперь уже ради удовольствия. Для преследования добычи они
держали больших, крепких и быстрых собак. Самым прославленным из этих средневековых псов был ныне исчезнувший
Alan (среднее, лат. Alanus), который согласно авторитетным
источникам по истории и происхождению собачьих пород, «был
родом с Кавказа, откуда сопровождал свирепых, светловолосых и воинственных алан». (7, с. 118—119). Позднее аланской
собаке был присужден статус геральдического знака и на гербе города Alano в Испании по сей день изображены
две
аланские собаки. Что касается псарей, то в одних источниках
упоминаются испанцы как лучшие псари, в других восхваляются псари из Милана. Однако, Милан располагается в центре
ряда аланских поселений, относящихся к V в. н. э.
Что касается вопроса ассимиляции, Бахрах считает очень
важным аспектом аланского общества способ, с помощью которого другие народы ассимилировались с ними. Не только целые племена становились аланами, но и отдельные люди, взятые в плен, становились членами семей своих захватчиков. Сами аланы тоже имели склонность к ассимиляции. На границах
Франции аланы, отказавшись от своей кочевой жизни, поселились в деревнях и даже изучили местный язык, возможно, ценой своего родного языка. Но даже при оседлой жизни, перемешавшись с другими народами, аланы сохранили свое
мастерство конников и скотоводов.
Не делая определенных выводов из-за ограниченности источников, Бахрах считает обоснованным предположить,
что
аланы вне империи были стойкими и выносливыми воинаминаездниками, чья общность была примитивной, кочевой и воинствующей. В плане культурного развития аланы способство92
вали ассимиляции захваченных народов, и в такой же степени сами ассимилировались другими культурами. Такая ассимиляция имела место, когда аланы переместились на запад в
Римскую империю (7, с. 24—25).
Г л а в а 2. А Л А Н Ы НА З А П А Д Е
(The Alans Come to the West)
Внезапно появившиеся в 370-х гг. на юге России гунны
постоянными налетами сломили живших здесь алан и стали
господствовать з степях. Часть алан вместе с некоторыми отрядами гуннов двинулась против остготов.
К 376 г. большое число степных
народов, в основном
вестготы, пытались пересечь имперскую границу.
Римские
власти позволили определенной части из них прейти границу
(другие сделали это без разрешения). Однако имперские власти настолько плохо обращались с иммигрантами, что в ответ на жестокое обращение некоторые отряды варваров объединились с целью разорить империю. Большая группа алан, готов и гуннов объединила силы для налета на имперскую территорию во Фракии. Другие отряды алан действовали в Дакии.
Еще одна группа их примкнула к готам под предводительством Фритигерна и к группе готов Алафея и Сафрака, незадолго до этого объединившихся. В 378 г. войска варваров столкнулись с армией императора Валента в Адрианополе и наголову разбили ее. Император Валент был убит. Все эти упомянутые группы алан и их союзников вместе с отрядом гуннов,
присоединившимся к ним после битвы у Адрианополя, безуспешно пытались захватить Константинополь.
Было бы, однако, совершенно неверным делать заключение (7, с. 27), что степные народы, и особенно аланы, вошедшие в империю, объединялись лишь для того, чтобы разорять
римские земли. Столкновения происходили и между разными
группировками варваров: готы воевали друг с другом и с аланами и гуннами; аланы и гунны, в свою очередь, воевали друг
с другом в союзе с готами и без них. К тому же, часть алан
была завербована на имперскую службу императором Грацианом, который, тем не менее, атаковывался их соплеменниками,
с Империей не связанными никакими договорными обязательствами.
Среди вестготов, последовавших за Фритигерном и его
преемниками, была значительная группа тех самых алан, которце участвовали в кавалерийской атаке при Адрианополе, ре93
шившей исход битвы. Аммиан Марцеллин сообщает о ключевой роли, которую сыграла аланская кавалерия у Адрианополя. После того, как Аларих сменил Фритигерна на престоле,
аланы продолжали играть значительную роль в планах вестготов. Однако в 414 г. король вестготов Атаульф повел свои
войска в Южную Галлию. Они захватили Нарбонну, Тулузу
и Бордо. В Базасе же вестготы и их союзники аланы были
остановлены. Граф Павлин из Пеллы, попав в осаду, рискнул
выбраться из города для переговоров с вождем алан. Граф
пообещал аланам землю для расселения, если они помогут ему
и его семье спастись бегством. Был разработан в деталях план
и вождь алан послал в качестве заложников в Базас свою
жену и любимого сына. Графу было разрешено вернуться в
,город, а аланы, переметнувшись от готов, развернули свои
войска кольцом вокруг стен города. Готы, лишенные поддержки своих бывших союзников-алан, сняли осаду.
В соответствии с соглашением земля в районе между Тулузой и Средиземным морем была отдана аланам для расселения, причем аланы могли держать под контролем прибреж-ные дороги, связывавшие Галлию с Испанией. В этом районе
аланские поселенцы из военных или их потомки, возможно,
дали названия городам: Alancianus (Aude), просуществовавшему недолго, но находившеемуся в трех милях юго-восточнее Нарбонны; Alenya (Pyrenees-Orientales) в 25 милях
к
северо-западу от Elne; Lanet (Aude), в 20 милях прямо к северу от Лансака; Alaigne (Aude), в 25 милях к северо-западу от Ланета; и Alan (Haute-Lanmne), в 60 милях к западу — северо-западу от Alaigne. Если верить
комментариям
преподавателя риторики из Марселя Клавдия М. Виктора, то
в течение четверти века после расселения алан между Тулузой
и Средиземным морем, они оставались преданными союзниками Империи.
Как уже отмечалось, попав на Запад, часть алан была
завербована на военную службу
императором
Грацианом,
Феодосии 1, правивший после смерти Грациана, тоже смог
завербовать алан на имперскую службу. Некоторыее из них,
возможно, сначала были пленниками, поскольку Феодосии часто совершал налеты на алан и, в основном, успешно. Согласно источнику того времени, вид связанных пленников не был
необычным явлением в городах Италии. Если судить по тому,
что в 401 г. в битве при Полленции с армией короля вестготов Аларих ом, Стилихон, военнокомандующий императора Гонория, отвел войску алан главную роль, то часть алан, находившихся на службе у Грациана и Феодосия, оставалась на военной службе и у Гонория. Это была третья битва, в которой
94
войска Стилихона наносили поражение Алариху и все три раза королю готов удавалось бежать. Распространялись слухи,
будто Стилихон и вождь алан Саул, якобы позволивший Алариху бежать, не верны Риму. Когда Аларих вновь вторгся в
Италию, Стилихон в очередной раз призвал свои
аланские
войска на помощь. Он не только доверял, но и отвел аланам
в Веронской битве важную роль. Вождь алан Саул, описанный своим современником как обезображенный шрамами воин
со свирепыми, сверкающими глазами и мужественным выражением лица, командовал одним флангом Римской армии и нанес ощутимый удар готам. В самый разгар боя Саул погиб и,
согласно Клавдию Виктору, его смерть привела войска в замешательство и они отступили. Стилихон, чтобы избежать грозившего его флангу контрнаступления готов, сосредоточил силы пехоты, которая при поддержке «быстро
оправившейся»
конницы алан, успешно выдержала наступление.
В данном случае, по мнению Бахраха, не следует игнорировать вероятность того, что отступление алан при Вероне было просто вариантом их тактики ложного отступления (7, с. 35),
Формировавшие основную часть армии Стилихона аланы
были не просто наемными солдатами; они были одержимы идеей
войти в состав империи, и Бахрах заостряет на этом внимание, как на примере ассимиляции алан, отмеченной в западных источниках, как характерной черте алан (7, с. 35—36).
Рим проводил последовательную политику, расселяя алан
в Италии в качестве колонистов. Им раздавались государствен-ные земли при условии, что они должны обеспечивать римскую
армию войсками. Служба алан в Римской армии значительным образом оказывала воздействие на уровень мастерства имперской кавалерии. К концу IV века римские офицеры (если
такая категория существовала) считали имперскую кавалерию
блестящей и не нуждавшейся в улучшении.
Вскоре мастерство верховой езды, доведенное до такого
высокого уровня с помощью алан и других степных народов,
прославилось. Вегецию достаточно было
сравнить
конное
мастерство императора с доблестью алан и гуннов и другой
похвалы не надо было.
Современные источники, отмечающие факт ассимиляции
алан римлянами, также сообщают об аланской службе в имперских войсках и о влиянии, которое они оказывали на обучение и развитие римской кавалерии. Однако Notitia Dignitatum, где можно было бы найти включенную в списки военных колоний ссылку на поселения, обеспечивавшие армию Стилихона аланскими войсками, характеризует такие поселения
несодержательным термином Sarmatian. Все источники дают
95
возможность предполагать, что термин «сарматские», употребленный для описания имперских военных колоний в северной
Италии, не совсем точен, и что к началу IV в. истинное положение дел больше характеризовал бы термин «алано-сарматские».
Военные колонии сарматов размещались в стратегически
важных местах севера Италии и защищали многие главные,
пути, ведущие к альпийским проходам с севера на юг и дорогам через полуостров с востока на запад. Значительное число поселков с названиями, предполагающими либо присутствие
здесь алан, либо их влияние, разбросаны среди главных городов этих военных колоний. В 5 милях севернее Аосты вдоль
берега, ведущего к сарматскому поселению lorca, есть город
Allain. Этот город располагается в 30 милях восточнее Alagna,
стратегически важного центра. К югу, где-то в трех милях северо-западнее колонии в Vercelli, располагается другой Alagna.
К юго-востоку от Верселлии по пути к Pavia на широкой равнине Ро есть город Alagna Lomellina. Между округами Tortona
и Cremona, только в 10 милях севернее Sarmato, есть город,
который упоминается в средневековых документах под названием Alan d'Riano (совр. Landriano). Дальше на север и на
восток по пути в колонию в Вероне есть город Allegno, а к
востоку, вдоль дороги, ведущей от Альп к округу Oderza, есть
Alano di Piare.
В 392 г., отправившись на запад в поход на узурпатора
Евгения, Феодосии I оставил править в Константинополе своего
старшего сына Аркадия. Фактическим же правителем на востоке был Руфин, галло-римский военачальник с незаурядными
способностями. Поскольку Феодосии взял с собой
большую
часть армии, Руфину необходимо было завербовать для защиты Константинополя варваров, в первую очередь алан и гуннов. Долгое время аланы оставались верными правительству
Константинополя, по крайней мере, в 421 г. один алан, некий
Ардабур, поднялся до звания генерала (так у Б. Бахраха)
Восточной римской армии. Три года спустя Ардабур командовал восточно-римским войском, вторгшимся в Италию для того, чтобы посадить на пресгол Валентиииана III, Сын Ардабура
Аспар стоял во главе кавалерии. В награду за успешное завершение этого похода Ардабур был назначен консулом в 427 г.
Аспар тоже, по крайней мере до 442 г., обладал
военной
властью.
Находясь в Африке, Аспар способствовал заключению договора, по-видимому, очень важного, между империей и Газерихом, королем вандалов и алан, вторгшимся в Северную Африку. Валентиниан в 434 г. сделал Аспара консулом, вероят-
но, за ту роль, которую он сыграл в достижении этого договора. Красивый серебрянный диск, изображающий Аспара с
его семьей и посвященный его консульству, сохранился до наших дней. В 447 г. старший сын Аспара Ардабур, названный
так в честь деда, стал консулом. В 450 г., когда император
Феодосии 41 умер, сенат Константинополя предложил Аспару имперский престол. Однако Аспар отказался, предложив своего
родственника Маркиана. Маркиан не замедлил продемонстрировать свою честность и благодарность, назначив Ардабура,
сына Аспара, главой войск на Востоке. Вскоре после этого
Маркиан сделал Ардабура патрицием. После смерти Маркиана
в 457 г. императором стал другой избранник Аспара — Лев I.
В первые годы Аспар, по-видимому, хорошо контролировал
Льва, который обещгл отдать свою дочь Леонтию замуж за
сына Аспара Патриция и возвести своего будущего зятя в ранг
кесаря, открыв ему дорогу к престолу. Однако Льва не устраивала зависимость от Аспара. Он отложил свадьбу Леонтии с
Патрицием и выдал другую свою дочь за исаврийского офицера. При поддержке зятя и его войска Лев стал утверждать
свою независимость от Аспара. Игнорируя мнение Аспара, Лев
послал к Газериху своего доверенного Тациана, но Газерих
отказался иметь с ним дело и Тациан вернулся ни с чем.
Восточно-римские отношения с Африкой продолжали ухудшаться в 460-х годах, что совпадало с попытками Льва действовать независимо от Аспара и воспрепятствовать политике Газериха в Средиземноморье. По этому поводу Бахрах предполагает, что между Газерихом и Аспаром существовало неофициальное личное соглашение, заключенное в 431—432 гг., когда
Аспар находился в Африке. Согласно договору, Аспар, вероятно, обещал охранять правительство Восточного Рима от вмешательства в дела Северной Африки, а Газерих обещал делать все, что было в его власти, для поддержки господствующего положения Аспара в Константинополе. И, по мнению Бахраха, если такое соглашение между аланским генералом
и
королем алан и вандалов имело место, то оно базировалось
на этнической основе (7, с. 47).
В 467 г. на востоке распространился слух, что Газерих
собрался вторгнуться в Александрию. Лев, однако, надеялся,
что сможет в конечном итоге освободиться от Аспара и уничтожить одним мощным ударом вандал о-алане кое королевство
в Африке. Он потратил много золота, чтобы достать флот и
войска для нападения. Остерегаясь поручить
командование
этой операцией Аспару или его сыновьям, Лев поручил это
Василию. Описывая эти события, Прокопий указывает, что Аспар делал много попыток уговорить Льва отказаться от втор7 Аланы...
96
97
жения, ибо хорошо понимал, что если войска Льва нанесут
поражение аланам и вандалам в Африке, император станет
независим. Но, видимо, влияние Аспара на Василия, командующего походом, привело к победе варваров; исход битвы имел
важные политические последствия для алан в Африке и в
Константинополе. Победа 468 г. изменила положение дома
Аспара в лучшую сторону. Лев дал согласие на свадьбу своей
дочери с Патрицием и возвел его в ранг кесаря.
Однако вскоре было разоблачено несколько заговоров, замышлявшихся Ардабуром, старшим сыном Аспара, пытавшимся с помощью подкупа заручиться поддержкой некоторых исаврийских сторонников зятя Льва. Об этом, как и о связях
Ардабура с Анагастом, военачальником, размещавшимся во
Фракии, стало известно Льву. Самой позорной из интриг Ардабура была его попытка поднять восстание, заручившись поддержкой персов. Она была разоблачена в сенате, когда император предъявил письма Ардабура к персам, свидетельствующие о подготовке к заговору. Аспар, который присутствовал
в тот день в сенате, не мог защитить сына и был вынужден
отречься от него публично. Бахрах предполагает (7, с. 47),
что Ардабур был просто исполнителем приказов своего отца.
После этих событий Лев действовал решительно. Он убил во
дворце Аспара и Ардабура. тяжело раненому Патрицию удалось бежать. Германериха, младшего сына Аспара, о котором
мало что известно, не было во дворце в момент совершения
убийства и он, по-видимому, остался жив.
В течение почти половины столетия аланы занимали выдающееся, а часто и господствующее положение в Константинополе. Их позиции не ослабевали потому, что они были очень
способными военачальниками и доказали это победами своих
войск. Другой причиной успеха алан является то, что они не
были германцами и, таким образом, избежали антигерманской
«чистки», проводимой Восточным Римом в начале V столетия.
Личные способности и политические условия полностью не
объясняют власть алан в Константинополе. У Аспара и его
семьи было значительное число алан, населявших Черноморское побережье, которых они при необходимости могли призвать для военной поддержки. Многие годы аланы населяли
восточную часть Крыма, жили вдоль западного берега Черного моря в Нижней Мезии и Малой Скифии. Эти поселения,
вероятно, были образованы в конце IV или начале V века.
Аланы, населявшие данный район, были признаны императором Маркианом федератами. Большое значение имел также
межнациональный брак, едва не приведший алана к императорскому трону.
98
С крахом семьи Аспара в Константинополе большая часть
истории алан на востоке Римской империи близится' к завершению. История алан на юге России и в Центральной Азии
в период средневековья, по мнению автора монографии, заслу-,
живает внимательного рассмотрения.
Далее Бахрах освещает вопрос об аланах и вандалах. Среди части алан, которые избежали господства гуннов в 370-х
годах и отхлынули на запад, были и те, что объединились
с вандалами, населявшими Паннонию. Однако в начале 390-х
годов, вероятно, в поисках необходимого пропитания (а может,
и под давлением кочевых племен,— М. Ч.), аланы и вандалы начали перемещаться на запад. Эта миграция не осталась
незамеченной для Стилихона, римского военнокомандующего на
Западе. У Стилихона, являвшегося наполовину вандалом, была часть преданных алан, находившихся под его командованием на службе в Италии; поэтому он не колеблясь призвал
хлынувших из Паннонии алан и вандалов поселиться в Норике и Реции в качестве союзников Рима. Однако он не сумел
заключить удовлетворительных соглашений с ними и в 401 г.
аланы и вандалы начали совершать опустошительные набеги
на провинции, которые должны были защищать. Стилихон оказался вынужденным положить конец этим грабежам. Потерпев поражение, аланы и вандалы, видимо, двинулись на север и на восток в Германию, за Рейн. Следующее упоминание об этих группах имеет место спустя 5 лет, когда 31 декабря 406 г. они направили своих коней через покрытый льдом
Рейн и вновь вошли на территорию империи.
Перед варварами, вошедшими в Рим, стояло, в основном,
два выбора: вхождение в Римскую систему в качестве союзников или кочевая жизнь с налетами и грабежами. В 400 г.
римские власти в Галлии начали переговоры с кочевниками.
Гоар, вождь алан, пришел к соглашению с империей. Сторонники Гоара расселялись на стратегических позициях и поэтому аланы и вандалы, не встретив гостеприимства со стороны
империи, стали совершать грабежи в Галлии. В 409 г. аланы
и вандалы вошли в Испанию, где продолжали набеги и грабежи, которыми охарактеризовалось их пребывание в Галлии.
После двух лет опустошительных набегов и грабежей аланы
и вандалы заключили соглашение с испано-римлянами о разделении земли. Они надеялись, что 'империя признает их федератами, но Константин, римский военачальник на Западе, предпочел использовать покорившихся ему незадолго до этого вестготов для подавления и ослабления позиций алан и
вандалов в Испании. Согласно источникам, после длившейся
три года войны, вестготы сломили обоих противников, почти
99
уничтожив их. Что касается Гоара и его алан, то в течение
25 лет они оставались верными сторонниками империи.
С помощью топонимических данных можно установить,
вероятное местонахождение, по крайней мере, некоторых поселений алан, сторонников Гоара. Allain (Somme) размещается,
в 30 милях к востоку от Amiens и защищает дороги, ведущие
из Cologne в Amiens и Soisons. В 25 милях к югу — юговостоку располагается Alaincourt (Aisne), который контролирует дороги из Tournai в Soissons и из Tournai в Rheims.
Дальше к юго-востоку располагается Alland'huy (Ardennes) и
другой Allaincourt (Ardennes); оба охраняют дорогу из Cologne в Rheims и размещаются в 35 и 25 милях от Rheims соответственно. К югу от Rheims располагаются Aiancourt (Marпе) и Sampigny (Marne). Allancourt находится всего в нескольких милях от Sermiers. Еще один Sampigny был образован
в 30 милях к востоку от Sermaize Les Bains и контролировал
дорогу из Toul в Verun.
Слово Sampignu происходит от аланского имени Sambida,
хотя тесная лингвистическая связь аланского и сарматского языков не позволяет определить с уверенностью были ли Sambida, в честь которых даны названия этим городам, аланами
или сарматами. На возвышенности встречается Allamont (Meurthe-et-Moselle), контролирующий дорогу из Metz через Verdun
в Rheims. К югу от Metz вдоль дороги в Toul лежит Alaincourt-la-cote (Meurthe-et-Moselie). Как раз к югу от Toul на
пути к Langres' располагаются Alain (Meurme-et-Moselle) . и
Aillianville (Haute-Marne); последний контролирует дорогу в
Verdun. Восточный доступ к Langres охраняется еще третьим
Alaincourt (Haute-Saone).
Переселение алан на запад, по заключению Бахраха, и
их расселение внутри империи демонстрирует и их неразрывность с обычаями степей и отход от этих обычаев при переходе к новому образу жизни. Живя в степях, аланы никогда не объединялись в политических интересах в орду, подобно гуннам и аварам. Нужды кочевой жизни требовали, чтобы
странствующие группы были ограниченного размера и условия,
необходимые для образования кочевой орды, никогда не были
свойственны аланам. Иными словами, придя на запад, они, в
основном, примыкали к другим народам, таким как вестготы
и вандалы, или небольшими группами поступали на имперскую
военную службу.
В начальный период расселения все аланы хотели войти
в состав империи, чтобы защищать ее и пользоваться ее благами. Одним, по не зависящим от них обстоятельствам, это
не удалось, другие же с успехом достигли цели. Поселившиеся
/о'о
в Италии и Галлии аланы, несмотря на то, что не
были
христианами и даже не знали латыни, служили империи и
извлекали из этого выгоду. Другие аланы, отправившись в
Испанию и затем в Африку, никогда не могли найти продолжительного мира с империей, несмотря на то, что стали арианскими христианами. В Константинополе аланы пользовались
очень большой властью и некоторое время их вожди в сущности
были здесь правителями, хотя восточная часть империи не была им подвластна. Здесь часть алан тоже приняла арианство,
породнившись путем браков ,с представителями элиты и римской и германской частей общества.
В отличие от «неудачливых», которыми Бахрах считает
алан в Испании, Африке и Константинополе, «удачливые», т. е.
аланы в Италии и Галлии, по-видимому, никакой угрозы для
империи не представляли. Окончательное уничтожение неудачливых аланских групп было обусловлено военными и политическими действиями, предпринятыми восточной частью империи,
т, е. процветающей ее половиной. Аланы в Италии и Галлии
жили в более слабой — западной части империи, которая в
конечном итоге была разделена между завоевателями.
Еще будучи кочевым народом, аланы составляли военную
элиту; перейдя к оседлости, они, в основном, сохранили подобную социальную структуру. Чтобы успешно применять в бою
свою хваленую конную тактику, аланам было необходимо иметь
возможность повышать военное мастерство и содержать в хорошем состоянии коней и оружие. Крестьянин V века, скованный своими постоянными хозяйственными заботами, а также
ограниченный условиями крепостного права, не был, естественно, в состоянии посвятить все свое время и усилия обучению
военному искусству и не имел возможности приобрести лошадей и вооружение. Гостеприимство же Рима давало аланам
некоторую свободу от экономической деятельности, что позволяло им постоянно быть в боевой готовности. Данная система способствовала их интеграции в структуру римского общества на самых высоких его ступенях. Таким образом, аланы из
бывших кочевников превратились в класс особых воинов-землевладельцев. В рушившемся римском государстве аланы, в особенности те, которые находились в Галлии, обладали большой
возможностью стать составной частью новой
средневековой
аристократии.
101
ГлаваЗ.А С С И М И Л Я Ц И Я А Л А Н
(The A s s i m i l a t i o n o f t h e A l a n s )
К концу V в. хронисты Галлии признают алан не поддающимся познанию организмом и перестают обращаться к их
истории. Бахрах объясняет это тремя причинами: аланы мигрировали из Галлии, они были полностью уничтожены или ассимилировались с местными популяциями. Доказательств того,
что они эмигрировали или уничтожены нет и поэтому Бахрах
исследует вероятность их ассимиляции, первый шаг к которой
аланы сделали, начав перемещение на Запад и обосновавшись
в качестве гостей в империи. Здесь они из кочевников превращаются в оседлых земледельцев.
Второй фазой, и Бахрах считает ее более важной, в процессе ассимиляции было принятие аланами христианской веры
и, в частности, православного христианства. Ко второй половине VI в. аланы уже классифицировались как христиане. Бахрах подтверждает этот тезис извлечениями из Жития святого
Гоара. Гоар родился в Аквитании в первой половине VI в.
У обоих его родителей были римские имена, однако своему
сыну они дают аланское имя, таким образом, отмечая свое
происхождение. Молодой Гоар, чьи родители, а может, родители
родителей приняли православное христианство и отвергли
арианство вестготов, стал священником и миссионером (7,
с. 75—76).
Если принимать во внимание-различия во внешних данных, что необходимо при дискуссии об ассимиляции, то на
двух сохранившихся изображениях алан (одно — на диске в
честь консула Аспара, на котором он изображен вместе с отцом Ардабуром и германцем по имени Плинт;
на втором
изображены аланские и вандальские пленники в 416 г.) никаких особых отличительных примет нет (7, с. 76). Такие изобразительные свидетельства, конечно, нужно использовать осторожно, поскольку художественные традиции того времени требовали изображения людей в довольно стилизованной
манере.
Что же касается источников, то они не дают фенотипических
характеристик, отличающих алан от их современников, и это
своего рода ответ на вопрос. Если исходить из самой сущности образа их социальной организации, то аланы не могли
быть явно отличающейся фенотипической группой, т. е. аланы как народ вышли из многих групп; их идентичность основана скорее на культуре, чем на так называемой «расовой характеристике».
Аланы, населявшие во второй половине V в. Галлию, ас102
симилировались с местными популяциями. Аланы в Орлеане
армориканизировались, т. е. слились с армориканцами (жителями Арморики), которые также были смесью многих народов,
включая некогда имперские войска — беженцев из Британии и
галло-римлян. Еще до окончания V столетия некоторое количество орлеанских алан начало двигаться на запад, в те части
Арморики, где доминировали бретонцы. Об этом можно судить
по топографическому наследию в этих местах.
К середине VI столетия большей частью западной Арморики правил магнат по имени Кономор. Он интересен нам тем,
что его сына, принца, изгнанного отцом во Франкское королевство, звали Аланом. Это был первый из нескольких графов
и герцогов в Бретани в период раннего средневековья, носивший имя Alanus. Земли, которыми правил Кономор, были населены разнородными племенами, включая кельтов, римлян,
германцев и алан. Один достоверный источник дает нам информацию о том, что на армориканских землях Кономора говорили на четырех разных языках, при этом указывается^ что
в середине VI века там жили еще аланы, говорившие на родном языке. В это же время в Арморике имело распространение повествование о первенстве Alani в Европе, что указывает,
по мнению Бахраха, на существование сильных проаланских
влияний здесь приблизительно в середине VI в., когда смешанный правящий дом, по крайней мере с условным аланским
родством, боролся с Кономором за выживание. Одобрение этой
истории бретонскими историками начала IX в. при живом интересе к ней в Арморике предполагает, что и позднее в Бретани продолжало сохраняться аланское влияние.
Ассимиляция алан доминирующей в Арморике кельтской
культурой была взаимным процессом. В области военной тактики алан, которые, как говорилось, вместе с другими степными народами оказывали большое влияние на развитие римской кавалерии, играли огромную роль и в развитии армориканской кавалерия: В Римской империи как раннего, так и более
позднего периода кельты, либо бритты, либо бретонцы, никогда не пользовались репутацией конников, хотя классические
авторы отмечают их мастерство в езде на колесницах.
В середине VI в. Прокопий в своих записях повторил старую историю о том, что в Бретани не было лошадей и, таким
образом, бретонцы не имели представления об искусстве верховой езды. Однако уже в XII в. репутация армориканских кон;
, ников была противоположной тому, что о них говорили
в
древности.
Чтобы определить истоки происхождения армориканского
рыцарства, Бахрах считает разумным вернуться к истории алан,
103
которые ассимилировались бретонским обществом
к
началу
V i e . Именно это время указывается как период развития армориканской кавалерии в одном источнике, который Бахрах
разбирает подробно в своей работе.
Военная тактика алан имела сходство с тактикой гуннов,
которые «вступали в бой, выстроив войска клином, при этом
создавая дикий шум своим криком. Поскольку они легко снаряжены и способны к быстрому движению и неожиданному действию, они предумышленно вдруг разделяются на отдельные
группы и беспорядочно, стремительным
натиском
атакуют
вразброс, устраивая страшное кровопролитие; ... они воюют с
помощью метательных снарядов ... они галопом преодолевают
разделяющее их с врагом расстояние и воюют лицом к лицу
мечом».
Аланы бросаясь в атаку, тоже поднимали устрашающий
пронзительный крик и использовали иногда конную фалангу.
Айседора Севильская отмечает, что аланы по существу были как воины бесполезны без своих коней. Они были маневренным войском, однако аланы, населявшие Арморику, использовали несвойственные гуннам латы как для себя, так и
для своих лошадей.
Эти описания аланских конников, отобранные Бахрахом аз
записей Аммиана Марцеллина и других более поздних комментаторов, носят заметное сходство с армориканскими конниками,
описанными в источнике первой половины IX в.
В другом источнике описывается, что бретонцы воюют на
конях, носят доспехи, как сами воины, так и кони, и мечут
копья в своих врагов. В документах X в. есть интересная деталь, свидетельствующая о том, что бретонцы воюют как венгерская кавалерия. Бретонцы не Доводят свою атаку до конца, а поворачивают своих коней в сторону после каждой атаки и отличаются от венгров только тем, что последние стреляли из лука, а первые метали копья. Как существенную деталь Бахрах выделяет тот факт, что аланский элемент имел
продолжительное военное влияние.
Прослеживая истоки армориканского рыцарства,
Бахрах
выделяет два момента: сходство военной тактики бретонцев с
военной тактикой венгров, означающее присутствие влияния
степных народов на тактику бретонцев; если элементы степной
тактики имели место у бретонцев, то тогда эта тактика была
аланского происхождения, поскольку в раннесредневековой Арморике других степных народов среди поселенцев не было.
Результатом влияния алан на тактический репертуар военных сил в западной Франции было ложное отступление. Ложное отступление было хорошо разработанной тактикой степных
104
народов. Арриан, легат Адриана в Каппадокии, отмечал в своем
труде Contra Alanos, что аланы были находчивыми и ловкими при применении ложного отступления.
Принимая во внимание обширную природу аланского влияния в Арморике, Бахрах предполагает, что тактика ложного
отступления вошла в тактический репертуар западной Франции.
Что касается алан в южной Галлии, то они были, видимо, не
такие «удачливые», как их армориканские собратья. Политические и религиозные различия, разделявшие алан и вестготов,
живших на юге Галлии, объясняют ограниченное сохранение
влияния алан в этом регионе по сравнению с их влиянием в
Арморике.
Доказательств политического взаимодействия между различными поселениями алан на западе не существует, однако
есть некоторые свидетельства их культурного
взаимообмена.
Археологические находки указывают на существование культурных взаимосвязей между аланами в Галлии. Аквитанский
стиль орнаментации, украшающей 134 находки, в основном
поясные пряжки конца VI и VII вв., содержит элементы аланского происхождения.
Общепризна'но, что аквитанский стиль представляет собой
смесь различных влияний со стороны франков, вестготов, бургундов и коптов. Кроме того, два элемента аквитанского стиля орнаментации заимствованы из центрально-азиатских орнаментов: четвероногие животные и крайне схематизированные
изображения людей. Бахрах подчеркивает, что хотя аквитанский стиль отражает различные влияния, все районы, где были обнаружены археологические находки, никто из варваров
Римской империи не населял, кроме алан. Поэтому единственным источником постоянного влияния
центрально-азиатского
стиля на аквитанский стиль орнаментации в районах находок
могли быть только аланы и их потомки.
В Арморике, где население еще в VII веке говорило на
аланском языке, влияние алан сохранялось в течение всего раннего средневековья. Это влияние прослеживается в преобладании кавалерийской тактики алан, создании культа, посвященного Св. Алану, названные в его честь города, составление
генеалогии, в которой аланам отводится роль доминирующего
народа, сохранение географических названий, стойкость некоторых имен. Однако, несмотря на все это, след алан в историческом развитии Арморики сравнительно невелик. В западной
части Арморики преобладало кельтское влияние, в то время
как в восточной ее части доминировало римское влияние.
Тем не менее это обстоятельство нисколько не отрицает
того, что Арморика была областью смешанных культур, где
105
процветали не только римские и кельтские племена, но так- 4
же чувствовалось аланское и германское влияние. Здесь Бахрах вновь напоминает о смешанной природе аквитанского стиля, который содержал как германские элементы различных видов, так и аланские и кельтские.
Идею смеси влияний, естественную в художественной работе, труднее постичь, сосредоточивая внимание на феномене
имен собственных. Бахрах в качестве примера приводит сочетание двух имен Alan judual — одно кельтское, другое аланское, но это могло быть исключением. Ученые-историки, изучающие раннее средневековье, единодушны в том, что Alain и варианты этого имени происходят от центрально-азиатского Alani.
Ответить на вопрос о происхождении собственных имен нелегко, когда два народа, проживающие на одной общей территории, имеют слова, которые можно в равной степени принять за основу определенного имени. К примеру, в кельтских
районах были очень распространены имена с элементом-cad,
что естественно, поскольку это корень кельтского слова воин!
Однако в группе индо-иранских языков, к которым относится
и аланский язык, корень cad — означает «магнит» или «благородный». Хотя кельтское население в Арморике несомненно численно преобладало над аланским, Бахрах считает статистику
неубедительным доказательством того, что какое-либо имя среди сотен, содержащих элемент-cad, имеет скорее" кельтское, нежели аланское происхождение.
Заканчивая свое исследование, Б. Бахрах пишет: «Даже
сегодня в современной Франции можно встретить малопонятный эпитет, который напоминает нам о роли алан в конфликтах
раннего средневековья. Поговорка не местная и говорит об
антиаланском предрассудке, сохранившемся в нынешней Нормандии: «cet homme est violent et allain», т. е. «этот человек
жесток, словно алан».
* * *
Нам остается высказать несколько замечаний о книге
Б. Бахраха, не меняющих ее общей высокой оценки. Прежде
всего это касается номинативного метода, охарактеризованного выше самим автором. Противоречия бросаются в глаза.
Б. Бахрах оперирует только теми источниками, в которых речь
идет об аланах и отвергает возможность привлечения сведений о роксоланах, аорсах, языгах и других позднесарматских
племенах. Тем самым, несмотря на все оговорки, этническое
содержание этнонима «аланы» сужается, вышеназванные сарматские племена оказываются выключенными из аланской исто106
рии, хотя Б. Бахрах и признает этническую смешанность и
многоплеменность алан. Но, в таком случае, что мешает видеть роксолан, аорсов, языгов в составе обширного аланского племенного объединения, покрытого общим названием «ала-'
ны» в I в. н. э.?. Это и было бы убедительным аргументом
в пользу племенной пестроты и неоднородности алан в рамках одной этноязыковой общности. Именно так понимается данный вопрос в исследованиях некоторых советских ученых (2,
с. 89—100; 3, с. 5—6). Нам кажется, что подобный конкретноисторический (а не номинативный) подход сделал бы построения Б. Бахраха более четкими и убедительными.
Возможно, теми же обстоятельствами, а именно племенной раздробленностью и особенностями общественного строя,
еще сохранившего стойкие черты патриархальных родовых отношений, а не переходом к земледелию и принятием христианской
религии (хотя это тоже имело значение), следует объяснять
относительную легкость ассимиляции алан на Западе, на что
обращает внимание Б. Бахрах. Но отмечаемый Б. Бахрахом
феномен приложим только к западноевропейской группе алан.
В других же случаях аланы демонстрируют не менее феноменальную этническую устойчивость, примером чего может послужить небольшая группа алан-ясов в Венгрии, на что обратил внимание В. А. Кузнецов (4, с. 119). Аналогичную устойчивость и способность к выживанию в самых трудных экологических, социально-экономических и политических условиях показала та часть алан Северного Кавказа, которая в результате
татаро-монгольского нашествия XIII в. оказалась загнанной в
ущелья Центрального Кавказа и положила
начало современному осетинскому народу.
В советской историографии уже отмечалось, что выделение аланских древностей в массе археологического материала
эпохи «Великого переселения» на территории Центральной и
Западной Европы — дело чрезвычайно сложное и чем дальше аланы уходили на запад, тем такое выделение труднее и
безнадежнее (3, с. 45). Б. Бахрах приводит в своей монографии рисунки тех элементов аквитанского орнамента, которые
ему кажутся связанными с культурным влиянием алан. Но
здесь немало спорного. Схематичные фигурки человечков, приводимые Б. Бахрахом по Н. Обергу, действительно очень похожи на такие фигурки из древностей Северного Кавказа, но
на Кавказе они датируются IV—VII вв. и, следовательно, в конце IV в. не могли быть занесены в Западную Европу, поскольку их тогда еще не существовало. Здесь нужны дополнительные разыскания. В хронологическом аспекте не подходит приводимая Б. Бахрахом фигура собаки на золоченой пластине
107
с седла из катакомбы 14 Змейского могильника (5, табл. 11, 2),
так как это материал XI—XII в. Наконец, Б. Бахрах привлекает
пряжку с надписью с территории Франции, опубликованную
Л, Франше в качестве аланского памятника. Однако, Г. Цейсе
и Э. Сален опровергли версию Л. Франше (6, с. 82) и Б. Бахраху не стоило, на наш взгляд, возвращаться к этому достаточно разъясненному спору.
Несмотря на эти замечания, монография Б. Бахраха является
большим шагом вперед в изучении истории алан на Западе и
мы должны быть благодарны американскому ученому за этот
интересный труд.
ЛИТЕРАТУРА
1. B e n i n g e r E. Die Westgotisch-alanische Zug nach Mitteleuropa, Leipzig,
1931.
2. Г а г л о и т и Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси, «Мецниереба», 1966.
3. К у з н е ц о в В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, «Ир», 1984.
4. К у з н е ц о в В. А. Аланы-ясы в Венгрии.//A Jaqzkunsag kutatasa, 1988.
Szolnok, 1988.
5. К у з н е ц о в В. А. Аланские племена Северного Кавказа.//МИА, 1962, № 106.
6. К у з н е ц о в В. А., Пудовин В. К- Аланы в Западной Европе в эпоху
«великого переселения народов».//СА, 1961, 2.
7. B a c h r a c h В. S. The History of the AJans in the West. University of
Minnesota Press, Minneapolis, 1973, 140.
A. H. KAPCAHOB
АЛАНЫ НА ПИРЕНЕЙСКОМ
И В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ
ПОЛУОСТРОВЕ
В
октябре 409 г. аланы в союзе с германскими племенами вандалов и свевов перешли Пиренейский хребет и вторглись
на Пиренейский полуостров, входивший в состав
Западной
Римской империи. Испанский диоцез состоял из семи провинций: Галисия, Лузитания (совр. Португалия), Тарракона, Картахена, Бетика, Тингитания (Западная Мавритания в Африке), Балеары (Балеарские острова). Павел Орозий (380—420),
современник варварского нашествия в Испанию, описал сопротивление римлян нападениям варваров. Римская армия не смогла сдержать натиск варваров — германцев и аланов, и эти
племена в течение двух лет заняли большую часть территории Испании. Испанский епископ Идаций (427—510) в своей
хронике под 410 г. сообщил о бедствиях, которые пережило
население полуострова в результате нашествия варваров.
В
411 г. варвары разделили провинции Пиренейского полуострова по жребию. Вандалы и свевы заняли Галисию, аланы оккупировали Лузитанию и Картахену, а вандалы-силинги разместились в Бетике. Вандалы в Испании делились на
две
племенные группировки — асдингов и силингов. Судя по тому,
что провинции, занятые аланами, составляли почти половину
территории полуострова, число аланов, пришедших в Испанию, было значительным. Северная часть*полуострова — провинция Тарракона осталась под контролем римских властей.
Часть населения Испании и римские гарнизоны укрылись в
укрепленных городах, продолжали признавать власть римского императора и вели борьбу против варваров (1, с. 54—55;,'
2, с. 549—551; 3, с. 17—18; 4, с. 13—14).
Связи между сарматскими и германскими племенами сложились в первые века н. э. в Подунавье, в Дакии и Панно-'
нии, и в Северном Причерноморье. Неоднократно германцы и
сарматы выступали в союзе против Римской империи. Сарматы
были скотоводами-кочевниками и воевали в конном строю. Гер109
манцы обычно сражались пешими. Под влиянием сарматов коневодство и конница сложились и у германских племен. «Когда
в их соседство явились вместе с Гуннами конные полчища
А л а н , (в конце IV в.— А. К-), близких родичей Сарматов, то
конники признали друг друга, и явилась возможность общих
предприятий. Конники Свевы связали свою судьбу с Вандалами, к ним примкнули и полчища Алан для совместного переселения за Рейн. Более чем вероятно, что в этом движении
участвовали союзники Свевов Сарматы, т. е. Языги; они легко могли скрыться под имя Алан, которых одних только называет в своих сообщениях об этих событиях наше предание.
Участие свевов в этом движении делает весьма вероятным
это предположение. Их посредство и участие в этом движении
может явиться объяснением сближения Алан с Вандалами» (5,
с. 31—33).
Вестготы, обосновавшиеся в Галлии, по договору с властями Западной Римской империи в 416 г. вступили на территорию Испании. Во главе с королем Валией (415—419) вестготы напали на аланов и вандалов-силингов в Лузитании
и
Бетике. В 418 г. в столкновении с вестготами погиб аланский
царь Аддак (1, с. 55—56; 3, с. 19; 6, с. 655).
У Аммиака Марцеллина (330—400) под 363—364 гг. упомянут персидский вельможа Адак (7, вып. 2, с. 238). В осетинском языке: adda (иронский диалект), anda (дигорский диалект) — «снаружи, вне», употребляется и как наречие и как
послелог, и как первая часть сложного слова. Вторичные образования: addag/andag «внешний», addagon/andagon «чужой».
Восходит к Иран, anta: ср. др.— инд. anta «конец, предел»
(противопоставляется «середине» madhya — совершенно так
же, как ос. adda противопоставляется midag «внутри»). Двойное dd в иронском результат ассимиляции n(nd-dd) (8, с. 103—
105). В конце имени Аддак иранский именной суффикс «ак».
Таким образом, имя Аддак означает «отделившийся» или «отколовшийся». Действительно, аланы, ушедшие в Западную Европу, отделились от своих земляков, живших на Кавказе и
в Северном Причерноморье. Также иранские (сарматские) имена Гоар, Эохар и Сангибан имели аланские предводители в
Галлии в первой половине V в. (9, с. 39—44; 10, с. 285, 289,
310). В Западной Европе знали, что аланы пришли с Востока. Аполлинарий Сидоний (431—488), живший в Лионе, называл аланов «уроженцами Кавказа» (11, с. 62).
После поражения от вестготов аланы слились с вандалами-асдингами, находившимися в Галисии. После гибели Аддака у аланов в Испании уже не было своих национальных царей,.- Общим королем вандалов и аланов стал Гундерих (406—
по
428). В 419 г. вспыхнул междоусобный конфликт между вандалами и свевами. Вандалы, потерпев неудачу, были вытеснены
с северо-запада полуострова на юг, в провинцию Бетику, и
объединились с находившимися там вандалами-силингами (1,
с. 56; 3, с. 20; 4, с. 14—15; 12, с. 113, 130).
Укрепившись в Бетике, вандалы в 424—425 гг. совершили
нападения на Гиспалис (Севилья) и Картаго-Нова (Картахен а ) . В бухте Картахены вандалы захватили корабли и на них
совершили грабительские набеги на Балеарские острова и Мавританию в Африке. В 427 г. король вестготов Теодорих 1 (419—
451) начал военные действия против вандалов. В 428 г. король Гундерих умер, и во главе вандалов стал его сводный
брат Гейзерих, или Гензерих (428—477), который сыграл
выдающуюся роль в укреплении королевства вандалов (1, с. 57;
3, с. 21; 12, с. 131, 132). Проспер Тирон (умер в 463 г.)
в своей хронике под 455 г. назвал Гейзериха королем вандалов и аланов («Rex Wandalorum et Alanorum Geisericus») (13,
с. 487).
. .
•
Об общественной жизни вандалов и аланов
источники
сообщают мало сведений. А. Р. Кррсунский считает, что социальное развитие вандалов и аланов «характеризуется легкостью,
с которой они снимались с одного места и переселялись
в
другое»; у них «была слаба социальная дифференциация: знать,
для которой главным источником обогащения стали бы имения,
обрабатываемые несвободными и полусвободными
земледельцами,не успела сложиться» (4, с. 15, 16).
В 429 г, вандалы и аланы во главе с королем Гейзерихом переправились с Пиренейского полуострова в Северную Африку. Причинами переселения вандалов и аланов в Африку
были, с одной стороны, непрекращающиеся нападения вестготов и свевов на них, а с другой стороны, стремление обосноваться в богатых и плодородных североафриканских провинциях Западной Римской империи.
«Следы» пребывания аланов остались в топонимии Испании. Памятью об аланах Р. Менендес Пидаль считал топонимы: Villa Alan, совр. Vilialan, около Вальядолида; Puerto del
Alano близ Уэски (14, с. 532). Б. Бахрах обратил внимание
на следующие аланские названия в топонимике Испании Alange (Badajoz), также Alamje; Alanis (Seville); Alan (Huesca);
Alenya (Pyrenees-Orientates); Allenius; Brechee dAllanz (Hautes-Pyrenees) (.15, c. 138, 139). В названии современной провинции Испании Каталонии видят первоначальное Got-Alania
(16, с. 74). По мнению В. Шишмарева, «чтобы принять это
толкование, нужно прежде всего объяснить переход начального g в с (к)> (17, с. 70). Заметим также, что на Пиренеи-
ill
ском полуострове аланы действовали в союзе с вандалами и
свейами, а с вестготами воевали. Может быть, в первой части
названия Католония иранское Kat, kata — «жилище», «посе-.
лок», «город», и название Каталония в целом означает «Аланские поселения». Сравнительно непродолжительное пребывание
аланов в Испании не должно было оставить «следов» в топонимии страны. Возможно, не все аланы ушли вместе с вандалами в Африку. Какая-то часть их осела на Пиренейском полуострове и растворилась среди местного населения.
Этим,
вероятно, объясняется наличие аланских названий в топонимии
Испании.
В, А. Кузнецов и В. К- Пудовин в обзорной работе, посвященной пребыванию аланов в Западной Европе в интересующую
нас эпоху («Великого переселения народов»), рассмотрели и
подвергли анализу археологические находки, сделанные на Пиренейском полуострове.
Распространение
немногочисленных
предметов северопричерноморского типа ряд археологов (М. И. Ростовцев, Г. Цейсе) связывали не только с готами, но и с аланами. В погребении из Бейя, в Португалии, найдены две золотые пряжки, инкрустированные гранатами, и железный меч с
гранатовым набалдашником. В погребении из Галисии обнаружена пряжка, украшенная гранатами. Эти находки могут свидетельствовать об аланах, живших на Пиренейском полуострове. «Аналогичные пряжки хорошо известны в позднесарматских и аланских погребениях Крыма и Северного Кавказа»
(18, с. 82, 89).
В мае 429 г. вандалы и аланы высадились на африканском побережье. Как писал Иордан, вандалы переправились
в Африку «через переправу в теснине, которая
называется
Гадитанским проливом (совр. Гибралтар), он отделяет Африку от Испании едва семью милями и выводит устье Тирренского моря в бушующий океан» (19, с. 99).
Виктор, епископ г. Виты в Северной Африке, в своей
«Истории», написанной в 488—489 гг., считал, что вандалов,
вторгшихся в Африку, было восемьдесят тысяч человек, включая стариков, детей и рабов (20, с. 181—182). Прокопий Кесарийский (кон. V в.— ок. 562) в труде, посвященном описанию войны византийцев с вандалами в 533—534 гг., в которой он принимал участие в качестве советника византийского полководца Велизария, писал, что «Вандалы населяли прежде страну около Меотидского озера (Азовское море — А. К.).
Томимые голодом, они направились к Германам, которые ныне называются Франгами, и к реке Рину (совр. р. Рейн —
А. К-), присоединив к себе Аланов, народ Готский». По поводу этого высказывания Прокопия Г. Дестунис заметил, что
«правдоподобно мнение тех специалистов, которые всех Аланов
признают за одно племя происхождения Иранского и в нынешних Осетах видят потомков Аланов» (21, с. 23—24). По справедливому мнению Ю. А. Кулаковского, «тесная связь между
Аланами и Вандалами вызвала у историка, описавшего гибель
Вандальского царства в Африке, Прокопия, ложное представление, будто эти Аланы были Германцы» (5, с. 30). Далее
Прокопий сообщил, что «Гизерих разделил Вандалов и Аланов на полки и поставил над ними не менее восьмидесяти начальников, которых назвал тысячниками, показывая тем, будто у него восемьдесят тысяч воинов. Однако уверяют, что число Вандалов и Аланов в прежнее время не простиралось выше
пятидесяти тысяч: но они сильно размножились впоследствии
от народившихся у них детей и от присоединившихся к ним
других варваров. С именем Вандалов слились имена Аланов
и других варварских народов, кроме однако Маврусиев», т. е.
североафриканцев (21, с. 52—54). В «Тайной истории» (550 г.)
Прокопий писал, что «когда вандалы взялись здесь (в Африке.— А. К.) за оружие, было их до 80000 вооруженных, что
же касается числа их жен, детей и рабов, то кто мог бы
представить себе их точное количество?» (22, с. 324). По мнению Ш.— А. Жюльена, Гейзерих привел в Африку» весь свой
народ, то есть вандалов, аланов и свевов, в общей сложности
80 тысяч человек, из которых около 15 тысяч составляли воины»
(23, с. 304). А. Р. Корсунский считает, что Гейзерих переправился через Гибралтар с 80-тысячной армией (24, с. 73).
В состав североафриканского диоцеза Западной Римской
империи входили следующие провинции: Мавритания Цезарейская, далее на восток Мавритания Ситифенская, Нумидия с
главным городом Циртой (с 312 г. — Константина), Проконсульская Африка (главный город — Карфаген), южнее находилась провинция Бизацена и юго-восточнее — провинция Триполитания. Восточнее находились провинции Ливия и Египет,
принадлежавшие Восточной Римской империи (24, с. 73).
После высадки вандалы и аланы двинулись вдоль побережья на восток. Поход сопровождался разорением и убийствами местных жителей. В 430 г. вандалы нанесли поражение
римской армии, они оккупировали большую часть римских североафриканских провинций, только крупные города Карфаген
и Константина оставались во власти римлян. В 431 г. из
Константинополя против вандалов была отправлена морем
византийская армия, которую возглавлял Флавий Ардавур Аспар, военачальник аланского происхождения. Потерпев поражение от вандалов, византийская армия возвратилась обратно в Константинополь. В 435 г. между Римом и Гейзерихом
112
8 Аланы...
113
был заключен мирный договор, но вскоре Гейзерих нарушил
его. 19 октября 439 г. вандалы овладели Карфагеном и захватили в порту римские корабли (10, с. 280; 23, с. 304—306;
24, с. 75—76; 25, с. 243—244).
«В 40-х и 50-х годах V в. процесс образования Вандалоаланского королевства был завершен». Г. Г. Дилигенский даже считал, что «к середине V в. Вандальское
королевство
превратилось в сильнейшее государство Средиземноморья». В
королевстве вандалы и аланы занимали высшие ступени социальной иерархии. Король обладал абсолютной властью и был
самым большим землевладельцем в стране. «В крупных земельных владениях вандалов использовался преимущественно труд
колонов и рабов, таким образом, в Вандальском государстве
в значительной степени сохранялись следы исчезающего рабовладельческого общества». Основной военной силой королевства являлась конница, в которой служили вандалы и аланы;
во вспомогательных частях служили местные мавры (24, с. 76—
77; 25, с. 278).
В конце мая 455 г. вандалы приплыли на кораблях в
Италию, высадились на побережье и 2 июня овладели Римом.
Как сообщил Иордан, «Гизерих, король вандалов, пришел из
Африки в Италию с вооруженным флотом, вступил в Рим и
все разорил» (19, с. 113). В течение двух недель продолжалось разграбление и разорение города. После разгрома Рима
Гейзерих укрепил свое господство в Западном Средиземноморье,
захватил Сардинию, Корсику, Сицилию и Балеарские острова,
подчинил себе все североафриканские провинции Западной Римской империи, вандалы перенесли свою активность в Восточное Средиземноморье. Прокопий писал, что «Гейзерих врывался в области Восточного государства, грабил Иллирию, большую часть Пелопоннеса и Эллады и прилежащие к ней острова» (21, с. 54—55). В 468 г. в бухте Карфагена вандалы
нанесли поражение кораблям византийского флота. В мирном
договоре 474 г. Византия признала независимость Вандальского королевства. После смерти Гейзериха в 477 г. на престол
вступил его сын Хунерих (477—484) (24, с. 78—80; 25, с. 278).
О. Вайнштейн указал: «То обстоятельство, что вандальский король Хунерих в одном документе 484 г. называет себя Rex
Vandaiorum et Alanorum, заставляет думать, что провинции
Африки были завоеваны обоими этими племенами» (20, с, 213;
26, с. 150). Хунериху наследовали племянники Гунтамунд
(484—496) и Тразамунд (496—523). С конца V в. усилился
натиск берберо-мавританских племен на территорию Вандальского королевства. В 491 г. остготы захватили Сицилию. После смерти Тразамунда его преемником стал сын
Хунериха
114.
Хильдерих (523—530), который стал проводить политику сближения с Византией. «Против политики Хильдериха выступила
другая группировка королевской семьи со своими сторонниками, стремившаяся продолжать традиционную политику вандалов. Хильдерих был свергнут и заключен в тюрьму вместе с
членами его семьи. Королевство перешло к Гелимеру, правнуку Гейзериха, который был последним королем вандалов». Непрерывные нападения берберов разрушили Вандальское королевство (24, с. 81—83).
В июне 533 г., на седьмом году правления императора
Юстинина I (527—565), громадная византийская армия на
кораблях под командованием Велизария отправилась в поход
против Вандальского королевства. В византийской коннице среди командиров был Эган, «из народа Массагетов, ныне называемый Уннами», и «шестьсот союзных варваров, из народа
Массагетов, все конные стрелки. Ими начальствовали Синнион
и Бала, люди отличной храбрости и твердости духа» (21, с. 94—
98). Ранее, под 528 г., во время военных действий византийцев против персов в Месопотамии, Прокопий писал, что в
строю римских войск перед сражением слева «стояли Суника
и Эган, родом Массагеты, с шестьюстами конных... На углу
правой стороны поставлены шестьсот конных воинов под начальством Массагетов Симы и Аскана...» (27, с. 63).
О генетических связях между сарматами, аланами и массагетами свидетельствуют письменные, археологические и этнографические материалы (28, с. 107—171). В связи с этим
средневековые историки иногда называют европейских аланов
массагетами. Как сообщил Аммиан Марцеллин, император
Юлиан (361—363) в речи перед легионерами упомянул массагетов, «которых мы теперь называем Аланами» (7, вып. 2,
с. 171). Гунны во время вторжения в Восточную Европу в нач.
70-х годов IV в. дошли «до земли Алан прежних Массагетов».
Гунны победили и подчинили себе донских аланов (алаиовтанаитов). В дальнейшем гунны и аланы нередко действовали
в походах совместно. В частности, отряды гуннов и алан присоединились к готам перед сражением под Адрианополем 9 августа 378 г. После победы над римской армией готы устремились грабить римские области и города на Балканах. «А к готам присоединились воинственные и храбрые Гунны и Аланы,
закаленные в боевых трудах» (7, вып. 3, с. 239, 243, 262, 291).
Поэтому Прокопий иногда смешивает аланов с гуннами (уннами). Значительно позднее Никифор Григора (1295—1360) писал о массагетах, переселившихся в 1300 г. из-за Дуная в
Византийскую империю, что «их вообще называют Аланами»
(29, с. 197—198). Имя Бала, одного из командиров массагеГ.5
тов-аланов, является аланским. В его основе: bala
(скифосарм.), bala (др.-инд.), bal (осет.) — «военная сила», «отряд»
(8, с. 232—233; 10, с. 284).
Когда византийские корабли были у Авида в Дарданельском проливе, произошел кровавый эпизод: «два Массагета,
пьяные, убили товарища, который насмехался над ними. Нет
народа, который бы любил цельное вино более Массагетов.
Велизарий тотчас повесил убийц на холме, стоящем близ Авида. Другие, в особенности родственники их, изъявляли неудовольствие и говорили, что они пришли на помощь к Римлянам не для того, чтобы быть подчиненными Римским законам
и подвергаться наказанию, ибо не такое наказание полагается
за убийство» (21, с. 103—104).
Византийский флот достиг побережья Северной Африки,
сухопутная армия высадилась на берег и двинулась вдоль побережья. Союзные массагеты по приказу Велизария прикрывали левый фланг войска (21, с. 125, 132). Прокопий рассказал о разгроме массагетами отряда вандалов. «Между этими
Массагетами был один воин, отличавшийся храбростью и крепостью телесной. Он предводительствовал немногими воинами,
но от отцов и предков имел он право во всех Уннских войсках
нападать на неприятелей прежде других. Ни одному Массагету не было позволено нападать на неприятеля прежде когонибудь из этого дома. Когда Унны были на близком расстоянии
от Вандалов, этот воин, погнав коня своего, стал один у самого Вандальского стана. Вандалы, изумленные ли отвагой его,
или подозреная, что неприятели устроили против них засаду,
не трогались с места и не пускали против него стрел. Я думаю, что они, не испытав никогда Массагетов в битвах, но
зная по слуху, что это народ самый воинственный, устрашились опасности. Унн возвратился тогда к своим одноплеменникам и сказал им: «Бог посылает вам этих чужеземцев, как
готовую пищу». Вандалы не вынесли натиска Уннов, ряды их
расстроились, они и не думали защищаться и все погибли
бесславно» (21, с. 133—134").
Существование Вандальского королевства подходило к концу. Брат короля Гелимера (530—533) Цазон обращался к нему: «Царь Вандалов и Аланов». По мнению Г. Дестуниса, автору незачем было от себя придумывать такой титул, только
лишь на том основании, что между Вандалами находились Аланы» (21, с. 158). На чаше Гелимера, найденной в Фанцазо,
к северу от Венеции, есть надпись: «Gelamir rex Vandalorum
et Alanorum». E. Ч. Скржинская считала, что в союзе племен,
где главенствовали вандалы, «отзвуком крупного значения аланов в этом союзе племен осталось их имя в титуле вандаль-
116
ских королей в Африке» (19, с. 278, 300).
В 534 г. в результате военных побед византийской армии королевство вандалов прекратило свое существование. Король
Гелимер в марте 534 г. сдался на милость победителей, был
привезен в Константинополь и окончил свои дни в почетном
плену (24, с. 83; 30, с. 69). После завоевания королевства
вандалов и аланов император Юстиниан I добавил к своему
титулу наименование «Вандальский и Аланский» (31, с. 107).
В титуле Юстиниана I имеется такая последовательность: «Аламанский, Готский, Фракийский, Германский, Антский, АланскийС
Вандальский, Африканский» (32, с. 269; 33, с. 105).
Археологические находки из погребения в Кудьят-Затер
(Карфаген) и в храме Тубурбо-Майюс М. И. Ростовцев сравнивал с материалами из Эрана (Франция) и Керчи и предложил
гипотезу о сармато-аланской принадлежности погребения
Кудьят-Затер. По справедливому выводу В. А. Кузнецова, «эта
гипотеза остается вполне допустимым, но не доказанным предположением. Причины этого понятны — чем дальше на запад
уходили аланы, тем больше утрачивались и нивелировались те
специфические черты их материальной культуры, которые могли бы быть для нас своеобразными индикаторами. Уверенно
опознать следы алан в материальной культуре Франции, Испании, Африки V—VI вв. мы не можем и вряд ли это удастся
сделать в будущем» (9, с. 45).
Л ИТЕРАТУРА
1. А л ь т а м и р а-и-К р е в е а Р. История Испании. Т. 1. М.,
1951.
2. P a u l i О г о si i. Historiarum adversum paganos. Lidri VII.
Corpus. Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum (CSEL). Vol.
1. Vindobonnae, 1882.
3. H i d a t i i L e m i c i . Continuatio chronicorum Heeronymianorum. Monumenta Germaniae Historicca (MGH). Vol. II,
fasc. I. Berolini, 1894.
4. К о р с у н с к и й А . Р. Готская Испания. Очерки социальноэкономической истории. Изд. МГУ, 1969.
5. К у л а к о в с к и й Ю. А. Аланы по сведениям классических
и византийских писателей. Киев, 1899.
6. Chronica Callica A. CCCCLII et DXI. MGH. Vol. I, fasc. 2.
Berolini, 1892.
7. А м м и а н М а р ц е л л и н . История. Вып. 1, 2, 3. Пер.
Ю. А. Кулаковского. Киев, 1906, 1907, 1908.
117
8. А б а е в В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.-Л., 1958. Т. 1.
9. К у з н е ц о в В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе,
1984.
10. А б а е в В. И. Скифо-сарматские наречия.//Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. М., 1979.
11. Е ш е в с к и й С. В. Аполлинарий Сидоний, эпизод из литературной и политической истории Галлии V в.— Сочинения. Часть третья. М., 1870.
12. С и р о т е н к о В. Т. История-международных отношений
в Европе во второй половине IV — начале VI в. Пермь,
1975.
13. P r o s p e r ! Т i г о n i s. Epitoma Chronicon. MGH. Voi. I,
fasc. 2. Berolini, 1892.
14. M e n e n d e z P i d a l R. Origenes del Espanol. T. I. Madrid, 1929.
15. В а с h г а с h B. S. A History of the Alans in the West.
Minneapolis, 1973.
16. G r o u s s e t R. The Empire of the Steppes. New Brunswick,
1970.
17. Ш и ш м а р е в В. Очерки по истории языков Испании.
М.-Л., 1941.
18. К у з н е ц о в В. А., Пудовин В. К. Аланы в Западной Европе в эпоху «Великого переселения народов».//СА, 1961, № 2.
19. И о р д а н . О происхождении и деяниях гетов. Вступительная статья, текст, перевод и комментарий Е. Ч. Скржинской.
М., 1960.
20. V i с t о г i s V i t e n s i s. Historia persecutions Africae profinciae. Patrologia latinae. T. LVIII. P., 1862.
21. П р о к о п и й К е с а р и й с к и й . История войн римлян с
вандалами. Книга первая. Перевод С. Дестуниса. Комментарий Г. Дестуниса.//3аписки истор.-филол. факультета С.—
Петербургского университета. 1891. Часть XXVIII.
22. П р о к о п и й К е с а р и й с к и й . Тайная история. Перевод
С. П. Кондратьева.//ВДИ. 1938, № 4 (5).
23. Ж ю л ь е н Ш. А. История Северной Африки. Т. I. С древнейших времен до арабского завоевания (647 г.). М., 1961.
24. К о р с у н с к и и А. Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств (до середины VI в.) Изд. МГУ, 1984.
25. Д и л и г е н с к и й Г. Г. Северная Африка в IV—V веках.
М.,4961.
26. В а и н ш т е и н О. Этническая основа так называемых
государств Одоакра и Теодориха. // Историк — марксист,
1938, № 6 (70).
118
27. П р о к о п и й К е с а р и й с к и й . История войн римлян с
персами. Перевод С. Дестуниса, дополненный примечаниями
Г. Дестуниса. Кн. I, II. СПб., 1862.
28. Г а г л о е в Ю. С. Аланы и скифо-сарматские племена Северного Причерноморья.//Изв. Юго-Осет. НИИ. Цхинвал
1962. Вып. XI.
29. Н и к и ф о р Г р и г о р а . Римская история.— Византийские
историки. СПб, 1862. Т. 6.
30. D i e s n e r H.-G. Der Untergang der romischen Herrschaft
in Nordafrika. Weimar, 1964.
31. К у л а к о в с к и й Ю. А. История Византии. (518—602)
Киев, 1912. Т.П.
32. S c h u b a r t W. Justinian und Theodora. Munchen, 1943.
33. D i e s n e r H.-G. Das Vandalenreich. Aufstieg und Untergane
Leipzig, 1966.
I
Наложение исторических событий начала I в. на карту этнотопонимов типа «Сармат»
119
О.
п
ВИНЦЕЛЕР
К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ
НИЯ IASI (ЯССЫ)
НАЗВА-
о поводу этимологии Яссов были высказаны самые различные мнения, порой противоречивые, указывающие на
природу территории, на гуманитарный элемент, на этническое
имя, индивидуальное или коллективное. Еще в начале нашего века известный филолог Г. Гиббэнеску,1 посвятивший большую монографическую статью происхождению топонима Яши
и его истории, сообщил о том, что редко встречаются города,
вызвавшие такую богатую литературу
относительно
своего
происхождения. И действительно, Яши (Яссы) принадлежит к
таким топонимам, который рано обратил на себя интерес специалистов.
0.1. Касательно происхождения топонима Яши, а также
его истории существуют данные еще с античности. Интересно,
что к исследованию названного топонима обращалось внимание как румынских, так и иностранных ученых преимущественно филологов, историков, и специалистов других профессий. В результате по этому вопросу встречаются работы,
написанные на латинском, французском, немецком, польском,
русском и других языках. Очень много их опубликовано на
венгерском, и, само собой разумеется, румынском языках. Исходя из сказанного, думается, что изучение проблем эволюции
данного топонима не лишено интереса и в наше время, тем
более, что их обсуждение продолжается до сих пор. Обилие
и разнообразие литературы не позволяет нам останавливаться
на анализе всех опубликованных работ и высказанных точек
зрения. Постараемся, однако, наметить основные направления
дискуссий, сопровождая их нашими комментариями.
0.2. Место расположения города Яши было заселено с
древности. Об этом красноречиво говорят археологические раскопки, начатые еще во второй половине прошлого века и иллюстрирующие почти все этапы развития древней и средневековой истории. Стало быть, следы человеческой цивилизации
120
на территории города Яши и его окрестностей уходят далеко
в глубь истории, доходя до первобытного периода.2 Н. А. Богдан был уверен даже, что давность города Яши можно отодвинуть до неолита.3 Однако нельзя согласиться и с А. Андрониковым в том, что существование поселения, названного Яски
Торг можно отнести только к первой половине XIII века.4 Оно
несомненно старше.
0.3. Тем не менее, несмотря на древность следов, выявленных слоев различных культур, как ни странно, первое свидетельство о наименовании Яши отмечено довольно поздно. Оно
относится лишь к началу пятнадцатого века, точнее к 1408
году. Другое упоминание города относится к 1424 году. Оно
связано с преданием о возвращении домой баварского кавалера Шилтбергера из турецкого рабства. Тогда же в хрониках
отмечается Ясбазар (Яссы).5 В форме Ясмаркт или Иосмаркт
город появляется в хронике Ульриха фон Рихенталя в 1415,
а Ясский госиодарский двор отмечен в 1434 году.6 Все это
не значит, конечно, что раньше указанных дат не было данного города и его имени.
1.0. Большую сенсацию вызвала гипотеза о существовании, якобы, текста, содержащего название Municipium-Dacorum-Iassiorum, что говорит о наличии в Молдавии муниципалий
еще во времена римлян. Эта гипотеза довольно стара и имела многочисленных сторонников. Она была пущена в обращение в конце XVI века и подробно обоснована Стефаном Замосчусом, опубликовавшим надписи относительно
какого-то
Praefectus-Municipii-Dacorum-Iassiorum. Он даже претендовал
на открытие этой надписи недалеко от Ulpia Traiana Augusta
(Сармисагетуза). Вйоследствии оказалось, что надпись можно
было интерпретировать и по другому. Так, М. И. Ацкнер и
Фр. Мюллер еще в середине прошлого века указывали, что
Praefectus Municipii Dacorum lassiorum следует читать: Praefectus militum Dacorum lassiorum, что на самом деле имеет совсем другое значение.9
1.1. Более поздние исследования подтвердили, что указанная надпись оказалась подделкой. По этому поводу высказались такие компетентные лингвисты и историки как Теодор
Моммсен, 10 а в наше время И. И. Руссу" и другие.
1.2. Правда, относительно недавно, в Хорватии, в Дариуваре, местности, называвшейся в античности Aquae Balissae и
находившейся между Драгой и Савой , были найдены надписи, в которых упоминаются Municipiu lasorum, Forum lasorum,
Respublica lasorum, Civitas lasorum. Речь идет о центре племени Ясы, в Паннонии, пользовавшимся большой поддержкой
со стороны римских властей во втором веке н. э.12 Однако
121
под ясами здесь, видимо, подразумевались кочевые языги —
lazyges Metanstae, обосновавшиеся между Тиссой и Дунаем
в первом веке до н. э. и признавшие после покорения Траяном
Дакии превосходство Римской
империи, несмотря на частые
столкновения с римлянами. 1 3
2.0. В. Томашек, не обращая должного внимания на текст
Константина Багрянородного De administrando imperio
(Об
управлении империей, гл. 37), был уверен, что может найти
в этой работе упоминание о городе Яссы в имени Яси Хуибан
(Recte Giazi Нороп). 14 Речь идет о периоде X века, когда
Молдавия на самом деле находилась под печенежским господством. Однако, как выясилось позже, название печенежского
племе*ни не имеет ничего общего с названием города Яши (Яссы). В. Томашек предположил, что форма азихопон могла бы
быть греческим искажением какого-то имени турка Ясы-хубан.
Эта идея оказалась мертворожденной и у нее не нашлось никаких сторонников.
3.0. Вместе с тем, В. Томашек в 1881 г. изменил свое
мнение, доказывая тезис о том, что к берегам Днестра и Буга другие аланы направлялись, а там они смешались с бродниками, с куманами и румынами (ср. Яский торгъ, сегодняшние
Яши) или позже перешли оттуда на византийскую территорию
(начало X I I I века). |5 Исходя из сказанного, В. Томашек рассуждает о Tchernavsky torg, не предполагая даже, что так
называемый Черновскнй торг, который он видел, идентифицировал как аски, аский (то есть торг аланов), вызовет в дальнейшем так много споров.
3.1. Илие Гергель, отталкиваясь от гипотегического наименования местностей Чернъ и Аскии, или Ясьскый торгъ, где
в основе ас — он видел алан, приходит к выводу, что город
Яссы был торгом «черных аланов», которые могли жить
в
Молдавии во время нашествия народов.16 Выше мы упоминали
о том, что к этому же месту привязывалось и название Ясбазар.
3.2. Касательно термина «черные яссы», «черные аланы»
не должно быть никаких недоразумений, ведь установлено,
что
существовали и «Светлые Асы», «Светлые Аланы».' 7 Один компонент антонимической пары обязательно предполагает другой.
3.3. По поводу указанного термина основные дискуссии
сосредоточены вокруг раздельного написания Чернъ и Ясьскый.
Для большей вескости воспроизводим ту часть текста, которая нас интересует из Новгородской летописи: «А на сей сторон
Дунаа, на усть Днестра над моремъ: Белгород, Чернъ, Ясьскый
18
торгь на Пруте реце...» Как видно, Чернъ и Ясьскый разделены даже запятой. В других летописях встречаются и фор122
I
мы Аскии Торгъ или Ясискыи Торгъ. Вот это раздельное написание и заставило специалистов думать, о чем идет речь в данном тексте. Польский летописец Ян Длугош предполагал, что
раз Торг Яссы находится на реке Прут, то речь может идти
о Черновице.19 Н. М. Карамзин предлагал читать здесь форму
Чернявский торг.20 Раз так, возникает вопрос, где же находится эта местность? Кроме того, в таком случае отпадает гипотеза о том, что в основе названия местлости Яши лежит
аскнй, алансхий торг. В связи с этим Н. А. Богдан указывал,
что на самом деле Аскый торг не идентифицируется с молдавским городом Яши, а это относится к большому селу за Днестром, в Одесской области.21 По нашим информациям, пока никто
не возражал против этого мнения, но и не подтвердил его.
4.0. Многие исследователи положили в основу названия
города Яши личные имена. Предполагался гипокорист, образованный от широко распространенного в румынской антропонимии имени Иоан, но с польским оттенком. Гипотеза относительно происхождения названия города Яши была выдвинута в
XVIII в. Дмитрием Кантемиром. Он указывал на то, что в основе топонима Яши лежит личное имя какого-то старого мельника Иоана, кторый звался гипокористом Яши. Возможность
происхождения названия топонима Яши от личного имени Яшу
допускал и клужский лингвист и историк Василе Богря,23 отмечая, что в основе топонима Яши лежит имя основателя населенного пункта. В. Богря ссылался и на польские формы типа: las, Jasia, lasiul, а также польское диалектальное Jas. 24
4.1. Более подробно остановился на этом вопросе И. Пэт25
руц, перечисляя ряд личных имен типа сербохорватских Якша,
Якшич (гипокористы от Яков); Якса, потом Ясул; болг. Ясе,
Ясев, с/хорв. Яса и т. д. Он приходит к выводу о том, что
между двумя сериями имен с суф.— с (— ш имеются соответствия и в отношении их происхождения. С другой стороны,
отмечает имеющуюся связь между антропонимами las (ul)/
les (ul) и топонимическим именем lasi. Чередование —а—/—е—
в lasul, lesul объяснимо так же, как и в антропонимах, отмечает автор. Думается, что сюда же следует отнести и фор-'
мы Esul (Ешул) вместо Яши и название села esciori (Ещорь):
см. Esanca.
4.2. И. Пэтруц, как и другие специалисты, обращает внимание на формы — с и — ш,
которые
неодинаково
распространены по всей территории Румынии. Так, в Румынской
Стране (Мунтении и Олтении) и в Брашовском уезде, в славянских летописях встречаются формы на —ш, как собственно
и в румынском языке: и ч^твръти д £ л ш т
1аши — 1453,
уо 1аши — 1464; 1аши въси — v 1485. Что касается н а з в а н и я
123
главного города румынской Молдавии, то в славянских документах встречаются только формы на —с:
ы (т) Асъ — 1434,
оу laca (x) — 1449, оу laco (x) — 1455, у Асы — 1408;
оу 1асы — 1434, оу lacox — 1445, 1456; Y lac x, 7 lac x,—
1459, Y lacox — 1469, 1495, у l a c Y x — 1495.26
4.3. Формы названий двух сел Трансильвании можно привести все, начиная с первого свидетельства до середины прошлого столетия: lasi, уезд Брашова, Jaas — 1534, laas — 1590,
Jaad — 1630, laas — 1633, Jaas, Jaasi — 1668, las — 1640,
Jass — 1733, lasch — 1750, Jats — 1760—1762, Jaz — 1850,
laas, las — 1854. lasul Одорхей J a s t j a f a l w a — 1566, J a s t f f a l wa — 1567, Jastfalva —- 1576, Jasdfalva — 1602, J a s f a l v a —
1712, lasfalva — 1805, Jasfalva, lasfalau -- 1854.27
4.4. В своих выводах И. Пэтруц подчеркивает, что отмеченные названия происходят от личных имен, хотя сам еще не
может дать удовлетворительного ответа на все вопросы, вызванные топонимом Яши (Яссы). 28 Если учесть, что почти все примеры употребляются только во множественном числе, то вряд
ли можно согласиться с выводами указанного автора. А те^
которые используются в сочетании, по нашему мнению, ещц
больше противоречат его выводам - (см.: Valea lasului или Дсц"
лина Ясса) и Gura Jasului (Вход, Заход Ясса). Здесь идет
речь как раз о населении и ни в коем случае не о лице.
Именно поэтому М. Лозбэ стал утверждать, что гипотезы, под-);
держивающие образование названия топонимов Яши, Ясы основываются на фонетических близостях, но они не дают убедительных лингвистических объяснений в связи с формами топо29
нима, с его дериватами и значениями.
4.5. Во многих работах обсуждаются формы Яссы/Яши,
т. е. формы на —с и на —ш, однако, как нам кажется, здесь
нечего удивляться, поскольку и в осетинском, для названия осетин имеются формы параллельные на —ш: Аштигор — «помо30
лимся горам Аси», но и на —с, преобладающие: /Ессон ком —
«Ассов (асское) ущелье», Ассы Кала — «Асская (ассов) кре31
пость».
Кроме того, в осетинском имеются и формы, начинающиеся на е—: Еса, Есс, Есста — микротопонимы, но и
Есени — личное имя. 3 2 . Сказанное, как нам кажется, дает
убедительные примеры в сторону сближения румынских форм
с осетинскими.
5.0. Еще в начале нашего века Г. Гибэнеску выдвинул
гипотезу, согласно которой название городу Яши (Яссы) было
дано славянами. Останавливаясь на теме ас—, в санскрите,
в слав, яс, гот. asc (аск), герм, esche (еше), пересматривая
первоначальное значение во многих индоевропейских языках,
он пришел к выводу, что название города Яши не должно
124
быть объяснено историческими происшествиями, а нормальны- 4
ми, обычными фактами названия, как оно представлено народами, проживающими в этих местах. 3 ' 5 По его мнению, в основе топонима Яши лежит славянское слово ясень. Объясняется
это, якобы, тем, что около старого города находился ясеневый лес. По В. И. Далю, ясень — дерево падубъ Fraxinus
excelsior. 3 4 Имеется и форма Ясежь с тем же значением. 3 5 С таким же корнем В. И. Даль регистрирует и Яснота — растение Laminum и Яснолка — cerastium.
5.1. Признавая первоначальное значение слова яс—, ас—,
Г. Гибэнеску допускал, что в самом названии Яши нельзя ви 1
деть ни lasones (Ясонес), ни куманское Yasz (яс), ни аланское яси, названным таким образом, быть может, славянскими племенами по луку из ясеня, который аланы носили в качестве обычного оружия, 3 6 Автор, анализируя породу ясеня,
установил, что, благодаря качеству этого дерева, его упругости, можно допустить, чтобы из него изготавливали оружие
(лук, стрелы и т. д.) и орудия труда.
5.2. Следует уточнить, что средневековые писатели назызали именем ясы людей разных племен, которые воевали как
аланы, или были вооружены луками и стрелами как аланы.
На самом деле эти яши могли быть местными людьми, туземцами, а не прибывшими откуда-то. 37 Исходя из этого и была
выдвинута идея о возможности образования названия социальной группы румын, носивших аланское оружие или использовавших в битве тактику алан. В связи с этим следует сказать,
что на территории Румынии широко представлены топонимы,
образованные от названия растений, т. е. фитотопонимы. 38
5.3. Предложенное мнение маловероятно, тем не менее нельзя считать его невозможным. У этого мнения не оказалось
много сторонников, хотя оно проложило дорогу новому направлению в отношении выяснения этимологии наименования города и различных населенных пунктов Яши, Яш, Яшул. Именноблагодаря ему в настоящее время название города Яши считается славянского происхождения.
5.4. По сути дела здесь не одно, а два мнения: с одной
стороны, слово ясень — славянского происхождения, это дерево, из которого изготавливали оружие, но, с другой стороны,
изготавливали асы, ясы, аланы или другие племена, но по их
принципу. В третьих, эти асы, ясы названы таким образом
восточными племенами. Кроме того, асы, ясы зарегистрированы
в летописях на территории Румынии в формах на —с, как и во
всех восточнославянских документах. И еще одна деталь: ас,
яс — названия иранского происхождения и относятся к иранскому племени, но как свидетельствуют факты, они проникли
125-
в румынскую систему деноминации через славянское посредни39
чество.
6.0. Одна из последних теорий относительно происхождения назваия молдавского города Яши принадлежит ясскому
40
топонимисту Михаю Лозбэ, который исследуя выводы археологов и историков, установил, что на месте нынешнего города
было село. Это не новость. Это судьба большинства больших
и малых населенных пунктов. В связи с лингвистической интерпретацией, которая индивидуализировала эту местность,
он
подчеркивает, что исследователь должен иметь в виду историю
всей дакорумынской территории до нашего тысячеления, и по
VII—X вв., когда туземное население вступило в контакт с древними славянами. Имя Яши, по его мнению датируется с этого
времени. Его происхождение лежит в старославянском слове
и означает «деревня, селение, крепость, укрепление, дом, построенный на холме, пристанище; убежище, поместье, помещичий двор». 41 Исследуя развитие гласных и согласных в указ-анном старославянском слове, автор приходит к принятию тезиса, что в основу топонима Яши положено понятие, обозначающее село, деревню. К сожалению, не все новое является и самым хорошим. Эта теория малоубедительна, поскольку из всего вышеизложенного прямо вытекает, что название города^ Яши
имеет в основе древнее или средневековое название'алан. 4 2
9
10
11
П Р И М Е Ч А Н И Я
1
Gh. Ghibanescu, Originea lasilor, «Arhiva», XIV,
lasi,
1903, p. 487.
2
Istoria orasului lasi, vol. I, lasi, 1980, p. 17.
3
N. A. Bogdan. Orasul lasi, Ed. II, lasi, MCMXIII, p. 23.
4
Al. Andronic, Orase moldovenesti in secolul a.l XlV-lea
in lumina celor mai vechi izvoare rusesti, «Romanoslavica», XI, Istorie, Bucuresti, 1965, p. 211. Г. Гибэнеску.
Указ, соч., с. 489, считает, что давность города Яши
следует отнести намного раньше X века н. э.
5
Istoria orasului lasi, p. 46.
6
Idem, p. 46—47. В более старой русской энциклопедии
упоминаются Яссы как город с XIV века. См.: Настольный энциклопедический словарь. М., 1895. Т. V I I I , с. 535.
7
Stephanus Zamosius (Zamoscius). Analecta
lapidarum
vetustorum et nonnularum, Dacia antiquitarum,
1513,
II e Ed., F r a n k f u r t pe Main, Padova, 1593.
8
M. I. Ackner und Fr, Muller. Die Romischen inschriften
in Dacien, Wien, 1865, p. 11.
126
!3
Об этой надписи высказывался А. Д. Ксенопол, который считал, что в ней шла речь не о муниципии, а о
префекте. Если бы Яссы (Яши) существовали во времена римлян, да еще в качестве муниципий, то в нем
должны были бы отражаться следы римской жизни; на
самдм же деле, как известно, в нем не обнаружено ни
одной римской надписи, a Milites Daci lassi — это только даки-языги, которые находились под
господством
римлян. См.: А. Д. Ксенопол. Istoria Romanilor
din
Dacia Traiana, lasi, 1896, vol. I, p. 151.
Теодор Моммзен в коллекции Corpus inscriptionum Latinarum, III 1873, c. 158, установил, что Ст. Замосчиус
в опубликованной в Паводе в 1593 году работе (см.
выше) использовал большое число текстов не оригинальных, а выдуманных, созданных «Certissima stultae fraudis indicia prae se ferentes». Таким образом,
Замосчиус решает вопрос о связи языгов с Дакией
с помощью размещения эпиграфа в «in Vico Ulpiae
Proximi», «С. Clovi. Praef m (ilitum) Dacorum lassiorum», создав тем самым большую путаницу с племе~нем Ясен из средневековой Венгрии.
I. R u s s u. Contributia lui Zamosius la epigrafia Daciei,
«Acta Musei Napocensis», III, 1966, p. 440.
12
Istoria orasului lasi, p. 50. Cf. Vasile Parvan,
Dacia.
Civilizatiile antice din tarile carpato-danubiene, Bucuresti, 1962, p. 151. — В указанных работах говорится
о том, что Марк Аврелий должен был разрешить сарматам (Jazyges) с венгерской равнины проходить через Римскую Дакию, чтобы навестить своих братьев
в Бессарабии и Украине, а это означало бы на век
раньше потерю Римской Дакии.
D i m i t r i e On с i u 1. Scrieri istorice, Bucuresti,
1968,
vol. I, p. 447, cf. p. 169: Эти Ясы жили в Паннонии
около Дравы, значит они неидентичны языгам, находившимся между Тиссой и Дунаем, как думали некоторые.
См.: V. J u n g. Die romanischen Landschaften des romischen
Reiches Insbruck, 1881, p. 354. Ch. Bratianu. Recherches
sur Vicina et Cetatea Alba, Bucuresti, 1935, p. 38, 43, предполагает, что дружина алан попросила разрешения в 1299
году перейти в Византийскую империю, вот откуда название города Яши.
См.: О v. D e n s u s i a n u. Noms de lieux roumains d'oiigine
iranienne, in Donum natalicum Schrijneri, 1929, p. 426;
Idem.Jranoromanica, «Grai si suflet», 1, 1923—1924, p. 42.
Ai. Rosetti. Resturi de limba scito-sarmata, «Viata Romaneasca»: lasi, 1929. vol. LXXX, an. XXI, p. 114-127.
14
W. Т о m a s с h e k. Zeitschrift f u r osterreichische Gymnasien, 1972, p. 149; Alexandria Philippide. Originea rornanilor, vol. I, lasi, 1923, p. 729; Istoria orasului lasi,
p. 48—49.
15
W. Т о m a s с h e k. Die Gothen in Taurien. Wien, 1981;
Idem, Centralasiatische Studien, I. p. 11, sqt, Sitzungsberichte der Wiener Akademie, LXXXVII, p. 75; Ibidem.
Zur Kunde der Haemus — Halbinsel, p. 21, 42, 49.
10
Hie Gherghel. Zur Erage der Urheimat der
Rumanen,
Wien, 1910, p. 38.
Jl
В. И. А б а е в. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. I. М.-Л., 1958, с. 79—80.
18
Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950, с. 475. См. также: Воскресенская
летопись.//Полное собрание русских летописей. Т. VI,
240241; Ермолинская летопись, там же. Т. XXXIII, с.
163—164. M. H. Тихомиров. Список дальних и ближних
городов.//Исторические записки. М., 1950. Т. 40.
1 9
J a n D l u g o s z . Opera Omnia, t. X.; Historiae Polonicae,
t. I, Cracovia, p. 47.
20
H M К а р а м з и н . История Государства Российского.
СПб., 1816. Т. 1.
21
N. A . B o g d a n . Op. cit., p. 31.
22
D i m i t r i e C a n t e r n i r . Descrierea Moldovei, Bucuresti,
1986, p. 17. В приложении к имени Яши делается ссылка на: lorgu lordan. Nume de locuri romanesti
in
R. P. R., Bucuresti, 1952, p. 130, 132, указывая, что
Яши происходит от Яси, славянский термин; которым
называли алан; Walter Scheeiner. Die Ortsnameri im
mittleren Teile des sudlichen Siebenburges, «Ba!kan-Archiv», Lepzig, 1926.. II Band, p. 72; lasi, Jas (R.).
Etym. rum. pi. iasi, von ias «Alane» altrruss Jasi M.,:
Jas, Jaas, Jassan, Jassovia; Gustav Weigand. Die Namen der rumanischen Judete im Altreich, «Balkan-Archiv», IV Band, Leipzig, 1928, p. 176: «lasi, benannt
nach der Stadt lasi. lasi ist eine andere Benennung
f u r Aianen von Seiten der Rusen (georgisch Owsi) f u r
den' einheimischen Namen As (s. Marquart, Osteuropasche und ostasiatische Streifzuge, S, 164), der schon im
9. Jh. vorkmmt. In einer ganzen Reihe
ungarischer
Ortsnamen besorders im Nagykun».
2 3
V a s i l e B o g r e a . Pagini istorico-filologice, Cluj, 1971,
p. 302.
128
24
N. I о r g a. Geschichte des Rumanischen Volkes, I, Gotha,
1905, p. 179, cf. las purcaras — folclor.
25
I. P a t r u t. Studii de limba romana si slavistica, Cluj,
1974, p. 196.
26
О давности имени Яши говорят антропонимы, образованные от lasi, Esanu, Eseanu cf. lorgu lordan. Dictionar
al numelor de familie romanesti, Bucuresti, 1983, p. 253,
255, но и необычные формы для румынского языка,
образованные суф. —iot, iasiot; Al. Graur. Nume de
locuri, Bucuresti, 1972, p. 122.
2 7
Suci
C o r i o l a n . Dictionar istoric a l localitatilor din
Transilvania, vol. I. Bucuresti, 1966, p. 301.
28
I. P a t r u t. Op. cit., p. 197—198.
2 9
M i h a i L o z b a . Toponime s i entopice dacoromane i n
textele slavone din Moldova, Din istoricul slavisticii romanesti, Bucuresti, 1982, p. 207.
30
А. И. А б а е в. Указ, соч., с. 79.
31
А. Д з. Ц а г а е в а. Топонимия Северной Осетии. Орджоникидзе, 1971. Т. I. С. 186.
32
А. Д з. Ц а г а е в а. Указ, соч., с. 232.
33
Ch. Ghibanescu. Op. sit., p. 489.
34
В. Д а л ь . Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV, с. 681.
35
Настольный энциклопедический словарь. М., 1895.
Т
V I I I , с. 5350.
36
С h. G h i b a n e s с u Op. Cit., p. 489.
37
Istoria orasului lasi, p. 51.
38
l o r g u l o r d a n . Toponimia Romaneasca, Bucuresti, 1963,
p. 49—105.
39
Idem. P- P- 169; Ion Donat. Citeva aspecte geografice ale
toponimiei din Тага Romaneasca, Fonetica si dialectologie, Ed. Ac. R. P. R., 1962, p. 101.
40
M i h a i L о z b a. Op. cit., p. 206—209.
41
Idem, p. 208.
4 2
Sextil Puscariu, Limba romana, Bucuresti,
1976, p. 313. См. также: М а к с Ф а с м е р . Этимологический словарь русского языка. Т. IV. М., 1973, с. 564;
565. Ю. Н е м е т. Список слов на языке ясов, венгерских
алан. Орджоникидзе, 1960, с. 4—5.
9 Ал*ны...
Э. ХОРГОШИ
ДВА ЭТЮДА О ЯСАХ В Е Н Г Р И И
1. О происхождении этнонима «яс» в венгерской
литературе
!
П
•режде всего изложим несколько общих
сведений о происхождении этнонима
•«ясы», закрепленного по сей день в названии целого района «Ясшаг» области Сольнок Венгерской
республики, а также в его топонимике, связанной с этнографической группой венгерских ясов.
Известно, что яс, ясы — древнерусское название средневекового народа алан, говорившего на одном из северо-иранских языков и называвшего себя «ас», «асы» (1, с. 106; 2, с. 57).
Известно также, что этноним яс, ясы восходит к названию одного из сарматских племен языгов (3, с. 47; 4, с. 55) уже в
начале нашей эры появившихся на Нижнем Дунае. В древнерусских летописях ясы упоминаются с 965 по 1278 г., советский
исследователь Е. Г. Пчелина насчитывает 11 упоминаний ясов
в этих летописях (5, с. 157, пр. 55). Отсюда следует, что этноним «яс» в Венгрии был усвоен скорее всего из Руси (6, с. 294),
как и половецкий этноним «палоц» (7, с. 37). Эти факты полностью вписываются в исторический контекст средневековых
связей между Русью и Венгрией (8, с. 345—351).
В венгерской научной литературе толкование этнонима «яс»
долгое время было окружено мифами и ошибочными построениями. Так, Ф. Фодор в своем обширном труде о Ясшаге высказывает мнение, что венгерская земля не имела такого народа,
имя которого и происхождение вызывало бы столько споров,
как имя ясов, более полутора столетий исследователи истории,
языка и этнографии пытаются ответить на этот вопрос (9, с. 81,
184). В XIX в. очень распространилось романтическое толкование, связанное с венгерским словом ij (стрела),
отсюда
уаз2-«стрелок» (напр. Хунфальви, Цуцор-Фогараши). В утверждении этого ошибочного толкования сыграла свою роль
не только народная этимоллогия (добавим — и гордость ро130
мантизма), но и средневековое употребление имени библейского
народа филистеев. И. Кнежа в своей монографии о славянских
заимствованиях в венгерском замечает, что причина данного
употребления неизвестна (10, с. 230—231). Л. Сабо выражает
мнение, что название «филистеи» связывается с понятием великан, гигант, ибо великан Голиаф происходил из рода филистеев
(книга Самуила 1, XVII, 4, 7; II, XI, 20; I I , с. 60—62).
Является фактом то, что в средние века в венгерских грамотах о ясах параллельно употреблялись их латинские названия «Jasones», «Philistei». В распространении указанного выше
толкования jasz — jasz играло свою роль и то обстоятельство,
что некоторые исследователи связывали этимологию этого названия с немецким «Pfeil» — стрела, что увязывалось с участием венгерских ясов во многих походах венгерских королей в
качестве отличных стрелков из лука. В этой связи следует упомянуть письмо Лайоша Тарантой о том, что король Лайош
Великий (1342—1350) в боях за Неаполь не заботится о куманах и «о других язычниках», которых он привел с собой. В
«других язычниках», по нашему мнению, нужно подразумевать
ясов, которые в грамотах обычно упоминаются вместе с куманами (12, с. 121).
Возможность славяно-русского происхождения венгерского
этнонима «яс» в венгерской литературе впервые
обосновал
Я. Мелих. Это был большой шаг вперед в научном решении
спорного вопроса. Но выводы Я- Мелиха оказались противоречивы: несмотря на то, что слово «яс» русского происхождения,
оно должно было попасть в венгерский язык с юга, следовательно, оно южнославянского, а не восточнославянского происхождения (13, с. 193). Толкование Я- Мелиха попало в этимологический словарь венгерского языка Г. барци. Но впоследствии
академик И. Кнежа в монографии о славянских заимствованиях
в венгерском оспорил вывод Я- Мелиха и доказал древнерусское происхождение этнонима «яс», «ясы» (10, с. 230—231).
В дальнейшем венгерские языковеды приняли выводы И. Кнежи,
а Г. Барци исправил свое предыдущее мнение (14, с. 53).
Языковые и исторические данные доказывают, что терми.ны ос, ас, аас одного происхождения, так они вошли и в древнерусские'летописи (15, с. 49—51). К тем же выводам пришел
и М. Фасмер (16, с. 564). Таким образом, вслед за И. Кнежа
мы можем вновь подтвердить достоверность толкования этнонима «яс», как заимствованного из древнерусской этнонимики.
Русские заимствовали грузинское название ос, осети, ас, асы
с протетическим йотом яс, ясы (в дальнейшем ясин, ясьскъ),
которое было названием древних алан, покоренных кипчаками (ср. Радлов, 1, 535). Интересующий нас этноним мог попасть в венгерский язык прямо из древнерусского языка 'без
131
посредничества других народов, ибо (как было сказано выше)
древние венгры имели значительные связи с Русью.
Так современное венгерское языкознание понимает древнерусское происхождение этнонима «яс» в венгерском языке.
2. Новые венгерские труды о венгеро-осетинских
этноязыковых контактах
Живший в XVI в. венгерский гуманист-архиепископ Миклош
Олах в 1536 г. написал труд «Hungaria», содержащий описание Венгрии того времени, ее географии, просвещения, быта
жителей Венгрии. Ранее труд М. Олаха отдельно не издавался,
поэтому его публикация в Будапеште в 1985 г. (17) заслуживает высокой оценки. Латинское издание труда М. Олаха известно советским ученым, его цитирует В. И. Абаев в своем переводе известного исследования Д. Немета о ясском Глоссарии
1422 г. (18, с. 6). Использует сведения М. Олаха и Г. Барци
в монографии о происхождении венгерской лексики (14, с. 53).
Для исследователей ясской проблемы труд М. Олаха важен потому, что под 1536 г. он дает свидетельство употребления венгерскими ясами их древнего языка. Приводим соответствующий
отрывок в переводе на русский язык: «Вся Венгрия в наши
дни содержит в себе разные нации: венгров, немцев, чехов,
славян, хорватов, саксонцев, секеев, влахов, рацов, куманов,
ясин, рутен и, наконец, турок; все они употребляют язык, отличающийся друг от друга» (17,с. 80). Тем самым М. Олах подтверждает бытование особого ясского языка в XVI в. Известно, что в XVII в. венгерские ясы говорили уже по-венгерски
(Ф. Отрокочи).
В 1986 г. Сольнокский музей имени Дамианича опубликовал монографию этнографа Е. Гуйаш «Один осенний пастушеский праздник и его европейские параллели» (19). В центре
внимания автора образ и культ св. Венделя, его распространение по территории Венгрии. Св. Вендель был патроном-покровителем пастухов, прежде всего овчаров; по традиции он охраняет животных от болезней и всяческих бед. Культ св. Венделя распространен и в западной части страны, но самые значительные его памятники в виде изваяний стоят на венгерской
низменности — в области Сольнок и Ясшаге. Здесь популярно и имя Вендел. Анализируя культ святого Венделя, Е. Гуйаш
говорит о религиозных общинах, отправлявших этот культ (обряды, молитвы и т. п.) и описывает праздник св. Венделя 20
октября, трактует легенды, молитвы, обряды, традиции названного праздника. Очень подробно описаны изваяния св. Венделя в Ясшаге. Для осетиноведения интересно то, что, анализируя культ св. Венделя, Е. Гуйаш говорит о божестве осетин
«Фалвара» и утверждает, что последний представляет параллель Венделя в осетинском языческом пантеоне (19, с. 65).
Здесь автор ссылается на труды осетинских ученых В. И. Абаева и Б. А. Калоева (20).
По нашему мнению, исследования в этом направлении надо углубить: овцеводство было очень распространено у венгерских ясов и не исключено, что они в ходе миграции в XIII в.
принесли с собой аналогичный культ Фалвара, трансформировавшийся в дальнейшем в христианский культ св. Венделя. Все
это, в свете высказанных в книге Е. Гуйаш наблюдений, требует
дальнейших разысканий.
ЛИТЕРАТУРА
1. Р у б р у к Г и л ь о м . Путешествие в восточные страны. М.,
1957.
2. К а р п и н и П л а н о. История монголов. М., 1957.
3. М е s z а г о s G. Rovasirasos kun nyelvemlinen. Jazyg nyelvemlek Magyarozszagon. Szeged, 1937.
4. G у о r f f у G. Tanulmanyok a magyar allam
eredeterol.
Budapest, 1959.
5. П ч е л и н а Е. Г. О местонахождении ясского города Дедякова по русским летописям и исторической литературе.//Средневековые памятники Северной Осетии. МИА. М., 1963. Вып.
114. ,
6. Л а м а н с к и й В. И. Заметка об ясах-аланах. // Археологические известия и заметки, издаваемые Имп.
Московским
археологическим обществом, 1899, т. VII, № 8—10.
7. Р а с о в с к и й Д. А. Печенеги, торки и берендеи на Руси
и в Угрии.//5егшпагшт Kondakovianum, VI, Praha, 1933.
8. П а ш у т о В. Т. Древняя Русь и Венгрия.//Славяне и Русь.
М., 1968.
9. F о d о г F. A Jaszsag eletrajza. Budapest, 1942.
10. K n i e z s a J. A Magyar Nyelv Szlav Jovevenyszavai, I k.,
2 kiadas. Budapest, 1974.
11. S z a b о L. A jasz etnikai csoport I, Szolnok, 1979.
12. К r i s t о G. Az Anjou-kor naborui. Budapest, 1988.
'13. M e l i c h J. A jasz nep nevrol. Magyar Nyelv, VIII, 1912.
14. В а г с z i G. A Magyar Scokincs Eredete. Masodik Bovitett
Kiadas, Budapest, 1958.
15. H o d i n k a A. Az Orosz Evkonyvek Magyar Vonatkozasai.
Budapest, 1916.
16. Ф а с м е p М. Этимологический словарь русского языка.
М., 1987, Т. IV.
17. О 1 а Ъ М i k 1 о s. Hungaria. Budapest, 1985.
18. Н е м е т Ю. Список слов на языке ясов, венгерских алан.
133
132
Перев. с немецкого и примечания В. И. Абаева. Орджоникидзе, 1960.
19. G u l y a s Е. Egy oszi pasztorunnep es europai parnuzamai.
Szolnok, 1986.
20. А б а е в В. И. Осетинский язык и фольклор, I. М.-Л., 1949.
С. Н. МАЛАХОВ
МАЛОИЗВЕСТНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБ АЛА-,
НАХ В ЖИТИИ ФЕОДОРА ЭДЕССКОГО
С
L
истематизация и критический анализ
всех сведений об аланах, включая лаконичные упоминания этникона «аланы»
в эпистолографии, агиографических и риторических произведениях, не говоря уже об информации, содержащейся в византийской историографии и патриарших актах, позволит более полно представить картину алано-византийских связей и уточнить
то место, которое занимала Алания на политической
карте
средневековой Европы и Азии.
Первая попытка подобного анализа римских и византийских
источников была предпринята известным специалистом по истории античности Ю. А. Кулаковским. В работе «Аланы
по
сведениям классических и византийских писателей» он отмечал: «В течение всего VIII века нет опять никаких упоминаний об аланах в наших источниках. Но, очевидно, сношения
с Византией не прерывались за это время, так как началу
X века принадлежит событие, свидетельствующее об усилении
влияния Византии на этот народ, а именно: обращение алан
в христианство» (1, с. 51).
Действительно, последнее упоминание об аланах в византийской хронистике связано с событиями 708—711 гг., поездкой
спафария Льва — будущего императора Льва III — в Аланию (См.: 2, с. 65, 140—141; 3, с. 81—86). Вновь аланы
-упоминаются только в письмах константинопольского патриарха
Николая I Миетика (901—907 и 912—925), после его вторичного
восшествия на престол архипастыря (4, № 9, 46, 51, 52, 118,
133—135). Исчезновение этнонима «аланы» из византийских источников VIII—IX вв. историки объясняют тем, что аланы оказались в политической зависимости от Хазарского каганата (См.:
1, с. 49—55; 33, с. 103).
Однако один византийский агиографический
источник —
Житие Феодора Эдесского, в котором непосредственно говорится о крещении группы алан в середине IX века, — остался
135
вне поля зрения Ю. А. Кулаковского и до сих пор, насколько нам известно, не привлекал внимания историков-кавказоведов.
Сведения, содержащиеся в Житии, заслуживают того, чтобы остановиться на них подробнее — аланы не часто упоминаются в византийских источниках, относящихся к самому
«термину» периоду алано-византийских отношений, тем более
агиографических.
Греческий текст Жития Феодора Эдесского был
издан
И. В. Помяловским по рукописи Московской Синодальной библиотеки. Арсений Суханов в XVII в. привез кодекс с текстом
Жития в Москву из афонского монастыря Ивирон (5). Этот
«агиографический роман» (по меткому определению А. А. Васильева) не был в должной мере оценен историками, хотя дошел
в рукописи, законченной писцом Феофаном в июне 1023 года
(6, с. 166—168).
В IX в. Эдесса была епархиальным центром Осроэны, обширной территории в «земле Персидской», Северной Месопотамии. Епископ Эдессы Феодор родился около 793 г. и умер
в 860-х годах. (7, с. 430—433). Часть своей жизни он провел
в монастыре св. Саввы; став епископом, посетил Константинополь при Михаиле III и Феодоре (842—856). Защищая интересы церкви, Феодор путешествовал в Багдад (Вавилон) ко
двору легендарного царя по имени Мавия (Mauta;).
В Вавилоне епископ склонил Мавию тайно принять христианскую веру.
Согласно Житию, «царь вавилонский» с епископом Феодором, его племянником Василием и тремя своими верными слугами, а л а н а м и
по
п р о и с х о ж д е н и ю (oi'xetas 'е£
'AXaviv
xa-rafofx'Evou:;), отправились на берег Тигра, где Федор крестил «царя», а затем крещение приняли его слуги
(5, с. 85, § 82). Крещение Мавин, получившего христианское
имя Иоанн, X. М. Лопарев относил ко времени после 836 г.
(7,'С. 430). После раскрытия тайны крещения Мавия — Иоанн
и его слуги-аланы были убиты неверными, приняв мученическую смерть за истинную веру.
В арабской версии Жития правителем Багдада
назван
ал-Мамун. Решившись принять новую веру, он с тремя слугами принял крещение от епископа. Правда, арабский вариант
в этом месте сильно сокращен, многие подробности опущены,
в частности, не говорится об этническом происхождении слуг
(См.: 6, с. 197). Однако, как установил А. Васильев, арабский
вариант Жития представляет собой перевод с греческого, поэтому, видимо, были опущены подробности, не представлявшие интереса для арабоязычного читателя (6, с. 148).
136
О крещении Мавии, персидского царя, в правление Михаила и Феодоры, его убиении «персами» вместе с тремя слугами,
имеется лаконичное упоминание в русских хронографах (10,
с. 250).
Главный герой Жития Феодор, по мнению X. М. Лопарева,
был реальным лицом, а его жизнь была описана, вероятнее
всего, племянником Василием, участником крещения, в 870-е
годы (6, с. 198; 7, с. 430—433). Реальной представляется канва событий, послужившая основой для эпизода с крещением
«вавилонского царя». Прототипом Мавии являлся сын аббасидского халифа Мутаваккиля (847—861) Моавид или ал-Мувайад, задушенный по приказу своего брата 8 августа 866 г. (7,
с. 433; 11, с. 208—209). Ал-Мувайад был правителем Сирии,
в ходе династической борьбы христианское вероисповедание
могло стать поводом для его убийства. (7, с. 433). Гонения
на христиан были усилены при халифе Мутаваккиле: христиане
должны были носить желтую одежду, не имели права носить
чалму, ездить на лошади (56, с. 255).
Если принять за основу 870-е годы как время написания
Жития Феодора Эдесского, то следует признать, что упоминание
об аланах было уже в протографе и не является более поздней конъектурой. Само упоминание об аланах говорит об эрудиции и кругозоре агиографа, вероятно, его непосредственном
знакомстве с ними. Примечательно, что более поздние и сокращенные списки Жития опускают информацию об этническом
происхождении слуг («ойкетов») царя. Это вполне закономерно: первоначальный текст Жития, написанный современником,
учеником всегда был более богат жизненными реалиями, чем
более поздние редакции. С учетом этих положений напрашивается вывод о присутствии немногочисленной аланской диаспоры в Месопотамии. Скорее всего, это были воины-наемники
из состава халифской гвардии.
В первой половине IX в. наблюдается все большая тюркизация «офицерского» состава халифской армии, сопровождающаяся ростом тюркского влияния при дворе Аббасидов. Халифская профессиональная армия комплектовалась из полуисла'мизированного населения приграничных областей — курдов,
дейлемитов, армян-христиан и, в основном, центрально-азиатских тюрок (См.: 63, с. 93).
Если следовать буквальному прочтению этнонима в тексте
Жития, то, казалось бы, не должно возникнуть сомнения относительно этнической принадлежности трех слуг новокрещенного царя.. Однако к этнониму «аланы» в византийских источниках следует подходить осторожно, поскольку это название
часто смешивается с названием другого кавказского народа —
L
137
албанами, жителями Албании, Агвании, Алуанка или Аррана
(Северного Азербайджана). Выявление причин подобного отождествления двух народов в работах средневековых
авторов
представляет особый интерес для историко-географических штудий и не входит в наши задачи.
Еще в 1846 г. А. Яновский, попытавшийся решить проблему тождества двух этниконов, писал, что «многие, следуя византийцам, принимают Албанцев за Аланов», но и сам не избежал этой ошибки, спутав название Аланской епархии с Албанией, полагая, что имя последней осталось только в названии
епархии, существовавшей на Кавказе до нашествия Тамердана (12, с. 126—127, прим. 2; 167, 181).
Подобная опасность может подстерегать и современного исследователя. В византийской рукописной традиции ХЦ^ХП вв.,
и более поздней, 'дха>,'я часто превращалась
в 'AXajtavia,
'А.\л\м, 'AXatia (13,
с. 98^ № 2. 63), а аланский народ
„('AXavoi To'edvo;)B албанов ('AXpavoi) (14, с. 32. 10). Подобная
контаминация наблюдается не только в византийской литературе (Ср.: 15, с. № 39), но и древнеармянской: жители страны Алуанк (Албании) легко становятся аланами
(Ср.: 16,
с. 182, прим. 36; 17, с. 27—45; 18). Причину подобного сближения справедливо видят в том, что в первых веках н. э. в
Северном Азербайджане жили прикаспийские массагеты (маскуты), этнически родственные аланам Северного Кавказа (19,
с. 29, 152—166; 20, с. ПО, прим. 10).
Поэтому вполне естественно поставить вопрос: не являются ли аланы в Житии Феодора Эдесского албанами? Для этого есть очень веские основания из почти синхронного источника.
В историческом сочинении константинопольца Иосифа Генесия, написанном между 944—959 гг., упоминается об участии
«алан» в восстании Фомы Славянина 821—823 гг. против императора Михаила II (Подробнее см.: 21, с. 58; 22, с. 58; 23).
Восстание развернулось в малоазийских фемах в 821 г. Фома,
подобно «новому Ксерксу», собрал под своим началом многочисленные народы, готовясь к походу на столицу
империи:
«... итак, (он заключил союз) с агарянами, индами, египтянами, ассирийцами, мидянами, авасгами, зихами, ивирами, кавирами, склавинами, гуннами, вандалами, гетами и теми, кто
разделял позорное заблуждение Ману (TYJS M'avevto; [teeX'jp'.a'j
(хеггГ/ок): лазами и аланами ('AXavoTv), халдами и а р м я н а м и ,
а также другими различными народами...» (24, с. 24. 15—22),
Работая над своим сочинением, историк использовал хронику
Георгия Амартола, труд Продолжателя Феофана, агиографиче138
ские тексты, устные предания и рассказы. Аланы, упоминаемые им, безусловно, не являются северокавказскими аланами,
хотя ряд исследователей, кажется, не сомневался в точности
Генесия и достоверности этникона «аланы». (19, с. 146; 25,
с. 132—133). В списке народов, перечисленных Генесием, X. Кэпштейн рядополагает сторонников манихейской ереси, лазов, алан,
халдов и армян (См.: 26, с. 18), хотя четыре последние этнонима носят явно уточняющий характер и являются перечислением именно тех, кто был сторонником манихейской ереси,
т. е. павликанства. Болгарские византинисты, комментируя это
место в труде Генесия, отметили, что «аланы» являются северокавказскими аланами, которые с V в. жили на обширной
территории от предгорий Кавказа до устья Дона (27, с. 325,
прим. 12).
С подобным истолкованием этнонима трудно согласиться.
Прежде всего, сомнение вызвано тем, что «аланы» фигурируют
в одном ряду с з а к а в к а з с к и м и народами и являются
сторонниками п а в л и к и а н с т в а . Именно албаны были закавказским народом, а аланы обитали в Сарматии, на Северном Кавказе (См.: 17, с. 40—41). Распространение христианства в Албании связывают с проповедческой деятельностью епископа Фомы, начатой в 315 г. (18,, с. 124—126); о христианстве в Албании см.: 28). Павликианство становится известно в
Албании около середины VII в. (30, с. 48), по другим данным — с начала VIII в.: впервые ересь официально упоминается в постановлении Партавского (Албанского) церковного
собора 706—707 гг. (29, с. 159).
3. М. Буниятов считает, что жители албанской области
Баласакан (Байлакан) исповедовали павликианство до середины IX в. Позднее сторонники ереси, избегая
исламизации,
частично переселились из Албании в Византию (29, с. 164—
165). Эти албаны и могли принять участие в восстании Фомы
славянина. Известно, что католикосат в Албании сохранялся
до середины X в., а население исповедовало
христианство
вплоть до начала XV века (См.: 31, с. 26—27).
Исходя из этих данных, логично сделать вывод, что «аланы» Генесия являются албанами, жителями Албании, а не
Алании, как считалось до этого. Население Алании до конца
IX века пребывало в язычестве (Подробнее см.: 32, с. 25—26;
33, с. № 97—218). Об этом свидетельствует «Житие или мученичество Юлиана и дружины», написанное в Константинополе
в 870-е годы. В этом агиографическом сочинении, на основании
хроники Феофана, сообщается о поездке спафария Льва «к не.коему народу, называемому аланами, с дарами, чтобы они под
благовидным предлогом его погубили» (7, с. 55). Хотя в этом
139
житии сведения об Алании имеют книжный характер, но в них
отразился уровень информированности столичного агиографа о
Кавказе. Интересно, что Алания представляется ему страной,
населенной народом, далеким от благочестия. Вряд ли агиограф
пропустил бы и не отметил сообщения о христианизации Алании в IX в. Правда, известный специалист по истории византийской церкви Ф. Дворник доказывал, что Алания могла принять христианство в IX в., но этот вывод он делал опираясь
только на археологические материалы: остатки церкви, обнаруженные на р. Гиляч Т. М. Минаевой (См.: 34, с. 10—11).
Но Т. М. Минаева церковь датировала концом IX—началом
XI в. и в вопросе христианизации алан придерживалась вывода Ю. А. Кулаковского, отнесшего «крещение» алан к первой
четверти X в. (35, с. 300—301; Ср.: 36).
То, что албаны были христианами в первой четверти IX в.
и, следовательно, не могли принимать вторично крещение —
если даже допустить, что «аланы» Генесия были албанами —
подтверждает как «История Армении» Агатангелоса, так
и
греческийй вариант сочинения Агатангелоса, известный
под
названием «Житие Григория» (См.: 18, с. 124—126).
Используя русский перевод арабской версии Агатангелоса (37), Р. А. Габриелян попыталась доказать, что Армения
играла основную роль в распространении христианства у алан
до VII в., направляя своих проповедников на Северный Кавказ
через Дарьяльский проход (17, с. 46—63, 106). Однако этот вывод очень гипотетичен и не находит подтверждения в источниках. Перевод арабской версии Агатангелоса был сделан в
VIII—IX вв. с греческого, а «аланы», упоминаемые в арабском
варианте, являются жителями Албании, албанами, на что указывал еще Н. Я- Марр (37, с. 164—165). Кроме того, речь
об отправке епископа Фомы в Албанию, а не в Аланию идет
именно в раннем, греческом, варианте этого сочинения (Ср.:
18, с. 126). К этому следует добавить, что на Евфрате крещение приняли царь Армении Трдат, цари Иверии, Лазики и
Албании (См.: 18, с. 125; 37, с. 135—137), но не Алании.
Появление же «алан» в сочинении Генесия следует связывать
с этнонимической аберрацией, возможно, характерной для сознания представителя армяно-византийского рода, каким являлся автор. Известно, что Иосиф Генесий приходился внуком
друнгарию виглы Константину Армянину, жившему в IX в (См.:
38, с. 116—174; 39, с. 15—44; 40, с. 103—108).
Нельзя исключать возможность ошибки писца при написании этнонима. Рукопись Истории Генесия дошла в единственной копии, датируемой XI в. (См.: 24, с. XXII—XXVII).
Таким образом, следует признать, что этноним «аланы» у
140
Генесия мог появиться вследствие описки автора или переписчика и не имеет никакого отношения к северокарказским аланам.
В контексте Жития «аланы» выступают язычниками, поэтому не могли быть «албанами», принявшими христианство в IV в.
Крещение «перского» царя со слугами воспринималось средневековым читателем как торжество православного вероисповедания над инаковерием. Приведем лишь один пример. В рукописи Жития княгини Ольги (Погодинское собрание № 744, конец XVI — начало XVII в.), принадлежавшей священнику
Кремлевского Благовещенского собора Сильвестру
(ум.
до
1577 г.), содержится приписка, зачеркнутая в подлиннике, но
свидетельствующая об интересе у русского читателя в конце
XVI в. к легендарному царю Мавии. Описывая деяния «достох-,
вальной» императрицы Феодоры, утвердившей иконопочитание
после смерти своего «богоненавистного» мужа Феофила, Сильвестр (по мнению А. Соболевского, в большей части написавший Житие княгини Ольги) неожиданно в скобках замечает:
«И в таже лета Феодор епископ Едесский крестил Маавию
царя перского» (41, с. 199).
Однако точно установить этническое происхождение «алан»-:
слуг в Житии Феодора Эдесского помогает древнерусский перевод этого агиографического сочинения (Библиографию см.: 64,
с. 175—177). Он был осуществлен, вероятно, в XII в., но пока известны отрывки, относящиеся только к началу XIV в.
(8, с. 339—357; 64, с. 175—176). Хотя древнерусский перевод
не во всем следует греческому оригиналу, но описание крещения Мавии и его слуг сохранилось. Особенно для нас важен
перевод этнонима: «Имеяше же царь три известны отроки от
асия соуща родом» (9, с. 221). «Верные отроки» крестились
вместе с Мавией, вследствие чего «их же к тому не рабы, но
братию свою исповеда царь» (9. с. 222—224). В лицевой рукописи Жития из собрания П. П. Вяземского имеется миниатюра с изображением трех безбородых и нагих аланских отроков, стоящих по колено в водах Тигра; невдалеке от них царь
принимает благословление епископа (См.: 9, с. 244).
Свидетельство об аланах в Житии замечательно тем, что
является вторым случаем прямого перевода византийского этнонима «Аланы» через термин «Асы» или «Ясы» в древнерусской
литературе. Ранее была известна глосса XI в. в древнерусском
переводе «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, указывавшая на родственные связи народа аланов (TGBV 'A/.avcov)
с ясами и печенегами: «Языкъ же ясескыи ведомо есть, яко
от печенежьска рода родился, живуще подле Тана и Меотского
моря» (42, с. 454, 10—11). Интересно также и то, что «аланы»
141
Жития в переводе называются асами. На Руси алан традиционно называли ясами. Лишь изредка в некоторых изводах русских летописей вместо «Ясы» стоит слово «Асы»
(Ср.: 65,
с. 31).
Это еще раз подтверждает ранее высказывавшиеся
предположения (См., например: 45, с. 866—867; 46, с. 3—
53; 51, с. 4; 66, с. 103—104), что термин «асы» породил в
древнерусской письменной традиции этноним «ясы». Большинство исследователей считает, что этноним «ас» появляется в
VII—IX вв., но особенно широкое распространение, как название алан в восточных (арабских, персидских) и западноевропейских письменных источниках, он получает с XIII в (Подробнее: 45, с. 886—887; 46, с. 9, 40; 19, с. 101 — 177, 221; 49, с. 189,
191 —199). Итак, византийскому этнониму «аланы» соответствовало древнерусское — «ясы», реже — «асы». Термин «аланы»
характерен только для византийской этнонимической номенклатуры (15, с. 134—141). Утверждение С. А. Плетневой, что алано-болгарское население верхнего Подонья называлось «в византийских источниках «асиями» или «асами», не совсем точно (См.: 43, с. 269).
Проблема соотношения этнонимов «аланы» и «асы» еще
не получила однозначного решения (Различные точки зрения
см.: 12, с. 198; 44, с. 160; 46, с. 3—53; 47, с. 82; 48, с. 65—73;
49, с. 200—205), но в последнее время историки высказываются за полную эквивалентность этих этниконов (53, с. 77) и не
находят значительных различий в материальных памятниках
«асов» Западного Кавказа, алан Восточной Алании и «ясов»
Придонецких степей (49, с. 200—205).
Нельзя согласиться с мнением, что «асы» было самоназванием тюрков, в X в. присутствовавших в Западной Алании (См.:
50, с. 45—49). Наоборот, этим термином тюркские народы обозначали алан — ираноязычное население Северного Кавказа
XIII—XIV вв. На это совершенно четко указывает
Иоганн
Шильтбергер на рубеже XIV—XV вв. Ясский язык он называет одним из языков, на котором совершают богослужение
«по греческому исповеданию» и подчеркивает, что ясский язык
(yassen) у «язычников» (то есть турок и татар) называется
:«ас» (Afs), а сами ясы (lassen) турками именуются
«Ас»
( A f f s ) (52, с. 102, 108—109).
Таким образом, в Житии Феодора Эдесского речь идет
о северокавказских аланах. Византийские авторы осознавали
языковую и этническую самобытность этого народа и — независимо от его географического расселения — чаще всего именовали «аланским народом», «аланами», а древнерусские книжники — «ясами» или «асиями».
142
Каким образом аланы могли попасть на службу к правителям Арабского халифата?
7
В VII — первой половине IX в. арабы совершают много,; численные походы в Закавказье, стремясь проникнуть на Северный Кавказ и сломить сопротивление Хазарского каганата.
Поскольку Алания находилась в союзнических отношениях с
каганатом, то первые удары приходились по ее территории.
В союзе с хазарами аланы могли участвовать в ответных военных акциях. В 651 г. на берегах Евфрата потерпело поражение от арабов византийское войско фемы Армениак, в составе которого находились аланы, авасги и хазары (54, с. 8).
Арабы вторгались в Аланию в 662, 723, 725, 728/9, 730, 735,
737 годах (33, с. 104—107, 1 1 1 ) , пытались установить контроль
над Дарьяльским проходом. Согласно армянскому географу VII
века, в это время в Сарматии обитали аланы, а цанары держали проходы Аланский и Цекан (55, с. 37).
Только к 752—754 гг. в области цанаров (ас-Саннариййа)
арабам удалось установить свой гарнизон, осуществляя массовое уничтожение цанаров (санаров) (См.: 56, с. 100—101).
Во время одного из походов арабский полководец Буга вывел
из Алании по одним данным 3000, по другим — 200 семей
алан и поселил их в Дманиси ,(57, с. 29). Следовательно, пленные аланы и члены их семей вполне могли пополнять немногочисленную аланскую диаспору в Месопотамии и Ближнем Востоке, не говоря уже о Закавказье. Аланы могли наниматься
на военную службу халифатом, не исключено их присутствие,
как показывает Житие, в личной охране представителей семьи
халифа.
В Северное Междуречье и на Ближний Восток вела «шелковая дорога», пролегавшая частично через Северо-Западный
Кавказ (См.: 58, с. 151 —162). О налаженных торговых связях
в VIII—IX вв. с Востоком свидетельствуют не только находки
тканей ближневосточного производства из скальных могильни-~
ков Западной Алании, но и дирхемы Омейядов и Аббасидов,
встречающиеся на территории исторической Алании (См.: 59,
с. 78, 87; 60, с. 28—29; 61, с. 165).
Подводя итоги, еще раз отметим, что в Житии Феодора
Эдесского имеется наиболее раннее свидетельство о крещении
группы алан за пределами Алании. Трудно судить, было ли
это типичным явлением для алан, занятых на иноземной службе, или все же представляет уникальный факт из истории арабо-аланских и алано-византийских отношений. Вероятнее всего, агиограф зафиксировал нетипичное явление, с оттенком
легендарности, но потому, что его не удивляет этническое про1
исхождение «отраков» и их крещение, представляется, что ала143
ны для писателей IX в., принадлежавших к византийскому культурному миру, не исчезали окончательно в тени Хазарского
каганата. Аланы обособляются агиографами как в кавказском,
так и ближневосточном регионах.
Аланские дружинники, оторванные от гомогенной этнокультурной среды, отличались большей религиозной лабильностью,
испытывая давление развитых религиозно-идеологических систем. В среде профессиональных военных быстрее проявлялись
признаки социально-конфессиональной адаптации. Развитию
этого процесса могла способствовать психология наемника,
оторванного от привычных условий жизни и находящегося в
постоянном эмоциональном напряжении. В случае возвращения в Аланию, такие лица могли способствовать возникновению новых религиозных тенденций в обществе при наличии
благоприятных социально-экономических условий.
В этой связи следует вспомнить сообщение ал-Идриси (ок.
1100—1165), который в своем географическом труде малоазийский город Энеон и прилегающую область обозначил как землю алан (ал-Лан), исповедовавших несторианство (См.: 62,
с. 70, 75, прим. 27—28). Эти данные не получили
ясного
истолкования.
В Житии Феодора Эдесского содержится факт, подтверждающий наличие аланских контингентов в войсках Арабского
халифата середины IX века, но численность их была невелика.
Сопоставив этноним «аланы» в сочинении Генесия и Житии,
мы пришли к выводу, что сведения Генесия не могут использоваться как достоверные при изучении истории алан IX в.
Напротив, в Житии Феодора Эдесского сообщается об аланах,
выходцах с Северного Кавказа, что подтверждает древнерусский переводчик, используя термин «асы». Знаменательно также то, что в роли «просвещаемых» в Житии выставлены
аланы. Это еще раз свидетельствует — Алания для византийских агиографов второй половины IX века представлялась языческой страной.
ЛИТЕРАТУРА
1. К у л а к о в с к и й Ю. А. Аланы по сведениям классических
и византийских писателей. Киев, 1899.
2. Ч и ч у р о в И. С. Византийские исторические сочинения:
«Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. Текст, перевод, комментарий. М., 1980.
3. З е т е й ш в и л и С. Г. Сведения об аланах в «Хронографии» Феофана//Древнейшие государства
на
территории
СССР. Материалы и исследования. М., 1976.
4. Nicholas I Patriarch of Constantinople. Letters Greek Text
144
and English Translation by R. G. H. Jenkins and L. G. Westerink. Wash., 1973.
5. Житие иже во святых отца нашего Феодора архиепископа Едесского/Издал И. В. Помяловский. Спб, 1892.
6. V a s i I i e v A. The Life of St. Theodore of Edessa//Byzantion
1942—1943. Vol. XVI. Fasc. 1.
7. Л о п а р е в X. М.. Греческие жития святых VIII и IX веков.
Ч. 1. Современные жития. Петроград, 1914.
8. Л о п а р е в Х р . Русское анонимное описание Константинополя (ок. 1312 г.)//Известия Отделения русского языка и
словесности. 1898. Т. Ш. Кн. 2.
9. Житие Феодора Едесского. Из рукописи, принадлежащей князю П. П. Вяземскому, № LXXXIX. Списано литографически
чернилами на прозрачную бумагу Феодором Елисеевым. Спб.,
1885. Вып. III.
10. Воскресенская летопись//ПСРЛ. Спб., 1856. Т. 7.
11. В о n w e t s с h N. Die Vita Theodor, Erzbischofs von Edes
sa//BNJ. 1921. Bd. II.
12. Я н о в с к и й А. О древней Кавказской Албании//ЖМНП
1846. Ч. 52.
13. Hieroclis Synecdemus et notitiae graecae episcopatuum. Accedunt Nili Doxopatrii notitia patriarchatuum et locorum nomina immutata/Ex rec. G. Parthey. Berolini, 1866.
14. N i c e p h o r u s B a s i l a c a . Orationes e t epistolae/Edidit
A. Garzya. Leipzig, 1984.
15. Б и б и к о в М. В. Византийские источники по истории Руси,
народов Северного Причерноморья и Северного
Кавказа
(XII—XIII вв.)//Древнейшие государства
на
территории
СССР. Материалы и исследования 1980 г. М., 1981.
16. М о в с э с К а л а н к а т у а ц и . История страны Алуанк//
Пер. с древне-арм., предис. и комм., Ш. В. Смбатяна. Ереван, 1984.
17. Г а б р и е л я н Р . А. Армяно-аланские отношения (I—X вв.)
Ереван, 1989.
18. А к о п я н А. А. Албания-Алуанк в греко-латинских и древнеармянских источниках. Ереван, 1987.
19. Г а г л о й т и Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин
Тбилиси, 1966.
20. М и н о р с к ий В. Ф. История Ширвана и Дербенда X—
XI вв. М., 1963.
21. Б а р т и к я н Р. М. Источники для изучения истории павликианского движения. Ереван, 1961.
22. Л и п ш и ц Е. Э. Павликианское движение в Византии в
V I I I и первой половине IX в.//ВВ. 1952. Т. 5.
23. Л и п ш и ц Е. Э. Очерки истории византийского общества
10 Аланы...
145
и культуры, VIII — первая половина IX века. М.; Л., 1961.
24. Joseph! Genesii regum libri quattuor/Rec. A. LesmiiellerWerner et H. Thurn. Berolini; Novi Eboraci, 1978.
25. К у и и к А. О записке готского топарха. Спб., 1874.
26. К б р s t e i n H. Thomas: Rebell und Gegenkaiser in Byzanz.
В., 1986.
27. Извори за българската история, VIII: Гръцки извори за
българската история, IV./Със. и ред. И. Дуйчев, Г. Цанкова-Петкова, В. Тъпкова-Заимова, Л. Йончев, П. Тивчев
София, 1961.
28. Г е ю ш е в Р. Б. Христианство в Кавказской Албании. Баку, 1984.
29. Б у н и я т о в 3. М. Из истории Кавказской Албании VII—
VIII вв.//Вопросы истории Кавказской Албании. Баку, 1962.
30. И о с е л и а н и П. Краткая история грузинской церкви.
Спб., 1843.
31. Г а л о н и ф о н т и б у с И о а н н д е . Сведения о народах Кавказа (1404 г.). Баку, 1980.
32. К у з н е ц о в В. А. Христианство в Алании до X в.//
Известия ЮОНИИ. 1978. Т. XXIII.
33. К у з н е ц о в В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе,
1984.
34. Д в о р н и к Ф. Миссии греческой и западной церквей на
Востоке в средние века. Мш, 1370.
35. М инаева Т. М. Археологические памятники на р. Гиляч
в вервовьях Кубани//Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. М.; Л., 1951.
36. К у л а к о в с к и и Ю. А. Христианство у алан//ВВ. 1898.
Т. 5.
37. М а р р Н. Я. Крещение армян, грузин, абхазов и аланов
святым Григорием. Спб., 1905.
38. H i r s c h F. Byzantinische Studien. Leipzig, 1876.
39. Ш т е й м а н н В . О личности автора «Истории царей» Генесия // ВВ. 1914. Т. 21.
40. М а г ko р о u lo s A. Quelques remarques sur le famille des
Genesioi des aux IX-X siecles //ЗРВИ. 1986.Т.XXIV—XXV.
41. С о б о л е в с к и й А. Поп Сильвестр и Домострой//Известия по русскому языку и словесности. 1929. Т. II Кн. I.
42. М е щ е р с к и й Н. А. «История иудейской войны» Иосифа
Флавия в древнерусском переводе. М.; Л., 1958.
43. П л е т н е в а С. А. На славяно-хазарском пограничье.
(Дмитриевский археологический комплекс). М., 1989.
44. П ч е л и н а Е. Г. О местонахождении ясского города Дедякова по русским летописям и исторической литературе//
\ Средневековые памятники Северной Осетии. М., 1963.
146
45. Б а рт о л ь д В. В. Аланы//Сочинения. М., 1963. Т. II ( 1 ) .
46. В а н е е в 3. Н. Средневековая Алания. Сталинири, 1959.
47. Т у р ч а н и н о в Г. Ф. Памятники письма и языка народов
Кавказа и
Восточной
Европы.
Л.,
1971.
48. К а р с а н о в А. Н. Донецкие аланы на рубеже XI—XII вв. //
Методика исследования и интерпретация археологических
материалов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988.
49. М и н а е в а Т. М. К истории алан Верхнего Прикубанья
по археологическим данным. Ставрополь, 1971.
50. К у б а н о в А. В. К вопросу об этническом составе населения Западной Алании//Вопросы археологии и традиционной этнографии Карачаево-Черкесии/Науч. ред. А. И. Першиц. Черкесск, 1987.
51. Н е м ' е т Ю. Список слов на языке ясов, венгерских алан.
Орджоникидзе, 1960.
52. Путешествие Ивана Шильтбергера по Европе, Азии и Африке, с 1394 года по 1427 год/Пер, с нем. и снабдил примеч.
Ф. Брун. // Записки императорского Новороссийского университета. 1867. Т. /
53. К у з н е ц о в В. А. Дургулель Великий и Нижний Архыз //
Методика исследования и интерпретация археологических материалов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988.
54. Б а л а д з о р и. Книга завоевания стран / Пер. П. К. Жузе.
Баку, 1927.
55. Армянская география VII в. по Р. X., приписываемая Моисею
Хоренскому / Текст и перевод издал К. П. Патканов. Спб., 1877.
56. Т е р-Ге в о н д я н А. Н. Армения и Арабский халифат.
Ереван, 1977.
57
Дж а н а ш в и л и М. Известия грузинских летописей и
историков о Северном Кавказе и России//СМОМПК. 1897.
Т. 22.
58. И е р у с а л и м с к а я А. А. Аланский мир на «шелковом
пути» (Мощевая Балка — историко-культурный комплекс
VIII—IX вв.)//Культура Востока. Древность и раннее средневековье. Л., 1978.
59. К р о п о т к и н В. В. Новые находки сасанидских и куфических монет в Восточной Европе//Нумизматика и эпиграфика. 1971. Т. IX.
60. П а х о м о в Е. А. Монетные клады Азербайджана и других
республик, краев и областей Кавказа. Баку, 1959. Вып. V I I I .
61. Т м е н о в В. В. Средневековые историко-архитектурные памятники Северной Осетии. Орджоникидзе, 1984.
147
62. Б е и л и с В. М. Ал-Идриси о портах черноморского побережья и связях между ними // Торговля и мореплавание в
бассейне Черного моря в древности и средние века. Ростовна-Дону, 1988.
63. Г р ю не б а у м Г. Е. фон. Классический ислам. Очерк истории (630—1258) // Пер. с анг. И. М. Дижура. М., 1988.
64. Б е л о б р о в а О. А. Житие Феодора Едесского // Словарь
книжников и книжности Древней Руси. Вып. I.: XI— первая
половина XIV в. / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1987.
65. Патриаршая или Никоновская летопись // ПСРЛ. 1965. Т.
9—10.
66. В о л к о в а Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973.
С. Н. МАЛАХОВ
К ВОПРОСУ О ЛОКАЛИЗАЦИИ ЕПАРХИАЛЬНОГО ЦЕНТРА А Л А Н И И В XII—XVI ВВ.
'редположение, высказанное в свое время
выдающимся историком и этнографом
'Кавказа В. Ф. Миллером, о расположении центра Алане кой митрополии в верховьях р. Большой Зеленчук (1, с.. 118), получило блестящее подтверждение в результате многолетних археологических раскопок, проведенных в
Нижне-Архызском городище В. А. Кузнецовым. Нижне-Архызское городище X—XII вв. характеризуется им как крупный
религиозный и культурно-административный центр
Западной
Алании (2, с. 230—246). Но до сих пор спорным является
вопрос о месте расположения митрополичьего центра
после
XII века и времени окончательного прекращения существования Аланской митрополии в системе Константинопольского патриархата.
Между тем локализация епархиального центра
Алании,
процесс его формирования и перемещения открывает новые аспекты в изучении византийско-аланских '.ерковно-политических
связей и некоторых проблем внутренне? истории самой Алании. Нам представляется, что, привлекая данные нотаций Константинопольского патриархата — этих своеобразных каталогов епархий и автокефальных церквей—и просопографические
свеления из византийских патриарших актов об иерархах Алании, можно подойти к разрешению поставленной проблемы.
Как известно, после принятия аланами христианства при
патриархе Николае Мистике (901—907, 912—925), вероятно, во
второй половине X века статус Аланской епархии повысился
и из архиепископии она стала митрополией (5, с. 204—206).
Ю. А. Кулаковский, впервые обратившийся к византийским
источникам по истории христианизации алан, писал, что возвышение Алании в ранг митрополии было определено ростом политического значения северокавказского государства
в
глазах
константинопольских дипломатов (6, с. 7—10). Затем он отметил, что в правление императора Алексея I Комнина (1081 —
П;
149
1118) произошло соединение Аланской и Сотириупольской епархий (6, с. 11). Город Сотириуполь (он же Сотериуполь, Сотерополь, Сотирополь, Ставрополь) Ю. А. Кулаковский принимал
за Питиунт — Пицунду, епархиальный центр Авасгии, поскольку, по его мнению, Севастополь (Сухуми) перестал быть центром авасгийской епархии около X века по неизвестным при-'
чинам (7, с. 36—37). Несколько позднее он пишет: «В XIV веке
Алания по-прежнему оставалась митрополией константинопольского престола, но митрополит не имел уже кафедры в своей
епархии: Аланская епархия была соединена с Авасгийской и
аланский митрополит имел свою резиденцию в приморском, далеком от Алании городе Сотириуполе» (8, с. 60). В другой его
работе подчеркивается, что где была первоначально кафедра
аланского митрополита неизвестно, но с XIV века она помещалась в Сотириуполе — кафедральном городе Авасгии (9, с. 319,
пр. 1).
Тем не менее существовали и другие точки зрения:
в
идентификации Сотириуполя и Питиунта сомневался В. В. Латышев, видевший в Сотириуполе Севастополь (Сухуми); сближался с его точкой зрения и В. В. Болотов (См.: 10, с. 173;
7, с. 12, пр. 1). Однако многочисленные публикации Ю. А. Кулаковского возымели сиду аргумента.
Этимология названия Сотириуполь (Сотирополь) объяснялась тем, что, возможно, в Пицунде был храм, посвященный
Христу Спасителю (11, с. 120); отсюда — и название: «город
Христа Спасителя»; но археологически эта гипотеза не подтверждалась, хотя неподалеку от города был храм св. Софии (7,
с. 37).
Мы специально остановились так подробно на изложении
точки зрения Ю. А. Кулаковского, поскольку она фактически
без изменения вошла в современное отечественное кавказоведение. Опираясь на сообщения о Сотириуполе в сочинении
Константина Багрянородного
«Об
управлении
империей»,
3. В. Анчабадзе считал, что этот город находился не на границе Абхазского царства с Византией, а на границе исторической Авасгии или Абхазского эриставства, которое как адми
нистративная область входила-в состав Абхазского
царства
(12, с. 115—116). Это положение находит подкрепление, правда, не совсем убедительное и в новых работах, анализирующих «абхазские сведения» Константина Багрянородного (См.:
13, с. 80—81). На основании упоминания в актах о соединении архиепископства Сотириуполя с Аланской митрополией делается даже вывод об ориентации церковной организации Абхазии на Северо-Западную Зихию и Аланию (14, с. 25).
,
В. А. Кузнецов высказал предположение, что резиденция
150
аланских митрополитов находилась в Нижнем Архызе с X по
XIV век, а подчинение в конце XII века Сотириупольской кафедры аланскому митрополиту было формальным и не имело
реального значения (5, с. 207, 209, 212; См.: 15, с. 50).
Еще в свое время Ф. К. Брун осторожно заметил: «Если
я не ошибаюсь, то Питиус иногда называется Сотириуполис»
(16, с. 245). Позже несколько дальше пошел И. Бромберг,
справедливо усомнившийся в безоговорочном отождествлении
Сотириуполя с Питиусом-Пицундой-Вичиной и предложивший
искать какое-либо другое место на понтийском побережье, где
мог находиться этот архиепископский центр (17, с. 173).
С вышеизложенной версией Ю. А. Кулаковского, на наш
взгляд, нельзя согласиться по трем причинам. Во-первых, его
указание на то, что Алания имела кафедру в СотириуполеПицунде основано на единственном свидетельстве из списка
названий городов в приложении к «Синекдему» Иерокла (середина VI века). В самом тексте «Синекдема» Сотириуполь (Сотирополь) не упоминается (См.: 19). Время составления списка
переименованных городов Византийской империи
неизвестно.
Скорее всего, он появился на волне «македонского энциклопедизма» в конце IX — первой половине X века. В числе древних городов, переименованных позднее, отмечается и Сотириуполь «Сотирополь ныне Пифия» (18, Прилож., 2, с. 312,
72). Если учесть, что список городов в качестве справочника прилагался к трудам Константина Багрянородного, то
станет очевидно, что при нем Пифию-Питиунт никто уже не
называл Сотириуполем (Сотирополем). От юда следует вывод,
что уже к X веку, возможно, древнее название Пицунды Сотириуполь воспринималось современниками как архаичное и в
повседневной практике не употреблялось. Поэтому неудивительно, что Константин VII Багрянородный, приводя список городов в своих трудах, повторяет современное ему название Пицунды — Пифия (20, с. 282). Если это так, то город Сотириуполь,
который упоминается Константином VII при описании восточных пределов Авасгии в своем трактате «Об управлении империей» (Ср.: 21, с. 402, 404), никак не связан с Пицундой
и может быть локализован только на южной границе Авасгии
с Византией, в области близлежащей Трапезунду.
Во-вторых, Сотириуполь не мог быть центром Авасгийской
епархии и никогда им не был, поскольку, как показывают
нотиции, этим центром был Севастополь вплоть до конца XI
века (3, с. 207, № 1. 72; с. 218, № 2. 76; с. 233, № 3.
94; с. 251, № 4. 74; с. 266, № 5. 77; с. 274, № 7. 100; с. 294,
№ 8. 116; с. 346, № 11. 135; 22, с. 5.—76). Севастополь (Сухуми) был центром Авасгийской епархии примерно с VII по
151
XI век (Ср.: 3, с. 7—9, 118). Одновременно в тех же нотициях,
но только с начала X века и по конец XIV века, присутствует
Сотириуполь, упоминаемый как самостоятельное (автокефальное) архиепископство, подчиненное «царственному трону», т. е.
Константинопольскому патриархату (22, с. 60. 1202).
Сотириуполь не идентичен с кафедральным центром Авасгии. Первое упоминание о Сотириуполе как архиепископстве
засвидетельствовано в нотиции № 7, относящейся к 901 —
907 гг.,— первому патриаршеству Николая Мистика (3, с. 273,
№ 7. 87). Этот город-крепость («кастрон»), очевидно, возник
в конце IX века на восточных рубежах Византийской империи,
недалеко от Трапезунда, и место тамошнего архиепископа было
не очень престижным. В начале-середине X века (нотиция № 7)
архиепископство значится на 87 месте, в XII—XIII вв.— на
149 месте, а во второй половине XIV в. (нотиция № 19) —
на 127 (Подробнее см.: 3, с. 273, № 7. 87; с. 294, № 8. 102;
с. 345, № 11. 122; с. 351, № 12. 119; с. 377, № 13. 104;
385, № 15, 149; с. 389, № 16. 109). То, что автокефальное
архиепископство должно было напрямую подчиняться патриарху, говорит в пользу его расположения в «варварской» стране,
то есть на периферии византийской ойкумены. В середине XII
века Нил Доксопатр, составивший таксис кафедр, находящихся под юрисдикцией патриарха, особо подчеркнул, что митрополитов в окраинные епархии — Херсон, Хазарию, Готфию,
Халдию, Авасгию, Иверию и Аланию — направляли непосредственно из Константинополя (18, с. 297. 222—229). Итак, следует полностью отказаться от отождествления Сотириуполя с
центром Авасгийской епархии, как ошибочного, независимо от
того был им Питиунт или Севастополь.
И, наконец, в-третьих, Н. Икономидис, исследуя греческую
рукопись тактикона X века, описывающую крепости империи
на восточном пограничье, обратил внимание, что Сотириуполь
отождествляется с местечком Вурдзо фшщрьогл'Ьгш- YJTOI Воо&С<»)
и предложил его искать на левом берегу реки Чорох (4, XXIV,
с. 293—294). М. Куршанский локализует крепость на юге Кавказа и к востоку от Трапезунда (23, с. 256). Э. Брайер и Д. Уинфилд видят в Сотириуполе современный г. Борчка, находящийся на левом берегу р. Чорох, примерно в 40 км вверх по течению от места ее впадения в Черное море. Эта крепость в
1377—1386 гг. была потеряны Трапезундской империей и перешла под контроль правителей княжества Самцхе-Саатабаго (24,
с. 347—350). Итак, местоположение Сотириуполя, которому на
долгие годы суждено было стать центром Аланской митрополии, в результате тщательных торографических изысканий, предпринятых в последние годы зарубежными византинистами, мож152 .
но считать выясненным. К выводу о локализации Сотириуполя
в районе Трапезунда пришел недавно и Ю. Н. Воронов, рассчитывая протяженность побережья Зихии и Авасгии по Константину Багрянородному (69, с. 72—73). Из этого следует,
что алано-трапезундским отношениям должно быть придано особое внимание при изучении политических, военных, религиозных и культурных контактов Алании с Византией. Первый крупный шаг в этом направлении сделан В. А. Кузнецовым, установившем генетические историко-архитектурные связи между церковным зодчеством Западной Алании и аналогичными памятниками Трапезунда и Малой Азии (См.: 42).
Когда же произошло и каковы .вероятные причины перемещения епархиального центра Алании из Нижнего Архыза в
Сотириуполь? Как известно, в нотиции № 7, отражающей состояние кафедр восточной христианской церкви в первой половине X в. и в основном составленной в первое патриаршество
Николая Мистика, сведения об Алании отсутствуют (3, с. 53—
55). Из этого следует вывод, что в первой четверти X в. архиепископство Алания не смогло конституироваться в самостоятельную церковно-административную единицу. В «Диатипосисе», приписываемом Льву VI Мудрому (886—912) и известному в списках середины XIV в., Аланская митрополия значится
на 61 месте, но эта роспись церковных кафедр отражает административное деление не начала X в., а середины XII — второй
половины XIV века (3, с. 172—174). Алания не сразу обрела
свое место в каталоге епархий и церквей восточно-христианского мира. Во фрагментах нотиции №
10, опубликованной
В. Н. Бенешевичем,— время ее составления приходится на конец X в., но не позднее 1082 г.,— Аланская митрополия уже
упомянута, но ей пока не нашлось места в основном тексте
росписи, поэтому сообщение о ней вынесено в схолии (25, с. 65—
66). Уже к 1032—1039 гг. Алания выходит на 61 место среди автокефальных митрополий и значится после России
(3,
с. 122). Ее главным отличием от обширной русской митрополии — «ровесницы» было отсутствие подчиненных епископских
кафедр. Сведения об аланском митрополите и митрополии впервые появляются в конце X в.: в типиконе патриарха Сисиния II
под 998 г. говорится о митрополите (26, с. 93. 1, 9—10), а
имя его, Николай, известно по документу 1024 г. (26, с. 94.
45—46).
До недавнего времени считалось, что, согласно комментарию
к нотиции № 11, сделанному в начале XIV в., объединение
Алании и «епископии Сотириуполя» произошло по решению Синода и хрисовулу Алексея I Комнина (18, с. 231, № 11. 73).
Из трактата о перемещении должностных лиц церкви и объединении кафедр, опубликованного Ж. Даррузесом, удается извлечь
более точные сведения. Запись о соединении аланской и сотириупольской кафедр относилась к патриаршеству Николая
III
Грамматика (1084—1111) и гласила: «Алании отдан Сотириуполь»(Тш 'A/.aviac 'euoUYj т} 2<urr,<HoU7:oXi:)(28, с. 182, № 54). Но
и эти хронологические рамки можно сузить. Изучая греческую
рукопись конца X — начала XI в., Ж- Даррузес обратил внимание на надпись в колофоне под 1105 г., в которой упоминается Иоанн Монастириот — «митрополит и архиепископ Алании—Ставрополя» (3, с. 127; 28, с. 206—207). Исследователь
предлагает читать вместо «Ставрополя» — «Сотириуполя», хотя такое объединение малозначимой архиепископии и довольно
крупной митрополии остается для него странным и малопонятным. Безусловно, Иоанн Монастириот является пока первым
известным владыкой двух объединенных епархий.
Сопоставив приведенные выше данные, можно сделать вывод, что перемещение центра Аланской митрополии из Нижнего Архыза в Сотириуполь произошло между 1084 и 1105 годами. Сотириуполь стал кафедральным городом аланского митрополита, с этого времени совмещавшего обязанности владыки и архиепископа.
Подобные административно-должностные изменения
не
могли не сказаться на взаимоотношениях митрополита со своей
паствой, патриархатом и церковными властями
Трапезунда.
Трапезунд в это время был центром епархии Лазика, на территории которой и находился Сотириуполь (3, с. 291, № 8.
35). Военную и гражданскую власть в кастроне Сотириуполь
в XI веке держал родовитый стратиг Никита (30, с. 38. 32,
71. 9). Сам город, как и область Лазику, современники представляли размещенными у восточных пределов фемы Халдия (30,
с. 71. 9; с. 118. 10—13). Трапезунд считался центром «страны
Лазов» (30, с. 151. 36), а «Лазия» (Aa'a) была народным названием Трапезундской провинции и специально той ее части,
которая простиралась от Офи до Хорианской области (31, с. 137,
пр. 1 ) . Побывавший между 1394 и 1427 годами в Трапезунде
Иоганн Шильтбергер отмечал, что Трапезунду принадлежит Лазика, область «богатая виноградниками и населенная греками»
(32, с. 39—40).
Сложность положения митрополита заключалась в том, что
архиепископская кафедра в городе не была ликвидирована. Она
считалась вакантной, но переданной Аланской митрополии. Кроме того, архиепископская кафедра была старшей по возрасту
и постоянно, числилась от Алании отдельно в разряде автоке154
фальных архиепископии. Тем самым создавалась возможность
патриарху или митрополиту Трапезунда оспаривать право «аланейского» митрополита на местопребывание в Сотириуполе путем выдвижения кандидатур на должность архиепископа. Однако церковная табель о рангах позволяла параллельно совмещать две должности, что подтверждает титуляция митрополитов Алании. Правда, не всегда и не во всех документах она
приводится полностью, но можно с уверенностью сказать, что
митрополиты Алании титул архиепископа Сотириуполя сохраняли до конца XIV века, поэтому если в актах, содержащих
^упоминание об Алании, присутствует указание только на митрополичий сан, то из этого не следует делать вывод о потере
архиепископского титула или разъединении двух епархий. Эпитет «сотириупольский», как менее значимый, часто редуцировался при имени аланского митрополита переписчиками в текстах грамот и сохранялся в основном в подписях. Ожесточенные споры из-за назначения в Сотириуполь антиархиепископов
велись, как показывают источники, только во второй половине XIV в. и всегда заканчивались внушительными победами
«аланейских» владык.
Еще одним аргументом, подтверждающим перемещение митрополитов в Лазику, является причисление Алании к Понтийскому диоцезу. Византийский правовед XII века Феодор Вальсамон не случайно подчеркивает: «Притом знай,— пишет он,—
что Понтийскими называются митрополиты, обитающие близ
Черного моря до Трапезонта и далее внутрь страны...» (33,
с. 248), т. е. вглубь Малой.^Азии! Неудивительно, что подпись
Георгия Аланейского('АХа>б(вк) в 1172—1175 гг. стоит среди подписей именно малоазийских митрополитов (34, с. 1 3 1 ) .
Наличие епархиальных владений на Северном Кавказе и
в Закавказье, выход из Сотириуполя на транзитные международные торговые коммуникации предопредилили активное участие митрополита Алании и Сотириуполя в церковной и политической жизни Византии. При патриархе Иоанне Векке (1275—
1282) к Аланской епархии была присоединена Зихия (29, стлб.
1348), а в 1285 г. митрополит Алании и Сотириуполя Никита
участвует в работе второго Влахернского собора (35, с. 147,
№ 34).
После захвата крестоносцами в 1204 г. Константинополя
резко ослабляется власть патриарха в «варварских» митрополиях, куда иерархов назначали непосредственно из столицы.
Образование Трапезундской империи сопровождалось как ростом политического авторитета Великих Комнинов, так и усилением притязаний на самостоятельность со стороны трапезунд155
ского митрополита. Политическое соперничество Трапезундской
и Никейской империй вызвало напряженность в отношениях
между Константинопольским (Никейским) патриархом и церковными лидерами Трапезунда. Цоездку епископа Феодора из
Никеи в Аланию в январе 1223 г. и холодный прием, оказанный ему и его отцу светскими и церковными архонтами Крыма, следует рассматривать в контексте разгоравшейся церковно-политической борьбы (См.: 38). Трапезундские владыки считали своей прерогативой назначение митрополитов и епископов
в «заморские» епархии Крыма и Северного Кавказа. «Аланское
послание» епископа Феодора убеждает в том, что в период
тяжелой политической децентрализации Византии с 1204 по
1261 год Трапезунд рассматривал Аланскую митрополию как
сферу своего влияния. Причем архиереи, наезжавшие из Сотириуполя в Аланию, были больше обеспокоены не трудностями
миссионерской деятельности, а тем, что не могли удовлетворить
«бешенство стяжания»; население епархии с трудом представляло «каким должен быть епископ». В аланской церкви проповедовали и рукополагали священников лица из «страны Лазов» (39, с. 20—21) — греческие клирики из Трапезундской
империи.
Перед самым прибытием епископа Феодора в Аланию некто
«губитель Лаз нарицается епископом» и за соответствующую
мзду рукополагал священников, затем скрылся в Лазику (См.:
39, с. 22). За непродолжительное время в Алании поменялось
четыре епископа. Видимо, отдаленность и бедность аланской
митрополии в первой половине XIII в. не способствовали длительному пребыванию на должности митрополита избранных
лиц, и кафедра была нередко вакантной (Ср.: 39, с. 18).
В этой ситуации в епархию был направлен епископ Феодор,
по всей вероятности, наделенный еще и полномочиями патриаршего экзарха — проверяющего, для укрепления организационно-кадровых структур Аланской митрополии и возвращения ее
под юрисдикцию патриархата. Феодор был назначен аланским
архиереем, скорее всего сразу после прихода к власти Германа II (4, 1. 1223—VI. 1240) или накануне занятия им патриаршего престола в Никее. Честолюбивый патриарх стремился восстановить авторитет византийской церкви, которая всегда гордилась тем, что аланы в числе других народов Европы следовали ее учению. В это время, используя территориальную близость Алании и размещение ее церковной администрации в
Сотириуполе, митрополиты Трапезунда, нарушая канонические
постановления, пытались узурпировать право назначения «аланейских» владык. Политический характер миссии Феодора очевиден уже потому, что имел место тотчас после прихода к власти
156
Германа II. Путешествие было предпринято зимой — самое
неблагоприятное время для подобных поездок. Не исключено,
что новый патриарх учитывал осложнение международной обстановки: в степях Восточной Европы появились татаро-монголы,
а у Трапезунда обострился военный конфликт с иконийским
султаном Меликом (40, с. 50—51). Турецкое вторжение в
1223 г. потребовало напряжения всех сил от Трапезундской
империи: Андроник Гид, собирая подвластные отряды, «пригласил союзников с их войском от Сотириуполя и Лазики до
Энея» (30, с. 118. 10—13; 40, с. 52).
Стремясь поставить в епархии верных лиц, епископ Феодор
не останавливался перед рукоположением в священники вторично, хотя это строго запрещалось соборными постановлениями. Выполнив поручение патриарха, Феодор к 6 февраля 1226 г.
вернулся в Никейскую империю (84, с. 114. 18).
Сан епископа, под которым известен Феодор, не означает
понижения статуса Аланской церкви. Термин «епископ»
в
XIII в. мог употребляться как общее обозначение
высших
должностных лиц византийской церковной иерархии.
Укрепление позиций константинопольского патриарха в
Алании отражается в том, что в послании к кардиналам от
1232 г. Герман II называет алан в числе других «великих народов», которые верою с греками схожи во всем (49, с. 155— 156).
Окончательная договоренность между Трапезундской митрополией и патриархатом о прерогативах при назначении на
вакантные кафедры была достигнута к 1 января 1260 г. При
рукоположении епископы обязательно должны были засвидетельствовать, что «они находятся в единении с апостольским
патриаршим престолом Константинополя по каноническим постановлениям». Особым положением было записано: «Трапезундский митрополит должен совершать хиротонию только в подчиненных ему епископиях и не имеет права совершать рукоположения митрополитов или архиепископов, ибо это право остается за Константинопольским престолом» (37, с. 170—171; 40,
с. 64—65).
Этот документ непосредственно затрагивал интересы митрополитов Алании, восстанавливая их прямую зависимость и
подчиненность только патриарху Константинополя. Однако перипетии церковно-политической борьбы за сферы влияния были более подвержены диктату жизненных реалий, чем патриарших актов. К XVI веку контроль за назначением претендентов на пост митрополита Алании вновь постепенно ускользает
из рук патриарха. Широкую возможность для злоупотреблений
создавало сохранение Сотириуполем статуса автокефального
архиепископства. Достаточно было, если митрополит «аланей157
ский» оказывался неугоден, назначить в Сотириуполь епископа или архиепископа, чтобы лишить его местопребывания и
вывести из политической борьбы, или в крайнем случае сделать
митрополита более послушным. Этот прием, использовавшийся
и Константинополем и Трапезундом, ярко иллюстрируется актом патриархата № 114 от августа 1347 г., неоднократно привлекавшим внимание исследователей (см.: 42; 15, с. 50).
Важность его диктует более внимательное и тщательное
комментирование в свете новых данных, приведенных нами.
Согласно этому документу, митрополит Алании
пожаловался
патриарху Исидору (17. V. 1347—1. III. 1350) и Синоду, что
в Сотириупольской церкви был поставлен «невесть каким образом» особый архиерей при Иоанне XIV Калеке, предшественнике Исидора. Тем самым оказался нарушен старый порядок
соединения митрополии Аланской и Сотириупольской, поскольку кафедра Сотириупольская в результате этого назначения стала самостоятельной, отделившись от кафедры Аланской. Это
фактически означало, что аланский народ лишился своего архиерея, так как тот не имел собственного местопребывания,
а назначение митрополита в епархию без собственной кафедры
было невозможно. Такое положение находит дословное подтверждение в синодальном акте: «Мы не можем понять, как бы
кто-нибудь взялся пастырствовать без сего утешения, т. е. без
архиерейской кафедры». Положительное решение Синода о воссоединении Аланской митрополии и Сотириуполя мотивируется
защитой интересов «народа аланов» и всего того, что сделано «ради душевной пользы великого народа» (36, т. 1, с. 258—
259;; 41, с. 447—448).
Рассматриваемый документ находится в тесной связи
с
участием митрополита Алании Лаврентия в подготовке определения, официально осуждавшего «беззаконные и зловредные
действия» патриарха Иоанна Калеки, низложенного 2/8 февраля 1347 г. «Смиренный митрополит всей Алании и Сотириуполя импертим Лаврентий» третьим поставил подпись под синодальным актом осуждения патриарха Иоанна (44, с. 217.
219; с. 244. 446—447).
Как видно, более быстрому разрешению законных притязаний Лаврентия способствовало в дальнейшем то, что в ходе
гражданской войны в Византии в 1341 —1349 гг. он принял
сторону императора Иоанна V Палеолога (1341 —1391) и его
матери Анны Савойской, а не главы феодально-аристократической оппозиции Иоанна Кантакузина.
Возможно, рост политического влияния аланского митрополита при решении оборонных проблем империи — аланы были желанными наемниками в войсках — способствовал при
158
Андронике III Палеологе (1328—1341) возведению Сотириуполя в ранг митрополии (3, с. 413, № 19. 127), хотя свидетельства
об этом в нотициях и актах патриархата не всегда последовательны.
Не все обстоятельства, вызвавшие рост автономии митрополитов Алании, еще известны. Не последнее место занимала
географическая отдаленность Константинополя, а также увеличение земельных владений и подконтрольных приходов митрополита. Один из таких самостоятельных аланских архиереев,
покусившийся на прерогативу Синода назначать митрополитов
и автокефальных епископов, был низложен в 1356 г. (41 с 449—
455).
Нередким было совмещение обязанностей по управлению
сопредельными епархиями. С 1365 г. митрополит Алании именовался как «заступающий место Мелитинского» (41, с. 456;
36, Т. 1, с. 476, 477—478). Это совмещение было престижным, поскольку митрополия Мелитина, по данным нотиций, в середине-конце XIV в. числилась на 16—18, а Алания на 72 и 79
местах (3, с. 406—407, 412). Привилегия аланского владыки
на Сотириуполь была подтверждена в 1364 г. Обе «царские
церкви» должны были состоять под «одним митрополитом», при
этом подчеркивалось, что епископия Сотириупольская присоединена к святейшей митрополии Аланийской «в виде придачи»
(36, Т. 1, с. 477—478; 41, с. 455).
Ценные сведения о причинах перемещения епархиального
центра Алании в Сотириуполь, хотя и позднего происхождения, содержатся также в акте № 114. С «незапамятных времен» синодальным актом и честным хрисовулом Сотириуполь
был определен состоять навсегда кафедрою аланского архиерея,
«так как митрополия сия (т. е. Аланская — С. М.) не имеет
собственной архиерейской кафедры по той причине, что народ
ее пастушеский» (36, Т. 1, с. 258; 41, с. 447).
Чин митрополита требовал размещения кафедры в главном
городе епархии, но таких городов с точки зрения византийского духовенства в Алании не существовало. Более того, вероятно, уже с конца XI — начала XII века в Алании протекает
быстрый процесс дезурбанизации складывавшихся ранне городских центров, номадизация хозяйства и всех сфер
быта
основной части населения. Именно отсутствие городов объясняет, что митрополит не имел под своим началом епископов.
Преимущественное развитие отгонного скотоводства и возрождение кочевнических традиций не могло обеспечить необходимого и стабильного дохода для существования широкой прослойки клира и двора митрополита. Аланские города, указанные ал-Идриси (ок. 1100—1164), как отметил А. П. Новосель159
цев, с большим трудом поддаются локализации и прекращают
свое существование с XII века (45, с. 132—136). Кроме того,
термин «мадина» (город) арабский географ применяет безотносительно к любому значительному населенному пункту— городу,
торговому порту, крупному селению (См.: 46, с. 71—73). Поэтому неудивительно, что в землях, входящих в состав аланской
епархии, европейские путешественники городов не отмечали (46;
с. 16).
Возможно, этот факт объясняется спецификой социальной
перцепции средневекового человека. Ведь для западноевропейского путешественника многие балканские и византийский города, типологически отличавшиеся от европейских, представлялись всего лишь селениями.
Но симптоматично, что епископ Феодор не упоминает об
аланских городах, а, наоборот, отмечает, что аланы «возлюбили
посылать некие многолюдные выселки, так что наполнили почти всю Скифию и Сарматию» (39, с. 17). Здесь, безусловно,
идет речь о массовом выселении алан из Предкавказья
в
закубанские и подонские степи. Судя по «Посланию» Феодора,
эта миграция началась задолго до появления на Северном Кавказе татаро-монгольских орд, но усилилась после их прихода.
Приток верующих из Алании и Зикхии во владения епископа
сарайского и подонского Феогноста, руководившего,
кстати,
«кочующей епархией», даже стал предметом обсуждения
в
Константинополе на соборе в августе 1276 года (48, Приложения, № 1. 15). Изучение всего комплекса причин, приведших к регрессу феодальных отношений в Алании с дезурбанизацией и депопуляцией,— особая и сложная тема. Мы хотим
только подчеркнуть, что эти негативные процессы лежали в
основе перемещения епархиального центра Алании в Сотириуполь. Ухудшение экономической ситуации в Алании в конце
XI в. византийская церковная администрация использовала для
того, чтобы обеспечить себе личную безопасность, гарантированное право беспрепятственного извлечения доходов из церковных имуществ. Резиденция митрополита оказалась вынесенной за пределы собственно Аланской митрополии, превратившейся в «заморскую» епархию церковных архонтов, сидевших
в Лазике. Такому повороту событий содействовало постановление императора Алексея I Комнина, разрешавшее из-за варварских нашествий епископам «восточных церквей.» не всегда
следовать к месту назначения. Этим лицам, не вступившим на
престол, все же разрешалось управлять, «иметь часть кафедры»,
совершать по правилам рукоположения различных клириков
(33, с. 404—406).
В собственности аланских митрополитов в 60-е годы XIV в.
160
находились церковь Богородицы Утешительницы с клиром в
Трапезунде, церковь Богородицы Афинской (Лазская церковь)
в Сотириуполе, а также «места около Алании, Кавкасии и
Ахохии» (36, т. 1, с. 478; 41, с. 456).
Помимо этого, за «аланейским» митрополитом в Трапезунде был закреплен еще ряд преимуществ и прав, не поддающийся уточнению. Понятно, этот перечень не является исчерпывающим. В XIII—XIV веках в среде византийской церковной аристократии усиливается тенденция к обзаведению недвижимостью
и землями в крупных городских и торговых центрах.
Так,
например, митрополит Сард в пригороде Константинополя имел
виноградник, пашню, сад, мастерские (лавки и мельницы) и
к тому же приходы (49, с. 115), а митрополит Алании Лаврентий в самом городе — собственную «келью» (43, с. 54). К
сожалению, более подробных сведений о личной собственности
аланских митрополитов не сохранилось.
С. П. Карпов считает, что в XIV веке трапезундские владыки фактически распоряжались кафедрой митрополита Алании
(50, с. 9). Думается, что это не совсем так. Только к концу
XIV — началу XV века право назначения на аланскую кафедру все чаще оспаривается и практически реализуется митрополитами Трапезунда. Одной из причин, способствовавшей этому, могла быть потеря Трапезундской империей крепости Сотириуполь к 1386 г., вызвавшая окончательный переезд митрополита Алании в г. Трапезунд. Хотя Сотириуполь, кажется,
в начале 90-х годов XIV в. еще находился под юрисдикцией
константинопольского патриархата. В пользу этого говорит следующее: в 1391 г. великий эконом (второе лицо после митрополита) Трапезундской церкви Феодор Панарет получает права патриаршего экзарха в самом Трапезунде, а также право
властвовать и управлять в святых церквах Неокесарии, Колонии, Кельцины, Алании и еще архиепископстве Ставрополя (36,
Т. 2, с. 154—155). Под Ставрополем может скрываться Сотириуполь. Есть только одно свидетельство о рукоположении
митрополитом Трапезунда аланейского владыки: патриах Матвей III (1397—1410) в 1401 г. писал, что митрополит Трапезунда ипертим и экзарх всей Лазики был уличен в симонии, назначив митрополитом Алании человека, предложенного светскими лицами, за деньги и с нарушением церковных канонов (36,
Т. 11, с. 483—484). ^Несмотря на усилия трапезундского императора Мануила III (1390—1417) самостоятельно решить вопрос о подборе новых кандидатур на вакантные кафедры, он
все же не мог обойтись без согласований с Константинополем.
Патриарх сохранял супрематию над церквами Юго-Восточного Понта и митрополичьи кандидатуры утверждались только
1 1 Аланы...
lei
в Константинополе. Таким новоутвержденным митрополитом
Трапезунда стал в 1402 г., вернувшийся 2 августа из Константинополя, иеромонах Симеон (Подробнее см.: 36, Т. 11, с. 673;
41, с. 471; 52, IX, с. 137—138). Все основания есть предполагать, что резиденция аланского митрополита с конца XIV в.
и по начало 60-х годов XV в. оказывается в Трапезунде, поэтому не исключено усиление контроля митрополита Трапезунда
над аланской кафедрой. В. Лоран даже находит возможным
говорить о «ленной зависимости» митрополии в XV в. от Трапезундской империи (51, с. 614). Но речь может идти только
о зависимости церковной администрации, а не территории. Нельзя также согласиться с высказываниями, что трапезундская
митрополия «осуществляла церковное управление рядом соседних территорий, находившихся под властью турок (епископии
Амасии, Колонии, Алании и т. д.)», по крайней мере в той
его части, которая касается Алании (50, с. 168). В XV в.
за Аланией сохранялся статус митрополии, а территория
собственно епархии никогда не была подвластна туркам и не
платила им дань (См.: 53, с. 103, 106, карта № 1).
Последним митрополитом Алании, жившим в Трапезунде и
скончавшимся в монастыре св. Саввы, был архиерей (митрополит) Мелетий, смерть которого последовала 23 мая 1447 г.
(52, IX, с. 134; 91, с. 134; 92, с. 680, № 7).
С X I I I в. и по 60-е годы XV в. Трапезундская империя
не без посредничества митрополитов поддерживала устойчивые
отношения с Аланией. Правда, материальных и письменных
подкреплений этому факту осталось крайне мало. Можно привести указание И. В. Помяловского на позолоченную тарелку
1348 г. с именем Михаила Комнина (62, с. 5—6, № 6), да
находки трапезундских аспров Алексея IV Комнина (1417—
ок. 1446) в святилище Реком (63, с. 48, № 114 б), возникшем
в XIV в. как христианская церковь (64, с. 171) на самом
коротком из Алании в Сотириуполь пути через Цейское ущелье,
Западную Грузию и Лазику. Скудные сведения, подтверждающие военно-союзнические отношения Алании с Трапезундской
империей, сохранились в письме последнего императора Давида
Комнина от 29 апреля 1459 года к герцогу Филиппу Бургундскому, где упоминается, что аланы готовы сражаться на его стороне против неверных наряду с «джиками» (40, с. 135; 52, X,
с. 184). Местопребывание митрополита в Трапезунде позволяло отчасти контролировать внешние связи Алании, особенно
поток рабов с Северного Кавказа. Прямая обязанность церковных функционеров следить за тем, чтобы не продавались в
рабство христиане исполнялась, видимо, аланскими митрополитами неплохо. Среди рабов, проданных в Генуе с 1381 по
162
1408 год, 80,7% составляли рабы черноморского происхождения, но из их числа на алан приходилось всего 0,3% (65, с. 197).
Не исключено, этот факт может способствовать раскрытию некоторых аспектов внутренней политики аланскх митрополитов
в подчиненных владениях.
Как мы уже отметили, к 1401 году аланские митрополиты перемещаются в Трапезунд и здесь мог временно располагаться центр аланской епархии. Не противоречит этому предположению как наличие собственности митрополита в городе, так
и смерть последнего из них в 1447 г. в монастыре св. Саввы.
Потеря Сотириуполя империей в конце 80-х годов XIV в., а
затем захват турками Трапезунда в 1461 г., заставили искать
митрополитов новый кафедральный центр.
Вопрос этот не мог быть решен сразу и потребовались
усилия, видимо, не одного иерарха Алании, прежде чем в
нотиции № 20 появилась приписка следующего содержания.
«Митрополит Алании пишется Сотириупольским и имеет ныне
местом Севастию» (3, с. 148, № 20. 51). В этой нотиции отражено расположение церковных кафедр не ранее 1400 г. Но
схолия на полях могла быть сделана гораздо позднее. В начале XV в. митрополит Алании еще находился в Трапезунде.
Кроме того, в августе 1400 г. Тамерлан осадил Севастию,
разрушив город и округу, взяв в полон 9 тыс. девушек (32,
с. 23). Вряд ли военные действия были благоприятны для такого события как перемещение кафедры. Митрополит Алании мог
переехать в Севастию в начале 60-х годов XV в., после падения Трапезундской империи. Следовательно, комментарий о
расположении аланской кафедры был сделан примерно в этот
период. Из последней нотиции № 21, относящейся к турецкой
эпохе (1453 г.— конец XVI в.), о дальнейшей судьбе аланско-го митрополита и его епархии ничего неизвестно. (3, с. 197,
№ 21).
Как ни странно, но самое позднее известие об «аланейском» архиепископе до сих пор оставалось вне поля зрения
советских и зарубежных византинистов, историков-кавказоведов, хотя было опубликовано В. Регелем в конце XIX в. (54).
Архиепископ Алании Пахомий в мае 1590 г. поставил свою
подпись под грамотой цареградского патриарха Иеремея
и
всего, вселенского собора об учреждении патриаршества в России (54, с. 90. 10; 55, с. 72). Митрополия была низведена
в разряд архиепископий, полностью утеряна даже номинальная
связь с Сотириуполем, что отразилось на титулатуре. Место
кафедры уточнить не представляется возможным. Ясно, что вряд
ли она находилась в районе юго-восточного Понта. Митрополитом Трапезунда и Лазики в это время был Феофан (54,
163
с. 88. 22). Скорее всего, теперь уже не митрополит, а архиепископ Алании по-прежнему жил в Севастии (Сивасе), городке, расположенном к югу от Неокесарии и юго-востоку от
Керасунта, в верховьях реки Галис. Через Севастию проходили караванные пути, по которым был хороший выход к южнопонтийским портам. Оттуда можно было легко попасть по морю
в Крым и на Северный Кавказ. Поездка в Аланию сухопутным путем могла занять не более 20—30 дней, но пастыри
правом посещать свою отдаленную епархию пользовались не
часто и охотнее наведывались в Константинополь.
Таким образом, широко распространенное в литературе мнение о том, что последнее упоминание об Аланской митрополии относится к 1401 г. (15, с. 54; 51, с. 613; 52, IX, с. 137)
следует считать неточным, а историю церковных
контактов
Константинопольского патриархата с аланской епархией необходимо продлить до конца XVI века. Кардинальные изменения
в этнической структуре, произошедшие с X по XVI век на территории входившей в состав Аланской митрополии, не отразились на ее традиционном названии, хотя аланское население
катастрофически сократилось с XIII в., частично ассимилировалось тюркоязычными этническими группами, а местами полностью исчезло (Подробнее см.: 58, с. 76—94; 59, с. 121 —124;
60, с. 103—108; 61, с. 102—107). Общее ухудшение состояния
дел Восточной церкви после 1453 г., вызванное падением Кон-„
стантинополя, не могло не отразиться на периферийных и от\
даленных епархиях, которые практически вышли из-под контроля патриархата. В 1560 г. Иван Грозный присылает «попов
христианьских» в Черкасы (56, с. 135), однако только после
учреждения 26 января 1589 г. патриаршества в России территория бывшей Аланской митрополии (Архиепископии)
на
законных основаниях стала сферой влияния русской православной церкви.
Уровень христианского религиозного сознания у гетерогенного в этническом отношении населения Аланской епархии был
довольно низким в XIV—XVI вв. Но многие традиции греческой
церковной обрядности сохранились вплоть до XVIII
века.
Историк В. Н. Татищев свидетельствовал, что пётигоры — население, обитавшее в «урочисче к вершинам Кубани»,— землях, входящих в Западную Аланию,— исповедовали христианство: «Бытие же их в христианстве запустелые церкви и хранимые доднесь греческие книги уверяют» (57, с. 324).
Определяя ареал византийского культурного влияния
на
Северном Кавказе, В. А. Кузнецов отметил, что находки грекоязычных эпиграфических памятников могут дать более или менее адекватное представление о территории Аланской епархии
164
(42, с. 116—117) и на основании всей совокупности христианских
мегалитических памятников ограничил ее размеры р. Большая
Лаба на западе и р. Нальчик на востоке (15, с. 56—57).
Делая этот вывод, В. А. Кузнецов обоснованно исходил
из того, что известия об Алании и алано-византийских связях исчезают из нарративных источников к концу XIV — началу XV в., поэтому надписи XVI в. им не были приняты во
внимание.
Обнаружение бесспорных свидетельств
о
существовании
Аланской епархии до конца XVI века позволяет, на наш взгляд,
в решение этого вопроса внести некоторые коррективы. Думается, что западная граница Аланской епархии пролегла по долине реки Белой. Именно здесь фиксируются развалины церквей,
греческие надписи (62, с. 4, № 5) и датированный фрагмент
надписи 1557 г. (66, с. 157). Восточная граница простиралась
до реки Терек — самая поздняя надпись из этого района относится к 1581 году (62, с. 16, № 30; 67, с. 106—109). В пользу этих границ Аланской епархии высказывался Л. И. Лавров
(68, с. 17). Находки грекоязычных надписей и исполненных
греческим письмом свидетельствуют о непрекращавшемся культурном влиянии Ромейской державы на население Аланской
епархии как в поздневизантийский, так и поствизантийский периоды. Другое дело, что, по выражению Ю. А. Кулаковского,
«собственно Алания имела очень малое значение в епархии
этого имени» (6, с. 15). В некоторой степени можно даже
говорить о номинальном существовании епархии. Практически
аланские иерархи являлись титулярными митрополитами, далекими от забот своей паствы и с трудом представляющими положение дел в епархиальных владениях.
Подводя итоги, следует вернуться еще раз к проблеме
алано-грузинских церковно-политических отношений. В последнее время предпринимаются попытки поставить под сомнение
доказательные выводы В. А. Кузнецова о доминировании византийского влияния в Алании. Наиболее характерной в этом
отношении является статья В. Б. Виноградова, выдержанная
в одиозном стиле и весьма несостоятельная по аргументации
(70, с. 162—169). Можно было и не входить в критику этой
работы, если бы она не была помещена на страницах авторитетного академического издания и не соприкасалась с некоторыми п р и н ц и п и а л ь н ы м и положениями нашей статьи. Отстаивая
грузинское «влияние» в Западной А л а н и и , автор подразумевает
под ним, если использовать терминологию 3. В. Папаскири,—
.на «авторитетное мнение» которого часто ссылается В. Б. Виноградов,— по существу «вассальную зависимость» А л а н и и
от Грузии, сопровождавшуюся будто бы проникновением в
165
Аланию грузинского языка, письменности, духовенства и интенсивным церковным строительством (См.: 71, с. 57, 58,
63).
Отметим, что высказывания о вассалитете А л а н и и не основаны
на серьезных фактах и, как отметил Г. Д. Тогошвили, нуждаются в реинтерпретации (Ср.: 72, с. 184—199). Тем более
беспочвенно говорить о каком-то соперничестве Мцхетского католикосата и Константинопольской п а т р и а р х и и за конфессиональное влияние в А л а н и и (73, с. 16). Методологически неверно из н а л и ч и я общих элементов в архитектуре церквей Западной А л а н и и и Закавказья делать вывод о конфессионально-политическом влиянии Грузии на Аланию, что и подчеркивал В. А. Кузнецов (15, с. 59—60), кстати, вовсе не отрицая
многовековых этнокультурных контактов народов А л а н и и и Закавказья. В поисках доказательства «реального соотношения
византийского и грузинского в л и я н и я на Северо-Западном Кавказе в X—XIII веках» В. Б. Виноградов обращается к «посланию» Феодора Аланского, в котором мы видим доказательство, наоборот, соперничества Трапезунда и Никеи за влияние
в Алании. (Ср.: 38). Цитируя переведенный Ю. А. Кулаковским
источник из вторых рук, уважаемый автор проявляет не только непонимание его, но и искажает смысл перевода. Он пишет,
что «какой-то купец из страны Лазов» рукоположил священников в А л а н и и и вернулся в Лазику, априори подразумевая под
этим названием Грузию, а в самом факте видит пример «реального столкновения интересов византийской и грузинской церквей
в целях борьбы за преобладающее влияние среди алан, переживших ужас первого знакомства с монголо-татарской агрессией» (70, с. 168—169). Вслед за Ю. А. Кулаковским автор
относит «послание» к 1222—1240 гг.
О чем же сообщает источник в действительности? Во-первых, в «послании» нет никакого «купца» — лаза. Нарушая
канонические правила, близкий родственник бывшего пастыря
Алании прибыл к аланам, представившись новым епископом,
с целью обогащения. Феодор пишет: «После такой деятельности
он поспешно скрылся в Лазику и опять принялся за свою
кирку; человек он, быть может, известный купцам, посещающим те пределы» (39, с. 22). Как видим, Феодор намекает
на известность, знатное положение «самозванца», а не
на
профессию или род занятий. Во-вторых, под Лазией или Лазикой в византийских источниках IX—XV вв. подразумевалась
земля к востоку от Трапезунда, в регионе Юго-Восточного Понта, на границе с грузинским княжеством Самцхе-Саатабаго,
переживавшим с 80-х годов X I I I в. политический подъем. Агиографы VIII—IX вв. Трапезунд локализуют в Лазике, лазы жили
в ущелье притока Чороха Ичхала-су и по берегу моря (74,
166
с. 140, § 14; с. 147, § 27; с. 162). Не случайно в и з а н т и й с к и й
историк Никифор Григора, пренебрежительно отзываясь о трапезундском императоре Иоанне II (1280—1297), указывает, что
он захватил «землю колхов и лазов» (75, т. I, с. 148. 20—21)
и прямо его именует Иоанном лазом (too" ЛаСад) (75, т.1, с. 202.
17). Федор намекает на южное расположение Лазики и ее мягкий климат: «Откуда-то из безымянной страны и болотной в
зимнее время, воздвигшийся некий дух неверия возмутил это
море языков и низверг корабль церкви...» (39, с. 2 1 ) . Следовательно, в сочинении Федора имеются прямые указания на
конфликтные отношения- константинопольского патриарха, жившего в Никее, с трапезундской церковью, основанием для которых послужило размещение аланского кафедрального центра
в Сотириуполе. Близкое соседство Сотириуполя с Трапезундом
вылилось в игнорирование «лазским» духовенством приоритетного права патриарха в назначении архиереев на вакантные
кафедры. Применяемый В. Б. Виноградовым метод аргументации «от авторитета», в сочетании с пренебрежением к специфике медиевального текста, приводит к парадоксальным выводам, k сожалению, не приближающим, а отдаляющим читателя
от исторической истины.
Можно уточнить и датировку «послания» Феодора. Как известно, 4 января 1223 г. он был еще в Никее и выступил с
энкомием в честь интронизации Германа II (38, с. 188, примеч.
27). После январских торжеств епископ выехал в Аланию, хотя его «устрашало и время — середина зимы и нападение
скифов на Боспор» (39, с. 19). «Скифы», несомненно,— татары, появившиеся в Крыму в январе 1223 г., что точно засвидетельствовано записью в греческом синаксаре из Сугдеи (76,
с. 601, № 33). Сочинение Феодора следует датировать январемфевралем 1226 г., учитывая его слова: «Третий год видел, сколько трудов вынесли мы» (39, с. 16). 6 февраля 1226 г. аланский
епископ уже находился в Никее, поэтому П. И. Жаворонков
предположил, что «послание» могло быть составлено на третьем
году пребывания в Алании, т. е. в 1225 г., а расстройство
церковных дел связывает с отсутствием епископа и поражением, нанесенном татаро-монголами аланам (См.: 38, с. 188, 190).
Последнее не совсем точно: в 20-е годы XIII в. нашествие
татаро-монгол не затронуло Западную Аланию, еще в 1235—
1237 гг. татары находились только в соседстве с аланами; не
Обобщает о столкновениях алан и «скифов» и Феодор, добравшийся до Алании в целом беспрепятственно, хотя и не без
трудностей. Затруднения в жизни аланской церкви были вызваны особенностями размещения кафедрального центра и факто- рами никейско-трапезундского церковного соперничества, отме167
ценного П. И. Жаворонковым. Скорее всего, Феодор составил
свое сочинение в н а ч а л е ф е в р а л я 1 2 2 6 г., в е р н у в ш и с ь и з А л а н и и в Н и к е ю . В пользу этого свидетельствуют жанровые особенности «послания», которые не отвечают канонам эпистолографии, но показывают, что это не письмо, а )луо; 'e7ta-oXt[Aotia= — речь в письменном виде, своеобразный риторический отчет о проделанной работе и перенесенных
трудностях, представленный на суд патриарха и поместного собора в Никее. В логосе нет ни слова о грузино-аланских контактах, если не считать упоминания об «иверянах», с которыми
соседят аланы (39, с. 17).
Таким образом, если в XIV—XV вв. церковные архонты
Крыма, назначавшиеся из Константинополя, очень
неохотно
отправлялись в свои епархии, и патриарху приходилось брать
с них письменные заявления, что они все-таки выедут по месту
назначения, то митрополиты Алании были избавлены от беспокойств и неудобств пребывания в «варварской» стране, получив с конца XI в. кафедру в Лазике, хотя и на окраине, но
все-таки в пределах «обетованной» Романии. Взаимоотношения
Константинопольского патриархата с Аланской
митрополией
красноречиво показывают как методы конфессконального управления на христианском Востоке, так и тенденции неуклонной
феодализации организационных и социальных структур византийской церкви.
Однако гипотетические причины перемещения аланской кафедры в Сотириуполь, недавно предложенные Э. Брайером, вызывают сомнение. Автор справедливо усматривает в поездке
Феодора свидетельство борьбы между Константинополем и Великими Комнинами за влияние в Ператии — «заморских землях» распавшейся Византийской империи. Сотириуполь, по его
мнению, входил в Ператию и, следовательно, через объединение с Сотириуполем Трапезундская империя якобы хотела к
себе привязать Аланию (24, с. 348). Причем под
Аланией
Э. Брайер подразумевает некую «трапезундскую Аланию», владения которой располагались в Крыму (Боспор, Херсон)
и
низовьях Дона (Тана) (24, с. 349).
Следует отметить, что исторических сведений о такой Алании нет, как и о размещении в этом регионе владений аланского митрополита. Даже если предположить наличие каких-то
владений Аланской митрополии в Крыму, то остается непонятным, как удавалось избегать митрополитам Алании конфликтов
с местными владыками. Э. Брайеру остались неизвестными работы советских историков о северокавказской Алании. Однако
чтобы подкрепить свою гипотезу, автор преувеличивает роль
морской торговли в связях Сотириуполя и «трапезундской Ала168
нии», полагая, что экономические связи были более реальным
фактором объединения двух епархий, чем «бумажные распоряжения патриаршей администрации» (24, с. 349). Как явно
неправильные отрицаются сведения о соединении Алании
и
Сотириуполя до XIII в. Э. Брайер приписку к нотиции о соединении двух епархий при Алексее I Комнине предлагает датировать не ранее 1347—1364 гг. на том основании, что она известна только по позднему манускрипту Paris, gr. 1389 (XVI в.).
Таким образом, в монографии Э. Брайера
и Д. Уинфилда
отстаивается точка зрения, по существу, отрицающая
связь
аланских митрополитов со своей северокавказской
епархией:
«обретение» Сотириуполя происходит не ранее 1305 г.— середины XIV в., причем размещался там митрополит недолго и
кафедральный центр Алании уже в 1364—1391 гг. оказывается в столице Трапезундской империи (См.: 24, 350).
Предположение Ж. Даррузеса, что митрополит Симеон,
получив подтверждение своих прав на кафедру в Сотириуполе,
в сентябре 1365 г., тем самым отказался от притязаний на
«реальную Аланию», на севере Кавказа, в обмен на земли,
располагавшиеся в Трапезундской империи, на юге Кавказа,
нам представляется не совсем убедительным (См.: 93, № 2502).
Византийская церковь всегда с большой неохотой шла
на
ликвидацию своих диоцезов в землях, оказавшихся отторгнутыми и изолированными от политического и конфессионального влияния Византийской империи в силу «варварских» нашествий. В основу решения о перемещении аланской кафедры
в Сотириуполь были положены нормы церковно-имущественного права византийской церкви. Соединение кафедр производилось только в случае длительного «вдовства» кафедры, на основании синодального постановления, что и было принято при
Алексее I Комнине по отношению к Сотириуполю.
Епископия или архиепископия всегда присоединялась к
митрополии, а «запустошенная» митрополия соединялась с одной из соседних митрополий, причем принималось во внимание как ее близость, так и бедность. По этой причине, кстати,
в конце X I I I в. к Аланской митрополии была присоединена
Зикхийская епархия. В случае с Сотириуполем аланские митрополиты добились передачи им города в качестве кафедрального центра, что носило уже само по себе исключительный
характер (См.: 96, с.'233—234).
Соединение епархий не означало поглощение или ликвидацию одного из сопредельных диоцезов, а всегда рассматривалось как временное явление, поэтому «вечное соединение» в
Византии не имело даже особого термина (См.: 96, с. 234).
Периодически приходилось митрополитам возобновлять до- -
кументы,. подтверждавшие эносис двух епархий. Хотя соединение носило реальный характер и митрополит Алании к своему
имени присоединял титул Сотириупольский, тем не менее в
имущественном отношении, видимо, кафедра в Сотириуполе
сохраняла еще определенную самостоятельность — назначение
особого епископа в город приводило к автоматическому разрыву связей между сотириупольской епархией и митрополитом
Алании, который лишался местопребывания, но не прав на
Аланскую митрополию.
Отсутствие подходящего города в Алании, где могла бы
разместиться резиденция митрополита, вызвало к жизни это
объединение с Сотириуполем «в качестве придачи» (36, Т. I.,
с. 477) и активную борьбу «аланейских» владык за обладание
кафедральным центром.
Демографо-географические предпосылки, экономические
причины и церковно-политические последствия перемещения
центра Аланской епархии в Юго-Восточный Понт требуют особого рассмотрения.
Анализ привлеченных источников пока показывает,
что
центр Аланской митрополии с 1084—1105 гг. по конец 80-х
годов XIV в. находился в крепости Сотириуполь (Лазика), с
90-х годов XIV в. по 1461 г.— в Трапезунде, а затем, вероятно, до конца XVI в.— в Севастии (Малая А з и я ) .
Отдаленность митрополита от повседневных забот обширной епархии и заочные методы руководства ею стали основой
того персонального фактора, который не следует сбрасывать
со счетов при изучении истории христианства в Алании. Духовные и религиозные запросы населения А л а н и и удовлетворялись
преимущественно низшими слоями клира, формировавшимися
из лиц местного происхождения.
Резиденция митрополита и кафедральный центр епархии
оказались вынесенными за пределы этнополитических границ
Алании на рубеже XI—XII вв., что составило главную особенность ее церковной организации и оказало влияние, наряду
с политическими, этническими и социокультурными факторами,
на темпы и характер христианизации народов Северо-Западного и Центрального Кавказа в XII—XVI веках.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПРОСОПОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ О МИТРОПОЛИТАХ
АЛАНИИ В ВИЗАНТИЙСКИХ ИСТОЧНИКАХ
1. Е В Ф И М И Й — монах, вероятно, был катигуменом
Олимпийского монастыря в Вифинии (Малая Азия). В А л а н и и
находился с миссионерами в 912—914 и 916—918 гг. по инициативе Николая Мистика (77, № 135. 95—114); в 914 г. или
917 г., будучи апокрисиарием патриарха, доставлял послания
болгарскому царю Симеону I (См.: 77, с. 529; 78, с. 106).
Мистик рекомендовал его как добродетельного человека, который посеял «слово веры среди алан» (См.: 77, № 9. 264—
273; ср.: 77, № 79). Евфимий, возможно, был знаком со славянским языком (80, Т. I с. 538). Петр, архиепископ Алании,
не был знаком с Евфимием, поэтому Николай Мистик хотел
предупредить возможные разногласия между н и м и (77, № 135.
91—94, 112—114). Допускается, что катигумен Олимпийского'
монастыря и монах Евфимий — два различных лица (81, с. 252).
2. П Е Т Р — архиепископ, происходил из Константинополя, принял хиротонию от патриарха Николая Мистика, находился в епархии с 914 по 918 г. и имел активную переписку
с Мистиком. В это время патриарх был отстранен от регенства над Константином VII Багрянородным, временно утратил
влияние при дворе, поэтому не мог оказывать материальной
поддержки миссионерам, но просил о ней эксусиаста Авасгии
Георгия II (915/16—959/60). Не исключено, что около 918 г.
Петр вернулся в столицу империи (См.: 77, №№ 51, 52, 46,
133—135; о хронологии абхазских правителей см.: 82, с. 81—82).
3. Н И К О Л А Й — митрополит, без имени упоминается
в типиконе патриарха Сисиния II (995—998) в связи с обязанностью монастыря св. Епифания в Керасунте предоставлять вино и сыр митрополиту и его свите во время поездок в Константинополь. Его имя удается восстановить по документу от мая
1024 г. (26, с. 93, 94; о нем см.: 5, с. 100—101; 15, с. 48;
24, с. 75, 127). Д. Хассей считает, что Николай предъявлял
требования к монастырю св. Епифания, находясь в Херсонесе
(94, с. 116), но это не подтверждается документально.
4. К Л И М — митрополит, известен по подписи, жил в
171
патриаршестве Алексея Студита (26, с. 101, прим. 3; 27, с. 27.
5). В. Лоран отнес подпись этого митрополита к 1032 г. (51,
с. 613).
5. Е В С Т Р А Т И Й — монах и митрополит Алании, известный только по печати, опубликованной В. Лораном (51, с. 614,
№ 797). Исследователь считает его предшественником
или
последователем Клима, подписавшего в апреле 1032 г. синодальное определение, осуждавшее яковитов. Ранг монаха и
митрополита, по мнению В. Лорана, подчеркивает миссионерский характер диоцеза. Следует однако отметить, что монашество как социальный слой в Алании не сложилось (См.: 47,
с. 17), и монахи скорее были исключением в административной структуре епархии, чем правилом. Правда, после XIV в.
в Нузальской крепости, обращенной в монастырь, по некоторым сведениям, обитало несколько монахов-отшельников (95,
с. 117).
6. И О А Н Н
М О Н А С Т И Р И О Т — первый митрополит Алании и Сотириуполя, упомянутый под 1105 г. (3, с. 127;
28, с. 206—207) и известный под родовой фамилией. Как отмечает А. П. Каждан, Монастириоты в составе господствующего класса Византии XI—XII вв. были представлены четыре раза:
два представителя этой семьи упоминаются между
1025—
1081 гг. и столько же — между 1118—1180 гг. Монастириоты
в основном состояли на гражданской службе (См.: 79, с. 97,
107, 113, 119, 126, 147, 176, 179, 190). Ориентация выходцев
из этой семьи на занятия по гражданскому или церковному
ведомству подтверждается карьерой Иоанна. Возможно малоазийское происхождение семьи Монастириотов: в XIII в. эфесский епископ Монастириот подвергался обличениям Никифора
Влеммида (83, с. 13. 29—14. 16; 15. 1 — 14).
7. Анонимное свидетельство о митрополите Алании в патриаршество Михаила II Оксита (1143—1146) встречается
у
М. Лекьена (29, стлб. 1347).
8. Г Е О Р Г И Й — митрополит Алании, упомянутый
в
списке М. Лекьена и живший при патриархе Михаиле III Анхиале (1170—1178) (29, стлб. 1347). Некий митрополит Алании
участвовал в работе Синода при патриархе Луке Хрисоверге
в ноябре 1169 г. (84, с. 107. 28). Возможно, это и был Георгий, известный между 1172—1175 гг. (34, с. 129, 131).
9. Анонимное свидетельство о митрополите Алании имеется в комментарии к 5-му правилу св. Апостолов Феодйра Вальсамона о запрете браков священников. Феодор Вальсамон (вторая половина XII в.) запрет признает утратившим силу и считает, что он относился только к священникам в «варварских»
странах. За разъяснением Вальсамон обратился к различным
m
епископам, прибывшим из России, а также митрополиту Алании и узнал, что «предписание настоящего правила не имеет
действа в этих странах, хотя и они принадлежат к числу иноплеменнических; но подобно нашим священникам и тамошние
имеют своих жен и после рукоположения» (33, с. 377—388).
Позднее этот чисто византийский обычай удивляет Иоанна де
Галонифонтибуса, который сообщает об аланах: «Их священники женятся подобно другим мужчинам и холостых священников у них не бывает» (47, с. 17). Данные Вальсамона — свидетельство хорошего знания митрополитом особенностей быта
аланских клириков. Не исключено, что митрополит Георгий мог
быть информатором Феодора Вальсамона.
10. Анонимные свидетельства о трех епископах Алании,
сменившихся до 1223 г., приводит Феодор Аланский (39, с. 23).
11. Ф Е О Д О Р — «епископ» (митрополит) Алании между
4 января 1223 — 6 февраля 1226 гг., совершивший путешествие
на Кавказ через Крым. Последнее упоминание о нем относится к 1226 г. (84, с. 114. 18). Феодор — один из образованнейших иерархов Никейской империи, участник синодальных заседаний при Германе II, автор работ на нравственно-аскетические и экзегетические темы, известный ритор (Подробнее см.:
39).
В. Г. Васильевский считал, что он был родом из Константинополя (CLVI—CLIX); предположения о его аланском происхождении (39, с. 12; 8, с. 58) вызывают сомнения.
12. Н И К И Т А — митрополит Алании и Сотириуполя,
участник второго Влахернского собора в 1285 г. (35, с. 147,
№ 34). Возможно, что именно при нем было осуществлено
объединение двух митрополий: Алании и Зикхии, упоминаемых
совместно при патриархе Иоанне Векке (1275—1282).
Это
объединение, по мнению Ю. А. Кулаковского, имело «случайный характер» (6, с. 1 1 ) , но с этим трудно согласиться. Причина, скорее всего, кроется в неблагоприятной демографической и политической обстановке, сложившейся со второй половины XIII в. на Северо-Западном Кавказе.
13. Анонимные свидетельства, содержащиеся в патриарших
актах сентября 1317 — августа 1318 года, показывают, что
митрополит Алании к началу XVI в.. уже носил почетный титул
ипертим (86, №№ 52, 21; 53. 32). Этот титул получает распространение с XII в. среди митрополитов и представителей византийской церковной иерархии (Подробнее см.: 88, с. 127—
128; 89, с..152—184)'.
. Комментируя эти акты, К. Купане локализует Аланскую митрополию на
территории «сегодняшней Грузии», что, разумеется, ошибочно (87, с. 18).
173
14. Л А В Р Е Н Т И Й — митрополит и ипертим всей Алании и Сотириуполя с 1341 г. (93, № 2214), участвовал в низложении патриарха Иоанна XIV Калеки (III. 1334 — 8. II. 1347),
руководствуясь как идеологическими разногласиями с ним, так
и личной неприязнью: при Иоанне в Сотириуполь был назначен особый архиерей (Подробнее см.: 36, Т. I, с. 258—260;
43; 44). Лаврентий добился еще раз официального объединения кафедр В' августе 1347 г. (93, №№ 2263, 2270, 2287),
в церковно-политической жизни империи занимал исихастские
позиции.
15. С И М Е О Н — митрополит, пришедший на смену Лаврентию в 1348 г. и низложенный в июле 1356 г. за неканонические действия в подчиненной епархии. Симеон отсутствовал
в Константинополе, когда патриарх Каллист I (1355—1363) принял решение о его отрешении от должности. После
смерти
последнего Симеон явился в столицу и при Филофе Коккине
(X. 1364—1376) добился пересмотра своего дела и восстановления в правах митрополита (36, Т. I, с. 356—363; 447—4448;
75, с. 532. 7—534. 15).
16. К А Л Л И С Т — митрополит, поставленный на аланскую кафедру в Сотириуполе патриархом Каллистом I
и
занимавший ее, кажется, до 1363 г. После смерти патриарха
и митрополита Каллиста Симеон был восстановлен в сентяб,ре 1365 г. (93, № 2502) как митрополит Алании и Сотириуполя. Ж. Даррузес считает, что низложение Симеона касалось
только его прав на Сотириуполь, поэтому владыкой Сотириуполя Каллист становится уже в конце 1354 г. (93, № 2369),
а Симеон без двойной титулатуры упоминается в июле 1365 г.
(93, №№ 2499, 2450) только как митрополит Алании. Вопрос
требует детального изучения. Никифор Григора сообщает, что
именно два митрополита оказались на одной кафедре
(75,
Т. III. с. 535. 22—23), т. е. имеется в виду аланская кафедра,
находившаяся в Сотириуполе.
17. Анонимное упоминание о митрополите Алании, Сотириуполя «и заступающем место
(митрополита)
Мелитины»
встречается в августа 1365 г. (36, Т. I, с. 476, 477—478).
Совмещение обязанностей, видимо, по руководству кафедрой
в Мелитине продолжалось до 1370 г. Ипертим*и «заступающий
место Мелитинского» в октябре-ноябре 1370 г. участвует в работе Синода (36, Т. I, с. 336; 93, № 2501).
18. Ф Е О Д О Р П А Н А Р Е Т — великий эконом Трапезундской церкви, получивший права патриаршего экзарха в
1391 г. в церквах Юго-Восточного Понта, в том числе в Алании и архиепископстве Ставрополя (Сотириуполя?) (36, Т. II,
с. 154—155). Назначение Феодора экзархом было
вызвано
174
•
,
смертвю трапезундского митрополита Феодосия (90, с. 15, § 44).
Возможность идентификации Ставрополя с Сотириуполем
Э. Брайером не рассматривается, и он считает, что Сотириуполь
к этому времени был уже потерян Трапезундской империей (24,
с. -348).
19. Анонимный иерарх был хиротонисован на Аланскую кафедру митрополитом Трапезунда и экзархом всей Лазики
с
нарушением канонических правил: кандидатура была предложена светскими архонтами, и митрополит Трапезунда вдобавок
был уличен в симонии. Патриарх Матвей (1396 — 1410) опротестовал в 1401 г. назначение и лишил обоих митрополитов
права занимать соответствующие кафедры (36, Т. II, с. 483 —
484).
20. М Е Л Е Т И Й — митрополит Алании, умерший 23 мая
1447 г. в Трапезунде (91, с. 134, № 16; 92, с. 680, № 7).
21. П А Х О М И И — архиепископ Алании, в мае 1590 г.
участвовал во вселенском соборе в Константинополе (54, с. 90.
10; 55, с. 72).
ЛИТЕРАТУРА
ф
''J^A^fcol n ' „ДР
-1*1 A i\. 1оУо. Нып. III.
евнеосе
™нский памятник из Кубанской области//
2. К у з н е ц о в В. А. Нижне-Архызское городище X— XII вв.— раннефеодальный город Алании (историко-географическая характеристика и
некоторые итоги исследований) //Новое в археологии Северного Кавказа. М., 1986.
3. D a r r o u z e s - J . Notitiae episcopatuum ecclesiae Constantinopoli-tanae.
Texte critique, introduction et notes. P., 1981.
4. O i k o n o m i d e s N. Documents et etudes sur les institutions de Byzance. (VH-e— XV-e s.). Pref. de H. Ahrweiler. L, 1976.
5. К у з н е ц о в В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.
6. К у л а к о в с к и й Ю. А. Христианство у алан//ВВ. 1898. Т. V. Вып. I.
7. К у л а к о в с к и й Ю. А. Где был построен имп. Юстинианом храм для
авазгов?//Археологические известия и заметки. 1897. № 2.
8. К у л а к о в с к и й Ю. А. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев, 1899.
9. К у л а к о в с к и й Ю. А. Где находилась Вичинская
епархия?//ВВ
1897. Т. IV.
•
10. Л а т ы ш е в В. В. К истории христианства на Кавказе. Греческие надписи из Ново-Афонского монастыря//Сборник в честь графа А. А. Бобринского. СПб., 1911.
П. М е л и к с е т - Б е к о в Л. Древнейшая Пицунда у Понта ЕвксинскоГО//ЗООИД. 1915. Т. XXXVI.
12. А н ч а б а д з е 3. В. Из истории средневековой Абхазии (VI— XVII вв )
Сухуми, 1959.
175
13. А г р б а И. Ш. Константин багрянородный и некоторые вопросы истории Абхазского царства (конец VIII—X в.)//Вестник МГУ. Серия §.
История. 1988. № 5.
14. А г р б а И. Ш. Взаимоотношения Абхазского царства и Византии (конец VIII—X вв.). Автореферат, канд. дис. М., 1989.
15. К у з н е ц о в В. А. Алания и Византия//Археология нетрадиционная
этнография Северной Осетии. Орджоникидзе, 1985.
16. Б р у н Ф. (К.) Черноморье. Сборник исследований по исторической
географии Южной России. Одесса, 1880. Ч. П.
17. В г о т b e r g J. Toponymical and Historical miscellanies and medieval
Dobrudja, Bessarabia and Moldo-Wallachia//Byzantion. 1937. T. 12.
18. Hierocles Synecdemus et notitiae graecae episcopatuum. Accedunt Nili
Doxopatrii notitia patriarchatuum et locorum nomina immutata/Ex rec.,
G. Parthey. Berolini, 1866.
19. H о n i g т a n n E. Le Synecdemos d' Hierocles et L' opuscule geographique
de Georges de Chypre. Bruxelles, 1939.
20. Constantinus Porphyrogenitus. Opera. Bonnae, 1840. T. 3.
21. Б а г р я н о р о д н ы й К о н с т а н т и н . О б управлении империей.
Текст, перевод, комментарий (Под ред., Г. Г. Литаврина и А. П. Новосельцева. М., 1989.
22. Georgii Cyprii Descriptio orbis Romani. Accedit Leonis imperatoris diatyposis genuina ad hue inedita/Edidit praefatus est commentario instruxit
H. Gelzer. Lipsiae, 1890.
23. К u r s a n s k i s M. L'Empire de Trebizonde et la Georgie//REB. 1977. 35.
24. B r y e r A., W i n f i e l d D. The Byzantine Monuments and Topography
of the Pontos. Washington, 1985. T. 1.
25. Б е н е ш е в и ч В. Н. Заметки к текстам Notitiae episcopatuum//SK.
1927. 1.
26. P i c k e r G. Das Epiphanios — Kloster und der Metropolit Alanies//
BNJ. 1922. Bd. III.
27. F i с k e r G. Erlasse des Patriarchen von Konstantinopel Alexios Studites.
Kiel, 1911.
28. D a r r о u z e s J. Le Traite de transferts. Edition critique et
commentaire//REB. 1984. 42.
29. L e q u i e n M. Oriens Christianus. P., 1740. T. 1.
30. Fontes historiae imperii Trapezuntini/Edidit Papadopulos — Kerameus A.
Petropoli, 1897. 1.
31. П а п а д о п у л о-Ке р а м е в с А. Палеографические заметки//ЗРАО,
новая серия. 1887. Т. II.
32. Ш и л ь т б е р г е р И о г а н н . Путешествие по Европе, Азии и Африке с 1394 года по 1427 год./Пер. со старонем. Ф. К. Бруна. Баку, 1984.
33. Правила св. Апостол, св. соборов вселенских и поместных и св. Отец
с толкованиями. М., 1876—1877. Вып. I—III.
34. D a r r o u z e s J. Questions de droit matrimonial: 1172—1175//REB.
1977. 35.
J76
35. L a u r e n t V. Les signataires du second synode des Blakhernes (ete
1285)//EO. 1927. 26.
36. M i k 1 о s i с h F r., M u 1 I e r J. Acta et diplomata graeca medii aevi
sacra et profana. Wein, 1860, Bd. I—II.
37. P e t i t L. Acte du patriarche Nicephore II sur les privileges metropolitain
de Trebizond//HPAHK. 1903. T. VIII.
38. Ж а в о р о н к о в П. И. Никейско-трапезундские отношения в 1213—
1223 гг.//Византийские очерки. М., 1982.
39. Епископа Ф е о д о р а «Аланское послание>/Перевод Ю. Кулаковского//
ЗООИД. 1898. Т. XXI. '.
40. У с п е н с к и й Ф. И. Очерки из истории Трапезундской империи. Л.,
1929.
41. Антонин, архим., Древние акты Константинопольского патриархата,
относящиеся к Новороссийскому краю//ЗООИД. 1867. Т. VI.
42. К у з н е ц о в В. А. Зодчество феодальной Алании. Орджоникидзе, 1977.
43. D e n n i s G. T. The Deposition of the patriarch John Calecas//JOBG.
1960. Bd. IX.
44. M e y e n d or f f J. Le Tome synodal de 1347//ZRVI. 1963. T. VIII.
45. Н о в о с е л ь ц е в А. П. К истории аланских городов//МАДИСО. 1969.
Т. II.
46. Б е и л и с В. М. Ал-Идриси о портах черноморского побережья и
связях между ними//Торговля и мореплавание в бассейне Черного мо- :_
ря в древности и средние века. Ростов-на-Дону, 1988.
47. Г а л о н и ф о н т и б у с И о а н н де. Сведения о народах Кавказа
(1404 г.). Баку, 1980.
48. Памятники русского канонического права XIII—XV в., сохранившиеся
в греческом подлиннике//РИБ. 1880. Т. 6.
49. С м е т а н и и В. А. Византийское общество XIII—XIV веков по данным эпистолографии. Свердловск, 1987.
50. К а р п о в С. П. Трапезундская империя и западноевропейские государства в XIII—XV вв. М., 1981.
51. L a u r e n t V. Le corpus de sceaux de L'Empire Byzantin. T. V,
1:
L'Eglise de Constantinople. A. La Hierarc hie. P., 1963.
52. В r y e r A. The Empire of Trebizrnd and the Pontos. L., 1980.
53. Г в а с а л и я Д ж.
Г. Территория Грузии на"' европейских картах
Турецкой империи XVII века//Известия АН ГССР. Серия истории, археологии, этнографии и истории искусства. 1987. № 2.
54. Analecta byzantino-russica/Edidit V. Regel. Petropoli, 1891.
55. Посольская книга по связям России с Грецией/православными иерархами и монастырями/1588—1594 гг. М., 1988.
56. Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957. Т. I.
57. Т а т и щ е в В. Н. История Российская в семи томах. М.; Л., 1963.
-Т. II.
58. К у з н е ц о в В. А. Аланы и тюрки в верховьях Кубани//Археологоэтнографический сборник. Нальчик, 1974. Вып. I.
12 Аланы...
177
59. Н а г о е в А. X. К вопросу о расселении кабардинцев//Археолого-этнографическийй сборник. Нальчик, 1974. Вып. I.
60. В о л к о в а Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973.
61. Ф е д о р о в Я. А., Эльканов У. Ю. Об этнолингвистической ситуации
на Верхней Кубани в эпоху раннего средневековья//Социальные отношения народов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1978.
62. П о м я л о в с к и й И. В. Сборник греческих и латинских надписей
Кавказа. СПб., 1881.
63. К р о п о т к и н В. В. Клады византийских монет на территории СССР.
М., 1962.
64. К у з н е ц о в В. А. Актуальные вопросы истории средневекового зодчества Северного Кавказа//Северный Кавказ в древности и средние
века. М., 1980.
65. К а р п о в С. П. Венецианская работорговля в Трапезунде
(конец
XIV — начало XV в.)//Византийские очерки. М., 1982.
66. Т р и ф о н о в В. А. Работа разведочного отряда//АО — 1985 г. М.,
1987.
67. Т у р ч а н и н о в Г. Ф. Памятники письма и языка народов Кавказа
и Восточной Европы. Л., 1971.
68. Л а в р о в Л. И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа на
арабском, персидском и турецком языках. Надписи X—XVII вв. Ч. I.
М., 1966.
69. В о р о н о в Ю. Н. К локализации Никопсии//ХУ Крупновские чтения
по археологии Северного Кавказа: тезисы докладов. Махачкала, 1988.
70. В и н о г р а д о в В. Б. О реальности грузинского влияния на СевероЗападном Кавказе в X—XIII вв.//Известия АН ГССР. Серия истории,
археологии, этнографии и истории искусства. 1988. № 2.
71. П а п а с к и р и 3. В. У истоков грузино-русских политических взаимоотношений. Тбилиси, 1982.
72. Т о г о ш в и л и Г. Д. К вопросу о характере грузино-северокавказских
взаимоотношений в XI—XIII вв.//Вопросы истории народов Кавказа.
Сборник статей. Тбилиси, 1988.
73. Д о г у з о в К. Г. Византийско-аланские отношения (VI—XII вв.). Автореферат канд. дис. Тбилиси, 1987.
74. П е т р о в с к и й С. В. Апокрифические сказания об Апостольской проповеди по Черноморскому побережью//ЗООИД. 1898. Т. XXI.
75. Nicephori Gregorae Byzantina historia/Ed., I. Bekkero. Bonnae, 1855.
Vol. III.; Vol. I. 1829.
76. Антонин, архим., Заметки XII—XV века, относящиеся к крымскому
городу Сугдее (Судаку), приписанные на греческом Синаксаре//ЗООИД.
1863. Т. 5.
77. Nicholas I Patriarch of Constantinopole. Letters/Greek Text and English
Translation dy R. J. H. Jenkins and L. G. Westerink. Wash., 1973.
78. К а ж д а н А. П. Болгарско-византийские отношения в 912—925 гг.
по переписке Николая Мистика (опыт пересмотра хронологии писем)//
ЕВ. 1976. № 3.
79. К а ж д а н А. П. Социальный состав господствующего класса Византии XI—XII вв. М., 1974.
80. H e r g e n r o t h e t J. Photius, Patriarch von Konstanttinopel. Regensburg. 1869. Bd. I.
81. ( В о л к о в Н. С.) Николай Мистик, патриарх Константинопольский//
Прибавления к изданию творений святых отцов в русском переводе.
М., 1861. Ч. XX.
82. T o u m a n o f f С. Chronology of the Kings of Abasgia
and others
Problems//Le Museon. 1956. T. 69.
83. Nicephori Blemmidae c u r r i c u l u m vitae et carmina//Ed. A. Heisenberg.
Lipsiae. 1896.
84. P a p a d o p o u l o s — K e r a m e u s A. Analecta lerosolymitikes Stachyologias. Petropoli. 1897. T. 4.
85. В а с и л ь е в с к и й В. Г. Труды. СПб., 1915. Т. III.
86. Das Register des Patriarchats von Konstantinopel. 1. Teil. Edition und
Dbersetzung der Urkunden aus den Jahren 1315—1331/Hrsg.,
vol
H. Hunger und O. Kresten. Wien, 1981.
87. Das Register des Patriarchats vol Konstantinopel. Indices. Erstellt vol
C. Cupane. 1. Teil. Indices zu den Urkunden aus den Jahren 1315—
1331. Wien, 1981.
88. O i k o n o m i d e s N. Levolution de [organisation administrative
de
lEmpire byzantin au XI-е siecle (1025—1118)//TM. 1976. T. 6.
89. G r u m e l V. Titulature des metropolites byzantines II: Metropolites
hypertimes//Memorial L. Petit. Bucarest, 1948.
90. Трапезундская хроника Михаила Панарета/Предисловие, пер., и прим.
А. Хаханоова. М., 1905.
91. B r y e r A. Some Trapezuntine Monastic obits (1368—1563)//REB. 1976.
34.
92. Papadopoulos-Kerameus A. Tpa^sCouvTiaxa //BB. 1898. T. 5.
93. D а г г о u z ё s J. Les regestes des actes du patriarcat de Constantinople. I. Les actes de patriarches; (v) Les regestes de 1310 a 1376.
P., 1977.
94. H u s s е у J. M. The Ortnodoh church in the Byzantine empire. Oxford,
1986.
95. Б а к р а д з е Д. Кавказ в древних памятниках христианства//3аписки
Общества любителей кавказской археологии. Тифлис, 1875. Кн. I.
96. С о к о л о в П л. Церковноимущественное право в Греко-Римской империи. Опыт историко-юридического исследования. Новгород, 1896.
179
Л.
А.
ПЕРФИЛЬЕВА
К ВОПРОСУ О ВИЗАНТИЙСКОМ
НА КУЛЬТОВУЮ АРХИТЕКТУРУ
ПАДНОГО КАВКАЗА X—XI ВВ.
ВЛИЯНИИ
СЕВЕРО-ЗА-
Mi
некие о существовании в X—XI вв. локальной «архитектурной школы» на За: падном Кавказе возникло не случайно.
Основанием для него послужило очевидное и легко обнаруживаемое сходство хорошо сохранившихся памятников, а именно: христианских
крестовокупольных храмов (числом более
одного десятка), расположенных практически в одном локальном регионе Северо-Западного Причерноморья, правда, разделяемым на две части линией Главного Кавказского хребта.
Согласно историческим источникам, на территории к югу от
Кавказского хребта, прилегающей к побережью, жили авазги,
а к северу от хребта — аланы. Таким образом, аланы
и
авазги были ближайшими соседями (1, с. 171 —177). Те и
другие в разное время приняли христианство, и в пределах
VI—XI вв. в Авазгии и X (?) — XVI вв. в Алании, существовали христианские епархии Константинопольского подчинения
(2).' Хотя народы Алании и Авазгии имели каждый самостоятельную историческую судьбу, контакты между ними были неизбежны, а охватывающие каждый из них социальные процессы
в ряде случаев оказывались параллельными.
В X—XI вв. алано-авазгийские контакты особенно усилились под активным воздействием византийской политики, имевшей повышенный интерес ко всему алано-абхазскому региону
в целом. Характер этого интереса на протяжении указанного^
периода неоднократно менялся. Так, в X веке он определялся
задачей обеспечения безопасности торговых путей, ведших от
побережья к степям Предкавказья через горные районы Алании и-Абхазии. К этому времени относится утверждение христиАвтор выражает искреннюю признательность С. Н. Малахову за предоставь
ленную возможность ознакомиться с рукописью статьи о локализации епархиального центра Алании в XII—XVI вв.
180
анства в Алании, а активность алано-византийских связей подтверждается рядом письменных документов (3, с. 37—66). В
дальнейшем (в XI в.) интересы Византии в большей степени
сосредотачиваются на побережье, что обуславливалось стремлением империи использовать территорию авазгов в качестве
плацдарма для борьбы с обретающей все большую самостоятельность Западной Грузией (т. е. Абхазским царством, противопоставившим в конфессиональном отношении Константинопольскому Патриархату автокефальный Мцхетский католикосат), а>
так же вообще для упрочения своего положения в Закавказье.
В последней четверти XI века позиции Византии в ЗакаЁказье сильно пошатнулись и ее политика была ознаменована
переходом от экспансии к обороне. С конца XI века прекращает
свое существование авасгийская епархия константинопольского подчинения.. Теперь установлено, что тогда же, на рубеже
XI—XII вв., ставшая глубоко периферийной Аланская епархия
переносит свой религиозный центр из отдаленных горных районов (Нижне-Архызское городище) поближе к столице империи — в г. Сотириуполь, лежащий на побережье Черного моря в окрестностях Трапезунда (2). Таким образом становится
очевидным, что издавна предложенная и традиционно поддерживаемая для большинства купольных храмов Алании и Абхазии
датировка в пределах X—XI вв. не только не встречает противоречия со стороны чисто исторических фактов, но и, с учё:
том специфики самих памятников, придает дополнительное
обоснование устанавливаемым по письменным источникам факторам конфессионального «византийского п шсутствия» в аланоабхазском регионе.
Нельзя не вспомнить, что исследова- ели предшествовавшего столетия, первыми обратившие внимание на сходство северокавказских купольных храмов с памятниками Абхазии, вполне
уверенно называли их «византийскими» или «греческими». Но
от тех же исследователей (Н. П. Кондаков, А. М. Павлинов,
П. С. Уварова) ведет свое начало традиция рассматривать эти
памятники в рамках истории средневековой архитектуры Грузии (4, с. 221—268; 5, с. 74—75; 6, с. 8—16, 192—195). Такой
подход в общем виде был воспринят и советской наукой, причем купольные храмы Абхазии, а вместе с ними и храмы Алании, оказались отнесенными к «особой группе», получившей в
дальнейшем определение «алано-абхазской ветви» или «абхазской школы грузинской архитектуры» (7—9; 10, с. 300—375).
Специальным изучением «абхазской школы» никто не занимался, если не считать работ В. А. Леквинадзе (11 —13), двух
публикаций Л. Д. Рчеулишвили (14; 15, с. 21—28), представляющие всю группу купольных храмов Абхазии, и, наконец,
181
статьи К. Н. Афанасьева (16, с. 105—119). Из них первые
посвящены зодчеству Абхазии ранневизантийского периода; последняя монография Л. Д. Рчеулишвили не включала в себя
аланских построек, и только К- Н. Афанасьев предпринял попытку совместного и параллельного рассмотрения архитектурных особенностей памятников Алании и памятников Абхазии,
использовав метод пропорционального анализа. Косвенно касались этого вопроса некоторые исследователи архитектуры Грузии. Но Л. Д. Рчеулишвили, например, в более ранней работе интересовали не специфические или индивидуальные черты
«абхазской школы», а степень подчинения ее «единой строительной программе», которая, по его мнению, была общей для
всей территории Восточной и Западной Грузии и распространенной в более широких пределах региона Восточного Причерноморья. Н. Чубинашвили .предложил считать аланские храмы
«промежуточным звеном», генетически связывающим более ранние грузинские памятники (Самшвилдский Сион, IX в.) с памятником «абхазской школы» (10, с. 45—46). И лишь осторожное замечание В. Беридзе допускало возможность смотреть
на памятники Алании и Абхазии вместе, как на «особую группу, несколько (? — Л. П.) приближающуюся к средневизантийскому типу крестовокупольного храма» (8, с. 14).
В. А. Кузнецов, изучая зодчество феодальной Алании, пришел к выводу о невозможности указать единый исток архитектурной традиции для всей группы верхнекубанских храмов
и был вынужден решать вопросы генезиса дифференцированно
для каждого из памятников (18, с. 26—90). Но и при таком
подходе к вопросу решение его не оказалось однозначным.
Так, в частности, для Северного Зеленчукского храма-кафедрального храма Алании — В. А. Кузнецов вполне доказательно установил восточновизантийский (точнее — малоазийский)
генезис, но вынужден был сделать допущение об участии абхазских мастеров. К этой оговорке его подтолкнуло чрезвычайно близкое сходство аланского кафедрала с абхазским храмом
в Лыхны и известное свидетельство византийского источника,
сообщающего об активном участии правителя Авазгии Георгия
в крещении алан при Константинопольском патриархе Николае
Мистике. Именно этот источник дал автору основание
для
датировки Северного Зеленчукского храма в пределах первой
четверти X века. Но, следует признать, на сегодняшний день
мы не имеем никаких точных документальных свидетельств о
работе абхазских мастеров в Алании (или наоборот); точно
так же мы не знаем ни одной точной, обоснованной письменными источниками датировки памятников, за исключением абхазского храма в Мокви (957—967 гг.). Только сами памят-
ники являются для нас такими документами, попытку прочтения которых мы и предпринимаем в данной статье.
В свое время мы уже высказывались о необходимости совместного рассмотрения храмов Алании и Абхазии с целью общих для них проблем генезиса и сложения локальной архитектурной школы (19, с. 122—124). Однако, на современном
уровне научных требований постановка вопроса о «школе» требует: дальнейшего доказательства работы одних и тех
же
мастеров, либо преемственности строительных традиций
от
одной артели к другой; доказательства прямой генетической
зависимости или связи между отдельными памятниками, относимыми к данной «школе»; установления хронологического ряда построек, а также анализа исторической ситуации, послужившей причиной или благоприятной ситуацией для сложения
и процветания означенной «архитектурной школы» как целостного историко-культурного и художестй@ного явления.
Для начала мы обратимся лишь к двум памятникам «алано-абхазской ветви», сходство или даже «идентичность» которых привлекали всеобщее внимание. Это Северный Зеленчуке кий храм в Алании и абхазский храм в Лыхны (рис. 1, 3, 5;
2, 4, 6). Подробные публикации В. А. Кузнецова для первого
из них (18, с. 28—48; 20, с. 136—150) и страницы недавней
монографии Л. Д. Рчеулишвили — для второго (14, с 31—45)
избавляют нас от необходимости подробного описания
этих
памятников и позволяют сосредоточиться на наиболее существенных чертах их сходства или различия.
Согласно общепринятой типологии (ТР..микологии)
храм
в Лыхны и Северный
Зеленчукский хр м (рис. 1—2) представляют собою очень близкие варианты /срамов типа «вписанного креста» с четырьмя свободными опорами. Их композиция
с трехапсидным выступающим наружу алтарем, с нартексом,
с характерным ступенчатым покрытием наружного объема, с
единственным венчающим композицию куполом на восьмиоконном световом барабане,— может быть признана «классической»,
как в совокупности включающая в. себя все наиболее общие и
широко распространенные черты средневизантийских купольных
(или «крестовокупольных») храмов X—XII вв. Дополнительно
она осложнена наличием в обоих случаях обширных открытых
притворов или портиков перед северными, западными и южными
входами в здания. Различия в строительном материале и способе
его обработки, очевидно, следует отнести за счет специфики
местных природных ресурсов.
Более принципиальным представляется одинаковый стилистический подход, выраженный в гладких поверхностях неукрашенных и неоштукатуренных фасадов с минимальным исполь-
182
183
зованием кирпичного декора: простые поребрики в основании
карниза барабана в Зеленчуке и карнизов под скатами фронтонов боковых портиков в Лыхны. Одинаковым, то есть черепицей по конхам и пологим скатам кровель, был, видимо, и
способ покрытия обоих зданий? Различия между памятника- .
ми проявляются в форме и пропорциях венчающих глав: в Зеленчуке высокий круглый барабан с сегментовидным куполом, а в
"Лыхны — восьмигранный приземистый барабан с коническим покрытием; при этом наружному несоответствию отвечала и разница конструкции внутри зданий, так как зеленчукский купол внутри
полусферический, а в Лыхны восьмидольный — «звездчатый».
Существенное отличие памятников состояло в способе соч- ~
ленения нартекса с основным объемом. Так, если в Лыхны
нартекс образован продолжением к западу боковых стен, сводов и кровель храма, то в Зеленчуке он дополнительно присоединен к главному объему с незначительным ступенчатым понижением относительно него. Необходимо отметить и разницу в соотношении высоты боковых притворов со всей высотой здания.
Сравнительно более высокие боковые притворы зеленчукского
храма привели к более высокому и плотному расположению
«треугольника»» окон под фронтонами боковых ветвей храма,
тогда как те же окна в Лыхны расположены ниже и свободнее. К сказанному нами о наружных композициях, можно добавить еще и наблюдения К. Н. Афанасьева, заключающиеся
в том, что высотные размеры этой пары церквей весьма разнятся друг с другом, несмотря на близость или даже тождество
их планов (16, с. 108).
Но в самом ли деле «тождественны» их планы?
Несмотря на то, что, как установлено К. Н. Афанасьевым,
модули обоих храмов, равны и составляют 3,25 м или 12 греческих футов (правда, для Зеленчукского храма это сторона
подкупольного квадрата, а для храма в Лыхны — расстояние
между лопатками столбов в центральном нефе), несмотря на
то, что совпадает и ряд других размеров этих зданий, их
внутренняя структура представляется нам различной в целом
ряде существенных деталей (рис. 1—2).
2
Рис. 1.
Храм в Лыхны. X—XI вв. План. Разрез. (По публ. Л. Д. Рчеулишвили).
184
Этот вопрос относительно Зеленчукского храма в настоящее время считается дискуссионным. В. А. Кузнецов при археологических раскопках в районе
храма нашел черепицу, но «в незначительном количестве». Существует все
же мнение специалистов (архитектор-реставратор Г. М. Штендер), что первоначально все зеленчукские храмы имели черепичное покрытие, в дальнейшем замененное кровлями из плоских каменных плит.
185
J—U
Рис. 2.
Северный Зеленчукский храм. X в. План. Разрез. (По публ. В. А. .Кузнецова и материалам худ. Д. М. Струкова).
186
Сразу бросается в глаза конфигурация апсид: подковообразных изнутри в Лыхны и полукруглых в Зеленчукском храме. Различны в сечении и подкупольные опоры: в Лыхны крещатые и совершенно одинаковые, в Зеленчуке восточная пара в
сечении квадратная, а западная пара прямоугольная, удлиненная по продольной оси. Соответственно, выступы межалтарных
стен имеют в Лыхны Т-образную конфигурацию, поскольку равны по ширине подкупольным опорам и, также как и они, снабжены выступающими пилястрами. В Зеленчуке же межалтарные стены значительно тоньше подкупольных опор и их отсеченные сквозными проемами оконечности имеют в плане квадратное сечение со стороной уже стороны подкупольных опор.
Эти различия в плане отражают существенную разницу в конструкции и композиционных построениях интерьеров.
Сопряжение алтаря с кафаликоном в Лыхны позволяет отнести памятник к так называемому «сложному варианту» типа
крестовокупольных храмов. Всем трем апсидам здесь предшествуют вимы, перекрытые самостоятельными цилиндрическими
сводами, несколько пониженными относительно сводов восточных угловых ячеек. В результате алтарная часть представлена как совершенно самостоятельное пространство, добавленное
к девятидольному пространству
кафаликона,
расчлененному
одинаковыми крещатыми опорами. В Зеленчуке вимы перед апсидами отсутствуют, или, точнее, пространство их сливается с
пространством восточных угловых ячеек, оказываясь
равным
пространству западных уголков ячеек.
Таким образом, подкупольный квадрат в Зеленчуке занимает строго центрическое положение в интерьере храма, тогда
как в интерьере Лыхны он несколько смещен к западной стене
кафаликона за счет углубленной перспективы пространства всех
трех его апсид. Алтарные преграды, стоявшие по линии межалтарных стен, в обеих случаях были невысокими и не вносили
существенных изменений в характер интерьеров. Но зеленчуке кий храм со всеми его особенностями нельзя отнести ни к
«простому», ни к «сложному» типам крестовокупольных храмов.
Он представляет собою некий «промежуточный» вариант обеих
типов и в этом заключается его оригинальность и своеобразие.
И если «сложный» вариант в X в. был характерной чертой
Константинопольской школы зодчества, а «простой» обычно
употреблялся на перифериях империи, то глубоко провинциальный зеленчукский храм представляет собой нечто среднее между традициями столицы и периферии.
Обратим внимание на тектоническую систему сравниваемых
памятников. Игнорируя современную терминологию, К- Н. Афанасьев назвал их «восьмистолпными крестовокупольными трех187
Рис. 3.
Храм в Лыхны. Вид с юго-востока. Фото кон. XIX в.
Рис. 4.
Северный Зеленчукский храм. Вид с юго-востока. Рисунок Д. М. Струкова. 1886/9 г.
188
нефными храмами» (16, с. 106). Но, с равным успехом, имея
в виду не типологию храма, а ее конструктивную систему, храм
в Лыхны можно было бы квалифицировать и как «шестнадцатистолпный», добавив к четырем парам опор центрального нефа еще восемь, точно таких же, но слитых с внешними стенами. Выступы пилястр на боковых стенах внутри храма, совершенно одинаковые с пилястрами подкупольных опор и непосредственно переходящих в подпружные арки, наглядно подтверждают такую логику конструктивного мышления зодчего, при которой вертикальным опорам (стоящим свободно или слитым со •
стенами) в конструкции принадлежит ведущая роль.
Распор сводов всей сложной крестовокупольнои системы
равномерно погашается взаимосвязью
(или взаимоувязанностью) между собой всех частей системы подпружных арок.
Несмотря на то, что храм в Лыхны представляет собой типичный вариант храма типа «вписанного креста», в его интерьере
сильно ощутим дух традиций базиликальных построек. Пространство его образуется путем сложения отдельных взаимосвязанных ячеек, из которых центральная в данном случае выделяется куполом. Характерен однообразный, даже монотонный
повторяющийся ритм всех конструктивных элементов, застав-
Рис. 5.
Храм в Лыхны. Вид с юга. Фото кон. XIX в.
189
Рис. 6.
Северный Зеленчукский храм после реставрации. Фото нач. 1980-х гг. Вид
с юго-запада.
Рис. 7 (а, б).
Храм в Лыхны. Фрагменты интерьера. Фото 1972 г.
190
ляющих взгляд скользить по поверхностям пилястр от пола
до пяты подпружной арки, слегка выделенной тонкой полочкойимпостом, огибать арку до такого же импоста с другой стороны, и снова опускаться к полу (рис. 7, а, б). И так много раз
в различных взаимоперпендикулярных направлениях. Подкупольной ячейке, как большей по размерам и лучше оосвещенной, принадлежит, конечно, важная роль, но в центре внимания оказывается все же не она, а перспектива углубленного
трехчастного алтаря.
Если принципы базиличных построек проявили себя в интерьере храма в Лыхны, то снаружи они оказались не менее
ощутимы за счет удлинения объема к западу, за счет пропорций венчающего барабана и притворов. Некоторое сходство
храма в Лыхны с купольными базиликами уже отмечалось ранее и другими исследователями. Если с тех же позиций подойти к архитектуре Зеленчукского храма, то окажется, что сходство его с храмом в Лыхны весьма условно, и что по логике архитектурного мышления зодчих они даже принципиально
отличаются один от другого.
Так, современными исследователями установлено, что изначально Северный Зеленчукский храм был задуман как храм
без нартекса, нос тремя одинаковыми портиками перед каждым
из входов в здание. В таком виде по своей композиции он
был сходен скорее не с храмом в Лыхны, а с крепостным
храмом на р. Бзыбь в Абхазии, доказательством чему служат
отчетливо прослеживаемые вертикальные швы в месте примыкания нартекса к объему храма, характерная кладка каменных блоков в обоих наружных западных углах кафаликона,
и, наконец, мощный профилированный ступенчатый цоколь,
целиком опоясывающий основание кафаликона вместе с западной стеной, позднее оказавшейся внутри нартекса.
Первоначальные размеры здания в длину и ширину были одинаковыми, то есть план его вписывался в квадрат со
стороной 19,5 м, что, по К. Н. Афанасьеву, соответствовало
шести модулям (рис. 4, 6). Такой же была и общая высота
здания. Иными словами, в общем виде Зеленчукский храм имел
первоначально практически центрическую пирамидальную композицию с постепенным понижением объема от центра к периферии. Довольно высокий круглый световой барабан с пологим
куполом венчал всю эту композицию, располагаясь точно над
центром храмового объема. Несмотря на то, что кафаликон
храма прямоугольный и вытянутый по продольной оси, разница в длине продольно и поперечно ориентированных ветвей
креста, образованных сводами, при визуальном восприятии композиции здания была мало ощутима. Так что центричность все
191
же явно доминировала в качестве основной идеи объемно-пространственной композиции этого' памятника, сочетаясь с общим
планом здания в виде равноконечного «греческого» креста.
С пристройкой к храму нартекса основная идея его первоначальной композиции принципиально не изменилась, так как
всего лишь удлинилась западная ветвь «креста». Сохранению
этой идеи немало способствовал способ присоединения нартекса
к храму с незначительным ступенчатым понижением. Еще одну
понижающуюся ступень образовывал присоединенный к нартексу с запада притвор, выполненный по образу боковых притворов.
Обратимся к интерьеру здания, точнее — к интерьеру кафаликона. На плане (рис. 2) хорошо видно, что он представляет
собою прямоугольное помещение с внутренними габаритами
10,5x15 м, ограниченное с трех сторон прямыми стенами, а с
востока — трехчастным помещением алтаря.
Подкупольные
столбы, даже при разных габаритах восточной и западной пары, членят пространство на девять ячеек таким образом, что
западный и восточный поперечные нефы равны по ширине, т. е.
равны между собой и пространства восточных и западных угловых ячеек.. При этом купол в интерьере также занимает строго центрическое положение.
В Зеленчукском храме, как и в Лыхны, на боковых стеL. нах против подкупольных опор имеются пилястры, но их ширина отличается от габаритов подкупольных опор,
а
сам
характер последних несет на себе печать большого своеобразия.
Главное, что выделяет интерьер зеленчукского кафедрала
среди многих других памятников того же типа, это явное и
подчеркнутое противопоставление громоздких, инертных и не
осмысленных декоративно центральных' опор исключительно тонкому подходу к ритмической и декоративной разработке стенных поверхностей. Плоскость стены здесь дематерилизована, то
есть почти совершенно лишена тяжести благодаря
умелому
расчленению. Это уже не инертная масса пилонов, а гибкая
и подвижная слоистая оболочка. Пластическое
расчленение
стены достигается выступами пилястр и углублениями
ниш,
симметрично расположенных в боковых простенках угловых
ячеек (рис. 8, б, г). Графическое и ритмическое расчленение
осуществляется за счет профилированных архивольт, обрамляющих стенные н и ш и , с в я з а н н ы х с ними вертикальных угловых
тяг в торцевых частях западных ячеек, а также за счет уступов или напусков каменной кладки по абрису полукруглых закомар больших и малых цилиндрических сводов.
Все детали пластического и ритмического расчленения стен
в композиции интерьера взаимосвязаны между собой. Своеоб-
р а з н ы м и точками сопряжения плоскостей и линий являются,
например, полоски-импосты в углах здания и «заплечики», образованные расщиплением пилястр (рис. 8, г . ) . Характерно, что
и полочки и заплечики служат опорой для пят декоративных
архивольтов, обрамляющих завершения стенных ниш в угловых ячейках х р а м а . Эти ниши вообще являются одним из наиболее выразительных элементов декора интерьера (рис. 8, в-г).
С ними связано и оригинальное устройство пилястр, с переменной (т. е.' неодинаковой вверху и внизу) шириной. С низу
и до высоты расположения пяты декоративной архивольты, пилястры "более широкие; далее, у м е н ь ш и в ш и с ь на одну треть,
они поднимаются до полочек-импостов в основании сводов, после чего переходят в подпружные арки малых сводов.
Сопряжение стен с подкупольными опорами в зеленчукском храме иное, чем в Лыхны, поскольку в нем отсутствуют
пилястры на поверхности центральных столбов. В результате,
с какой бы точки на поверхности стены мы не начали созерцание, наш взгляд, скользя по абрису криволинейных очертан и й на стенах и сводах, будет неизбежно приведен к центральному подкупольному квадрату. Но здесь он остановился, поскольку слегка выступающими импостами массивных пилонов
будет остановлено само движение арок, не обретающих себе
продолжения в пилястрах.
В отсутствии хор в наосе (как в большинстве грузинских
храмов)., в. строгой центричности купола по отношению ко всем
четырем углам кафаликона, в п о н и м а н и и стены как формообразующей оболочки-дематерилизованной многочастными профил я м и и сквозными проемами, взаимосвязанной со сводами и
ограничивающей внутреннее пространство,— отчетливо сказывается дух и методы классической традиции византийского зодчества, корнями уходящей к т р а д и ц и я м столичной школы, стремящейся, по заключению А. И. Комеча, к «полной центричности и завершенности ритмического движения» (21, с. 50).
Решая вопрос о генезисе архитектурных форм Северного
Зеленчукского храма, В. А. Кузнецов высказывался в пользу
византийского, но провинциального (малоазийского) генезиса,
не обнаружив в столице близких аналогов (18; 20). Однако
А. И. Крмеч, со своей стороны, обратил в н и м а н и е на сходство
ряда деталей и конструктивных принципов Зеленчукского храма с с и н х р о н н ы м и ему (в пределах первой четверти X в.)
константинопольскими п а м я т н и к а м и : Мирилейон и храм Богородицы монастыря Липса (21, с. 7 1 ) . Кроме того и В. А. Кузнецовым был сделан ряд ценнейших археологических наблюде-
13 Аланы...
192
Д.
a
-
6.
д) Фрагмент интерьера. Северо-западная угловая ячейка.
е) Интерьер бокового портика. Вид с севера. (Северный портик).
Рис. 8.
Северный Зеленчукский храм. Фото нач. 1980-х гг.
а) Западный неф храма.
б) Северный боковой неф храма. Вид на восток.
в
) Фрагмент интерьера. Северная стена.
г) Южная стена центрального поперечного нефа. Вид изнутри.
194
ний, указывающих на преемственность от 3 столичной традиции,
но не поставленных автором с нею в связь
Конечно, византийская столичная традиция в зеленчукском
х р а м е не представлена в чистом виде, как, например, в р а н В. А. Кузнецов отмечает некоторые из пропорциональных приемов и технических методов Зеленчукского храма, соответствующие требованиям архитектурных трактатов Витрувия. К этому остается лишь добавить, что бережное следование античным традициям всегда было отличительной
чертой
Константинопольской школы.
<""
195
них памятниках Киева или Чернигова. Скорее она ощущается
как цель. Глубоко п р о в и н ц и а л ь н ы й Зеленчукский храм, воздвигнутый в глубине кавказских гор, где прежде не были вообще знакомы с методами возведения монументальных культовых
построек, где совершенно отсутствовали местные квалифициров а н н ы е строительные кадры, являет собой один из примеров '
п р о ф а н а ц и и столичного зодчества. Строгое следование сложивш е м у с я к а н о н у византийского церковного здания и явное подражание в ряде основных приемов и деталей сочетается здесь
с неуверенностью зодчих и вынужденностью ряда решений.
К числу таких «вынужденных» решений относится конструкция подкупольных опор. В самом деле, по общему характеру решения интерьера здания, их вполне могли бы заменить
изящные колонки константинопольских памятников или хотя бы
стройные крещатые опоры ранних киевских храмов. Однако,
зеленчукский зодчий, казалось, заботился лишь об обеспечении максимальной прочности конструкции, отведя на второй
план эстетические задачи. Существенно увеличив площадь западной пары опор, он превратил их в контрфорсы, гасящие
распор продольной пары больших подпружных арок в западном направлении. С противоположной стороны этот распор
частично принимали на себя выступы межалтарных стен, поэтому восточная пара подкупольных опор имеет меньшую площадь
с квадратным сечением плана. Роль контрфорсов, гасящих распор больших поперечных арок, принимали на себя боковые притворы храма, служившие, как мы уже говорили, необходимой
и неотъемлемой частью первоначальной композиции здания.
С устройством притворов в Зеленчукском храме связаны
и другие его особенности, а именно: не имеющая себе аналогов композиция расположения оконных проемов в боковых- ветвях центрального поперечного нефа (рис 8, д). Расположенные треугольником три верхних окна задвинуты высоко в лк>
нету свода, оказываясь при этом снаружи над высокими кровлями притворов. Ниже их, в центральной части
простенка,
расположено по одному очень высокому и узкому проему, выходящему во внутреннее пространство боковых притворов, а еще
ниже их — входные проемы, смещенные к западу от центральной оси и соединявшие пространство центрального поперечного нефа храма с притворами.
Смещение оси боковых входов к западу В. А. Кузнецов
попытался объяснить конструктивными соображениями зодчего, не желавшего «ослаблять несущую часть стены' и без того^
прорезанную четырьмя проемами окон» (20, с. 136—150). Однако в данном случае главным является не это, а композиционные и функциональные особенности самих боковых притворов
Зеленчукского храма.
196
I
Ранее уже отмечалось, что в восточных стенах внутри притворов имеются алтарные ниши, и что их помещения служили
молельнями. Исследования показали, что притворы эти снаружи были закрытыми и, по крайней мере в нижней половине,
огражденными глухими каменными парапетами. Входы в притворы находились на одной оси со входами в храм, смещенной к западу относительно поперечной оси храма. В результате проход в храм через притворы осуществлялся вдоль их
западных стен, то есть за спинами молящихся, обращенных
лицом к алтарной нише. Этим и обусловлен их (входов) сдвиг
от центра (рис. 8, е). Притворы перекрывались высокими цилиндрическими сводами, на уровне пят которых обнаружены
выступы каменных консолей. Предполагается, что консоли поддерживали деревянное перекрытие. Высота цилиндрических сводов вполне позволяет допустить, что над этими перекрытиями
во втором этаже притворов могли быть устроены балконы или
хоры. Аналогичным образом были устроены двухэтажные закрытые боковые притворы Софии Трапезундской, правда, имевшие
несравненно большие габариты, чем в Зеленчукском храме.
Можно лишь догадываться о причинах появления в Зеленчуке двухэтажных притворов. Одна из гипотез связывает их
возникновение с необходимостью устройства в последних хор
в виду отсутствия в первоначальном замысле нартекса, появившегося позднее. Другая гипотеза указывает на подражание какому-то образцу, и наконец, третья объясняет сложность устройства зеленчукских притворов, дифференцированных составом верующих в начальный период христианизации Алании.
Так или иначе, но своеобразно организованные притворы
Зеленчукского храма составляют одну из наиболее оригинальных особенностей данного памятника. С ними связано и происхождение дополнительного высокого проема (или окна) в центре стены продольного нефа. Через эти «окна» с хор в боковых
притворах можно было и видеть и слышать богослужебное действие, совершаемое перед алтарем храма 4 .
Таким образом большинство оригинальных черт архитектуры Зеленчукского храма находит себе объяснение в рамках
определенных задач, конкретно сформулированных и поставленных зодчими, соорудившими данный памятник.
Если вернуться к храму в Лыхны, то станет ясно, что этот
памятник не мог явиться примером для Зеленчукского храма
в отношении устройства притворов. Притворы в Лыхны — всего лишь открытые с одной стороны портики, предназначенные
4
Надо, заметить, что наша гипотеза относительно двухэтажности боковых
притворов Зеленчукского храма поддерживается далеко не всеми специалистами, изучавшими этот памятник.
для укрытия от непогоды и для отдыха. Единственный оригинальный элемент в их интерьере — каменные скамьи. Такое
же точно устройство имел один только западный портик Зеленчукского храма, относящийся ко второму строительному периоду, т. е. периоду пристройки нартекса.
Сравнивая притворы обоих памятников, мы вновь вынуждены отметить существенную разницу в принципах композиционного мышления зодчих, при внешне кажущемся сходстве. Так,
например, интерпретируя сдвиг боковых входов в храме Лыхны
с центральной продольной оси, Л. Д. Рчеулишвили отнес его
за счет приверженности зодчего к «живописному стилю» (14,
с. 68). Однако логика, проявленная здесь, не просто иная, а
даже прямо противоположная: боковые проемы в Лыхны расположены строго в середине боковых фасадов здания, общей
протяженностью от заплечиков апсид до внешних западных углов. То есть выбор места для боковых входов подчинен законам не «живописного стиля», а строгой геометрии, принимающей
храм вместе с нартексом за единый и цельный объем, что не
было характерным для Зеленчукского храма.
Напротив, в устройстве притворов в Лыхны наблюдаются
колебания зодчих. Так, южный портик присоединен к фасаду
по тем же принципам, что и зеленчукские притворы, а именно
боковые стены расположены приблизительно напротив внутренних подкупольных опор, играя роль дополнительных боковых
контрфорсов. Центральная ось портика совпадает при этом с
центральной поперечной осью храма, а южный входной портал
оказывается смещенным к западной стороне портика. Северный
же портик организован иначе. Его расположение не связано
ни с внутренними опорами, ни с поперечной осью храма. Он
присоединен к боковой стене с таким расчетом, чтобы северный боковой вход здания находился строго посередине этого
портика.
Какие же выводы можно сделать из проведенного сравнения двух рассмотренных памятников, условно относимых ранее
к одной архитектурной школе?
1. Северный Зеленчукский храм и абхазский храм в Лыхны нельзя признать «идентичными». Трудно допустить и то,
что они были построены одними и теми же мастерами. Сходство между ними чисто типологическое, обусловленное следованием наиболее общим закономерностям средневизантийской архитектуры 5 .
5
\
Нельзя не согласиться с мнением Л. Д. Рчеулишвили, предостерегавшего
от ^«односторонности» типологического метода изучения архитектуры.
Он
'обращал внимание на то, что «реально одна и та же типологическая модель, появляясь в различной стилистической среде, «наполняется» разным
198
2. Установленные К. Н. Афанасьевым общность модуля и
совпадение некоторых размеров, исчисляемых в греческих футах, также как и сами методы композиционного и пропорционального построения сравниваемых памятников и некоторых
других построек алано-абхазского региона, не могут служить
безусловным основанием для отнесения их всех к одной архитектурной школе (в современном понятии «школы»), поскольку и использованная метрическая система, и методы построения
храмов были широко употребимы в средневизантийский период
в регионах, далеко выходящих за пределы Кавказа. Поэтому,
отдавая должное ценным наблюдениям К. Н. Афанасьева, мы
считаем, что для решения вопроса об «алано-абхазской школе»
они нуждаются в дополнительных аргументах.
3. Несмотря на сделанные замечания, нельзя совершенно
игнорировать зависимость двух рассматриваемых
памятников
друг от друга. Однако, в противовес ранее высказывавшемуся мнению о том, что храм в Лыхны мог послужить образцом для Аланского кафедрала, мы считаем более вероятным
допустить обратную зависимость.
Почти не встречает возражений предлагаемая В. А. Кузнецовым очень ранняя датировка Северного Зеленчукского храма в пределах первой четверти X века. По крайней мере для
первого строительного периода (храм с тремя притворами без
нартекса) эта датировка поддержана А. И. Комечем, благодаря усмотренному им сходству памятника с синхронными константинопольскими храмами. Отсутствие до X в. в Алании местных строительных кадров заставляет с наибольшими основаниями предположить, что первые храмы в данном районе были
построены теми же лицами, которые внедрили здесь христианство, т. е. присланными из Константинополя монахами-миссионерами. Все это ранее уже комментировал В. А. Кузнецов (18,
с. 39—42). и на нашу долю приходится лишь сопоставление
•этой ситуации с ситуацией в Абхазии.
Когда был построен храм в Лыхны — неизвестно, но не
позднее первой трети XI века. Все основные особенности его
строительной техники, конструкций и художественно-стилистических решений лежали в русле основных традиций культового
зодчества Абхазии и Грузии, о чем убедительно высказывался
Л. Д. Рчеулишвили (14, с. 44—45). Храм в Лыхны особенно
близок собору в Мокви, относящемуся к середине X века, но в
художественным содержанием, становится выразителем самого разного художественного ощущения», и что «каждая эпоха, любая страна и даже отдельные регионы одной страны по-своему понимают и воплощают полученные
извне импульсы на собственный лад» (14, с. 81). Нам кажется, что наша
работа должна служить весьма наглядной иллюстрацией справедливости вышеприведенного тезиса Л. Д. Рчеулишвили.
199
архитектурном плане более прост и типологически гораздо ближе к Северному Зеленчукскосу храму (что и показал в своей
работе К- Н. Афанасьев). Поэтому, если говорить о последовательной эволюции архитектуры внутри группы памятников алано-абхазской группы или «ветви», то предварительно можно
предположить, что храм в Лыхны является звеном, следующим
за сооружением Северного Зеленчукского храма и собора в
Мокви; что в его строительстве приняли участие работавшие
в Мокви мастера, но в то же время, типологическим образцом
для храма в Лыхны послужил кафедрал Алании в его усовершенствованном варианте (т. е. уже с нартексом), которому
строители Лыхны придали несколько упрощенную, но более цельную структуру, приближенную по характеру к зданиям типа
купольных базилик.
Конечно, это всего лишь гипотеза. Но именно такими представляются нам взаимосвязи между отдельными памятниками
алано-абхазского региона.
Хотелось бы отметить еще и то, что, настаивая на византийском генезисе Северного Зеленчукского храма, мы имели в
виду, в первую очередь, его типологию и некоторые элементы
подражания столичным традициям. Но это само по себе не
исключает возможности причастности к его сооружению мастеров из какого-либо региона Закавказья наряду с греческими
(константинопольскими или малоазийскими, в
частности —
трапезундскими) зодчими. Недаром некоторые из отмеченных
нами при описании памятников художественных элементов,
отсутствующих в Лыхны, можно встретить в типологически различных памятниках в сопредельных и отдаленных от Алании
регионах Кавказа: Сванетии, Шида-Картли, Кавказской Албании и др. Но этот серьезный вопрос требует специального рассмотрения.
ЛИТЕРАТУРА И И С Т О Ч Н И К И
1. Б а г р я н о р о д н ы й К о н с т а н т и н . Об управлении Империей. М.
«Наука», 1989.
2. М а л а х о в С. Н. К вопросу о локализации епархиального центра Алании
в XII—XVI вв. я Аланы: Западная Европа и Византия. Орджоникидзе, 1992.
3. К у з н е ц о в В. А. Алания и Византия.//Археология и традиционная этнография Северной Осетии. Орджоникидзе, 1985.
4. К о н д а к о в Н. П. Древняя архитектура Грузии.//Древности. Труды ИМАО.
М., 1876. Т. VI, вып. 3.
5. П а в л и н о в А. М. Христианские памятники.//МАК. М., 1893. Т. III.
6. У в а р о в а . П. С. Христианские памятники.//МАК. М., 1894. Т. IV.
7. А м и р а н а ш в и л и . Ш. История грузинского искусства. М., 1963.
200
8. Б е р и д з е В. В. Грузинская архитектура. Тбилиси, 1947.
9. Ч у б и н а ш в и л и Г. Н. Архитектура Грузии.//ВИА. М., 1966. Т. III.
10. Л е к в и н а д з е В. А. Материалы по монументальному строительству в
Лазике.//Вестник ГМГ им. акад. Н. С. Джанашия. Тбилиси, 1961. Т. XXII.
11. Л е к в и н а д з е В. А. О некоторых сооружениях древнего Питиунта.//
КСИА, 1968, № 113
12. Л е к в и н а д з е В. А. По поводу Анакопийской крепости.//Вестник ГМГ
им. акад. Н. С. Джанашиа. Тбилиси, 1968. Т. XXV в.
13. Р ч е у л и ш в и л и Л. Д. Купольная архитектура VII—X вв. в Абхазии.
Тбилиси, «Мецниереба», 1988.
14. Р ч е у л и ш в и л и Л. Д. Некоторые аспекты грузинской архитектуры Черноморского побережья.//Средневековое искусство. Русь. Грузия. М., 1978.
15. А ф а н а с ь е в К. Н. Типологический и пропорциональный анализ Верхнекубанской груплы храмов Северного Кавказа.//Новые материалы по археологии Центрального Кавказа. Орджоникидзе, 1986.
16. Ч у б и н а ш в и л и Н Самшвилдский Сион. Тбилиси, 1969.
17. К у з н е ц о в В. А. Зодчество феодальной Алании. Орджоникидзе, «Ир»,
1977.
18. П е р ф и л ь е в а Л. А. Архитектурные памятники средневековой Алании
//Культурные взаимосвязи народов Средней Азии и Кавказа с окружающим
миром в древности и средневековье. Тезисы докладов. М., 1981.
19. К у з н е ц о в В. А. Северный Зеленчукский храм X века.//СА, 1964, 4.
20. К о м е ч А. И. Древнерусское зодчество конца X — начала XII в. М.,
«Наука», 1987.
СПИСОК С О К Р А Щ Е Н И Й
АО
ВВ
ВДИ
жмнп
зооид
ЗРАО
ЗРВИ
ИА АН СССР
ИРАИК
ИЮОНИИ
ксиимк
ЛГУ
М АД И СО
МАК
МИА
ПСРЛ
РИБ
СА
СМОМПК
сэ
ЕВ
ЕО
BNJ
JOBG
REB
SK
ТМ
202
— Археологические открытия
-*• Византийский временник
— Вестник древней истории
— Журнал Министерства народного просвещения
— Записки Одесского общества истории и
древностей
— Записки Русского археологического общества
— Зборник радова Византолошког института
— Институт археологии Академии наук
СССР
— Известия
Русского
археологического
общества в Константинополе
— Известия Юго-Осетинского научно-исследовь
^ института Академии
наук Грузинской Республики
— Краткие сообщения Института истории
материальной культуры
Ленинградский государственный университет
— Материалы по археологии и древней истории Северной Осетии
— Материалы по археологии Кавказа
— Материалы и исследования по археологии СССР
— Полное собрание русских летописей— Русская историческая библиотека
— Советская археология
— Сборник материалов для описания
местностей и племен Кавказа
— Советская этнография
— Etudes b a l k a n i q u e s
— Echos d'Orient
— Byzantinisch-Neugriechische Jahrbucher
— Jahrbuch der Osterreichischen byzantinischen Gesellschaft
— Revue des Etudes
Byzantines
— Seminarium Kondakovianum
— Travaux et Memoires
КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Винцелер Онуфрие — профессор филологии Клужского
университета (Румыния).
Карсанов Ахмат Николаевич — доцент Московского Высшего технического училища им. Н. Э. Баумана, кандидат физико-математических наук.
Ковалевская Вера Бор^рвда^— ведущий научный сотрудник Института археологии Академии наук СССР, доктор исторических наук.
Кузнецов Владимир Александрович — заместитель директора по науке Северо-Осетинского научно-исследовательского института истории, филологии и экономики, доктор исторических
наук, Заслуженный деятель науки РСФСР.
Малахов Сергей Николаевич — аспирант кафедры истории
СССР Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина.
Перфильева Людмила Александрове и — старший искусствовед института «Спецпроектреставраци ,» Министерства культуры РСФСР.
Тменов Виталий Харитонович — заведующий отделом археологии и этнографии Северо-Осетинского научно-исследовательского института истории, филологии и экономики, кандидат исторических наук.
Хоргоши Эден — профессор филологии Ясского педагогического института (Венгрия).
Черчесова Марина Давидовна — младший научный сотрудник отдела археологии и этнографии Северо-Осетинского научно-исследовательского института истории, филологии и экономики.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие .
.
.
В. А. Кузнецов. Аланы з Западной Европе в эпоху «Великого переселения народов».
.
.
.
.
.
.
.
B. Б. Ковалевская. Аланы в Западной Европе (сопоставление данных истории, археологии, лингвистики и антропологии, IV—
V вв.)
5
CONTENTS
10
34
М. Д. Черчесова. Бернард С. Бахрах и его «История алан на Западе»
86
А. Н. Карсанов. Аланы на Пиренейском полуострове и в Северной
Африке . . .
.
.
. . .
.
109
О. Винцелер. К вопросу о происхождении названия Jacy (Яссы).
120
Э. Хоргоши. Два этюда о ясах Венгрии
130
.
.
.
.
.
The Alans:
the West and the Vyzantium
C. Н. Малахов. Малоизвестное свидетельство об аланах в Житии
Феодора Эдесского
,
.
.
.
.
,
,
135
С. Н. Малахов. К вопросу о локализации епархиального центра в
Алании в X I I — X V I вв. .
.
.
.
.
.
149
Л. А. Перфильева. К вопросу о византийском влиянии на культовую
архитектуру Северо-Западного Кавказа X—XI вв
180
Список сокращений.
202
Краткие сведения об авторах. <
203
Preface
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
5
Kuznetsov V. A. The A l a n s in the West d u r i n g the Great Migration
o f Peoples .
.
.
.
,
.
. .
.
. . 1 0
Kovalevskaya V. B. The A l a n s in the West .
.
.
.
. 34
Cherchesova M. D. Bernard S. Bachrach and his «History of
the
A l a n s in the West»
,
.
.
.
.
86
Karsanov A. N. The Alans on the Pyrenees and in the Northern A f rica
109
Vintseler O . About the Origin o f the Name Jasy .
.
.
.
. 120
Horgoshi E.Two Sketches about the H u n g a r i a n Jasy
.
.
.
.130
Malakhov S. N. A Little Known Evidence of the Alans from the
«Vita» o f Pheodor Adessky .
.
.
.
.
.
.
. 135
Malakhov S. N. About the Localization of the Diocesan centre in the
Alanya in XII—XVI A. D.
149
Perphilieva L. A. About the Byzantine I n f l u e n c e on the C u l t Architecture of the North-West Caucasus in X—XI A. D.
,
.
180
Abbreviations.
.
.
.
.
.
.
.
,
202
Briefly about the authors .
.
.
.
.
.
.
203
ВНИМАНИЮ
ЧИТАТЕЛЕЙ
Отделом археологии и этнографии Северо-Осетинского научно-исследовательского института истории,
филологии и экономики опубликованы следующие труды:
ТЕМАТИЧЕСКИЕ СБОРНИКИ
1. Вопросы осетинской археологии и этнографии. 1980.
Вып. 1.
2. Вопросы осетинской археологии и этнографии.
1982. Вып. 2.
3. Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. 1984.
4. Археология и традиционная этнография Северной
Осетии. 1985.
5. Новые материалы по археологии Центрального Кавказа в древности и средневековье. 1986.
6. Проблемы исторической этнографии осетин. 1987.
7. Методика исследования и интерпретация археологических материалов Северного Кавказа. 1988.
8. Проблемы этнографии осетин. 1989.
9. Аланы: Западная Европа и Византия
МОНОГРАФИИ
В Н И М А Н И Ю ЧИТАТЕЛЕЙ
В 1992 г. Северо-Осетинское книжное издательство
«Ир» планирует выпустить книгу доктора исторических
наук, Заслуженного деятеля науки РСФСР В. А. Кузнецова «Очерки истории алан» (2-е издание). В книге
на основании письменных источников и археологических
материалов воссоздаются основные черты исторического развития Алании (I—XIII вв. н. э.). Рассматриваются вопросы расселения, этнической, социальноэкономической, политической и культурной истории
алан — ираноязычных предков осетин. В книгу включен
ряд новых глав, отсутствовавших в первом издании.
Отделом археологии и этнографии С ев ер о-Осетинского научно-исследовательского института истории, филологии и экономики готовится к изданию в 1992 г. 2-й
выпуск тематического сборника «Проблемы этнографии
осетин». Значительная часть статей сборника посвящена исследованию религиозных верований осетин. Рассматриваются также проблемы этнической и социальной истории осетинского народа и другие. Интерес читателей вызовут и публикации малоизвестных материалов авторов XIX в.— академика Ю. Клапрота,
просветителя Д. Шанаева.
1. КУЗНЕЦОВ В. А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.
2. ТМЕНОВ В. X. Средневековые историко-архитектурные памятники Северной Осетии. Орджоникидзе,
1984.
3. УАРЗИАТИ В. С. Народные игры и развлечения осетин. Орджоникидзе, 1987.
4. ГУТНОВ Ф. X. Генеалогические предания осетин как
исторический источник. Орджоникидзе, 1989.
5. УАРЗИАТИ В. С. Этнокультурные контакты осетин.
Орджоникидзе, 1990,
6. КУЗНЕЦОВ В. А. Реком, Нузал и Царазонта. Орджоникидзе, 1990.
207
206
Аланы: Западная Европа и Византия
ALANICA — 1
Редактор Тменов В. X.
Художественный редактор Биджелов В. А.
Технический редактор Кудзиева Р. Ю.
Сдано в набор 4.05.90. Подписано к печати 07.04.92. Формат бумаги 60x84 ' / i e
Бум. тип. № 2. Гарн. шрифта литературная. Печать офсетная. Усл. п. л. 13.
Усл. кр. -отт. 12,55. Учетно-изд. листов 12,09. Тираж 5000 экз. Заказ № 733.
Цена договорная.
Республиканская к н и ж н а я т и п о г р а ф и я им. В. А. Гассиева Государственного
комитета Северо-Осетинской ССР по делам издательств, полиграфии и к н и ж ной торговли, 362011, г. Владикавказ, ул. Тельмана, 16.