Простите, Ваше Величество!

Простите, Ваше Величество!
Британские экономисты повинились перед королевой Елизаветой II, рассказав, почему они не
предвидели кризис. Зря они оправдывались – предупреждений было достаточно. Но это не
значит, что с макроэкономикой нет никаких проблем. Проблема есть, и очень серьезная.
НИКТО НЕ ВИНОВАТ
Коллективные петиции экономистов становятся популярным жанром. Пару недель назад
американские экономисты собирали подписи в защиту ФРС. Теперь очередь британских.
В ноябре 2008 г. королева посетила Лондонскую школу экономику (ЛШЭ). И спросила у
специалиста по экономике и менеджменту Луиса Гарикано: «Почему никто не предвидел
кризиса?»
Прошло семь месяцев, и ответ готов. ЛШЭ ответственность на себя не взяла – письмо королеве
написала Британская академия. Для этого в июне был собран специальный форум. Письмо
составили профессора Тим Бесли (ЛШЭ) и Питер Хеннесси (Университет Лондона), к ним
присоединились Сэмюэль Бриттен (FT), Чарльз Гудхарт (ЛШЭ), Стивен Кинг (HSBC), Дэвид Майлз
(Банк Англии), Джим О'Нил (Goldman Sachs) и др.
Вот что прочитала королева. Кризис предвидели многие, хотя никому не была известна его сила и
конкретное время начала. Но в таких обстоятельствах важно не только описать природу
проблемы, но и указать время ее обострения. Многие указывали на дисбалансы в глобальной
экономике и на то, что финансовые рынки недооценивают риски. «Самым трудным оказалось
увидеть риск не отдельного инструмента или займа, а всей системы в целом».
Многие предупреждали и о перегреве рынка жилья в США и Британии. Избыточные сбережения в
развивающихся странах привели к понижению ставок в развитых странах. А инвесторы стали
искать большей доходности в обмен на готовность принять на себя повышенные риски. «Но на
каждого, кто предупреждал об опасности, находилось большее число тех, кто был убежден: банки
знают, что делают», – оправдываются экономисты. Ведь финансовые мудрецы нашли новый
способ управления рисками, теперь они распределены между множеством инвесторов.
Эти взгляды подкреплялись экономическими и финансовыми моделями, превосходными в
предсказании небольших и краткосрочных рисков, но бывшими не в состоянии предсказать, что
будет, если все пойдет из рук вон плохо. При этом домохозяйства получали выгоды от низкой
безработицы, дешевых (благодаря Китаю) товаров и низких процентных ставок, бизнес – от
дешевизны денег, заработки банкиров были как никогда велики, росли и доходы государства,
говорится в эпистоле. Всеобщее благополучие не способствует пессимистичным прогнозам.
Среди чиновников был консенсус, что лучше бороться с последствиями лопнувших пузырей, чем
пытаться предупредить их возникновение, и что денежная политика должна снижать инфляцию, а
не ликвидировать глобальные дисбалансы. Получается, все прилежно делали свое дело, а
катастрофа произошла на территории, за которую ни одна структура не несла персональной
ответственности. Так что неудача с прогнозированием кризиса – поражение коллективного
разума, не сумевшего увидеть системные риски в целом, заключают экономисты. Зато теперь
Британская академия разрабатывает шаги, которые позволят не допустить повторения такого
кризиса.
Предупреждений было много, но каждый видел лишь часть проблемы, а всю массу проблем никто
не осознавал, говорит Роджер Бутл, экономист, работающий на Deloitte. До финансового кризиса
большинство экономистов были уверены, что рынки вылечат все диспропорции, и не включали в
свои модели саму возможность краха финансового сектора.
СТИМУЛЫ И ИНТЕРЕСЫ
Письмо королеве – отличный образец британской политической культуры, справедливо заметил
один из российских блоггеров. На простецкий вопрос Елизаветы II дан абсолютно корректный
ответ, не унижающий ни адресата, ни подписантов. Причины кризиса объяснены языком, который
поймет и восьмиклассник. Глобальная рецессия – событие такого масштаба, что вопрос, можно
ли было его предвидеть, вполне актуален, сказал Guardian секретарь Британской Академии
Робин Джексон.
Guardian дозвонилась и до Луиса Гарикано, которому, собственно, был задан королевский вопрос.
Он ответил иначе, чем академики: «Главное дело в том, что все делали то, за что им платили, и
вели себя в соответствии с [выстроенными для них] стимулами. Но во многих случаях людям
платили за дела, дурные с точки зрения социальной перспективы».
Все дело в стимулах, соглашается Джордж Магнус, старший советник, а раньше главный
экономист инвестбанка UBS. Экономисты знали и об опасном наращивании долгов, и о
распространении пузырей по различным классам активов. Но не думали, что падение цены жилья
приведет к мощному системному кризису. Работая в госсекторе, банках, академической среде,
экономисты сами были в выигрыше от 25-летнего бума, пишет Магнус. У них не было стимулов
думать о худшем. Магнус бы написал королеве куда более покаянное письмо: экономисты
виноваты, у них есть свои интересы, и эти интересы затмили возможность видеть.
НИЩЕТА И КАКОФОНИЯ
Разговор о «нищете экономики» идет уже пару месяцев – экономический кризис спровоцировал
недоверие к науке. Экономисты не предвидели кризис и не знают, как вывести мир из тупика,
обрушился на экономистов одноименный журнал Economist. Обида на экономистов укоренилась в
общественном сознании достаточно глубоко, замечает российский блоггер.
Академическая наука действительно в тупике, соглашается профессор университета Беркли Брэд
Де Лонг. Если три экономиста «нобелевского калибра» (Прескотт, Лукас, Фама) и Роберт Барро из
Гарвардского университета убеждают, что дополнительные антикризисные расходы государства
совершенно бесполезны, – значит, бесполезна сама экономическая наука, считает Де Лонг,
сторонник активного лечения кризиса государством. Это не так, спорит Пол Кругман:
предстоящему финансовому кризису была посвящена довольно обширная литература. Сам
Кругман неоднократно говорил, что пузырь на рынке жилья лопнет, но не думал, что это
настолько сильно ударит по банкам и потребителям.
Аналогичная дискуссия на этой неделе произошла и в русскоязычной экономической блогосфере.
Ее спровоцировал профессор РЭШ Константин Сонин, очень оптимистично написавший в
«Ведомостях», что «беспрецедентный рост благосостояния – и после Второй мировой войны, и в
первом 10-летии ХХI в. – во многом базировался именно на достижениях передовой
экономической мысли».
Естественно, критиков у этой фразы оказалось примерно столько же, сколько в ней букв.
Экономика, в отличие от физики, описывает не внешний мир, а человеческий, то, что общество и
так умеет делать, пишет Akteon. В этой ситуации выявить, какое количество современного
благосостояния не случилось бы в отсутствие Кейнса и Фридмана, очень сложно. Еще труднее
оценить чистый эффект – сопоставить эти достижения с эффектом от бездумно примененных
обществом экономических идей.
Конечно, Сонина упрекнули и в том, что экономика проморгала кризис. Нет такой проблемы –
«проморгали кризис» (было много адекватных прогнозов), есть другая проблема – «слишком
часто кричали «волки», возражает Hroniki Paisano. К ежедневно кричавшим «Волки!» относится, в
первую очередь, Нуриэль Рубини, в последнее время ставший одним из популярнейших
экономистов мира. Его прогнозы были пессимистичны на протяжении всех 2000-х гг. И однажды
совпали с реальностью.
Точно предсказать кризис нельзя по определению – ведь это такой промежуток времени, который
ex post (фактически) кажется гораздо худшим, чем он представлялся ex ante (до того, как
случился). Иначе это никакой не кризис, замечает Hroniki Paisano.
КАЛЬКУЛЯЦИЯ БЕЗУМИЯ
И все-таки проблема есть не только с обществом, неправильно трактующим экономические идеи,
но и с экономикой. Симптом в том, что экономисты не могут найти согласие друг с другом по
самым-самым базовым проблемам, считает Поль де Гроув (университет Лейдена, Centre for
European Policy Studies).
Один лагерь убежден, что бюджетные дефициты выше 10% ВВП в Штатах и Британии не выведут
страны из рецессии, а только загонят их в стагфляцию. Нет, госрасходы помогают избежать
дефляции, и нужны для выхода из рецессии, отвечает другой лагерь. Накачка ликвидности
нацбанками приведет к гиперинфляции, продолжают экономисты первой группы. Нет, ведь банки
не выпускают деньги в экономику, а «сидят» на них, возражает противоположный лагерь. А когда
экономика начнет расти, нацбанки уберут лишнюю ликвидность.
В каждом лагере есть прекрасные экономисты, Нобелевские лауреаты, а согласия нет по самым
основным вопросам. Одни уверены, что мультипликатор госрасходов сильно больше 1 – то есть
что рубль, потраченный государством, в итоге дает экономике приращение сильно больше рубля.
Другие уверены, что мультипликатор колеблется от 0 до 1, никакого приращения нет. Разногласия
вызваны базовыми постулатами, принимаемыми на веру. Слыша всю эту какофонию мнений, и
политики, и публика не знает, какая из групп права, подчеркивает де Гроув. Неудивительно, что
одни страны (США и Франция) следуют первому рецепту, а другие (Германия) – второму.
Первопричина всего этого диссонанса – в том, что экономические модели предполагают: у
агентов есть «рациональные ожидания», они достаточно информированы и обладают общим
пониманием, «куда все идет», полагает де Гроув. А если у экономических субъектов есть общее
видение, то и действуют они сходным образом. Можно моделировать экономику, предполагая, что
в ней один потребитель и один производитель.
На самом деле все не так. У людей есть множество когнитивных ограничений, они не осознают
сложности мира, в котором живут. Поэтому рынки мечутся между эйфорией (недооценкой рисков)
и коллективными депрессиями (когда осознают, что риски на самом деле высоки).
Макроэкономика – больше, чем сумма микроэкономических решений рациональных агентов. Даже
если каждый действует рационально, взаимодействие этих действий создает мощные метания
коллективного разума. Значит, нужна новая макроэкономика – наука, которая откажется от
презумпции рациональных ожиданий, полагает де Гроув.
Де Гроув выразил эту проблему так, что лучше не скажешь: макроэкономисты научились
рассчитывать траекторию движения одинокого рационального индивида. Если они хотят снова
стать полезны обществу, надо научиться калькулировать движение безумной толпы: «Это трудно,
но надо попробовать».
Не факт, что даже успешная попытка даст возможность строить полностью адекватные прогнозы.
Проблема эта связана не столько с экономикой, сколько с прогнозированием как таковым,
подчеркивает Hroniki paisano: прогнозируют всегда средний вариант, а реализовался один из
крайних. И не факт, что экономика поддается полноценному прогнозированию, – система не
только не детерминированная, но, возможно, содержит принципиально немоделируемые части.
Источник: http://slon.ru/blogs/grozovsky/post/102390/