2. Дисциплинарная власть и биовласть
реклама
Правительство РФ Национальный исследовательский университет Высшая школа экономики Факультет прикладной политологии Кафедра теории политики и политического анализа ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА На тему: «Власть вне субъекта: применимость концепции власти-знания Мишеля Фуко к анализу повседневных практик» Студент группы № 441 Кузянин А.Г. Научный руководитель: преподаватель Соболева И.В. Рецензент: профессор, д.п.н., к.и.н. Мусихин Г.И. Москва 2014 Содержание Введение 3 Обзор литературы 13 Глава 1. Концепция власти-знания Мишеля Фуко 18 §1. Связь между властью и знанием 19 §2. Дисциплинарная власть и биовласть 22 §3. Забота о себе как практика власти над собой 28 §4. Общая характеристика власти-знания 30 Глава 2. О применимости концепции власти-знания к анализу повседневных практик 32 §1. Анализ повседневных практик 33 §2. Фуко и Хайдеггер: возможно ли совмещение? 38 Глава 3. Функционирование власти в повседневных практиках 42 §1. Проявления власти в повседневных практиках 42 §2. Субъектность человека в повседневных практиках 46 §3. Общая характеристика функционирования власти в повседневных практиках 48 Заключение 49 Список используемой литературы 52 2 Введение В политической теории понятие власти является одной из самых обсуждаемых тем. Существует множество подходов к пониманию природы властных отношений, при этом каждый акцентирует внимание на своем специфическом наборе элементов, присущих власти. Во второй половине 20 века значительный вклад в развитие теории власти внесла так называемая дискуссия «о трех лицах власти»1. В ней были представлены три разные концепции, каждая из которых дополняла предыдущую и расширяла поле социальных отношений, в которых можно было обнаружить проявления власти. Либеральный плюралистский подход к пониманию власти, представленный Р. Далем, трактовал ее как способность влиять на поведение другого: «А обладает властью над Б в такой степени, в какой он может заставить Б сделать то, что Б не сделал бы иначе»2. Такая концепция была подвергнута критике со стороны представителей элитизма П. Бахраха и М. Баратца как излишне упрощающая властные отношения. Они утверждали, что важно рассматривать не только то, как А напрямую оказывает влияние на Б, но также и случаи, когда А имеет контроль над процессом принятия решения и отбором вопросов, которые могут быть вынесены на обсуждение в принципе3. Тем самым, власть трактовалась как контроль над повесткой дня. В свою очередь «радикальный» марксистский подход С. Льюкса отходит от бихевиоралистского видения власти, представленного в либеральных моделях плюрализма и элитизма. Для него власть проявляла себя не только в случаях влияния на поведение или выбор альтернатив, но и при формировании у людей «таких предпочтений, которые обеспечивают принятие ими своей роли в существующем порядке вещей»4. Власть Digeser P. The Fourth Face of Power // The Journal of Politics, 1992. Vol. 54, №4. P. 977-979 Dahl R. The Concept of Power // Behavioral Science, 1957. Vol. 2, №3. P. 202-203 3 Bachrach P., Baratz M.S. The Two Faces of Power // American Political Science Review, 1962. Vol. 56, № 4. P. 948 4 Льюкс С. Власть: Радикальный взгляд. М.: Изд. дом Гос. Ун-та – Высшей школы экономики, 2010. С. 45 1 2 3 проявляла себя как создание в сознании людей ценностей, противоположных их «реальным» интересам. Однако подобное различение лиц власти строится на серьезных предпосылках относительно самих действующих лиц властных отношений, субъекта и объекта. Во-первых, в основе власти видится конфликт интересов между двумя сторонами, он может быть открытым (Р. Даль), скрытым (П. Бахрах и М. Баратц) или латентным (С. Льюкс), и без наличия конфликта интересов отношения не являются властными. Во-вторых, в такой трактовке власть исключительно негативна и является ограничением действий другого и навязыванием чужой воли. В-третьих, концепции трех лиц власти строятся на предпосылке о существовании автономии индивида (либеральные концепции) или «реальных интересов» человека (марксистский подход). Вчетвертых, власть в указанных подходах является свойством субъекта отношений, она «принадлежит» ему и зависит от его намерений. Подобные допущения накладывают жесткие рамки, исключительно внутри которых можно анализировать проявления власти. В фокус анализа не попадают ситуации, в которых действия человека ограничиваются и структурируются, но в то же время нет конкретного «субъекта» власти, отправляющего ее: например, поведение человека в общественных местах структурируется социальными нормами, но мы не можем наблюдать активного «субъекта», который бы навязывал человеку образец должного поведения. Такие ситуации можно охарактеризовать как «повседневные практики», т.е. повседневные, привычные действия, которые не требуют наличие «рефлексирующего субъекта». Они совершаются рутинный образом без анализа того, в какой последовательности и каким образом их нужно выполнять. В качестве иллюстрации можно указать на нашу устную речь: «мы не рефлексируем правила языка (грамматики), когда говорим, притом что говорим (на родном языке) по большей части правильно»5. 5 Гаспарян Д.Э. Введение в неклассическую философию. М.: РОССПЭН, 2011. С. 67 4 Впоследствии дискуссия о трех лицах власти была развита многими учеными, которые предлагали критически пересмотреть само понятие власти в исторической ретроспективе6, расширить трактовку определения «третьего лица» в рамках марксизма7 или подвергнуть критике метод изучения власти с точки зрения социологического реализма8. Споры относительно понимания власти продолжаются и в наши дни. Например, можно отметить работы, посвященные концептуальному анализу власти в целом9 или ее структурноагентского измерения в частности10, на которые значительное влияние оказали идеи о трех лицах власти. Отдельным направлением данной дискуссии является рассмотрение концепции власти-знания М. Фуко в качестве «четвертого лица». Изначально рассмотрение работ Фуко в контексте трех лиц власти было предложено Льюксом, который подвергает критике «ультрарадикализм» власти-знания. Он рассматривает ее как воспроизводство «некоторых элементарных социологических представлений» и как скорее идеально-типическое историческое описание, нежели анализ механизмов и форм власти11. Однако также существует точка зрения, с позиции которой власть-знание можно отнести к новому, четвертому измерению власти. При этом приводятся аргументы как в пользу рассмотрения концепции Фуко в качестве продолжения дискуссии о лицах власти, так и анализируются границы подобного сравнения12. Если рассматривать дискуссию о трех лицах власти в сравнении с властью-знанием Фуко, то можно отметить следующие базовые отличительные особенности последней. Для либерального и марксистского Oppenheim F. ‘Power’ Revisited // The Journal of Politics, 1978. Vol. 40, № 3. P. 589-608 Smith G.W. Must Radicals Be Marxist? Lukes on Power, Contestability and Alienation // British Journal of Political Science, 1981. Vol. 11, № 4. P. 405-425 8 Isaac J.C. Beyond the Three Faces of Power: A Realist Critique // Polity, 1987. Vol. 20, №1. P. 4-31 9 Ледяев В.Г. Власть: концептуальный анализ. М.: РОССПЭН, 2001. 10 Bevir M. Foucault and Critique: Deploying Agency against Autonomy // Political Theory, 1999. Vol. 27, №1. P. 65-84; Bates S. Re-structuring Power // Polity, 2010. Vol. 42, №3. P. 352-376 11 Льюкс С. Власть: Радикальный взгляд. М.: Изд. дом Гос. Ун-та – Высшей школы экономики, 2010. С. 140, 142-143 12 Digeser P. The Fourth Face of Power // The Journal of Politics, 1992. Vol. 54, №4. P. 978-1007 6 7 5 подходов власть была свойством, принадлежащим некоторому активному субъекту, при этом сам субъект существует до властных отношений, обладает собственной волей, которую затем успешно или неуспешно реализует во властных отношениях. Для Фуко власть не мыслится как вещь или свойство, субъект не обладает властью. Наоборот, субъект конструируется в отношениях власти и знания13, он не существует до самих властных отношений. Власть не может принадлежать кому-либо конкретно, она дисперсно распространена в социальных отношениях и «исходит отовсюду» в них14, так как она неотделима от знания. Отсутствие целостной теории власти и раскрытие отдельных ее аспектов на протяжении всего периода творчества Фуко стало причиной появления множества интерпретаций его работ и взглядов на власть. Тем не менее, в одной из своих последних работ он четко определил, что «власть проявляет себя в ситуациях, когда одни действия структурируют спектр возможных других действий»15. Сам Фуко наглядно выявлял проявления власти на примере дисциплинарных практик и институтов (тюрем, больниц, школ и пр.). Однако у Фуко отсутствует столь же подробный анализ того, как власть проявляет себя в повседневной жизни и практиках, когда не происходит открытого столкновения норм. Подобный анализ повседневности позволил бы расширить наше понимание не только того, как субъект конструируется в отношениях, но также привнес бы ясность в способы поддержания границ сформированной субъектности человека. Таким образом, актуальность настоящей работы обуславливается, во-первых, широкой и продолжающейся в настоящее время дискуссией о концепциях власти, в том числе о концепции власти Фуко, во-вторых, отсутствием подробного анализа у самого Фуко проявлений власти в повседневных практиках человека. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. С. 283-284 Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. С. 193 15 Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry, 1982. Vol. 8, №4. P. 791 13 14 6 В данной работе мы утверждаем, что возможно использовать концепцию власти-знания Фуко для анализа власти в повседневных практиках. Мы обосновываем эту возможность через несколько более широкую трактовку концепции с помощью философии и аналитики повседневности М. Хайдеггера16. Мы рассмотрим, как Хайдеггер описывал повседневные практики и роль человека в них, чтобы затем выявить проявления власти в повседневности. Также для удобства анализа мы опираемся на разделение творчества Фуко на три периода17: археологический (до выхода «Археологии знания» в 1969 г.), генеалогический (до выхода первого тома «Истории сексуальности» в 1976 г.) и этический (после 1976 г.). Это необходимо для того, чтобы, во-первых, показать эволюцию мысли Фуко и, во-вторых, чтобы обозначить смещения в акцентах его исследований, которые происходили в результате некоторых методологических изменений18. Проблема исследования заключается в определенном противоречии между «знанием» о том, как власть проявляет себя в дисциплинарных институтах, и «незнанием» того, как она функционирует в повседневных практиках. Иными словами, у Фуко есть подробный анализ власти на примерах дисциплинарных институтов современного общества. Но с другой стороны, в его трудах отсутствует подробное описание того, как власть проявляет себя в повседневных практиках, т.е. тогда, когда человек находится в состоянии непроблематичного существования или в состоянии отсутствия явно конфликта интересов. Он может совершать привычные действия, вести обычный распорядок дня, поддерживать повседневные контакты с окружающими, – в целом заниматься привычной деятельностью, порой даже не задумываясь над тем, как именно он выполняет те или иные См. подробнее: Gordon N. Foucault’s Subject: An Ontological Reading // Polity, 1999. Vol. 31, №3. P. 395-414; Prado C.G. Foucault’s Legacy. London: Continuum International Publishing, 2009. P. 19-42 17 Ibid. P. 396 18 Давыдов Ю.Н. У истоков социологического постмодернизма // История теоретической социологии. Социология второй половины XX – начала XXI / Давыдов Ю.Н., Филиппов А.Ф. и др. М.: Академический Проект; Гаудеамус, 2010. С. 204 16 7 вещи. Одновременно с этим человек вписан во множество социальных отношений, исполняет разные социальные роли, а значит спектр его возможных действий ограничен этими ролями и отношениями. Как именно происходит функционирование власти в повседневности? Возможно ли анализировать власть в ситуациях непроблематичного существования? И как происходит воспроизводство субъектности человека в повседневных практиках? Такая постановка проблемы позволит критически оценить возможность расширения спектра анализа властных отношений путем рассмотрения повседневных практик как области проявления власти, что дополнит дискуссию о «трех лицах власти» и предоставит новое проблемное поле для ее исследования. Объектом исследования выступает концепция власти-знания М.Фуко. Предмет – механизмы функционирования и проявления власти-знания, применимые для анализа повседневных практик. Цель работы – выявление механизмов функционирования и проявления власти-знания в повседневных практиках. Иными словами, планируется рассмотреть концепцию власти-знания Фуко и выделить те механизмы власти, которые подходят для анализа повседневных практик. Для достижения указанной цели необходимо выполнить следующие задачи: 1. Выделить основные аспекты концепции власти-знания М. Фуко на основании его работ археологического и генеалогического периодов; 2. Обосновать возможность применимости концепции власти-знания к анализу повседневных практик с помощью аналитики повседневности М. Хайдеггера; 3. Проанализировать, как функционирует власть в повседневных практиках путем рассмотрения повседневности через призму власти-знания; 4. Выявить механизмы поддержания субъектности и источник власти в повседневных практиках. 8 Стоит отметить, что в цель работы не входит создание отдельной концепции власти – подобная постановка была бы излишне амбициозной для формата данной работы. Также в цель не входит выявление новых причинноследственных связей или моделей властных отношений. Задача данной работы – показать, как возможен анализ властных отношения в повседневных практиках, в ситуациях, в которых менее всего нам кажется, что мы вовлечены во властные отношения. Перед тем, как дать определение некоторым понятиям, используемым в настоящей работе, следует сказать о методологии и методе исследования. В основе методологии лежит номиналистическое представление о власти, в русле которого выстраивал свои поздние работы Фуко. Под номинализмом в данном случае подразумевается то, что при анализе власти мы не постулируем существование определенных структур или институтов, обладающих властью и распоряжающихся ей. Также не подразумевается существование каких-либо свойств у субъектов (будь то суверенитет или автономия) до властных отношений, на основе которых возможно само возникновение власти. Власть рассматривается как «имя, которое дают сложной стратегической ситуации в данном обществе»19, это общее название для класса явлений, связанных с изменением спектра возможных действий человека и проявляющих себя в том или ином облике в конкретных ситуациях и практиках. Иными словами, в нашем исследовании мы исходим из позиции того, что не существует власти самой по себе, власти как отдельной сущности в абстрактном и внеисторическом понимании. Стоит отметить, что в основе методологии лежит не сама концепция власти-знания Фуко, а одинаковые методологические позиции, на основе которых будет строиться изучение власти-знания. Основным методом в работе выступает критический концептуальный анализ, с помощью которого планируется определение в концепции властизнания тех аспектов, благодаря которым мы можем изучать проявление 19 Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. С. 193 9 власти в ситуациях повседневных практик. Мы планируем выделить в концепции власти-знания те элементы, которые будут применимы для анализа повседневных практик, что позволит ответить на вопрос о том, как возможно изучение власти в повседневности. При этом под концепцией власти-знания подразумевается то, что Мишелем Фуко предоставляется не теория как законченное учение о власти20, но определенный способ понимания того, как власть проявляет себя в отношениях, с помощью каких средств она функционирует и какими свойствами обладает. Это некая общая отправная идея, которая может быть применена для анализа открытого перечня ситуаций и практик. Повседневность мы определяем как непроблематичное существование человека, в котором он не производит аналитического разделения окружающего мира на отдельные объекты, в том числе не выделяя себя из окружающего мира. И хотя подобное существование и есть существование конкретного человека21, но в состоянии повседневности он не рефлексирует, т.е. не рассматривает окружающий мир как мир, разделенный на объекты, а себя как отдельное от этого мира «я» во всей совокупности социальных отношений, в которые погружено его «я». Иными словами, повседневность есть существование в состоянии единства, не разделенного посредством языка на разные объекты, в состоянии осуществления непроблематичных и привычных практик взаимодействия с окружающим миром. Под практиками мы подразумеваем способы обращения с теми или иными смыслами, нормами, вещами или явлениями в общем 22. Для практик важен тот фон, на котором они осуществляются, так как от последнего зависит сам способ интерпретации практик. При этом фон довольно сложно определить в исчерпывающих терминах23, так как сам он является основой 20 Foucault M. The Confession of the Flesh // Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings 1972-1977 / ed. Colin G. New York: Pantheon, 1980. P. 199 21 Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 114 22 См.: de Certeau M. The Practice of Everyday Life. University of California Press, Berkeley, 1984. P. 31-40 23 Dreyfus H. Being-in-the-World. A Commentary on Heidegger’s Being and Time. Division I. Cambridge: MIT Press, 1991. P. 7-8 10 для возможности языкового определения. Мы определим фон как некоторый набор знаний о том, как должны функционировать практики. Фон является частным для каждой отдельной культуры, в этом фоне происходит социализация человека24. Тем самым, если человек сталкивается с непривычными для него практиками, они являются непривычными в той степени, в какой они не находят своего отражения в фоновом знании о практиках для представителя данной культуры. Структурно работа состоит из трех глав. В первой главе дается общее изложение концепции власти-знания Фуко с учетом изменения в фокусе анализа на его ранних и поздних этапах мысли. Будет проанализирована связь между властью и знанием, воплощением власти в дисциплинарных практиках и биополитике, а также реализация власти над собой в случае заботы о себе. Во второй главе будет предоставлен общий взгляд на аналитику повседневности Хайдеггера, чтобы впоследствии обосновать возможность применения концепции власти-знания к анализу повседневных практик. В третьей главе анализируются властные отношения в повседневности, в частности дается описание того, как власть проявляет себя в повседневных практиках, какими свойствами ее можно охарактеризовать, а также как происходит поддержание и изменение субъектности человека в повседневности. Положения, выносимые на защиту: 1. Концепция власти-знания М. Фуко фокусирует внимание не на сущности власти, а на ее проявлениях. Фуко не предоставляется теория власти, он обозначает ее как концепцию, как определенное понимание того, как может проявлять себя власть. Он связывает ее со знанием, так как оно лежит в основе дискурса, конструирующего субъекта отношений и, тем самым, структурирующего его поведение. Власть может проявлять себя в Волков В., Хархордин О. Теория практик. СПб.: Издательство Европейского Университета в СанктПетербурге, 2008. С. 38 24 11 дисциплинарном или биополитическом виде, а также может практиковаться над самим собой. Это возможно в силу того, что власть основывается на знании (о норме, о ценностях, о целях, о своих возможностях и пр.). Власть дисперсна, она не локализована в каком-либо центре, будь то государство или административный аппарат. Фуко предлагает широкую трактовку властных отношений, которые выходят за границы конфликта интересов моделей власти, описываемых в дискуссии о «трех лицах власти». 2. Концепцию власти-знания можно применить для анализа не только ситуаций столкновения норм, но и при изучении повседневных практик. Повседневные практики, анализ которых представлен в работах М. Хайдеггера, представляют собой непроблематичное существование человека, когда мир предстает в качестве привычного. Человек в повседневности не действует как «личность», он не рефлексирует и не отделяет себя от окружающего мира, он выполняет повседневные действия, воспринимает происходящее целиком, не разделяя мир на отдельные предметы и явления. 3. анализа Возможность использования повседневных методологическими и практик онтологическими концепции власти-знания для обуславливается схожими позициями Фуко между и Хайдеггером. В частности, оба мыслителя описывает не «сущность», а «возможность», а также оба разделяют схожее представление свободы, благодаря которой вообще возможно существование в мире. 4. Рассмотрение повседневных практик сквозь призму власти- знания позволяет нам зафиксировать, что власть проявляется в виде знания о повседневных практиках. Поведение человека структурируется усредненными способами поведения представителей его культуры и сообщества. Это знание о практиках определяет, что человек вообще рассматривает в качестве возможного действия, и как он может эти действия выполнить. Подобное знание формируется у человека практически, а его субъектность поддерживается воспроизводством этих практик и тем, что он может поменять знание о них и о себе через заботу о себе. 12 Обзор литературы М. Фуко является одним из самых влиятельных мыслителей современности, и спустя 30 лет с его смерти вышло множество книг, статей и сборников, посвященных интерпретации его трудов или применению разработанных им концепций во многих научных направлениях. Безусловно, в рамках одной работы, невозможно осветить все многообразие научной литературы, посвященной Фуко. Мы остановимся на источниках, так или иначе касающихся концепции власти Фуко. Фуко как представителю французской мысли второй половины ХХ века присуще изложение материала в жанре, схожим с художественной литературой, который неотделим от автора и показывает особенность его хода рассуждений. Однако это порождает определенные трудности, связанные с восприятием материала. Этим можно объяснить то, что интерпретации работ Фуко посвящено множество книг, дающих общее «введение» в его мысль25, или затрагивающих отдельные стороны его работ, как, например, понятие политического26, понятие свободы и суверенитета27 или медицинской власти над телом28. Сравнению концепции власти в работах Фуко, С. Льюкса и Н. Пуланзаса посвящена статья М. Филпа «Foucault on Power: A Problem in Radical Translation?»29. В ней предоставляется детальный анализ концепции власти в сравнении со структурным видением власти Пуланзасом или агентским подходом к ней Льюкса. Основной отличительной чертой Фуко является то, что он «уходит от вопроса конфликта интересов»30 и выводит власть в новую область, в сферу создания сопротивления (resistance). Но в своих рассуждениях Фуко недостаточно явно определил понятие силы Falzon C., O’Leary T., Sawicki J. Blackwell Companions to Philosophy: Companion to Foucault. Somerset: Wiley-Blackwell, 2013; May T. Philosophy of Foucault. Durham: Acumen, 2006; Taylor D. Michel Foucault: Key Concepts. Durham: Acumen, 2010 26 Simons J. Foucault and the Political. London: Routledge, 1995 27 Prozorov S. Foucault, Freedom and Sovereignty. Abingdon: Ashgate Publishing Group, 2007 28 Porter R., Jones C. Reassessing Foucault: Power Medicine and the Body. London: Routledge, 1998 29 Philp M. Foucault on Power: A Problem in Radical Translation? // Political Theory, 1983. Vol. 11, №1. P. 29-52 30 Ibid. P. 49 25 13 (force), что, по мнению автора, заставляет нас расценивать тезис о сопротивлении как одно из допущений позиции Фуко. Дисциплинарному аспекту власти посвящена работа У. Коннолли «Discipline, Politics, and Ambiguity»31, где приводится описание современных способов дисциплинарного контроля с позиции создания либерального и марксистского представления об индивидуальном «я». Приводя сравнения мысли Фуко с марксистским видением общества и социальных отношений, Коннолли приходит к выводу о том, что нет таких социальных ролей или позиций для индивидуального «я», которые бы идеально раскрывали все его характеристики одновременно. Тем самым, каждый способ жизни одновременно раскрывает «я» и ограничивает его32, приводя нас к осознанию и принятию отрицательного как необходимого элемента блага. Анализ соотношения свободы и истины Ч. Тэйлора33 показывает, что в логике Фуко нельзя избежать властных отношений и оказаться «свободным» в привычном понимании этого слова. Это невозможно в силу того, что пронизывающие все общество системы власти основываются каждая на своем понимании истины. Далее Тэйлор критикует Фуко за непоследовательность построения собственных рассуждений, которые невозможно объединить в рамках единой теории. Однако сама критика Тэйлора ставится впоследствии под вопрос Коннолли, видящим в ней неточную интерпретацию Фуко34, на основе которой Тэйлор дополняет мысль последнего в вопросах теории истины. Тэйлор отчасти соглашается с замечаниями35, но тем не менее акцентирует внимание на противоречие в идеях Фуко. С одной стороны, он создает новый взгляд на то, что мы привычно считали истиной и на привилегированное положение науки как источника знания, но с другой стороны Фуко оставляет эти идеи незаконченными в том смысле, что в поздних работах он предоставляет Connolly W. Discipline, Politics, and Ambiguity // Political Theory, 1983. Vol. 11, №3. P. 325-341 Ibid. P. 339 33 Taylor Ch. Foucault on Freedom and Truth // Political Theory, 1984. Vol. 12, №2. P. 152-183 34 Connolly W. Taylor, Foucault, and Otherness // Political Theory, 1985. Vol. 13, №3. P. 365-376 35 Taylor Ch. Connolly, Foucault, and Truth // Political Theory, 1985. Vol. 13, №3. P. 377-385 31 32 14 несколько иную риторику по их обоснованию. Таки образом, Фуко одновременно открывает завесу над теорией истины и ее соотношением с властью и маскирует четкую логику аргументации. Другое противоречие в идеях Фуко отмечает Т. Кинан36. Раскрывая связь между отношениями власти и познания, Фуко устанавливает связь между двумя явлениями в практической политической сфере. Но, как отмечал Ю. Хабермас, остается неясным вопрос, почему возникают отношения власти, почему возникает необходимость навязывания своего знания другим. Тем самым, Фуко тесно переплетает власть со знанием, однако внутри концепции власти-знания образуется некоторый пробел37. В свою очередь работа Кинана нацелена на прояснение противоречивости Фуко, но не с задачей критики, а для возможности новых интерпретаций работ мыслителя. Также в некоторых работах находят у Фуко одновременно и критику современного устройства общества, и одновременно следование одной из политических позиций внутри политического устройства самого этого общества38. В то же время поздние работы Фуко, посвященные сексуальности, позволяют пересмотреть критику работ Г. Маркузе по этой тематике39. Безусловно, различный методологический подход Фуко и Маркузе будет выступать препятствием по совмещению двух теорий. Но оба мыслителя схожи в том, что сексуальность подвержена сильному влиянию извне, со стороны социальных норм и практик. Также труды Фуко используются как отдельная критическая позиция, с которой происходит лучшее понимание существующих теоретических подходов, в частности подхода историка политической мысли Дж. Покока40. Keenan T. The “Paradox” of Knowledge and Power: Reading Foucault on a Bias // Political Theory, 1987. Vol. 15, №1. P. 5-37 37 Ibid. P. 6 38 Hooke A. The Order of Others: Is Foucault’s Antihumanism against Human Action? // Political Theory, 1987. Vol. 15, №1. P. 38-60 39 Horowitz G. The Foucaultian Impasse: No Sex, No Self, No Revolution // Political Theory, 1987. Vol. 15, №1. P. 61-80 40 Corlett W. Pocock, Foucault, Forces of Resistance // Political Theory, 1989. Vol. 17, №1. P. 77-110 36 15 К проблеме субъекта политической теории и политики в целом обращается Дж. Исаак41. Он утверждает, что субъектом политической теории, несмотря на существующую критику со стороны сторонников мысли Фуко, до сих пор выступает человек с его практиками, отношениями и противоборствами с другими. Тем не менее, нельзя не брать во внимание Фуко с его примерами деконструкции концепции человека с помощью власти-знания. Основной темой для политической теории должна выступать реконструкция гуманизма для дальнейшей критики механизмов подавления в современном обществе42. Сравнительному анализу Фуко и Франкфуртской школы посвящена статья Т. Маккарти «The Critique of Impure Reason»43. В частности автором отмечается сходство в том, что обе позиции воспринимают способность мышления как «не-чистую» (в противопоставление Канту), т.е. укорененную в социальных отношениях и испытывающую влияние с их стороны. Также существует сходство в отрицании декартовского представления о человеке как об автономном рациональном субъекте, и обоими подходами постулируется важность исследования социальных отношений на практике. Однако отличия заключаются в методологическом подходе и конечной цели исследования: если Фуко придерживался скорее целью деконструкции субъекта отношений, то Франкфуртская школа нацеливалась на его реконструкцию44. Отдельный критический анализ книги «Надзирать и наказывать» был проведен Дж. Миллером45, который проводит аналогии с философией Ф. Ницше. Другие схожие аспекты, но уже с феминистской теорией, отражает в своей работе Т. Аладжем46. Isaac J. On the Subject of Political Theory // Political Theory, 1987. Vol. 15, №4. P. 639-645 Ibid. P. 644 43 MacCarthy T. The Critique of Impure Reason: Foucault and the Frankfurt School // Political Theory, 1990. Vol. 18, №3. P.437-469 44 Ibid. P. 447 45 Miller J. Carnivals of Atrocity: Foucault, Nietzsche, Cruelty // Political Theory, 1990. Vol. 18, №3. P. 470-491 46 Aladjem T. The Philosopher’s Prism: Foucault, Feminism, and Critique // Political Theory, 1991. Vol. 19, №2. P. 277-291 41 42 16 К вопросу о роли сопротивления (resistance) в концепции власти у Фуко обращается Б. Пикетт47. Обращая внимание на то, что идея о сопротивлении последовательно освещалась Фуко на всех трех этапах его творчества, автор отмечает особенность сопротивления для обоснования возможности политического действия. В то же время всеобъемлющий характер власти указывает на то, что политика сопротивления также может зародиться в любых социальных отношениях, при этом зачастую там, где появление сопротивления предполагалось меньше всего, ведь «практика сопротивления напрямую связана с практикой создания собственного “я”»48. Радикальную критику «аналитики власти» проводит Дж. Джонсон49. Он рассматривает Фуко наряду с представителями «постмодернизма», направления критического восприятия современности, как мыслителей, которые производят анализ с определенных позиций, при этом постулируя свою беспристрастность. Более того, по мнению Джонсона «консенсус» постмодернистов относительно современности является не только ложным, но и ведет политическую теорию по ложному направлению исследования 50. Вместо этого он предлагает не отказываться от нормативного восприятия политики. Таким образом, работы Фуко действительно вызывали широкую дискуссию в рамках политической теории, в ходе которой была представлена как критика его работ, так и возможности использования предложенных им концепций для анализа различных явлений. Далее в нашей работы мы подробно рассмотрим концепцию власти-знания Фуко, сконцентрировав внимание на том, как власть закрепляется в знании, т.к. это позволит нам в дальнейшем анализировать функционирование власти в повседневных практиках. Pickett B. Foucault and the Politics of Resistance // Polity, 1996. Vol. 28, №4. P. 445-466 Ibid. P. 464 49 Johnson J. Communication, Criticism, and the Postmodern Consensus: An Unfashionable Interpretation of Michel Foucault // Political Theory, 1997. Vol. 25, №4. P. 559-583 50 Ibid. P. 560 47 48 17 Глава 1. Концепция власти-знания Мишеля Фуко Ранее мы говорили о том, что особенность идей Фуко заключается в том, что он не представляет концепции в завершенном виде в рамках одного произведения. Наоборот, он оставляет возможность на смещение акцентов при рассмотрении тех или иных явлений, что позволяет рассмотреть наше общество и функционирующие в нем нормы с разных позиций. «Аналитика власти» не является исключением. На различных этапах творчества мы можем увидеть разные подходы к описанию власти. На археологическом этапе она тесно ассоциировалась с дискурсивными формациями, которые сами создают во внешнем мире объекты, подверженные дальнейшему изучению или другим действиям51. На генеалогическом периоде власть тесно переплеталась с тканью социального, накладывающей сеть на отношения между людьми в обществе и не подразумевающей возможного выхода за пределы власти52. На этическом этапе Фуко предоставляет более общий взгляд, он пишет, что «власть проявляет себя в ситуациях, когда одни действия могут структурировать спектр возможных других действий»53. Нельзя утверждать, что Фуко кардинально меняет свое представление о власти. Тем не менее, раскрытие разных аспектов ее проявления вносит существенный вклад в понимание механизмов функционирования власти. В данной главе мы планируем рассмотреть разные аспекты концепции властизнания. В первом параграфе будет представлен общий подход к определению власти-знания. Далее мы рассмотрим дисциплинарное и биополитическое проявление власти. В третьем параграфе мы рассмотрим заботу о себе как практику власти над собой, и затем просуммируем основные пункты концепции власти-знания, необходимые для последующего анализа повседневных практик. Фуко М. Археология знания. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2012. С. 101-102 Foucault M. Power and Strategies // Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings 1972-1977 / ed. Colin G. New York: Pantheon, 1980. P. 141-142 53 Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry, 1982. Vol. 8, №4. P. 791 51 52 18 §1. Связь между властью и знанием Прежде чем описать логику Фуко по выявлению проявлений дисциплинарной власти и биовласти в современном обществе, необходимо в общем виде реконструировать те методологические шаги, которые привели его к возможности самой постановки исследовательского вопроса относительно указанных двух аспектов власти. Археологический период творчества Фуко был в целом посвящен изучению дискурсивных формаций и пределов различных дискурсов, в частности дискурсов психиатрии и исторической науки. При этом дискурсивные формации он понимал как единую «систему рассеивания», закономерность и порядок «между объектами, типами высказываний, понятиями и тематическими выборами»54. Иначе говоря, дискурсивные формации есть определенный образ представления объектов, который внутренне является однородным, т.е. такой образ представления «помещает» объекты в единую систему координат. Подобная система координат внутри дискурса признается истиной, определяемой как «совокупность приемов, позволяющих в каждое мгновение и каждому произносить высказывания, которые будут рассматриваться как истинные»55. С помощью археологического метода Фуко прослеживает этапы закрепления дискурсивных формаций в социальных институтах, экономических процессах и общественных отношениях56. Тем самым, Фуко показывает процесс того, как определенное представление об истине закрепляется в социальных институтах через дискурс и впоследствии воспроизводится в обществе. Связь между представлением (или знанием) об истине и ее воспроизводством обосновывается через власть-знание. Истина, по мнению Фуко, тесно связана с отношениями власти, которые воспроизводят и поддерживают ее. Они расширяют присутствие Фуко М. Археология знания. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2012. С. 91 Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 1. М.: Праксис, 2002. С. 291 56 Фуко М. Археология знания. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2012. С. 298 54 55 19 данной истины в социальных отношениях и оказывают политическое вмешательство на «действительность, которая нас окружает и которая встроена в нас самих»57. Истина как определенное знание говорит нам о том, что есть в действительности, что существует и что мы должны воспринимать как реальное. Такое видение закрепляется в различных институтах в виде норм и ценностей, которые затем транслируются людям и формируют у них определенное видение реальности, соответствующее основополагающей истине дискурса. С помощью генеалогического метода Фуко показывал, как исторически складывались институты, определяющие, что является истиной, а что нет. Подобные институты, подкрепляемые научным знанием, обладали возможностью трактовать норму и не-норму, определять тот образец поведение или жизни, которому должен следовать каждый в обществе. «Нет власти без рационального использования дискурса об истине, который проявляется во власти, исходит от власти и действует посредством нее»58. Власть закрепляет знание об истине в нас самих, поэтому мы становимся проводниками власти. Однако подобное знание об истине не является чем-то абстрактным, истиной выступает знание о любом явлении, которое считается достоверным. Истинным может быть знание как об устройстве общества, о законах природы, о трактовке справедливости или свободы, так и знание о себе, о своих социальных ролях, о своем характере и способностях. «Мы также подчинены истине в том смысле, что она творит закон»59, согласно которому мы выстраиваем свое поведение и восприятие мира и себя в этом мире. Таким образом, власть неотделима от знания, так как в соответствии со знанием мы выстраиваем свое поведение, а само знание закрепляется с помощью власти в различных социальных институтах, воспроизводящих его. Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2002. С. 301 58 Фуко М. Нужно защищать общество. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975-1976 учебном году. СПб.: Наука, 2005. С. 43 59 Там же. 57 20 Фуко не ограничивался общим определением власти, напротив, он утверждал, что «изучать власть нужно там, где … она оказывается воплощена в реальных и действенных формах практики»60. В своих работах «Надзирать и наказывать» и в первом томе «Истории сексуальности» Фуко анализировал одновременное появление наук об обществе и определенных техник управления обществом в начале XIX века. Между проявлениями власти и знанием есть сильная связь, заключающаяся в том, что «власть и знание непосредственно предполагают друг друга; что нет ни отношения власти без соответствующего образования области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти»61. Власть и знание взаимно обуславливают друг друга62 в том смысле, что они оба предоставляют мир в познаваемой и управляемой форме. Познание возможно лишь в той степени, в которой власть установила познаваемый объект в качестве существующего. Управление объектами возможно лишь потому, что было установлено некоторое знание об управляемом объекте. Фуко не отождествляет полностью власть со знанием, он указывает на то, что одно и то же явление имеет различные свойства и последствия в разных плоскостях анализа. Отдельное рассмотрение отношений власти и процесса познания заведомо вводит разграничение между властью и знанием. Отказ от подобных предпосылок анализа позволяет Фуко проследить связь между властью и знанием, между производством объектов и субъектов отношений и последующим их закреплением в системе знания, признаваемого истинным. Фуко подробно останавливается на анализе примеров властных отношений, выделяя 2 их формы: дисциплинарная власть и биовласть. Выявляя механизмы их функционирования, он показывает, что знание конструирует и воспроизводит субъекта отношений. Там же. С. 47 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. С. 32 62 Фуко М. Использование удовольствий. История сексуальности. Т. 2. М.: Академический проект, 2004. С. 10 60 61 21 §2. Дисциплинарная власть и биовласть В работе «Надзирать и наказывать» Фуко описывает тип власти, называемой дисциплинарной, которая формирует субъектность людей, делая из них участников социальных отношений согласно определенному образцу. Такая власть формирует представление о людях как о субъектах отношений, которые можно изучать и идентифицировать с помощью различных дискурсов, как, например, медицинский, «научный» или уголовно- правовой63. Дисциплины, или методы контроля над действиями тела, подчиняющие его и навязывающие «отношения послушания-полезности»64, возникают в XVII столетии, когда встает необходимость контроля над людьми в целях защиты государства и его границ. Дисциплинарная власть нацелена не на тело человека в целом, но на отдельные элементы: положение рук, головы, способ ходьбы, точность и быстрота движений и пр. Дисциплина порождает не только «послушные тела», но и функционирует на уровне воли человека, формируя «отношение, которое в самом механизме делает тело тем более послушным, чем более полезным оно становится, и наоборот»65. Иными словами, чем более человек соответствует определенной дисциплине, тем сильнее становится его связь с ней. Это происходит на уровне его осознания себя как субъекта, отвечающего определенным идеалам и нормам должного поведения, а также на уровне его практик. Человек не просто начинает воспринимать себя как определенного конституированного субъекта, но и действует согласно тому, как должно действовать такому типу субъекта. Действия приобретают по статус мере дальнейшего привычных. дисциплинирования Практики становятся человека менее рефлексируемыми, так как стирается граница между субъектом и человеком, последний перестает отделять себя от своей субъектности в социальных Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. С. 28-29 Там же. С. 122-123 65 Там же. С. 123 63 64 22 отношениях. Фуко демонстрирует это на примере того, как в XVIII веке из мужчин, призываемых на службу, «изгоняли крестьянина» и придавали им «облик солдата»66. Дисциплинарные практики создают тело, которое «является одновременно телом производительным и телом подчиненным»67. При этом производительным означает то, что тело выступает в роли рабочей силы по производству некоторого блага для общества. Благо не обязательно должно быть материальным, ровно так же, как подчинение тела может обеспечиваться не только путем физического принуждения. Фуко указывает на то, что существуют более тонкие средства достижения подчинения тела, которые основаны на «знании» тела, называемые «политической технологией тела»68. Подчиненность можно обеспечить через знание, утверждающее необходимость следовать установленным нормам в силу их объективности, научности и истинности, их полезности для нас самих. Технологически результат достигается через диффузные и лишенные целостности пути и методы, через «микрофизику» власти. Власть осуществляется не через какой-либо центральный институт, она не обладает внутренней целостной структурой, она «не проявляется как простая обязанность или запрет» со стороны тех, кто ее отправляет и якобы ею «обладает». Власть «захватывает последних, передается через и сквозь них; она оказывает давление на них, точно так же, как они, борясь против нее, сопротивляются ее хватке»69. Иными словами, «микрофизика» власти обеспечивается путем того, что отправляемые ею нормы локализованы не в едином «центре власти», но исходят отовсюду и могут быть найдены во многих социальных практиках. Как уже отмечалось ранее, дисциплинарные практики нацелены не на «тело в целом», но на отдельные элементы. Такая власть «разделяет, Там же. С. 121-122 Там же. С. 30 68 Там же. С. 31 69 Там же. 66 67 23 анализирует, различает», в ее основе лежит не создание общей подчиняемой массы людей. Напротив, общую массу тел она превращает в «множественность индивидуальных элементов», «дисциплина фабрикует личности, … рассматривает индивидов и как объекты власти, и как орудия ее отправления»70. Закрепляя нормы индивидуально, дисциплинарная власть образует поле, в котором воспроизводство этих норм обеспечивается с множества сторон. Человек, погруженный в общество, постоянно сталкивается с дисциплинарными практиками, так как каждый член общества является индивидуальным носителем дисциплины. Конечно, степень дисциплинированности может варьироваться от человека к человеку, но в целом поддержание устоявшихся практик обеспечивается за счет их распространенности и неосознаваемости. Также воспроизводство подобных практик осуществляется из институтов, таких как семья, школа, место работы и пр. Институциональная структура общества стала напоминать тюрьму в том смысле, что в обществе используется карательная и пенитенциарная техника для наказания людей, отступающих от принятых норм. «Карцерный архипелаг переносит эту технику из тюремного института на все общественное тело»71, применяя нормализующую власть «ко всему множеству противозаконностей во всем многообразии их природы и происхождения»72. Нормализации в современном дисциплинарном обществе подвержены все девиантные формы поведения, начиная от преступлений и заканчивая неровным почерком или держанием ручки при письме в левой руке. Нормой при этом выступает некоторый стандарт, подтвержденный научным знанием, административным решением или традицией, религией – словом, некоторое знание, признаваемое в качестве объективного или необходимого. «Муштра соседствует с другими формами контроля, на которые она опирается: с медициной, общим образованием и религиозным Там же. С. 152 Там же. С. 264 72 Там же. С. 273 70 71 24 наставлением»73. Одновременно с этим «успех дисциплинарной власти объясняется использованием простых инструментов: иерархического надзора, нормализующей санкции и их соединения в специфической процедуре – в экзамене»74. О человеке начинают судить по тому, насколько хорошие оценки он получает в процессе обучения, насколько верно он исполняет указания вышестоящих, насколько он соблюдает традиции, насколько он соответствует критериям здоровья и пр. Если регистрируется отклонение от нормы, то к человеку применяются нормализующие санкции. Стоит отметить, что не всегда указанные санкции являются физическими: моральное порицание или высказывание неодобрения также выступает в роли санкции. Более того, зачастую человек сам понимает, почему к нему были применены санкции, так как он сам является носителем определенных дисциплинарных норм. Следует отдельно акцентировать внимание на том, что человек сам выступает носителем норм, так как этот аспект важен для описания функционирования властных отношений в повседневности. Данные нормы будут выступать в качестве определенного знания о том. Каким должно быть поведение в той или иной ситуации. Это знание позволяет контролировать действия и мысли человека без непосредственного присутствия отправителя власти (учителя, врача и пр.). Субъект отношений сам начинает выступать в качестве того, кто контролирует его поведение. Этот контроль осуществляется со стороны норм, которые субъект усвоил в ходе социальных отношений. В связи с этим «микрофизика» власти заключается в том, что человек сам является отправителем власти благодаря знанию, на основе которого сформирована его субъектность. Иными словами, власть исходит из каждого носителя знания, она предоставляет субъекту набор возможных действий в той или иной ситуации, соответствующий определенной норме поведения. 73 74 Там же. С. 261 Там же. С. 152 25 Может показаться, что власть в ее проявлениях нормализации лишь подавляет и угнетает. Но Фуко видит здесь иную сторону власти, он утверждает, что «власть производит». «Она производит реальность, она производит области объектов и ритуалы истины. Индивид и знание, которое можно получить об индивиде, принадлежит к ее продукции»75. Власть конструирует субъекта отношений, так как с помощью нее устанавливается знание о человеке как об индивиде, как о «конкретном случае»76. Субъект описывается в качестве набора характеристик в соответствии с нормами дискурсов. Для дискурса образования человек может быть прилежным, добросовестным, умным, талантливым, оригинальным, сообразительным или непослушным, ленивым, забывчивым, безответственным, неопрятным. Все перечисленные свойства создают знание о субъекте отношений. И далеко не всегда это знание носит исключительно описательный характер: если о человеке закрепилось знание как о «хорошем» субъекте в рамках образовательного дискурса, то дальнейшие действия он будет выстраивать в соответствии со знанием того, что о нем так думают. От него будут ожидать вполне конкретных действий, соответствующих его сформированной субъектности этих отношениях. Знание об ожиданиях и о своей субъектной роли в отношениях может влиять на дальнейшее поведение данного человека. Таким образом, человек в некоторой степени становится заложником знания о себе как о субъекте отношений. Практически одновременно с механизмами дисциплинарной власти зарождается и другой тип власти, который Фуко называет биовластью. Биовласть определяется как власть, «предназначенная скорее для того, чтобы силы производить, заставлять их расти и их упорядочивать»77, в противовес старой власти суверена над жизнью своих подданных. Биовласть нацелена не на то, чтобы распоряжаться жизнью, а на воспроизводство общества, заботу о Там же. С. 173 Там же. С. 170 77 Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. С. 240 75 76 26 здоровье ее членов. В ее спектр попадают отношения демографического регулирования, гигиены, долголетия человека, методов производства здоровых детей и пр.78 Фуко также указывает различия между дисциплинарной власть и биовластью: первая была центрирована «вокруг тела, понимаемого как машина», и обеспечивала увеличение эффективности и покорности тела. Вторая «центрирована вокруг тела-рода, вокруг тела, которое пронизано механикой живого и служит опорой для биологических процессов: размножения, рождаемости, смертности, уровня жизни, продолжительности жизни, долголетия»79. Биовласть осуществляется посредством регулирующего контроля над населением. Она рассматривает человека не в качестве отдельного индивида, как в случае с дисциплинарной властью, но в качестве биологического представителя населения. В связи с этим сфера забот биовласти затрагивает здоровье населения и его воспроизводство. Возникновение биополитики связано со становлением диспозитива сексуальности, т.е. совокупности знания о сексе и его роли для человека. Так, «буржуазия заставляла признавать – с помощью технологии власти и знания … – высокую политическую цену своего тела, своих ощущений, свих удовольствий, своего здоровья и своего выживания»80. Происходило не ограничение поведения другого, а конституирование себя и своего тела как ценности, о котором необходимо было беспокоиться в первую очередь. Именно такое постулирование ценности тела являлось центром, вокруг которого различные дисциплинарные практики обретали свою значимость. Фуко отмечает, что именно биополитика лежала в основе нацистской Германии, превозносящей арийскую расу над другими и трепетно относившейся к генетическому наследию немцев81. Тем самым, биовласть стала основой для многих кровопролитий в ХХ веке. Там же. С. 230 Там же. С. 243 80 Там же. С. 228 81 Там же. С. 256 78 79 27 Дисциплинарная власть и биовласть конструируют субъекта отношений. При этом «субъект» (subject) может означать две вещи: «субъект контроля со стороны или зависимости» и «привязанность к своей идентичности через сознание или знание о себе»82. Такое этимологическое разделение позволяет лучше увидеть специфику самого слова «субъект». Выступать в роли субъекта означает быть привязанным к определенному знанию о том, кем ты являешься в данных отношениях. В этом смысле власть, согласно Фуко, несет в себе прежде всего позитивную функцию конструирования знания и, соответственно, субъекта отношения, путем приписывания человеку определенного знания. §3. Забота о себе как практика власти над собой Безусловно, подобное описание современного общества может показаться антиутопическим. Если субъект конструируется извне дисциплинарными практиками и власть переплетена со знанием, то есть ли шанс на то, чтобы освободится от подобного жесткого конституирования? Фуко утверждает, что там, где есть отношения власти, всегда присутствует возможность сопротивления (resistance) навязываемым нормам и знанию, ведь «отношения власти существуют лишь в той мере, в какой субъекты являются свободными»83. Что здесь понимается под свободой? Фуко пишет, что тогда, когда человек сталкивается с набором определенных моделей поведения, у него всегда есть возможность выбора84. Если его выбор предписан извне, то здесь нет власти, как в случае с рабством. Стоит отметить, что для Фуко нет противостояние между властью и свободой, наоборот, без свободы невозможны никакие властные отношения. Но если рассматривать субъектность человека как отношения власти-знания, как возможно проявление свободы в них? Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry, 1982. Vol. 8, №4. P. 781 Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 3. М.: Праксис, 2006. С. 257 84 Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry, 1982. Vol. 8, №4. P. 790 82 83 28 Несмотря на то, что субъект отношений конструируется практиками власти, человек все же свободен в отношении своих субъектностей. Данную идею Фуко развивал в качестве «заботы о себе». Под ней он понимал самопознание, становление «логосом» для самого себя85, то есть установление тех норм и правил в отношении себя, согласно которым он будет руководствоваться в дальнейшем. В отличие от дисциплинарно сконструированного субъекта, субъект заботы о себе самостоятельно формирует знание о себе. Фуко говорит об «онтологическом знании о себе»86, то есть знании своих способностей, своего характера, знания о том, кем человек является. При этом он не постулирует существование какой-либо «нейтральной зоны», свободной от власти, или существование «реальных интересов» в терминологии С. Льюкса. Наоборот, «субъект может складываться активно через практики самости», но эти практики не являются тем, что изобретает индивид, «это схемы, которые он находит в своей культуре»87. Тем самым, не существует нейтрального или автономного субъекта за пределами социальных отношений, нет такой области существования человека в рамках социальных отношений, где он был бы свободен от отношений власти. Но в то же время человек способен самостоятельно осознать свою субъектность, выбрать то, что больше соответствует его воле. Это возможно в силу того, что человек является одновременно субъектом множества отношений. Конечно, все они предполагают ограниченный спектр возможного поведения, но Фуко указывает на тот факт, что человек сам может конструировать свою субъектность. Таким образом, Фуко уходит от проблемы пассивности субъекта, постулируя существование свободы. Означает ли это, что свобода предшествует отношению власти? Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 3. М.: Праксис, 2006. С. 247-248 86 Там же. С. 251 87 Там же. С. 256 85 29 Фуко не выводит такой формулы, потому что свобода и власть не существуют отдельно друг от друга. Так же, как связь между властью и знанием проявляется одновременно, свобода и власть являются одновременными событиями. Накладывая знание на субъекта отношений, власть предполагает существование возможности на сопротивление этому знанию. Нельзя говорить о причинно-следственных связях между данными явлениями, их проявления одинаковы во времени и реализации в практиках. §4. Общая характеристика власти-знания Рассмотрев различные аспекты власти-знания, мы должны четко зафиксировать различные ее свойства и проявления для последующего анализа повседневных практик. 1. Власть не сводится к институтам. Власть представляет собой не набор институтов, не центр в виде государства или административного аппарата, исходя из которого проистекают властные отношения. Власть проявляет себя во множестве отношений, нет центра власти как такового. 2. Власть тесно связана с истиной и знанием. Власть лежит в основе дискурсов, с помощью власти устанавливается то, что является истинным, а что – ложным. Посредством власти дискурсы расширяются и воспроизводят друг друга, закрепляя определенное знание об истине. 3. Власть исходит отовсюду. Знание о мире и знание человека о себе самом постоянно изменяются, а следовательно испытывают властное воздействие. Власть рассредоточена везде, где есть социальные отношения, она неотделима от общества. 4. Властью нельзя обладать. Так как она рассредоточена во множестве институтов и практик, и так как она проявляется в отношениях, то нельзя утверждать, что тот или иной субъект обладает властью. Власть имманентна отношениям, мы не можем говорить о том, что один элемент отношений сосредотачивает в себе всю власть. 30 5. Власть неотделима от других типов отношений. Все отношения между людьми (экономические, политические и пр.) сопровождаются властью. Там, где происходит дифференциация, где устанавливается неравенство или разделение, власть непосредственно проявляет себя. 6. Власть рассредоточена «снизу». Властные отношения не исходят «сверху-вниз», они не являются исключительно отношениями в какой-либо иерархии. Также не постулируется существование бинарной оппозиции между теми, кто «властвует», и теми, кто испытывает на себе отношения власти. Власть всегда есть отношение множественности сил. 7. Власть конструирует субъекта. Власть производит знание о человеке как о субъекте тех или иных отношений. Именно с помощью власти он закрепляется с определенной идентичностью, ассоциирует себя с ней. 8. Субъект является проводником власти. Дисциплинарные практики закладывают в сознание субъекта нормы, согласно которым он в дальнейшем руководствуется. Сам субъект выступает в роли отправителя дисциплинарной власти, когда высказывает одобрение или неодобрение поступкам других, или в целом производит дисциплинарные санкции. 9. Власть предполагает сопротивление. В любом случае принуждения или навязывания знания субъект может оказать сопротивление власти, и именно поэтому власть функционирует в принципе. 10. Субъект может сам конструировать себя через практики заботы о себе. Если отношения власти предполагают существование сопротивления, то субъект может самостоятельно конструировать знание о себе, а значит самостоятельно менять свою субъектность. Так в общем виде выглядит концепция власти-знания Фуко. Он проводит анализ власти на примере дисциплинарных практик, биополитики и конституировании дискурсов. Но как власть функционирует в повседневных практиках, когда человек не мыслит о себе как о субъекте? И возможно ли применение власти-знания к анализу подобных ситуаций? На эти вопросы постараемся ответить в последующих частях работы. 31 Глава 2. О применимости концепции власти-знания к анализу повседневных практик Ранее мы определили повседневность как непроблематичное существование человека. Под «непроблематичностью» подразумевается то, что в состоянии повседневности человек не производит постоянных мыслительных операций о том, как ему следует себя вести. Человек не выстраивает каких-либо стратегий своего поведения, не обдумывает каждый свой шаг, он просто действует привычным для него образом. Идя по улице, мы в большинстве случаев не размышляем о том, какие движения нам необходимо сделать, какой ширины шага и темпа ходьбы придерживаться. Когда мы разговариваем, мы не задумываемся о моторике языка, не держим в голове правила грамматики для того, чтобы выстраивать предложении в соответствии с ними88. Мы воспринимаем многие ситуации повседневно, непроблематично. Мы не производим анализ происходящего, не разбиваем целостное событие (например, открывание двери в нашу комнату) на отдельные элементы, состоящие из наличия дверной ручки с определенными свойствами, возможность повернуть ее вниз, открывание двери на себя. Но в то же время если эта же дверь вдруг оказалась бы закрытой, или ручка отказывалась бы поворачиваться, мы бы обнаружили в этом проблему. В следующий момент мы бы обнаружили, что перед нами совокупность элементов (ручка, замок и пр.), в одном из которых содержится причина, препятствующая открытию двери. Иными словами, наше непроблематичное существование нарушилось бы некоторым несоответствием внешних обстоятельств привычным практикам, нашему знанию о том, как должно быть в привычном виде. В данной главе мы проанализируем повседневные практики с целью выявления в них роли человека как субъекта отношений. Это необходимо, чтобы рассмотреть возможность применения концепции власти-знания для определения того, как власть функционирует в повседневности. 88 Гаспарян Д.Э. Введение в неклассическую философию. М.: РОССПЭН, 2011. С. 67 32 §1. Анализ повседневных практик Одним из мыслителей, внесших наибольший вклад в анализ повседневных практик, был немецкий философ М. Хайдеггер. К этой тематике он обращается в ряде своих работ, среди которых отдельно следует отметить «Бытие и время». Стиль письма Хайдеггера весьма сложный, поэтому наряду с его произведениями мы будем использовать интерпретации его философии, предложенные Х. Дрейфусом в книге «Being-in-the-World» и работу В. Волкова, О. Хархордина «Теория практик». В задачи данного радела не входит полная реконструкция идей Хайдеггера относительно существования в повседневности, подобная задача требовала бы другого формата работы в целом. Мы лишь собираемся обозначить основные элементы идей Хайдеггера о повседневных практиках, которые будут полезны для анализа властных отношений. А именно, это элементы, затрагивающие способ действия человека в повседневности, и знание, которым он обладает о существующих практиках вообще. Хайдеггер пересматривает традицию в философии, рассматривающую человека в качестве автономного субъекта, центра бытия. Прежде всего, он хочет показать, что такое понимание мира вводит нас в заблуждение о главенствующей роли индивида. Хайдеггер отходит от такого видения, наиболее явно сформулированного Р. Декартом, и анализирует, как человек в качестве индивидуального субъекта зависит от общих социальных практик и от внешнего мира. Для достижения своей цели Хайдеггеру приходится отказаться от существующего философского языка, терминологический аппарат которого уже заранее дает ответы на исследовательские вопросы. Он обращается к повседневному существованию, то есть к тому, что является человеку прежде каких-либо терминов, с помощью которых он бы мог уже описывать происходящее. Хайдеггер отталкивается от практик человека, так как именно в них, в нашем способе действия, заключается «интерпретация того, что 33 означает быть человеком, объектом или обществом как таковым»89. При этом практики понимаются как способы обращения с объектами, людьми, «способы понимания себя как субъекта»90 Более того, некоторые аспекты жизни человека нельзя выразить в точных правилах или терминах, так как они связаны с практиками, присущими той или иной культуре. Один из распространенных примеров – дистанция между собеседниками. В зависимости от культурных практик она может быть достаточно большой (Япония) или минимальной (Италия). Но нигде не прописаны правила того, как должна соблюдаться дистанция, не проговорены условия ее изменения в зависимости от шума вокруг, от настроения собеседника91 и пр. Тем не менее, определение этой дистанции в нашей каждодневной жизни является непроблематичным, мы не задумываемся над этим. Эти практики сложно изучать с помощью объективных научных методов, но их можно познавать путем интерпретации92. Хайдеггер изучает человека, с необходимостью погруженного в социальные практики. Он начинает с непроблематичного существования человека, когда человек не отделяет себя от внешнего мира. Он связан с миром через практики, а не только через cogito. В таком состоянии повседневности человек не существует в рамках «субъект-объектных» отношений93, он живет в состоянии практической вписанности в жизнь, в состоянии подручности94. Состояние подручности означает, что мы не обращаем наш «теоретически всматривающийся взгляд» на явления, мы не производим их классификацию, описание или разделение на составляющие элементы. Мы воспринимаем мир целостно, в качестве некоторого единства. В наше Dreyfus H. Being-in-the-World. A Commentary on Heidegger’s Being and Time. Division I. Cambridge: MIT Press, 1991. P. 18 90 Ibid. P. 4 91 Ibid. P. 19 92 Ibid. 93 Ibid. P. 46 94 Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 89 89 34 внимание попадают не отдельные характеристики предметов, но явления целиком. Более того, мы рассматриваем их на общем фоне вместе с тем, для чего они предназначены. «Изготовленная обувь существует для носки …, собранные часы – для считывания времени»95. Явления отсылают нас к другим явлениям, и в этом видится их единство, схватываемое нами в общей и целостной картине. Предметы начинают существовать для нас тогда, когда из целостной картины «вскрывается неприменимость» какого-либо средства. Под этим подразумевается то, что средство становится «заметным», оно начинает привлекать наше внимание и переходит в «наличное» существование96. В продолжение примера с дверью, можно сказать, что до момента обнаружения закрытости двери, она существовала для нас непроблемно, она была вписана в нашу повседневность. Но как только мы попытались ее открыть, и нам это не удалось, дверь переходит в состояние проблематичного существования, она становится заметной, при этом мы начинаем отделять различные элементы, которые могли вызвать ее заметность: ручка, замок, петли и пр. Одним из важных моментов повседневного существования заключается в том, что в повседневном поведении может действовать не человек, с позиции которого мы наблюдаем, «кто повседневного присутствия не всегда я сам (курсив мой – А.К.)»97. Когда мы действуем привычным образом, мы воспроизводим существующие в нашей культуре практики. Мы не обладаем индивидуальностью и отличностью в таких практиках от «других», от кого «человек сам себя большей частью не отличает, среди которых и он тоже»98. Мы, как и другие люди в повседневности, существуем «способом несамостояния и несобственности», и тем не менее «человек как никто вовсе не ничто»99. Мы не не-существуем, наоборот, мы существуем, но не как отдельные личности, а как Там же. С. 90 Там же. С. 93 97 Там же. С. 138 98 Там же. С. 142 99 Там же. С. 152 95 96 35 представители людей конкретной культуры с ее определенным набором практик. В повседневности мы действуем усредненным образом, мы существуем с другими людьми и не отделяем свое существование от них. В ходе социализации мы усваиваем практики культуры, которой принадлежим. Мы обретаем знание о том, как необходимо действовать в разных ситуациях. При этом знание не обязательно рефлексируется, не всегда предстает в виде определенного текста или правила. Мы обретаем его в форме привычки, привычного поведения. Такое знание дает нам возможность судить о других, «что они – нормальны, и остерегаться странных индивидов, не вписывающихся в нормальные способы поведения»100. Эти практики реализуются автоматически, без необходимости сознательного контроля над действиями. А производить оценку непривычных (читай, не-нормальных) практик мы способны в той степени, в которой эти практики не соответствуют уже существующим усредненным практикам «других людей». «Другие люди» находят отображение в термине Хайдеггера das Man, который служит обозначением без-личностного действия. Таким образом, он хотел «показать, что именно коллективно-безличное начало есть прежде всего действующее в повседневной жизни»101. Когда мы открываем дверь, мы делаем это способом, привычным для других людей нашей культуры. Мы соблюдаем дистанцию между собеседниками разговора так, как это принято в той культуре, в которой мы были социализированы, из которой мы усвоили нормы о том, как должно быть. Так в общих чертах выглядит представление Хайдеггера о повседневных практиках. Мы сознательно опустили многие аспекты, касающиеся онтологических, эпистемологических и методологических основ возможности постановки вопросов о повседневности, так как нам важно прежде всего обозначить общие контуры представлений о повседневности. Волков В., Хархордин О. Теория практик. СПб.: Издательство Европейского Университета в СанктПетербурге, 2008. С. 55 101 Там же. С. 56 100 36 Итак, выделим основные свойства повседневных практик: 1. Повседневные практики содержат знание о том, что означает быть человеком той или иной культуры. Интерпретируя данные практики, мы узнает как культуру в целом, так и характеристики ее представителей. 2. Подобные практики не всегда выражены в правилах. Иногда они усваиваются людьми именно в форме практик, то есть они не подлежат рефлексии, исполняются автоматически, привычным образом. 3. Существование в повседневности – это существование в состоянии подручности. В повседневности мы не обращаем внимания на отдельные элементы окружающего мира, мы воспринимаем его целиком. Более того, мы не производим аналитического разделения на «я» и «другие» до тех пор, пока окружающий мир подручен нам, т.е. привычен и беспроблемен на нас. 4. Предметы начинают существовать тогда, когда они становятся «заметными». Когда какая-либо вещь не согласуется с нашим представлением о том, как она должна быть, она предстает перед нами в виде проблемы. Мы начинаем замечать ее среди общего окружающего мира, т.е. мы начинаем выделять ее из общего фона. Эта вещь перестает восприниматься нами как повседневная, она не является для нас привычной. 5. Человека как личности не существует в повседневности. Человек воспроизводит усредненные практики представителей его культуры, т.е. те практики, которые были усвоены в процессе социализации в обществе. 6. Человек способен отличать привычное и непривычное. Он способен воспринимать, что является привычным, т.е. соответствующим его знанию и практикам, а что им не соответствует, и, следовательно, является не-привычным, не-нормальным для усредненных практик повседневности. В следующем параграфе мы перейдем к обоснованию того, почему к анализу повседневных практик мы можем применять концепцию властизнания Фуко. Мы обозначим онтологические сходства взглядов на общество Фуко и Хайдеггера, и на этой основе обоснуем данную применимость. 37 §2. Фуко и Хайдеггер: возможно ли совмещение? Многими учеными проводятся параллели между мыслью Фуко и Хайдеггера102. Несмотря на разные личностные позиции и политические взгляды (Хайдеггер формально был членом НСДАП на протяжении практически 12 лет, а впоследствии отдалился от политики; Фуко был ярким сторонником левых взглядов и активным участником политических движений), Хайдеггер оказал сильно влияние на Фуко. Последний сам указывал на то, что его «философское развитие было определено прочтением Хайдеггера»103. Между данными двумя мыслителями много общего, но в чем конкретно это проявляется? Далее мы покажем, что оно состоит в похожем методологическом подходе и методе исследования, которые выстраиваются на схожих онтологических предпосылках. На данном основании мы впоследствии обоснуем тезис о применимости концепции власти-знания к анализу повседневных практик. Фуко, как и Хайдеггер, ставил перед собой целью не описание реальности, не установление жесткой картины мира, которая была бы фиксированной и претендовала бы на определенные привилегии по отношению к другим описаниям мира. Напротив, он, вслед за немецким мыслителем, «исследует условия возможности выступающих в качестве реальности феноменов, а не “саму реальность”»104. Тем самым, методологически оба мыслителя исходили не из некоторой реальности как объективно существующей данности, ждущей того, чтобы в ней были открыты те или иные законы. Также их обоих не устраивало антропоцентристское видение истории и философии, ставящее индивида в См.: Dreyfus H. Being and Power: Heidegger and Foucault // International Journal of Philosophical Studies, 1996. Vol. 4, №1. P. 1-16; Milchman A., Rosenberg A. Foucault and Heidegger: Critical Encounters. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2003; Babich B. A philosophical shock: Foucault reading Nietzsche, reading Heidegger // Prado C.G. Foucault’s Legacy. London: Continuum International Publishing, 2009. P. 19-42 103 Цит. по: Волков В., Хархордин О. Теория практик. СПб.: Издательство Европейского Университета в Санкт-Петербурге, 2008. С. 160 104 Хархордин О. Фуко и теория фоновых практик // Мишель Фуко и Россия, под ред. Хархордина О.В. СПб.: Издательство Европейского Университета в Санкт-Петербурге; Летний Сад, 2001. С. 47 102 38 центр мира и рассматривающее его в преимущественном положении относительно других явлений. В связи с такими предпосылками оба использовали в качестве метода познания окружающего мира интерпретацию. В данном случае интерпретация понимается не как просто описание текущего положения дел, не как фиксация элементов, но как «прагматически ориентированное чтение общности практик общества»105. Интерпретация направлена на выявление смысла практик, на понимание того, что означает их воплощение, соотношение между собой и в конечном счете, что означает быть человеком, отправляющим эти практики. Хайдеггер писал, что мы должны обратить наше внимание прежде всего не на описание реальности в тех или иных терминах (такое описание скроет от нас многие факты), но на сами практики, на то, как мы обходимся с миром. Для Фуко практики были неотделимы от субъекта, через них он функционировал в мире, они служили основой для его идентичности, для воплощения знания о себе в действиях. Более того, сходства между идеями и подходами к интерпретации социальных практик онтологическом двух уровне. мыслителей Хайдеггер можно указывает, проследить что и условием на для возможности существования выступает свобода, трактуемая не как свойство индивида, а в более широком смысле. Свобода «изначально не связана с волей или с причинностью воли человека», «сущность бытия-в-себе всего существующего есть свобода»106. Под этим понимается то, что свобода не сводится к свойству сущего, она шире него, они выступает самой основой возможности его существования. Свобода означает возможность быть в онтологическом смысле, и она не «накладывается как внешнее обстоятельство или судьба, но также ее нельзя присвоить или отказаться от нее»107. Иными словами, свобода у Хайдеггера выступает как нечто, 105 Dreyfus H., Rabinow P. Michel Foucault. Beyond Structuralism and Hermeneutics. Chicago: University of Chicago Press, 1983. P. 124 106 Цит. по: Gordon N. Foucault’s Subject: An Ontological Reading // Polity, 1999. Vol. 31, №3. P. 405 107 Ibid. 39 неотделимое от существования и в то же время обеспечивающее саму возможность существования. Ничто не может быть свободным, но нечто с необходимостью свободно. Фуко, обосновывая возможность властных отношений, пишет, что «власть проявляется только над свободными субъектами и только до тех пор, пока они свободны»108. Власть не тождественна отношениям физического принуждения, потому что в последних осуществляется предопределение поведения другого с применением грубой силы. Также Фуко не противопоставляет власти свободу: это не два конфликтующих явления, одно не исключает другое109. Свобода выступает как условие для проявления власти, тем самым нельзя отделить свободу от власти. Последняя всегда предполагает сопротивление (resistance), возможность неповиновения навязываемому ограничению действий. Свобода рассматривается как некоторая предпосылка для возникновения субъекта. Это позволяет говорить о том, что позиции Фуко на свободу как возможность для властных отношений, конструирующих субъекта, схожа с пониманием свободы как условия возможности существования Хайдеггера110. Безусловно, между мыслителями много различий, прежде всего в фокусе анализа: если Хайдеггер интересовался возможностью существования феноменов, то Фуко акцентировал внимание на человеке и субъекте. Но нам необходимо выяснить, возможно ли применять концепцию власти-знания к анализу повседневных практик. Мы показали сходства двух мыслителей по разным позициям. Мы утверждаем, что применение концепции властизнания возможно в силу следующих аргументов. Во-первых, методологически возможно использование власти в том значении, которым наделял ее Фуко. Фуко видел ее не как сущность, но как общее название для набора практических проявлений. Это не противоречит Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry, 1982. Vol. 8, №4. P. 790 Ibid. 110 Dreyfus H. Being and Power: Heidegger and Foucault // International Journal of Philosophical Studies, 1996. Vol. 4, №1. P. 14-16; Gordon N. Foucault’s Subject: An Ontological Reading // Polity, 1999. Vol. 31, №3. P. 404 108 109 40 видению повседневных практик Хайдеггера, он позиционировал их изучение не как теорию повседневного существования, но как аналитику повседневности, анализ различных проявлений существования. Во-вторых, в повседневности люди действуют согласно привычным для них практикам. Тем самым, их действия структурируются, что позволяет нам говорить о том, что в них существуют властные отношения, что, следовательно, позволяет нам искать их проявления. В-третьих, власть по Фуко и существование по Хайдеггеру базируются на схожем понимании свободы. В обоих случаях она является условием для возможности сами властных отношений или самого существования. Это говорит о том, что перенося концепцию власти-знания на анализ повседневных практик, мы не будет сталкиваться с онтологическими противоречиями между основаниями двух концепций. В-четвертых, Фуко предлагал не теорию, а концепцию власти-знания. Это означает, что он не приводил перечень возможных проявлений власти, он показывал, как возможно изучение власти. Для такого изучения важным элементом была интерпретация практик, которые могут различаться в зависимости от ситуации и времени. Практики обоими мыслителями воспринимаются схожим образом как способы обращения с объектами. Иными словами, Фуко не ограничивал спектр случаев, в которых следует искать проявления власти, а идеи Хайдеггера как раз предоставляют нам интерпретацию определенного вида практик. Суммируя приведенные пункты и положения, мы считаем уместным применение концепции власти-знания для анализа повседневных практик в силу отсутствия методологических и онтологических противоречий между указанными идеями, а также в силу схожести ряда ключевых положений и понятий. В следующей главе мы перейдем к рассмотрению вопроса о том, как происходит функционирование власти в повседневности. Нас интересует, что является источником отправления власти в повседневных практиках, и как происходит поддержание субъектности человека в них. 41 Глава 3. Функционирование власти в повседневных практиках В предыдущих главах мы провели анализ концепции власти-знания Фуко и повседневных практик с помощью философии Хайдеггера. Мы определили, что власть проявляет себя тогда, «когда одни действия структурируют спектр возможных других действий»111. А повседневность – это непроблематичное существования человека, в котором он погружен в привычные практики. Также мы показали, что возможно применение концепции власти-знания к анализу повседневных практик. Остается неосвещенным вопрос о том, как происходит функционирование власти в повседневности? Благодаря каким механизмам проявляют себя властные отношения? На основе уже изложенного материала мы попытаемся ответить на эти вопросы, тем самым, данная глава будет подытоживать уже полученные результаты. Нам необходимо сконцентрироваться на том, откуда в повседневных практиках исходит власть, каким образом она оказывает свое воздействие и что происходит с субъектностью человека в повседневности. §1. Проявления власти в повседневных практиках Для начала зафиксируем положение, что в повседневности человек действует согласно усредненным практикам своей культуры. Он совершает действия не как индивидуальность и личность, но как представитель своей культуры, как один из ее элементов. Когда мы разговариваем с собеседником, мы, как правило, не следим за дистанцией, на которой ведем разговор. Тем не менее, мы ее поддерживаем, причем это происходит неосознанно, мы даже не подозреваем, что мы поддерживаем дистанцию на оптимальном для нашей культуры уровне. Также мы не следим за моторикой языка, а она различна в зависимости от акцента, т.е. от того, как принято говорить и произносить слова в нашем окружении. Иными словами, наше поведение в повседневности невидимым для нас образом обуславливается 111 Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry, 1982. Vol. 8, №4. P. 791 42 тем, какие повседневные практики мы воспринимаем в качестве привычных и обычных для нашей культуры. Данное структурирование поведения особым, обычным и нормальным для нашей культуры образом, есть проявление власти. Фактически происходит ограничение наших возможных действий тем, что мы поступаем в соответствии с устоявшимися моделями поведения. Более того, в зависимости от культуры поведение человека в повседневности будет различаться, что говорит о том, что культура предполагает разную субъектность для людей. Подобные практики структурируют не только наше поведение, но и восприятие происходящего. В повседневности мы не производим разделение окружающего мира на отдельные элементы, мы воспринимаем его в целостности. Целостность обеспечивается за счет того, что явления отсылают друг к другу: дверная ручка отсылает к открыванию двери, открывание двери отсылает к перемещению в помещении; или, используя пример Хайдеггера, молоток отсылает к гвоздям, а все вместе они отсылают к процессу забивания гвоздей. Воспринимая окружающий мир, мы уже начинаем предполагать, к каким явлениям он отсылает нас, у нас уже складываются ожидания относительно той ситуации, в которой мы находимся. Это отсылание также основывается на привычных практиках, которые структурируют не только то, каким образом, как мы можем действовать, но и указывают нам на то, что мы можем сделать. Примером может служить поведение москвичей в метро: опытному пользователю метрополитена сразу бросаются в глаза люди, не знакомые с неформальными правилами данного вида транспорта Москвы. Люди, нечасто бывающие в Москве или приехавшие в нее впервые, испытывают трудности с использованием движущегося полотна эскалатора (например, крайне осторожно наступают на движущиеся ступени, боясь потерять равновесие). Они могут встать с левой стороны эскалатора, т.е. там, где неформально отводится место для спускающихся пешком людей. В самом вагоне метро 43 они также могут занять место так, что будут доставлять неудобство людям, выходящим на следующей станции. При выходе из вагона они могут остановиться и посмотреть дальнейшее направление движение по указателям метро так, что идущие за ними люди, не предполагающие внезапной остановки человека впереди (т.е. привычно ожидающие, что человек впереди пойдет дальше) будут вынуждены резко остановиться для того, чтобы избежать столкновения. Иными словами, человек, не знакомый с повседневными практиками метро, не знает, как функционирует эта система. В то же время поведение опытных пользователей метро структурировано, они знают, какое место занять на эскалаторе в зависимости от ситуации, как вести себя в самом вагоне и при выходе из него, чтобы не вызвать конфликтных ситуаций. Они знают, что можно делать и как это делать. При этом знание о практиках скрывает от них другие варианты того, что можно делать, скажем, в большинстве случаев человек не рассматривает возможность зайти в кабину машиниста вагона в качестве реальной альтернативы поведения. Это приводит нас к тому, что знание о повседневных практиках указывает нам, что является нормой, а что нет. Мы без проблем можем определить, какое поведение других людей вписывается в оптимальные границы допустимого, а какое можно назвать странным, непривычным. В соответствии с этим мы выстраиваем свое поведение и производим оценку действий других. Конечно, нормальное, или привычное поведение – это не жестко установленный образец. Скорее это гибкие рамки допустимого, хотя не исключено, что в некоторых культурах допустимое может приравниваться к жестко предписанному поведению. Повседневные практики дисперсны. Имеется в виду, что крайне сложно обучить тому, как себя следует вести в повседневности в соответствии с нормой. Для этого необходимо было бы прописывать детальные правила, учитывающие все возможные аспекты ситуации. В ситуации метро нам сообщают сотрудники метрополитена, что «не надо 44 задерживаться при выходе», «не мешать движению пассажиропотока» и пр. Это очень общие предписания, которые для нового человека в метро могут быть непонятны. Он может не знать, на какой дистанции после выхода из вагона можно останавливаться, чтобы не мешать идущим позади него людям, как поступать в ситуации, когда он стоит практически в дверях, а на следующей станции многие собираются выходить. «Не мешать движению пассажиропотока» будет иметь смысл тогда, когда человек на практике увидит, что имеется в виду, когда увидит или прочувствует на себе образцы приемлемого поведения и поведения, вызывающего неудобства. Повседневные практики нельзя зафиксировать на бумаге исчерпывающим образом, это всегда живые и подвижные нормы, переносимые людьми и структурирующие их поведение. Это также выступает причиной их жизнеспособности и открытости к изменениям во времени. Таким образом, власть в повседневности проявляет себя в виде структурирования поведения людей и формирования восприятия того, какие практики считать нормальными, а какие нет. Власть в данном случае исходит из нашего знания о повседневных практиках, из того общего фона, на основе которого мы действуем в повседневности. Проявления власти незаметны, мы порой не отдаем себе отчет в том, что мы считаем возможным сделать в повседневной ситуации в принципе, и то, как, каким образом мы это делаем. Но сам факт того, что наши действия ограничены и структурированы особым образом, в соответствии с усредненными практиками поведения «других» (в смысле, вкладываемом в это слово Хайдеггером), и то, что мы можем определить, нормальное ли поведение «других» в конкретных ситуациях, – все это указывает на наличие властных отношений в виде знания. При этом знание передается и распространяется через сами практики, человек узнает о границах допустимого и приемлемого поведение тогда, когда сам начинает действовать или наблюдать за отправлением практик «другими». Итак, власть проявляет себя в виде знания о практиках, которые осуществляются в том или иной культуре, области их применения. 45 §2. Субъектность человека в повседневных практиках Мы говорили, что в повседневности действия совершаем не мы, а «другие», в том смысле, что мы действуем усредненным образом как представители определенной культуры. Также мы указывали на то, что в повседневности человек не рефлексирует, т.е. он не мыслит о себе как о «я» во всей совокупности социальных ролей, не производит отделения себя от окружающего мира. Означает ли это, что в повседневности не существует субъекта отношений? На наш взгляд, такая постановка вопроса несколько неточна. Человек в качестве субъекта существует в рамках социальных отношений. При этом он может не воспринимать себя в роли субъекта: когда мы общаемся с хорошим знакомым, мы не отдаем себе отчет в том, что выступаем определенным видом субъекта отношений, что в данный момент мы являемся именно другом. Не существует человека за пределами его субъектности, т.е. совокупности субъектных ролей в различных отношениях. В противном случае нам бы пришлось постулировать существование «истинной природы» человека, а его субъектные роли мы бы воспринимали как нечто навязанное извне, нечто изменяющее и искажающее его природу. Человек как субъект существует в повседневных практиках, он выступает субъектом, испытывающим влияние со стороны знания об этих практик, на него направлено их воздействие. Тем самым, человек выступает в качестве представителя своей культуры. Безусловно, он обладает своими собственными характеристиками, которые отличают его от другого конкретного человека. Но эти характеристики обусловлены его знанием о себе, его пониманием себя, своих предпочтений. Если это знание не согласуется с общим фоном повседневных практик культуры, то человек в явной роли начинает выступать в качестве субъекта нормализации – несоответствие его практик с практиками повседневности будет вызывать реакцию со стороны «других». В зависимости от степени несоответствия отличительные практики человека могут «войти» в общий фон привычных 46 практик (т.е. люди могут «привыкнуть» к «безобидным» необычностям отдельного человека) или быть подвержены нормализующему принуждению (если эти необычности сказываются на жизни других). Здесь мы наблюдаем переход между повседневностью, непроблематичностью существования и тем, когда мы замечаем «проблему», когда отдельный элемент окружающего мира дает о себе знать. Это проясняет механизм дисциплинарной власти: до момента своего непосредственного проявления она исходит из знания о «норме», из «нормальной», привычной картины мира. Как только такая картина нарушается, мы обнаруживаем элемент, выбивающийся из нашего ожидаемого представления о мире. Таким образом, субъект повседневных практик подвержен влиянию со стороны власти-знания, показывающей как «должно» быть. Поведение человека содержится в рамках знания о том, как себя следует вести, тем самым его субъектность основывается и воспроизводится на базе этого знания. Означает ли это, что субъект в повседневности полностью подвержен влиянию со стороны знания о повседневных практиках, которые безальтернативно диктуют ему должное поведение? Несмотря на то, что в повседневности мы действуем как «другие», мы имеем спектр выбора из возможных действий. Конечно, сам этот спектр конституируется властными отношениями, проявляющимися в виде знания о повседневных практиках культуры. Однако сам факт наличия выбора и возможности изменения границ привычного говорит нам о том, что субъект свободен в повседневности. Он будет выбирать из уже имеющихся образцов поведения, доступных из его знания о практиках, но в каждом конкретном случае он может изменить рамки привычного и непроблемного. Более того, человек может практиковать заботу о себе, то есть путем познания себя, своей субъектности он может изменять знание о себе. Впоследствии это знание может влиять на его фоновое знание о повседневных практиках, в соответствии с которыми он будет выстраивать свое поведение. 47 §3. Общая характеристика функционирования власти в повседневных практиках Итак, подведем итог вышесказанному: 1. Власть проявляет себя в виде знания о повседневных практиках. Наши действия в повседневности структурируются нашим знанием о привычном поведении для представителей нашей культуры. 2. Знание о повседневных практиках существует нерефлексивно. Мы руководствуемся этим знанием, порой не отдавая себе отчет, что воспроизводим усредненные практики «других». Это знание о повседневных практиках нельзя отобразить в виде правил, так как правила дают общие формулировки, а поведение людей в ситуациях конкретно. Человек перенимает практики через действия и наблюдение. 3. Знание о повседневных практиках позволяет судить о норме. Человек в повседневности может легко определить, что является нормальным (в смысле привычным и непроблематичным), а что выбивается из общего фона, что становится заметным для нас. 4. Такое знание структурирует наше поведение и восприятие. В привычной ситуации мы знаем, что мы можем делать и как мы можем это делать. Знание ограничивает спектр возможных действий и показывает, как их лучше совершать. 5. В повседневности человек выступает в роли субъекта отношений. Человек неотделим от своих субъектных ролей, они формируют его знание о себе, которое потом воспроизводится и поддерживается осуществляемыми им практиками. 6. Повседневные практики не лишают человека свободы. Несмотря на то, что они предоставляют спектр возможных действий для человека для разных ситуаций, он имеет возможность пересмотреть эти практики, переосмыслить их в соответствии со знанием о себе. Тем самым, человек может практиковать заботу о себе, практиковать свободу, без которой властные отношения не могут существовать в принципе. 48 Заключение Концепция власти-знания М. Фуко показывает нам наличие связи между двумя явлениями, которые на первый взгляд не имеют под собой общего основания. Привычные представления о власти, сформулированные в дискуссии о «трех лицах власти», опираются на заранее постулируемые аспекты, такие как наличие конфликта интересов, негативная характеристика власти, существование автономных субъектов или их «реальных интересов» до самих отношений. Концепция власти-знания Фуко позволяет посмотреть на проявления власти в отношениях под другим ракурсом. В частности мы можем заметить, как в современном обществе происходит процесс дисциплинирования человека, его нормализации, формирования субъекта, который бы был участником самих отношений. Власть здесь выступает не как вещь, принадлежащая кому-либо, власть не отправляется из центра, будь то государство или автономный субъект. Власть сама конструирует субъекта отношений, она формирует знание о человеке и о субъекте, и впоследствии через него проявляет себя. Нами было показано, что аналитика власти в ее переплетении со знанием возможна не только при рассмотрении дисциплинарных институтов и не только в случаях, когда одна норма сталкивается с другой. Власть можно наблюдать и в повседневности, в непроблематичном существовании человека. В повседневности мы, согласно М. Хайдеггеру, не производим аналитического разделения мира на отдельные его элементы. Мы воспринимаем мир целиком, а себя как одно из явлений в этом мире. Мы живем привычным образом, действуем согласно повседневным практикам, усваиваемым в процессе социализации. Изучение власти в повседневности возможно в силу того, что существуют определенные методологические и онтологические сходства в идеях Фуко и Хайдеггера, которые во многом обусловлены тем, что Фуко 49 говорил о Хайдеггере как о философе, оказавшем значительное влияние на его самостоятельное становление в качестве исследователя. В данной работе мы показали, как происходит функционирование власти в повседневных практиках, а именно выявили то, как власть проявляет себя, какими свойствами она обладает и какова роль субъекта во властных отношениях в повседневности. Основным выводом стало то, что власть проявляет себя как знание человека о повседневных практиках. Он обладает знанием о том, какие формы поведения допустимы и оптимальны для его культуры, как ему вести себя в повседневных ситуациях. Знание о повседневных практиках структурирует не только его поведение, но и способ восприятия ситуации: человек способен заметить наличие каких-либо элементов в мире, т.е. выделить то, что выбивается из привычной картины миры. Это возможно на основании несовпадения его ожиданий о том, как мир должен быть, и тем, что в нем является. Но даже в повседневности человек не лишен свободы, он может практиковать заботу о себе, познавать себя и свою субъектность и выстраивать поведение и практики с учетом своего знания о себе. Результаты данной работы могут быть использованы при эмпирических исследованиях властных отношений. Рассмотрение власти в повседневности расширяет круг вопросов, попадающих в фокус анализа исследователей власти. Так, можно изучать повседневные практики представителей разных культур для их последующего сравнительного анализа. Например, изучение повседневных практик в общественных местах разных стран позволит выявить то, кем является «другой» (в терминах Хайдеггера) в конкретных случаях. Интерпретация подобных практик позволит рассмотреть, что означает быть человеком для той или иной культуры, каковы границы нормального поведения, что лежит в субъектности человека в культуре. Преимущество использования представленного в рамках данной работы подхода заключается в том, что в фокус анализа будут попадать не 50 формальные правила, а смысл, придаваемый им членами сообщества. Само правило не содержит в себе условий для его применения, но тем не менее в повседневности мы не испытываем трудностей в соблюдении привычных правил поведения. Это обращает наше внимание на функционирование власти-знания, которая структурирует наши практики. Применение такого подхода возможно не только для сравнительных исследований, но и для достижения углубленного понимания отдельных культур и норм. Например, исследуя практики локального сообщества (которой может выступать, допустим, московский метрополитен), мы можем описать то, как в социальных отношениях расставляются позиции субъектов, как происходит их взаимодействие друг с другом. В данном случае важно знать, как разворачивается ситуация в целом, как разворачивается взаимодействие, а не просто как происходят отдельные действия разных элементов. Применение концепции власти-знания поможет нам увидеть границы нормального, допустимого поведения, и укажет нам, как в конкретных случаях происходит изменение этих границ, то есть изменение знания о повседневных практиках. 51 Список используемой литературы Монографии: 1. De Certeau M. The Practice of Everyday Life. University of California Press, Berkeley, 1984. 2. Dreyfus H. Being-in-the-World. A Commentary on Heidegger’s Being and Time. Division I. Cambridge: MIT Press, 1991. 3. Dreyfus H., Rabinow P. Michel Foucault. Beyond Structuralism and Hermeneutics. Chicago: University of Chicago Press, 1983. 4. Falzon C., O’Leary T., Sawicki J. Blackwell Companions to Philosophy: Companion to Foucault. Somerset: Wiley-Blackwell, 2013. 5. May T. Philosophy of Foucault. Durham: Acumen, 2006. 6. Milchman A., Rosenberg A. Foucault and Heidegger: Critical Encounters. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2003. 7. Porter R., Jones C. Reassessing Foucault: Power Medicine and the Body. London: Routledge, 1998. 8. Prado C.G. Foucault’s Publishing, 2009. Legacy. London: Continuum International 9. Prozorov S. Foucault, Freedom and Sovereignty. Abingdon: Ashgate Publishing Group, 2007. 10. Simons J. Foucault and the Political. London: Routledge, 1995. 11. Taylor D. Michel Foucault: Key Concepts. Durham: Acumen, 2010. 12. Волков В., Хархордин О. Теория практик. СПб.: Издательство Европейского Университета в Санкт-Петербурге, 2008. 13. Гаспарян Д.Э. Введение в неклассическую философию. М.: РОССПЭН, 2011. 14. Ледяев В.Г. Власть: концептуальный анализ. М.: РОССПЭН, 2001. 52 15. Льюкс С. Власть: Радикальный взгляд. М.: Изд. дом Гос. Ун-та – Высшей школы экономики, 2010. 16. Фуко М. Археология знания. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2012. 17. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. 18. Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 1. М.: Праксис, 2002. 19. Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 3. М.: Праксис, 2006. 20. Фуко М. Использование удовольствий. История сексуальности. Т. 2. М.: Академический проект, 2004. 21. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. 22. Фуко М. Нужно защищать общество. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975-1976 учебном году. СПб.: Наука, 2005. 23. Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. Статьи и главы сборников: 24. Aladjem T. The Philosopher’s Prism: Foucault, Feminism, and Critique // Political Theory, 1991. Vol. 19, №2. P. 277-291. 25. Babich B. A philosophical shock: Foucault reading Nietzsche, reading Heidegger // Prado C.G. Foucault’s Legacy. London: Continuum International Publishing, 2009. P. 19-42. 26. Bachrach P., Baratz M.S. The Two Faces of Power // American Political Science Review, 1962. Vol. 56, № 4. P. 947-952. 27. Bates S. Re-structuring Power // Polity, 2010. Vol. 42, №3. P. 352-376. 28. Bevir M. Foucault and Critique: Deploying Agency against Autonomy // Political Theory, 1999. Vol. 27, №1. P. 65-84. 53 29. Connolly W. Discipline, Politics, and Ambiguity // Political Theory, 1983. Vol. 11, №3. P. 325-341. 30. Connolly W. Taylor, Foucault, and Otherness // Political Theory, 1985. Vol. 13, №3. P. 365-376. 31. Corlett W. Pocock, Foucault, Forces of Resistance // Political Theory, 1989. Vol. 17, №1. P. 77-110. 32. Dahl R. The Concept of Power // Behavioral Science, 1957. Vol. 2, №3. P. 201-215. 33. Digeser P. The Fourth Face of Power // The Journal of Politics, 1992. Vol. 54, №4. P. 977-1007. 34. Dreyfus H. Being and Power: Heidegger and Foucault // International Journal of Philosophical Studies, 1996. Vol. 4, №1. P. 1-16 35. Foucault M. Power and Strategies // Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings 1972-1977 / ed. Colin G. New York: Pantheon, 1980. P. 134-145. 36. Foucault M. The Confession of the Flesh // Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings 1972-1977 / ed. Colin G. New York: Pantheon, 1980. P. 194-229. 37. Foucault M. The Subject and Power // Critical Inquiry, 1982. Vol. 8, №4. P. 777-795. 38. Gordon N. Foucault’s Subject: An Ontological Reading // Polity, 1999. Vol. 31, №3. P. 395-414. 39. Hooke A. The Order of Others: Is Foucault’s Antihumanism against Human Action? // Political Theory, 1987. Vol. 15, №1. P. 38-60. 40. Horowitz G. The Foucaultian Impasse: No Sex, No Self, No Revolution // Political Theory, 1987. Vol. 15, №1. P. 61-80. 41. Isaac J. On the Subject of Political Theory // Political Theory, 1987. Vol. 15, №4. P. 639-645. 42. Isaac J. Beyond the Three Faces of Power: A Realist Critique // Polity, 1987. Vol. 20, №1. P. 4-31. 54 43. Johnson J. Communication, Criticism, and the Postmodern Consensus: An Unfashionable Interpretation of Michel Foucault // Political Theory, 1997. Vol. 25, №4. P. 559-583. 44. Keenan T. The “Paradox” of Knowledge and Power: Reading Foucault on a Bias // Political Theory, 1987. Vol. 15, №1. P. 5-37. 45. MacCarthy T. The Critique of Impure Reason: Foucault and the Frankfurt School // Political Theory, 1990. Vol. 18, №3. P. 437-469. 46. Miller J. Carnivals of Atrocity: Foucault, Nietzsche, Cruelty // Political Theory, 1990. Vol. 18, №3. P. 470-491. 47. Oppenheim F. ‘Power’ Revisited // The Journal of Politics, 1978. Vol. 40, № 3. P. 589-608. 48. Philp M. Foucault on Power: A Problem in Radical Translation? // Political Theory, 1983. Vol. 11, №1. P. 29-52. 49. Pickett B. Foucault and the Politics of Resistance // Polity, 1996. Vol. 28, №4. P. 445-466. 50. Smith G.W. Must Radicals Be Marxist? Lukes on Power, Contestability and Alienation // British Journal of Political Science, 1981. Vol. 11, № 4. P. 405425. 51. Taylor Ch. Connolly, Foucault, and Truth // Political Theory, 1985. Vol. 13, №3. P. 377-385. 52. Taylor Ch. Foucault on Freedom and Truth // Political Theory, 1984. Vol. 12, №2. P. 152-183. 53. Давыдов Ю.Н. У истоков социологического постмодернизма // История теоретической социологии. Социология второй половины XX – начала XXI / Давыдов Ю.Н., Филиппов А.Ф. и др. М.: Академический Проект; Гаудеамус, 2010. С. 196-223. 54. Хархордин О. Фуко и теория фоновых практик // Мишель Фуко и Россия, под ред. Хархордина О.В. СПб.: Издательство Европейского Университета в Санкт-Петербурге; Летний Сад, 2001. С. 46-81. 55