Дан Горовиц и Моше Лиссак - Открытый университет Израиля
реклама
Статья опубликована во втором томе курса «Национальная безопасность и демократия в Израиле» (Раанана: Открытый университет Израиля, 2008), стр. 9–67. Демократия и национальная безопасность в условиях длительного внешнего конфликта1 Дан Горовиц и Моше Лиссак Важность фактора безопасности Ицхак Рабин (1922–1995), один из наиболее известных военных и политических лидеров Израиля, однажды охарактеризовал ситуацию в стране в сфере безопасности как «тлеющую войну», активизирующуюся каждые несколько лет2. Со времени окончания Второй мировой войны Израиль пережил больше войн (хотя, как правило, сравнительно коротких), чем любая другая страна, причем в периоды между широкомасштабными боевыми действиями вновь и вновь вспыхивали те или иные ограниченные конфликты: столкновения на границе, террористические акты и рейды возмездия. В связи с этим проблемы национальной 1 безопасности постоянно находятся в центре внимания Данная статья является пятой главой получившей широкую известность монографии Дана Горовица (1928–1991) и Моше Лиссака, посвященной комплексному анализу социально-политических процессов в Израиле. Впервые статья была опубликована на иврите в альманахе Яхадут зманейну [«Современное еврейство»], том 4 (1988), стр. 27–65. Переработанная версия на английском языке была включена в монографию: Dan Horowitz and Moshe Lissak, Trouble in Utopia. The Overburdened Polity of Israel (Albany: State University of New York Press, 1989), pp. 195–230, сноски на стр. 305–311. Перевела на русский язык Нелли Хеймец. 2 Цит. по тексту лекции И. Рабина в Военной академии имени Ицхака Саде, 21 сентября 1967 г. [на иврите]. 1 израильского общества, оказывая сильнейшее влияние как на его ценности и институты, так и на его повседневную жизнь. Территориальные и демографические границы Израиля сформировались в результате двух арабо-израильских войн. Первая крупномасштабная военная конфронтация между Израилем и арабскими государствами, имевшая место в 1948–1949 годах, завершилась разделом подмандатной Палестины/Эрец-Исраэль вдоль границ, определенных, в основном, в результате сражений. Не менее важным был произошедший во время той войны демографический сдвиг, когда огромное большинство арабов, живших на территории будущего Израиля, покинули страну. Таким образом, Израиль стал больше похож не на двунациональное, а на мононациональное государство. Второй войной, оказавшей решающее влияние на Израиль, была Шестидневная война в июне 1967 года, в ходе которой силы ЦАХАЛа заняли оставшуюся часть территории Палестины/Эрец-Исраэль времен мандата к западу от реки Иордан, сектор Газа, контролировавшийся Египтом, Синай, который позже был возвращен Египту по условиям мирного договора, и Голанские высоты, бывшие частью территории Сирии. В результате этой территориальной экспансии количество арабов, находившихся под юрисдикцией Израиля, вновь увеличилось, включив в себя миллион человек, живших в то время на Западном берегу и в Газе (Синайский полуостров и Голанские высоты были сравнительно мало заселены). Территориальные и демографические перемены, произошедшие после 1967 года, поставили Израиль перед фундаментальными проблемами определения как своей национальной и гражданской идентификации, так и своих границ. Обострение арабо-израильского конфликта повлияло на количество средств, выделяемых на национальную безопасность: доля валового национального продукта, расходуемая на укрепление обороны страны, постоянно росла и достигла максимума в середине 1970-х годов, после Войны Судного дня3. К 1984 году расходы Израиля 3 В период после войны 1973 года расходы на национальную безопасность составляли, по разным оценкам, от 34% до 37–38% валового национального продукта; см.: E. Berglas, «Defense and the Economy: The Israeli Experience». Discussion paper (Jerusalem: Maurice 2 на национальную безопасность на душу населения были среди самых высоких в мире – выше, чем в какой бы то ни было демократической стране. Во второй половине 1970-х и в начале 1980-х годов сфера национальной безопасности поглощала от четверти до трети валового национального продукта, пятую часть всех ресурсов экономики (включая импортный капитал), около половины государственного бюджета и четверть рабочей силы, которой располагала страна4. Кроме прямых финансовых расходов на оборону, необходимо учесть другой экономический фактор, имеющий решающее социальное значение, а именно: время, затрачиваемое безопасности. Согласно средним израильтянином действующему на нужды законодательству, обеспечения время, которое большинство мужчин в Израиле в возрасте от 18 до 55 лет обязаны отдавать срочной военной службе и службе в резерве, составляет в сумме 5–6 лет, не считая особых случаев призыва резервистов, связанных с войной или другими чрезвычайными ситуациями. национальная безопасность Другим показателем представляет собой того, что в Израиле центральный социальный ориентир, является постоянное пристальное внимание, уделяемое средствами массовой информации этой сфере. Исследования, выполненные на протяжении ряда лет израильскими социологами, показали, что материалы по арабоизраильскому конфликту и другим вопросам, имеющим отношение к сфере обороны и безопасности, составляют весьма значительную часть израильской прессы. Другие исследования выявили значительное влияние проблем безопасности на национальное и гражданское сознание израильтян и на оценку Falk Institute for Economic Research in Israel, 1983), p. 52 и Х. Баркаи, «Цена безопасности в ретроспективе» (Иерусалим: Институт экономических исследований им. Фалька, 1980), таблица 2 [на иврите]. 4 См.: A. Mintz, «The Military-Industrial Complex», in Moshe Lissak (ed.), Israeli Society and Its Defense Establishment (London: Frank Cass, 1984), pp. 110–111; A. Mintz, «MilitaryIndustrial Linkages in Israel» // Armed Forces and Society, vol. 12, no. 1 (1985), pp. 9–28. 3 обществом деятельности органов власти в целом5. То обстоятельство, что проблемам, связанным с обороной страны, принадлежит центральное место в прессе, можно объяснить не только тем, что в этой сфере происходит множество событий, требующих отражения в печати, но и тем, что эти проблемы занимают центральное место в общественном сознании. Независимо от политических и идеологических споров о проблемах обороны и внешней политики, израильское общество в целом всегда относилось к арабоизраильскому конфликту как к фактору, угрожающему самому существованию страны. Этот экзистенциальный аспект понимания конфликта имеет две грани: во-первых, страх возможного уничтожения еврейского государства и последующего геноцида его населения6; во-вторых, широко распространенное отношение к конфликту как к неотъемлемой части ближневосточной реальности, на которую не могут повлиять ни военные успехи Израиля, ни его дипломатические усилия. Последняя концепция предполагает, что Израиль не в состоянии решить арабо-израильский конфликт военным путем и затем заставить арабов признать факт его существования в безопасных границах, и в то же время не может пойти на требуемые арабами уступки, которые они формулируют как условия мирных соглашений. Часть израильтян считала, что итоги Шестидневной войны позволят переломить эту ситуацию, вернув занятые территории в обмен на мирные договора с арабскими странами. Это предположение нарушило национальное согласие, основанное на уверенности в том, что арабо-израильский конфликт не может быть разрешен в принципе, независимо от желания Израиля в той или иной степени пойти навстречу арабской стороне. Споры о вариантах осуществления этой возможности интенсифицировались после войны 1973 года, а затем вновь – после подписания мирного договора с Египтом в 1979 году. Это противоречило общему убеждению в том, что при наличии консенсуса Израилю 5 См.: R. Stone, Social Change in Israel: Attitudes and Events (New York: Praeger, 1982), главы 7–8. 6 См.: И. Харкави, Между Израилем и арабами (Тель-Авив: издательство «Маарахот», 1968), стр. 11 [на иврите]. 4 легче справиться с продолжительным внешним конфликтом и при этом сохранить существующую в стране демократическую форму правления. Война 1948 года, в результате которой возникли границы Государства Израиль, завершилась соглашениями о перемирии, но не о мире7. Таким образом, с самого начала своего существования молодое государство испытывало острую потребность в концептуальных установках, которые сделали бы его способным выстоять в продолжительном конфликте. Сформировавшаяся в результате государственная оборонная политика включает в себя как военно-стратегические, так и социальные и институциональные аспекты. Первый аспект охватывает военное планирование и военную доктрину, структуру армии и ее оснащение, а также ее организацию, дисциплину и боевую подготовку. Ко второму аспекту относятся механизмы мобилизации личного состава и других оборонных ресурсов, а также структура отношений между военной и гражданской сферами. Военный и социальный аспекты сферы национальной безопасности тесно связаны друг с другом. Со стратегической точки зрения боеспособность израильской армии в очень большой степени зависит от количества резервистов, так как призыв резервистов оперативно решает проблему демографического дисбаланса между Израилем и арабскими государствами. В то же время израильская система мобилизации резервистов представляет собой социальное явление, оказывающее формирующее влияние на стиль жизни общества и на отношения между военной и гражданской сферами8. Система службы в резерве обусловливает как частичную милитаризацию гражданской сферы, так и частичное «огражданствление» армии, способствуя проницаемости границ между этими двумя социальными секторами. 7 См.: З. Шалом, Проблемы безопасности и формирование оборонной политики Израиля // Курс «Становление израильской демократии. Первое десятилетие», книга 3 (Тель-Авив: Открытый университет Израиля, 2001), стр. 29–37. 8 См.: D. Horowitz and B. Kimmerling, «Some Social Implications of Military Service and Reserve System in Israel» // European Journal of Sociology, vol. 21, no. 2 (1974), pp. 265–271. 5 Другим примером тесной связи между стратегическим и социальным аспектами сферы национальной безопасности является двойственная природа политического и военного контроля над армией. Обычно израильские военные операции называют «ограниченной войной» или «военной операцией в мирное время». Порой недостаточный контроль военных операций со стороны гражданских структур может иметь далеко идущие политические последствия, а отсутствие четких указаний может создать весьма серьезные проблемы на оперативном уровне9. Проблемы, связанные с контролем военных операций политическим руководством, выявились в ходе Войны Судного дня (1973 г.) и первой войны в Ливане (1982–1985 гг.)10, когда взаимосвязи между стратегическими концепциями и структурой отношений между армией и обществом в целом стали предметом обостренного внимания. После войны 1973 года и во время первой войны в Ливане этот вопрос вызвал острые политические споры и стал причиной организации движений и акций протеста11. В период ишува [так принято называть еврейскую общину Палестины/ЭрецИсраэль в годы, предшествовавшие созданию Государства Израиль] угроза военной конфронтации с арабами уже существовала как стратегическая и политическая проблема. Яростные столкновения между еврейскими поселенцами и арабами, начавшиеся на ранних этапах сионистского заселения страны, привели к созданию подпольной организации самообороны Хагана, подчиненной См.: D. Horowitz, «The Control of Limited Military Operations: The Israeli Experience», in: 9 Y. Evron (ed.), International Violence: Terrorism, Surprise and Control (Jerusalem: The Hebrew University, The Leonard Davis Institute for International Relations, 1979), рр. 258– 276. 10 В этой и всех последующих статьях тома, написанных до 2006 г., упоминалась Ливанская война. Однако после боевых действий против «Хезболлы» в июле–августе 2006 г. война 1982–1985 гг., официально именовавшаяся «операцией “Мир Галилее”», стала называться Первой ливанской войной (прим. научного редактора). 11 См.: D. Horowitz, «Israel’s War in Lebanon: New Patterns of Strategic Thinking and Civilian–Military Relations», in: M. Lissak (ed.), Israeli Society and its Defense Establishment (London: Frank Cass, 1984), pp. 95–97. 6 политическому руководству ишува12. С годами Хагана сформировала военные структуры и выработала методы борьбы, соответствовавшие существовавшим в стране социальным и политическим условиям. Например, она организовала гражданские отряды самообороны, занятые в сфере безопасности только часть времени, и создала ПАЛЬМАХ – ударные части, функционировавшие в режиме полной мобилизации. Их бойцы сами обеспечивали себя, сочетая военные учения с работой в коллективных сельскохозяйственных поселениях13. Несмотря на то, что эти военизированные поселения не имели признанного законного статуса, средства на нужды ПАЛЬМАХа выделяли из своего бюджета официальные национальные учреждения. Однако после создания государства арабо- израильский конфликт приобрел существенно иной характер, чем во времена ишува. До 1948 года он развивался как противостояние двух разных этнических общин, живущих на одной и той же территории, управляемой иностранной державой. В период после 1948 года – и, по меньшей мере, до 1967 года – он превратился в конфликт между государствами, отделенными друг от друга демаркационными линиями. Причиной этой трансформации были два события, произошедшие 14 мая 1948 года: во-первых, когда Израиль стал суверенным государством, военная организация ишува, которая с ноября 1947 года вела борьбу с локальными партизанскими отрядами арабов, была объявлена регулярной армией; во-вторых, в тот же день армии Египта, Сирии, Ливана и позднее Ирака вторглись на территорию бывшей подмандатной Палестины. Изменения в характере конфликта повлекли за собой изменения стратегических установок и характера сил, противодействующих арабской стороне. До Декларации независимости еврейская иммиграция и создание новых поселений были ключевыми инструментами ишува в противостоянии с местными арабами. После 1948 года они фактически перестали играть эту роль, сохранив при этом 12 См.: И. Слуцкий, Хагана – еврейская боевая организация в Эрец-Исраэль (Иерусалим: «Библиотека Алия», 1978–1979), в 2-х книгах [перевод с издания на иврите, выпущенного в 1964 г.]. 13 См.: М. Паил, Становление сил еврейской обороны, 1907–1948, перевод с иврита А. Белова (Издательство Министерства обороны Израиля, 1987). 7 другие функции. Теперь политики видели главную угрозу не в терроре и партизанской войне, а в полномасштабной конфронтации между регулярными армиями суверенных государств. Однако после войны 1967 года арабоизраильский конфликт вновь стал конфликтом между национальными общинами, сохранив при этом своё международное значение. Бывшие под контролем Иордании и Египта части подмандатной Палестины, на которых проживали более миллиона палестинских арабов, в 1967 году перешли под контроль Израиля. Будущее этих территорий (Западного берега и сектора Газы) и их населения стало основным объектом противоречий. Последние выражались в противоположных концепциях арабо-израильского конфликта и возможных путей его урегулирования и в вытекающем из них различии приоритетов в сфере национальной безопасности. Согласно одной из этих концепций, необходима разделяющая две общины граница, которая предотвратит трения, возникающие вследствие ежедневного непосредственного взаимодействия между евреями и палестинскими арабами. Межобщинный конфликт обострился вследствие возобновления заселения евреями территорий по обе стороны демаркационных линий, соответствующих соглашениям о перемирии 1949 года. Как и в дни мандата, поселения служили средством обеспечения постоянного еврейского присутствия в областях, которые некоторые группы стремились сделать частью Государства Израиль. Другими словами, с помощью поселений прочерчивались территориальные границы сионистских устремлений14. Идеология конфликта также не изменилась. В особенности это относится к среде, где выдвигались религиозные, теологические или историко-философские обоснования политических претензий15. Перемены в характере конфликта, 14 См.: B. Kimmerling, Zionism and Territory: The Socio-Territorial Dimensions of Zionist Politics (Berkeley: University of California, Institute of International Studies, 1983), глава 6. 15 См.: Ц. Раанан, «Гуш Эмуним» (Тель-Авив: издательство «Сифрият Поалим», 1980 [на иврите]); Г. Аран, «От религиозного сионизма к сионистской религии: истоки и культура «Гуш Эмуним» – мессианское движение в современном Израиле», диссертация на 8 произошедшие после 1967 года, не вызвали фундаментальных перемен в военной доктрине Израиля. Со стратегической точки зрения, мощь регулярных армий арабских государств по-прежнему представляла собой главную угрозу национальной безопасности. Угроза террора, связанная с возобновлением межобщинного конфликта, воспринималась как вторичная, так как ее не рассматривали как представляющую опасность для самого факта существования страны. Это различие было не новым: уже в 1950-х годах было решено, что при распределении ресурсов средства должны в первую очередь выделяться на нейтрализацию угрозы существованию государства. Эта угроза определялась как основная проблема национальной безопасности, в то время как террористические акты получили статус «текущих проблем национальной безопасности». Это различие повлияло и на израильскую концепцию casus belli [повода для войны]. Примером одной из основных угроз безопасности Израиля и легитимного повода для войны могла быть масштабная концентрация войск арабских государств вдоль израильских границ, как это было вдоль границы с Египтом непосредственно перед 5 июня 1967 года. При этом даже наиболее серьезные проблемы, относившиеся к «текущим» вопросам обеспечения безопасности, обычно решались путем ограниченных военных операций, таких как рейды возмездия в 1950-х годах, а также превентивные или карательные акции, проводимые вдоль границы с Ливаном в 1970-е годы16. В определенном смысле война, начатая Израилем в 1982 году, была исключением из этого правила. В соответствии с ее названием – операция «Мир Галилее», она официально оправдывалась текущими проблемами безопасности. Ее военная цель – разрушение инфраструктуры террора в Ливане – была обусловлена скорее конфликтом с палестинскими арабами и созданными ими организациями по поводу будущего контролируемых территорий, чем угрозой со стороны соседнего степень доктора философии (Иерусалим: Еврейский университет, 1987 [на иврите]); E. Sprinzak, «The Politics, Institutions, and Culture of Gush Emunim», in his: The Ascendanxe of Israel’s Radical Right (New York: Oxford University Press, 1991), pp. 107–166. 16 См.: D. Horowitz, «The Control of Limited Military Operations», р. 259; B. Blechman, «The Impact of Israeli Reprisals on the Behavior of the Bordering Arab Nations Directed at Israel» // Journal of Conflict Resolution, vol. 16, no. 2 (1972), pp. 155–181. 9 арабского государства: Израиль воевал с силами ФАТХа в Ливане в значительно большей мере, чем с самим Ливаном и его армией. Во многом именно потому, что причиной этой войны не являлась угроза существованию Израиля, она не имела широкой поддержки среди населения страны17. Следует выделить три компонента стратегической уязвимости, обусловливающих угрозу существованию Израиля, которые доктрина национальной безопасности страны традиционно рассматривает как данность. 1. Огромное демографическое преимущество арабских государств. 2. Уязвимость границ из-за отсутствия стратегической глубины (в районе Нетании ширина территории Израиля в пределах так называемой «зеленой черты» не достигает и пятнадцати километров). 3. Необходимость сдерживать противника в продолжительном жестком конфликте, требующая вложений огромных ресурсов на оборонные нужды. Ответом Израиля на первую из вышеперечисленных проблем является следование концепции «нации с оружием в руках», т.е. создание системы мобилизации, максимально использующей людские ресурсы страны во время войны и чрезвычайных ситуаций. В основе израильской армии лежит трехуровневая структура: сравнительно небольшое количество профессиональных военных; солдаты срочной службы, продолжающейся три года; и контингент готовых к немедленному призыву резервистов, состоящий из мужчин в возрасте до 55 лет. Численность резервистов, степень их готовности и включенности в общую армейскую структуру обусловливают отличие израильской армии и ее системы мобилизации от вооруженных сил большинства других стран. Количественное соотношение между военными, находящимися на постоянной службе, солдатами срочной службы и резервистами в различных воинских подразделениях варьируется. В отличие от большинства других армий, ЦАХАЛ использует резервистов в широком диапазоне военных функций и почти на всех уровнях командования. Израильский танковый корпус состоит в основном из резервных подразделений, пилоты-резервисты обязаны принимать участие в воздушных 17 См.: Z. Schiff and E. Ya’ari, Israel’s Lebanon War (New York: Simon & Schuster, 1984). 10 боях, офицеры резерва командуют подразделениями даже более крупными, чем дивизия, и служба офицеров регулярной армии под началом резервистов является обычной практикой. Эта система мобилизации имеет весьма важные стратегические последствия: Израиль не в состоянии начать крупномасштабную войну, не призвав предварительно резервистов, что лишает его преимущества внезапного нападения на противника. Война на износ или длительные военные действия представляют собой тяжелейшее испытание для Израиля. Поэтому можно ожидать, что Израиль будет прибегать к намеренной эскалации конфликта с целью как можно скорее закончить войну и иметь возможность освободить резервистов. По той же причине Израиль не может позволить себе призвать резервистов на длительный период времени, не приняв решение о начале войны. Кроме того, широкая опора на резервистов чрезвычайно усложняет задачу удержания под контролем больших густозаселенных территорий, например, в Ливане. Наконец, ключевая роль резервных подразделений и командиров-резервистов делает ведение войны весьма проблематичным, если она не пользуется широкой национальной поддержкой. Что касается второй причины стратегической слабости – отсутствия стратегической глубины, – то до Шестидневной войны Израиль должен был принимать свои уязвимые границы как данность и строить планы в соответствии с этим. Поэтому была принята доктрина превентивного удара18, которая поднимает вопрос о том, когда и при каких условиях израильская политика сдерживания должна рассматриваться безопасности, и как противоречащая превентивный удар интересам становится национальной необходимым для предотвращения ожидаемой военной акции противника. Частично на этот вопрос можно ответить, определив некоторые насущные интересы, угроза которым 18 См.: D. Horowitz, «Israel’s Concept of Defensible Borders». Research report (Hebrew University of Jerusalem, The Leonard Davis Institute for International Relations, 1975), pp. 5– 13; M. Handel, «Israel’s Political–Military Doctrine». Occasional paper (Cambridge: Harvard University Center for International Affairs, 1973), pp. 1–36. 11 являлась бы поводом для войны. В начале 1960-х годов к таким угрозам были отнесены блокирование Тиранского пролива, массовые скопления вражеских сил вдоль израильских границ и даже подрыв статус-кво в соседней Иордании. Доктрина превентивного удара основана на идее о том, что из-за близости своих уязвимых границ к областям с большой плотностью населения, Израиль не может позволить себе стать объектом полномасштабной атаки противника, не напав на него первым. После Шестидневной войны эта доктрина была заменена доктриной «обороняемых границ», согласно которой Израиль в состоянии отразить вражескую атаку, не прибегая к превентивному удару. В результате этого изменения концепции стратегические дебаты стали частью идеологических споров по поводу будущего территорий, в которых сторонники различных точек зрения рисовали карты «обороняемых границ» в соответствии со своими идеологическими предпочтениями19. Каждая область, завоеванная Израилем в Шестидневной войне – Синайский полуостров, сектор Газа, Голанские высоты и Западный берег – рассматривалась в этих дебатах с различных позиций. В отношении Синайского полуострова в мирном соглашении с Египтом был принят подход, заключавшийся в том, что, благодаря демилитаризованным буферным зонам, Израиль будет иметь адекватный запас времени для отражения возможной атаки противника. Однако для Западного берега, в отношении которого идеологические, политические и стратегические соображения были неразрывно связаны друг с другом, такое урегулирование было сочтено невозможным, в связи с чем возникли три различных подхода. Первый был отражен в так называемом «плане Алона», который, несмотря на то, что он никогда не был утвержден в качестве официальной политической 19 См.: Y. Allon, «Israel: The Case for Defensible Borders» // Foreign Affairs, vol. 55, no. 1 (1976), pp. 38–53; А. Шалев, Западный Берег: оборонные рубежи (Тель-Авив: издательство «Ха’киббуц ха’меухад», 1982), стр. 104–153 [на иврите]; М. Даян, Новая карта – новые отношения (Тель-Авив: издательство «Шикмона», 1969), стр. 30–31 [на иврите]; D. Horowitz, «Israel’s Concept of Defensible Borders», рр. 15–30. Недавно спор об «обороняемых границах» возобновился с новой силой; см: D. Diker, «Return to Defensible Borders» // Azure. Ideas for the Jewish Nation, no. 21 (2005), pp. 52–82. 12 программы, фактически рассматривался в качестве таковой правительствами, последовательно возглавлявшимися Л. Эшколем, Г. Меир и И. Рабиным на протяжении десятилетия, до 1977 года20. Стратегическая концепция, стоявшая в основе этого плана, заключалась в том, что Израиль должен стремиться к изменению границ, главным образом, – в малозаселенной долине реки Иордан, для того, чтобы обеспечить себе возможность контроля основных транспортных артерий, соединяющих Западный берег с Восточным. Присутствие израильской армии в этих частях Западного берега предотвратило бы размещение на остальной части этой территории тяжелых вооружений: танков, артиллерии и, прежде всего, ракет «земля – воздух», мишенью которых могли стать израильские аэропорты. Второй подход основан на возможности контроля Израилем холмистого нагорья, расположенного в направлении с севера на юг в густозаселенной центральной части Западного берега, со всеми социальными и политическими последствиями длительного правления этой территорией. Третий подход, сторонниками которого долгие годы были лишь представители леворадикального меньшинства, сводится к возвращению к границам 1967 года и демилитаризации Западного берега, таким образом, признавая необходимость возвращения к стратегии превентивного удара, чтобы с ее помощью противостоять попыткам нарушения этой демилитаризации. В споре об этих трех подходах отразилось влияние политических и идеологических соображений на сферу национальной безопасности: было уже невозможно достичь консенсуса лишь на основании мнений военных экспертов, даже если весь офицерский корпус был с ними согласен (впрочем, консенсуса по политическим вопросам и судьбе контролируемых территорий среди офицеров ЦАХАЛа не было и нет). Для этой ситуации весьма характерны противоположные мнения начальника Генерального штаба и одного из его предшественников на этом посту, изложенные ими в Верховном суде в процессе рассмотрения 20 См.: И. Коган, План Аллона (Тель-Авив: издательство «Ха’киббуц ха’меухад», 1972 [на иврите]). 13 последним вопроса о стратегическом значении еврейского поселения Элон-Море, созданного вблизи Шхема. По свидетельству тогдашнего начальника Генерального штаба Рафаэля Эйтана, это поселение, построенное на земле, экспроприированной у арабов из соображений безопасности, имело большое оборонное значение, тогда как один из его предшественников на этом посту Хаим Бар-Лев утверждал обратное. Бывший в конце 1970-х годов министром обороны Эзер Вейцман также не поддерживал позицию Р. Эйтана21. Третьей проблемой Израиля, относящейся к национальной безопасности, является адаптация отношений между армией и гражданской частью общества к условиям длительного конфликта. Она имеет два аспекта: во-первых, необходимо оптимально использовать людей и материальные ресурсы для нужд национальной безопасности; во-вторых, необходимо сохранить демократический строй и создать систему контроля за армией, пригодную для длительного периода обострения ситуации в сфере безопасности, которое может выражаться в происходящих время от времени ограниченных столкновениях в период относительного спокойствия, а также в полномасштабных войнах. Эти два аспекта тесно связаны между собой. Существующие в Израиле уникальные формы отношений между гражданской частью общества и армией в большой мере определяют как степень национального согласия по вопросу о выделении ресурсов на нужды национальной безопасности, так и способы гражданского контроля над силовыми структурами. Такие особенности израильской жизни как широкое участие граждан в решении задач национальной безопасности, размытые границы между военными и политическими институтами, существование социальных структур, включающих в себя членов как военной, так и гражданской элит, стимулируют интенсивное взаимодействие между гражданским и военным секторами общества. Концептуальные рамки 21 См.: З. Шифф, «Чье профессиональное мнение победит»? // Ха’арец, 24 июня 1979 г. 14 Взаимоотношения между военно-стратегическими аспектами национальной безопасности и ее социальными и политическими аспектами являются источником напряженности в большинстве демократических политических систем. Эти аспекты обусловлены различными потребностям общества: потребностью во внешней безопасности, которая в обществах, находящихся под острой военной угрозой, имеет базовое экзистенциальное значение, и потребностью в нормально функционирующей демократической политической системе, т.е. стремлением населения достичь оптимальных социальных и экономических условий жизни22. Эта напряженность может проявляться в трех сферах: в сфере ценностей, в сфере социально-политических структур и в сфере отношений между элитами. Напряженность в сфере ценностей имеет двойственный характер. Во-первых, существует противоречие между концепцией конфликта в международных отношениях, порождающей ощущение постоянной угрозы, и концепцией сотрудничества, снижающей первостепенное значение международных отношений. противоречие между чувство внешней экономическим Во-вторых, угрозы и и дипломатическим не меньшее авторитарно-иерархическим и придающей аспектам значение имеет демократическим (эгалитарным в основе своей) подходами к правлению, социальным институтам и гражданским правам23. 22 О напряжении, обусловленном противоречиями между нуждами сферы национальной безопасности и другими потребностями общества в развитых западных странах, см.: G. Harries-Jenkins (ed.), Armed Forces and the Welfare Societies: The Challenge of the 1980s (London: Macmillan, 1982). 23 О напряженных отношениях между институтом гражданского контроля и армией в развитых и в развивающихся странах в условиях профессиональной автономии последней см.: B. Abrahmsson, Military Professionalism and Political Power (Beverly Hills: Sage Publications, 1972), pp. 151–163; S.P. Huntington, The Soldier and the State (Cambridge: Vintage Books, 1975); S.P. Huntington, Political Order in Changing Societies (New Haven: Yale University Press, 1968), глава 4; S.E. Finer, The Man of the Horseback: The Role of the Military in Politics» (London: Penguin, 1976), главы 1–3; M. Janowitz, Military Institutions and Coercion in Developing Nations (Chicago: The University of Chicago Press, 1977), главы 15 Напряженность на институциональном уровне создается сочетанием не вызывающего сомнений подчинения генералитета гражданским политическим институтам с возможностью его широкой автономии, причем, зачастую, не только в сугубо профессиональных вопросах. В сфере отношений между элитами существует напряжение между военной элитой, считающей армию облеченной миссией спасения нации, и политическими элитами, ограничивающими функции военной элиты осуществлением политики национальной безопасности и, как правило, не допускающими ее к формулированию принципов этой политики24. Противоречия между «гражданскими» ценностями демократических обществ и «милитаристскими» ценностями авторитарных иерархических структур, члены которых специально обучаются ведению боевых действий, неизбежны. Демократические общества компенсируют эту напряженность различными способами. Для анализа соответствующих альтернатив можно пользоваться концепциями слияния и разделения гражданского и военного секторов или концепциями проницаемых и сплошных границ между этими двумя секторами 25. В действительности, существует связь между проблемами закрытости или существования дистанции между гражданской и военной элитами и природой разделяющих их границ. Сплошные границы обычно ассоциируются с процессом отделения элит друг от друга, тогда как проницаемые границы имеют тенденцию 1–3; A. Perlmutter, The Military and Politics in Modern Times (New Haven: Yale University Press, 1977); M. Lissak, Military Roles in Modernization: Civil-Military Relations in Thailand and Birma (Beverly Hills: Sage Publications, 1976), глава 1. 24 См.: M. Janowitz, «Military Elites and the Study of War» // Journal of Conflict Resolution, vol. 1 (1957), pp. 9–18; M. Janowitz, Military Institutions and Coercion, рр. 183–201; M. Lissak, Military Roles, рр. 25–38. 25 О значении слов «слияние» и «разделение» в этом контексте см. M. Lissak, «Convergence and Structural Linkages Between Armed Forces and Society», in M.L. Martin and E. Stern-MacCrate (eds.), The Military, Militarism and the Polity, рр. 50–62; о типологии границ между военными и гражданскими институтами см.: A.R. Luckham, «A Comparative Typology of Civil-Military Relations» // Government and Opposition, vol. 6, no. 1 (1971), pp. 5–25. 16 возникать, когда ценностные и социальные различия между двумя элитами уменьшаются. Поэтому можно указать на различие между противоположными тенденциями, воплощенными в моделях двух крайних случаев: закрытой военной касты и «нации с оружием в руках» (nation in arms). Понятие об «идеальном типе» военной касты основано на предпосылке о том, что различия между военным и гражданским секторами, в особенности в демократических обществах, не могут быть устранены. Поэтому военные должны быть максимально изолированы, но им можно разрешить культивировать свои собственные ценности внутри своей обособленной структуры до тех пор, пока они не оказывают влияния на общество в целом. Обычно основой этой модели является профессиональная армия, не имеющая в своем составе солдат срочной службы. Такая армия не представляет собой угрозы для демократической политической системы до тех пор, пока отсутствует острая угроза национальной безопасности и пока выделение ресурсов на удовлетворение военных нужд ограничено. Согласно выводам Гарольда Лассуэлла, в условиях обострения международной напряженности и роста оборонного бюджета эта модель может трансформироваться в милитаризованное государство, управляемое «силовиками»26. Альтернативная модель основана на сокращении социальных и ценностных разрывов между гражданским и военным секторами и на проницаемости границ между ними, что делает возможным их влияние друг на друга. Характерным для этой модели является наличие в вооруженных силах ядра профессиональных военных, составляющих регулярную армию, а также солдат срочной службы и большого числа резервистов. Такая модель может возникнуть при общенациональном согласии о том, что существует серьезная угроза безопасности государства. Такая угроза, в свою очередь, обусловливает необходимость 26 См.: Г. Лассуэлл, «Гарнизонное государство», в книге Б. Нойбергера, И. Бен-Ами и А. Эпштейна (ред.-сост.), Национальная безопасность и демократия в Израиле (Раанана: Открытый университет Израиля, 2007), том 1, стр. 96–110 [впервые статья была опубликована на англ. яз. в 1941 г.]. 17 выделения армии значительных ресурсов и вовлечения военных в процесс формулирования политических решений. Эти модели представляют собой два полярных случая, ни один из которых нельзя встретить в реальном демократическом обществе в «чистом» виде. Любое демократическое общество находится в определенной точке на оси, полюсами которой эти теоретические модели и являются. На протяжении многих лет было принято считать, что Великобритания находится ближе, чем другие демократические общества, к модели военной касты, тогда как Израиль приближается к модели «нации с оружием в руках» («нации в униформе») 27. В условиях демократического строя обе модели основаны на подчинении военных гражданским властям, но в каждой из них этот принцип реализуется по-разному. Модель военной касты характеризуется четкими границами между гражданским и подчиненным ему военным секторами. Что касается модели «нации с оружием в руках», то в ней действуют правила игры, определяющие области пересечения двух секторов, в которых становится легитимным участие армии в процессах формулирования решений, влияющих на жизнь общества, а также области, в которых проницаемые границы между секторами открыты для взаимного влияния. Поэтому в основе этой модели лежит предпосылка о существовании множества разнообразных контактов между военным и гражданским секторами. Кроме того, она создает условия для возникновения промежуточного сектора, подчиненного как военному, так и гражданскому руководству, где многие из этих контактов происходят. Примером такого сектора в Израиле являются предприятия оборонной промышленности, подчиненные Министерству обороны или, по меньшей мере, во многом действующие по его указаниям28. 27 См.: D.C. Rapaport, «A Comparative Theory of Military and Political Types», in S.P. Huntington (ed.), Changing Patterns of Military Politics (New York: The Free Press, 1962), pp. 79–101. 28 О роли израильской авиационной промышленности в этом контексте см. цит. выше работы А. Минца (см. прим. 4). 18 Ни та, ни другая модель отношений между армией и обществом не может устранить напряжения, создаваемого противоположными ценностями двух секторов и порождающего угрозу существованию демократии, но каждая из этих моделей обусловливает разную природу этой угрозы. Когда армия отделена от общества, существует тенденция культивирования ею своих ценностей, что в результате может привести к возникновению военной субкультуры, способной в чрезвычайных обстоятельствах стать питательной духовной средой для путча. С другой стороны, в модели «нации с оружием в руках» с множеством точек контакта между двумя секторами вероятна манипуляция гражданскими институтами со стороны генералитета, и наоборот – политизация армии в связи с привнесением в нее всех тех дискуссий, которые раскалывают гражданское общество. Проницаемость границ между военным и гражданским секторами В Израиле взаимодействие между военным и гражданским секторами имеет место во многих точках контакта, как на индивидуальном, так и на институциональном уровнях29. Наиболее важной областью контактов на индивидуальном является срочная служба, где мужчины и женщины находятся в роли солдат, и позже служба в резерве, на которую призываются мужчины и небольшое число молодых женщин. Срочная служба, как и служба в резерве, оказывает на жизнь индивидуума сильнейшее влияние в аспектах, описанных ниже. 1. Экономические проблемы. Трехлетняя срочная служба для мужчин и двухлетняя для женщин связана с отсрочкой вступления на рынок труда, поступления в высшее учебное заведение или приобретения профессии. Периодический призыв резервистов ограничивает их в выборе работы, затрудняет их карьеру и мешает развивать собственный бизнес. 2. Ограничение личной свободы. Израильские резервисты подчинены военной юрисдикции в вопросах, связанных с военной службой: сохранение оборонных 29 См.: M. Lissak, «Boundaries and Institutional Linkages Between Elites: Some Illustrations from Civil-Military Relations in Israel», in G. Moore (ed.), Research in Politics and Society, vol. 1 (1985), pp. 129–148. 19 секретов, ответственность за армейскую собственность, находящуюся в их распоряжении и так далее. Это подчинение имеет место и в те периоды, когда они не служат в армии. На протяжении многих лет резервисты должны были получать от соответствующих армейских инстанций разрешение на выезд за пределы страны (это правило было отменено только в 1990-е годы) и должны быть практически всегда готовы к мобилизации, о которой их порой предупреждают за несколько дней до призыва. В случае призыва при чрезвычайной ситуации резервист обязан немедленно прибыть на место службы, невзирая на любые проблемы, возникающие при этом в его личной жизни или в работе. 3. Риск и вознаграждение. Солдаты срочной службы и резервисты могут подвергаться физической опасности в процессе прохождения службы. Однако военная служба имеет и свои преимущества. Существуют рабочие места, на которые принимают только тех, кто отслужил в армии. Определенные социальные льготы доступны только отслужившим в армии или их детям – в них официально отказано арабским гражданам Израиля, которые не подлежат призыву. Участие в решении национальной задачи первостепенной важности само по себе является в определенном смысле престижным. Кроме того, индивидуальный статус военнослужащего повышается, например, благодаря тому, что ему может быть разрешен доступ к секретной информации. После демобилизации офицеры используют свой профессиональный опыт в качестве ценного ресурса на гражданском рынке труда. Упоминание резервистом своего военного ранга в определенном социальном или официальном контексте также способствует улучшению его социального статуса. Таким образом, военное звание становится своего рода гарантией профессионального уровня и способностей индивидуума. Переплетение гражданской и военной сфер влияет и на выполнение армией поставленных перед нею задач. Присутствие в армии значительного количества резервистов во многом определяет ее атмосферу. В Израиле отношения между командирами и подчиненными всегда были более гибкими и менее авторитарными, чем в других странах. Это отражается как в менее жесткой дисциплине, так и в символах статуса и власти. В израильской армии отсутствуют 20 многие военные ритуалы и эмблемы, а к тем, которые существуют, обычно относятся как к простой формальности. Попытки ужесточить требования к внешней стороне армейской дисциплины были довольно безуспешными. Проницаемость границ между военной и гражданской жизнью проявляется также в облике израильских военных баз и в стиле жизни на них. За исключением авиационных подразделений, офицеры и их семьи не живут на базах. Многие из проходящих службу на базах мужчин и женщин проводят свободное время в гражданской среде. Причина этого в небольшой территории Израиля, что позволяет быстро добираться из дома до базы практически в любой точке страны, и в фактическом отсутствии казарменной субкультуры, существующей во многих других армиях. Поэтому не только солдаты срочной службы, но и профессиональные военные не прерывают близких отношений со своими друзьями, не служащими в армии, и не перестают испытывать на себе влияние гражданской жизни. На самом высоком уровне это выражается в близких контактах между военной и гражданскими элитами. Офицеры высокого ранга, большинство из которых демобилизуется в возрасте до 50 лет, заинтересованы в поддержании связей с гражданским сектором, заботясь о «второй карьере», ожидающей их по окончании военной службы30. Таким образом, частичное «огражданствление» армейской жизни в Израиле можно объяснить тем, что ЦАХАЛ представляет собой менее закрытый и авторитарный институт, чем вооруженные силы многих других стран. Проницаемые границы между гражданским и военным секторами существуют как на институциональном, так и на индивидуальном уровне. Разумеется, первый более важен для формирования отношений между армией и обществом в целом. В частности, именно на институциональном уровне имеет смысл рассматривать вопрос о том, как Израиль смог сохранить демократическую политическую систему в условиях длительного конфликта. Проблема влияния на развитые политические системы интересов национальной безопасности не перестает 30 См.: Y. Peri and M. Lissak, «Retired Offisers in Israel and the Emergence of a New Elite», in G. Harries-Jenkins and J. Van Doorn (eds.), The Military and the Problem of Legitimacy (Beverly Hills: Sage Publications, 1976), pp. 175–192. 21 привлекать внимание политологов и социологов с тех пор, как Гарольд Лассуэлл ввел термин «гарнизонное государство». Согласно доводам Г. Лассуэлла, растущее значение вопросов национальной безопасности, связанное с ростом числа конфликтов в мире и их обострением, может привести к превалированию милитаристских ценностей над гражданскими и, в конечном итоге, к установлению режима, при котором доминируют «специалисты по насилию». Опыт Израиля не подтвердил предположение о том, что следствием роста значения проблем национальной безопасности и увеличения доли ресурсов, выделяемых на эту сферу, неизбежно будет превалирование «силовиков». В действительности, после Войны Судного дня произошло прямо противоположное: значение вопросов безопасности возросло, как возросла и доля соответствующих ресурсов, но престиж армии упал и уменьшилось ее влияние на политику даже и в самой сфере национальной безопасности. После 1973 года оборонный бюджет вырос с примерно 20% до примерно 35% валового национального продукта. В то же время критика армии и ее командования обществом становилась все интенсивнее, в противоположность существовавшей ранее тенденции не критиковать публично действия офицеров высшего ранга. Одновременно с этим были заново определены формы гражданского контроля над армией в соответствии с рекомендациями государственной комиссии по расследованию – Комиссии Аграната, которая нашла некоторые из прежних норм нуждающимися в серьезной реформе31. Вместе с тем, анализ функционирования социально-политических институтов выявляет существование организационных рамок, допускающих высокий уровень вовлеченности военных в формулирование внешней и оборонной политики страны. 1. Профессиональная экспертиза. Наиболее ярким выражением доверия политической элиты по отношению к армейскому командованию является тот факт, что начальника и высших офицеров Генерального штаба нередко 31 См.: Отчет Комиссии Аграната (Тель-Авив: издательство «Ам овед», 1975), стр. 25–33 [на иврите]. 22 приглашают участвовать в заседаниях кабинета министров, где их мнение принимается во внимание как позиция экспертов-профессионалов. Высокое уважение к военно-стратегическим соображениям военных по поводу решений в области внешней политики, а также принятое в Израиле широкое определение оборонной сферы обусловливают широкий круг вопросов, по которым офицеры высокого ранга привлекаются в качестве консультантов и советников политиков. Имевшие очевидные политические амбиции (и после демобилизации эти амбиции реализовавшие) начальники Генерального штаба, например, Моше Даян в 1950-е и Ицхак Рабин в 1960-е годы, часто пользовались своей ролью советников для продвижения своих стратегических идей и в некоторых случаях инициировали принимавшиеся политическим руководством решения. Так, Моше Даян был инициатором преобразования политики разовых рейдов возмездия в систематическую стратегию отмщения, основанную на доктрине проведения ограниченных военных операций в мирное время. Когда Генеральный штаб возглавлял Ицхак Рабин, премьер-министром и министром обороны был Леви Эшколь, не разбиравшийся как следует в военных вопросах. Его зависимость от профессиональных консультаций И. Рабина привела к значительному расширению политической роли начальника Генерального штаба. И. Рабин играл центральную роль в формулировании политики Израиля по отношению к Сирии, когда эта страна попыталась отвести истоки реки Иордан, питающей озеро Кинерет (основной резервуар пресной воды в Израиле). Советы военных привели также к провалу переговоров об отступлении Израиля из района Суэцкого канала с целью возобновления навигации по нему. С другой стороны, рекомендации военных убедили большинство министров в правительстве национального единства в 1984 году в необходимости поэтапного вывода израильской армии из Южного Ливана. 2. Прогнозы военной разведки (АМАНа). В обязанности разведывательной службы Армии обороны Израиля входит оценка вероятности войны. Другие израильские разведывательные службы – «Моссад», ШАБАК и Исследовательский департамент Министерства иностранных дел – также должны, среди прочего, собирать и анализировать разведывательные данные, но лишь военная разведка 23 отвечает за анализ и обработку информации с целью оценки вероятности войны32. Эта монополия, не существующая в других странах, была одним из факторов, послуживших причиной провала разведки перед Войной Судного дня. Комиссия Аграната, исследовавшая этот провал, рекомендовала усилить другие разведывательные службы, но эта рекомендация была выполнена лишь отчасти33. 3. «Дипломаты в мундирах». Так как немногочисленные прямые открытые контакты, имевшие место между Израилем и соседними арабскими странами, обычно проходили в контексте переговоров о перемирии или прекращении огня, они осуществлялись военными. В 1950-е годы офицеры израильской армии, служившие в комиссии по соглашениям о перемирии, были подчинены и Министерству иностранных дел, и Генеральному штабу. Это двойное подчинение послужило причиной конфликтов по вопросу о полномочиях между министром иностранных дел, министром обороны и начальником Генерального штаба, в которых последние двое почти всегда одерживали верх. Например, переговоры, закончившиеся подписанием первого соглашения с Египтом о разъединении сил после войны 1973 года, проводились военными на сто первом километре дороги на Каир. Через четыре года тогдашний президент Египта Ануар Садат (1918– 1981) посетил Иерусалим. После его визита в течение первой половины 1978 года Израиль в Египте представляла группа военных, которые функционировали как дипломаты. Израиль опирался на дипломатов в военной форме не только в контексте отношений с арабскими государствами. Во время переговоров между Францией, Великобританией и Израилем, в результате которых было скоординировано проведение осенью 1956 года Суэцко-Синайской кампании, соответствующий план был составлен тогдашним начальником Генерального штаба ЦАХАЛа М. Даяном. Эти события позже стали известны как англо-франкоизраильский договор. 32 См.: D. Horowitz, «The Israel Defense Forces: A Civilianized Military in a Partially Militarized Society», in R. Kolkowicz and A. Korbonski (eds.), Soldiers, Peasants and Bureaucrats (London: George Allen and Unwin, 1982), p. 192. 33 См.: Отчет Комиссии Агарната, стр. 28–33. 24 4. Правление военных администраций. Израиль вводил режим военных администраций в двух случаях: во-первых, с 1948 по декабрь 1966 гг. он действовал в различных районах страны, главным образом, для управления областями, заселенными арабскими гражданами; во-вторых, на занятых в 1967 году территориях Западного берега, сектора Газа и на Голанских высотах. Военные администрации выполняли как военные, так и политические функции. При этом общая политика, определявшая деятельность этих органов власти, вырабатывалась министром обороны под сильным влиянием профессиональных мнений армейских офицеров, фактически руководивших повседневной деятельностью военных администраций. 5. Военные доктрины, неудобные для политиков. Явные и неявные военные доктрины и основанные на них планы создают напряжения, которые гражданские политики не могут игнорировать. Несмотря на то, что армия никогда не принимала системы оперативных инструкций, которую можно назвать военной доктриной, ее организационная структура и проводимые ею операции отражают влияние некой совокупности концепций, фактически формирующих военное планирование и принципы военного обучения. Эта совокупность является гибкой и не носит обязывающего характера, но составляющие ее концепции достаточно эффективны, чтобы ими можно было руководствоваться во многих случаях. По сути, она представляет собой «военную доктрину по умолчанию», которая частично формирует оборонную политику Израиля, влияя на военное планирование и на обороноспособность армии. В этом смысле она в значительной мере определяет степень, в которой различные стратегические возможности поддерживаются ограничивает военным гражданскую потенциалом и, политическую таким власть, образом, эффективно ответственную за формулирование политики в сфере национальной безопасности. Наиболее ярким примером влияния военных доктрин (пусть и официально не оформленных) на политические решения является роль, которую сыграли наступательные концепции накануне Шестидневной войны. С середины 1950-х гг. военное командование не прилагало серьезных усилий для подготовки к 25 сопротивлению первому вражескому удару, который может иметь место перед тем как «война будет перенесена на территорию противника». Такая позиция основывалась на идее израильских военных стратегов о том, что Израиль способен предотвратить нападение извне, нанеся превентивный удар. Доктрина превентивного удара наиболее ярко проявлялась в оперативном планировании действий израильской авиации, командование которой сконцентрировало усилия на обеспечении потенциала, способного разрушить вражескую авиацию на земле в первые часы войны. Таким образом, когда египетская армия сконцентрировалась в потенциально наступательной позиции вдоль израильскоегипетской линии перемирия, необходимость нанести превентивный удар для обеспечения военного успеха стала одним из главных соображений, определивших ответ Израиля на эту угрозу. Генералитет требовал от правительства закончить напряженный «период ожидания», перехватив у противника военную инициативу. Впрочем, следует заметить, что эта наступательная доктрина была не просто результатом оперативных и тактических предпочтений Генерального штаба. Она вытекала из географических условий Израиля и существующей демографической ситуации, из-за которых еврейское государство находится в невыгодном положении по отношению к окружающим его арабским соседям. Уязвимость центра страны в случае неожиданной атаки противника и невозможность скомпенсировать количественное превосходство арабов, не прибегая к мобилизации сил резерва, побудили армию занять наступательную позицию, рискнув нанести превентивный удар. Кризис 1967 года выявил обоснованность существовавшей доктрины, так как главным соображением, обусловившим решение о ее реализации, были тяжелые экономические и социальные последствия, которые ожидались в случае тотальной мобилизации резервистов на длительный срок. Таким образом, опыт «периода ожидания» показал, что в контексте израильской оборонной политики 1960-х годов повод для мобилизации может стать поводом для войны. Этот урок, а также ограниченный диапазон возможностей ввиду отсутствия надежных тыловых ресурсов, которые позволили бы принять первый удар, стали причиной модификации стратегической доктрины. В результате, была разработана новая концепция – «обороняемых границ», цель которой – обеспечить армии 26 «стратегическую глубину», необходимую для принятия ударов противника в случае, если этого нельзя избежать. 6. Концепции оперативного контроля в израильской армии. Контроль операций в израильской армии основан на том, что следует руководствоваться скорее целью, чем схематическим планом, и в случае необходимости, при отсутствии конкретных приказов, принимать решения в зависимости от обстоятельств. Эта концепция обусловливает большие полномочия на относительно низких уровнях командования34. Вытекающая из нее форма контроля определяется имеющимися возможностями и решениями, принятыми в боевых условиях: офицер, непосредственно командующий операцией, обязан доложить своему руководству о шагах, предпринятых им для решения данной боевой задачи, но, как правило, не обязан получать разрешение на принятие мер, необходимость в которых возникла в ходе развития ситуации на поле боя. Эта доктрина гибкого командования и «контроля по мере возможности» соответствует оперативным потребностям израильской армии, но иногда создает политические проблемы. Например, во время Синайской кампании Моше Даян, бывший тогда начальником Генерального штаба, был возмущен действиями главы Южного военного округа, который ввел в бой бронетанковую бригаду без согласования с союзниками – Великобританией и Францией35. Во время Шестидневной войны быстрое развитие боевых операций разрушило план, разработанный бывшим уже министром обороны Моше Даяном, согласно которому следовало остановить войска за тридцать километров до Суэцкого канала36. Можно, разумеется, привести и многие другие подобные примеры. 34 См.: D. Horowitz, «Flexible Responsiveness and Military Strategy: The Case of the Israeli Army» // Policy Sciences, vol. 1 (1970), pp. 194–196. 35 См.: E. Luttwak and D. Horowitz, The Israeli Army (London: Allen Lane, 1975), pp. 151– 153. 36 См.: H. Benjamini, «The Six Day War, Israel, 1967: Decisions, Coalitions, Consequences: A Sociological View», in M. Lissak (ed.), Israeli Society and its Defence Establishment (London: Frank Cass, 1984), pp. 64–82. 27 7. Отсутствие ясности в распределении полномочий между высшим политическим и высшим военным эшелонами. В Израиле не существует должности главнокомандующего вооруженными силами. Согласно Основному закону об армии от 1976 года, верховное командование Армией обороны Израиля возлагается на правительство страны как на коллективный орган власти, и министр обороны реализует эти коллективные полномочия от имени правительства37. До принятия этого закона действовало Положение об Армии обороны Израиля от 1948 года, в котором данный вопрос непосредственно не освещался. В результате, между премьер-министром и начальником Генерального штаба постоянно возникали трения и недоразумения, негативно влиявшие на гражданский контроль над армией. Более того: большинство министров обороны рассматривали себя скорее как представителей армии в политической системе, чем как представителей правительства перед армией. В связи с этим Комиссия Аграната нашла необходимым заметить, что министр обороны не должен вмешиваться в оперативные вопросы, беря на себя полномочия начальника Генерального штаба38. В результате отсутствия должности верховного главнокомандующего и неопределенности границ между полномочиями премьер-министра, министра обороны и начальника Генерального штаба возникли благоприятные условия для роста влияния Генерального штаба на кабинет. Следует, однако, подчеркнуть, что в Израиле никогда не оспаривалась подчиненность армии и всех остальных силовых структур правительству. Более того: не все аспекты национальной безопасности находятся под контролем Министерства обороны и армии. По меньшей мере две важнейшие области – службы безопасности (ШАБАК и 37 Подробное обсуждение этого вопроса см.: И. Бен-Меир, «Правовые основы отношений между военной и гражданской властями в Израиле», в книге Б. Нойбергера, И. Бен-Ами и А. Эпштейна (ред.-сост.), Национальная безопасность и демократия в Израиле (Раанана: Открытый университет Израиля, 2007), том 1, стр. 113–161 [впервые статья была опубликована на англ. яз. в 1995 г.]. 38 См.: Отчет Комиссии Аграната, стр. 26. 28 «Моссад») и развитие ядерного потенциала – относятся к сфере ответственности непосредственно премьер-министра. Влияние армии на политические решения не носило постоянного характера. Его степень зависела от личного статуса и опыта людей, занимавших посты премьерминистра, министра обороны и начальника Генерального штаба. Это является следствием традиций израильской политики, обусловливающих гибкость содержания ролей, которое на практике обычно определялось личностями, играющими эти роли, и их ролевыми концепциями. Например, когда Моше Даян был начальником Генерального штаба, он полагал, что министр обороны должен защищать точку зрения армии перед лицом политического эшелона. Однако в бытность министром обороны он стремился к контролю над армией, фактически присваивая себе функции начальника Генерального штаба. Ицхак Рабин, бывший начальником Генерального штаба в середине 1960-х годов, премьер-министром в середине 1970-х (а затем еще раз – в первой половине 1990-х) и министром обороны во второй половине 1980-х, трактовал свои полномочия в зависимости от занимаемой им должности. Будучи начальником Генерального штаба при Леви Эшколе, который одновременно занимал посты премьер-министра и министра обороны, И. Рабин оказывал настолько сильное влияние на политику в сфере национальной безопасности, что его действия рассматривались рядом лиц как относящиеся к полномочиям министра обороны. Когда он был премьерминистром, он принимал решения о военном бюджете и о закупках оружия, полностью относящиеся к военной сфере, иногда вопреки мнениям министра обороны и начальника Генерального штаба39. В бытность министром обороны в правительстве национального единства, И. Рабин, опираясь на свой авторитет одного из ведущих государственных деятелей и опытного военачальника, играл главную роль в формировании военной политики. Наиболее влиятельным министром обороны был Ариэль Шарон, который, по сути, инициировал Первую ливанскую войну и определил ее ход, используя превосходство своего военного таланта и опыта для того, чтобы убедить других членов кабинета, в том числе 39 См.: И. Рабин, «Военный дневник» (Тель-Авив: издательство «Маарив», 1979), стр. 234–238 [на иврите]. 29 премьер-министра Менахема Бегина, утвердить предложенную им стратегию40. Действия А. Шарона как министра обороны были чрезвычайно противоречивы. Его обвиняли в обмане кабинета и манипулировании им для получения согласия на свой план военных операций в Ливане, а также в блокировании связи между высшим военным командованием и правительством и в превращении, таким образом, себя в ведущую политическую фигуру в глазах армии. Споры о роли А. Шарона в событиях Первой ливанской войны продолжались и многие годы спустя после ее окончания. 8. Военные как политическая группа. Военные могут влиять на политику национальной безопасности благодаря своей институциональной роли, социальным связям между ними и гражданскими элитами, способствующим развитию неформальных отношений между политиками и высокопоставленными военными, а также благодаря средствам влияния на общественное мнение, которыми располагает армия. К ним относится пресс-служба армии, армейская радиостанция «Галей ЦАХАЛ», армейские журналы («Бе’махане», «Маарахот», «Скира ходшит» и др.) и военная цензура прессы. В истории отношений между военной и гражданской властями в Израиле есть, по меньшей мере, один пример систематического использования этих средств для манипулирования гражданскими политическими органами с целью утверждения военной стратегии, предлагаемой начальником Генерального штаба. В 1954–1955 годах Моше Даян эффективно использовал все доступные высшему военному командованию политические ресурсы, чтобы утвердить 40 жесткую стратегию убедить премьер-министра Моше Шарета возмездия как реакцию на незаконные О роли А. Шарона в инициировании и ведении войны в Ливане см.: Z. Schiff and E. Ya’ari, Israel’s Lebanon War; Ш. Шиффер, Снежный ком: за кулисами войны в Ливане (Тель-Авив: издательство «Едиот Ахранот – Эйданим», 1984), стр. 11–20 и 62–120 [на иврите]; А. Наор, «Кабинет во время войны: функционирование израильского правительства во время войны в Ливане в 1982 году» (Тель-Авив: издательство «Лахав», 1986), стр. 25–139 [на иврите]. 30 проникновения арабов в страну через границы с Египтом и Иорданией 41. Другим примером давления военных на политическое руководство было лоббирование членами Генерального штаба немедленного превентивного удара в мае – начале июня 1967 года, о чем говорилось выше. Тогда, кроме формальных консультаций, даваемых ими кабинету, военные лидеры использовали свои неформальные связи с политиками, чтобы убедить их в необходимости начала войны до того, как Израиль сам подвергнется атаке42. Расширение роли армии В соответствии со сформировавшимися в течение многих лет неофициальными правилами, по которым строятся отношения между гражданским и военным секторами общества, военные приобрели легитимное право деятельности в определенных гражданских сферах, в то время как другие ниши оставались для них закрытыми. В частности, участие военных было признано легитимным в области внешней политики, в то время как внутренние дела, сфера социального обеспечения и организация выборов рассматривались и рассматриваются как сугубо гражданские области. Однако вопрос о том, в какие гражданские сферы могут, а в какие не могут быть допущены профессиональные военные, в целом оставался открытым. Периодически возникали вопросы, которые можно было отнести к сфере полномочий как военных, так и политиков, например, вопрос о военной цензуре новостей в СМИ. Показательно, что совсем не всегда расширение границ сферы своих полномочий инициировали военные. Наоборот, очень часто инициатива исходила от представителей гражданского сектора. Гражданская и военная элиты в равной мере подчинялись правилам этой игры, так как израильское общество на протяжении нескольких десятилетий свыклось с ощущением существования в условиях постоянной военной угрозы. Эти условия 41 См.: З. Шалом, Проблемы безопасности и формирование оборонной политики Израиля, стр. 59–88. 42 См.: Э. Вейцман, На орлиных крыльях (Тель-Авив: издательство «Маарив», 1975), стр. 264 [на иврите]. 31 существования, а точнее – восприятие этих условий таковыми широкими слоями общества, обусловили подчинение внешней политики интересам национальной безопасности. Как в руководстве, так и в широких слоях общества преобладает взгляд на внешнюю политику, основанный на подходе к проблемам национальной безопасности, согласно которому приоритетными являются военно- стратегические, а не дипломатические соображения. Использование силовых структур в сфере международных отношений рассматривается как легитимное средство в контексте длительного конфликта. Подобное мировоззрение влияет и на внутренние дела, обусловливая различный подход к арабскому и еврейскому секторам: например, в период с 1948 по 1966 годы режим правления военных администраций был введен почти исключительно в районах, где проживало арабское население. С другой стороны, за немногими исключениями, военная элита приняла демократические ценности и нормы и не обнаруживает авторитарных тенденций ни в отношении внутренней политики, ни в отношении свободы слова, культуры и гражданских прав, включая право на забастовки. До сих пор предложения ограничить эти права, если они возникали, исходили от радикальных гражданских политических групп, а не от армии. Тенденции милитаризации гражданского сектора и «огражданствления» военного можно рассмотреть и в аспекте концепции «военного сознания» (military mind)43. Характеристики военного сознания принято делить на две категории. К первой категории относится признание полезности или желательности использования силовых структур как средства достижения внешнеполитических целей. Вторая категория включает в себя приверженность ценностям, характерным для авторитарного режима, и придание символической важности иерархической структуре армии. Эти категории не обязательно должны присутствовать в одинаковой степени во всех случаях. Как отмечено выше, Израиль представляет 43 См.: S.P. Huntington, The Soldier and the State, р. 61; B. Abrahmsson, Military Professionalism and Political Power; W. Eckhardt and A.G. Newcomb, «Militarism, Personality and Other Social Attitudes» // Journal of Conflict Resolutions, vol. 13 (1969), pp. 210–219; W. Eckhard, «The Factor of Militarism» // Journal of Peace Research, vol. 2 (1969), pp. 123–132. 32 собой случай, когда военная и гражданская элиты пришли к согласию в вопросе о легитимности применения силовых структур в международных конфликтах, с одной стороны, и в вопросе о необходимости ограничения авторитарных аспектов жизни армии и предотвращения их распространения на гражданский сектор, с другой стороны. Таким образом, когда речь идет о внутренней политике, и в гражданском, и в военном секторе доминирует «гражданский» подход, а когда под угрозой национальная безопасность – «военный». После войны 1973 года произошло весьма значительное расширение роли военнопромышленного комплекса в экономике. Доля валового национального продукта, расходуемого на нужды обороны, значительно выросла. При этом в военнопромышленном комплексе представлены все сектора экономики (в том числе, гражданские предприятия, выполняющие заказы военного назначения), и нет четких правил, определяющих роль каждого сектора в разработке и производстве оружия и ресурсов, необходимых для оснащения армии. Например, военные самолеты и ракеты для морского боя «Габриэль» производились на предприятиях государственного концерна «Авиационная промышленность». Некоторые виды оружия и снарядов производятся на предприятиях контролируемого Министерством обороны концерна «Военная промышленность». Входящий в структуру Министерства обороны концерн «Рафаэль» – Управление по разработке вооружений – отвечает за проектирование и производство наиболее современных видов боевой техники. Армейский бронетанковый корпус несет полную ответственность за производство первого израильского танка «Меркава», хотя некоторые из его систем изготовляются различными государственными и частными компаниями. Частные фирмы и государственные компании, не подчиняющиеся правительству (например, принадлежавшие Федерации профсоюзов) также производят оружие, а некоторые виды используемого армией электронного оборудования изготовляются фирмами, находящихся в совместной собственности частных лиц и государства. Растущие потребности армии превратили оборонную промышленность в одну из самых крупных отраслей в Израиле. В начале 1980-х годов в ней трудились 43% всех работников, занятых на государственных предприятиях, 50% работников предприятий Федерации 33 профсоюзов и 10% занятых в частном секторе – всего 25% от общего числа работающих в израильской промышленности. Военное производство играло особенно важную роль в больших корпорациях. Не менее трети крупных израильских корпораций в то время в большой степени зависели от оборонных заказов44. Кроме того, армия в огромных количествах закупает на гражданском рынке продукты, не имеющие прямого отношения к ведению боевых действий, но необходимых для жизнеобеспечения солдат и офицеров: продукты питания, одежду, офисную мебель и т.д., являясь, таким образом, едва ли не самым крупным потребителем в израильской экономике. Существование разветвленной структуры военно-промышленного комплекса влияет на состав элит. В частных и государственных крупных оборонных предприятиях работает большое количество отставных военных высокого ранга, ответственных за различные аспекты связей этих компаний с армией. Многие из них заняты также в системе экспорта оружия израильского производства45. Израильская военная промышленность прошла несколько стадий развития. Вначале она поставляла армии довольно простые типы вооружений и амуниции. Тем не менее, даже в то время, в 1950-е годы, военная промышленность разрабатывала уникальные типы оружия, в основном легкого, например, автомат «Узи» и – позже – боевую винтовку «Галиль», которые стали предметом повышенного спроса на международных оружейных рынках. На втором этапе развития военной промышленности были созданы Управление по разработке вооружений «Рафаэль» и концерн «Авиационная промышленность». Позднее эти 44 См.: А. Mintz, «The Miilitary-Industrial Complex», р. 114. 45 Значимость экспорта оружия для экономики Израиля остается стабильно высокой. В 2006 г. объем израильского экспорта вооружений побил все прошлые рекорды, достигнув 4 миллиардов 200 миллионов долларов. По объему оружейного экспорта Израиль занимает четвертое место в мире после США, России и Франции. Израиль экспортирует практически весь ассортимент своей оборонной промышленности — от автоматов «Тавор» до разведывательных систем, беспилотных самолетов и космического оборудования (прим. научного редактора). 34 организации начали создавать свои собственные программы разработки вооружений. Эти процессы, равно как и быстрый рост концерна «Авиационная промышленность», который стал самым большим промышленным предприятием Израиля, обусловили весьма значительную степень независимости военной промышленности от своего главного заказчика – армии. Одной из наиболее важных инициатив оборонной промышленности была разработка на предприятиях «Авиационной промышленности» израильского боевого самолета. Этот процесс начался с усовершенствования самолета, существовавшего в то время, затем на основе французского самолета «Мираж» был создан самолет «Кфир»; кульминацией этих усилий была разработка самолета «Лави». «Лави» был задуман как сравнительно дешевый самолет для специфических ограниченных задач, но позднее эта модель была значительно усложнена. На этом этапе концерн «Авиационная промышленность» фактически превратился в самостоятельного лоббиста, целью которого было любой ценой добиться от правительства решения о продолжении проекта разработки самолетов «Лави». В результате интересы концерна столкнулись с интересами армии, как их видели в Генеральном штабе. Это случилось, когда разработка и производство «Лави» уже обошлись намного дороже, чем готовые истребители, которые можно было покупать в США. В этом контексте стало очевидным, что правительство, и в частности, министр обороны и министр финансов, не сумели разработать эффективных процедур для контроля исследований и разработок военной промышленности, и в результате, сотни миллионов долларов были потрачены на проекты, целесообразность которых с экономической точки зрения была весьма и весьма сомнительной. В противоположность расширению роли военного истеблишмента в экономике после войны 1973 года, монополия, ранее предоставленная армии в области анализа разведывательных данных и стратегического планирования, сократилась. Комиссия Аграната, занимавшаяся расследованием ошибок, сделанных аналитическими службами перед войной, рекомендовала усилить гражданские 35 аналитические службы, в особенности Исследовательский отдел министерства иностранных дел46. Эта рекомендация, впрочем, была выполнена лишь частично. Не менее важен был сам факт бурных открытых дебатов по вопросам национальной безопасности. В нескольких университетах возникли институты стратегических исследований, которые с тех пор разрослись, создав отделы, занимающиеся разными аспектами этой тематики. Публичная дискуссия по вопросам безопасности расширилась, затронув даже военно-технические проблемы. В прессе и на академических симпозиумах часто подвергались критике различные аспекты деятельности армии: ее организация, проводимые ею операции, компоненты военной доктрины, а также направления развития вооруженных сил. В других областях роль армии менялась со временем, становясь то более, то менее значительной. Это относится, например, к функциям армии в области образования, где противоречивые тенденции часто обусловливались личными предпочтениями министров обороны и начальников Генерального штаба. Иногда один и тот же начальник Генерального штаба стремился расширить культурную и образовательную роль армии в одних областях и сократить ее – в других. Например, в бытность начальником Генерального штаба Рафаэль Эйтан значительно интенсифицировал деятельность армии в области работы с молодежью из неблагополучных слоев общества. (В предшествующие годы многие из ребят из проблематичных с социальной точки зрения групп общества не призывались на военную службу из-за их недостаточного образовательного уровня и проблем с дисциплиной)47. При этом Р. Эйтан стремился к сокращению деятельности армии в сфере организации досуга молодежи и санкционировал роспуск различных военных эстрадных коллективов, бывших в предшествующие годы неотъемлемой частью израильской поп-музыки. Образовательные функции армии вне ее рядов также были сокращены, прежде всего – из-за сужения круга 46 47 См.: Отчет Комиссии Аграната, стр.25–33. М. Галь, «Интеграция в армии солдат из социально слабых слоев населения: существующие идеи и соображения» // Маарахот, №238 (1982), стр. 36–44 [на иврите]. 36 деятельности организации для допризывной подготовки подростков ГАДНА. В 1950-е – 1960-е годы ГАДНА во многих отношениях заменяла молодежные политические движения, очень влиятельные в период, предшествующий созданию государства. Однако позднее часть ее функций перешла к Министерству образования и культуры, и она фактически прекратила работать с молодежью из относительно обеспеченных слоев общества48. СМИ являются политически чувствительной областью контакта между военным и гражданским секторами. В 1950-е и 1960-е годы, когда была очень сильна тенденция к расширению роли армии (role-expansion), была создана армейская радиостанция «Галей ЦАХАЛ», учреждены армейский еженедельник «Ба’махане», профессиональные военные журналы, издательство Министерства обороны, пресс-служба армии; армейские танцевальные ансамбли и эстрадные коллективы выступали перед гражданской публикой. Основной целью этой работы армии было повышение ее престижа в обществе. В 1970-е – 1980-е годы расширение роли армии в сферах культуры и СМИ прекратилось, и ее активность в этих областях снизилась. Тенденцию к сокращению роли армии можно объяснить бюджетными проблемами, а также падением ее престижа и разрушением национального консенсуса по вопросам безопасности. Последнее обусловило особую чувствительность к идеям, пропагандируемым армией в СМИ и творческих коллективах, находящихся под ее контролем, в результате чего эти идеи стали гораздо менее определенными. Разрушение согласия по вопросам национальной безопасности и возникновение открытых дискуссий по проблемам, связанным с этой сферой, объяснялось также уменьшением влияния армейского руководства на СМИ через военную цензуру. Согласно «правилам игры», по которым действует военная цензура в Израиле, ее 48 О деятельности армии в среде молодежи допризывного возраста см.: V. Azarya, «Israeli Armed Forces», in M. Janowitz and S.D. Westbrood (eds.), Civil Education in the Military (Beverly Hills: Sage Publication, 1983), pp. 115–116. 37 вмешательство признается легитимным в случаях существования угрозы национальной безопасности и отвергается, если речь идет о внутри- или внешнеполитических вопросах. Эти правила признаются как генералитетом, так и руководителями печатных и электронных СМИ, несмотря на то, что соответствующие законодательные акты, принятые еще во времена мандата и не отмененные до сих пор, допускают цензуру многих тем, публикация материалов по которым в принципе может угрожать общественной безопасности. Основные принципы военной цензуры, которая осуществляется офицерами израильской армии, не вызывают разногласий между армией и прессой. Однако между ними время от времени возникают споры по поводу ряда вопросов, которые военная цензура относит к сфере национальной безопасности, а пресса – к политике. Так, во второй половине 1950-х – начале 1960-х гг. цензура запретила публикацию деталей провалившейся в Египте в 1954 году диверсионно-разведывательной операции, позднее ставшей причиной политического кризиса, известного как «дело Лавона». Поэтому в ходе политических дебатов в прессе по «делу Лавона» использовались кодовые слова и эвфемизмы, например, «неудача в сфере безопасности» вместо «провал операции», и такие термины, как «третье лицо» и «офицер высокого ранга», когда речь шла о главных участниках событий. В результате возникла абсурдная ситуация: ведущие политики обменивались взаимными обвинениями по поводу исходной операции, правительство пало, должны были состояться новые выборы, а общественности даже не была представлена официальная версия причины этих серьезнейших политических событий49. Израильским СМИ было запрещено цитировать иностранную прессу, в которой публиковались материалы о деталях операции, хотя обычно им разрешается это делать даже по поводу весьма деликатных проблем национальной безопасности. Ослабление цензурных ограничений в последующие десятилетия было как результатом того, что пресса активизировалась и все более решительно противостояла позиции цензуры, так и следствием технологического 49 Существует несколько книг о «деле Лавона». Первой была опубликована книга Э. Хассина и Д. Горовица Дело (Тель-Авив: издательство «Ам ха’сефер», 1961 [на иврите]). Альтернативная версия событий изложена в книге Х. Эшеда Кто отдал приказ? (Тель-Авив: издательство «Эйданим», 1979 [на иврите]). 38 прогресса, все менее позволяющего контролировать распространение какой-либо информации50. В большинстве случаев споры между цензурой и СМИ заканчивались победой прессы. Руководители военной цензуры должны были смириться с тем, что пресса стала менее уступчивой в отношении требований, ограничивающих ее свободу. Критическая позиция прессы и ее тенденция демонстративно игнорировать ограничения цензуры проявились еще более резко во время первой войны в Ливане (1982–1985 гг.), когда военные корреспонденты стали инициаторами критики целей войны и способов ее ведения. Таким образом, степень взаимовлияния военной и гражданской сфер, обусловленная размытыми границами между ними, с годами изменилась. Некоторые из фрагментов этих границ стали более проницаемыми, т.е. более доступными влиянию противоположной стороны, а другие – наоборот. Не приходится сомневаться, что сфер, в которых гражданский и военный сектора так или иначе взаимодействуют между собой, с течением времени стало больше. Это было обусловлено, среди других факторов, ростом средств, выделяемых на национальную безопасность, и расширением функций Министерства обороны. Эти процессы происходили в рамках «правил игры», принятых как гражданской, так и военной элитами, а также общественным мнением. Они привели к возникновению определенной системы норм, которая в течение многих лет практически не подвергалась критике. Голоса, оспаривающие эти нормы, стали слышны только после Войны Судного дня и Первой ливанской войны, когда разрушился национальный консенсус в отношении государственной безопасности и упал престиж армии. Тенденция к критике проявилась, в частности, в требовании ужесточить гражданский контроль над силовыми структурами. Влиятельным сторонником этих мер стал бывший начальник Генерального штаба Игаль Ядин, который в середине 1970-х годов начал играть активную роль в 50 О роли военной цензуры в Израиле см.: D. Goren, Secrecy and the Right to Know (Ramat Gan: Turtledove Publishing, 1979); М. Негби, Свобода прессы в Израиле (Иерусалимский институт изучения Израиля, 1995 [на иврите]). 39 публичной политике. Точка зрения И. Ядина повлияла на рекомендации Комиссии Аграната, членом которой он был, что, в свою очередь, привело к принятию в 1976 году Основного закона об армии51. Предложение об учреждении Совета по национальной безопасности, выдвинутое в середине 1970-х, было реализовано только два десятилетия спустя. Следует заметить, что, хотя реформа сложившейся системы отношений между силовыми структурами и гражданскими органами власти представлялась необходимой многим, лишь очень ограниченное число радикально настроенных активистов пыталось разрушить ее основы. Особенности израильской ситуации существования экономически развитого демократического государства в условиях непрекращающегося внешнеполитического конфликта способствовали созданию модели, при которой этот конфликт оказывает меньшее, чем можно было предполагать, влияние на функционирование социальных и политических структур и повседневную жизнь людей. Это было достигнуто путем формирования институциональных механизмов, задачей которых было обеспечение организованных переходов от рутинных ситуаций к чрезвычайным (и наоборот) без серьезных нарушений социального порядка. Такой тип организации был охарактеризован социологом Б. Киммерлингом как «прерванная система» (interrupted system)52. Израильское общество создало структуры, обеспечивающие принятие мер, приостанавливающих социальные роли и соответствующие им действия в случае внезапного изменения порядка приоритетов, связанного с возникновением чрезвычайных ситуаций, когда тлеющий конфликт переходит в войну. Это явление включает в себя не только мобилизацию человеческих и других ресурсов, технически необходимых для ведения войны. Происходит не только расширение военной сферы и сокращение гражданской, – гражданская сфера изменяет формы функционирования своих институтов на время кризиса, не теряя при этом 51 См.: Y. Peri, Between Battles and Ballots: Israel Military in Politics (Cambridge University Press, 1983), pp.132–133. 52 B. Kimmerling, The Interrupted System: Israeli Civilians in War and Routine Times (New Brunswick: Transaction Books, 1985), p. 3. 40 способности вернуться к рутинному порядку вещей, когда чрезвычайная ситуация закончится. Существуют два типа механизмов перехода от обычного порядка к чрезвычайной ситуации: в первом случае принимаются особые меры для обеспечения функционирования необходимых служб, торговли и промышленности во время кризиса; во втором случае система социальных статусов адаптируется к изменению ценностей и оценок, связанных с различными ролями и видами деятельности. Считается само собой разумеющимся, что меры первого типа являются временными. В связи с мерами второго типа возникает иная проблема: нельзя допустить принятие в качестве постоянного и стабильного временного порядка социальных приоритетов и институционализации относящейся к нему иерархии статусов. Логика «прерванной системы» позволяет достичь этого, оказывая временные предпочтения тем, кто вносит значительный вклад в коллективные усилия. Эти предпочтения выражаются в различных формах повышения статуса этих людей, но лишь на время кризиса. Это относится прежде всего к тем, чьи военные роли отличаются от их деятельности в мирное время. Что касается профессиональных военных, то высокая репутация, которую они могут заслужить во время войны, имеет тенденцию оставаться постоянным компонентом их социального статуса. Согласно логике «прерванной системы», наряду с механизмами, ограничивающими генералитет в периоды между кризисами, существуют также механизмы для определения времени и условий, при которых соображения безопасности выходят на первое место. Механизмы установления этой границы, резко изменяющей деятельность государственных и социальных институтов, повышают способность Израиля нормально функционировать в условиях длительного конфликта. Нормальное функционирование государства в периоды, когда конфликт находится в тлеющей фазе, основано на тщательной дифференциации между функциями сферы безопасности и остальными областями общественной деятельности. В условиях войны диапазон функций служб 41 безопасности становится очень широким, но это расширение рассматривается как временное. Политика и армия Проницаемость границ между военной и политической сферами является двухсторонней. Если участие армии в формировании оборонной политики приводит к определенной степени милитаризации гражданских институтов, то влияние партийной политики на армию может рассматриваться как один из компонентов частичного «огражданствления» последней. Понимание опасности политизации армии отражено в Положении об Армии обороны Израиля от 1948 года, – одном из первых законов, принятых временным правительством страны. В нем делается акцент на том, что присяга на верность армии обязывает новобранца к «верности Государству Израиль, его законам и его законным властям». Термин «законные власти» был употреблен с целью не допустить влияния на армию партий и движений, в которых военные состояли со времен ишува, когда практически все сферы жизни общества, и в том числе – сфера безопасности, были чрезвычайно политизированы. Стремление избавиться от партийных влияний на армию привело к двум крупным политическим кризисам, произошедшим в первые несколько месяцев существования государства: к затоплению корабля «Альталена», везшего оружие в Израиль, и к роспуску организации ПАЛЬМАХ. В результате нескольких месяцев трудных переговоров, начавшихся сразу после создания государства, было достигнуто соглашение о присоединении к армии правой подпольной организации Иргун цваи леуми (ЭЦЕЛ), с сохранением структуры ее подпольных ячеек. Поэтому, когда прибыла «Альталена», отправка которой из Франции в Израиль была организована агентами ЭЦЕЛя, руководители этой организации потребовали передать часть оружия его батальонам, а остаток распределить по усмотрению армейского командования. Это требование, несовместимое с концепцией единой деполитизированной армии, было отклонено Д. Бен-Гурионом, что привело к вооруженным столкновениям 42 между армейскими подразделениями, лояльными по отношению к правительству, и силами ЭЦЕЛя. Эти столкновения произошли вначале у поселка Кфар-Виткин, а затем в море вблизи Тель-Авива. В результате Д. Бен-Гурион приказал армейскому артиллерийскому подразделению открыть по кораблю огонь, в результате чего «Альталена» загорелась и затонула53. Эта страшная демонстрация 53 Корабль «Альталена» был приобретен военной еврейской организацией ЭЦЕЛЬ в США и должен была прибыть в Израиль в мае 1948 г. вместе с отрядом бойцов, оружием и боеприпасами. Но приобретение оружия и организация отряда заняли несколько недель, и отплытие задержалось. Тем временем, 1 июня был подписан договор о включении сил ЭЦЕЛя в ряды ЦАХАЛа. Один из пунктов договора гласил, что ЭЦЕЛЬ прекратит самостоятельную деятельность по приобретению оружия. Представители правительства Израиля получили полную информацию о судне и о планах отплытия. Из опасения, что корабль будет атакован в открытом море, представители ЭЦЕЛя в Париже приложили все усилия к тому, чтобы приготовления к отправке «Альталены» оставались в тайне. Именно поэтому, когда 11 июня 1948 г. судно наконец снялось с якоря, израильское командование ЭЦЕЛя не было об этом извещено даже телеграммой. Но меры предосторожности не помогли: уже на следующий день радио Лондона сообщило, что судно «Альталена» отчалило из французского порта Дюбуа с 940 еврейскими добровольцами и большим грузом оружия и боеприпасов. Именно 11 июня началось первое арабо-израильское перемирие в ходе Войны за независимость. Командование ЭЦЕЛя, узнавшее из сообщения радиостанции Би-Би-Си об отправлении корабля, опасалось, что обнаружится факт нарушения условий перемирия, по которым запрещалась переправка солдат и военного снаряжения в Израиль. Поэтому глава ЭЦЕЛя Менахем Бегин решил задержать прибытие «Альталены» к берегам Израиля, и на судно отправили телеграфное сообщение. Но связь с «Альталеной» была неисправной и телеграмму не получили. 15 июня состоялась встреча М. Бегина и его сподвижников с представителями правительства. М. Бегин сообщил, что судно отчалило без его ведома, и просил совета. Об этом эпизоде Д. Бен-Гурион записал в своем дневнике 16 июня: «Исраэль [Галили] и Школьник [Леви Эшколь] сидели вчера с Бегиным. Завтра–послезавтра должен прибыть их корабль водоизмещением 4500 тонн, на нем 900 человек, 5000 винтовок, 300 автоматов «Брен», 5 миллионов патронов, 50 противотанковых гранатометов и другое оборудование. Зипштейн [тогдашний начальник Тель-Авивского порта] полагает, что ночью можно все разгрузить. Но нельзя подвергать риску тель- 43 авивский порт. Нужно высадить их в неизвестной гавани». На корабль передали требование приближаться как можно быстрее. На этот раз связь сработала исправно. На следующий день состоялась встреча между представителями ЭЦЕЛя и Министерства обороны. ЭЦЕЛЬ предлагал направить «Альталену» к берегам Тель-Авива, в то время как представители Министерства обороны настаивали причалить в КфарВиткин, чтобы миновать посты ООН. Кораблю приказали плыть в сторону Кфар-Виткин. На встрече возникли разногласия по поводу распределения груза. М. Бегин требовал перевезти 20% оружия в Иерусалим, чтобы вооружить иерусалимскую дивизию ЭЦЕЛя, давно страдавшую от недостатка оружия. Д. Бен-Гурион дал на это согласие. Второе пожелание М. Бегина было передать оставшееся оружие для снаряжения дивизий ЭЦЕЛя, недавно присоединившихся к ЦАХАЛу. Но представители правительства не согласились, поскольку восприняли требование М. Бегина как попытку усилить «армию в армии». «Альталена» прибыла к берегам Кфар-Виткин поздним вечером в воскресенье, где 20 июня была встречена М. Бегиным и другими руководителями ЭЦЕЛя. Тут же началась высадка пассажиров и отправка их в различные приемные пункты, а затем и разгрузка военного оборудования с помощью людей из рыболовецкого поселка Махморет. Параллельно в Тель-Авиве проводились другие приготовления. Там состоялось еженедельное заседание правительства, на котором обсуждался вопрос прибытия «Альталены». Д. Бен-Гурион со всей решительностью настаивал на том, чтобы потребовать от М. Бегина передачи всего оружия армии ЦАХАЛу. «Мы должны решить, передать ли власть в руки Бегина, или потребовать прекратить раскольническую деятельность, а если не прекратит – будем стрелять!» – предупредил глава правительства. Сегодня очевидно, что Д. Бен-Гурион приписал М. Бегину намерения, которых у того не было. В результате обсуждения было вынесено решение уполномочить армию применять силу, если ЭЦЕЛЬ не сдаст всё оружие, доставленное «Альталеной», добровольно. Выполнение решения было возложено на бригаду «Александрони» под командованием Дана Эвена. На следующий день был окружен весь район Кфар-Виткин. Д. Эвен огласил М. Бегину ультиматум: он требовал сдать все доставленное оружие и боеприпасы и начать переговоры с высшим командованием, пригрозив, что применит силу и возложит всю ответственность за последствия на М. Бегина. На раздумья главе ЭЦЕЛя было выделено всего десять минут. М. Бегин отказался выполнять условия ультиматума. Неподчинение М. Бегина подрывало престиж Д. Эвена как военачальника, и столкновение стало неизбежным. Бойцы бригады «Александрони» открыли огонь, началась перестрелка, число раненых росло. Чтобы предотвратить кровопролитие, по инициативе жителей Кфар-Виткин начались переговоры между Яковом Меридором 44 непреклонной решимости любой ценой не допустить никаких проявлений политической автономии «Альталены» показало, в армии насколько сохранила опасался ее единство. Д. Бен-Гурион Затопление возможности политизации армии при включении в нее военизированных организаций, ранее независимых, в особенности таких как ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ, имевших многолетнюю традицию неповиновения центральным органам власти ишува. (заместителем М. Бегина) и Д. Эвеном. В результате было заключено общее перемирие с передачей всего имевшегося на местности у обеих сторон оружия командующему ЦАХАЛа. Тем временем М. Бегин поднялся на палубу «Альталены», отплывавшей в сторону Тель-Авива. Он надеялся, что в Тель-Авиве, при посредничестве лидеров гражданских партий, удастся достигнуть договоренности с временным правительством и благополучно разгрузить оставшееся оружие. Но этого не случилось: Д. Бен-Гурион отдал распоряжение Игалю Ядину сосредоточить крупные силы ЦАХАЛа на тельавивском побережье и силой заставить корабль сдаться. На место прибытия судна были привезены пушки. Когда прибывший корабль начал разгрузку, по нему был открыт огонь из крупнокалиберных пулеметов. В четыре часа пополудни Д. Бен-Гурион приказал открыть артиллерийский огонь по «Альталене». Батареей, открывшей огонь командовал Ицхак Рабин. Один из снарядов попал в цель, и корабль загорелся. Люди стали прыгать в воду, и их товарищи, стоявшие на берегу, направились к ним навстречу в лодках. Несмотря на то, что капитан вывесил белый флаг в знак капитуляции, артиллерийский огонь в сторону невооруженных спасавшихся не прекратился. М. Бегин, находившийся на корабле, согласился сойти на берег только после того, как был высажен последний раненый. Перед этим он передал приказ частям ЭЦЕЛя в Тель-Авиве не атаковать части ЦАХАЛа, стрелявшие по «Альталене». Этим он практически предотвратил гражданскую войну. Шестнадцать бойцов ЭЦЕЛя были убиты в столкновениях. Шестеро пали в районе Кфар-Виткин, 10 человек – на тель-авивском берегу. Из солдат ЦАХАЛа погибли трое: двое в перестрелке в Кфар-Виткин и один – в Тель-Авиве. По распоряжению Д. Бен-Гуриона были арестованы более двухсот бойцов ЭЦЕЛя. Большинство было освобождено через несколько недель. Пять человек из высшего командования пробыли под арестом более двух месяцев и были освобождены только 27 августа под давлением общественного мнения. См.: Александр Коган, «Альталена не должна повториться» // Заметки по еврейской истории, №21 (27 октября 2002 г.) (прим. научного редактора). 45 Второй кризис, вызванный партийными влияниями в армии, отличался по своему характеру от случая «Альталены». Он был вызван решением Д. Бен-Гуриона распустить ПАЛЬМАХ – пользовавшуюся престижем военную группу, бывшую частью организации Хагана, на основе которой была создана Армия обороны Израиля (ЦАХАЛ)54. Прежде подчинявшийся властям ишува, ПАЛЬМАХ беспрекословно подчинился израильскому правительству и армейскому командованию. Однако ПАЛЬМАХ обладал организационной автономией внутри армии: у него было отдельное командование и штаб для организации учений, снабжения и для комплектации личного состава. Кроме того, многие члены ПАЛЬМАХа были близки к киббуцным движениям, в особенности к организации Ха’киббуц ха’меухад, которой руководила левая фракция рабочего движения, известная под названием Ахдут ха’авода. Ранее она была частью возглавлявшейся Д. Бен-Гурионом Рабочей партии (МАПАЙ), но затем, отколовшись от нее, объединилась с другой левой группой – Ха’шомер ха’цаир, образовав новую партию – МАПАМ. Таким образом, ПАЛЬМАХ мог оказаться каналом влияния социалистической партии МАПАМ – главной соперницы МАПАЙ – на молодое поколение. В сложившейся ситуации ПАЛЬМАХ был источником постоянного беспокойства для Д. Бен-Гуриона и руководимой им партии. Кроме того, идеологические споры, инспирируемые теми, кто стремился сохранить идеологическую автономию ПАЛЬМАХа, абсолютно не вписывались в выработанную Д. БенГурионом концепцию государства с деполитизированной армией. Он обосновывал роспуск обособленного командования ПАЛЬМАХа необходимостью не допустить ее политизации. Его оппоненты слева, стремясь предотвратить или, по крайней мере, отсрочить этот шаг, указывали на уникальный характер ПАЛЬМАХа как добровольческой военной организации, отличавшейся ярко выраженной сионистской идеологией55. Решение распустить ПАЛЬМАХ было, по 54 См.: М. Паил, Становление сил еврейской обороны, 1907–1948, стр. 132–146. 55 См.: A. Шапира, Противоречия в армии, 1948 год: борьба Бен-Гуриона за контроль над армией (Тель-Авив: издательство «Ха’киббуц ха’меухад», 1985), стр. 50–57 [на иврите]; 46 крайней мере в идеологической плоскости, решительным шагом в сторону формирования единой армии, свободной от политических пристрастий. Споры, возникшие по поводу этого роспуска, велись в рамках правил игры, принятых в демократическом государстве, и бойцы и командиры ПАЛЬМАХа приняли неизбежное, как только решение правительства было утверждено Временным государственным советом. Отсутствие политизированных военных подразделений не означало конца политизации армии. Сам Д. Бен-Гурион, когда дело касалось карьеры офицеров высокого ранга, прибегал к политическим критериям. Например, продвижение офицеров, вышедших из организаций ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ, было жестко ограничено. Ветераны ПАЛЬМАХа, в особенности активные сторонники МАПАМ, также подвергались дискриминации в продвижении по службе, хотя и в меньшей степени. Во всяком случае, роспуск ПАЛЬМАХа и сопровождавший его накал страстей привели к тому, что многие офицеры, бывшие членами МАПАМ, ушли в отставку, включая некоторых из тех, кто сыграл важную роль в Войне за независимость. Д. Бен-Гурион, со своей стороны, способствовал этому процессу: он уволил из армии нескольких офицеров высокого ранга, в том числе бывшего командующего ПАЛЬМАХом Игаля Алона, занимавшего пост командующего Южным округом (вместо него был назначен Моше Даян)56. Другой формой политизации армии являлась партийная деятельность офицеров, находящихся на действительной службе. Ее крайним проявлением был тот факт, что в 1949 году несколько офицеров высокого ранга выставили свои кандидатуры на выборах в Кнессет первого созыва. Имена Игаля Алона, Моше Кармеля и Шимона Авидана появились в списке кандидатов социалистической партии МАПАМ, а Моше Даян стал кандидатом от социал-демократической Рабочей партии. Д. Бен-Гурион считал подобную политизацию генералитета недопустимой, и вскоре военным, находящимся на службе в армии, было Й. Гелбер, Роспуск ПАЛЬМАХа (Тель-Авив: издательство «Шокен», 1986), стр. 225–226 [на иврите]. 56 См.: Y. Peri, Between Battles and Ballots, рр. 61–64. 47 запрещено выставлять свои кандидатуры на выборах и участвовать в политической деятельности каких-либо партий. Тем не менее, согласно действующим в настоящее время правилам Генерального штаба, офицеры имеют право быть членами партий, если при этом они не выполняют никакой партийной работы. Большинство партий, в особенности социал-демократического толка, стремились культивировать связи со своими членами, являющимися кадровыми офицерами. Для выполнения этой задачи партии периодически организовывали так называемые «информационные собрания» для своих членов, служащих в офицерском корпусе. Партии считали такую тактику необходимой, так как представители армейского командования участвовали в формировании внешней и оборонной политики страны. В этом контексте их карьера могла зависеть от партийных связей, но часто более значимым влияющим фактором было общее социальное происхождение и схожие идеологические взгляды офицеров высокого ранга и политиков, которые обусловливали совпадение их точек зрения на вопросы национальной безопасности. В этом контексте следует рассматривать возникновение в 1960-х годах двух «школ» мышления в сфере национальной безопасности, сторонниками которых были как политики, так и военные. Речь идет о так называемой «школе БенГуриона», наиболее последовательными приверженцами которой были Моше Даян и Шимон Перес, и «школе», мировоззрение которой разделяли многие члены партии Ахдут ха’авода под руководством Исраэля Галили и Игаля Алона. К «школе Бен-Гуриона» примыкали, в частности, начальники Генерального штаба ЦАХАЛа Хаим Ласков (возглавлял армию в 1958–1960 гг.) и Цви Цур (возглавлял армию в 1961–1963 гг.), а ко второй «школе» можно отнести начальников Генерального штаба, служивших после них: Ицхака Рабина (возглавлял армию в 1964–1967 гг.), Хаима Бар-Лева (возглавлял армию в 1968–1971 гг.) и Давида Элазара (возглавлял армию в 1972–1974 гг.). 48 Помимо других расхождений, у этих «школ» были разные концепции национальной безопасности, в особенности, относительно создания Израилем собственного ядерного потенциала57. «Школа Бен-Гуриона» настаивала на необходимости больших вложений с целью создания инфраструктуры, которая даст Израилю возможность производить ядерное оружие. По мнению «второй школы», следовало опираться на конвенциональные средства ведения войны, в сочетании со стратегией превентивного удара. На международной арене М. Даян и Ш. Перес отдавали предпочтение отношениям с европейскими странами, в особенности с Францией, в то время как вторая «школа» отдавала предпочтение политическим и военным связям с США. В 1970-е годы, когда израильский ядерный потенциал стал свершившимся фактом, концептуальные различия между двумя «школами» постепенно стирались, но обусловившие их личные отношения между основными представителями военно-политической элиты страны продолжали играть важную роль. Другим признаком существования тесных связей между политическим истеблишментом и офицерами высокого ранга была «вербовка» последних на высшие партийные и правительственные посты по завершении их военной карьеры. Это началось еще в 1950-е годы, когда членами правительства, вскоре после демобилизации, стали Моше Даян, Игаль Алон и Моше Кармель. После Шестидневной войны началось соревнование между партиями, старавшимися привлечь в свои ряды как можно больше военных высокого ранга. Даже партии, 57 Развитию израильского ядерного потенциала посвящено немало книг и статей, в большинстве из которых, однако, не рассматриваются внутриполитические споры, предшествовавшие неконвенционального и сопутствовавшие оружия. созданию Исключением являются в стране лишь собственного несколько работ израильских исследователей, которые внимательно отнеслись к этим вопросам. См.: S. Aronson, Conflict and Bargaining in the Middle East (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1978), pp. 25–54; S. Feldman, Israel’s Nuclear Deterrence: A Strategy for the 1980s (New York: Columbia University Press, 1982); Y. Evron, «Israel and the Atom: The Uses and Misuses of Ambiguity» // Orbis, vol. 17, no. 4 (1974), pp. 1326–1343; Y. Evron, «The Relevance and Irrelevance Nuclear Options in Conventional Wars: The 1973 Ocotber War» // The Jerusalem Journal of International Relations, vol. 7, no. 1–2 (1983). 49 которые прежде не поступали таким образом, оставляли для них первые места в своих списках с тем, чтобы те могли занять высшие политические должности, как только снимут военную форму. Возможно, наиболее показательным примером такого рода после 1967 года было назначение партией Херут на министерский пост Эзера Вейцмана (1924–2005), ранее занимавшего должности командующего военно-воздушными силами и главы оперативного отдела Генерального штаба менее чем через сутки после того, как он официально демобилизовался из армии. Тенденция как правых, высокопоставленных так военных и левых своими движений выбирать представителями в бывших Кнессете, свидетельствует о том, что даже небольшие партии видели в этом средство привлечения новых групп избирателей: для последних наличие в партии генералов являлось доказательством ее стремления обеспечить национальную безопасность. Присутствие офицеров резерва почти во всех политических партиях, от крайне правых до крайне левых (их нет только среди лидеров религиозных и арабских партий), отчетливо свидетельствует, что офицерский корпус не является кастой с одинаковыми идеологическими воззрениями. Хотя политические предпочтения офицеров резерва, согласно оценкам специалистов, не являются точным отражением политических симпатий гражданской части общества, говорить о генералитете как об обособленной и монолитной политической группировке совершенно невозможно. Политическая активность некоторых военных высокого ранга, занимавших ведущие посты в политике, привела к возникновению определенных проблем в правовой сфере. Некоторые из высших офицеров, будучи в резерве, сохраняли руководящие военные должности и во время Войны Судного дня (1973) вернулись в армию. Так, Ариэль Шарон, демобилизовавшийся из армии за четыре месяца до войны, вернувшись, командовал 143-й дивизией, сыгравшей решающую роль в боях в районе Суэцкого канала; Хаим Бар-Лев, бывший начальником Генерального штаба, а затем – министром торговли и промышленности, также был призван в армию и принял командование Египетским фронтом. Сложилась непростая ситуация: два политических деятеля, 50 один из которых (Х. Бар-Лев) входил в состав руководства правившей в стране Рабочей партии, а другой (А. Шарон) – правоцентристской оппозиции, оба оказались в армии, причем в состоянии прямой военной иерархии. Взаимное недоверие между ними усугублялось крайне независимым характером А. Шарона, его привычкой принимать на поле боя независимые решения и его откровенными высказываниями о текущем ходе войны в беседах с журналистами. Оппоненты А. Шарона обвиняли его в нарушении субординации, в поддержании в военное время личных контактов с лидером оппозиции М. Бегиным и утверждали, что его обвинения в адрес военного руководства не обоснованы58. Каждую сторону подозревали в том, что она использует свои военные достижения для приобретения политической популярности, и, в конце концов, было решено не использовать во время войны офицеров резерва высшего ранга, избравших по окончании военной службы политическую карьеру59. Офицеры резерва играли центральные роли не только в парламентских партиях, но и во внесистемных движениях протеста 1970-х годов, в особенности в тех, которые возникли после Войны Судного дня. В движениях протеста, вызванных первой войной в Ливане, роль офицеров высокого ранга была относительно второстепенной, однако руководители и члены этих движений часто приводили факт прохождения ими резервистской службы как доказательство своей гражданской лояльности государству. Например, одна из групп протеста, возникших во время этой войны, называлась «Солдаты против молчания». Следует заметить, что леворадикальное движение «Мир – сегодня», возникшее в 1977 году и ставшее влиятельным политико-идеологическим лобби, началось с открытого письма офицеров-резервистов Менахему Бегину с требованием активнее стремиться к мирному урегулированию арабо-израильского конфликта. Основатели движения «Мир – сегодня», несомненно, рассматривали свою службу в армии как доказательство того, что их требование к правительству пойти на 58 См.: интервью с А. Шароном // New York Times, 1 ноября 1973 г.; Х. Бартов, Давид Элазар: 48 лет плюс 20 дней (Тель-Авив: издательство «Маарив», 1978), том 2, стр. 313 [на иврите]. 59 См. редакционную статью в газете Ха’арец, 17 декабря 1974 г. 51 уступки ради мира не означает, что они пренебрегают нуждами национальной безопасности. Участие офицеров в процессе выработки политических решений и связь между политическими партиями и военными представляют собой два основных институциональных аспекта проницаемости границ между военной и гражданской сферами. Иногда взаимодействие этих тенденций дает интересные результаты. Политические роли, взятые на себя бывшими высокопоставленными военными, давали им возможность влиять на политические решения с помощью специальных знаний, приобретенных в армии. С другой стороны, наличие государственных деятелей с военным опытом могло уменьшить зависимость руководителей страны от профессиональных консультаций действующих руководителей Генерального штаба, парадоксальным образом, способствуя большей независимости политического руководства от генералитета. Легитимация участия военных в политических решениях и влияние гражданской сферы на военный истеблишмент, в свою очередь, формировали отношения между военной и гражданской элитами. Исследователи отношений между этими элитами определяли их как «партнерство»60. Однако этот термин неоднозначен. Некоторые из его возможных значений относятся не непосредственно к Израилю, а скорее к тенденциям, появившимся в отношениях между военной и гражданской сферами в демократических странах после Второй мировой войны. Многие исследователи утверждают, что ведение современной войны, как и деятельность армии в мирное время, требует тесных формальных и неформальных контактов между военной элитой и группами и индивидуумами, относящимися к политической элите, в результате чего происходит постепенное слияние двух элит61. 60 См.: Y. Peri, «Political–Military Partnership in Israel» // International Political Science Review, vol. 2, no. 3 (1981), pp. 303–315. 61 См.: C. Sarkesian, «Military Professionalism and Civil–Military Relations in the West» // International Political Science Rreview, vol. 2, no. 3 (1981), pp. 283–298; M. Janowitz, «Armed Forces in the Western Europe: Uniformity and Diversity» // European Journal of 52 Вышеописанные процессы побудили исследователей более остро поставить вопрос о самой природе военной профессии. Одна из трудностей определения ее специфических характеристик возникла в ходе анализа различных социальных и организационных контекстов, в которых функционирует кадровый офицерский корпус. Характеристики кадрового офицерского корпуса, в подчинении которого находятся солдаты срочной службы, отличаются от характеристик корпуса, командующего профессиональными военными. Существует также различие между странами, в армиях которых есть офицеры-резервисты, и странами, в которых войска подчинены только кадровым офицерам. Одной из причин большого разнообразия характеристик военной профессии является диапазон функций, выполняемых армией в каждом конкретном случае. Разумеется, это связано с расширением роли армии. Чем она шире по сравнению с функциями, выполняемыми армией в бою или связанными с подготовкой к войне, тем больше точек контакта между военным и гражданским секторами. Фактором, в значительной степени формирующим характеристики военной элиты, является структура, в которой офицерский корпус получает базовую военную подготовку. При этом основным является различие между странами, имеющими военные академии, выпускники которых становятся кадровыми офицерами, не проходя срочную службу в качестве солдат, и странами, в которых офицерский статус получают только после нее. В странах, имеющих военные академии, существует тенденция подчеркивать уникальность военной профессии, включая ее разнообразные культурные аспекты. В странах, не имеющих академий, акцентируются те ее компоненты, которые обусловливают боеспособность армии. Разница между этими двумя подходами к военной профессии обусловлена также социальным составом офицерского корпуса. Речь идет о различии между офицерским корпусом, имеющим однородный социальный состав и общие Sociology, vol. 6 (1965), pp. 225–237; J. Van Doorn, The Soldier and Social Change (Beverly Hills: Sage Publications, 1975), pp. 98–100; C.C. Moskos, «Armed Forces and American Society: Convergence or Divergence»? in C.C. Moskos (ed.), Public Opinion and the Military Establishment (Beverly Hills: Sage Publications, 1971), pp. 271–294. 53 культурные коды, члены которого имеют приблизительно одинаковый опыт социализации, предшествующий армии, и офицерским корпусом с гетерогенным социальным составом, включающим в себя представителей разных статусных и культурных групп. Военные профессионалы, командные посты, занимающие получили в современных образование, весьма армиях отдалившее высокие их от традиционного имиджа военного62. Расширение их контактов с гражданскими элитами, как правило, способствует сближению мировоззрений – узкопрофессионального взгляда на вещи, присущего военным, и более широкого понимания внешнеполитических процессов, характерного для государственных деятелей. Растущее взаимопонимание между профессиональными военными и гражданским руководством способствует отходу кадровых офицеров от авторитарных предпочтений и росту признания ими важности демократических ценностей и процедур. Израиль отличается от западных стран по широте и интенсивности партнерства между военной и политической элитами, главным образом, в силу обстоятельств, сделавших его «нацией с оружием в руках». Поэтому в Израиле армия имеет более высокий социальный статус и в большей степени вовлечена в политические проблемы, чем это принято на Западе. В то же время, израильские гражданские лидеры в большей степени участвуют в решениях проблем национальной безопасности, так как многие из них служат в резерве и широко контактируют с военной элитой. Эти связи не сводятся к исключительно формальным отношениям, к ним относятся и контакты между офицерами и резервистами непосредственно в военных подразделениях, а также неформальные контакты с соседями и общим кругом знакомых. То обстоятельство, что офицеры заканчивают военную службу в относительно молодом возрасте (как правило, в 62 См.: A.D. Biderman and L. Sharp, «The Convergence of Military and Civilian Occupational Structures» // American Journal of Sociology, vol. 73, no. 4 (1968), pp. 381–389; K. Lang, «Technology and Career Management in the Military Establishment» in: M. Janowitz (ed.), The New Military (New York: Russell Sage Foundation, 1964), pp. 39–82. 54 45–50 лет) и начинают гражданскую карьеру, также не дает развиться тенденции к обособлению в среде военных. Зная, что они не в таком и далеком будущем уйдут из армии и будут работать в гражданском секторе, военные развивают и сохраняют свои гражданские связи. В результате этих контактов и ожиданий они, достигнув высокого положения в армии на завершающем этапе своей военной службы, начинают, по крайней мере до определенной степени, смотреть на многие вопросы с точки зрения гражданских лиц. Офицеры, оставившие регулярную армию относительно молодыми, продолжают поддерживать отношения со своими товарищами, находящимися на действительной службе, и занимают новые командные должности в резерве. Эти перекрестные социальные структуры способствуют сближению военной и гражданской элит. Благодаря им интенсифицируется обмен информацией и возникают общие концепции и терминология. Партнерство между гражданской и военной элитами не означает исчезновения границ между ними. Оно основано на правилах игры (как правило, неформальных), определяющих как легитимные области участия военных в гражданских делах, так и области профессиональной военной автономии, где влияние гражданских элементов чрезвычайно ограничено. Несмотря на то, что Израиль находится в состоянии длительного вооруженного конфликта, страна не живет как «осажденное общество» (society under siege). Его демократическая форма правления и повседневная гражданская жизнь весьма далеки от «осадной ментальности», которая развивается в условиях постоянного чрезвычайного положения. Израиль не превратился в гарнизонное государство, современную Спарту, управляемую «силовиками», жизнь которых полностью подчинена идее отражения внешней угрозы. Израилю удалось сохранить демократическую форму правления, а также гражданский контроль над армией, даже и в условиях постоянного существования под угрозой агрессии извне. Можно доказать, хотя это и звучит несколько парадоксально, что частичная вовлеченность армии в политику и гражданскую сферу помогла Израилю 55 сохранить демократическую форму правления и гражданский стиль жизни. Тенденция гражданской и военной сфер стремиться к сходству друг с другом путем частичной милитаризации гражданской деятельности и ограниченного «огражданствления» армии предотвратила превращение последней в отдельную касту, чувствующую себя чуждой ценностям гражданских элит и находящейся в конфликте с ними. Поэтому вероятность военного переворота в Израиле очень незначительна. Однако те самые особенности, которые делают военный переворот в Израиле маловероятным, дают возможность генералитету влиять на процесс принятия политических решений. Недостаточно точное определение механизмов гражданского контроля, противоречие между стремлением политиков к контролю над деятельностью армии и требованиями военных о предоставлении им свободы в принятии оперативных решений, давняя практика вовлечения офицеров высокого ранга в политику – все это обусловливает немалое влияние военных на решения, принимаемые политическим эшелоном. Как показала первая война в Ливане, результаты такого влияния могут не только нарушить нормальный процесс правления, но и подорвать национальное согласие, по крайней мере в тех случаях, когда военная эскалация представляется многим продуктом манипулятивного вторжения военных в политические процессы. Еще одним фактором, угрожающим существованию сложившейся демократической системы, является увеличение стоимости – как в человеческих, так и в материальных ресурсах – мер, принимаемых в последние десятилетия для обеспечения национальной безопасности. Основы израильской демократической системы сформировались в 1950-е – 1960-е годы, когда численность жертв в результате войн и враждебных боевых действий была сравнительно небольшой, а военные расходы поглощали относительно невысокий процент ВНП. Синайская кампания (1956) и Шестидневная война (1967) прошли со сравнительно небольшими потерями убитыми и ранеными, не потребовали разорительных расходов и быстро закончились. Однако в последующие десятилетия цена национальной безопасности как в военное время, так и в периоды между войнами резко возросла: ее обеспечение было оплачено гораздо большим числом человеческих жизней, не говоря уже о растущих материальных вложениях. Кроме 56 того, напряженное положение в сфере безопасности стало важным фактором, побудившим несколько десятков тысяч израильтян покинуть страну. Из-за роста оборонных расходов увеличилось политико-экономическое влияние военнопромышленного комплекса в целом. Третьей угрозой сложившейся системе общественно-политических отношений является ослабление национального согласия в отношении природы арабоизраильского конфликта и возможных способов его урегулирования. Эти фундаментальные идеологические диспуты значительно обострились после Шестидневной войны и привели к политической поляризации, в результате чего деятельность армии и других силовых структур, находившихся прежде в сердцевине национального консенсуса, стали подвергаться всё растущей общественной критике. Совершенно очевидно, что широкая общественная полемика по самым деликатным оборонным вопросам служит индикатором либерально-демократического характера израильской политической культуры, однако ее негативные последствия как для армии, так и для страны в целом также невозможно игнорировать. 57