Введение - Институт всеобщей истории РАН
реклама
Российская академия наук Институт всеобщей истории На правах рукописи Котов Борис Сергеевич ОБРАЗЫ ГЕРМАНИИ И АВСТРО-ВЕНГРИИ В РОССИЙСКОЙ ПРЕССЕ НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. 1912 – 1914 гг. (по материалам либеральной и консервативной печати) Специальность 07.00.03 – всеобщая история Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук Научный руководитель член-корреспондент РАН, доктор исторических наук, профессор Пивовар Е.И. Москва 2014 1 СОДЕРЖАНИЕ Введение……………………….…………………………..........................3-105 Постановка проблемы………………………………………………..3-12 Источниковая база исследования………...………..………………12-48 Степень изученности проблемы и ее историография……...…….48-86 Теоретическая основа исследования…………..………..………..86-105 Глава I. Влияние Балканских войн 1912-1913 гг. на эволюцию образов Австро-Венгрии и Германии в российской прессе ………...………...106-273 Глава II. Реакция российской прессы на преследования православных русин в Австро-Венгрии ………………………..…………...................274-324 Глава III. Германия как торговый партнер России. Российская пресса о перспективах заключения нового торгового договора между двумя странами………………………..……………………….……………….325-364 Глава IV. Германский военный закон 1913 года и проблема германского милитаризма в оценках российской прессы ……………………...…..365-400 Глава V. Отношение российской прессы к германской экспансии в Османской империи …………………………………………………....401-437 Глава VI. Образ «расколотой» Германии. Цабернский конфликт и его последствия в интерпретации российской прессы …………………..438-462 Глава VII. Образ Германии сквозь призму «газетной войны» весны 1914 года…………………………………...............………………………….463-494 Глава VIII. Российская пресса о политике австро-германского блока в дни Июльского кризиса 1914 года…………….………………………..….495-559 Глава IX. Германия и Австро-Венгрия в метафорическом зеркале российской прессы……………….……………………………………..560-596 Заключение……………………………………………………………..597-603 Список источников и литературы………………..…………………604-658 Приложения……………………………………………………………659-712 2 Введение Постановка проблемы и актуальность темы исследования. Сегодня, когда между Германией и Россией наблюдается тесное взаимодействие в политике, экономике и культуре, особенно актуальным становится критический анализ негативного опыта русско-германских отношений в XX в. Мировые войны поставили русских и немцев в положение противников, что породило множество предрассудков и предубеждений с обеих сторон. А последовавшая за крушением гитлеровского рейха и окончанием Второй мировой войны «холодная война», разделив немецкий народ на две части, способствовала сохранению подозрительности и взаимного недоверия между обоими народами, на десятилетия «законсервировав» негативные стереотипы. Не будет преувеличением сказать, что в отношениях русских и немцев на протяжении большей части истекшего столетия преобладали «образы врага». Лишь колоссальные изменения в Европе в конце XX в., связанные с окончанием «холодной войны» и объединением Германии, создали предпосылки для выстраивания принципиально новых отношений между нашими странами. Однако до сих пор процесс сближения Германии и России затрудняется тем, что взаимные представления русских и немцев остаются нагруженными негативными стереотипами и традиционными предубеждениями. Для эффективного их понимать, как возникают враждебные преодоления представления необходимо о других государствах и нациях, как в них отражается (или искажается) действительность, с помощью каких средств они закрепляются в общественном мнении. Главным инструментом создания образов и трансляции их в массовое сознание в XX в. стали СМИ. Уже в начале прошлого столетия прессу – в то время важнейшее средство массовой информации - называли «шестой великой державой». Огромная пропагандистская мощь 3 периодической печати впервые проявилась в ходе Первой мировой войны, когда информационное воздействие стало одним из трех главных орудий борьбы с неприятелем воздействием)1. Усилия (наряду с военным прессы всех и воюющих экономическим стран были сконцентрированы на главной задаче – формировании «образа врага», который должен был сплотить народ в борьбе с общей опасностью, оправдать участие страны в войне, представить противника «истинным» виновником разразившегося вооруженного конфликта. Однако любой войне предшествует психологическая подготовка населения: народу внушается мысль о существовании внешней угрозы, о защите национальных интересов от посягательств со стороны враждебных внешних сил, о неизбежности грядущей войны2. «Образ врага» возникает задолго до начала вооруженного конфликта и не исчезает полностью после его завершения, являясь сложным, устойчивым феноменом массового сознания. Без исследования генезиса «образа врага» в кризисной ситуации, предшествующей вооруженному столкновению, вряд ли можно адекватно оценить его социальную роль и эффективность воздействия в период войны. В данной связи следует констатировать, что в российской и зарубежной историографии до сих пор отсутствует исследование образов двух главных военных противников России в мировой войне 1914-1918 гг. Германии и Австро-Венгрии в ведущих российских периодических изданиях начала XX в. Не получил достаточного освещения вопрос о воздействии международных кризисов кануна Первой мировой войны и проблем в русско-германских и русско-австрийских отношениях на изменение образов Германии и Австрии в русских газетах и журналах; не прослежены стратегии репрезентации образов этих держав в русской прессе разной политической ориентации; не изучено использование 1 Волковский Н.Л. История информационных войн. Ч. 2. СПб., 2003. С. 117. Сенявская Е.С., Миронов В.В. Человек на войне: «свои» и «чужие» // Мировые войны XX века. Кн. 1: Первая мировая война. Исторический очерк / Науч. рук. В.Л. Мальков, отв. ред. Г.Д. Шкундин. М., 2002. С. 524. 2 4 прогерманскими и антигерманскими политическими силами России разных, зачастую прямо противоположных стереотипов Германии и немцев в борьбе за определение курса русской внешней политики; наконец, не проанализирована роль этих образов для самоидентификации русского общества, для определения своего места в Европе и мире накануне Первой мировой войны. В данной диссертационной работе предпринимается попытка ответить на эти вопросы на основе изучения большого комплекса либеральных и правоконсервативных газет и журналов России за 1912 г. - первую половину 1914 г. Объект и предмет исследования. Объектом исследования в данной диссертационной работе являются публикации российских либеральных и консервативных периодических изданий кануна Первой мировой войны, посвященные Германии и Австро-Венгрии, их внутренней и внешней политике, социально-экономической ситуации, характеру и перспективам развития отношений России с этими державами. Изученные газеты и журналы можно считать достаточно репрезентативными, представлявшими различные политические силы и отстаивавшими различные идеологические позиции. Предмет исследования - образы Германии и Австро-Венгрии, представленные на страницах ведущих российских газет и журналов начала XX в., а также лексические механизмы их формирования. Цель и задачи исследования. Целью данного исследования является воссоздание образа Германии и образа Австро-Венгрии в ведущих российских газетах и журналах начала XX в. Мы рассмотрим, какие представления о данных европейских государствах формировали у российской общественности средства массовой информации. В данной связи следует подчеркнуть, что необходимо разграничивать общественное мнение, т.е. преобладающие в обществе представления и точки зрения по тем или иным социально значимым вопросам, и мнение прессы (в западных исследованиях дословно «опубликованное мнение» - англ. 5 published opinion, нем. die veröffentlichte Meinung1), всегда несущее на себе отпечаток политических и экономических интересов тех групп, которые контролируют соответствующие СМИ. Общественное мнение и «мнение публикуемое» находятся в сложных взаимоотношениях: с одной стороны, позиция средств массовой информации оказывает существенное влияние на формирование общественного мнения, являясь одним из его источников, с другой стороны, сами журналисты не свободны от доминирующих в обществе взглядов, оценок и стереотипов, воспроизводя их в медиатекстах. В каких-то случаях «общественное мнение» и «мнение публикуемое» могут совпадать, а в каких-то существенно расходиться2. В данной диссертации анализируется «мнение прессы», которая – в силу отсутствия сопоставимых по силе воздействия альтернативных каналов информирования российского общества о происходивших в мире событиях – являлась в начале XX в. главным инструментом формирования определенных внешнеполитических стереотипов в общественном сознании. Российская пресса, представленная в то время двумя основными типами изданий – ежедневными газетами и ежемесячными журналами служила одновременно и мостом, соединявшим реальную Германию и Австрию с русскими читателями, и своего рода кривым зеркалом, трансформировавшим образы двух главных соседей России в Европе. Исходя из поставленной цели, в диссертации определены следующие задачи исследования: 1. Выявить отношение к Германии и Австро-Венгрии ведущих российских периодических изданий либерального и консервативного направлений. 2. Структурировать основные черты образного восприятия Германии и Австро-Венгрии в России накануне Первой мировой войны, 1 Fischer-Lexikon: Publizistik-Massenkommunikation / Hrsg. von E. Noelle-Neumann, W. Schulz, J. Wilke. Frankfurt am Main, 1989. S. 262. 2 Малявина С., Бильбао П.Г., Дуранд С.З. От России исторической к России современной: Образ России в испанской прессе. М., 2009. С. 35. 6 установить базовые стереотипные представления о данных государствах. 3. На основе анализа языка газетных и журнальных текстов выявить лексические механизмы создания образов Германии и АвстроВенгрии, использовавшиеся русской прессой. 4. Проанализировать роль данных стран в российском политическом дискурсе кануна Первой мировой войны. Образы Германии и империи Габсбургов на страницах русских периодических изданий формировала, прежде всего, совокупность оценок внешней и внутренней политики этих стран. Получая примерно один и тот же информационный материал из Германии и Австро-Венгрии, русские газеты имели много возможностей под определенным углом зрения комментировать и интерпретировать новости, придавать им ту или иную окраску в зависимости от своей политической позиции. В силу этого мы стремились выявить и проанализировать комментарии к внутриполитической ситуации в Германии и Австрии, а также оценки поведения этих держав на международной арене. Данная задача предопределила и отбор газетного материала: основное внимание мы уделяем статьям информационно-аналитического и публицистического характера (передовая комментарий), в статья, которых проблемно-аналитическая превалирует функция статья, идеологического воздействия на читательскую аудиторию, осуществляемого посредством комментирования и интерпретации событий. Следует отметить, что в прессе для создания определенного образа другой страны наряду с вербальными используются и визуальные средства манипулирования сознанием реципиентов – фотографии, рисунки, карикатуры, расположение материалов на газетной полосе. В диссертации мы, однако, не будем рассматривать данные средства в силу того, что в русской прессе начала XX в. иллюстративный материал был представлен скудно (а в некоторых газетах и журналах отсутствовал вовсе), а потому не 7 мог играть значительной роли в создании образов Германии и АвстроВенгрии. Хронологические рамки исследования. Хронологические рамки исследования включают два года, предшествовавших Первой мировой войне, период с сентября 1912 до августа 1914 г. За этот небольшой отрезок времени произошли важные события, которые в конечном итоге привели к возникновению мирового вооруженного конфликта: Балканские войны 1912-1913 гг., сопровождавшиеся усилением соперничества на международной арене двух военно-политических блоков (Антанты и Тройственного союза), русско-германский дипломатический конфликт изза немецкой военной миссии в Турции, Июльский кризис 1914 г. В качестве отправной точки берется начало Первой Балканской войны между Османской империей и коалицией Сербии, Болгарии, Греции и Черногории. Вооруженный конфликт на Балканах оказал существенное влияние на всю систему международных отношений того времени и привел к дальнейшему ухудшению русско-австрийских и русскогерманских отношений; начиная с осени 1912 г. вплоть до возникновения Первой мировой войны их напряженность уже не спадала. Исследование завершается 1 августа 1914 г., т.е. объявлением Германией войны России и началом мирового вооруженного конфликта 1914-1918 гг. Методологическая основа исследования. Данная диссертационная работа носит междисциплинарный характер; в ней использованы методы исторической науки, политологии и социологии. Основополагающим историзма, требующий принципом рассмотрения исследования любого стал явления принцип социальной действительности в развитии, во взаимосвязи с другими явлениями и процессами и с учетом конкретной исторической обстановки. Это означает, что восприятие образов Германии и Австро-Венгрии в России накануне Первой мировой войны исследуется в тесной взаимосвязи с конкретными историческими условиями их возникновения. 8 При анализе материалов периодической печати применяется системный подход: органы прессы рассматриваются как элементы единой системы информационного пространства, каждый из которых выполнял свою определенную аудиторию и функцию, ориентировался соответствующим образом на определенную выстраивал свою информационную политику. Кроме того при сопоставлении текстов периодических изданий, различающихся по своей социально- политической направленности и положению на рынке средств массовой информации, при сравнении высказываний о Германии и Австрии, встречающихся в разных газетах и журналах, широко применяется традиционный для исторической науки историко-сравнительный метод. Важнейшее методологическое значение для данного диссертационного исследования имеет междисциплинарное научное направление имагология1, в рамках которого исследуются механизмы формирования и функционирования в социуме образов «других», в первую очередь образов иных стран, этносов и культур. Зародившись в 1950-х гг. в недрах сравнительно-исторического литературоведения (Жан-Мари Карре, Мариус-Франсуа Гийяр, Хуго Дизеринк), имагология давно вышла за его рамки; ее методы нашли широкое применение в исторических исследованиях, а также в культурологии, социологии, политологии и других гуманитарных дисциплинах2. В России в последние годы заметно усилился интерес к имагологической тематике, что отразилось в появлении целого ряда работ, посвященных проблемам взаимовосприятия народов и культур3. Предпринимаются попытки углубленного теоретического От лат. imago – образ. Ощепков А.Р. Имагология // Знание. Понимание. Умение. М., 2010. № 1. С. 251-253. 3 Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. М., 1993; Россия и Европа в XIX-XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур / Отв. ред. А.В. Голубев. М., 1996; Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия / Отв. ред. А.В. Голубев. Вып. 1-5. М., 2000-2009; Образ России. Россия и русские в восприятии Запада и Востока / Отв. ред. В.Е. Багно. СПб., 1998; Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века / Отв. ред. А.В. Голубев. М., 1998; Образ врага / Сост. Л. Гудков, ред. Н. Конрадова. М., 2005. 1 2 9 осмысления самого понятия образ «другого»/«чужого» как сложной историко-антропологической категории1. Хотя в области имагологических исследований достигнуты значительные результаты, здесь имеется еще множество белых пятен, мало исследованных или вовсе не исследованных тем. Как отмечает академик А.О. Чубарьян, проблема взаимовосприятия наций «еще ждет пристального внимания историков и представителей других научных дисциплин. Нужны новые методики для выявления эволюции общественного мнения и массовых представлений народов, правительств, политических партий и социальных групп одних стран о других. И тогда можно будет более полно вскрыть пути формирования как образа союзника, так и образа врага в период подготовки и ведения войн»2. Особенностью данного диссертационного исследования является то, что впервые в отечественной имагологической литературе осуществляется анализ лексических «другого» в и текстах фразеологических СМИ: автором средств создания выделяются образа метафоры и метафорические модели, в рамках которых русская пресса начала XX в. описывала германскую и австрийскую действительность. Обращение к анализу метафор не случайно: как подчеркивает известный американский филолог Дж. Лакофф, «образ действий нации на международной арене всегда определяется целым рядом метафор, которые в значительной степени структурируют наше понимание международной политики и международных конфликтов»3. Являясь важнейшим образным средством Копелев Л.З. Чужие // Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. М., 1993. С. 8-17; Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика. М., 2011. Глава 6: Диалог культур в контексте истории и в историческом познании. С. 251-286; Она же. Образ «Другого» и коллективные идентичности в историческом измерении // Вестник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова. Серия Гуманитарные науки. 2012. № 4/2. С. 5-10; Чеканцева З.А. Нужна ли историку теория образа? Эпистемология исторического образа на рубеже XX-XXI вв. // Историческое познание и историографическая ситуация на рубеже XX-XXI вв. / Отв. ред. О.В. Воробьева, З.А. Чеканцева. М., 2012. С. 23-35. 2 Чубарьян А.О. Предисловие // Война и общество в XX веке. Книга 1. Война и общество накануне и в период Первой мировой войны / Науч. рук. В.А. Золотарев, отв. ред. С.В. Листиков. М., 2008. С. 8-9. 3 Lakoff G., Wehling E. Auf leisen Sohlen ins Gehirn. Politische Sprache und ihre heimliche Macht. Heidelberg, 2009. S. 30. 1 10 массмедиа, метафора активно используется в текстах СМИ для создания положительных или отрицательных имиджей государств и народов. При выявлении метафорических моделей, использовавшихся в российской прессе для характеристики политики Германии и АвстроВенгрии, а также при рассмотрении квантитативной стороны медиаобразов этих стран, то есть частоты их упоминания в российской прессе, применяется традиционный и широко распространенный для социологических исследований средств массовой коммуникации метод контент-анализа, определенных позволяющий характеристик через текста количественное делать выводы выявление относительно намерений создателя этого текста или возможных реакций адресата1. Научная новизна исследования. Новизна работы определяется междисциплинарным характером исследования, сочетающим изучение конкретного исторического материала и рассмотрение теоретической проблемы формирования образа «другого» в текстах средств массовой информации. В диссертации впервые рассматриваются образы Германии и Австро-Венгрии в российской либеральной и консервативной прессе кануна Первой мировой войны. При этом в научный оборот вводится значительный объем материалов российской периодической печати за 1912-1914 гг. В диссертации впервые анализируются особенности метафорического моделирования образа Германии и образа АвстроВенгрии в российской прессе начала XX в. Хотя политическая метафорика в последнее время привлекает очень большое внимание исследователей (прежде всего, филологов и политологов), почти все работы по данной тематике касаются роли метафор в современном политическом дискурсе России и зарубежных стран и выполнены, поэтому, на материале медиатекстов последних двух-трех десятилетий2. Политическая метафора 1 2 Федотова Л.Н. Социология массовой коммуникации. М., 2009. С. 644. Будаев Э.В., Чудинов А.П. Метафора в политической коммуникации. М., 2008. С. 16. 11 как средство создания образа другой страны в русской дореволюционной прессе никогда раньше не становилась предметом специального научного исследования. Практическая значимость диссертации. Научные результаты диссертации могут быть использованы при создании обобщающих трудов по истории русско-германских и русско-австрийских отношений, международных отношений в начале XX в. и истории Первой мировой войны. Материалы диссертационной работы могут представлять интерес также при подготовке спецкурсов по истории русской журналистики и русского общественного мнения. Кроме того теоретические наработки, полученные в ходе исследования, могут применяться филологами и политологами при дальнейшей разработке теории политической метафоры. Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации отражены в семи статьях, шесть из которых опубликованы в изданиях, рекомендованных ВАК. Предварительные результаты данного исследования были представлены на коллоквиуме Германского исторического института в Москве (февр. 2008). Отдельные положения диссертации легли в основу докладов на международных конференциях «Clio-2011» (апр. 2011), «Clio-2013» (апр. 2013) в Москве, «Первая мировая война. Общая история. Общая память» в Вильнюсе (июнь 2013), «Сараевское убийство 1914 года» в Гацко (сент. 2013), «Дискуссионные проблемы истории Германии в подходах российских и немецких историков» в Ярославле (сент. 2013), «Бухарестский мирный договор, Македония и Балканы» в Скопье (окт. 2013), «Политика в текстах – тексты в политике» в Москве (окт. 2013). Источниковая база исследования. Средства массовой информации как источник для имагологических исследований представляют особый интерес в силу своего двойственного характера: они не только отражают общественное мнение, но и в значительной степени конструируют его, 12 являясь важнейшим фактором формирования общественных настроений и доминирующих в обществе представлений об окружающем мире. СМИ воздействуют на аудиторию регулярно, в течение длительного времени. Это позволяет осуществить систематическое изучение навязываемых массмедиа образов на протяжении определенного промежутка времени, их изменение или, наоборот, стереотипизацию и стабильное воспроизведение. В начале XX века главным источником массовой информации являлась периодическая печать, представленная двумя типами изданий – газетами и журналами. В последние десятилетия перед Первой мировой войной пресса превратилась в идеологическую силу первого ранга. В России она заявила о себе как о серьезном политическом факторе в результате революции 1905-1907 гг., в ходе которой была отменена предварительная цензура, введена облегченная процедура учреждения периодического издания и ограничено применение административных санкций в отношении газет и журналов. Все это способствовало быстрому росту количества и разнообразия периодических изданий. Если в 1891 г. в России было всего 70 ежедневных газет, то в 1912 г. уже 417, из них десять выходили два раза в день1. Все наиболее значительные российские газеты и журналы издавались в крупнейших городах России: накануне Первой мировой войны в СанктПетербурге выходило 25% от общего количества периодических изданий, в Москве – 10%. Значительно выросла тиражность органов прессы. В конце 1913 г. тиражи ведущих российских газет были следующими: «Русское слово» 263 тыс., «Биржевые ведомости» свыше 92 тыс., «Новое время» свыше 62 тыс., «Речь» и «Утро России» по 35 тыс., «Русские ведомости» 30 тыс. экземпляров2. В результате революции 1905-1907 гг. в России возникла и получила развитие партийная печать. Начали легально издаваться печатные органы сформировавшихся в первые месяцы революции политических партий – 1 2 Махонина С.Я. Русская дореволюционная печать (1905-1914). М., 1991. С. 68. Боханов А.Н. Буржуазная пресса России и крупный капитал. Конец XIX в. – 1914 г. М., 1984. С. 37. 13 кадетов, октябристов, черносотенцев и др. Газеты пропагандировали партийные программы, журналы нередко разрабатывали такие программы, становясь инициаторами создания новых партий (как, например, «Вестник Европы» и «Русское богатство»). Если на протяжении практически всего XIX столетия ведущая роль принадлежала «толстым» ежемесячным журналам, то с 1890-х гг. на первый план выдвигаются ежедневные газеты. В начале XX в. в условиях стремительных политических перемен и социальных сдвигов газеты больше соответствовали новым требованиям к периодическим изданиям – они более оперативно, чем журналы, информировали читателей о происходящих в стране и за рубежом событиях и быстрее предлагали варианты решения актуальных вопросов современности. Специалист по истории русской дореволюционной прессы и журналистики Б.И. Есин отмечает, что в первые годы XX в. «по оперативности и объему информации, по широте воздействия на массы газета далеко обогнала журнал, хотя многие теоретические вопросы по-прежнему решались преимущественно в журналах»1. В силу этого основным источником для данной работы послужили ежедневные газеты. При этом мы ограничились изучением только частных и независимых от правительства периодических изданий, исключив официозы («Россия»), а также правительственную прессу («Правительственный вестник» и др.), т.к. казенная печать в нач. XX в. не пользовалась популярностью в русском обществе, ее практически не читали, а потому она не могла оказывать существенного влияния на формирование общественного мнения в стране. Показательно, что газета «Россия», превращенная в официоз в 1906 г. по инициативе П.А. Столыпина, закрылась весной 1914 г. из-за того, что читательский интерес к ней был полностью потерян2. Есин Б.И. Русская легальная пресса конца XIX - начала XX века // Из истории русской журналистики конца XIX – начала XX в. М., 1973. С. 7. 2 Махонина С.Я. История русской журналистики начала XX века. М., 2004. С. 46-47. 1 14 Несмотря на то, что на рубеже веков самыми влиятельными и распространенными периодическими изданиями стали ежедневные газеты, журналы продолжали играть существенную роль в системе массовой коммуникации. Классическим типом русского журнала был так называемый «толстый» журнал – ежемесячное общественно-политическое и литературно-художественное издание, сформировавшееся в России во второй половине XIX века. Отличительными его чертами был большой объем публикуемых материалов – до 400 страниц, а также объединение в каждом номере материалов по разной тематике – в основном литературных произведений, политической аналитики и статей, освещающих последние достижения науки. Ориентированный на определенную, ограниченную аудиторию, прежде всего, высокообразованную интеллигенцию, «толстый» журнал лишь ненадолго отошел в тень в бурные годы Первой русской революции. С наступлением столыпинской реакции, когда настало время углубленного анализа пережитых страной потрясений, журнал с его основательностью в разработке проблем общественного развития снова занял видное место в системе российской периодической печати. На страницах журналов нередко появлялись статьи программного характера как по вопросам внутренней, так и внешней политики (напр., статья П.Б. Струве «Великая Россия» в журнале «Русская мысль»). Хотя в рассматриваемый период основное внимание прессы было приковано к внутрироссийским делам, события на международной арене продолжали волновать русское общество, вызывая живейший отклик на страницах газет и журналов. К этому побуждала сама обстановка кануна Первой мировой войны, отмеченная рядом острых международных кризисов, нарастанием гонки вооружений и противостоянием в Европе двух военно-политических блоков – Антанты и Тройственного союза. Особое внимание в последние годы перед мировой войной 1914 г. русская пресса уделяла внешней и внутренней политике Германии и Австро15 Венгрии – двух ближайших соседей России в Европе и двух наиболее вероятных ее военных противников. На формирование образов Германии и Австро-Венгрии, как и других стран, в русской периодической печати оказывал влияние источник информации о событиях, происходивших в соответствующих странах. Для дореволюционных газет такими источниками были, во-первых, бюллетени информационных агентств, а, во-вторых, сообщения собственных корреспондентов. Историк Е.Г. Кострикова, исследовавшая источники внешнеполитической информации в русских газетах начала XX в., отмечает, что «чем солиднее было издание, тем больше оно стремилось к преобладанию на своих страницах оригинального материала, полученного от собственных корреспондентов из-за границы»1. Однако возможность организовать собственную корреспондентскую сеть имелась лишь у наиболее богатых и авторитетных периодических изданий. В начале XX в. к их числу относились «Новое время», «Русское слово», «Речь», «Русские ведомости», «Утро России» и некоторые другие столичные и провинциальные издания. Подавляющее же большинство газет вынуждено было довольствоваться новостными бюллетенями, предоставляемыми Санкт-Петербургским телеграфным агентством - первым государственным информационным агентством России, созданным по инициативе С.Ю. Витте в 1904 г.2 Информация, интересующая нас с точки зрения исследования образов Германии и Австро-Венгрии, содержится в разных частях газет и журналов: в передовых статьях, сообщениях заграничных корреспондентов, в разделах, посвященных событиям за границей и озаглавленных по-разному в разных изданиях («За границей» - в «Русском Кострикова Е.Г. Русская пресса и дипломатия накануне первой мировой войны. 1907-1914. М., 1997. С. 22-23. 2 О деятельности Санкт-Петербургского телеграфного агентства и других российских информационных агентств в дореволюционный период см.: Есин Б.И. Первые телеграфные агентства в России // Есин Б.И. Путешествие в прошлое (Газетный мир XIX века). М., 1983. С. 26-39; Кострикова Е.Г. Указ. соч. С. 69102; Летенков Э.В. К истории правительственных информационных центров в России (1906-1917 гг.) // Вестник Ленинградского университета. № 20. Вып. 4. 1973. С. 80-88; Rantanen T. Foreign News in Imperial Russia. The Relationship between International and Russian News Agencies. 1856-1914. Helsinki, 1990. 1 16 слове» и «Голосе Москвы», «Внешние известия» - в «Новом времени», «Иностранные известия» - в «Речи», «Русских ведомостях» и «Московских ведомостях», «У соседей» - в «Русском знамени», «Иностранное обозрение» - в «Вестнике Европы»), в очерках ведущих публицистов (например, М.О. Меньшикова в «Новом времени», В.И. НемировичаДанченко в «Русском слове») и т.д. При этом частота публикаций материалов, посвященных германским и австрийским сюжетам, их величина и расположение на полосах газеты или на страницах журнала – все это также несет определенную информацию, характеризующую позицию того или иного издания по отношению к двум западным соседям России. В данной работе мы обратились к изучению образов Германии и Австро-Венгрии в русской прессе двух политических направлений либерального и консервативного. Наиболее авторитетными либеральными изданиями в рассматриваемый период являлись газеты «Речь», «Русские ведомости», «Русское слово», «Утро России», «Голос Москвы», а также журналы «Вестник Европы» и «Русская мысль». Среди консервативных изданий выделялись умеренно правые газеты «Новое время» и «Московские ведомости», радикальные черносотенные газеты «Русское знамя» и «Земщина», а также журнал «Гражданин». Данные газеты и журналы можно считать достаточно репрезентативными, представлявшими различные политические силы и отстаивавшими различные идеологические позиции в рамках либерального и консервативного направлений российского политического спектра того времени. Либеральные издания. Самой распространенной и одной из самых информированных газет России накануне Первой мировой войны было издававшееся в Москве «Русское слово». Газета была основана в 1895 г. крупнейшим книгоиздателем России конца XIX – начала XX вв. И.Д. Сытиным. Он приступил к изданию собственной газеты по совету А.П. 17 Чехова, придав «Русскому слову» консервативное направление, т.к. в 1890х гг. практически невозможно было получить разрешение на издание либеральной газеты. В первые годы своего существования «Русское слово» не имело успеха. Лишь с 1901-1902 гг., когда газету возглавили талантливый фельетонист В.М. Дорошевич и зять Сытина Ф.И. Благов, «Русское слово» превратилось в многотиражную, влиятельную газету либерального направления. Как отмечает специалист по истории русской журналистики нач. XX в. С.Я. Махонина, «Дорошевич создал практически первую в стране информационную газету европейского типа»1. Он организовал широкую сеть собственных корреспондентов в России и за рубежом. В начале XX в. отделения «Русского слова» имелись в Лондоне, Париже, Берлине, Вене, Риме, Стокгольме, Стамбуле, Софии, Токио и др. городах. Собственным корреспондентом «Русского слова» в столице Германии с 1907 г. был И.М. Троцкий, а в столице Австрии – Л.Н. Соколовский, проработавший в газете с 1901 г. вплоть до ее закрытия2. «Русское слово» заключило соглашения с крупнейшими газетами мира («Фигаро», «Таймс», «Нью-Йорк Геральд» и др.) об обмене информацией. Издание было хорошо осведомлено о настроениях в правящих кругах России: возглавлявший Петербургское отделение газеты А.В. Руманов имел широкие связи с высокопоставленными сановниками и влиятельными политиками. Как установила Е.Г. Кострикова, газета имела компетентные источники информации в Министерстве иностранных дел, стремившемся использовать столь распространенную и влиятельную газету в качестве своего официоза3. По широте информации газета Сытина не знала себе равных. Современники справедливо называли ее «фабрикой новостей»4. Махонина С.Я. История русской журналистики начала XX века. С. 95. Кострикова Е.Г. Указ. соч. С. 34. 3 Кострикова Е.Г. Источники внешнеполитической информации русских буржуазных газет (на материалах архивных фондов «Речи» и «Русского слова») // Исторические записки. № 103 / Глав. ред. А.М. Самсонов. М., 1979. С. 290-295. 4 Есин Б.И. Русская дореволюционная газета 1702-1917 гг. Краткий очерк. М., 1971. С. 61. 1 2 18 Славу первой газеты России начала XX в. «Русскому слову» принесли не только оперативные новости, но и сотрудничество в газете крупнейших русских журналистов того времени: наряду с самим Дорошевичем здесь публиковались Василий Немирович-Данченко, Владимир Гиляровский, Алексей Яблоновский, Григорий Петров и др. На страницах газеты Сытина регулярно появлялись произведения выдающихся писателей и поэтов «серебряного века»: И.А. Бунина, Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус, Тэффи (Н.А. Лохвицкой), К.Д. Бальмонта и др. Будучи в целом либеральным изданием, «Русское слово» отличалось определенной эклектичностью: «страницы “Русского слова” охотно предоставлялись людям разных убеждений с тем, однако, чтобы в их высказываниях не проявлялись крайности», - пишет биограф Сытина Е.А. Динерштейн1. Эта особенность газеты вызывала неоднократные обвинения в безыдейности политической и оппортунизме, позиции2. Отвечая отсутствии на эти четко выраженной упреки, Дорошевич характеризовал «Русское слово» как «газету здравого русского смысла»3. «Русское слово» декларировало свой беспартийный характер. В 1912 г. Благов писал Сытину, что «Русское слово» - «оппозиционная газета, но отнюдь не партийная», она «не является органом ни прогрессистов, ни кадетов, ни какой-либо партии вообще»4. Хотя в 1910 г. Сытин собирался продать «Русское слово» партии кадетов, чья идеология была близка газете, однако из-за сопротивления главного редактора Дорошевича, стремившегося сохранить «Русское слово» как «независимую оппозиционную газету», сделка так и не состоялась5. Динерштейн Е.А. Иван Дмитриевич Сытин и его дело. М., 2003. С. 112. Абрамович Н.Я. «Русское слово». Пг., 1916. С. 7-11; Мельгунов С. О современных литературных нравах. М., 1916. С. 30. 3 Дорошевич В. «Русское слово» // Полвека для книги. Литературно-художественный сборник, посвященный пятидесятилетию издательской деятельности И.Д. Сытина. М., 1916. С. 398. 4 Цит. по: Боханов А.Н. Указ. соч. С. 58. 5 Менделеев А.Г. Жизнь газеты «Русское слово»: Издатель. Сотрудники. М., 2001. С. 21-22. 1 2 19 Именно эта «беспартийность» «Русского слова», независимость от определенного политического направления, привлекали русского читателя. Популярность газеты Сытина в первые годы XX столетия стремительно росла. Если в конце XIX в. тираж газеты составлял 13 тыс. экз., то в 1913 г. он превысил 325 тыс. экз., а в следующем году увеличился до 619,5 тыс. экз.1 К началу Первой мировой войны «Русское слово» превратилось в самую многотиражную и распространенную газету страны. Этому способствовало и то, что сравнительно с другими качественными политическими газетами «Русское слово» было относительно недорогим изданием: в 1913 г. подписка стоила 8 руб. в год. Однако благодаря большим тиражам, широкому распространению и рекламе издание газеты приносило прибыль. Внешнеполитическая линия газеты в целом совпадала с позицией подавляющего большинства русских либеральных органов прессы: «Русское слово» поддерживало курс министра иностранных дел А.П. Извольского и сменившего его С.Д. Сазонова на упрочение дружественных связей с Парижем и Лондоном при сохранении корректных отношений с германским соседом2. Среди прочих либеральных газет «Русское слово» выделялось своими ярко выраженными славянофильскими симпатиями, что проявилось в дни Боснийского кризиса, когда сытинская газета высказалась против решения проблемы черноморских проливов ценой передачи Боснии и Герцеговины в полное распоряжение Австро-Венгрии3. С началом мировой войны «Русское слово» встало на воинственнопатриотические позиции. Однако по мере роста антиправительственных настроений в русском обществе газета Сытина перешла в оппозицию, публикуя материалы против Г.Е. Распутина и поддерживая Прогрессивный Дорошевич В. Указ. соч. С. 405. Cohen A.J. Bild und Spiegelbild: Deutschland in der russischen Tageszeitung “Russkoe slovo” (1907-1917) // Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht. 19./20. Jahrhundert: Von den Reformen Alexanders II. bis zum Ersten Weltkrieg / Hrsg. von D. Herrmann. München, 2006. S. 268. 3 Кострикова Е.Г. Российское общество и внешняя политика накануне Первой мировой войны. 1908-1914 гг. М., 2007. С. 45-46. 1 2 20 блок в Государственной думе с его требованием сформировать «правительство народного доверия». После Февральской революции газета в целом поддерживала буржуазное Временное правительство, призывая к сотрудничеству с умеренными социалистами. К Октябрьской революции газета отнеслась негативно, призвав к сопротивлению большевикам. 26 ноября 1917 г. Московский ВРК закрыл «Русское слово». После этого газета еще полгода выходила под названием «Новое слово» и «Наше слово», пока 6 июля 1918 г. ее издание не было окончательно прекращено1. Одним из важнейших либеральных органов в системе российской периодической печати накануне Первой мировой войны являлась газета «Речь», издававшаяся в Санкт-Петербурге партией конституционных демократов (кадетов). После первой русской революции Конституционнодемократическая партия, оформившаяся на учредительном съезде в Москве в октябре 1905 г., стала самой популярной партией России. Выступая за реформирование России в правовое демократическое государство, за разделение законодательной, исполнительной и судебной властей, за создание ответственного перед Государственной думой правительства, настаивая на принудительном отчуждении помещичьих земель за выкуп и на предоставлении автономии Польше и Финляндии, кадеты сумели завоевать ведущие позиции в 1-й и 2-й Государственной думе. Идею создания большой политической газеты лидер кадетов П.Н. Милюков обсуждал (в том числе с издателем И.Д. Сытиным) уже в сентябре 1905 г., когда в условиях революционного подъема большая часть русских газет явочным порядком ликвидировала цензуру. В феврале 1906 г. был заключен договор с издателем Ю.В. Баком о создании органа кадетской партии, и 23 февраля вышел первый номер газеты «Речь». В 1908 г. было образовано Товарищество по изданию газеты «Речь» во главе с видными деятелями кадетской партии И.И. Петрункевичем и В.Д. Жданова И.А. «Русское слово» // Российский либерализм середины XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 821. 1 21 Набоковым. Кредиторами «Речи» выступали состоятельные члены руководства партии и члены совета Азовско-Донского коммерческого банка1. Дополнительный доход газета получала за публикацию объявлений. Фактическими редакторами с момента создания газеты являлись П.Н. Милюков и И.В. Гессен. Авторами «Речи» были почти все руководители кадетской партии: С.А. Муромцев, В.А. Маклаков, Ф.И. Родичев, С.А. Котляревский, Ф.Ф. Кокошкин, П.Н. Милюков, А.А. Мануйлов; а также крупные ученые, философы и видные общественные деятели (некоторые из них стали членами партии): А.А. Кизеветтер, Н.И. Кареев, В.И. Вернадский, А.А. Шахматов, М.И. Туган-Барановский, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, С.А. Венгеров, И.М. Гревс, А.А. Корнилов, В.Я. Богучарский, М.М. Винавер, Э.Д. Гримм, А.В. Карташев, А.А. Кауфман, И.В. Лучицкий, П.И. Новгородцев и др. «Речь» последовательно пропагандировала программу кадетской партии. П.Н. Милюков считал, что издание «Речи» «сделало больше для распространения наших взглядов, чем все остальные способы публичной деятельности»2. Интересно, что «Речь», связь которой с кадетской партией всем была известна и не вызывала сомнений, позиционировала себя как «внепартийную» независимую газету. Такой отказ признать связь издания с конкретной партией был характерен для русской журналистики в послереволюционный период, т.к. редакции газет и журналов понимали, что последовательная и открытая пропаганда только партийных программ сужает возможности периодического издания в завоевании широкой аудитории3. «Речь», чей тираж в 1914 г. составлял около 40 тыс. экз., была дорогим изданием, ориентированным на обеспеченную либерально настроенную интеллигенцию и буржуазию (подписная цена – 12 рублей в Боханов А.Н. Указ. соч. С. 67-68. Цит. по: Шевцов А.В. Издательская деятельность русских несоциалистических партий начала XX в. СПб., 1997. С. 63. 3 Махонина С.Я. Русская дореволюционная печать. С. 199-200. 1 2 22 год). Льготная подписка на газету предоставлялась сельским учителям, крестьянам, рабочим, студентам и др. Одновременно с «Речью» кадеты издавали на ее материалах более дешевые ежедневные газеты «Реформа» (1907-08 гг.) и «Современное слово» (1907-18 гг.). Образцом для подражания редакции «Речи» служила лондонская «Times». Как отмечает Н.Б. Хайлова, «газета принадлежала к числу хорошо осведомленных изданий, имела разветвленную сеть корреспондентов в России и за рубежом»1. Корреспондентом «Речи» в Берлине на протяжении 1912 г. был П.Я. Рысс, бывший до этого представителем газеты в Италии, откуда он был выслан за ряд статей против итало-турецкой войны2. В начале 1913 г. его сменил А.Д. Коральник, также переведенный в столицу Германии из Рима. В Вене корреспондентом «Речи» работал М.Б. Ратнер, ушедший из газеты весной 1914 г. из-за принципиальных разногласий с редакцией3. На смену ему в столицу Австро-Венгрии отправился балканский корреспондент «Речи» Топоров, писавший под псевдонимом «Влад. Викторов». В вопросах внешней политики «Речь», как и вся прочая либеральная печать, придерживалась дружественной Франции и Англии линии, выступая против возрождения в каком-либо виде Союза трех императоров. «Речь» приветствовала заключение русско-английской конвенции 1907 г. о Персии, Афганистане и Тибете, рассматривая ее как важный фактор поддержания международного равновесия. Кадеты считали примирение и компромисс с Японией на Дальнем Востоке и с Британией в Центральной Азии необходимым условием для проведения активной политики на Балканах, где России противостояла империя Габсбургов и стоящая за ее спиной Германия4. Хайлова Н.Б. «Речь» // Российский либерализм середины XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 798. 2 Кострикова Е.Г. Русская пресса и дипломатия накануне первой мировой войны. С. 52. 3 Кострикова Е.Г. Источники внешнеполитической информации русских буржуазных газет. С. 290. 4 Воронкова И.Е. Доктрина внешней политики партии конституционных демократов. М., 2010. С. 77-78. 1 23 После начала мирового вооруженного конфликта 1914 г. «Речь» последовательно выступала за ведение войны с Германией и Австрией до победного конца, поддерживая притязания царского правительства на черноморские проливы, Турецкую Армению и ряд других территорий. Главной задачей держав Антанты в ходе войны кадетский официоз называл разгром германского милитаризма и формирование новой «международной организации Европы», которая, исключив деление на два лагеря, свяжет государства системой взаимных гарантий1. На фоне неудач русских войск в Польше и Галиции летом 1915 г. «Речь» выдвинула лозунг образования «министерства доверия», призвав к отставке правительства И.Л. Горемыкина. Кадетская газета приветствовала Февральскую революцию и призвала российское общество поддержать Временное правительство. Захват власти большевиками «Речь» расценила как «политическое безумие». 26 октября 1917 г. она была закрыта постановлением Петроградского ВРК, затем продолжала выходить под другими названиями: «Наша речь», «Свободная речь», «Век», «Новая речь», «Наш век». Окончательно кадеты потеряли возможность легально излагать свои взгляды в прессе в августе 1918 г.: декретом СНК от 4 августа были закрыты все, еще сохранившиеся к тому времени «буржуазные» газеты, в том числе и кадетские издания. Близкой к кадетам по своей идеологии и составу сотрудников была одна из старейших и наиболее авторитетных газет России «Русские ведомости». Газета была основана в 1863 г. при содействии министра внутренних дел П.А. Валуева как «полезное и поучительное чтение для народа». Вначале «Русские ведомости» были консервативной газетой, мало чем отличаясь по характеру публикаций от «Московских ведомостей» М.Н. Каткова. Наиболее видным изданием либерального направления второй половины XIX в. «Русские ведомости» стали после того как в 1866 г. 1 Там же. С. 104-105. 24 газету возглавил Н.С. Скворцов1. Будучи одновременно и редактором и издателем, он привлек к сотрудничеству в газете ученых В.М. Соболевского, А.С. Посникова, А.И. Чупрова, И.И. Янжула и др. Среди сотрудников «Русских ведомостей» было много ученых, профессоров Московского университета (газета выходила в Москве), поэтому эту газету нередко называли «профессорской». Читательскую аудиторию «Русских ведомостей» составляли представители интеллигенции – ученые, педагоги, земские деятели, литераторы, студенты. В 1883 г. «Русские ведомости» перешли в собственность издательского товарищества во главе с В.М. Соболевским, руководившем газетой вплоть до своей смерти в 1913 г. В истории российской журналистики это был один из первых опытов коллективного руководства периодическим изданием. В условиях жестких цензурных ограничений, сохранявшихся и после отмены предварительной цензуры для петербургских и московских изданий (в 1865 г.), «Русские ведомости» в конце XIX – начале XX вв. оставались практически единственной газетой либерального направления, идейным центром, вокруг которого концентрировались оппозиционные самодержавию силы. Тираж газеты вырос с 25 тыс. (в конце 1890-х гг.) до 50 тыс. (в 1906 г.). Как отмечает С.Я. Махонина, «главной особенностью привлекавшей интеллигентного, приверженность одному, однажды “Русских мыслящего выбранному ведомостей”, читателя, была идеологическому направлению»2. О степени влияния газеты на формирование общественного мнения в стране можно судить хотя бы по фамилиям авторов, в разное время сотрудничавших в «Русских ведомостях»: И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов, В.Г. Короленко, П.Д. Боборыкин, В.И. Вернадский, В.С. Соловьев, К.Д. Кавелин, В.О. Ключевский, Н.И. Розенберг В. Из истории русской печати: Организация общественного мнения в России и независимая беспартийная газета «Русские ведомости» Прага, 1924. С. 33-34. 2 Махонина С.Я. История русской журналистики начала XX века. С. 73. 1 25 Кареев, М.М. Ковалевский, М.М. Стасюлевич, К.А. Тимирязев, И.И. Мечников, А.Ф. Кони, С.П. Мельгунов, П.Г. Виноградов, Н.К. Михайловский, Н.В. Шелгунов, П.А. Кропоткин, П.Л. Лавров, К.К. Арсеньев, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер. «Русские ведомости» сыграли большую роль в развитии идеологии российского либерализма. Многие сотрудники газеты стали основателями и активными деятелями партии конституционных демократов. Редакция признавала близость своей политической платформы к программе кадетской партии, однако, подчеркивала беспартийный, надклассовый характер газеты и помещала материалы, отражавшие различные точки зрения. В начале XX в. «Русские ведомости» уделяли заметно меньше внимания обсуждению внешнеполитических вопросов, чем «Речь», «Русское слово» или «Новое время». Тон статей, касавшихся событий на международной арене и отношений России с другими странами, был более сдержанным и осторожным, чем в других изданиях. Зарубежная информация в «Русских ведомостях» была посвящена, прежде всего, внутриполитическим проблемам европейских стран1. В иностранном отделе газеты работали экономист, профессор Московского университета А.А. Мануйлов, известные историки А.К. Дживелегов и В.П. Волгин. Зарубежные корреспонденты подбирались обычно из лиц, близких к русской революционной эмиграции, а иногда из ее состава2. Биографию политического эмигранта имел и берлинский корреспондент «Русских ведомостей» Г.А. Гроссман3. После завершения первой революции «профессорская газета» начала испытывать все большие трудности, связанные на этот раз не с правительственными преследованиями, а с падением доходности издания в Кострикова Е.Г. Русская пресса и дипломатия накануне первой мировой войны. С. 27. Хайлова Н.Б. «Русские ведомости» // Российский либерализм середины XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 818. 3 Русские ведомости. 1863-1913. Сборник статей. М., 1913. Отдел второй. Сотрудники «Русских ведомостей». С. 55. 1 2 26 результате появления более ярких либеральных органов периодики, которые привлекли к себе значительную часть читательской аудитории «Русских ведомостей». Это снизило социальное значение газеты, что отразилось на падении тиражей (в 1909-14 гг. среднегодовой тираж не превышал 30 тыс. экземпляров). Газета так и не смогла приспособиться к новым условиям и новому читателю. Как отмечает А.Н. Боханов, «“Русские ведомости” остаются скучно-академической газетой с обилием пространных наукообразных статей»1. В 1913 «профессорской г., после газеты» смерти стал В.М. видный Соболевского, кадет, член издателем ЦК партии конституционных демократов, бывший ректор Московского университета А.А. Мануйлов. В период Февральской революции «Русские ведомости» приветствовали падение самодержавия и призывали к сплочению общества вокруг Временного правительства. После захвата власти большевиками старейшая либеральная русская газета была закрыта «за контрреволюционную агитацию». Тесно связанными с кадетской партией были и два ведущих либеральных журнала России начала XX в. – «Вестник Европы» и «Русская мысль». На протяжении более полувека ведущую роль среди «толстых» ежемесячных журналов играл «Вестник Европы», основанный в 1866 г. пятью опальными вынужденными уйти профессорами в отставку Петербургского из-за несогласия университета, с политикой правительства в области образования – М.М. Стасюлевичем, К.Д. Кавелиным, А.Н. Пыпиным, В.Д. Спасовичем и Б.И. Утиным. Журнал издавался с марта 1866 до апреля 1918 г. в Санкт-Петербурге (Петрограде), сначала четыре раза в год, а с 1868 г. – ежемесячно. В течение сорока трех лет редактором-издателем журнала был М.М. Стасюлевич, для которого 1 Боханов. А.Н. Указ. соч. С. 70. 27 издание «Вестника Европы» стало главным делом жизни1. В 1909 г. в связи с ухудшением здоровья он оставил руководство журналом. Издателем «Вестника Европы» стал известный ученый М.М. Ковалевский (а после его смерти в марте 1916 г. - Д.Н. Овсянико-Куликовский), редактором - юрист и литературный критик К.К. Арсеньев. В течение нескольких десятилетий «Вестник Европы» был камертоном русской либеральной мысли, пользовавшимся большой популярностью и авторитетом среди либерально настроенной интеллигенции. Этому способствовало и то, что Стасюлевичу удалось привлечь к изданию журнала многих видных ученых, литераторов, публицистов, среди которых были И.С. Тургенев, А.Н. Островский, А.К. Толстой, Н.И. Костомаров, К.Д. Кавелин, А.Н. Пыпин, И.А. Гончаров, М.Е. Салтыков-Щедрин, М.П. Погодин, С.М. Соловьев, А.Ф. Кони, В.Ф. Корш, М.О. Гершензон, А.А. Мануйлов, К.А. Тимирязев, И.И. Мечников, И.М. Сеченов, Ф.Ф. Кокошкин, П.Н. Милюков, Н.И. Кареев, В.И. Герье, И.Е Забелин, А.А. Шахматов, А.П. Чехов, П.Д. Боборыкин, И.А. Бунин, Д.С. Мережковский, М. Горький, Е.В. Тарле. Впервые среди российских периодических изданий «Вестник Европы» начал сотрудничать с иностранными литераторами (в том числе с Э. Золя). Журнал М.М. Стасюлевича был сторонником последовательной европеизации и либерализации России, отвергая как революционный экстремизм, так и правый консерватизм. Среди «толстых» журналов он сразу занял положение в центре политического спектра, между правым «Русским вестником» М.Н. Каткова и демократическими «Отечественными записками» Н.А. Некрасова и М.Е. Салтыкова-Щедрина. Наиболее ярко политическое лицо журнала проявлялось в обзорах внутренней и зарубежной жизни, которые вели Стасюлевич, Л.А. Полонский, К.К. Арсеньев, В.Д. Кузьмин-Караваев, Л.З. Слонимский и др. Хайлова Н. Михаил Матвеевич Стасюлевич // Российский либерализм: идеи и люди / Под общ. ред. А.А. Кара-Мурзы. М., 2004. С. 207. 1 28 Большое место в «Вестнике Европы» уделялось внешнеполитическим событиям и ситуации в иностранных государствах, т.к. проблемы, стоявшие перед Россией во второй половине XIX – начале XX вв., анализировались авторами с учетом опыта других стран (Германии, Англии, Франции, США, Китая, Японии и др.). При этом успехи государства на международной арене напрямую связывались с уровнем либерализации русского общества. Как отмечает С.Я. Махонина, «в начале XX в. “Вестник Европы” оставался верен своему генеральному направлению: пропаганде реформаторской деятельности как основного залога прогресса России»1. Правда, в связи с появлением в ходе революции 1905-07 гг. новых влиятельных либеральных органов прессы общественное значение журнала несколько снизилось: если в конце 1890-х гг. тираж «Вестника Европы» составлял более 6 тыс. экземпляров, то к 1908 г. он упал до 4 тыс. В период первой русской революции многие ведущие сотрудники «Вестника Европы» стали основателями и руководителями партии конституционных демократов. Наряду с кадетизмом «Вестник Европы» был также центром организационного и идеологического оформления «прогрессизма» - центристского течения в российском либерализме, представленного на политической сцене России Партией демократических реформ, Партией мирного обновления и Партией прогрессистов (последняя стала перед мировой войной серьезной политической силой)2. В 1917 г. «Вестник Европы» поддерживал Временное правительство, критикуя большевиков. Захват власти последними и разгон Учредительного собрания вызвали осуждение со стороны редакции либерального журнала. В апреле 1918 г. «Вестник Европы» был закрыт большевиками как контрреволюционное издание. Махонина С.Я. История русской журналистики начала XX века. С. 129. Хайлова Н.Б. «Вестник Европы» // Российский либерализм середины XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 100. 1 2 29 Другим влиятельным либеральным изданием России конца XIX – начала XX вв. был журнал «Русская мысль», издававшийся в Москве в 1880-1918 гг. История журнала распадается на два периода, связанных с именами его главных редакторов: в 1885 – 1906 гг. редакцию журнала возглавлял юрист и публицист В.А. Гольцев; а с 1906 г. журналом руководил видный деятель кадетской партии, бывший легальный марксист П.Б. Струве (до 1911 г. совместно с А.А. Кизеветтером). Наряду с «Вестником Европы» и «Русскими ведомостями» журнал Гольцева был на рубеже веков последовательным защитником ценностей либерализма. «Журнал проповедовал идею сближения интеллигенции с народом путем его просвещения на основе западноевропейской культуры. Ведущая роль в повышении благосостояния, просвещения и воспитания народа отводилась земскому и городскому самоуправлению» 1, - пишет о «Русской мысли» историк Н.Б. Хайлова. В 1880-1890-х гг. «Русская мысль» являлась одним из самых популярных русских журналов. В отделе беллетристики в это время публиковались М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов, Н.С. Лесков, М. Горький, П.Д. Боборыкин, А.Н. Апухтин, В.Г. Короленко. В отделе литературной критики сотрудничал один из крупнейших историков литературы С.А. Венгеров. Гольцев привлек в журнал многих видных ученых, особенно историков: П.Г. Виноградова, Р.Ю. Виппера, В.И. Герье, К.Д. Кавелина, Н.И. Костомарова, Н.И. Кареева, В.О. Ключевского, В.И. Семевского и др. В период революции 1905-1907 гг. преобладающее влияние в редакции «Русской мысли» приобрели сторонники Конституционнодемократической партии: П.Б. Струве (в ноябре 1906 г. стал редактором журнала), С.А. Котляревский, С.Л. Франк, А.С. Изгоев, А.А. Кизеветтер, Б.А. Кистяковский, В.И. Вернадский, Ю.И. Айхенвальд, Г.Б. Иоллос, П.И. Новгородцев, В.Д. Набоков. Позднее к ним присоединились религиозные Хайлова Н.Б. «Русская мысль» // Общественная мысль России XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2005. С. 466. 1 30 философы, порвавшие на рубеже веков с легальным марксизмом – Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков. При этом Струве подчеркивал, что журнал является не официальным рупором кадетской партии, а «органом свободной мысли». Большое внимание журнал уделял внешней политике России и международным отношениям. С 1885 г. «Иностранное обозрение» вел сам Гольцев. Свои статьи по внешнеполитическим вопросам публиковали известные специалисты по международному праву Ф.Ф. Мартенс и Л.А. Камаровский. «Русская мысль» как при Гольцеве, так и при Струве занимала антигерманские позиции. В первом номере журнала за 1908 г. была опубликована программная статья Струве «Великая Россия», которая представляла собой собрание всех аргументов в пользу образования англофранко-русской коалиции против Германии. Редактор «Русской мысли» утверждал, что «основой русской внешней политики должно быть экономическое господство России в бассейне Черного моря. Из такого господства само собой вытечет политическое и культурное преобладание России на всем так называемом Ближнем Востоке»1. Добиться этой цели, по мнению Струве, Россия может только в союзе с Парижем и Лондоном и в борьбе против Берлина, который через строительство Багдадской железной дороги стремился подчинить своему влиянию ближневосточный регион. В годы Первой мировой войны «Русская мысль» стала центром философско-публицистической дискуссии о войне и патриотизме2. На страницах этого журнала видные русские философы того времени (С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Е.Н. Трубецкой, В.Ф. Эрн) трактовали русско-германское противостояние не просто как военно-политический Струве П.Б. Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества // Струве П.Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм / Сост. В.Н. Жукова и А.П. Полякова. М., 1997. С. 5354. 2 Плотников Н., Колеров М. «Победить в себе внутреннего немца». Русская национально-либеральная философия войны (1914-1917) // Россия и Германия в XX веке / Под ред. К. Аймермахера, Г. Бордюгова, А. Фольперт. М., 2010. Т. 1. Обольщение властью. Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах. С. 26-58. 1 31 конфликт, а как столкновение диаметрально противоположных мировоззрений, ценностей и идеалов. Война с Германией и Австрией, по их мнению, должна была привести к освобождению России от «немецкого засилья» не только в политике и экономике, но и в духовной сфере. Весной 1918 г. издание «Русской мысли» было прекращено. В эмиграции П.Б. Струве возобновил выпуск журнала под тем же названием (в 1921 г. в Софии, в 1922 – в Праге, в 1923 – в Берлине). Российская либеральная пресса кануна Первой мировой войны была представлена не только кадетскими и близкими им по духу изданиями. На правом ее фланге находились печатные органы двух других влиятельных либеральных политических партий страны - октябристов и прогрессистов. Партия «Союз 17 октября» возникла в конце 1905 г. и объединила представителей крупного капитала, помещиков и наиболее умеренные круги русской интеллигенции. Октябристы выступали за установление в России конституционно-монархического строя на основе царского Манифеста 17 октября 1905 г., за введение демократических свобод и гражданского равенства без различия национальности и вероисповедания. Считая, что народное представительство должно формироваться на основе не прямых, а цензовых выборов, они поддержали третьеиюньский переворот. В 3-й Государственной думе октябристы составили большинство и в целом поддерживали политику П.А. Столыпина. Официальным рупором «Союза 17 октября» была ежедневная общественно-политическая газета «Голос Москвы», первый номер которой вышел 23 декабря 1906 г. Вначале редактором и издателем газеты был лидер октябристов Александр Гучков. С 1907 г. функции издателя перешли к «Московскому товариществу для издания книг и газет», директором которого, а также фактическим редактором «Голоса Москвы» в 1907-1913 гг. был брат лидера октябристской партии Федор Гучков. Постоянными авторами газеты были крупный историк В.И. Герье, известный юрист Л.А. Камаровский, с 1909 г. занимавший пост товарища 32 председателя ЦК «Союза 17 октября». Ведущим публицистом «Голоса Москвы» считался А.В. Бобрищев-Пушкин, писавший под псевдонимом «Громобой». Газета публиковала общеполитическую информацию о положении в стране и за границей в виде сообщений телеграфных агентств, аналитических и обзорных статей, интервью с видными политиками и государственными деятелями. Большое место редакция отводила освещению деятельности Государственной думы, помещала сообщения о работе съездов и руководящих органов «Союза 17 октября», а также статьи теоретиков партии программного характера. Учитывая интересы и круг деятельности своих читателей, газета регулярно публиковала биржевые новости и материалы о развитии экономики России, торгово-экономических связях России с другими странами, в том числе с Германией. Внешнеполитическая линия газеты соответствовала программным установкам партии октябристов в области международной политики и отражала все ее колебания и изменения. Призывая сначала к лавированию между Англией и Францией, с одной стороны, и Германией, с другой, «Голос Москвы» после Боснийского кризиса 1908-1909 гг. переходит в лагерь противников Германии. Настаивая на аннексии части территории Китая, захвате проливов и Константинополя, интервенции в Персии, «Голос Москвы» выражал взгляды наиболее агрессивно настроенных кругов российской буржуазии. С момента возникновения октябристская газета постоянно испытывала финансовые затруднения. Смерть Ф.И. Гучкова в 1913 г. и разразившийся в том же году кризис в партии, связанный с расколом в думской фракции, серьезно подорвали позиции «Голоса Москвы» как одного из ведущих общественно-политических изданий России1. Газета перестала выходить в разгар Первой мировой войны летом 1915 г., когда Соловьев К.А. «Голос Москвы» // Российский либерализм середины XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 199-200. 1 33 «Союз 17 октября» фактически прекратил существовать как политическая партия. В Москве у главной октябристской газеты был серьезный конкурент - газета «Утро России», возникшая как рупор «Партии мирного обновления», а после ее преобразования в ноябре 1912 г. в «Партию прогрессистов» ставшая центральным органом этого нового политического объединения. «Партия прогрессистов», которую возглавляли текстильные фабриканты А.И. Коновалов и братья П.П. и В.П. Рябушинские, выражала взгляды оппозиционно настроенной крупной московской буржуазии. Прогрессисты считали, что торгово-промышленный класс должен играть важную политическую роль, поддерживая борьбу за социальные и политические реформы и одновременно защищая свои специфические интересы. Они стремились объединить кадетов и октябристов и создать «единый фронт либерализма», достаточно сильный для противодействия как революционным силам, так и царскому правительству. Первую попытку издания собственной газеты прогрессисты предприняли осенью 1907 г. Однако основанная тогда газета «Утро России» существование прекратила преследования со стороны властей, уже так через и месяц из-за как из-за конкуренции октябристского «Голоса Москвы». Лишь спустя два года, в ноябре 1909, издание газеты с тем же названием было возобновлено. Первые годы эта ежедневная общественно-политическая газета выпускалась на средства П.П. Рябушинского, оказывавшего решающее влияние на содержание и идейную платформу данного издания. Затем ему удалось привлечь к финансированию «Утра России» других московских капиталистов – А.И. Коновалова, С.Н. Третьякова, Н.Д. Морозова1. Газета находилась в оппозиции к действующей власти, требуя последовательного проведения в жизнь принципов Манифеста 17 октября. За это она часто подвергалась административным преследованиям, 1 Петров Ю.А. Династия Рябушинских. М., 1997. С. 87-88. 34 лидируя среди московских газет по количеству уплаченных штрафов. Как отмечает специалист по истории русской партийной прессы начала XX в. Е.В. Ахмадулин, «резко оппозиционный тон газеты, независимость суждений, хорошо поставленная информация, осведомленность и компетентность редакции по многим социально-политическим вопросам, острая карикатура, качественная литературная подача материалов – все это привлекало к газете читателей»1. В 1914 г. ее тираж превышал 40 тыс. экземпляров. Большое внимание «Утро России» уделяло внешней политике России и международной ситуации. С момента своего возобновления в 1909 г. газета прогрессистов занимала проантантовские позиции, рассматривая укрепление отношений с Лондоном и Парижем в качестве непременного условия активной наступательной политики России на Ближнем Востоке2. Главными конкурентами России за влияние в этом регионе «Утро России» считало Германию и Австро-Венгрию, что предопределило устойчивую антигерманскую и антиавстрийскую направленность этого издания. Начавшееся летом 1914 г. вооруженное столкновение с австрогерманским блоком на страницах «Утра России» изображалось как решающая битва «славянства» с «воинственным германизмом». В годы Первой мировой войны «“Утро России”, - по словам А.Ф. Бережного, выступало с крайних шовинистических позиций и вело энергичную кампанию против всего немецкого. Называя германскую культуру “презренной” и изображая немецкий народ бездушным и т.п., оно противопоставляло ему славянство»3. Газета настаивала на ликвидации Австро-Венгрии и Германской империи и создании на их месте ряда Ахмадулин Е.В. Пресса политических партий России начала XX века: Издания либералов. Ростов-наДону, 2001. С. 145. 2 Лаверычев В.Я. По ту сторону баррикад (Из истории борьбы московской буржуазии с революцией). М., 1967. С. 77-78. 3 Бережной А.Ф. Русская легальная печать в годы первой мировой войны. Л., 1975. С. 78. 1 35 самостоятельных государств1. Одной из важнейших целей начавшейся войны газета крупных московских капиталистов называла устранение немецкой конкуренции в торговле и промышленности. В годы Первой мировой войны «Утро России» выражало рост оппозиционных настроений в либеральной среде, газета поддержала создание Прогрессивного блока в Государственной думе. Ставшая после февраля 1917 г. органом созданного П.П. Рябушинским Всероссийского торгово-промышленного союза, газета настаивала на упразднении «двоевластия» и ограничении политического значения советов. После октябрьского переворота выпуск газеты в связи с ее откровенной антибольшевистской направленностью неоднократно приостанавливался. В 1918 г. от руководства изданием отошли крупные капиталисты, их сменили представители либеральной кадетской интеллигенции во главе с С.А. Котляревским. В апреле 1918 г. газета была закрыта, после этого выходила под названием «Заря России». Была окончательно запрещена в конце июля 1918 г. Правые издания. Одним из наиболее влиятельных и информированных русских периодических изданий в конце XIX – начале XX вв. была газета «Новое время», неразрывно связанная с именем А.С. Суворина. Купив «Новое время» в 1876 г., он быстро превратил малотиражную и убыточную газету в одно из самых успешных издательских предприятий в истории российской журналистики. Живая, остроумная форма изложения, широкая информированность газеты, в том числе о положении в «высших сферах», разнообразие публикуемого материала и точек зрения привлекали к ней читателей из самых разных кругов русского общества, хотя ее и нельзя назвать массовой, т.к. она была слишком дорогой для большинства населения России. Стержнем газеты на протяжении многих лет (1889-1908) являлись «Маленькие письма» Суворина, содержавшие отклик на самые острые Эйдук Д.В. «Образ врага» и перспективы войны в русской периодической печати в 1914-1915 гг.: по материалам газеты «Утро России» / Дис. … канд. ист. наук. СПб., 2008. С. 59, 63. 1 36 проблемы российской действительности, а также на важнейшие события международной жизни. Суворину удалось привлечь к участию в газете талантливых публицистов и писателей, среди которых были А.П. Чехов, В.В. Розанов, М.О. Меньшиков, А.В. Амфитеатров, В.П. Буренин. В начале XX в. исключительное положение в «Новом времени» занял один из виднейших публицистов дореволюционной России, идеолог русского национализма М.О. Меньшиков. Суворин предоставил ему широкую свободу выражения своих взглядов, зачастую не совпадавших с мнением редакции1. Важной чертой газеты «Новое время» являлась ее тесная связь с правительственными конфиденциальную сферами, информацию. откуда Тесные она получала коммерческие особо отношения связывали А.С. Суворина с последним министром финансов Российской империи П.Л. Барком, а также с ближайшим помощником П.А. Столыпина А.В. Кривошеиным, главноуправляющего занимавшим в землеустройством 1908-1915 и гг. должность земледелием. Это способствовало тому, что за границей «Новое время» часто воспринимали как правительственный официоз2. Однако взаимоотношения суворинской газеты с правительством были неоднозначными, они менялись в зависимости от ситуации и расстановки политических сил в стране. После третьеиюньского переворота и избрания работоспособной октябристско-кадетской 3-й Государственной думы газета поддерживала деятельность П.А. Столыпина. Несмотря на декларируемую внепартийность, «Новое время» по многим вопросам солидаризировалось с правыми октябристами и умеренными националистами. Влияние октябристов в газете усилилось в 1911 г., когда было создано Товарищество газеты «Новое время», а среди пайщиков оказались видные 1 2 XL (Глинский Б.Б.) Новое время (1876-1916 гг.) Исторический очерк. Пг., 1916. С. 113. Боханов А.Н. Указ. соч. С. 45-47. 37 деятели «Союза 17 октября» – А.И. Гучков, Н.П. Шубинский, А.А. Столыпин1. Традиционно газета уделяла много внимания внешней политике и ситуации в мире. «“Новое время”, как никакая другая русская газета, было хорошо информировано о международных делах, благодаря созданной Сувориным службе собственных корреспондентов в ряде стран Европы»2, пишет Е.А. Динерштейн. В рассматриваемый период представителем «Нового времени» в Берлине был писатель Н.К. Мельников (псевдоним – Н.К. Сибиряк). Правда публикации этого корреспондента не часто появлялись на страницах газеты, т.к. его взгляды на характер русскогерманских отношений не во всем совпадали с позицией редакции 3. В начале XX в. внешнеполитическую линию газеты наряду с А.С. Сувориным определяли несколько сотрудников: А.А. Столыпин (брат погибшего в 1911 г. председателя Совета министров П.А. Столыпина), заведующий иностранным отделом А.А. Пиленко, корреспондент в Лондоне Г.С. Веселитский-Божидарович (псевдоним Аргус), бывший дипломат Е. Шелькинг (псевдоним Инсаров)4. «Новое время» неоднократно подвергало критике министерство иностранных дел за политику, которую недальновидной. редакция Суворин газеты призывал считала нерешительной правительство к и проведению энергичного наступательного курса на Ближнем Востоке: занятию Босфора, подчинению Афганистана и Персии. После завершения русскояпонской войны «Новое время» было одной из первых газет, выступивших за сближение с Лондоном. С тех пор данное издание последовательно придерживалась проантантовской ориентации. В августе 1912 г. Алексей Суворин умер, газета перешла к его сыновьям – Михаилу и Борису Сувориным, не обладавшим издательским Снессарев Н. Мираж «Нового времени». Почти роман. СПб., 1914. С. 87-88. Динерштейн Е.А. А.С. Суворин и его газета «Новое время» // Новое литературное обозрение. 1995. № 15. С. 187. 3 Schmidt C. Russische Presse und Deutsches Reich: 1905-1914. Köln, Wien, 1988. S. 17. 4 Ferenczi C. Außenpolitik und Öffentlichkeit in Russland 1906-1912. Husum, 1982. S. 88. 1 2 38 талантом своего отца. В хозяйственном управлении газеты наступил хаос. Различные силы путем скупки паев Товарищества пытались поставить под свой контроль одну из самых влиятельных газет России1. В период Первой мировой войны перекупить «Новое время» удалось директору РусскоФранцузского банка Д.Л. Рубинштейну. В результате к 1916 г. газета неожиданно потеряла свой монархический характер и перешла в оппозицию. Газета приветствовала Февральскую революцию и свержение царя Николая II. Поддерживая Временное правительство, «Новое время» вело борьбу с влиянием большевиков. Поэтому сразу после их прихода к власти газета была закрыта по распоряжению Петроградского ВРК. Впоследствии М.А. Суворин возобновил в Белграде издание одноименной монархической газеты, выходившей в 1921-1930 гг. В начале XX в. заметным изданием право-монархического движения оставались «Московские ведомости», основанные в 1756 г. при Московском университете. Наиболее яркий период в истории «Московских ведомостей» связан с именем выдающегося публициста и общественного деятеля М.Н. Каткова, при котором эта газета приобрела огромное влияние, став рупором консервативных монархических сил и превратившись в ведущий орган «охранительного» направления. Возглавив «Московские ведомости» в дни польского восстания 1863 г., новый редактор сделал именно национальный вопрос отправной точкой для идеологической переориентации либеральной до этого газеты. Катков активно вмешивался во внешнюю политику, пытаясь через свою газету влиять на процесс принятия внешнеполитических решений. Отношение неоднократно «Московских менялось. ведомостей» Можно к Германии согласиться при с Каткове немецкой исследовательницей И. Грюнинг, по мнению которой, частые колебания Каткова в оценке германской политики и перспектив развития русскогерманских отношений были связаны с тем, что, по его убеждению, в 1 Боханов А.Н. Указ. соч. С. 51-54; Суворин А.А. Как «Новое время» было продано? Пг., 1915. 39 условиях изменчивой международной обстановки у России не могло быть постоянных союзников или противников1. После смерти Каткова (июль 1887 г.) «Московские ведомости» сохранили свое консервативное направление, утратив, однако, статус «первой газеты» России, которой на рубеже веков стало «Новое время» А.С. Суворина. В 1896 г. редакцию «Московских ведомостей» возглавил педагог, преподаватель классических языков, В.А. Грингмут, при котором «Московские ведомости» превратились в рупор черносотенцев. После его смерти (сентябрь 1907 г.) Совет Московского университета, в котором преобладала либеральная профессура, отказался от издания одиозной крайне правой газеты2. В результате в 1908 г. функции издателя были возложены на Главное управление по делам печати – основной правительственный орган надзора за прессой, существовавший с 1865 г. В начале 1909 г. Главное управление назначило редактором «Московских ведомостей» бывшего революционера, народовольца Л.А. Тихомирова, который еще в 1880-х гг. полностью порвал со своим революционным прошлым, став одним из наиболее оригинальных русских консервативных мыслителей. Тихомиров всегда стоял особняком среди русских монархистов, подвергаясь критике как со стороны левых, считавших его предателем, так и со стороны черносотенцев. Он пытался превратить «Московские ведомости» в консолидирующий центр правых монархических сил, в идейного лидера консервативной печати. Однако, как отмечают в биографии Тихомирова историки А.В. Репников и О.А. Милевский, «сама идея Тихомирова создать из “Московских ведомостей” серьезный, культурный орган при быстрой коммерциализации прессы не соответствовала запросам времени. Кроме серьезных программных статей, 1 Grüning I. Die russische öffentliche Meinung und ihre Stellung zu den Großmächten vom Berliner Kongreß bis zum Abschluß des franco-russischen Bündnisses. Inaugural-Dissertation zur Erlangung der Doktorwürde genehmigt von der philosophischen Fakultät der Friedrich-Wilhelms-Universität zu Berlin. Berlin, 1927. S. 41. 2 Махонина С.Я. Русская дореволюционная печать. С. 34-35. 40 возросшая аудитория читателей требовала от издателя еще и интересной и содержательной информации…»1 В этом отношении «Московские ведомости» не могли соперничать с газетами Суворина и Сытина. Доля собственной информации в газете Тихомирова была невелика, собственных представителей за границей у нее не было вовсе. «Московские ведомости» все больше теряли свою популярность. В 1913 г. Тихомиров отказался от поста главного редактора и отошел от публицистической деятельности. С 1 янв. 1914 г. «Московские ведомости» перешли к цензору Б.В. Назаревскому, ближайшим соратником которого по изданию газеты стал лидер московских монархистов протоиерей Иоанн Восторгов. Отношение «Московских ведомостей» к Германии и Австрии в посткатковский период определялось панславистской традицией газеты. «Московские ведомости» выступали против территориального расширения Австрии на Балканах, характеризуя эту державу как «форпост германской экспансии против славян». Вместе с тем газета настороженно воспринимала сближение с Парижем и Лондоном, считая, что России не стоит связывать себя союзными обязательствами ни с одной из великих держав. В годы Первой мировой войны «Московские ведомости» выступали за продолжение войны до победного конца. После поражений 1915 г. и начала «великого правительство «прогерманского отступления» жесткой русской критике, армии намекая газета на подвергла существование заговора» в верхах. После свержения монархии «Московские ведомости» осуждали действия Временного правительства и призывали к установлению в стране военной диктатуры, поддержав корниловское выступление в августе 1917 г. Как и многие другие оппозиционные большевикам издания, «Московские ведомости» были закрыты 27 октября 1917 г. по постановлению Московского ВРК. 1 Репников А.В., Милевский О.А. Две жизни Льва Тихомирова. М., 2011. С. 442. 41 Более радикальным изданием, чем «Московские ведомости», накануне Первой мировой войны являлась издававшаяся в СанктПетербурге газета «Русское знамя». С момента своего основания (в ноябре 1905 г.) она была центральным органом Союза русского народа. После раскола непримиримыми Союза и создания радикальными в его августе 1912 членами г. наиболее Всероссийского дубровинского союза русского народа во главе с доктором А.И. Дубровиным газета «Русское знамя» стала рупором этой черносотенной организации. Дубровин взял на себя функции издателя, а главным спонсором «Русского знамени» стала купчиха 1-й гильдии активная участница черносотенного движения Е.А. Полубояринова. Время от времени газета получала субсидии от правительства, однако при П.А. Столыпине она была лишена материальной поддержки из-за выступлений против политики премьер-министра1. Тираж «Русского знамени» был небольшим – он колебался от 3 до 14 тыс. экземпляров. «Русское знамя» выступало за неограниченное самодержавие, за максимальное урезание прерогатив Отличительной особенностью «Русского Государственной знамени» был думы. крайний антисемитизм: любое негативное событие как внутри страны, так и за рубежом объяснялось влиянием евреев. Постоянным нападкам «Русского знамени» подвергались не только евреи, но и прочие «инородцы»: поляки, финляндцы, «мазепинцы» (т.е. украинские националисты), армяне и др. В 1912-13 гг. газета активно раздувала антиеврейскую агитацию вокруг дела Бейлиса. «Русское знамя», ее издатель и сотрудники неоднократно привлекались к судебной ответственности за диффамацию. Специалист по истории русских правых партий начала XX в. С.А. Степанов отмечает, что «экстремистские лозунги и широкое использование социальной демагогии закрепило за дубровинцами название “революционеров справа”. На их печатные органы неоднократно 1 Шевцов А.В. Указ. соч. С. 170. 42 налагались штрафы за резкие нападки на представителей администрации»1. Санкциям подвергалось и «Русское знамя», хотя в высших сферах у черносотенцев были влиятельные покровители, например, министр юстиции И.Г. Щегловитов, который позже, в период мировой войны даже возглавил координационный орган черносотенных организаций – Совет монархических съездов. В области внешней политики «Русское знамя» последовательно выступало против сближения с Англией, которую дубровинцы считали главным врагом России и главным ее конкурентом в Центральной Азии и на Ближнем Востоке. «Русское знамя» пропагандировало идею континентального союза России, Германии и Франции на антианглийской основе; перспективой раздела британских колоний к этому союзу можно было бы привлечь также Японию и Соединенные Штаты Америки2. При надежном соглашении России с Германией, подчеркивала дубровинская газета, можно будет нейтрализовать и враждебную всему славянству империю Габсбургов, разделив ее обширные владения между обеими державами. После начала Первой мировой войны газета Дубровинского союза выступила за ведение войны до полной победы. Однако на второй год войны черносотенцы стали склоняться к идее заключения сепаратного мира с Германией, дабы предотвратить революционный взрыв внутри страны. Эти настроения нашли отражение и на страницах «Русского знамени», которое в связи с этим политические противники окрестили «Прусским знаменем»3. В 1916 г. газета переживала большие материальные трудности, возник вопрос о ее закрытии. Однако «Русское знамя» перестало выходить лишь после падения монархии: 5 марта 1917 г. Степанов С. «Союз русского народа» // Политические партии России. Конец XIX – первая треть XX века. Энциклопедия. М., 1996. С. 578-579. 2 Белянкина В.Ю. Внешнеполитические взгляды русских правых в начале XX века (1905-1914 гг.) / Дис… канд. ист. наук. Кострома, 2005. С. 60. 3 Иванов А.А. «Германофильство» русских правых накануне и во время Первой мировой войны: мифы и факты // Вестник Чебоксарского кооперативного института. 2009. №1 (3). С. 209-210; Репников А.В. Образ Германии в представлениях русских консерваторов накануне и в период Первой мировой войны // Консерватизм в России и Германии: опыт интернационального диалога. Воронеж, 2012. С. 103-104. 1 43 дальнейшее издание черносотенной газеты было запрещено постановлением Петроградского Совета. Еще одной заметной черносотенной газетой накануне Первой мировой войны являлась «Земщина», начавшая выходить в июне 1909 г. Первым ее издателем был депутат 3-й Государственной думы С.А. Володимеров, а с осени 1915 г. – один из виднейших деятелей правомонархического движения Н.Е. Марков. Формально не являясь партийным органом, «Земщина» фактически выполняла функции рупора Союза Русского Народа во главе с Марковым. Бессменным редактором газеты с момента ее основания был известный публицист С.К. Глинка-Янчевский, ранее сотрудничавший в «Новом времени» А.С. Суворина. Его перу принадлежала большая часть статей по международной политике, публиковавшихся на страницах этой газеты. «Земщина» последовательно выступала против сближения России с Великобританией и Францией, опасаясь не только их экономического влияния, но и давления со стороны этих держав в пользу предоставления равноправия евреям. По мнению этой газеты, Антанта являлась искусственной комбинацией, созданной англосаксами с целью столкнуть в войне Россию и Германию и таким образом одновременно ослабить двух главных своих конкурентов. «Земщина» была убеждена, что между Россией и Германией нет непреодолимых противоречий, а союз этих крупнейших континентальных держав Европы был бы выгоден народам обеих стран. Такой союз не только гарантировал бы России столь нужный ей мир в Европе, но и позволил бы через Берлин оказывать влияние на Австрию, удерживая ее от новых агрессивных акций на Балканах1. Не удивительно, что во время Первой мировой войны серьезной идеологической проблемой для прогермански настроенной редакции «Земщины» стало отношение к Германии. Не желая возлагать главную ответственность за развязывание войны на Берлин, «Земщина» выдвинула 1 Бестужев-Лада И.В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906-1910. М., 1961. С. 319. 44 идею, будто военный пожар в Европе был раздут могущественными масонско-еврейскими организациями, а империя Гогенцоллернов стала лишь орудием развязывания войны в руках евреев1. В 1915-1916 Прогрессивного гг. блока правительство ввести «Земщина» 4-й яростно Государственной выступала Думы, против призывая в стране «беспощадную диктатуру». После Февральской революции «Земщина» была закрыта (последний номер вышел 26 февр. 1917 г.), а после захвата власти большевиками многие сотрудники газеты, в том числе Глинка-Янчевский, погибли во время красного террора. В системе русской прессы в начале XX в. практически отсутствовали влиятельные консервативные журналы. «Русский вестник», основанный М.Н. Катковым в 1856 г., долгое время оставался главным журналом право-монархических сил, однако из-за финансовых трудностей и роста оппозиционных настроений в стране в годы первой революции «Русский вестник» в 1906 г. был закрыт. После этого единственным пользовавшимся известностью монархическим журналом остался издававшийся князем В.П. Мещерским «Гражданин». Он выходил в Петербурге в 1872-1879 и 1882-1914 гг. (в 1911-14 гг. еженедельно). Мещерский, обладавший талантом публициста, был не только издателем журнала, но и одним из главных его авторов. С самого начала «Гражданин» задумывался как политическое издание. Тем не менее, близкие отношения князя со многими литераторами (в конце 1860-х гг. у него был собственный литературный салон, посетителями которого были К.П. Победоносцев, А.К. Толстой, И.С. Аксаков, М.Н. Катков) позволили привлечь к сотрудничеству в «Гражданине» Ф.М. Достоевского (публиковал свой «Дневник писателя»), Н.С. Лескова, А.Н. Апухтина, А.К. Толстого, Ф.И. Тютчева, позже, в 1900-х гг. В.В. Розанова. Наряду с ними 1 Степанов А. «Земщина» // Черная сотня. Историческая энциклопедия. М., 2008. С. 214-215. 45 публиковались историки и философы, придерживавшиеся консервативных взглядов: К.Н. Леонтьев, М.П. Погодин, М.О. Коялович, Н.Н. Страхов. «Гражданин» проповедовал необходимость сильной самодержавной власти как наиболее оптимального способа управления Россией. На страницах этого издания публиковались теоретические статьи, посвященные апологетике консерватизма. Основными объектами его нападок являлись бюрократия, препятствовавшая единению царя с народом, и либеральная интеллигенция, стремящаяся к реформам ради реформ. Современниками «Гражданин» в силу близости князя Мещерского ко двору и его осведомленности в вопросах внутренней политики воспринимался как полуофициальное издание. Амбициозные планы князя воздействовать на общественное мнение страны в духе воспитания лояльного власти консервативного читателя успеха не имели. «Гражданин» так и не получил широкого распространения: круг его читателей ограничивался представителями петербургского «высшего общества» и духовенства. Тем не менее это издание представляет существенный интерес, поскольку оно отражало настроения наиболее консервативных кругов российского правящего класса. К тому же, как отмечает Е.В. Ахмадулин, «Мещерский был одним из самых осведомленных журналистов относительно намерений и действий правительства и нередко “выбалтывал” со страниц “Гражданина” секреты государственных мужей»1. В области международной политики «Гражданин» выступал за самое тесное сближение с империями Габсбургов и Гогенцоллернов вплоть до возрождения Союза трех императоров. После унизительного для русской дипломатии завершения Боснийского кризиса князь Мещерский писал, что «вулканическая почва» для России возникла вследствие переориентации ее внешней политики на Францию и Англию, что отдалило ее от традиционного партнера Германии. Он называл стремление кадетских и Ахмадулин Е.В. Пресса политических партий России начала XX века: Издания консерваторов. Ростовна-Дону, 2001. С. 23. 1 46 октябристских кругов активизировать балканскую политику России «бредом славяноманского сумасшествия», который толкает Россию на войну с державами Тройственного Союза1. По мнению Мещерского, России следовало отказаться от неблагодарной задачи покровительства балканским славянам и не вмешиваться в их дела, фактически предоставив весь балканский регион в распоряжение Австрии и Германии. Мещерскому не суждено было стать свидетелем вооруженного конфликта России с Германией и Австро-Венгрией, против которого он тщетно предостерегал и разрушительные последствия которого он предвидел. Князь умер 10 июля 1914 г. в тревожные дни, последовавшие за сараевским убийством. Как отмечает Н.В. Черникова, «“Гражданин” являлся alter ego своего издателя и держался исключительно на его личном участии. Планы Мещерского передать журнал в другие руки не осуществились»2. После смерти князя издание «Гражданина» было прекращено. Изучение материалов, публиковавшихся в рассматриваемый период в органах русской прессы, позволяет выявить основной спектр интересов, предпочтений и пристрастий, характерных для тех политических сил, что стояли за этими изданиями. Конечно, публикации прессы были в значительной степени лишь вершиной айсберга политических и экономических интересов тех или иных влиятельных групп российского общества, но они имели важнейшую особенность и функцию: формировать общественные настроения, в том числе картину международных отношений, создавая средствами публицистики и оперативной новостной журналистики образы важнейших партнеров России на мировой арене. Наряду с прессой при работе над диссертацией были использованы и другие источники - мемуары российских, немецких и австрийских политиков и государственных деятелей (С.Ю. Витте, В.Н. Коковцова, С.Д. Бестужев-Лада И.В. Указ. соч. С. 297. Черникова Н.В. «Гражданин» // Русский консерватизм середины XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 128. 1 2 47 Сазонова, П.Н. Милюкова, В.А. Сухомлинова, Т. Бетман-Гольвега, Ф. Конрада фон Хётцендорфа, Ф. Пурталеса), а также публикации документов по истории международных отношений кануна Первой мировой войны (прежде всего, фундаментальное издание «Die Grosse Politik der europäischen Kabinette»). Степень изученности проблемы и ее историография. Наиболее важная для данной диссертации литература включает три основных тематических блока. Это, во-первых, работы, непосредственно посвященные взаимным представлениям русских и немцев, а также русских и австрийцев; во-вторых, исследования российского общественного мнения по вопросам внешней политики в конце XIX – начале XX вв.; и наконец, в-третьих, публикации о роли европейской прессы в психологической подготовке Первой мировой войны. Русско-германские и русско-австрийские взаимные представления в историческом освещении. В последние десятилетия большое внимание как отечественных, так и зарубежных исследователей привлекает проблема взаимовосприятия русских и немцев, особенности и механизмы формирования образных представлений двух этих народов друг о друге. Появляются все новые монографии, статьи, коллективные работы, диссертации, рассматривающие отдельные аспекты этой темы. Можно говорить даже о буме исследовательского интереса к имагологической стороне русско-германских взаимоотношений в XIX-XX вв. Это не является случайным, а вытекает из тяжелого опыта русско-германских отношений в прошедшем столетии. В основе большинства подобных исследований лежит стремление проанализировать негативный опыт двух мировых войн, в которых Россия и Германия оказались по разные стороны баррикад, проследить зарождение и закрепление в коллективном сознании русских и немцев устойчивых образов и стереотипов. Уникальной попыткой комплексного осмысления данной проблемы стало многотомное исследование русско-германских культурных связей и 48 взаимных представлений под общим названием «Западно-восточные отражения» («West-östliche Spiegelungen»), осуществляемое с начала 1980ых гг. в ФРГ в городе Вупперталь под руководством видного литературоведа Л.З. Копелева1. Издание состоит из двух серий книг: 1) «Русские и Россия глазами немцев» (Russen und Russland aus deutscher Sicht); 2) «Немцы и Германия глазами русских» (Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht)2. В реализации этого проекта участвовали историки, культурологи и литературоведы обеих стран. Как отмечает российский германист Я.С. Драбкин, «в центре внимания авторов – формирование у обоих народов “образа чужого” и постепенное преодоление связанных с ним предрассудков, особенно же “образа врага”»3. Продолжением и логическим завершением Вуппертальского проекта стал опубликованный в 2010 г. трехтомный коллективный труд российских и немецких историков «Россия и Германия в XX веке», посвященный исследованию немецкорусских взаимоотношений на протяжении «короткого» XX века – от начала Первой мировой войны в 1914 г. до распада СССР в 1991 г.4 Так же как и в «Западно-Восточных отражениях», основное внимание при этом уделяется особенностям менталитета и сознания, которые имеют Подробнее о роли Л.З. Копелева (1912-1997) в изучении взаимных представлений русских и немцев, а также о самом «Вуппертальском проекте» см.: Лев Копелев и его «Вуппертальский проект» / Под ред. Я.С. Драбкина. М., 2002. 2 Reihe A: Russen und Russland aus deutscher Sicht 9. - 17. Jahrhundert / Hrsg. von M. Keller unter Mitarb. von U. Dettbarn und K.-H. Korn. München, 1985; Russen und Russland aus deutscher Sicht 18. Jahrhundert: Aufklärung / Hrsg. von M. Keller. München, 1987; Russen und Russland aus deutscher Sicht 19. Jahrhundert: Von der Jahrhundertwende bis zur Reichsgründung (1800-1871) / Hrsg. von M. Keller. München, 1992; Russen und Russland aus deutscher Sicht 19./20. Jahrhundert: Von der Bismarckzeit bis zum Ersten Weltkrieg / Hrsg. von M. Keller unter Mitarb. von K.-H. Korn. München, 2000; Russen und Russland aus deutscher Sicht Deutschland und die Russische Revolution 1917-1924 / Hrsg. von G. Koenen und L. Kopelew. München, 1998. Reihe B: Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 11. - 17. Jahrhundert / Hrsg. von M. Keller unter der Leitung von L. Kopelew. München, 1989; Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 18. Jahrhundert: Aufklärung / Hrsg. von D. Herrmann unter Mitarb. von K.-H. Korn. München, 1992; Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 19. Jahrhundert: Von der Jahrhundertwende bis zu den Reformen Alexanders II / Hrsg. von D. Herrmann und A.L. Ospovat unter Mitarb. von K.-H. Korn. München, 1998; Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 19./20. Jahrhundert: Von den Reformen Alexanders II bis zum Ersten Weltkrieg / Hrsg. von D. Herrmann. München, 2006; Deutsche und Deutschland in der russischen Lyrik des frühen 20. Jahrhunderts / Hrsg. von D. Herrmann. München, 1988. 3 Драбкин Я.С. Лев Копелев и «Вуппертальский проект» // Русские и немцы в XVIII веке: Встреча культур / Отв. ред. С.Я. Карп. М., 2000. С. 297. 4 Россия и Германия в XX веке / Под ред. К. Аймермахера, Г. Бордюгова, А. Фольперт. М., 2010. Т. 1. Обольщение властью. Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах. Т. 2. Бурные прорывы и разбитые надежды. Русские и немцы в межвоенные годы. Т. 3. Оттепель, похолодание и управляемый диалог. Русские и немцы после 1945 года. 1 49 решающее значение для формирования исторической и культурной памяти. Хотя данные издания внесли огромный вклад в дело изучения взаимных представлений русских и немцев, они не могут считаться исчерпывающими. Отметим, что роль прессы в формировании образа германского государства в России в преддверии мировой войны 1914 г. не получила в них достаточного освещения. Взаимным представлениям немцев и русских посвящено исследование видного американского историка У. Лакера «Россия и Германия»1. Как пишет сам автор, обратившийся к изучению истоков русофобии в Германии и германофобии в России, эта книга представляет собой «исследование взаимного непонимания» русских и немцев2. Лакер отмечает, что немцы воспринимались в дореволюционной России как «мещане», т.е. представители среднего класса. Именно это, по мнению ученого, предопределило ментальное несоответствие двух народов и несколько ироничное и одновременно холодно-отстраненное отношение русских к немцам: ведь в самой России средний класс никогда не играл значительной роли ни в общественно-политической, ни в культурной жизни страны, а ценности и идеалы буржуазного общества оставались чужды большинству русских. Что касается германской русофобии, то она, по наблюдениям Лакера, существовала как среди немецких правых, так и левых. Однако, если в левых кругах немецкого общества негативное отношение к России доминировало вплоть до революции 1917 г., то среди правых русофобия никогда не являлась преобладающей идеологией. Большое значение для изучения образа Германии и немцев в России в XIX столетии имеют работы историка-германиста С.В. Оболенской. В монографии «Франко-прусская война и общественное мнение Германии и России» она проанализировала восприятие различными кругами российского общества двух эпохальных событий XIX в. – победы Пруссии 1 2 Лакер У. Россия и Германия. Наставники Гитлера. Вашингтон, 1991. Там же. С. 12. 50 в войне 1870-1871 гг. и создания Германской империи1. Изучив широкий круг источников (пресса, архивные материалы, дневники и мемуары крупных ученых, писателей, государственных деятелей), Оболенская пришла к выводу, что, несмотря на хорошие отношения между Россией и Пруссией в первой половине XIX в., на тесные династические связи двух царствующих домов, подавляющая часть русского общества в период франко-прусской войны была настроена антинемецки и выражала симпатии к Франции. Насилия, которые осуществляли немцы на оккупированных французских территориях, осада Парижа, наконец, аннексия Эльзаса и Лотарингии – все это способствовало формированию в России образа Германии как беспощадного агрессора, «железом и кровью» устанавливающего свою гегемонию в Европе. Оболенская считает, что антинемецкая кампания в российской печати в 1870-1871 гг., во главе которой стояли «Московские ведомости» М.Н. Каткова, содействовала охлаждению в последующие годы русско-германских отношений, а ярко проявившиеся в русском обществе франкофильские настроения создали ту атмосферу, которая в дальнейшем способствовала заключению русскофранцузского союза2. Итоги своих размышлений о роли образа Германии и немцев в российском общественном сознании в эпоху нового времени С.В. Оболенская подвела в книге «Германия и немцы глазами русских (XIX век)», вышедшей в 2000 г.3 Историк приходит к важному выводу, что немецкая реальность служила для русских своего рода «зеркалом», сравнение с которым позволяло осмыслить собственную национальную идентичность, сформировать представления о «русскости» и «русском», о своей уникальности и отличии от других европейских народов. Изложенные в данной книге факты свидетельствуют о том, что образ Германии и немцев на протяжении XIX в. не оставался в сознании русских Оболенская С.В. Франко-прусская война и общественное мнение Германии и России. М., 1977. Там же. С. 313-316. 3 Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских (XIX век). М., 2000. 1 2 51 людей неизменным: он менялся под воздействием политической конъюнктуры, испытывая на себе влияние таких важных событий, как освободительный поход русской армии в Европу в 1813-1814 гг., франкопрусская война 1870-1871 гг., Берлинский конгресс 1878 г. и др. Оболенская убедительно показала, что образ этой страны очень сильно различался в восприятии образованной элиты русского общества и русского простонародья, для которого слово «немец» зачастую обозначало просто иностранца, любого представителя Западной Европы. В народной культуре немец выступал чаще всего как комический персонаж1. При этом на формирование представлений русских народных масс о немцах решающее влияние оказывало общение с русскими немцами – жителями городов, а также сельскими колонистами. Что касается отношения к Германии образованных слоев русского общества, то оно было амбивалентным. С одной стороны, с начала XIX в. огромный интерес вызывает культура Германии: литература, философия, музыка. Однако вместе с тем достаточно четко выражено неприятие немецкого национального характера, образа жизни средних немцев, мещанства, скупости и т.д. Тем самым в русском восприятии Германии формируется устойчивая дихотомия: противопоставление высоких достижений германского духа и приземленности немцев в обыденной жизни. После франко-прусской войны эта дихотомия выражалась в противопоставлении Германии поэтической и философской, Германии Гёте и Шиллера, Канта и Шеллинга, воинственной грубой Пруссии, стремящейся к гегемонии в Европе и олицетворяемой фигурой Отто фон Бисмарка2. Выводы Оболенской совпадают с наблюдениями ряда немецких историков. Г. фон Раух, рассматривая эволюцию образа Германии в восприятии образованных кругов русского общества на протяжении XIX в., показывает, культурой, 1 2 как первоначальное свойственное многим преклонение перед представителям немецкой русской Там же. С. 48. Там же. С. 103. 52 интеллектуальной элиты того времени, при непосредственном соприкосновении с германской действительностью уступало место разочарованию и критике немецкого национального характера1. Г. Штёкль в статье об исторических основах образа Германии в России, так же как и Оболенская, указывает на франко-прусскую войну 1870 г. как на переломный момент в отношении российской общественности к этой стране2. Признавая российские право немцев наблюдатели на национальное объединение, опасения относительно выражали насильственного способа, которым было достигнуто единство Германии. Крайне негативно были восприняты в России и ярко проявившиеся в немецком обществе в ходе этой войны агрессивность, шовинизм и милитаризм, которые стали рассматриваться как неотъемлемые свойства немецкого национального менталитета. На важную роль «немецкого вопроса» в общественных дискуссиях пореформенной России указывают А. Реннер и О. Майорова. Они обращаются к анализу образа немцев в русском националистическом дискурсе 1860-1870-х гг., когда произошла либерализация политической жизни, а общественное мнение впервые в российской истории превратилось в реальную силу, с которой приходилось считаться правительству. А. Реннер в монографии «Русский национализм и общественность в царской империи» отмечает, что правые, славянофильски настроенные издания («Московские ведомости» М.Н. Каткова, «День» и «Москва» И.С. Аксакова) обвиняли российских немцев в отсутствии каких бы то ни было духовных связей с русским народом, а также в стремлении любой ценой сохранить свое господствующее положение в прибалтийских губерниях3. По мнению историка, нападки на российских, прежде всего, остзейских немцев были тесно связаны с 1 Rauch G. Streiflichter zum russischen Deutschlandbilde des 19. Jahrhunderts // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Band 12. Heft 1. Wiesbaden, 1964. S. 5-47. 2 Stökl G. Die historischen Grundlagen des russischen Deutschlandbildes // Deutsche im Europäischen Osten. Verständnis und Missverständnis / Hrsg. von F.B. Kaiser und B. Stasiewski. Köln, Wien, 1976. S. 18-34. 3 Renner A. Russischer Nationalismus und Öffentlichkeit im Zarenreich. Köln, Weimar, Wien, 2000. S. 293-374. 53 формированием идеологии русского национализма, который не довольствовался лояльностью подданных немецкого происхождения по отношению к правящей династии, требуя проявления лояльности к стране и ее государствообразующему народу – русским. О. Майорова также подчеркивает, что русская патриотическая пресса 1860-х гг. во главе с «Московскими ведомостями» создавала негативный стереотип немцев1. Стоявший у подножия трона и воплощавший бездушную бюрократию «немец» оказывался символом разрыва между властью и русским народом; он служил «зримой метафорой трагической пропасти между правителем и управляемыми»2. Всеохватывающий этатизм эпохи Николая I, негативно воспринимавшийся русскими славянофилами, отождествлялся с пагубным немецким влиянием, а обновление России после отмены крепостного права царем Александром II связывалось с преодолением «немецкого засилья». Нарастание антигерманских настроений в России в период, последовавший за образованием Германской империи, рассматривается в диссертации А.В. Ладыгина3. Автор проанализировал образ Германии в сознании российского общества на протяжении двадцати лет (с момента начала франко-прусской войны 1870 г. до отставки О. Бисмарка и прекращения действия договора перестраховки в 1890 г.), в течение которых произошла трансформация образа Германии-партнера в образ страны-противника. Основным источником для данного исследования послужили наиболее влиятельные органы русской прессы того времени – «Московские ведомости», «Русский вестник», «Голос», «Вестник Европы», «Отечественные записки» и др. Вехой в эволюции образа Германии в России во второй половине XIX в. Ладыгин считает Берлинский конгресс 1878 г., итоги которого вызвали резкое ухудшение отношения русской общественности к этой стране и ее руководству в лице князя Бисмарка. В Majorova O. Die Schlüsselrolle der “deutschen Frage” in der russischen patriotischen Presse der 1860er Jahre // Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht. 19./20. Jahrhundert: Von den Reformen Alexanders II. bis zum Ersten Weltkrieg / Hrsg. von D. Herrmann. München, 2006. S. 81-101. 2 Ibid. S. 85. 3 Ладыгин А.В. Образ Германии в сознании российского общества в 1870-1890 гг. (по материалам прессы) / Дис. … канд. ист. наук. Екатеринбург, 2010. 1 54 русском обществе поведение Германии на Берлинском конгрессе породило так называемый «берлинский синдром», ярким проявлением которого стала знаменитая антигерманская речь генерала М.Д. Скобелева в Париже в февр. 1882 г. Принципиально не изменило ситуацию, отмечает Ладыгин, даже возобновление Союза трех императоров в июне 1881 г. На протяжении 1880-х гг. между русской и австро-германской прессой часто вспыхивали кампании взаимных обвинений, которые не способствовали прочности и долговечности Союза трех императоров. Аналогично рассматривает трансформацию образа Германии в русском восприятии немецкий исследователь Г. Альтрихтер1. В коллективной работе немецких историков «Германская империя в оценке великих держав и европейских соседей (1871-1945)» он отмечает, что после франко-прусской войны «негативные черты в русском образе немцев скорее усилились, чем ослабли, образ Германии все более превращался в образ врага»2. По мнению Альтрихтера, немаловажную роль в усилении германофобии русского общества в конце XIX в. сыграли опасения за судьбу остзейских провинций: в России распространился «страх, что Пруссия после Шлезвиг-Гольштейна и Эльзас-Лотарингии может позариться и на балтийские провинции, а их немецкие жители, охваченные национальным воодушевлением, будут все больше идентифицировать себя с Пруссией-Германией»3. Социально-экономические аспекты образа Германской империи в России на рубеже XIX – XX вв. исследуются в диссертации Е.В. Жарких4. Автор анализирует восприятие русской общественностью перспектив развития торговых отношений между Россией и Германией, а также отношение русского общества к индустриальному подъему империи Altrichter H. “…und ganz unter dem Schweif stehen Lessing und Kant…” Das Deutsche Reich aus russischer und sowjetischer Sicht // Das Deutsche Reich im Urteil der Großen Mächte und europäischen Nachbarn (18711945) / Hrsg. von K. Hildebrand unter Mitarbeit von E. Müller-Luckner. München, 1995. S. 179-202. 2 Ibid. S. 183. 3 Ibid. S. 186. 4 Жарких Е.В. Германия и немцы глазами русских в конце XIX - начале XX веков: социальноэкономические аспекты восприятия / Дис. … канд. ист. наук. Орел, 2005. 1 55 Гогенцоллернов и социальным проблемам, порожденным развитием капитализма в этой стране. Особое внимание уделено образу немецких предпринимателей в России того времени. Исследование Жарких демонстрирует, что немецкая экономика вызывала очень большой интерес русского общества, как вследствие того, что Германия была в это время главным внешнеторговым партнером России, так и вследствие бурного промышленного развития германского государства, служившего образцом для России и многих других стран. Автор диссертации подчеркивает, что основную причину успехов германской экономики русские усматривали, прежде всего, в немецком менталитете, чертах немецкого национального характера – энергии, предприимчивости, трудолюбии, инициативности, аккуратности, прагматизме, экономности, стремлении к самообразованию, способности перенимать чужой опыт. В условиях Первой мировой войны эти положительные качества немецкого национального характера превратились в отрицательные, став частью «образа врага»: активность немцев стала высокомерие, восприниматься как предпринимательская агрессия, деятельность образованность как шпионаж, как а колонизация как захват русских земель и ползучий Drang nach Osten. Работа Жарких является интересным исследованием образа Германии и немцев в России в эпоху царствования Николая II, однако с некоторыми выводами, которые делает автор, нельзя согласиться. Вызывает сомнение утверждение, что расширение русско-германских торгово-экономических связей в начале XX века в определенной степени сдерживало процесс формирования образа Германии как противника, сглаживая последствия негативных явлений в политической сфере1. В действительности в торговых отношениях между Россией и Германией к 1914 г. накопилось столько проблем и противоречий, что они превратились 1 Там же. С. 134. 56 в дополнительный раздражитель, содействуя нарастанию в русском обществе антигерманских настроений1. Немецкий историк А. Херманн обращается к анализу образа Германии на страницах журнала «Русское богатство», который на рубеже XIX-XX вв. был трибуной легального народничества и самым левым из легально издававшихся в то время в России органов прессы2. Херманн отмечает, что образ Германии, создаваемый «Русским богатством», был очень персонифицированным, воплощаясь в облике основателя рейха Отто фон Бисмарка. При этом Бисмарк на страницах журнала выступал своего рода злым гением германской истории: утверждалось, что он извратил национальную идею, использовав ее лозунги в интересах высшей буржуазии, прусского юнкерства и династии Гогенцоллернов. В результате созданная им империя, по мнению журналистов «Русского богатства», оказалась увеличенной Пруссией, а «страна поэтов и мыслителей» превратилась в «военную казарму». Помимо исследования Херманн в историографии имеется еще несколько работ, посвященных роли прессы в формировании образных представлений о Германии и немцах в дореволюционной России. В изданном в 2006 г. томе «Западно-восточных отражений» этой проблеме посвящены статьи М. Буш и А. Коэна. М. Буш рассматривает нарастание антигерманских настроений в российской прессе в первые годы XX в.3 Она отмечает, что критическое отношение к Германии усилилось с 1906 г., т.е. со времени Первого Марокканского кризиса и Альхесирасской конференции. С этого момента империя Гогенцоллернов все больше воспринималась в России как нарушитель европейского мира и главный зачинщик гонки вооружений. Буш обращает внимание на то, что Пруссия как крупнейшее немецкое государство часто отождествлялась со всей Данный тезис будет обоснован нами в главе «Германия как торговый партнер России». Hermann A. Zum Deutschlandbild der nichtmarxistischen russischen Sozialisten. Analyse der Zeitschrift „Russkoe Bogatstvo“ von 1880 bis 1904. München, 1974. 3 Busch M. Wachsende Aggressivität gegen das Wilhelminische Reich. Russische Pressestimmen von der Jahrhundertwende bis 1914 // Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht. 19./20. Jahrhundert: Von den Reformen Alexanders II. bis zum Ersten Weltkrieg / Hrsg. von D. Herrmann. München, 2006. S. 239-257. 1 2 57 Германией, что приводило к одностороннему восприятию образа Германии в России того времени. Понятия «германский» и «милитаристский» употреблялись в российских газетах как синонимы, а все немецкое общество считалось проникнутым духом милитаризма, этатизма и преклонения перед государственной властью. Менее однозначным считает образ Германии в российской прессе начала XX в. А. Коэн1. По его наблюдениям, в самой многотиражной и влиятельной российской газете того времени «Русском слове» сосуществовали два модуса восприятия Германии – сформировавшийся еще в эпоху романтизма образ мирной страны поэтов и мыслителей, являющейся наставницей других народов Европы, и образ милитаристской империи Бисмарка, империи «бронированного кулака», утвердившийся после победы немцев в войне 1870 г. По мнению Коэна, использование этого двойственного, амбивалентного образа Германии позволяло либеральной газете затрагивать те проблемы российского общества, которые не могли обсуждаться открыто в условиях сохранявшихся цензурных ограничений и продолжавшегося государственного давления на прессу. Выступления «Русского слова» против антидемократической прусской политической системы, засилья юнкерства и режима личной власти Вильгельма II оказывались завуалированной критикой российских политических порядков, сложившихся в результате третьеиюньского переворота. А образ «хорошей» Германии с ее пантеоном культурных героев, высокоразвитой наукой, верховенством закона и развитым гражданским самосознанием служил выразительным политическим кодом для тех ценностей, которые редакция газеты хотела культивировать в самом русском обществе. Наиболее полным исследованием отношения российской периодической печати к Германии в начале XX в. остается изданная в 1988 Cohen A.J. Bild und Spiegelbild: Deutschland in der russischen Tageszeitung “Russkoe slovo” (1907-1917) // Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht. 19./20. Jahrhundert: Von den Reformen Alexanders II. bis zum Ersten Weltkrieg / Hrsg. von D. Herrmann. München, 2006. S. 258-279. 1 58 г. монография немецкого историка К. Шмидта «Российская пресса и Германская империя. 1905-1914»1. В ней рассматривается восприятие ведущими газетами и журналами России германской внешней и внутренней политики в период от Портсмутского мира до начала Первой мировой войны. Констатируя существенное нарастание антигерманских настроений в русском обществе того времени, Шмидт связывает это как с внешними, так и внутрироссийскими факторами. Внешнеполитические причины заключались в общем ухудшении русско-германских отношений и росте противоречий и соперничества между обеими странами в разных регионах – на Балканах, в Малой Азии, в Персии. Наряду с этим на изменение образа Германии в негативную сторону влиял расклад политических сил в самой России: ни одна из наиболее влиятельных политических партий, представленных в Думе, не была заинтересована в хороших отношениях с Германией2. Данное исследование, внося существенный вклад в изучение отношения русского общества к Германии и немцам в начале XX в., все же не является исчерпывающим. Во-первых, автор уделил слишком мало внимания некоторым важным сюжетам, которые активно обсуждались русской прессой в последние предвоенные годы и оказывали влияние на образ Германии в восприятии русского общественного мнения того времени. Не получила достаточного освещения в монографии Шмидта реакция русской прессы на такие важные события, как отправка в Турцию германской военной миссии во главе с генералом О. Лиманом фон Сандерсом в конце 1913 г., начало антирусской кампании в немецких газетах в марте 1914 г., а также Июльский кризис 1914 г. Лишь вскользь говорится о реакции русской прессы на действия германской дипломатии в период Балканских войн 1912-1913 гг. Во-вторых, Шмидт рассматривает отношение русского общественного мнения к Германии в значительной степени без учета австрийского фактора. Это, на наш взгляд, не позволяет 1 2 Schmidt C. Russische Presse und Deutsches Reich: 1905-1914. Köln, Wien, 1988. Ibid. S. 141. 59 адекватно понять причины нарастания в русском обществе того времени антигерманских настроений. Ведь именно тесная связь Берлина с империей Габсбургов являлась одной из важнейших причин ухудшения русско-германских отношений на рубеже веков. Германская империя со времен Бисмарка воспринималась как союзник враждебной всему славянству и самой России Австро-Венгрии, а последняя – как бастион «германизма» и «пионер» германизации собственных славян и славян балканских. Проблема усиления германофобии в русском обществе накануне войны 1914 г. затрагивается в коллективном труде «Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века»1. В данной работе отмечается, что негативное отношение к немцам развивалось в России как реакция на деятельность различных националистических германских обществ, в первую очередь, Пангерманского союза, который активно выступал за аннексию западных русских губерний и открыто называл немецкие колонии на территории России форпостами ее будущей германизации. Среди других причин роста антигерманских настроений в России упоминаются закон о двойном подданстве, вступивший в действие на территории Германии с 1 янв. 1914 г. и усиливший подозрительное отношение к русским немцам, а также тенденция к решению наиболее острого вопроса дореволюционной России – аграрного – за счет земельной собственности процветающих хозяйств немецких колонистов2. Из приведенного выше краткого и далеко не полного обзора литературы, посвященной представлениям в России о Германии и немцах в XIX – нач. XX вв. и роли прессы в формировании этих представлений, можно сделать вывод, что данная проблема привлекает большое внимание как отечественных, так и зарубежных исследователей. К сожалению, этого Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века / Отв. ред. А.В. Голубев. М., 1998. 2 Там же. С. 54-55. 1 60 нельзя сказать относительно взаимных представлений русских и австрийцев. Отношение российского общества к империи Габсбургов остается мало изученным. Круг исследований по этой тематике довольно узок. Проследить эволюцию образа этой страны в русском восприятии в эпоху нового времени попытался литературовед Г. Каган, много сделавший для изучения русско-австрийских взаимовлияний в культурной сфере. В своей книге «За Австрию и против Австрии», опубликованной в 1998 г. на немецком языке, он рассматривает представления привилегированных слоев русского общества XVIII-XIX вв. об Австрии и австрийцах1. Основным источником для этой работы послужили записки, дневники и мемуары русских путешественников, посетивших державу Габсбургов и изложивших на бумаге свои наблюдения об австрийской действительности, а также об особенностях национального характера, поведения, нравов и обычаев австрийцев. Сконцентрировавшись на анализе этнических стереотипов, автор практически ничего не говорит о том, как русские наблюдатели оценивали австрийскую внутреннюю и внешнюю политику. По мнению Кагана, на протяжении рассматриваемого периода русская пресса не играла существенной роли в формировании образа Австрии в России и представлений об австрийцах2. Вряд ли можно согласиться с этим утверждением, особенно в отношении второй половины XIX в., когда периодическая печать стала важным фактором общественной жизни России. Оставшийся без внимания в монографии Г. Кагана политический аспект образа Австрии анализируется в отдельной главе шестого тома фундаментального труда «Габсбургская монархия. 1848-1918», изданного Австрийской академией наук. Автор данной главы М. Вакоуниг дает краткий обзор отношения русского общества к Дунайской империи в 1 Kagan G.E. Für und gegen Österreich. Österreich und die Österreicher aus der Sicht der Russen in zwei Jahrhunderten. Wien, Köln, Weimar, 1998. 2 Ibid. S. 42. 61 эпоху Франца Иосифа1. Она особо выделяет роль Боснийского кризиса 1908-1909 гг. в формировании в российском общественном сознании образа австрийского врага. Аннексия Австрией Боснии и Герцеговины содействовала оживлению в России идей неославизма, на службу которому поставили себя умеренно правые, прогрессистские, октябристские и кадетские издания. По мнению Вакоуниг, немаловажную роль в сползании Австро-Венгрии и России к вооруженному конфликту в 1914 г. сыграло общественное мнение обеих стран, которое еще больше накаляло и без того взрывоопасную атмосферу русско-австрийских отношений2. К сожалению, очерк Вакоуниг заканчивается Боснийским кризисом, а потому отношение русского общества к Австро-Венгрии в последние годы перед Первой мировой войной, в том числе во время Балканских войн 1912-1913 гг., не получило освещения в данной работе. Единственной работой, специально посвященной образу АвстроВенгрии в русской прессе, является монография И.В. Крючкова, в которой рассматривается восприятие газетами Дона и Северного Кавказа внутренней и внешней политики Габсбургской империи в начале XX в3. По мнению автора, вплоть до начала мирового вооруженного конфликта 1914 г. русская пресса данного региона не создавала образ австровенгерского врага и не акцентировала внимание читателей только на негативной информации об этом государстве. «Образ врага» в лице Дунайской монархии сформировался в северокавказских газетах лишь после начала австро-сербской войны, переросшей в войну мировую. При этом Крючков отмечает, что именно в годы мировой войны жители Дона и Северного Кавказа смогли непосредственно, лицом к лицу познакомиться с подданными Австро-Венгрии: с сентября 1914 г. туда направлялось большое количество пленных солдат и офицеров армии Франца Иосифа, 1 Wakounig M. Dissens versus Konsens. Das Österreichbild in Russland während der Franzisko-Josephinischen Ära // Die Habsburgermonarchie 1848-1918 / Hrsg. von A. Wandruszka und P. Urbanitsch. Bd. VI. Die Habsburgermonarchie im System der internationalen Beziehungen. 1. Teil. Wien, 1989. S. 436-490. 2 Ibid. S. 490. 3 Крючков И.В. Образ Австро-Венгрии на страницах периодической печати Дона и Северного Кавказа в начале XX века (1900-1917 гг.). Ставрополь, 2003. 62 труд которых использовался в аграрном секторе края. Положение пленных «австрийцев» и их взаимоотношения с местным населением широко освещались в прессе данного региона. На основе газетных материалов Крючков делает вывод, что русские крестьяне довольно доброжелательно относились к военнопленным из Австро-Венгрии, среди которых было много славян. Наряду с работами, в которых рассматривается отношение русского общества к Германии и Австро-Венгрии в целом, в последние годы появляются исследования, затрагивающие восприятие этих стран отдельными элитными группами дореволюционной России. В данной связи следует отметить работы Е.Ю. Сергеева, в которых анализируется образ Запада у представителей высшего офицерского корпуса Российской империи в преддверии мирового вооруженного конфликта 1914 г.1 Историк приходит к выводу, что германофобия прочно утвердилась в российских правящих кругах лишь за два-три года до начала Первой мировой войны. При этом происходило изменение полярности в оценках Германии и Великобритании: Берлин из союзника и друга постепенно превращался во врага, а Лондон из главного врага – в партнера и потенциального союзника. высокопоставленные военные По мнению России, в Е.Ю. значительной Сергеева, степени воспитанные на прусско-германских военных традициях и доктринах, были склонны к преувеличению боевой мощи германских вооруженных сил2. Совершенно иным было их отношение к Австро-Венгрии: убежденные в слабости «лоскутной» империи, они ожидали быстрого ее развала при первом же столкновении с русской армией. В экстремальных условиях военного конфликта 1914-1918 гг. сформировавшиеся во второй половине XIX - начале XX вв. негативные Сергеев Е.Ю. «Иная земля, иное небо…» Запад и военная элита России (1900-1914). М., 2001; Он же. «Дипломаты в погонах» и их представления о немецко-русских связях накануне Первой мировой войны // Россия и Германия в XX веке. Т. 1. Обольщение властью. Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах / Под ред. К. Аймермахера, Г. Бордюгова, А. Фольперт. М., 2010. С. 59-77. 2 Сергеев Е.Ю. «Дипломаты в погонах» С. 64-65. 1 63 стереотипные представления о Германии и Австро-Венгрии превратились в «образ врага». Восприятие этих держав российским обществом как военных противников в годы Первой мировой войны не раз становилось предметом изучения в работах отечественных и немецких историков. Прежде всего, следует отметить фундаментальные исследования Е.С. Сенявской, одного из ведущих российских специалистов в области исторической имагологии. В монографии «Противники России в войнах XX века» Сенявская прослеживает формирование и трансформацию «образа врага» в массовом сознании общества и армии России/СССР в условиях основных внешних войн в XX столетии1. В данной работе она обращается в том числе к анализу представлений о немцах и австрийцах у рядовых и офицеров российской армии в годы Первой мировой войны и приходит к выводу, что «образ врага» в восприятии участников вооруженного конфликта не был статичным, он изменялся на протяжении войны под влиянием ряда факторов. «Основной тенденцией в его развитии был переход от доминировавших пропагандистских стереотипов накануне и в начале войны к личностно-бытовому, эмоционально-конкретному образу, формировавшемуся в результате индивидуального опыта»2. Сенявская отмечает, что под влиянием личных впечатлений, приобретенных на войне, созданный средствами пропаганды образ врагазверя, врага-чудовища постепенно трансформировался в образ врагачеловека. Заметим, что Е.С. Сенявская главное внимание уделяет личностнобытовому восприятию немецкого противника солдатами и офицерами русской армии, непосредственно вовлеченными в боевые действия. Пропагандистский «образ врага», формировавшийся в годы Первой мировой войны усилиями государства, общественных институтов и Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006. 2 Там же. С. 25. 1 64 средств массовой информации, не стал предметом специального изучения в ее работах. Некоторые аспекты этой проблемы нашли отражение в диссертационном исследовании Д.В. Эйдука, в котором анализируется образ немецкого и австрийского врага в либеральной газете «Утро России» во время Первой мировой войны1. Как отмечает автор диссертации, газета «Утро России», в довоенный период последовательно выступавшая против политики Австро-Венгрии и Германии, с самого начала мировой войны была готова к развертыванию антигерманской и антиавстрийской пропаганды. Однако из этого факта Эйдук делает неправомерное обобщение, утверждая, что для русской либеральной печати в целом было характерно «изначальное и безусловное приятие войны»2. Это верно для праволиберальных изданий, связанных с партиями октябристов и прогрессистов («Голос Москвы», «Утро России»), но не отражает позицию кадетской прессы («Речь», «Русские ведомости»), которая во время Июльского кризиса достаточно решительно выступала за локализацию австро-сербского конфликта и против втягивания России в европейскую войну3. В работах В. Дённингхауса и Л. Гатаговой, посвященных немецким погромам в Москве в мае 1915 г., анализируется образ внутреннего немецкого врага в российском общественном сознании периода Первой мировой войны4. Оба историка особо выделяют роль прессы в разжигании антинемецких настроений москвичей, которые привели к майским погромам: со страниц газет с самого начала войны раздавались призывы покончить с «немецким засильем» и положить конец деятельности в Эйдук Д.В. «Образ врага» и перспективы войны в русской периодической печати в 1914-1915 гг.: по материалам газеты «Утро России» / Дис. … канд. ист. наук. СПб., 2008. 2 Там же. С. 5. 3 См. в данной связи: Шелохаев В.В. Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии. 1907-1914 гг. М., 1991. С. 189-190. 4 Dönninghaus V. Das Bild des “inneren Feindes” im Ersten Weltkrieg oder die antideutschen Pogrome in Moskau vom 26.-29. Mai 1915 // Die Russlanddeutschen in Russland und Deutschland. Selbstbilder, Fremdbilder, Aspekte der Wirklichkeit / Hrsg. von E. Barbašina, D. Brandes, D. Neutatz. Essen, 1999. S. 16-34; Дённингхаус В. Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494-1941). М., 2004. С. 327-373; Гатагова Л. Хроника бесчинств. Немецкие погромы в Москве в 1915 году // Родина. 2002. № 10. С. 18-23. 1 65 Москве торговых и промышленных предприятий, принадлежащих немцам и австрийцам. При этом не проводилось никакой разницы между немцамиподданными Российской империи и немцами-подданными Германии. Провокационное поведение прессы, особенно усилившееся на фоне тяжелых поражений русской армии весной 1915 г., привело к тому, что сознание обывателя все больше и больше проникалось мыслью о скрытой немецкой угрозе, исходящей от немца-соседа, немца-работодателя, немцапредпринимателя. Отношение российского общественного мнения к Германии и немцам в годы Первой мировой войны рассматривается также в нескольких статьях первого тома трехтомного коллективного труда российских и немецких историков «Россия и Германия в XX веке» (общая характеристика этого издания была дана нами выше). Н. Плотников и М. Колеров анализируют образ немецкого врага, который во время войны создавали на страницах ежемесячного литературно-политического журнала «Русская мысль» видные русские философы того времени (В.Ф. Эрн, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, П.Б. Струве, Е.Н. Трубецкой)1. Каждый из них предлагал свою схему, трактовавшую русскогерманское противостояние не просто как военно-политический конфликт, а как столкновение диаметрально противоположных мировоззрений, ценностей и идеалов. Д. Олейников, исследуя то влияние, которое оказала Первая мировая война на восприятие немцев в России, отмечает, что на начальном этапе войны ненависть к немцам отсутствовала как массовое явление2. Однако слухи о насилиях над русскими поданными, оказавшимися в момент объявления войны на территории Германии, информация о нарушении Берлином норм международного права, а также военные неудачи русских войск, часто связывавшиеся с происками Плотников Н., Колеров М. «Победить в себе внутреннего немца». Русская национально-либеральная философия войны (1914-1917) // Россия и Германия в XX веке. Т. 1. Обольщение властью. Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах. М., 2010. С. 26-58. 2 Олейников Д. От рыцарства до презрения. Влияние Первой мировой войны на отношение к немцам // Россия и Германия в XX веке. Т. 1. Обольщение властью. С. 144-163. 1 66 русских немцев, вызвали перелом в общественных настроениях в сторону усиления германофобии. В статье Б. Колоницкого прослеживается, как образ Германии использовался различными политическими силами России в 1917 г.1 Колоницкий подчеркивает, что Февральская революция была воспринята многими в России как победа над «внутренним немцем», как преодоление «немецкого засилья», с которым ассоциировались изобиловавшая немцами царская бюрократия, двор и родственная немецким княжеским домам династия Романовых. До последнего времени практически неисследованным источником для реконструкции образов Германии и Австро-Венгрии в российской печати начала XX в. оставалась политическая карикатура. Лишь в недавно вышедших работах Т.А. Филипповой и П.Н. Баратова предприняты первые шаги по изучению визуальных средств репрезентации этих стран в прессе дореволюционной России2. На основе анализа популярных сатирических журналов начала XX в. («Сатирикон», «Новый Сатирикон», «Шут» и др.), они пришли к выводу, что по крайней мере со времен Боснийского кризиса 1908-1909 гг. карикатурные образы «австрийца» и «немца» становятся неотъемлемым элементом русской политической сатиры. При этом до лета 1914 г. заклятым врагом России и главным злодеем в сатирических изображениях является Австро-Венгрия, а после начала мировой войны в этой роли ее сменяет Германия. При работе над диссертацией мы использовали также многочисленные монографии и статьи, посвященные образу России и русских в немецком восприятии3. Знакомство с этими исследованиями Колоницкий Б. Метаморфозы германофобии: образ Германии в политических конфликтах Февральской революции 1917 года // Россия и Германия в XX веке. Т. 1. Обольщение властью. С. 97-114. 2 Баратов П. Интриган уже иссох: Образ австрийца и Австрии в русской журнальной карикатуре начала XX века // Родина. 2013. № 2. С. 123-125; Филиппова Т. «Аспиды» и «готтентоты». Немцы в русской сатирической журналистике // Родина. 2002. № 10. С. 31-37; Она же. От анекдота к кошмару: гротескный образ немца в военных изданиях, по материалам журналов «Новый Сатирикон» и «Крокодил» // Россия и Германия в XX веке / Под ред. К. Аймермахера, Г. Бордюгова, А. Фольперт. М., 2010. Т. 1. Обольщение властью. Русские и немцы в Первой и Второй мировых войнах. С. 211-229. 3 Ветте В. Образы России у немцев в XX в. // Россия и Германия. Вып. 1 / Отв. ред. Б.М. Туполев. М., 1998. С. 225-243; Кёнен Г. Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945. М., 2010; Медяков А.С. «Ру Ку», Или образ русских на немецких открытках Первой мировой // Родина. 2011. № 3. С. 82-87; Он же. «Там, на Востоке стоит наш единственный враг». Август Бебель о 1 67 важно как для понимания особенностей взаимных представлений русских и немцев, так и с точки зрения применения методов имагологии на конкретном историческом материале. В нашу задачу, однако, не входит их подробный историографический анализ. Отметим лишь, что наибольший интерес для темы данной диссертации представляют работы О.В. Заиченко, в которых анализируется образ России и русских в немецком общественном мнении первой половины XIX в.1. Используя достижения социальной психологии, Заиченко раскрывает механизм использования образа России различными общественными силами Германии во внутриполитической борьбе. Большое внимание она уделяет и усилиям русского правительства в царствование Николая I по созданию положительного образа России в германских государствах. Работы Заиченко демонстрируют, что уже в первой половине XIX в. немецкая пресса, закрепляя в общественном сознании возникшие в предыдущие века России // Родина. 2012. № 5. С. 86-91; Потапенко О.А. Николаевская Россия глазами немецкого путешественника: А. фон Гакстгаузен // Россия и Европа в XIX-XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур / Отв. ред. А.В. Голубев. М., 1996. С. 40-49; Фолльмер М. Образ России в «Размышлениях аполитичного» Томаса Манна // Консерватизм в России и Германии: опыт интернационального диалога / Отв. ред. А.Ю. Минаков. Воронеж, 2012. С. 121-132; Фосс Ю. Образ России в немецких энциклопедиях XVIII в. // Русские и немцы в XVIII веке. Встреча культур / Отв. ред. С.Я. Карп. М., 2000. С. 13-23; Blome A. Das deutsche Russlandbild im frühen 18. Jahrhundert. Untersuchungen zur zeitgenössischen Presseberichterstattung über Russland unter Peter I. Wiesbaden, 2000; Epstein F. Der Komplex “Die russische Gefahr” und sein Einfluss auf die deutsch-russischen Beziehungen im 19. Jahrhundert // Deutschland in der Weltpolitik des 19. und 20. Jahrhunderts / Hrsg. von I. Geiss und B.J. Wendt. Düsseldorf, 1973. S. 143-159; Fuhrmann R. Die Orientalische Frage, das „PanslawistischChauvinistische Lager“ und das Zuwarten auf Krieg und Revolution. Die Osteuropaberichterstattung und – vorstellungen der „Deutschen Rundschau“ 1874-1918. Frankfurt am Main, Bern, 1975; Hecker H. Die Tat und ihr Osteuropa-Bild 1909-1939. Köln, 1974; Jahn P. Russophilie und Konservatismus. Die russophile Literatur in der deutschen Öffentlichkeit 1831-1852. Stuttgart, 1980; Kahle W. Zur Theologie und Geistesgeschichte des deutschen Russlandbildes. Ein Beitrag zur Geschichte der deutsch-russischen Begegnung. Rautenberg, 1972; Lammich M. Das deutsche Osteuropabild in der Zeit der Reichsgründung. Boppard am Rhein, 1978; Matthes E. Das veränderte Russland. Studien zum deutschen Russlandverständnis im 18. Jahrhundert zwischen 1725 und 1762. Frankfurt am Main, 1981; Meyer K. Die russische Revolution von 1905 im deutschen Urteil. Überlegungen zur Änderung des “Russlandbildes” in Deutschland // Russland und Deutschland / Hrsg. von U. Liszkowski. Stuttgart, 1974. S. 265-277; Rauch G. Wandlungen des deutschen Russlandbildes // Zarenreich und Sowjetstaat im Spiegel der Geschichte / Hrsg. von M. Garleff und U. Liszkowski. Göttingen, Frankfurt am Main, Zürich, 1980; Ropponen R. Die russische Gefahr. Das Verhalten der öffentlichen Meinung Deutschlands und Österreich-Ungarns gegenüber der Außenpolitik Russlands in der Zeit zwischen dem Frieden von Portsmouth und dem Ausbruch des Ersten Weltkriegs. Helsinki, 1976; Stammler H. Wandlungen des deutschen Bildes vom russischen Menschen // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Band 5. Heft 3. München, 1957. S. 271-305. 1 Заиченко О.В. Образ России в Германии в первой половине XIX века (на материале либеральной публицистики) // Россия и Германия. Вып. 2 / Отв. ред. Б.М. Туполев. М., 2001. С. 92-109; Она же. Формирование позитивного образа России как части консервативного мировоззрения (на примере Германии первой половины XIX века) // Россия и Германия. Вып. 4 / Отв. ред. Б.М. Туполев. М., 2007. С. 22-52; Она же. Немецкая публицистика и формирование образа России в общественном мнении Германии в первой половине XIX века / Дис. … канд. ист. наук. Москва, 2004. 68 стереотипы, играла большую роль в распространении определенных представлений о России и русском народе. Что касается образа России и русских в австрийском общественном мнении, то до сих пор он остается практически не изученным. Можно назвать лишь несколько работ, имеющих отношение к данной теме1. Русское общественное мнение по вопросам внешней политики в конце XIX - начале XX вв. Кроме публикаций, непосредственно посвященных взаимным представлениям русских и немцев, а также русских и австрийцев, интересные сведения об отношении российской общественности к империям Гогенцоллернов и Габсбургов содержат работы о русском общественном мнении по вопросам внешней политики. Одним из первых исследований на эту тему стала монография немецкого историка И. Грюнинг, опубликованная в 1929 г. 2 Привлекая материалы прессы консервативного и либерального направлений, Грюнинг проанализировала отношение русского общественного мнения к великим державам в период от Берлинского конгресса до заключения русскофранцузского союза. По ее наблюдениям, политика Берлина и Парижа находилась в это время в центре общественного интереса. Что касается Англии и Австрии, то эти державы «приобретали особое значение для России только во взаимоотношениях с Францией и Германией»3. Грюнинг приходит к выводу, что Берлинский конгресс 1878 г. не был переломным событием, определившим отношение русского общества к Германской империи. Он вызвал кратковременный приступ германофобии, который прошел уже к 1880 г. Лишь Болгарский кризис середины 1880-х гг., совпавший с взрывом реваншистских настроений во Франции Гестрих А. Образ России в венской газете «Wienerisches Diarium» в годы Семилетней войны // Русские и немцы в XVIII веке. Встреча культур / Отв. ред. С.Я. Карп. М., 2000. С. 221-228; Миронов В.В. Образ России и русских в представлениях австрийских фронтовиков периода Первой мировой войны // Российско-австрийский альманах: исторические и культурные параллели. Вып. 1. / Отв. ред. О.В. Павленко. М., 2004. С. 154-170; Heppner H. Das Russlandbild in der öffentlichen Meinung Österreichs 18481856. Graz, 1975; Leidinger H., Moritz V. Russisches Wien. Begegnungen aus vier Jahrhunderten. Wien, Köln, Weimar, 2004. 2 Grüning I. Die russische öffentliche Meinung und ihre Stellung zu den Großmächten 1878-1894. Berlin, Königsberg, 1929. 3 Ibid. S. 52. 1 69 (буланжизм), обусловил переход русского общественного мнения на антигерманские позиции. Данный вывод Грюнинг подтверждается исследованиями В.М. Хевролиной1. В работе о борьбе в России по вопросам внешней политики в 1878-1894 гг. она также выделяет Болгарский кризис как переломный момент в отношении русского общественного мнения к Германии и Австрии. Хевролина отмечает, что большую роль в распространении негативного образа Германии в российском обществе сыграли поздние славянофилы, рупорами которых в это время были газеты «Русь» И.С. Аксакова и «Русское дело» С.Ф. Шарапова. Жупел германской угрозы активно использовался ими для обоснования необходимости объединения славянских народов вокруг России. Менее однозначным было отношение к Германии русских либералов конца XIX в. Среди них были как сторонники русско-французского союза, видевшие главную опасность для сохранения европейского мира в германском милитаризме («Русская мысль» В.А. Гольцева), так и сторонники укрепления Союза трех императоров («Вестник Европы» М.М. Стасюлевича). В целом к концу 1880-х гг. большинство наиболее влиятельных периодических изданий России выступало с антигерманских позиций и поддерживало идею русскофранцузского сближения2. На особую роль образа немецкого врага в идеологии русского неославизма указывал и немецкий историк У. Лисковски3. Он подчеркивал, что поздние славянофилы рассматривали объединение славянских народов вокруг России как единственный способ остановить германский Drang nach Osten, положить предел продолжавшемуся с эпохи Хевролина В.М. Власть и общество. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1878-1894 гг. М., 1999. См. также ее статью: Хевролина В.М. К вопросу о внешнеполитических концепциях российского либерализма (журнал «Русская мысль» о внешней политике России 1880-1894 гг.) // Внешняя политика России и общественное мнение. Сборник научных трудов / Отв. ред. А.Л. Нарочницкий. М., 1988. С. 107124. 2 Хевролина В.М. Власть и общество. С. 262. 3 Liszkowski U. Zur Aktualisierung der Stereotype “Die deutsche Gefahr” im russischen Neoslavismus // Russland und Deutschland: Festschrift für Georg von Rauch / Hrsg. von U. Liszkowski. Stuttgart, 1974. S. 278294. 1 70 средневековья продвижению немцев на славянские земли. Империю Габсбургов русские неослависты рассматривали как вассала Германии. Естественным образом, отмечает Лисковски, «их кампания в прессе против австрийской политики на Балканах все больше приобретала антигерманскую направленность»1. Подобно своим идейным антагонистам пангерманцам поздние славянофилы считали неизбежным военное столкновение германских народов и славян, в ходе которого должен решиться вопрос о том, какой из этих рас будет принадлежать будущее Европы. Наиболее значительными исследованиями русского общественного мнения по вопросам внешней политики в начале XX в., в годы, непосредственно предшествовавшие Первой мировой войне, являются работы отечественных историков И.В. Бестужева-Лады и Е.Г. Костриковой, а также немецкого специалиста по России К. Ференци. В монографии, опубликованной в 1961 г., И.В. Бестужев-Лада рассматривает борьбу различных политических сил Российской империи за определение дальнейшего курса внешней политики в период от поражения в войне с Японией до заключения Потсдамского соглашения с Германией в 1910 г.2 Привлекая широкий круг источников, прежде всего периодическую печать и архивные документы, он проанализировал взгляды возникших в ходе первой революции политических партий по актуальным вопросам международной политики, изучил борьбу в правящих сферах сторонников франко-британской ориентации российской внешней политики и приверженцев австро-германского блока. Бестужев отмечает, что сторонниками ориентации на Берлин в начале XX в. были русские консерваторы, видевшие в империи Гогенцоллернов оплот монархизма и традиционных ценностей: опираясь на юнкерскую Пруссию, можно было тормозить проведение буржуазных реформ, а также бороться с революционным движением в России. Считая, 1 2 Ibid. S. 284. Бестужев-Лада И.В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906-1910. М., 1961. 71 что причиной всех внешнеполитических провалов России начала XX в. является отсутствие надежного соглашения с Германией, русские консерваторы призывали вернуться к тем близким дружественным отношениям, которые существовали между Берлином и Петербургом на протяжении почти всего XIX века. Однако большая часть буржуазно-помещичьих кругов, интересы которой представляли партии октябристов, прогрессистов и кадетов, выступала за тесное сближение с Францией и Англией на антигерманской основе. По мнению Бестужева, такая позиция определялась экономическими интересами усиливающейся российской буржуазии и значительной части помещиков: в начале XX в. Германия активно развивала экспорт промышленных товаров именно в те страны, которые по своему географическому положению были самым удобным рынком сбыта для российской промышленности (Персия, Малая Азия, Китай, Балканы), а высокие таможенные иностранную пошлины, сельскохозяйственную установленные продукцию, в Германии осложняли на доступ русского зерна на германский рынок. Кроме того русская буржуазия и либерально настроенная интеллигенция рассчитывали, что сближение с Лондоном и Парижем благоприятно отразится на внутриполитической ситуации в России, содействуя проведению дальнейших буржуазных реформ. Хронологическим продолжением данного исследования стала статья Бестужева-Лады, опубликованная в журнале «Исторические записки» и посвященная борьбе в России по вопросам внешней политики накануне Первой мировой войны1. Как отмечает историк, период с 1911 г. до лета 1914 г. характеризовался явным преобладанием проанглийского течения в правящих кругах России, усилением антигерманских настроений среди всех ведущих политических сил и существенным ослаблением влияния сторонников прогерманской ориентации. В результате в первые месяцы Бестужев-Лада И.В. Борьба в России по вопросам внешней политики накануне первой мировой войны (1910-1914 гг.) // Исторические записки / Отв. ред. А.Л. Сидоров. М., 1965. Т. 75. С. 44-85. 1 72 1914 г., по мнению Бестужева, произошла консолидация русского общества на антиавстрийских и антигерманских позициях1. Следует отметить, что объем статьи не позволил Бестужеву подробно осветить отношение русского общества к Германии и АвстроВенгрии накануне Первой мировой войны. Некоторые важные международные события, повлиявшие на трансформацию образа этих стран в русском восприятии, лишь бегло затрагиваются автором или не затрагиваются вовсе (напр., Балканские войны 1912-1913 гг., русскогерманская «газетная война» марта 1914 г.). К тому же при работе над статьей Бестужев использовал главным образом материалы двух газет – «Речи» и «Нового времени». Позиция остальных влиятельных изданий практически не рассматривается, что, на наш взгляд, сужает репрезентативность данного исследования и ограничивает выводы автора. Отношение русского общества к Германии и Австрии в начале XX в. затрагивается в монографии немецкого историка К. Ференци, посвященной исследованию связи между внешней и внутренней политикой в столыпинской России2. По мнению Ференци, «наибольшие возможности взаимопонимания как между правительством и обществом, так и между политическими партиями существовали в сфере внешней политики»3. До тех пор пока правительство проводило курс на сближение с Парижем и Лондоном, оно могло рассчитывать на принципиальное одобрение этого курса большинством думских фракций и партий. Ференци полагает, что кооперация между правительством и представленными в Думе партиями по вопросам международной политики содействовала смягчению внутриполитической напряженности и тем самым – стабилизации всей системы третьеиюньской монархии. Он говорит о наличии в 3-й Думе «внешнеполитического большинства», состоявшего из поддерживавших правительство октябристов и либеральных оппозиционных партий (кадеты Там же. С. 80. Ferenczi C. Außenpolitik und Öffentlichkeit in Russland 1906-1912. Husum, 1982. 3 Ibid. S. 14. 1 2 73 и прогрессисты). Их объединяла проантантовская ориентация и неприязненное отношение к Германии и Австрии. Попытки царского правительства сблизиться с Берлином угрожали распадом «внешнеполитического большинства». Так было в 1909-1911 гг., когда Петербург, по мнению Ференци, проводил «прогерманский курс». Историк считает, что к 1912 г. определенный консенсус, существовавший между правительством и «обществом» по вопросам внешней политики, в значительной степени исчерпал себя и начал разрушаться. Только Первая Балканская война, сопровождавшаяся жестким противостоянием России и Австрии на международной арене, восстановила прежнее согласие1. Схожие оценки можно встретить в фундаментальном исследовании «История внешней политики России. Конец XIX - начало XX века», которое было опубликовано Институтом российской истории РАН в 1997 г. Отношению российского общества к внешнеполитическим вопросам в последние годы перед мировой войной в данном издании посвящена отдельная глава, написанная Э. Урибес-Санчес2. Автор отмечает, что в преддверии войны 1914 г. среди партий правительственного лагеря (националисты, октябристы) и либеральной оппозиции (кадеты, прогрессисты) в отношении выбора внешнеполитической ориентации царило значительное единодушие: все они после Боснийского кризиса выступали за укрепление союза с Францией и сотрудничества с Англией. Лишь крайне правые, черносотенные круги считали, что России следует вернуться к «традиционному» прогерманскому курсу своей политики с тем, чтобы совместно с консервативной Пруссией оказать отпор идущим с Запада революционным веяниям. Урибес-Санчес подчеркивает, что идейной основой германофобии российских либералов и умеренно правых служил неославизм, т.е. идея равноправного политического объединения всех славянских народов во 1 Ibid. S. 62. Урибес-Санчес Э. Российское общество и внешняя политика // История внешней политики России. Конец XIX - начало XX века (От русско-французского союза до Октябрьской революции) / Отв. ред. А.В. Игнатьев. М., 1997. С. 371-406. 2 74 главе с Россией против германизма. «Славянский щит», реализованный в 1912 г. в форме Балканского союза, мыслился ими как заслон против австро-германской экспансии в Юго-Восточной Европе и на Ближнем Востоке. Враждебное отношение к Германии партий крупного капитала – прогрессистов и октябристов – историк связывает также с тем обстоятельством, что немецкие промышленники были главными конкурентами российского торгово-промышленного класса на внутреннем и внешних рынках. Важным событием в исследовании русского общественного мнения по вопросам внешней политики накануне Первой мировой войны стал выход в 2007 г. монографии Е.Г. Костриковой1. В этой работе сквозь призму взаимоотношений власти и общества рассматривается борьба основных партий и социальных сил за определение внешнеполитического курса страны на фоне острых международных конфликтов начала XX в. – Боснийского кризиса, Балканских войн, конфликта из-за миссии Сандерса и др. Одним из главных источников для данного исследования послужила пресса, в первую очередь ежедневные газеты, поскольку именно им в то время принадлежала ведущая роль в формировании общественного мнения. Исследование Костриковой убедительно показывает, что после 1905 г. русское общественное мнение превратилось во влиятельную силу, с которой приходилось считаться царскому правительству. Воздействие на общественное мнение, привлечение значительной его части на свою сторону стало важной задачей внешнеполитического ведомства России при А.П. Извольском и С.Д. Сазонове. Отражая расклад политических сил внутри страны, русская пресса в подавляющем большинстве занимала проантантовские позиции, выступая за тесное сближение с Францией и Англией и против реанимации в какой-либо форме Союза трех императоров. Кострикова приходит к выводу, что негативное отношение Кострикова Е.Г. Российское общество и внешняя политика накануне Первой мировой войны. 1908-1914 гг. М., 2007. 1 75 большинства политических сил России к Австро-Венгрии и Германии удерживало правительство от слишком тесного сближения с данными державами. Любые попытки царской дипломатии заключить двусторонние сделки с Веной или Берлином за спиной партнеров по Антанте вызывали крайне негативную реакцию русской прессы, что ставило министерство иностранных дел в сложную ситуацию. Отношение российских либералов и консерваторов начала XX в. к Германии и Австро-Венгрии затрагивается также в работах, посвященных программным установкам данных политических сил в сфере внешней политики. В.В. Шелохаев в монографии «Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии 1907-1914 гг.» уделяет большое внимание внешнеполитическим программам российских либералов начала XX в., отмечая, что все ведущие либеральные партии кадеты, октябристы, прогрессисты - выступали за союз с Францией и Англией и против сближения с Германией и Австрией1. По мнению историка, такая позиция российских либералов объясняется как их стремлением активизировать российскую внешнюю политику на Балканах, в Малой Азии и районе черноморских проливов (т.е. там, где интересы России сталкивались, в первую очередь, с экспансионистскими устремлениями австро-германского блока), так и опасениями, что сближение России с Берлином усилит влияние «реакционной» Пруссии на внутреннюю российскую политику, поставив под угрозу завоевания революции 1905-1907 гг. И.Е. Воронкова, исследуя внешнеполитическую доктрину кадетской партии, специально останавливается на отношении конституционных демократов к Германии и перспективам развития русско-германских отношений2. На основе анализа архивных документов и материалов кадетской периодической печати, прежде всего газеты «Речь», она Шелохаев В.В. Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии. 1907-1914 гг. М., 1991. С. 156-159. 2 Воронкова И.Е. Доктрина внешней политики партии конституционных демократов. М., 2010. С. 88-102. 1 76 приходит к выводу, что «кадеты не призывали к качественной перемене русско-германских отношений, считая, с одной стороны, несвоевременным всякое “бряцанье оружием по адресу Германии”, а с другой – нецелесообразной всякую “искусственную близость”»1. Идеологи «партии народной свободы» подчеркивали, что в союзе с Германией и АвстроВенгрией Россия будет находиться в подчиненном положении, обслуживая интересы данных держав. В целом кадеты относились к империи Гогенцоллернов с недоверием и подозрительностью, обвиняя ее в гегемонистских устремлениях и желании столкнуть Россию с Англией, Японией и Китаем на Дальнем Востоке с тем, чтобы отвлечь внимание русского правительства от Балкан и Турции. Внешнеполитические взгляды русских правых начала XX в. исследованы значительно меньше, чем взгляды либералов. До сих пор единственной обобщающей работой по этой теме является диссертация В.Ю. Белянкиной2. В ней обращается внимание на существенную разницу в воззрениях крайне правых (черносотенцев), с одной стороны, и умеренно правых и националистов, с другой стороны, на задачи внешней политики России и характер отношений с ведущими державами мира, в том числе с Германией. Белянкина отмечает, что «на страницах периодических изданий крайне правыми формировался положительный образ Германии, соответственно умеренно правые стремились развенчать этот образ»3. Для черносотенных кругов Германия являлась оплотом государственности, страной, верной своим традициям и идеалам. Особое значение для сохранения устойчивости отношений между двумя странами, по их мнению, имели династические связи двух правящих домов – Романовых и Гогенцоллернов. Что касается умеренно правых, рупором которых была газета «Свет», и националистов, взгляды которых отражало влиятельное «Новое время», то их отношение к Германии было враждебным. Широко Там же. С. 92. Белянкина В.Ю. Внешнеполитические взгляды русских правых в начале XX века (1905-1914 гг.) / Дис… канд. ист. наук. Кострома, 2005. 3 Там же. С. 57. 1 2 77 распространенные в этих кругах славянофильские настроения и уверенность, что наиболее важным для русской политики регионом являются Балканы, подталкивали умеренно правых и националистов к тому, чтобы видеть главного противника России в Австро-Венгрии и стоящей за ее спиной Германии. Англия и Франция казались им естественными союзниками в борьбе против «пангерманизма». Отношение крайне правых политических сил России к Германии и немцам накануне и во время Первой мировой войны рассматривают в ряде статей А.А. Иванов, А.В. Репников и М.Н. Лукьянов1. Данные авторы отмечают, что крайне правые в преддверии войны 1914 г. достаточно последовательно выступали за переориентацию российской внешней политики на Берлин. Призывая к разрыву союза с Францией и соглашения с Англией, они утверждали, что только могущественная Германская империя с сильной властью монарха и господством консервативного юнкерства может быть надежным партнером России в Европе. По мнению русских консерваторов, жизненные интересы России и Германии нигде не пересекались, а война между этими странами была бы гибельна для них и привела бы к европейской революции. Они считали, что, вступив в соглашение с Германией, Россия сможет нейтрализовать Австро-Венгрию и удержать ее от дальнейших агрессивных акций на Балканах. А.В. Репников, А.А. Иванов и М.Н. Лукьянов подчеркивают, что начавшаяся летом 1914 г. мировая война поставила консерваторов в тяжелое положение. Осознавая бессмысленность для России военного столкновения с Германией и предчувствуя его губительные последствия, они как лояльные верноподданные вынуждены были следовать курсу, Иванов А.А. «Германофильство» русских правых накануне и во время Первой мировой войны: мифы и факты // Вестник Чебоксарского кооперативного института. 2009. №1 (3). С. 202-212; Он же. От симпатий к противоборству: представления В.М. Пуришкевича о Германии и немцах // Консерватизм в России и Германии: опыт интернационального диалога / Отв. ред. А.Ю. Минаков. Воронеж, 2012. С. 114120; Лукьянов М.Н. «Образ врага» или «образ друга»? Германия и Великобритания глазами русских правых накануне Первой мировой войны // Вопросы культурологии. 2010. № 8. С. 45-49; Репников А.В. Образ Германии в представлениях русских консерваторов накануне и в период Первой мировой войны // Консерватизм в России и Германии: опыт интернационального диалога / Отв. ред. А.Ю. Минаков. Воронеж, 2012. С. 90-104. 1 78 провозглашенному царем. Однако по мере того, как возможность победы становилась все более призрачной, крайне правые начали призывать к заключению сепаратного мира с Германией. Европейская пресса и возникновение Первой мировой войны. Среди исследований, имеющих прямое отношение к теме диссертации, особое место занимают работы о роли европейской прессы в обострении международной ситуации в начале XX в. Необходимо указать на то, что перечень работ по этой тематике остается незначительным: информационная подготовка войны 1914 г. средствами печати и пропаганды еще ждет пристального внимания историков. Первые публикации, посвященные этому вопросу, появились на завершающем этапе мировой войны и сразу же после ее окончания. Имея не научный, а агитационно-пропагандистский характер, они тем не менее дают представление о том, как современники и участники драматических событий начала XX в. оценивали силу прессы и ее возможности влиять на массовое сознание. Значительная часть этих печатных материалов была опубликована в Германии, что не было случайным1. Многие немцы хорошо осознавали, что та международная изоляция, в которой оказалась Германия в мировой войне, когда ей приходилось бороться фактически против всего остального мира, не в последнюю очередь была следствием плохого имиджа этой страны, сформировавшегося на рубеже веков под влиянием шумных акций германской дипломатии и взбалмошного поведения на международной арене кайзера Вильгельма II. Так, в роковом для Германии 1918 г. М. Лёб и П. Эльцбахер писали, что немцы проиграли информационную войну странам Антанты еще до того, как летом 1914 г. загрохотали пушки на полях сражений в Восточной Пруссии, Галиции и Лотарингии. По мнению Перечислим лишь некоторые из них: Eltzbacher P. Die Presse als Werkzeug der auswärtigen Politik. Jena, 1918; Kellen T. Die Presse als Verleumderin. Ein Beitrag zur Geschichte des Weltkrieges. Regensburg, 1918; Loeb M. Der papierne Feind. Die Weltpresse als Schürer des Deutschenhasses. Augsburg, 1918; Pacher G. Die Dreiverbandpresse. Ihr Anteil an der Kriegsentfachung und ein Weg zu ihrer Bekämpfung. Leipzig, 1915; Schiemann Th. Wie die Presse unserer Feinde den Krieg vorbereitet und erzwungen hat. Berlin, 1919. 1 79 этих немецких публицистов, огромной победой пропагандистов Тройственного согласия стало то, что им удалось перетянуть на свою сторону общественное мнение нейтральных стран. В опубликованной в том же 1918 г. брошюре Т. Келлен обвинял русскую прессу в том, что со времен Берлинского конгресса она вела целенаправленную антинемецкую кампанию. Автор подчеркивал роль «Нового времени» - «воинствующей провокационной газеты», активно боровшейся против всего немецкого1. Издателя «Нового времени» А.С. Суворина Келлен называл «фанатичным ненавистником немцев». После его смерти в 1912 г. «Новое время», по данным Келлена, перешло под контроль британского медиа-магната лорда А.Х. Нортклиффа, издателя самых популярных и влиятельных газет Туманного Альбиона «Times» и «Daily Mail». Зависимость от английских денег, по мнению автора брошюры, отразилась на политической линии газеты: с 1912 г. она стала еще более агрессивной и непримиримой по отношению к Германии и немцам. Впрочем, Келлен не приводит никаких доказательств установления британского контроля над самой влиятельной русской газетой, и данное утверждение нуждается в тщательной проверке на основе архивных источников. Особую роль «Нового времени» среди антинемецки настроенных русских газет выделял также известный германский специалист по России и влиятельный публицист консервативного направления Т. Шиман. В своей брошюре, вышедшей в год подписания Версальского мирного договора, Шиман стремился отвести от своей страны обвинения в развязывании мировой войны и переложить ответственность за постигшую Европу катастрофу на страны Антанты. По его утверждениям, пресса Англии, Франции и России в конце XIX - начале XX вв. целенаправленно 1 Kellen T. Op. cit. S. 80-81. 80 работала над «окружением» Германии и вела психологическую подготовку к войне против нее1. В межвоенный период полемика вокруг вопроса об ответственности держав за развязывание мировой войны в значительной степени продолжала большинства определять работ, содержание посвященных и идейную роли направленность прессы в обострении международной ситуации в начале XX в. Это хорошо видно на примере книги немецкого исследователя А. Юкса, в которой анализируются причины и ход так называемой русско-германской «газетной войны» весны 1914 г.2 Юкс стремился доказать, что немецкая пресса лишь оборонялась от нападок русских газет, развернувших настоящую «травлю» Германии в дни русско-германского дипломатического конфликта из-за миссии ген. Сандерса в Константинополе. Несмотря на политическую ангажированность автора, исследование представляет несомненный интерес благодаря использованию Юксом большого массива немецких периодических изданий за первую половину 1914 г., а также вследствие того, что автора консультировали при работе над книгой некоторые из участников описываемых событий, в том числе Рихард Ульрих, бывший корреспондент «Kölnische Zeitung» в Санкт-Петербурге, чья статья «Россия и Германия» 2 марта 1914 г. дала старт «газетной войне». Влияние прессы Англии, Германии, Франции и России в довоенной Европе рассматривает американский историк С. Фэй в статье, опубликованной в немецком историческом журнале «Berliner Monatshefte» в 1932 г.3 Подводя итоги своего исследования, Фэй пишет: «Итак, во всех этих четырех европейских странах в разной мере и разным образом проявилась роль прессы в отравлении общественного мнения через создание общей атмосферы подозрительности, страха и ненависти. Здесь была сконцентрирована часть того огнеопасного материала, который при 1 Schiemann Th. Op. cit. S. 24. Jux A. Der Kriegsschrecken des Frühjahrs 1914 in der europäischen Presse. Berlin, 1929. 3 Fay S.B. Der Einfluß der Vorkriegspresse in Europa // Berliner Monatshefte. 10. Jahrgang, 1932, № 5. S. 411445. 2 81 известии об искрах в Сараево вспыхнул ярким пламенем»1. Однако в своей статье американский историк не дает ответа на главный вопрос: какие силы стояли за разжиганием взаимных страхов европейских народов, способствовавших формированию «образа врага» в ведущих европейских державах в начале XX в. К сожалению, в последние десятилетия роль европейской прессы в психологической подготовке вооруженного столкновения 1914-1918 гг. редко становилась предметом специального изучения историков. В работах, посвященных предыстории Первой мировой войны и внешней политике отдельных европейских стран в начале XX в., не раз указывалось на роль прессы в создании негативной атмосферы международных отношений, обострении конфликтов и закреплении негативных образов других стран и народов в духе агрессивного национализма2. Однако в большинстве случаев авторы ограничиваются лишь констатацией факта существенного влияния газет и журналов на общественное сознание и приведением некоторых примеров, подтверждающих это утверждение. Пожалуй, лишь в монографиях немецких историков Г. Гейдорна и Б. Розенбергера предпринята попытка комплексного анализа роли периодической печати в возникновении Первой мировой войны. Г. Гейдорн в книге «Монополии. Пресса. Война» проследил связи, существовавшие между ведущими органами германской прессы и могущественными финансово-промышленными группами (Круппа и др.), а также дал оценку возможностям германского правительства влиять на общественное мнение своей страны через периодическую печать3. Историк подчеркивает, что на Вильгельмштрассе хорошо понимали значение 1 Ibid. S. 443. Angelow J. Der Weg in die Urkatastrophe. Der Zerfall des alten Europa 1900-1914. Berlin, 2010. S. 44-46; Burchardt L. Warum kam es zum Ersten Weltkrieg? // Wie Kriege entstehen / Hrsg. von F. Pfetsch, L. Burchardt, G. Roth, D. Junker. Konstanz, Stuttgart, 1990. S. 53; Fischer F. Die Außenpolitik des kaiserlichen Deutschland und der Ausbruch des Ersten Weltkriegs // Flucht in den Krieg? Die Außenpolitik des kaiserlichen Deutschland / Hrsg. von G. Schöllgen. Darmstadt, 1991. S. 25. 3 Heidorn G. Monopole-Presse-Krieg. Die Rolle der Presse bei der Vorbereitung des Ersten Weltkrieges. Studien zur deutschen Außenpolitik in der Periode von 1902 bis 1914. Berlin, 1960. См. также русский перевод: Гейдорн Г. Монополии. Пресса. Война. Исследование внешней политики Германии с 1902 по 1914 год. Роль прессы в подготовке первой мировой войны. М., 1964. 2 82 прессы для пропагандистского обеспечения будущей европейской войны и активно использовали ее для морального оправдания наиболее агрессивных акций на международной арене. По мнению Гейдорна, в вопросах международной политики пресса Германии в целом выступала с единых позиций, поддерживая и оправдывая экспансионистский курс правительств Б. Бюлова и Т. Бетман-Гольвега. Лишь социал- демократические издания подвергали политику берлинских правящих сфер критике. Однако во время Июльского кризиса различия между буржуазными и левыми газетами практически стерлись: все они, используя жупел панславизма, приняли активное участие в русофобской агитации. Гейдорн приходит к выводу, что немецкая пресса «почти вся, без какихлибо исключений, поставила себя на службу идеологической подготовке войны»1. Иначе оценивает роль периодической печати в довоенный период Б. Розенбергер2. Он обращает внимание на то, что правительства основных европейских держав (за исключением, пожалуй, России) в это время были весьма ограничены в своих возможностях воздействовать на прессу и манипулировать ею. Именно значительная свобода, которую получила европейская пресса к началу XX в., по мнению историка, парадоксальным образом содействовала нагнетанию международной напряженности и развязыванию войны в 1914 г.: «часто газеты благодаря обнародованию определенных фактов вызывали неконтролируемые цепные реакции»3. Розенбергер приходит к выводу, что в начале XX в. пресса основных европейских стран в целом не призывала к военному решению возникающих международных кризисов и не глорифицировала войну. Однако, несмотря на это, историк уверен, что газеты внесли большой Гейдорн Г. Указ. соч. С. 545. Rosenberger B. Zeitungen als Kriegstreiber? Die Rolle der Presse im Vorfeld des Ersten Weltkrieges. Köln, Weimar, Wien, 1998. См. также его статью о методологических и теоретических предпосылках изучения роли массовой коммуникации в возникновении Первой мировой войны: Rosenberger B. Schreiben für Kaiser und Vaterland? Die Rolle der Presse beim Ausbruch des Ersten Weltkrieges // Medien. Kommunikation. Geschichte / Hrsg. von S. Quandt. Gießen, 1993. S. 15-29. 3 Rosenberger B. Zeitungen als Kriegstreiber? S. 224. 1 2 83 вклад в развязывание мировой войны летом 1914 г., поскольку на протяжении всего предвоенного периода они изображали войну неизбежной и тем самым «легитимировали» ее в общественном сознании. Представление о неизбежности войны как следствии неразрешимых противоречий между великими державами превратилось тем самым в самосбывающееся пророчество. Розенбергер называет это «косвенной подготовкой войны со стороны прессы»1. Как бы то ни было не подлежит сомнению, что газеты и журналы европейских стран в начале XX в. активно участвовали в создании и закреплении в общественном мнении образов стран-противников и странсоюзников, стереотипов и комплексов опасности. Эти образы влияли на саму атмосферу международной политики, усиливая или уменьшая напряжение в межгосударственных отношениях. Данное обстоятельство было хорошо известно политикам, дипломатам и журналистам того времени. Во всяком случае, об этом свидетельствуют публичные выступления, многочисленные документы, дневники и мемуарная литература2. Не удивительно, что правительства европейских стран в преддверии мировой войны 1914 г. предпринимали попытки влиять на иностранную прессу в выгодном для себя направлении. На данный момент в историографии имеется уже несколько работ, в которых рассматриваются усилия германского внешнеполитического ведомства по формированию положительного образа Германии в русской прессе в начале XX в. Немецкие историки Х.А. Гемайнхардт, Х. Лемке, Д. Вульф и российский историк Е.Г. Кострикова на основе изучения архивных документов установили, что во время Боснийского кризиса 19081909 гг. немецкие и австрийские дипломаты безуспешно пытались 1 Ibid. S. 325. См. в данной связи: Rosenberger B. Zeitungen als Kriegstreiber? S. 32-37; Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. Т. 2 (1903-1919). Париж, 1933. С. 225-227; Сазонов С.Д. Воспоминания. Берлин, 1927. С. 88-89; Переписка Вильгельма II с Николаем II. 1894-1914 гг. / С предисл. М.Н. Покровского. М., Пг., 1923. С. 153-154. 2 84 подкупить самую влиятельную газету России «Новое время»1. Д. Вульф отмечает при этом, что попытки подкупа отдельных журналистов «Нового времени» германским посольством в Петербурге имели место еще в 1897 г. Именно в это время с назначением Б. фон Бюлова статс-секретарем Германии по иностранным делам появляется систематическая политика германского внешнеполитического ведомства в отношении русской прессы. Она существенно активизируется после революции 1905 г., когда в России возникает большое количество новых периодических изданий, отражающих взгляды сформировавшихся в ходе революции политических партий. Однако, как установил Х. Лемке, немцы смогли поставить под свой контроль лишь одну заметную газету России того времени – «Голос правды», который с 1907 г. до 1910 г. являлся официальным органом фракции октябристов. Газета должна была писать в дружественном Германии тоне и выступать за поддержание хороших отношений между двумя странами; за это она получала ежемесячные субсидии из секретного фонда германского внешнеполитического ведомства. В качестве других средств воздействия на русское общественное мнение в Германии и Австрии рассматривали также возможность создания в столице России подконтрольного этим странам телеграфного агентства, а также учреждение собственной газеты, призванной знакомить русских читателей с австро-германской точкой зрения на международные события. Однако из-за нехватки средств и отсутствия уверенности, что данные меры принесут желаемый результат, эти идеи так и не были реализованы. В целом упомянутые выше авторы приходят к выводу, что Германии и Австро-Венгрии так и не удалось наладить каналы для эффективного воздействия на русскую прессу. Однако сам факт того, что в Берлине и 1 Gemeinhardt H.A. Deutsche und österreichische Pressepolitik während der Bosnischen Krise 1908-1909. Husum, 1980; Lemke H. Pressepolitik in den deutsch-russischen Beziehungen vor dem ersten Weltkrieg // Jahrbuch für Geschichte der sozialistischen Länder Europas. Band 32. Berlin, 1988. S. 91-128; Вульф Д. Внешняя политика Германии и русская пресса в конце XIX - начале XX веков // Германия и Россия: события, образы, люди. Вып. 3: Материалы международной научной конференции «Россия и Германия: опыт и уроки отношений в XIX-XX вв.». Воронеж, 2000. С. 125-129; Кострикова Е.Г. Русская пресса и дипломатия накануне первой мировой войны. 1907-1914. М., 1997. С. 130-134. 85 Вене стремились использовать русские газеты в своих интересах, свидетельствует о существенном влиянии прессы на развитие русскогерманских и русско-австрийских отношений того времени. Завершая историографический обзор проблемы, можно сделать вывод, что, несмотря на значительное число работ, посвященных различным аспектам русско-немецких взаимных представлений, образ Германии в русской прессе накануне Первой мировой войны еще не становился предметом специального научного исследования и требует дальнейшего углубленного изучения. Что же касается образа империи Габсбургов в русском восприятии в XIX – нач. XX вв., то в историографии предприняты только первые шаги по его изучению и анализу. Проблема восприятия австрийского государства в ведущих органах русской прессы в преддверии Первой мировой войны до сих пор не привлекала внимания историков и не получила должного освещения. Недостаточно выяснен вопрос о роли российской прессы в психологической подготовке мировой войны 1914 г. В представленной работе предпринимается попытка заполнить этот пробел в историографии и наметить основные направления дальнейших исследований. Теоретическая основа исследования. В процессе любого вида взаимодействий стран и их народов формируются определенные представления друг о друге, образы и стереотипы. У каждого народа есть свои устойчивые представления как о себе самом (автостереотипы), так и об иных народах, странах и культурах (гетеростереотипы). Эти представления являются неотъемлемой и принципиально важной составляющей национального самосознания, поскольку они позволяют судить о том, как данная нация видит свое место в мире, как она определяет отношение своей культуры к другим культурам, своей системы ценностей к системам ценностей иных народов1. Голубев А.В., Поршнева О.С. Образ союзника в сознании российского общества в контексте мировых войн. М., 2012. С. 6. 1 86 На взаимовосприятие наций влияет множество факторов: этнические различия или сходства, существование в рамках одного или разных государств, территориальная удаленность или соседство, интенсивность контактов, их характер. Образы других стран и народов различаются по степени их достоверности и детализации, а также по эмоциональной окраске. Относительно эмоциональной окраски образы можно разделить на три категории: положительные (образы дружественных стран и народов, стран-союзников), негативные (образы стран-соперников, враждебных стран и народов) и нейтральные (как правило, это образы стран, с которыми не существует тесного геополитического взаимодействия и многосторонних культурных контактов). Преобладание в образе другой страны тех или иных оттенков (положительных, нейтральных или отрицательных) зависит от многих обстоятельств. Прежде всего, от исторического опыта контактов с этой страной. Так, многие этнокультурно близкие народы-соседи, в истории которых было немало конфликтных ситуаций, могут иметь друг о друге более негативные представления-стереотипы, чем о дальних, неродственных народах, с которыми были менее тесные, но зато более позитивные контакты. Например, поляки испытывают симпатии к французам, американцам, итальянцам и негативно относятся к своим соседям, родственным славянским народам – русским, украинцам, чехам. Существенное влияние на формирование образа другой страны и ее народа оказывает внутренняя ситуация в стране-субъекте восприятия (экономическое положение, идеологические процессы, соотношение социальных групп). Нередко борьба за определение дальнейшего курса развития страны внутри правительственных кругов или между правительством и официально признанной оппозицией происходит под знаком борьбы за утверждение несовпадающих, а иногда даже противоположных стереотипов государств, отношения с которыми во многом определяют позиции данной страны на мировой арене (срав.: 87 позитивный образ США, создаваемый в современной России либераламизападниками и негативный образ той же страны в пропаганде оппозиционных политических сил – от крайних националистов до коммунистов). При этом в обществе всегда будут существовать разные точки зрения на другую страну и ее народ. Единодушие всего общества в оценке иной страны невозможно даже в период иностранной оккупации (примером чего может служить феномен коллаборационизма). На образ другой страны оказывает воздействие также конкретноисторическая ситуация, поскольку взаимоотношения наций на международной арене и влияющие на них обстоятельства не являются статичной величиной: в разных исторических условиях они могут меняться в широком диапазоне – от активного экономического и культурного сотрудничества до почти полного их прекращения, от союзничества к вражде и соперничеству. Соответственно и образ другой страны никогда не бывает статичным. Его формирование происходит в определенных исторических условиях, подвергаясь изменениям и корректировкам вместе с изменением характера взаимоотношений стран и народов. Проблема восприятия другой страны и другой этнической группы является частью более широкой историко-психологической проблематики, которую можно охарактеризовать дихотомией «мы-они», «свои-чужие». Данное бинарное противопоставление является одной из биполярных категорий, свойственных политическому дискурсу (наряду с такими категориями как «правый-левый», «прогрессивный-консервативный», «капитал-труд» и пр.). Как отмечает российский филолог Е.И. Шейгал, «оппозиция “свои-чужие” относится к числу важнейших противопоставлений в жизни и устройстве общества, сохраняющих свое значение на протяжении веков наряду с другими концептуальными 88 оппозициями, отражающими архетипные представления об устройстве мира»1. «Свое» есть точка отсчета для восприятия чужого, мерило и критерий оценки. Сравнение «своего» и «чужого» - основной механизм формирования образа «другого», в том числе представлений об иных странах и народах. «“Свое” не только более зримо выступает на фоне “чужого”, но и формируется во взаимодействии с ним, оценивается в сопоставлении с ним»2, - отмечает литературовед В.А. Хорев. Это сопоставление, как правило, является комплиментарным по отношению к «своему» обществу и критичным или даже негативным по отношению к «чужому». Качествам и особенностям своей группы, воспринимаемым как «нормальные», «естественные», противопоставляются чужие качества и особенности как некое отклонение от нормы3. При этом параметры, по которым происходит отграничение от других социальных групп, могут меняться в зависимости от исторической эпохи. Так, в античные времена фундаментальная противоположность «своего» и «чужого» носила преимущественно культурно- цивилизационный характер (представители греко-римской культуры варвары), затем на протяжении средневековья данная оппозиция проявлялась в форме устойчивого религиозного противопоставления («язычники», «неверные», «схизматики», «еретики» и т.д.). В эпоху новой истории, когда происходило формирование современных наций, базовой идентичностью, пришедшей на смену сословным и региональным общностям, стала идентичность национальная; соответственно и разделение на «своих» и «чужих» основывалось с тех пор прежде всего на национальных различиях. Образы «других» стали в первую очередь образами иных наций и национальных государств. Шейгал Е.И. Язык СМИ и политика в семиотическом аспекте // Язык СМИ и политика / Под ред. Г.Я. Солганика. М., 2012. С. 137-138. 2 Хорев В.А. Польша и поляки глазами русских литераторов: Имагологические очерки. М., 2005. С. 11. 3 Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1966. Гл. II: Мы и они. С. 73-118. 1 89 Национальные образы обычно принимают характер стереотипов, то есть упрощенных, устойчивых представлений, возникающих у человека под влиянием культурного окружения. Термин «стереотип» (от греч. στερεος – «жесткий» и τυπος – «отпечаток») был введен в социальную психологию известным американским журналистом и социологом У. Липпманом1. В книге «Общественное мнение», опубликованной в 1922 г., он утверждал, что стереотипы образуют «псевдосреду», которая стоит между человеком и окружающим его миром; сила стереотипов столь велика, что человек часто воспринимает окружающий мир и действует в нем под воздействием стимулов, исходящих из этой псевдосреды2. Основными (редукция свойствами сложных стереотипов социальных явлений являются: к схематичность нескольким ярким, запоминающимся признакам), устойчивость (медленные темпы изменения и постоянное воспроизводство в текстах и высказываниях), эмотивность и аксиологичность (тесная связь с эмоциональной сферой, а также с положительной и отрицательной оценкой социальных явлений), априорность (стереотипы прямо не вытекают из собственного опыта отдельного человека, они являются порождением и достоянием не индивидуального, а коллективного сознания)3. Любой стереотип является генерализацией отдельных явлений, т.е. их обобщением: в стереотипах зачастую одна сторона или особенность объекта в отрыве от остальных заменяет целое. Стереотипы обладают исключительной силой убеждения и инерции благодаря удобству и легкости их восприятия и использования. Национальный стереотип имеет сложный характер; он, по словам польского специалиста Е. Бартминьского, «структурирован аспектно», и оценка народа зависит от выбранного аспекта (внешний вид и бытовая культура, психические и интеллектуальные качества, религия и идеология, Ромашко С.А. Стереотип: к языковой и культурной археологии слова и понятия // Стереотипы в языке, коммуникации и культуре. Сборник статей. М.: РГГУ, 2009. С. 215-226. 2 Липпман У. Общественное мнение. М., 2004. С. 38. 3 Подробнее о стереотипах см.: Васильева Т.Е. Стереотипы в общественном сознании (социальнофилософские аспекты). Научно-аналитический обзор. М., 1988. 1 90 вклад в мировую культуру, поведение на международной арене и пр.)1. Некоторые из этих характеристик могут оцениваться позитивно, другие – негативно. Однако все они в совокупности вызывают к жизни устойчивые ассоциации, связанные с какой-либо информацией о стране, и создают естественную базу для формирования ее образа2. По наблюдению немецкого исследователя М. Кунцика, стереотипы иных наций и стран часто выступают в форме пар противоположностей. Например, начиная амбивалентно с XIX в. немцы воспринимались в Европе – одновременно и как высокообразованный народ, создавший великую культуру, и вместе с тем как грубые и некультурные милитаристы, угрожающие своим соседям. «Подобные противоположные пары стереотипов интерпретировать позволяют как в понятные принципе и любые естественные, новые а факты также как подтверждение собственного предрассудка»3. Существует социальной связь группы и между позитивными негативными автостереотипами стереотипами «других»: перенасыщенность массового сознания позитивными автостереотипами, неумеренное восхваление собственных национальных особенностей и собственных ценностей приводит к подчеркиванию негативных черт в образе «другого». Возникают ситуации, при которых «другой» становится своего рода темным двойником, которому по контрасту приписываются все негативные качества, противоположные позитивным качествам «своей» группы4. Бартминьский Е. Базовые стереотипы и их профилирование (на материале польского языка) // Стереотипы в языке, коммуникации и культуре. Сборник статей. М.: РГГУ, 2009. С. 17. 2 Подробнее о национальных стереотипах см.: Stackelberg K. Alle Kreter lügen. Vorurteile über Menschen und Völker. Düsseldorf, Wien, 1965; Ерофеев Н.А. Туманный Альбион. Англия и англичане глазами русских 1825-1853 гг. Гл. первая: Этнические представления. С. 7-23; Этнические стереотипы в меняющемся мире / Отв. ред. и сост. Е.П. Батьянова, А.Н. Калабанов. М., 1998. 3 Kunczik M. Die manipulierte Meinung. Nationale Image-Politik und internationale Public Relations. Köln, Wien, 1990. S. 30. 4 В данной связи большой интерес представляют размышления американского историка Д.С. Фоглесонга о роли негативного образа России как «темного двойника» («dark twin») США в коллективном сознании американцев с 1880-х гг. вплоть до настоящего времени: Foglesong D.S. The American Mission and the “Evil Empire”: The Crusade for a “Free Russia” since 1881. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. См. также: Журавлева В.И., Фоглесонг Д.С. Русский “Другой”: Формирование образа России в Соединенных 1 91 При рассмотрении образа «другого» надо иметь в виду социальную стратификацию общества, поскольку восприятие иной страны и ее народа может существенно различаться в разных социальных группах. Применительно к внешнеполитическим формам восприятия общество можно условно разделить на три группы: руководство страны, интеллектуальная элита и массы1. Такое деление осуществляется на основании двух критериев: во-первых, уровня доступа к информации (чем он меньше, тем более стереотипным и плоским оказывается образ другой страны) и, во-вторых, способности активно влиять на образование и модификацию образов и стереотипов других стран и народов. Интеллектуальной и политической элите в большей степени присущ рациональный взгляд на окружающий мир; в то время как «массы» опираются в своих оценках и суждениях, главным образом, на распространенные видение стереотипы. «другого» сформировавшихся Соответственно складывается в разных из общенациональное совокупности социальных слоях, представлений, имеющих свое мировидение и свой опыт контактов с другим народом. Стереотипные представления о других странах и народах могут формироваться как естественным путем – через многолетние культурные, экономические и политические контакты, так и навязываться обществу «сверху» пропагандистскими методами. При этом, подчеркивает Е.С. Сенявская, «активность в формировании внешних образов проявляется, как правило, далеко не всегда, а именно тогда, когда они становятся инструментом мобилизации населения против врага (внешнего или внутреннего)»2. В этом случае государство или определенные элитные группы (как связанные с властью, так и оппозиционные) создают или актуализируют негативный образ другой страны, которая рассматривается Штатах Америки (1881-1917) // Американский ежегодник. 2004 / Отв. ред. Н.Н. Болховитинов. М., 2006. С. 233-281. 1 Егорова-Гантман Е., Плешаков К. Концепция образа и стереотипа в международных отношениях // Мировая экономика и международные отношения. 1988, № 12. С. 24-25. 2 Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006. С. 13. 92 как реальный или потенциальный противник, либо активно формируют позитивный образ страны-союзника, а также – в некоторых случаях – страны-культурного образца, которому идущая или пришедшая к власти группа собирается следовать (напр., создание идеализированного образа США в перестроечных и постперестроечных российских СМИ). При пропагандистском внедрении в общественное сознание негативных или идеализированных образов других стран массы становятся объектом прямой манипуляции со стороны государства и элитных групп. Успешность формирования позитивных и негативных стереотипов о других странах и народах, их устойчивость зависят как от эффективности технологий и инструментов воздействия, так и от психологических качеств народа, подвергающегося манипуляции (структуры ценностей, уровня образованности и уровня критичности, авторитетности воздействующих структур). Следует подчеркнуть, что манипуляция общественным мнением через использование стереотипов имеет и свои объективные пределы: как верно отмечает С.В. Чугров, «трудно рассчитывать на закрепление в сознании масс такого стереотипа, который не имеет социальнопсихологических корней и противоречит общему состоянию общественного сознания»1. Национальные стереотипы типологически можно разделить на этнические стереотипы (этностереотипы), под которыми понимаются образы этнических групп, представления о чертах национального характера, обычаях, особенностях быта и т.д., и внешнеполитические стереотипы, то есть образы государств как субъектов международных отношений, формирующиеся на основе восприятия и оценки их внутренней и внешней политики, уровня их экономического развития и достижений в сфере науки и культуры2. Этнические и внешнеполитические стереотипы тесно взаимосвязаны, однако, смешивать Чугров С.В. Россия и Запад: метаморфозы взаимовосприятия. М., 1993. С. 25. Голубев А.В., Куприянов П.С. Представления об «Ином»: эволюция и механизмы (из российского опыта XIX-XX веков) // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 3. М., 2006. С. 375. 1 2 93 их не следует. Считается, что внешнеполитические стереотипы обладают относительно большей гибкостью, так как зависят от конкретной международной ситуации и в значительной степени формируются официальной пропагандой. В сравнении с ними этностереотипы характеризуются крайней ригидностью: темпы их изменений очень медленны, зачастую они измеряются даже не десятилетиями, а веками. Отличаются они также по методам и источникам изучения: этностереотипы реконструируются на основе анализа художественной литературы, источников путешественников, социологических стереотипы личного мемуаров, опросов наиболее эпистолярного (для полно происхождения XX-XXI наследия), вв.); представлены (записок в а также внешнеполитические средствах массовой информации, которые в меньшей степени могут быть использованы как источники для изучения этностереотипов1. Явления реальной действительности, проходя в массовом сознании сквозь призму этнических и внешнеполитических стереотипов, преломляются и дают искаженную картину реальности. Чем сильнее сознание общества заражено стереотипами, тем больше образ отличается от действительности. Все зависит от угла преломления: позитивные национальные автостереотипы дают в результате возвышающий образ своей нации, а националистические негативные стереотипы «других» – «образ врага». Наиболее ярко «образ врага» проявляется в экстремальной ситуации войны. Война четко разделяет мир на две половины – черную и белую, врагов и союзников2. Однако почти любой войне предшествует идеологическая подготовка населения: народу внушается мысль о существовании внешней угрозы, о защите национальных интересов от посягательств со стороны враждебных внешних сил, о неизбежности Подробнее о внешнеполитических стереотипах см.: Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века / Отв. ред. А.В. Голубев. М., 1998. 2 Schlee G. Wie Feindbilder entstehen. Eine Theorie religiöser und ethnischer Konflikte. München, 2006. S. 33. 1 94 грядущей войны. «Образ врага» возникает задолго до начала вооруженного конфликта в результате пропагандистской работы против «потенциального противника»1. «Образы врага» выполняют в обществе разнообразные функции. Опираясь на исследование А.К. Флор, перечислим наиболее важные из них2. 1. Редукция сложности социальных явлений. Подавляющее большинство людей не соприкасаются непосредственно со сферой международной политики. Они получают информацию о том, что происходит в других странах из вторых рук, прежде всего, через каналы СМИ. Поскольку вопросы внешней политики и межгосударственных отношений волнуют граждан значительно меньше, чем внутриполитические и экономические проблемы, уровень их информированности о том, что происходит в мире, относительно невысок. Если, по мнению граждан страны, внешние события мало затрагивают их собственную жизнь, они, как правило, демонстрируют неуверенность в оценке международной ситуации. Неуверенность в оценках вызывает психологический дискомфорт, поскольку люди стремятся иметь непротиворечивую и довольно простую картину мира. Этот дискомфорт снимается через упрощение окружающей действительности, ее редукцию к простым схемам: «белое-черное», «добро-зло», «друг-враг», «геройзлодей». Схематизируя, упрощая сложную социальную действительность, «образы врага» упорядочивают, структурируют окружающий мир, делают его более понятным. Как и все прочие стереотипные представления, они выполняют важную психологическую функцию экономии мыслительных усилий, предоставляя людям готовую схему интерпретации поведения других государств и представителей других народов. «Образы врага» дают Подробнее о феномене «образа врага» как структурном элементе массового сознания см.: Сенявский А.С., Сенявская Е.С. Историческая имагология и проблема формирования «образа врага» (на материалах российской истории XX в.) // Вестник РУДН. Серия «История России». 2006. № 2(6). С. 54-72. 2 Flohr A.K. Feindbilder in der internationalen Politik. Ihre Entstehung und ihre Funktion. Münster, Hamburg, 1991. S. 114-136. 1 95 точку опоры в хаотическом мире – твердую непротиворечивую точку зрения на окружающий мир, подкрепляемую псевдорациональными обоснованиями. 2. Идентификационная функция. Идентичность заключается в отграничении «себя» от других личностей (на индивидуальном уровне) и отграничении «своей» группы от чужих групп (на социальном уровне). «Враг» может служить идеальным контрастным образом, в противопоставлении которому формируется собственная идентичность социальной группы, ее автостереотип. При характеристике «врага» его негативным качествам противопоставляются собственные позитивные качества, что позволяет социальной группе более отчетливо определить свои особенности и повысить собственную самооценку. На индивидуальном уровне «образ врага» также выполняет важную психологическую функцию: перенимая существующие в обществе «образы врага», индивид тем самым отождествляет себя с распространенными среди большинства населения мнениями. Его личные взгляды оказываются созвучны представлениям его социального окружения. Таким образом, индивид закрепляет свой статус члена данного сообщества и может не опасаться роли аутсайдера. 3. Функция канализации агрессии. В любом обществе вследствие противоречий между его членами и конфликтами интересов накапливается определенный потенциал агрессивности, беспрепятственное проявление которой может нанести обществу серьезный ущерб. Поэтому в интересах любого общества направить потенциал агрессивности на внешний, находящийся за его пределами объект. «Образы врага» предоставляют подходящий инструмент для канализации агрессии внутренней в агрессию внешнюю. Они позволяют сохранить внутренний мир сообщества за счет усиления напряженности в отношениях с внешними группами. 96 4. Интеграционная функция. Конфронтация группы с внешними противниками вызывает чувства страха и экзистенциальной угрозы. В этой ситуации факт принадлежности к группе приобретает особое значение для ее членов: он обещает защиту от опасности и чувство защищенности. Если до этого существовали разногласия и напряженность внутри группы, то теперь, перед лицом общей угрозы, они отходят на второй план. Результатом уменьшения разногласий и противоречий внутри группы становится усиленная ее интеграция. Причем чем больше масштаб внешней угрозы, тем охотнее члены группы объединяются в единый фронт. Это свойство «образа врага» часто используется элитами разных стран в манипулятивных целях. 5. Функция стабилизации общественно-политической системы и диффамации внутриполитических противников. Общий враг, национальный или идеологический («коммунизм», «капиталистическое окружение», «исламский фундаментализм»), служит укреплению существующей общественно-политической системы, содействуя принятию членами общества политического руководства и легитимации властного использоваться для положения компрометации элит. «Образы врага» могут оппозиционных групп: часто внутриполитическим противникам приписывают тесные связи личного, материального и идеологического характера с враждебными государству внешними силами. Тем самым их позиции ослабляются, на них навешивается ярлык «пятой колонны», подрывается доверие к ним граждан. Дискриминация внутриполитических оппонентов в качестве «пятой колонны» особенно усиливается в кризисные периоды, когда конфронтация с внешним противником нарастает. 6. Функция психологического обеспечения войны. Решение о начале войны принимается узкой группой лиц, представителями политической, военной и финансовой элиты страны. Однако для ее успешного ведения необходима готовность населения 97 выносить все связанные с войной тяготы. Политическое руководство страны, готовящееся вести оборонительную или наступательную войну, должно убедить граждан в реальной или мнимой неизбежности военного столкновения. В качестве опробованного средства для этого используется конструирование образа внешнего врага. С помощью пропаганды населению внушаются представления об агрессивных устремлениях других государств. Нередко утверждения о готовящейся агрессии становятся эффективным средством оправдания идеи «превентивной войны» (зачем ждать, когда противник может нанести удар первым, когда война все равно неизбежна?). В том случае, если население сложно убедить в мнимой угрозе со стороны государства (вследствие его очевидного миролюбия или слабости), власти сами инициируют «атаки противника», устраивая провокации. Тем самым военные действия против «агрессора» приобретают характер легитимного сопротивления внешнему давлению. «Образы врага» возникают не на пустом месте: они всегда отражают реальные противоречия между нациями и государствами. При этом «образ врага» представляет собой сложный феномен массового сознания, сочетающий в себе как адекватное восприятие страны-противника, так и пропагандистские мифы и стереотипы. Несмотря на то, что в основе «образа врага» лежат некоторые реальные характеристики другой страны, он является искусственной конструкцией, в которой символически выделяются и подчеркиваются особо значимые и специфические для данной страны элементы. Истекшее столетие стало свидетелем невиданных ранее по ожесточенности и продолжительности конфликтов, сопровождавшихся исключительной по масштабности демонизацией политических и военных противников. В результате «образ врага» превратился в один из наиболее значимых феноменов массового сознания. «В контексте истории насыщенного войнами XX века, - пишет Е.С. Сенявская, - важнейшее 98 место в процессе взаимовосприятия разных народов приобретает понимание механизма превращения “образа чужого” в “образ врага”»1. В данной связи следует подчеркнуть, что представления о «другом», как негативные, так и позитивные, почти никогда не совпадают полностью с объективной реальностью, но, рождаясь и закрепляясь в определенных национальных условиях, они сами становятся исторической реальностью, тиражируются, приобретают новые символические значения и актуализируются в зависимости от идеологических и политических потребностей эпохи. В большинстве работ, посвященных роли психологического фактора в международных отношениях, отмечается могущество образов, которые зачастую имеют не меньшее значение для принятия того или иного политического решения, чем сама действительность2. Представления о «других» - это итог усвоенной нами информации, результат ее переработки и обобщенный вывод из нее: отдельные, разрозненные факты и черты связываются воедино, преобразуются в нечто цельное, в связный образ страны и народа. Источники информации о «других» могут быть самыми разными – семья, школа, вуз, армия, художественная литература, кинематограф и пр. Все они могут влиять на формирование в индивидуальном сознании образов «других». Однако в истекшем столетии важнейшим каналом трансляции образов стали средства массовой информации. Массовая коммуникация приобрела в это время огромное когнитивное и аксиологическое значение: большую часть знаний об окружающем мире и оценок социальной действительности люди на протяжении XX в. получали через СМИ. Особенно велика роль средств массовой информации в создании, тиражировании, закреплении и разрушении стереотипных представлений о Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века. С. 5. См. след. исследования, посвященные психологическому фактору в международных отношениях: Jervis R. The Logic of Images in International Relations. Princeton, 1970; Kunczik М. Images of Nations and International Public Relations. New Jersey, 1997; Зак Л.А. Западная дипломатия и внешнеполитические стереотипы. М., 1976; Егорова Е., Плешаков К. Бэконовские «призраки» в нынешнем мире // Международная жизнь. 1988. Август. С. 87-95. 1 2 99 других государствах, этнических и конфессиональных группах. В эпоху новой и новейшей истории, несмотря на возрастающую индивидуальную мобильность, представления о других нациях, даже о соседних народах, в подавляющем большинстве случаев формировались и продолжают формироваться не на основе личного опыта общения с представителями другой культуры, а через рецепцию той картины мира, которую творят СМИ1. В современной теории массовой коммуникации получила распространение точка зрения немецкого социолога Н. Лумана, который выдвинул концепцию второй «фоновой» реальности, формируемой СМИ2. Согласно Луману, знания, получаемые людьми через СМИ, в современном обществе заменяют те ценностные ориентиры, хранителями которых в традиционных обществах выступали представители старшего поколения, церковь и другие институты. Массмедиа формируют социальную память, избирательно фиксируя, о чем следует помнить, а что следует забыть. Память, созданная СМИ, является основой коммуникации. Возможность дальнейшей коммуникации, по мнению Лумана, предполагает наличие заведомо известных представлений о реальности, созданной системой массмедиа. информацию, СМИ - выступают они не как конструируют посредники, передающие собственную реальность (медиареальность). СМИ оказываются между реальным миром и людьми, являясь особым средством интерпретации действительности3. Важно подчеркнуть, что медиареальность не может не отличаться от действительности, поскольку СМИ, информируя общественность о социально значимых событиях, осуществляют отбор фактов и их 1 Wilke J. Imagebildung durch Massenmedien // Völker und Nationen im Spiegel der Medien / Hrsg. von Bundeszentrale für politische Bildung. Bonn, 1989. S. 11-21. 2 Луман Н. Реальность массмедиа. М., 2012. 3 Подробнее о медиареальности см.: Schulz W. Die Konstruktion von Realität in den Nachrichtenmedien. Analyse der aktuellen Berichterstattung. Freiburg, München, 1976; Die Welt als Medieninszenierung: Wirklichkeit, Information, Simulation / Hrsg. von H. Thomas. Herford, 1989; Früh W. Realitätsvermittlung durch Massenmedien. Die permanente Transformation der Wirklichkeit. Opladen, 1994; Fakten und Fiktionen: Über den Umgang mit Medienwirklichkeiten / Hrsg. von A. Baum, S. Schmidt. Konstanz, 2002. 100 интерпретацию1. Любой отбор информации акцентирует внимание на определенных гранях событий и явлений окружающего мира, опуская множество «неважных» или «неудобных» и «неприятных» для журналиста и редакции деталей. В результате селекции информации и интерпретации событий в СМИ формируются образы, в значительной степени определяющие медиареальность. Создание и тиражирование определенных образов является неотъемлемым элементом массовой коммуникации, которая, как показала российский филолог Т.Г. Добросклонская, развертывается в виде замкнутой цепочки2. Отбор фактов, осуществляемый журналистами, задает параметры интерпретации событий. В результате многократного повторения тех или иных медиаинтерпретаций происходит создание устойчивых образов, которые могут содержать как позитивный, так и негативный оценочный компонент. Сформированные и распространяемые в медиасреде образы закрепляют в общественном сознании те или иные стереотипы, становящиеся частью культурно-идеологического контекста. Этот контекст сам влияет на отбор фактов при описании последующих событий. Таким образом, все звенья данной информационной модели влияют друг на друга, соединяясь по принципу замкнутой окружности. Образы активно используются в медиасфере для воздействия на сознание людей, для того, чтобы вызвать у них различные чувства и 1 Fowler R. Language in the News. Discourse and Ideology in the Press. London, New York, 1991. P. 10-24; Watson J. Media Communication. An Introduction to Theory and Process. New York, 2003. P. 122-127. 2 Добросклонская Т.Г. Язык средств массовой информации. М., 2008. С. 61. 101 эмоции. Задача СМИ заключается в том, чтобы идеи и образы, передаваемые вербальными и невербальными (карикатура, фотография, рисунок) средствами, вызвали у реципиента определенную реакцию на сообщение. Таким образом, через манипуляцию образами СМИ формируют в сознании реципиента те или иные взгляды и оценки, пытаясь регулировать его поведение. Особенно велики возможности массмедиа в манипулировании образами других стран и народов. Это связано с тем, что внешняя политика не относится к сфере повседневного опыта подавляющего большинства людей, которые не могут перепроверить сообщаемые СМИ факты о других странах через альтернативные каналы информации. «Наши представления о том, что происходит в различных точках планеты, - пишет Т.Г. Добросклонская, - во многом обусловлены теми образами и интерпретациями, которые ежедневно тиражируются массмедиа»1. Неудивительно поэтому, что большая часть наших суждений о внешней и внутренней политике других стран представляет собой набор определенных стереотипов2. Одним из наиболее распространенных приемов манипулирования в СМИ является акцентирование информации – подчеркивание одних фактов и утаивание других. Целью такого манипулирования может быть создание положительного образа своей страны и ее союзников и конструирование отрицательного образа страны-противника. Механизм акцентирования информации облегчается тем, что любой объект социальной реальности (тем более такой сложный и многоплановый, как «государство» и «народ/нация») имеет множество разных характеристик, из которых можно избрать одну или несколько нужных для внедрения в массовое сознание определенных идей, для актуализации стереотипных представлений и образов. Там же. С. 77-78. Nicklas H., Ostermann Ä. Die Rolle von Images in der Politik // Völker und Nationen im Spiegel der Medien / Hrsg. von Bundeszentrale für politische Bildung. Bonn, 1989. S. 25. 1 2 102 Даже при искреннем желании журналиста донести до читателей правдивую и объективную информацию о чужой стране, ее образ в СМИ неизбежно искажается. Из всего бесчисленного множества событий, ежедневно происходящих снабжающие СМИ в мире, «новостным информационные материалом», и агентства, журналисты, перерабатывающие данный материал для аудитории, отбирают лишь те, которые являются, с их точки зрения, наиболее важными и интересными. Только ничтожная часть событий, происходящих в той или иной стране, становится достоянием мировой медиасреды, влияя через нее на образ страны в восприятии внешнего мира. Можно выделить несколько критериев, согласно которым журналисты осуществляют селекцию новостных сообщений, отбирая из потока информации то, что достойно превратиться в медиасобытие, от того, что, по их мнению, является незначимым. Во-первых, для СМИ характерна тенденция представлять события по возможности просто, понятно для широкой аудитории. При редакционной обработке новостей многоаспектность и сложность того или иного события неизбежно редуцируются к упрощенной структуре. Во-вторых, новость должна быть сенсационной, чтобы привлечь внимание публики. Как правило, такие сенсационные события являются негативными: войны, перевороты, природные и техногенные катастрофы. Таким образом, средства массовой информации склонны чрезмерно подчеркивать в своих сообщениях негативные стороны окружающей нас действительности: негативизм оказывается главным принципом отбора социально-значимой информации. Преобладающий в СМИ негативизм отражается и на образах «других» - других стран, народов, конфессиональных групп и даже целых континентов (негативный образ Африки в современном мировом информационном пространстве). В-третьих, в медийном освещении политики и внутренней жизни различных государств мира существует ярко выраженный 103 информационный дисбаланс. Как правило, СМИ при освещении событий международной жизни уделяют основное внимание наиболее влиятельным, сильным и успешным государствам, отводя мало внимания странам, находящимся на периферии мировой политики и экономики. Очень важным фактором является также географическая удаленность/близость того или иного государства: события, происходящие в соседних и культурно близких странах, имеют гораздо больше шансов стать новостями, чем события, разыгравшиеся в отдаленных регионах, в культурно чуждых обществах. Итак, упрощение информации, негативизм прессы и информационный дисбаланс – три основных фактора, влияющих на образ страны в СМИ. Они приводят к масштабной редукции информации об иностранных государствах, в результате чего их образы в СМИ схематизируются и стереотипизируются. Следует подчеркнуть, что создание текстов в соответствии с определенными стереотипами вообще является одним из важнейших свойств массмедиа. Как отмечает немецкий исследователь Х. Кошвитц, «именно благодаря СМИ стереотипы и предрассудки часто получают свой особый вес, свои возможности распространения и воздействия»1. Стереотипы помогают журналистам быстрее оформить свою мысль, а читателям – легче эту мысль воспринять. Прочно укоренившиеся в общественном сознании стереотипные представления о другой стране зачастую задают вектор освещения ее политики в СМИ. Журналист, даже стараясь сохранить объективность, все равно в значительной степени детерминирован в своих оценках стереотипами и установками, господствующими в его обществе. Информация, которую дает журналист, ограничена особенностями его восприятия, зависящими от прежнего представления о действительности. Журналист, как и читатель, обычно легче воспринимает то, к чему он подготовлен предшествующей информацией и собственным, а также 1 Koschwitz H. Stereotyp und Vorurteil in der internationalen Massenkommunikation // Langfristige Medienwirkungen / Hrsg. von W. Mahle. Berlin, 1986. S. 95. 104 коллективным опытом. Находясь под влиянием стереотипов, он интерпретируют политику иностранных государств под определенным углом зрения. В результате внимание средств массовой информации сосредоточивается на тех или иных аспектах чужой реальности не в силу их значимости, а по причине их соответствия устоявшимся стереотипам и клише. «Из множества событий и новостей отбираются преимущественно те, которые соответствуют уже существующему образу», - пишет немецкий специалист по имагологии М. Кунцик1. Как правило, социальный спрос на информацию, противоречащую сложившемуся образу страны и способную расшатать стереотипные представления о ней, незначителен. 1 Kunczik M. Die manipulierte Meinung. S. 41. 105 Глава I. Влияние Балканских войн 1912-1913 гг. на эволюцию образов Австро-Венгрии и Германии в российской прессе Локальный конфликт, продолжавшийся на Балканах с октября 1912 до августа 1913 г., оказал существенное влияние на отношения между ведущими европейскими полуострове свои державами, интересы. имевшими Результаты двух на Балканском Балканских войн, покончивших с существованием Европейской Турции, в очередной раз поставили вопрос о судьбе османского наследства. Ослабив Турцию и значительно усилив балканские христианские государства, прежде всего Сербию и Грецию, они изменили расстановку сил в Европе. Германия, стремившаяся к установлению своей гегемонии на Ближнем Востоке и превращению Турции в своего союзника в возможной войне со странами Антанты, более не могла рассчитывать на Турцию как на серьезную силу. Берлину приходилось все больше считаться с возможностью скорого распада и азиатской части империи Османов. Одновременно победы Сербии над турками в Первой Балканской войне и над болгарами во Второй Балканской дали новый толчок национально-освободительному империи Габсбургов, движению почувствовавших независимого сербского установлению своего государства. преобладающего югославянских силу и Австрия, влияния народов жизнеспособность стремившаяся к на и Балканах сталкивавшаяся здесь в первую очередь с Россией, была заинтересована в сохранении status quo, сложившегося после Берлинского конгресса 1878 г. Сохранение под властью турок значительных территорий на Балканах (Фракии, Македонии, Албании, Эпира, Косово), во-первых, гарантировало Австрию от возникновения здесь сильного славянского государства (чему Вена смогла помешать на Берлинском конгрессе, не допустив создания Болгарии в сан-стефанских границах), а во-вторых, оставляло возможность в случае возникновения благоприятной для австрийского экспансионизма международной конъюнктуры прибрать турецкое наследство на 106 Балканском полуострове к своим собственным рукам. Эти расчеты предопределили поведение австрийской дипломатии во время балканского кризиса 1912-13 гг.: Вена стремилась максимально ограничить приобретения победителей Турции, особенно сербов и черногорцев, ослабить, а по возможности и развалить Балканский союз, стравив его участников в борьбе за раздел отвоеванных у Турции территорий. Цели России были прямо противоположны австрийским. Российская дипломатия стремилась в сотрудничестве с партнерами по Антанте не допустить одностороннего австрийского выступления на Балканах, отстоять мирными дипломатическими средствами завоевания сербов, черногорцев, болгар и греков, не допустить развала Балканского союза после его решительной победы над Турцией. События на Балканах вызвали широкий отклик в русском обществе, которое восприняло победы балканских союзников над Османской империей как завершение исторической миссии России по освобождению христианских народностей Юго-Восточной Европы. Вместе с тем, поражения турок заставили российское руководство всерьез задуматься над обеспечением национальных интересов России в зоне черноморских проливов в случае окончательного крушения Турецкой империи. Политика России в период двух Балканских войн, связанная с поддержкой усиливавшихся славянских государств Балканского полуострова, находившихся в антагонизме с империей Габсбургов, неизбежно вела к столкновению России с последней. После Боснийского кризиса 1908-09 гг. и Агадирского кризиса 1911 г. Балканские войны 191213 гг. стали еще одним испытанием на прочность для европейского мира. Россия и Австро-Венгрия не раз в течение этих одиннадцати месяцев балансировали на грани войны. И только крайняя осторожность и уступчивость российской дипломатии, руководимой с 1910 г. С.Д. Сазоновым, позволила избежать военного конфликта между двумя государствами. 107 Прологом к Балканским войнам послужила аннексия двух турецких областей на Балканах Боснии и Герцеговины, осуществленная Австрией с согласия своего немецкого союзника в октябре 1908 г. Это действие империи Габсбургов не только нанесло сильный удар по сербским планам объединения всех южных славян под властью династии Карагеоргиевичей, углубив тем самым австро-сербский антагонизм, но и продемонстрировало, что сами великие державы, провозгласившие принцип сохранения территориальной целостности Турции, всегда готовы нарушить этот принцип в своих собственных интересах. Захват итальянцами Ливии в ходе итало-турецкой войны 1911-1912 гг., а также начавшееся весной 1911 г. албанское восстание, вскоре охватившее сразу четыре турецких вилайета (Скутарийский, Янинский, Битольский и Косовский), еще больше ослабили Османскую империю. Этим воспользовались балканские соседи Турции – Болгария, Сербия, Греция и Черногория, стремившиеся поделить между собой последние османские владения на Балканском полуострове. В октябре 1911 г. на секретных переговорах в Белграде министра иностранных дел Сербии М. Миловановича и главы болгарского кабинета И. Гешова была достигнута принципиальная договоренность о заключении политического и военного альянса между Сербией и Болгарией. 29 февраля (13 марта) 1912 г. между двумя странами был подписан секретный союзный договор1. Он предусматривал совместное выступление против Турции с целью завоевания и раздела Македонии, а также взаимную помощь и совместные действия в случае, если какая-либо «великая держава» (под ней подразумевалась Австро-Венгрия) попытается захватить балканские территории Османской империи. Это обеспечивало Сербии помощь болгарской армии в случае австрийского вторжения в Новобазарский санджак, разделявший территории Сербии и Черногории и 1 История дипломатии. Т. II. Дипломатия в новое время 1871-1914. М., 1963. С. 738-739. 108 представлявший собой единственно возможный для австрийцев путь движения на Салоники. Сербо-болгарский союзный договор был дополнен военной конвенцией от 29 апреля (12 мая) 1912 г., в которой определялись конкретные военные меры на случай войны с Турцией. 16 (29) мая 1912 г. к Балканскому союзу присоединилась Греция: правительство Э. Венизелоса подписало с Болгарией союзный договор, причем границы сфер влияния двух государств в Македонии и Фракии не были намечены даже приблизительно, что уже после победы над турками привело к серьезнейшим конфликтам между Софией и Афинами. В сентябре 1912 г. было достигнуто болгаро-черногорское соглашение о совместном выступлении против Турции. Формирование Балканского союза было, таким образом, завершено. У истоков союза Сербии, Болгарии, Греции и Черногории стояла русская дипломатия, приложившая после «дипломатической Цусимы» Боснийского кризиса 1908-09 гг. немало усилий для объединения балканских государств в единый блок на антиавстрийской основе. Балканский союз рассматривался в Петербурге как орудие не столько против Турции, с которой русская дипломатия не теряла надежды достичь сепаратного соглашения по проливам, сколько против Австро-Венгрии и Германии. Балканский союз, по мысли А.И. Извольского и С.Д. Сазонова, должен был стать плотиной, преграждающей дальнейшую экспансию Вены и Берлина в направлении Эгейского моря. Как указывает специалист по истории Балкан Б. Елавич, «целью России было создание фронта против габсбургской монархии, а не разжигание войны и не окончательный раздел оттоманских земель в Европе»1. Российский посол в Стамбуле Н.В. Чарыков даже предполагал привлечь к участию в формировавшемся Балканском союзе Турцию. Включение Турции в Балканский союз рассматривалось российскими 1 Jelavich B. History of the Balkans. Vol. 2. Twentieth Century. Cambridge, 1983. P. 96-97. 109 дипломатами как обходной путь к сближению России с Портой, которое могло привести к достижению двусторонней русско-турецкой договоренности об изменении статуса проливов в выгодном для России направлении. Это могло бы усилить позиции России на берегах Босфора, парализовав влияние Германии на всем Ближнем Востоке. Однако реализовать союз балканских государств в таком виде российской дипломатии не удалось. Из балканских государств только Сербия и Черногория были заинтересованы в антиавстрийской направленности союза. Что касается Греции и Болгарии, то они не имели счетов с АвстроВенгрией. Завершить же дело национального объединения всех болгар и эллинов они могли не в союзе с Турцией, а только в союзе против нее. К тому же само младотурецкое правительство прохладно отнеслось к плану российской дипломатии. После подписания австро-турецкого соглашения в феврале 1909 г., урегулировавшего конфликт между обеими странами из-за аннексии австрийцами Боснии и Герцеговины, младотурецкий комитет «Единение и прогресс» все активнее сближался с Берлином и Веной. В конце 1909 г. турецкий посол в Берлине Осман Низами-паша предложил министру иностранных дел Австро-Венгрии А. Эренталю заключить союз между империей Габсбургов, Османской империей и Румынией. Такой поворот Стамбула к активному сотрудничеству с державой, только что аннексировавшей территории, формально остававшиеся после Берлинского конгресса под суверенитетом султана, не был удивительным. Ведь, как отмечает исследовавший политику великих держав на Балканах Э. Россос, «венское правительство было наиболее последовательным и твердым противником идеи Балканского союза и, поэтому, лучшим защитником Турции против балканских наций, чьи хорошо известные территориальные притязания угрожали территориальной целостности Османской империи в Европе»1. 1 Rossos A. Russia and the Balkans. Inter-Balkan Rivalries and Russian Foreign Policy. 1908-1914. Toronto, 1981. P. 15. 110 Поводом к войне Балканского союза с Портой послужила обострившаяся ситуация в Македонии. Эта историческая область, простиравшаяся от Эгейского моря до горного хребта Шар-Планина и от Охридского озера до Пиринских гор, должна была согласно СанСтефанскому мирному договору перейти к возрожденному болгарскому государству. Однако по решению Берлинского конгресса 1878 г. она целиком осталась под властью турок. Несмотря на то, что в Берлинском трактате на турецкое правительство была возложена обязанность осуществить в Македонии реформы для улучшения положения христианского населения этой области (статья 23), на практике все осталось по-прежнему, никаких реформ в Македонии вплоть до начала Балканской войны так и не было проведено1. В течение последующих тридцати лет Македония превратилась в поле постоянных столкновений между многочисленными народностями этой страны – македонскими славянами, греками, турками, албанцами2. В борьбу за Македонию включились правительства соседних стран – Сербии, Болгарии и Греции, поддерживавшие вооруженные отряды (четы), которые осуществляли террористическую борьбу против турецких властей. Апогеем антитурецкой вооруженной борьбы стало Илинденское восстание, начавшееся в августе 1903 г. и жестоко подавленное турками. Надежды на прогресс в решении македонского вопроса пробудила Младотурецкая революция 1908 г. Был осуществлен роспуск вооруженных отрядов и легализована деятельность всех политических и общественных организаций Македонии. Однако эйфория по поводу свержения младотурками султана Абдул-Хамида II быстро прошла. Вскоре стало ясно, что комитетом новое правительство, «Единение и сформированное прогресс», не готово младотурецким к решительному Везенков В. Македония и причины Балканской войны. М., 1912. С. 4-13. Ямбаев И.М. Македония в 1878-1912 гг. // В «пороховом погребе Европы». 1878-1914 гг. М., 2003. С. 297-321. 1 2 111 переустройству империи на основе равноправия национальностей и предоставления автономии национальным меньшинствам. Вслед за аданской резней армян 1909 г. младотурки приступили к «закручиванию гаек» на Балканском полуострове: в 1910 г. в силу вступил закон, направленный против свободы деятельности политических союзов, что повлекло за собой возврат к нелегальным формам борьбы со стороны Болгарии, Сербии и Греции. Тогда же была проведена широкомасштабная акция по изъятию оружия у жителей европейских вилайетов, сопровождавшаяся насилиями над христианским населением. Летом 1912 г. ситуация в Македонии стала взрывоопасной. В августе в ответ на террористический акт на мусульманском рынке в городке Кочаны турками была организована резня местного христианского населения. Общественность Болгарии, Сербии и Греции настойчиво требовала от правительств своих стран немедленного военного выступления против Османской империи ради спасения соплеменников в Македонии и других областях Европейской Турции. Инициативы австрийской дипломатии в начале балканского кризиса в оценках российской прессы. 31 июля (13 августа) 1912 г., в самый разгар беспорядков в Македонии и албанского восстания, министр иностранных дел Австро-Венгрии Л. Берхтольд обратился к правительствам России, Германии, Англии и Франции с предложением провести обмен мнениями для того, чтобы выяснить, готовы ли они дать Турции советы провести реформы в балканских вилайетах на принципах административной децентрализации. В ноте предлагалось также великим державам напомнить Сербии, Болгарии, Греции и Черногории, что в интересах их соплеменников в Турции предоставить Порте необходимое время для проведения в жизнь административных реформ в балканских вилайетах и избегать всего, что могло бы угрожать спокойствию на Балканах (это было ясное предостережение Балканскому союзу не 112 начинать агрессивных действий против Турции)1. Как объяснял сам Берхтольд в записке императору Францу Иосифу, целью этой дипломатической акции было рассеять существовавшее в Европе недоверие в отношении австрийской политики на Балканах, одновременно взяв на себя ведущую роль в решении Восточного вопроса2. За этой общей формулировкой скрывалось несколько целей. Вопервых, своей инициативой министерство иностранных дел Габсбургской империи надеялось укрепить свой авторитет среди народов Балканского полуострова, и прежде всего, албанцев. «Берхтольд полагал, - отмечает в данной связи автор монографии о политике Германии и Австрии в период Первой Балканской войны П.В. Жогов, - что пока Австро-Венгрия стоит за сохранение статус-кво на Балканах, балканские страны будут враждебно настроены к ней, в дальнейшем же, если она отойдет от этой позиции, у нее могут возникнуть взаимные интересы с отдельными балканскими странами, а в дальнейшем и союзные отношения»3. Основную ставку дипломаты с Бальхаусплатц делали на албанцев. Децентрализационную ноту можно рассматривать как попытку поддержать создание автономной Албании внутри Османской империи при сохранении номинальной верховной власти султана. Существовала и другая важная цель – путем проведения реформ в балканских владениях Турции лишить Софию, Белград и Афины повода к войне против Османской империи, не допустить территориального передела Балканского полуострова между ними, сохранив тем самым установленный на Берлинском конгрессе status quo. Третьей целью предложений Берхтольда, не согласованных с Берлином, было стремление продемонстрировать Европе, и в первую очередь англичанам, Подробнее о содержании августовской ноты Л. Берхтольда см.: Helmreich E.C. The Diplomacy of the Balkan Wars. 1912-1913. Cambridge, 1938. P. 116-119. 2 Österreich-Ungarns Außenpolitik von der Bosnischen Krise 1908 bis zum Kriegsausbruch 1914. Diplomatische Aktenstücke des österreichisch-ungarischen Ministeriums des Äußeren / Hrsg. von L. Bittner und H. Uebersberger. Wien, Leipzig, 1930 (далее - ÖUAP). Bd. 4. № 3687. 3 Жогов П.В. Дипломатия Германии и Австро-Венгрии и первая Балканская война. 1912-1913 гг. М., 1969. С. 105. 1 113 относительную независимость Вены от своего германского союзника. На Бальхаусплатц тяготились ролью младшего партнера в Тройственном союзе и крайней зависимостью от Германии, что особенно ярко проявилось во время Боснийского кризиса. Самостоятельное выступление на Балканах должно было, как считает Ф. Кислинг, «прорвать изоляцию, в которой Австрия оказалась вследствие англо-германского антагонизма», и устранить широко распространенные в столицах великих держав представления о том, что внешняя политика Австро-Венгрии делается в Берлине1. Однако эта инициатива австрийской дипломатии была с самого начала обречена на децентрализационную провал. ноту Турецкое как правительство очередное восприняло вмешательство в свои внутренние дела. Для балканских государств, стремившихся силой оружия решить свой многовековой спор с турками, австрийский проект децентрализации европейских вилайетов был всего лишь новым бессмысленным проектом реформ. А великие державы не хотели отдавать Габсбургам пальму первенства в решении Восточного вопроса2. Даже германское внешнеполитическое ведомство отнеслось весьма настороженно к ноте графа Берхтольда от 13 августа, хотя статс-секретарь А. Кидерлен-Вехтер и поддержал инициативу своего австрийского коллеги. Немецкий посол в Турции Г. Вангенхайм раскритиковал австрийскую ноту в письме к Кидерлену от 24 августа 1912 г. По его мнению, выступление Берхтольда с планом децентрализации могло нанести существенный урон позициям Германии на берегах Босфора: в Константинополе не верят, писал посол, что Вена могла предпринять столь ответственный и важный шаг без санкции своего германского союзника, а потому турки считают ноту 13 августа совместной австро-немецкой акцией, направленной на мягкое отторжение от Турции ее балканских 1 Kiessling F. Österreich-Ungarn und die deutsch-englischen Detentebemühungen 1912-1914 // Historisches Jahrbuch. Freiburg, München, 1996. S. 110. 2 Die Habsburgermonarchie 1848-1918 / Hrsg. von A. Wandruszka und P. Urbanitsch. Bd. VI. Die Habsburgermonarchie im System der internationalen Beziehungen. 1. Teil. Wien, 1989. S. 325. 114 владений1. К тому же в Берлине опасались, что проект децентрализации Турции приведет к возникновению автономной Албании, которая неизбежно превратится в поле постоянного соперничества австрийцев и итальянцев, раскачивая и без того хрупкое единство Тройственного союза. В Берлине были недовольны и тем, что содержание подготовленной на Бальхаусплатц правительством, ноты не которое обсуждалось таким образом с союзным было германским поставлено перед свершившимся фактом. Российское министерство иностранных дел дало понять, что, не отвергая австрийское предложение по существу, оно считает децентрализацию приемлемой только в том случае, если она затронет все европейские вилайеты Турции, а не только те, где живут албанцы, и если льготы и права, даруемые Портой арнаутам, будут распространены на все народности, живущие на территории Европейской Турции. Такую же позицию заняла и французская дипломатия. Британское внешнеполитическое ведомство, в свою очередь, не желало оказывать давление на Порту, чтобы не осложнять положение находившегося тогда у власти в Стамбуле проанглийского правительства итиляфистов и не укреплять тем самым позиции оппозиционного младотурецкого комитета «Единение и прогресс», ориентировавшегося на Германию2. Боясь испортить отношения с Портой и встретив прохладное отношение великих держав к своей инициативе, министерство иностранных дел Австро-Венгрии вскоре прекратило деятельность, направленную на децентрализацию Европейской Турции. Таким образом, попытка австрийской дипломатии взять в свои руки инициативу в балканских делах потерпела неудачу. Как отмечает П.В. Жогов, в столицах европейских государств «туманность самого предложения, неясность тех целей, которых хотел им 1 Die Groβe Politik der Europäischen Kabinette. 1871-1914. Sammlung der Diplomatischen Akten des Auswärtigen Amtes. Berlin, 1922-1927 (далее - GP). Bd. 33. № 12119, 12139, 12142. 2 Bridge F.R. Great Britain and Austria-Hungary 1906-1914: A Diplomatic History. London, 1972. P. 198; Сазонов С.Д. Воспоминания. Берлин, 1927. С. 73. 115 достигнуть Берхтольд, породили много догадок, предположений, а главное – подозрений относительно намерений дунайской империи»1. Это наблюдение в полной мере относится и к реакции русского общества на августовскую ноту Берхтольда. Как показывает анализ прессы, данная дипломатическая акция Бальхаусплатц не только не рассеяла традиционные подозрения относительно балканской политики Вены, но, наоборот, усилила их. Почти все ведущие периодические издания России отнеслись к новой инициативе австрийской дипломатии с большим недоверием. На страницах газет и журналов высказывались разные предположения относительно истинных планов Бальхаусплатц, скрытых за формулировками дипломатической ноты. Пожалуй, наиболее интересную трактовку неожиданного демарша австрийской дипломатии предложила влиятельная либеральная газета «Русское слово». В начале сентября 1912 г. она сообщала, что великие державы, озабоченные сохранением status quo на Балканах, отвергли предложение главы австрийской дипломатии о децентрализации Европейской Турции, мотивировав это решение несвоевременностью вмешательства во внутренние дела Турции и доверием к османскому правительству, которое заявило, что берет проведение реформ в свои руки. На первый взгляд может показаться, отмечало «Русское слово», что «поражение графа Берхтольда является полным» и «престижу габсбургской монархии, так высоко поднятому графом Эренталем, нанесен тяжелый удар»2. Однако нужно учитывать, что австрийская инициатива рассчитана на будущее. Как только для этого возникнут благоприятные условия, дипломаты с Бальхаусплатц извлекут из архива данный проект, который «сыграет роль австрийского тарана в борьбе за гегемонию на Балканах». «Русское слово» считало, что из-за пассивности и просчетов российской дипломатии Россия и Австро-Венгрия меняются ролями в этом регионе. Вена, традиционно на протяжении XIX столетия поддерживавшая 1 2 Жогов П.В. Указ. соч. С. 81. Русское слово. 1912. 2 сент. 116 Турцию и противодействовавшая освободиться из-под турецкой попыткам власти, теперь балканских сама народов выступает с инициативой автономизации Македонии, Старой Сербии и Албании. Децентрализационная нота свидетельствует, якобы, о «полной перемене фронта» австрийцами, которые становятся решительно на сторону балканских народов в их противоборстве с Турцией. Кадетская газета «Речь» также считала, что Вена со своим проектом децентрализации перехватила у России инициативу разрешения македонского вопроса. Однако, в отличие от «Русского слова», кадеты усматривали за предложением Бальхаусплатц не желание приобрести симпатии балканских народов, а дипломатическую подготовку расчленения турецких владений на Балканах. Проект Берхтольда не что иное, как часть «замаскированной политики раздела (Турции – Б.К.), которую с обычной ловкостью ведет Австрия»1. Россия должна противопоставить этому курсу политику активного дипломатического вмешательства, чтобы совместно с другими державами заставить Порту наконец-то предоставить балканским народам, остающимся под ее властью, реальную автономию. Очень критически отнеслись к демаршу Берхтольда «Московские ведомости». «Более фальшивой политики невозможно себе представить»2, - писала эта консервативная газета в начале сентября 1912 г. В Вене и Берлине делают вид, будто единственными гарантами территориальной целостности Османской империи являются Центральные державы, а главная угроза международных осложнений исходит от балканских государств, стремящихся к войне с Турцией. На самом же деле именно страны Тройственного союза наносят по Турции один удар за другим, подталкивая этим болгар, сербов и греков к защите вооруженным путем своих национальных интересов. Австрийцы в 1908 г. аннексировали славянскую Боснию, а итальянцы спустя три года завоевали Ливию и 1 2 Речь. 1912. 12 сент. Московские ведомости. 1912. 7 сент. 117 оккупировали сверх того часть населенных греками островов Эгейского моря. По мнению «Московских ведомостей», если на Балканах начнется военный пожар, то виновниками этого будут исключительно страны Тройственного союза, тормозившие проведение реформ в балканских вилайетах Турции. Решительно против проекта Берхтольда выступило и «Новое время». В сентябре 1912 г. эта влиятельная газета предостерегала ведомство С.Д. Сазонова от совместного выступления с Австро-Венгрией на Балканах. Она напоминала, что до сих пор все совместные дипломатические акции Вены и Петербурга в этом регионе совершались в ущерб славянским народам полуострова, «ибо, идя в ногу со злейшим врагом балканского славянства, нельзя придти к цели, сколько-нибудь полезной для сербов и болгар»1. Так, разработанная российскими и австрийскими реформ2 дипломатами мюрцштегская программа македонских не только не умиротворила эту страну, но, напротив, способствовала обострению соперничества между болгарами, сербами и греками за влияние в Македонии. «Поэтому, - делало вывод «Новое время», - русской дипломатии следует относиться с особым вниманием и с сугубым недоверием ко всем тем предложениям, которые толкают ее на проторенные Австрией дорожки»3. Прямо противоположной точки зрения придерживалась крайне правая газета «Земщина», постоянно указывавшая накануне Первой Новое время. 1912. 23 сент. Мюрцштегская программа 1903 г. – соглашение между Россией и Австро-Венгрией о совместной политике двух держав в принадлежавшей Турции Македонии. Было заключено 20 сент. (3 окт.) во время личной встречи Николая II и Франца Иосифа в австрийском замке Мюрцштег. Мюрцштегская программа стала следствием Илинденского восстания и была нацелена на умиротворение Македонии. Соглашение устанавливало над Македонией совместный контроль России и Австро-Венгрии, которые предъявили султану Абдул-Хамиду II ряд требований: назначение при турецком главном инспекторе Македонии «особых гражданских агентов от России и Австро-Венгрии», обязанностью которых должно было быть наблюдение за выполнением предусмотренных 23-й статьей Берлинского трактата реформ; реорганизация турецкой жандармерии под руководством иностранного генерала; изменение границ административных единиц (вилайетов, санждаков и каз) на Балканах «в видах более правильной группировки отдельных народностей»; преобразование административных и судебных учреждений с привлечением в них представителей христианского населения; освобождение христианских селений, разоренных карательными турецкими отрядами, в течение года от уплаты налогов и т.д. Правительство Турции вынуждено было принять требования Петербурга и Вены, однако сделало все, чтобы в дальнейшем саботировать их выполнение. 3 Новое время. 1912. 23 сент. 1 2 118 Балканской войны, что свои задачи на Балканах и в районе проливов Россия может решить только в тесном взаимодействии и доверительном сотрудничестве с Берлином и Веной. По мнению этой черносотенной газеты, положение балканских славян не улучшится до тех пор, пока Россия и империя Габсбургов будут соперничать на Балканах, взаимно нейтрализуя и сводя на нет дипломатические инициативы друг друга. При этом редактор «Земщины» С.К. Глинка-Янчевский не уставал повторять, что Франция и уж тем более Англия не могут быть надежными партнерами России в этом регионе: «будет продолжаться наше безвыходное положение, созданное обязательствами и соглашениями г. Извольского, пока мы не уясним себе, что нам выгоднее идти по делам Ближнего Востока в единении с сильным и верным своему слову соседом, а не с какими-то расслабленными странами, опутанными “Великим Востоком”…Не увидят славяне просвета пока мы будем опираться на призрачное тройственное согласие и не вступим в более искренние переговоры с Германией»1. Российская пресса в сентябре 1912 г., когда отношения между Портой и Балканским союзом обострились до предела и грозили вылиться в вооруженный конфликт, была едина в том, что предотвратить войну на Балканах может только совместное решительное давление всех великих держав на турецкое правительство с требованием провести наконец давно обещанные, но так и не реализованные реформы в европейских вилайетах. Однако перспектива такого дипломатического давления, по оценкам русских периодических изданий, была крайне маловероятна из-за поведения Германии и Австрии. Оказывая покровительство туркам, две эти державы подталкивали Порту к сохранению неуступчивости в македонском вопросе, мешая тем самым мирному решению конфликта. Таким образом, подавляющее большинство российских изданий возлагало 1 Земщина. 1912. 13 сент. 119 ответственность за очередной балканский кризис на Турцию и поддерживающие ее страны Тройственного союза. «Если бы Турции не оказывалось явное покровительство среднеевропейскими монархиями, мир на Балканах не был бы нарушен»1, формулировала эту широко распространенную в российской прессе того времени мысль газета «Московские ведомости». Она критиковала германских и австрийских дипломатов за то, что интересы своих собственных стран они ставят выше интересов Европы в целом (подразумевая под этим сохранение общеевропейского мира). «Московские ведомости» писали, что Австрия и Германия «считают Балканский полуостров своей добычей и цели их направлены к ослаблению славянского элемента, являющегося преградой движению к Эгейскому морю»2. При этом Австрия выступает в качестве авангарда германизации юго-востока Европы и является только орудием в руках своего союзника, открывая ему путь для колониального подчинения Балкан. «Московские ведомости» предупреждали, что от Вильгельмштрассе и Бальхаусплатц нельзя ожидать каких-либо акций в поддержку балканских народов, притесняемых турками. Покровительство со стороны центральноевропейских держав внушает туркам чувство полной безнаказанности и расстраивает совместное выступление держав в Константинополе с требованием осуществить на практике 23-ю статью Берлинского трактата. По мнению московской газеты, Вена желает начала войны на Балканах с тем, чтобы ослабить Сербию и Болгарию и «тем облегчить свое движение на юг». Локализация войны рамками Балканского полуострова возможна только при условии энергичного выступления дипломатии Антанты. «Настоящая минута, - отмечалось в этой газете за несколько дней до объявления Черногорией войны Порте, есть последний случай показать Турции и Австро-Венгрии, что державы 1 2 Московские ведомости. 1912. 20 сент. Там же. 120 тройственного соглашения имеют достаточно авторитета для охраны мира в Европе»1. В данной связи другая консервативная газета «Новое время» подчеркивала, что «по отношению к Македонии в данный момент тройственного союза не существует. Имеется только совокупность австрогерманских интересов»2. Италия, имеющая серьезные трения как с Турцией, так и с Австро-Венгрией, не будет поддерживать стремящихся к реваншу в Ливии турок против Балканского альянса, также как не будет содействовать австрийской экспансии в направлении Салоник. Поэтому Антанта, способная опираться в решении македонского вопроса на всемерную поддержку Софии, Белграда и Афин, находится в очень благоприятной ситуации. Если эти обстоятельства не будут использованы российской дипломатией для нажима на Порту в целях реализации 23-й статьи Берлинского трактата, то «можно будет говорить о позорном фиаско» ведомства Сазонова. «Новое время» считало, что согласованные и решительные действия стран Антанты тем более необходимы, что русскоавстрийское сотрудничество, благодаря которому удавалось удержать ситуацию под контролем во время предыдущих балканских кризисов, теперь практически недостижимо. Австро-венгерская дипломатия сама уничтожила возможность такого сотрудничества аннексией Боснии, отказавшись тем самым от мюрцштегского курса на проведение совместных с Россией действий на Балканах. «С тех пор Австрия не только не искала сближения с Россией, а делала все возможное, чтобы отдалить ее от себя»3. Российская пресса о позиции Австро-Венгрии в разгорающемся конфликте на Балканах. Как отмечает автор исследования дипломатической стороны балканского кризиса 1912-1913 гг. британский историк Э. Хелмрич, «политика ни одной другой страны не вызывала так Там же. Новое время. 1912. 18 сент. 3 Новое время. 1912. 17 сент. 1 2 121 много беспокойства в начале Балканской войны, как политика АвстроВенгрии»1. Причиной этого была неопределенность австрийской политики и неясность относительно истинных намерений Бальхаусплатц. Среди руководства империи Габсбургов не было единства взглядов в отношении дальнейшего курса внешней политики перед лицом драматических изменений на Балканах, где союзники – болгары, сербы, греки и черногорцы - готовились нанести решающий удар Турции и положить конец ее присутствию в Юго-Восточной Европе. Для Вены поражение Османской империи и раздел между союзниками ее балканских владений означали конец честолюбивым планам утвердить свое доминирование в западной части Балканского полуострова и продвинуться к Салоникам, которые играли в геополитических планах австрийских шовинистов примерно такую же роль, какую в проектах российских империалистов играл Константинополь. Наиболее решительно были настроены военные круги АвстроВенгрии. Еще до начала Балканской войны 28 сент. 1912 г. начальник генштаба Б. Шемуа направил императору Францу Иосифу меморандум с изложением оптимального курса монархии в отношении приближавшейся на Балканах войны2. Шемуа опасался поражения Турции и писал, что в этом случае Австро-Венгрия не должна допустить территориального расширения балканских стран, поскольку увеличение территории и усиление славянских государств Балканского полуострова угрожает Австро-Венгрии потерей статуса великой державы и отпадением в будущем всех населенных югославянами земель. Он предлагал не только ввести войска в Новобазарский санджак, лежавший между Сербией и Черногорией, но продвинуть их дальше на юго-восток в Косово и Метохию: это навсегда устранило бы возможность объединения Сербии и Черногории в одно государство и позволило бы Австрии продвинуться вплотную к Албании и Македонии. 1 2 Helmreich E.C. Op. cit. P. 165. ÖUAP. Bd. 4. № 3869. 122 Однако министерство иностранных дел Дунайской империи выступало против немедленного военного вмешательства в конфликт на Балканах. Граф Л. Берхтольд считал, что Австрия не должна в начале войны заявлять о своих целях, так как это может вызвать сплочение тех держав, которые хотели бы помешать австрийской экспансии на Балканах (в первую очередь, России и Италии)1. Он высказывал мнение, что даже в случае победы балканцев над Турцией победители окажутся настолько истощенными и ослабленными войной, что окончательное урегулирование балканского конфликта, в том числе определение новых границ, все равно будет зависеть от великих держав, в первую очередь от Австрии. Именно поэтому Австрия, писал Берхтольд своему ближайшему помощнику графу Хойошу, должна пока готовиться, «чтобы в подходящий момент сказать решающее слово»2. В итоге точка зрения дипломатов взяла верх над планами военных: на объединенном совете австрийских и венгерских министров, состоявшемся 14 сент. 1912 г., было решено пока воздержаться от вторжения в Новобазарский санджак и выжидать удобного момента с тем, чтобы «приблизиться к разрешению балканской проблемы» в желательном для Габсбургской империи направлении3. Возможные действия Австро-Венгрии в разгорающемся на Балканах военном конфликте вызывали большую обеспокоенность российского общества. Об австрийской политике в этом регионе пресса России писала в сентябре 1912 г. не меньше, чем о перспективах вооруженного противоборства Балканского союза и Османской империи. Было понятно, что локальный конфликт на Балканах может перерасти в общеевропейскую войну только в случае активного вмешательства Австро-Венгрии. Ни одна другая держава не имела на Балканах столь жизненно важные интересы, чтобы вмешиваться военным путем в процесс перераспределения османского наследства. «Все внимание Европы должно быть обращено на ÖUAP. Bd. 4. № 3928. Hantsch H. Leopold Graf Berchtold. Grandseigneur und Staatsmann. Bd. 1. Graz, Wien, Köln, 1963. S. 310. 3 ÖUAP. Bd. 4. № 3787, 3771, 3928. 1 2 123 Вену. Общеевропейский пожар зависит от того фитиля, который тлеет во дворе императора Франца Иосифа и который надлежит затушить», отмечала в первые дни Балканской войны газета «Новое время»1. Какую позицию займет Вена в случае того или иного исхода Балканской войны, не воспользуется ли австро-венгерская дипломатия и генштаб этой страны связанностью сербской армии военными действиями против турок в Македонии для того, чтобы нанести по Сербии удар с тыла и таким образом навсегда решить проблему сербского ирредентизма, будет Австрия ждать решительной победы одной из сторон в конфликте для заявления своих собственных претензий на часть турецкого наследства или же раскроет свои карты немедленно после начала боевых действий, как поведет себя Румыния, тесно связанная с Австрией и стремившаяся к увеличению своей территории за счет болгарской Добруджи – таковы были основные вопросы, занимавшие русское общество в связи с балканским кризисом. Российская пресса была уверена, что Австрия не отказалась от идеи продвижения сферы своего господства к Эгейскому морю и подчинения себе в той или иной форме независимых балканских государств. Заявления министра иностранных дел этого государства в 1906-1912 гг. А. Эренталя, сразу же после аннексии Боснии торжественно объявившего, что Австрия насыщена и не помышляет более о территориальном расширении на Балканах, ни одна российская газета не воспринимала всерьез. А туманная и не согласованная с Россией инициатива преемника Эренталя графа Л. Берхтольда о децентрализации балканских вилайетов Турции, появившаяся в самый разгар кризиса из-за Македонии, только подогревала подозрительное отношение русского общества к австрийской внешней политике. Было бы наивно думать, писало в данной связи «Новое время», что война будет вестись сербами, черногорцами, болгарами и греками только с 1 Новое время. 1912. 27 сент. 124 одной Турцией. Австро-Венгрия не может позволить Балканскому союзу разгромить Османскую империю и поделить ее владения. Если в 1878 г. Д. Андраши и допустил создание болгарского государства, то только выторговав предварительно для Австро-Венгрии Боснию и Герцеговину: «две дивные славянские провинции оторвала алчная Вена у славян в виде компенсации»1. Теперь уже речь идет о судьбе Македонии. Допустить раздел этой области между Болгарией, Сербией и Грецией для австрийцев равнозначно полному отказу от видов на Салоники, «этой мечты всех австро-венгерских дипломатов со времен изгнания Яном Собеским турок из Вены»2. «Новое время» было убеждено, что главным противником Балканского союза является не Турция, а Австрия, для которой отказ от гегемонии на Балканах означает отказ от смысла своего существования. «Тридцать лет венские дипломаты живут одной только мечтой: как бы подольше поддержать тех турок, которые должны собой впоследствии представить “удобрение” для австрийского политического земледелия»3. Русская пресса указывала, что полем непосредственного столкновения Австрии с Балканским союзом может стать Новобазарский санджак, разделявший территорию Сербии и Черногории и примыкавший к австрийской Боснии. На Берлинском конгрессе 1878 г. руководитель делегации Австро-Венгрии Д. Андраши добился согласия остальных держав на оккупацию австрийскими войсками этого санджака, входившего в состав Косовского вилайета Турции и населенного преимущественно исламизированными сербами. Правда, в отличие от Боснии и Герцеговины, австрийцы не могли осуществлять здесь свою административную власть. Контроль над Новобазарским санджаком был чрезвычайно важен для Австрии по двум причинам. Во-первых, до тех пор, пока он находился в австрийских руках, не могло быть и речи об объединении Черногории и Сербии в одно государство. Во-вторых, через Новобазарский санджак Новое время. 1912. 11 сент. Новое время. 1912. 3 сент. 3 Новое время. 1912. 11 сент. 1 2 125 проходил наиболее удобный для австрийцев путь в Западную Македонию и на Салоники. В Вене он рассматривался как база для дальнейшего продвижения к Эгейскому морю. Странный неопределенный статус Новобазарского санджака, остававшегося частью Турции, но занятого австрийскими войсками, сохранялся в течение тридцати лет. Только в 1909 г. руководитель австровенгерской дипломатии А. Эренталь, желавший скорейшего признания факта аннексии Боснии Турцией, Россией и Сербией, вынужден был пойти на некоторые уступки, заявив о выводе войск из Новобазарского санджака. В подписанном 26 февраля 1909 г. австро-турецком договоре, урегулировавшем отношения двух держав после аннексии Боснии и Герцеговины, австрийская сторона объявила, что окончательно отказывается от всех прав на Новобазарский санджак, предоставленных ей Берлинским трактатом 1878 г.1 Это решение уже тогда подверглось критике в австро-венгерской печати, а в напряженной атмосфере кануна Первой Балканской войны в Австрии все громче раздавались призывы вновь ввести войска в санджак, не позволив сербам и черногорцам захватить его и поделить между собой. Сообщая об этих угрозах прессы дуалистической империи, газета «Новое время» писала, что их реализация означала бы самое активное вмешательство Австро-Венгрии в балканский кризис. Повторная оккупация санджака будет «поразительно бесцеремонным» нарушением взятых на себя Веной международных обязательств и «несомненным вызовом по адресу всех европейских держав»2. «Новое время» не исключало, что в случае, если сербы и черногорцы вступят на территорию Новобазарского санджака, австрийцы могут захватить столицу Сербии Белград. Это не нанесет Сербии смертельного удара, но крайне обострит ситуацию в Европе. Суворинская газета предупреждала, что «занятие Die Habsburgermonarchie 1848-1918. Bd. VI. 2. Teil. S. 270; Виноградов К.Б. Боснийский кризис 19081909 гг. Пролог первой мировой войны. Л., 1964. С. 76-77. 2 Новое время. 1912. 20 сент. 1 126 Белграда австрийцами, конечно, превратит балканскую войну в такой международный вопрос, после которого дело начнет решаться уже не скромными силами сербов, а другими более могущественными политическими факторами»1. Прогрессистская газета «Утро России», настроенная крайне воинственно по отношению к империи Габсбургов, также была убеждена, что Россия не может остаться пассивной в случае австрийского вооруженного выступления на Балканах. Российская дипломатия должна не уговаривать Австрию воздержаться от оккупации санджака, а пригрозить ей, что как только австрийские войска перейдут границу, отделяющую Боснию от турецких владений на Балканах, Россия будет считать Австрию участницей войны на стороне Турции и двинет свою армию в австрийскую Галицию. Правительству В.Н. Коковцова следует недвусмысленно заявить, что оно полностью поддерживает сербочерногорские притязания на Новобазарский санджак, который «должен непроницаемой стеной стать перед австрийским германизмом. В этом интересы России и всего славянства»2. «Речь» и «Русское слово» считали, что России не стоит опасаться немедленного выступления Австрии на Балканах. «Австрия отлично умеет загребать жар чужими руками и жать там, где не сеяла»3, - писало «Русское слово», предполагавшее, что, скорее всего, Вена заявит о своих претензиях и желательном для себя плане перераспределения турецкого наследства только тогда, когда обе борющиеся стороны истощат друг друга в кровопролитной борьбе и будут заинтересованы в дипломатической поддержке со стороны Австро-Венгрии. Тогда австрийцы потребуют в качестве компенсации за нейтралитет Новобазарский санджак и протекторат над Албанией. Кадетская «Речь» также полагала, что в начальный период войны империя Габсбургов будет сохранять Новое время. 1912. 14 сент. Утро России. 1912. 9 окт. 3 Русское слово. 1912. 22 сент. 1 2 127 нейтралитет, со стороны наблюдая за балканской схваткой. За нее будут выполнять работу сокрушения Турции сербы, черногорцы, болгары и греки. Австрия же явится на сцену в последнем акте, когда речь пойдет о начертании новых границ на месте бывших турецких владений. Едва ли раньше этого момента можно ожидать каких-либо общеевропейских осложнений1. Часто на страницах русских газет накануне и в первые дни Балканской войны, когда еще не обрисовалось сокрушительное и неожиданное поражение Турции, высказывались опасения, что главным победителем в начинающейся войне будет Австро-Венгрия, которой удастся навязать обеим борющимся сторонам свой вариант урегулирования, установив вместо турецкой власти на Балканах свою собственную гегемонию. Об этом, в частности, неоднократно писало «Утро России», уверенное, что даже в случае победоносного завершения войны против Порты балканские союзники не получат ничего из турецких владений. Газета прогрессистов предполагала, что война окончится созданием с одобрения концерта великих держав ряда автономных областей (Македония, Старая Сербия, Албания) под формальным суверенитетом турецкого султана. Как и Босния в 1878 г., области эти вскоре окажутся под протекторатом «нейтральной» великой державы, т.е. Австрии. Борьба балканских народов за освобождение от турецкой власти своих соплеменников казалась этой газете совершенно безнадежной и бесперспективной: правительства И. Гешова, Н. Пашича и Э. Венизелоса должны понимать, что, выступая против Турции, они в сущности работают на Австрию. Балканская война будет вестись «ad majorem Austriae gloriam2. 1 2 Речь. 1912. 19 сент. к вящей славе Австрии (лат.) 128 Окровавленные трофеи этой войны будут вырваны от победителей алчными австрийскими руками»1. Проблема сохранения status quo на Балканах и интересы АвстроВенгрии. Военные действия против Османской империи первыми начали черногорцы. 26 сентября (9 октября) 1912 г. войска короля Николая Негоша перешли границу с Турцией, вступив на территорию Новобазарского санджака и Северной Албании. Болгария, Сербия и Греция вступили в войну 5 (18) октября. Четыре государства выставили против турок 603 тыс. чел., из которых более трети (230 тыс.) составляли солдаты и офицеры болгарской армии. Силы Турции к моменту начала боевых действий на Балканах были существенно меньше – 412 тыс. чел. Они были разбросаны по всей территории Европейской Турции, при этом самые крупные гарнизоны были сосредоточены во Фракии (между Адрианополем и Кирк-Килисе), в Македонии (в районе Скопье, Куманово и Иштиба), в Эпире (вокруг крепости Янина) и на севере Албании (в крепости Скутари). В первые дни войны определилось превосходство войск союзников над турецкой армией, находившейся после Младотурецкой революции в состоянии реорганизации. Союзные армии были лучше организованы, обладали более подготовленными офицерскими кадрами. К тому же солдат армий союзных государств воодушевляли национально-освободительные цели войны, они сражались на территории, населенной родственными народами, оказывавшими им действенную поддержку. Однако, несмотря на это, исход борьбы между Балканским союзом и Турцией не был предрешен, поскольку Турция, превосходившая своих противников размером территории и численностью населения, могла мобилизовать для войны значительные человеческие и материальные ресурсы своих азиатских вилайетов. Именно поэтому София, Белград, Афины и Цетинье первоначально не раскрывали своих истинных намерений, сводившихся к полной ликвидации турецкой власти на 1 Утро России. 1912. 23 сент. 129 Балканском полуострове и разделу турецких владений. Официально Балканский союз объявил целью войны принуждение Порты к выполнению взятых на себя ранее обязательств и достижение автономного статуса и самоуправления для населенных христианами областей Европейской Турции. Дипломатия великих держав отнеслась с большим беспокойством к военному выступлению Болгарии, Сербии, Греции и Черногории против Османской империи. Даже русское министерство иностранных дел, создавшее своими собственными руками Балканский союз, было крайне недовольно, поскольку считало активное выступление союзников на Балканах, не согласованное с Петербургом, преждевременным и крайне опасным для сохранения общеевропейского мира. Сербия, Болгария и Черногория, которым Россия помогла объединиться и которых она рассматривала как инструмент осуществления собственной политики на Балканах, теперь «грозили втянуть ее в нежелательную, ненужную и преждевременную войну», - пишет в данной связи Э. Россос1. Еще за месяц до начала Балканской войны, когда обе стороны активно готовились к вооруженному конфликту, С.Д. Сазонов в беседе с болгарским посланником генералом Паприковым предупредил его, что Россия не будет оказывать военную помощь Болгарии даже в случае поражения Балканского союза. Министр иностранных дел России настойчиво советовал болгарам воздержаться от активных действий и ждать того момента, когда державы добьются, наконец, от Порты согласия на проведение реформ в Македонии2. Несколько дней спустя глава правительства России В.Н. Коковцов дал аналогичные предупреждения сербскому посланнику в Петербурге Поповичу. В начале балканского кризиса Петербург, Вена, Париж, Берлин и Лондон согласовали общую позицию по отношению к изменившемуся на 1 2 Rossos A. Op. cit. P. 65. Жебокрицкий В.А. Болгария в период Балканских войн 1912-1913 гг. Киев, 1961. С. 22-23. 130 Балканах положению вещей. На этот раз инициативу в решении Восточного вопроса взяла на себя французская дипломатия. 22 сентября 1912 г., когда в Болгарии, Греции, Сербии и Черногории уже вовсю шла мобилизация, премьер-министр Франции Р. Пуанкаре внес на рассмотрение остальных великих держав декларацию о сохранении status quo после завершения войны на Балканах при любом ее исходе. Тем самым Балканскому союзу и Турции делалось предупреждение, что все жертвы начинающейся войны будут напрасны, поскольку державы все равно не допустят изменения границ на Балканском полуострове, определенных Берлинским конгрессом 1878 г. Это была последняя попытка европейской дипломатии разрядить взрывоопасную обстановку и предотвратить военный конфликт на Балканах. Российская дипломатия поддержала предложенную Р. Пуанкаре декларацию о сохранении status quo после завершения войны на Балканах, прежде всего для того, чтобы сохранить единство действий великих держав и удержать тем самым Австро-Венгрию от сепаратных акций, например, от занятия своими войсками Новобазарского санджака, что могло спровоцировать австро-сербскую, а затем, возможно, и мировую войну1. Немаловажным в принятии этого решения, как отмечал впоследствии министр иностранных дел С.Д. Сазонов, было то обстоятельство, что накануне и в первые дни войны никто не мог точно предвидеть ее исход: победа Балканского союза над Турцией отнюдь не была гарантирована. В случае же разгрома союзных армий турками обещание держав сохранить после войны status quo ante bellum превращалось в страховку для Болгарии, Сербии, Черногории и Греции от территориальных захватов турок за их счет2. В начале октября 1912 г. великие державы согласовали текст совместной ноты-предупреждения балканским государствам, в основу 1 2 Thaden E. Russia and the Balkan Alliance of 1912. 1965. P. 129. Сазонов С.Д. Указ. соч. С. 81. 131 которой лег сентябрьский проект Пуанкаре. В ней говорилось, во-первых, что державы резко осуждают все меры, которые могут вызвать нарушение мира; во-вторых, что державы, основываясь на 23-й статье Берлинского трактата и действуя в интересах населения балканских вилайетов Турции, берут в свои руки осуществление реформ в данных вилайетах; что, наконец, в случае, если война между Балканским союзом и Османской империей все-таки начнется, страны Антанты и Тройственного союза не потерпят по окончании военного конфликта никаких изменений существующих на юго-востоке Европы границ1. Россия Тройственного и Австро-Венгрия союза были как представители уполномочены остальными Антанты и державами передать данную ноту правительствам Болгарии, Сербии, Греции и Черногории. 25 сентября (8 октября) 1912 г. послы России и АвстроВенгрии в Софии, Белграде, Афинах и Цетинье осуществили этот дипломатический демарш, который, по словам А. Дж. Тэйлора, стал «последней любопытной демонстрацией австро-русского сотрудничества, некогда обеспечившего Европе и Балканам долгие годы мира»2. Однако на этот раз совместное австро-русское дипломатическое выступление не возымело никаких последствий. Среди балканцев, решивших воевать с Османской империей, вмешательство великих держав вызвало лишь чувство неудовольствия. Спустя два дня 27 сентября (10 октября) 1912 г. в Стамбуле великие державы (кроме Италии, находившейся в то время еще в состоянии войны с Турцией) выступили с коллективной нотой, обращенной к правительству Гази Мухтар-паши, потребовав немедленного осуществления реформ в Македонии и других европейских владениях Турции на основании 23-й статьи Берлинского трактата. 1 2 Helmreich E.C. Op. cit. P. 130. Тэйлор А. Дж. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М., 1958. С. 494. 132 Усилия держав по предотвращению войны не принесли результатов. Правительства И. Гешова, Н. Пашича и Э. Венизелоса дали корректные ответы на австро-русский демарш, которые, однако, сводились к тому, что теперь уже слишком поздно изменить что-либо, предложение о проведении реформ под контролем держав не разрешит балканского кризиса, который может быть решен только силой оружия. Что же касается Турции, то в ответе правительства итиляфистов на ноту великих держав, последовавшем 1 (14) октября 1912 г., говорилось, что Порта признала необходимым провести реформы в европейских вилайетах, но осуществлять их она будет «без всякого постороннего вмешательства». Фактически это была очередная отговорка для сохранения прежнего положения в Европейской Турции. В Стамбуле надеялись на силу турецкого оружия, а также на вмешательство в войну третьих стран – Австро-Венгрии и Румынии. Заявления дипломатии европейских держав о сохранении status quo ante bellum при любом исходе войны вызвали возмущение русской прессы, указывавшей, что установленное Берлинским конгрессом ненормальное положение на Балканах, при котором миллионы македонцев, болгар, сербов, греков остаются под властью турок, выгодно в первую очередь Австро-Венгрии. Этот берлинский status quo, изуродовавший Болгарию и отдавший две югославянские области Боснию и Герцеговину под австрийское управление, позволяет австрийцам иметь дело на Балканах с маленькими слабыми государствами. К тому же сохранение турецких владений на Балканах позволяет Австрии в будущем наложить свою руку на Новобазарский санджак, Македонию и Албанию и решить, таким образом, задачу выхода в Эгейское море и Восточное Средиземноморье. Правда, стрелы критики русская пресса направляла не только против Австрии и поддерживавшей ее Германии, но и против всей европейской дипломатии, в том числе и русской, которая не находила в себе достаточно смелости отказаться от ненавистного балканским народам status quo и 133 найти иные пути поддержания равновесия между великими державами взамен искусственного сохранения на Балканах насквозь прогнившей и неспособной организовать нормальную жизнь для своих подданных турецкой власти. Особенно возмущало российскую общественность стремление ведомства С.Д. Сазонова сохранить солидарность действий с Австро-Венгрией на Балканах. Русская пресса опасалась, что следование России в фарватере политики Габсбургов может стать гибельным для дела освобождения балканских христиан от турецкого господства. «Утро России» было уверено, что протесты Австрии против нарушения другими странами балканского status quo вскрывают ее намерение нарушить в будущем это status quo в своих собственных интересах. Газета прогрессистов утверждала, что славяне, греки, албанцы и турки убивают друг друга из-за интриг Австрии и Германии, так как немцы, якобы, давно облюбовали Македонию для своей колонизации, а потому собираются присвоить себе плодородные земли в долинах Вардара и Стримона. «Утро России» приветствовало провозглашенную союзниками цель создания автономной Македонии, которая должна превратиться в преграду на пути австро-германского натиска к теплому Эгейскому морю. «Созданием самостоятельной, нейтральной Македонии они (болгары и сербы – Б.К.) воздвигнут непреодолимое препятствие грозному австрийскому Drang nach Osten. Автономная Македония…явится лучшим ответом славянства на захватные планы Габсбургов»1. На страницах «Утра России» проводилась идея о том, что Балканская война есть начало решительной схватки между славянством и германизмом, в которой Турция выступает в роли немецкого форпоста на Ближнем Востоке. Ведущий публицист этой газеты Т. Ардов (В.Г. Тардов) писал, что объявление Черногорией войны Османской империи означает и объявление славянством войны германскому миру: начавшаяся борьба это Косово поле и Грюнвальд вместе, это борьба славян против ислама за 1 Утро России. 1912. 19 сент. 134 свободу и против немцев за самостоятельную будущность одновременно. «Австрия ясно чувствует, что в балканской игре, в которой она привыкла быть победительницей и беспрерывно бить балканские пешки, настала минута, когда ей может быть сделан…мат двумя пешками – Сербией и Болгарией»1. Это приводит Австрию в состояние крайней нервозности. Говоря о локализации войны, Австрия уже фактически начинает в нее вмешиваться, грозя не допустить изменения status quo. Именно поэтому крайне опасными казались Ардову попытки российской дипломатии сохранить единство действий с империей Габсбургов. По его мнению, любые совместные выступления России и Австрии принесут только вред православным народам Балканского полуострова. В статье с многоговорящим названием «Война против Австрии!» Ардов писал: «Мы не можем колебаться, мы не можем быть с немцами, участвовать в немецкой лжи. Довольно ее было и пора положить ей конец»2. Война Балканского союза с Османской империей, чья армия оснащена оружием Круппа и обучена германскими инструкторами, есть «первый бой славянства с германизмом, но вместе с тем и решительный, роковой бой…Здесь на карту поставлена самая идея славянства – против немецкого Drang nach Osten»3. «Новое время» также указывало, что сохранение на юго-востоке Европы границ в том виде, как они были установлены в Берлине в 1878 г., «поддерживает незаконную и несправедливую власть Австрии над сербами и сохраняет для нее возможность расширения по рассеченному телу сербского народа до Эгейского моря. Поэтому Австро-Венгрия стоит за поддержание status quo»4. Один из ведущих сотрудников этой газеты М.О. Меньшиков сожалел, что из-за своей неготовности Россия не может возглавить борьбу славян против Турции и вместо этого вынуждена Утро России. 1912. 30 сент. Там же. 3 Там же. 4 Новое время. 1912. 14 окт. 1 2 135 «играть роль пассивного придатка в тройственном соглашении, далеком и чуждом славянству»1. Он опасался, что Россия будет втянута в антиславянскую политику западных стран, для которых славяне «не дороже негров» и которые готовы силой поддержать иго над остающимися еще в плену у турок балканскими христианами. «Жандармом, охраняющим расовый деспотизм на балканском юге, является забывшая Христа Европа», - писал Меньшиков в первый день Балканской войны, не выделяя Австрию и Германию из остальных европейских держав, которые, по его мнению, были одинаково враждебны славянским народам. В начальный период Балканской войны такая точка зрения о враждебности славянству всей Европы, а не одного австро-германского блока, часто встречалась в русской прессе, возмущенной заявлениями как стран Тройственного союза, так и стран Антанты, что жертвы балканских союзников, начавших войну против воли Европы, будут напрасны, поскольку державы все равно не допустят изменение границ на Балканах. Пожалуй, наиболее последовательно эту позицию проводила на своих страницах редактировавшаяся консервативным мыслителем Л.А. Тихомировым газета «Московские ведомости», выражавшая взгляды, очень близкие к тем, которые были сформулированы одним из виднейших представителей позднего славянофильства Н.Я. Данилевским в его книге «Россия и Европа». «Московские ведомости» отмечали, что для истории всего Ближнего Востока вообще не характерно какое-либо status quo, поскольку все решение Восточного вопроса, растянувшееся более чем на столетие, заключается в постепенном освобождении народов, «заглоченных когда-то страшным удавом» Турцией. Этот status quo нужен и выгоден только для великих европейских держав, так как его сохранение оттягивает окончательное решение Восточного вопроса, к которому ни одна из этих держав в полной мере не готова. Сохранение на Балканах определенных в 1878 г. границ нужно Европе «не во имя высоких целей, 1 Новое время. 1912. 27 сент. 136 которыми она иногда прикрывалась, а потому, что она еще не условилась, как расхватать непринадлежащее ей наследство умирающей Турции»1. Уважение status quo обязательно только для балканских народов, сами же западноевропейские державы захватывают части турецкой территории везде, где только можно: англичане оккупировали Кипр и Египет, Австрия проглотила Боснию и Герцеговину, Италия – Ливию. Германия, несколько отставшая от остальных держав, занялась торгово-промышленным освоением Малой Азии и Месопотамии, ожидая только благоприятного момента для аннексии этих земель. «Московские западноевропейских ведомости» держав в писали, балканском что вся вопросе политика чрезвычайно своекорыстна и сводится к страху перед славянством, для которого настало время занять подобающее место среди других народов мира. В этой газете, таким образом, проявлялось не противопоставление России и славянства германизму, а противопоставление их Европе в целом. «Между нашими традициями, интересами и задачами будущего на Ближнем Востоке и планами и интересами Европы нет безусловно ничего общего. Для нашего будущего нужен не захват Востока, не его эксплуатация, не господство на нем Англии, Франции, Германии, Австрии, а совершенно наоборот. Нам нужно то же самое, что нужно для самих народностей Ближнего Востока: их свобода, их государственное существование, их сила и развитие»2. Большинство российских газет с сожалением отмечало, что официальная Россия в лице министерства иностранных дел вполне солидарна с антиславянской и протурецкой политикой европейских держав. Крайне жесткая критика в адрес российской дипломатии, предавшей, якобы, забвению основные задачи России на Ближнем Востоке, очень часто появлялась на страницах многих ведущих органов 1 2 Московские ведомости. 1912. 9 окт. Московские ведомости. 1912. 14 окт. 137 российской прессы и постоянно сопровождалась сравнениями ее с дипломатией австрийской, ставящей перед собой четкие цели и решительно добивающейся их выполнения. Доставалось и лично министру иностранных дел С.Д. Сазонову, которого правые, октябристские и прогрессистские издания обвиняли в неспособности отстаивать интересы России и Балканского союза, в капитулянтстве перед австро-германском «натиском». Особо острой критике подвергались во многих российских газетах попытки Сазонова сохранить единство действий всех держав в балканском вопросе. «Утро России» считало невозможным осуществление солидарных дипломатических акций России и Австрии на Балканах, поскольку интересы обеих держав прямо противоположны. Стремление российского министерства иностранных дел сохранить единство действий всех держав, в первую очередь наиболее заинтересованных в балканских делах – России и Австрии, на практике оборачивается борьбой российской дипломатии за австрийские интересы. «Для каждого русского ясно, что не в великодержавных интересах России вытаскивать каштаны для Габсбургов из пылающего балканского костра, что немыслимы совместные действия между двумя государствами, политика которых, по крайней мере политика одного из них, открыто направлена против другого»1. Газета партии прогрессистов писала, что внешнеполитическое ведомство России своим «возмущающим душу угодничеством перед врагом славянства» демонстрирует всему миру трусость и беспомощность российского государства. «Русское слово», в свою очередь, с досадой отмечало, что Вене снова, как и в 1909 г., удается вынудить Россию к капитуляции, только слегка напугав Петербург перспективой военного выступления австрогерманского блока на Балканах. Если для графа Л. Берхтольда на первом месте стоят интересы Австрии, а потом мир, то для российской правящей 1 Утро России. 1912. 27 сент. 138 бюрократии, напуганной революционным движением после неудачной войны с Японией, на первом месте стоит мир, а потом уже интересы России. По мнению «Русского слова», такая позиция мало чем отличается от требования мира во что бы то ни стало. В результате Сазонов изощряется в своих усилиях «умилостивить разъяренного дунайского дракона» и готов принести в жертву империи Габсбургов важнейшие интересы балканских славян и Греции, которые слышат теперь из Петербурга не слова одобрения и поддержки, а лишь бесцельные угрозы в свой адрес. Подобная политика «бесконечной услужливости» на самом деле плохо обеспечивает мир. «Чем больше мы будем распластываться пред Австрией, тем ближе война»1, - была уверена газета И.Д. Сытина. Российская пресса о возможном изменении курса австрийской политики на Балканах после поражения Турции. Исход Первой Балканской войны решился уже в первые недели боевых действий между Турцией и Балканским союзом. 22-24 октября 1912 г. в двух крупных сражениях, произошедших в разных частях Балканского полуострова, турки потерпели сокрушительные поражения: во Фракии у г. Кирк-Килисе (Лозенграда) они были разбиты болгарами, а в Македонии у Куманово сербами, которыми командовал наследный принц Александр Карагеоргиевич. Спустя неделю турецкая армия во Фракии была вторична разгромлена болгарами под Люле-Бургасом, после чего болгары начали осаду одного из крупнейших городов Европейской Турции Адрианополя (Эдирне), а турки, оставив всю Фракию, бежали за Чаталджинские позиции, растянувшиеся на пространстве от Мраморного моря до Черного и прикрывавшие путь на столицу Османской империи Стамбул. На всех остальных фронтах – в Македонии, Албании и Эпире – силы союзников добились больших успехов. Сербы вместе с черногорцами заняли весь Новобазарский санджак, вступили на территорию Северной Албании, где начали осаду крупной крепости Скутари (Шкодер), обороной 1 Русское слово. 1912. 30 сент. 139 которой руководил один из наиболее влиятельных племенных вождей Албании лидер клана Топтани Эссад-паша. В Македонии сербы, нанеся еще одно поражение турецкой армии в середине ноября 1912 г. под Монастырем (Битолем), совместно с греками полностью освободили эту область. В Эпире греческая армия под командованием наследника престола Константина оттеснила турок в Албанию и приступила к осаде крепости Янина. 25 октября (7 ноября) в Салоники почти одновременно вступили греческие и болгарские войска. В то же время греческий флот очистил от турецких гарнизонов почти все острова Эгейского моря, а афинский парламент еще накануне войны объявил о присоединении к греческому государству острова Крит. Болгары, понеся большие потери под Кирк-Килисе и Люле-Бургасом, не смогли сходу взять Чаталджинские позиции, укреплявшиеся на протяжении нескольких десятилетий при помощи немецких инженеров и оснащенные артиллерией Круппа. Это обстоятельство, а также давление со стороны великих держав, опасавшихся полного поражения Турции и вступления победоносных балканских войск в столицу Османской империи, привело к прекращению боевых действий и заключению 20 ноября (3 декабря) 1912 г. перемирия между Турцией и Балканским альянсом. К этому моменту под контролем турок на Балканах оставались лишь крошечный кусок земли за чаталджинскими укреплениями, полуостров Галлиполи и три крепости – древняя столица Османской империи Адрианополь, Янина и Скутари. Радикальное изменение сохранявшегося на Балканах после Берлинского конгресса положения вещей стало неожиданностью для великих держав. Ошеломляющие победы балканских государств застигли врасплох всю Европу. Стало ясно, что сохранить status quo и спасти Европейскую Турцию невозможно. Как отмечает в данной связи немецкий историк Ф. Кляйн, после Люле-Бургаса, Кирк-Килисе и Куманово «для балканских государств вопрос заключался в том, какие территории они 140 смогут присоединить к себе, а для великих держав – в том, каким образом соблюсти свои интересы при предстоящем крушении османской власти в Европе»1. Неожиданные по своей быстроте и решительности для правительств и общественности европейских стран победы Балканского союза над Турецкой империей поставили на повестку дня ряд сложных вопросов, к решению которых не была в то время готова ни одна из великих держав: о новом территориальном разграничении на Балканах, о будущем статусе черноморских проливов, о судьбе эгейских островов, некоторые из которых были заняты итальянскими войсками еще в ходе Триполитанской войны; наконец, вопрос о распределении сфер влияния великих держав в Азиатской Турции. Дабы не допустить распада европейского концерта и сохранить единство действий держав для мирного решения всех этих сложных вопросов, глава французского правительства Р. Пуанкаре выступил с новой дипломатической инициативой. 17 (30) октября 1912 г. он предложил великим державам приступить к мирному посредничеству между побежденной Турцией и балканскими победителями «в духе полной незаинтересованности в каких-либо компенсациях». Данная формула, подсказанная Пуанкаре Сазоновым, была нацелена на то, чтобы лишить Австрию возможности требовать себе компенсаций и связать ее коллективными действиями с остальными великими державами, не позволив ей единолично вмешиваться в разворачивающиеся на Балканах драматические события2. Выступая с декларацией незаинтересованности, страны Антанты хотели выяснить истинные намерения Вены – с какими изменениями на Балканах она может смириться и собирается ли она потребовать для себя компенсации. Что касается Германии, также поддержавшей демарш французской дипломатии, то она не менее стран 1 Klein F. Politische und wirtschaftliche Interessen in der Balkanpolitik Deutschlands und Österreich-Ungarns 1912 // Neue Studien zum Imperialismus vor 1914. Berlin, 1980. S. 120. 2 Жогов П.В. Указ. соч. С. 146-147. 141 Антанты была заинтересована в том, чтобы Австро-Венгрия приоткрыла карты и обнаружила истинные свои намерения, о которых в сентябре и октябре 1912 года трудно было сказать что-либо определенное. Австрия, не желавшая связывать себе руки конкретными обязательствами, фактически отвергла предложенную Пуанкаре формулу незаинтересованности в территориальных компенсациях. Для Австрии победы Балканского союза над Османской империей и последовавшее за ними изменение соотношения сил в Юго-Восточной Европе были очень неприятны и таили в себе огромные опасности. Военная сила Сербии, проявившаяся в сражении при Куманово и других битвах Первой Балканской войны, территориальное расширение Сербии в направлении Косово и Македонии подняли международный престиж этого государства. Одновременно победы сербов и их союзников способствовали падению авторитета монархии Габсбургов не только на международной арене, но и в глазах собственных подданных славянского происхождения. Для живших в Австро-Венгрии сербов, хорватов и словенцев Сербия, продемонстрировавшая свою жизнеспособность, превращалась в притягательный центр объединения всех югославян. Для Австро-Венгрии возникала альтернатива: либо подрыв Балканского союза и привлечение на свою сторону Сербии и других балканских государств или война и уничтожение опаснейшего центра югославянского ирредентизма в лице сербского государства. Сразу же после обрисовавшегося уже в первые две недели Балканской войны поражения Турции австрийская дипломатия попыталась пойти по первому пути, укрепив свои позиции на Балканах за счет секретного двустороннего соглашения с Белградом. Для этого готовилась соответствующая общественная атмосфера. По инструкции Бальхаусплатц многие австрийские газеты неожиданно начали писать о новой эре согласия и взаимовыгодного сотрудничества, которая может наступить в отношениях между Балканским союзом и австро-германским блоком. 142 Пресса Дунайской монархии вопреки очевидным историческим фактам писала в конце октября 1912 г., что ни Германия, ни Австрия никогда не противодействовали территориальному расширению Сербии, Болгарии и Греции и что принцип сохранения status quo, а вместе с ним и Европейской Турции, был выдвинут и поддерживался, якобы, французской и русской дипломатией. Со страниц австрийских и венгерских газет внезапно исчезли пренебрежительные и враждебные выпады в адрес балканских славянских государств. Не повторялись более утверждения о незыблемости балканского status quo, прекратились подстрекательства Румынии к немедленной оккупации болгарской Добруджи и угрозы силой не допустить сербские войска в Новобазарский санджак1. Вслед за прессой к заигрываниям с балканскими победителями перешло и австро-венгерское внешнеполитическое ведомство. Выступая в комиссии по внешним делам австрийской делегации 23 октября (5 ноября) 1912 г. министр иностранных дел Л. Берхтольд заявил: «Мы готовы принять в расчет новое положение, созданное победами балканских государств, и таким образом положить основание прочному дружественному соглашению с ними. С другой стороны, мы также имеем право требовать, чтобы законные интересы монархии не пострадали при устройстве нового положения вещей на Балканах»2. На совещаниях в министерстве иностранных дел Австро-Венгрии, состоявшихся 12 (25) и 17 (30) октября 1912 г., было принято решение не противодействовать расширению сербского государства в Косово и Македонии и даже признать присоединение к Черногории части албанских земель с крупнейшим городом Северной Албании Скутари при условии выполнения Цетинье и Белградом ряда условий. Эти австрийские условия в ходе строго секретных переговоров были доведены до сведения правительств Мартиновича и Пашича. Черногорское королевство должно было пойти на хозяйственно-политическое сближение с Австрией (что 1 2 См. в данной связи «Reichspost», 26. X 1912; «Fremdenblatt» 31. X 1912; «Neue Freie Presse» 5. XI 1912. Fremdenblatt, 6. XI 1912. 143 подразумевало заключение таможенного союза и строительство австрийской железнодорожной ветки от Далмации через всю территорию Черногории до границ Албании) и согласиться на исправление границы для обеспечения стратегических интересов Австро-Венгрии (черногорцы должны были отказаться от Ловченских высот, контроль над которыми был необходим австрийцам для превращения бухты Катарро в сильную военно-морскую базу). Что касается Сербии, то за свое согласие на территориальное увеличение этого государства Вена хотела получить от Белграда следующие компенсации: экономическое сближение с Австрией вплоть до заключения таможенного союза, установление австро-сербского согласия во внешней политике (что означало установление австрийского контроля над деятельностью Белграда на международной арене), торжественный отказ Сербии от антигабсбургского политического курса и запрет на распространение антиавстрийской и великосербской пропаганды1. Правительству Н. Пашича было дано понять, что в случае принятия австрийских предложений оно может рассчитывать на содействие Австрии в закреплении за Сербией Косово и Македонии. Однако сербское правительство не согласилось с австрийскими предложениями, поскольку они не только угрожали Сербии потерей суверенитета и независимости, но и не предполагали передачу Сербии части североалбанских земель с собственным портом на Адриатике - в этом вопросе Вена оставалась абсолютно непримирима и не шла ни на какие уступки. Российская общественность придавала чрезвычайно большое значение изменению тона австрийской прессы после побед Балканского союза, усматривая в этом начало переориентировки всей австрийской внешней и внутренней политики в сторону сближения с балканскими славянами и своими собственными подданными славянского происхождения. 1 ÖUAP. Bd. 4. № 3928, 4118, 4140, 4170, 4205; GP. Bd. 33. № 12309, 12320. 144 «Русские ведомости» сообщали, что Балканская война заставила многих в Австрии задуматься над целесообразностью антисербского и вообще антиславянского курса1. В последнее время в Австро-Венгрии все большую популярность приобретают идеи триализма, которые связываются с именем наследника габсбургского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, стремящегося к преобразованию государства и созданию из югославянских областей империи – Хорватии, Славонии, Далмации, Боснии, Герцеговины – отдельного славянского королевства в рамках империи. Сторонниками идеи триализма являлись, по информации «профессорской газеты», не либеральные, а консервативные круги, считающие, что Австрия должна перестать воспринимать себя как немецкую страну и «привесок Германии» и признать, что является славянским государством par excellence. Только в этом случае империя Габсбургов перестанет быть «пугалом для балканских славян» и, возможно, станет центром притяжения для них. Неоднократно на страницах русских газет высказывались опасения, что наметившийся поворот австрийской политики угрожает влиянию России на Балканах. Так, «Утро России» предполагало, что в будущем именно Вена может стать магнитом, вокруг которого будет происходить консолидация Балканского союза. Такой сценарий развития событий сведет на нет русское влияние в Софии, Белграде и Цетинье. «Теперь именно поставлен ребром вопрос: кто объединит около себя славянство, кто привлечет их к себе, кто подготовит будущее политическое единение славян – Вена или Петербург?»2 «Новое время» также высоко оценивало шансы на создание в будущем «балкано-дунайского» союза во главе с Габсбургами3. По мнению этой газеты, австрийская дипломатия в критический для себя момент, когда казалось, что австрийская игра на Балканах проиграна Русские ведомости. 1912. 16 окт. Утро России. 1912. 25 окт. 3 Новое время. 1912. 16 окт. 1 2 145 безвозвратно и двуединая империя навсегда отрезана от Салоник, еще раз продемонстрировала «прославленную гибкость своего ума»: из врага она превращается в «приятного друга балканских государств», готового признать раздел между Сербией, Черногорией, Болгарией и Грецией всего турецкого наследства в Европе, потребовав для себя роль гегемона в Балканском союзе. Либеральное «Русское слово», в свою очередь, не скрывало возмущения сменой тональности в австрийской прессе. «Эта страна, не удивляющая уже мир своей неблагодарностью, огорошивает его своей наглостью», настолько резким оказывается этот переход от угроз и презрительных замечаний в адрес балканских союзников к заискиванию перед ними1. По мнению «Голоса Москвы», опубликовавшего в конце октября 1912 г. большую статью с анализом возможных сценариев австрийской политики на Балканах в новых условиях разгрома Турции, речь идет об изменении только тактики, но не стратегии австрийского экспансионизма. Угрозы и враждебная в отношении Балканского союза линия явно себя не оправдывают, вызывая только раздражение и озлобление балканцев против империи Габсбургов. А потому в Вене рассчитывают теперь, по-видимому, на переманивание Балканского союза на свою сторону. «Вена не мытьем, так катаньем хочет добиться своего, и вместо того, чтобы стараться сломить народившуюся на Балканах новую силу, она не прочь подчинить эту силу себе и заставить ее служить австрийским целям»2. Главная же цель Австро-Венгрии остается прежней – подчинение своей власти всего Балканского полуострова и выход к Эгейскому морю. Если не удалось военной силой пробиться к Салоникам, то можно попытаться достичь этой цели, используя «лукавую маску габсбургского австрославизма». «Голос Москвы» не исключал возможности, что в ближайшее время Дунайская империя поставит перед воюющими балканскими странами дилемму: либо подчинение 1 2 австрийской гегемонии и создание австро-румыно- Русское слово. 1912. 17 окт. Голос Москвы. 1912. 23 окт. 146 балканского союза, либо военный удар австрийской и румынской армий в тыл борющемуся с Турцией Балканскому союзу. Российская пресса отмечала, что Бальхаусплатц, воздействуя на австрийские и венгерские газеты в примирительном духе, пытается загладить собственные ошибки и просчеты, которые в значительной степени сделали возможным возникновение Балканского союза и крушение Европейской Турции. Крайне правые издания считали, что роковой ошибкой империи Габсбургов стала переоценка болгаро-сербского антагонизма, самой же Веной активно подогреваемого: на Бальхаусплатц были настолько уверены в непримиримости соперничества между Софией и Белградом за влияние на Балканах, в частности за преобладание в Македонии, что просмотрели возникновение Балканского союза. Стремительный разгром болгарами и сербами турецкой армии, отмечала газета «Русское знамя», привел венских и будапештских политиков в крайнее удивление и озабоченность. «Всегдашним их девизом было разъединять славян и каждого по одиночке крушить под немецкую руку»1. Казалось, что на протяжении веков Габсбургам это блестяще удавалось: были уже подчинены чехи, словаки, хорваты, поляки, галицкие русины, боснийцы. В результате «успех вскружил австрийцам голову и они, совместно с венгерцами, всерьез вообразили, что славяне созданы исключительно на их благополучие и, не долго думая, составили целый план постепенно поглотить всех балканских славян»2. Однако теперь победы союзников над турецкими войсками продемонстрировали и Австрии и самим сербам силу независимого сербского государства. Теперь уже не империя Габсбургов, а королевство Карагеоргиевичей превращается в центр притяжения для южных славян. «Голос Москвы» также усматривал основную причину провала политики Австрии, тридцать лет готовившейся стать наследницей «больного человека» Европы и в результате не получившей ничего из его 1 2 Русское знамя. 1912. 28 окт. Там же. 147 наследства, в просчетах дипломатов с Бальхаусплатц, не ожидавших стремительных побед балканских союзников над Турцией. Смена настроений в австрийской прессе, меланхолически размышляющей теперь о перспективах нового посттурецкого устройства Балканского полуострова, является вполне логичным следствием того потрясения, которое пережили венские и будапештские политики после внезапного разгрома Турции. Австрии «ничего не остается делать более, как повторить фразу Эренталя: “Австрия насыщена и ничего более не хочет”…потому что, если бы даже она и хотела, ей все равно ничего не дадут»1. «Утро России» полагало, что важнейшей из совершенных австрийской дипломатией ошибок стала аннексия Боснии в 1908 г., открывшая ящик Пандоры расхищения наследства «больного человека» Европы и заставившая балканские государства объединиться для защиты от австрийского экспансионизма. Многие в Австрии начинают понимать, сообщало «Утро России», что присоединение Боснии и Герцеговины, казавшееся в тот момент огромным достижением австрийской дипломатии и лично министра иностранных дел А. Эренталя, стало для империи Габсбургов пирровой победой. Своим поступком Австрия ускорила развал Османской империи. Вторжение итальянцев в Ливию и захват балканскими союзниками Македонии, Фракии, Косово и Эпира – все это в значительной степени следствия аннексионного кризиса 1908-09 гг. Еще одной роковой ошибкой Эренталя «Утро России» считало вывод войск из Новобазарского санджака, ставший платой за признание акта аннексии Боснии со стороны Турции и России. Если бы австрийцы не пошли на это в 1909 г., то сербы и черногорцы не посмели бы вторгнуться в Косовский вилайет и вообще начать войну против турок. «Судьба жестоко посмеялась над ними (австрийцами – Б.К.): их жатва собирается в славянские 1 Голос Москвы. 1912. 3 нояб. 148 житницы!»1, - с удовлетворением писала газета прогрессистов в начале ноября 1912 г. «Утро России», однако, опасалось, что в Вене теперь делают ставку на разлад между «официальной» и «неофициальной» Россией. И эти расчеты австрийских политиков не являются беспочвенными: если правительственная бюрократия снова дает запугать себя австрийцам и готовится повторить сдачу позиций на очередном Берлинском конгрессе, то «неофициальная» Россия, русское общество, рупором которого считала себя газета прогрессистов, полностью солидарна с требованиями балканских победителей и решительно заявляет австрийцам: «Не запугаете!». «Русский народ не может примириться с мыслью, что какая-то чуждая славянским интересам Австрия своими интригами перед Россией и Европой вновь может разрушить все то, что достигнуто потоками славянской крови на Балканах»2. Такая прославянская большинством ведущих позиция русских «Утра газет и России» разделялась журналов, выражавших удовлетворение и даже восторг по поводу блестящих побед болгар, сербов, греков и черногорцев над Турцией. По мнению русской прессы, главным итогом этих побед стало крушение status quo ante bellum, на сохранении которого так настаивали правительства великих держав. Вытеснение турок за Чаталджинские укрепления, отстоящие от Стамбула всего на 35-45 км., делает невозможным восстановление власти султана над потерянными в ходе войны территориями. Даже если европейский концерт еще раз категорически заявит о неприемлемости каких-либо территориальных изменений на Балканах, то победители просто могут не заметить этих деклараций, поскольку у великих держав все равно нет воли и желания настоять силой на исполнении своего решения. А ничто кроме военного принуждения не заставит Софию, Белград, Цетинье и Афины отказаться от плодов своих побед над Турцией. «Европейская дипломатия, провозглашая 1 2 Утро России. 1912. 8 нояб. Там же. 149 принцип сохранения status quo, в сущности, сделала расчет без хозяина, без балканских народов, которые оказались гораздо более серьезной силой, чем казалось европейским дипломатам до начала войны»1, - отмечалось в ноябрьском номере журнала «Русская мысль». В славянофильских органах русской прессы с «Новым временем» во главе победы православных балканских народов над турками были истолкованы как доказательство жизнеспособности славянского племени, как долгожданное вхождение славян на равных в семью европейских народов. Осенью 1912 г. казалось, что государственная мудрость и дальновидность, проявленная болгарами и сербами в ходе создания Балканского союза, а также их военная сила, ярко проявившаяся в сражениях под Куманово и Лозенградом, опровергают инсинуации германских шовинистов о неспособности славянских народов к успешному государственному строительству и взаимовыгодному сотрудничеству друг с другом. В славянофильских газетах и журналах физическая победа над турками интерпретировалась одновременно и как моральная победа славянства над «германизмом», со времен Гегеля третировавшим славянские народы как «неисторические». Очень ярко выразил эти настроения на страницах «Нового времени» польский писатель, сторонник объединения славян вокруг России К. Валишевский. В конце ноября 1912 г. он писал: «Немецкий тезис, что некоторые члены нашей славянской семьи по существу своему принадлежат к низшей расе, теперь уничтожен, разбит и, очевидно для всех, изобличен во лжи. Отныне уже нигде не посмеют относиться к славянам, как к подданным второго сорта, безвозвратно обреченным на положение Dungvölker2. Мы стоим на одной высоте с другими и равны лучшим; а если мы в чем-либо отстаем от других и уступаем им, то 1 2 Русская мысль. 1912. Нояб. С. 9. навозных народов, народов-удобрений (нем.) 150 объясняется это только историческими случайностями, и более счастливое стечение обстоятельств может быстро возместить их»1. Другой автор той же газеты М.О. Меньшиков считал вполне вероятным преобразование военного союза четырех балканских государств в прочную балканскую федерацию. По его мнению, австрийское давление может только ускорить ее возникновение. Балканская федерация могла бы включить в себя территорию с населением в 16 млн. чел. с выходом к трем морям – Эгейскому, Черному и Адриатическому. В случае присоединения к ней Румынии она превратилась бы в новую великую державу. Для России, писал Меньшиков, балканская федерация «будет дорогим подарком судьбы», поскольку сможет нейтрализовать Австро-Венгрию. «Эта сила настолько внушительная, что будь она в союзе с Россией, - она определила бы положение Австрии между молотом и наковальней»2. На фоне большинства российских периодических изданий выделялся своим отношением к борьбе балканских союзников против Турции только журнал «Гражданин». Издававший его князь В.П. Мещерский считал начавшуюся войну не освободительной, а захватнической: Сербия, Болгария и Греция стремятся порвать на куски Македонию, а не дать ей автономию. В сохранение Балканского союза Мещерский не верил. Предчувствуя разразившуюся летом 1913 г. Межсоюзническую войну, он писал, что ненависть балканских народов друг к другу превосходит их ненависть к туркам, а потому борьба между союзниками за раздел добычи в случае их победы над Турцией неизбежна. По мнению князя, многие проблемы были бы решены, если бы Россия восстановила Союз трех императоров и привлекла к нему еще и турецкого султана. «Если бы наша восточная политика была дальновидна и умна, то мы не имели бы другой цели, кроме постоянного единения с Турцией и с Австрией по отношению к балканским славянским народам»3. Новое время. 1912. 25 нояб. Новое время. 1912. 1 нояб. 3 Гражданин. 1913. 7 июля. 1 2 151 Австрийское противодействие территориальному расширению Сербии до Адриатики и начало мобилизационного кризиса в русскоавстрийских отношениях. В ходе успешного наступления против турецкой армии сербам удалось оккупировать Северную Албанию и выйти к Адриатическому морю. Получение собственного порта на адриатическом побережье было необходимым условием нормального экономического развития сербского государства, которое являлось в то время наряду со Швейцарией единственной европейской страной, не имевшей выхода к морю. Для Сербии, находившейся в экономической зависимости от Австро-Венгрии, которая имела возможность контролировать сербский экспорт и импорт по своей территории, приобретение торгового порта на берегу Адриатического моря было одной из важнейших целей Балканской войны. Сербским портом мог стать либо город Сан-Джованни-ди-Медуа, расположенный на территории так называемой Малессии – области расселения албанского племени малиссоров, либо лежащий к югу от него порт Дураццо, являвшийся одним из крупнейших городов Центральной Албании. Таким образом, для Белграда путь к Адриатике лежал через аннексию части албанских земель. Союзники сербов черногорцы и греки также планировали в ходе войны с Турцией существенно расширить свою территорию за счет земель арнаутов: правительство Э. Венизелоса намеревалось присоединить к греческому королевству весь Эпир, многие районы которого имели смешанное население (греки, албанцы, куцовлахи), а черногорский монарх Николай Негош желал не только завоевать всю Малессию с крупнейшим городом Албании Скутари, но и перенести в этот город, бывший некогда резиденцией черногорской династии Балшичей, столицу своего государства. Главной преградой в реализации этих планов стала империя Габсбургов, стремившаяся к созданию отдельного албанского государства. В условиях, когда австрийская дипломатия не смогла предотвратить 152 военное выступление Балканского союза против Османской империи и крушение Европейской Турции, Австрия уцепилась за Албанию как за последнее средство спасения своих позиций на Балканах. Решение австрийской дипломатии добиваться создания албанского государства диктовалось, прежде всего, логикой антисербской политики Вены и Будапешта. Албания задумывалась как противовес усилившейся Сербии. Создание отдельной Албании наносило удар по амбициозным планам сербского государства получить выход к морю и освободиться тем самым от экономического давления со стороны Австро-Венгрии. Целям ослабления Сербии отвечало и намерение Бальхаусплатц добиваться создания албанского государства в максимально возможных границах. Австрийская дипломатия хотела включить в его состав не только собственно албанские области, но и как можно большую часть Старой Сербии (Косово и Метохии) с ее смешанным албано-сербским населением. Если бы это удалось, то сербы были бы лишены почти всех своих завоеваний в войне с Турцией, а империя Габсбургов получила бы значительную часть Балканского полуострова для осуществления экономической и культурной колонизации. «Правящие круги Вены, видя в Албании свой будущий экономический и политический плацдарм на Балканах, стремились сделать его как можно более обширным», - отмечает в данной связи российский албанист Г.Л. Арш1. Настаивая на удалении сербов с берегов Адриатики, Л. Берхтольд давал понять белградскому правительству, что Австро-Венгрия не будет препятствовать территориальному расширению Сербии на юг – в направлении Салоник и Эгейского моря2. Это была явная провокация, рассчитанная на стравливание союзников в борьбе за главный порт Эгейского моря. Сербия ни при каких условиях не могла получить Салоники, которые уже оспаривали болгары и греки, успевшие в ноябре 1912 г. почти одновременно оккупировать этот город. 1 2 Краткая история Албании. С древнейших времен до наших дней. М., 1992. С. 246. GP. Bd. 33. № 12327. 153 Идею создания отдельного албанского государства поддержала Италия. Рим традиционно выступал соперником Австрии в борьбе за влияние в Албании. Если центром влияния империи Габсбургов являлась преимущественно Северная Албания с городом Скутари (Шкодер), то итальянцы были заинтересованы в контроле над южноалбанскими землями, главным образом над портом Валона, расположенном на берегу Отрантского пролива и являющимся ключом к Адриатическому морю. «Выгодное стратегическое положение Албании в Восточном Средиземноморье и на Балканах обрекло ее на роль вечной приманки для государств, претендовавших на господствующие позиции в регионе», пишет о значении Албании специалист по истории этой страны Н.Д. Смирнова1. В течение многих лет итальянцы и австрийцы финансировали в Албании лояльные себе силы, вели культурную пропаганду, поддерживая школы с преподаванием либо на итальянском, либо на немецком языке. Они осуществляли также активное экономическое проникновение в эту чрезвычайно отсталую область Балканского полуострова: создавали банковские учреждения, почтовые конторы, контролировали морские перевозки. Австрийским козырем в борьбе за Албанию была католическая церковь, защитниками которой традиционно выступали Габсбурги. Еще по Карловицкому миру с Турцией 1699 г. Австрия получила право покровительствовать албанским католикам. Не случайно австрийское влияние в Албании было наиболее значительным в северных областях страны, где жили два крупных албанских племени – малиссоры и миридиты, исповедовавшие католицизм. Итальянцы же, со своей стороны, использовали для усиления своих позиций в Албании многочисленную албанскую диаспору на Аппенинском полуострове, начавшую формироваться еще в XV столетии, когда, спасаясь от турецкого вторжения, многие албанские семьи переселились в Италию. 1 Смирнова Н.Д. История Албании в XX веке. М., 2003. С. 34. 154 Австрия и Италия поддержали провозглашение независимости Албании, которое состоялось 28 ноября 1912 г. на всеалбанском конгрессе в Валоне. В тот же день первым главой временного правительства Албании стал видный деятель албанского национального движения 68летний Исмаиль Кемаль-бей, за свои связи с албанскими патриотическими организациями подвергавшийся гонениям еще при султане Абдул-Хамиде II. Первоначально власть временного правительства распространялась на небольшую территорию Южной Албании между городами Валона, Аргирокастро и Берат. Все остальные албанские земли были оккупированы в ходе войны с Турцией сербскими, черногорскими и греческими войсками. Временное валонское правительство обратилось к великим державам с призывом признать независимость Албании и потребовало от Балканского союза прекратить оккупацию албанских земель. Однако в Белграде, Афинах и Цетинье на эти заявления не обратили ни малейшего внимания. 29 ноября на следующий день после провозглашения независимости Албании сербские войска заняли порт Дураццо и крупнейший город Центральной Албании Эльбасан. Тем самым сербы вышли к береговой линии Адриатики. Сербская неуступчивость объяснялась уверенностью в том, что Россия не останется пассивной и окажет вооруженную поддержку Сербии в случае австрийского нападения. Источником таких настроений была как весьма влиятельная часть российской прессы, выражавшая свои славянофильские чувства («Новое время», «Утро России», «Голос Москвы» и др.), так и российский посланник в Белграде Н.Г. Гартвиг, конфиденциально сообщавший сербским политикам о готовности Петербурга оказать Сербии всю необходимую помощь, что шло в разрез с истинными намерениями министерства иностранных дел1. После занятия сербами Дураццо австрийская дипломатия в ультимативной форме потребовала от Белграда очистить Скутарийский 1 Сазонов С.Д. Указ. соч. С. 94-95. 155 вилайет, заявив, что выход сербской армии к Адриатическому морю представляет угрозу для жизненных интересов дуалистической монархии. Свои требования австрийцы подкрепляли военными мерами давления и устрашения. С обострением македонского кризиса и началом войны между Балканским союзом и Турцией военное министерство империи Габсбургов существенно увеличило численность армии. Генштаб Австро-Венгрии приступил к мобилизации корпусов, расположенных поблизости от сербской границы – в Боснии, Далмации, Хорватии, а также на границе с Россией в Галиции. К началу декабря были полностью мобилизованы шесть австро-венгерских корпусов, усилены до штатов военного времени семь корпусов. Количество войск, находящихся в Галиции достигло 500 тыс. чел., на границе с Сербией и Черногорией – 200 тыс., а всего под ружьем находилось 850 тыс. солдат и офицеров. Тем самым Вена демонстрировала готовность отстаивать свои требования, если понадобится, силой оружия. Пресса этой страны начала кампанию травли Сербии, угрожая военной расправой в случае неподчинения требованиям Австрии. В ответ на эти действия военный министр России В.А. Сухомлинов, получив одобрение царя, 4 ноября 1912 г. в связи с напряженной ситуацией в Европе задержал до 1 января 1913 г. увольнение в запас 350 тыс. нижних чинов очередного срока службы в военных округах Европейской части России и Кавказа. 24 декабря 1912 г. было принято решение задержать нижние чины и после 1 января 1913 г., «пока не выяснится настоящее тревожное положение». На границе с австрийской Галицией были сосредоточены русские войска. В боевую готовность были приведены русский Черноморский флот и австро-венгерский флот на Адриатике. В отношениях между Россией и Австро-Венгрией начался так называемый «мобилизационный кризис». В первой половине декабря 1912 г. казалось, что австро-сербский спор из-за албанских гаваней может перерасти в войну русско-австрийскую, а, возможно, и мировую. В это 156 время, как отмечает О.Р. Айрапетов, «Австро-Венгрия и Россия вплотную подошли к границе, за которой события могли принять неуправляемый характер»1. При всей неожиданности этого нового поворота австрийской политики – от заигрываний с балканскими победителями к выставлению ультимативных требований - русская пресса не была им удивлена, считая это проявлением свойственного габсбургской дипломатии крайнего лицемерия и двуличия, к которому уже привыкла общественность европейских стран. «Австрийская дипломатия мгновенно сбросила с себя личину смирения и из ласковой кошечки превратилась в злобную пантеру»2, - писало «Русское слово». Хотя правительство Дунайской империи и заявило, что намерено считаться с новым положением на Балканах, отмечала в свою очередь газета «Московские ведомости», однако «граф Берхтольд не мог отрешиться от той неискренности, которая составляла главный элемент всегдашней австрийской политики». Вена попрежнему ищет способы ограничить суверенитет балканских государств. Инструментом для достижения этой цели должна стать Албания, которую в Вене рассматривают только как «преданного раба для действий против славянских государств»3. Иногда в российских газетах появлялось более глубокое объяснение непоследовательности политики Австро-Венгрии, чем простое указание на традиционное коварство венской дипломатии. По информации «Нового времени», метания Вены от одного требования к другому связаны с борьбой в правящих сферах империи Габсбургов, где существуют два подхода к определению внешней политики: с одной стороны, стремление сохранить мир и пойти на сделку с Балканским союзом, а с другой стороны, требования противодействовать Сербии до конца вплоть до войны на два фронта – против Балканского союза и России4. Первое Айрапетов О.Р. Внешняя политика Российской империи (1801-1914). М., 2006. С. 564. Русское слово. 1912. 28 окт. 3 Московские ведомости. 1912. 1 нояб. 4 Новое время. 1912. 28 нояб. 1 2 157 течение связывают с именем императора Франца Иосифа, не желающего, якобы, омрачать конец своего правления войной, которая может привести Дунайскую монархию к гибели. По названию резиденции императора сторонников данной внешнеполитической линии, к которой причисляют и министра иностранных дел графа Берхтольда, условно именуют «партией Шёнбрунна». Ей противостоит воинственная «партия Бельведера» во главе с племянником императора наследником престола Францем Фердинандом, которого поддерживает армейская верхушка. Кадетская «Речь» связывала разногласия, существующие среди политической и военной элиты Австро-Венгрии, с тем обстоятельством, что для империи Габсбургов вообще не существует выгодного варианта решения сербской проблемы. Лидер партии конституционных демократов П.Н. Милюков на страницах «Речи» подчеркивал, что кризис из-за выхода Сербии к Адриатике есть лишь проявление глубинного австро-сербского антагонизма, представляющего собой самую большую опасность для сохранения европейского мира1. Особую остроту этому конфликту придает то, что на карту поставлено не просто влияние австрийского государства на Балканах, а вопрос – быть или не быть Австрии. Милюков считал, что время работает против австро-венгерской государственности. Ее противники всегда готовы отложить осуществление своих национальных задач до лучшего будущего. Отсюда все возрастающая нервность австрийских политиков и военных, среди которых усиливаются настроения в пользу превентивного военного удара по Сербии. Однако, как указывал Милюков, аннексия Сербии создаст для Австро-Венгрии новые проблемы: это лишь ускорит ее превращение в славянское государство par excellence и лишит немцев и венгров их господствующего положения. Другая контролировавшаяся кадетами газета «Русские ведомости» не считала противостояние между Дунайской монархией и национальным сербским государством столь предопределенным и неизбежным. Она 1 Речь. 1913. 3 янв. 158 обращала внимание на то, что интересы двух частей империи Габсбургов – Австрии и Венгрии – в сербском вопросе далеко не тождественны1. По мнению «профессорской газеты», Цислейтания (австрийская часть империи) и Сербия могли бы найти взаимоприемлемый компромисс, установить экономический симбиоз, если бы не интересы Венгрии. Развитая в промышленном отношении цислейтанская часть империи находит на Балканах широкий рынок сбыта. Аграрные балканские страны, в свою очередь, снабжают Австрию продуктами питания. Сербия, особенно в новом увеличенном виде, и Австрия слишком много могут дать друг другу, а потому без особого труда могли бы установить выгодный обеим сторонам modus vivendi. «Австрия в узком смысле была бы очень рада пойти навстречу интересам балканского экспорта», однако, сделать это не может, т.к. вынуждена считаться с интересами венгерских магнатов, оберегающих свое собственное сельскохозяйственное производство, а потому препятствующих доступу продукции балканского земледелия и животноводства на рынки противостоянии Будапешта Дунайской сербам есть империи. и К тому политическая же в сторона: триалистское переустройство Габсбургской империи, которое должно стать платой за союз с Сербией, угрожает в первую очередь Венгрии, т.к. от земель короны святого Иштвана должны быть отторгнуты значительные территории, населенные югославянами, - Хорватия, Славония, Воеводина. Вследствие этого венгры, которых «Русские ведомости» называют родственными туркам «азиатскими врагами» славянства, будут и дальше противодействовать усилению сербского государства. Осуждение действий Австро-Венгрии, начавшей активно вмешиваться в Балканскую войну, в русской прессе было единодушным. Практически все либеральные и правые издания указывали на то, что требования Вены создать отдельное албанское государство продиктованы стремлением лишить сербов большей части военных трофеев, а также 1 Русские ведомости. 1912. 1 нояб. 159 желанием и дальше контролировать хозяйственное развитие Сербии. Русская пресса подчеркивала, что стабильный порядок на Балканах, а, следовательно, и спокойствие в Европе возможны только при удовлетворении жизненных интересов всех балканских государств. Таким жизненным интересом для Сербии является свободный доступ к морскому товарообмену. «Новое время», называвшее поведение Вены политическим мародерством, было уверено, что создание Албании это только способ удержать Сербское королевство в «крепостной зависимости» от Австрии1. «Московские ведомости» писали, что для Сербии, которую Австрия постоянно донимает своими таможенными придирками, выход к морю нужен «как хлеб насущный»2. Только это позволит королевству стать, наконец, независимым от Вены не только политически, но и экономически. Журнал «Вестник Европы» находил, что австрийский интерес в данном вопросе «только отрицательный»: речь идет об искусственном стеснении промышленного развития соседней страны, а не о приобретении для себя каких-либо положительных эксплуатировать Сербию в выгод. качестве Австрийцы своего и дальше сырьевого хотят придатка, поставляющего в Австрию главным образом продукцию животноводства, получая из Австрии большую часть промышленных товаров3. «Русское слово», получив, вероятно, сведения о секретных австросербских переговорах о заключении таможенной унии и союза, сообщало, что в Вене и Будапеште уже не довольствуются экономической зависимостью Сербии и хотят политически подчинить ее. Дунайская империя, якобы, только в том случае признает присоединение к Сербии турецких владений, если король Петр Карагеоргиевич согласится поставить внешнюю политику своей страны под контроль Бальхаусплатц. Логичным в свете последних требований Вены, отмечало «Русское слово», Новое время. 1912. 25 окт. Московские ведомости. 1912. 1 нояб. 3 Вестник Европы. 1912. Дек. С. 375. 1 2 160 выглядит и отклонение австро-венгерским министерством иностранных дел формулы Пуанкаре о бескорыстии великих держав на Балканах, т.к. «вместо бескорыстия двуединые политики решили проявить самое беззастенчивое и наглое своекорыстие»1. «Утро России» писало, что «Сербия, владеющая морскими путями, – это жупел австрийской политики», т.к. выход к морю означает для Сербии освобождение от австрийской экономической гегемонии, обретение полной независимости. Страны Тройственного союза вряд ли будут сопротивляться территориальному расширению Болгарии, а все усилия свои направят на ограбление Сербского королевства. Именно поэтому, отмечало «Утро России», российской дипломатии следует уделить особое внимание защите интересов Сербии2. По образному сравнению этой газеты, у одра умирающей Турции столпились ее законные наследники – греки, болгары, сербы и черногорцы. Из-за их спин проталкивается вперед Австро-Венгрия, не имеющая законных прав на наследство, но готовая захватить его силой. И этот «самозванный наследник» Османской империи готов передушить всех соперников своих, стоящих у него на пути3. Кадеты усматривали большую опасность для сохранения европейского мира в том, что «Албания», на создании которой настаивают Вена и Рим, есть крайне расплывчатое понятие. Определение границ албанского государства по этническому принципу очень сложная задача, поскольку во многих районах Балканского полуострова албанцы живут вперемешку со славянами и греками. Австрийцы и итальянцы склонны максимально расширять территорию «Албании», включая в нее земли сразу четырех вилайетов – Янинского, Скутарийского, Битольского и Ускюбского, т.е. всю западную половину Европейской Турции. «Понятно, какую массу трений и конфликтов вносит с собой эта австро-итальянская претензия. При желании “автономная Албания” может пахнуть уже Русское слово. 1912. 28 окт. Утро России. 1912. 26 окт. 3 Утро России. 1912. 2 окт. 1 2 161 европейской войной»1. Главная кадетская газета считала, что задача Антанты – не допустить давления Тройственного союза на маленькую Сербию, поскольку вопрос о выходе сербов к Адриатике это не вопрос одного Тройственного союза, он должен стать предметом обсуждения всех великих держав Европы и решить его можно только на основе компромисса. Как крайнюю уступку в этом вопросе «Речь» предлагала передать североалбанские области малиссоров с портом Алессио (Леш) не Сербии, а Черногории, которая, в свою очередь, предоставит сербам соответствующие права на пользование этим портом. «Но идти дальше этого и лишать сербов главного плода их военных побед было бы слишком несправедливо»2. В российской прессе превалировало мнение, что Вена не собирается доводить дело до войны, и вся история с мобилизацией есть блеф и тонкая игра на нервах стран Антанты, которые, по расчетам стратегов с Бальхаусплатц, должны отступить перед угрозой единоличного военного выступления Австрии на Балканах. Всю дипломатическую игру Австрии русская пресса называла откровенным шантажом: австрийцы эксплуатируют страх европейских народов перед большой войной, какой Европа не знала с 1870 г. На самом деле Австрия не хочет войны и боится ее, пожалуй, больше, чем любая другая держава, поскольку вся военная история этого государства – цепь унизительных поражений. «Утро России» не без злого сарказма напоминало, что два союзника империи Габсбургов Пруссия и Италия, прежде чем сблизиться со «злополучными австрийцами», разгромили армию Франца Иосифа при Мадженто, Сольферино и Кёниггреце. «Откуда, - спрашивала газета прогрессистов, - монархия Габсбургов, отличавшаяся до сих пор лишь искусством заключать браки да удивлять мир своею неблагодарностью, набралась такого героизма, что готовится начать войну на два фронта»3, Речь. 1912. 26 окт. Речь. 1912. 28 окт. 3 Утро России. 1912. 29 нояб. 1 2 162 против России и Балканского союза? Однако австрийцы, как азартные игроки, играют ва-банк, и эта игра, с досадой отмечала прогрессистская газета, почти всегда им удается. «Московские ведомости» указывали, что эту тактику запугивания России войной австрийцы уже неоднократно опробовали в ходе предыдущих кризисов на Ближнем Востоке (во время Крымской войны 1853-56 гг., русско-турецкой войны 1877-78 гг.) Эта угроза настолько гипнотизирует соседей Австрии, что они готовы отказаться в ее пользу от большей части своих завоеваний и «выдать лакомую подачку бряцающему дуалисту»1. На самом деле австро-венгерская армия весьма слаба, и главная ее слабость – это ее боевой дух, находящийся на весьма низком уровне в силу национальной вражды внутри разношерстной империи Габсбургов. Генштаб этой страны, сообщали «Московские ведомости», уже вынужден сосредоточить против России и Сербии преимущественно неславянские полки (в Галиции – немецкие, на сербской границе венгерские). В Шёнбрунне и Бельведере это прекрасно знают и делают ставку не на силу своих войск, а на хитрость и изворотливость своей дипломатии. «Новое время» также отмечало, что дуалистическая Габсбургская монархия, «неудачливая до отчаяния на полях битв и от всех - даже от собственных подданных - терпевшая неизменно поражения», сохраняет место в ряду великих держав исключительно благодаря искусству своей дипломатии2. Суворинская газета уверенно заявляла, что Австрия не пойдет на войну из-за Дураццо или Сан-Джованни-ди-Медуа, и весь шум вокруг этого вопроса третьестепенного значения был поднят Бальхаусплатц для того чтобы, напугав остальные державы перспективой войны, добиться своего. По мнению «Нового времени», дипломаты стран Антанты окажутся глупцами и политическими младенцами, если будут всерьез воспринимать весь этот бутафорский натиск Австрии. 1 2 Московские ведомости. 1912. 27 нояб. Новое время. 1912. 31 окт. 163 «Речь» считала, что единственный способ борьбы с австрийскими домогательствами - не уступать Дунайской монархии в степени подготовленности армии к войне. С несвойственной ей воинственностью кадетская газета в начале ноября 1912 г. писала: «На мобилизацию флотов надо ответить такой же мобилизацией. На мобилизацию сухопутных сил нужно ответить тем же»1. Россия, по мнению кадетов, отнюдь не обязана отождествлять полностью свои интересы с интересами Сербии. Но в выходе сербов к морю заинтересованы не только сербы: это необходимо для поддержания прочного порядка на Балканах и для сохранения тем самым европейского равновесия и мира. Близкая к кадетам газета «Русское слово» рассматривала поведение Австрии как шантаж не одной Сербии, но всего Балканского союза, и даже стран Антанты. Это блеф, поскольку Австрия воевать не может и не собирается. А потому для того, чтобы обуздать «невероятную дерзость» Вены, достаточно решительного заявления со стороны правительств В.Н. Коковцова, Г. Асквита и Р. Пуанкаре о том, что они поддерживают требования Белграда. Солидарное выступление стран Антанты в этом вопросе, писало в данной связи «Утро России», тем более необходимо, что речь не идет только об интересах Сербии и территориальном разграничении на Балканах, на карту поставлено значительно большее – равновесие сил между двумя блоками держав в Восточном Средиземноморье. Для германизма, столкнувшегося с концентрацией всего британского флота в Северном море, движение к Эгейскому морю, представляет жизненный интерес с точки зрения развития германской торговли и колонизационной деятельности. Не сумев напрямую через Македонию пробиться к Салоникам, немцы предпринимают теперь обходной маневр, пытаясь достичь желаемой цели окольными путями – через Албанию. Албания – 1 Речь. 1912. 1 нояб. 164 «это единственная лазейка, которая после блестящих славянских побед осталась немцам, куда они могут еще направить свой Drang»1. Большинство органов русской прессы считало, что Австрия предъявляет свои ультимативные требования о создании Албании, скорее, от отчаяния. Видя, что вся Европейская Турция, которую в Вене и Будапеште привыкли считать будущим своим достоянием, уплывает изпод носа, правительства К. Штюргка и И. Тисы ухватились за Албанию как за спасительную соломинку, благодаря которой Австрия может сохранить на Балканах хоть какое-то влияние. Крикливые ультиматумы и судорожные военные приготовления Габсбургской империи казались российским газетам следствием той паники, которая охватила австрийских политиков перед лицом совершенно неожиданного для них поворота событий на Балканах. Проиграв борьбу за Салоники, Австро-Венгрия для спасения имиджа великой державы решила во что бы то ни стало настоять на своем варианте разрешения албанского вопроса. В стремлении Австро-Венгрии не дать сербам портов на Адриатике «Новое время» усматривало «что-то болезненное, почти истерическое». Австрия, по мнению этой газеты, была похожа на «утратившего духовное равновесие неврастеника»2. А «Русское слово» указывало, что у австрийцев есть мирный путь отстаивания своих интересов – общеевропейская конференция, которая будет созвана для обсуждения последних изменений на Ближнем Востоке и на которой великие державы должны будут утвердить или скорректировать условия прелиминарного мира между Портой и балканскими победителями. Этому цивилизованному пути Австро-Венгрия предпочитает метод запугивания и шантажа ради достижения целей, даже четко не сформулированных австрийской дипломатией. «Легкомысленная игра с огнем дунайских 1 2 Утро России. 1912. 15 нояб. Новое время. 1912. 4 нояб. 165 аферистов чревата самыми тяжелыми последствиями для европейского мира»1, - предупреждала газета И.Д. Сытина. Русская пресса не признавала за Австрией, как, впрочем, и за Италией каких-либо особых прав в Албании. Неубедительными казались русской общественности и попытки австрийской прессы обосновать австрийское вмешательство в албанские дела ссылками на право Габсбургов покровительствовать албанским католикам, закрепленное в Карловицком иезуитский мирном договоре морали замышляют с Турцией. бесправие, «Когда они воспитанники с пламенным воодушевлением говорят о праве. Балканские народы ополчились на святую борьбу за независимость. Австрийский дипломат подстерегает минуту, когда их будет возможно ограбить, и загодя утверждает “право” Австро-Венгрии на подготовляемый разбой», - писало в данной связи «Новое время»2. Славянофильски настроенные издания («Новое время», «Утро России», «Голос Москвы», «Московские ведомости») поддерживали планы балканских союзников разделить между собой албанские земли и выступали категорически против создания отдельной Албании, указывая, что она неизбежно превратится в орудие австрийской политики на Балканах. Они считали, что «дикие» албанские племена неспособны к государственному строительству. Искусственное создание независимой Албании, предупреждали эти издания, приведет к тому, что на Балканах появится очаг постоянной анархии, угрожающий всем соседним государствам. Под предлогом наведения порядка австрийцы и итальянцы вскоре оккупируют Албанию и поделят ее между собой. Захват же значительного куска Балканского полуострова Австро-Венгрией и Италией нарушит равновесие между двумя блоками европейских держав в пользу Тройственного союза и заставит государства Антанты также искать компенсаций за счет Турции. 1 2 Русское слово. 1912. 13 нояб. Новое время. 1912. 27 сент. 166 В авангарде информационной кампании русской прессы против создания албанского государства выступила газета «Новое время». Состоявшееся 28 ноября 1912 г. провозглашение независимости Албании она назвала «небывалым еще в истории мира политическим фарсом»1. «Новое время» утверждало, что албанские племена не имеют права на создание своего государства, так как они не являются единой нацией. В многочисленных статьях по албанскому вопросу, опубликованных в этой газете в конце 1912 г., отмечалось, что у албанцев нет почти ни одного из признаков нации: ни единого языка, ни своей культуры, ни собственной истории, ни общей либо преобладающей религии, ни государственности в прошлом и настоящем, ни, наконец, национального самосознания, ощущения себя единым народом. На страницах «Нового времени» подчеркивалось, что, хотя арнауты неоднократно поднимали восстания против Порты, но никогда целью этих восстаний не было отделение от Османской империи и создание отдельного государства. Албанцы боролись за «свободу», понимая под ней право жить вне государственных обязанностей (без налогов, без обязательной службы в армии). Свобода албанцев – это возможность жить в соответствии с древним обычаем, не отказываясь от своих первобытных нравов, в том числе кровной мести. «При таких условиях поднимать вопрос о самостоятельной Албании значит издеваться над здравым смыслом»2, - утверждало «Новое время» в разгар австро-сербского противостояния из-за адриатического побережья. Настаивающие на мошенничеством»3. этом В австрийцы Вене прекрасно занимаются понимают, «политическим что Албания самостоятельной быть не может, что албанцы нуждаются во внешней объединяющей власти, без которой они будут вести постоянные клановые войны друг с другом. Именно это, по мнению газеты, и нужно австрийцам: анархия в этой стране и необходимость наведения порядка предоставит им Новое время. 1912. 23 нояб. Там же. 3 Там же. 1 2 167 удобный предлог для ввода своих войск и последующей аннексии Албании. Провозглашение ее независимости от Османской империи означает переход Албании под контроль Габсбургов. «Австро-венгерская дипломатия, домогаясь автономии Албании, на самом деле стремится присвоить себе турецкое наследство. Албания автономная – значит Албания австрийская»1. Страны Антанты, настаивало «Новое время», должны не позволить Бальхаусплатц реализовать этот план. Формально до заключения мира албанские земли остаются владением Турции и определение их дальнейшей судьбы дело воюющих сторон – балканцев и турок. «Всякое же постороннее вмешательство в этот вопрос совершенно излишне и неуместно»2. Особенно возмутительным казалось «Новому времени» то, что право албанцев на национальное государство отстаивается именно империей Габсбургов, самим фактом своего существования отвергающей национальный принцип. Австрийские требования создать албанское государство, охватывающее все населенные арнаутами территории Балкан, суворинская газета называла «циничным издевательством». Ведь АвстроВенгрия совсем недавно нагло нарушила национальный принцип, аннексировав Боснию и Герцеговину. Только когда австрийцы вернут эти области Сербии, они будут вправе критиковать Белград за его планы в отношении Албании. В том, что сербы хотят присоединить североалбанские земли, виновата сама Австрия. Поглотив населенную сербами и хорватами Далмацию, Габсбургская монархия тем самым лишила сербов возможности получить доступ к морю через югославянские территории. Домогательства Сербии, по мнению «Нового времени», являются «совершенно естественным выходом из противоестественного положения, 1 2 созданного самой Австро-Венгрией», владеющей Новое время. 1912. 16 нояб. Новое время. 1912. 23 нояб. 168 великолепными гаванями на Адриатике – Триестом, Фиуме, Катарро – и не позволяющей сербам заполучить один единственный торговый порт1. Точку зрения «Нового времени» разделяли и другие панславистские издания. «Австрия, поправшая ногами южных славян, выставляет себя теперь поборницей национальных прав. Беспримерный цинизм!»2, указывал на двойные стандарты австрийской дипломатии «Голос Москвы». А «Московские ведомости» были убеждены в чрезвычайной важности албанского вопроса для будущего балканских стран. Восточный вопрос может быть удовлетворительно решен только с разделом албанских земель между Черногорией, Сербией и Грецией. Это окончательно решит балканский вопрос «в смысле полного отстранения жадных притязаний Австрии, которая после этого не могла бы и думать о подчинении себе балканских народов»3. Газета Л.А. Тихомирова подчеркивала, что, если с попустительства России будет создано албанское государство, то Австрия без единого выстрела получит в свои руки огромный трофей Балканской войны. Более того, австрийцы сумеют даже улучшить свои стратегические позиции: Албания предоставит им более удобный плацдарм для броска на Салоники, чем Новобазарский санджак. В отличие от октябристских, прогрессистских и правоконсервативных изданий либерально-кадетская пресса России с самого начала кризиса из-за выхода сербов к Адриатике выступала за создание Албании, но в «разумных границах». «Речь», «Русские ведомости» и «Русское слово» вполне обоснованно указывали, что присоединение территорий, сплошь населенных албанцами, только ослабит балканские государства, обеспечив им на долгие годы острую проблему албанского ирредентизма. К тому же европейское общественное мнение, в целом сочувственно относящееся к освободительной борьбе балканских народов, может отвернуться от них, как только греки, сербы и Новое время. 1912. 7 нояб. Голос Москвы. 1912. 11 нояб. 3 Московские ведомости. 1913. 19 марта. 1 2 169 черногорцы попытаются заменить турецкую власть над албанцами своим собственным господством. Правда, и эти издания считали, что в пользу Сербии необходимо отрезать небольшую полоску земли на севере Албании до порта Сан-Джованни-ди-Медуа, поскольку без морского порта сербское государство нормально развиваться не может. В конце ноября – начале декабря 1912 г. австро-сербский конфликт обострился настолько, что мог в любой момент перерасти в войну между обоими государствами. Вена и Белград занимали непримиримые позиции: австрийцы заявляли, что не допустят утверждения сербов на берегу Адриатического моря, сербы отвечали, что получение выхода к морю является для них жизненно важным вопросом, главной целью войны и из Северной Албании они не уйдут ни за что. Русская пресса осознавала, что возможное вторжение австро-венгерской армии в пределы Сербии, т.е. фактическое вступление Дунайской империи в войну на стороне Турции, поставит перед Россией чрезвычайно важную дилемму – сохранить нейтралитет и тем самым санкционировать безнаказанное хозяйничанье Австрии на Балканах, либо реагировать соответствующими военными мерами с перспективой втягивания в войну Германии как союзника Австро-Венгрии. Большинство российских газет считало, что Россия не может остаться пассивной без риска полной потери влияния на Балканах и престижа в Европе в целом. Опасным признаком приближения войны русская пресса считала перемещения на высших командных должностях в австро-венгерской армии. В начале декабря 1912 г. на место начальника генерального штаба был возвращен генерал Ф. Конрад фон Хётцендорф, уволенный за год до этого из-за конфликта с тогдашним министром иностранных дел А. Эренталем. Одновременно М. Ауффенберга в должности военного министра сменил генерал А. Кробатин1. Русские газеты однозначно расценили эти назначения как демонстрацию по адресу России и Сербии и 1 Helmreich E.C. Op. cit. P. 227-228; Palmer A. Franz Joseph I. Kaiser von Österreich und König von Ungarn. München, Leipzig, 1995. S. 439. 170 как победу воинственной «партии Бельведера» во главе с наследником Францем Фердинандом над более осторожной «партией Шёнбрунна», к которой причисляли и руководителя внешней политики империи графа Берхтольда. «Русское слово» предполагало, что в ближайшее время Вена предъявит сербскому правительству ультиматум, потребовав гарантий «дружественного» отношения к дуалистической монархии1. Эти гарантии должны будут включать требования выйти из Балканского союза и ограничить численность сербской армии до уровня, указанного австровенгерским генштабом. Если король Сербии Петр Карагеоргиевич пойдет на эти условия, то Сербия превратится в австрийского вассала. Однако «Русское слово» не сомневалось, что Белград не откажется от своей независимости, а потому «австрийская мания величия серьезно угрожает европейскому миру». По мнению газеты И.Д. Сытина, руководители Дунайской империи готовы ввязаться в войну именно вследствие слабости Австро-Венгрии, а не ее силы. Военной партии в Вене и Будапеште «война нужна во что бы то ни стало для отвлечения общественного внимания от неизлечимых язв внутренней жизни двуединой империи»2. Причем венгерскому правительству это необходимо больше, чем австрийскому, поскольку граф И. Тиса, председатель палаты депутатов и лидер самой влиятельной в Венгрии Партии труда, своими насилиями в парламенте против оппозиции скомпрометировал возглавляемую им партию и поставил под вопрос легитимность своей власти. Корреспондент «Нового времени» в Вене Д. Янчевецкий сообщал в конце ноября 1912 г. о настроениях, которые царили в это время в АвстроВенгрии в связи с активными военными приготовлениями на сербской и русской границе. Мобилизация, по его словам, вызывает недовольство славянского населения империи, кроме «украинцев-мазепинцев», а также галицких поляков, собирающихся воспользоваться ожидаемой войной 1 2 Русское слово. 1912. 29 нояб. Там же. 171 Австрии против Сербии и России для организации восстания в Привислинских губерниях Российской империи и объединения всей Польши под властью Габсбургов. Настроение же в столице империи подавленное и «самое невоинственное»1. Венцы не понимают смысла приближающейся войны, не понимают, почему вывоз скота и прочей продукции сербского сельского хозяйства через порт на далеком албанском берегу станет смертельной опасностью для великой Дунайской империи. Из всех многочисленных народов Австро-Венгрии уничтожения Сербии желают лишь немцы и венгры, являющиеся «носителями двуединой государственной идеи» и остающиеся господами положения в обеих частях империи. Для них главная опасность состоит в том, что победы сербов, болгар и черногорцев придали уверенности австрийским и венгерским славянам, окрылили их надеждами на улучшение их собственного положения. Это «возрождение славянской идеи» по мнению немецко-венгерского меньшинства должно быть разбито в самом начале, иначе потом будет слишком поздно. Другой сотрудник «Нового времени» М.О. Меньшиков был убежден в неизбежности столкновения между Россией и Австро-Венгрией. «Как бы ни была скромна и осторожна политика г. Сазонова, какие бы она ни побивала рекорды самоотречения, - все-таки сила вещей возьмет свое: рано или поздно России придется поговорить с Австрией серьезно». Поведение Дунайской империи, по мнению Меньшикова, может поставить Россию в безвыходное положение, когда она будет вынуждена воевать. При этом он оценивал шансы на победу Австрии в вероятной войне с Сербией и Россией как очень незначительные. Хотя империя Габсбургов и демонстрирует в последнее время воинственный задор, угрожая России сокрушительной войной и собираясь «на наш счет расширить свою кунсткамеру Малороссию», 1 народностей, однако, при отобрав у нас австро-русском Польшу, военном Бессарабию, столкновении Новое время. 1912. 26 нояб. 172 вероятнее крушение самой дуалистической монархии. Ее распад был бы, по словам Меньшикова, «самым крупным благодеянием для народов после развала Турции». Австро-Венгрия это государство, которое никому не нужно; и его исчезновение с политической карты Европы было бы выгодно всем – не только народам этого «парадоксального» государства, но и его соседям1. Оценка российской прессой политики Германии во время Первой Балканской войны. На протяжении Первой Балканской войны в отношениях между подчеркивание Берлином и Веной, несмотря единства центральноевропейских на внешнее держав (досрочное возобновление договора о Тройственном союзе 5 декабря 1912 г.), не раз возникала напряженность и взаимное раздражение, свидетельствовавшие о существенном расхождении интересов империй Габсбургов и Гогенцоллернов. В 1912-13 гг. германское правительство удерживало австрийцев от слишком агрессивных действий на Балканах, которые могли привести к мировой войне. Министр иностранных дел России С.Д. Сазонов, посетив Берлин в сентябре 1912 г., вынес впечатление, что среди руководства Германской империи господствовало «беспокойство, вызываемое возможностью быть вовлеченным в нежелательные международные осложнения в минуту, не избранную для этого самой Германией». Упоминая в мемуарах о своих переговорах с канцлером Т. БетманГольвегом и статс-секретарем по иностранным делам А. КидерленВехтером, Сазонов пишет, что в тот момент «в Германии были готовы сделать все возможное, чтобы предотвратить балканскую войну или, если бы это оказалось недостижимым, по крайней мере не дать захватить ей пол-Европы»2. Такая позиция Вильгельмштрассе объясняется тем, что Германия в 1912 г. еще не была полностью готова к военному столкновению со 1 2 Новое время. 1912. 16 окт. Сазонов С.Д. Указ. соч. С. 76. 173 странами Антанты. В Берлине считали, что для участия Германии в войне на европейском континенте необходимы несколько условий. Во-первых, следовало провести через рейхстаг новый военный законопроект, предусматривавший значительное увеличение личного состава и другие меры по усилению боеспособности германской армии (данный законопроект был принят только после окончания Первой Балканской войны - в июне 1913 г.). Во-вторых, в германском внешнеполитическом ведомстве и генштабе считали невыгодным начинать войну против сплоченного Балканского союза. Там не без оснований надеялись, что скоро из-за разногласий с Сербией и Грецией Болгария порвет с остальными участниками альянса и повернется к Тройственному союзу. На такую благоприятную для австро-германского блока возможность раскола Балканского союза указывал в феврале 1913 г. глава германского генштаба Г. Мольтке в письме к своему австрийскому коллеге Ф. Конраду фон Хётцендорфу1. Но самой важной причиной, заставлявшей Берлин проявлять осторожность во время балканского кризиса 1912-13 гг., была необходимость обеспечить нейтралитет Великобритании в предстоящей войне на европейском континенте. Бетман-Гольвег и Кидерлен-Вехтер были убеждены, что войну против России и Франции немцы могут успешно вести только при нейтралитете Англии. Используя обострение русско-британских противоречий в Персии и демонстрируя миролюбие и умеренность в балканском вопросе, они пытались добиться переориентации всей внешней политики Англии и откола ее от Антанты 2. В феврале 1913 г. германский рейхсканцлер писал министру иностранных дел союзной Австро-Венгрии Л. Берхтольду: «Мы можем ожидать новой ориентации английской политики, если мы сумеем выйти из нынешнего кризиса без всяких конфликтов…»3. По мысли Бетман-Гольвега, GP. Bd. 34. № 12824. Жогов П.В. Указ. соч. С. 111. 3 GP. Bd. 34. № 12818. 1 2 174 стремившегося к установлению entente cordiale в отношениях с Лондоном, сотрудничество на Балканах должно было стать отправной точкой урегулирования англо-германских противоречий и кооперации двух держав в Восточном вопросе. Правительство возникновения Бетман-Гольвега войны стремилось, австро-германский чтобы блок не в случае выглядел провоцирующей стороной. Это также было связано с борьбой за симпатии англичан: необходимо было продемонстрировать «агрессивность» России (в том числе путем выдвижения заведомо неприемлемых для СанктПетербурга предложений) и тем самым удержать Англию от вмешательства в балканский конфликт на стороне России. В апреле 1913 г. Г. Ягов – новый глава внешнеполитического ведомства Германии, сменивший умершего в декабре 1912 г. А. Кидерлен-Вехтера, писал послу в Вене Г. Чиршки: «Для нас очень важно сыграть роль провоцируемых, так как я полагаю, что в этом случае – и, вероятно, только в этом случае – Англия сможет остаться нейтральной»1. А канцлер Бетман-Гольвег в телеграмме кайзеру Вильгельму II от 18 декабря 1912 г. отмечал, что Берлину через проведение миролюбивой и осторожной политики в балканском вопросе нужно влиять на британское общественное мнение, формируя положительный образ Германии: «Очевидно, что война с Россией означает для нас также войну с Францией. Однако по многим признакам, по меньшей мере сомнительно, вмешается ли Англия активно, если Россия и Франция предстанут провоцирующими. Так как в таком случае английское правительство должно будет считаться со своим общественным мнением»2. Германия, для которой главным в это время было сближение с Британией, а не поддержка австрийских притязаний на Балканах, хотела сохранить свободу действий на международной арене и вернуть себе руководящую роль внутри Тройственного союза, который, как отмечает 1 2 Цит. по: Fischer F. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Düsseldorf, 1969. S. 298. GP. Bd. 39. № 15560. 175 австрийский историк Ф. Феллнер, во времена А. Эренталя управлялся, скорее, из Вены, чем из Берлина1. Так, за два дня до начала Балканской войны глава германской дипломатии А. Кидерлен-Вехтер писал Т. БетманГольвегу, что Германия не обязана «поддерживать Австро-Венгрию в ее ближневосточных планах, не говоря уже об авантюрах… Мы не хотим превратиться в австрийского сателлита на Востоке»2. Такая позиция существенно отличалась от поведения Германии во время Боснийского кризиса 1908-09 гг. Стремясь к осуществлению совместных с Англией действий, Берлин поддержал формулу незаинтересованности великих держав, предложенную Р. Пуанкаре и одобренную британским министром иностранных дел Э. Греем. Она в определенной мере блокировала возможность единоличного выступления Австро-Венгрии на Балканах с целью захвата части турецкого наследства. Когда распространились первые слухи о готовности генштаба Австро-Венгрии оккупировать Новобазарский санджак, германский посол в Вене Г. Чиршки сообщил Берхтольду, что правительство Германии вполне солидарно с остальными державами в стремлении локализовать войну между Балканским союзом и Турцией. «Благодаря такой позиции Германии Австрия оказалась изолированной, она была лишена возможности оккупировать Новобазарский санджак или же атаковать Сербию»3, - писал об истинных причинах сдержанного поведения империи Габсбургов в первый месяц Балканской войны видный немецкий историк Ф. Фишер. В Вене ожидали, что Германия и на этот раз, как в 1909 г., выступит в качестве «верного нибелунга», готового силой своего оружия отстаивать австрийские интересы на Балканах. В министерстве иностранных дел Австро-Венгрии, не получившем безоговорочной поддержки со стороны Берлина, в октябре 1912 г. нарастало недовольство поведением 1 Fellner F. Der Dreibund. Europäische Diplomatie vor dem Ersten Weltkrieg. München, 1960. S. 68. GP. Bd. 33. № 12127, 12135. 3 Fischer F. Op. cit. S. 224-225. 2 176 руководства Германской империи. На Бальхаусплатц с неодобрением взирали на попытки немцев достигнуть разрядки в отношениях с Лондоном на почве урегулирования балканского конфликта, поскольку благодаря этому в начале Балканской войны Германия оказывала лишь вялую поддержку своему австрийскому союзнику в жизненно важных для него вопросах. «Немецкая точка зрения, что мы не должны шевелиться, дабы не растоптать хилое растение германо-английского сближения выражается с бесстыдной откровенностью», - раздраженно писал Л. Берхтольд наследнику престола Францу Фердинанду1. В составленном в начале октября 1912 г. меморандуме высокопоставленного дипломата Ф. Сапари, назначенного уже после завершения Балканских войн послом АвстроВенгрии в Санкт-Петербурге, говорилось, что поведение Германии в разворачивающемся балканском кризисе ставит под вопрос дальнейшее существование союза между двумя империями: «…в тот момент, к которому монархия готовилась в течение десятилетий в дипломатическом и военном отношении, наш союзник предпринимает попытку путем европейской дипломатической акции ограничить свободу наших действий и лишить нас выгод причитающегося нам по праву естественного первенства на Балканском полуострове»2. По мнению дипломата, отказ немцев поддержать Австрию в главном для нее вопросе – балканском лишает союз всякого смысла. Скоординировать свою политику на Балканах обе державы смогли только в начале ноября 1912 г., когда новая балканская программа Берхтольда, предусматривавшая создание Албании и недопущение сербов к Адриатическому морю, была одобрена в Берлине. Австрийский посол в Берлине Л. Сегени-Марич сообщил о новом курсе балканской политики Австро-Венгрии А. Кидерлен-Вехтеру 1 ноября 1912 г. Спустя два дня Кидерлен 1 2 познакомил с содержанием семи пунктов императора Цит. по: Hantsch H. Op. cit. S. 388. ÖUAP. Bd. 4. № 3991. 177 Вильгельма II, который выразил согласие с этой программой и велел статссекретариату иностранных дел поддерживать австрийскую дипломатию в ее осуществлении1. Берлину импонировала определенная умеренность этой программы и отказ руководства империи Габсбургов от планов немедленного несогласованного с Германией военного выступления на Балканах. Ни кайзер, ни Бетман-Гольвег, ни Мольтке не отвергали саму идею войны со странами Антанты из-за австрийских и германских интересов на Ближнем Востоке, но выбор момента для начала войны они хотели оставить за собой. Чтобы успокоить австрийцев и создать благоприятную атмосферу при предстоящем возобновлении Тройственного союза, канцлер БетманГольвег выступил в рейхстаге 2 декабря 1912 г. Сначала он сказал несколько слов об усилиях германской дипломатии сохранить мир и локализовать войну на Балканах, упомянув, что Германская империя имеет в этом регионе большие экономические интересы. Затем канцлер заявил о незыблемости союзных отношений с империей Габсбургов и о готовности Германии выполнить свои обязательства перед союзниками в том случае, если их столкновение с третьей державой будет угрожать самому их существованию (“wenn sie damit in ihrer Existenz bedroht werden”)2. Таким образом, политика Берлина во время Первой Балканской войны была несколько противоречивой. Это было связано с тем, что Берлину приходилось лавировать между сталкивающимися интересами двух своих союзников – Австрии и Италии, победоносным Балканским союзом (двух участников которого Грецию и Болгарию немцы хотели перетянуть на свою сторону) и ослабленной Турцией (которую нельзя было оттолкнуть, чтобы не потерять завоеванных до этого позиций в Малой Азии и Месопотамии). Кроме того, в Берлине стремились к проведению согласованных совместных дипломатических акций с Лондоном, имея далеко идущие планы отрыва Англии от Антанты. В 1 2 GP. Bd. 33. № 12320. Verhandlungen des Reichstags: Stenographische Berichte. B., 1913. Bd. 286. S. 2472. 178 результате, как отмечает А.М. Зайончковский, «поведение Германии в это время отличалось присущей ей в дни европейских осложнений таинственностью и неопределенностью»1. Анализ русской прессы показывает, что «таинственность и неопределенность» политики Берлина во время Балканской войны повлияла на восприятие русским обществом положения Германии в системе европейского концерта держав и ее роли в решении Восточного вопроса. Русская пресса понимала, что вопрос о войне и мире в Европе зависит от Берлина, поскольку без его санкции ни Австро-Венгрия, ни тем более Румыния не рискнут на свой страх и риск выступить против Балканского союза. В условиях, когда германские политики в течение первых двух месяцев Балканской войны не сделали ни одного публичного заявления на эту тему, как бы дистанцировавшись от событий, разыгравшихся на юго-востоке Европы, особенно актуальным становился анализ истинных настроений в германском обществе и правящей элите. Большинство периодических изданий России предполагало, что Германия не желает ввязываться в войну из-за австрийских интересов на Балканах. Немецкое молчание расценивалось, скорее, как неодобрение австрийского шовинизма и бряцания оружием. Нередко на страницах российских газет можно было встретить положительные отзывы в отношении политики Вильгельмштрассе. Так, кадетская «Речь» называла поведение Германской империи «в высшей степени сдержанным и осторожным»2. Сочувственно отзывались о политике кабинета Бетман-Гольвега и консервативные «Московские ведомости», отмечавшие в конце ноября 1912 г., что Берлин до сих пор не поддался подстрекательствам из Вены и сдерживает австрийцев от шагов, которые могли бы привести к общеевропейским осложнениям. «Не может Зайончковский А.М. Подготовка России к мировой войне в международном отношении. Л., 1926. С. 285. 2 Речь. 1912. 12 нояб. 1 179 быть сомнений в искреннем желании германского правительства охранить мир, нарушение которого как раз для Германии по ее географическому положению наиболее опасно»1, - писала эта газета, уверенная, что «благоразумие Германии» позволяет спокойно смотреть в будущее. «Русское слово» указывало на значение блестящих побед балканских союзников над Турцией для изменения общественных настроений в Германии: теперь немцы приходят к убеждению, что они отнюдь не обязаны таскать каштаны из балканского пожара для своих австрийских союзников и «что пресловутый санджак не стоит костей одного померанского гренадера»2. Корреспондент «Утра России» в Берлине В. Назимов сообщал, что, хотя немцы и разочарованы поражением Турции, на которую они возлагали столько надежд, однако Германия уже примирилась с турецким разгромом и, как «реальный политик», стремится сориентироваться в новом соотношении сил, приспособиться к нему. По его наблюдениям, австро-сербский конфликт вызывает большое беспокойство немецкого общества, которое совершенно не хочет воевать за чужие интересы и которому все равно, будет ли Албания независимой или она будет разделена между союзниками. Война с Россией была бы в Германии «крайне непопулярна». Именно поэтому правительство Т. Бетман-Гольвега изо всех сил стремится к сохранению мира3. Такие же оценки можно было встретить и на страницах «Голоса Москвы», писавшего, что «возможность войны с Россией сильно смущает, прямо ужасает немцев»4. Слухи о скором начале войны уже породили среди немецкого населения панические настроения. Так, распространился слух, что правительство в случае вступления в войну экспроприирует сбережения из городских сберегательных касс и употребит их на военные цели. В результате немцы бросились забирать свои вклады из Московские ведомости. 1912. 17 нояб. Русское слово. 1912. 14 окт. 3 Утро России. 1912. 1 нояб. 4 Голос Москвы. 1912. 9 дек. 1 2 180 сберегательных касс, переводя их в частные банки. «Здравый смысл и животный эгоизм явно преобладают у них над отвлеченным долгом союзнической верности»1, - делилась с читателями своими наблюдениями октябристская газета. Немцы отдают себе отчет, что война поставит на карту все достижения Германской империи последних сорока лет, а может быть и само дальнейшее существование государства. Осознание этого побуждает немцев стремиться к сохранению мира «во что бы то ни стало». Эти общественные настроения являются сдерживающим фактором и для правящих сфер Германии. «Новое время» справедливо полагало, что причиной осторожного поведения германского правительства, удерживающего Вену от военного выступления на Балканах, являются все же не желания и интересы немецкого народа, а военная неподготовленность Германской империи к войне со странами Антанты, прежде всего неготовность германского флота к столкновению с британским. В Берлине не одобряют австрийское давление на Балканский союз, так как оно может вызвать войну преждевременно, вопреки расчетам германского генштаба и адмиралтейства. Ведомству А. Тирпица нужно еще несколько лет для того, чтобы догнать флот туманного Альбиона по тоннажу и боеспособности кораблей. Если же Л. Берхтольд своими ультимативными требованиями к сербам вызовет большую войну, то «нарушится этот основной план германской политики»: неготовому германскому флоту придется раньше намеченных в Берлине сроков вступить в противоборство с превосходящими силами англичан. Поэтому, сообщал из столицы Германии корреспондент «Нового времени», «здесь желают только одного – чтобы Австрия была потише, не кидалась бы в авантюры. Таково преобладающее настроение в руководящих кругах Берлина»2. Наиболее благожелательные отзывы в отношении политики Германии можно было встретить в «Земщине». Эта прогерманская газета 1 2 Там же. Новое время. 1912. 2 нояб. 181 отмечала, что Россия успешно выполнила главную свою задачу, удержав от вмешательства в балканские события Австро-Венгрию, только благодаря содействию Берлина. Теперь после разгрома Турции военное вмешательство Австрии опасно для нее самой: «в случае малейшей неудачи Австрия рискует развалиться, подобно Турции, на свои составные части»1. Редактор «Земщины» С.К. Глинка-Янчевский объяснял безразличное отношение Берлина к разгрому Турции тем обстоятельством, что после Младотурецкой революции 1908 г. власть на берегах Босфора перешла к ставленникам Англии. Свержение благоволившего немцам султана Абдул-Хамида было осуществлено «английскими масонами». Поэтому в Берлине не могут не радоваться поражению проанглийского правительства Кямиль-паши. Ближневосточная политика Германии после 1908 г. казалась Глинке местью туркам за то, что последние предпочли влияние Англии сближению с Германией. В ответ Берлин поддержал аннексию австрийцами Боснии, не удерживал Рим от захвата Ливии, безучастно воспринял нападение Балканского союза на Турцию. «Германцы никогда и нигде не дают себя в обиду и, как практичный народ, заставляют ценить и свою дружбу, и свою вражду»2. Глинка с сожалением отмечал, что Россия сама способствует сохранению австро-германского союза своим демонстративным заигрыванием с врагами Германии. По его словам, русская дипломатия испытывает непреодолимую тягу «ко всякой слякоти». Вместо того чтобы установить взаимопонимание с «сильным соседом», она играет роль «бескорыстной союзницы дряблых государств»3, выставляя напоказ дружбу с ненадежными союзниками. Уже первый серьезный международный кризис – Балканская война – продемонстрировал, что на таких союзников опираться нельзя; в своем противостоянии с Австрией, «этим исконным врагом славян, особенно Сербии», Россия оказалась в Земщина. 1912. 5 нояб. Там же. 3 Земщина. 1912. 11 дек. 1 2 182 полном одиночестве. Активную прославянскую агитацию части русской прессы с «Новым временем» во главе «Земщина» воспринимала с большим подозрением, считая, что и здесь скрыта «масонская интрига» – стремление российских революционеров стравить в войне Россию и Германию и на этой почве вызвать в России новую революционную смуту. Изменение отношения русской прессы к Германии в негативную сторону произошло под влиянием нашумевшего выступления канцлера Бетман-Гольвега в рейхстаге 2 декабря 1912 г., когда германское правительство официально определило свою позицию по отношению к балканским событиям. Речь рейхсканцлера привлекла большое внимание российских газет, подавляющее большинство которых оценило ее негативно, указывая, что в напряженной атмосфере австро-сербского противостояния она не только не способствовала снижению напряженности, но, наоборот, подстегнула Австрию к еще более жестким и самоуверенным действиям. «Германская дипломатия, державшаяся как бы нарочно в тени во все время балканского кризиса, понемногу начинает сбрасывать маску»1, писало «Русское слово». Эта газета считала, что речь Бетман-Гольвега опасна не своим содержанием, а впечатлением, которое она произведет в Вене: ничем не спровоцированное напоминание о готовности Германии выполнить свои союзнические обязательства по договору 1879 г. будет истолковано военными и дипломатами империи Габсбургов как поощрение к более агрессивной политике в отношении Сербии. Теперь, предполагало «Русское слово», военная партия в Австрии получит перевес, и сохранение европейского мира снова оказывается под угрозой2. Такие же оценки высказывало и «Утро России», характеризовавшее речь канцлера как «явно враждебный» по отношению к России акт3. Газета прогрессистов была уверена, что именно выступление Бетмана в рейхстаге Русское слово. 1912. 20 нояб. Русское слово. 1912. 21 нояб. 3 Утро Росси. 1912. 21 нояб. 1 2 183 до крайности обострило ситуацию в Европе и поставило державы на грань войны: «Речь его воздействовала на неуверенную в свои единичные силы Австрию как удар бича погонщика. Австро-венгерская дипломатия закусила удила, забыла все свои сомнения и колебания», поскольку почувствовала за собой поддержку Германской империи1. В некоторых российских газетах обращалось внимание на многозначительную оговорку Бетман-Гольвега, заявившего, что Германия поддержит своих союзников в том случае, если «опасность будет угрожать самому их существованию». Кадетская «Речь» считала, что в этих словах канцлера выразилось настроение германских правящих кругов – «поддерживать не капризы Австрии, а только ее жизненные интересы»2. По мнению «Нового времени», данная оговорка в значительной степени обесценивает воинственность заявлений канцлера, которые на первый взгляд «категоричны, как приказ по полку или диспозиция накануне сражения»3. Германское правительство тем самым оставляет для себя пути к отступлению и не будет поддерживать Вену военным путем при любых обстоятельствах. Берлин еще может сохранить нейтралитет, заявив, что столкновение Австрии с третьей державой не грозит ее существованию. «Новое время» отмечало, что причины, заставившие рейхсканцлера сделать эту важную оговорку, коренились в изменившихся за последние несколько лет условиях в Европе. Тройственный союз благодаря русскоитальянскому фактически сближению превратился в в Ракониджи и двойственный. Триполитанской Боеспособность войне австро- венгерской армии в настоящее время весьма низка, сама Австрия раздирается изнутри национальной борьбой. В таких условиях для правителей Германской империи грозить войной Балканскому союзу и Антанте весьма самонадеянно: «как ни могущественна Германия, справиться со всей Европой она не в состоянии»4. Утро России. 1912. 30 нояб. Речь. 1912. 21 нояб. 3 Новое время. 1912. 21 нояб. 4 Там же. 1 2 184 Пожалуй, только «Земщина» оценила речь Бетмана в рейхстаге положительно, как еще одно подтверждение нежелания Берлина ввязываться в балканские столкновения. Упоминая о союзе с Австрией, глава немецкого правительства сделал это, по мнению газеты, в такой форме, что не оставил сомнений в стремлении сохранить хорошие отношения с Россией. Но поскольку Россия и не собирается нападать на Австро-Венгрию, то и заявление канцлера остается «чисто теоретическим подтверждением союзного договора, практически же является советом Австрии не горячиться»1. Российская пресса о дипломатической победе Австро-Венгрии в албанском вопросе. Несмотря на осуществленную мобилизацию, Петербург отнюдь не был склонен полностью солидаризироваться с сербскими требованиями. С.Д. Сазонов прекрасно понимал не только военную неподготовленность России к столкновению с Германией и Австрией, но и то, что партнеры России по Антанте – англичане и французы – не собираются ввязываться в войну из-за такого незначительного и напрямую их не касающегося вопроса, как выход Сербии к Адриатике. Понимая это, С.Д. Сазонов писал в Белград российскому посланнику Н.Г. Гартвигу: «Мы категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой. На вооруженное столкновение с державами Тройственного союза из-за вопроса сербского порта мы не пойдем»2. В российском министерстве иностранных дел было принято решение не противодействовать австрийскому проекту создания отдельной Албании, предложив сербам взамен территориального продвижения к Адриатике всего лишь коммерческий выход к интернационализированной албанской гавани3. Вместе с тем, идя на уступки, российская дипломатия стремилась избежать полной капитуляции перед Веной, как это уже было Земщина. 1912. 23 нояб. Цит. по: Писарев Ю.А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. М., 1985. С. 122. 3 GP. Bd. 33. № 12439, 12441. 1 2 185 за три года до этого в дни Боснийского кризиса. Сазонов твердо решил не допустить реализации австрийского плана создания «великой Албании», которая включала бы в себя территорию сразу нескольких турецких вилайетов – Скутарийского, Косовского, Янинского и Битольского. Границы Албании должны охватывать только те земли, в которых албанцы составляют абсолютное большинство населения - такова была позиция российского министерства иностранных дел. Чтобы прикрыть свое отступление в вопросе о выходе Сербии к Адриатическому морю ссылками на решение всех держав, министр иностранных дел России попросил главу британской дипломатии сэра Э. Грея выступить с предложением о созыве совещания послов великих держав для выработки урегулирования на взаимоприемлемых Ближнем Востоке. условий Вена и послевоенного Берлин выразили принципиальное согласие на участие в этом совещании, что хотя бы временно сняло угрозу единоличного австрийского военного выступления на Балканах. 4 (17) декабря 1912 г. совещание послов великих держав в Лондоне начало свою работу. От Англии в совещании участвовал глава форин офис Э. Грей, остальные страны были представлены своими послами в столице Великобритании. Инструкции, полученные австрийским послом в Лондоне А. Менсдорфом, включали в себя следующие положения: 1) не допустить сербов к Адритатике, 2) добиться создания автономной Албании в максимальных границах, 3) всемерно содействовать установлению австрийского преобладания в автономной Албании, 4) обеспечить Австрии особые права и привилегии в Салониках. Инструкции, которыми должен был руководствоваться представитель России А.К. Бенкендорф, содержали прямо противоположные цели: 1) добиваться закрепления за балканскими государствами в возможно полной мере результатов одержанных ими побед, 2) в случае интернационализации Салоник воспрепятствовать установлению там австрийского преобладания, 3) согласиться с созданием 186 автономной Албании, но не допустить максимального расширения ее границ за счет присоединения к ней косовских, македонских и эпирских земель, 4) противодействовать попыткам Австрии получить преобладание в Албании1. Два наиболее острых вопроса были решены уже в самом начале работы конференции: о создании автономной Албании и о предоставлении Сербии лишь коммерческого выхода к Адриатике посредством проведения интернационализированной железной дороги по албанской территории2. Затем разгорелись споры о границах организуемой по воле держав Албании. «Австрийцы желали создать новое государство, потенциального союзника в войне против балканских славян, настолько большим, насколько это было возможно»3, - пишет о целях Бальхаусплатц на Лондонской конференции послов британский специалист по внешней политики империи Габсбургов Ф.Р.Бридж. Российская дипломатия, наоборот, стремилась обеспечить участникам созданного ее усилиями Балканского союза максимальные территориальные приобретения. Позицию России поддержали Париж и Лондон. Что касается Германии, то представитель этой страны на Лондонском совещании князь К. Лихновский поддерживал австрийские предложения и одновременно стремился использовать балканский кризис для установления более доверительных отношений с Лондоном, пытаясь тем самым отдалить Великобританию от франко-русского союза. Одновременно с работой совещания послов в Лондоне начались мирные переговоры между представителями Балканского союза и Турции, ставшие возможными после подписания 20 ноября (3 декабря) 1912 г. перемирия, завершившего первую фазу Балканской войны. Данные переговоры с самого начала проходили очень трудно, поскольку расхождения между требованиями победителей и максимальными Жогов П.В. Указ. соч. С. 238-240. GP. Bd. 34. № 12545; ÖUAP. Bd. 5. № 4944. 3 Bridge F.R. From Sadowa to Sarajevo. The Foreign Policy of Austria-Hungary, 1866-1914. London, Boston, 1972. P. 349. 1 2 187 уступками, на которые соглашались турки, были чрезвычайно велики. Турция настаивала на следующих условиях мира: 1) сохранение за собой Адрианопольского вилайета; 2) превращение Македонии в княжество под верховным суверенитетом султана во главе с князем, избранным балканскими странами и утвержденным великими державами; 3) создание автономной Албании под суверенитетом султана с князем, избранным из оттоманского рода; 4) передача судьбы Крита на усмотрение великих держав и самой Турции. Союзники же были готовы оставить за Турцией только узкую полоску земли вдоль Мраморного моря. Вследствие этого переговоры между Портой и Балканским союзом затянулись на два месяца. Решение дипломатии стран Антанты и Тройственного союза провести в столице Англии совещание по балканскому вопросу вызвало огромное недоверие российского общества, опасавшегося превращения Лондонского совещания послов в подобие Берлинского конгресса. При этом часть газет считала, что противодействие победам балканских союзников нужно ожидать только со стороны Тройственного союза, Англия же и Франция будут вполне лояльны России («Новое время», «Утро России», «Речь», «Русское слово»). Другие издания высказывали уверенность в том, что все западные страны одинаково враждебны славянству и России и будут вместе отстаивать сохранение Европейской Турции и стремиться к умалению побед балканских славян и греков («Московские ведомости», «Русское знамя»). «Лучшее средство парализовать влияние России на Балканах, отодвинуть Россию на самое второстепенное место и вырвать плоды побед из рук балканских государств составляет “конференция” и потому уже раздались призывы к ней», - писали «Московские ведомости» за полтора месяца до начала работ совещания послов в столице Великобритании. Газета Л.А. Тихомирова указывала, что слово «конференция» вызывает в российском обществе неприятные исторические ассоциации, поскольку 188 «на каждой такой конференции прежде всего образуется всеобщий заговор, чтобы ослабить Россию и лишить ее каких бы то ни было выгод»1. Уже после открытия совещания послов «Московские ведомости» писали, что самый сложный этап в борьбе балканских славян за свою будущность это не сражения на полях Македонии и Фракии, а дипломатические баталии лондонских переговоров, на которых западноевропейские державы сделают все, чтобы как можно больше оставить за Турцией и как можно меньше дать ее победителям. Турки потому и выдвигают крайне самоуверенные условия мира, что очень надеются на помощь своих «европейских приятелей». «Московские ведомости» считали, что Россия должна закончить свою миссию освобождения Балканского полуострова, даже если для этого потребуется большая война. Война, якобы, намного опаснее для австрийцев и немцев, чем для России, а потому «у них, конечно, хватит благоразумия воздержаться от подобных крайних исходов»2. Столь же подозрительно отнеслась к идее созыва европейского форума по балканскому вопросу проантантовская газета «Утро России». «Над главами победоносных… славянских держав подвешивается, как видно, уже загодя дамоклов меч в виде второго издания любезного австрийским и германским сердцам Берлинского конгресса»3, - отмечала газета прогрессистов после первых военных успехов болгар, сербов, греков и черногорцев. Тройственный союз готовится вырвать военную добычу из рук балканских победителей, осуществивших «последний крестовый поход в Европе»4. Поэтому, настаивало «Утро России», дело заключения мирного договора нужно оставить в руках победителей и побежденных, балканцев и турок, а европейская дипломатия не должна вмешиваться в их переговоры. «Европе здесь делать нечего… Фантом какой-то затяжной, Московские ведомости. 1912. 21 окт. Московские ведомости. 1912. 9 дек. 3 Утро России. 1912. 16 окт. 4 Новое время. 1912. 12 нояб. 1 2 189 всенивеллирующей, всеподавляющей международной конференции должен быть с самого начала отвергнут»1. «Земщина» высказывала недоумение, зачем нужна конференция в условиях, когда сами великие державы признали невозможность сохранить status quo. С.К. Глинка называл Лондонское совещание послов «никому не нужной формальностью», призванной удостоверить смерть Европейской Турции2. Подозрительным казалось ему избрание местом проведения переговоров Лондона, этого «гнезда всех масонских политических интриг». Гораздо меньше правоконсервативных и октябристско- прогрессистских газет были обеспокоены фактом проведения конференции кадетские и близкие им по духу издания («Речь», «Русские ведомости», «Русское слово»), рассчитывавшие, что Россия не останется в Лондоне одинокой и будет поддержана партнерами по Антанте. «Речь» прямо указывала, что совещание необходимо для того, чтобы Россия, Англия, Франция, Германия, Италия и Австрия договорились между собой о принципах ликвидации турецкого наследства на Балканах до того как турки и их противники придут к соглашению за спиной великих держав3. «Русское слово» выражало уверенность, что, несмотря на дипломатическую поддержку Турции странами Тройственного союза, австрийцам не удастся вырвать у победителей плоды их побед. «Сильной Турции место в Азии, а не в Европе, и воскресить к новой жизни больного человека лучшим немецким хирургам не под силу»4. Известие о том, что Лондонское совещание решило создать отдельное албанское государство и предоставить сербам лишь коммерческий доступ к морю, потребовав от Белграда очистить занятые районы Северной Албании, вызвало в русской прессе бурю негодования. Все издания восприняли это решение как огромный успех АвстроУтро России. 1912. 30 окт. Земщина. 1912. 27 окт. 3 Речь. 1912. 18 нояб. 4 Русское слово. 1912. 20 нояб. 1 2 190 Венгрии, поддержанной, как и во время Боснийского кризиса, мощью своего германского союзника. Казалось, что худшие опасения русского общества в связи с повторением Берлинского конгресса начинают оправдываться. «Полный триумф австрийской дипломатии. Блестящая победа политики тройственного союза над так называемым тройственным соглашением»1, - оценивало итоги дипломатической борьбы вокруг Албании «Утро России». При этом победа Берхтольда, считала газета прогрессистов, даже более полная, чем Эренталя в 1909 г. Тогда АвстроВенгрия вынуждена была очистить от своих войск Новобазарский санджак, выплатить Турции денежную компенсацию за Боснию и Герцеговину и согласиться на освобождение черногорских портов от ограничений, предусмотренных Берлинским трактатом. Сейчас же Австрия не идет ни на какие уступки, ее требования выполняются державами беспрекословно. «Утро России» подчеркивало, что главным результатом побед балканцев над Османской империей стало усиление могущества Габсбургов на Балканах. «Австрия совершенно уже освоилась в роли балканского гегемона, отбросила излишние церемонии, торжествует в упоении своей блестящей, бескровной победы над отступившей перед нею по всей линии Россией»2. Последние события, по мнению «Утра России», продемонстрировали, что Россия является второстепенной державой. Ее мнением перестали интересоваться, на первом месте среди европейских держав стоит теперь Австро-Венгрия, которую все пытаются умилостивить. Издеваясь над Сербией, австрийцы на самом деле насмехаются над ее покровительницей Россией. «Образ действий Австрии по отношению к Сербии является могилой для престижа России не только на Балканах, но и на мировой арене»3. «Утро России» выражало крайнее Утро России. 1912. 11 дек. Утро России. 1912. 22 дек. 3 Утро России. 1912. 13 дек. 1 2 191 возмущение отступлением российского министерства иностранных дел, называя его «капитуляцией без боя». Основную причину этой капитуляции газета П.П. Рябушинского усматривала в действиях Берлина, заявившего о готовности поддержать австрийского союзника силой оружия. Снова русская дипломатия, напуганная немцами, «съеживается и бьет отбой по всей линии»1. Австрии опять удается при помощи Берлина вырвать плоды победы из рук балканских славян. В результате на покинутых Россией позициях осталась одинокая, беззащитная Сербия. При этом «Утро России» опасалось, что и отказ Белграда от порта на Адриатике не является гарантией мирного поведения Австро-Венгрии, поскольку даже в случае создания отдельного албанского государства Вена не решит главную задачу своей внешней политики – не получит выход к Эгейскому морю. Дипломатическое разрешение австро-сербского спора лишает австрийскую партию войны casus belli. Однако если военная партия возьмет верх в Вене, то она может использовать какое угодно незначительное событие как повод для объявления войны своему южному соседу. «Утро России» отмечало, что в своих военных приготовлениях Вена и Будапешт зашли уже весьма далеко. Опустошение казны Дунайской империи вследствие мобилизации на русской и сербской границе слишком высокая цена за удаление сербов из Северной Албании. В Вене и Будапеште не могут не задумываться о более существенных компенсациях за счет Балканского союза. «За внешним покровом миролюбивых заявлений официальной Австрии скрывается искаженное лицо зарвавшегося азартного игрока»2. «Новое время» назвало согласие российской дипломатии на создание албанского государства «дипломатическим Мукденом», который наносит еще более чувствительный удар по престижу России и ее роли защитницы славянских интересов на Балканах, чем боснийская «дипломатическая 1 2 Утро России. 1912. 23 нояб. Утро России. 1912. 8 дек. 192 Цусима» 1909 г.1 Для Сербии решение, найденное в Лондоне, не является выходом. Торговый доступ к морю по территории другого государства всегда может быть закрыт австрийцами, имеющими возможность в любой момент организовать морскую блокаду порта, предоставленного милостью держав в пользование сербам. Такое разрешение австро-сербского спора является «ужасным ударом для славянства» и «позорным отступлением» российской дипломатии, которое опасно еще и тем, что оно только разжигает австрийские аппетиты. Суворинская газета прозорливо предупреждала, что на требовании удалить сербов из Дураццо и СанДжованни-ди-Медуа Вена не остановится. «Новое время» предполагало, что следствием капитуляции Сазонова перед Берхтольдом, может стать полная потеря Россией своего влияния и авторитета на Балканах. Разочаровавшиеся в поддержке России балканские государства вынуждены будут искать иную опору для обеспечения своих интересов. Весьма вероятным становится теперь сближение Балканского союза с Австро-Венгрией. Вена продемонстрировала, что без ее санкции не может быть решен ни один важный балканский вопрос. Отступление России перед Австрией неизбежно отразится и на положении России в Тройственном согласии: Лондон и Париж, все более убеждающиеся в том, что российское правительство ради сохранения мира готово идти на какие угодно уступки, потеряют интерес к России как союзнику и попытаются улучшить свои позиции за счет сделок с державами Тройственного союза. По мнению суворинской газеты, результатом всех уступок и отступлений российской дипломатии перед австро-германским блоком будет лишь полная изоляция и одиночество России. На фоне разочарования славянофильски настроенных кругов русского общества политикой Сазонова «Новое время» приходило к выводу, что «самые тяжкие поражения России наносила ее дипломатия!»2 1 2 Новое время. 1912. 10 дек. Там же. 193 Столь же критически к решению Лондонского совещания создать албанское государство и к позиции российского внешнеполитического ведомства в этом вопросе относились «Московские ведомости», считавшие, что Албания создается западными державами для того, чтобы «помешать возрождению славян». Самое неприятное, по мнению газеты, заключается в том, что в этом преступлении Европы против православного славяно-греческого мира участвует и российская дипломатия, которой лучше было бы избрать роль Пилата, умывающего руки при убийстве. «Создание Албании… принадлежит к самым нелепым, ненужным и вредным политическим построениям, какие только можно выдумать»1. Октябристский «Голос Москвы» обращал внимание на то, что австрийская дипломатия одержала блестящую победу в тот момент, когда внутриполитическая критической: ситуация в самой Австро-Венгрии в австрийском парламенте продолжается оказалась обструкция чешских депутатов, финансовое положение империи столь плачевное, что последний заем не удалось заключить на европейских биржах и министр финансов Билинский вынужден был обратиться за помощью к ньюйоркским банкирам2. Трудно представить себе, писал «Голос Москвы», чтобы Австрия перешла от угроз к действиям, когда подавляющее большинство славянских подданных императора Франца Иосифа не желают войны с Сербией из-за границ Албании. Международную ситуацию также нельзя назвать благоприятной для Австрии: страны Тройственного союза к войне не готовы и уж тем более не стали бы начинать войну с Балканским союзом и Антантой из-за Дураццо или СанДжованни-ди-Медуа. По мнению октябристов, единственное, что в этих условиях спасло империю Габсбургов от полного провала своей балканской политики, это трусость и крайнее миролюбие русской дипломатии, на которую в Вене рассчитывают больше, чем на 1 2 Московские ведомости. 1913. 17 марта. Голос Москвы. 1912. 21 нояб. 194 собственную силу и даже больше, чем на силу своего германского союзника. «Русское слово» также характеризовало позицию России и ее партнеров по Антанте в вопросе о выходе Сербии к Адриатическому морю как «ненужное отступление». Газета И.Д. Сытина была уверена, что для будущего Европы будет иметь большие последствия эта ничем не оправдываемая уступчивость дипломатии Антанты, благодаря которой «граф Берхтольд распоряжается судьбами европейского мира»1. Теперь, когда у австрийских политиков руки оказались развязанными, следует ждать появления новых ультимативных требований «дунайских победителей», - прозорливо писало «Русское слово», предполагая, что после дипломатической победы над Белградом Австро-Венгрия возьмется за Черногорию. Черносотенное «Русское знамя» было уверено, что создание независимой Албании это только начало разрушения всего достигнутого Балканским союзом. Албания имеет крайне неопределенные границы. Расположена она вдоль побережья Адриатического моря от черногорской границы до владений Греции, а на востоке область расселения албанцев простирается за Ускюб (Скопье). Следовательно, Тройственный союз может включить в границы Албании почти всю западную половину Европейской Турции. Фактически под видом Албании Австрия при поддержке своих союзников пытается сохранить Турцию, сведя к нулю все результаты побед сербов и черногорцев2. Пессимизма большинства российских газет не разделяли кадетские издания, полагавшие, что выход к морю не является жизненно важным для Сербии вопросом, ради которого можно было бы ставить на карту мир и спокойствие всей Европы. «Нельзя рисковать общеевропейской войной изза такого территориального расширения Сербии, которое вовсе не 1 2 Русское слово. 1912. 8 дек. Русское знамя. 1912. 14 дек., 23 дек. 195 составляет conditio sine qua non1 ни ее экономического, ни политического развития»2, - писали «Русские ведомости», призывавшие Белград к умеренности. «Профессорская газета» считала благом для самих сербов, что они не получат Северную Албанию. «Оцивилизовать албанских дикарей» - эта миссия не по силам сербскому народу, который к тому же имеет совсем другие национальные задачи. Королевство Карагеоргиевичей могло бы подавиться таким куском, как Албания, - писали «Русские ведомости», напоминая, что крушение власти турок на Балканах началось именно благодаря этому неспокойному народу, восставшему в 1911 г. Албанцы вообще не способны пока к государственному строительству; их порядки – это анархия. А потому Австрия и Италия, взявшиеся за построение государственности у албанских племен, неизбежно столкнутся с непреодолимыми трудностями. «Проведенное Австрией решение албанского вопроса было лишь фикцией, и еще долго этот обломок великого “восточного вопроса” будет считаться проклятым в кругу европейских дипломатов»3. Российская пресса обращала внимание на чрезвычайную сложность определения границ Албании по этническому принципу, подчеркивая, что вследствие этого основным доводом в спорах на Лондонской конференции будет сила государств, отстаивающих то или иное решение об албанских границах. «Спорить будут не силой аргументов, а аргументом силы» 4, писало в данной связи «Новое время». В декабре 1912 г. и первые месяцы 1913 г., когда на Лондонской конференции шла борьба за определение границ албанского государства, русские газеты и журналы подчеркивали, что попытки Бальхаусплатц включить в состав Албании большую часть Старой Сербии (Призренский и Ипекский санджаки) должны встретить решительный отпор со стороны дипломатии Тройственного согласия. непременное условие (лат.) Русские ведомости. 1912. 30 нояб. 3 Русские ведомости. 1913. 23 апр. 4 Новое время. 1912. 13 дек. 1 2 196 На важность вопроса о границах Албании указывали октябристы, считавшие, что решение этого вопроса продемонстрирует, является ли Австрия полновластной хозяйкой на Балканах. «Голос Москвы» выражал твердое убеждение, что дальнейшие уступки Антанты Австрии, ясно показавшей, что целью ее являются новые территориальные захваты на Балканах, крайне опасны, так как они не только не умиротворяют Вену, но, напротив, подталкивают ее к выдвижению новых требований. «Давно пора было убедиться в том, что аппетиты Австрии растут по мере их насыщения и что политика уступок по отношению к ней – самая опасная политика»1. Ту же опасность отмечало и «Русское слово», писавшее, что невозможно предугадать, где остановится дипломатия двуединой империи, поскольку удовлетворение одного притязания Австрии вызывает появление нового, еще более наглого и необоснованного. В результате графу Л. Берхтольду удается шаг за шагом урезать приобретения Сербии и Черногории. По мнению «Русского слова», дипломатия стран Антанты совершила ошибку, согласившись с австрийским намерением рассматривать последовательно отдельные спорные вопросы по Балканам вместо того, чтобы разрешить ближневосточный вопрос в целом на конференции. В январе 1913 г. газета И.Д. Сытина писала, что следует исправить эту ошибку, заставив Австрию «раскрыть теперь же свои карты»2. Обращаясь к проблеме будущего государственного устройства Албании, русская пресса подчеркивала, что необходимо выработать такую организацию, которая пресекла бы всякую возможность превращения Албании в австрийскую провинцию. По мнению ряда российских газет, оптимальным вариантом могло бы стать сохранение Албании под номинальной властью турецкого султана. Как указывало «Новое время», это избавило бы державы Антанты от еще одной проблемы необходимости подыскивать кандидата на албанский трон. Этими 1 2 Голос Москвы. 1913. 16 февр. Русское слово. 1913. 10 янв. 197 кандидатами могут быть либо абсолютно чуждые Албании иностранные принцы, либо наиболее влиятельные вожди местных албанских кланов. Выбор как из тех, так и из других таит в себе большие опасности. Поскольку утверждение в Албании представителя какой-либо европейской династии зависит в значительной степени от Вены и Рима, то в результате может оказаться, что правителем Албании станет не самый достойный, «а более покладистый – тот, кто сумеет заранее и оптом продать свою страну влиянию соседей»1. Выбор же из вождей местных племен еще более сложен: он наверняка будет сопровождаться междоусобной войной, так как ни один клан в Албании не силен настолько, чтобы претендовать на власть в масштабах всей страны. По мнению русской прессы, единственный выигрыш, который могли получить державы Антанты от создания Албании, заключался в усилении соперничества между австрийцами и итальянцами за влияние в албанских землях и за преобладание на Адриатическом море. Раздел Албании между Австрией и Италией, указывалось на страницах русских газет, чрезвычайно осложнен тем обстоятельством, что обе эти державы претендуют на албанский порт Валона, контроль над которым позволяет господствовать на Адриатике и существенно усилить свои позиции в Восточном Средиземноморье. По словам «Русских ведомостей», «вопрос о принадлежности Валоны напоминает для Австрии и Италии вопрос о принадлежности Дарданелл и Босфора для России»2. «Утро России» в свою очередь предполагало, что в ходе борьбы за Албанию победителями выйдут австрийцы, для которых Валона, этот «адриатический Гибралтар», имеет, якобы, большее значение, чем даже столица государства Вена3. Позиция Австро-Венгрии в румыно-болгарском споре из-за Добруджи в оценках российской прессы. Опасность перерастания Балканской войны в общеевропейскую таили в себе не только австрийские Новое время. 1912. 14 дек. Русские ведомости. 1913. 5 апр. 3 Утро России. 1913. 17 апр., 12 сент. 1 2 198 требования к Сербии уйти с Адриатического побережья, но и румынские претензии к Болгарии. Румыния была неприятно удивлена и обеспокоена быстрым поражением армии Османской империи и усилением Болгарии, которая после блестящих побед под Кирк-Килисе и Люлебургасом, казалось, заняла место балканского гегемона, став самой сильной в военном отношении страной Юго-Восточной Европы. Быстрые победы союзников застали Бухарест врасплох. Румынское правительство надеялось на затяжное противостояние на Балканах и на поражение маленьких балканских государств. В этом случае в Бухаресте были готовы продиктовать Болгарии условия, при которых Румынское королевство сохранит нейтралитет: уступка города Силистрии и большей части принадлежавшей болгарам Южной Добруджи. Румыны желали присоединить Силистрию еще в ходе русскотурецкой войны 1877-78 гг., в которой Румыния принимала участие на стороне России. Однако по Берлинскому трактату 1878 г. румыны получили только северную часть области Добруджи с городом Констанцей (получив тем самым выход к Черному морю), Южная Добруджа с Силистрией была включена в состав болгарского государства. Кроме того, на Берлинском конгрессе было принято решение о возвращении России отторгнутых от нее после Крымской войны двух уездов Бессарабии – Измаильского и Килийского - оказавшихся в 1856 г. в составе Молдавского княжества, а в 1862 г. (после объединения Молдавии и Валахии) в составе Румынии. Бухарест был очень недоволен как решением вопроса о Силистрии, так и возвращением России части бессарабской территории1. В дальнейшем румыны неоднократно заявляли о желании исправить румыно-болгарскую границу, передвинув ее на юг. Начиная с 1880-х гг. это придунайское государство двигалось в фарватере политики АвстроВенгрии, с которой правительство Й. Брэтиану в октябре 1883 г. Виноградов В.Н. Румыния: от союза с Россией к союзу с Центральными державами // В «пороховом погребе Европы». 1878-1914. М., 2003. С. 135-164. 1 199 заключило секретный антирусский союз1. Чтобы теснее привязать Румынию к Тройственному союзу и отвлечь внимание румынской общественности от тяжелого положения трансильванских румын, Вена и Будапешт постоянно подогревали в Румынии антирусские и антиболгарские настроения, направляя внешнеполитическую активность румынского государства на восток (в сторону российской Бессарабии, населенной родственными румынам молдаванами) и на юг, в сторону болгарской Добруджи. Удобный момент для предъявления требований к Болгарии настал во время Первой Балканской войны, когда все вооруженные силы Болгарии были задействованы на фракийском театре войны с Турцией, а граница с Румынией была совершенно открыта для вторжения румынских войск. 3 ноября 1912 г. правительство Т. Майореску заявило, что Румыния будет требовать территорию от Туртукая до Балчика как компенсацию за благожелательный нейтралитет. Весомость румынским претензиям к Болгарии придавала и позиция, занятая австрийской дипломатией в конфликте из-за Добруджи. В начале ноября 1912 г. председатель Народного собрания Болгарии С. Данев отправился в Будапешт, где в это время находился император Франц Иосиф и наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд, с целью через Австро-Венгрию повлиять на Румынию, убедив румын отказаться от своих необоснованных притязаний на Добруджу. Хотя Данев и встретил в Будапеште весьма любезный прием, однако, его миссия завершилась безрезультатно. Император, эрцгерцог и министр иностранных дел АвстроВенгрии Л. Берхтольд в беседах с болгарским политиком обещали лишь воздействовать на Румынию, чтобы она не прибегала к крайним средствам для отстаивания своих требований. Сами же эти требования румын в Австро-Венгрии не рассматривали как необоснованные2. 1 2 Die Habsburgermonarchie 1848-1918. Bd. VI. 2. Teil. S. 308-314. ÖUAP. Bd. 4. № 4362; GP. Bd. 33. № 12357, 12368. 200 На Бальхаусплатц желали сближения между Болгарией и Румынией, стремясь таким образом отдалить болгар от Балканского союза и вовлечь эту страну в орбиту политики австро-германского блока, с которым Румыния была давно и, как тогда казалось, прочно связана. Поэтому австрийская дипломатия желала предотвратить вооруженное столкновение между Румынией и Болгарией. Берхтольд уговаривал болгарское правительство пойти навстречу Бухаресту и обеспечить нейтралитет Румынии, сделав ей некоторые территориальные уступки. Одновременно, чтобы не раздражать болгар и не вызвать их недовольства, глава австрийской дипломатии в неофициальном порядке заявил болгарам, что Австрия готова поддержать болгарские притязания на Салоники, на которые претендовали также и греки1. Позицию российской дипломатии в болгаро-румынском споре из-за Добруджи определяли, прежде всего, два обстоятельства. Во-первых, российская дипломатия при С.Д. Сазонове стремилась к улучшению отношений с Бухарестом, остававшихся после Берлинского конгресса холодными и отчужденными. Как свидетельствует сам Сазонов, предупредительное отношение России к вопросу об обеспечении безопасности дунайской границы Румынии должно было стать «отправной точкой» румыно-российского сближения, которому на протяжении сорока лет мешали Вена и Берлин, поддерживавшие антирусскую пропаганду в Румынии и раздувавшие страхи румынского общества перед огромным восточным соседом2. Такое сближение Румынии с Россией и другими странами Антанты неизбежно привело бы к переориентации внешнеполитической активности молодого балканского государства с южного (Добруджа) и восточного (Бессарабия) на западное направление – в сторону венгерской Трансильвании и австрийской Буковины с их преобладающим румынским населением. 1 2 Жогов П.В. Указ. соч. С. 232-233. Сазонов С.Д. Указ. соч. С. 127. 201 Во-вторых, министерство иностранных дел России опасалось военного вмешательства Румынии в войну Балканского союза с Турцией, что поставило бы Болгарию и ее союзников в очень сложное положение и, кроме того, грозило вмешательством Австрии, связанной с Бухарестом военным союзом. последующих Чтобы не допустить политических этого осложнений, вмешательства необходимо и было дипломатическим путем решить болгаро-румынские разногласия из-за Добруджи, - даже за счет некоторых уступок со стороны Софии. В результате российская дипломатия заняла несколько двусмысленную позицию: не отвергая саму идею территориальных компенсаций для Румынии за счет Болгарии, она стремилась ограничить эти компенсации минимумом и на этой основе найти мирное решение болгаро-румынского спора. Сначала болгары отказались рассматривать румынские требования. Однако борьба России и Австро-Венгрии за симпатии Румынии облегчала румынам решение их задач. «Исход российско-австрийского соперничества за лояльность Бухареста зависел от их вклада в достижение румынских целей»,1 - подчеркивает в данной связи Э. Россос. Поэтому российское министерство иностранных дел советовало правительству И. Гешова не отвергать полностью румынские притязания и решить спор компромиссом, который в тех условиях означал большие или меньшие территориальные уступки со стороны Болгарии. 6 (19) февраля 1913 г. представители шести великих держав на Лондонской конференции обратились к правительствам Румынии и Болгарии с предложением передать спор между двумя странами на решение великих держав. Результатом медиации великих держав, во время которой страны Тройственного союза настаивали на принятии румынских требований во всем их объеме, а страны Антанты стремились уменьшить румынские аппетиты, стало подписание 25 апреля (8 мая) 1913 г. Санкт1 Rossos A. Op. cit. P. 140. 202 петербургского протокола (подписан С.Д. Сазоновым и послами пяти великих держав в России). Решения, зафиксированные в Санктпетербургском протоколе, не удовлетворили ни Болгарию, ни Румынию. Болгарам пришлось отказаться от крупного города Силистрии с трехкилометровой зоной вокруг него, румынам же пришлось довольствоваться присоединением лишь одного этого города – все остальные территориальные претензии Бухареста на болгарскую Добруджу были отклонены великими державами1. В результате обе стороны чувствовали себя обиженными: румыны считали, что они получили слишком мало, а болгары – что они потеряли слишком много. Тем не менее, непосредственная опасность румынского вторжения в пределы Болгарии была устранена. Русская пресса уделяла существенное внимание румынским претензиям к Болгарии и роли Австрии в этом конфликте. Особенно активно обсуждалась эта тема в январе-феврале 1913 г., когда шли оживленные переговоры между Софией и Бухарестом о предоставлении румынам «компенсаций» за присоединение болгарами завоеванных у турок фракийских и македонских земель и когда конфликт между двумя странами достиг опасной черты. Российская общественность понимала, что локальный румыно-болгарский конфликт может легко перерасти в общеевропейскую войну, поскольку Румыния находилась в военном союзе с империей Габсбургов, а Россия традиционно имела тесные связи с Болгарией. Кадетская «Речь», отмечавшая, что Австро-Венгрия сделала Румынию «той ширмой, из-за которой она систематически старается создать повод для осложнений на Балканах»2, высказывала предположение, что вторжение румынской армии в пределы Болгарии может стать тем камнем, который вызовет лавину общеевропейской войны. Если Бухарест решится на этот рискованный шаг, то это будет 1 2 Жебокрицкий В.А. Указ. соч. С. 143-147. Речь. 1913. 5 февр. 203 означать одно: в Вене момент для провоцирования России считают благоприятным. С кадетами в этом вопросе были согласны октябристы, также опасавшиеся перерастания румыно-болгарского конфликта в большую войну с участием великих держав. «В готовящейся европейской войне Румынии будет принадлежать роль застрельщика»,1 - писал «Голос Москвы», не сомневавшийся, что Россия ответит на румынский удар в тыл Балканскому союзу введением войск в Молдавию и Валахию. Правда, русская пресса указывала в это время и на наметившийся поворот общественных настроений в Румынии в сторону от Австрии и Германии, отмечая, что Бухарест стоит теперь на распутье между Тройственным союзом, с одной стороны, и Антантой и Балканским союзом, с другой. От того, каким образом будет решен румыно-болгарский спор, мирным соглашением или же военным путем, зависит весь дальнейший курс румынского государства. Выступив с оружием в руках против болгар, румыны тем самым навсегда привяжут себя к империи Габсбургов с ее антиславянской и антироссийской политикой; мирное же решение спора из-за Силистрии открывает для румын перспективу вступления в будущем в Балканский союз на правах полноправного члена и возможность, опираясь на него, бороться за освобождение своих соплеменников в Трансильвании, подвергающихся насильственной мадьяризации. Подчеркивание бедственного положения румын в венгерской части империи Габсбургов было лейтмотивом всех статей в русской прессе, посвященных политике Румынии. Таким образом, русская пресса хотела «открыть глаза» румынам на то, что «естественным» направлением экспансии молодого румынского государства могут быть только области к западу от Карпатских гор, присоединение которых возможно лишь в союзе с Россией и другими странами Антанты. «Идти на их выручку (румын, проживающих в Венгрии – Б.К.) – национальная задача Румынии», 1 Голос Москвы. 1913. 6 февр. 204 указывал «Голос Москвы». Октябристы отмечали, что Румыния в одночасье превратилась в важный фактор европейской политики: «все за ней ухаживают, все норовят на ней жениться». От того, с кем Румыния пойдет в будущем, «зависит чрезвычайно многое»1. «Новое время» отмечало, что перетягиванию Румынии на сторону Антанты содействует всегда существовавший разлад между германофильскими симпатиями короля Кароля I и придворных сфер и настроениями широких кругов румынского общества, традиционно симпатизирующих Франции как романской державе. Последняя же война, продемонстрировавшая силу объединившихся балканских народов и слабость Австрии, не сумевшей получить ничего из османского наследства, дала еще больший толчок к изменению общественных настроений в Румынии: там все громче звучат голоса, призывающие к объединению с победоносным Балканским союзом. В Вене уже успели оценить опасность намечающегося поворота – если не официальной румынской политики, то, по крайней мере, общественного мнения этой страны. «Новое время» не сомневалось, что за идеями о компенсациях Румынии за счет болгарской Добруджи стоит Бальхаусплатц. Столкнуть Румынию и Болгарию, ликвидировав возможность перехода Румынии на сторону Балканского союза, отвлечь внимание румынского общества от «естественных национальных задач», связанных с судьбой румын Трансильвании и Буковины, направив его на этнически болгарскую и ненужную Румынии область – вот цель очередной австрийской интриги2. Задача русской дипломатии, по мнению «Нового времени», заключалась в том, чтобы не допустить военного столкновения Болгарии и Румынии и разрешить конфликт из-за Силистрии таким образом, чтобы, не отталкивая болгар, привлечь на сторону России симпатии румын. Этого можно достичь в том случае, если Россия предложит румынам ограничиться присоединением укреплений Силистрии. Это было бы 1 2 Голос Москвы. 1912. 7 дек. Новое время. 1912. 18 нояб. 205 справедливо и разумно, поскольку румынские владения в Добрудже действительно не защищены. Но уступка самого 30-тысячного города, населенного болгарами и сыгравшего в истории Болгарии немаловажную роль немыслима для болгар без вооруженной борьбы. Менее оптимистично в отношении румынской политики было настроено «Русское слово», не верившее в возможность разрыва между Бухарестом и Веной. По мнению газеты И.Д. Сытина, России лучше не увлекаться смутными идеями о сближении с Румынией на антиавстрийской основе, так как это только может насторожить болгар. Ничем не оправдываемые претензии румынского правительства к своему южному соседу, выгодные только Австрии, четко демонстрируют, насколько политика Бухареста все еще зависима от указаний с Бальхаусплатц. «Русское слово» считало, что граф Берхтольд не встретил сочувствия своим агрессивным планам ни в Германии, ни в Италии и решил использовать в качестве застрельщика войны с Балканским союзом послушную Румынию. «Двуединые политики решили, что безопаснее загребать жар чужими руками, и в качестве пушечного мяса выдвигаются закулисными режиссерами злосчастные румыны»1. «Русское слово» заявляло, что Россия должна ответить на военные приготовления румын мобилизацией Черноморского флота, а в случае необходимости – начать мирную блокаду румынского побережья. По мнению газеты И.Д. Сытина, достаточно было отступления перед АвстроВенгрией в вопросе о выходе сербов к морю. Если Россия теперь капитулирует перед «ничтожной Румынией», то на ее статусе великой державы можно будет поставить крест. Эта газета призвала страны Антанты положить конец политике международного шантажа, которую проводят страны Тройственного союза и связанная с ними Румыния. Вымогательства становятся отличительной чертой политики «почтенной 1 Русское слово. 1912. 17 окт. 206 авантюристской кампании, именуемой тройственным союзом»1. Из-за действий Берлина, Вены, Рима и Бухареста международное право, считало «Русское слово», полностью выхолащивается и заменяется правом сильного, «или, вернее, наглого», поскольку по всем показателям мощи страны Тройственного союза уступают странам Антанты, но зато превосходят их в алчности, энергии и дерзости в достижении своих целей. На особый стиль дипломатии стран Тройственного союза, основанный не на взаимных уступках, а на принуждении и запугивании войной своих оппонентов, обращала внимание и газета «Новое время». В январе 1913 г. она писала: «На опыте с Боснией, Марокко, Триполи Тройственный союз убедился, что в Европе побеждает не сильный, а смелый… Весь расчет дипломатии Тройственного союза основан на игре с психологией своих противников»2. Общеевропейское столкновение таит в себе огромные риски в первую очередь для Германии, Австро-Венгрии и Италии, зажатых группировки с обеих сторон и не обладающих державами достаточными противоположной экономическими и человеческими ресурсами для ведения продолжительной войны. Однако, наступая и не встречая сопротивления, они убеждаются, что могут добиться своих целей, не рискуя ничем, кроме денежных издержек на усиление своих армий и флотов. По мнению «Нового времени», эта азартная игра с постоянным повышением ставок очень опасна, так как невозможно предсказать, за какой чертой истощится миролюбие стран Антанты и дальнейшее отступление станет для них невозможным. Миссия князя Г. Гогенлоэ и ликвидация мобилизационного кризиса в русско-австрийских отношениях. Содержание мобилизованных войск на границе дорого обходилось как России, так и Австрии, но для последней – ввиду ее тяжелого финансового положения и обструкции чешских депутатов в австрийском парламенте, что делало невозможным принятие полноценного бюджета и введение новых налогов 1 2 Русское слово. 1912. 30 дек. Новое время. 1913. 18 янв. 207 – мобилизационные меры, предпринятые осенью 1912 г., были особенно тяжелы и разорительны (к январю 1913 г. в Галиции против России было сосредоточено 600 тыс. войск и более 200 тыс. на сербской границе). Министерство финансов Австро-Венгрии испытывало в эти месяцы острый недостаток в средствах и вынуждено было прибегнуть к заключению крупного внешнего займа. Министр финансов Цислейтании (австрийской части империи Габсбургов) Залеский в середине декабря 1912 г. обращал внимание императора Франца Иосифа и министра иностранных предпринятых дел Берхтольда военных мер на для крайнюю обременительность государственных финансов: предназначенные для усиления армии средства составляли почти половину всего годового бюджета Австро-Венгрии1. К тому же в самой австро-венгерской армии, среди рядовых и офицеров, представлявших славянские народности империи Габсбургов (чехов, словаков, хорватов, словенцев), росло недовольство агрессивными действиями правительства в отношении югославянских балканских государств и перспективой войны с Сербией, Черногорией и, возможно, Россией из-за границ Албании. В некоторых армейских частях начались волнения, грозившие перерасти в бунты (например, в Далмации в ноябре 1912 г.). Раздавались призывы: «Долой Франца Иосифа!», «Долой Венгрию!», «Долой Австрию!», «Да здравствует король Никола!», «Да здравствует король Петр!»2. В этих условиях в Вене все больше склонялись к прекращению чрезвычайных военных приготовлений, по крайней мере, на русской границе в Галиции. Тем более что главная цель австрийской дипломатии – выдавливание сербов из Северной Албании – уже была достигнута. Чтобы побудить Россию вернуть войска к нормальному составу мирного времени, в Петербург в конце января 1913 г. был отправлен со 1 Williamson S. Austria-Hungary and the Origins of the First World War. London, 1992. P. 131. Plaschka R.G. Serbien und die Balkankriege als Motivationselemente in der österreichisch-ungarischen Armee // Les Grandes Puissances et la Serbie a la Veille de la Premiere Guerre Mondiale. Beograd, 1976. S. 81-93. 2 208 специальной миссией полковник австро-венгерской армии князь Г. фон Гогенлоэ, занимавший с 1902 по 1907 гг. должность военного агента в России. С собой он вез собственноручное письмо императора Франца Иосифа к Николаю II, в котором император Австрии и король Венгрии уверял русского царя в своих мирных намерениях и подчеркивал, что чрезвычайные военные меры в Галиции имеют оборонительный характер, предприняты на случай неожиданных событий и не направлены против России1. 21 января (3 февраля) князь встретился с царем в СанктПетербурге. В тот же день германский император Вильгельм II отправил Николаю II письмо, в котором также пытался убедить царя в миролюбии Австрии и отсутствии у нее каких-либо аннексионистских планов на Балканах. «Разумеется, Австрия как ближайшая соседка тех государств, должна следить за тем, что там делается. Но я вынес впечатление, что, поступая так, она ничего не потребует для себя, а только ищет уверенности в том, что карта Европы не подвергнется изменениям, которые в будущем могли бы стать для нее опасными», - писал кайзер2. Результатом миссии Гогенлоэ и личного влияния Вильгельма на Николая II стало опубликование 26 февраля (11 марта) 1913 г. в России и Австрии идентичных коммюнике, в которых заявлялось о прекращении чрезвычайных военных мер на австро-русской границе. Такое урегулирование мобилизационного кризиса было для Австро-Венгрии весьма выгодно, поскольку демобилизации подлежали лишь войска в Галиции, но не на сербской границе, где Вена в марте даже усилила свои военные приготовления. Мобилизованные в Боснии и Южной Венгрии 15й и 16-й корпуса продолжали угрожать Сербии и Черногории, оставаясь важным силовым аргументом в политической игре Вены. Игнатьев А.В. Внешняя политика России. 1907-1914: Тенденции. Люди. События. М., 2000. С. 169. Переписка Вильгельма II с Николаем II. 1894-1914 гг. / Предисл. М.Н. Покровского. М., Пг., 1923. С. 199. 1 2 209 Понимая несоразмерность предпринимаемых Австрией и Россией мер, российское министерство иностранных дел дополнило коммюнике 11 марта сообщением телеграфного Осведомительного агентства, в бюро котором Санкт-Петербургского говорилось следующее: «Осведомительное бюро уполномочено заявить, что из объяснений с Венским кабинетом выяснилось, что Австро-Венгрия не питает никаких агрессивных видов против своих южных соседей»1. Как отмечает П.В. Жогов, это дополнение было опубликовано по инициативе С.Д. Сазонова, которому оно было необходимо, «так как известным образом оправдывало перед южными славянами отмену военных мер на границе с Австрией в то время, как последняя держала вооруженный кулак на юге»2. Тем не менее, мартовская демобилизация (оказавшаяся для Австрии лишь частичной) сняла непосредственную угрозу военного столкновения России и Австрии, несколько ослабив международную напряженность. 21 марта стало известно об увольнении в запас задержанных с осени 1912 г. в России 350 тысяч нижних чинов старшего срока службы. Вскоре был опубликован указ Франца Иосифа об увольнении резервистов в трех корпусах в Галиции. Известие о прибытии в Россию личного посланника Франца Иосифа сначала вселило в российское общество надежду на скорую нормализацию ситуации в Европе, остававшуюся взрывоопасной вследствие поведения Австро-Венгрии. На страницах газет высказывались осторожные предположения о готовности Вены отказаться от своей антисербской позиции и после достигнутого на Лондонской конференции успеха не препятствовать дальнейшему территориальному расширению балканских победителей. Залог мирного разрешения балканского кризиса российские издания усматривали в личности самого Франца Иосифа, которому, якобы, были чужды 1 2 воинственные авантюрные планы австрийских «ястребов», Биржевые ведомости. 1913. 26 февр. Жогов П.В. Указ. соч. С. 294. 210 группировавшихся вокруг начальника генштаба Хётцендорфа и эрцгерцога Франца Фердинанда. «Престарелый, всеми чтимый монарх не может желать омрачения второй половины своей жизни кровавыми испытаниями. Его именное послание должно заключать в себе весть мира»1, - писало «Новое время». «Утро России» приветствовало прибытие в Петербург принца Гогенлоэ как «явное доказательство поражения австрийской военной партии»2. Эта газета противопоставляла Австрию «разумную, верную политической корректности и умеренности своего венценосного вождя», Австрии воинственной, «бряцающей оружием», олицетворяемой фигурой наследника престола. Однако, когда 26 февраля (11 марта) 1913 г. стали известны условия русско-австрийского соглашения о демобилизации, подавляющее большинство русских газет оценило его негативно, поскольку соглашение это не ликвидировало опасность вторжения войск дуалистической монархии в пределы Сербии. Русская пресса усмотрела в нем очередную ненужную уступку российского министерства иностранных дел Австрии, которая гораздо больше, чем Россия была заинтересована в прекращении мобилизационного кризиса. Она напоминала, что мобилизация русских войск на границе с Австро-Венгрией была демонстрацией поддержки Россией балканских союзников. Теперь роспуск русских запасных на галицийской границе развяжет руки австрийской дипломатии и спасет Дунайскую монархию от перспективы финансового банкротства. «Наша демобилизация совершенно неравноценна с демобилизацией австрийской. Преимущество остается на стороне Австрии», - писало «Новое время». Приписку Осведомительного бюро об отсутствии у Австрии агрессивных замыслов в отношении южных соседей суворинская газета называла «канцелярской справочкой», не имеющей никакого значения3. «Утро России» также было уверено, что на австрийское Новое время. 1913. 20 янв. Утро России. 1913. 24 янв. 3 Новое время. 1913. 28 февр. 1 2 211 обещание не предпринимать ничего враждебного против Сербии и Черногории полагаться нельзя: наивно доверять правительству, «в котором свято придерживаются дипломатических заветов Меттернихов, Андраши и Эренталей»1. Соглашение о демобилизации газета расценила как очередную победу Австрии и как новую политическую ошибку России, которую нельзя объяснить ничем иным, кроме традиционного стремления российской дипломатии проявлять миролюбие во что бы то ни стало. Достигнутое в результате миссии Гогенлоэ решение мобилизационного кризиса не вселяло оптимизма и в кадетов, обращавших внимание на то, что Австрия не отказалась от давления на Белград. Более того, в последнее время Бальхаусплатц предъявил требование уже к черногорцам – снять осаду крепости Скутари, которая по решению Лондонского совещания послов должна войти в состав будущей Албании. Не отказались в Вене и от идеи проведения свободного железнодорожного пути через территорию Сербии к Салоникам. «Все это показывает, что трудности не только не ликвидированы решением о демобилизации, но в значительной степени этим решением вовсе и не затронуты» 2, - писала газета «Речь», приходившая к выводу, что нельзя говорить об ослаблении военной опасности, исходящей от Дунайской империи. «Московские ведомости» были уверены, что примирение России и Австрии не может быть долговечным - слишком различны их интересы на Балканах. Обе державы поддерживают в этом регионе разные враждебные друг другу силы: империя Габсбургов – Турцию, Румынию и Албанию, Россия – государства Балканского союза. «Австрия, в каких бы случайно дружественных отношениях мы с ней ни находились, по существу своему представляет опаснейшего и сознательного врага России. Она держится тем, что нам враждебно, она уничтожает все, что нам дружественно, нужно и полезно»3. «Московские ведомости» считали, что причина этого не в Утро России. 1913. 28 февр. Речь. 1913. 28 февр. 3 Московские ведомости. 1913. 30 марта. 1 2 212 субъективных факторах, а в самих условиях существования Дунайской монархии. Поэтому, несмотря на официальные заявления Бальхаусплатц о дружеских чувствах императора Франца Иосифа к российскому самодержцу и стремлении сохранить мир, газета Л.А. Тихомирова не придавала этим декларациям существенного значения. Прочный мир, по ее мнению, возможен только в том случае, если Австрия не будет мешать странам Балканского союза, стремящимся обеспечить за собой плоды победы над «турецким вурдалаком». Пожалуй, только либеральные «Русские ведомости», которым были чужды славянофильские и экспансионистские идеи и которые крайне негативно относились к возможности втягивания России в балканский конфликт, выражали удовлетворение в связи с русско-австрийским соглашением о демобилизации. «Оно освобождает нас от опасности войны из-за Дураццо и Скутари, и потому мы его приветствуем»1. Российская пресса о политике Австро-Венгрии и Германии в период Скутарийского кризиса. Война на Балканах, возобновившаяся 21 января (3 февраля) 1913 г. после двухмесячных безрезультатных переговоров в Лондоне, не принесла коренного перелома в пользу Турции. Напротив, турки продолжали терпеть поражение за поражением: 21 февраля (6 марта) греки овладели Яниной, а 13 (26) марта после трехдневного штурма, предпринятого болгарами и помогавшими им сербами, пал Адрианополь. На Балканах оставалась только одна турецкая укрепленная позиция – крепость Скутари (Шкодер) на севере Албании, которую осаждали черногорцы. Сначала российская дипломатия выступила за присоединение Скутари и равнины, расположенной между Скутарийским озером и рекой Дрин, к Черногории. Однако уже в начале января 1913 г. представитель России в Лондоне А.К. Бенкендорф получил от С.Д. Сазонова инструкции уступить в вопросе о Скутари в обмен на австрийские уступки 1 Русские ведомости. 1913. 2 марта. 213 относительно северо-восточных границ Албании. Тем самым стало возможным достижение великими державами консолидированной позиции по албанским границам1. 9 (22) марта 1913 г. правительства шести великих держав призвали черногорцев и помогающих им сербов снять осаду Скутари, прекратить боевые действия на территориях, отходящих к Албании, и немедленно вывести оттуда свои войска. Хотя великие державы твердо решили присоединить Скутари к будущему албанскому государству, однако, черногорская армия продолжала осаждать эту крепость, не обращая на решение держав никакого внимания: в Цетинье хотели поставить державы перед свершившимся фактом захвата черногорскими войсками Скутари и всей прилегающей к Скутарийскому озеру долины. Король этого маленького балканского государства Николай Негош надеялся, что противоречия между Тройственным союзом и Антантой сделают невозможным коллективное давление держав на Черногорию с целью принудить ее передать Скутари албанцам. В Австро-Венгрии такое упорство крошечной страны вызывало крайнее раздражение. Вена предлагала остальным державам осуществить меры военного принуждения против строптивых черногорцев, угрожая в случае отказа держав самой принудить Черногорию к выполнению решений Лондонской конференции2. «Протест Австрии против присоединения Скутари к Черногории был так резок и решителен, что было ясно, что венский кабинет решится на все, лишь бы помешать этому завоеванию»3, - отмечает Е.В. Тарле. Снова вырисовывалась перспектива единоличного военного выступления Австрии на Балканах, казалось, устраненная в декабре 1912 г. после удовлетворения австрийского требования создать отдельную Албанию и не пустить сербов к Адриатике. 1 Bridge F.R. Great Britain and Austria-Hungary 1906-1914. P. 201. Treadway J. The Falcon and the Eagle. Montenegro and Austria-Hungary, 1908-1914. West Lafayette, 1983. P. 139. 3 Тарле Е.В. Европа в эпоху империализма. 1871-1919 // Тарле Е.В. Сочинения в 12-и томах. Т. 5. М., 1958. С. 210. 2 214 Таким образом, весной 1913 г. новый конфликт – на этот раз австрочерногорский – снова угрожал европейскому миру. Чтобы не допустить военного вмешательства Австрии в Балканскую войну и сохранить единство действий европейских держав в ближневосточном вопросе, российское министерство иностранных дел выступило с инициативой оказать совместное давление на Черногорию, организовав у ее берегов в Адриатическом море демонстрацию флотов всех великих держав1. 18 (31) марта 1913 г. решение о проведении такой демонстрации было принято всеми участниками Лондонской конференции послов. 28 марта (10 апреля) 1913 г. перед черногорской гаванью Антивари появились боевые корабли великих держав, за исключением России, которая хотя и одобрила проведение этой акции устрашения, но отказалась посылать свои суда против Черногории. Эта демонстрация повлияла на Сербию (правительство Н. Пашича приняло решение прекратить доставку под Скутари подкреплений), но не на Черногорию, не оставлявшую надежд на захват и присоединение крепости, судьба которой неожиданно стала главной проблемой европейской политики. Австрийское давление на Черногорию, ультимативные требования к Цетинье снять осаду Скутари, прозвучавшие сразу же после русскоавстрийского соглашения о демобилизации, были расценены русской прессой как еще одно доказательство крайней двуличности и коварства австрийской политики. «Шестьдесят лет назад Австрия удивила мир своей неблагодарностью, а теперь преемники Меттерниха поражают Европу своим вероломством… Двуединые церберы, наконец, сорвались с цепи и кинулись на маленькую Черногорию, истекающую кровью у твердынь Скутари»2, - писало «Русское слово», убежденное, что австрийский ультиматум означает поражение российской дипломатии. Теперь становится ясно, что Россия поторопилась свернуть чрезвычайные военные приготовления на галицийской границе, а приписка Санкт1 2 Жогов П.В. Указ. соч. С. 330. Русское слово. 1913. 13 марта. 215 Петербургского телеграфного агентства о миролюбии Австро-Венгрии после появления ультимативных требований к Черногории ставит российскую дипломатию в крайне неловкое положение. «Русское слово» полагало, что выходом из возникшего политического кризиса может быть заявление балканских союзников о том, что они готовы подчиниться воле Европы и отказаться от Скутари. Пусть лучше черногорцы уступят концерту европейских держав, чем одной Австрии. Тем более что, как ни тяжел для черногорцев отказ от вековых мечтаний о возвращении древней столицы своего государства, все же Скутари не представляет для них жизненно важного интереса. Правда, за такую уступку королевство Негошей должно получить от держав солидную компенсацию - остальную территорию Скутарийского санджака к северу от реки Дрин. Любое другое решение «Русское слово» считало неприемлемым и оскорбительным для государства, первым вступившего в неравную схватку с Османской империей в октябре 1912 года. Не одно «Русское слово», но все наиболее влиятельные газеты и журналы России того времени характеризовали поведение Австрии в скутарийском вопросе как чрезвычайно дерзкое и возмутительное. М.О. Меньшиков в «Новом времени» писал, что благодаря поведению империи Габсбургов и ее клеврета Румынии Лондонская конференция из переговоров между победителями и побежденным превращается в «какуюто международную ярмарку», на которой заявляют свои претензии и невоевавшие государства. Австро-Венгрия при этом собирается сыграть в Балканской войне роль экспроприатора чужого достояния1. «Московские ведомости» считали, что Дунайская монархия сознательно ведет дело к развязыванию общеевропейского конфликта2. После блестящих побед Балканского союза, когда, кажется, Салоники навсегда уплывают из рук Австрии, для Вены важно втравить европейские державы в большую войну и, воспользовавшись начавшимся хаосом, 1 2 Новое время. 1913. 12 марта. Московские ведомости. 1913. 22 марта. 216 урвать себе еще какой-нибудь кусок балканской территории. «В роли же всеобщего обморачивания Австрия не знает себе соперников…и хотя на полях битвы ее всегда расколачивают, но в результате она непременно чтонибудь получает»1. «Московские ведомости» считали, что великим державам следует организовывать военную демонстрацию не против Черногории, а против Австро-Венгрии, главного возмутителя европейского мира и спокойствия. В этом с «Московскими ведомостями» был солидарен октябристский «Голос Москвы», называвший кризис вокруг Скутари «грандиозным политическим скандалом», а Австрию – «европейским скандалистом», с самого начала балканского конфликта держащим остальные державы под страхом европейской войны. «Политическое хулиганство» Австрии тем более возмутительно, что на Лондонской конференции послов ей уже было сделано немало уступок, теперь уступать должна она. К сожалению, отмечали октябристы, европейская дипломатия поддалась на запугивания и угрозы Австрии, которая на самом деле более всех остальных держав заинтересована в сохранении мира. «Ее политика – это политика зарвавшегося труса, который свою робость и растерянность хочет прикрыть скандалом»2. «Голос Москвы» считал, что нет причин для дальнейшего отступления русской дипломатии, которая должна сделать все, чтобы Скутари остался в руках черногорцев. Другой орган крупной российской буржуазии газета «Утро России» также призывала российское министерство иностранных дел вести себя с австро-германским блоком гораздо более энергично и твердо. «Австриец не уважает нерешительного, колеблющегося партнера в дипломатической игре. Он признает только силу. Он моментально стушевывается, как только противник заговорит властно и определенно»3. Там же. Голос Москвы. 1913. 19 апр. 3 Утро России. 1913. 12 февр. 1 2 217 Многие российские издания с сожалением отмечали, что дипломатии стран Антанты не хватает твердости и настойчивости перед лицом притязаний Тройственного союза. Большую тревогу у русской прессы вызывало, в частности, принципиальное согласие России, Франции и Англии на участие в античерногорских военных демонстрациях. Отмечалось, что это будет означать отказ от главного принципа, которым руководствовались державы с самого начала Балканской войны – принципа невмешательства. Военная операция против Черногории фактически поставит державы на сторону воюющей Турции. По мнению кадетов, главная опасность заключалась в том, что вместе с политикой невмешательства может закончиться и политика территориальной незаинтересованности. Если европейский концерт предоставит Австрии мандат на принуждение Черногории к выполнению решений Лондонского совещания, отмечала «Речь», то фактически он санкционирует австрийскую оккупацию Северной Албании. Это полностью обесценит все прежние российские уступки Австрии, в том числе и согласие на создание албанского государства, поскольку все эти уступки имели смысл тогда, когда страны Антанты и Тройственного союза воздерживались от одностороннего вмешательства в балканский конфликт. «Речь» считала, что, если австрийские войска попытаются обосноваться в районе Скутари – с санкции ли остальных держав или самовольно – Россия должна будет, в свою очередь, также отказаться от политики незаинтересованности и послать к Босфору черноморскую эскадру1. Такие же опасения высказывало и «Русское слово», отмечавшее, что игра в карательные экспедиции воскрешает практику времен Священного союза: причем, как тогда, так и теперь интервенция предпринимается, прежде всего, в интересах империи Габсбургов. Нет никаких гарантий того, что войска той державы, которая выступит в качестве уполномоченного европейским концертом карателя, уйдут с занятых 1 Речь. 1913. 20 марта. 218 территорий после выполнения своей миссии - предупреждала газета И.Д. Сытина. Страны Антанты, согласившиеся на принудительные меры против черногорцев, забыли «как опасно пускать австрийского козла в огород»1. Если подавляющее большинство периодических изданий России относилось сочувственно к борьбе маленького славянского народа за Скутари, то «Земщина» называла действия Черногории ошибочными. Главный редактор этой газеты С.К. Глинка-Янчевский считал, что упорство Цетинье является авантюрой, бессмысленным риском и не вызывается жизненными интересами черногорского народа. Главная цель балканских союзников уже достигнута – вся Европейская Турция с православным населением освобождена. А потому «озорство» Черногории, ставящей Европу перед угрозой большой войны из-за Скутари, является непростительным2. По мнению Глинки-Янчевского, именно теперь, во время балканского кризиса, проявляется вся ошибочность внешнеполитического курса России – ставки на Англию и Францию и отталкивание Германии. Натянутые отношения с Берлином мешают России обуздать дерзость и воинственный задор Австрии. «Установись у нас искренние отношения с Германией, искавшей сближения с нами, - так разве посмела бы какая-то Австрия, вечно всеми битая, проявить и половину своей наглости. Та же Германия сказала бы ей – цыц, ни с места!»3 Германия, о дружбе с которой мечтала черносотенная «Земщина», во время Скутарийского кризиса сыграла немаловажную роль в победе австрийской позиции. В апреле 1913 г., как и за четыре месяца до этого во время кризиса из-за выхода сербов к Адриатике, рейхсканцлер Т. БетманГольвег выступил с открытым предупреждением в адрес России, что в случае австро-русской войны Германия не останется посторонним наблюдателем, а поддержит своего союзника всеми, в том числе военными Русское слово. 1913. 19 марта. Земщина. 1913. 24 марта, 25 марта. 3 Земщина. 1913. 17 марта. 1 2 219 средствами. Его заявления в рейхстаге во время обсуждения нового военного законопроекта 25 марта (7 апреля) 1913 г. были корректны, но весьма определенны: «В качестве верных союзников Австро-Венгрии мы стараемся, насколько возможно, смягчить эту натянутость (в отношениях между Веной и Петербургом – Б.К.), но мы не будем прятать своей головы в песок, и мне нечего говорить о том, что мы докажем нашу верность союзу и за пределами дипломатического посредничества». Бетман-Гольвег подчеркнул, что главная опасность для европейского мира грозит со стороны панславистских кругов России, которых окрылили победы Балканского союза и которые усматривали в победе болгар и сербов над турками одновременно и победу славянства над германизмом1. Реакция большей части русской прессы на заявления главы германского правительства, явно провоцировавшие Австрию сохранять неуступчивость в скутарийском вопросе, была негативной. «Весь обычный аппарат тевтонских воинственных выступлений…вся бутафория германского шовинизма пущена в дело», - писала «Речь»2. По мнению «Утра России», неожиданные заявления Бетман-Гольвега взрывают мирную работу дипломатов на Лондонской конференции и затрудняют компромиссное решение конфликта из-за Скутари. Вместе с тем прогрессисты выражали уверенность, что Берлину невыгодно сейчас начинать общеевропейскую войну, так как не завершена еще реорганизация армии и флота Германии. Поэтому выступление Бетмана, так же как и выступление Бюлова в 1909 г. во время споров из-за аннексии Боснии, нужно рассматривать как стремление политиков с берегов Шпрее запугать Россию и мирным путем вырвать еще один лакомый кусок для Австрии3. М.О. Меньшиков откликнулся на речь германского канцлера статьей «Немецкие претензии»4. Ведущий публицист «Нового времени» отмечал, 1 Verhandlungen des Reichstags: Stenographische Berichte. B., 1913. Bd. 289, S. 4513. Речь. 1913. 27 марта. 3 Утро России. 1913. 28 марта. 4 Новое время. 1913. 28 марта. 2 220 что заявление Бетман-Гольвега об ответственности «панславизма» за сохранение напряженной ситуации в Европе «сразу вскрывает всю психологическую суть воинствующего германизма и обнаруживает затаенную точку зрения, с которой некоторые немцы смотрят на славянство». Презрение к славянам и стремление к их порабощению – вот что, по мнению Меньшикова, характеризует отношение очень многих представителей немецкой национальности к своим восточным соседям. Именно эти чувства лежат в основе двойных стандартов, которые немцы применяют при оценке своих действий и действий славянских народов: объединившись и создав национальное государство при поддержке величайшей из славянских держав России, они напрочь отказывают в праве на аналогичное объединение славянам, а любые проявления славянского сближения и солидарности рассматривают как дерзкий вызов, как угрозу собственным жизненным интересам. Меньшиков приходил к выводу, что «коренное неравенство славянской и германской рас продолжает быть откровенной идеей германской политики». Без тяжелой кровопролитной борьбы немцы никогда не признают славян равными себе. Военное столкновение между славянскими народами, стремящимися к освобождению и достойному месту в мире, и германскими, желающими и дальше эксплуатировать славян, Меньшиков считал вполне вероятным и призывал русское общество энергично готовиться к нему. Как всегда, на фоне остальных газет выделялась прогерманская «Земщина», писавшая в разгар кризиса из-за Скутари, что его мирному разрешению способствует «спокойствие Германии, которая не только не подстрекает Австрию, но сдерживает ее своим авторитетом… В данном случае Германия действует с полной добросовестностью»1. Спустя полтора месяца после выступления Бетман-Гольвега «Московские ведомости» в статье, посвященной встрече Николая II и Вильгельма II в Берлине на бракосочетании дочери кайзера Виктории 1 Земщина. 1913. 21 апр. 221 Луизы, изложили свое видение перспектив развития отношений между Россией и Германией1. Эта монархическая газета подчеркивала, что интересы двух стран нигде не пересекаются. Опасность грозит со стороны Австрии, точнее, со стороны австро-германского союзного договора, который делает русско-германские отношения заложником соперничества России и Австро-Венгрии на Балканах. По мнению «Московских ведомостей», главная ошибка немцев состоит в том, что они сделали ставку на разлагающиеся государства, которые уже ничто не спасет от распада, - Османскую империю и империю Габсбургов. Австрия же, понимая безвыходность своего положения, ведет дело к войне, надеясь не только уничтожить балканские славянские государства, но и отторгнуть от России Украину и Польшу. Поэтому вопрос о войне и мире в Европе зависит в первую очередь от Германии: если Берлин и дальше будет поддерживать и поощрять своего австрийского союзника, то австрийские сторонники превентивной войны против Сербии доведут дело до общеевропейского столкновения. Газета «Новое время» обращала внимание на то, что в немецком обществе отсутствует единство взглядов в отношении поддержки австрийского союзника2. Социал-демократы недвусмысленно выступают против втягивания Германии в войну из-за австрийских интересов. Либеральные круги через подконтрольные им газеты также выражают свое скептическое отношение к авантюрной политике Австрии на Балканах и предостерегают правительство от слепого следования за союзником. Что касается консервативно-националистических кругов Германии, то и здесь по вопросу о военной поддержке империи Габсбургов единства нет. Так, на мюнхенском съезде Пангерманского союза была принята резолюция с упреками в адрес Австро-Венгрии, которая, якобы, делает недостаточно для усиления армии и флота, перекладывая всю тяжесть военных обязательств 1 2 на своего германского союзника. По информации Московские ведомости. 1913. 10 мая. Новое время. 1913. 22 апр. 222 суворинской газеты, только католическая партия «Центра» с ее рупором газетой «Germania» безусловно поддерживала австрийскую политику на Балканах, призывая правительство Бетман-Гольвега содействовать дальнейшей экспансии Габсбургов на юго-востоке Европы. Но именно эти симпатии католических кругов к Австрии вызывают опасения в протестантских землях Германии. Для политиков из протестантских областей империя Габсбургов с момента заключения союзного договора 1879 г. представляет собой вассала, осуществляющего в интересах Пруссии политику германизации собственных славян и призванного сыграть роль аванпоста в германизации славян балканских. Если этот вассал начинает играть в самостоятельную игру, эмансипируясь от власти Берлина, это, по их мнению, становится опасным. «Новое время» предполагало, что именно это различие взглядов на характер и задачи австро-германского союза, существующее в немецком обществе, сдерживает венских шовинистов в их стремлении перейти Рубикон. После выступления Бетман-Гольвега в рейхстаге российская дипломатия решила оказать давление на упрямую Черногорию, склонив ее к уступкам. 29 марта (11 апреля) 1913 г. в российских газетах появилось официальное заявление министерства иностранных дел, в котором говорилось об окончательном и бесповоротном присуждении Скутари Албании и давались настойчивые советы Цетинье примириться с решением великих держав. В этом заявлении содержалась резкая критика поведения короля Николая Негоша, который обвинялся в стремлении вовлечь Россию и европейские державы в войну ради присоединения к своим владениям Скутари1. Фактически это было публичное решительное предостережение Черногории, чтобы она не рассчитывала на поддержку России в своих действиях, направленных на овладение Скутарийской крепостью. 1 Биржевые ведомости. 1913. 29 марта. 223 Русская пресса неоднозначно отреагировала на этот демарш ведомства С.Д. Сазонова. Либерально-кадетские издания в целом поддерживали осторожную линию российского министерства иностранных дел во время Балканской войны, а потому положительно восприняли опубликование заявления, вносящего существенное успокоение в напряженную обстановку. «Речь» использовала его для того, чтобы подчеркнуть полную солидарность Англии, Франции и России в албанском вопросе. Это явно вдохновляло проантантовскую газету, хотя она и находила осуждение действий короля Николая Негоша в официальном заявлении даже чрезмерно жестким. «Русские ведомости» считали, что нельзя рисковать европейской войной, когда главная цель как Балканского союза, так и российской дипломатии достигнута – Австрия навсегда отрезана от Салоник и вынуждена распрощаться с мечтами о территориальном продвижении на юг. Вопрос о принадлежности Скутари казался «профессорской газете» на фоне этого третьестепенным1. Издания же октябристские и прогрессистские выражали недовольство отказом российской дипломатии поддержать претензии черногорцев на Скутари, считая, что и в этом вопросе Сазонов отступил перед австрийскими и германскими угрозами. «Утро России» подозревало, что появление официального сообщения министерства иностранных дел стало следствием выступления Бетман-Гольвега в рейхстаге, где канцлер заявил о готовности германского правительства выполнить свои союзнические обязательства перед Австро-Венгрией. Эта угроза войной в очередной «уступчивой раз заставила пособницы российскую австрийских дипломатию сыграть роль вожделений»2. Газета П.П. Рябушинского возмущалась тем, что Сазонов, которого она презрительно называла «поставщиком австро-венгерского императорско-королевского двора», в течение всей Балканской войны занимался не отстаиванием интересов России и балканских победителей, а обслуживал, якобы, 1 2 Русские ведомости. 1913. 4 апр. Утро России. 1913. 30 марта. 224 интересы Габсбургов. Сазоновская политика привела к возникновению Албании – этой «гигантской австрийской клешни, которая вонзается в организм балканского славянства». Результатом этой политики, по мнению прогрессистов, станет полная потеря Россией своего влияния на Балканах и скорый переход Балканского союза под протекторат австро-германского блока1. Конфликт вокруг Скутари принял неожиданный оборот 10 (23) апреля 1913 г., когда между командующим скутарийским гарнизоном Эссад-пашой и властями Черногории было заключено соглашение, в соответствие с которым Эссад сдавал крепость осаждающим войскам и признавал Скутари территорией Черногории, в ответ Цетинье объявило о признании Эссада, являвшегося одним из самых влиятельных албанских вождей (лидером происходящего из Тираны клана Топтани), правителем Албании. Этот маневр Черногории был, несомненно, большим политическим успехом маленькой балканской страны, поскольку сами албанцы в лице Эссада признали Скутари частью черногорского государства. Отныне Вена, продолжая настаивать на включении Скутари в состав Албании, делала это как бы против желания самих албанцев. Уже на следующий день 11 (24) апреля черногорские войска вступили в Скутари. В правящих кругах империи Габсбургов этот хитрый политический ход короля Николая Негоша вызвал возмущение и желание примерно наказать непослушного южного соседа. 19 апреля (2 мая) 1913 г. на заседании объединенного совета австрийских и венгерских министров Л. Берхтольд заявил, что вопрос о Скутари чрезвычайно важен для всей программы балканской политики Вены и затрагивает престиж монархии. Он не оставил никаких сомнений, что ради защиты того и другого АвстроВенгрия готова выйти из концерта держав и начать самостоятельные не 1 Там же. 225 согласованные с остальными державами действия на Балканах1. В конце апреля – начале мая 1913 г. Австро-Венгрия, угрожая единоличными карательными немедленно мерами против осуществить Черногории, десантную требовала операцию на от держав черногорской территории и даже начать обстрел черногорских портов Дульциньо и Антивари. Начался самый опасный этап Скутарийского кризиса. Известие о падении Скутари вызвало в русских политических кругах смешанные чувства. С одной стороны, внушало опасения поведение Австро-Венгрии, которая ради спасения престижа могла пойти на риск войны с Черногорией и всем Балканским союзом. С другой стороны, подавляющее большинство газет расценило сделку между королем Николаем и Эссадом как крупное поражение прославленной австровенгерской дипломатии, которая, наконец-то, попала в глупое положение. К тому же самостоятельность, проявленная Эссад-пашой в скутарийском вопросе, вселяла надежду, что Албания не превратится в австрийский протекторат и будет проводить в будущем политику не враждебную, а дружественную Балканскому союзу. Некоторым изданиям события вокруг Скутари дали повод заявить даже о полном провале всего курса балканской политики Австро-Венгрии, которая, создав своими собственными руками Албанию и перессорившись из-за этого с балканскими победителями, стоит теперь перед перспективой потери всякого влияния среди албанцев, демонстрирующих строптивость и нежелание подчиняться директивам с Бальхаусплатц. «Утро России» отмечало, что никогда еще за полгода Балканской войны опасность общеевропейского конфликта не была такой реальной как после занятия черногорцами Скутари. Австрийцы не просто возмущены, они ошеломлены таким оборотом албанского вопроса. Сделка черногорских властей с Эссадом срывает осуществление курса А. Эренталя и Л. Берхтольда на утверждение австрийской гегемонии на 1 Treadway J. Op. cit. P. 149-150. 226 Балканах. «Король Николай произвел великолепный шахматный ход, объявив шах австрийскому ферзю»1. Все материальные и политические издержки создания независимой Албании оказываются для Австрии бессмысленными. Газета П.П. Рябушинского видела в сделке между Эссадом и королем Черногории залог того, что Албания на самом деле станет независимой, независимой, прежде всего, от Австро-Венгрии. Вена поспешила в ноябре 1912 г. назначить марионеточное правительство для Албании во главе с Исмаиль Кемаль-беем. Теперь выясняется, что оно не располагает никаким авторитетом и влиянием среди албанских племен, а реальная власть принадлежит опирающемуся на собственную небольшую армию Эссаду, который намерен проводить не австрийскую, а албанскую политику. Прогрессисты не скрывали своей радости по поводу того, что Австрия оказывается «обманутою в своих политических расчетах». Формально желание двуединой империи будет исполнено и албанское государство будет создано, но оно станет не врагом, как на то надеялись в Вене, а, возможно, союзником Сербии и Черногории2. «Утро России» обращало внимание на то, что положение АвстроВенгрии осложняется и политикой Италии. Если австрийцы попытаются силой выбить черногорцев из Скутари и займут северную Албанию, итальянские войска немедленно оккупируют южную ее часть с Валоной, навсегда заперев Австрию в Адриатическом море. Смысл создания албанского государства для Австрии будет полностью потерян. «В погоне за Скутари австрийцы рискуют утратить Валону, вызвать конфликт с Италией, вооружить ее против себя»3. Прогрессистская газета делала вывод, что заигравшаяся в свои интриги австрийская дипломатия сама оказалась в безвыходной ситуации. Утро России. 1913. 19 апр. Утро России. 1913. 18 апр. 3 Утро России. 1913. 19 апр. 1 2 227 Так же характеризовали положение Австрии и октябристы. «Голос Москвы» писал: «Рука исторической Немезиды видна во всей этой трагикомической истории: Австрия безнадежно запуталась в своих сетях, и почетного и выгодного выхода из них нет»1. Победы Балканского союза, столь же неожиданные, сколь и стремительные опрокинули всю традиционную политику Австрии, начатую Д. Андраши. В Вене уже не могут мечтать о Салониках и Эгейском море. Л. Берхтольд попытался исправить положение созданием отдельной Албании, но это новорожденное государство «грозит сделаться для нее ловушкой, из которой нет почетного выхода»2. Октябристы считали, что планы Эссада вполне отвечают русским интересам, так как ослабляют влияние Австрии. Главная цель империи Габсбургов, создать из Албании инструмент антисербской и античерногорской политики, по мнению «Голоса Москвы», потерпела крушение. Крайне забавным казалось положение Австро-Венгрии черносотенной «Земщине». «Австрийцев провели и одурачили. Крошечная страна оставила с длинным носом дипломатию Австрии, выходившую всегда из всех осложнений победительницей. Восточная дипломатия перехитрила западную»3, - писал редактор этой газеты С.К. ГлинкаЯнчевский. Он считал, что если среди руководства Австро-Венгрии еще существует чувство самосохранения, то Вена примет найденный Россией компромисс (Черногория отказывается от города Скутари, но в качестве компенсации получает большую часть скутарийской равнины), если нет, то Дунайская монархия втянется в Балканскую войну, которая, скорее всего, станет последней в ее истории. Австро-черногорская война ожидалась русской прессой в конце апреля 1913 г. со дня на день. В данной связи некоторые издания обратились к анализу перспектив возможного военного конфликта между Голос Москвы. 1913. 28 апр. Там же. 3 Земщина. 1913. 19 апр. 1 2 228 двумя странами. М.О. Меньшиков в статье «Коготок увяз», опубликованной в «Новом времени» 20 апр. (3 мая), высказывал мнение, что черногорцы в случае такого конфликта имеют неплохие шансы на победу. Среди преимуществ Черногории над австрийцами он выделял, прежде всего, дух черногорской армии: черногорцы, только что одержавшие столь яркие победы над Турцией, будут сражаться за свободу и независимость, за право самим распоряжаться своей судьбой. Следующий выгодный для черногорцев фактор – внутриполитическая ситуация и общественные настроения внутри самой Австро-Венгрии, где славяне от Праги до Загреба открыто выражают свои симпатии в отношении смелых черногорцев и их решительного короля, где даже немцы и венгры при всей их антипатии к славянству отнюдь не желают в массе своей военных приключений из-за авантюрной политики графа Берхтольда и «военной партии». Меньшиков считал, что и международная ситуация складывалась весьма благоприятно для Цетинье. Он предполагал, что Италия не будет сидеть сложа руки, наблюдая за тем как Австрия уничтожает Черногорию и захватывает Албанию. В случае вторжения австрийских и венгерских войск в Черногорию Рим вряд ли упустит шанс на окончательное объединение всех итальянцев под властью Савойской династии и на превентивное уничтожение усиливающегося на Адриатике австрийского флота. По образному выражению Меньшикова, существующие между Австрией и Италией противоречия «заставляют обе “союзные” страны жать друг другу руки, держа в свободных руках отточенные кинжалы»1. Он не видел ничего невероятного в возможности вступления Италии в Балканский союз, который в этом случае разорвет Австрию «с легкостью лоскутного одеяла». В случае крайней необходимости, предполагал Меньшиков, на сторону Черногории встанет и российская армия. 1 Новое время. 1913. 20 апр. 229 Статья Меньшикова в «Новом времени» появилась на следующий день после заседания имперских министров Австро-Венгрии, на котором все принимавшие в нем участие единогласно высказались за силовые действия против Черногории. При этом министр иностранных дел двуединой империи граф Берхтольд рекомендовал ограничиться первоначально ударом только по Черногории, а глава генштаба Ф. Конрад фон Хётцендорф и военный министр А. Кробатин предлагали одновременно ударить как по Черногории, так и по Сербии1. В то же время австрийские газеты начали ожесточенную кампанию против России, Сербии и Черногории. Тем самым создавалось информационное прикрытие предстоящей военной операции. В начале мая 1913 г. для военной акции против Черногории у австрийцев было уже все подготовлено: составлен подробный план боевых действий, назначены лица для управления войсками и т.д. Российская дипломатия делала в эти дни все, чтобы, с одной стороны, не допустить принудительных мер в отношении упрямой Черногории, а с другой стороны, убедить Николая Негоша отказаться от Скутари за финансовые и территориальные компенсации со стороны держав. Мирное решение Скутарийского кризиса осложнялось крайне неуступчивой позицией Вены и поддерживающего ее Берлина, которые и слышать ничего не хотели ни о каких компенсациях для Черногории, настаивая на безоговорочном исполнении своих условий2. Австрийские и германские дипломаты явно намеревались одержать очередной дипломатический триумф над отступившей и капитулировавшей перед ними Россией. В конце концов, ведомству С.Д. Сазонова удалось через своего посла в Цетинье А.А. Гирса убедить черногорского короля отказаться от Скутари и заявить о готовности вывести из крепости свои войска. Когда кризис достиг своей кульминационной точки, Черногория отступила: 21 апреля (4 1 2 Williamson S. Op. cit. P. 138-140. Treadway J. Op. cit. P. 138. 230 мая) 1913 г. король Николай отправил телеграмму председателю Лондонской конференции английскому министру иностранных дел Э. Грею, в которой сообщил о своем решении отказаться от Скутари без всяких условий. Спустя десять дней Скутари перешло под управление международной комиссии во главе с британским адмиралом С. Бёрнеем. Факт отказа черногорцев от Скутари был неоднозначно воспринят в русских политических кругах: с одной стороны, это избавляло Европу от перспективы втягивания в Балканскую войну новых держав, способствуя значительному снижению политической напряженности, но, с другой стороны, тяжелое решение, принятое черногорцами под вызывающим давлением Австрии и Германии, означало еще один успех дипломатов с Бальхаусплатц, еще одно доказательство силы Тройственного союза и бессилия Антанты, еще одно отступление России в балканском вопросе. «Русское слово», получив точные сведения о принятом на Лондонской конференции территориальном разграничении в Северной Албании, писало, что Австро-Венгрия одержала в скутарийском вопросе полную победу. В границы Албании будет включен не только сам город Скутари, но и почти весь Скутарийский санджак. Таким образом «поражение русской дипломатии в скутарийском вопросе превзошло самые худшие ожидания», - сокрушалась газета И.Д. Сытина1. Черногория, первой начавшая освободительную войну против Турции и теперь брошенная на произвол судьбы российской дипломатией, получит значительно меньше, чем остальные балканские союзники. В сущности, для Черногории речь идет лишь о незначительном исправлении границы. Российские газеты, только за две недели до этого иронизировавшие над смешным и «безвыходным» положением, в котором оказалась австрийская дипломатия вследствие сдачи Эссадом Скутари, теперь, после официального отказа Черногории от этой крепости, вынуждены были еще 1 Русское слово. 1913. 17 марта. 231 раз признать силу и изворотливость габсбургской дипломатии, умеющей выпутываться из, казалось бы, самых сложных и безнадежных ситуаций. «Утро России» усматривало главную силу Австро-Венгрии именно в «наглости и смелости» ее дипломатии. Австрия буквально затерроризировала Европу угрозой зажечь пожар континентальной войны. Остальные державы поддаются этому гипнозу, хотя они не могут не осознавать, что война есть смертельная опасность, прежде всего, для самой Австрии, этой «состоящей из слабо сотканных лоскутков монархии»1. Прогрессисты были убеждены, что Вене удается ослеплять остальную Европу «миражем своей политической гегемонии» только благодаря неконсолидированности и слабости Антанты. Это обстоятельство казалось газете П.П. Рябушинского особенно печальным, поскольку Германия, по ее мнению, не собиралась в 1913 г. ввязываться в войну со странами Тройственного согласия из-за Австрии. «Земщина» считала, что «вероломство и предательство» Австрии не вызваны какими-то субъективными причинами, а являются условиями самого существования этого государства. Не имея внутренней силы, Австрии, окруженной со всех сторон державами, готовыми оторвать от нее по значительному куску, приходится постоянно прибегать к хитрости, коварству, обману для продления своего существования, приходится пользоваться соперничеством других великих держав, склоняя на свою сторону более сильных. «Отсюда – утонченность, изворотливость, вероломство австрийской дипломатии»2. «Новому времени» окончание Скутарийского кризиса дало повод еще раз указать на странное несоответствие между реальной силой Австрии и успехами этой страны на международной арене. Ее союзники итальянцы только что завершили тяжелую войну и вовсе не собираются ввязываться в новую, несравненно более тяжелую. К тому же интересы Вены и Рима на Балканах далеко не во всем совпадают. Германия также не 1 2 Утро России. 1913. 26 апр. Земщина. 1913. 10 мая. 232 собирается рисковать общеевропейской войной из-за австрийских притязаний на Скутари. Финансовое положение Дунайской монархии плачевное, борьба между национальностями обострилась в высшей степени. И при таких условиях, возмущалось «Новое время», российская дипломатия уступает австрийской по всем пунктам. Перед лицом «маскарадного натиска веселой Вены» российское внешнеполитическое ведомство согласилось и на удаление сербов с адриатического побережья, и на передачу Скутари Албании, и на уступку болгарской Силистрии румынам. Эта уступчивость в отношении слабого, стоящего на грани банкротства государства совершенно недопустима. «Немножко больше выдержки и усилий и “дипломатические Цусима и Мукден” могли превратиться в “дипломатические Мадженту и Садовую”»,1 - писало «Новое время», намекая на сокрушительные поражения Австрии в войнах 1859 и 1866 гг. После завершения Скутарийского кризиса русская пресса неоднократно отмечала, что даже отказ черногорцев от Скутари не ликвидирует опасность австрийского вторжения в Албанию. Результатом совместных действий держав на Лондонской конференции стало то, что австрийцы вместе с итальянцами готовятся оккупировать Албанию и поделить ее между собой. Вену и Рим заставляют спешить действия Эссада, который после сдачи Скутари черногорцам объявил себя правителем Албании и во главе собственной армии начал поход на Валону, где находилось назначенное австрийцами временное правительство. Российские газеты и журналы предполагали, что Вена собирается осуществить с Албанией то, что уже было проделано с Боснией: сначала «временная» оккупация с санкции остальных держав, а затем и формальная аннексия. При этом наиболее воинственно настроенные по отношению к Австрии издания («Новое время», «Утро России», «Голос Москвы») были 1 Новое время. 1913. 11 февр. 233 убеждены, что страны Антанты должны силой воспрепятствовать установлению австро-итальянского протектората в Албании, поскольку это стало бы нарушением постановлений Лондонской конференции и означало бы существенное изменение баланса сил на Балканах и в Восточном Средиземноморье в пользу Тройственного союза. «Утро России» считало, что ни в коем случае нельзя повторять допущенной на Берлинском конгрессе ошибки, когда российская дипломатия сама впустила австрийцев в Боснию и Герцеговину. В конце апреля 1913 г. эта газета писала: «Ни на единый шаг дальше той линии, что отделяет сейчас австро-венгерскую территорию от Балканского полуострова, русская дипломатия австрийцев пускать не должна»1. Октябристы, в свою очередь, характеризовали австрийские и итальянские притязания на Албанию как отказ от принципа территориальной незаинтересованности держав и как попытку раздела Европейской Турции. «Голос Москвы» в начале мая 1913 г. утверждал, что вторжение австрийских и итальянских войск в пределы Албании развяжет руки и странам Антанты, которые в этом случае должны будут потребовать и для себя территориальных компенсаций за счет Турции2. Если Албанию нужно оккупировать для наведения там порядка, то делать это должны все державы, принимавшие участие в Лондонской конференции, поскольку Албания была создана по решению всех держав, а не одной Австрии. «Ни о каких зонах влияния, ни о каком разделе Албании не может быть и речи»3. За несколько дней до завершения Первой Балканской войны произошло событие, казалось, подтверждавшее опасения русской прессы, что Австрия использует разговоры о солидарности держав как прикрытие для своих захватнических действий на Балканах. 7 (20) мая 1913 г. министерство иностранных дел этой страны объявило об аннексии Утро России. 1913. 23 апр. Голос Москвы. 1913. 3 мая. 3 Голос Москвы. 1913. 26 апр. 1 2 234 маленького островка Адэ-Кале, расположенного на Дунае между Венгрией и Сербским королевством и только в силу дипломатического казуса остававшегося формально под юрисдикцией Турции. Присоединение этого острова к владениям императора Франца Иосифа, которое являлось нарушением международного права, но не могло изменить баланс сил в регионе, было использовано российскими австрофобами для усиления антиавстрийской пропаганды. «Новое время» расценило аннексию Адэ-Кале как «мародерство на поле битвы», как возмутительное нарушение принципа незаинтересованности великих держав в территориальных приобретениях на Балканах. Самовольный захват австрийцами острова на Дунае, по мнению суворинской газеты, еще раз показал, что европейский концерт держав есть миф, поддержание которого выгодно только Тройственному союзу. «Новое время» напоминало, что все уступки, на которые шла дипломатия стран Антанты на Лондонской конференции, мотивировались необходимостью предупредить односторонние действия Австро-Венгрии на Балканах. Теперь Австрия, аннексировав часть территории Европейской Турции, перешла к самостоятельным, не согласованным с остальными державами действиям. Мнимость солидарности Европы в балканском вопросе, таким образом, окончательно разоблачена, а сделанные Австрии до этого уступки оказываются бессмысленными. «Австро-Венгрия выступает совместно с другими державами, когда ей так хочется, и единолично, если это ей вздумается»1. Очень характерна, по мнению «Нового времени», реакция России, Англии, Франции, Германии и Италии на это «мелкое хищничество» Габсбургов – державы, которые так решительно применяли меры давления на балканских союзников, если их поведение чем-либо раздражало Вену, в данном случае откровенного нарушения международного права промолчали и сделали вид, будто ничего не произошло. Благодаря такой 1 Новое время. 1913. 9 мая. 235 позиции остальных великих держав «Австрия окончательно убедилась, что в ее руках сосредоточена нераздельная, единодержавная власть в Европе… ибо ее слово и действие являются непререкаемым законом для всей Европы»1. Таким образом, аннексия Адэ-Кале позволила «Новому времени» заявить о политической гегемонии Австро-Венгрии на европейском континенте. Роль Австро-Венгрии в Межсоюзнической (Второй Балканской) войне лета 1913 года. Первая Балканская война, война между Османской империей и союзными государствами – Болгарией, Сербией, Грецией и Черногорией, завершилась 17 (30) мая 1913 г. подписанием Лондонского мирного договора, согласно которому побежденные турки уступили Балканскому союзу остров Крит и все территории на Балканском полуострове к западу от линии Энос-Мидье (за исключением Албании, признанной великими державами и участниками Лондонского мирного договора независимым государством). Младотурецкое правительство во главе с Махмуд Шевкет-пашой вынуждено было признать и потерю Адрианополя, этой древней столицы Османской империи, захваченной в ходе продолжавшегося несколько дней штурма болгарскими помогавшими им сербскими войсками в марте 1913 г. и Определение судьбы занятых греками в ходе войны островов в Эгейском море, границ и государственного устройства Албании переходило в руки великих держав. Первая Балканская война ослабила позиции австро-германского блока. Усиление Сербии, почти вдвое увеличившей свою территорию, вынуждало австрийский генштаб в случае большой войны в Европе отвлекать значительные силы на балканский фронт, ослабляя тем самым войска в Галиции, направленные против России. Турция, на которую в Берлине со времен миссии К. фон дер Гольца привыкли смотреть как на будущего союзника в войне против России, была крайне ослаблена после поражения и потери почти всех своих балканских владений. 1 Там же. 236 Не сумев предотвратить крушение власти турок на Балканах, дипломатия Австро-Венгрии и Германии сосредоточила свои усилия на том, чтобы развалить Балканский союз и перетянуть Болгарию на свою сторону. Реализации этих планов способствовало существование среди болгарской политической и военной элиты сильной проавстрийской партии, по имени ее основателя болгарского диктатора в 1887-1894 гг. Стефана Стамболова получившей название стамбуловистской. Этой партии благоволил и сам царь Болгарии Фердинанд, в прошлом – офицер австрийской армии, утвердившийся у власти в этой балканской стране в 1887 г. благодаря поддержке Вены и Берлина. Стамбуловисты выступали за самое тесное сближение с Тройственным союзом, считая, что только империя Габсбургов может быть надежной опорой Болгарии в проведении великодержавной политики на Балканах. Поддержка Австрии была тем более необходима Болгарии, что отношения ее с другими участниками Балканского союза становились все более натянутыми: после подписания Лондонского мирного договора разногласия между союзниками по вопросу о разделе территорий, отвоеванных у Турции, до крайности обострились. Главным яблоком раздора была Македония с ее смешанным населением. Уже в секретном болгаро-сербском союзном договоре 13 марта 1912 г. был намечен желательный для Софии и Белграда вариант раздела этой области: в случае успешного завершения войны против Турции болгары должны были получить большую часть Македонии с городами Струмица, Дойран, Иштиб, Битоль (Монастырь), Охрида и др. Сфера интересов сербского государства должна была простираться до гор Шар-Планина. Между сербской и болгарской сферой оставлялась спорная зона, включавшая Скопье, Тетово, Кратово, Гостивар, Дибру и некоторые другие населенные пункты. Судьбу этой спорной зоны должна была решить Россия, на которую балканцы, таким образом, добровольно возлагали роль арбитра. 237 В ходе войны с Турцией территория Македонии была занята в основном сербскими и греческими войсками, поскольку почти все силы Болгарии были сосредоточены против турецкой армии во Фракии. Под контролем сербов и греков оказались и те области Македонии, которые согласно договору 13 марта 1913 г. должны были отойти к Болгарии. Общественность и политические круги Сербии и Греции опасались, что Болгария получит слишком большую часть турецкого наследства на Балканах и сможет претендовать на роль гегемона среди балканских государств. Сербы, из-за австрийского сопротивления так и не получившие в ходе войны выход к морю, решили компенсировать потерю Северной Албании за счет Македонии и в феврале 1913 г. обратились к болгарскому правительству И. Гешова с предложением пересмотреть условия раздела Македонии, содержавшиеся в союзном договоре. Сербы хотели оставить себе не только всю спорную зону с городом Скопье, резиденцией знаменитого сербского правителя XIV века Стефана Душана, но и значительную часть того района Македонии, который по союзному договору входил в безусловно болгарскую сферу влияния, в том числе такие важные центры болгарской культурной пропаганды, как Охрид и Битоль. Это позволило бы сербам иметь общую границу с Грецией и провести по Вардарской низменности железную дорогу до Салоник1. Ситуация на Балканах осложнялась еще и тем обстоятельствам, что Болгария имела серьезные трения не только с Сербией, но и с Грецией, вообще не связанной с участниками Балканского союза какими-либо соглашениями о территориальном размежевании в Македонии2. Греки, так же как и сербы чувствовали себя обделенными, поскольку по требованию другой державы Тройственного союза Италии в границы албанского государства была включена северная часть Эпира со смешанным грекоалбанским населением. Не получив всего Эпира, Греция намеревалась вознаградить себя в Южной Македонии и во Фракии, занятых болгарскими 1 2 Petrovich M.B. A History of Modern Serbia 1804-1918. Vol. 2. New York, London, 1976. P. 600-601. Жебокрицкий В.А. Указ. соч. С. 127. 238 войсками. Особенно острым оказалось болгаро-греческое противостояние из-за Салоник. Греческие и болгарские войска почти одновременно в ноябре 1912 г. заняли этот город, где они оставались вплоть до начала Второй Балканской войны. Скрытая борьба между союзниками за раздел Европейской Турции началась задолго до официального разрыва. Уже в ходе Первой Балканской войны сербы, греки и болгары начали практиковать этнические чистки на занятых ими территориях. К моменту заключения Лондонского мирного договора между прессой Болгарии, с одной стороны, и прессой Греции и Сербии, с другой, уже шла ожесточенная информационная война: обе стороны умаляли военные заслуги друг друга в победе над Османской империей, обвиняли друг друга в насилиях, совершаемых в отвоеванных у Турции областях, несоблюдении союзных обязательств и т.д. «Взаимные претензии балканских государств свидетельствовали о нарастании военно-политической конфронтации между ними и о фактическом развале Балканского союза», - отмечает в данной связи А.А. Улунян1. Афины, Белград и София были настроены очень воинственно и не желали идти на уступки, тем более, что с исчезновением Европейской Турции исчез и объединяющий эти три страны фактор в лице общего врага. Неудивительно, что уже через день после подписания мира с Турцией 19 мая (1 июня) 1913 г. правительства Э. Венизелоса и Н. Пашича заключили строго секретный греко-сербский союзный договор, направленный против Болгарии2. В июне 1913 года все усилия российской дипломатии были направлены на то, чтобы не допустить развала Балканского союза. Посол в Белграде Н.Г. Гартвиг пытался склонить правительство Сербии умерить свои притязания к Болгарии, а посол в Софии А.В. Неклюдов убеждал болгарские правящие сферы проявить гибкость и уступчивость, не 1 2 Улунян А.А. Политическая история Греции. М., 2004. С. 19. Stavrianos L.S. The Balkans since 1453. London, 2002. P. 538. 239 отказываясь наотрез пересматривать территориальные условия союзного договора. 26 мая (8 июня) Николай II обратился с личным посланием к главам государств, стоявших на пороге войны. В тождественных письмах, адресованных Фердинанду Кобургу и Петру Карагеоргиевичу, российский император заявлял, что болгаро-сербская война из-за Македонии будет преступлением против всего славянства и безобразным завершением освободительной войны против Турции, и предупреждал Белград и Софию, что Россия сохраняет за собой полную свободу действий по отношению к тому государству, которое начнет первым братоубийственную войну. Он предложил спорящим сторонам прибегнуть к русскому арбитражу, тем более что такая процедура разрешения конфликтов между союзниками была специально оговорена в сербоболгарском договоре 13 марта. Однако ответы Болгарии и Сербии оказались уклончивыми. И в Белграде и в Софии больше рассчитывали на мощь своей армии, чем на силу этнографических и исторических аргументов - блестящие победы над турками породили как среди сербов, так и среди болгар уверенность в своих силах. Фактическому отклонению русского арбитража балканцами немало поспособствовала австрийская дипломатия, которой болгаро-сербский спор из-за Македонии предоставил уникальный шанс восстановить свои позиции в качестве вершителя судеб балканских народов. Стремясь к разрушению балканского военно-политического блока, мешавшего экспансии Австрии на Балканах, глава внешнеполитического ведомства империи Габсбургов граф Л. Берхтольд подталкивал Болгарию к войне с союзниками, обещая предоставить заем, дать гарантии территориальной целостности Болгарии в случае неудачного для нее исхода войны, а также организовать албанские банды для диверсий против сербских войск в Косово и Македонии. Австро-венгерский посол в Софии А. Тарновский 240 подогревал антисербские настроения правящих кругов Болгарии1. Одновременно австрийские послы в Бухаресте К.Э. Фюрстенберг и в Стамбуле Я. Паллавичини пытались склонить правительства Румынии и Турции к сохранению нейтралитета в случае начала войны, дабы не усложнять положение Болгарии. Усилия Бальхаусплатц не пропали даром: Болгария, руководимая военной партией во главе с австрофилом царем Фердинандом и стамбуловистом генералом М. Савовым, взяла курс на сближение с империей Габсбургов и полный разрыв со своими союзниками по антитурецкой коалиции. 16 (29) июня болгарские войска начали боевые действия против сербов и греков. Началась Вторая Балканская война2. О разногласиях между союзниками стало известно задолго до подписания Лондонского мирного договора. Первые сообщения об этом появились в русской прессе еще в ноябре 1912 года. Если политика Сербии и Болгарии в македонском вопросе по-разному оценивалась различными газетами и журналами, то относительно роли Австро-Венгрии в разгорающемся на Балканах конфликте не было никаких сомнений: империя Габсбургов не без оснований называлась главным провокатором, стравливающим балканских союзников в борьбе за Македонию. Российская общественность не сомневалась в том, что Вена и Будапешт с нетерпением ждут войны и активно ее готовят, стремясь тем самым разрушить Балканский союз, ослабить все балканские государства, в особенности Сербию, и восстановить свое пошатнувшееся после разгрома Турции влияние. «Речь» считала что австрийская дипломатия играет в беспроигрышную игру: «кто бы из союзников ни проиграл в открытом конфликте, выиграет во всяком случае Австрия»3. Вторая кадетская газета «Русские ведомости» была убеждена, что, не будучи в состоянии ÖUAP. Bd. 5. № 6303. Crampton R. Bulgaria 1878-1918. A History. New York, 1983. P. 419-422. 3 Речь. 1913. 17 мая. 1 2 241 радикально обновиться, Австрия пытается сохранить свое влияние на Балканах так же, как это делали турки после 1878 г. – за счет стравливания балканских народов. «Австрия, лишившаяся материального наследия Турции, готова перенять по крайней мере ее духовное наследие», заключающееся в стремлении поддерживать свою власть на распрях балканских народов, не умеющих и не желающих жить в мире1. Раздоры между вчерашними союзниками из-за дележа Македонии создали совершенно новую ситуацию, при которой Австрия, «совсем было проигравшая свою игру на Балканах, опять имеет в своих руках чуть ли не все козыри»2. «Московские ведомости» писали в статье, посвященной обращению Николая II к монархам Болгарии и Сербии, что в АвстроВенгрии и Германии «братоубийственная война славянских государств… была бы встречена с восторгом, как осуществление заветных мечтаний немцев»3. Там уже ожидают скорого перехода Болгарии на сторону Тройственного союза. Черносотенное «Русское знамя» не сомневалось, в том, что происходящее на Балканах выгодно Германии и Австрии и «то, что совершается дело их рук»4. Либеральный «Вестник Европы» смотрел на проблему шире, возлагая вину за распрю между Болгарией, Сербией и Грецией на всю европейскую дипломатию, которая должна была с самого начала войны настаивать на введении автономии Македонии. Только объявление Македонии единой и автономной областью могло предотвратить войну между союзниками из-за ее раздела5. Слухи об интригах Австрии, направленных на разрушение Балканского союза, просочились в русскую прессу еще осенью 1912 г. В период австро-сербского противостояния из-за Северной Албании «Новое время» сообщало своим читателям, что Вена предложила сербскому правительству сделку, пообещав за уход из Албании дипломатическую Русские ведомости. 1913. 10 апр. Русские ведомости. 1913. 17 июля. 3 Московские ведомости. 1913. 1 июня. 4 Русское знамя. 1913. 7 июля. 5 Вестник Европы. 1913. Июль. С 426. 1 2 242 поддержку в получении порта на берегу Эгейского моря. Цели Вены, считало «Новое время», абсолютно прозрачны – направить сербскую экспансию на юг в сторону Салоник, за которые и так идет уже борьба между болгарами и греками. «Такова австрийская политика. Спутать, перепутать, стравить всех, чтобы самим заполучить побольше “компенсаций, концессий и привилегий” – вот политика двойственной и телом и душой Дунайской империи»1. Находясь под впечатлением от блестящих побед Балканского союза, «Новое время» осенью 1912 г. выражало уверенность, что на этот раз у габсбургской дипломатии ничего не получится, и союзники, уже убедившиеся в огромной пользе совместных действий, не поддадутся на австрийские провокации. Однако через полгода стало ясно, что от прежней солидарности союзников не осталось и следа, а Македония, которую союзники освободили от турецкого господства только для того, чтобы разорвать на куски, превращается в яблоко раздора между ними. В июне 1913 г. та же газета с сожалением констатировала, что, несмотря на очевидность австрийских замыслов, Вене, по-видимому, удалось заставить плясать под свою дудку политиков как Сербии, так и Болгарии. По мнению суворинской газеты, правительства Н. Пашича и С. Данева, занимающие непримиримые позиции и фактически уклонившиеся от русского арбитража, опустились до роли кукол австрийской дипломатии. Они ведут себя так, будто реализуют план, напрямую предписанный им из Вены. «Деятельность австро-венгерской дипломатии преступна, но с технической точки зрения заслуживает почтительного удивления. Свести к нулю благороднейшие намерения величайшей в Европе державы; оторвать от нее народы, ею созданные; убедить их в невозможности примирения; стравить их в смертельной борьбе, где победа ничем не лучше поражения, - разве это не вершина дипломатического искусства?»2, - писало «Новое время» за несколько дней до начала Межсоюзнической войны, выражая 1 2 Новое время. 1912. 29 окт. Новое время. 1913. 11 июня. 243 ставшее уже трафаретным восхищение русской прессы мастерством и гибкостью дипломатии империи Габсбургов. Подозрения русской прессы в отношении подстрекательской роли Австро-Венгрии в данном конфликте, казалось, полностью подтвердились после речи главы венгерского правительства И. Тисы в венгерской палате депутатов 7 (20) июня 1913 г. Касаясь положения на Балканах, он заявил, что если сербы и болгары хотят решить свой спор военным путем, то они имеют на это полное право. Всякое же вмешательство в эту распрю с предложением арбитража есть покушение на независимость балканских стран. В русской прессе речь венгерского премьер-министра была воспринята как циничное изложение политической программы империи Габсбургов в отношении саморазоблачение балканских австро-венгерской государств, дипломатии. как «Новое яркое время» отмечало, что речь Тисы демонстрирует, какого рода свободу признают Вена и Будапешт за балканскими народами – это свобода беспрепятственно резать друг друга на благо Дунайской империи. Когда ослабленные борьбой балканские спорщики почувствуют потребность в благосклонности и дружбе Австро-Венгрии, та сумеет продиктовать выгодные для себя условия территориального разграничения на юговостоке Европы. «Новое время» предупреждало, что после столь откровенных признаний главы венгерского правительства политики в Софии и Белграде должны еще раз задуматься, в чьих интересах они действуют, не желая решать свой спор мирным путем. Если сербы и болгары доведут дело до войны, то «они добьются только одного: крепостной зависимости от Австро-Венгрии и гибели своей независимости»1. Начало боевых действий между армиями вчерашних союзников в ночь с 16 (29) на 17 (30) июня 1913 г. было воспринято русским обществом 1 Новое время. 1913. 8 июня. 244 как огромная победа дипломатии двуединой империи и лично министра иностранных дел графа Леопольда Берхтольда. «Новое время» не сомневалось, что главный выигрыш от Межсоюзнической войны придется на долю Австро-Венгрии. Каким бы ни был исход вооруженного конфликта, послевоенное устройство Балканского полуострова будет зависеть не от сербов, болгар или греков, а от Австро-Венгрии, которая выступит в подходящий момент, «сметет рукавом со стола все их карты и распределит выигрыши и проигрыши по своему усмотрению, как сочтет нужным не для их, а для своих выгод»1. «Новое время» напоминало, что даже до начала Межсоюзнической войны, когда Балканский союз был един и пользовался определенной дипломатической поддержкой стран Антанты и сочувствием европейского общественного мнения, даже в этих неблагоприятных для себя условиях Австрия смогла настоять на осуществлении ряда своих требований. Действия австрийской дипломатии были в это время неуверенны, судорожны и лихорадочны. «Теперь же с ее пути устранены все препятствия, и она обращается в полного хозяина положения»2. «Новое время» с разочарованием писало, что близорукие балканские народы, своей резней, своим самоистреблением готовят торжество австрийской политики на Балканах. «На трупах сербских, болгарских и греческих солдат и офицеров созидается триумф Австро-Венгрии»3. Болгарское наступление на позиции сербов и греков в Македонии закончилось полным провалом. В ходе продолжавшегося несколько дней сражения с сербской армией на реке Брегальнице армия царя Фердинанда была разбита. Одновременно с юга в наступление перешла греческая армия, быстро разоружившая оттеснившая находившийся болгар в из Эгейской Салониках Македонии болгарский и гарнизон. Антиболгарская коалиция постоянно расширялась: с самого начала войны Новое время. 1913. 27 июня. Там же. 3 Там же. 1 2 245 на стороне Сербии выступили черногорцы, 20 июня (3 июля) мобилизацию начала Румыния, которая спустя неделю ввела свои войска на территорию Болгарии, потребовав исправления границы и уступки почти всей болгарской Добруджи до линии Туртукай-Балчик. Поскольку вся болгарская армия была сосредоточена в Македонии против сербов и греков, румыны во время своего продвижения по Северной Болгарии не встретили никакого сопротивления. Вскоре румынские войска подошли к столице Болгарского царства Софии. Тяжелым положением болгар воспользовались и турки. Для младотурецкого комитета «Единение и прогресс» кровавый конфликт между союзниками предоставил уникальный шанс вернуть хотя бы часть потерянного в Первой Балканской войне и тем самым существенно укрепить свой авторитет и влияние в Турции. 30 июня (13 июля) Османская империя фактически вступила в войну против Болгарии. 250тысячная армия во главе с лидером младотурок Энвер-пашой наступала от Чаталджи вглубь Фракии. За несколько дней турки смогли занять ЛюлеБургас, Кирк-Килисе, а 10 (23) июля 1913 г. они восстановили контроль над Адрианополем, оставленным без боя болгарским гарнизоном. В результате Второй Балканской войны болгары потерпели сокрушительное поражение. Атакованная сразу с четырех сторон, Болгария капитулировала уже 16 (29) июля 1913 г. На фоне расширения Балканской войны, втягивания в нее все новых стран в русской прессе росли опасения в связи с поведением АвстроВенгрии. Не исключалось, что Вена, дабы не допустить полного разгрома Болгарии и помешать усилению Сербии, сама решительно вмешается в войну, тем более что в этом случае австрийцы получат возможность, воспользовавшись балканской смутой, оккупировать Новобазарский санджак и окончательно утвердиться в Албании. В русской прессе встречались разные точки зрения относительно причастности Австрии к румынскому вторжению в пределы Болгарии. М.О. Меньшиков не верил, 246 что боевые действия против Болгарии румыны предприняли без ведома австрийцев и вопреки их воле. Он считал, что это очередной хитрый ход австрийской дипломатии – подготовка австрийского вмешательства в Балканскую войну, в результате которого Балканский полуостров может быть разделен между Австро-Венгрией и Румынией1. В данном случае можно сказать, что образ «вероломной Австрии», прочно утвердившийся в русском обществе к началу XX века мешал объективно оценить роль этого государства в разыгравшемся на Балканах конфликте. На самом деле Бальхаусплатц было невыгодно втягивание в войну Румынии на стороне антиболгарской коалиции, поскольку это чрезвычайно усложняло положение болгар и способствовало победе Сербии. Австрийская дипломатия, насколько это было в ее силах, пыталась удержать Бухарест от разрыва с Болгарией и военного конфликта с этой страной2. В Вене желали образования тройственного балканского союза – Болгарии, Румынии и Турции для полной изоляции и окружения Сербии. Как отмечает Э. Россос, такой вариант «не был неприемлемым для Румынии, но в качестве платы за союз с Болгарией она требовала территориальных уступок, которые выходили далеко за пределы того, что было оговорено в Санкт-петербургском протоколе»3. Поэтому австрийский посланник в Софии А. Тарновский настойчиво рекомендовал болгарским политикам ответить согласием на требования румын и добровольно отказаться от части земель между Дунаем и черноморским побережьем. Австрийский дипломат обращал внимание болгар на то, что эти потери в Добрудже будут с лихвой компенсированы в Македонии: имея за спиной удовлетворенную и дружественно настроенную Румынию, болгарская армия сможет быстро расправиться с сербами и греками. Министр иностранных дел империи Габсбургов Л. Берхтольд от лица всего Тройственного союза обещал Софии Новое время. 1913. 4 июля. Кросс Б.Б. Румыния между Тройственным союзом и Антантой. Очерки по истории дипломатической борьбы за Румынию и ее внешней политики. 1908-1914. Псков, 1996. С. 81-82. 3 Rossos A. Op. cit. P. 173. 1 2 247 дипломатическую поддержку в борьбе за Салоники. Однако все эти увещевания оказались тщетными. Действия Румынии спутали карты венской дипломатии. То, что Бальхаусплатц так и не удалось удержать Румынию на позициях нейтралитета, свидетельствовало о значительном падении влияния Австрии в этой стране, которая в период Балканских войн все более отдалялась от Тройственного союза. Об этом писал, в частности, корреспондент «Нового времени» в столице Австро-Венгрии Д. Янчевецкий, сообщавший, что румынское выступление стало неприятным сюрпризом для венских и будапештских политиков, которые теперь обвиняют румын в измене Тройственному союзу и переходе на сторону Антанты. По мнению корреспондента суворинской газеты, внешняя политика Дунайской империи велась в то время в интересах только одной из ее половин – венгерской. Для мадьяр же главными противниками являлись составлявшие значительную часть населения Транслейтании сербы и румыны, ирредентистские устремления которых угрожали территориальной целостности венгерского государства. Болгария, сообщал Янчевецкий, видится Будапешту естественным союзником против сербов и румын1. Наблюдения Янчевецкого подтверждались и сообщениями венского корреспондента «Русских ведомостей» П. Звездича (П.И. Ротенштерна), который отмечал, что вступление в войну против Болгарии Румынии, нарушающее все планы Австрии на Балканах, произвело в Вене «ошеломляющее впечатление». «От Австрии, как от обреченной, начинают уже отказываться самые близкие друзья»2. Он писал, что с Румынией империя Габсбургов всегда чувствовала тесную связь, основанную на страхе перед Россией и панславизмом. Теперь же эта связь рушится, Бухарест резко разворачивается в сторону врагов Австрии. Таким образом, можно 1 2 сделать вывод, что находившиеся в столице Австрии Новое время. 1913. 14 июля. Русские ведомости. 1913. 21 июня. 248 корреспонденты русских газет, державшие руку на пульсе событий, достаточно точно оценивали австрийскую политику на Балканах. Черту под двумя Балканскими войнами подвел Бухарестский мирный договор, подписанный 28 июля (10 августа) 1913 г. между Болгарией, с одной стороны, и Сербией, Черногорией, Грецией и Румынией, с другой. Побежденные болгары вынуждены были отказаться от большей части приобретений Первой Балканской войны: к Греции отходила вся Южная Македония с Салониками и Кавалой, Сербия получила всю западную часть Македонии вдоль реки Вардар с городами Скопье, Битоль, Охрида, Куманово, Прилип, Иштиб. Кроме того, в пользу Румынии София уступала Южную Добруджу. «Таким образом, Бухарестский договор обозначил военное поражение Болгарии также как и дипломатическое поражение нового покровителя этого государства – Австро-Венгрии», - отмечает американский историк сербского происхождения М. Петрович1. Подписанный полтора месяца спустя в Константинополе болгаротурецкий мирный договор закрепил потерю болгарами и значительной части завоеванной осенью 1912 г. Фракии с Адрианополем. Хотя болгары потерпели катастрофическое поражение летом 1913 г., однако благодаря дипломатической поддержке России и Австро-Венгрии на мирных переговорах в Бухаресте им все же удалось сохранить часть завоеванных территорий, в том числе часть Фракии с выходом к Эгейскому морю через порт Дедеагач и Восточную Македонию (так называемый Пиринский край) с городом Струмицей. Итоги Межсоюзнической войны породили в болгарском обществе сильные реваншистские настроения и стремление к сближению с АвстроВенгрией и другими государствами Тройственного союза, которые казались естественными союзниками против Сербии и Греции. Балканский союз, созданный усилиями русской дипломатии, летом 1913 г. распался, 1 Petrovich M.B. Op. cit. P. 603. 249 однако в ходе Второй Балканской войны сложился альянс Сербии, Черногории, Румынии и Греции. Учитывая, что первые три участника этой комбинации имели серьезные конфликты интересов с Австро-Венгрией, а Греция находилась во враждебных отношениях с Италией, этот альянс потенциально был направлен и против Тройственного союза. Особенно неприятным для империи Габсбургов было усиление Сербии, территория которой в результате Балканских войн увеличилась в два раза, а население возросло с 2,9 млн. до 4,4 млн. человек1. «Благодаря территориальным приобретениям в Македонии Сербия перестала быть маленьким государством и вступила на путь, ведущий к созданию “Великой Сербии”»2, - отмечает австрийский историк Г. Румплер. Отныне Сербия и Черногория имели общую границу, что открывало путь для объединения двух этих югославянских государств. Новая расстановка сил на Балканах, сложившаяся после завершения Межсоюзнической войны и подписания Бухарестского мира, влияние последних драматических событий на балканскую политику АвстроВенгрии активно обсуждались во второй половине 1913 г. на страницах русских газет и журналов. Пресса стремилась подвести итоги прошедших десяти месяцев и понять, как произошедшие изменения отразились на международном положении Австро-Венгрии. В данной связи высказывались прямо противоположные точки зрения – от утверждения о полном торжестве австрийской дипломатии, сумевшей разрушить Балканский союз и перетащить на свою сторону стремящихся к реваншу болгар, до заявлений о провале стратегии Бальхаусплатц на Балканах, где на месте одного союза с антитурецкой направленностью возник новый – настолько же антиболгарский, насколько и антиавстрийский, включивший в себя и Румынию. Отход последней от Тройственного союза часто характеризовался в русской прессе как 1 Jelavich B. Op. cit. P. 110. Rumpler H. Eine Chance für Mitteleuropa. Bürgerliche Emanzipation und Staatsverfall in der Habsburgermonarchie. 1804-1914. Wien, 2005. S. 566. 2 250 очевидный признак поражения всей австрийской политики в этом важнейшем для интересов Габсбургской монархии регионе. Такая разноголосица в русской прессе была связана с крайне запутанной ситуацией, сложившейся на Балканах после 10 августа 1913 г., и с тем обстоятельством, что «комплексные результаты Балканских войн несли для России как плюсы, так и минусы»1. «Новое время», исходя из того факта, что русской дипломатии нужно было сохранить Балканский союз, а австрийской разрушить его, делало вывод, что «по всей линии австрийская дипломатия одержала полную победу»2. Триумф Австро-Венгрии, по мнению этой газеты, стал возможен только благодаря слабости, нерешительности и неконсолидированности стран Антанты. На протяжении всего балканского кризиса 1912-1913 гг. дипломатия стран Тройственного согласия действовала пассивно и следовала в фарватере политики Германии и Австро-Венгрии. «Русские ведомости» полагали, что Вена, развалив Балканский союз и стравив его участников в войне за раздел завоеванных территорий, одержала блестящую тактическую победу, которая, однако, не решает главной проблемы двуединой Габсбургской империи – национальной. Практикуя политику, основанную на принципе divide et impera, АвстроВенгрия способна еще одерживать такие временные победы, которые лишь оттягивают неизбежное решение национального вопроса на основе предоставления всем национальностям империи равных прав. Своей же балканской политикой, нацеленной на унижение сербского народа, Вена только обостряет те национальные проблемы, которые представляют опасность для ее государственного существования3. Искендеров П.А. Балканские войны 1912-1913 гг. // В «пороховом погребе Европы». 1878-1914. М., 2003. С. 501. 2 Новое время. 1913. 2 авг. 3 Русские ведомости. 1913. 15 нояб. 1 251 «Голос Москвы» обращал внимание на то, что возникший в ходе Второй Балканской войны союз Сербии, Черногории, Румынии и Греции направлен не только против болгарского реваншизма, но и против австрийского экспансионизма. Вместе эти четыре государства могут выставить армию в 1 млн. штыков и собственными силами прикончить «ненавистную всему славянству лоскутную монархию»1. Октябристская газета надеялась, что новый альянс на Балканах будет проводить политику, дружественную Англии, России и Франции. Если даже он и не примкнет формально к Антанте, то «их дороги все же совпадут», поскольку все страны нового Балканского союза находятся в антагонизме либо с Австрией, либо с Италией. Даже не наступательная, а оборонительная политика Балканского союза представляет огромную угрозу для Габсбургской империи. «Двери на Балканы для нее отныне наглухо закрыты, и роль ее, как вершительницы судьбы полуострова, потеряна безвозвратно»2. «Московские ведомости» подчеркивали, что Балканские войны разрушили австрийские планы продвижения к Салоникам, а создание Албании не может компенсировать усиление Сербии и закрытие пути к Эгейскому морю3. Газета Л.А. Тихомирова была уверена, что империя Габсбургов обречена, и после разгрома Турции именно это государство становится «больным человеком» Европы, над разделом наследства которого скоро предстоит задуматься дипломатам европейских держав. Вопрос не в том, распадется Австро-Венгрия или нет, а в том, когда это произойдет. Австрия, по образному сравнению этой газеты, «разыгрывает какую-то капризную барышню», из-за прихотей которой вся остальная Европа находится в постоянном ожидании большой войны4. В действительности же эта капризная австрийская барышня является «больной старушкой», доживающей свои последние годы. Победа Голос Москвы. 1913. 18 дек. Голос Москвы. 1913. 8 авг. 3 Московские ведомости. 1913. 15 окт. 4 Московские ведомости. 1913. 20 апр. 1 2 252 балканских союзников над Османской империей стала для Дунайской монархии memento mori. Австрии уже нечего терять, поэтому ее политика столь агрессивна. «Она, склеенная из народностей, взаимно враждующих, не способна их объединить на таких государственных основаниях, которые бы их удовлетворяли и были бы прочны»1. Слабость Австрии, указывали «Московские ведомости», состоит в том, что одни народы этой империи (немцы, венгры, поляки) удерживают привилегированное положение за счет подавления других национальностей (все прочие славяне, румыны, итальянцы). Утратив смысл своего государственного существования, Австрия может жить только, подрывая европейский мир насилиями и провокациями. «Существование нынешней Австрии всем вредно, для всех является источником кровопролитий, пользы же никому не сулит»2. Газета при этом оговаривалась, что не призывает к враждебным действиям в отношении империи Габсбургов; процесс распада дуалистической монархии не нужно форсировать, но бессмысленно и пытаться сохранить ее искусственными мерами. «Московские ведомости» полагали, что Австрия все еще существует на политической карте Европы только благодаря искусству своей дипломатии. Хотя сама Австрия как государство умирает, но дипломатия ее «замечательно умна»: во время балканского кризиса 191213 гг. она заставила работать на Габсбургов все прочие державы, которым кажется, что они сдерживают Австрию, а на самом деле сами «придают этому призраку видимость силы». Однако, были убеждены «Московские ведомости», дипломатам с Бальхаусплатц удастся только несколько продлить существование разношерстной империи, но не спасти ее. Политика Австро-Венгрии в Албании после завершения Балканских войн (осень 1913 – лето 1914). Хрупкость бухарестского урегулирования на Балканах проявилась уже спустя полтора месяца после завершения Второй Балканской войны: в сентябре 1913 г. началось 1 2 Там же. Там же. 253 восстание албанцев в местностях, отошедших к Сербии – в Косово, Метохии и Македонии. Повстанцы овладели городами Дибра, Охрида, Струга и Гостивар. На помощь им с территории независимой Албании вторглись отряды арнаутов, во главе которых встал знаменитый «полевой командир» Иса Болетинац, происходивший из косовской Митровицы. Эти отряды, сформированные при поддержке австрийских и болгарских офицеров, перешли сербскую границу, определенную на Лондонской конференции, и начали продвижение вглубь сербской территории, намереваясь захватить Косово и Западную Македонию и присоединить эти территории к албанскому государству. Неготовые к этому нападению сербы сначала не смогли оказать сопротивление вторжению албанских отрядов, однако, сконцентрировав значительные силы в Старой Сербии и Македонии, сербская армия вскоре разбила арнаутов и к 24 сентября оттеснила их на территорию Албании. В ходе преследования отступающих албанцев сербская армия заняла приграничные области албанского государства, продвинувшись в некоторых районах на глубину до 50 км. Это вызвало бурную реакцию в Вене. Бальхаусплатц немедленно обвинил сербскую сторону в нарушении постановлений Лондонской конференции и в стремлении оккупировать и затем аннексировать часть территории Албании. Руководство Германской империи поспешило заверить своих австрийских союзников в полной лояльности и безоговорочной поддержке. Глава внешнеполитического ведомства Германии Г. Ягов в беседе с секретарем австрийского министерства иностранных дел Форгачем советовал на этот раз не уступать сербам. А император Вильгельм II в немецком посольстве в Вене с присущей ему импульсивностью и театральностью заявил Л. Берхтольду: «Вы можете быть уверены, что я за вас и готов вынуть меч, как только 254 ваши действия сделают это необходимым…все, что исходит из Вены для меня равносильно приказу»1. Получив, таким образом, санкцию Берлина на самые решительные действия, ведомство графа Л. Берхтольда 5 (18) октября 1913 г. предъявило Белграду ультимативную ноту с требованием вывести свои войска из Албании в течение восьми дней. Данное требование поспешили поддержать остальные великие державы, указавшие сербам на недопустимость пересмотра границ, определенных Лондонским мирным договором. Правительство Н. Пашича, не желая обострять отношения с империей Габсбургов и решив главную задачу – удаление с территории Сербии вторгшихся албанских банд, вскоре вывело свои войска из приграничных районов Албании. Поведение Австрии во время албаносербской войны осени 1913 г. еще более содействовало нагнетанию враждебности в отношениях между Веной и Белградом2. За два месяца до сербо-албанской войны Лондонская конференция послов великих держав решила вопрос о статусе албанского государства: 16 (29) июля 1913 г. Албания была провозглашена автономным, суверенным и наследственным княжеством, гарантом которого выступали шесть великих держав. Контроль за гражданской администрацией и финансами поручался Международной контрольной комиссии, составленной из представителей государств-гарантов. До окончательного формирования действенных органов государственной власти порядок в стране должен был обеспечиваться международной жандармерией из числа шведских и голландских офицеров3. Становление албанской государственности проходило в тяжелых условиях – в стране в это время царил хаос. Находившееся в Валоне ÖUAP. Bd. 7. № 8934. Galantai J. Austria-Hungary and the War. The October 1913 Crisis – Prelude to July 1914 // Etudes Historiques Hongroises 1980. II. Budapest, 1980. P. 79-88; Williamson S. Op. cit. P. 151-156. 3 Schmidt-Neke M. Entstehung und Ausbau der Königsdiktatur in Albanien (1912-1939). Regierungsbildungen, Herrschaftsweise und Machteliten in einem jungen Balkanstaat. München, 1987. S. 31-32; Roth K. Geschichte Albaniens. Leipzig, 1914. S. 139. 1 2 255 временное правительство Исмаиль Кемаль-бея, поддерживаемое Веной и Римом, являлось лишь одной из существовавших локальных властей. Главным его конкурентом выступало правительство «Сената Центральной Албании» во главе с Эссадом Топтани, контролировавшее среднюю часть страны с городами Эльбасан, Тирана, Дураццо. Горные области Северной Албании также были фактически независимы и управлялись местными вождями1. Под давлением Международной контрольной комиссии валонское правительство в январе 1914 г. самораспустилось. А в феврале 1914 г. отказался от своих премьерских амбиций и Эссад. Он согласился с переходом всей власти в Албании в руки великих держав, по решению которых первым правителем нового балканского государства стал 35летний капитан прусской армии князь Вильгельм Вид, находившийся в родстве с правящими домами Пруссии и Румынии. Решающую роль в утверждении кандидатуры принца Вида сыграла наиболее заинтересованная в албанском вопросе держава Австро-Венгрия. 22 февраля (7 марта) 1914 г. Вильгельм Вид прибыл на австрийском военном корабле в порт Дураццо, избранный им своей резиденцией. Сразу возник вопрос, как именовать новоявленного правителя Албании. Державы предоставили ему титул князя, но сам он предпочитал именовать себя албанским словом «mbret», что означало вообще «правитель» (так в Албании называли и султана Турции). Главой албанского правительства был назначен бывший турецкий посол в Санкт-Петербурге Турхан-паша Пермети, министром внутренних дел и военным министром - самый влиятельный человек в Албании Эссад-паша. На деле реальная власть в Албании осталась у Международной контрольной комиссии, принимавшей решения за принца Вида и его правительство. Ее деятельность была затруднена борьбой за влияние на Балканах между двумя группировками великих держав, причем Италия все больше сближалась со странами Тройственного согласия. Как писал Вильгельм Вид в меморандуме об 1 Grothe H. Das albanische Problem. Politisches und Wirtschaftliches. Halle, 1914. S. 12-14. 256 Албании в 1917 г., «представители великих держав со своими предложениями и мнениями почти все время занимали диаметрально противоположные позиции, Антанта и Италия с одной стороны, Германия и Австро-Венгрия, с другой»1. Правительство принца Вида контролировало только район тогдашней столицы Дуррацо. В других областях страны шла борьба между различными группировками и племенными вождями, одни из которых поддерживались Римом, другие Веной, третьи Афинами. Албания становилась, таким образом, территорией, где пересекались интересы великих держав, а также нескольких балканских государств. К непосредственному контролю над албанскими землями стремились Сербия, Черногория, Греция, Италия и Австро-Венгрия. «Албанский вопрос в связи с этим приобрел международный характер, вызвав острейшие противоречия среди европейских держав», - отмечает Ю.А. Писарев2. Основная борьба за Албанию развернулась между итальянцами и австрийцами. Для Италии господство в Албании давало возможность превратить Адриатику фактически в итальянское озеро и полностью контролировать пролив Отранто, связывающий Адриатическое и Средиземное моря. Для Вены Албания представляла интерес, прежде всего, с точки зрения окружения Сербии кольцом враждебных и зависимых от Австро-Венгрии стран. Итало-австрийская борьба за Албанию, чрезвычайно обострившаяся в первые месяцы 1914 года, ослабила Тройственный союз и способствовала дальнейшему отходу Рима от австро-германского блока, завершившемуся в 1915 году вступлением Италии в Первую мировую войну на стороне Антанты. «Соперничество, которое развернулось между обоими союзниками в 1914 г. за власть над их албанским протеже, делало невероятным действенную помощь со стороны 1 2 Wilhelm, Fürst von Albanien Prinz zu Wied. Denkschrift über Albanien. [1917] S. 25. Писарев Ю.А. Указ. соч. М., 1985. С. 116. 257 Италии в случае столкновения Дунайской монархии с другими великими державами»1, - пишет о роли Албании в подрыве Тройственного союза британский историк Ф.Р. Бридж. Если ставленником Австро-Венгрии в Албании был принц Вильгельм Вид, то его министр Эссад-паша установил тесные контакты с итальянцами. Итальянский посол в Дураццо барон Алиотти был ближайшим советником Эссада2. Отражением австро-итальянской борьбы за контроль над Албанией стала личная вражда и соперничество между князем Албании и его самым могущественным министром. Уже спустя два месяца после своего прибытия в страну арнаутов Вид приказал арестовать и выслать в Италию Эссада, чье влияние представляло серьезную угрозу для его власти. В Риме Эссад был встречен очень радушно, как человек, пострадавший от происков австрийского ставленника на албанском троне. Однако избавление от Эссада не смогло укрепить позиции принца Вида в Албании. Скорее, наоборот, приблизило конец его короткого правления. В мае 1914 г. началось крестьянское восстание, которое быстро разрасталось и вскоре перешло к политическим требованиям – отречение Вида и восстановление связей с Турцией через приглашение на албанский трон сына султана Абдул-Хамида II. Под контролем этого протурецкого движения оказалась вся Центральная Албания. Уже после начала Первой мировой войны в начале сентября 1914 г. Вильгельм Вид, не сумев подавить восстание и потеряв доверие своих австрийских покровителей, недовольных отказом «мбрета» Албании объявить войну Сербии, вынужден был покинуть страну после полугодового «правления». Cитуация в Албании не сходила с полос русских газет и после завершения Балканских воспринималось русской войн. Новое общественностью балканское как государство нежизнеспособное искусственное образование, созданное по настоянию стран Тройственного 1 Bridge F.R. Die Außenpolitik der Donaumonarchie // Die letzten Jahre der Donaumonarchie. Der erste Vielvölkerstaat im Europa des frühen 20. Jahrhunderts. / Hrsg. von Mark Cornwall. 2006. S. 31. 2 Краткая история Албании. С древнейших времен до наших дней. М., 1992. С. 262. 258 союза не с целью предоставить албанскому народу политическое существование, а с целью превратить эту страну со временем в свое колониальное владение. Албанию русская пресса называла инструментом австрийских интриг и очагом неизбежных новых конфликтов на Балканах, а события осени 1913 г. как будто подтверждали эти опасения. Все ведущие периодические издания России были уверены в том, что за действиями албанцев, вторгшихся на территорию Сербии и попытавшихся силой реализовать проект «великой Албании», стоят венские режиссеры: сама Дунайская империя пока не может открыто выступить против Сербии, а потому на Бальхаусплатц стремятся нанести максимальный урон Сербскому королевству руками послушных албанцев. «Московские ведомости» предполагали, что вторжение в Сербию инспирировано австрийцами с целью поднять вопрос о пересмотре Лондонского договора и под предлогом тяжелого положения албанского населения Косово и Метохии добиться отчленения этой территории от Сербии и присоединения ее к албанскому государству. Албано-сербская война, по мнению «Московских ведомостей», доказала, что Бухарестский и Лондонский мирные договоры не могут обеспечить спокойствие в этой части Европы: «...оба договора еще более усилили племенной антагонизм, а созданием автономной Албании устранили в западной части полуострова возможность всякого порядка»1. Прочный мир на Балканах, считала эта газета, наступит только тогда, когда албанские земли будут разделены между Сербией, Черногорией и Грецией. Несколько под другим углом зрения смотрела на ситуацию, сложившуюся на Балканах, «Земщина», считавшая, что существование Албании даже небесполезно для России, поскольку это заставляет еще более тесно сплотиться греков и сербов для борьбы с албанцами и возможного раздела их земель. Реваншизм Болгарии крепко привязывает к этому блоку еще и Румынию. «Чувство самосохранения заставляет их 1 Московские ведомости. 1913. 21 сент. 259 держаться друг за друга. А с албанской сволочью Сербия справится и одна»1. Очередной громкий демарш австрийской дипломатии редактор этой газеты С.К. Глинка-Янчевский не воспринимал всерьез: октябрьский ультиматум Сербии он называл «булавочным уколом, которым Австрия хотела сразить Россию». Сербы и не собирались нарушать территориальную целостность Албании, так как правительство Н. Пашича не рискнуло бы пойти против решений Лондонской конференции. «Однако создался призрак дипломатической “победы”, и венские дипломаты чувствовали себя триумфаторами».2 Газета «Новое время», называвшая сентябрьский набег албанцев в Косово и Македонию «замаскированной австрийской войной против Сербии», не сомневалась, что генштаб австро-венгерской армии рассматривает албанские отряды как авангард Тройственного союза на Балканах. Для того чтобы Албания перестала быть дестабилизирующим фактором, она должна быть разоружена и нейтрализована, а сербоалбанская граница должна быть изменена таким образом, чтобы в будущем максимально затруднить вторжение албанских отрядов на территорию сербского государства3. «Утро России» высказывало предположение, что австрийцы, так и не смирившиеся с потерей Новобазарского санджака, стремятся использовать организованную ими очередную кровавую стычку на Балканах как предлог для «временного» занятия этой территории. Опасения газете прогрессистов внушало поведение министерства иностранных дел Австро-Венгрии, которое ради спасения престижа Габсбургов готово подвергать риску мир на Балканах, а вместе с ним и общеевропейский мир. «Зарвавшиеся дельцы способны в положении Берхтольдов идти напролом, нарочито создавать для своих авантюр более или менее подходящие поводы»4. Земщина. 1913. 13 сент. Земщина. 1913. 5 нояб. 3 Новое время. 1913. 3 окт. 4 Утро России. 1913. 14 сент. 1 2 260 «Речь», напротив, не верила в готовность Австрии вмешаться в сербо-албанскую войну на стороне албанцев, отмечая, что министерство иностранных дел империи Габсбургов в своей балканской политике поставлено в жесткие рамки. В первую очередь вследствие крайней дороговизны внешнеполитических авантюр и тяжелого финансового положения Австро-Венгрии, затем – ввиду возможного столкновения и разрыва с Италией, кооперация с которой в Албании все еще не налажена. Именно поэтому «открытое вмешательство в албанские дела для Австрии сейчас фактически немыслимо»1. Предъявление австрийцами ультиматума Сербии с требованием немедленно очистить приграничные албанские населенные пункты было воспринято русской прессой как логическое завершение всего балканского кризиса 1912-13 гг., в ходе которого Австрия настолько привыкла к безоговорочному исполнению всех своих требований прочими державами, что ультиматум превратился в универсальный инструмент ее внешней политики. По мнению «Московских ведомостей», последний, ничем не оправдываемый австрийский ультиматум Белграду подтвердил, что никакого «европейского концерта», то есть единодушия и солидарности европейских держав не существует. Так называемый «концерт» это только ширма, прячась за которую страны Тройственного союза занимались во время Балканских войн «обделыванием своих делишек», нисколько не считаясь с интересами держав противоположной группировки и нагло угрожая разрывом и войной в случае, если их желания не будут удовлетворены. «Крикливый и никому не нужный ультиматум, нужно надеяться, наконец, раскрыл глаза всем и показал, что этот мнимый концерт существует лишь для того, чтобы под его флагом проводить планы тройственного союза»2. 1 2 Речь. 1913. 12 сент. Московские ведомости. 1913. 15 окт. 261 Точку зрения «Московских ведомостей» полностью разделяло «Новое время», писавшее, что недостойная великих держав реакция Англии, Франции и России на последний австрийский ультиматум явилась новым ярким доказательством доминирования в Европе австро- германского блока. По мнению этой газеты, Антанта, казавшаяся такой влиятельной в момент своего создания, постепенно превратилась «во всеобщее посмешище»1. Падение престижа входящих в нее держав дошло до того, что «ни одно из требований дипломатии тройственного согласия не только не исполняется, но даже не принимается во внимание»2. Российские, британские и французские дипломаты более не пытаются выступать на международной арене с собственными инициативами, все их честолюбие сводится отныне к пожеланию, чтобы Вена соблюдала внешние приличия, позволяя остальным державам санкционировать свои дипломатические акции еще до их осуществления, а не post factum. «Что же остается от тройственного согласия? – задавала вопрос суворинская газета. - В столкновениях отдельных членов его с Германией всякий раз неизменно они считают себя вынужденными уступить. Все вместе они пасуют даже перед требованиями одной Австрии. В чем же оправдание тройственного согласия? И что еще могла бы потерять Россия, если бы она была одинокой и ни в каких европейских комбинациях не участвовала?»3 «Новое время» отмечало, что история с последним австрийским ультиматумом еще раз продемонстрировала огромное несоответствие между реальной силой Австро-Венгрии и той ролью, которую дипломатия этой страны играет в Европе. Империя Габсбургов находится на грани банкротства. В проекте бюджета, внесенном в австрийский и венгерский парламенты, предлагается сделать заем в 142 млн. крон. Последние займы Австрия получала под ростовщические проценты. И, несмотря на такое плачевное положение, Вене удается диктовать свою волю всей остальной Новое время. 1913. 24 окт. Там же. 3 Там же. 1 2 262 Европе. Эта ситуация казалась сотрудникам суворинской газеты настолько парадоксальной, что вызывала у них иронию. «Стоит банкроту угрожающе поднять перст, и у дипломатов, располагающих могущественными армиями, флотами и целыми горами золота, из левых орбит выпадают монокли. Потрясенные, они готовы на все, что угодно, лишь бы банкрот опустил свой грозный палец…Все европейские кабинеты наперерыв один перед другим торопятся исполнить малейшее желание гр. Берхтольда, как завет с горы Синая»1. Едва закончился кризис, связанный с албано-сербской войной и австрийским ультиматумом Белграду, как Албания снова привлекла внимание русской прессы – на этот раз в связи с принятым в ноябре 1913 г. решением держав предоставить албанскую корону принцу Вильгельму Виду. Пристальное внимание к событиям в этой части Балканского полуострова было вызвано, конечно же, не интересом русского общества к самой Албании, и уж тем более не интересом к личности очередного балканского монарха, личности бесцветной и ничем особенным не выделявшейся, а исключительно тем обстоятельством, что Албания и после своего создания оставалась полем соперничества различных держав за преобладание в западной части Балканского полуострова и на Адриатике, а анархия, воцарившаяся в Албании, угрожала миру на Балканах, а косвенно и общеевропейскому миру. Провал албанской авантюры Вильгельма Вида, ставший очевидным уже спустя два месяца после его прибытия в Албанию и выразившийся в бегстве «мбрета» от своих же подданных 10 (23) мая 1914 г. на борт итальянского крейсера, стоявшего в порту Дураццо, вызвал в русской прессе плохо скрываемое злорадство. Принц вполне оправданно считался русским обществом ставленником Тройственного союза, а крушение его власти в Албании было воспринято как неудача курса Вены, Рима и Берлина на формирование государственности у албанских племен. 1 Новое время. 1913. 11 окт. 263 «Скроенное дипломатами государство, с неизбежным немецким принцем (предмет германского вывоза), расползается, как наскоро сметанное из разноцветных кусков одеяло»1, - писал известный публицист, сотрудник «Русского слова» В.И. Немирович-Данченко. «Земщина» в дни антивидовского восстания утверждала, что Россия может спокойно взирать на происходящее в Албании. «Не Россия выдумала Албанию, не ей и отстаивать этот нарост на Балканском полуострове. Австрия его изобрела при поддержке Италии – пусть и спасают свое уродливое детище»2. «Утро России» считало, что в условиях воцарившейся в Албании анархии Дунайской империи придется силой утверждать на троне этой балканской страны своего ставленника принца Вида, как в свое время Наполеон III вооруженным путем пытался навязать Мексике «императора» Максимилиана Габсбурга. По мнению прогрессистской газеты, такое развитие событий таит в себе большую опасность для всей Европы, так как интервенция Австро-Венгрии и Италии может столкнуть их с Сербией и Грецией, стремящимися разделить албанские земли между собой. «Утро России» напоминало, что в свое время Вена чуть не поставила Европу на грань вооруженного конфликта из-за Албании: на Лондонской конференции она угрожала разрывом, если ее требования о создании отдельного албанского государства не будут выполнены. И, поставив этот ультиматум странам Антанты, проявляются все последствия она добилась уступки своего. Но австрийскому теперь нажиму. «“Независимая” Албания на самом деле грозит стать независимой – и от Австрии, и от Европы. И становится длительной угрозой общеевропейскому миру»3. Столь же тревожным казалось положение, возникшее на Балканах вследствие албанской анархии, и «Русскому слову», которое опасалось, что смута в Албании может привести к крушению хрупкого мира на Русское слово. 1914. 27 мая. Земщина. 1914. 14 мая. 3 Утро России. 1914. 14 янв. 1 2 264 Балканах, установленного Бухарестским договором. В мае 1914 г. эта газета писала, что идут последние дни неудачного правления принца Вида. Католические племена малиссоров и миридитов, на которые опирается Вид, не могут служить надежной опорой его власти, так как мусульман, отвергающих правителя-христианина, в стране в четыре раза больше, чем католиков. Положение принца Вида, считало «Русское слово», осложняется не только разрывом с самым влиятельным человеком в Албании Эссадом Топтани, но и полным незнанием местных условий и традиций арнаутов. Газета И.Д. Сытина приходила к выводу, что в Албании политика Австрии и Италии потерпела провал. «Плачевный конец воздушных замков австро-итальянских режиссеров пришел скорее, чем можно было ожидать»1. Берхтольд и Сан-Джулиано, которым это балканское государство обязано своим возникновением, теперь «не знают, что им делать с окончательно отбившейся от рук Албанией»2. Газета «Новое время», напротив, была уверена, что нельзя говорить о провале австрийского курса на Балканах. Вена и Рим с самого начала понимали, что никакого государства из наспех склеенных друг с другом албанских племен получиться не может, что албанцы, вечно враждующие друг с другом, не способны к самостоятельному государственному существованию. Но именно поэтому австрийский и итальянский представители на Лондонской конференции послов так настойчиво боролись за создание «суверенной» Албании. В Вене и Риме прекрасно осознавали, что как только османское господство в этой части Балканского полуострова будет поколеблено, сразу же начнутся старые распри между различными албанскими феодальными группировками. Это поставит вопрос об «умиротворении» Албании, и, само собой разумеется, в роли умиротворителей выступят итальянцы и австрийцы. Албания будет оккупирована этими державами и поделена между ними. И эти расчеты, по 1 2 Русское слово. 1914. 10 мая. Русское слово. 1914. 25 мая. 265 мнению «Нового времени», вполне оправдались: в Албании после ликвидации турецкой власти воцарилась полная анархия. Неоднократно в дни антивидовского восстания на страницах русских газет и журналов указывалось, что за мусульманским движением племен Центральной Албании стоит младотурецкий комитет «Единение и прогресс», стремящийся восстановить контроль над этой балканской страной. Возвращение под власть Порты Албании, в сочетании с отвоеванием Адрианополя во значительно укрепило авторитет бы время Второй Балканской правительства войны младотурок в Османской империи, где ему противостояла мощная оппозиционная сила в лице партии «Свобода и согласие». В данной связи некоторые российские издания предполагали, что борьба за Албанию может серьезно осложнить отношения между турками и Тройственным союзом. Как писало «Новое время», турки не оставили надежд сохранить свой контроль над Албанией, «отнятой у них не в честном бою победителями, а политическими мародерами (т.е. странами Тройственного союза – Б.К.), явившимися на поле битвы, когда опасность прошла, и настало удобное время для ограбления трупов и раненых» 1. О нарастании противоречий между Берлином и Стамбулом писал лондонский корреспондент этой газеты Г.С. Веселитский-Божидарович («Аргус»). В феврале 1914 г. он отмечал, что за последние месяцы германо-турецкий разлад проявился отнюдь не только в вопросе об Албании, которую австро-германский блок вознамерился превратить в свою колонию и «точку опоры для германизации Балкан»2. Веселитский-Божидарович обращал внимание на то, что германская дипломатия занимает антитурецкую позицию и в вопросе о принадлежности островов Эгейского моря, поддерживая притязания греков на все острова, кроме оккупированных итальянцами Додеканезских. И, наконец, немцы начали заигрывать с армянами, стремясь привлечь их на свою сторону и 1 2 Новое время. 1914. 3 февр. Там же. 266 минимизировать влияние России в турецкой Армении. С этой целью Берлин оставил свою прежнюю политику противодействия попыткам улучшить положение армян и пошел на заключение соглашения от 8 февраля 1914 г. о проведении реформ в населенных армянами вилайетах Османской империи. Лондонский корреспондент «Нового времени» приходил к выводу, что германо-турецкие противоречия на Ближнем Востоке дошли до прямого антагонизма. Веселитский-Божидарович считал, что Германия в последнее время пересматривает свою ближневосточную политику. Если раньше Берлин поощрял австрийских союзников к осуществлению экспансии на Балканах, прикрывая действия Вены своим могучим военным щитом (как это было во время Боснийского кризиса 1908-09 гг.), то теперь этот метод, якобы, признан на Вильгельмштрассе грубым и неэффективным. По информации Веселитского-Божидаровича, в Берлине принято решение самолично вершить балканскую политику, отводя Австрии отныне лишь вспомогательную роль. Определенную трудность для реализации планов Германии в отношении Юго-Восточной Европы представляет союз Белграда, Афин, Бухареста и Цетинье, сложившийся на антиболгарской основе в ходе Второй Балканской войны. Но и эта комбинация привлекается Германией до тех пор, пока не удастся развалить ее. Лондонский корреспондент «Нового времени» не скрывал своего восхищения изворотливостью германской дипломатии, которая «в умении группировать около себя враждующие между собою элементы выказывает никем прежде в истории не проявленное искусство»1. Антагонизмы между Австрией и Италией, Италией и Турцией, Румынией и Австрией, Грецией и Италией, Грецией и Турцией, по его мнению, скорее даже специально вызываются Германией, но так искусно сдерживаются ею, что все эти страны считаются союзными или дружественными Берлину, который тем 1 Новое время. 1914. 8 янв. 267 самым получает возможность играть роль верховного европейского арбитра. *** Агрессивная политика Австро-Венгрии в отношении своих балканских соседей в 1912-1913 гг. оказала существенное влияние на формирование образа этой страны в русской периодической печати того времени. Империя Габсбургов, противодействовавшая Балканскому союзу, в первую очередь Сербии и Черногории, и стремившаяся путем создания Албании ограничить приобретения двух этих славянских государств, исторически тесно связанных с Россией, называлась почти во всех ведущих изданиях главным врагом славянства и самой России. Никогда еще со времен Боснийского кризиса 1908-1909 гг. образ Австро-Венгрии на страницах русских газет и журналов не был столь негативным, а отношение русского общества к этой стране не было столь враждебным. В начале балканского кризиса (в сентябре-октябре 1912 г.) русская пресса выражала серьезные опасения по поводу возможных действий Австро-Венгрии в разгорающемся конфликте. Отмечалось, что война между Османской империей и коалицией Болгарии, Сербии, Греции и Черногории может перерасти в общеевропейское военное столкновение только в том случае, если Австро-Венгрия откажется от нейтралитета, попытавшись захватить силой часть турецкого наследства. При этом русское общество не признавало за Австро-Венгрией прав на какую-либо часть Европейской Турции, считая «законными наследниками» Османской империи балканские государства. В первые дни Балканской войны, когда еще не был ясен исход вооруженного конфликта между Турцией и ее противниками, в русской прессе преобладал пессимистический взгляд на развитие событий: часто высказывалось мнение, что главным победителем начавшейся войны станет империя Габсбургов, которой удастся навязать свой вариант перекройки карты Балканского полуострова обеим воюющим сторонам. 268 После того как Вена в начале ноября 1912 г. потребовала создать отдельное албанское государство и не допустить расширения Сербии до Адриатического моря, русская пресса самого широкого политического спектра (от либеральной до черносотенной) решительно осудила австрийские претензии и ультимативную форму, в которую они были облечены (исключение составлял лишь проавстрийски настроенный «Гражданин»). Позиция Вены в албанском вопросе дала повод русской прессе еще раз подчеркнуть крайнее лицемерие и двуличность австрийской политики. Поведение империи Габсбургов, препятствовавшей национальному самоопределению входивших в ее состав народов (сербов, хорватов, румын, итальянцев и др.) и одновременно выступавшей на Балканах в роли защитницы права албанцев на независимое государственное существование, было расценено русскими изданиями как «циничное издевательство» над всей Европой. Антиавстрийская риторика достигла своего пика в период двух острых международных кризисов, которыми сопровождалась Первая Балканская война, – кризиса из-за выхода Сербии к Адриатике (ноябрь декабрь 1912 г.) и Скутарийского кризиса (март - начало мая 1913 г.). Политика империи Габсбургов, настаивавшей на создании Албании в максимальных границах и угрожавшей в случае отклонения ее требований выйти из европейского концерта и перейти к самостоятельным действиям на Балканах, называлась в русской прессе политикой международного шантажа. Вену обвиняли в том, что она умело эксплуатирует страх европейских народов перед большой войной, какой Европа не знала с 1870 г. При этом подчеркивалось, что общеевропейская война будет гибельна для самой Австро-Венгрии, слабой в военном и финансовом отношении и раздираемой изнутри межнациональными противоречиями. Не случайно эта страна в период Балканских войн часто сравнивалась на страницах русских газет и журналов с азартным игроком, играющим ва-банк. 269 Русская пресса с сожалением констатировала, что благодаря нечестным приемам политической игры и мастерскому умению блефовать австрийской дипломатии удалось одержать ряд блестящих побед над своими противниками: добиться создания отдельного албанского государства, удалить черногорцев из Скутари и развалить Балканский союз, вызвав войну между Болгарией и Сербией. Успехи австрийской дипломатии представлялись русской прессе тем более удивительными, что внутриполитическая ситуация в Австро-Венгрии в это время была очень тяжелой – австрийский парламент был фактически парализован обструкцией чешских депутатов, страна находилась на грани банкротства. Казалось, что чем более тяжелым было внутреннее положение империи Габсбургов, тем более блестящими были победы ее дипломатии. Несоответствие между реальной силой Австро-Венгрии и успехами этой страны на международной арене постоянно приковывало к себе внимание русской прессы. Дипломатические победы Австро-Венгрии объяснялись помощью германского союзника, а также слабостью и уступчивостью русской дипломатии, отступающей перед требованиями и угрозами австро-германского блока. Однако главную причину австрийских успехов русские газеты и журналы усматривали в хитрости и изворотливости австрийской дипломатии, умеющей выпутываться из, казалось бы, самых безнадежных и тупиковых ситуаций и способной любое поражение обратить в свою победу. Иногда образ вероломной, коварной Австрии, прочно утвердившийся в сознании российского общества, мешал объективной оценке роли этой страны в происходивших событиях. Так, например, в июле 1913 г. в дни Второй Балканской войны на страницах русских газет довольно часто можно было встретить обвинения Австрии в подстрекательстве румын к военному вмешательству в балканской конфликт. Это не соответствовало действительности: вступление Румынии 270 в войну не отвечало интересам Вены, поскольку ухудшало положение Болгарии и содействовало победе Сербии. Если развал Балканского союза был воспринят всей русской прессой как наивысшее достижение австрийской дипломатии, как триумф Австрии, то уже в оценке результатов Второй Балканской войны общественность России не была столь единодушна. Наряду с утверждениями о полном торжестве Австро-Венгрии («Новое время») в русской прессе довольно часто высказывалось мнение, что, развалив Балканский союз, империя Габсбургов одержала пиррову победу («Московские ведомости», «Русские ведомости», «Голос Москвы»): вместо гегемонии Болгарии австрийцы получили на Балканах усилившуюся Сербию, вместо союза Болгарии, Румынии и Турции, о котором мечтали на Бальхаусплатц, возник блок Сербии, Греции, Черногории и Румынии, направленный как против болгарского реваншизма, так и против австрийского экспансионизма. Анализ русской прессы позволяет сделать вывод, что во время балканского кризиса 1912-1913 гг. в восприятии русского общества прочно утвердился образ австрийского врага. Начавший формироваться в середине XIX в. под влиянием поведения Вены во время Крымской войны образ вероломной, лживой и враждебной не только России, но всему славянству империи Габсбургов в период двух Балканских войн стал доминирующим в большинстве ведущих российских изданий. Отношение русской прессы к Германии на протяжении балканского кризиса 1912-13 гг. претерпело существенную трансформацию. В первые два месяца войны (в октябре и ноябре 1912 г.), когда Берлин не объявлял открыто о своей поддержке австрийских притязаний, в русских газетах и журналах часто можно было встретить одобрительные отзывы о политике Германии. Высказывалась уверенность в «искреннем желании» германского правительства сохранить нейтралитет и не допустить втягивания Германии в вооруженный конфликт с Балканским союзом и Россией. Поведение Германии называлось «в высшей степени сдержанным 271 и осторожным». Оно противопоставлялось «скандальному» и «хулиганскому» поведению Австрии, которая перед лицом крушения своих планов продвижения к Салоникам вела себя, по мнению русской прессы, как «потерявший духовное равновесие неврастеник». Отмечалось, что осторожная политика правительства Бетман-Гольвега «снискала Германии живые симпатии далеко за пределами европейского континента». Русская пресса писала о миролюбивом настрое немецкого народа, не желающего вступать в войну с Россией из-за австрийских интересов в Албании. Подчеркивались здравый смысл, практичность и реализм немцев, удерживающие их от военных авантюр. Таким образом, в начале Первой Балканской войны русская пресса в последний раз до возникновения мирового вооруженного конфликта 1914 г. в целом одобрительно отзывалась о политике Германии. Образ Германии и немецкого народа был в это время скорее положительным и в какой-то степени противопоставлялся образу Австро-Венгрии. Изменение образа Германии в негативную сторону в русской прессе произошло под влиянием выступления канцлера Т. Бетман-Гольвега в рейхстаге 19 ноября (2 декабря) 1912 г., когда Берлин впервые с момента начала Балканской войны публично заявил о готовности поддержать притязания австрийского союзника с оружием в руках. Еще большее разочарование в политике Германии русское общество испытало после начала работы Лондонского совещания послов, на котором представитель Германии князь К. Лихновский поддерживал практически все предложения австрийской стороны, и после нового выступления БетманГольвега в германском парламенте 25 марта (7 апреля) 1913 г., когда рейхсканцлер заявил о «расовых противоположностях» между славянскими народами и германскими и возложил всю ответственность за сохранение напряженной ситуации в Европе на панславистские круги России. Эти два выступления главы германского правительства и поддержка Берлином австрийских притязаний на Лондонской 272 конференции были негативно восприняты подавляющим большинством органов русской прессы. Исключение составляли прогерманские издания («Гражданин», «Земщина»), которые и после 2 декабря 1912 г. продолжали писать, что Берлин не только не подстрекает Австрию, но и удерживает ее от агрессивных акций на Балканах. 273 Глава II. Реакция российской прессы на преследования православных русин в Австро-Венгрии Наряду с русско-австрийским соперничеством за влияние на Балканах другим важным раздражающим фактором в отношениях между Россией и империей Габсбургов накануне Первой мировой войны являлась политика австрийских и венгерских властей в населенных русинами восточных областях Дунайской монархии. Русинами (die Russinen) или рутенами (die Ruthenen) в Австро-Венгрии традиционно называли малороссийское население Восточной Галиции, Северной Буковины и нескольких комитатов Венгерского королевства (Мармарош, Берег, Угоча, Унг, Земплен, Шарош, Сепеш). Накануне Первой мировой войны русины составляли 8% населения Австро-венгерской монархии (около 4 млн. чел.)1. Территории с преобладающим малороссийским населением в разное время и в силу разных исторических обстоятельств оказались под властью Габсбургов. Угорская (т.е. Венгерская) Русь была присоединена к Австрийскому государству в 1526 г. как составная часть Венгрии после разгрома венгров турками в битве при Мохаче. Галиция, являвшаяся в XIV-XVIII вв. владением Речи Посполитой, отошла к Австрии по первому разделу Польши 1772 г. Буковина, находившаяся с начала XVI в. в зависимости от Османской империи, была занята русскими войсками в ходе русско-турецкой войны 1768-1774 гг., но в 1775 г. передана Австрии в качестве награды за ее нейтралитет. После преобразования монархии Габсбургов в 1867 г. в дуалистическую Австро-венгерскую империю Галиция и Буковина в качестве автономных провинций оказались в австрийской части империи (так называемой Цислейтании), а населенные угрорусами (карпатороссами) земли по южному склону Карпатских гор остались в венгерской части (Транслейтании). 1 Die Habsburgermonarchie 1848-1918 / Hrsg. von A. Wandruszka und P. Urbanitsch. Bd. III. Die Völker des Reiches. 1. Teil. Wien, 1980. S. 559. 274 Все три территории являлись одними из самых экономически и культурно отсталых в Дунайской империи. С тех пор как Галиция перешла под власть Габсбургов, она представляла собой заштатную австрийскую провинцию, которая носила громкое название «Королевство Галиция и Лодомерия с великим герцогством Краковским» и управлялась назначаемым из Вены наместником (с середины XIX в. вплоть до начала Первой мировой войны эту должность занимали исключительно поляки). Большинство населения Галиции составляли поляки, русины и евреи (согласно переписи населения 1910 г. соответственно 46,5%, 42,1% и 10,9%1). Поляки преобладали в западной части Галиции (главный город Краков), а русины – в восточной части (главный город Львов). К 1900 г. почти все галицкие русины были униатами (следствие Брестской унии 1596 г.). Православных церквей и священников в крае практически не было; попытки вернуться к православию или приблизиться к нему сурово пресекались. Поляки являлись привилегированным и господствующим элементом галицийского общества (помещики, буржуазия, католическое и отчасти униатское духовенство); русины же в подавляющем большинстве оставались крестьянами и ремесленниками. Полякам принадлежала культурная гегемония в крае, их язык являлся официальным языком Галиции. В созданном в 1861 г. для решения местных вопросов галицком сейме избирательный закон обеспечивал доминирование полякам: куриальная система выборов приводила к тому, что русины, составлявшие почти половину населения края, имели в сейме не более 15% мандатов2. Присоединенная к Австрии в 1775 г. Буковина в административном отношении долго являлась частью Галиции, а в 1849 г. стала отдельной австрийской провинцией. Буковина имела пестрый этнический состав. В 1910 г. крупнейшими народностями этой области были русины (38,4%), 1 Mark R.A. Galizien unter österreichischer Herrschaft. Verwaltung-Kirche-Bevölkerung. Marburg, 1994. S. 80. Die Habsburgermonarchie 1848-1918 / Hrsg. von A. Wandruszka und P. Urbanitsch. Bd. VII. Verfassung und Parlamentarismus. 2. Teil. Die regionalen Repräsentativkörperschaften. Wien, 2000. S. 2137-2138. 2 275 румыны (34,4%), евреи (12,8%) и немцы (8,4%)1. В отличие от соседней Галиции большинство жителей Буковины были православными. Эта область, никогда не являвшаяся владением Речи Посполитой, была практически не затронута унией (в начале XX в. греко-католики составляли всего 2,3% жителей области). Господствующим языком в Буковине был немецкий. В 1875 г. в административном центре провинции г. Черновцы был открыт университет, в котором преподавание велось на немецком языке. Несмотря на то что русины были самой большой этнической группой Буковины, они играли незначительную роль в администрации, руководстве православной церковью и преподавательском корпусе университета2. Очень тяжелым было положение русин, проживавших на территории Венгерского королевства (в 1910 г. их насчитывалось более 472 тыс. чел.). Они не имели никаких национальных прав и подвергались беспощадной ассимиляции: преподавание в школах велось только на венгерском языке, проповеди в униатских церквях произносились также на венгерском (со времени заключения Ужгородской унии 1646 г. венгерские русины являлись греко-католиками). Как писал в начале XX в. историк Ф.Ф. Аристов, «особенно сильный удар угрорусскому национальному и вообще культурному развитию был нанесен введением дуализма в 1867 году. С этих пор началась усиленная мадьяризация Угорской Руси, не прекращавшаяся вплоть до великой войны 1914 года»3. Проводниками мадьяризации были униатские священники, воспринимавшие себя авангардом венгерской культуры среди отсталого славянского населения. Тяжелая экономическая ситуация в крае и мадьярский гнет приводили к массовой эмиграции русин: с 1881 г. до 1912 г. около 170 тыс. русин Добржанский А.В. «Буковинизм» как разновидность регионального самосознания в Австро-Венгрии конца XIX – начала XX вв. // Австро-Венгрия: интеграционные процессы и национальная специфика. М., 1997. С. 77. 2 Turczynski E. Geschichte der Bukowina in der Neuzeit. Zur Sozial- und Kulturgeschichte einer mitteleuropäisch geprägten Landschaft. Wiesbaden, 1993. S. 197. 3 Аристов Ф.Ф. Карпато-русские писатели. Исследование по неизданным источникам. Т. 1. М., 1916. С. 32. 1 276 покинули Венгрию, переселившись главным образом в страны Нового Света (США, Канаду и Бразилию)1. С середины XIX в. в населенных русинами областях империи Габсбургов начинают взаимоисключающих распространяться культурных два течения – конкурирующих и русофильское и украинофильское2. Русофилы (или как их часто называли в Галиции «москвофилы») отстаивали идею принадлежности австрийских русин к большой русской нации «от Карпат до Камчатки», а украинофилы считали русинское население Галиции, Буковины и восточных комитатов Венгрии частью особого украинского народа, большинство представителей которого жило в пределах Российской империи. Таким образом, как отмечает исследователь украинского вопроса А.И. Миллер, в среде австрийских русин вплоть до начала XX в. шла острая борьба по вопросу об идентичности3. Центром, вокруг которого концентрировались русофилы, была издававшаяся с 1861 г. газета «Слово». В 1874 г. во Львове русофилами было основано просветительное «Общество им. Михаила Качковского», боровшееся против неграмотности и пьянства и обучавшее крестьян передовым методам ведения сельского хозяйства. Русофилы устанавливали связи с образованным обществом Российской империи, выпускали русские книги, пропагандировали русский литературный язык и русскую культуру. В конце 1890-х гг. во Львове было создано «Литературное общество им. А.С. Пушкина». Исследователь истории украинского сепаратизма Н.И. Ульянов писал, что «до самой войны 1914 г. москвофильство пользовалось симпатиями большинства галичан, и если 1 Magocsi P.R. A History of Ukraine. The Land and Its Peoples. Toronto, 2010. P. 451. Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX-XX вв. М., 2001. С. 70-71. 3 Миллер А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000. С. 197. См. также след. статью этого автора: Миллер А.И. Внешний фактор в формировании национальной идентичности галицийских русинов // Австро-Венгрия: интеграционные процессы и национальная специфика. М., 1997. С. 68-74. 2 277 бы не эта мировая катастрофа, неизвестно, до каких бы размеров разрослось оно»1. Время от времени русофильские деятели в Австро-Венгрии получали из России субсидии. Сначала это были частные пожертвования, например, известного историка-славянофила М.П. Погодина. С конца 1860-х гг. периодическую поддержку русофилам оказывали Славянские благотворительные комитеты. Как установил А.И. Миллер, с 1876 г. русское правительство русофильской прессы предпринимало в Галиции, попытки которые, финансирования однако, оказались малоуспешными2. В начале XX в. главной организацией, оказывавшей поддержку русофилам Австро-Венгрии, являлось основанное в 1902 г. в Санкт-Петербурге «Галицко-русское благотворительное общество». Особенно активно оно начало действовать с 1909 г., когда его возглавил видный политик-славянофил, депутат Думы 2-го, 3-го и 4-го созывов граф В.А. Бобринский3. «Галицко-русское благотворительное общество» ставило своей задачей через пропаганду среди австрийских и венгерских русин русской культуры, русского языка и православной веры содействовать их культурному единению с Россией и русским народом. Оно оказывало определенную материальную поддержку русским периодическим изданиям и русским образовательным учреждениям на территории Австро-Венгрии, но объем и характер этой помощи до сих пор остается спорным4. Несмотря на активную деятельность «Галицкорусского общества», интерес к австрийским и венгерским русинам был характерен лишь для консервативно-славянофильски настроенной части русского общества и не вылился в широкое и активное общественное движение. Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996. С. 212. Миллер А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении. С. 199. 3 Подробнее о деятельности «Галицко-русского благотворительного общества» и роли гр. В.А. Бобринского в поддержке русофильского движения на территории Австро-Венгрии см.: Wendland A.V. Die Russophilen in Galizien: ukrainische Konservative zwischen Österreich und Russland, 1848-1915. Wien, 2001. S. 468-478. 4 Бахтурина А.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны. М., 2000. С. 47-48, 52-54; Wendland A.V. Op. cit. S. 471. 1 2 278 Австрийские власти и господствующие в Галиции поляки были напуганы ростом русофильского движения в крае. Ему было противопоставлено украинофильство, зародившееся не в Австро-Венгрии, а в Российской империи (киевские кружки «Кирилло-Мефодиевское братство» во главе с Н.И. Костомаровым и «Громада» во главе с М.П. Драгомановым). Как отмечает В.Н. Савченко, «социальную базу украинофилов составила большая часть интеллигенции русинов, высшее униатское духовенство»1. В отличие от них крестьянские массы долгое время оставались невосприимчивы к украинофильской пропаганде, которая велась через основанное в 1868 г. во Львове общество «Просвита» («Просвещение»), «Научное товарищество им. Шевченко», газеты «Дило», «Батькивщина» и др. Среди австрийских украинофилов распространялась яростная русофобия: Россию обвиняли в угнетении и эксплуатации «закордонных братьев» малороссов; утверждалось, что борьба с «варварской Московией» является миссией украинцев на востоке Европы. Антирусская пропаганда в империи Габсбургов усилилась после 1863 г., когда в Галицию бежали и обосновались там многие участники неудачного польского восстания, проникнутые злобой к России и стремившиеся через поддержку украинофильского движения отомстить России за свое поражение. Большой популярностью пользовалась псевдонаучная расовая теория поляка Ф. Духинского, доказывавшего, что украинцы и русские относятся к совершенно разным расам и не имеют ничего общего: если малороссы являются чистыми славянами и ближайшими родственниками поляков, то «москали» представляют собой азиатский народ финско-монгольских бастардов, слегка ославянившийся под влиянием украинцев. С конца 1870-х гг. Львов становится центром украинофильского движения, а характер и идеология украинизма, возникшего первоначально в Киеве (Н.И. Костомаров, М.П. Драгоманов, П.А. Кулиш, Т.Г. Шевченко, Савченко В.Н. Восточная Галиция на историческом перепутье. 1910 – начало 1920-х годов // Регионы и границы Украины в исторической ретроспективе / Отв. ред. Л.Е. Горизонтов. М., 2005. С. 143. 1 279 В.Б. Антонович), отныне определяются галичанами. В конце XIX в. Галицию стали называть «украинским Пьемонтом», уподобляя ее роль той, которую Сардинское королевство сыграло в объединении Италии. По мнению галицких идеологов украинской самостийности, австрийская Галиция, в том случае, если украинская нация получит там широкие возможности для своего культурного развития, может превратиться в магнит, который будет притягивать к себе украинские губернии Российской империи. Четкая политическая программа появилась у украинофилов в 1890 г., она сводилась к трем основным постулатам: 1) украинцы ничего общего с Россией и русским народом не имеют; 2) настоящим украинцем может быть только тот, кто исповедует униатство; 3) украинцы должны заключить союз с поляками и вместе с ними стать твердой опорой австрийского императора «во всех его замыслах на Востоке». Украинофильское движение активно поддерживалось австрийским правительством, которое рассматривало украинизм одновременно как оборонительное оружие (борьба с русофильскими тенденциями внутри Галиции и Буковины) и наступательное (поддержка сепаратистских настроений в населенных малороссами губерниях России). Определенные круги австрийского правящего класса, связанные с эрцгерцогом Францем Фердинандом и римской курией, вынашивали идеи отторжения Малороссии от России и соединения ее с Галицией под скипетром Габсбургов. Именно поэтому, отмечает российский историк А.Ю. Бахтурина, «для Австро-Венгрии накануне Первой мировой войны было чрезвычайно важно, чтобы Галиция обладала большой притягательной силой для всех украинцев»1. Отношения галицких украинофилов с поляками были достаточно сложными: 1 они то заключали соглашения, направленные против Бахтурина А.Ю. Указ. соч. С. 31. 280 русофилов, то вступали в борьбу за влияние в местном галицком сейме1. Несмотря на некоторые уступки украинцам поляки сохраняли господствующее положение в крае вплоть до Первой мировой войны. Это вызывало растущее недовольство украинофилов, проявившееся в апреле 1908 г. в убийстве наместника Галиции поляка А. Потоцкого украинским националистом. В первые годы XX в. австрийское правительство прилагало большие усилия для примирения в Галиции поляков и украинцев на антирусской основе. Украинцы стремились к расширению своего представительства в местном галицийском сейме, где господствовали поляки, а также к созданию во Львове украинского университета (во Львовском университете преподавание в то время велось на польском). В начале 1890-х гг. министерство просвещения Австрии официально ввело в печати и в школьном преподавании Галиции и Буковины фонетическое правописание, заменившее этимологическое. Сделано это было для того, чтобы затруднить русинам чтение литературы на русском литературном языке. В первые годы XX в. австрийские власти начали насаждать в Галиции и Буковине этноним «украинцы», до тех пор чуждый местному населению, называвшему себя «русинами». На официальном уровне термин «украинский» был впервые употреблен в письме императора Франца Иосифа от 5 июня 1912 г. парламентскому русинскому клубу в Вене. В Буковине с 1911 г. завели обычай требовать от русских богословов, кончавших семинарию, письменного обязательства: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, лишь украинцем и только украинцем». Священникам, не подписавшим такого документа, не давали прихода2. Масштабный поход против русской культуры в Галиции был начат австрийскими властями после Берлинского конгресса, когда отношения между Россией и Австро-Венгрией чрезвычайно обострились. В 1879 г. 1 2 Subtelny O. Ukraine: A History. Toronto, 2000. P. 330-333. Щеголев С.Н. История «украинского сепаратизма». М., 2004. С. 365. 281 Вена и Берлин заключили тайный договор, направленный против России. Возникла угроза войны между Россией и австро-германским блоком, и австрийцы принялись искоренять в своих восточных владениях «русскую опасность». В 1882 г. австрийское правительство Э. Таафе и польская администрация Галиции инициировали первый в истории Австрии политический процесс против деятелей русофильского движения – так называемый процесс Ольги Грабарь (по имени одной из главных обвиняемых, дочери лидера закарпатских русинов А.И. Добрянского и матери известного художника и искусствоведа И.Э. Грабаря). Арестованным (всего 11 чел.), среди которых оказался сам Добрянский и другой видный общественный деятель Галиции И.Г. Наумович, было предъявлено обвинение в государственной измене и намерении отторгнуть от Австро-Венгрии населенные русинами области. Несмотря на то, что все обвиняемые были оправданы судом присяжных, процесс Ольги Грабарь положил начало административному преследованию русского движения в Австро-Венгрии1. Репрессии против православных русинов и вообще всех, кого подозревали в сочувственном отношении к России, особенно усилились в 1912 г. - первой половине 1914 г., когда вследствие Балканских войн и вызванных ими геополитических изменений в Юго-Восточной Европе русско-австрийские отношения чрезвычайно обострились. Возможность возникновения войны с Российской империей заставляла австрийские политические сферы и генеральный штаб обратить пристальное внимание на общественные настроения в населенных русинами областях. Пресечение «русофильской пропаганды» в приграничных с Россией местностях безопасности становилось империи фактором Габсбургов и обеспечения национальной необходимой предпосылкой успешной борьбы против мощного восточного соседа2. С этой целью в Подробнее о процессе 1882 г. см.: Wendland A.V. Op. cit. S. 201-221. Bihl W. Die Beziehungen zwischen Österreich-Ungarn und Russland in Bezug auf die galizische Frage 19081914 // Galizien um die Jahrhundertwende. Politische, soziale und kulturelle Verbindungen mit Österreich / Hrsg. von K. Mack. Wien, 1990. S. 35-50. 1 2 282 последние месяцы перед Первой мировой войной в Галиции и Угорской Руси были организованы показательные процессы над деятелями русофильского движения и перешедшими из унии в православие русинскими крестьянами, которых обвиняли в шпионаже и государственной измене. В Закарпатской Руси, не имевшей автономии и разделенной на несколько венгерских комитатов, особое беспокойство властей с начала XX в. вызывало распространившееся среди русинов-униатов движение за возвращение из унии в лоно православия. Центром возрождения православия здесь стало село Иза в Мармарошском комитате. Этому способствовала деятельность униатского священника Ивана Раковского, который с 1859 до 1885 г. был настоятелем прихода в этом селе. Будучи почитателем православной веры и русской культуры Раковский, не порывая официально с униатской церковью, содействовал распространению среди угрорусов интереса к православию и русскому литературному языку. Впоследствии уже после его смерти крестьяне Изы стали массово переходить в православие, что было воспринято в Будапеште как угроза национальной безопасности и неповиновение властям. Чтобы положить конец распространению «схизмы» среди угрорусов, венгерские власти инициировали в 1904 г. в административном центре Мармарошского комитата г. Сигете судебный процесс над русинами из села Иза, желавшими перейти в православие (так называемый первый Мармарош-Сигетский процесс). На скамье подсудимых оказались 22 человека, обвинявшиеся в «подстрекательстве против мадьярской народности». Три из них были признаны виновными и приговорены к 14 месяцам тюремного заключения и уплате значительного штрафа. Несмотря на судебные преследования и разорение вследствие высоких штрафов православные крестьяне Изы не собирались сдаваться и возвращаться в унию, уже не отвечавшую их духовным запросам. 283 Православное движение в Угорской Руси не только не было задавлено, но распространилось и на другие, соседние с Изой деревни. В 1911 г. с Афона сюда прибыл первый за многие годы православный священник, уроженец этих мест иеромонах Алексий (Александр Кабалюк), получивший благословение вселенского константинопольского патриарха Иоакима III на миссионерскую деятельность среди карпатороссов. Венгерские власти пытались воспрепятствовать его деятельности: отцу Алексию было разрешено служить лишь в его родном селе Ясиня, не выезжая за его пределы. Нарушение этого предписания привело к вынужденному отъезду священника из Австро-Венгрии в США, где находилась большая община карпатороссов. Однако его недолгая миссионерская деятельность в Угорской Руси привела к переходу в православие целых деревень. Для венгерских властей это стало сигналом к развязыванию настоящего террора против православных крестьян. Около 200 чел., в основном жителей Изы, было арестовано в 1912 г. по подозрению в государственной измене и шпионаже в пользу России: утверждалось, что русины за русские рубли принимают православие. Узнав о подготовке судебного процесса над своей паствой, из Америки в Венгрию вернулся отец Алексий, добровольно сдавшись венгерским властям. Он и стал главным обвиняемым на втором Мармарош-Сигетском процессе, который начался 29 дек. (16 дек. по ст. ст.) 1913 г. Вместе с ним судили еще 94 угрорусских крестьян. В обвинительном акте, составленном венгерским королевским прокурором Андором Иллешем, утверждалось, что подсудимые поддерживали контакты с руководителем «Галицко-русского благотворительного общества» графом В.А. Бобринским, епископом Волынским Антонием (Храповицким), епископом Холмским Евлогием (Георгиевским) и другими политиками и церковными деятелями России. От них подсудимые, якобы, получали деньги на антивенгерскую пропаганду, нацеленную на отделение русинских земель от Венгерского королевства и присоединение их к России. Несмотря на 284 бездоказательность обвинения венгерский коронный суд 3 марта (18 февр. по ст. ст.) 1914 г. вынес обвинительный приговор отцу Алексию Кабалюку (осужден на 4,5 года). Еще 30 угрорусских крестьян получили от 2,5 лет до 6 месяцев тюремного заключения. Остальные обвиняемые были оправданы1. Спустя несколько дней после завершения Мармарош-Сигетского процесса 9 марта (24 февр. по ст. ст.) 1914 г. в столице австрийской провинции Галиция г. Львове начался аналогичный суд над несколькими представителями галицко-русской интеллигенции: журналистом Семеном Бендасюком, студентом Львовского университета Василием Колдрой, священниками Максимом Сандовичем и Игнатием Гудимой. Они были арестованы еще весной 1912 г. и почти два года, пока длилось следствие, провели в заключении. Все четверо были заметными фигурами в русском движении Галиции. Так С.Ю. Бендасюк был секретарем «Общества им. Михаила Качковского» и сотрудником русофильской газеты «Прикарпатская Русь». Студент-юрист В.А. Колдра знакомил крестьян с русской литературой, в том числе произведениями Гоголя, и русской историей. Священник М.Т. Сандович, перешедший из униатства в православие и рукоположенный в священнический сан в 1911 г. в России епископом Антонием (Храповицким), в течение нескольких месяцев служил в галицком селе Граб. Его земляк И.Ф. Гудима, также бывший униат, после обучения в Житомирской духовной семинарии в России получил приход в галицком селе Залучье, жители которого выразили желание вернуться к религии своих предков – православию. Пропаганда православия, русского языка и русской культуры по австрийским законам не являлась противоправным действием. Поэтому против арестованных были выдвинуты другие, гораздо более тяжелые обвинения – в государственной измене и шпионаже в пользу соседней Подробнее о Мармарош-Сигетском процессе см.: Bachmann K. Ein Herd der Feindschaft gegen Russland. Galizien als Krisenherd in den Beziehungen der Donaumonarchie mit Rissland (1907-1914). Wien, 2001. S. 234-246. 1 285 великой державы (за это полагалась смертная казнь). Дело разбиралось коллегией присяжных в составе 13 чел., большинство из которых были поляками. В ходе судебного разбирательства не было представлено никаких серьезных улик, подтверждающих виновность обвиняемых. Государственную измену обвинение пыталось доказать на основании сведений, который добытых был полицейским-провокатором внедрен в среду русофилов. А. Во Дулишкевичем, многом именно нечистоплотные средства, которые использовала австрийская прокуратура для доказательства виновности подсудимых, повлияли на решение присяжных: 6 июня (24 мая по ст. ст.) 1914 г. они оправдали всех обвиняемых, которые были немедленно освобождены из-под стражи1. Иной, менее благоприятный исход, имело дело двух представителей русского национального движения в Буковине братьев Алексея и Георгия Геровских. Братья Геровские были внуками видного общественного деятеля и политика Прикарпатской Руси второй половины XIX в. Адольфа Добрянского. Общение с дедом и вся атмосфера семьи, в которой русский язык был языком повседневного общения, заложило мировоззрения: Алексей и Георгий с детства основы их осознавали свою принадлежность к единой русской нации и православной церкви. Поселившись в административном центре австрийской Буковины г. Черновцы, братья Геровские начали борьбу против насаждавшейся австрийскими властями украинизации этой провинции: Алексей основал газету «Русская правда», которая выходила на русском литературном языке, приобщая к нему местных русинов. В 1908 г. братья Геровские составили прошение о принятии подкарпатских русинов в русские православные монастыри для подготовки к священству. По этому вопросу они вели переговоры в Почаевской лавре с архиепископом Волынским Антонием (Храповицким). Когда на Мармарошском суде стало известно, что главный обвиняемый отец Алексий Кабалюк получал из Буковины 1 Подробнее о Львовском процессе см.: Bachmann K. Op. cit. S. 247-258. 286 легально издававшуюся А.Ю. Геровским «Русскую правду», оба брата в конце 1913 г. были арестованы по подозрению все в той же государственной измене. Однако судебный процесс над Геровскими так и не состоялся: в январе 1914 г. они совершили побег и скрылись на территории России. Преследования православных русин и деятелей русофильского национального движения в Австро-Венгрии в последние годы перед Первой мировой войной не остались незамеченными русской прессой. Ситуация в Галиции, Буковине и Угорской Руси привлекала внимание по нескольким причинам. Во-первых, данные области являлись приграничными территориями и в случае войны России с Австро-Венгрией должны были стать театром боевых действий. В этих условиях особое значение приобретало отношение местного населения к России и ее армии. Во-вторых, развитие украинского национального движения в пределах Австро-Венгрии могло существенно повлиять на внутриполитическую ситуацию в Российской империи, где украинский вопрос стоял достаточно остро и требовал своего разрешения. В-третьих, нахождение компромисса между поляками и русинами в самой большой провинции Австрии Галиции могло стать моделью для решения национального вопроса в других землях империи Габсбургов. От исхода национальной борьбы в Галиции зависело, таким образом, укрепление или наоборот ослабление всего государственного организма Дунайской монархии. Больше всего материалов, посвященных русинскому вопросу в Австро-Венгрии, появилось на страницах умеренно правых газет «Новое время» и «Московские ведомости», отличавшихся ярко выраженным славянофильским направлением. В отличие от них крайне правые и либеральные издания уделяли существенно меньше внимания положению русинского населения в соседней империи. Газета «Новое время» была тесно связана с думскими националистами во главе с видным борцом за интересы «подъяремной 287 Руси» графом В.А. Бобринским. Она регулярно освещала деятельность возглавляемого графом «Галицко-русского благотворительного общества», публиковала его резолюции и отчеты. Главным экспертом «Нового времени» по галицко-русской проблеме был известный публицистславянофил, уроженец Галиции Д.Н. Вергун. Еще проживая в АвстроВенгрии, Вергун примкнул к движению неославистов. В 1900-1905 гг. он издавал в Вене журнал «Славянский век», был арестован и заключен в тюрьму как политически неблагонадежный. В 1907 г. Вергун переехал в Россию, где стал одним из ведущих сотрудников суворинской газеты. В конце 1912 – начале 1913 гг. «Новое время» поместило серию статей о положении православных русин в Галиции под многоговорящим заголовком «В австрийской Македонии» (автором некоторых из них был Вергун). Уподобляя Галицию Македонии, газета тем самым создавала у читателей представление, что русинам в этой австрийской провинции живется не лучше, чем славянскому населению Европейской Турции. «Новое время» отмечало, что, хотя свободное национальное развитие галичан гарантировано австрийской конституцией, всякая их попытка подчеркнуть свою русскую идентичность и сблизиться с общерусской культурой пресекается правительством. Главными помощниками австрийских властей в этом являются поляки и «ренегаты русского народа, именующие себя украинцами»1. В самый острый момент Первой Балканской войны, в декабре 1912 г. суворинская газета писала, что на фоне крайнего ухудшения русскоавстрийских отношений из-за вопроса о выходе Сербии к Адриатике поляки и украинские националисты стараются доказать австрийским властям свою преданность и готовность «ринуться на москаля». В ожидании войны с Россией они принялись беспощадно преследовать в крае всех заподозренных в русофильстве, прежде всего, православных или симпатизирующих православию униатских священников. По сообщениям 1 Новое время. 1912. 16 сент. 288 «Нового времени», людей в Галиции заключали под стражу только за сбор пожертвований в пользу раненых славян на Балканах и за ношение лент с цветами российского флага. «Можно подумать, - отмечалось в связи с этим на страницах газеты, - что Австрия не христианское государство, а мусульманское, а Галиция – турецкая провинция, т.к. русским священникам в Галиции не разрешается произносить проповедей в защиту раненых и страждущих балканских христиан и производить сборы в их пользу»1. Иногда «Новое время» шло еще дальше, утверждая, что царящие в Австро-Венгрии порядки являются более жестокими, чем турецкие порядки на Балканах. «Австрийские преследования хуже турецких. Турки преследовали только материально, австрийцы же стараются вырвать душу у русских»2, - писала в ноябре 1912 г. суворинская газета. Она отмечала, что в официальных государственных документах Австрии галичан начинают именовать «украинцами», хотя раньше использовался этноним «русины» или «рутены» (что по-латыни означает «русские»). «Новое время» приходило к выводу, что «австрийское правительство имеет своей целью постепенно и совершенно вытравить русское сознание галицкорусского народа, уничтожить и воспретить самое название русские, которое заменяется словом украинцы»3. В декабре 1912 г. газета сообщала о том, что особая делегация во главе с депутатами венского парламента Д.А. Марковым и В.М. Куриловичем представила министру внутренних дел Австрии докладную записку о гонениях на русский народ в Галиции. По словам «Нового времени», «это такой длинный мартиролог, что превосходит даже македонский с перечислением бывших турецких насилий»4. Но еще более суровым репрессиям, по информации «Нового времени», подвергались русофилы в другой австрийской провинции Новое время. 1912. 15 дек. Новое время. 1912. 27 нояб. 3 Новое время. 1912. 16 сент. 4 Новое время. 1912. 28 дек. 1 2 289 Буковине1. Там были закрыты все русские культурные учреждения и общества, а их имущество конфисковано. Еженедельная популярная газета «Русская правда», издававшаяся в Черновцах Алексеем Геровским и выступавшая в защиту православия, находилась под жестким контролем австрийской цензуры. Положение русин в Буковине осложнялось еще вследствие того, что православный митрополит этой области Владимир Репта во всем уступал требованиям австрийских властей и покровительствовал стремившимся к унии украинофилам. Как сообщала суворинская газета в апреле 1913 г., Вена собиралась нанести православной решительный церкви в Буковине удар, разделив буковинскую митрополию на две епархии – румынскую и украинскую. Чтобы осуществить этот план, австрийские власти в течение последних двадцати лет тщательно подбирали православное духовенство и на высшие должности допускали только лиц, «не особенно преданных православию»2. Пристально следило «Новое время» и за положением русинского населения в венгерской части империи Габсбургов. Суворинская газета была убеждена, что все обвинения в государственной измене, выдвинутые против угрорусских крестьян, надуманы, а главной причиной их преследований является желание венгерских властей положить конец распространявшемуся среди угрорусов движению за переход из унии в православие. Несмотря на то что венгерское законодательство разрешает переход из одной конфессии в другую, в действительности русин, пожелавших оставить унию, в Будапеште рассматривают как государственных преступников и изменников. «Новое время» подробно рассказывало о многочисленных эксцессах, имевших место в населенных русинами венгерских комитатах при попытках властей силой вернуть отпавших от унии в греко-католические церкви; сообщалось о пытках, избиениях и запугиваниях угрорусов, которые, однако, не могли остановить движение за возвращение в православную веру. Сравнивая 1 2 Новое время. 1913. 13 апр. Там же. 290 действия венгров с поведением азиатских варваров, Д. Вергун в марте 1913 г. писал: «мадьяры с беспримерной жестокостью и чисто азиатским фанатизмом принялись за истребление русского народа»1. Особенное возмущение «Нового времени» вызвало сообщение о том, что венгерские власти приказывали срубать установленные угрорусскими крестьянами деревянные православные кресты. Так, например, жандармами был вырыт большой деревянный крест в селе Иза, установленный там отцом Алексеем Кабалюком. Этот крест был затем доставлен в Мармарош-Сигет в качестве «улики», изобличающей «измену» угрорусских крестьян, принявших православие. «Если бы Венгрия не причислялась к числу христианских стран, - писала в связи с этим инцидентом газета в феврале 1913 г., - можно было бы подумать, что в Мармарош-Сигете сидят исключительно мусульманские власти, которые решили поглумиться над самым главным символом христианства»2. Благодаря сообщениям «Нового времени» большую огласку получил также факт разгрома женской монашеской общины, созданной недалеко от Изы монахиней Василисой (сестрой Алексея Кабалюка). Она была разогнана венгерскими жандармами в январе 1913 г. При этом одиннадцать девушек-монахинь подверглись издевательствам: по сообщениям газеты, их зимой загнали по пояс в реку, приток Тисы, где продержали продолжительное время. Некоторые после этого тяжело заболели. Австрийские и венгерские преследования православных русин напоминали суворинской газете мрачные времена средневековья. По ее словам, правительство двуединой империи «с удовольствием воздвигло бы вновь костры для некатоликов, как во время священной инквизиции»3. «Новое время» предупреждало, что репрессии против православных в империи Габсбургов негативно отразятся на двусторонних русскоНовое время. 1913. 8 марта. Новое время. 1913. 13 февр. 3 Новое время. 1914. 14 янв. 1 2 291 австрийских отношениях. В феврале 1913 г., когда только раскручивалось дело об «измене» угрорусских крестьян, газета писала: «Можно весьма сомневаться, чтобы эти новые преследования и насилия могли содействовать сближению России с Австрией, и рассеять то чувство глубокого возмущения, которое эта многолетняя постыдная травля, недостойная культурных стран, вызывает во всем русском обществе»1. Другая правая газета «Московские ведомости», также как и «Новое время» подробно знакомившая своих читателей с фактами преследований православных русин в империи Габсбургов, усматривала в этих гонениях логическое продолжение всего курса австрийской политики, сформировавшегося после вынужденного ухода австрийцев из Италии и Германии. После того как Наполеон III в 1859 г. отобрал у Габсбургов Ломбардию, а Бисмарк в 1866 г. лишил Австрию всякого влияния в германских землях, единственным направлением экспансии для нее остались Балканы и Ближний Восток – традиционные сферы интересов России2. С этого времени вся политика Австрии, отмечала газета, была направлена на максимальное ослабление России. Инструментом ее подрыва изнутри является украинское движение, поддерживаемое австрийскими немцами, поляками и венграми. «Московские ведомости» с тревогой писали, что Галиция за последние полвека превращена в сплошной враждебный лагерь против «москалей». Русские галичане усилиями Вены и местных поляков подвергаются самосознания. насильственному Жизнь «галицких искоренению собратьев», по национального словам газеты, превратилась в «ад». Те, кто еще чувствует себя в Галиции русскими отданы «на растерзание врагов-поляков и изменников русского народа – “мазепинцев”-украинофилов»3. Положение русских в Австро-Венгрии «Московские ведомости» сравнивали с существованием негров в Новое время. 1913. 13 февр. Московские ведомости. 1912. 2 сент. 3 Там же. 1 2 292 африканских колониях или илотов в Древней Греции. Австрийские власти отказывают галичанам в праве именоваться русскими: в Вене их считают «украинцами», и для них сочинен «особый жаргон» (т.е. украинский литературный язык). За переход в православие и стремление сохранить русскую идентичность галичан подвергают гонениям. Обращаясь к положению русин в Венгрии, «Московские ведомости» писали, что их переход в православие, представляемый венгерскими властями как «государственная измена», есть лишь естественная реакция этнического меньшинства на нестерпимый национальный гнет и жесткую политику мадьяризации. Не имеющие своих политических партий и органов печати, не представленные в венгерском парламенте, угрорусы лишены даже возможности получить образование на родном языке. Следствием притеснений со стороны венгерских властей и тяжелой экономической ситуации в крае стала массовая эмиграция угрорусов в Америку, где, по данным газеты, их осело уже до 80 тыс. чел. (из 500 тыс.)1. «Московские ведомости» сообщали, что одним из самых распространенных приемов борьбы с православными крестьянами, применяемых в Австро-Венгрии, было оштрафование их под всевозможными (не связанными с религией) предлогами: крестьян штрафовали за произрастание на их участках сорных трав, за стояние с зажженными свечами на всенощной, что якобы приводит к риску возникновения пожаров, и т.д. Крестьянам приходилось распродавать свое имущество, чтобы заплатить штрафы. Сообщая об этих фактах, «Московские ведомости» выражали возмущение тем, что правительство России остается равнодушным к преследованиям русских в АвстроВенгрии. «Мы совершенно не понимаем, - писала эта газета в декабре 1913 г., - почему наше правительство, всегда охранявшее православных от 1 Московские ведомости. 1913. 20 авг. 293 зверств турецких или китайских, молчит теперь перед лицом зверств австрийских?»1 Проводя параллели между империей Габсбургов и мусульманским Востоком, «Московские ведомости» писали, что «рабство, в котором томятся народы, имевшие несчастье подпасть под власть Австрии, рабство более тяжелое, чем иго татарское или турецкое»2. По мнению этой газеты, «австрийское иго» было особенно опасным тем, что Австрия покушалась на саму душу покоренного народа, на его этническую идентификацию. «Русские, русский дух, русское самосознание должны быть истреблены. Нет средств, перед которыми бы во имя этой цели останавливались в Австрии. Ни конституция, ни закон не существуют для русских. Нет тех преследований, от физического насилия до экономического, от насилий выборных до псевдо-судебной расправы, которые бы не пускались в ход для уничтожения братьев нашей “подъяремной Руси”»3. В яркой редакционной статье антиавстрийского характера, опубликованной в «Московских ведомостях» в январе 1913 г., отмечалось: «С тех пор как Австрия вышвырнута из Германии, она с каждым десятилетием сильнее стала напоминать не цивилизованное государство, а какого-то голодного международного волка, только и озирающегося во все стороны, нет ли где какого народа, достаточного слабого, чтобы проглотить его»4. «Московские ведомости» приходили к выводу, что империя Габсбургов дегенерировала до варварского состояния, а потому обращение с ней, как с цивилизованной страной, невозможно. По словам этой газеты, Австро-Венгрия «уже не уважает никаких требований обычного права цивилизованных народов, и если эти права еще остаются записанными в ее конституции, то уже презираются на практике»5. Исходя из этого московская газета призвала к установлению «международной Московские ведомости. 1913. 21 дек. Московские ведомости. 1913. 16 янв. 3 Московские ведомости. 1913. 21 дек. 4 Московские ведомости. 1913. 16 янв. 5 Московские ведомости. 1913. 21 дек. 1 2 294 опеки» над Австро-Венгрией как «бывшей цивилизованной страной», не способной обеспечить элементарных гражданских прав подвластным народам. Европейские державы, и в первую очередь Россия, должны были выступить в защиту подвергающихся преследованиям подданных императора Франца Иосифа и заставить правительство Австро-Венгрии «уважать права человека»1. Столь же негативным было отношение к ситуации, сложившейся в Галиции, Буковине и Угорской Руси, «Голоса Москвы». В этих областях империи Габсбургов, по мнению октябристской газеты, происходило то, «что творилось лишь в средние века, во времена религиозных войн и гонений»2. «Голос Москвы» сообщал, что преследования православных и русофилов приводят к массовой эмиграции русин из Австро-Венгрии. Так, по сведениям военного министерства Австрии, в краковском, перемышльском и львовском армейских корпусах Галиции в 1913 г. не явились на военные сборы соответственно 20 тыс., 26 тыс. и 33 тыс. рекрутов. Русины эмигрируют в основном за океан – в Америку. Большинство из них не возвращаются обратно. Эта эмиграция только ослабляет русский элемент в Галиции, усиливая позиции украинофилов3. По мнению октябристов, российское Министерство иностранных дел было обязано заявить решительный протест против истязаний галицких и закарпатских русин. Сообщая в мае 1913 г. о глумлении австрийских жандармов над символами православной веры и об арестах заподозренных в симпатиях к России русин, сотрудник «Голоса Москвы» Н.П. Мамонтов патетически восклицал: «Неужели официальная Россия сможет остаться бесстрастною свидетельницей нового вопиющего к небу преступления австрийских палачей, - нового издевательства их над святая святых многомиллионного православного русского народа, способного легко раздавить своею пятою австрийскую ехидну…»4. Там же. Голос Москвы. 1913. 12 апр. 3 Голос Москвы. 1913. 21 июля. 4 Голос Москвы. 1913. 28 мая. 1 2 295 Свое негодование происходящим в Австро-Венгрии выражали и черносотенные газеты. «Земщина» летом 1913 г. в статье «Мученики XX века» писала, что австрийское господство в Галиции нисколько не лучше польской власти на Украине в давние времена существования Речи Посполитой. «Просто не верится, - недоумевала «Земщина», - что в наши дни в стране всяческих “конституционных свобод” возможны прямо истязательские преследования мирных граждан за то только, что они русские, православные»1. А другая крайне правая газета «Русское знамя» в сентябре 1912 г. писала, что «никогда австрийские преследования против русских в Галиции не достигали такой степени жестокости и беззакония, как в последнее время… Пресекаются всякие попытки культурного единения среди русских… Поведение Австрии в данном случае можно охарактеризовать только как злобную месть по отношению к тем, в ком бьется русское сердце, течет в жилах русская кровь»2. Политика австрийского правительства в населенных русинами областях, по мнению дубровинской газеты, демонстрировала истинное отношение Австрии к славянам и к России. Впрочем, черносотенцы не ограничивались одними гневными инвективами в адрес Дунайской монархии и предложили свой план решения русинского вопроса через сложный обмен территориями. Россия, по их мнению, могла бы избавиться от ненужной ей и неспокойной Польши, отдав территории за Вислой Германии. Та, в свою очередь, вернула бы Австрии Силезию, захваченную Фридрихом II еще в середине XVIII столетия. В этом случае Вена уступит Галицию России3. Подобные химерические «проекты» разных территориальных обменов и разделов нередко появлялись на страницах «Русского знамени». На фоне большинства ведущих российских периодических изданий, осуждавших Австро-Венгрию за притеснения православных русин, выделялась позиция кадетской «Речи». Она фактически замалчивала факты Земщина. 1913. 28 июля. Русское знамя. 1912. 20 сент. 3 Русское знамя. 1913. 28 июня. 1 2 296 преследований православных галичан и угрорусов в Австро-Венгрии или же отрицала эти факты, называя их выдумкой русских националистов с графом В.А. Бобринским во главе. О «страшных преследованиях» православия в Галиции «Речь» писала не иначе как в кавычках. Убеждая читателей, что репрессии по отношению к русофилам применяются только в крайних случаях, когда религиозная пропаганда сопровождается призывами к населению не повиноваться имперским законам, «Речь» фактически солидаризировалась с официальной точкой зрения австрийского правительства по этому вопросу. Венский корреспондент газеты Влад. Викторов (В.В. Топоров), оправдывая жесткие меры австрийских и венгерских властей, писал осенью 1913 г.: «пропаганда православия повсюду сопровождается такой определенной политической пропагандой, так настойчиво и неуклонно обещает всяческую поддержку “оттуда”, что относиться к этой религиозной пропаганде сколько-нибудь терпимо не представляется никакой возможности»1. «Речь» не скрывала своего негативного отношения к русофильскому движению среди австрийских и венгерских русин. Отзываясь о нем исключительно пренебрежительно («У москалофилов все так серо, бесцветно. Ни в одной области духовной жизни ни одного яркого имени. Серая, монотонная масса, серые лозунги, казенные фразы…»2), она в то же время выражала свое восхищение успехами украинофильского движения и его лидерами. В июле 1913 г. «Речь» поместила настоящий панегирик главному вдохновителю преследований православных русин в Галиции униатскому митрополиту Андрею Шептицкому: он был представлен как меценат, как человек, отдающий все силы на служение своему (т.е. украинскому) народу, как пастырь, чьими стараниями возрождается и укрепляется униатская церковь в Галичине3. Речь. 1913. 15 сент. Там же. 3 Речь. 1913. 13 июля. 1 2 297 Такая позиция редакции «Речи» объясняется тесными связями, существовавшими между российскими либералами и украинскими националистами. Кадеты, считавшие украинских сепаратистов внутри России союзниками в борьбе против самодержавия, отстаивали их интересы с трибуны Государственной думы. При выборах в 4-ю Думу осенью 1912 г. действовало соглашение о поддержке украинцами кадетских кандидатов. В свою очередь, фракция кадетов обязалась выступить в поддержку законопроектов о введении украинского языка в судопроизводстве и школьном обучении в малороссийских губерниях, о кафедрах украиноведения в университетах Киева, Харькова и Одессы1. Симпатии кадетов к украинскому национальному движению внутри России переносились и на украинское движение в пределах АвстроВенгрии. Правая русская печать, традиционно настроенная антипольски, не упускала случая подчеркнуть роль поляков в репрессиях против православных русофилов Галиции. Отмечалось, что в течение всех пятидесяти лет существования галицкой автономии поляки неуклонно осуществляли политику полонизации края и притеснения русского населения. Но особенно тяжелая ситуация для галичан, считающих себя русскими, по мнению таких изданий как «Новое время» и «Московские ведомости», сложилась с 1908 г., когда наместником края стал профессор Краковского университета историк М. Бобржинский, сменивший убитого украинским националистом А. Потоцкого. Политика Бобржинского была нацелена на создание блока украинцев с поляками и беспощадное подавление русофильского посредничестве движения. польско-украинские Проходившие переговоры об при его избирательной реформе в Галиции привлекали большое внимание правых российских Михутина И. Украинский вопрос и русские политические партии накануне первой мировой войны // Россия-Украина: история взаимоотношений / Отв. редакторы: Миллер А.И., Репринцев В.Ф., Флоря Б.Н. М., 1997. С. 201-205. 1 298 газет, подчеркивавших, что от исхода этих переговоров зависит расклад политических сил как в этой провинции, так и в Австрии в целом. «Новое время» в декабре 1912 г. писало, что в преддверии войны с Россией австрийские власти прилагают максимум усилий для того, чтобы помирить в Галиции поляков и украинцев и создать единый антироссийский фронт. По словам суворинской газеты, Вена стремится превратить Галицию одновременно и в польский и в украинский «Пьемонт», использовав ее для расшатывания Российской империи и откола от нее населенных поляками и малороссами западных окраин. «Империя, которая из-за разношерстности своего населения была в свое время в насмешку прозвана “лоскутной”, старается свои лоскуты превратить теперь в магниты для собирания под скипетром Габсбургов соседних единоплеменных народов»1. Польско-украинские переговоры «Новое время» оценивало крайне негативно: по словам газеты, они являлись сговором поляков с теми представителями галицко-русского народа, которые под именем «украинцев» выделились из русского народного организма и «за разные подачки и личные выгоды готовы были наименовать себя хоть кафрами или готтентотами, лишь бы не лишиться тучного корма из жолоба разных австрийских явных и тайных фондов»2. Отставку Бобржинского, последовавшую в середине мая 1913 г. после провала рассматривало польско-украинских как признак переговоров, отрезвления «Новое поляков и время» венских правительственных кругов от «украинского гипноза». По мнению газеты, украинофильская политика Вены не принесла пользы ни полякам, ни габсбургской династии. Пользуясь поддержкой высших австрийских сфер, в том числе эрцгерцога Франца Фердинанда, Бобржинский содействовал быстрому развитию украинского движения в Галиции. За время его наместничества Галиция превратилась в лагерь открытых врагов России. Однако в своей украинофильской политике Бобржинский зашел так 1 2 Новое время. 1912. 31 дек. Новое время. 1913. 11 марта. 299 далеко, что настроил против себя значительную часть польского общества края: поляки начинают осознавать, что подъем «украинства» в Галиции угрожает в первую очередь их собственному господству и привилегированному положению. Правда, «Новое время» оговаривалось, что вряд ли это отрезвление окажется окончательным: ведь основа украинофильской политики поляков и австрийцев – это ненависть к России, «а от этой ненависти едва ли удастся их вылечить»1. Когда в январе 1914 г. новому наместнику Галиции В. Корытовскому удалось, наконец, добиться заключения польско-украинского соглашения об избирательной реформе в крае, «Новое время» откликнулось передовой статьей «Польско-мазепинское примирение»2. В ней указывалось на несправедливость данного соглашения: несмотря на то что в Галиции проживало почти одинаковое количество поляков и малороссов (по 4 млн.), в будущем галицком сейме полякам должно было принадлежать 212 мест, а малороссам только 62; в краевой управе отныне будут заседать 8 поляков и лишь 2 малоросса; во всех сеймовых комиссиях, где готовились законопроекты, малороссы будут составлять не более 27% представителей. «Подобное соглашение, - писало «Новое время», - нельзя конечно назвать иначе, как полной изменой даже тому специфически “украинскому” делу, за которое взялись ратовать украиноманские депутаты венского парламента»3. В обмен на такие уступки лидеры украинской партии получили от поляков обещание учредить к 1916 г. украинский университет во Львове и согласие переименовать «Научное товарищество им. Шевченко» в украинскую академию наук. «Новое время» подчеркивало, что соглашение это направлено против русских интересов: с созданием украинской академии наук и университета с преподаванием на украинском языке усилится роль Галиции как базы для распространения украинского Новое время. 1913. 26 мая. Новое время. 1914. 20 янв. 3 Там же. 1 2 300 сепаратизма на все населенные малороссами губернии Российской империи. «Новое время» рассматривало украинское движение как инструмент, использовавшийся Веной и Берлином для ослабления и разрушения России, а украинских националистов – как передовой отряд австрогерманского натиска на Восток. В статье, опубликованной в суворинской газете в феврале 1913 г., Д.Н. Вергун (подписавшийся инициалами «Д.В.») указывал, что борьба в Галиции между русофилами и поддерживаемыми австро-польскими властями украинофилами имеет огромное значение для будущности всего русского народа1. Он вынужден был признать, что в Галиции русофильское движение, ослабленное правительственными репрессиями, пока уступает украинофильскому. Так, в австрийском парламенте (рейхсрате) было лишь два русских депутата и тридцать украинских. Русофилам приходилось вести борьбу одновременно с несколькими врагами: с австрийским правительством, с местным польским правительством автономной Галиции, с униатской церковью и, наконец, с украинофилами. Правда, нововременский публицист делал вывод, что русское движение на территории Червонной Руси еще достаточно сильно и «помощь из родственной России, конечно, помощь нравственная и материальная… может укрепить Карпатскую Русь еще на долгие годы»2. В статье «Австрийская дипломатия и мазепинство», опубликованной весной 1914 г., «Новое время» подчеркивало, что идеологи германского Drang nach Osten не скрывают своих планов в отношении Украины. Так, известный немецкий специалист по России, выходец из Прибалтики Т. Шиман в газете прусских консерваторов «Kreuzzeitung» утверждал, что украинофильское движение поможет отчленить Малороссию от России и включить ее в состав империи Габсбургов (взамен чего Германия получит немецкоязычные области Австрии). А влиятельный австрийский историк Г. Фридъюнг, являвшийся одним из разработчиков внешнеполитической 1 2 Новое время. 1913. 19 февр. Там же. 301 стратегии австрийского Министерства иностранных дел, на страницах венской газеты «Neue Freie Presse» признавал, что поддержка украинства со стороны Австрии вызвана, прежде всего, стратегическими соображениями: «Всегда полезно перенести войну в страну неприятеля», цитировало его слова «Новое время»1. При этом суворинская газета считала, что русское общество должно быть признательно Фридъюнгу за его откровенность. «Особенно важно утверждение одной истины. “Путь в Царьград для России ведет через Вену”, - говорит австрийский историк. Это целое откровение из австрийских уст, но, может быть, нам не придется ходить так далеко. Поворот в политике Румынии и отрезвление мадьяр, даст Бог, помогут сократить этот трудный, но, по-видимому, необходимый исторический путь»2. О роли Австро-Венгрии в поддержке украинофильского движения много писала и газета «Московские ведомости», которая подобно «Новому времени» оценивала это движение крайне негативно. «“Украинство” создано и выращено австрийскою политикой, вожди “украинцев” в России действовали и действуют по соглашению с австрийскими политиками»3, утверждала газета Л.А. Тихомирова. В ноябре 1912 г. она писала, что дипломатическое поражение Австрии на Балканах только усилило интерес Вены к украинскому вопросу. Если первоначально «украинство» было создано поляками, то в последние годы, когда украинское национальное движение приняло бóльшие размеры, чем они того желали, «нити этого движения оказались в австро-немецких руках»4. Особенно опасным, по мнению московской газеты, было то, что австрийское правительство раздувало «мазепинскую пропаганду» не только в Галиции и Буковине, но и внутри России, стремясь создать в Малороссии «партию национальных ренегатов», отказавшихся от русского имени и называющих себя «украинцами». «Австрия и поляки следуют Новое время. 1914. 31 марта. Там же. 3 Московские ведомости. 1912. 28 дек. 4 Московские ведомости. 1912. 4 нояб. 1 2 302 системе divide et impera. Русский народ стараются раздробить»1, - писали «Московские ведомости» в сентябре 1912 г. Считая, что спустя сто лет после нашествия Наполеона перед русскими стоит та же задача спасения отечества от внешнего врага (на этот раз от экспансии Австро-Венгрии и «воинствующего германизма»), они настаивали, что в такое опасное время «всякое внесение раздоров, всякий разрыв русского единения и сплочения около государственной власти составляет преступление против судеб самой русской нации»2. Тем самым образ австрийского врага использовался консервативной монархической газетой как аргумент в пользу консолидации русского общества вокруг трона и правительства. В феврале 1913 г., в острый момент Балканской войны, когда войска России и Австро-Венгрии были мобилизованы и стояли друг против друга по обе стороны австро-русской границы, «Московские ведомости» сообщали, что в Галиции вооружаются и готовятся к войне с Россией не только польские сокольские организации, но и украинские националисты 3. Их лидеры Н. Василько и С. Смаль-Стоцкий заявили, что украинцы активно поддержат Австрию в борьбе против России. В данной связи «Московские ведомости» отмечали, что цели польских и украинских националистов, которых объединяет лишь общая ненависть к России, прямо противоположны. Стремясь к восстановлению Речи Посполитой в границах 1772 г., поляки претендуют не только на чисто польские земли, но и на Восточную Галицию и на малороссийские губернии России, которые, по мнению украинских сепаратистов, должны составить в будущем «самостийное» украинское государство. При этом в случае гипотетической победы Австро-Венгрии над Россией у поляков, пользующихся значительным влиянием при габсбургском дворе и в католической церкви, гораздо больше шансов реализовать свои национальные задачи, чем у украинцев. Этого не могут не понимать Московские ведомости. 1912. 2 сент. Там же. 3 Московские ведомости. 1913. 16 февр. 1 2 303 лидеры украинских националистов. Их готовность встать на сторону Австрии в будущей русско-австрийской войне, по мнению «Московских ведомостей», говорит только об одном – что «руководители украинцев сознательно продают и предают свой родной народ венским политикам»1. «Московские ведомости» писали, что полякам удавалось умело использовать жупел русской угрозы, запугивая им Вену и обеспечивая себе господствующее положение в Галиции за счет русских галичан. По словам этой газеты, «даже татарское иго не принесло Галицкой Руси столько страданий и унижений, сколько приносит ей ежедневно польское господство, поддерживаемое австрийским правительством. Главною чертой польского владычества является дикая ненависть ко всему русскому народу»2. В Вене же с радостью взирают на усилия поляков уничтожить галицких русских, ополячить их или превратить в украинцев, «более злобных врагов русской национальности, чем сами поляки»3. По оценкам «Московских ведомостей», особенно тяжелым положение русских в этой австрийской провинции стало при наместнике М. Бобржинском. «Он использовал свои исторические знания для того, чтобы усилить и ускорить полонизацию русской части Галичины и направил к этой цели свою политическую энергию»4, - писала газета в апреле 1913 г. Главными средствами для этого он избрал поддержку «украинского движения» и разжигание розни между двумя фракциями русофильской партии – старорусской (во главе с Н. Глебовицким) и младорусской (руководимой В. Дудыкевичем). По мнению «Московских ведомостей», целью избирательной реформы, затеянной Бобржинским, было усиление позиций украинофилов за счет русофилов. Правда, не все поляки в крае, сообщала газета, поддерживали деятельность Бобржинского. Так, против нового закона об избирательном праве Там же. Московские ведомости. 1912. 2 сент. 3 Московские ведомости. 1913. 6 дек. 4 Московские ведомости. 1913. 3 апр. 1 2 304 выступали аристократы-консерваторы во главе с князем Чарторыйским, считавшие выдвинутый наместником проект слишком демократическим1. После отставки Бобржинского, которому не удалось провести через галицкий сейм проект нового избирательного закона, «Московские ведомости» выразили надежду, что при новом наместнике края В. Корытовском положение русских галичан улучшится2. В данной связи «Московские ведомости» отмечали, что Корытовский примыкал к польской консервативной партии, а консерваторы не склонны обострять отношения между поляками и русскими в Галиции. К тому же они во многом отрицательно относятся к «украинству», видя в нем не просто национальное, но и социальное радикально-демократическое движение. Однако уже вскоре «Московские ведомости» вынуждены были констатировать, что за первые недели своего наместничества Корытовский в преследовании православия «дошел до крайних пределов», не уступая в этом своему предшественнику3. Так, в конце июня 1913 г. газета сообщала о разгоне жандармами православного богослужения в селе Ляцкое Великое в день Св. Троицы. Православному священнику отцу Киприану Цымбалу жандармы, якобы, заявили, что православие не является угодной богу религией и потому не может быть терпимо в Австрии. Однако несмотря на такие грубые меры, подчеркивала газета, движение за переход из унии в православие в Галиции растет: если до недавнего времени на всю обширную провинцию было только три православных священника, то с нового 1914 г. их должно быть более двадцати. Заключенное благодаря усилиям Корытовского польско-украинское соглашение «Московские ведомости» не считали прочным. Газета указывала, что поляки никогда не относились и не будут относиться к украинцам как к равным себе: для них украинская национальность представляет собой переходную ступень от русской народности к Там же. Московские ведомости. 1913. 22 мая. 3 Московские ведомости. 1913. 29 июня. 1 2 305 польской, изобретенную для облегчения ополячения русских и для раскола России. «В настоящее время, - отмечала газета в апреле 1914 г., “украинское” движение не лишено известной силы, но как вполне искусственное оно скоро ослабеет, и тогда австрийское правительство отступится от “украинцев” и выдаст их полякам»1. По мнению «Московских ведомостей», усиление украинства в Австрии может временно усилить украинство и в России, т.к. «это движение у нас питается и направляется из Австрии», но в исторической перспективе украинский национализм и сепаратизм ждет крах. Либеральная российская пресса – в отличие от правой – редко обращалась к анализу отношений поляков и украинцев в Галиции. Лишь «Русское слово» довольно подробно информировало своих читателей о ходе и результатах польско-украинских переговоров. Главную причину их успешного завершения газета И.Д. Сытина усматривала в желании австрийских властей умиротворить Галицию на случай вполне возможной войны с Россией. «Будущая война с Россией, по мнению венских сфер, возникнет не из-за Салоник или Албании или Сербии, а из-за Галиции! Это стало теперь в Австрии навязчивой идеей, в это все непреложно верят» 2, писал венский корреспондент газеты Л. Соколовский. Он сообщал, что сам император Франц Иосиф поддержал требования украинцев, в частности о создании национального университета с преподаванием на украинском языке. В редакционной статье «Русского слова», опубликованной в конце января 1914 г., говорилось, что в условиях, когда «внутренняя жизнь Австро-Венгрии представляет собой как бы кипящий котел, в котором одна национальность непрерывно с ожесточением нападает на другую», важнейшей задачей австрийского правительства становится решение национальной проблемы на путях компромисса и примирения3. Московские ведомости. 1914. 26 апр. Русское слово. 1914. 24 янв. 3 Русское слово. 1914. 18 янв. 1 2 306 Насколько сложным было достижение национального примирения в Австро-Венгрии продемонстрировал начавшийся в декабре 1913 г. Мармарош-Сигетский судебный процесс над угрорусскими крестьянами и священником Алексеем Кабалюком. Он широко освещался в российской прессе, которая считала этот процесс несправедливым и политически мотивированным. По мнению «Нового времени», дело 94-х угрорусов, обвиняемых в государственной измене, стояло в одном ряду с процессом 1882 г. над Ольгой Грабарь и Иоанном Наумовичем и загребским процессом 1909 г. над хорватскими сербами. Все они возбуждались с определенными политическими целями и все закончились конфузом для правительства Австро-Венгрии, которому так и не удалось доказать виновность подсудимых1. Когда стал известен текст обвинительного акта, составленного венгерским королевским прокурором А. Иллешем, «Новое время» презрительно написало, что текст этот более похож на бред сумасшедшего, чем на судебный акт. Суворинская газета настаивала на том, что все обвинения против подсудимых вздорны, а венгерские власти в этом деле нарушают венгерские же законы2. По ее информации, венгерские жандармы избивали заключенных в тюрьму русин, выбивая признания в государственной измене. В результате трое обвиняемых от длительного тюремного заключения и побоев сошли с ума. Сигетский суд, подчеркивало «Новое время», является процессомустрашением, он должен отбить у карпатороссов всякое желание даже думать о православии. Еще до окончания судебного разбирательства, в начале февраля 1914 г. «Новое время» писало, что мало кто сомневается теперь в обвинительном приговоре. По словам газеты, весь процесс был затеян венгерским премьер-министром И. Тисой для того, чтобы остановить переход угрорусов в православие. И если обвиняемые будут 1 2 Новое время. 1913. 16 дек. Новое время. 1913. 19 дек., 29 дек., 31 дек. 307 оправданы, то провалится «эта авантюра венгерских властей», которые приписали религиозному движению русин коварные политические цели1. Правда, «Новое время» сообщало своим читателям, что далеко не все в Венгрии поддерживают политику Тисы. Венский корреспондент газеты Д. Янчевецкий писал в декабре 1913 г., что венгерская пресса не едина в оценке Мармарош-Сигетского дела. Некоторые влиятельные издания выступают против организованного правительством показательного процесса над угрорусами, требуя изменить ужасные условия, в которых живет этот народ. Особенно резко осуждают действия венгерских властей и настаивают на невиновности угрорусов популярная независимая газета «Az Est» и редактируемая известным венгерским социологом и историком Оскаром Яси демократическая газета «Vilag»2. «Московские ведомости», так же как и «Новое время», связывали Мармарошский процесс с желанием венгерского правительства силой пресечь национальное возрождение угрорусов, проявившееся в их массовом переходе из унии в православие. В начале 1914 г. эта газета отмечала, что до последнего времени в Венгрии не принималось действенных мер по мадьяризации закарпатских русин: венгры были убеждены, что среди малообразованных и незнающих своей истории угрорусов русское национальное чувство едва теплится и скоро совсем потухнет. Однако события последних лет, связанные с миссионерской деятельностью отца Алексея Кабалюка, показали, насколько ошибочным было такое мнение3. Суд в Сигете «Московские ведомости» характеризовали как «процесс против всего угрорусского народа, изнемогающего под диким мадьярским гнетом в борьбе за свою православную веру и русскую народность»4. В данной связи они предупреждали, что религиозные преследования, как правило, вызывают лишь подъем национального Новое время. 1914. 6 февр. Новое время. 1913. 15 дек. 3 Московские ведомости. 1914. 10 янв. 4 Московские ведомости. 1913. 19 дек. 1 2 308 самосознания, а потому Вене и Будапешту лучше отказаться от «политики “создания процессов”», так как она приносит обратные результаты1. Газета считала, что император Франц Иосиф не одобряет преследования угрорусов, но, предоставив венграм свободу рук в венгерской части империи в 1867 г., он никак не может повлиять на то, что происходит в Мармарош-Сигете, где ставится крест на «прежней цивилизаторской миссии дома Габсбургов»2. «Голос Москвы» и «Утро России» на протяжении всего МармарошСигетского процесса призывали российскую дипломатию вмешаться и потребовать от властей Австро-Венгрии прекратить преследования русин, пожелавших перейти в православие. «Голос Москвы» рассматривал суд над угрорусскими крестьянами и священником Алексеем Кабалюком как дерзкий вызов России: «сама возможность возникновения подобных процессов, дышащих ужасами средневековой инквизиции, не может быть допустима, - отмечалось на страницах этого октябристского издания в декабре 1913 г. - Россия не имеет права дольше молчать. Издевательству над ее великодержавным достоинством должен быть положен предел»3. А спустя месяц та же газета в еще более резкой форме писала: «На России лежит нравственный долг сказать венгерским палачам, что их деяния давно уже привлекают внимание цивилизованного мира и что пора бы им вспомнить, что они… “тоже европейцы” и живут в XX столетии»4. По мнению «Утра России», инициированный будапештским правительством процесс лучше всего характеризует искренность австровенгерской печати, которая всю вторую половину 1913 г., после завершения Балканских войн, призывала к сближению с Россией: теперь цена этим призывам выяснилась вполне. Дело 94-х угрорусов, писала газета П.П. Рябушинского спустя несколько дней после начала судебного разбирательства, доказывает, что «страх перед Россией, чисто животный Московские ведомости. 1914. 29 янв. Московские ведомости. 1913. 21 дек. 3 Голос Москвы. 1913. 19 дек. 4 Голос Москвы. 1914. 25 янв. 1 2 309 страх перед нею, служит альфой и омегой не только внешней, но, как видно, и внутренней политики двуединой монархии Габсбургов»1. По мнению прогрессистского издания, спасти подсудимых от расправы могла только дипломатическая поддержка из России: представление русского правительства в пользу обвиняемых, сделанное в дружественной форме, будет принято во внимание в Вене и Будапеште и благоприятно повлияет на исход судебного разбирательства. «В Австро-Венгрии, несомненно, не могут не считаться с тем фактом, что угнетение русского элемента, хотя бы и австрийского подданства, чревато роковыми последствиями»2, предостерегало «Утро России». За активное вмешательство России в ход Мармарошского судебного процесса выступало и черносотенное «Русское знамя». «Настало время, писала эта газета в январе 1914 г., - когда молчать нельзя, когда всем русским людям, всем славянам необходимо властно сказать австрийцам: бросьте ваше постыдное дело, прекратите позорный суд и отпустите с миром несчастных угрорусов, виновных только в том, что они исповедуют святое православие!»3. Если же венгры не будут считаться с мнением российского общества по этому вопросу, угрожали черносотенцы, «великая и могущественная Россия найдет другие средства воздействия на австро-венгерское правительство». Либерально-кадетская пресса в целом осуждала власти АвстроВенгрии за преследования угрорусов, но возлагала значительную долю ответственности панславистов, за Мармарош-Сигетский которые своей процесс активной поддержкой на русских православного движения по ту сторону Карпат придали ему политическую окраску и таким образом спровоцировали Будапешт на репрессии. «Русское слово» в ноябре 1913 г. писало, что гонения, которым подвергаются православные в Венгрии, «позорны для культурной страны в XX столетии»4. Однако Утро России. 1913. 20 дек. Утро России. 1913. 21 дек. 3 Русское знамя. 1914. 23 янв. 4 Русское слово. 1913. 12 нояб. 1 2 310 поддержка, которую оказывали российские славянофилы угрорусским крестьянам, по мнению газеты И.Д. Сытина, только вредила последним: «Отношения русин с гр. Бобринским и епископом Евлогием позволили венгерской власти политический прилепить ярлычок и к чисто оправдать культурному притеснения движению требованиями государственной безопасности»1. Старейшая либеральная газета России «Русские ведомости» в редакционной статье, посвященной началу суда над угрорусскими крестьянами, писала: «Это типический венгерский процесс, процесс страны, политический уклад которой основан на искусственном преобладании национального меньшинства, где под внешними формами политической свободы кроется тяжелый национальный гнет»2. По мнению австрийского корреспондента этой газеты П. Звездича (П.И. Ротенштерна), причины роста православного движения в Угорской Руси были чисто экономическими: нищие русинские крестьяне настолько задавлены поборами униатского духовенства, что в переходе в православие видят единственную возможность избежать этих поборов3. К тому же русинское униатское духовенство давно отреклось от своей национальности: оно выступает в качестве знаменосца мадьяризации, превратившись в «священническую касту», с которой народ не имеет и не может иметь ничего общего4. Звездич напоминал, что первоначально угрорусы обращались к патриарху венгерских сербов Бранковичу и румынскому православному митрополиту с просьбой прислать им священников для отправления православных богослужений, и только после того как венгерские власти помешали деятельности сербских и румынских священников в Прикарпатской Руси, угрорусы вынуждены были обратиться за помощью к русской православной церкви. Политический оттенок православному движению в русинских комитатах Венгрии, по Там же. Русские ведомости. 1913. 21 дек. 3 Там же. 4 Русские ведомости. 1913. 24 дек. 1 2 311 мнению корреспондента «Русских ведомостей», придали русские панслависты во главе с графом Бобринским: их деятельность позволила государственным обвинителям на Мармарошском процессе раздуть вызванное экономическими причинами религиозное движение в опасный для целостности королевства сепаратистский заговор. Под влиянием российского общественного мнения, возмущенного преследованиями православных русин в Австро-Венгрии, скорректировала свою позицию редакция «Речи». Если раньше газета фактически отрицала факты преследований по национальному и религиозному признаку в соседней державе, то в декабре 1913 г. в статье «Украинская ирредента», опубликованной вскоре после начала Мармарош-Сигетского процесса, выражалось негодование «чудовищной мадьяризацией» невенгерских народностей и «варварским подавлением всех проблесков “инородческой” жизни» в Венгрии1. Венский корреспондент главной кадетской газеты М.Б. Ратнер отмечал, что «при чтении обвинительного акта трудно удержаться от содрогания» и «нет слов, чтобы заклеймить эту новую позорную страницу в грязной книге инсценированных политических процессов». С чувством высокомерного пренебрежения, с которым русская пресса почти всегда отзывалась о Дунайской монархии, Ратнер писал: «Пестрый и неуклюжий конгломерат “коронных земель” и безнадежно топчущихся на них национальностей, именуемый современной Австро-Венгрией, представляет собою благодатную почву, на которой беспрестанно расцветают разные обвинения в политическом сепаратизме, в “государственной измене”»2. Когда стало известно, что коронный суд в Мармарош-Сигете вынес подсудимым обвинительный приговор, накал антиавстрийской и антивенгерской риторики в русской прессе достиг своего пика. 1 2 Речь. 1913. 22 дек. Там же. 312 «Этот приговор является новым вызовом не только всему русскому общественному мнению, но и всему православному миру»1, - отмечалось в редакционной статье «Нового времени». Ведущий публицист этой газеты М.О. Меньшиков писал, что процессы против православных русин в Австро-Венгрии стали возможны, в том числе, благодаря просчетам и ошибкам российской дипломатии. Он напоминал, что Россия неоднократно могла в прошлом присоединить Галицию и Буковину и тем самым завершить дело объединения всех русских земель. Однако эти возможности были упущены по вине российского правящего класса, лишенного, по мнению Меньшикова, здорового национального чувства. Бросив на произвол судьбы несколько миллионов червонорусов и угрорусов, власти Российской империи, по словам публициста, в течение двух веков отстаивали немецкие интересы, заботливо оберегая Австрию и Пруссию, содействуя их территориальному росту и благополучию. Особенно была облагодетельствована русскими царями Австрия, та страна, «на которую здравый национальный инстинкт обязывал глядеть как на первого врага, содержащего в плену миллионы русских людей»2. «Гнусностью» и «возмутительной расправой» назвало приговор мармарошского суда «Русское слово». В передовой статье, опубликованной 20 февраля 1914 г. и судя по стилю написанной вероятно главным редактором «Русского слова» В.М. Дорошевичем, отмечалось, что осуждение отца Алексея и еще тридцати угрорусских крестьян «претит справедливости, издевается над законностью и оскорбляет здравый смысл»3. Действия венгерских властей сравниваются здесь с поведением не имеющих понятия о европейском праве азиатов: «Венгрия страна, стоящая как-то в стороне от большого света. Она забронирована своим языком, которого никто не понимает. Об ней знают гораздо меньше, чем о других европейских странах. Мармарош-сигетское дело осветило ее Новое время. 1914. 19 февр. Новое время. 1914. 22 февр. 3 Русское слово. 1914. 20 февр. 1 2 313 словно бенгальским огнем. Мы увидали Венгрию. Что за аванпост Турции! Что за баши-бузуцкое правосудие! Что за власти с приемами анатолийских вали! … Есть ли еще в Европе общественное мнение? Сомневаемся. Имеет ли оно какое-нибудь значение? Сомневаемся. Иначе в государстве, претендующем считать себя не азиатским государством, не разыгрывалось бы таких процессов, не выносилось бы таких приговоров, не оглашалось бы во всеуслышание таких мотивировок. Нынче в Европе можно делать безнаказанно все, что угодно… Можно смело действовать по-азиатски»1. Неожиданным оказался обвинительный приговор для «Голоса Москвы». По словам октябристской газеты, судебное разбирательство настолько ясно выявило невиновность угрорусских крестьян и надуманность обвинений в государственной измене, что возникает подозрение – не выполнял ли суд политический заказ высших правительственных сфер Австро-Венгрии. По мнению «Голоса Москвы», Мармарош-Сигетский процесс, этот «пережиток инквизиционной эпохи», возвращает Венгрию в средние века: угрорусы подвергаются гонениям лишь за свое желание вернуться к вере предков и отказаться от насильственно навязанной им унии. «Построенный на подлогах, провокации, терроре и глумлении над православием и основами юстиции мармарошский процесс навсегда будет заклеймен историей»2. Для ограждения религиозных прав русских, «имеющих несчастье быть австрийскими подданными», «Голос Москвы» предложил немедленно учредить русское консульство в пределах Закарпатской Руси3. «Московские ведомости» подчеркивали, что венгерский суд так и не смог доказать факта государственной измены, и угрорусы во главе с отцом Алексеем осуждены фактически за переход из унии в православие и за восхваление русского царя и России. Последнее обстоятельство казалось газете особенно абсурдным, поскольку ни в одной стране мира не Там же. Голос Москвы. 1914. 20 февр. 3 Там же. 1 2 314 предусмотрено уголовное наказание за положительные отзывы о главе другого государства. «Чудовищный приговор мармарошского суда – единственный по своим мотивам в летописях европейского, да, вероятно, и азиатского судопроизводства, единственный, бесспорно, и по полному отсутствию данных для обвинения»1, - делала вывод московская газета. Консервативная «Земщина» использовала результаты МармарошСигетского суда для того, чтобы подчеркнуть лицемерие конституционных режимов2. В Австрии, напоминала эта газета, еще в 1848 г. было декларировано равноправие всех национальностей и свобода вероисповедания. Несмотря на это, угрорусы осуждены фактически за свое желание оставаться православными. Исход дела 94-х, по мнению «Земщины», еще раз доказывает, что как раз при «конституционном правовом порядке» царит вопиющее бесправие, поскольку в условиях отсутствия единой власти начинается борьба, а в политической борьбе мало заботятся о правах противника и о бумажных гарантиях. «Русское знамя» также рассматривало результаты Мармарошского суда как весьма поучительные для России. Они должны внушить русскому обществу и властям осознание полной законности и целесообразности политики русификации и подавления национальных меньшинств. «Пример Австро-Венгрии должен укрепить русское правительство в его решительных действиях по адресу тех инородцев, которые мечтают о развале России и возрождении погибших уже своих государств. Он показывает, что обрусение есть вполне законное и естественное правительственное мероприятие и что, если культурнейшие народы так поступают, то тем более нет основания для России от этого отступать»3. От Львовского процесса, начавшегося через несколько дней после вынесения обвинительного приговора в Мармарош-Сигете, русская пресса не ожидала ничего хорошего. Большинство ведущих изданий сходились в Московские ведомости. 1914. 20 февр. Земщина. 1914. 20 февр. 3 Русское знамя. 1914. 27 февр. 1 2 315 том, что истинная вина четырех подсудимых перед австрийскими властями заключается в их желании оставаться русскими и православными. На это, по мнению газет, указывала нелепость и бездоказательность выдвинутых против Бендасюка, Сандовича, Гудимы и Колдры обвинений в государственной измене. «Голос Москвы» на следующий день после начала судебного разбирательства во Львове писал, что данный суд является точным повторением мармарошского дела с той лишь разницей, что в Венгрии судили крестьян, а в Австрии судят галицкую интеллигенцию. По словам «Голоса Москвы», «все обвинение против мучеников австрийского ига шито белыми нитками»1. Из обвинительного акта следует, что главная вина Бендасюка состоит в издании и распространении среди галичан русской грамматики, вина Колдры – в чтении произведений Гоголя крестьянам, «преступления» священнослужителей Сандовича и Гудимы заключаются в верности православной церкви. «Если это и обвинительный акт, - делала вывод газета октябристов, - то не против подсудимых, а против австрийских палачей»2. «Новым инквизиционным трибуналом, задавшимся целью вовсе искоренить русское имя и православную веру в пределах Галиции» назвало Львовский судебный процесс «Новое время»3. В нескольких статьях, опубликованных в феврале-марте 1914 г. и озаглавленных «Австрийская инквизиция», суворинская газета утверждала, что в столице Галиции происходит не суд над Бендасюком, Сандовичем, Гудимой и Колдрой, а издевательство над русской национальностью, осуществляемое австрийскими властями руками поляков и «мазепинцев». По словам «Нового времени», весь обвинительный акт против четырех подсудимых «наполнен пустой болтовней» - намеками, двусмысленностями, произвольными умозаключениями и необоснованными предположениями. Голос Москвы. 1914. 25 февр. Там же. 3 Новое время. 1914. 28 февр. 1 2 316 «Львовский процесс есть не юридическое дело, а проявление политического садизма над беззащитными жертвами, мучимыми только потому, что они не изменили родному русскому племени и русской вере»1. «Новое время» призвало русское правительство «положить конец идущей свистопляске» и решительно ответить Австрии на ее провокации, например, выслав всех австрийских подданных «из пределов ненавистной для них и презираемой ими России»2. «Утро России» усматривало и положительные следствия МармарошСигетского и Львовского процессов, указывая, что они разбудили в русском обществе интерес к положению нескольких миллионов русин Австро-Венгрии3. В России начинают понимать, писала эта газета в марте 1914 г., что от того или иного решения галицкой проблемы зависит будущее России и русского народа. Теперь защита притесняемой в АвстроВенгрии русской народности, защита русского языка и культуры должна стать делом всего русского общества, задачей общенационального значения: «Здесь, для культурной помощи зарубежной Руси должна сплотиться вся великая мыслящая Россия воедино, и могучим голосом дружного протеста дать настоящий, достойный великого народа отпор неправде и беззаконному насилию»4. Корреспондент «Утра России» В. Кашкаров, командированный во Львов для освещения хода судебного процесса, сообщал, что главными инициаторами преследования русофилов в Австрии были поддерживаемые эрцгерцогом Францем Фердинандом иезуиты, в первую очередь униатский митрополит граф Андрей Шептицкий5. По мнению Кашкарова, суд над Бендасюком и его товарищами нельзя было назвать беспристрастным: судьи откровенно подыгрывали обвинению и мешали защите, стремясь добиться нужного властям решения присяжных. «Каждый день заседания – Новое время. 1914. 26 февр. Новое время. 1914. 5 марта. 3 Утро России. 1914. 29 марта. 4 Там же. 5 Утро России. 1914. 24 апр. 1 2 317 это явное поругание, явное издевательство над правдою, над справедливостью, над правосудием, - делился своими впечатлениями с читателями корреспондент «Утра России». – Порою мне кажется, что я переживаю какой-то страшный сон, что этот трибунал суда – те самые инквизиторы, которые некогда осуждали во славу Бога с тем же эпическим спокойствием Яна Гуса, Савонаролу и других еретиков…»1 Правые и октябристские издания не исключали, что показательные политические процессы над русофилами могут внести свою лепту в развязывание военного конфликта между Австро-Венгрией и Россией. Достаточно провокационно звучали слова «Нового времени», что Львовский процесс «еще более взбудоражит русское общественное мнение, и никаким пацифистам не удастся удержать нынешнего столь невыгодного для славянства и столь выгодного для немцев так называемого “европейского равновесия”»2. Накануне суда над галицкими русофилами М.О. Меньшиков на страницах «Нового времени» писал: «Будучи народом христианским, мы обязаны исчерпать все средства, чтобы соблюсти мир с соседями, но в отношении Австрии, кажется, все уже средства мира исчерпаны»3. Признаком скорой военной развязки русско-австрийского противоборства Меньшиков считал активную поддержку Веной «мазепинского» движения, имеющего ярко выраженный антироссийский наступательный характер. Неприкрытые угрозы в адрес Австрии звучали со страниц «Голоса Москвы». «Путь испытания русского долготерпения, на который вступила Австрия, - опасный путь. Иногда от маленькой искры разгорается целый пожар»4, - писала октябристская газета на следующий день после начала Львовского процесса. Она утверждала, что идея войны против империи Габсбургов чрезвычайно популярна во всех кругах русского общества и, если война с Австрией начнется, это будет по-настоящему народная Там же. Новое время. 1914. 26 февр. 3 Новое время. 1914. 22 февр. 4 Голос Москвы. 1914. 25 февр. 1 2 318 война1. «Накопившаяся в русском обществе злоба и ненависть к Австрии давно ищет себе исхода в войне и только с величайшим трудом сдерживается русским правительством в границах последнего терпения. Но ведь всему есть мера. Может наступить момент, когда и русское правительство окажется бессильным бороться с охватившей русский народ враждою к Австро-Венгрии, и переход австрийской границы русской армией станет для него неизбежным решением»2. «Голос Москвы» считал, что «отклонение катастрофы» зависит от австрийских и венгерских властей. Для этого надо признать за русинами те же права, какими пользуются немцы, венгры и поляки, и раз и навсегда отказаться от опасной игры в украинофильство, предоставив русскому населению Галиции, Буковины и Угорской Руси свободу вероисповедания. После осуждения угрорусов в Мармарош-Сигете российская общественность была готова к самому худшему развитию событий во Львове. Тем более неожиданным оказался оправдательный приговор, который вынесли присяжные четырем подсудимым. Известие об этом было с удовлетворением воспринято русской прессой. По словам «Нового времени», оправдание Бендасюка, Колдры и двух священников Сандовича и Гудимы произвело в России «самые лучшие впечатления»3. Присяжные, в основном поляки и евреи, от которых австрийские власти требовали не правосудия, а акта политической мести, не пожелали осрамиться перед всем цивилизованным миром и вынесли справедливый приговор. Таким образом, дело, тянувшееся два года, кончилось для австрийского правительства полным конфузом. «Московские ведомости», в свою очередь, констатировали, что суд присяжных во Львове не пошел по стопам коронного суда в Мармарош-Сигете и не решился осудить явно невиновных людей. «Правда в этот раз восторжествовала в австропольском суде, что редко бывает там по отношению к русским»4. Ввиду Голос Москвы. 1914. 26 февр. Там же. 3 Новое время. 1914. 25 мая, 27 мая. 4 Московские ведомости. 1914. 29 мая. 1 2 319 оправдания во Львове Бендасюка и других обвиняемых «Московские ведомости» призвали власти Австро-Венгрии «исправить вопиющую ошибку по мармарош-сигетскому делу» и амнистировать осужденных за государственную измену угрорусов. При этом русская пресса не рассматривала оправдательный приговор львовского суда как признак изменения официальной позиции австрийских властей по русинскому вопросу. Прошедшие весной 1914 г. обыски в буковинских селах, где австрийские жандармы конфисковали легально издававшуюся газету «Русская правда» и составляли списки читавших эту газету русин, продемонстрировали, что Вена и дальше будет проводить политику подавления русофильского движения любыми средствами. События в Буковине русская пресса расценила как подготовку нового судебного процесса, главными обвиняемыми на котором в отсутствие братьев Геровских (они бежали из австрийской тюрьмы в Россию в январе 1914 г.) должны были стать простые крестьяне-малороссы, заподозренные в симпатиях к России. В данной связи «Голос Москвы» писал, что судебные процессы против русофилов, один за другим разворачивающиеся в Австро-Венгрии, только начало масштабного наступления германизма и римской курии на православный Восток. По информации В. Кашкарова, освещавшего русинский вопрос на страницах как октябристского «Голоса Москвы», так и прогрессистского «Утра России», Мармарошский, Львовский и подготовляемый Черновицкий процессы призваны были сыграть роль информационного и идеологического прикрытия для задуманного австрийским правительством введения унии в православной Буковине1. Уния уже объявлена национальной религией украинцев; отныне униатство и украинство становятся синонимами. Поэтому для успешной борьбы с русофильскими настроениями венским политикам необходимо полностью расправиться с православием в пределах Австро-Венгрии и обратить всех 1 Голос Москвы. 1914. 14 мая. 320 русинов в греко-католиков. Немцы, украинцы и иезуиты, по словам Кашкарова, «объявили беспощадную войну православию и тем, кто не хочет отказаться от своих русских убеждений». Целью их является создание униатской Украины «от Карпат до Кавказа». *** Преследования православных русин и деятелей русофильского национального движения, осуществлявшиеся австрийскими и венгерскими властями при поддержке местных украинских националистов, получили широкую огласку в российской прессе. Наибольшее внимание ситуации, сложившейся в Галиции, Буковине и Угорской Руси, уделяли умеренно правые газеты «Новое время» и «Московские ведомости», тесно связанные с думской фракцией националистов во главе с графом В.А. Бобринским, главным борцом за интересы «подъяремной Руси». Крайне правые и либеральные издания реже обращались к анализу русинского вопроса в Австро-венгерской империи. Накануне Первой мировой войны «Новое время» и «Московские ведомости» вели настоящую информационную кампанию против политики Вены и Будапешта в населенных русинами областях. Данные издания подробно знакомили читателей с фактами притеснений русин в обеих частях двуединой габсбургской монархии. Они сообщали, что австрийские и венгерские власти препятствуют свободному переходу русин из унии в православие, разгоняют православные церкви, православные конфискуют богослужения, книги и прессу закрывают на русском литературном языке, запрещают деятельность русских благотворительных обществ. Крайне негативно оценивали политику Австро-Венгрии в Галиции, Буковине и Закарпатской Руси также октябристы и прогрессисты («Голос Москвы», «Утро России»), призывавшие министерство иностранных дел России вмешаться и потребовать от правительства двуединой империи соблюдения прав исповедующих православие русин. 321 Часто на страницах русских газет проводились аналогии между положением христианского населения в турецкой Македонии и жизнью православных русин в австрийской Галиции и прикарпатских комитатах Венгрии. Таким образом, Дунайская монархия ставилась на один уровень развития с Османской империей, а ее образ приобретал устойчивые варварские черты. В данной связи следует отметить, что Турецкий Восток оставался одним из важнейших «конституирующих иных» для европейской системы государств на протяжении всей ее истории. Противопоставление «варварскому Востоку», отталкивание от него служило главным средством утверждения западной идентичности, формирования представлений о Европе как о едином культурноцивилизационном пространстве1. Ориентализируя образ империи Габсбургов российская пресса, таким образом, фактически ставила под вопрос ее статус как цивилизованного государства. Попытки релятивизировать принадлежность Австро-Венгрии к европейскому сообществу через наделение ее образа восточными чертами стали особенно заметны во время Мармарош-Сигетского и Львовского судебных процессов над православными русинскими крестьянами и представителями русофильской интеллигенции. Почти все ведущие издания России не сомневались в политической подоплеке данных процессов, считая выдвинутые против подсудимых обвинения в государственной измене надуманными и называя главной причиной их преследований желание венгерских и австрийских властей положить конец распространявшемуся переходу русин из унии в православие. Правая и октябристская пресса рассматривала Мармарош-Сигетский и Львовский процессы как дерзкий вызов России, как издевательство над православной верой и русской народностью. Она утверждала, что Австро-Венгрия, которая более не в состоянии гарантировать конституционные права См.: Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб., 2006; Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003; Нойманн И. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейских идентичностей. М., 2004. 1 322 собственных граждан, во внутренней своей политике проводит курс, не позволяющий называть ее цивилизованной страной. Отсюда такие издания, как «Новое время», «Московские ведомости», «Голос Москвы», делали вывод, что над Дунайской монархией необходимо установить международную опеку, как над слабо развитыми в культурном отношении странами, не входящими в европейскую семью народов. Только внешнее давление, утверждали эти газеты, может положить конец происходящим в обеих половинах двуединой империи «варварским» преследованиям по этническому и конфессиональному признаку. Что касается либеральной прессы, то она в целом осуждала власти Австро-Венгрии за преследования православных русин, но возлагала значительную долю ответственности за Мармарош-Сигетский и Львовский процессы на русских панславистов, которые своей активной поддержкой православного движения по ту сторону Карпат придали ему политическую окраску и таким образом спровоцировали Будапешт и Вену на репрессии. В ходе обсуждения русинского (украинского) вопроса российская пресса создавала образ Австро-Венгрии как страны, от которой исходит угроза для территориальной целостности России и дальнейшего ее существования в качестве единого государства. Монархия Габсбургов обвинялась в том, что, поддерживая идеологию украинских националистов и сепаратистскую пропаганду в российской Польше и малороссийских губерниях, она пытается подорвать единство Российской империи и отколоть от нее западные окраины. С тревогой российская пресса сообщала, что за последние годы стараниями Вены и местных поляков Галиция была превращена в очаг ненависти к России, русскому языку и русской культуре. Анализ прессы кануна Первой мировой войны подтверждает наблюдение М.Э. Клоповой, что «значительной части российского общества, прежде всего консервативным кругам, было 323 свойственно восприятие украинского движения исключительно как следствие польской и австрийской интриги»1. Правая русская печать, традиционно настроенная антипольски, подчеркивала роль поляков в репрессиях против православных русофилов Галиции. Отмечалось, что особенно тяжелая ситуация для галичан, считающих себя русскими, сложилась с 1908 г., когда наместником края стал М. Бобржинский, стремившийся к примирению украинских националистов с поляками и к подавлению русофильского движения. Проходившие при его посредничестве польско-украинские переговоры об избирательной реформе в Галиции привлекали большое внимание правых газет, подчеркивавших, что от исхода этих переговоров зависит расклад политических сил как в этой провинции, так и в Австрии в целом. Достигнутое в январе 1914 г. польско-украинское соглашение было негативно воспринято правыми изданиями, опасавшимися, что с созданием во Львове украинской академии наук и украинского университета усилится роль Галиции как базы для распространения украинского сепаратизма на все населенные малороссами губернии Российской империи. Клопова М.Э. Украинское движение на восточнославянских землях империи Габсбургов как фактор австро-российских отношений в начале XX в. // Регионы и границы Украины в исторической ретроспективе / Отв. ред. Л.Е. Горизонтов. М., 2005. С. 99. 1 324 Глава III. Германия как торговый партнер России. Российская пресса о перспективах заключения нового торгового договора между двумя странами В последние годы, предшествовавшие мировому военному конфликту, русская пресса уделяла все большее внимание анализу характера двусторонних торгово-экономических связей между Россией и Германией, перспективам их дальнейшего развития, в первую очередь подготовке нового русско-германского торгового договора (срок действия существовавшего на тот момент договора 1904 г. истекал 18 (31) дек. 1917 г.). Вопрос об условиях будущей торговой конвенции с Германией имел чрезвычайно большое значение для всей российской экономики, поскольку империя Гогенцоллернов являлась в начале XX века главным внешнеэкономическим партнером России. В 1913 г. доля этой страны во всем внешнеторговом обороте России составляла 38,2%1. Россия ввозила из Германии, главным образом, готовые изделия, машины, станки, товары химической промышленности, шерстяные и хлопчатобумажные ткани. Главным предметом российского вывоза в Германию были продукты сельского хозяйства, в первую очередь злаковые культуры пшеница, рожь, ячмень, овёс (на них в 1910-1913 гг. приходилось в среднем 38% русского вывоза в Германию2), а также масло, яйца, лён, лес, кожи, пушнина. Долгое время Германия импортировала большую часть потребляемого хлеба из-за границы, в основном из России, являвшейся крупнейшим мировым производителем зерна. Однако происходившая с конца XIX в. интенсификация сельскохозяйственного производства в Германии, особенно в крупных поместьях восточных областей этой страны – Восточной и Западной Пруссии, Силезии, Познани – привела к тому, что Германия сама начала превращаться в крупного европейского производителя зерна. Это заложило основы конфликтных ситуаций с Астафьев И.И. Русско-германская торговля в период империализма (опыт источниковедческого анализа) // Вестн. МГУ. Сер. 8. История. 1978. № 2. С. 73, 80. 2 Torp C. Die Herausforderung der Globalisierung. Wirtschaft und Politik in Deutschland 1860-1914. Göttingen, 2005. S. 321. 1 325 Россией в торгово-экономической сфере. Владельцы остэльбских поместий, юнкеры, были заинтересованы как в освоении внешних рынков, так и в ограждении внутреннего германского рынка от конкуренции со стороны иностранного, в первую очередь, русского хлеба1. Это делало прусских юнкеров, игравших огромную роль в политической жизни Германской империи и контролировавших важнейшие позиции при дворе Гогенцоллернов, в армии и аппарате государственного управления, ярыми поборниками покровительственной протекционистской политики. рейхсканцлера Бисмарка О. Под в их 1879 нажимом г. перешло правительство к аграрному протекционизму, установив таможенные пошлины на ввозимые в Германию пшеницу, рожь, овёс, ячмень, кукурузу и муку2. В дальнейшем протекционистские пошлины на продукты питания неоднократно повышались, достигнув максимума после принятия правительством Б. Бюлова нового таможенного тарифа 1902 года3. На основе данного таможенного тарифа был подписан русскогерманский торговый договор 1904 года, переговоры о заключении которого проходили в сложной для России обстановке - на фоне неудачной войны с Японией на Дальнем Востоке. С.Ю. Витте, в должности председателя Комитета министров принимавший непосредственное участие в подготовке нового торгового договора с Германией, в своих мемуарах писал, что достигнутое соглашение нельзя считать свободным: «с нашей стороны оно в значительной степени было стеснено фактом японской войны и открытой западной границей»4. В результате торговая конвенция, подписанная в немецком Нордернее 15 (28) июля 1904 г. и вступившая в силу 17 февраля (1 марта) 1906 г., изменила условия торговли между двумя странами в неблагоприятную для русского экспорта Ostelbische Agrargesellschaft im Kaiserreich und in der Weimarer Republik: Agrarkrise – junkerliche Interessenpolitik – Modernisierungsstrategien / Hrsg. von H. Reif. Berlin, 1994. S. 33-50. 2 Kempter G. Agrarprotektionismus: Landwirtschaftliche Schutzzollpolitik im Deutschen Reich von 1879 bis 1914. Frankfurt am Main, Bern, New York, 1985. S. 114-123. 3 Ibid. S. 149-155. 4 Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 2 (1894 – окт. 1905). М., 1960. С. 317. 1 326 сторону. Почти все статьи германского конвенционного тарифа были повышены (особенно сильно на мясо, птицу, овёс, пшеницу). В целом в результате повышения ставок переобложение четырех важнейших хлебов (пшеницы, овса, ржи и пивоваренного ячменя) при ввозе их в Германию составляло 13,5 млн. руб.1 Только для кормового ячменя, в ввозе которого было заинтересовано германское животноводство, тарифные ставки были уменьшены2. Договор разрешил беспошлинный ввоз в Германию отрубей и других сельхоз. отбросов из России, также использовавшихся немцами в качестве корма для своего скота. Германия не только препятствовала доступу русских сельхоз. продуктов на свой рынок, но с конца XIX века начала развивать активный экспорт аграрной продукции, в первую очередь хлеба в зерне и муке, вытесняя русский хлеб с рынков ряда европейских государств (Швеции, Норвегии, Дании, Бельгии, Нидерландов). Главной причиной расширения германского хлебного экспорта являлась интенсификация сельхоз. производства в этой стране. Так, урожайность ржи в Германии поднялась с 96 пудов с десятины в 1896-1900 гг., до 115 пудов в 1906-10 гг. (в России урожайность данной культуры снизилась: с 47 пудов с десятины в 18961900 гг. до 46 пудов в 1906-10 гг.) За этот же период средний сбор пшеницы в России поднялся с 40 до 50 пудов, а в Германии рост урожайности этой злаковой культуры был более значительным – с 118 до 133 пудов3. Наряду с этим росту германского хлебного экспорта способствовала введенная в 1894 г. правительством Л. Каприви практика выдачи так называемых ввозных свидетельств (Einfuhrscheine): экспортеры сельхоз. продуктов получали при вывозе их заграницу особые квитанции - ввозные свидетельства, на основании которых им предоставлялась возможность Соболев М.Н. История русско-германского торгового договора. Пг., 1915. С. 198. Материалы к пересмотру торгового договора с Германией. Вып. I. Договор о торговле и мореплавании между Россией и Германией от 29 янв./10 февр. 1894 г. и дополнительная к нему конвенция, заключенная 15/28 июля 1904 г. с относящимися к ним конвенционными тарифами. СПб., 1912. С. 194-219. 3 Крестовников Г.А. К вопросу о ввозе в Россию и Финляндию хлебных грузов. М., [1911]. С. 1. 1 2 327 ввезти из-за границы без оплаты пошлиной такое же количество таких же сельхоз. продуктов или некоторых других товаров, перечисляемых в законе (кофе, какао, пряности, нефть, керосин)1. Те лица, которые занимались лишь экспортом и таким образом сами не нуждались в данных свидетельствах на право беспошлинного ввоза, переуступали их импортерам за цену, устанавливаемую на бирже, на которой свидетельства эти обращались наравне с ценными бумагами. Объем выдаваемых свидетельств рос из года в год: если в 1894 г. ввозных свидетельств было выдано всего на 7 млн. марок, то в 1912 г. – на 126 млн. марок 2. Фактически это была установленная германским правительством система премий для экспортеров сельхоз. продукции, поощрявшая вывоз хлеба на внешний рынок по более дешевым ценам, чем те, которые существовали на внутреннем германском рынке. Следствием интенсификации аграрного производства в Германии и введения практики выдачи ввозных свидетельств стал стремительный рост экспорта германского хлеба, особенно ржи - той злаковой культуры, которая наиболее соответствовала климатическим условиям этой страны. Германия начинала успешно конкурировать с Россией на внешних хлебных рынках. Так, например, в 1910 г. немцы вывезли в Норвегию в 2,5 раза больше ржи в зерне, чем Россия и в двадцать раз больше ржаной муки3. Россия отставала от Германии по ввозу хлебов и в Швецию. Русская рожь в начале XX в. на шведском рынке все больше вытеснялась германской: если за пятилетие 1901-05 гг. на долю России приходился 41% всей ввезенной в Швецию ржи в зерне, а на Германию – 52%, то в 1906-10 гг. доля России в снабжении Швеции рожью понизилась в два раза (до 22%), а Германия в это время поставляла уже 70% всей импортируемой 1 Noeme G. Über Getreidezölle, Identitätsnachweis, Einfuhrscheine und Teuerung. Dessau, 1911; Beckmann F. Einfuhrscheinsysteme. Karlsruhe, 1911. 2 Schneider J. Die Auswirkungen von Zöllen und Handelsverträgen sowie Handelshemmnissen auf Staat, Wirtschaft und Gesellschaft zwischen 1890 und 1914 // Die Auswirkungen von Zöllen und anderen Handelshemmnissen auf Wirtschaft und Gesellschaft vom Mittelalter bis zur Gegenwart / Hrsg. von H. Pohl. Stuttgart, 1987. S. 308. 3 Гольдштейн И.М. Русско-германский торговый договор и следует ли России быть «колонией» Германии. М., 1913. С. 8 328 шведами ржи. Даже в экспорте пшеницы в Швецию Россия отставала от Германии, хотя последняя не производила достаточного количества пшеницы для собственного потребления. Так, за пятилетие 1901-05 гг. Германия ввозила в эту скандинавскую страну в 2,5 раза больше пшеницы, чем Россия, а за следующее пятилетие (1906-10 гг.) почти в два раза больше1. На хлебном рынке другой страны Северной Европы Дании германским аграриям также удалось занять в начале XX в. доминирующие позиции: в 1910 г. на Германию пришлось 38,7% всего датского импорта пшеницы (на Россию – 22,7%), 54,6% всей ввезенной в Данию пшеничной муки, 81,6% - импортированной датчанами ржи (на Россию – только 17,5%), 97% - ржаной муки и 97,5% овса2. Для России эта растущая конкуренция со стороны Германии в области хлебной торговли, в которой Россия была лидером в Европе на протяжении многих десятилетий, оказалась неприятной неожиданностью. Тем более что экспорт хлеба являлся главным источником доходов для российской казны. За пятилетие 1905-09 гг. средняя ценность вывезенного из России зернового хлеба и муки составляла 435,3 млн. руб. в год. Учитывая, что сумма всего вывоза России составляла в это время 1 млрд. 46 млн. руб., на хлеб приходился 41,5% ценности всего, что Россия экспортировала на внешний рынок3. Более того, с 1906 г. начался быстрый рост германского ввоза зерна, в основном ржи, в пределы самой Российской империи. К 1914 г. германским аграриям удалось фактически монополизировать поставки хлеба в зерне и муке в Великое княжество Финляндское, которое входило в состав Российской империи, но было отделено от остальной России своей собственной таможенной границей и имело свой собственный таможенный тариф. Если еще в середине 1890-х гг. почти всю необходимую для Финляндии рожь поставляла Россия, то в 1908 г. участие России в ржаном Там же. С. 12-14. Там же. С. 18. 3 Денисов В.И. Экономическое завоевание Германией финляндского рынка. Постепенное уменьшение сбыта из России сельскохозяйственных продуктов в Финляндию. СПб., 1911. С. 15. 1 2 329 импорте Великого княжества ограничивалось 34%. Что касается муки (ржаной и пшеничной), то в 1888 г. 98% всей ввозимой в Финляндию муки производилось в России, спустя двадцать лет русская мука составляла уже 53,3% всего ввезенного в Финляндию количества муки. Одновременно с сокращением русского ввоза увеличивался ввоз германский: в 1908 г. ввоз немецкой ржи в зерне составлял 65% всего ржаного импорта Финляндии (2,2 млн. пудов), а ржаной и пшеничной муки – 42,9% (5,7 млн. пудов). Если Россия в 1908 г. ввезла в Великое княжество хлеба в муке и зерне на 29,5 млн. марок, то Германия – на 37,6 млн. марок1. Становилось очевидным, что введенная в Германии в 1894 г. система поощрения немецкого хлебного экспорта таила в себе определенные опасности для российского земледелия, которое благодаря столыпинской аграрной реформе получило после 1906 г. новые импульсы к развитию. С нормализацией внутриполитической ситуации после подавления революции 1905 г., с развертыванием глубоких реформ в области аграрного производства в России начинается кампания за пересмотр условий торгового договора с главным внешнеэкономическим партнером в Европе. Значительную роль в этой кампании сыграла русская пресса, которая после отмены предварительной цензуры и возникновения легальных политических партий в 1905 г. превратилась в достаточно точный барометр интересов различных политических сил и социальных групп русского общества. В 1912 – первой половине 1914 гг. на страницах русских газет и журналов активно обсуждались возможные меры экономического давления на Германию с целью заключения новой торговой конвенции на максимально благоприятных для России условиях; влияние действовавшего торгового договора 1904 г. на основные отрасли российской экономики; опасность, которую представляла германская конкуренция для русского хлебного экспорта; проблема завоевания 1 Там же. С. 4. 330 немецкими аграриями прочных позиций на внутреннем российском рынке и другие вопросы, связанные с русско-германскими торговыми отношениями. Толчком к началу активной общественной дискуссии послужили выступления на страницах влиятельной либеральной газеты «Русское слово» видного экономиста профессора Московского университета И.М. Гольдштейна. Гольдштейн, получивший образование в Германии, долгое время занимался изучением истории русско-германских торговых связей. Летом 1912 г. по поручению председателя Совета министров и министра финансов В.Н. Коковцова он совершил поездку по ряду европейских стран для изучения перспектив развития торговых связей России с этими странами. В декабре 1912 г. в Петербурге на заседании комиссии по подготовке торгового договора с Германией при министерстве финансов Гольдштейн прочитал доклад, основные положения которого были опубликованы в следующем году в виде брошюры «Русско-германский торговый договор и следует ли России быть “колонией” Германии». По мнению Гольдштейна, колониально-сырьевой придаток Россия империи быстро превращалась Гогенцоллернов. в Это утверждение он аргументировал, прежде всего, огромной экономической зависимостью России от Германии, проявлявшейся в цифрах российского импорта и экспорта (с 1895 г. по 1910 г. доля Германии во всем российском экспорте возросла с 42% до 48%; а ввоз из Германии или через Германию в Россию за этот период также значительно увеличился – с 33% до 40% от всего объема российского импорта). Гольдштейн высказывал опасения, что сильная экономическая зависимость от страны, находящейся в конкурирующей группировке держав (Тройственном союзе), в случае возникновения каких-либо политических осложнений может вызвать в России тяжелый экономический кризис. Он обращал внимание также на негативную для России динамику развития торгового оборота с Германией (Россия не только вывозила за Неман почти исключительно сырье и 331 сельхоз. продукцию, получая из Германии высокотехнологичные товары, но в последнее время столкнулась даже с угрозой завоевания немецким хлебом некоторых собственных областей – Польши, Финляндии). Профессор Московского университета призывал освободиться от этой зависимости. «Чем скорее мы перестанем быть “колонией” Германии, избавившись от преобладания ее в нашем ввозе и вывозе, тем выгоднее это будет для экономического и политического престижа России. Эмансипация от Германии должна быть, поэтому, нашим боевым лозунгом»1. В качестве главного средства хозяйственной эмансипации от Германии Гольдштейн рассматривал, прежде всего, диверсификацию российского экспорта: России, по его мнению, следовало активнее развивать торговлю с другими государствами, в первую очередь, с Великобританией, а также со странами Скандинавии, Бельгией, Голландией. Он считал, что перед лицом сложных переговоров с Берлином по новому торговому договору России нужно иметь «прикрытие с тыла» в виде серьезных позиций на английском хлебном рынке, который остается первым по величине зерновым рынком мира2. Господство протекционизма в Германии также использовалось Гольдштейном как аргумент в пользу сокращения торговых связей с этой страной. Российским экспортерам, напоминал он, всегда приходится иметь в виду возможность того, что в случае общемирового понижения цен на сельскохозяйственные продукты германские аграрии заставят свое правительство еще более ужесточить протекционистские меры, направленные, в первую очередь, против ввозимого из России зерна. России следует направлять как можно больше своих товаров на другие рынки до тех пор, «пока в Германии господствуют враждебные нам аграрные элементы», - указывал Гольдштейн, имея в виду под «аграрными элементами» прусское юнкерство3. Русское слово. 1913. 12 февр. Русское слово. 1914. 5 февр. 3 Русское слово. 1913. 12 февр. 1 2 332 Позицию Гольдштейна поддержала издававшаяся на средства крупного капитала газета «Утро России»1. Сочувственно отзывалась о взглядах, высказанных в декабрьском докладе профессора Московского университета, также газета «Русские ведомости». Весной 1914 г. она предупреждала, что нельзя сосредоточить все внимание правительства и общества исключительно на торговом договоре с Германией. Необходимо начать планомерную работу по пересмотру торговых соглашений со всеми прочими государствами в целях обеспечения российским товарам широкого сбыта в Европе. «Это ослабило бы существующую чрезмерную экономическую связь и даже зависимость России от нашей соседки»2. В отличие от «Русских ведомостей» близкая к ней идеологически газета «Речь» выступила с критикой алармистской кампании по поводу превращения России в колониально-сырьевой придаток Германской империи. В феврале 1914 г. издатель «Коммерческой газеты» Г.Я. Рохович опубликовал на страницах «Речи» статью «Фантастическая колония», ставшую ответом Гольдштейну и его сторонникам. По словам Роховича, он желал бы предостеречь участников открывшегося в Киеве областного съезда по вопросам экспорта, созванного специально для обсуждения будущего торгового договора с Германией, от увлечения этой «совершенно необоснованной и чрезвычайно вредной теорией»3. Он справедливо указывал, что причины сложившегося характера двусторонних торговых отношений, когда Россия поставляет в Германию сырье и сельскохозяйственные продукты, получая из этой страны машины и другие высокотехнологичные товары, нужно искать не в торговом договоре 1904 г., а в структуре отечественной экономики с ее индустриальной отсталостью от ведущих промышленных стран Запада. Если принять точку зрения Гольдштейна, отмечал Рохович, то Россию придется признать колонией не только Германии, но и Бельгии, с которой Утро России. 1913. 12 февр. Русские ведомости. 1914. 7 марта. 3 Речь. 1914. 20 февр. 1 2 333 российский товарообмен имеет точно такой же облик, как и с империей Гогенцоллернов. До тех пор пока отечественная промышленность не достигнет уровня, при котором она могла бы не только удовлетворить внутренний спрос, но и успешно бороться за сбыт своих фабрикатов на мировых рынках, можно заключать какие угодно договоры с какими угодно странами. Но характер российской внешней торговли от этого не изменится. Рохович считал взгляды сторонников экономической независимости от Берлина весьма опасными для устойчивого развития российской экономики. По его мнению, призывы к разрушению налаженных в течение столетий торговых связей и уходу с давно освоенных рынков при отсутствии каких-либо гарантий, что российские товары будут востребованы в других странах, похожи на авантюру. К тому же объем зерновых рынков скандинавских стран, Бельгии и Голландии не сопоставим с немецким, поскольку численность населения этих стран на порядок меньше населения Германии. Отказаться от одного из самых перспективных рынков было бы для России чрезвычайно легкомысленно. «Цель наша, - утверждал Рохович, - может быть только одна: по возможности расширить наш товарообмен с Германией и сделать его возможно более для нас выгодным»1. Увлечение части российского предпринимательства, некоторых политиков и бюрократов «крикливыми фантастическими теориями» может только помешать этому. В первой половине 1914 г. редакция «Русского слова» попыталась организовать своего рода дискуссию по проблеме русско-германского договора: она предоставила возможность высказаться не только И.М. Гольдштейну, но и другим специалистам по экономическим вопросам (В.И. Тимирязеву, И.И. Янжулу, А.И. Шингареву и др.). Все, выступившие на страницах «Русского слова», признавали ненормальность русско- 1 Там же. 334 германских отношений в торговой сфере, но расходились в оценке перспектив их дальнейшего развития. Член Госсовета бывший министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев, соглашаясь с Гольдштейном в том, что России необходимо развивать более тесные отношения с другими странами и диверсифицировать свой экспорт и импорт, считал, что делать это надо в дополнение к тесным торговым связям с Германией, а не в ущерб им1. Тимирязев, принимавший участие в выработке торгового договора 1904 г., признавал, что данное соглашение изменило существовавшие ранее условия торговли в неблагоприятную для России сторону. Тем не менее, он предупреждал, что добиться изменения торговой конвенции в пользу России к 1917 г. будет крайне сложно. Здесь может действовать только принцип «уступки – за уступки». При этом Тимирязев подчеркивал, что добиваться снижения германских пошлин на продукцию русского земледелия «во что бы то ни стало ценою серьезного потрясения нашей покровительственной системы было бы весьма опасно для России, для ее молодой промышленности, и послужило бы, пожалуй, лучшим способом, чтобы обратить Россию в “колонию” Германии»2. Бывший министр торговли и промышленности высказывал уверенность, что будущее России связано с развитием высокотехнологичного индустриального сектора экономики, а потому развивать сельское хозяйство за счет промышленности это неправильный путь. Иную точку зрения высказывал А.И. Шингарев, считавшийся в кадетской партии специалистом по аграрному вопросу и впоследствии, после Февральской революции, ставший министром земледелия во Временном правительстве. Он настаивал на том, что при заключении нового торгового договора с Германией нужно учитывать в первую 1 2 Русское слово. 1914. 28 февр. Там же. 335 очередь интересы российского сельского хозяйства, поскольку им занимается большинство населения Российской империи1. Известный экономист член Академии наук профессор И.И. Янжул считал, что не следует называть Россию колонией Германии. Экономическая зависимость, действительно, есть, но она взаимная, а потому «конфликты невыгодны Германии не менее, чем нам»2. Он объяснял эту зависимость от западного соседа «нашей отсталостью, нашим невежеством и ленью». На те же самые национально-психологические факторы указывал и лидер партии конституционных демократов П.Н. Милюков. Он скептически смотрел на перспективы эмансипации от Германии, поскольку она зависит от российских торгово-промышленных сфер, отличающихся слабой предприимчивостью и инициативой. Так что ожидать серьезных изменений в характере товарообмена между двумя странами вряд ли стоит3. Большую озабоченность части русской прессы накануне Первой мировой войны вызывал стимулированный системой ввозных свидетельств и усиливавшийся из года в год вывоз немецкого хлеба в ряд европейских государств, где он успешно конкурировал с русским, а также начавшийся с 1906 г. активный ввоз немецкого хлеба, прежде всего ржи, в пределы самой Российской империи. Некоторые влиятельные газеты («Новое время», «Утро России», «Московские ведомости») усматривали главную причину победы немецких аграриев над русскими именно в системе экспортных премий, существовавшей в Германии, и призывали русское правительство на предстоящих торговых переговорах с Берлином добиться ликвидации практики выдачи ввозных свидетельств или же установить аналогичную систему поощрения в отношении отечественных экспортеров хлеба. Там же. Там же. 3 Там же. 1 2 336 На страницах «Нового времени» М.О. Меньшиков писал, что Германия за последние десятилетия совершила «великое чудо» - из страны, импортирующей зерно, она превратилась в крупного производителя и продавца хлеба на мировом рынке. И все это происходит одновременно со стремительным развитием промышленного производства, а не в ущерб ему. В результате Россия теряет Германию как ценный рынок сбыта для своей сельскохозяйственной продукции, сама попадает все в большую зависимость от ввоза германского хлеба, превращаясь в «колонию» Германии. Меньшиков объяснял эти успехи германского земледелия в первую очередь эксплуатацией России. Подъем германского зернового производства произошел, по его словам, вследствие того, что Германия после вступления в силу последнего торгового договора «присосалась к России, как гигантская пиявка»1. По мнению Меньшикова, последствия заключенного в 1904 г. торгового договора оказались для России более губительными, чем поражения на Дальнем Востоке в ходе войны с Японией. «Мы и в мирном деле, какова хлебная торговля, встретились с опасным врагом. Главное могущество этого врага состоит в здравом его смысле и трезвом, чуждом трусости эгоизме… Еще задолго до военного столкновения мы оказались разбитыми на хлебном поле, и тихий погром в этой области нанес благосостоянию России более глубокие удары, чем Мукден и Цусима взятые вместе»2. В 1913 г., когда в русской прессе развернулось обсуждение проекта введения протекционистских пошлин против немецкого зерна, Меньшиков активно поддержал эту идею. Он указывал, что германская система ввозных свидетельств и премий за вывоз зерна, по сути, уничтожает таможенную границу между двумя государствами и задача российского правительства заключается в том, чтобы с помощью протекционистских пошлин как можно скорее восстановить эту границу. 1 2 Новое время. 1913. 24 авг. Там же. 337 Газета партии прогрессистов «Утро России» с сожалением отмечала в данной связи, что просто ввести хлебные пошлины на ввозимую в Финляндию иностранную рожь и другое зерно нельзя, т.к. немцы в последнем торговом договоре с Россией зафиксировали условие, что русское правительство обязано предупреждать Берлин о всяком изменении таможенного тарифа в Великом княжестве за два года до реализации этих изменений. «Вот в этом-то и кроется мудрость и осторожность немцев, которые свои торговые договоры строят так, что главный их договор с Россией является строго координированным со всеми остальными странами. Иначе говоря, для немцев русско-германский договор является осью всей их таможенной политики»1. Русские же власти, по мнению газеты прогрессистов, действуют совсем по-другому: таможенная политика по отношению к Великому княжеству Финляндскому строится непродуманно, без всякого согласования с таможенными тарифами, действующими на территории Российской империи. Поэтому нет ничего удивительного, что русское земледелие оказывается побежденным немецким не только на внешних рынках, но и у себя дома. Либерально-кадетские издания («Русское слово», «Русские ведомости», «Вестник Европы») и октябристский «Голос Москвы» занимали иную позицию. Они приходили к выводу, что угроза для отечественного земледелия со стороны немецкого зерна мнимая и специально раздувается заинтересованными кругами, в первую очередь российскими аграриями. Осенью 1912 г. «Голос Москвы» писал, что пока еще рано говорить об опасности германской конкуренции для русского земледелия. Так, в 1910 г. Германия ввезла в Россию 6 млн. 442 тыс. пудов ржи, сама же получила из России в семь раз больше – 46 млн. 36 тыс. пудов ржи2. Вместе с тем «Голос Москвы» обращал внимание на саму тенденцию постепенного освобождения Германии от зависимости от иностранных 1 2 Утро России. 1912. 31 окт. Голос Москвы. 1912. 18 окт. 338 сельскохозяйственных продуктов. Ввоз в Россию германского зерна октябристская газета рассматривала как признак нездорового состояния российского земледелия: «6 млн. пудов ржи – это капля в море, но в то же время это предупреждающий симптом серьезной болезни нашего экономического организма»1. Чтобы эти негативные тенденции не углублялись, России, по мнению октябристов, пора «взять за образец Германию, экономическая политика которой производительных направлена сил к страны»2. В всестороннему распоряжении развитию германского земледельца, будь то крестьянин или помещик, дешевые удобрения, дешевые водные и железнодорожные фрахты, доступные кредиты, а самое главное – поощрение со стороны государства личной и общественной инициативы в аграрном секторе народного хозяйства. Правительство Пруссии и других государств Германской империи прислушивается к нуждам и интересам широкой сетью раскинувшихся по всей стране потребительных, сбытовых и производственных сельскохозяйственных союзов, самым влиятельным из которых является «Союз сельских хозяев» (Bund der Landwirte), существующий с 1893 г. «В Германии дело сельского хозяина давно перестало быть только его личным делом, ведущимся на его личный риск и страх, - оно стало делом общественным и даже более того – делом государственным»3. Результатом такой дальновидной политики стало вступление Германии в ряды стран-экспортеров зерна и исчезновение там продовольственного вопроса, который все еще остается актуальным для России. «Русское слово» также считало, что российским сельхоз. производителям пора учиться у своих немецких коллег ведению интенсивного сельского хозяйства и правильной организации хлебной торговли. Эта газета усматривала причины экономического завоевания Голос Москвы. 1912. 4 нояб. Там же. 3 Там же. 1 2 339 Финляндии немцами не правительством экспорта недостаточной деловой столько хлеба, хватке в субсидировании сколько в германским безынициативности российских и предпринимателей, проигрывающих немцам в энергии и целеустремленности. Российские производители хлеба просто не умеют правильно организовать хлебную торговлю в Великом княжестве, неаккуратно доставляют товар, в плохой упаковке и мешках, что приводит к порче хлеба. Запретительные пошлины для Финляндии являются в этом случае лишь «поощрением инертности и рутины» отечественных хлеботорговцев, умеющих, по мнению «Русского слова», «завоевывать» рынки только там, где нет конкуренции1. «Русское слово» обращало внимание на то, что максимальный объем иностранного хлеба был ввезен в Россию в неурожайный 1908 г. (16,5 млн. руб.). Уже следующий 1909 г. дал очень хороший урожай, вследствие чего ввоз зерна и муки в Россию резко сократился (до суммы в 7,6 млн. руб.). Количество импортируемой пшеницы упало с 5 млн. 150 тыс. пудов до всего лишь 385 тыс. пудов, кукурузы – с 537 до 271 тыс. пудов, ржи – с 7 млн. 14 тыс. до 6 млн. 158 тыс. пудов. Газета делала вывод, что приток иностранного, в первую очередь немецкого, хлеба усиливается в неурожайные годы и играет положительную роль, поскольку выступает в качестве регулятора хлебных цен на внутреннем российском рынке, смягчая последствия неурожая для российских потребителей. Установление запретительных пошлин на хлеб выгодно, по мнению «Русского слова», лишь группе российских мукомолов, но для миллионов российских потребителей эта мера не может принести ничего кроме убытков (особенно в неурожайные годы). Схожую точку зрения высказывал на страницах либерального журнала «Вестник Европы» Л. Литошенко, считавший естественным, что Германия снабжает своим хлебом западные окраины России – Польшу, Прибалтику, Финляндию. Ведь производящие большое количество ржи 1 Русское слово. 1912. 31 окт. 340 российские губернии, например, Подольская и Волынская, находятся дальше, чем Познань, «эта житница Германии», дающая значительный избыток ржи над собственным потреблением. Он обращал внимание на то, что быстрое увеличение ввоза немецкой ржи совпало с неурожаем и малыми сборами этой культуры в самой России. К тому же 1905-08 гг. были периодом наиболее высоких цен на внутренних рынках России, что повлекло автоматическое вытеснение русского зерна с рынков западных окраин. Литошенко призывал не преувеличивать значение немецкой системы ввозных свидетельств, отмечая, что «основанная на ней опасность недобросовестной конкуренции со стороны немецкой ржи представляется, скорее, потенциальной, чем фактически существующей»1. Он оговаривался, что не исключает возможности введения пошлин на иностранный хлеб, но только как средство давления на Германию при предстоящих переговорах о новой торговой конвенции, «а не как средство ограждения интересов нашего сельского хозяйства от мнимой опасности германской конкуренции»2. Тем временем информация об обсуждении в российской прессе, в Государственной Думе и в правительстве России необходимости введения протекционистских таможенных пошлин против немецкого хлеба вызвала обеспокоенность немецких аграриев, заинтересованных в хлебном экспорте. В мае 1913 г. самое влиятельное объединение немецких аграриев «Союз сельских хозяев» обратился к канцлеру Т. Бетман-Гольвегу с требованием принять меры и помешать принятию в России соответствующего законопроекта, отмечая, что «введение в России и Финляндии таможенной пошлины на зерно и муку означало бы для сельского хозяйства наших восточных областей большой ущерб»3. Однако германское правительство, само придерживавшееся политики жесткого аграрного протекционизма, не могло помешать Вестник Европы. 1913. Янв. С. 363. Там же. С. 371. 3 Deutsch-russische Wirtschaftsbeziehungen. 1906-1914. Dokumente / Hrsg. von Heinz Lemke. B., 1991. № 325, S. 408. 1 2 341 установлению в России таможенных барьеров против иностранного хлеба. Осенью 1912 г. правительство В.Н. Коковцова перешло к конкретным действиям по ограничению притока немецкого зерна и муки на рынки Российской империи. 27 окт. (9 нояб.) 1912 г. министерством торговли и промышленности было принято решение обложить привозимый из-за границы в Россию и Финляндию хлеб в зерне пошлиной в 30 коп. с пуда, а муку – пошлиной в размере 45 коп. с пуда. Министр торговли и промышленности С.И. Тимашев в июне 1913 г. представил данный законопроект в Совете министров, который его одобрил и в декабре 1913 г. внес его на рассмотрение Государственной Думы. 27 марта (9 апр.) 1914 г. законопроект об установлении пошлин на зерно, ввозимое в Россию, был принят депутатами после упорной парламентской борьбы между сторонниками (правые, октябристы) и противниками (кадеты) аграрного протекционизма. Хлеб в зерне, горох и бобы облагались теперь при ввозе в Россию по европейской границе пошлиной в 30 коп. с пуда. Подписанный Николаем II, этот закон вступил в силу 30 мая (12 июня) 1914 г. Спустя три дня Дума рассмотрела и одобрила аналогичный законопроект, касавшийся Финляндии1. Как отмечает исследовавший историю развития русско-германских торговых связей Ю.Ф. Субботин, два эти закона 1914 г. свидетельствовали об обострении внешнеторговых противоречий с Германией и означали переход России к прямому аграрному протекционизму2. Реакция российских газет на принятие этого законопроекта, направленного, в первую очередь, против Германии, не была однозначной. «Новое время» приветствовало решительную меру со стороны российского Подробнее о мерах, принятых правительством В.Н. Коковцова против ввоза в Россию германского хлеба, см.: Санников Л.И. Таможенная политика России по отношению к Германии накануне первой мировой войны (1912-14 гг.) // Учен. зап. Ленинград. гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. Т. 314. Исторические науки. Л., 1967. С. 208-210; Lemke H. Die Unterbindung des deutschen Roggen- und Mehlexports nach Rußland und Finnland vor dem ersten Weltkrieg // Deutsch-russische Beziehungen. Ihre welthistorischen Dimensionen vom 18. Jahrhundert bis 1917 / Hrsg. von L. Thomas und D. Wulff. Berlin, 1992. S. 188-215. 2 Субботин Ю.Ф. Россия и Германия: партнеры и противники (торговые отношения в конце XIX в. – 1914 г.). М., 1996. С. 196. 1 342 правительства, которая должна была оказать отрезвляющее воздействие на Берлин, продемонстрировав, что Россия 1914 г. это не Россия 1904 г. «Немцы привыкли к тому, чтобы мы причиняли себе вред для доставления им особой пользы, но теперь и они нисколько не сомневаются в том, что на такую бестолковость мы не пойдем»1. «Русские ведомости», изменив свою первоначальную позицию неприятия ввозных пошлин, в целом положительно отнеслись к результатам думского голосования. В марте 1914 г. «профессорская газета», характеризуя положение в хлебной торговле между двумя странами как «ненормальное», писала, что победа немецкого хлеба над русским вызвана исключительно системой вывозных премий, и «мириться с этой победой мы не имеем никакого основания»2. Пошлины на иностранный хлеб хотя бы отчасти могут парализовать вредное для российского земледелия действие системы ввозных свидетельств. Газета высказывала надежду, что в Берлине, убедившись в решительном настрое русского правительства, откажутся вовсе от действующей с 1894 г. системы субсидирования собственных сельхоз. производителей. В этом случае перед Россией откроются перспективы отвоевания хлебных рынков скандинавских стран, откуда русское зерно было почти полностью вытеснено за последние годы немецким. «В этом был бы бесспорный выигрыш для русского сельского хозяйства, и в качестве боевого средства пошлины на немецкий хлеб можно, поэтому, принять»3. Напротив, кадеты, голосовавшие в марте и июне 1914 г. в Государственной Думе против соответствующих законов, отмечали в своей главной партийной газете негативные последствия их принятия для дальнейшего развития русско-германских торговых отношений. В конце апреля 1914 г. «Речь» сообщала о росте недовольства в Германии в связи с протекционистскими мерами властей России: там приходят к убеждению, Новое время. 1914. 4 июня. Русские ведомости. 1914. 19 марта. 3 Там же. 1 2 343 что Россия приступила к заранее организованной таможенной борьбе с Германией. Особенно немцев возмущает законопроект, касающийся Финляндии, поскольку согласно торговому договору 1904 г. российская сторона обязана предупредить Берлин об изменении в финляндском тарифе или о намерении объединить его с общероссийским тарифом за два года до принятия соответствующих мер. Теперь России, была уверена «Речь», следует ожидать в ответ на репрессивные меры против немецкого зерна репрессивные меры против своих товаров, ввозимых в Германию. Следствием принятого Думой законопроекта станет обострение отношений между двумя странами не только в торговой, но – учитывая влияние аграрных кругов Германии – также и в политической сфере. В Германии будет усиливаться враждебное настроение против России, что в состоянии лишь ухудшить ее позиции на предстоящих торговых переговорах1. Таким образом, уже за несколько лет до истечения срока действия торгового договора с Германией русская пресса активно обсуждала возможные меры экономического воздействия на Берлин ради достижения как можно более выгодных для российской экономики условий. Установление пошлин на иностранный хлеб являлось одной из таких мер давления, но не единственной. Осенью 1913 г. в «Русских ведомостях» появилась статья видного экономиста М.Н. Соболева с перечислением основных средств, с помощью которых Россия могла бы отстаивать свои требования на предстоящих переговорах с Германией. Автор статьи писал, что «чем разностороннее и полнее Россия будет вооружена средствами воздействия на свою обычно весьма несговорчивую соседку, тем больших результатов она добьется при заключении нового договора»2. Наиболее эффективной мерой давления, по мнению Соболева, могло бы стать ограничение притока русских сезонных сельскохозяйственных 1 2 рабочих в Германию. Правда, Соболев Речь. 1914. 22 апр. Русские ведомости. 1913. 15 нояб. 344 оговаривался, что в данном случае нужно действовать очень осторожно, поскольку эта мера, если ее применить, ударит и по самой России, точнее, по положению тех трехсот тысяч наемных работников из Белоруссии и Польши, которые ежегодно переходили русско-германскую границу для заработков на полях юнкерских хозяйств Восточной Германии. Соболев считал, что, если не будет таможенной войны с Германией, то нет никакого смысла полностью запрещать их сезонный отток в Пруссию. Можно создать лишь некоторые ограничения в свободном снабжении германского сельского хозяйства русской рабочей силой, что явится, по его словам, «полезным шахматным ходом» в будущих торговых переговорах. В декабре 1913 г. на страницах «Голоса Москвы» против предложенной Соболевым меры выступил В. Быстренин, считавший ограничение свободного оттока сельхоз. рабочих из западных губерний России в Германию чисто полицейской мерой. Она, по его мнению, ударит, прежде всего, по положению крестьян Белоруссии и Польши, где крестьянский труд подчеркивал, что оплачивается Россия вообще чрезвычайно имеет низко1. небольшой Быстренин выбор мер экономического воздействия на Берлин при предстоящих торговых переговорах, поскольку Германия год от года освобождается от хлебной зависимости от России. По приводимым им данным, русский вывоз хлеба в эту страну удерживался в 1913 г. на уровне 1903 г., да и то за счет усиленного экспорта ячменя и кукурузы. Что же касается пшеницы, ржи и овса, то вывоз этих культур падал. При интенсификации сельхоз. производства в самой Германии мало шансов, что экспорт русского хлеба и других сельхоз. продуктов в эту страну существенно увеличится. Быстренин обращал внимание на то, что 86,1% всей вывозимой из России в Германию сельхоз. продукции составляли кормовой ячмень и отруби, т.е. те продукты, которые Россия продавала в явный ущерб своему 1 Голос Москвы. 1913. 5 дек. 345 собственному сельскому хозяйству. Он полагал, что российскому правительству следует обложить вывозной пошлиной жмыхи, отруби и другие сельскохозяйственные отбросы, в огромном количестве вывозящиеся из России в Германию и служащие там кормом скоту. Хозяйства Восточной Германии весьма заинтересованы в получении этих отбросов, и создание затруднений при их вывозе за Неман предоставит России определенные козыри в переговорах1. Ограничить или вовсе запретить вывоз отрубей за пределы России призывали правительство и влиятельные предпринимательские организации. Так, животноводческая секция Харьковского областного съезда 1913 г., посвященного выработке условий нового русскогерманского торгового договора, обратилась к правительству В.Н. Коковцова с просьбой принять меры к сокращению вывоза отрубей и жмыхов заграницу, сохранив эти корма для нужд российского скотоводства. В изданном в 1913 г. Харьковским обществом сельского хозяйства сборнике статей о торговом договоре с Германией отмечалось, что «понижение пошлин на ячмень, жмых и отруби при запрещении ввоза в Германию скота и при затруднительном ввозе мяса вызвало отток этих кормовых средств в Германию, усилило германское скотоводство и затруднило наш переход к более интенсивным формам хозяйства»2. Российской прессе данное средство воздействия на Германию также казалось весьма эффективным и, кроме того, выгодным для отечественного животноводства, испытывавшего трудности из-за нехватки дешевых кормовых средств. В «Новом времени» отмечалось, что массовый вывоз русских кормов (отрубей, жмыхов, овса, ячменя) за границу мешает развитию русского скотоводства. В результате поголовье рогатого скота в России за десятилетие 1900-10 гг. уменьшилось с 41 млн. 146 тыс. до 36 Там же. Пискунов Д. Русское общественное мнение о новом торговом договоре с Германией // К вопросу о торговом договоре с Германией. Сборник статей под ред. проф. М.Н. Соболева. Харьковское общество сельского хозяйства. Комитет по пересмотру русско-германского торгового договора. Вып. I. Харьков, 1913. С. 50. 1 2 346 млн. 511 тыс. голов, при том что население страны за этот период возросло на 20%, а, следовательно, возросли и потребности в мясной продукции (газета оговаривалась, что нехватка кормовых средств является не единственной, но существенной причиной сокращения поголовья скота). В результате того, что немцы предусмотрительно отказались в 1904 г. от обложения пошлиной ввозимых к ним русских сельскохозяйственных отбросов, их ввоз в Германию возрастает в огромных масштабах. «Новое время» выражало надежду, что при заключении нового торгового договора российским представителям на переговорах удастся создать такое положение, при котором дешевые корма для скота будут оставаться в России, а не утекать в Германию1. С аналогичным предложением выступил издатель черносотенной «Земщины» С.А. Володимеров. В этой прогерманской газете летом 1913 г. он писал, что не следует вводить запретительные пошлины на ввозимую из Германии в Россию рожь, полагая, что данная административная мера может привести к резкому ухудшению русско-германских отношений. Экономически гораздо более эффективным и политически безопасным средством давления на Германию Володимеров считал введение штрафов за вывоз из России отрубей и жмыхов, которые вместо того, чтобы идти на корм скоту в центральных губерниях Европейской России, скупаются немцами. Пользу от этого получают, по его словам, только хозяйства Поволжья, выгодно продающие немцам имеющиеся у них в большом количестве отруби и жмыхи. Хозяйства же центральных губерний России «надрываются в безнадежной конкуренции» с германским сельским хозяйством. «Вывоз в Германию конопляного жмыха нанес смертельный удар крестьянскому хозяйству средней России»2, - писал автор «Земщины». Чтобы не настраивать против себя немцев русское правительство может компенсировать такой неблагоприятный для Германии шаг, как полный запрет на вывоз русских кормов, открытием 1 2 Новое время. 1913. 21 июля. Земщина. 1913. 1 авг. 347 русского рынка для немецких сельскохозяйственных машин. Это, по мнению Володимерова, обеспечит поддержание дружественных отношений с Германией. Другая черносотенная газета «Русское знамя», занимавшая, в отличие от «Земщины», антигерманскую позицию, шла гораздо дальше, предлагая в качестве эффективного инструмента экономического давления на Германию ввести казенную монополию на торговлю хлебом1. Если экспорт зерна русское правительство возьмет в свои руки, то немцы должны будут опасаться полного прекращения поставок хлеба из России в случае обострения политических отношений между двумя государствами. Введение в России казенной монополии на хлеб, считали черносотенцы, поставит Германию в такое тяжелое положение, что «она вынуждена будет находиться у нас в полном повиновении»2. В июле 1914 г. «Русское знамя» писало, что России пора перестать вести себя так, будто она находится в каком-то приниженном и подчиненном положении в отношении к Германии. «Пользуясь этим нашим заблуждением, Михель нагло драл нос кверху, между тем в действительности, мы сильны, а немцы слабы, ибо стоит нам прекратить вывоз хлеба в Германию, и там наступит жестокий голод»3. Однако, как показывают цифры статистики, «Русское знамя», писавшее об огромной зависимости Германии от поставок русского хлеба, было право лишь отчасти. Германия, действительно, очень сильно зависела от ввоза из России ячменя (85% от всего ввезенного в Германию количества этого продуктам в 1913 г.), ржи (86%) и – в меньшей степени овса (54%)4. Что же касается главного злака – пшеницы, то в последние годы перед Первой мировой войной Германии удалось существенно сократить долю России в своем импорте этого хлеба: если в 1911 г. 45% Русское знамя. 1914. 26 февр. Русское знамя. 1914. 4 июля. 3 Там же. 4 Лященко П.И. Зерновое хозяйство и хлеботорговые отношения России и Германии в связи с таможенным обложением. Пг., 1915. С. 65. 1 2 348 всей ввезенной в эту страну пшеницы было доставлено из России, то в 1912 г. только 24,3%, а в следующем 1913 г. – уже 20,4%. Сокращение привоза из России компенсировалось за счет стран Нового Света – США, Канады и Аргентины1. Прекращение поставок русского хлеба в Германию, о котором мечтали черносотенцы из «Русского знамени», было возможно только в случае начала таможенной войны между двумя странами. С вероятностью возникновения в будущем таможенной войны приходилось считаться вследствие неуступчивости германского правительства, которое устами статс-секретаря внутренних дел К. Дельбрюка заявило в начале 1914 г. о своем намерении просто продлить действующий торговый договор с Россией на новый срок. Выступая в рейхстаге 7 (20) января 1914 г., Дельбрюк отметил благотворное воздействие проводившейся до сих пор таможенной политики на развитие всех отраслей германской экономики, заявив: «Руководство империи по-прежнему придерживается той точки зрения, что наше существовавшее до сих пор таможенное покровительство в целом удовлетворительно, что оно должно быть сохранено и что в дальнейшем направление нашей торговой политики в основных своих чертах должно остаться тем же самым. В особенности нужно сохранить нынешнюю таможенную защиту нашего сельского хозяйства»2. Тем самым Берлин недвусмысленно дал понять, что не желает вносить какие-либо изменения в торговый договор 1904 г. в духе ослабления аграрного протекционизма и не собирается идти на уступки России в торговоэкономической сфере. Вероятность возникновения таможенной войны в ходе выработки нового русско-германского торгового договора не раз становилась предметом обсуждения в русской прессе в 1912-1914 гг. При этом высказывались разные, прямо противоположные точки зрения Аветян А.С. Русско-германские дипломатические отношения накануне первой мировой войны. 19101914. М., 1985. С. 61. 2 Fischer F. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Düsseldorf, 1969. S. 528-529. 1 349 относительно шансов России на победу в случае перерастания противоречий между двумя странами в торговой сфере в таможенную войну. «Утро России» считало, что таможенной войны с Германией не стоит опасаться1. Оптимизм газеты прогрессистов основывался на следующих соображениях: учитывая характер российско-германской торговли (Россия поставляет в Германию в основном продукты сельского хозяйства, получая из Германии преимущественно промышленные товары) России в случае таможенной войны будет легче переориентировать свой экспорт на другие страны, чем Германии найти новые рынки сбыта для своих промышленных товаров взамен утерянного российского. Если Германия не будет закупать российскую пшеницу и заменит ее аргентинской или канадской, то соответственно уменьшится объем аргентинской и канадской пшеницы на других рынках – в Англии, Бельгии, Голландии, Италии. Туда и направится в этом случае экспорт пшеницы из России. Рожь и овёс немцы сами вывозят в скандинавские страны. Если прекратится вывоз и этих культур из России в Германию, то немцы вынуждены будут всю производимую ими рожь и овёс оставлять для внутреннего потребления, прекратив их экспорт в страны Северной Европы. Таким образом, российскую рожь и овёс можно будет переориентировать с германского рынка на опустевшие скандинавские. Ячмень и лён Германия ввозит из России в таких количествах, что в случае таможенной войны она не найдет им замену в других странах и должна будет резко сократить их потребление. К тому же нужно учитывать, отмечало «Утро России», что продукты земледелия других стран (канадская пшеница, австрийский ячмень, бельгийский лён) стоят дороже, чем русские. А потому замена русских товаров аналогичными товарами других стран приведет к значительным переплатам со стороны Германии. 1 Утро России. 1913. 15 авг. 350 Однако большинство российских изданий не было настроено столь оптимистично, как «Утро России». Некоторые из них даже не исключали возможности перерастания русско-германской таможенной войны в вооруженный конфликт. В опубликованной в «Московских ведомостях» в мае 1914 г. статье «Накануне войны» консервативный публицист К.Н. Пасхалов обращал внимание на тот факт, что военные приготовления Германии и ее австрийского союзника против России усилились именно в тот момент, когда в России развернулось общественное движение за пересмотр условий навязанного немцами в 1904 г. невыгодного для России торгового договора, когда стали все громче раздаваться призывы освободиться от «тяжкого экономического ига» Германии. Пасхалов считал, что единственный смысл для Берлина идти на столь большой риск, как развязывание войны, это «экономическое завоевание России», без которого Германия, якобы, не сможет существовать. Растущей колоссальными темпами промышленности Германии необходимы новые рынки сбыта. Самым удобным и многообещающим представляется рынок российский. Если германская промышленность потеряет его, то она, был уверен Пасхалов, потерпит полное крушение. «Поэтому Германии во что бы то ни стало необходимо, добром или угрозами, силой или хитростью, но заставить нас подчиниться ее экономическим интересам, и только в этом случае мы избегнем войны»1. Часто российская пресса обвиняла Германию в намерении столкнуть Россию с третьими странами и на фоне неблагоприятной для России международной конъюнктуры добиться от нее значительных уступок в торговой сфере. В России в то время было широко распространено мнение, будто именно Берлин подтолкнул российские правящие круги к дальневосточной авантюре и тем самым к войне с Японией в 1904-1905 гг. для того, чтобы, воспользовавшись тяжелым положением России, навязать ей разорительный торговый договор. В результате с 1906 г., когда этот 1 Московские ведомости. 1914. 15 мая. 351 договор вступил в силу, «Россия платит Германии такую громадную дань, которая несравнима ни с какой военной контрибуцией побежденного и обращенного в рабство народа»1. Так в марте 1914 г. писал сотрудник «Нового времени» А.А. Столыпин, отражая широко распространенное в русском обществе представление о характере торговых отношений между Россией и Германией. В рассматриваемый период многие российские газеты опасались, что Берлин и на этот раз попытается разыграть против России дальневосточную карту, натравив на нее Китай, недовольный той поддержкой, которую Россия оказывала монгольским сепаратистам. Вполне вероятным казалось также, что Берлин может использовать антагонизм между Россией и Австро-Венгрией, их соперничество за влияние на Балканах для того, чтобы в выгодный для себя момент использовать русско-австрийскую войну для решения собственных, прежде всего, экономических задач. Если Германии удастся этот ход, отмечало «Утро России» в феврале 1914 г., то «свой нейтралитет по отношению к России она продаст за приличное вознаграждение – за убийственный для русской промышленности торговый договор»2. На возможность втягивания России немцами в военные авантюры указывал 25 января (7 февр.) 1914 г. в бюджетной комиссии Государственной Думы депутат от кадетской партии А.И. Шингарев. Он потребовал от правительства принять меры и не допустить втягивания России во внешние осложнения с тем, чтобы не позволить немцам, как в 1904 г., продиктовать условия торгового договора. Присутствовавший при этом министр иностранных дел С.Д. Сазонов ответил, что он вполне разделяет опасения Шингарева по поводу создания внешних осложнений для России перед началом переговоров с Берлином о новом торговом договоре и примет своевременно соответствующие меры предосторожности. 1 2 Новое время. 1914. 4 марта. Утро России. 1914. 2 февр. 352 Данное заявление руководителя российской дипломатии вызвало негодование в германских газетах, которые расценили его как яркое проявление царящих среди высшей российской бюрократии германофобских настроений. Так, баварская газета «Münchener Neuesten Nachrichten» писала, что ответ Сазонова на алармистскую речь Шингарева «демонстрирует, до какой степени охлаждения дошли в настоящее время германо-российские отношения». По мнению «Frankfurter Zeitung», инцидент в стенах доказательством российского «крайней парламента недружественности стал и еще одним злонамеренности», которую испытывают в отношении Германии российские официальные лица. Известный германский публицист консервативного направления граф Ревентлов в «Tageszeitung» заявил, что Германия должна отказаться от «дальнейших попыток путем дружелюбия и уступчивости устранить натянутость в отношениях с Россией, т.к. это было бы ошибочной тактикой… Интересы и престиж Германии подсказывают в данном случае придерживаться непоколебимой твердости и дать чувствительный отпор России». Близкая к придворным кругам «Post» выразилась еще резче: «Россия зазналась. Она забыла, что только благодаря германской корректности уцелела после японского разгрома. Сазонов позволяет себе делать провокаторские выводы на основании беспочвенных слухов. Оставить это безнаказанным нельзя. Необходимо дипломатическим путем потребовать от Сазонова объяснений»1. Ответом на выпады немецкой печати против С.Д. Сазонова стала статья «Прискорбное недоразумение», появившаяся в «Русском слове» 31 января (13 февр.) 1914 г. и носившая явно инспирированный министерством иностранных дел примирительный в отношении Германии характер. В ней отмечалось, что со времен памятного демарша немецкого посла Ф. Пурталеса весной 1909 г., ультимативно потребовавшего признать австрийскую аннексию Боснии, «явно недружелюбных действий 1 Jux A. Der Kriegsschrecken des Frühjahrs 1914 in der europäischen Presse. Berlin, 1929. S. 26-27, 221. 353 со стороны Германии по адресу России не замечалось»1. В настоящее время, осторожно писала газета, Берлин нельзя обвинять в создании неблагоприятной для России внешнеполитической конъюнктуры. Внешние осложнения для России перед заключением торгового договора с немцами могут возникнуть и без участия Берлина. Вильгельмштрассе, конечно же, может использовать возможные конфликты России с третьими странами в своих интересах – любое государство думает о своих собственных интересах и учитывает положение партнера по переговорам. Но это еще не значит, что Германия будет специально создавать затруднения для России. Именно так и нужно понимать комментарии Сазонова к заявлениям Шингарева в бюджетной комиссии Думы. Не Германия, а Турция, АвстроВенгрия и Япония, по словам «Русского слова», являются наиболее вероятными военными противниками России в обозримой перспективе. Учитывая возможность возникновения международных осложнений при заключении новой торговой конвенции с Берлином, русская пресса внимательно следила за подготовкой к переговорам о новом торговом договоре, которая велась в России и Германии. Сопоставляя характер подготовительных работ в той и в другой стране, русские газеты и журналы с сожалением констатировали, что сравнение это оказывается не в пользу России. Лейтмотивом большинства статей, затрагивавших тему предстоящих переговоров с Берлином о торговом договоре, было утверждение о том, что подготовка эта ведется в России неудовлетворительно: слишком много ведомств и организаций занимаются этим вопросом, но их деятельность никак не координируется, нет объединяющего органа, нет планомерности в работе. «Земщина» отмечала, что в марте 1913 г. было учреждено междуведомственное промышленности, но, совещание во-первых, при оно министерстве обладает торговли и недостаточными полномочиями, а во-вторых, оно призвано координировать деятельность 1 Русское слово. 1914. 31 янв. 354 только государственных ведомств. Тем самым работа многочисленных общественных организаций по-прежнему остается без руководящего начала. В результате «вся работа ведется в разброд, и ничего нет удивительного, если она в конечном своем итоге окажется мало продуктивной»1. В «Новом времени» также отмечалось, что с русской стороны подготовка к заключению столь важного договора ведется вяло, непонятны принципы, на основе которых русское правительство собирается строить дальше отношения с Германией в экономической сфере. «А между тем мы будем иметь дело с противником, который никогда и ничего уже в силу прирожденных свойств народного характера и исторических привычек не делал и не делает необдуманно и бессистемно»2. «Русское слово» призывало к консолидации общественных сил: «Для того, чтобы германская дипломатия не застала нас врасплох при переговорах о возобновлении торгового договора, необходима дружная работа правительства и общества…Если через три года курс нашей внутренней политики останется без перемен, торгово-политические результаты будут нисколько не лучше», чем в 1904 г.3 Таким образом, это либеральное издание использовало вопрос о подготовке нового торгового договора с Германией для того, чтобы еще раз обратиться к властям с призывом «объединить усилия правительства и общества», делая прозрачный намек на необходимость привлекать представителей буржуазии к выработке внешнеэкономической политики государства. Октябристский «Голос Москвы» считал чрезвычайно важным, чтобы пресса привлекала общественное внимание к подготовке соглашения с важнейшим торговым партнером России. «Нужно, чтобы вопрос о торговом договоре с Германией сделался нашим национальным вопросом»4. Это особенно важно, учитывая, что будущие переговоры с Земщина. 1913. 21 апр. Новое время. 1914. 14 апр. 3 Русское слово. 1914. 31 янв. 4 Голос Москвы. 1914. 22 февр. 1 2 355 Берлином обещают быть чрезвычайно напряженными, поскольку германское правительство приложит все усилия для того, чтобы сохранить выгодные для себя условия договора 1904 г. Тем временем, в самой Германии росло недовольство протекционистской политикой правительства в аграрной сфере. С трибуны рейхстага, в экономической литературе и на страницах многих германских газет указывалось, что аграрный протекционизм, основанный на высоких таможенных пошлинах и на системе ввозных свидетельств, выгоден только землевладельцам-юнкерам, ограждая их продукцию на внутреннем германском рынке от иностранной конкуренции и предоставляя им премиальные за вывоз своей продукции на внешние рынки; для подавляющего же большинства населения Германии этот протекционизм означает рост цен на продукты питания и понижение вследствие этого жизненного уровня. По подсчетам одного из наиболее авторитетных немецких экономистов начала XX в. профессора Мюнхенского университета Л. Брентано, немецкий потребитель переплачивал из-за высоких аграрных пошлин в 1907-09 гг. на пшенице, ржи и ячмене для пивоварения не менее 665 792 612 марок ежегодно. Если к этому добавить увеличение таможенных ставок на ввозимый в Германию и идущий на корм скоту овёс, которое немецкий потребитель ощущает, переплачивая на мясе, то в общей сложности пошлины на хлеба обходились немецкому потребителю ежегодно более чем в 1 млрд. марок1. В период канцлерства Т. Бетман-Гольвега (с 1909 г.) в Германии все громче раздавались призывы покончить с экономической политикой искусственной поддержки остэльбского юнкерства. В октябре 1911 г. в рейхстаге состоялось обсуждение проблемы дороговизны съестных припасов и кормовых средств, во время которого социал-демократы и прогрессивная народная партия подвергли критике систему ввозных свидетельств. Канцлер Т. Бетман-Гольвег, хотя и заявил в начале, что не 1 Brentano L. Die deutschen Getreidezölle. Stuttgart-Berlin, 1911. S. 115. 356 намерен отказываться от действующей таможенной политики, все же пошел на некоторые ограничения порядка применения ввозных свидетельств: с 1 декабря 1911 г. они не принимались более в уплату таможенных пошлин за кофе и керосин, а срок их действия был сокращен с шести до трех месяцев. Активная борьба социал-демократов против системы ввозных свидетельств и аграрного протекционизма в целом была одной из причин победы этой партии на выборах в рейхстаг в январе 1912 г. Формирование партией А. Бебеля крупнейшей фракции в парламенте Германии сделало еще более вероятным скорое решение вопроса о таможенных пошлинах на сельхоз. продукцию в интересах германского потребителя1. В русской прессе в 1912-1914 гг. неоднократно отмечалось, что Россия может использовать для отстаивания своих позиций на будущих торговых переговорах общественные настроения в империи Гогенцоллернов, а также расклад сил в рейхстаге, заставляющий германское правительство подумать о значительном снижении хлебных пошлин и снятии искусственных барьеров для ввоза в Германию русского мяса. Л. Литошенко в «Русских ведомостях» писал, что именно в силу этих общественных настроений, враждебных аграрному протекционизму, Берлин не будет настаивать на дальнейшем увеличении таможенных пошлин на ввозимую в Германию русскую сельхоз. продукцию. По его мнению, в настоящее время «быстрое движение Германии по пути протекционизма достигло, по-видимому, кульминационного пункта»2. После январского выступления в рейхстаге статс-секретаря внутренних дел Пруссии К. Дельбрюка, заявившего о нежелании германского правительства вносить существенные изменения в действующую торговую конвенцию с Россией, Литошенко высказывал уверенность, что Берлин 1 Nonn C. Verbraucherprotest und Parteiensystem im wilhelminischen Deutschland. Düsseldorf, 1996. S. 265266. 2 Русские ведомости. 1914. 13 февр. 357 откажется от пересмотра договора 1904 г. и просто предложит российскому правительству продлить его на новый срок. «Агрессивные действия предоставляются иностранным контрагентам, Германия же готова довольствоваться оборонительной позицией»1. Берлинский корреспондент «Утра России» В. Назимов приходил к выводу, что российским представителям на будущих торговых переговорах с Германией нужно смело настаивать на полной отмене ввозных свидетельств, поскольку в самой Германии растут настроения в пользу их ликвидации2. предоставления ввозных Признаком свидетельств скорой Назимов отмены считал практики решение правительства Бетман-Гольвега не распространять более их действие на ввозимый в Германию кофе и керосин. Русские газеты писали, что вследствие протекционистских мер германского правительства особенно тяжелая ситуация сложилась в Германии с потреблением мяса, цены на которое за последние годы значительно выросли. Пресса приходила к выводу, что проблемы со снабжением немецкого населения мясом свидетельствуют о провале попыток прусских аграриев обеспечить население Германии продуктами питания за счет внутренних ресурсов германского сельского хозяйства. «Голос Москвы» указывал, что рост цен на мясо в Германии, принимающий в последние несколько лет «характер настоящего народного бедствия», является прямым следствием того, что импорт иностранного мяса в эту страну предельно осложнен специальными административными мерами. В результате немецким обывателям приходится переплачивать в три-четыре раза больше за мясо, масло и прочие продукты животноводства. «Немецкий народ, по справедливости, должен быть признан одним из самых терпеливых и покорных народов в мире»3, однако в последнее время, когда в связи с дороговизной увеличилось потребление Там же. Утро России. 1913. 8 дек. 3 Голос Москвы. 1912. 6 сент. 1 2 358 конины, даже немецкое терпение истощилось. Социал-демократы организуют собрания с требованиями допустить на немецкий рынок продукцию животноводства других стран, чтобы сбить цены. «Мясная оппозиция» объединила в этом требовании даже такие далекие друг от друга партии, как социалисты и национал-либералы, и это движение «принимает характер всенародного»1. «Голос Москвы» был убежден, что прежняя система мясного снабжения в Германии просуществует совсем недолго – немецкое сельское хозяйство, при всем своем развитии, не в состоянии собственными силами прокормить 66-миллионное население. А потому ввоз иностранного мяса в Германию в ближайшие годы будет только возрастать. Это открывает большие перспективы именно для российского животноводства, и на будущих переговорах по торговому договору Россия должна выговорить себе права наибольшего благоприятствования при ввозе в Германию скота и мяса. Далеко не все российские периодические издания считали, как «Голос Москвы», что усиленный экспорт мясных продуктов в Германию выгоден России и должен быть одним из приоритетов ее торговой политики. В кадетской «Речи» известный экономист, социолог и теоретик кооперативного движения М.И. Туган-Барановский обращал внимание на то, что Россия снабжена скотом хуже, чем Германия: в Германии на тысячу жителей приходится 318 голов рогатого скота и 341 свинья, а в России – 297 и 99 голов соответственно. В этих условиях вывоз из России мяса возможен только вследствие бедности российского населения, покупательная способность которого не позволяет употреблять в пищу мясо регулярно2. Эту точку зрения разделяло и «Русское слово», сообщавшее в ноябре 1912 г., что мясные биржи Москвы и Петербурга высказались против вывоза мяса в Германию. Расширение объемов экспорта мяса из России в европейские страны при наличии «мясного голода» в самой России 1 2 Там же. Речь. 1912. 13 дек. 359 является «явным абсурдом»1. Вообще весь российский сельскохозяйственный экспорт, указывала газета И.Д. Сытина, это вывоз не от богатства, не от переизбытка данной продукции на внутреннем рынке, как, например, вывоз немецкой ржи, а вывоз от бедности. Вывоз мяса в Германию и другие европейские страны был бы понятен, если бы внутри России не было достаточного спроса на мясные продукты. Но этот спрос имеется и постоянно растет. Российское же правительство руководствуется известной формулой И.А. Вышнеградского «сами будем голодать, но вывезем». За эту «экспортоманию» приходится расплачиваться населению России, которое вынуждено мириться с дороговизной мяса, возникающей от оттока мясных продуктов с внутреннего рынка на европейские. *** Анализ прессы за 1912-14 гг. показывает, что в России в это время нарастала тревога относительно характера экономических связей с Германией и динамики их развития. Газеты и журналы обращали внимание на огромную роль Германии в русском импорте и экспорте: отмечалось, что Россия была единственной среди ведущих стран мира, чей товарооборот настолько сильно был привязан к одному торговому партнеру. Данное обстоятельство порождало опасения, что хозяйственная зависимость повлечет за собой со временем и политическое подчинение России Берлину. Чтобы не допустить этого, некоторые русские газеты проантантовской ориентации («Русское слово», «Утро России», «Новое время») призывали экономически эмансипироваться от Германии и с этой целью более европейскими активно развивать торговые отношения государствами – Великобританией, с другими Бельгией, Нидерландами, скандинавскими странами. Среди проантантовских газет выделялась позиция кадетской «Речи», считавшей вредными алармистские 1 Русское слово. 1912. 1 нояб. 360 призывы к хозяйственной эмансипации от Германии и призывавшей к дальнейшему развитию и углублению торговых связей с этой страной. Особое внимание русской прессы в последние предвоенные годы привлекала проблема русско-германских отношений в сфере хлебной торговли. На страницах газет и журналов с тревогой отмечалось, что Германия не только из года в год импортирует все меньше русского хлеба, но сама быстро превращается в крупного производителя и экспортера аграрной продукции. Усиливавшаяся конкуренция со стороны Германии на европейском хлебном рынке, вытеснение русского зерна в ряде западноевропейских стран аналогичной продукцией немецкого происхождения вызывали в русских политических и предпринимательских кругах большие опасения относительно перспектив развития отечественного аграрного сектора. Данные тенденции в русско-германских торговых отношениях содействовали дальнейшему усилению в России антигерманских настроений. Начавшееся с 1908 г. активное проникновение германского хлеба (прежде всего, ржи) на внутренний российский рынок (особенно в Финляндию), где немецкий хлеб начал вытеснять русский, дало основание некоторым весьма влиятельным изданиям («Русское слово», «Новое время») заявить, что Россия стремительно превращается в «колонию» Германии, а характер установившихся двусторонних связей в торговой сфере угрожает России потерей статуса великой державы. В русской прессе превалировало мнение, будто главной причиной успешного развития аграрного сектора в Германии и роста экспорта хлеба из этой страны была эксплуатация России (торговый договор 1904 г.) и нечестная конкуренция со стороны германских производителей (система ввозных свидетельств). О высоком технологическом уровне развития германского сельского хозяйства, которое в отличие от русского развивалось не экстенсивным, а интенсивным путем, упоминалось редко. 361 В преддверии переговоров между Санкт-Петербургом и Берлином о новом торговом договоре русские газеты и журналы обращались к анализу действовавшего на тот момент торгового соглашения 1904 г. Русская пресса была практически едина в оценке этого договора как очень выгодного для германской стороны и невыгодного (а то и просто разорительного) для России. Раздавались призывы освободиться от «тяжкого экономического ига Германии», наложенного, якобы, на Россию этим договором. Однако внимательное изучение торговой конвенции 1904 г. позволяет сделать вывод, что в своих оценках русская пресса в начале XX века существенно сгущала краски. Представление о разорительности для России торгового договора 1904 года не соответствовало действительности1. Тем не менее, оно получило широкое распространение в русском обществе и содействовало появлению в образе Германии накануне Первой мировой войны новых граней – теперь она представала как эксплуататор русского народа. Такое положение воспринималось не как следствие благоприятного для немцев стечения обстоятельств, а как результат целенаправленных интриг Берлина, направленных на экономическое закабаление России. На страницах русских газет и журналов часто высказывались обвинения в адрес Германии, что она специально втравила Россию в войну на Дальнем Востоке с Японией в 1904 г. для того, чтобы, воспользовавшись тяжелым международным положением России, навязать ей невыгодный торговый договор. Русская пресса приходила к выводу, что России необходимо бороться за изменение условий действовавшей торговой конвенции, настаивая на понижении германских таможенных ставок на ввозимую в Германию сельхоз. продукцию и требуя ликвидации ввозных свидетельств. При этом эксперты по экономическим вопросам, политики и журналисты См.: Дякин В.С. К оценке русско-германского торгового договора 1904 г. // Проблемы истории международных отношений. Л., 1972. С. 183; Лященко П.И. Указ. соч. С. 252; Соболев М.Н. Указ. соч. С. 202; Субботин Ю.Ф. Указ. соч. С. 156. 1 362 признавали, что у России было совсем немного средств экономического давления на Германию, поскольку в хозяйственном отношении Россия гораздо больше зависела от своего немецкого партнера, чем Германия – от России. Исключение составляли черносотенцы, преувеличивавшие зависимость Германии от ввоза русских сельхоз. продуктов и считавшие, что без русского хлеба немцы будут голодать. Чаще всего в качестве меры экономической борьбы с Германией рассматривалось введение протекционистских таможенных пошлин на ввозимый в Россию и Финляндию немецкий хлеб в зерне и муке. Поддержка значительной частью русской прессы идеи о введении высоких пошлин против ввозимой из Германии сельхоз. продукции свидетельствует, насколько неуверенно русское общество чувствовало себя перед лицом мощной экономически развитой Германии, чья конкуренция угрожала не только слабой российской промышленности, но ставила под удар и традиционно сильные позиции России в сфере хлебной торговли. Сравнивая подготовку к заключению новой торговой конвенции в двух странах, русские газеты и журналы приходили к выводу, что и здесь Германия значительно опередила Россию. В подготовке нового торгового договора, по мнению русской прессы, проявлялись лучшие качества немецкого национального характера – предусмотрительность, осторожность, планомерность в работе, умение просчитывать далеко вперед результаты своих действий – все то, чего, по мнению русских газет и журналов, не хватало самим русским для успешного ведения переговоров с Берлином о новом торговом соглашении. Русской прессой не исключалась вероятность возникновения вследствие трудно разрешимых противоречий таможенной войны между двумя странами. Шансы России на победу в таможенной войне по-разному оценивались в различных газетах и журналах. Некоторые издания выражали опасения, что таможенная война, если она начнется, может 363 перерасти в войну настоящую («Новое время», «Московские ведомости»). Однако большинство изданий считало, что Берлин попытается создать для России внешнеполитические осложнения, столкнув ее с третьими странами (Австро-Венгрией, Турцией, Китаем), чтобы выторговать себе за нейтралитет разорительный для русских интересов торговый договор. Раздавались призывы к министерству иностранных дел заблаговременно принять меры и не допустить втягивания России во внешнеполитические авантюры, которые ослабили бы позиции России на предстоящих торговых переговорах. Часто для характеристики торговых отношений с Германией в русской прессе использовалась лексика из арсенала военного времени (Германия ведет против России «хлебную войну», по торговому договору 1904 г. взимает с России «контрибуцию», осуществляет «экономическое завоевание России» и т.п.). Это должно было подчеркнуть опасность, исходящую от Германии, и не оставить у читателей никаких сомнений в том, что немцы стремятся к закабалению России экономическими методами. Метафорическая трактовка русско-германских отношений в торговой сфере как военного столкновения на поле боя сигнализировала о напряженном их характере и об усилении в русском обществе антигерманских настроений в преддверии мировой войны 1914 года. 364 Глава IV. Германский военный закон 1913 года и проблема германского милитаризма в оценках российской прессы Важную роль в милитаризации Европы накануне Первой мировой войны сыграл германский военный закон 1913 г., предусматривавший беспрецедентное увеличение численного состава германской армии, а также ряд других мер по усилению ее боевой мощи и боеготовности. Внесенный в рейхстаг правительством Т. Бетман-Гольвега весной 1913 г., в то время, когда на Балканах еще продолжались боевые действия между Османской империей и Балканским союзом, новый германский военный законопроект стал ярким проявлением хрупкости европейского мира и натянутости отношений между двумя блоками великих держав. Германия не случайно приступила к укреплению своих вооруженных сил немедленно после разгрома Османской империи болгарами, сербами, греками и черногорцами и утраты турками своих позиций на Балканах. В Берлине были очень обеспокоены исчезновением Европейской Турции, которое продемонстрировало слабость Османской империи и могло привести в обозримом будущем к полному ее распаду. Германский генштаб долгое время рассматривал турецкую армию как возможного союзника в войне против России, Англии и Франции, сделав немало для ее усиления и реорганизации по прусскому образцу (миссии фон дер Гольца 1885-1895 и 1909-1912 гг.). Стремительный разгром турецких войск во Фракии и Македонии, деморализация турецких солдат и падение боевого духа армии вследствие этих поражений, а также постоянная политическая борьба среди высшего офицерства, часть которого поддерживала младотурок, а другая часть – их противников итиляфистов, в значительной степени обесценили значение Турции как военного союзника в глазах германского генералитета. Напротив, возникновение Балканского союза, имевшего натянутые отношения с Австро-Венгрией и Италией, и раздел между его участниками турецкого наследства на Балканах, казалось, укрепляли позиции России и 365 Антанты в целом на Ближнем Востоке, негативно отражаясь на германских интересах в этом важном регионе. Для правительства Бетман-Гольвега и германского генштаба не было секретом стремление Петербурга и Парижа привлечь возникший Балканский союз на сторону Антанты, которая в этом случае получила бы существенное военное преобладание в Европе. Учитывая ненадежность итальянского и румынского союзников, Германия оказывалась в довольно сложном положении, рискуя потерять свое военное доминирование в Европе, а вместе с ним и статус великой державы первого ранга. В начале 1913 г. правящие круги Германской империи пришли к выводу о необходимости срочного усиления армии, которое смогло бы компенсировать как потерю Турции в качестве серьезного военного союзника, так и укрепление на Балканах созданного усилиями русской дипломатии союза Болгарии, Сербии, Черногории и Греции. 23 января 1913 г. Вильгельм II одобрил предложение военного министра И. Геерингена существенно увеличить личный состав армии. Спустя два месяца очередной законопроект об усилении германской армии был внесен в рейхстаг. 7 апреля состоялось первое чтение, на котором Т. Бетман-Гольвег выступил с изложением основ германской внешней политики и обоснованием необходимости нового колоссального увеличения армии. Канцлер прямо сослался на разгром Османской империи балканскими государствами как на главную причину, заставившую германское правительство взяться за военную реформу спустя всего лишь год после принятия предыдущего военного закона. «Если когда-нибудь вспыхнет пожар, и славянские и германские народы будут противопоставлены друг другу, - заявил он, - то для германцев явится невыгодным то обстоятельство, что место, занимавшееся до сих пор Европейской Турцией в системе европейского равновесия, теперь оказывается отчасти занятым югославянскими государствами». По словам Бетман-Гольвега, Германия, хотя и не желает войны, но должна, если 366 война все-таки начнется, остаться победителем. Для этого он предложил депутатам принять новый военный законопроект, предусматривавший гораздо более амбициозное увеличение численности армии по сравнению с военными законами, принятыми в марте 1911 г. (увеличение на 11 тыс. чел.) и в июне 1912 г. (29 тыс. чел.). На этот раз планировалось увеличить наличный состав армии мирного времени на 4 тыс. офицеров, 15 тыс. унтер-офицеров и 117 тыс. рядовых (всего на 136 тыс. чел.). Таким образом, общая численность германских вооруженных сил мирного времени должна была возрасти с 683 тыс. до более чем 800 тыс. чел. В случае мобилизации германский генеральный штаб мог иметь в своем распоряжении 2 млн. 400 тыс. чел. «Это было самое большое увеличение германской армии с момента возникновения Германской империи», отмечает немецкий историк К. Штенкевиц1. Столь значительное увеличение армии требовало и колоссальных финансовых затрат. Всего дополнительные расходы по военному закону 1913 г. должны были составить 1 млрд. 291 млн. марок. Для Германии главной проблемой в усилении армии была не проблема личного состава (основная для Франции с ее ничтожным приростом населения), а вопрос об источниках покрытия военных расходов. Министерство финансов уже не могло идти обычным путем повышения косвенных налогов. Поэтому с самого начала правительство выступило с планом фактического изъятия части состояния зажиточных граждан. В феврале 1913 г. оно решило пойти на беспрецедентный шаг - собрать с населения Германии так называемый единовременный чрезвычайный военный взнос (einmaliger außerordentlicher Wehrbeitrag) в размере 1 млрд. марок. При этом основную тяжесть финансовых затрат на усиление армии должны были почувствовать на себе наиболее обеспеченные слои германского общества. Единовременный сбор на военную реформу затрагивал все имущества ценностью от 10 тыс. марок и все доходы от 50 тыс. марок в год: с 1 Stenkewitz K. Gegen Bajonett und Dividende. Die politische Krise in Deutschland am Vorabend des ersten Weltkrieges. Berlin, 1960. S. 97. 367 имуществ этот чрезвычайный сбор взимался в размере 0,5% их стоимости, а с годового дохода – в размере 2%. Это решение было одобрено большинством германских государств. Баварский министр финансов назвал военный взнос «не налогом, а жертвой, патриотическим даром»1. Только Саксония выступила против военного взноса, предлагая покрыть единовременные расходы на армию за счет займов. Однако предложение дрезденского правительства было отвергнуто, поскольку такой огромный заем нельзя было разместить на финансовом рынке. Но кроме чрезвычайных единовременных затрат на армию планировалось увеличить и ежегодные бюджетные расходы военного министерства – в 1913 г. они должны были возрасти на 65 млн. марок, в 1914 г. – на 191 млн. марок и в 1915 г. – на 232 млн. марок. По вопросу о текущих расходах военного министерства правительству Бетман-Гольвега пришлось столкнуться с серьезным сопротивлением союзных германских государств, поскольку расходы эти должны были покрываться за счет повышения матрикулярных взносов (т.е. денег, уплачиваемых отдельными союзными государствами Германской империи в общегосударственный бюджет в соответствии с численностью их населения) - на 1,25 марки с каждого жителя. Это должно было дать германской казне еще более 81 млн. марок. Союзные государства обязались изыскать эти дополнительные суммы за счет налогов с имущества, дохода или же наследства. 30 июня 1913 г. военный закон был принят депутатами рейхстага. За него голосовали даже социал-демократы, которым импонировал принцип финансирования военной реформы, предусматривавший переложение основного бремени расходов по усилению армии на обеспеченные слои населения. Новый военный закон первоначально планировалось осуществить за три года (к марту 1916 г.), однако генштаб и правительство Германии решили завершить его выполнение уже к октябрю 1913 г. Это свидетельствует о том, с какой лихорадочной поспешностью готовились в 1 Fischer F. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Düsseldorf, 1969. S. 262. 368 Берлине к вооруженной борьбе за колониальный передел мира. Впечатляли и затраты Германии на содержание армии и флота: в 1910 г. бюджет военного и морского министерств поглотил 48,7% всех расходов казны Германской империи, в 1911 г. – 51,9%, в 1912 г. – 54,7%, в 1913 г. – 61,6%. То есть на подготовку страны к вооруженному столкновению с Антантой накануне мировой войны германское правительство тратило почти две трети общеимперского бюджета. Новый внимание германский российской военный прессы и законопроект вызвал привлек целый ряд большое догадок и предположений относительно причин, заставивших Берлин предпринять чрезвычайные усилия по увеличению армии. Слухи о готовящейся в Германии военной реформе проникли в газеты в конце января – начале февраля 1913 г. Получив первые сведения о планах германского военного министерства, «Новое время» писало: «новый закон вызвал смятение почти во всей Европе: одного этого закона достаточно для того, чтобы в значительной степени изменить существующее в Европе равновесие»1. Очередной «взрыв германского милитаризма» суворинская газета связывала с возникновением Балканского союза, дружественного России и Франции, и его блестящими победами над Турцией. Это сразу изменило всю расстановку сил в Европе и на Ближнем Востоке, вынудив германский генштаб компенсировать потерю Турции как серьезного военного союзника колоссальным увеличением собственной армии. До октября 1912 г. германская армия была достаточно сильной и для обороны и для наступления. Опираясь на ее мощь, германское правительство в 1909 г. одержало громкую победу над Россией, заставив ее признать аннексию Боснии австрийцами. «Теперь одного блистания панцырем, мечом и кольчужной рукавицей оказалось недостаточно»2. Усиление балканских славянских государств внушило германскому правящему классу опасения 1 2 Новое время. 1913. 8 февр. Новое время. 1913. 17 марта. 369 за судьбу своего австрийского союзника и вынудило его начать «беспримерные титанические вооружения». Кадеты усматривали основную причину форсированной милитаризации Германии в неспособности германской дипломатии расколоть Антанту: потерпев неудачу в попытках разложить Тройственное согласие и разочаровавшись в тонких дипломатических интригах, Берлин теперь «возвращается к дорого стоящей, но простой игре в солдаты и пушки»1. Корреспондент кадетской «Речи» А. Коральник полагал, что Германия, попав в водоворот нескончаемой гонки вооружений, расплачивается за ошибки своей внешней политики2. Берлин не сделал ничего, чтобы предотвратить аннексию Боснии австрийцами и захват Триполитании итальянцами. В результате произошло ослабление Османской империи, которым умело воспользовались балканские страны, выдавившие турок из Европы. Турция, на которую в Берлине уже привыкли смотреть как на своего будущего союзника в войне против Антанты, не только потеряла последние владения на Балканах и в Северной Африке, но и оказалась перед угрозой окончательного распада. «Нибелунговая верность» по отношению к Австро-Венгрии и Италии и желание во что бы то ни стало сохранить Тройственный союз привели к тому, что Германия упустила шанс улучшить свои отношения с Россией и Францией и договориться с Англией. «Финал был неожиданный для Германии – она оттеснена, почти изолирована»3. «Московские ведомости», в свою очередь, полагали, что причиной продолжающейся в Европе гонки вооружений является сохранение австрогерманского союза. Германия вынуждена увеличить численность своей армии и затраты на нее, поскольку этого требуют интересы безопасности империи Габсбургов, оказавшейся лицом к лицу с враждебным ей альянсом Болгарии, Сербии, Черногории и Греции. «Германия для Речь. 1913. 9 марта. Речь. 1913. 24 марта. 3 Там же. 1 2 370 сохранения за собой помощи Австро-Венгрии принимает на себя новое тяжелое бремя ради интересов союзника на Дунае»1, - писала в марте 1913 г. газета Л.А. Тихомирова, выражавшая уверенность, что на принятие нового военного закона в Германии другие державы дадут симметричный ответ и в результате соотношение сил принципиально не изменится. Военный обозреватель «Русского слова» В. Михайловский указывал на то, что человеческие ресурсы Германии тоже не беспредельны и уже близки к исчерпанию2. Увеличение численного состава германской армии возможно теперь только за счет призыва в армию мало годных по физическим качествам новобранцев, до сих пор зачислявшихся при призыве или в запас армии или в ополчение (ландштурм). В результате неизбежно качественное ухудшение контингента новобранцев. По информации Михайловского, значительная часть выделенных на усиление армии сумм была рассчитана на укрепление существующих и возведение новых крепостей на восточной границе Германии. По его мнению, это свидетельствует о том, что в начальный период войны на восточном фронте германский генштаб намеревается вести оборонительные бои, сосредоточив основные силы против Франции. Новый германский военный законопроект является таким образом ответом Берлина на усиливающиеся во Франции настроения в пользу возвращения к трехлетнему сроку службы в армии. Особый интерес российской прессы вызывала финансовая сторона военной реформы. В единовременном военном сборе, представлявшем собой фактически изъятие части собственности у зажиточных граждан государства на нужды обороны, многие издания усматривали признак того, что Берлин в гонке вооружений дошел до максимальной степени напряжения своих финансовых возможностей. Не раз на страницах российских газет высказывалось мнение, что финансовая операция кабинета Бетман-Гольвега по извлечению из населения огромной суммы 1 2 Московские ведомости. 1913. 23 марта. Русское слово. 1913. 26 февр. 371 на усиление армии может оказать непосредственное влияние на состояние германской экономики и внутриполитическую ситуацию в этой стране. «Речь» считала, что найденный германским правительством вариант покрытия расходов на армию, который больше напоминает «финансовую “хирургию”, чем финансовую “политику”», не может не отразиться негативным образом на хозяйственной жизни Германии, из которой сразу будет изъят целый миллиард. К этой потерянной сумме нужно прибавить еще 40-50 млн. марок процентов, который давал бы этот миллиард1. «Русское слово», отмечая, что «такой чудовищный рост немецкого милитаризма не снился даже железному канцлеру, выковавшему империю Гогенцоллернов на поле брани»2, подчеркивало нарастающее недовольство немцев новыми колоссальными тратами правительства на усиление армии. По вычислениям этой газеты, жертва в 1 млрд. марок на оборону государства означает, что каждой немецкой семье придется отказаться от 100 марок в год. Это, якобы, «приводит в неописуемый ужас» все слои немецкого общества3. Корреспондент «Русского слова» в Берлине И. Троцкий сообщал, что трудности, с которыми столкнулась Германия при поиске необходимых для усиления армии денежных сумм, отрезвляюще подействовали даже на немецких шовинистов, еще недавно призывавших проучить «зарвавшихся» французов4. «Новое время» писало, что единовременный более чем миллиардный сбор в самой Германии уже называют военной контрибуцией. И без того сумма налогов, уплачиваемая в среднем германским подданным в год на военные расходы, составляет 22 марки (это вдвое превышает расходы русских подданных на нужды армии). Суворинская газета называла взимание с населения единовременного военного взноса исключительной мерой, усматривая в ней «симптом крайнего напряжения финансов». Даже владетельные князья Германии заявили о своем намерении отказаться от Речь. 1913. 20 февр. Русское слово. 1913. 13 февр. 3 Русское слово. 1913. 26 февр. 4 Русское слово. 1913. 24 февр. 1 2 372 принадлежащей им свободы от налогов. «В недалеком будущем, отмечало «Новое время», - наши западные соседи будут производить нечто в роде патриотических сборов Минина, но только в приспособленной к современным условиям форме»1. Корреспондент «Утра России» Владимир Назимов указывал на возмущение германской буржуазии этим «коммунистическим экспериментом» правительства Бетман-Гольвега, поскольку в его основу положена «чисто социалистическая идея конфискации части состояний»2. Не случайно в рейхстаге в июне 1913 г. за предложенный канцлером законопроект голосовали социалисты, а против – последовательные сторонники прусских милитаристских традиций консерваторы. Назимов предполагал, что принятие этого военного закона может повлечь за собой изменение всей государственной структуры Германской империи: переход от федералистской к унитарной модели. Собрать огромную сумму в 1 млрд. марок можно лишь укрепив суверенитет Берлина в финансовых вопросах, который до сих пор был очень сильно ограничен прерогативами отдельных королевств, герцогств, княжеств и вольных городов, входящих в состав империи. Корреспондент «Утра России» делал вывод, что военный законопроект 1913 г. «является, пожалуй, важнейшим актом внутренней политики Германии за 42-летнее существование империи»3. Берлинский корреспондент «Русского слова» И. Троцкий писал, что принятие рейхстагом законопроекта об усилении армии явилось огромной личной победой канцлера Т. Бетман-Гольвега. Проект, поначалу встреченный в штыки практически всеми политическими силами Германии, в результате прошел в рейхстаге «с необычайной легкостью»4. Правительству даже не пришлось идти на уступки оппозиционным партиям ни по одному важному вопросу германской внутренней политики. Троцкий подчеркивал, что военный закон на этот раз был принят Новое время. 1913. 20 февр. Утро России. 1913. 23 июня. 3 Утро России. 1913. 24 марта. 4 Русское слово. 1913. 22 июня. 1 2 373 благодаря голосам социал-демократов, сформировавших после январских выборов 1912 г. самую большую фракцию в рейхстаге. Оказавшись бессильными провалить сам военный закон, они приложили максимум усилий для того, чтобы спасти широкие массы от новых налогов и переложить бремя финансовых затрат на усиление армии на плечи наиболее зажиточных слоев немецкого общества – юнкерства и крупных капиталистов. Поддержанные либералами, они добились этой цели. В результате, как отмечал Троцкий, «консерваторы потерпели полное крушение всех своих планов». Рейхстаг не только обложил налогом доходы и капиталы, но и принял закон о налоге с наследства, в свое время стоивший Б. Бюлову канцлерского поста. Голосование по военному закону очень подорвало престиж консерваторов в Германии, показав, что важнейшие вопросы германской политики могут решаться без их участия и против их воли. Корреспондент «Русского слова» сообщал, что консервативная пресса уже начала травлю канцлера. «Привыкшие выезжать на чужих спинах и расстроенные необходимостью отсчитать крупные суммы на будущие вооружения, консерваторы ставят канцлеру в вину его недостаточно мужественную защиту их кошельков против посягательств оппозиции»1. Критическая ситуация, сложившаяся для германского правительства с покрытием расходов на дальнейшее усиление армии, вызывала опасения, что Берлин, осуществляя последний грандиозный рывок в военной сфере с целью значительно оторваться в 1914 г. от остальных европейских держав, планирует развязать в ближайшее время войну со странами Антанты, соперничать с которыми в долгосрочной перспективе ему будет все труднее и труднее. В данной связи на страницах ряда российских газет появились довольно точные указания времени начала общеевропейской войны (весна 1914 г.). 1 Там же. 374 «Новое время» писало, что «к концу 1913 года Германия доводит свои вооружения почти до кульминационного пункта, напрягая до крайности свои платежные силы»1. По мнению газеты, это означает, что Германия намерена воевать в 1914 г. или одержать бескровную победу, вынудив державы Антанты пойти на огромные уступки. России могут быть предъявлены ультимативные требования следующего характера: вопервых, заключить еще более выгодный для немцев торговый договор, вовторых, признать всю Малую Азию сферой влияния Германии, в-третьих, перестать сопротивляться германскому проникновению в русскую зону влияния в Северной Персии. «Новое время» приходило к выводу, что в Берлине желают окупить громадные затраты на вооружения за счет России. «Речь» и «Утро России» считали, что наиболее выгодное для Германии соотношение сил сложится весной 1914 г., когда произойдет совпадение огромного увеличения численности сухопутной армии Германии и максимальной мощи ее флота в сравнении с британским флотом. Причем такого выгодного соотношения сил в будущем уже никогда не представится. Именно в силу этого, предупреждала «Речь» в апреле 1913 г., «необычайный рост германского милитаризма текущего года должен внушать народам Европы особую тревогу»2. «Утро России» высказывало опасения, что в правящих берлинских сферах искушение воспользоваться этим благоприятным моментом для окончательного решения вопроса о гегемонии в Европе будет чрезвычайно сильным. России и Франции нужно поэтому «лихорадочно» готовиться к военному столкновению с Германией, которое казалось прогрессистам неизбежным: интересы отдельных держав столь противоречат друг другу, а позиции, ими занятые столь непримиримы, что «общеевропейская война стала исторической необходимостью»3. Новое время. 1913. 27 апр. Речь. 1913. 28 апр. 3 Утро России. 1913. 28 июня. 1 2 375 Накануне вооруженного конфликта за передел мира особую остроту приобрел вопрос об ответственности держав за рост милитаризма в Европе. В данной связи следует отметить, что далеко не вся российская пресса была склонна возлагать вину за непрекращающуюся гонку вооружений на страны Тройственного союза во главе с Германией. Взвешенную позицию занимали кадетские издания, указывавшие, что здесь действует своего рода принцип домино: действие одной державы неизбежно влечет за собой ответное действие другой, принадлежащей к противоположному лагерю, и в результате уже трудно установить, чья акция была первопричиной очередного витка гонки вооружений. В статье, опубликованной в «Речи» незадолго до начала мировой войны, лидер конституционных демократов П.Н. Милюков утверждал, что бесполезно искать главного виновника, запустившего «бесконечный винт европейских вооружений». Общая причина происходящего в Европе соревнования держав в численности и оснащенности своих армий – это «пробудившийся дух» национализма, а не политика конкретной страны. «Германия в культивировании этого “духа”, конечно, не отстает от Франции, и взаимные угрозы, взаимные наступательные стремления создают ту общую боязнь и взаимную подозрительность, объективным выражением которых являются эти непрерывно растущие вооружения»1. Схожую позицию занимал «Вестник Европы». Большая аналитическая статья Л. Слонимского, посвященная росту милитаризма, была опубликована в 1914 г. в июньском номере этого журнала. «Вопрос о вооружениях, - отмечал автор “Вестника Европы”, - имеет странную судьбу»2. Огромное большинство граждан европейских государств понимает всю разорительность и бесперспективность дальнейшей гонки вооружений. Это понимают и многие политики. К прекращению гонки вооружений призвал съезд французских и немецких парламентариев в Берне в 1913 г. За последнее время пацифистское движение получило 1 2 Речь. 1914. 13 июля. Вестник Европы. 1914. Июнь. С. 330. 376 широкое распространение в Европе и мире, прошли две Гаагские конференции по ограничению вооружений. «Все умственное и культурное движение Европы направляется по пути безусловного отрицания войны»1, однако в реальности главной заботой правительств европейских государств является подготовка к будущей войне, а соперничество между державами в военной сфере достигает своего апогея. Слонимский приходил к выводу, что причина роста милитаризма в Европе заключается не в злонамеренности конкретного государства, а во влиянии на политику европейских стран армейской верхушки, воспринимающей войну как естественное состояние человечества. «Военный класс, в лице своего командного состава, имеет свою особую психологию, свои руководящие идеи, понятия и традиции; люди, специально подготовленные к военному делу, естественно, необходимейшее проникнуты и убеждением, благороднейшее занятие, что война есть обеспечивающее независимость и процветание государства»2. «Русские ведомости» шли еще дальше, утверждая в мае 1914 г., что «милитаризм, откуда бы он ни начался, сейчас у нас усиленно поддерживается, скорее, тем же союзом с Францией»3. Победы балканских союзников над Турцией, по мнению «профессорской газеты», вскружили головы парижским и петербургским политикам, которые решили, что отныне Франция и Россия, опираясь на мощный Балканский союз, будут диктовать свою волю остальной Европе4. И хотя победители Турции вскоре перессорились из-за добычи и ни о какой балканской федерации больше не может быть и речи, Париж и Петербург по-прежнему ощущают себя вершителями судеб Европы. Россия продолжает поддерживать коалицию Сербии, Черногории и Греции против Австрии, а также стремится оторвать от австро-германского блока Румынию. Она поощряет сербский ирредентизм, угрожающий самому существованию Габсбургской Там же. С. 332. Там же. С. 335. 3 Русские ведомости. 1914. 4 мая. 4 Русские ведомости. 1914. 14 мая. 1 2 377 империи. Отсюда, считали «Русские ведомости», и колоссальное увеличение германской армии и идея превентивной войны против франкорусского альянса, которая обсуждается в Вене и Берлине. Газета была убеждена, что русская дипломатия, создавая новый вариант Балканского союза в противовес Тройственному союзу, играет с огнем. В отличие от рупоров либеральной общественной мысли – «Речи», «Вестника Европы» правоконсервативного и «Русских направления ведомостей» «Новое время», - газеты «Московские ведомости», «Русское знамя» всю ответственность за рост вооружений в Европе возлагали только на одну страну, на Германию. 1 (14) марта 1914 г. «Новое время» опубликовало редакционную статью «Немецкий гипноз», посвященную проблемам европейской безопасности. В ней отмечалось, что Германия, вступившая в колониальный раздел мира слишком поздно, когда большая часть мира уже была поделена на колонии и сферы влияния, могла заполучить «место под солнцем» только путем активного давления на другие, более преуспевшие в колониальной экспансии страны. Это давление осуществлялось при помощи демонстрации мощного «бронированного кулака» и систематического запугивания соперников Германии перспективой войны, к которой она будто бы полностью готова. На протяжении сорока лет Германия эксплуатировала страх всей остальной Европы перед войной и получала от этого определенные политические дивиденды. При этом суворинская газета считала, что на самом деле Германия войны не хочет, она боится ее не меньше, чем другие страны Европы, но слишком уж эффективной оказалась политика запугивания, несмотря на всю опасность игры с огнем, точнее с войной. Хотя эта политика обходится Германии очень дорого, вызывая гигантские затраты на вооружения, она окупается получаемыми результатами. По мнению «Нового времени», Германия остановится только тогда, когда почувствует твердый отпор со стороны держав Антанты, которым 378 пора прекратить смотреть на Германию как на несокрушимый монолит. Газета призвала европейские страны очнуться, наконец, от «суеверного страха, своего рода гипноза, перед немецкой силой». В конце концов, Германская империя уже сорок три года живет за счет репутации, приобретенной в войне против Наполеона III, и тень Седана до сих пор приводит в трепет ее противников. Однако с того времени многое в Европе переменилось: Германия уже не может один на один расправиться с той или иной державой, как она сделала это в 1870 г. с Францией при фактической поддержке ее действий Россией и при вынужденном нейтралитете Австро-Венгрии и Дании. Теперь против Германии сложилась мощная коалиция. «Европа, которая в 70-м году смотрела, сложа руки, и даже с симпатией, как Германия Шиллера и Канта разносила наполеоновскую Францию, теперь эту самую Германию видит как представительницу грубой силы, у которой только угроза на устах, которая всем показывает сжатый кулак»1. Действия империи Гогенцоллернов за последние годы ясно показали державам Антанты и всем славянским странам, что «нарушительницей всеобщего спокойствия, что единственной опасностью для каждой из них является только Германия»2. При таких условиях, считала суворинская газета, Тройственное соглашение России, Англии и Франции является не выдумкой отдельных дипломатов, а «фатальной необходимостью» для отражения германской экспансии. К той же теме «Новое время» вернулось через три месяца в редакционной статье от 10 (23) июня 1914 г., представляющей собой характерный для этой газеты яркий германофобский опус, в котором эмоциональность изложения и пафос обличения Германии должны были скрыть односторонность позиции. Тревожное положение, в котором находится Европа после Франкфуртского мира, безостановочный рост вооружений, ожидание войны, торжество политики силы – все это, по мнению газеты, «есть результат германской внешней политики, и только 1 2 Новое время. 1914. 1 марта. Там же. 379 ее»1. Политика запугивания войной, которую проводил Берлин в течение последних десятилетий, привела к логическому результату – объединению тех держав, которым угрожала немецкая экспансия, в один блок, оказавшийся «неизмеримо сильнее» Германии. Казалось бы, что создание Антанты явилось поражением всей немецкой стратегии, однако Германия не захотела признать себя побежденной и только с новой силой продолжила старую политику: еще больше увеличила свои вооружения, еще более вызывающе провоцировала международные кризисы, демонстрируя готовность выступить на защиту своих и австрийских интересов с оружием в руках. «Новое время» обвиняло Германию в стремлении расколоть Антанту, оторвав от нее либо Англию, либо Россию. Однако эти попытки закончились полным фиаско. Газета выражала надежду, что из данного урока Германия сделает необходимые выводы, «оставит раз навсегда свою систему застращивания, которая уже никого не пугает, и вернется к другой, которая более приличествует великой, цивилизованной стране… Германия была и остается великой европейской державой, но на равных правах с другими. Владычествовать над Европой и импонировать свою волю ей больше не удастся. Это время прошло. И слава Богу»2. Черносотенное «Русское знамя» также усматривало главную угрозу для сохранения мира в агрессивности и экспансионизме германской внешней политики. В статье «Михель готовится воевать», опубликованной в этой газете 27 апреля (10 мая) 1914 г., отмечалось, что гигантские финансовые затраты Германии на вооружения не могут иметь иного следствия как развязывание в ближайшем будущем общеевропейской войны. В противном случае Германия рискует превратиться в банкрота. «Такие дорого стоящие военные мероприятия до невероятно тяжелого военного налога включительно даром не предпринимаются, и ясно, как день, что Михель заносит свой могучий кулак над чьей-то головой. Кому 1 2 Новое время. 1914. 10 июня. Там же. 380 предназначается этот удар, решит недалекое будущее»1. Газета предполагала, что Германия готовится к войне с Британией, надеясь на нейтралитет Франции и России. Уже сейчас, писало «Русское знамя», немецкий флот может на равных вести борьбу с английским. Установив контроль над черноморскими проливами, немцы стремятся сделать то же самое с датскими проливами Скагерраком и Каттегатом. В этом случае англичанам придется разделить свой флот на две части, чтобы охранять оба выхода – из Черного и Балтийского морей. Разделенный таким образом британский флот может быть разбит немцами по частям. «Русское знамя» обращало внимание на впечатляющий рост численности германской армии за последнее время. После разгрома Французской империи Наполеона III армия немцев насчитывала 400 тыс. чел. В 1880 г. ее численность увеличилась всего на 27 тыс., на что в то время никто не обратил внимания. К 1894 г. германская армия достигла уже 560 тыс. чел. Однако самый большой прирост пришелся на годы, последовавшие за Агадирским кризисом – к 1912 г. мирный состав армии был доведен рядом военных законов до 723 тыс. чел. Не ограничиваясь этим, генеральный штаб планирует увеличить численность армии к 1915 г. почти до 900 тыс. чел. Спустив на воду в 1908 г. первый свой дредноут «Нассау», Германия в 1914 г. имеет уже 26 дредноутов и массу судов всех прочих типов. «Русское знамя» приходило к выводу, что войны в Европе не желает никто кроме империи Гогенцоллернов: «…воевать решительно никому нет никакой охоты, а Михель готов драться не на живот, а на смерть, доводит свои вооружения до последней степени напряжения и готов наброситься, конечно, без объявления войны, на того, кто будет представлять наименьший труд в смысле победы, и Михель глубоко уверен в том, что будет порознь громить своих запуганных соседей»2. На опасность возникновения войны в самое ближайшее время указывали весной 1914 г. и «Московские ведомости». В середине мая 1 2 Русское знамя. 1914. 27 апр. Там же. 381 правый публицист К.Н. Пасхалов опубликовал в этой консервативной газете две статьи с многозначительным заголовком «Накануне войны». Находясь под впечатлением от только что завершившейся русскогерманской «газетной войны» он утверждал, что Европа стоит на пороге грандиозного военного катаклизма. Главным признаком его приближения автор считал колоссальное увеличение численного состава германской армии мирного времени, осуществленное в прошедшем 1913 году. Усиление наступательной мощи армии достигается в Германии «при величайшем напряжении экономических сил», путем введения единовременных поборов на общую сумму в 1 млрд. марок, т.е. путем конфискации части имущества граждан. В результате «вся Германия, - по словам Пасхалова, - превращается в один сплошной военный стан»1. Подчеркивая, что для действий на западном фронте против Франции у немцев и так более чем достаточно сил, а против Англии нужна не сухопутная армия, а флот, он делал вывод, что новое усиление германских вооруженных сил направлено в первую очередь против России. Пасхалов не сомневался в том, что правящие сферы Берлина и Вены решили начать «превентивную войну» против России, а развязанная в германской и австрийской прессе антирусская кампания является не чем иным, как психологической обработкой общественного мнения в соответствующем направлении. Он предупреждал, что война с австрогерманским блоком неумолимо приближается, и остановить ее не в силах России, т.к. не от нее зависит выбор момента для разжигания европейского пожара. «…обе наши соседки – Германия и Австрия, очевидно, считают настоящий момент вполне подготовленным для успешного нападения. Об этом свидетельствуют не какие-нибудь отвлеченные соображения, а целый ряд неоспоримых фактов, главным образом распространение лжи, что со стороны России, якобы, грозит опасность нападения, и что Германия и Австрия только “вынуждены” защищаться от ее агрессивных намерений… 1 Московские ведомости. 1914. 14 мая. 382 Но на языке немцев эта защита осуществляется “молниеносным нападением” на непомышляющего нападать врага»1. По мнению Пасхалова, 1914 год избран в Вене и Берлине для сведения счетов с Россией вследствие того, что Австро-Венгрия, внутри которой усиливаются центробежные тенденции, только победоносной войной в союзе с Германией может вернуть себе жизнеспособность и «смысл существования как великой державы». Для немцев же главная цель – экономическое завоевание России, превращение ее в свою колонию, «без чего Германия существовать не может и испытает полный экономический разгром»2. Октябристский «Голос Москвы» также считал, что для империи Габсбургов нет другой альтернативы, как попытаться переломить негативные тенденции внутреннего разложения победоносной войной против Сербии и России. Балканские войны продемонстрировали огромное ослабление престижа Австро-Венгрии на Балканах и в Европе в целом. Отдельные дипломатические победы, одержанные Бальхаусплатц в ходе двух Балканских войн, не смогли ликвидировать главную для Вены опасность, опасность усиления Сербии и Румынии, которые уже не считают нужным скрывать свои планы округлить владения за счет двуединой Австро-венгерской монархии. Южные славяне обеих частей империи, а также румыны Трансильвании все чаще обращают свои взгляды на Белград и Бухарест, чехи недовольны своим приниженным положением, требуя для себя тех же привилегий, какими пользуются немцы и венгры. «В связи с этим внутри монархии наблюдается сильнейшее брожение. Кажется, все народности, ее населяющие, собираются бежать от нее»3. Октябристы предполагали, что при таких условиях Вена готова развязать большую европейскую войну именно в силу своей слабости, а не силы: «…Австрия может решиться на безумный Московские ведомости. 1914. 15 мая. Там же. 3 Голос Москвы. 1914. 22 февр. 1 2 383 шаг теперь же, потому что каждый лишний день мира безмерно ухудшает ее положение»1. Иной точки зрения придерживалась прогерманская «Земщина», не верившая в желание Берлина и Вены начать превентивную войну против России и возлагавшая вину за гонку вооружений на русско-французский союз. Именно наличие этого «неестественного и вредного» союза являлось, по мнению главного редактора «Земщины» С.К. ГлинкиЯнчевского, главной причиной роста милитаризма в Европе, побуждая немцев лихорадочно вооружаться для войны на два фронта. «Восстановись сегодня традиционные добрые отношения с Германией, - писал он в декабре 1913 г., - дай мы ей понять, что Россия отрешается от всяких союзов, от всяких утопий поддержания равновесия и намерена заботиться только о своем государстве – и сразу в чудовищных вооружениях минует надобность»2. Глинка-Янчевский с сожалением отмечал, что в России достаточно прочно укоренились германофобские настроения, причем как среди правящей элиты, так и среди широких кругов российского общества. По его словам, русские почему-то считают себя обязанными состоять в союзе с врагами Германии, в то время как Германия «не дала к этому ни малейшего повода»3. Редактор «Земщины» подчеркивал, что Россия не должна гоняться за призраком поддержания какого-то европейского баланса сил, а должна заботиться только о своих собственных интересах. Стремление к сохранению европейского равновесия, ставшее навязчивой идеей российской дипломатии, приводит к тому, что Россия поддерживает союзные отношения со «всякой гнилью – слабыми, отжившими и частью разлагающимися уже государствами»4. Вместо продолжения такой политики, ставящей Россию ежеминутно на грань войны с немцами ради франко-британских интересов, нужно добиться «искреннего примирения» Там же. Земщина. 1913. 14 дек. 3 Земщина. 1913. 17 дек. 4 Земщина. 1914. 10 мая. 1 2 384 с Германией. Это тем более важно, указывал Глинка, что русскогерманский альянс неизбежно приведет к изменению антиславянской политики Вены. Он не без оснований отмечал, что «Австрия многого не позволила бы себе, если бы наши отношения с Германией были более искренние»1. В контексте усиленной милитаризации Германии и слухов о намерении германского правящего класса начать превентивную войну против России и Франции большой интерес российской прессы вызывал вопрос о том, насколько широко распространены в немецком обществе шовинистические и милитаристские настроения. Основная часть ведущих изданий России полагала, что милитаризм и шовинизм соответствуют немецкому менталитету и характерны поэтому для большинства немцев. Лишь кадетские издания утверждали, что духом агрессивного национализма, активно насаждаемого в Германии государственными и общественными институтами, проникнута только верхушка немецкого общества, прежде всего консервативное юнкерство, подавляющее же большинство немцев настроено миролюбиво и не желает втягивания своей страны в военные авантюры. Первая точка зрения была очень ярко представлена в статье «Нового времени», опубликованной в октябре 1913 г.2 В ней редакция суворинской газеты солидаризировалась со взглядами немецкого профессора Г. Ниппольда, назвавшего немцев в своей книге «Немецкий шовинизм» самым шовинистическим народом Европы. Причиной этого, по мнению «Нового времени», является то обстоятельство, что немцы, оказавшись в чуждой культурной и языковой среде, быстро ассимилируются, теряя свою национальность, свою «немецкость». Германизация же других народов оказывалась успешной только в том случае, если она проводилась грубыми насильственными агрессивная 1 2 методами. германизация Если санкционированная отсутствует, немцы сами государством теряют свой Там же. Новое время. 1913. 5 окт. 385 этнический облик и растворяются среди тех народов, в соприкосновение с которыми они приходят. «Новое время» подчеркивало, что там, где немцы конкурируют с другими нациями на началах равноправия, они проигрывают. Как только чехи в Богемии получили возможность на равных бороться с немцами за свои национальные права, немцы начали быстро сдавать свои доминирующие позиции. В Венгрии, где вообще немцы не пользуются никакими особыми правами в сравнении с мадьярами, картина ассимиляции немецкого населения выглядит особенно впечатляюще: если в 1860-х гг. половину жителей Будапешта составляли немцы, то в 1890 г. – уже 24%, а спустя десять лет, в 1900 г. – только 14%. По словам «Нового времени», все это убеждает немцев, что «поддерживать свою расу они могут только насильственными мерами». Агрессивная воинственная политика становится для Германии при таких условиях единственно возможной. Газета приходила к выводу, что «всякий милитаризм исходит из Германии, ибо Германия без милитаризма существовать не может»1. Крайне негативные отзывы о немецком менталитете можно было встретить и на страницах либерального «Русского слова», германофобия которого не уступала германофобии националистических, прогрессистских и октябристских изданий. В статье «Unter den Linden», опубликованной в июне 1913 г., сотрудник данной газеты публицист и драматург И.И. Колышко, писавший под псевдонимом «Баян»2, поделился с читателями своими размышлениями о немецком патриотизме. Изложенные в этой статье мысли Колышко вложил в уста анонимного берлинского собеседника, видимо не решаясь высказать их от первого лица, настолько оскорбительно по отношению к немцам они звучали. Под впечатлением от празднования 25-летнего юбилея правления императора Вильгельма II он писал: «Немецкий патриотизм – зрелище. Он – точно каравай хлеба или Там же. Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. Т. 1. М., 1956. С. 148. 1 2 386 окорок, от которого все хотят укусить. У немца патриотизм в желудке, а не в сердце, - физиологический, а не психологический… здесь он по земле стелется, в лучшем случае – бегает, как четвероногое… Если патриотизм религия, то немецкий патриотизм – идолопоклонство. Он горит лишь перед идолами, он не способен подняться над золотым шитьем и плюмажем. Фатерланд без кайзера, без юнкеров, пива и сосисок – пустой звук»1. А в другой статье, опубликованной в «Русском слове» в январе 1914 г., тот же автор обвиняет немецкую школу в том, что она является «рассадником воинствующего национализма»2. В немецких школах, где главным лозунгом воспитания является «Deutschland über alles», детям внушается мысль о неизбежности военного столкновения с Россией, Францией, а в последнее время и Англией. Отсюда, по мнению И.И. Колышко, вся агрессивная немецкая политика, культ «бронированного кулака» и преклонение немецких обывателей перед людьми в военной форме. «Не нужно быть пророком, - отмечал публицист, - чтобы предсказать конечное банкротство немецкой школы. Но пока она вполне соответствует и немецкой природе, и духу времени»3. На «милитаризацию умов гражданского населения» Германии указывал и корреспондент «Утра России» В. Назимов, подчеркивавший, что именно эти господствующие в обществе настроения способствуют успешному прохождению через рейхстаг все новых и новых военных законов4. В январе 1913 г. он писал, что во всех слоях немецкого общества чувствуется живой интерес к армии и военно-морскому флоту; этот интерес глубоко проник даже в рабочий класс, что приходится учитывать лидерам германской социал-демократии. Противоположной точки зрения на природу немецкого национализма придерживался старейший либеральный журнал России «Вестник Европы», накануне Первой мировой войны контролировавшийся Русское слово. 1913. 9 июня. Русское слово. 1914. 3 янв. 3 Там же. 4 Утро России. 1913. 8 янв. 1 2 387 кадетами. В мае 1914 г. он утверждал, что проблема немецкого милитаризма заключается не в каких-либо национальных особенностях немецкого народа, а в форме политической организации общества. Воинственные устремления, по мнению «Вестника Европы», были свойственны лишь определенным кругам правящего класса империи Гогенцоллернов. Что касается немецкой нации в целом, то она «не менее миролюбива, чем английская и французская; только правители ее опираются на чересчур могущественную армию и невольно соблазняются перспективами победоносной войны»1. Журнал напоминал, что при Наполеонах Франция была гораздо более воинственной, чем современная Германия, и «нет сомнения, что немцы при демократическом режиме, безусловно, стояли бы за сокращение постоянных армий и за соблюдение всеобщего мира»2. Настроения, господствовавшие среди значительной части германского офицерского корпуса и правящей элиты, ярко проявились накануне Первой мировой войны в ряде публицистических сочинений, прославлявших германскую армию и флот и предсказывавших скорое начало войны в Европе. Две публикации подобного рода привлекли особое внимание российской общественности не столько из-за их содержания, сколько из-за реакции на них наследника престола кронпринца Фридриха Вильгельма. Весной 1913 г. в Германии вышел богато иллюстрированный сборник статей видных военных «Вооруженная Германия», предисловие к которому написал сам кронпринц. В этом предисловии он подверг критике пацифистов, мечтающих о прекращении военных конфликтов и всеобщем разоружении, указывая, что Германия смогла занять подобающее ей место в мире, только опираясь на могущественную армию и флот. Не умаляя значения дипломатического искусства, которое в состоянии смягчить или даже разрешить некоторые межгосударственные конфликты, он все же писал, что «как молния разряжает два наэлектризованных облака, так меч 1 2 Вестник Европы. 1914. Май. С. 381. Там же. 388 до скончания мира останется единственным решающим фактором в споре наций»1. Именно, поэтому, подчеркивал кронпринц, каждый немец должен стремиться к тому, чтобы старый воинственный дух Пруссии не ослабевал перед «бледной мыслью» и погоней за богатством и материальным комфортом. Комментируя появление книги «Вооруженная Германия», совпавшее с внесением в рейхстаг нового правительственного проекта колоссального увеличения германской армии, российская пресса обращала внимание на неоднозначное отношение к данному литературному опыту Фридриха Вильгельма его соотечественников. Корреспондент «Русского слова» в Берлине И. Троцкий отмечал, что пангерманские круги, сами неустанно глорифицирующие войну, с восторгом восприняли воинственное выступление кронпринца2. В отличие от них либеральные газеты возмущаются откровенной проповедью политики «бронированного кулака» в столь тревожное для Европы время. «Речь», в свою очередь, сообщала, что в целом германская печать негативно отнеслась к участию кронпринца в подготовке данного сборника: она высказывает надежду, что наследник престола Гогенцоллернов с годами научится понимать, что мировые проблемы разрешаются не бурным натиском кавалерийской атаки, а упорной мирной работой и что всеобщий мир со временем окажется не столь утопичной идеей, как думают немецкие военные3. Незадолго до начала Первой мировой войны вышло в свет еще одно сочинение, вызвавшее большой общественный резонанс как в Германии, так и за ее пределами. Обер-лейтенант германской армии Г. Фробениус опубликовал брошюру «Судный час Германской империи», в которой предупреждал немцев, что Франция, Англия и Россия, преследуя разные цели, развяжут войну против Германии в ближайшие два года. Франция, писал Фробениус, желает взять реванш за поражения 1870 г. и вернуть Цит. по: Русское слово. 1913. 23 апр. Русское слово. 1913. 23 апр. 3 Речь. 1913. 22 апр. 1 2 389 Эльзас и Лотарингию, Россия стремится уничтожить германского союзника Австро-Венгрию и утвердить свое господство на Балканах и в Малой Азии, Англия же мечтает сокрушить германский флот и отобрать немецкие колонии. По расчетам автора брошюры, лучшее соотношение сил для стран Антанты сложится весной 1915 г. Вероятнее всего именно в это время полчища России и Франции при поддержке британского флота начнут наступление против немцев с двух сторон, и «тогда наступит судный час Германии». Вряд ли данное алармистское сочинение привлекло бы к себе широкое внимание, если бы его автор не удостоился телеграммы кронпринца, в которой он заявил: «Я прочел вашу отличную книгу с величайшим интересом и желаю ей самого широкого распространения в германском народе»1. Появление брошюры Фробениуса и громкий демарш кронпринца, полностью солидаризировавшегося с высказанными в ней мыслями, вызвали тревожные комментарии в нескольких влиятельных российских газетах. «Утро России» было согласно с автором брошюры в том, что Европа, разделенная на два соперничающих и постоянно вооружающихся лагеря, находится в преддверии грандиозной борьбы народов. При этом прогрессисты считали, что Германская империя готовится «пожать то, что сама сеяла в течение последнего двадцатипятилетия»2. «Речь» выражала беспокойство по поводу алармистских настроений в Германии, которые являются питательной средой для всякого рода военных авантюр. По мнению главной кадетской газеты, сочинения, подобные брошюре Фробениуса, создают общественную атмосферу, в которой лозунг предупредительной войны против России и Франции становится все более популярным3. М.О. Меньшиков в «Новом времени» писал, что отзыв наследника престола на это сочинение «не первое, но зато последнее и достаточно внушительное свидетельство, что неприятельский лагерь Цит. по: Речь. 1914. 8 июля. Утро России. 1914. 8 июля. 3 Речь. 1914. 8 июля. 1 2 390 бодрствует, что он готовится и смотрит на ближайшее будущее с трагическою серьезностью»1. Фигура кронпринца Фридриха Вильгельма, считал публицист, воплощает в себе дух нового немецкого поколения, более консервативного и воинственно настроенного, чем старшее поколение, к которому принадлежит и император Вильгельм II. «Воспитанное в чаду побед бисмарковской эпохи и в поэзии Нибелунгов, окрыленной вагнеровским гением, нынешнее поколение немецкого общества страдает избытком романтики: болезнь несколько опасная в наш слишком трезвый век»2. В последние предвоенные месяцы российские газеты не раз обращались к анализу личности молодого кронпринца, который должен был со временем сменить своего отца Вильгельма II на троне Гогенцоллернов. Берлинский корреспондент «Речи» А. Коральник называл Фридриха Вильгельма главным пропагандистом «философии “меча”», этого «последнего слова официальной немецкой мудрости»3, лидером молодого поколения немцев, гораздо более консервативного, чем старшее поколение. Коральник сообщал, что в окружении кронпринца тон задают крайне реакционные персонажи, подобные предводителю остэльбского юнкерства Ольденбургу-Янушау, целью которого является разгон парламента с помощью десяти солдат. Весьма неодобрительно оценивая политические взгляды Фридриха Вильгельма, корреспондент «Речи» писал: «Кронпринц всегда на страже интересов реакции, кастовых и военных притязаний. Пангерманист по убеждениям, приверженец политики “Deutschland, Deutschland über alles”, тактики напролом»4. Не менее негативно отзывался о германском наследнике и корреспондент «Русских ведомостей» Г. Гроссман, отмечавший, что издание «Вооруженной Германии» далеко не первая акция кронпринца на Новое время. 1914. 8 июля. Там же. 3 Речь. 1913. 24 апр. 4 Речь. 1914. 1 янв. 1 2 391 общественном поприще1. Он уже не раз волновал общественное мнение поступками и словами, резко германского правительства и контрастирующими его собственного с заявлениями отца императора Вильгельма II. Берлинский корреспондент «Русского слова» И. Троцкий, сообщал, что кронпринц, поначалу слывший либералом и покровителем артистов, писателей и художников, превратился в «воинствующего пангерманца и махрового шовиниста» после своего переезда в Данциг, где он командовал гусарским полком2. Оказавшись под влиянием реакционного прусского юнкерства, Фридрих Вильгельм стал орудием кастовых интересов этой влиятельной группы, недовольной слишком мягкой и нерешительной, по ее мнению, политикой императора Вильгельма II. Крайне напряженная ситуация, сложившаяся в Европе к началу 1914 г. и грозившая перерасти в войну между Антантой и Тройственным союзом, побудила российскую прессу к поиску способов восстановить баланс интересов великих держав и остановить лихорадочную гонку вооружений. Некоторые влиятельные издания усматривали лучшее средство нормализовать общеевропейской войны положение в разделе на континенте Австро-Венгрии и избежать между ее непосредственными соседями. Инициатором обсуждения этой темы стала газета «Новое время». 5 (18) марта 1914 г. в рубрике «Вечерняя хроника» она опубликовала статью «Европейская неурядица», в которой излагалось содержание разговора «в одном из петербургских салонов» о гонке вооружений в Европе. Один «высокоавторитетный сановник» высказал идею о том, что мерой, которая могла бы «обеспечить мир и предотвратить зловещий призрак опасности», может оказаться раздел империи Габсбургов между ее соседями. Он, якобы, заявил: «Ни для кого не секрет, что Австрия переживает дни глубокого разложения. Империя держится в слабых руках императора 1 2 Русские ведомости. 1913. 23 апр., 26 апр. Русское слово. 1913. 7 дек., 1914. 9 июля. 392 Франца Иосифа. С кончиной престарелого монарха все это здание, поддерживаемое великим личным престижем императора, распадется»1. Если держава Габсбургов прекратит свое существование, Венгрия и Чехия станут независимыми государствами, Россия приобретет Галицию, а Германия получит немецкие земли Австрии. В этом случае Берлин сможет без потери престижа вернуть Эльзас-Лотарингию Франции и заложить таким образом прочный фундамент франко-германского примирения. Анонимный сановник заявил также, что данный проект обеспечения всеобщего мира уже, якобы, рассматривается руководящими кругами великих европейских держав. Важнейшим признаком скорого развала Дунайской монархии он считал отход от Тройственного союза Италии и Румынии, которые более не уверены в силе австро-германского блока. Опубликованная вслед за этим материалом редакционная статья «Новые попытки к всеобщему миру» развивала ту же тему. «Новое время» с явным сочувствием отзывалось о плане раздела Австро-Венгрии, отмечая, что эта политическая комбинация смогла бы остановить гонку вооружений, вести которую дальше уже бессмысленно. «Начинает казаться, что соперничающие между собою государства уперлись в какойто тупик, из которого трудно найти мирный выход»2, - писала газета. Таким выходом, по ее мнению, может стать раздел габсбургского наследства между Россией, Германией, Сербией, Румынией и Италией. Предложение «Нового времени» горячо поддержала газета прогрессистов «Утро России». В статье «План общего примирения» она писала, что «раздел Австрии мог бы действительно положить предел пресловутому европейскому вооруженному миру. Окончательно удалось бы урегулировать так называемый балканский вопрос. На почве этого раздела Австрии установилось бы общее согласие среди европейских 1 2 Новое время. 1914. 5 марта. Там же. 393 держав»1. «Утро России» особо подчеркивало, что в проекте раздела Австро-Венгрии между ее соседями нет ничего фантастического. Выражая широко распространенную Рябушинского писала, что в России точку австрийское зрения, государство газета есть П.П. «явная политическая несообразность, какое-то государственное недоразумение». Распад этого «искусственно поддерживаемого союза взаимно враждующих между собою народностей» на свои составные части вполне возможен и даже желателен. «Фикция единства этой воистину лоскутной империи держится исключительно на той нити, которая связывается с жизнью престарелого Франца Иосифа»2. Раздел Австро-Венгрии после его смерти станет, по мнению прогрессистов, лучшим решением всех европейских проблем. «Утро России» рисовало идиллическую картину международных отношений, которая наступит в результате ликвидации Австро-Венгрии с политической карты Европы: «после полюбовного раздела австровенгерской монархии возможно будет провозгласить международную декларацию мира и согласия между всеми народами Европы. Не будет более поводов к распрям, и воцарится мир»3. Именно поэтому, указывало «Утро России» в другой статье на ту же тему, «необходимо все более и более культивировать эту мысль в международном сознании европейских государств»4. Энтузиазм «Утра России» по поводу будущего раздела габсбургского наследства диссонировал со скептицизмом большинства других либеральных изданий, указывавших на химерический характер подобных проектов всеобщего примирения за счет Австрии. Так, «Русское слово» отмечало, что германский правящий класс и династия Гогенцоллернов не заинтересованы в присоединении немецкоязычных областей Австрии, поскольку это приведет к существенному нарушению баланса между католическими и протестантскими землями в пользу Утро России. 1914. 13 марта. Там же. 3 Там же. 4 Утро России. 1914. 19 марта. 1 2 394 католических. Сложный польский вопрос дополнится в этом случае не менее острой чешской проблемой, а промышленность Вены и Праги станет опасным конкурентом немецкой на внутреннем рынке. По мнению газеты И.Д. Сытина, «Германии несравненно выгоднее иметь в Австрии верного вассала, чем опасного внутреннего врага»1. Что касается возвращения Эльзас-Лотарингии Франции, то и это представлялось «Русскому слову» крайне маловероятным, так как «до сих пор еще ни одно государство не дарило соседям своей территории, чтобы заручиться их благорасположением»2. С решительным осуждением плана раздела Австро-Венгрии выступила кадетская пресса. «Речь» называла публикацию статьи в «Новом времени» с соответствующим предложением проявлением «грабительской психологии». Главная кадетская газета предупреждала, что подобные теории не смогут обеспечить мир в Европе. «Можно было бы усомниться, точно ли с разделом Австрии больше ничего не останется делить. Ведь вот же сам “сановник” упоминает о “развале Турции”. А там, быть может, можно будет заговорить о “развале Китая”»3. По мнению «Речи», редакция «Нового времени» очень легкомысленно играет с огнем, пропагандируя проект «превентивного дележа» Австрии в пику идее «превентивной войны» против России, обсуждаемой в Вене и Берлине. «Русские ведомости» также считали проекты раздела АвстроВенгрии крайне опасными и чреватыми непредсказуемыми последствиями для сохранения мира и стабильности в Европе. По мнению «профессорской газеты», Россия не только ничего не выиграет от распада Австро-Венгрии, но может столкнуться с новыми серьезными проблемами. Реализация этого сценария приведет к возникновению огромной Германии, простирающейся «от Северного моря до Адриатического, от Гамбурга до Триеста». Сделавшись, таким образом, непосредственным соседом Италии Русское слово. 1914. 9 апр. Русское слово. 1914. 13 марта. 3 Речь. 1914. 6 марта. 1 2 395 и получившей независимость Венгрии, Германия неизбежно вовлечет эти государства в орбиту своего влияния. К тому же увеличение католической части населения в результате присоединения австрийских немцев усилит в немецком парламенте католическую партию «Центра» – одну из самых русофобских в Германии. Наивно предполагать, считали «Русские ведомости», что образование на обломках империи Габсбургов независимых славянских государств непременно укрепит международное положение России. «Мечты о том, будто с разделом Австрии “славянские ручьи сольются в русском море”, могут разделять только люди, не имеющие ни малейшего понятия о психологии зарубежного славянства»1. Галиция с ее крупным центром украинофильства Львовом не только не усилит Россию, а скорее, напротив, создаст новый очаг напряженности, новый острый окраинный вопрос. «Русские ведомости» приходили к выводу, что «поистине нужно обладать полной утратой чувства ответственности и в лучшем случае самым предосудительным политическим дилетантизмом, чтобы звать Россию на этот путь»2. В связи с появившейся в российских газетах критикой планов раздела Австро-Венгрии редакция «Нового времени» в самом конце марта 1914 г. попыталась отвести от себя обвинения в подстрекательстве к крупным международным осложнениям3. Она решительно отвергла авторство данного проекта, указывая, что вопрос о разделе Дунайской монархии открыто обсуждается даже в союзной этой стране Германии. Приводя цитаты из различных брошюр пангерманского толка, суворинская газета показала, что многие немецкие политики желают ликвидации Австро-Венгрии и присоединения населенных немцами австрийских территорий к Германской империи. Характерным она считала следующий пассаж из книги «Deutsche Politik» председателя Пангерманского союза Эрнста Хассе: «Государственные люди Дунайской монархии должны Русские ведомости. 1914. 25 марта. Там же. 3 Новое время. 1914. 29 марта, 30 марта. 1 2 396 постоянно иметь в виду, что искусная немецкая политика во всякий данный момент может устроить союз всех соседей Австро-Венгрии во имя ее раздела. Такие возможности и планы уже неоднократно обсуждались. Если Россия получит Галицию, Румыния Буковину и Трансильванию, а Италия Тироль и Албанию, - то Германская империя без всяких затруднений положит в карман все остальное»1. С «Новым временем» было согласно «Русское знамя», усматривавшее опасность для сохранения территориальной целостности Австро-Венгрии в односторонней прогерманской ориентации этой страны. В январе 1914 г. эта черносотенная газета отмечала быстрый рост немецкого населения в Триесте - важном австрийском порте на северном побережье Адриатики, высказывая предположение о желании Берлина со временем аннексировать Триест заодно со всеми немецкоязычными областями Австрии. «Русское знамя» предупреждало, что ставка австрийцев на Берлин может плохо кончиться для них. Уже сейчас в Австро-Венгрии легально существует партия, не скрывающая своего желания отторгнуть от нее области с преимущественно немецким населением и присоединить их к империи Гогенцоллернов. «Опасный друг – германский орел. Как ни возись с этой птицей, но у него такие острые когти и клюв, что непременно, в конце концов, об них уколешься, да кроме того, эта птица так всегда голодна, что всегда готова кого-нибудь скушать, и для нее безразлично, какую задрать птицу, лишь бы она была слабее. Поэтому постоянная возня Австрии с Германией может окончиться для этой державы довольно плачевно… Опасный друг Германия и, пожалуй, гораздо более опасный друг, чем враг»2. *** Российская пресса придавала очень большое значение германскому военному закону 1913 г., считая, что он окажет существенное влияние как 1 2 Новое время. 1914. 29 марта. Русское знамя. 1914. 23 янв. 397 на внутриполитическую ситуацию в Германии, так и на расстановку сил на мировой арене. Главную причину, заставившую германский генштаб предпринять новое колоссальное увеличение численности армии, газеты и журналы усматривали в политических просчетах и ошибках правительства Т. Бетман-Гольвега: не сумев предотвратить разгром своего потенциального военного союзника Турции и не добившись успехов в попытках расколоть Антанту, оно стремится укрепить позиции Германии на мировой арене за счет форсированной милитаризации. При этом указывалось на то, что другие державы дадут симметричный ответ на германский военный закон 1913 г. и в результате очередного витка гонки вооружений соотношение сил принципиально не изменится. Особый интерес российской прессы вызывала финансовая сторона военной реформы. В единовременном военном сборе, представлявшем собой фактически изъятие части собственности у зажиточных граждан государства на нужды обороны, многие издания усматривали признак того, что Берлин в гонке вооружений дошел до максимальной степени напряжения своих финансовых возможностей. Критическая ситуация, сложившаяся для германского правительства с покрытием расходов на дальнейшее усиление армии, вызывала опасения, что Берлин, осуществляя последний грандиозный рывок в военной сфере с целью значительно оторваться в 1914 г. от остальных европейских держав, планирует развязать в ближайшее время войну со странами Антанты, соперничать с которыми в долгосрочной перспективе ему будет все труднее и труднее. В данной связи на страницах ряда российских газет появились довольно точные указания времени начала общеевропейской войны (весна 1914 г.). Накануне вооруженного конфликта за передел мира особую остроту приобрел вопрос об ответственности держав за рост милитаризма в Европе. В то время как большинство изданий возлагало вину за продолжение гонки вооружений и обострение международной ситуации на страны Тройственного союза, прежде всего на Германию, кадетские газеты 398 и журналы («Речь», «Русские ведомости», «Вестник Европы») полагали, что все страны противоборствующих группировок великих держав внесли свою лепту в то, что Европа в начале 1914 г. оказалась на пороге войны. Особую позицию в данном вопросе занимала крайне правая прогерманская «Земщина», которая усматривала главную причину роста милитаризма в сохранении русско-французского союза, провоцирующего немцев лихорадочно вооружаться для войны на два фронта. Российская пресса усматривала огромную опасность для европейского мира в получившей широкое распространение в Германии идее превентивной войны со странами Антанты. При этом не исключалась вероятность того, что слухи о подготовке превентивной войны специально распространяются немцами и являются частью тонкой психологической игры, рассчитанной на запугивание России, Франции и Англии и вымогательство у них уступок. В «Новом времени» и других антигерманских изданиях отмечалось, что терроризирование Европы перспективой войны, к которой сама Германия будто бы полностью готова и которой она, якобы, не боится, превратилось в основной инструмент германской внешней политики. Делался вывод, что странам Антанты нельзя поддаваться на этот шантаж. В контексте усиленной милитаризации Германии и слухов о намерении германского правящего класса начать превентивную войну против России и Франции большой интерес российской прессы вызывал вопрос о том, насколько широко распространены в немецком обществе шовинистические и милитаристские настроения. Основная часть ведущих изданий России полагала, что милитаризм и шовинизм соответствуют немецкому менталитету и характерны поэтому для большинства немцев. Лишь кадетские издания утверждали, что духом агрессивного национализма, активно насаждаемого в Германии государственными и общественными институтами, проникнута только верхушка немецкого общества, подавляющее же большинство немцев настроено миролюбиво и 399 не желает втягивания своей страны в военные авантюры. При этом российская пресса была едина в том, что лидером наиболее агрессивной и реакционной части германского правящего класса являлся кронпринц Фридрих Вильгельм. В последние предвоенные месяцы газеты России неоднократно обращались к анализу его политических взглядов, с тревогой отмечая, что наследник трона Гогенцоллернов настроен еще более воинственно, чем его отец Вильгельм II. Крайне напряженная ситуация, сложившаяся в Европе к началу 1914 г. и грозившая перерасти в войну между Антантой и Тройственным союзом, побудила российскую прессу к поиску способов восстановить баланс интересов великих держав и остановить лихорадочную гонку вооружений. Некоторые влиятельные издания («Новое время», «Утро России») выступили с планом раздела Австро-Венгрии между ее непосредственными соседями. Идея ликвидации Австрии пропагандировалась ими в качестве средства решения всех острых международных проблем. Более осторожную позицию занимали либерально-кадетские издания, указывавшие на сложности и опасности подобного раздела, который мог перессорить потенциальных «наследников» и ввергнуть их в войну из-за огромного наследства Франца Иосифа. 400 Глава V. Отношение российской прессы к германской экспансии в Османской империи Миссия Лимана фон Сандерса и установление германского контроля над черноморскими проливами. Балканы и территория Османской империи (особенно район проливов и Малая Азия) накануне Первой мировой войны были главным регионом, где сталкивались русские и австро-германские интересы. Соперничество России с Австрией за влияние на Балканском полуострове, постепенно на протяжении XIX века освобождавшемся от турецкой гегемонии, продолжалось более полувека (впервые Вена открыто выступила против интересов России во время Крымской войны). С Германией же Россия долгое время не сталкивалась непосредственно на Ближнем Востоке. Германия Бисмарка проводила здесь политику стравливания России, Австро-Венгрии и Англии, извлекая для себя максимальный политический выигрыш. Ситуация радикально изменилась в конце 1890-х гг., когда статссекретарь по иностранным делам Б. фон Бюлов, выражая устремления германского правящего класса, объявил о переходе к «мировой политике». Германия чувствовала себя уже достаточно сильной для того, чтобы осуществлять на Ближнем Востоке энергичный наступательный курс, нередко противоречивший интересам Петербурга и Лондона1. Территория распадающейся Османской империи представлялась Берлину одной из наиболее привлекательных сфер экспансии. «Политики, фабриканты и банкиры Германии эпохи правления Вильгельма II открыли в Османской империи многообещающий рынок, который следовало завоевать средствами мирного проникновения (penetration pacifique)»2, - пишет о методах германской «мировой политики» немецкий историк Ф. Ульрих. Одним из главных инструментов «мирного проникновения» в Османскую империю на рубеже XIX-XX вв. стал активный экспорт в эту 1 Trumpener U. Germany and the End of the Ottoman Empire // The Great Powers and the End of the Ottoman Empire / Ed. by M. Kent. London, 1984. P. 111-112. 2 Ullrich V. Die nervöse Großmacht 1871-1918. Aufstieg und Untergang des deutschen Kaiserreichs. Frankfurt am Main, 2010. S. 201. 401 страну немецких инвестированные капиталов. в турецкую Накануне Первой экономику мировой германские войны капиталы оценивались в 1 млрд. 242 млн. 346 тыс. марок1. Большая их часть была инвестирована в железнодорожное строительство. В 1903 г. турецкий султан Абдул-Хамид II предоставил крупнейшему банку Германии Deutsche Bank концессию на строительство Багдадской железной дороги, которая должна была соединить Стамбул с Персидским заливом. Правящие круги Германской империи стремились с помощью Багдадской железной дороги поставить под свой контроль Малую Азию и Месопотамию и держать под ударом английские позиции в Индии и Египте и русские в Закавказье. Активно развивалась в начале XX в. внешняя торговля Германии с Османской империей. За 1901-1912 гг. экспорт германских товаров в Турцию (с учетом ее балканских владений) увеличился на 242%. В 1913 г. Германия занимала четвертое место в турецком экспорте (за Англией, Францией и Австро-Венгрией) и третье место в турецком импорте (вслед за Англией и Австро-Венгрией). Хотя в абсолютных цифрах германо-турецкая торговля была еще незначительной (в 1912 г. она оценивалась в 180 млн. марок, составляя менее одного процента всего внешнеторгового оборота Германии), но она имела большие потенциальные возможности для развития2. Связи двух государств не ограничивались торгово-экономической сферой: еще во времена канцлерства Бисмарка были заложены основы военного сотрудничества между Берлином и Стамбулом. С 1880-ых гг. в Турции работала германская военная миссия во главе с генералом К. фон дер Гольцем. Под его руководством в 1885-95 и 1909-12 гг. происходила реорганизация турецкой армии по немецкому образцу, что, однако, не спасло ее от полного разгрома во время Первой Балканской войны. После 1 Gutsche W. Monopole, Staat und Expansion vor 1914. Zum Funktionsmechanismus zwischen Industriemonopolen, Großbanken und Staatsorganen in der Außenpolitik des Deutschen Reiches. 1897 bis Sommer 1914. Berlin, 1986. S. 274. 2 Туполев Б.М. Германский империализм в борьбе за «место под солнцем». Германская экспансия на Ближнем Востоке, в Восточной Африке и в районе Индийского океана в конце XIX - начале XX вв. М., 1991. С. 92-96. 402 сокрушительных поражений, которые потерпели турки осенью 1912 года во Фракии и Македонии, перед руководством Османской империи встал вопрос о немедленном реформировании армии и усилении военноморского флота. Младотурецкий комитет «Единение и прогресс», пришедший к власти в 1908 г. в результате низложения султана АбдулХамида II, решил обратиться за помощью в деле модернизации армии к стране, с которой турецкие военные были уже давно и тесно связаны – к Германии. В мае 1913 г., за неделю до подписания Лондонского мирного договора, который подвел черту под Первой Балканской войной, великий визир Махмуд Шевкет-паша официально обратился к императору Вильгельму II с предложением прислать военную миссию для восстановления боеспособности вооруженных сил и обучения командного состава турецких войск. Реорганизация турецкой армии германскими офицерами являлась одним из центральных пунктов разработанной младотурецким правительством программы реформирования практически всех сфер турецкого государства, которое после катастрофического поражения на Балканах находилось на грани окончательного распада и исчезновения с политической карты1. Немцы, опасавшиеся потери своего преобладающего влияния на берегах Босфора, были весьма обрадованы этим предложением Порты. В Берлине желали расширить обязанности офицеров военной миссии вплоть до назначения их командующими отдельными частями турецкой армии и советниками в турецком генеральном штабе. Активный проводник германского влияния на Ближнем Востоке посол в Стамбуле Г. Вангенхайм писал о роли турецкой армии в политической жизни империи: «держава, которая контролирует армию, всегда будет в Турции сильнейшей. Никакое враждебное немцам правительство не удержится у 1 Gencer M. Bildungspolitik, Modernisierung und kulturelle Interaktion. Deutsch-türkische Beziehungen (19081918). Münster, Hamburg, London, 2002. S. 51-52. 403 власти, если армия будет контролироваться нами»1. Таким образом, Берлин ставил перед новой миссией амбициозную цель: занять господствующие позиции в турецких вооруженных силах и тем самым способствовать вовлечению Османской империи в австро-германский блок. Кроме этой важнейшей цели отправка военных советников в Стамбул должна была восстановить авторитет германского оружия, поколебленный болгарами, сербами, греками и черногорцами, разгромившими учеников фон дер Гольца. Тяжелое поражение обученной германскими военными инструкторами турецкой армии было истолковано в Европе как провал немецкой системы военного образования. В этих условиях, «если Берлин не хотел полностью потерять свой престиж, то он должен был выступить с новыми инициативами для того, чтобы сохранить свое влияние в Турции, а по возможности и усилить его»2, - указывал на мотивы действий германской дипломатии в данном вопросе видный немецкий историк Ф. Фишер. Летом 1913 г. начальником миссии, призванной продолжить традиции германо-турецкого сотрудничества в военной сфере, был назначен командир 22-й дивизии в Касселе генерал-лейтенант Отто Лиман фон Сандерс. В октябре того же года проект договора об отправке военной миссии получил одобрение кайзера, внешнеполитического ведомства Германии и совета министров Турции. В отличие от предыдущих военных миссий Германии в Османской империи данный договор предусматривал передачу немцам командных функций в некоторых войсковых подразделениях турецкой армии. Так, сам Лиман фон Сандерс должен был возглавить командование 1-м армейским корпусом, дислоцированным в Стамбуле. Этот корпус был самым боеспособным в турецкой армии и должен был стать образцом для проведения военных реформ в остальных 1 2 GP. Bd. 38. № 15439, S. 200. Fischer F. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Düsseldorf, 1968. S. 483-484. 404 ее частях. Германист А.С. Аветян, подробно исследовавший историю конфликта вокруг миссии Сандерса, так оценивал значение новой военной миссии на Босфоре: «Генерал Лиман получал эффективную командную власть и мог контролировать положение в турецкой столице и проливах. Это обстоятельство придавало миссии характер большой политической важности»1. 4 декабря (21 нояб. по ст. ст.) 1913 г. был опубликован ирадэ (указ) султана Мехмеда V о назначении Лимана фон Сандерса командующим 1-м армейским корпусом и председателем комиссии по реорганизации турецкой армии. Через несколько дней Сандерс прибыл в Турцию и приступил к исполнению своих обязанностей. Передача командования над 1-м армейским корпусом германскому офицеру затрагивала интересы всех великих держав, но в первую очередь России, в течение десятилетий безуспешно стремившейся решить в свою пользу проблему черноморских проливов. Важность проливов для России того времени определялась не только военно-стратегическими, но и экономическими причинами: за десятилетие, предшествовавшее Первой мировой войне, в среднем 37% всего российского экспорта направлялось южным морским путем через Босфор и Дарданеллы; что же касается такой важной статьи российского вывоза, как пшеница, то здесь цифра достигала уже 75-80%2. Когда стали известны условия пребывания немецкой миссии в Турции, Россия выступила с решительными протестами против расширения полномочий немецких военных инструкторов. Во время своего визита в Берлин в ноябре 1913 г. председатель Совета министров России В.Н. Коковцов предложил перенести местопребывание военной миссии, наделенной командными полномочиями в турецкой армии, из Стамбула в другой город Османской империи (Адрианополь на Балканах Аветян А.С. Германский империализм на Ближнем Востоке: колониальная политика германского империализма и миссия Лимана фон Сандерса. М., 1966. С. 64. 2 Россия и черноморские проливы (XVIII–XX столетия) / Отв. ред. Л.Н. Нежинский, А.В. Игнатьев. М., 1999. С. 254. 1 405 или Измир в Малой Азии), или же при сохранении местопребывания немецких военных в столице Турции - существенно урезать их полномочия, вернувшись фактически к инструкторским функциям по образцу миссии фон дер Гольца. Этот компромисс был отвергнут немецкой стороной1. «Таким образом, - свидетельствует в своих воспоминаниях адъютант генерала Сандерса К. Мюльман, - германороссийское противостояние в этом вопросе было обусловлено не самим продолжением немецкой работы по реформированию турецкой армии, а способом ее осуществления, существенно отличавшимся от предыдущих миссий»2. Глава российского внешнеполитического ведомства С.Д. Сазонов решил организовать совместное выступление держав Антанты против усиления влияния Германии на Ближнем Востоке. Он предложил Лондону и Парижу выступить в Стамбуле с коллективной нотой протеста и потребовать для стран Тройственного согласия соответствующих компенсаций. Франция склонялась к поддержке этой русской инициативы, но позиция британской дипломатии была более сдержанной: Лондону было сложно протестовать против миссии Сандерса вследствие того, что в Турции в это время действовала британская военно-морская миссия, обладавшая широкими полномочиями в деле реорганизации турецкого флота3. В результате пришлось ограничиться лишь бесплодным дипломатическим демаршем: 13 декабря (30 ноября по ст. ст.) 1913 г. российский, английский и французский послы в Турции сделали великому визиру Саиду Халиму, сменившему убитого в июне 1913 г. Махмуда Шевкета, устный запрос относительно новых функций немецких военных. Уверенный в поддержке со стороны Германии, великий визир выразил протест против вмешательства стран Антанты во внутренние турецкие Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. Т. 2 (1903-1919). Париж, 1933. С. 208-232. Mühlmann C. Deutschland und die Türkei 1913-14. Die Berufung der deutschen Militärmission nach der Türkei 1913, das deutsch-türkische Bündnis 1914 und der Eintritt der Türkei in den Weltkrieg. Berlin, Grünewald, 1929. S. 12. 3 Schöllgen G. Imperialismus und Gleichgewicht. Deutschland, England und die orientalische Frage 1871-1914. München, 1984. S. 369-370. 1 2 406 дела, заявив, что ни один международный договор не обязывает турецкое правительство испрашивать согласие других держав на осуществление тех или иных мероприятий в военной сфере1. Хотя Россия получила лишь слабую поддержку со стороны Англии и Франции, Берлин в январе 1914 г. пошел на формальную уступку. По поручению статс-секретаря иностранных дел Г. Ягова посол в Стамбуле Г. Вангенхайм разработал план урегулирования конфликта с Россией: он предложил повысить Лимана фон Сандерса в звании и под этим благовидным предлогом освободить его от командования 1-м корпусом. 14 января (1 января по ст. ст.) 1914 г. Вильгельм II произвел Сандерса в генералы от кавалерии, после чего он оставил командование 1-м армейским корпусом, дислоцированным в столице Османской империи. Сандерс был назначен генерал-инспектором турецкой армии, получив от султана Мехмеда V звание мушира (маршала). Тем самым формально немцами были приняты во внимание требования России, заинтересованной в сохранении контроля над проливами в руках слабой Турецкой империи. Однако в действительности новое назначение Сандерса только расширило его полномочия, а в сочетании с назначением его ближайшего помощника Бронзарта фон Шеллендорфа заместителем начальника генерального штаба Турции (которым в то время был лидер младотурок Энвер-паша) вырисовывалась четкая картина перехода всей турецкой армии под верховный германский контроль. «Фактически являясь командующим всей турецкой армией, германский генерал отодвигал для России на неопределенное время какиелибо перспективы завладеть Стамбулом и проливами»2, - отмечает историк Б.М. Туполев. Лунева Ю.В. Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1907-1914). М., 2010. С. 194. 2 Туполев Б.М. Происхождение Первой мировой войны // Мировые войны XX века. Книга 1. Первая мировая война. Исторический очерк. М., 2002. С. 72. 1 407 Внешне российские дипломаты выражали удовлетворение исходом противостояния вокруг миссии Сандерса, однако никто среди высшего руководства страны не питал иллюзий по поводу истинных результатов урегулирования конфликта: было ясно, что формальная уступка немцев не ликвидирует главную опасность для России – опасность политического подчинения всей Османской империи Германии. В Берлине же противодействие России германскому военному проникновению в Турцию было расценено как фактический разрыв отношений между двумя странами. В феврале 1914 г. Вильгельм II начертал на донесении немецкого посла в Санкт-Петербурге Ф. Пурталеса: «Русско-прусские отношения раз и навсегда мертвы. Мы стали врагами»1. Дипломатический конфликт из-за отправки в Стамбул германских военных инструкторов с командными функциями оказался последним крупным конфликтом на международной арене перед началом Первой мировой войны; в нем отчетливо проявились русско-германские противоречия2. Как отмечает немецкий историк В. Моммзен, «если до этого важнейшим противником русских имперских устремлений на Ближнем Востоке являлась Великобритания, то отныне эта роль выпала Германской империи, со всеми рисками, которые были с этим связаны»3. Итоги борьбы вокруг миссии Сандерса стали одной из главных тем, обсуждавшихся в русской прессе в последние месяцы перед началом Первой мировой войны. Русская общественность была возмущена как бессилием Министерства иностранных дел в отстаивании интересов GP. Bd. 39. № 15841, S. 545 Подробнее о миссии Лимана фон Сандерса в Турции наряду с вышеназванными изданиями см. также: Лунева Ю.В. Миссия Лимана фон Сандерса в Константинополе и позиция стран Антанты (1913-1914) // Россия и Германия. Вып. 3. М., 2004. С. 201-226; Силин А.С. Экспансия германского империализма на Ближнем Востоке накануне первой мировой войны (1908-1914). М., 1976. С. 207-263; Canis K. Der Weg in den Abgrund. Deutsche Außenpolitik 1902-1914. Paderborn, München, Wien, Zürich, 2011. S. 586-610; Herzfeld H. Die Liman-Krise und die Politik der Großmächte in der Jahreswende 1913/14 // Berliner Monatshefte. 1933, № 9, S. 837-858, № 10, S. 973-993; Kröger M. Letzter Konflikt vor der Katastrophe. Die Liman-von-Sanders-Krise 1913/14 // Vermiedene Kriege / Hrsg. von J. Dülffer, M. Kröger, R. Wippich. München, 1997. S. 657-671; Wallach J.L. Anatomie einer Militärhilfe. Die preußisch-deutschen Militärmissionen in der Türkei 1835-1919. Düsseldorf, 1976. S. 126-162. 3 Mommsen W. Großmachtstellung und Weltpolitik 1870-1914. Die Außenpolitik des Deutschen Reiches. Berlin, Frankfurt am Main, 1993. S. 292. 1 2 408 России на традиционном и самом чувствительном направлении – проливах, так и крайне слабой поддержкой со стороны Франции и Англии, что ставило вопрос о целесообразности для России связывать себя политическими и военными обязательствами с данными державами. Подавляющее большинство ведущих периодических изданий считало урегулирование российско-германского конфликта временным и не отвечающим интересам России, указывая, что дипломатическое противостояние на берегах Босфора двух соперничающих группировок европейских держав еще раз продемонстрировало отсутствие единства в рядах Антанты перед лицом сплоченного австро-германского блока, который не боится идти на риск развязывания европейской войны ради отстаивания собственных интересов. Следует отметить, что вопрос о судьбе черноморских проливов чрезвычайно болезненно воспринимался российским обществом, особенно той его частью, чьи интересы были связаны с торговлей хлебом. Угроза закрытия Босфора и Дарданелл и, как следствие, ущерб хлебному экспорту активно обсуждались в русской прессе, по крайней мере, со времени итало-турецкой войны 1911-12 гг., в ходе которой турки на несколько недель закрыли проливы, чтобы помешать высадке итальянского десанта близ Стамбула. Балканские войны, продемонстрировавшие слабость Османской империи и отодвинувшие ее границы в Европе почти к самому Стамбулу, снова подняли вопрос о черноморских проливах. Разгром Турции давал буржуазно-помещичьим кругам России надежду, что так долго волновавший их вопрос будет, наконец, разрешен. Эти настроения отразились на страницах ведущих периодических изданий разных политических направлений. Либеральное «Русское слово», сравнивая Босфор и Дарданеллы с дверями, преграждающими России выход в Средиземное море, писало в начале октября 1912 г.: «На парадном подъезде к нашим южным портам навешены двойные двери, и поэтому 409 нужно быть готовым в любой момент распахнуть их с обоих концов» 1. Спустя несколько недель, когда турецкая армия оказалась разгромленной балканскими союзниками и отступила к Стамбулу, та же газета указывала: «Самые жизненные интересы России тесно связаны с вопросом об обеспечении полной свободы плавания через Босфор и Дарданеллы при всяких условиях. Мы не можем допустить, чтобы в этом направлении на пути России стала другая держава»2. Тогда же консервативные «Московские ведомости» решительно заявляли: «Нам нельзя забывать того места, которого мы, во имя будущего своего собственного и всех народов Ближнего Востока не можем позволить захватить кому бы то ни было. Это место - проливы»3. Октябристский «Голос Москвы» в разгар Первой Балканской войны утверждал: «Нам нужны проливы; нам надоело сидеть в доме, ключ от которого в чужом кармане. Мы требуем, чтобы он был у нас»4. Черносотенное «Русское знамя», сообщая о желании немцев закрепиться на берегах Босфора, в мае 1913 г. отмечало: «Замыкая с юга Черное море, Малая Азия и Константинополь закрывают его выход для России в область свободных морей. В буквальном смысле этого слова ключ от наших дверей находится не у нас… Россия никогда не может допустить, чтобы кто-нибудь, даже и такой милый малый, как Михель, упрятал ключ от наших дверей к себе в карман»5. Прогрессистская газета «Утро России», выражавшая интересы крупной буржуазии, в том числе связанной с хлебной торговлей и поэтому непосредственно заинтересованной в судьбе черноморских проливов, в январе 1913 г. настаивала, что вопрос об открытии проливов для России должен быть поставлен «категорически и вполне определенно»6. Используя широко распространенное в русской прессе метафорическое отождествление проливов с ключом от Черного моря, «Утро России» писало: «Мы сами, Русское слово. 1912. 6 окт. Русское слово. 1912. 25 окт. 3 Московские ведомости. 1912. 9 окт. 4 Голос Москвы. 1912. 24 окт. 5 Русское знамя. 1913. 7 мая. 6 Утро России. 1913. 9 янв. 1 2 410 боясь появления у наших южных берегов иностранных флотов, заперли себя в Черном море и ключ от него отдали, с благословения Европы, на хранение Турции… Теперь европейский авторитет этого ключаря почти сведен на нет. И вполне понятно, что отныне Россия не может долее допускать, чтобы ключ от нашего Черного моря по-прежнему находился в кармане ключаря, пребывание которого на европейском берегу проливов оправдывается лишь капризом Европы и взаимным соперничеством отдельных европейских держав»1. По мнению прогрессистов, установить русский контроль над проливами, можно было путем мирных переговоров с Турцией, которые должны привести к созданию «русского Гибралтара» военно-морской базы у входа в Дарданеллы из Эгейского моря. «Утро России» приходило к выводу, что «переложить черноморский ключ в русский карман может помешать нам одна Австрия»2. Спустя несколько месяцев после того как «Утро России» опубликовало эти строки, стало ясно, что главным соперником России в борьбе за проливы является не Австрия, а Германия. Информация о заключении германо-турецкого соглашения об отправке в Стамбул германских офицеров с командными полномочиями появилась в русской прессе в первой половине ноября 1913 г. Первым среди ведущих изданий ударило в набат «Новое время»: эта газета начала кампанию против германской военной миссии уже 12 (25) ноября 1913 г., опубликовав передовую статью «Греческий проект №2», где сравнивала планы Вильгельма II в отношении Турции с амбициозным «греческим проектом» Екатерины II. «Новое время» выражало недоумение тем обстоятельством, что после грандиозного разгрома на Балканах турецкой армии, обученной немецкими инструкторами с фон дер Гольцем во главе, Порта снова обращается за помощью к немецким военным. Несмотря на то что немецкие офицеры доказали свое неумение приспособить прусские трафареты к восточной психологии и турецким условиям, младотурки 1 2 Там же. Там же. 411 передают верховную власть над армией Османской империи в немецкие руки. Это, по мнению «Нового времени», говорит о полном господстве немецкого влияния на берегах Босфора: «на Блистательную Порту так налег бронированный кулак, что турецкая политика делается уже не в Константинополе, а в Берлине»1. «Новое время» отмечало, что Германия – в отличие от двух других участников Тройственного союза Австрии и Италии – до сих пор ничего не отхватила от Турции. «Но эта умеренность, - писала газета, - конечно, никого не обманет. Эта умеренность свидетельствует о дальновидности политики и о колоссальности аппетитов, а не о незаинтересованности»2. Цель Германии – колонизация всей Азиатской Турции, по крайней мере всей Малой Азии. Прямо заявить об этом – значит вызвать мировой скандал и спровоцировать активное сопротивление стран Антанты, имеющих свои интересы на Ближнем Востоке. Поэтому Берлин не торопится, он ждет момента, когда все турецкое добро окажется в немецких руках. Тогда Германия, по образному выражению «Нового времени», большой ложкой заберет себе всю начинку «турецкого пирога», края которого уже обломали другие державы3. Лейтмотивом многочисленных статей, опубликованных в «Новом времени» в ноябре 1913 – январе 1914 гг. и посвященных миссии Лимана фон Сандерса, было утверждение, что отныне, после установления германского контроля над турецкой армией Османская империя перестала быть суверенным государством: турецкое правительство само аннулировало суверенитет своей страны, поручив немцам охрану султана, столицы, находящихся в ней правительственных учреждений и иностранного дипломатического корпуса. Турция этим фактически низведена до положения прусской колонии, турецкая армия «становится простым колониальным вспомогательным отрядом германской армии», Новое время. 1913. 12 нояб. Новое время. 1913. 14 нояб. 3 Новое время. 1913. 24 нояб. 1 2 412 Стамбул «из столицы независимого государства обращается в политическое предместье Потсдама», а «фактическим падишахом Турции, хотя без титула, становится германский генерал-лейтенант, начальник константинопольского гарнизона»1. Отказываясь от своего суверенитета в пользу немцев, Турция, по мнению суворинской газеты, «обращается в имущество без хозяина, подлежащее разделу между кредиторами и соседями»2. В этих условиях страны Антанты должны озаботиться обеспечением своих собственных интересов в Турции всеми средствами, которые находятся в их распоряжении. Для России, считало «Новое время», в результате установления германского контроля над проливами складывается крайне неблагоприятная ситуация: выстроив на западных рубежах России стену из враждебных ей государств (Австро-Венгрия, Румыния, Швеция), немцы получают возможность угрожать ей и с юга, с территории Турции. Захватом проливов Германия замкнула «тевтонское кольцо» вокруг славянства и России3. «В железном кулаке Германии оказался ключ от южного русского моря», и отныне весь экспорт России, направляемый морским путем через Босфор и Дарданеллы, зависит от доброй воли кайзера Вильгельма, по приказу которого турецкое правительство может в любой момент закрыть проливы для прохода русских судов. «Таким образом, - утверждало «Новое время», - цель создания Германией кольца вокруг славянства и России составляет продолжение экономического подчинения и мирного завоевания последних, так как экономическое подчинение влечет за собою неизбежно и политическое»4. Отмечая, что у России имеются серьезные рычаги давления на Германию (так, на счетах германских банков хранились несколько сот миллионов рублей, возвращение которых в Россию могло нанести Новое время. 1913. 13 нояб., 15 нояб., 27 нояб., 6 дек., 10 дек. Новое время. 1913. 21 нояб. 3 Новое время. 1913. 15 нояб., 23 дек. 4 Новое время. 1913. 23 дек. 1 2 413 чувствительный удар по германской экономике, испытывавшей постоянную нехватку капиталов), «Новое время» призывало русское правительство оказать активное дипломатическое сопротивление германской экспансии в Турции. Достигнутое в конце декабря 1913 г. решение вопроса о миссии Сандерса эта газета охарактеризовала как абсолютно неприемлемое для России. Она справедливо указывала, что разрешение конфликта привело к еще большему усилению влияния немецких военных на армию Османской империи: если до «дружественных переговоров» с Германией ее военная миссия получила командную власть только над одним столичным константинопольским гарнизоном, то после завершения русско-германских переговоров вся турецкая армия оказалась в распоряжении германского генерального штаба1. В статье «Германский Босфор», опубликованной 9 (22) января 1914 г., «Новое время» делало вывод, что «бескровное завоевание Турции Германией» завершилось; отныне немцы будут хозяйничать в Турции так же, как англичане распоряжаются в Египте2. Писатель К. Валишевский, проживавший во Франции и регулярно публиковавший в «Новом времени» свои «Письма с Запада», писал в январе 1914 г. под впечатлением от исхода борьбы вокруг миссии Сандерса: «Немцы идут всегда напролом, ничего не боясь и всем рискуя, а мы неизменно ограничиваемся демонстрациями, которые, как мы сами наперед откровенно признаем, не могут иметь никаких последствий. Немцы при всяком удобном случае бросают свой меч на чашку весов, а мы упрямо кладем на другую чашку – каковы бы ни были обстоятельства – только кипы канцелярской бумаги. Хорошо поддерживаем, нечего сказать, равновесие Европы!»3. Отмечая бессилие русско-французского союза перед лицом агрессивных устремлений Германии и Австро-Венгрии, Валишевский вину за создавшееся положение возлагал на российскую Новое время. 1913. 31 дек. Новое время. 1914. 9 янв. 3 Новое время. 1914. 4 янв. 1 2 414 дипломатию, чья нерешительность в отстаивании собственных и общих для стран Антанты интересов усиливает во Франции те политические силы, которые все громче призывают к историческому примирению с Германией и окончательному отказу от идеи реванша и возвращения Эльзаса и Лотарингии. «Но к чему же служит тогда франко-русский союз? Чтобы сдерживать Германию, сопротивляясь ей unitis viribus? Но если мы ей все равно не сопротивляемся! Мы оказываем ей лишь любезности и услуги, получая за них взамен или неблагодарность или даже оскорбление»1. Рупор партии конституционных демократов газета «Речь» также рассматривала итоги кризиса как дипломатическое поражение России. Постоянные заклинания Министерства иностранных дел о необходимости поддерживать и дальше традиционную русско-германскую дружбу, по мнению кадетской газеты, только усыпляют бдительность русского общества, которое может быть введено в «величайшее заблуждение». «Речь» предупреждала, что на берегах Босфора разыгрывается «грандиозная мистификация»: каждому турецкому командиру отныне будет придан alter ego в виде немецкого инструктора, формально не обладающего командными правами, но реально направляющего деятельность соответствующего командира. Это хитроумное разделение «командных» и «некомандных» прав немецких офицеров может привести к тому, что «скоро вся турецкая армия окажется реорганизована по этому спасительному способу. Командовать ею будут турецкие фигуранты, но при каждом таком фигуранте будет состоять немецкий “дядька” без “командных прав”, и нас даже заставят считать принятие этой системы “уступкой” со стороны Германии…»2 «Речь» в разгар конфликта писала, что в случае международных осложнений, касающихся Стамбула и проливов, «судьба этих мировых 1 2 Там же. Речь. 1914. 5 янв. 415 стратегических пунктов окажется в руках генерала фон Сандерса и его ближайших немецких помощников, действия которых будут направляться не слабыми руками шаткого турецкого правительства, а сильной волей императора Вильгельма»1. Кадеты выражали надежду, что пока не поздно «принять “настоящие” меры к ограждению интересов и прав России», для которой еще не все потеряно на Ближнем Востоке, еще можно ослабить негативные тенденции колонизации немцами Турции, но для этого нужна твердость и последовательность в осуществлении внешнеполитического курса, которых не хватает российской дипломатии. Выступление послов России, Англии и Франции в Стамбуле с устным запросом великому визиру, по мнению главной кадетской газеты, «получает несколько комический характер»2. И причина этого – в очень слабой поддержке России в данном вопросе партнерами по Антанте. В кризисных ситуациях подобный образ действий размывает Тройственное согласие, ослабляя престиж и позиции всех входящих в него государств. Правая монархическая газета «Московские ведомости» разделяла точку зрения «Нового времени» и «Речи», также считая, что решение спора было формальным и привело лишь к расширению полномочий офицеров германской военной миссии. Освобождение генерала Лимана фон Сандерса от командования 1-м корпусом «Московские ведомости» объясняли не давлением России, а внутритурецкой борьбой за власть между младотурками и их противниками, а именно желанием военного министра Энвера, одного из лидеров комитета «Единение и прогресс», контролировать столичный гарнизон. Не обошла вниманием газета и роль русской дипломатии в конфликте, критикуя Министерство иностранных дел за слабость, отсутствие должной энергии в защите интересов России на Ближнем Востоке и неспособность добиться солидарных действий со странами Антанты: «...правительство Германии искусно обошло русскую политику, 1 2 убедив наших дипломатов в несуществующих своих Речь. 1913. 17 дек. Речь. 1913. 5 дек. 416 уступках…Все это не должно было бы ускользнуть от внимания нашей дипломатии, но она почему-то и на этот раз удовольствовалась призраком успеха и позволила торжествовать врагам России»1. «Московские ведомости» выражали сожаление, что внешнеполитическое ведомство России лишилось способности действовать энергично и доводить дело до конца. При этом отмечалось, что Россия получает очень незначительную поддержку от Франции и Англии в вопросах, касающихся Турции и судьбы проливов, на основании чего газета делала вывод о необходимости для России отказаться от тесной координации своих действий с Парижем и Лондоном и играть на международной арене более самостоятельную роль. Менее однозначно оценивала итоги дипломатической борьбы вокруг миссии Сандерса газета «Русское слово», отмечавшая, что внешне Турция подчинилась требованиям держав Тройственного согласия и удалила германского генерала с командной должности в константинопольском гарнизоне. Конечно, немецкие военные и дальше будут играть на берегах Босфора важную политическую роль, однако, «с точки зрения борьбы за престиж русской дипломатии удалось нанести чувствительный удар исключительному обаянию немецкого имени в Турции»2. Германское правительство не смогло помешать вмешательству стран Антанты во внутренние дела Турции и отстоять положение своих офицеров в турецкой военной иерархии. Сговорчивость младотурок, вынужденных в конце концов отреагировать на демарш Петербурга, Лондона и Парижа, «Русское слово» связывало с тяжелым финансовым положением Порты, крайне нуждающейся после двух проигранных войн в большом внешнем займе, получить который можно только во Франции. Газета прогрессистов «Утро России» объясняла уступки Турции в вопросе о миссии Лимана фон Сандерса не давлением России, а подготовкой младотурецкого правительства к войне с Грецией из-за 1 2 Московские ведомости. 1914. 16 янв. Русское слово. 1914. 9 янв. 417 островов в Эгейском море. Урегулировав отношения со странами Антанты, и, прежде всего, с Россией, Стамбул тем самым дипломатически обеспечил себе тыл на случай войны с греками. Для ведения уже третьей по счету войны за последние несколько лет Турции потребуется много денег, которые она может получить только у своего традиционного кредитора – Франции. В этих условиях младотуркам было важно не настраивать против своей политики страны Тройственного согласия и не создавать впечатления полного дипломатического подчинения Турции Берлину. Именно поэтому положение генерала Лимана фон Сандерса было изменено «соответственно желаниям России и Франции»1. Главный орган «Союза 17 октября» газета «Голос Москвы» связывала миссию Сандерса с грандиозным немецким планом превращения остатков Османской империи в такое же полуколониальное владение Германии, каким с 1880-х гг. являлся Египет для Англии2. «Голос Москвы» отмечал, что после присоединения Марокко к французской колониальной империи только территория Турции может предоставить необходимое немцам «жизненное пространство». Они уже получили преобладающее влияние в Месопотамии и Киликии, т.е. в тех районах, по которым должна пройти линия Багдадской железной дороги. Месопотамия представляет интерес своими природными ресурсами и слабой заселенностью, а контроль над Киликией дает немцам удобную базу для присутствия их флота в Восточном Средиземноморье. Но проблема для Берлина состоит в стратегическом положении этих регионов: окруженные со всех сторон землями, подконтрольными державам Антанты, они могут быть быстро утеряны Германией. Отсюда, указывала газета октябристов, единственный способ обеспечить германские интересы в Турции – не допустить ее развала, создав сильную турецкую армию, находящуюся в безусловном подчинении у Берлина. Миссию Сандерса, нацеленную на превращение 1 2 турецкой армии в послушное орудие германского Утро России. 1914. 4 янв. Голос Москвы. 1914. 15 янв. 418 генерального штаба, «Голос Москвы» рассматривал как первый шаг на пути низведения Османской империи до статуса полуколониального владения Пруссии. Как только немцы поставят под свой контроль армию, они смогут осуществить переворот и захватить власть в Стамбуле: турецкий султан вынужден будет смириться с переходом реальной власти в руки резидента из Берлина, превратившись в подобие безвластного египетского хедива при всесильном британском консуле. Отправка в Стамбул миссии Сандерса и проявившееся при этом нежелание Берлина считаться с важнейшими интересами России негативно отразились на отношении Консервативные прогермански к монархические и выступавшие Германии издания, за русской правой традиционно укрепление прессы. настроенные русско-германского сотрудничества, в дни дипломатического конфликта из-за миссии Сандерса вынуждены были признать, что германская военная миссия на берегах Босфора является угрозой жизненным интересам России, прежде всего ее экономической независимости. Так, издатель «Гражданина» князь В.П. Мещерский рассматривал отправку германской военной миссии в Турцию «как первое действие, предпринятое императором Вильгельмом не только без предварительного соглашения с Россией, но исключительно угрожающее интересам России»1. Поведение Берлина в истории с миссией Сандерса В.П. Мещерский назвал одним из главных разочарований 1913 г. в области внешней политики. Тем не менее, он выражал надежду, что в наступившем 1914 году удастся преодолеть кризис в русско-германских отношениях. Последнее зависит от берлинских правящих сфер, которые должны помнить и учитывать в своей деятельности «ту аксиому, что мир с Россиею – одно из главных условий бытия Германии, а война, даже победная, будет для России тяжела, но для Германии может быть началом ее конца»2. 1 2 Гражданин. 1914. № 1 (5 янв.). Там же. 419 Издававшаяся черносотенным Союзом русского народа во главе с А.И. Дубровиным газета «Русское знамя» в январе 1914 г. указывала на самую тесную связь, существующую между младотурецким комитетом «Единение и прогресс» и Берлином. После свержения проанглийского кабинета Кямиль-паши и возвращения младотурок к власти в январе 1913 г. «Германия настолько сблизилась с турецким правительством, что последнее стало ее послушным органом»1. Ничего хорошего для Турции это означать не может, т.к., по мнению черносотенцев, «всякие несчастья пришли на Турцию именно вследствие ее доверчивости к немцам». Поэтому и нынешнее сближение между Стамбулом и Берлином предвещает, скорее всего, близкий захват немцами Малой Азии и превращение ее в колонию Германии: «Это мирное завоевание Турции германскими офицерами передает фактически власть в Турецкой империи в руки немцев. Англичане таким же путем овладели Египтом… Все это направлено исключительно против России»2. В отличие от «Гражданина» и «Русского знамени» другое крайне правое издание газета «Земщина», издававшаяся Союзом русского народа во главе с Н.Е. Марковым, не склонна была драматизировать ситуацию, возникшую вокруг проливов и германской военной миссии. Такая позиция отвечала общей внешнеполитической линии газеты, последовательно выступавшей за самое тесное сближение трех европейских династий Романовых, Габсбургов и Гогенцоллернов вплоть до восстановления Союза трех императоров. По мнению главного редактора «Земщины» С.К. Глинки-Янчевского, данная германская акция была направлена не против российских, а против английских интересов на Ближнем Востоке. Во всяком случае, напоминал он, Берлин уже не раз доказывал свое нежелание разрывать отношения с Россией. Поэтому, делал вывод Глинка, очень сомнительно, Константинополе 1 2 «чтобы было присутствие острием против германских нас… генералов Германия в охотно Русское знамя. 1914. 11 янв. Там же. 420 обосновывается в Константинополе, но не ради того, чтобы нам напакостить, а для того, чтобы обеспечить себе движение в Малую Азию и Сирию»1. Редактор «Земщины» предлагал не раздувать антинемецкую истерию и не противодействовать Германии в малоазиатских вилайетах Турции и в Персии: пусть там столкнутся интересы Лондона и Берлина, а Россия в этом случае сыграет роль tertius gaudens2. Россия пока слишком слаба для того, чтобы самой обосноваться в Константинополе, писал Глинка, по мнению которого в данный момент в проливах может господствовать лишь одна из двух держав – Англия или Германия. Но «выбирая из двух зол меньшее – предпочтительнее влияние Германии, нежели Англии»3, т.к. немцы могут использовать свое доминирование в проливах только в случае войны с Россией, англичане же всегда держали Босфор и Дарданеллы запертыми для нее. «Земщина», спокойно относившаяся к германской военной миссии в Стамбуле, явно выделялась на фоне большинства русских периодических изданий того времени, выражавших опасения, что Турция окончательно превращается в колонию Германской империи, а черноморские проливы становятся германским Суэцем. Значительные успехи немцев в расширении своего влияния на Ближнем Востоке пресса России приписывала искусству и настойчивости германской дипломатии. Особо подчеркивалась роль видного немецкого дипломата А.Г. Маршалля фон Биберштейна, в течение пятнадцати лет (1897-1912) занимавшего должность посла в Турции, где он сделал очень много для укрепления престижа Германской империи на берегах Босфора4. При этом почти всегда дифирамбы дипломатам Тройственного союза сопровождались критикой российской дипломатии, которую обвиняли в пассивности, безынициативности и постоянных отступлениях перед смелыми акциями Берлина, Вены и Рима. «Наша дипломатия работает без строго Земщина. 1913. 26 нояб. третьего радующегося (лат.) 3 Земщина. 1913. 18 дек. 4 Новое время. 1912. 22 сент. 1 2 421 выработанного плана там, где дипломатия Тройственного союза – олицетворенная планомерность и последовательность»1, - писала газета «Утро России» в разгар конфликта из-за германской военной миссии. Активное военное сотрудничество между Берлином и Стамбулом вызывало в России опасения, что немцы стремятся превратить Османскую империю в своего верного союзника в будущей войне против России. Это было тем более неприятно, что практически все вооруженные силы России согласно военным планам в случае вооруженного конфликта в Европе должны были быть переброшены на германский и австро-венгерский фронт. Для прикрытия кавказской границы выделялись при этом незначительные силы. Повышенное внимание германского генерального штаба к Турции накануне Первой мировой войны было связано с тем, что формальные союзники австро-германского блока итальянцы и румыны к 1914 г. отдалились от Тройственного союза, и на их лояльность уже нельзя было рассчитывать. В этих условиях немцы начали поиск новых возможных союзников в надвигающейся войне с державами Антанты. «Голос Москвы» считал, что превращению турецкой армии в боеспособный резерв германского генштаба способствуют новые геополитические устремления младотурецкого руководства: потеряв в результате Балканских войн последние владения в Европе – Албанию, Македонию, Эпир, Косово, большую часть Фракии, Крит и эгейские острова – турки должны обратить свои взоры на восток, т.е. в сторону российского Закавказья и Ирана. Октябристская газета высказывала идею, что потеря владений на Балканах только усилила Османскую империю, которая стала гораздо более однородной в конфессиональном отношении страной и может больше не отвлекать значительные ресурсы на удержание под своей властью беспокойных балканских народностей. Теперь в Стамбуле «на смену мечтам о возвращении Боснии и Герцеговины пришли дерзкие мечты о возвращении Карса и Батума и об аннексии Маку, Хоя и 1 Утро России. 1913. 7 дек. 422 Тавриза (города на территории Северного Ирана – Б.К.)»1. Центр тяжести турецкой политики переносится с Балкан в приграничные с Россией области турецкой Армении и Курдистана. «Голос Москвы» напоминал, что, воспользовавшись смутой в Персии, турки еще в 1908 г. захватили значительные территории в иранском Азербайджане, близ озера Урмия. Усиленная же немецкими инструкторами армия Османской империи может осуществить агрессию и против России. «Голос Москвы» не сомневался, что, как только раздадутся первые выстрелы на руссконемецкой или русско-австрийской границе, в районе Калиша или Кракова, Энвер-паша двинет воспитанные Сандерсом турецкие войска в русское Закавказье. В данном случае октябристы не ошиблись: уже на следующий день после начала мировой войны 2 августа (20 июля по ст. ст.) 1914 г. был заключен секретный германо-турецкий союзный договор. А 29 (16 по ст. ст.) октября Турция вступила в мировую войну на стороне австрогерманского блока, объявив джихад странам Антанты. Германское противодействие политике России в армянском вопросе. Накануне Первой мировой войны большое внимание привлекал к себе вопрос о проведении турецким правительством реформ в восточной части Анатолии, большую часть населения которой составляли армяне. Эти реформы были обещаны султаном Абдул-Хамидом II великим державам еще в ходе проведения Берлинского конгресса в 1878 г.: в соответствии с 61-й статьей Берлинского трактата Порта взяла на себя обязательства улучшить до этого почти бесправное положение армянского населения, уравняв в правах исповедующих христианство армян с мусульманами – турками и курдами. Однако выполнять свои международные обязательства османское правительство не собиралось, осознавая, что державы не предпримут серьезных мер для того, чтобы заставить Турцию осуществить все решения Берлинского конгресса в полной мере. 1 Голос Москвы. 1914. 18 янв. 423 Более того, к концу XIX столетия все явственнее проявлялось стремление Стамбула решить армянскую проблему радикальными методами, т.е. путем физического истребления армян. Первая большая резня армян была предпринята в середине 1890-х гг. Непосредственно в армянских вилайетах геноцид осуществляли не турки, которых в то время в восточной части Малой Азии было еще немного, а курды, жившие по соседству с армянами, а зачастую вперемежку в одних и тех же районах. Из курдов состояла созданная в 1891 г. иррегулярная кавалерия «хамидие», призванная охранять русско-турецкую и ирано-турецкую границу и поддерживать порядок в населенных армянами вилайетах. На самом деле «хамидие» быстро превратилось в карательные отряды, занимавшиеся терроризированием местного населения. В 1894-95 гг. в результате резни армян, санкционированной султаном Абдул-Хамидом II, было уничтожено (в основном руками курдов) около 300 тыс. чел. Это вызвало крайне негативную международную реакцию. Под давлением великих держав, прежде всего Англии и России, султан был вынужден подписать в октябре 1895 г. указ о проведении реформ в турецкой Армении. Однако и после этого армянские погромы в разных частях Османской империи продолжались, а меры, содержавшиеся в данном указе, так и остались нереализованными. Больше всех в результате армянского кризиса середины 1890-х гг. выиграла Германия. Как отмечает видный отечественный германист А.С. Ерусалимский, подчеркнутого берлинское правительство невмешательства в занимало турецко-армянские позицию дела и демонстративно не участвовало в осуждении турецких действий в Армении1. Германская дипломатия решила использовать кризис на Ближнем Востоке для укрепления своих позиций в Турции. В 1898 г. император Вильгельм II предпринял поездку в Стамбул, где встретился с султаном. Этот политический демарш был явной демонстрацией Ерусалимский А.С. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века. М., 1951. С. 197-199. 1 424 поддержки со стороны Германии Абдул-Хамида, оказавшегося к тому времени в международной изоляции. Исторический визит кайзера на Босфор способствовал строительство Багдадской предоставлению железной немцам дороги и концессии росту на немецкого экономического и политического влияния в Османской империи. Турецкое правительство, в свою очередь, могло более не опасаться солидарного выступления всех великих держав в поддержку армянских реформ. Поведение Берлина разрушило единый некогда антитурецкий фронт в этом вопросе. В начале XX века армянская проблема продолжала оставаться составной частью великого Восточного вопроса, в ней по-прежнему проявлялись противоречия между державами, стремившимися к усилению своих позиций на территории распадающейся Османской империи, главным образом противоречия между Россией и Германией. Немецкая дипломатия использовала армянский вопрос, чтобы разжечь ненависть Турции к России и тем самым свести к нулю русское влияние в Стамбуле. Германию вполне устраивала провозглашенная младотурецким руководством цель «османизации» (точнее, тюркизации) народов империи. Этим Берлин стремился завоевать симпатии турок и привлечь их на свою сторону. Политика младотурецкого комитета «Единение и прогресс» в области национального вопроса ничем не отличалась от абдулхамидовской: вскоре после захвата власти младотурками в 1909 г. была организована резня армян в Аданском вилайете. В конце 1912 г. Петербург, воспользовавшись трудностями Порты, потерпевшей поражение в войне с балканскими союзниками, вновь поднял вопрос об армянских реформах. Опасаясь, что беспорядки в турецкой Армении дадут русским повод оккупировать ее, Германия соглашалась на частичные реформы, которые должны были стабилизировать ситуацию в армянских вилайетах. Остальные державы также выразили согласие обсудить вопрос об улучшении положения армянского населения 425 Османской империи. Было решено, что проектом реформ займется конференция послов великих держав в Стамбуле. Россию на этой конференции представлял посол в Турции М.Н. Гирс, Британию – Л. Маллет, Францию – М. Бомпар, Германию – А. Маршалль фон Биберштейн, Австрию – Я. Паллавичини. Первый Мандельштам драгоман разработал русского проект посольства в реформ турецкой в Стамбуле А.Н. Армении, значительно расширенный в сравнении с проектом 1895 г. Предполагалось образовать из шести вилайетов с армянским населением единую провинцию во главе с генерал-губернатором, обладающим широкими полномочиями и назначаемым султаном с согласия великих держав. Предусматривалось также учреждение собрания провинции с равным числом представителей от мусульман и немусульман. На территории этой провинции должны были признаваться официальными оба языка – армянский и турецкий. В июне 1913 г. русский проект был передан на рассмотрение конференции послов великих держав в Стамбуле. Как отмечает А.С. Аветян, «с самого начала работы конференции послов Германия взяла на себя роль рьяного адвоката Турции»1. Германское внешнеполитическое ведомство резко отрицательно отнеслось к плану Мандельштама, считая, что он дает старт разделу Азиатской Турции. Под диктовку из Берлина в Стамбуле был составлен свой турецкий проект проведения реформ, согласно которому турецкая Армения делилась на два сектора во главе с генерал-инспекторами из иностранцев, назначаемыми султаном без согласия держав. Вся существовавшая до этого организация вилайетов сохранялась. Этот проект, ничего не меняя в положении армянского большинства Восточной Анатолии, не мог удовлетворить ни армян, ни русское правительство. Аветян А.С. Русско-германские дипломатические отношения накануне первой мировой войны. 19101914. М., 1985. С. 235. 1 426 Однако Берлин не хотел полного провала переговоров по армянскому вопросу, т.к. в этом случае упал бы авторитет немцев в глазах армян. Поэтому послам России и Германии в Стамбуле М.Н. Гирсу и Г. Вангенхайму было поручено заняться разработкой компромиссного варианта. В сентябре 1913 г. ими был подготовлен проект, включавший в себя следующие пункты: 1) турецкая Армения делится на два сектора; 2) генерал-инспекторы назначаются турками по рекомендации держав; 3) инспекторам предоставляется право увольнять всех чиновников, назначать низших судей и представлять султану на утверждение высших судей; 4) в каждом секторе учреждается собрание из равного числа мусульман и немусульман; 5) все административные должности распределяются равномерно между мусульманами и немусульманами; 6) державы имеют право контролировать проведение реформ через своих послов в Стамбуле. «Несмотря на то, что русско-германский вариант проекта был шагом назад по сравнению с первоначальным русским проектом, - пишет армянский историк С.С. Степанян, - он все же клал конец бесконтрольному хозяйничанью турецкой администрации в армянских вилайетах и необузданному произволу мусульманской черни»1. Проект Гирса-Вангенхайма был одобрен правительствами всех великих держав. После долгих переговоров с Портой, не желавшей сначала соглашаться на проект, явно ограничивавший ее суверенитет в отношении армянских областей, 26 января (8 февраля) 1914 г. все же был подписан акт о реформах в турецкой Армении. Правда, туркам удалось внести важное изменение: в два образуемых сектора были включены части вилайетов, населенных исключительно мусульманами (турками и курдами). Сделано это было для того, чтобы сократить представительство армян в собраниях Степанян С.С. Армения в политике империалистической Германии (конец XIX - начало XX века). Ереван, 1975. С. 87. 1 427 двух секторов. В результате христианам предоставлялась половина мест только в трех вилайетах – Ванском, Битлисском и Эрзерумском1. В соответствии с новой тактикой немцев на Ближнем Востоке (подготовкой почвы для аннексии Восточной Анатолии и Месопотамии на случай окончательного крушения Османской империи) Берлин стремился привлечь на свою сторону турецких армян, которые испытывали значительные симпатии к России, последовательно выступавшей за улучшение их положения. С этой целью в феврале 1914 г. было создано «Немецко-армянское общество», во главе с известным немецким борцом за права армянского народа доктором теологии И. Лепсиусом. Целью этой организации было подчинение турецкой Армении германскому культурному и экономическому влиянию и антирусская пропаганда среди армян2. В Берлине при возможном в близком будущем дележе турецкого наследства явно не хотели отдавать России ни куска территории Османской империи: Босфор и Дарданеллы уже были заняты немецкими военными, теперь четко обрисовывалось намерение немцев выдавить Россию и из армянских областей Малой Азии. Турецкая Армения становилась еще одним полем, где сталкивались русские и немецкие интересы. Германское противодействие русским планам реформ в Армении не раз становилось предметом обсуждения в русской прессе накануне Первой мировой войны. Наиболее полная и интересная статья по этой теме «Россия и Германия в армянском вопросе» была опубликована в «Русских ведомостях» в январе 1914 г. Автор этой статьи член кадетской партии и крупный историк А.К. Дживелегов писал о вынужденном изменении немецкой тактики в отношении Турецкого Востока3. До балканского О дипломатической борьбе вокруг проектов реформ в Турецкой Армении накануне Первой мировой войны и о позиции Германии см.: Истягин Л. Экспансия германского империализма в Турции и русскогерманские противоречия по армянскому вопросу (1912-1914 гг.) // Из истории агрессивной внешней политики германского империализма. М., 1959. С. 5-53. 2 Пипия Г.В. Германский империализм в Закавказье в 1910-1918 гг. М., 1978. С. 43-45. 3 Русские ведомости. 1914. 8 янв. 1 428 поражения Порты, которое со всей очевидностью показало слабость и неэффективность младотурецкого режима, германская дипломатия вообще не хотела ничего слышать об армянских реформах, «мечтая создать из Турции хороший, годный для серьезной диверсии оплот против России». После изгнания турок с Балканского полуострова Берлину пришлось распрощаться с этой мечтой и задуматься о распределении еще весьма значительного османского наследства между великими державами после все более вероятного развала Турецкой империи. «Нынешние немецкие дипломаты считают верхом наивности знаменитое заявление Бисмарка, что весь восточный вопрос не стоит костей одного померанского гренадера. С Багдадской дорогой, благодаря принципу километрической гарантии, они сделали хорошие дела, и теперь хотят, пока не поздно, урвать что можно еще. Если на пути германских аппетитов стоят армяне с их вековым страданием, тем хуже для армян…»1 Дживелегов сообщал, что вся Киликия (так называемая Малая Армения) уже находится в немецких руках. Однако на ее захвате немцы останавливаться, судя по всему, не собираются и «бросают жадные взоры» на остальную Армению. Берлин добивается предоставления ему турецким правительством концессий на строительство железных дорог, соединяющих Анкару, Кайсариэ, Сивас, Харпут, Диарбекир и Мосул. Учитывая, что в начале XX столетия железнодорожное строительство было одной из главных форм империалистического проникновения, эти планируемые германских железнодорожные интересов в Малой линии Азии, очерчивают которая, зону таким особых образом, распространяется на большую часть турецкой Армении. Немцы, правда, еще не оспаривают преобладающее влияние России в трех самых восточных армянских вилайетах – Ване, Битлисе и Эрзеруме, торопясь прибрать к рукам оставшиеся три западных вилайета (Диарбекир, Харпут и Сивас). 1 Там же. 429 Со страниц «Русских ведомостей» Дживелегов подвергал жесткой критике «двуликую политику» Берлина в армянском вопросе. Он сообщал, что в первоначальный проект реформ, предложенный Россией, по инициативе германской дипломатии были внесены существенные изменения, значительно ухудшившие этот проект, который отныне даже отдаленно не напоминает автономию. Более того - урезав проект армянских реформ, немцы теперь ведут закулисную работу для того, чтобы не допустить реализации и этого урезанного проекта. В Стамбуле, по информации Дживелегова, политикой торможения реформ и поощрения упрямства турок руководит немецкий посол Г. Вангенхайм. Этот курс находит на Вильгельмштрассе полную поддержку со стороны заместителя статс-секретаря по иностранным делам А. Циммермана, которого автор статьи называет «величайшим официальным оракулом у немцев по ближневосточным вопросам». Надо сказать, что кадетская партия, членом которой был Дживелегов, уделяла большое внимание проблеме армянских реформ и взаимодействию с Берлином в этом вопросе. На интерес партии к судьбе армянского народа и укреплению влияния России среди турецких армян указывал в своих воспоминаниях и лидер партии конституционных демократов П.Н. Милюков, отмечая, что русский план объединения шести населенных армянами вилайетов в одну автономную провинцию должен был стать прологом к созданию единого армянского национального государства – «Великой Армении»1. В «Речи» 17 (30) марта 1914 г. была помещена заметка по поводу лекции Милюкова о реформах в турецкой Армении, прочитанной накануне. По его мнению, армянский вопрос для немцев – «вопрос жизненный»: не имея контроля над Арменией, немцы не смогут удержать Месопотамию, уже ими de facto захваченную. Руководитель кадетской партии отмечал, что миссию Сандерса в России расценили как 1 Милюков П.Н. Воспоминания. М., 2001. С. 451. 430 откровенный захват Константинополя, потому так активизировалась российская дипломатия в отношении проведения реформ в армянских вилайетах: потеряв проливы, Россия стремится хотя бы в восточной части Малой Азии укрепить свое влияние, тем более что армянское население этих областей настроено пророссийски. Соглашение от 8 февраля 1914 г. о проведении реформ турецким правительством в соответствии с несколько измененным планом Гирса-Вангенхайма Милюков – в отличие от Дживелегова – оценивал очень высоко, считая его первым крупным успехом России после Сан-Стефано! На связь между германской военной миссией в Турции и оживлением армянского вопроса указывал и К. Валишевский в «Новом времени». Солидарность русской и немецкой дипломатии в вопросе об армянских реформах Валишевский оценивал негативно: Германия, по его мнению, хочет отвлечь внимание России от действительно стоящего вопроса – о проливах и Стамбуле, фактически захваченных немецкими военными, и стремится в виде компенсации за Босфор и Дарданеллы вовлечь Россию в «осиное гнездо Азиатской Турции, где она расплатится с нами тою монетою, что мы обычно от нее получаем…»1 Вильгельмштрассе тем легче будет осуществить это, что в Малой Азии русская дипломатия останется с Германией один на один, т.к. интересы России и интересы ее партнеров по Антанте, признавал Валишевский, с трудом могут быть согласованы в Азиатской Турции. За неделю до подписания соглашения о реформах в армянских вилайетах Турции «Новое время» опубликовало редакционную статью «Германия и армяне»2. В ней утверждалось, что германская деятельность в Малой Азии направлена против русских интересов: ее целью является создание на границе с русским Закавказьем германской колонии. Берлин уже подчинил своему контролю армию Турции; турецкий султан еще 1 2 Новое время. 1914. 4 янв. Новое время. 1914. 18 янв. 431 сохраняет видимость суверенной власти, но на самом деле постепенно превращается «в покорного вассала германского императора», в нечто вроде египетского хедива, которым в своих целях манипулируют англичане. Особенную досаду вызывала у газеты способность немцев пользоваться плодами чужих побед: «Нельзя не отдать дани уважения той планомерности, настойчивости и искусству, с которыми германская дипломатия завоевывает для своего народа целую впусте лежащую империю. Другие народы ведут войны и льют свою кровь, а Германия приходит после войны и берет себе всю добычу»1. Октябристский «Голос Москвы», как и большинство других ведущих периодических изданий, накануне мировой войны подчеркивал, что русская дипломатия проявляет необоснованную уступчивость перед лицом воинственных настроений в Вене и Берлине, идя на уступки в вопросах, имеющих первостепенное значение для интересов России. Выработанный при активном участии германской дипломатии проект реформ для турецкой Армении «Голос Москвы» считал неудовлетворительным и отвечающим интересам Порты: «…хотя Армения лежит в сфере русских, а не германских интересов, наша дипломатия, тем не менее, пошла в Берлин за советом. Началось длительное обсуждение армянских реформ и последовательная сдача наших позиций. В результате от хорошо задуманной меры не осталось почти ничего»2. Эта же газета в январе 1914 г. сообщала о планах влиятельного Пангерманского союза в отношении турецкой Армении. Ссылаясь на доклад известного деятеля Пангерманского союза Пауля Рорбаха, считавшегося специалистом по Ближнему Востоку, она писала, что целью германской политики в этом регионе является создание сплошного пояса мусульманского населения, враждебного России, от Эгейского моря до 1 2 Там же. Голос Москвы. 1914. 16 янв. 432 Кавказского хребта и Каспия1. Для того чтобы этот план стал реальностью, нужно избавить восточную часть Анатолии от коренного ее населения армян. «Голос Москвы» оговаривался, что Рорбах не предлагает истреблять армян, считая, что проблему можно решить, выселив этот народ с его исконных территорий и расселив в Месопотамии, вдоль строящейся немцами Багдадской железной дороги; на их место нужно направить поток турецких переселенцев из Фракии и других балканских областей, которые Османская империя потеряла в ходе войны с Грецией, Сербией, Болгарией и Черногорией. Особую позицию по армянскому вопросу занимали черносотенцы. Они выступали против вмешательства во внутренние дела Турции, которое только ослабляет влияние России в Стамбуле и воспитывает в турках глубокую неприязнь и недоверие к России. «Русское знамя» напрямую связывало согласие турок на миссию Сандерса с российскими притязаниями в армянском вопросе: давление со стороны России заставило стамбульское правительство искать себе заступников, и оно нашло их в лице немцев2. Если Россия и дальше будет махать перед носом у турок красной тряпкой армянских реформ, то не исключено, что младотурецкое правительство предпримет отчаянные шаги ради сохранения целостности Османской империи, и так потерявшей за последние годы все свои провинции в Европе и Африке. «Русское знамя» отмечало, что после поражения Турции в войне с балканскими странами младотурки очень боятся продолжения развала империи и самый больной для них сейчас вопрос - армянский. Россия же, как будто специально, раздражает Стамбул требованиями предоставить армянам автономию и тем самым провоцирует турок на вооруженное столкновение. Черносотенная газета не исключала, что к этому подталкивает ситуацию Германия: «Чужими руками ослабить Россию немцы очень 1 2 Там же. Русское знамя. 1914. 16 янв. 433 желают, а Турция, даже окончательно разорившись, все же доставит немало переполоха и для России, которая тогда поневоле для немцев сделается уступчивее»1. Недаром, все эти осложнения – и миссия Сандерса и реформы в Армении – возникают в 1914 г., когда активно начинают обсуждаться условия будущего русско-германского торгового договора. «Русское знамя» не исключало, что немцы специально создают затруднения для России на Ближнем Востоке, собираясь продать свою уступчивость по этим вопросам за выгодный для Германии торговый договор. Сообщая о создании в Берлине «Немецко-армянского общества», «Русское знамя» предупреждало армян, что пользы от сближения с Германией для них не будет практически никакой. Берлин борется за симпатии армян только для того, чтобы как можно легче утвердиться в восточной части Малой Азии, где армяне составляют большинство населения: «армяне нужны немцам лишь постольку, поскольку нужен лимон тому, кто пьет чай, т.е. до тех пор, пока он не будет окончательно выжат. Тогда лимон, т.е. армяне, и будут выкинуты вон»2. Черносотенцы считали, что если у армян еще осталась капля здравого смысла, то они не будут связывать свою судьбу с немцами, т.к. мало кто из великих держав настолько не заинтересован в создании независимого армянского государства, как Германия, желающая превратить эти земли в свою колонию. Если армяне продолжат опасный путь навстречу Германии, то это приведет лишь к тому, что «добрый ласковый Михель их преисправно скушает и даже не запьет их кружкой пива»3. *** Османская империя являлась в начале XX в. основным регионом, где сталкивались интересы России и Германии. Конфликт, возникший между двумя странами в связи с отправкой в Стамбул немецкой военной миссии Там же. Русское знамя. 1914. 6 июня. 3 Там же. 1 2 434 во главе с генералом Лиманом фон Сандерсом, оказался последним дипломатическим кризисом кануна Первой мировой войны. Его значение, по словам британского историка А. Дж. Тэйлора, определялось тем, что «прежде Германию и Россию разделяли лишь косвенные противоречия, связанные с Австро-Венгрией; ныне у двух стран впервые в их истории был непосредственный повод для конфликта»1. Этот конфликт продемонстрировал, что Россия не обладает достаточными политическими и военными ресурсами для того, чтобы помешать другой державе укрепиться в районе черноморских проливов. Реакция Берлина на протесты России против наделения германских офицеров командными функциями в турецкой армии, «уступки», на которые, в конце концов, пошло правительство Т. Бетман-Гольвега и которые больше походили на насмешку, способствовали дальнейшему формированию образа Германии как врага в сознании российского общества накануне мирового вооруженного конфликта за колониальный передел мира. Изучение российской прессы того времени позволяет убедиться, насколько неправ был германский посол в Петербурге Ф. Пурталес, сообщавший в декабре 1913 г. рейхсканцлеру, что «возбуждение ограничивается очень маленьким кругом и общественное мнение относится к делу в целом прохладно и равнодушно»2. В действительности почти все ведущие органы российской периодической печати в дни конфликта занимали однозначно антигерманскую позицию. Возглавляла эту кампанию газета «Новое время», зимой 1913-1914 гг. регулярно помещавшая на своих полосах статьи с разоблачениями германской политики, направленной, по ее мнению, в первую очередь, против интересов России. Дипломатическая борьба между Германией и Россией вокруг миссии Сандерса трактовалась российской прессой в рамках метафоры «Проливы 1 2 Тэйлор А. Дж. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М., 1958. С. 509. GP. Bd. 38, № 15483, S. 253. 435 – ключ от нашего дома», которая подчеркивала угрожающий характер действий Германии на международной арене для безопасности России. Немцы обвинялись в том, что, установив контроль над черноморскими проливами, они «положили себе в карман ключ от русского дома», владеть которым может только Россия. Данная метафора, сводя чрезвычайно сложный Восточный вопрос к простой и понятной формуле, заставляла читателей посмотреть на проблему проливов под определенным углом зрения, легитимируя притязания России на территории, никогда в прошлом не являвшиеся ее владением, и формируя негативный образ Германии как страны, покушающейся на жизненно важные российские интересы. Политика Берлина в армянском вопросе рассматривалась российской прессой как яркое проявление жестокости и бездушия германской дипломатии, готовой ради своекорыстных интересов принести в жертву целый народ – армян. Газеты и журналы России ставили в вину Германии ее стремление торпедировать реформы, которые могли бы облегчить положение армянского населения и стабилизировать ситуацию в Восточной Анатолии. С их точки зрения, Германия потворствовала политике геноцида армян, которую последовательно проводили султан Абдул-Хамид II и сменившие его младотурки, и таким образом несла свою долю ответственности за страдания этого народа. Даже согласие германского правительства на проведение реформ в турецкой Армении, последовавшее в феврале 1914 г., трактовалось некоторыми изданиями как коварная попытка Берлина отвлечь внимание русской дипломатии от проливов и Константинополя и столкнуть Россию на почве малоазиатских проблем с ее партнерами по Антанте. Поведение Лондона и Парижа, не оказавших в вопросе об армянских реформах и в вопросе о миссии Сандерса той поддержки, на которую рассчитывали правительство и общественность России, вызвало рост скептических настроений в отношении Антанты даже среди либеральных 436 изданий, всегда выступавших за сохранение Тройственного согласия как единственного противовеса экспансионистской политике Германии и Австро-Венгрии. Постепенно приходило осознание того, что объединение России, Англии и Франции в форме Тройственного согласия не может служить эффективным противовесом гораздо более сплоченному Тройственному союзу. Бессилие Антанты, проявившееся в дни конфликта вокруг миссии Сандерса, оживило среди правящих сфер России и определенных кругов российского общества идею превращения Антанты в полноценный военный союз, что стало предметом активного обсуждения на страницах российских газет в первой половине 1914 г. Можно согласиться с А.М. Зайончковским, считавшим, что ожесточенные нападки российской прессы на политику кайзеровской Германии только препятствовали компромиссному решению спора из-за миссии Сандерса, так как еще более затрудняли отступление берлинского кабинета, игравшего ва-банк1. В этих условиях русско-германский дипломатический конфликт зимы 1913–1914 гг. приобретал характер борьбы не только за контроль над проливами и Константинополем, но и за престиж на международной арене. Не готовая к военному столкновению с Тройственным союзом и очень слабо поддержанная партнерами по Антанте, Россия вынуждена была отступить перед германским натиском, но одновременно стало ясно, что это последняя уступка, дальше которой отступать некуда. Зайончковский А.М. Подготовка России к мировой войне в международном отношении. Л., 1926. С. 315. 1 437 Глава VI. Образ «расколотой» Германии. Цабернский конфликт и его последствия в интерпретации российской прессы В конце 1913 – начале 1914 гг. русские газеты и журналы уделяли большое внимание обсуждению причин и последствий происшествия в эльзасском Цаберне. В первых числах ноября 1913 г. в этом небольшом городке началось столкновение между его жителями и военными властями, выявившее присоединенного к острое Германской недовольство империи в населения 1871 г., Эльзаса, политикой насильственного «опруссачивания». Поводом к инциденту послужило оскорбление офицерами расквартированного в Цаберне 99-го прусского пехотного полка лейтенантом бароном Г. Форстнером и полковником А. Рейтером эльзасских рекрутов. Жители Цаберна и других эльзасских городов, возмущенные репрессиями военных властей, вышли на демонстрации протеста. Против действий военных в январе 1914 г. выступил ландтаг Эльзас-Лотарингии. И даже наместник этой имперской земли граф К. Ведель потребовал от Берлина объяснений по поводу поведения прусских военных. Это, на первый взгляд, незначительное происшествие вызвало большой общественный резонанс в Германии, прежде всего, из-за поведения во время цабернского конфликта правительства и императорского двора. Рейхсканцлер Т. Бетман-Гольвег, несмотря на явное самоуправство прусских военнослужащих в одной из областей империи, фактически одобрил их действия, заявив в стенах германского парламента, что хотя офицеры и «вышли за рамки закона», но тем не менее «к военному мундиру следует относиться с почтением при любых обстоятельствах»1. Наследник престола кронпринц Вильгельм направил одному из виновников скандала командующему цабернским гарнизоном полковнику Рейтеру поздравительную телеграмму, в которой содержался 1 Dokumente der deutschen Politik und Geschichte. Bd 2. Das Zeitalter Wilhelms II. 1890-1918. Berlin, [1951] S. 275. 438 призыв маршала Блюхера «Immer feste druff!» («Всегда твердо вперед!»), будто речь шла о борьбе с армией неприятеля, а не с безоружным гражданским населением собственной страны. Император Вильгельм II, в свою очередь, демонстративно отличил Рейтера, наградив его орденом Красного орла третьей степени. Такое открытое одобрение «диктатуры сабли и штыка» со стороны правящей династии вызвало в немецком обществе бурное организованные негодование. Массовые социал-демократическими митинги протеста, организациями и католическими профсоюзами, в декабре 1913 г. охватили многие промышленные центры Германии. Рейхстаг, в котором большинство после январских выборов 1912 г. принадлежало социал-демократам, не мог не отреагировать на вопиющее попрание гражданских прав и столь яркую демонстрацию безнаказанности и вседозволенности прусских военных и 4 декабря 1913 г. 293 голосами депутатов всех партий против 54 голосов консерваторов вынес порицание рейхсканцлеру за покровительство произволу военных. Такое единодушное выступление рейхстага против политики канцлера не имело аналогов в истории германского парламентаризма и стало, по словам немецкого историка Г.У. Велера, «проверкой на прочность для тех политических групп, которые настаивали на создании правительства, ответственного перед парламентом, и демократизации прусской политической системы»1. Тем не менее, правительство Бетман-Гольвега, заручившись поддержкой кайзера, проигнорировало вотум недоверия и отказалось уходить в отставку. Развязка цабернского конфликта произошла в начале января 1914 г., когда не в меру воинственный лейтенант Форстнер, приговоренный незадолго до этого страсбургским военным судом к тюремному заключению за превышение полномочий и использование оружия против гражданского 1 населения, был полностью оправдан вышестоящей Wehler H.U. Krisenherde des Kaiserreichs. 1871-1918. Göttingen, 1979. S. 88. 439 апелляционной инстанцией1. Это дало основание ландтагу ЭльзасЛотарингии 14 января единогласно принять резолюцию, в которой констатировалось, что отныне в Германской империи «нет больше никаких гарантий против повторения подобных противозаконных и противоправных действий»2. Незначительный сам по себе, цабернский инцидент отражал рост кризисных явлений в политической жизни страны, где при усилении демократических и социалистических тенденций управление государством было сконцентрировано в руках прусского юнкерского правящего класса, отличавшегося консерватизмом, преклонением перед военной силой и аристократическим презрением к широким слоям населения. Следствием фактической победы прусской военщины в цабернском деле стала поднявшаяся в Германии волна глорификации войны и агрессивного национализма3. Цабернские события стали предметом активного обсуждения как внутри Германии, так и за ее пределами. Вызывающее поведение германского офицерского корпуса, формировавшегося в основном из среды юнкеров, было осуждено общественностью многих стран. Русская пресса также живо откликнулась на эльзасский кризис, который стал поводом к обсуждению на страницах периодических изданий политической ситуации в Германии и всего государственного строя этой страны, сложившегося в результате объединения немецких государств под эгидой Пруссии. События в Цаберне не случайно привлекли пристальное Подробнее об обстоятельствах цабернского инцидента см.: Kaulisch B. “…ein Glück, wenn jetzt Blut fliesst”: Die Zabernaffäre 1913 // Bilder aus der Kaiserzeit: Historische Streiflichter 1897 bis 1917. Leipzig, 1985; Kitchen M. The German Officer Corps 1890-1914. Oxford, 1968. P. 187-221; Schoenbaum D. Zabern 1913: Consensus politics in Imperial Germany. London, 1982; Silverman D.P. Reluctant Union. Alsace-Lorraine and Imperial Germany. 1871-1918. The Pennsylvania State University, 1972. P. 190-207; Stenkewitz K. Gegen Bajonett und Dividende. Die politische Krise in Deutschland am Vorabend des ersten Weltkrieges. Berlin, 1960; Stenkewitz K. Immer feste druff! Zabernaffäre 1913. Berlin, 1962; Wehler H.U. Op. cit. S. 70-88; Zmarzlik H.G. Bethmann Hollweg als Reichskanzler. 1909-1914. Düsseldorf, 1957. S. 85-139; Глушков Г.А. Цабернский конфликт 1913 года в Германии // Ученые записки Кировского государственного педагогического института им. В.И. Ленина. Вып. 17. Т. 1. Киров, 1958. С. 21-58. 2 Цит. по: Zmarzlik H.G. Op. cit. S. 122. 3 Carroll E.M. Germany and the Great Powers. 1866-1914. A Study in Public Opinion and Foreign Policy. New York, 1938. P. 764-765. 1 440 внимание русской прессы. Они косвенно затрагивали российские интересы на международной арене и кроме того давали повод разным общественным силам России высказать свою точку зрения по ряду вопросов внутренней политики Романовской империи. Обострение положения в Эльзасе, остававшегося яблоком раздора между Берлином и Парижем, могло привести к ухудшению двусторонних франко-германских отношений. Учитывая, что Россия была тесно связана с Францией узами военного и политического союза, эльзасский кризис мог отразиться и на отношениях между Россией и Германией. К тому же цабернские события разворачивались как раз в те месяцы, когда две державы находились на грани разрыва из-за конфликта вокруг отправки германской военной миссии генерала О. Лимана фон Сандерса в Турцию. В России данная миссия была воспринята как фактический захват немцами проливов и Константинополя, вызвав ожесточенные нападки в русской прессе на ближневосточную политику Берлина. Конфликт в Эльзасе еще более накалял и без того взрывоопасную международную обстановку. Наряду с этим цабернский инцидент высветил определенное сходство положения дел на национальных окраинах Германии и России. Анализ политики Берлина в отношении национальных меньшинств (франкоязычного населения Эльзаса и Лотарингии, датчан, поляков) подталкивал русское общество к размышлению над проблемами собственных национальных окраин, в первую очередь Польши и Финляндии. По мнению русских газет, происшествие в провинциальном городке на севере Эльзаса в одно мгновение высветило основные проблемы политической и социальной жизни империи Гогенцоллернов. Как отмечалось в газете «Русские ведомости», «из нескольких бранных слов, сказанных в стенах казармы, постепенно развернулся серьезнейший из политических конфликтов, какие переживала Германия»1. Преобладание в 1 Русские ведомости. 1913. 31 дек. 441 Германской империи Прусского королевства и связанное с этим засилье юнкерства в армии и аппарате государственного управления, отсутствие реального парламентаризма при одновременном росте демократических настроений в германском обществе, а также проблема Эльзас-Лотарингии и перспективы развития франко-германских отношений, обострившихся вследствие беспорядков в Эльзасе, - таковы были основные темы, затрагивавшиеся ведущими органами русской периодической печати в связи с цабернским происшествием. В иностранном обозрении «Вестника Европы» отмечалось, что в Германии военное сословие находится в более привилегированном положении, чем в других странах Европы, «и господство милитаризма является там основою всего политического строя»1. Главным результатом Цаберна «Вестник Европы» считал проявление скрытого дотоле антагонизма между Пруссией и другими государствами Германской империи – Баварией, Саксонией, Баденом и т.д. Журнал отмечал все более четко проявляющуюся в последнее время тенденцию к акцентированию различными немецкими землями своей обособленности и индивидуальности, особенно в Баварии и Пруссии. «Воодушевлявшая немцев в прежние годы идея германского единства официально отодвигается как-то на задний план»2. На пропасть между мировоззрением высших военных кругов и правосознанием остальных немцев обращала внимание газета «Речь»: «...трудно вообразить себе более яркую и выпуклую картину безнадежного “расхождения” всего того, что мыслит в современной Германии “попрусски” и “по-военному”, и всех тех, кто еще сохранил в ней сентиментальную верность “истинно германскому” идеалу на праве основанного общественного порядка»3. По мнению кадетской газеты, такое расхождение в мировосприятии армейского командования и Вестник Европы. 1914. Янв. С. 428. Вестник Европы. 1914. Февр. С. 420. 3 Речь. 1914. 8 янв. 1 2 442 огромного большинства населения не сулит Германии спокойного безоблачного будущего. Цаберн продемонстрировал кризисное состояние государственной структуры Германской империи. Если раньше «в Германии все издавна привыкли видеть не складное, быть может, но крепко сколоченное государственное здание со своеобразным, но целостным порядком, со строгою, но для всех равно обязательной дисциплиной», то поведение представителей правительства и высшего армейского командования во время цабернского инцидента стало свидетельством того, что «это здание начинает вдруг колебаться и давать трещины, и вместо порядка и дисциплины в нем обнаруживается царство хаоса и распущенности…»1, - писала «Речь» после оправдания прусских военных в начале января 1914 года. Тогда же «Речь» сообщала своим читателям, что рост антипрусских настроений в западных и южных регионах Германии вызывает обратную реакцию в самом большом государстве Германской империи: там уже основан «Союз пруссаков» (Preußenbund), первый съезд которого состоялся 18 января (по н. ст.) 1914 г. На нем главной целью союза было провозглашено усиление прусского влияния в Германии. Члены этой новорожденной организации «поносят непечатными словами» парламент и превозносят вождей армии, в том числе военного министра Э. Фалькенхайна, не побоявшегося поставить армию выше закона во время разбирательства цабернского дела. Хотя этих «завзятых реакционеров» и не много, но проблема Германии заключается, по мнению кадетов, в том, что весь прусский государственный аппарат находится в их руках; влияние прусского юнкерства на политическую жизнь Германии огромно. Подобные оценки можно было встретить также на страницах «Русских ведомостей», считавших, что главным следствием судебного разбирательства дела лейтенанта Форстнера стала «решительная победа 1 Там же. 443 юнкерских идей, юнкерского понимания права»1. Берлинский корреспондент этой газеты Г. Гроссман уже заголовком своей статьи охарактеризовал внутриполитическое положение Германии после Цаберна – «В полосе реакции»2. По его словам, в последние месяцы кажется, будто возрождается старая неприязнь прусских консерваторов к идее единой Германии, в которой может потерять свою независимость и индивидуальность Пруссия. Усиление демократических тенденций, ярко проявившееся в победе социал-демократов на выборах в рейхстаг в 1912 г., вызывает у «истинных пруссаков» разочарование и опасение за свою будущность. Они не могут смириться с вмешательством общеимперских институтов власти, прежде всего, рейхстага в дела Пруссии. Империя для них – машина для вотирования все увеличивающихся расходов на армию и флот, «но, Боже упаси, если она вздумает стать самостоятельным государством и принизить Пруссию до имперской провинции! Имперское законодательство должно творить законы по образу и подобию Пруссии, которая желает управляться совершенно автономно»3. Гроссман отмечал, что юнкерству вообще неприятен парламент на основе всеобщего и равного избирательного права, а нынешний состав рейхстага с его 110 социал-демократами служит для него красной тряпкой. По наблюдениям берлинского корреспондента «Русских ведомостей», цабернские события усилили влияние крайних партий политического спектра Германии – консерваторов и социал-демократов; центристы же, особенно либералы, теряют свою популярность. Газета партии прогрессистов «Утро России» считала, что в результате цабернского конфликта немецкое общество раскололось на две части. Взамен старой линии по реке Майн, по которой в свое время пролегала граница между Северогерманским союзом и южнонемецкими государствами – Баварией, Баденом, Вюртембергом, по всей Германии Русские ведомости. 1914. 9 янв. Русские ведомости. 1914. 1 марта. 3 Там же. 1 2 444 проходит теперь другая разграничительная линия, не имеющая географического выражения, и, тем не менее, «разделяющая страну на две совершенно различные Германии»1. С одной стороны – Германия законности, порядка, науки и искусств, «с ее, пожалуй, устаревшими и отдающими некоторой сентиментальностью идеалами гуманности». С другой стороны – прусский юнкер, высокомерный и грубый, думающий только о своей экономической выгоде, презрительно относящийся к «идеализму», т.е. к философии, искусству и всему, что поднимается над материальными потребностями сегодняшнего дня, «упорно отстаивающий свое право на порабощение бюргерской и рабочей “канальи” и делающий вид, что он глубоко верит в необходимость серьезного “кровопускания” этой канальи»2. Такие фигуры, признающие объединение немцев в рамках единого государства лишь при условии преобладания в империи «истинно прусских» начал, и основали «Союз пруссаков». Газета прогрессистов считала весьма символическим, что первой акцией «этого детища прусской реакции» была отправка телеграммы на имя короля Пруссии, а не императора Германии. Тем самым был четко выражен прусский партикуляризм этой организации, для которой единство германского народа, достигнутое в войнах 1864, 1866 и 1870 гг., является скорее помехой для безраздельного господства прусских принципов организации государственного управления и общественной жизни на территории от Рейна до Немана и от Майна до Северного моря. «Утро России» выражало уверенность в том, что Цаберн - это только пролог глубокого внутреннего кризиса Германии. Германское единство, торжественно провозглашенное в Зеркальном зале Версальского дворца 18 января 1871 г., спустя сорок три года «трещит в своем основании». Цабернские события поставили перед немецким народом дилемму: «Германия или Пруссия? Конституционный строй, стремящийся к естественному своему развитию, или просвещенный абсолютизм в духе 1 2 Утро России. 1914. 10 янв. Там же. 445 прусских юнкеров? Вот лозунг назревающей борьбы»1. При этом газета прогрессистов высказывала опасение, что немецкий пример консолидации консервативных сил окажет влияние и на внутреннюю политику России. Торжество реакции за Неманом может окончательно укрепить реакционные настроения русского правительства, чего опасались многие представители русской буржуазии и либерально настроенной интеллигенции после назначения в январе 1914 г. председателем Совета министров И.Л. Горемыкина. Крайне правые, напротив, стремились выставить действия военного министерства и императора Вильгельма II во время разбирательства дела лейтенанта Форстнера и полковника Рейтера в качестве образцов для подражания. В «Русском знамени» сила Германии объяснялась ее здоровым консерватизмом и приверженностью немцев монархическому принципу государственного управления. Хотя многие левые доктрины были разработаны на немецкой земле, но сами немцы «строго различают теорию от практики»2. Они не стремятся превратить свою страну в лабораторию для испытания тех или иных академических теорий. Немцы «уважают законный только порядок реформ». Все попытки социалистов и анархистов дестабилизировать положение вызывают слабый отклик среди широких масс и сразу встречают самое решительное противодействие властей. «Русское знамя» полагало, что особенностью немецкого национального характера является монархизм и связанный с ним патриотизм: «государь страны – священное лицо, и коснуться особы монарха без должного уважения, значит, прослыть невежей и негодяем. Даже социалисты из германских рабочих являются самыми пылкими патриотами, а понятие патриотизма нераздельно у немцев с уважением к монарху»3. Там же. Русское знамя. 1914. 13 июня. 3 Там же. 1 2 446 В то же время в самой Германии против прусского метода решения конфликтов между военными и гражданскими лицами начали выступать наиболее независимые и ответственные представители правящего бюрократического аппарата. Наместник Эльзас-Лотарингии граф Ведель и глава министерства этой имперской области статс-секретарь Цорн-фонБулах потребовали от берлинского правительства объяснений по поводу странного разрешения прогремевшего на всю страну цабернского скандала, прежде всего по поводу освобождения от ответственности главных зачинщиков эльзасского конфликта – Форстнера и Рейтера. Если объяснения окажутся неудовлетворительными, они заявили о готовности уйти в отставку. В связи с этим «Утро России» указывало, что раньше никто из представителей бюрократии Германской империи не позволял себе требовать отчетов по тем или иным вопросам от рейхсканцлера, а на самом деле от императора, единолично назначающего главу правительства. Теперь консерваторы надеются, что «Вильгельм II вместо требуемых объяснений отправит в Страсбург нового наместника-диктатора, который “по-прусски” расправится с эльзасской “крамолой”»1. Однако, по мнению газеты прогрессистов, такие действия императора вызовут еще большее раздражение в широких кругах немецкой общественности и недовольство при дворах союзных германских государств, где к соблюдению конституционных норм относятся с большим пиететом, чем в Пруссии. Назначение «наместника-диктатора» действительно состоялось вскоре после завершения цабернского конфликта: в мае 1914 г. во главе имперской земли был поставлен бывший министр внутренних дел Пруссии И. фон Дальвиц, а должность статс-секретаря занял граф Рёдерн, бывший обер-президент земли Бранденбург. Оба чиновника, по словам немецкого историка 1 К. Штенкевица, являлись «типичными представителями Утро России. 1914. 18 янв. 447 прусского мировоззрения и прусской политики»1. Большинство российских газет расценило эти назначения как торжество германской военщины в цабернском конфликте. «Она одержала победу над слабовольным рейхстагом и окончательно подчинила себе ту фиктивную силу, каковой является гражданская власть в Эльзасе»2, - писал берлинский корреспондент «Русского слова» И. Троцкий. Он был уверен, что для Эльзас-Лотарингии подходит к концу период конституционного развития, начавшийся всего лишь два года тому назад. В связи с эльзасским конфликтом российские газеты и журналы указывали на ограниченность функций германского парламента, его неспособность влиять на формирование правительства, что особенно ярко проявилось после вынесения рейхстагом вотума недоверия кабинету Бетман-Гольвега в декабре 1913 г. Так, «Русские ведомости» указывали, что порицание, вынесенное канцлеру подавляющим большинством политических партий рейхстага, в условиях Германской империи не может иметь того политического значения, какое оно приобрело бы в стране с действительным парламентским строем и реальной ответственностью правительства перед парламентом. Со времен Бисмарка канцлер в Германии ответственен только перед императором, а потому сохраняет свой пост до тех пор, пока пользуется доверием главы государства. Тем не менее либеральные газеты указывали на большое моральное значение голосования в рейхстаге, которое останется важной вехой в истории германского парламентаризма. Корреспондент «Речи» в столице Германии А. Коральник называл вынесение вотума недоверия «историческим» событием. Правительства и раньше терпели поражения в рейхстаге по тем или иным вопросам. Поэтому важен не сам факт порицания политики правительства, а причина и форма этого оппозиционного выступления депутатов. По его мнению, единодушие рейхстага, достигнутое при голосовании 4 декабря, когда против линии 1 2 Stenkewitz K. Gegen Bajonett und Dividende. S. 137. Русское слово. 1914. 25 апр. 448 Бетман-Гольвега в цабернском конфликте выступили социал-демократы, прогрессисты, национал-либералы, национальные группы (поляки, датчане и представители Эльзас-Лотарингии) и католическая партия «Центра», означает восстание всего общественного мнения Германии против «духа современного прусского режима»1. С ним был согласен Г. Гроссман, освещавший события немецкой жизни в «Русских ведомостях». Голосование в рейхстаге против канцлера, считал он, отчасти восстановило авторитет германского государства, которому был нанесен существенный урон самоуправством в Эльзасе прусских офицеров и фактической поддержкой этого беззакония со стороны высших правительственных сфер. Поведение парламента продемонстрировало жителям Эльзаса и Лотарингии, что их права и достоинство взяты под защиту народного представительства. В результате «исход цабернского дела, грозившего нанести тяжелый удар культурной репутации Германии, привел к обратному результату»2. «Утро России» и «Русское слово» были уверены, что за вотумом недоверия стоит не только искреннее желание депутатов обуздать прусскую военщину, но и далеко идущие политические расчеты либералов и социал-демократов, которые использовали скандал вокруг Цаберна для того, чтобы расширить свои собственные прерогативы, в частности добиться ответственности министров и самого канцлера перед парламентом. По мнению «Утра России», эта попытка была явным вызовом Вильгельму II, «типичному монарху von Gottes Gnaden, божьей милостью»3. А «Русское слово» было убеждено, что подобные усилия обречены на провал: император не отправит в отставку канцлера, чтобы не создавать прецедента и «и не зародить в сердцах депутатов надежды на возможность осуществления парламентаризма»4. В отличие от «Русского слова» кадетская «Речь» не исключала возможности скорой отставки Речь. 1913. 24 нояб. Русские ведомости. 1913. 26 нояб. 3 Утро России. 1913. 28 нояб. 4 Русское слово. 1913. 27 нояб. 1 2 449 канцлера, который, будучи противником левых и либеральных сил, в то же время позволял себе по некоторым важным вопросам идти против настроений и интересов остэльбского юнкерства и таким образом не пользовался надежной поддержкой ни одной из ведущих политических сил Германии. В январе 1914 г. в этой газете появились слухи о скорой отставке Бетман-Гольвега и назначении его наместником в Эльзас вместо слишком строптивого графа Веделя. Должность рейхсканцлера должна была, якобы, перейти к создателю германского военного флота адмиралу А. Тирпицу. Однако уже очень скоро стало ясно, что рейхстаг не способен довести борьбу против Бетман-Гольвега до логического конца – отставки канцлера либо собственного роспуска. Посетив Донауэшинген, поместье князя Фюрстенберга, где в это время отдыхал Вильгельм II, БетманГольвег получил высочайшее одобрение своих действий в цабернском конфликте. Уже через несколько дней, как ни в чем не бывало, он выступал перед депутатами рейхстага, представляя бюджет на следующий 1914 г. Несмотря на резкую критику действий правительства со стороны лидеров социал-демократической фракции Ф. Шейдемана и Г. Ледебура, призвавших потерявшего доверие народных представителей канцлера добровольно уйти в отставку, большинство парламентских партий не стали использовать бюджет в качестве предмета торга и послушно проголосовали за предложенный канцлером законопроект. Тем самым рейхстаг продемонстрировал свое бессилие в борьбе против «режима личной власти» российскими императора, либеральными что было изданиями. с сожалением «Гора родила отмечено мышь»1, - прокомментировала создавшуюся ситуацию газета «Русское слово», уверенная, что политический кризис в Германии, начавшийся с цабернских беспорядков, не закончится на этом, а борьба против «личного режима» будет перенесена из здания рейхстага на страницы печати. 1 Русское слово. 1913. 30 нояб. 450 Капитуляция рейхстага после нашумевшего вотума недоверия подтолкнула русскую прессу к поиску причин столь быстрого отступления либерально-буржуазных партий в конфликте вокруг Цаберна. Ученый и публицист Рувим Бланк, регулярно публиковавший в «Вестнике Европы» свои «Письма из Берлина», усматривал основную причину этого в кризисе немецкого либерализма, связанного с постепенным дрейфом либеральных партий, прежде всего, национал-либералов, в сторону консервативных сил. В том, что касается вопросов усиления армии и флота, либералы в германском рейхстаге вяло плетутся в фарватере правительственной политики, голосуя за вносимые в парламент военные законопроекты и в 1911, и в 1912, и в 1913 гг. Бланк подчеркивал, что германская буржуазия устала быть в оппозиции и ищет примирения с властью. Именно эти настроения и привели к «капитуляции парламентаризма перед милитаризмом»1. А Цаберн явился лишь лакмусовой бумажкой давно начавшихся в Германии процессов сближения консерваторов, которые с конца 1870-х гг. были главной опорой правительства в рейхстаге, и либералов. Основой такого сближения, отмечал Бланк, является заинтересованность немецкой буржуазии в расширении колониальной империи Германии, в захвате новых рынков сбыта и богатых сырьем территорий. «Высшие слои буржуазии теперь и экономически заинтересованы в развитии милитаризма, как оплота колониальной политики, бесконечно расширяющей поле деятельности крупного капитализма. Теперь, действительно, можно говорить о союзе капитализма с милитаризмом и тесно связанным с последним феодализмом. И, как будто, действительно, что давно утверждают марксисты, все буржуазные партии сплачиваются в “одну реакционную массу”»2. По мнению автора «Вестника Европы», этому способствует и состояние современного общественного мнения Германии, которое «в значительной степени 1 2 Вестник Европы. 1914. Июнь. С. 290. Там же. 451 примирилось с милитаризмом»1. Даже «возмутительная» цабернская история только на непродолжительное время вызвала волну протеста и осуждения беззакония прусской военщины, которая, в конце концов, «одержала в этом деле полную победу; гражданская власть вынуждена была отступить по всей линии»2. Кроме проблемы немецкого милитаризма и засилья юнкерства Цаберн поднял вопрос о положении Эльзас-Лотарингии в Германской империи, а также вопрос об отношениях Парижа и Берлина. Возвращение потерянных в ходе войны 1870 г. территорий продолжало оставаться мечтой многих французов и в начале XX в. На этом фоне цабернский скандал радикализировал общественные настроения по ту сторону Вогезов. Он, по словам Е.В. Тарле, «принес огромную пользу той шовинистической агитации во Франции, которая там велась против Германии с особой силой со времени выборов Пуанкаре в президенты республики»3. После аннексии Эльзаса и Лотарингии власти Пруссии установили там жесткий военный режим. В Берлине они рассматривались не как освобожденные от французов немецкие земли, а, скорее, как военный трофей, удерживаемый только силой. По закону от 9 июня 1871 г. две завоеванные области были преобразованы в имперскую землю ЭльзасЛотарингия (Reichsland Elsass-Lothringen). В соответствии с конституцией Германской империи Эльзас-Лотарингия была подчинена непосредственно имперскому правительству. Лишь в 1911 г. был сделан важный шаг на пути отмены получрезвычайного утверждена конституция местного этой законодательного управления Эльзас-Лотарингией: земли, предусматривавшая создание органа – ландтага. Эльзасцам были предоставлены три места в бундесрате4. Принятие конституции было в Там же. С. 289. Там же. 3 Тарле Е.В. Европа в эпоху империализма. 1871-1919 // Тарле Е.В. Сочинения в 12-и томах. Т. 5. М., 1958. С. 219. 4 Preibusch S. Ch. Verfassungsentwicklungen im Reichsland Elsaß-Lothringen 1871-1918. Integration durch Verfassungsrecht? 2006, Berlin. S. 466-476. 1 2 452 значительной степени заслугой наместника имперской земли графа Карла Веделя, который «с самого начала рассматривал уравнение в правах Эльзас-Лотарингии с прочими союзными государствами Германской империи в качестве главной цели своей политики в этой земле»1. Тем не менее население этих областей находилось под подозрением в нелояльности и профранцузских симпатиях вплоть до Первой мировой войны. Антипрусские настроения, действительно, были широко распространены здесь, но причиной этого была, скорее, политика самого Берлина в отношении имперской земли. Немецкое правительство проводило политику насильственной германизации (точнее, «опруссачивания») местного населения, которая привела к значительной эмиграции эльзасцев: до Первой мировой войны Эльзас и Лотарингию покинуло примерно 480 тыс. чел., из них 300 тыс. переселились в соседнюю Францию2. Даже спустя сорок лет после присоединения этих территорий к Германской империи немецкие чиновники с сожалением констатировали, что большинство жителей Эльзас-Лотарингии настроены профранцузски и в культурном отношении чувствуют себя сильнее связанными с французской нацией, чем с Германией3. В начале XX в. Россия сталкивалась с гораздо более опасными сепаратистскими тенденциями на национальных окраинах и подобно Германии стояла перед необходимостью выработки разумной и эффективной политики в отношении национальных меньшинств. Не удивительно, что в русской прессе эльзас-лотарингская проблема вызвала живой отклик. В газетах и журналах разных политических направлений в последние месяцы, предшествовавшие мировой войне, появились многочисленные статьи, в которых анализировалось правовое положение Эльзаса и Лотарингии, обсуждались возможные меры по умиротворению 1 Hiery H. Reichstagswahlen im Reichsland. Ein Beitrag zur Landesgeschichte von Elsass-Lothringen und zur Wahlgeschichte des Deutschen Reiches. 1871-1918. Düsseldorf, 1986. S. 367. 2 Schoenbaum D. Op. cit. P. 76. 3 Armin. 40 Jahre Elsass-Lothringen. Betrachtungen und Erinnerungen eines Verwaltungsbeamten. Berlin, 1912. S. 256. 453 охваченной волнениями провинции, а также рассматривались последствия цабернского инцидента для франко-германских отношений. По мнению берлинского корреспондента кадетской «Речи» А. Коральника, когда речь заходит о судьбе Эльзаса и Лотарингии, в Париже и Берлине руководствуются иррациональными мотивами1. Для французов возвращение этих территорий является вопросом чести и престижа Франции как великой державы. Для немцев Эльзас и Лотарингия остаются символом германского единства и победоносной войны 1870 г. Коральник считал, что немцы могли бы решить проблему Эльзас-Лотарингии, отравляющую их отношения с западным соседом, без ущерба для территориальной целостности и авторитета Германии. Стоит Берлину предоставить этой имперской земле настоящую автономию, прекратить «опруссачивание» местных жителей и признать равноправие немецкого и французского языков, как весь спор вокруг Эльзаса и Лотарингии потеряет свою актуальность. Однако национализм и шовинизм, заразившие Европу, мешают немцам оценить все выгоды такого легкого решения проблемы: «патриотическая фраза не дает логике поднять голову. Пруссия не терпит индивидуальностей и разнообразия, все должно подчиниться прусской указке, прусскому миропониманию»2. Коральник приходил к выводу, что между Парижем и Берлином вообще не существует серьезных неразрешимых противоречий и основными причинами для возникновения в будущем франко-германской войны являются, якобы, «мотивы чисто сентиментального свойства… весь франко-германский спор и связанный с ним русско-германский – исключительно сентиментальный»3. На тот же психологический фактор, осложняющий решение проблемы Эльзас-Лотарингии, указывал в журнале «Вестник Европы» профессор Гельсингфорского университета С.А. Корф. Он обращал внимание на чрезвычайно важное положение имперской земли с военноРечь. 1914. 17 июля. Там же. 3 Там же. 1 2 454 стратегической точки зрения. Для немецкого генерального штаба важны не столько сами провинции, сколько первоклассные крепости Мец и Страсбург. К этим расчетам «прибавляется еще и сентиментальный фактор, всегда играющий у немцев огромную роль»1. Ради присоединения этих земель к империи Гогенцоллернов погибли десятки тысяч немецких солдат и офицеров. И даже сама мысль о возвращении Эльзаса и Лотарингии французам воспринимается немцами как оскорбление памяти своих героев. В Германии считают, отмечал Корф, что провинции эти ничем не лучше и не хуже всех прочих немецких областей, вроде бывшего суверенного государства Ганновер. А потому эльзасцы и лотарингцы должны стать немцами, желают они того или нет. Отсюда такое упорное стремление германизировать население имперской земли, уничтожить его индивидуальность и самобытность. «Здесь ярко сказывается всегда присущее немцам преклонение пред государственным всемогуществом»2. Корф проводил аналогии между русификацией национальных окраин в России и германизацией, осуществляемой в Эльзасе и Лотарингии. Направляемые в Страсбург прусские чиновники, боясь лишиться своих должностей в результате введения широкого самоуправления в этих областях, запугивают Берлин сепаратистскими устремлениями местного населения, настаивая на необходимости ради спокойствия империи продолжать политику полувоенного управления Эльзасом и Лотарингией. Это, по мнению профессора Гельсингфорского университета, который хорошо представлял себе методы русификации окраин на примере Финляндии, «напоминает систему нашей собственной русификации. Действительно, в обоих случаях мы имеем аналогичные процессы, одну и ту же психологию “завоевателя”-чиновника; только с тою разницей, что, в виду большей культурности Пруссии, средства ею 1 2 Вестник Европы. 1914. Март. С. 300. Там же. 455 применяемой германизации также несколько более культурны, менее резки»1. Корф отмечал, что наступление на французский язык в Эльзасе не достигло почти никаких результатов. В повседневном общении большинство жителей имперской области продолжают пользоваться французским или местным языком патуа. По его мнению, среди эльзасцев нет тяготения к Берлину, прежде всего потому, что пруссаки продолжают воспринимать жителей покоренных провинций как немцев второго сорта: они не пользуются ни гражданской свободой, ни самоуправлением. Большинство жителей Эльзаса и Лотарингии желают не присоединения к Франции, а широкой автономии в рамках Германской империи. При таких настроениях эльзасцев «не может иметь успеха пангерманизм, действующий лишь силой, насилием»2. Автор «Вестника Европы» считал, что берлинское правительство может умиротворить Эльзас-Лотарингию, только превратив ее в автономное государство в составе Германии и прекратив взирать на местных жителей как на сепаратистов и потенциальных предателей. Такое же решение эльзас-лотарингского вопроса предлагало и «Русское слово», усматривавшее причины данного внутриполитического кризиса империи Гогенцоллернов в незавершенности конституционных реформ в Эльзасе и Лотарингии. Беспорядки в Цаберне показали, что несмотря на введение конституции методы управления завоеванными в ходе войны с Наполеоном III территориями остались прежними. Конституция 1911 г., проведенная через рейхстаг канцлером БетманГольвегом при поддержке либеральных и левых партий и вопреки воле консерваторов, в действительности не соблюдается, а «прусская военщина по-прежнему оказывается фактическим хозяином бывших французских провинций»3. Главой земли Эльзас-Лотарингия является не Там же. С. 304. Там же. С. 306. 3 Русское слово. 1913. 23 нояб. 1 2 456 самостоятельный монарх – как в Баварии, Саксонии, Вюртемберге и других союзных государствах – а прусский король. Он же назначает наместника, которому принадлежит исполнительная власть в провинции, и половину членов верхней палаты Эльзас-Лотарингии. В результате местные жители превратились в «обделенных пасынков империи». По мнению «Русского слова», урегулировать эльзас-лотарингскую проблему, можно лишь развивая конституцию 1911 г. и ликвидировав неравноправное положение имперской земли. Для этого необходимо разорвать личную унию с Пруссией. «Если бы Эльзас-Лотарингией правил самостоятельный государь, а не наместник императора Германии и короля Пруссии, положение бывшей имперской провинции мало чем отличалось бы от положения Бадена или Гессена»1. Однако газета констатировала, что подобное решение возможно только в далеком будущем. По крайней мере, император Вильгельм II не пойдет добровольно на разрыв унии, навязанной Эльзасу и Лотарингии силой как завоеванным территориям. Да и выбор династии для этой области представляет большую сложность и является весьма деликатным делом, учитывая соперничество протестантских и католических регионов внутри Германского рейха. «Русское слово» делало вывод, что «к немалому ущербу для величия и силы Германской империи Эльзасу суждено долго оставаться гнойным нарывом на могучем теле бисмарковского детища»2. Прямо противоположной точки зрения на эльзасскую проблему придерживались черносотенцы. По их мнению, результаты цабернского конфликта продемонстрировали, предоставлять автономию насколько национальным опасно окраинам. для Это империи только развращает «инородцев», которые все время должны чувствовать на себе железную руку правительства. Намекая на проект введения городского самоуправления в польских губерниях, внесенный правительством В.Н. Коковцова в Государственную Думу, газета «Русское знамя» в январе 1914 1 2 Русское слово. 1913. 28 нояб. Там же. 457 г. писала: «Россия выступила на путь предоставления полякам самоуправления, несмотря на все признаки грядущего организованного восстания. Не будет ли Эльзас-Лотарингия хорошим для нее предостережением?»1 «Русское знамя» считало, что Берлин совершил ошибку, предоставив эльзасцам конституцию и учредив законодательный орган власти в Страсбурге – центре провинции. Беспорядки в Цаберне явились результатом «распущенности правительственных возжей среди инородцев»2. Пока в Эльзасе существовало прямое управление из Берлина, «инородцы» вели себя смирно и тихо, «французы клялись в своей любви и преданности немцам». Но как только они получили автономию, пусть даже и весьма ограниченную, там сразу же началось сепаратистское движение, проявлением которого, по мнению газеты Дубровинского союза, и стал Цаберн. В обращении с «инородцами» может быть эффективен только кнут, любые уступки ведут лишь к обострению положения – такой вывод делали черносотенцы из цабернской истории. *** Российская пресса придавала очень большое значение цабернским событиям, считая, что в них отразились все негативные явления политической и общественной жизни империи Гогенцоллернов. Большинство изданий (за исключением крайне правых) указывало на раскол германского общества, латентно существовавший еще до ноября 1913 г., но ярко проявившийся благодаря цабернскому скандалу. Линия раскола, по мнению русских газет и журналов, проходила между прусским правящим классом и всеми остальными немцами: с одной стороны Германия порядка, законности, культуры, а с другой стороны этой линии – высокомерный, эгоистичный, склонный к агрессивности и силовому разрешению конфликтов прусский юнкер. 1 2 Русское знамя. 1914. 29 янв. Русское знамя. 1914. 13 февр. 458 В этом противопоставлении проявилась двойственность восприятия Германии в России, на которую указывала С.В. Оболенская1. Если во второй половине XVIII – первой половине XIX вв. в сознании образованных слоев русского общества под влиянием немецкого Просвещения, немецкого романтизма и немецкой классической философии сформировался образ «таинственной философской Германии», являвшейся учительницей всей Европы и привлекавшей современников своими культурными достижениями, то после франко-прусской войны и возникновения мощной Германской империи, созданной О. Бисмарком «железом и кровью», этот романтический образ был вытеснен на периферию общественного сознания фигурой прусского юнкера, ставшего олицетворением грубой военной силы и отсутствия высоких духовных запросов. Два эти образа Германии сосуществовали и «конкурировали» в России вплоть до Первой мировой войны. Противопоставление высокого германского духа прусскому милитаризму, культурной Германии философов и поэтов – грубой агрессивной Пруссии, воспитанной на шпицрутенах Фридриха Вильгельма I, очагов германской культуры Веймара, Гейдельберга, Геттингена, Мюнхена – бездушному Берлину как центру огромной государственной машины Гогенцоллернов, все это характеризовало амбивалентное восприятие Германии в России конца XIX – начала XX вв. Анализ реакции русской прессы на события в Эльзасе в конце 1913 г. показывает, что этот противоречивый образ «расколотой Германии» проявился особенно ярко именно во время цабернского кризиса. В большинстве публикаций, посвященных цабернскому конфликту, заметно противопоставление «Пруссии» и «Германии» (т.е. всех остальных государств, входивших подчеркивание в состав империи антагонизма между ними. Гогенцоллернов) Судебное и оправдание зачинщиков цабернского конфликта и фактическая защита их действий 1 Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских (XIX век). М., 2000. С. 105-117. 459 властями означали, по мнению русских газет и журналов, окончательную победу милитаризма на территории от Рейна до Немана. Русское общество усматривало в этом угрозу для всех соседей империи Гогенцоллернов, в том числе и для России. А тот факт, что цабернский внутриполитический конфликт происходил как раз в момент очередного острого кризиса в русско-германских отношениях (связанного с отправкой в Турцию немецкой военной миссии во главе с генералом О. Лиманом фон Сандерсом) придавало победе прусского милитаризма внутри Германии особенно зловещее международное звучание. Русская пресса в целом несколько преувеличивала значение политического кризиса, вызванного в Германии эльзасскими событиями. Довольно часто высказывалось мнение, что цабернский скандал нанес серьезный удар по германскому государству. Под влиянием этих событий образ сильной могучей бисмарковской империи начал размываться в некоторых либеральных газетах («Речь», «Утро России»), писавших, что государственная конструкция, созданная в 1871 г. после победы над Францией, «начинает колебаться и давать трещины». Возможно, что стремление русской прессы подчеркнуть неустойчивость германской государственной системы явилось ответом на появившиеся в это время в германской прессе нападки на Россию, которые в марте 1914 г. привели к русско-германской «газетной войне». Немецкие газеты, развернувшие в начале 1914 г. яростную антирусскую агитацию, утверждали, что Российская империя представляет собой «колосса на глиняных ногах», вся сила которого заключается исключительно в хитрости и бессовестности российской дипломатии. В данной связи политический кризис в Германии был использован частью русской прессы для того, чтобы доказать, что и империя Гогенцоллернов не так сильна, как кажется. Вместе с тем формирование образа Германии в русской прессе в период цабернского кризиса было связано и с борьбой различных политических сил России вокруг внутренних российских проблем. Не раз в 460 исследованиях, посвященных анализу взаимных представлений различных народов друг о друге, отмечалось, что, узнавая другой народ, особенности его быта, культуры, социальных отношений и государственного строя, мы обязательно сопоставляем себя с ним, сравниваем и с неизбежностью противопоставляем, обращая внимание, прежде всего, на различия, а не сходства. «Другой» оказывается своего рода «зеркалом», глядя в которое, мы вырабатываем представления о самих себе1. Так как чужая действительность, как правило, является очень неоднозначной, то внешние наблюдатели могут концентрировать внимание на тех или других фактах, исходя из своих политических пристрастий и убеждений. Реальная жизнь другого народа зачастую становится лишь поводом для выявления позиций по внутриполитическим вопросам. Анализ восприятия русской прессой эльзасского конфликта в Германии вполне подтверждает это наблюдение. Цабернские события рассматривались сквозь призму политических проблем, существовавших в России. В ходе этого обсуждения различные общественные силы косвенно, но вполне отчетливо еще раз заявили о своих программных установках и идейных предпочтениях. Либерально настроенная часть русской прессы видела причину цабернского кризиса в антидемократичности германской политической системы, где гражданская власть была не в состоянии противодействовать самоуправству публикациями военной касты, либеральных ставящей изданий себя о выше цабернских закона. За событиях просматриваются опасения, что консолидация консервативных сил в Германии может укрепить реакционные устремления российского правительства после назначения премьер-министром И.Л. Горемыкина и воодушевить крайне правые партии в России. Последние, в свою очередь, обращаясь к событиям в Эльзасе и реакции на них германских властей, стремились убедить читателей в 1 Ерофеев Н.А. Туманный Альбион. Англия и англичане глазами русских. 1825-1853 гг. М., 1982. С. 10. 461 правильности своей монархической позиции. Черносотенцы в дни цабернского конфликта отрицали наличие раскола между династией Гогенцоллернов и немецким обществом, указывая, что «антигосударственные» элементы в этой стране (социал-демократы, национальные меньшинства) маргинальны и не пользуются практически никакой поддержкой среди немецкого народа. Германия представала на страницах черносотенных газет не как расколотое общество, внутри которого идет упорная политическая борьба, а как крепкое, сильное, уверенное в себе государство, чья сила коренится в традиционных монархических чувствах немецкого народа. Если либеральные издания видели в юнкерском засилье и желании Вильгельма II сохранить старый полуабсолютистский строй признак опасных будущих потрясений для германского государства, то крайне правые стремились представить германскую нацию в виде единодушно сплоченной вокруг трона силы. Беспорядки в Цаберне были использованы российскими политическими силами также для высказывания своих взглядов по национальному вопросу, который был столь актуален для России начала XX в. В то время как большинство периодических изданий довольно единодушно осуждало политику Берлина в отношении Эльзас-Лотарингии, усматривая главную причину цабернского кризиса в незавершенности конституционных реформ в этой провинции, черносотенцы, напротив, считали курс германского правительства в эльзас-лотарингском вопросе слишком либеральным. Таким образом на германском примере русские националисты стремились доказать всю опасность предоставления автономии национальным окраинам и необходимость жесткого курса в отношении «инородцев». 462 Глава VII. Образ Германии сквозь призму «газетной войны» весны 1914 г. Проявлением противоречий, накопившихся в русско-германских отношениях к 1914 г., стала ожесточенная полемика между русской и немецкой печатью, развернувшаяся в марте 1914 г. и получившая в историографии обозначение «газетная война». Она способствовала утверждению «образа врага» по обе стороны русско-германской границы еще за несколько месяцев до начала Первой мировой войны, став своего рода репетицией той яростной пропаганды, которая развернулась в прессе кайзеровской Германии и Российской империи после 1 августа 1914 г. Старт «газетной внешнеполитического войне» был ведомства дан официозом немецкого газетой «Kölnische Zeitung», поместившей 17 февраля (2 марта) статью «Россия и Германия», в которой анонимный петербургский корреспондент этой газеты (позже было установлено, что автором этой нашумевший статьи был Д. Ульрих – постоянный корреспондент «Кёльнской газеты» в столице России) предупреждал немецкое общество о нависшей над ним опасности. Россия, утверждалось в этой статье, совместно с французами планирует расправиться с Германией не позднее осени 1917 г. К этому времени «Большая программа» перевооружения русской армии, разработанная под руководством военного министра В.А. Сухомлинова, будет выполнена, и русско-французский тандем получит существенное преимущество над Тройственным союзом. Особую тревогу «Кёльнской газете» внушала финансовая зависимость России от французских кредиторов, которые, якобы, наняли русскую армию для реваншистской войны против Германии за возвращение потерянных в 1871 г. областей – Эльзаса и Лотарингии. Единственный выход для немцев «Кёльнская газета» видела в превентивной войне против России и Франции, еще не готовых полностью к военному столкновению. 463 Эту идею сразу, как по команде, подхватили многие другие немецкие, а за ними и австрийские издания, начавшие настоящую информационную атаку против России. На следующий день орган католической партии «Центра» газета «Germania», поместила перепечатку выдержек из статьи «Кёльнской газеты», громко озаглавив материал «Грядущая война с Россией». Cтоль же алармистской была оценка международной ситуации в газете «Post»: она писала, что Европа стоит на пороге большой войны вследствие милитаристских устремлений Франции и России, которые имеют общую цель – «уничтожение Германии». Саксонская газета «Leipziger Tageblatt» была убеждена в неизбежности войны в силу того, что все русское общество, якобы, ненавидит Германию и немцев. В связи с этим она призывала немецких дипломатов раз и навсегда отказаться от «сентиментальной болтовни» о поддержании «традиционной» русско-германской дружбы. Полностью солидаризировалось с «Кёльнской газетой» и берлинское издание «Tägliche Rundschau», призывавшее немцев готовиться к войне с «враждебными Германии московитами». Выходившая в столице «империи» Круппа г. Эссене «Rheinisch-Westfälische Zeitung» считала, что военный конфликт между двумя странами возможен на почве размежевания сфер влияния в Азиатской Турции. «Schwäbischer Merkur» указывал на своевременность предостережения, появившегося в «Кёльнской газете». Нация не может успешно вести войну, писало это южногерманское издание, «если ее до последнего мгновения держат в неведении о реальных опасностях и учат видеть друзей там, где в действительности – злейшие враги». Либеральная газета «Berliner Tageblatt» противопоставляла миролюбивые устремления Германии и Австрии и агрессивную, стремящуюся к экспансии во всех направлениях политику России. Подчеркивая, что время работает на Россию, а не на австро-германский блок, она также призвала к превентивной войне против восточного соседа. Консервативная газета «Kreuzzeitung», традиционно 464 дружественно настроенная в отношении России, с сожалением констатировала в марте 1914 г., что две монархии отдаляются друг от друга. Вину за это рупор прусских консерваторов возлагал на русские панславистские круги, которые, по мнению этой газеты, специально раздували антигерманские настроения в русском обществе1. Следует отметить неожиданность предпринятой немецкой прессой кампании. Казалось, взрывоопасной на что международная протяжении двух ситуация, Балканских остававшаяся войн, а затем подвергшаяся новому испытанию во время споров вокруг миссии О. Лимана фон Сандерса, в значительной степени нормализовалась к весне 1914 г. Конфликт из-за германской военной миссии в Турции был признан на официальном уровне исчерпанным. В феврале 1914 г. удалось заключить соглашение о реформах в Турецкой Армении, которое долгое время торпедировалось немцами. Успешно продвигались переговоры между Берлином и Лондоном о строительстве Багдадской железной дороги. Одновременно шли переговоры между Берлином и Парижем о фактическом разделе Малой Азии на сферы влияния, завершившиеся 15 февраля 1914 г. подписанием компромиссного соглашения. Главы внешнеполитических ведомств России и Германии С.Д. Сазонов и Г. Ягов убеждали общественность своих стран, что между Берлином и Петербургом существуют хорошие, «добрососедские» отношения, которые не смогла омрачить даже миссия Сандерса. Тем более внезапным было появление статьи в «Кёльнской газете», констатировавшей возможность в близком будущем большой европейской войны. Судя по всему, весенняя кампания германской прессы против русской политики была хорошо срежиссирована. Еще в декабре 1912 г., в Подробнее о публикациях немецких и австрийских газет во время «газетной войны» марта 1914 г. см.: Jux A. Der Kriegsschrecken des Frühjahrs 1914 in der europäischen Presse. Berlin, 1929; Ropponen R. Die russische Gefahr. Das Verhalten der öffentlichen Meinung Deutschlands und Österreich-Ungarns gegenüber der Außenpolitik Rußlands in der Zeit zwischen dem Frieden von Portsmouth und dem Ausbruch des ersten Weltkriegs. Helsinki, 1976, S. 164-180; Wernecke K. Der Wille zur Weltgeltung. Außenpolitik und Öffentlichkeit im Kaiserreich am Vorabend des Ersten Weltkrieges. Düsseldorf, 1970. S. 244-287. 1 465 самый острый момент Первой Балканской войны, на заседании германского военного совета кайзер Вильгельм II и начальник генштаба сухопутных войск Г. Мольтке высказались в пользу превентивной войны против Франции и России. Тогда же было дано указание об организации кампании в прессе по популяризации идеи войны с восточным соседом1. Правда, сами германские власти весной 1914 г. открещивались от антироссийских выпадов своей прессы. В беседе с российским послом в Берлине С.Н. Свербеевым статс-секретарь по иностранным делам Г. Ягов отрицал всякую причастность официальных сфер к появлению нашумевшей статьи в «Кёльнской газете». Свербеев, со своей стороны, выразил беспокойство тем обстоятельством, что столь резкая по тону статья появилась в признанном официозе германского внешнеполитического ведомства и просил Ягова воздействовать на печать для того, чтобы это антироссийское выступление не повлекло за собой перебранку русских и германских газет, которая могла ухудшить и без того непростые отношения между двумя странами. Ответом со стороны русской прессы, как и предполагал посол Свербеев, стал рост антигерманских публикаций в газетах и журналах разной политической ориентации: образ Германии стал обретать в них все более устрашающие черты. Русскую общественность интересовало, каковы причины начавшейся пропагандистской атаки на Россию, что скрывается за публикацией алармистских статей в немецких периодических изданиях самого широкого политического спектра (от пангерманских и клерикальных до либеральных). Выдвигались две основные версии: во-первых, желание немцев оказать давление на Россию накануне переговоров о новом торговом договоре; во-вторых, специальное раздувание германским правительством образа внешнего врага для успешного проведения через рейхстаг очередного военного закона в 1914 г. 1 Fischer F. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Düsseldorf, 1969. S. 233-235. 466 «Новое время» с самого начала «газетной войны» не сомневалось, что главной причиной, заставившей германскую прессу перейти к угрозам в адрес России, является вопрос о торговом договоре. Навязать России разорительную для нее торговую конвенцию можно, только имея за спиной «большую дубинку», мощный фактор силы в лице армии и флота: отсюда стремление германского правительства довести боевую готовность армии до высочайшей степени. Однако для оправдания огромных военных расходов в глазах немецкого общества неудобно выдвигать агрессивные цели, более эффективным является формирование образа внешнего врага, угрожающего, якобы, культуре и благополучию Германии. «В этом отношении роль “козла отпущения” играла всегда Россия и ее “панславистские замыслы”»1. Впрочем «Новое время» приходило к выводу, что кампания германских газет имела и положительные последствия, раскрыв русскому обществу глаза на действительное отношение немцев к России. В России, с сожалением констатировала газета, все еще много сторонников прогерманской ориентации, которые готовы идти на значительные жертвы ради поддержания «традиционной» русско-прусской дружбы. «Отрезвление этих германофилов путем выяснения истинных настроений нашей западной соседки явилось благоприятным результатом начатой “Kölnische Zeitung” кампании»2. Ведущий публицист «Нового времени» М.О. Меньшиков полагал, что за газетной атакой на Россию скрывается также страх немцев перед ее военным потенциалом, существенно возросшим за последние годы3. В статье «Кому нужна война?», опубликованной в суворинской газете 1 (14) марта 1914 г., он подчеркивал, что для немцев нет оснований опасаться укрепления российской армии и флота, т.к. вооружения эти имеют чисто оборонительный характер и направлены отнюдь не только против центральноевропейских держав. Положение России таково, отмечал Новое время. 1914. 21 февр. Новое время. 1914. 4 апр. 3 Новое время. 1914. 1 марта. 1 2 467 Меньшиков, что она окружена либо откровенными своими недоброжелателями (Германия, Австрия, Турция, Румыния, Швеция, Япония), либо странами, которые могут представлять потенциальную опасность (Китай). Соседями России являются десять держав, население которых составляет почти половину человечества. Немцы же окружены вдвое меньшим количеством соседей и вдвое меньшим числом угрожающих врагов. А потому нет ничего подозрительного в том, что Россия стремится иметь армию в количественном отношении превосходящую армию немецкую. Сама идея, что Россия собирается начать агрессивную войну против Германии, казалась Меньшикову абсурдной. «Разве в истории прошлого найдется хоть один намек на завоевательные претензии славян в сторону Германии? Напротив, за тысячу лет набралось тысяча доказательств германского Drang’а в нашу сторону»1. Он напоминал, что в свое время Россия могла завоевать Германию, если бы у нее были такие намерения – во время Семилетней войны русские войска даже взяли Берлин. Однако никто в России никогда не ставил перед собой такой цели. По мнению Меньшикова, для берлинского правительства было бы безумием рисковать нынешним положением Германии в мире, начиная общеевропейскую войну; было бы непростительной глупостью ставить на карту все достижения немецкого народа и всю его будущность из-за войны, исход которой отнюдь нельзя считать очевидным: «…неужели большинство германского народа до такой степени утратило здравый смысл, чтобы не ценить мир, необходимый Германии не меньше, чем России? Неужели не кажется преступным ставить на карту честный труд целого ряда поколений, выводивших немецкий Vaterland из состояния нищеты и одичалости XVIII века?»2 Меньшиков отмечал, что сама Германия не раз в своей истории подвергалась разорительным нашествиям врагов (Тридцатилетняя война, наполеоновские войны). «Зачем же 1 2 Там же. Там же. 468 обращаться в международной жизни к нечистому духу? – вопрошал нововременский публицист. – Зачем вызывать демонов, которых прогнать обратно, может быть, не найдется заклинаний?… От добра добра не ищут, господа немцы, и если в этот век истории волна счастья высоко вознесла вас над народами, не спешите разбить ее о славянский берег…»1. Другой видный сотрудник суворинской газеты А.А. Столыпин также опасался перерастания «газетной войны» между двумя странами в войну настоящую. В статье «Угроза или действие?», напечатанной спустя десять дней после сенсационного выступления «Кёльнской газеты», он связывал рост милитаристских настроений среди немцев и популярность идеи превентивной войны с колоссальным увеличением за последние годы германских военных налогов. Он напоминал, что на выполнение военного закона 1913 г. правительство Т. Бетман-Гольвега собрало с населения единовременный чрезвычайный военный взнос на огромную сумму в 1 млрд. марок. Нарастающие год от года, как снежный ком, военные затраты не могут увеличиваться такими темпами вечно, предупреждал А.А. Столыпин; когда-нибудь наступит развязка. «Людская психология не мирится с неоправданностью подобных жертв: народу навязаны акции “предприятия военного ограбления России”, народ хочет получить дивиденды»2. Столыпин считал, что все благополучие Германии, ее экономический рост, сытость населения, все «счастье многомиллионной тевтонской расы» базируются исключительно на той контрибуции, которую выплатила Франция после седанского разгрома. После окончания выплаты репараций прошло уже сорок лет, и «народ-добычник» намеревается нарастить свое истощившееся богатство тем же самым проверенным способом – путем военного разгрома соседней страны и ее ограбления. «Вот почему нет никакой надобности искать сложных нравственных и психологических оснований для объяснения той силы, напор которой нам угрожает. Она 1 2 Там же. Новое время. 1914. 28 февр. 469 проста и естественна до первобытной дикости… В грохоте немецких угроз мы не можем ни отличить, ни угадать, где кончается запугивание, где начинается действие»1. Автор статьи предупреждал русское общество, что оно должно быть готовым ко всему: война с Германией и Австрией может начаться в любой момент даже без предварительного объявления. Единственный выход, считал он, - быть готовыми к неизбежной борьбе, которую Россия не желала, но отклонить которую она не в силах. Консервативные «Московские ведомости» были уверены, что атака на Россию инспирирована в Берлине на самом высоком уровне: запугивая немцев страшной «русской угрозой», правительство Т. Бетман-Гольвега мобилизует германское общественное мнение на поддержку новых военных программ. Содержание статьи, появившейся в «Кёльнской газете», казалось «Московским ведомостям» абсурдным и смешным. По характеру своему это «типичный образчик писания подстрекателяпровокатора, который, нагромождая ряд собственных фантазий, старается выдать их петербургский за тайные планы корреспондент русской «Кёльнской политики»2. газеты», Анонимный неожиданно взорвавший информационную бомбу, даже не смог указать более-менее вразумительные причины воинственности и агрессивности России, которые, якобы, угрожают выживанию ее соседей. У «Московских ведомостей» вызывали иронию как заявления автора, что в основе экспансионистских устремлений России в западном направлении лежит нехватка земельного фонда, выявившаяся в ходе проведения столыпинской аграрной реформы, так и его предупреждения, что строящийся русский Балтийский флот угрожает независимости Швеции. Вместе с тем «Московские ведомости» считали, что агитация германской печати против России «имела и свою хорошую сторону, познакомив нас с истинными чувствами германского общества»3. По Там же. Московские ведомости. 1914. 23 февр. 3 Московские ведомости. 1914. 16 марта. 1 2 470 мнению этой газеты, после того как Россия спасла Пруссию от уничтожения Наполеоном, а затем благожелательно отнеслась к объединению Германии под эгидой Гогенцоллернов, в Берлине привыкли смотреть на свою могучую восточную соседку, «как на державу, которая обязана всегда жертвовать своими собственными интересами и интересами славян в пользу немцев»1. Все эти притязания самым откровенным образом проявились в ходе последней антирусской кампании немецкой прессы, категорично заявлявшей, что Россия не имеет права поддерживать балканских славян, так как это угрожает интересам Австрии, не смеет защищать собственное земледелие, так как это нанесет ущерб немецким аграриям и т.д. Столь нелицеприятную оценку действий Германии разделяло и «Русское слово», указывавшее на стремление Берлина полностью продиктовать российской стороне условия будущего торгового договора. «Свившийся в центре Европы в громадный кулак, раскинувший по всему миру щупальца, высасывающие живые соки народов, промышленноторговый спрут Германия считает посягательством на свои священные права каждую заботу иных наций об их коммерческих и производительных выгодах…Берлин присвоил привилегию всемирного грабежа, но горе народу, усомнившемуся в ней»2, - с возмущением писал сотрудник «Русского слова» известный публицист В.И. Немирович-Данченко под впечатлением от антироссийской кампании в германской прессе. Он обвинял немцев в том, что, отгородившись от российского сельхоз. экспорта высокими таможенными барьерами, они не признавали за Россией права на адекватную защиту собственной промышленности протекционистскими тарифами от германской конкуренции. Кадетская «Речь» в первые дни «газетной войны» сомневалась в причастности официальных берлинских сфер к публикации в «Кёльнской газете». Спустя два дня после появления статьи «Россия и Германия» 1 2 Там же. Русское слово. 1914. 5 марта. 471 «Речь» писала, что правительству Бетман-Гольвега невыгодно раздувать в данный момент антирусскую истерию, поскольку «давно уже официальные русско-германские отношения не были так хороши, как сейчас»1. Конфликт в связи с отправкой в Турцию миссии Сандерса считается на официальном уровне исчерпанным, подготовительные работы к заключению нового торгового договора протекают отнюдь не гладко, однако, по мнению «Речи», разногласия между двумя странами в торговоэкономической сфере не содержат ничего, чреватого серьезными осложнениями двусторонних отношений. «Речь» связывала волну алармистских публикаций в прессе Германии с общей нервозностью, которая царила в Европе из-за гонки вооружений, когда великие державы боялись в чем-либо отстать от других, постоянно увеличивая численность армий и их техническую оснащенность. В Германии, сообщала кадетская газета, нарастало недовольство усилением численности русской армии и ростом финансовых затрат на нее. Когда правительство И.Л. Горемыкина внесло в Думу подготовленный им проект реформирования русских вооруженных сил (так называемую «Большую программу» усиления армии), в Берлине стал известен весь масштаб планируемых мероприятий, и именно это, по мнению кадетов, вызвало такую истерическую реакцию в некоторых органах немецкой прессы2. «Как же хорошо, значит, подготовлена в Германии почва для восприятия всякого алармистского посева, и как насыщена в ней атмосфера националистическими настроениями, если одинокий воинственный клич сразу встречает в ней такой дружный и громкий отклик!»3, - писала «Речь», призывавшая русскую печать не следовать немецкому примеру и не раздувать антигерманскую истерию. Однако уже спустя несколько дней, когда к антирусскому хору германской прессы присоединилась и влиятельная либеральная газета Речь. 1914. 20 февр. Речь. 1914. 23 февр. 3 Речь. 1914. 25 февр. 1 2 472 «Berliner Tageblatt», «Речь» изменила свою точку зрения, заявив, что за выступлениями германских газет стоит правительство Т. Бетман-Гольвега, а начавшаяся кампания является информационной артподготовкой к новым агрессивным акциям берлинской дипломатии. «Толки о “превентивной” войне есть сущий вздор, совершенно непонятный и немотивированный. Но, если под предлогом “превентивной войны” хотят застать врасплох соперника и вытеснить его из позиций, законно ему принадлежащих, это другое дело»1. Кадеты предполагали, что германское правительство собирается предъявить России требования, касающиеся Ближнего Востока, «и, судя по тону прессы, эти требования чуть ли не будут носить характер ультиматума». Скорее всего, после успешно проведенной операции по захвату Босфора (отправка в Стамбул миссии Сандерса) немцы готовятся к оккупации всей Малой Азии и превращению этой территории в свое колониальное владение. На пути у Германии стоит Россия, имеющая свои интересы в зоне черноморских проливов и в армянских вилайетах Турции. Поэтому немецкая печать заранее «принимается готовить идеологическую обстановку для предстоящего захвата»2. «Речь», еще во время Балканских войн поддерживавшая осторожную линию С.Д. Сазонова, на этот раз призвала российскую дипломатию занять твердую позицию и не поддаваться на германский шантаж. В отличие от «Речи» другая либеральная газета «Русские ведомости» не стремилась возложить всю ответственность за русско-германскую газетную полемику исключительно на Германию. «Профессорская газета», склонная к гораздо более критическому восприятию поведения России на международной арене, чем многие другие русские периодические издания того времени, отчасти разделяла беспокойство немецкого общества в отношении непредсказуемости курса русской внешней и внутренней политики. Она считала обоснованной озабоченность германской прессы, 1 2 Речь. 1914. 26 февр. Там же. 473 писавшей, что добрососедские отношения невозможны с соседом, который сам не знает, что он предпримет завтра: «…в области международной политики у официальной нас и действительно закулисная почти всегда дипломатия… оказывается Реальных поводов сверх для столкновения между Россией и германской нацией нет. Но если бы наша внутренняя и внешняя политика была реальна!»1 Оригинальное объяснение причин появления статьи «Россия и Германия» в «Кёльнской газете» выдвигало «Утро России». Эта газета, финансировавшаяся партией прогрессистов во главе с П.П. Рябушинским, то есть крупным капиталом, все свела к биржевым спекуляциям. Спустя пять дней после появления нашумевшей статьи «Утро России» отмечало, что в отличие от Парижа и Берлина, где биржи отреагировали на демарш «Кёльнской газеты» паникой, в России эта «аляповатая провокация» не произвела ни малейшего впечатления на деловые круги – настолько кажется абсурдным ее содержание. «У нас, в России, никто и не помышляет о войне с Германией. Делить нам с немцами нечего. Франкорусский союз? Да ведь если немцы сами не помышляют идти на французов, союз этот для Германии – не угроза войны, а верный залог мира»2. В первые дни «газетной войны» прогрессисты воспринимали всю кампанию немецкой прессы несерьезно и даже с иронией. «Русское пугало», по их мнению, оказалось настолько грубо состряпанным, что вызвало в России только искренний смех. Но, разобравшись в ситуации, и видя, что антирусская кампания только набирает обороты, прогрессисты пришли к выводу, что приступ русофобии немецкой прессы имеет под собой более реальные основания, чем простые биржевые спекуляции. «Утро России» присоединилось к тем газетам, которые связывали эту кампанию с желанием Берлина оказать давление на Россию накануне переговоров о заключении нового торгового договора. Газета П.П. Рябушинского подчеркивала, что Германия 1 2 Русские ведомости. 1914. 26 февр. Утро России. 1914. 22 февр. 474 стремится к возобновлению выгодного для себя торгового договора, заключенного в 1904 г., на новый срок, без каких-либо существенных изменений. Проблема для Германии, однако, состоит в том, что Россия 1914 года – это не Россия 1904 года. Во-первых, Россия не связана войной, а потому может говорить с Германией гораздо более уверенным тоном. Во-вторых, аграрии и промышленники России серьезно взялись за обсуждение условий предстоящего соглашения и намерены твердо отстаивать свои интересы. К тому же, они получили возможность заявлять о своих интересах с трибуны Государственной думы. Таким образом, Берлин уже не может более рассчитывать на былую русскую уступчивость. «От немцев не скрыто, что заключение договора 1917 г. становится общим делом русского правительства и русского общества в лице непосредственно заинтересованных в торговых сношениях с Германией общественных элементов… Одним словом – мы работаем! Достаточный для немцев повод волноваться и точить на нас зубы»1. Схожую точку зрения высказывала главная газета «Союза 17 октября» «Голос Москвы». По ее мнению, причиной неожиданной атаки немецких газет против России было стремление берлинских правящих сфер запугать русское правительство войной в случае непринятия им германских условий будущего торгового договора: «это международный шантаж, рассчитанный на слабость русской дипломатии»2. Октябристы были уверены, что, если Россия займет твердую позицию, то немецкая атака прекратится, так как немцы, якобы, не желают доводить конфликт до общеевропейской войны. Слишком велики риски для Германии: полгода продолжения боевых действий равносильны для нее потере всех колоний, расстройству экономики. А на полгода войны Берлину рассчитывать нужно, учитывая ресурсы ее противников и огромную географическую протяженность Российской империи. 1 2 Утро России. 1914. 28 февр. Голос Москвы. 1914. 26 февр. 475 Вместе с тем «Голос Москвы» усматривал и положительные последствия развязанной германской прессой русофобской кампании – она способствовала консолидации Антанты, которая к началу 1914 г. находилась, по мнению октябристов, в глубоком кризисе1. Поднятый в Берлине воинственный шум привел к тому, что страны Тройственного согласия, еще раз убедившись в агрессивных устремлениях империи Гогенцоллернов и чувствуя опасность больших европейских осложнений, вынуждены были теснее сплотиться ради защиты своих интересов. «Голос Москвы» выражал недоумение, почему берлинские политики не смогли просчитать этих последствий организованной в прессе травли России. Единственное разумное обоснование всей этой кампании – стремление правительства Бетман-Гольвега протащить через рейхстаг новые военные законы. «Но подвергнуть ради таких второстепенных интересов риску и европейский мир, и судьбу Германской империи – это по меньшей мере не умно, и, если бы был жив великий Бисмарк, он несомненно умер бы от стыда за своих преемников»2. Настоящая опасность возникновения европейского пожара кроется, по мнению октябристской газеты, в особенностях германской дипломатии: попав в комическое положение, она ради спасения престижа будет и дальше продолжать эту опасную игру с идеей превентивной войны. «Голос Москвы» считал, что кампания, начатая «Кёльнской газетой», может сыграть роль консолидирующего фактора не только для Антанты, но и для русского общества. Германия, так откровенно выражающая свою враждебность по отношению к России и так агрессивно угрожающая ей призраком военного столкновения, становится тем внешним врагом, который необходим русскому народу для ощущения единства и сплоченности. По словам «Голоса Москвы», организаторами этой кампании «мало была учтена наша своеобразная особенность, заключающаяся в том, что в нас очень сильны центробежные силы. Мы 1 2 Голос Москвы. 1914. 2 марта. Там же. 476 никак не умеем соединяться, организовываться, действовать сомкнутым строем. Для этого у нас не хватало каких-то внутренних побуждений, и только напряжение внешней силы пробуждает в нас, к сожалению, часто более инстинктивное, чем сознательное, стремление к единению, стремление найти общий язык…»1 Воинственные выступления германской прессы против России, действительно, способствовали консолидации русского общества на антигерманских позициях. Показательно в данной связи изменение точки зрения крайне правых, традиционно выступавших за сохранение и упрочение русско-германского сотрудничества. Их симпатии к Германии пошатнулись; во всяком случае, в дни «газетной войны» они не рисковали открыто демонстрировать свои германофильские настроения. Большое разочарование испытал в связи с публикацией в «Кёльнской газете» поборник прогерманской ориентации российской политики князь В.П. Мещерский, издатель консервативного журнала «Гражданин». Статью «Россия и Германия» он оценил как враждебную и провокационную по отношению к России. Трудно поверить, удивлялся князь, что она написана по адресу великой державы, настолько «наглым и дерзким» является ее содержание. Самым провокационным местом статьи Мещерский считал призыв к германскому правительству отказаться от политики поддержания традиционных дружественных русско-прусских отношений и заменить ее обращением с Россией, в котором «было бы поменьше предупредительности и побольше твердой воли». Чтобы написать такое, считал князь, нужно быть уверенным, что Россия уже добровольно снизошла до роли германского вассала и руководствуется в отношениях с Германией исключительно берлинскими директивами. Мещерский не верил, что целью публикации в «Кёльнской газете» и всей антирусской кампании в немецкой печати было желание германского правительства 1 оказать максимальное давление на Россию перед Голос Москвы. 1914. 4 марта. 477 заключением нового торгового договора. Данная версия, которая чаще всего высказывалась на страницах русских газет и журналов, казалась издателю «Гражданина» малоубедительной. По его мнению, это вряд ли могло стать побудительным мотивом для публикации статьи, так как «грубо бестактная и неприлично наглая корреспонденция из Петербурга “Кёльнской газеты” является плохим средством для создания благоприятной немцам атмосферы на переговорах о новом торговом договоре»1. Русско-германская «газетная война» дала Мещерскому повод высказать свою точку зрения на характер и перспективы развития отношений между двумя странами. Он был убежден, что русофобская политика гибельна для Германской империи. У немцев, писал он, не так много друзей в Европе, чтобы они могли позволить себе порвать с традициями русско-немецкого сотрудничества и заменить их враждой и подозрительностью. «У Германии нет в Европе, даже между союзниками ее, искреннего благожелателя, но зато есть тайные враги, которые давно бы вовлекли Германию в военные приключения, если б не признали историческим фактом давнишние миролюбивые русско-германские отношения»2. Князь не преминул напомнить немцам об услугах, которые оказала Россия Берлину в царствование Александра II, когда только лояльно-дружественное отношение русского монарха к династии Гогенцоллернов сделало возможным успешное объединение Германии под эгидой Пруссии. Мещерский писал, что его журнал «Гражданин» всегда выступал за дружеские отношения обеих империй, всегда был благожелательно настроен по отношению к российским немцам, всегда был противником «германофобских выходок “Нового времени”, как противоречивших политике наших монархов и миролюбию русского народа»3. Последний, по Гражданин. 1914. № 8, 23 февр. Там же. 3 Там же. 1 2 478 мнению князя, в течение многих веков (до царствования Петра I) воспринимал немцев как противников. Затем это отношение стало исчезать, и в настоящее время русский народ не испытывает никакого неприязненного чувства к немцам, никакой войны с ними не желает. Однако, был убежден Мещерский, если Германия все-таки решится на вооруженную борьбу с Россией, то это будет война, в которой весь народ, все российское общество объединится вокруг престола. Война с немцами будет единственной популярной войной, так как, порвав с Россией, Пруссия сразу же «воскресила бы в русском народе вражду к старому, допетровскому немцу, и кто бы ни победил, нельзя себе представить, чтобы даже в случае победы могла выиграть Германия, etant donnee1 ненависть, которой она окружена в Европе». А другое крайне правое издание газета «Русское знамя», отражавшая взгляды черносотенного Союза русского народа во главе с А.И. Дубровиным, в течение всей газетной кампании не переставала повторять, что Россия должна сохранять полное спокойствие. С Германией, по мнению черносотенцев, необходимо вести себя так же, как при Александре III – внушительно и с достоинством, и на всю воинственную шумиху за Неманом следует отвечать предупреждением о неизбежном приведении в полную боеготовность русских войск. Тогда «показывающий нам масонский знак в кармане Михель весь расцветет приветливой улыбкой и заявит, что он нас всегда очень и очень уважал…»2 Главное, считали черносотенцы, чтобы российская дипломатия не стала бессмысленно метаться, как она это делала во время Балканских войн, предлагая Германии то одну уступку, то другую ради прекращения воинственной агитации в немецкой прессе. Ведомство Сазонова должно понимать, что «вся эта шумиха не стоит и выеденного яйца», что германское правительство инспирирует выступления органов печати как средство шантажа России. Если же российская дипломатия и на этот раз будет 1 2 принимая во внимание, учитывая (фран.) Русское знамя. 1914. 23 февр. 479 «изображать охваченного паническим ужасом зайца», то она попадет в самое глупое и смешное положение. «Это обыденный прием, к которому бы нам следовало уже давно привыкнуть: когда Германия задумывает какой-либо захват и сугубое нарушение наших интересов, она предварительно начинает бряцать оружием и потрясать перьями»1. Особенно комичными казались «Русскому знамени» милитаристские настроения в Австро-Венгрии. Сообщая в первой статье, посвященной начавшейся «газетной войне», о выпадах австрийской прессы против России, газета Дубровинского союза не удержалась от презрительного комментария: «Австрия, о ужас, бряцает той самой саблей, которой она была вооружена, когда ее били нещадно итальянцы с французами, французы без итальянцев, венгры и вообще все, кому не было лень бить это коварное и вредное государство»2. «Русское знамя» было уверено, что чем дольше продолжается мир, тем это выгоднее России. При ее огромных ресурсах она может выдерживать гонку вооружений в течение долгого времени. Для Германии, а в особенности для Австро-Венгрии, бремя военных расходов становится уже нестерпимым. «Пусть себе обе эти державы и разоряются, увеличивая свою армию и свои вооружения. Мы же от этого можем только выиграть»3. Если же империи Габсбургов и Гогенцоллернов решатся на войну с Россией, такая война будет гибельна для этих держав, и приведет, судя по всему, к полному развалу «лоскутной империи» Габсбургов. В отличие от «Русского знамени» газета «Земщина», являвшаяся органом Союза русского народа во главе с Н.Е. Марковым, практически проигнорировала выпады немецкой печати против России. Она явно не желала акцентировать внимание своих читателей на росте антирусских настроений в соседней стране. Показательно, что первое упоминание об инциденте появилось в этой прогерманской газете только 26 февр. (11 Русское знамя. 1914. 1 марта. Русское знамя. 1914. 23 февр. 3 Там же. 1 2 480 марта) 1914 г. «Земщина» была уверена, что Германия желает избежать военного столкновения с Россией. Причину поднятого в немецких газетах шума она видела в специфике прессы, для которой главное создать и раздуть сенсацию. Действия российской дипломатии во время «газетной войны» были направлены на уменьшение негативных последствий этого противостояния российской и австро-германской прессы для развития отношений России со странами Тройственного союза. В первые дни после появления статьи в «Кёльнской газете» министерство иностранных дел воздерживалось от официальной оценки инцидента и комментариев по поводу происходившего. С.Д. Сазонов решил оказать воздействие на германские правящие сферы, побудив их к прекращению антирусской кампании в немецкой прессе, через анонимное выступление в печати. 22 февраля (7 марта) 1914 г. влиятельная и информированная газета «Русское слово», известная своими связями с внешнеполитическим ведомством России, опубликовала в рубрике «За границей» заметку, которая носила явно инспирированный министерством иностранных дел характер. Она возлагала всю ответственность за начавшуюся «газетную войну» на германское правительство и предупреждала Берлин, что политика шантажа и запугиваний в отношении России «осуждена на полнейший провал». Газета И.Д. Сытина обвиняла Германию в стремлении окружить Россию кольцом враждебных государств и даже на территории Российской империи – в Финляндии, Прибалтике и Польше – создать опорные пункты в борьбе против России. Неожиданным для Берлина последствием развернутой против России кампании, угрожало «Русское слово», может стать преобразование Антанты в настоящий военный оборонительный союз. Этот союз может возникнуть «даже скорее, чем это в Берлине себе представляют». Уже на следующий день в той же газете появилась новая заметка, в которой со ссылкой на «авторитетные дипломатические сферы» 481 говорилось о желательности опубликования правительством Т. БетманГольвега сообщения с категорическим осуждением антироссийской кампании немецкой прессы. Такое правительственное сообщение, заявляло «Русское слово», сразу же прекратило бы конфликт и «произвело бы на русские официальные круги очень благоприятное впечатление»1. Если же такое сообщение не появится, то это будет означать только одно – причастность Вильгельмштрассе к появлению русофобской статьи в «Кёльнской газете», которая тем самым вполне точно отражает настроения берлинских правящих сфер. Судя по всему, эта заметка также была инспирирована С.Д. Сазоновым, который таким образом через полуофициоз указывал немцам путь разрешения очередного кризиса в русско-германских отношениях. Призывы «Русского слова» не были услышаны на берегах Шпрее. Хотя 19 февраля (4 марта) в «Politische Korrespondenz» появилась заметка о том, что германские официальные круги не имеют никакого отношения к публикации статьи в «Kölnische Zeitung» и не разделяют высказанных в ней опасений и взглядов на характер русско-германских отношений2, однако, со стороны канцлера или других высокопоставленных чиновников не последовало никаких опровержений слухов о причастности берлинского правительства к антирусскому выступлению германской прессы. Безрезультатно закончились и попытки посла Свербеева побудить Ягова отмежеваться от статьи в «Kölnische Zeitung»3. «Газетная война» только набирала обороты. Тогда С.Д. Сазонов решил выступить с изложением официальной позиции российского министерства иностранных дел. 27 февраля (12 марта) он дал интервью венгерской газете «Az Est». В нем глава российской дипломатии подверг критике как русскую, так и немецкую печать за нагнетание напряженности между двумя странами в условиях, Русское слово. 1914. 23 февр. Jux A. Op. cit. S. 71-72. 3 Международные отношения в эпоху империализма. Серия III. Т.1. С. 573-574. 1 2 482 когда между ними не существует неразрешимых противоречий. Сазонов отметил наличие взаимопонимания с германским правительством по большинству важнейших вопросов и призывал не паниковать в связи с начавшейся «газетной войной». Правительства России, Германии и Австро-Венгрии, заявил он, думают только о сохранении мира, а основой поддержания «добрососедских отношений» между тремя империями является отказ от территориальных приобретений на Балканах и сохранение status quo, сложившегося здесь после подписания Бухарестского мирного договора. Русская пресса, по его словам, никак не может отражать намерения и устремления русского правительства хотя бы потому, что она постоянно нападает на министерство иностранных дел и лично на него, Сазонова, самым решительным образом. Однако в тот же день, когда было опубликовано интервью Сазонова венгерской газете, в вечернем выпуске «Биржевых ведомостей» появилась статья, чрезвычайно контрастировавшая с успокоительными заявлениями министра иностранных дел. Публикация эта, озаглавленная «Россия хочет мира, но готова к войне», не носила редакционного характера, но не имела подписи, что дало основание заподозрить военное министерство и лично В.А. Сухомлинова в инспирации этой громкой статьи. В мемуарах, написанных в эмиграции в начале 1920-х гг., бывший военный министр не отрицал своей причастности к появлению данного материала. По словам Сухомлинова, статья «Россия готова», подчеркивавшая успехи, которых достигла русская армия после Портсмутского мира, была написана сотрудником «Русского слова» Ржевским по его поручению. Публикацию этой статьи в «Биржевых ведомостях» санкционировал, якобы, Николай II, считавший, что нужно дать достойный ответ на германские выпады в адрес России1. В этой статье отмечалось, в частности, что «Россия…не думает о войне, но готова ко всяким случайностям», для нее прошли времена, когда 1 Сухомлинов В. Воспоминания. Берлин, 1924. С. 298-299. 483 угрозы извне заставляли ее отступать (намек на события Боснийского кризиса 1908-1909 гг.). Статья в «Биржевых ведомостях» перечисляла основные мероприятия, осуществленные в последние годы для усиления боеспособности армии. При этом как вызов звучали слова об отказе русского военного министерства от оборонительной тактики в случае войны на западной границе: «…идея обороны отложена и русская армия будет активной». Она заканчивалась словами: «Конечно, если какаянибудь держава питает агрессивные замыслы против России, то наша новая боевая мощь ей неприятна, ибо никто уже не может теперь питать вожделений о какой бы то ни было части русской земли. “Si vis pacem – para bellum”, “Если хочешь мира – готовься к войне”. Россия, в полном единении со своим Верховным Вождем, хочет мира, но она готова!»1. Отношение русской прессы к инспирированной военным министерством статье «Биржевых ведомостей» было неоднозначным. «Речь» обращала внимание на резкое противоречие между официальным оптимизмом русской дипломатии и милитаристским тоном появившейся 27 февраля статьи. Причину такого расхождения между позицией военных сфер («Речь» не сомневалась, что именно они стоят за статьей) и министерства иностранных дел газета видела в том удивительном факте, что в Европе гонка вооружений развивается по своим собственным законам, не подвластным контролю со стороны дипломатии тех или иных стран. «Здесь мы имеем, следовательно, поразительный пример того, как, при сравнительно безоблачном дипломатическом небе, вооружения порождаются вооружениями же»2. Это, по мнению кадетской газеты, делает как никогда актуальным вопрос о приостановке всеобщих вооружений и созыве нового международного форума для обсуждения мер по обузданию милитаризма в Европе. 1 2 Биржевые ведомости. 1914. 27 февр. Речь. 1914. 28 февр. 484 «Голос Москвы» положительно воспринял ответ на антирусскую кампанию в Германии, помещенный в «Биржевых ведомостях»: «Насколько г. Сазонов нерешителен, насколько он трепещет при одной мысли об “ужасных бедствиях войны”, настолько статья… решительна и определенна»1. Правда, газету не устраивала анонимность публикации. Если бы военное министерство напрямую заявило о том, что разделяет высказанные в ней взгляды, то это придало бы статье больший вес. «Новое время», выступавшее за жесткий курс в отношении австро-германского блока, также приветствовало статью «Россия готова», которая «сразу подняла престиж России на ту высоту, на которой он находился до русскояпонской войны. Она равносильна большой победе, одержанной на поле сражения»2. Решительный тон статьи импонировал и «Русскому слову». Видный публицист В.И. Немирович-Данченко на страницах этой газеты писал, что Россия, постоянно отступая в последние годы перед австро-германским блоком и демонстрируя миролюбие, получила в ответ лишь яростные нападки на свою политику в германской и австрийской прессе. Осторожное поведение российского внешнеполитического ведомства и его готовность идти на значительные уступки, казалось, вызвали еще большую подозрительность в Берлине и Вене, в полной мере проявившуюся в газетной атаке на Россию. «Целого ряда дипломатических Цусим мало было для того, чтобы два наши западные соседа выдали нам, наконец, желанный похвальный лист за скромность и хорошее поведение»3. В этих условиях, считал Немирович-Данченко, России было необходимо изменить тон общения с Центральными державами и проявлять отныне больше решительности и уверенности в своих силах. По его мнению, в статье в «Биржевых ведомостях» не было ничего вызывающего и провокационного по отношению к Германии и немцам: Голос Москвы. 1914. 1 марта. Новое время. 1914. 4 марта. 3 Русское слово. 1914. 5 марта. 1 2 485 там лишь перечисляются меры, осуществленные военным министерством с целью укрепления боеспособности русской армии, и констатируется, что Россия готова отразить внешнюю агрессию, если таковая последует. Тем не менее, статья о боевой готовности русской армии вызвала в Германии возмущение и очередной приступ русофобии: немцами она воспринимается не как обоснованный ответ на оскорбления и угрозы в адрес России, а «как беспримерная дерзость раба, позволяющего себе возражать своему высокомерному господину». Когда Россия только повышает свою обороноспособность до уровня своих западных соседей и стремится не очень отстать от них, в Вене и Берлине начинаются крики по поводу завоевательных замыслов России. «Мы обратились в каких-то вассалов, которые без благосклонного согласия феодала не смеют прибавить ни одного ружья в свой военный инвентарь, - возмущался Немирович-Данченко… Или что можно германскому Зевсу, того нельзя российскому мирному быку, которого уже берлинские мясники определили на свою бойню?»1 Появившаяся в «Биржевых ведомостях» бравурная прокламация о полной готовности России к войне могла дать старт новому витку «газетной войны», однако, обе стороны уже решили прекратить зашедшую слишком далеко полемику в печати и предприняли соответствующие меры. 28 февраля (13 марта) Свербеев снова встретился с германским статс-секретарем иностранных дел. Он поспешил заверить Ягова, что русское правительство не может быть причастно к появлению этой публикации. Но в Берлине и не собирались использовать статью в «Биржевых ведомостях» для дальнейшего нагнетания антирусской истерии. Немецкое общество уже было достаточно обработано идеей превентивной войны. Поэтому заместитель статс-секретаря по иностранным делам А. Циммерман дал настойчивый совет редакторам германских газет игнорировать статью в «Биржевых ведомостях». 1 Там же. 486 В тот момент, когда «газетная война» достигла своего пика, на Вильгельмштрассе решили дать отбой русофобской кампании. Еще 25 февр. (10 марта) «Lokalanzeiger» поместила инспирированную Г. Яговым статью, в которой отмечалась успешная совместная работа России и Германии в вопросе об армянских реформах. 28 февр. (13 марта) официозная газета «Norddeutsche Allgemeine Zeitung», которую специалист по истории германской прессы Г. Гейдорн называет «открытым рупором правительства», использовавшимся еще Бисмарком1, напечатала статью с призывом прекратить полемику между русской и немецкой прессой. Она писала: «Оба драгоценные правительства интересы обеих считают недопустимым империй опасности подвергать вследствие националистического возбуждения. Никаких особых поводов к нарушению дружественных отношений не существует». В тот же день в официозной «России» появилась примирительная передовая статья. Из того факта, что ряд немецких и русских газет вступили в перепалку друг с другом, говорилось в ней, «ни в коем случае не следует, что русское и германское правительства намерены “поставить крест”» на взаимовыгодном сотрудничестве обеих стран2. Предпринятые меры смогли несколько успокоить страсти, однако рецидивы «газетной войны» давали о себе знать и позднее, в частности после майского выступления в бюджетной комиссии рейхстага главы германской дипломатии. 1 (14) мая 1914 г. Г. Ягов, говоря об отношениях Германии с другими великими державами, обрушился с критикой на русскую прессу, обвинив ее в нагнетании антигерманских настроений в России. Ответственность за только что закончившуюся «газетную войну» он возложил на русскую сторону. Статья в «Kölnische Zeitung», по его словам, была всего лишь правомерным ответом на «травлю» Германии, предпринятую русскими газетами, среди которых он особо выделил Гейдорн Г. Монополии. Пресса. Война. Исследование внешней политики Германии с 1902 по 1914 год. Роль прессы в подготовке первой мировой войны. М., 1964. С. 109. 2 Россия. 1914. 28 февр. 1 487 «Новое время». Статс-секретарь по иностранным делам в частности заявил: «Господствующее с давних пор в части русской прессы враждебное Германии движение в последнее время, без сомнения, еще более усилилось и привело к систематической кампании против нас. Те, кто поддерживали эту кампанию, не должны удивляться, если, в конце концов, как аукнулось, так и откликнулось»1. Выступление Г. Ягова в рейхстаге, в частности его критика в адрес русской прессы, не осталась без внимания со стороны русских газет и журналов. Последние довольно единодушно осудили речь германского статс-секретаря, обвинив его в применении двойных стандартов при оценке поведения прессы двух стран. В редакционной статье за 3 (16) мая 1914 г. «Новое время» ответило на выпады в свой адрес со стороны Г. Ягова. Редакция газеты посчитала несколько странным такое повышенное внимание к своей деятельности со стороны высших должностных лиц Германии, отмечая, что она не занимается дискредитацией соседней державы, а лишь информирует своих читателей о проявлениях националистических и русофобских настроений по ту сторону Немана. «Новое время» указывало, что на основе немецких изданий пангерманского направления оно смогло показать существование среди определенной и весьма влиятельной части немецкого общества обширных экспансионистских устремлений, распространяющихся на значительную часть территории союзной Австро-Венгрии, Прибалтику, Голландию, Люксембург, Бельгию, Данию. Представителям германской дипломатии остается только обижаться на то, что об этих «неприличных явлениях» внешней политики их страны открыто говорят русские и прочие иностранные издания. Для прекращения полемики между печатью обеих стран, отмечало «Новое время», Ягову нужно было бы не выдвигать необоснованные претензии русским газетам, требуя от них фактически, чтобы они замолчали и не смели говорить о проявлениях германского 1 Цит. по: Fischer F. Op. cit. S. 562. 488 шовинизма, а воздействовать на ту часть собственной печати, которая распространяет все эти экспансионистские захватнические идеи. «В тот момент, когда эти шовинисты перестанут проповедовать грабительские теории, мы окажемся без материала, и наша регистрационная деятельность прекратится сама собой»1. Критически восприняла выступление статс-секретаря в рейхстаге и главная кадетская газета. «Речь» считала, что Ягов исказил действительный смысл событий, возложив всю ответственность за начало «газетной войны» исключительно на русскую сторону. На самом деле, отмечали кадеты, статьи в «Kölnische Zeitung», «Berliner Tageblatt», «Kreuzzeitung» и других немецких изданиях не имели характер вынужденного ответа, а сами являлись вызовом в отношении России. «Речь» обвиняла немцев в склонности к двойным стандартам, что проявилось и в выступлении статс-секретаря по иностранным делам. «Две мерки для оценки “своего” и “чужого” - разве это не то, что характерно именно для германских политических нравов, для безответственных германских шовинистов и даже для германской ответственной дипломатии? Фон Ягов, такой строгий к русской печати и такой отечески снисходительный к печати германской, в конце концов, тоже с пристрастием мерит двумя разными мерками»2. По мнению «Московских ведомостей», речь статс-секретаря Германии демонстрирует тот прискорбный факт, что немецкие политики так и не осознали изменения, происшедшие в мире после образования Антанты, и думают, что все еще живут во времена Бисмарка, когда одного его окрика из Берлина было достаточно для того, чтобы министр иностранных дел России Н.К. Гирс через Управление по делам печати бросался затыкать рты русским газетам, которые и тогда лишь слабо возражали на агрессивные нападки германской стороны. Не печать затрудняет 1 2 поддержание добрососедских отношений между двумя Новое время. 1914. 3 мая. Речь. 1914. 3 мая. 489 странами, была уверена московская газета, а «исключительно политика германского правительства, как международная, так и экономическая»1. С «Московскими ведомостями» был согласен «Голос Москвы». По мнению этой газеты, речь Ягова в рейхстаге еще раз засвидетельствовала, что германское правительство не хочет учитывать настроения русского общества, полагая, что для решения всех возникающих в русскогерманских отношениях проблем достаточно договориться с петербургской бюрократией. «В Германии следует, наконец, понять, что за последнее десятилетие в России выросло то, что называется “общественным мнением”, следует, наконец, прислушиваться и к нему как к фактору политического развития и признать в нем ценность такового»2. Пренебрежение мнением «новой России» со стороны германских правящих сфер «Голос Москвы» считал одной из важных причин ухудшения русско-германских отношений. «Русское знамя», в свою очередь, усматривало в выступлении Ягова признак достижения договоренности между Берлином и Лондоном. «Историческое коварство Альбиона» дало надежду руководителям Германской империи на нейтралитет Британии в будущей войне на европейском континенте, и именно поэтому они стали так воинственны в последние месяцы. «Выступление фон Ягова с громкою угрозою по адресу восточного соседа, давшего, дескать, слишком большую волю своей печати, имело целью побудить Россию отказаться от самостоятельной политики в Малой Азии»3, - предполагали черносотенцы. Чуть ли не единственным органом печати, который сочувственно отозвался на речь немецкого статс-секретаря, были «Русские ведомости». По мнению «профессорской газеты», выступление Ягова в рейхстаге было выдержано в «очень миролюбивом» тоне. Газета была полностью солидарна с руководителем германской дипломатии в том, что «нет Московские ведомости. 1914. 6 мая. Голос Москвы. 1914. 6 мая. 3 Русское знамя. 1914. 6 мая. 1 2 490 никаких реальных противоположений, которые могли бы препятствовать дружественному сожительству Германии и России… А раз их нет, то не должно быть и призрака войны на горизонте»1. «Русские ведомости» считали, что в обвинениях Ягова есть доля истины: антинемецкие статьи регулярно публикуются в правых газетах «Новом времени» и «Московских ведомостях», но даже в «прогрессивной русской прессе» время от времени попадаются материалы, дающие повод подозревать все русское общество в ярой германофобии. *** «Газетная война» весны 1914 г. стала большой неожиданностью для российского общества и сразу же вызвала догадки и предположения по поводу ее причин. В данной связи высказывались две основные версии: вопервых, указывалось на стремление Берлина оказать максимальное давление на Россию перед началом переговоров о заключении нового торгового договора и, во-вторых, отмечалось желание германского правительства на фоне кампании по поводу «русской угрозы», которая, якобы, нависла над Германией и Австрией, провести через рейхстаг очередной военный закон. «Газетная война» привела к существенному ухудшению общей атмосферы русско-германских отношений. Благодаря выступлениям «Kölnische Zeitung», «Berliner Tageblatt» и других германских газет, призывавших к превентивному военному удару по восточному соседу, вопрос о войне между Россией и Германией начал активно обсуждаться по обе стороны русско-германской границы как возможный в ближайшем будущем сценарий развития событий. Несмотря на это, пресса России весной 1914 г. не раз указывала и на благоприятные последствия развязанной «Kölnische Zeitung» атаки против России. В данной связи выражались надежды, что неспровоцированная с русской стороны воинственная кампания германской печати, еще раз продемонстрировавшая агрессивность и непредсказуемость германской 1 Русские ведомости. 1914. 4 мая. 491 внешней политики, приведет к консолидации Антанты и даже превращению этого блока держав в военный союз. Ожидалось также, что нагнетание антирусской истерии в Германии будет способствовать консолидации расколотого русского общества перед лицом внешнего противника и приведет к преодолению разлада между правительством И.Л. Горемыкина и большинством думских фракций. Антигермански настроенные газеты надеялись, что русофобская агитация в Германии, в которую включилось большинство органов немецкой прессы, и которая продемонстрировала, таким образом, широкое распространение в германском обществе русофобских настроений, приведет к «отрезвлению» российских германофилов, раскрыв им глаза на истинное отношение немцев к России и русским. Дружественно настроенные к Германии русские издания, как показывает «Гражданин» князя В.П. Мещерского, действительно испытали большое разочарование в связи с захлестнувшей Германию антирусской истерией. Их симпатии к Германии пошатнулись; во всяком случае, в дни «газетной войны» они не рисковали заявлять открыто об этих симпатиях. Показательно в данной связи молчание «Земщины», которая на этот раз – в отличие от истории с миссией Сандерса – не стала оправдывать действия немцев и противопоставлять свою точку зрения господствовавшим в российском обществе антигерманским настроениям. Можно сделать вывод, что «газетная война» марта 1914 г. действительно способствовала консолидации общества на антигерманских позициях. Расходясь по второстепенным вопросам (причины начала антирусской кампании в германской прессе и т.п.) русская пресса была едина в том, что атакующей и провоцирующей стороной в этом конфликте являлась Германия. Большинство русских периодических изданий полагало, что Санкт-Петербургу следует отныне взять более решительный тон в общении с австро-германским блоком, который, несмотря на все уступки российской дипломатии во время Балканских войн и истории с 492 миссией Сандерса, проявляет враждебность и агрессивные устремления в отношении России. Не говоря уже о таких антигерманских газетах как «Новое время» даже кадетская «Речь», которая еще во время балканского кризиса 1912-13 гг. полностью поддерживала осторожную линию С.Д. Сазонова, скорректировала свою позицию в конце 1913 года и в период русскогерманского дипломатического конфликта из-за миссии Сандерса и в дни «газетной войны» призывала министерство иностранных дел оказать более решительный голоса, отпор указывавшие германским на домогательствам. определенную Примирительные обоснованность страхов германского общества в отношении непредсказуемости российской внешней политики, звучали одиноко («Русские ведомости»). Пожалуй, именно во время «газетной войны» марта 1914 г. в русской прессе завершилось формирование образа немецкого врага. Если еще в период Балканских войн 1912-13 гг. отношение русского общества к Германии было хотя и настороженным, но вполне корректным, то установление германского контроля над черноморскими проливами и Константинополем в конце 1913 – начале 1914 гг., сопровождавшееся нападками русской прессы на ближневосточную политику Берлина, и последовавшая за этим «газетная война» внесли последние штрихи в образ враждебной России Германии. В русской прессе в это время преобладало восприятие Германии как страны-шантажиста, которая, угрожая превентивной войной, стремится выбить у России максимальные уступки в торговой сфере. Газеты и журналы с возмущением писали о «высокомерии» Берлина, который обращается с Россией как со своим «вассалом». Недовольство вызывал также «эгоизм» немцев, считающих, якобы, что Россия обязана жертвовать своими интересами во имя их собственного благополучия. При этом часто упоминалось о «неблагодарности» немцев по отношению к России, 493 оказавшей в прошлом большие услуги Пруссии и династии Гогенцоллернов. Наиболее зловещим образ Германии был, конечно же, на страницах самых антигермански настроенных изданий. В «Новом времени» образ немцев трансформировался в образ «народа-добычника» - по сути древнего варвара, чья «первобытная дикость» угрожала России. В этом нетрудно усмотреть появление в русской прессе образа пресловутых «германских гуннов», который определял репрезентацию Германии во время Первой мировой войны в пропаганде стран Антанты1. В русской прессе этот образ «германских варваров», готовых ради захвата военной добычи с «тевтонской яростью» наброситься на своих соседей, появляется уже за несколько месяцев до начала мировой войны. В другой проантантовской и антинемецкой газете «Русское слово» Германия представала то в образе хищного спрута, стремящегося превратить в свои жертвы все остальные народы мира, то в образе мясника на бойне. Накал антигерманской риторики русской прессы в марте 1914 г. свидетельствует, что «газетная психологической подготовки война» русского стала общества важным к этапом событиям, развернувшимся летом того же года. 1 Hamann B. Der Erste Weltkrieg. Wahrheit und Lüge in Bildern und Texten. München, Zürich, 2009. S. 54. 494 Глава VIII. Российская пресса о политике австро-германского блока в дни Июльского кризиса 1914 г. Сараевское убийство явилось, несмотря на всю напряженность и взрывоопасность международной ситуации, огромной неожиданностью для русского общества. Казалось, что к лету 1914 г. положение в Европе несколько прояснилось и успокоилось. Это отразилось и на страницах русских периодических изданий: русско-германская газетная дуэль, «этот страшный призрак великой европейской войны», как назвал ее «Вестник Европы», приковывала к себе внимание в течение всего марта, но уже в следующем месяце материалов, посвященных отношениям России с державами Тройственного союза, становится все меньше. Газеты попрежнему много места на своих полосах отводили освещению албанской авантюры принца Вида, мексиканской смуте, начавшейся в этой латиноамериканской стране после смещения многолетнего диктатора Порфирио Диаса, дипломатическому противостоянию Греции и Турции из-за эгейских островов, росту антибританских настроений в Ольстере и другим событиям, происходившим на периферии мировой политической сцены. Такая атмосфера позволила М.О. Меньшикову в «Новом времени» умиротворенно заметить: «Лето в разгаре, и войны нет, хотя пророчества о ней были, и подготовка к ней идет до сих пор лихорадочная. Есть, стало быть, кроме разрушительных сил, некий благой промысел, бодрствующий над народами и предупреждающий столкновение между ними»1. Тем более неожиданным и громким событием стало убийство в столице австровенгерской провинции Боснии и Герцеговины эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги Софии Гогенберг 28 июня (15 июня по ст. ст.). Сараевское убийство в откликах российской прессы. 16 (29) и 17 (30) июня 1914 г. все российские газеты вышли под огромными заголовками, извещавшими о сараевском покушении. Портреты погибших, 1 Новое время. 1914. 29 мая. 495 некрологи, статьи и многочисленные телеграммы заполнили газетные полосы. Сознавая важность происшедшего, редакции в своих оценках в большинстве случаев соблюдали осторожность. Убийство наследника габсбургского престола преступлением, а и его совершившие супруги его признавалось сербские страшным террористы жестко осуждались. Газеты напомнили читателям трагическую историю семьи Франца Иосифа, большинство родственников которого погибли насильственной смертью. Консервативные «Московские ведомости», отметив, что сообщение о сараевском покушении «производит потрясающее впечатление не только вследствие полнейшей неожиданности, но и бессмысленности самого преступления», выражали соболезнования престарелому австро- венгерскому монарху, «на долю которого выпало испытать в своей жизни столько горя, сколько не выпадает и на долю простого смертного… Новейшая история не знает примера другой столь трагической личности»1. Октябристский «Голос Москвы» также высказывал сочувствие Францу Иосифу, «судьба которого не может не вызывать искреннейшего участия и сердечнейшего соболезнования. Железная корона Габсбургов воистину стала терновым венцом для носителя ее»2. Им вторило «Русское слово», писавшее: «Сердце сжимается при мысли об ужасной личной трагедии старейшины европейских монархов, которому трижды довелось пережить разгром своей империи на полях битв и еще более полный разгром своей семьи… бремя, превосходящее, кажется, силы человеческие»3. Российские газеты в первые дни после сараевского убийства уделили много внимания эрцгерцога. При личности этом и политическим характеристики, взглядам которые погибшего давали Францу Фердинанду различные издания, от либеральных до черносотенных, были весьма похожи. Он назывался врагом России и православного славянства, Московские ведомости. 1914. 17 июня. Голос Москвы. 1914. 17 июня. 3 Русское слово. 1914. 17 июня. 1 2 496 клерикалом, тесно связанным с римской курией, и милитаристом, стремившимся через агрессивную внешнюю политику вдохнуть новые силы в дряхлеющую Австрийскую империю. «Новое время» в коротком сообщении о сараевском покушении, опубликованном 16 (29) июня, писало: «Русское общественное мнение не считало покойного эрцгерцога в числе друзей России. Но оно не может не испытывать чувства глубокой скорби перед его трагическим концом и негодования к убийцам, в фанатическом ослеплении сеющим смерть направо и налево»1. На следующий день суворинская газета поместила обширную статью, в которой со ссылкой на некое лицо, «близко знавшее покойного австрийского престолонаследника», дается подробный анализ политических взглядов Франца Фердинанда и его роли во внутренней и внешней политике Дунайской империи. В силу особенностей характера эрцгерцог практически не имел друзей. Отличавшийся раздражительностью и подозрительностью, он «повсюду видел врагов» и практически никому не доверял. До последнего времени он был весьма близок с начальником генерального штаба Конрадом фон Хётцендорфом, однако и с ним эрцгерцог рассорился на почве внутриполитических вопросов, в которых он не допускал никаких уступок врагам монархии. К последним он относил венгерских сепаратистов, итальянских ирредентистов, православных славян, масонов и евреев. Особенно раздражали Франца Фердинанда венгры с их амбициями и вечным фрондированием. По информации «Нового времени», незадолго до своей гибели престолонаследник, якобы, произнес в частном разговоре: «Венгрия в руках масонов и евреев. Этому надо положить конец, и я не остановлюсь на полпути!»2 Он считал, что маленький венгерский народ обладает чрезмерными привилегиями в рамках дуалистической империи, и стремился покончить с мадьярской гегемонией. 1 2 Новое время. 1914. 16 июня. Новое время. 1914. 17 июня. 497 Один из ведущих сотрудников «Нового времени» известный публицист славянофильского направления Д.Н. Вергун в качестве идеологической основы политики Франца Фердинанда называл австрославизм, направленный против России. «Идеология австрославизма зиждется на ложной предпосылке о том, будто разношерстный состав современной Габсбургской империи составляет не ахиллесову пяту ее, а, наоборот, главную силу ее будущего развития. Обломки народов, входящих в состав Австрии, казались покойному эрцгерцогу магнитами, которые могут привлечь под эгиду Габсбургов их закордонных братьев» 1. Вергун считал, что после такого печального конца главного протагониста австрославистской идеи Дунайская монархия должна пересмотреть всю свою внутреннюю и внешнюю политику. Он напоминал, что до того как эрцгерцог начал играть значительную роль в управлении государством, отношения между империями Романовых и Габсбургов были достаточно хорошими, что нашло отражение в проведении совместного мюрцштегского курса на Балканах. Поэтому для восстановления прежних дружественных связей между Веной и Петербургом австрийским политикам необходимо отказаться от идеологического наследия Франца Фердинанда, прежде всего от «мазепинских бредней» в духе австрославизма. «Русское слово», оценивая личность погибшего эрцгерцога, писало, что его фигура по-разному воспринималась современниками, сходившимися, однако, в том, что Франц Фердинанд был незаурядным человеком, главной чертой характера которого являлась твердая воля и вера в свою миссию – возродить былое величие дома Габсбургов. Газета И.Д. Сытина отмечала, что Франц Фердинанд в последнее время играл значительную роль в политике двуединой монархии, но деятельность его проходила за кулисами и не носила публичного характера. Отсюда – противоречивые слухи и домыслы о его убеждениях, намерениях и 1 Новое время. 1914. 20 июня. 498 истинной роли в событиях последних лет. «Обыкновенно эрцгерцогу приписывались широкие планы австрийского империализма, доходившие в одну сторону до Днепра, а в другую – до Эгейского моря. Неосторожное бряцание саблей, едва ли соответствовавшее действительным силам монархии и подлинным видам самого эрцгерцога, приучило Европу к мысли о том, что восшествие Франца Фердинанда I на престол Габсбургов будет непременно ознаменовано войной между великими державами»1. «Русское слово» напоминало о натянутых отношениях Франца Фердинанда и его дяди, императора Франца Иосифа, мнения которых по важнейшим вопросам внутренней и внешней политики часто не совпадали. Однако поскольку деятельность эрцгерцога проходила в тени императора, то остается только гадать, «какой была бы политика Франца Фердинанда после того как он освободился бы от сдерживающего влияния осторожного шёнбруннского отшельника»2. «Голос Москвы» в статье, опубликованной спустя два дня после сараевского покушения, называл Франца Фердинанда главой австрийской военной партии, которая видела выход из неразрешимых национальных проблем в агрессивной внешней политике и развязывании общеевропейской войны3. Первые годы после смерти своего отца Карла Людвига (1896 г.), став наследником габсбургского трона, Франц Фердинанд держался вдали от политической деятельности, посвящая свое время военной службе. Активное вмешательство эрцгерцога в политику империи, по информации «Голоса Москвы», началось во время Боснийского кризиса 1908-1909 гг. А с момента назначения Франца Фердинанда главным инспектором вооруженных сил Австро-Венгрии (авг. 1913 г.) он стал главным вдохновителем агрессивной внешней политики, опираясь на поддержку германского кайзера Вильгельма II. Самым опасным врагом своей страны он, якобы, считал Россию, а потому Русское слово. 1914. 17 июня. Там же. 3 Голос Москвы. 1914. 17 июня. 1 2 499 покровительствовал всем силам, враждебным России, прежде всего полякам и украинским националистам Галиции. Правда, спустя несколько дней «Голос Москвы» уже менее однозначно характеризовал погибшего престолонаследника: «эрцгерцог Франц Фердинанд, который то тяготел к России, то искал с ней войны, то сторонился Вильгельма II, то всецело доверялся ему, до конца остался загадкой и для дипломатии. Возможно, что он совершил бы великие дела, но возможно, что натворил бы больших бед»1. Прогрессистская газета «Утро России» в передовой статье «Габсбургский рок», опубликованной 17 (30) июня 1914 г., писала, что «скоропостижная эрцгерцога кончина Франца австро-венгерского Фердинанда составляет престолонаследника крупное политическое событие, значение которого трудно сейчас определить не только для империи Габсбургов, но и для всей Европы»2. Погибший в Сараево эрцгерцог, по словам газеты, являлся «вождем австрийского империализма». Он не питал симпатий к России, и русское общество отвечало ему тем же. Обращаясь к фигуре нового наследника габсбургского престола 27-летнего эрцгерцога Карла Франца Иосифа, «Утро России» отмечало, что он еще слишком молод и неподготовлен к роли вершителя судеб Австро-Венгрии, а император Франц Иосиф слишком стар и немощен, чтобы передать ему часть своих знаний, опыта и умения искусно лавировать между противоречивыми национальными требованиями и политическими программами различных народов Австровенгерской монархии. Судя по всему, писала газета П.П. Рябушинского, новому эрцгерцогу чужды как «меттерниховские государственные принципы» Франца Иосифа, так и воинствующий империализм и шовинизм покойного Франца Фердинанда. Впрочем, она оговаривалась, 1 2 Голос Москвы. 1914. 21 июня. Утро России. 1914. 17 июня. 500 что «о политических взглядах и личных качествах молодого престолонаследника почти ничего неизвестно»1. Либеральные «Русские ведомости» указывали, что в отличие от нового и еще ничем себя не проявившего эрцгерцога Карла Франца Иосифа «эрцгерцог Франц Фердинанд был не просто наследником престола; он был, бесспорно, очень крупной фигурой в оскудевающем доме, на него возлагались надежды, как на человека, призванного возродить былую славу имени Габсбургов»2. Осуждая Франца Фердинанда за реакционные и клерикально-антисемитские настроения, «профессорская газета» отмечала и положительные стороны его политических взглядов: он понимал необходимость радикального изменения государственного устройства империи, предоставления национальностям равных прав, реформирования Австро-Венгрии на принципах триализма или даже федерализма. «Русские ведомости» не сомневались, что Франц Фердинанд и его супруга пали жертвой заговора, но, кто стоит за организацией этого заговора, трудно определить по той скудной информация, которая имеется об обстоятельствах покушения. Тем не менее, писала газета, «общий смысл сараевских событий ясен»3. Они вызваны политикой Вены в отношении югославянского населения империи, которое как раз за последние два года испытывает большой национальный подъем, связанный с успехами Сербии и Черногории сначала в войне с Османской империей, а затем с Болгарией. Кадетская «Речь» также была уверена, что «убийство эрцгерцога есть результат широкого политического заговора»4. Для сербских националистов Франц Фердинанд был воплощением захватнической австрийской политики, «фигурой, в которой как бы сосредоточилась вся жизнеспособность габсбургской монархии, ее цепкое жизненное упорство в защите старых политических притязаний на преобладание в западной Там же. Русские ведомости. 1914. 17 июня. 3 Там же. 4 Речь. 1914. 16 июня. 1 2 501 части Балканского полуострова»1. Отмечая тесную связь трагической смерти Франца Фердинанда с нерешенным сербским вопросом, кадетская газета писала, что только реформирование страны на началах полного равноправия входящих в ее состав народностей «может укрепить Дунайскую монархию среди тяжких испытаний, через которые суждено ей пройти»2. «Речь» указывала на неопределенность политической ситуации, сложившейся после сараевских выстрелов. «Покушение в Сараеве… есть одно из тех событий, последствия которых не могут быть взвешены и определены сразу, т.к. последствия эти неисчислимы»3. Погиб человек, с именем которого связывали глубочайшие перемены в империи Габсбургов. Вся Европа ожидала от восшествия на престол императора Франца Фердинанда I грандиозного переворота в политической структуре Дунайской империи, прежде всего, решения важнейшего для этой страны национального вопроса. О взаимоотношениях Франца Фердинанда с партнерами Австрии по Тройственному союзу писал на страницах «Речи» берлинский корреспондент этой газеты А. Коральник4. Эрцгерцог, по его словам, долгое время был противником Тройственного союза. Он не любил Италию не только из-за ирредентистских устремлений итальянцев, живущих на территории Австрии, но также из-за конфликтов итальянского государства и Савойской династии с римско-католической церковью. Германии он также чуждался, избегая встреч с членами правящего рода Гогенцоллернов. Такое отношение к союзникам Коральник объясняет тем обстоятельством, что Франц Фердинанд принадлежал к когорте «австрийцев старого закала», так называемых «Altösterreicher», которые до сих пор помнят и войну с Пьемонтом 1859 г., лишившую империю Ломбардии и подорвавшую ее позиции в Северной Италии, и войну 1866 г. с Пруссией, выдавившую Австрию из Германии. Для них Тройственный Там же. Речь. 1914. 17 июня. 3 Там же. 4 Речь. 1914. 24 июня. 1 2 502 союз – это прежде всего произведение Д. Андраши, сепаратиста и государственного преступника, приговоренного после подавления венгерской революции 1848-49 гг. к смертной казни. И союз этот, по мнению «староавстрийцев», служит интересам именно венгров, обеспечивая им господствующее положение в империи Габсбургов. Коральник сообщал, что агрессивная политика Франца Фердинанда вызывала недовольство германских правящих сфер. Угрожающая позиция Австрии в отношении Сербии и России, албанская авантюра, вбившая еще один клин в отношения между Римом и Веной, новый австрийский империализм, «стремящийся куда-то и к чему-то, вся эта “великоавстрийская” смутная, бесцельная политика угрожала миру Германии»1, а потому делала эрцгерцога весьма опасным и неудобным союзником для Берлина. Германской дипломатии приходилось постоянно сдерживать милитаристский пыл своей союзницы, но это имело успех только до тех пор, пока во главе Дунайской империи оставался престарелый император Франц Иосиф, не склонный к военным приключениям. Если бы Франц Фердинанд вступил на престол, то Германия не смогла бы удержать его от великоавстрийских авантюр. «Московские ведомости» указывали на бессмысленность убийства Франца Фердинанда, которое не сможет ликвидировать неравноправное положение славян в пределах Австро-Венгерской империи, не сможет «уничтожить целой системы, созданной историей, международными отношениями и давлением всевозможных текущих обстоятельств»2. Террористический акт, совершенный Г. Принципом и его товарищами, вдвойне нелеп и абсурден именно в силу того, что за последнее время эрцгерцог проявлял явное стремление к примирению с южным славянством и улучшению его положения в Габсбургской империи. Причинами этого были, с одной стороны, намерение лишить Россию, «которую покойный эрцгерцог ненавидел», идеологического оружия 1 2 Там же. Московские ведомости. 1914. 17 июня. 503 панславизма, а с другой стороны, желание использовать словенцев и хорватов для борьбы с итальянским ирредентистским движением в Истрии и Далмации. «Московские ведомости» в первые дни после сараевских событий явно не считали, что смерть Франца Фердинанда может отразиться на европейском мире; речь шла лишь о последствиях этого для судеб Австро-Венгерской империи. В этой связи газета сообщала, что новый наследник престола эрцгерцог Карл Франц Иосиф, племянник Франца Фердинанда, «в политическом отношении представляет величину неизвестную», а потому нельзя точно предсказать, в каком направлении теперь пойдет австрийская политика. Либеральный журнал «Вестник Европы», оценивая сараевские события, писал, что смерть эрцгерцога вряд ли приведет к резкой смене правительственного курса в Австро-Венгрии, т.к. реальным руководителем внешней политики в империи является министр иностранных дел, ответственный перед австро-венгерскими парламентскими делегациями и общественным мнением страны. Говоря о милитаризме и воинственности Франца Фердинанда, журнал отмечал, что неизвестно, как бы повел себя эрцгерцог, если бы стал императором после смерти своего дяди. Вильгельм II тоже неоднократно заявлял о своем стремлении воевать с Россией и Францией, пока он был кронпринцем. Когда же он возглавил империю, то, чувствуя ответственность перед страной и историей, не предпринял за двадцать пять лет своего правления ни одной войны, хотя имел достаточно поводов для этого. «Вероятно, то же самое было бы и с Францем Фердинандом»1, - предполагал «Вестник Европы». Другой направленности «толстый» ежемесячный журнал либеральной «Русская мысль» также не видел оснований для изменения внутренней и внешней политики Австро-Венгрии после гибели эрцгерцога. В июльском номере этого журнала И.О. Левин указывал, что, хотя «в лице Франца Фердинанда был убит враг сербской независимости, 1 Вестник Европы. 1914. Июль. С. 409. 504 “великосербской” идеи»1, однако антагонизм между империей Габсбургов и королевством противостояние Карагеоргиевичей вызвано не историческими им был выдуман. обстоятельствами, Это которые разделили территории, населенные южными славянами, между Османской империей, Австрийской монархией, Сербией и Черногорией. Победы сербов и черногорцев в двух Балканских войнах, готовящееся объединение королевств Негошей и Карагеоргиевичей на основе личной унии делают практически неизбежным столкновение этих южнославянских государств с Австро-Венгрией. «Очевидно, следовательно, что всякий австрийский монарх и всякое австро-венгерское правительство, поскольку они будут вести политику, соответствующую интересам двуединой империи, приблизительно сделают то, что сделал бы убитый эрцгерцог, если бы ему довелось вступить на престол»2. Обращаясь к анализу политических взглядов Франца Фердинанда, Левин характеризовал его как сторонника триализма и противника венгерского сепаратизма. При этом отмечалась двойственность в подходе Франца Фердинанда к решению сербской проблемы: будучи сторонником жесткого курса по отношению к Сербскому королевству, он в то же время стремился к компромиссу со югославянами в пределах Австро-венгерской империи. Покойный эрцгерцог понимал, что только предоставление славянскому населению тех прав, которыми пользуются немцы и венгры, откроет возможность для дальнейшего территориального расширения монархии на Балканах. Он рассматривал создание южнославянского королевства в пределах Габсбургской империи как средство нейтрализации ирредентистских устремлений Белграда, как возможность преодолеть тяготение южнославянского населения империи к сербскому «Пьемонту». В это королевство должны были войти Босния и Герцеговина, Далмация, Хорватия, Славония, Истрия, Крайна и некоторые южные районы Венгрии, населенные сербами. 1 2 Русская мысль. 1914. Июль. С. 11. Там же. 505 Левин делал вывод, что с гибелью Франца Фердинанда не исчезли ни триалистские планы переустройства империи Габсбургов, ни агрессивные устремления к территориальному расширению за счет балканских соседей, а потому «смерть его едва ли внесет сколько-нибудь существенные изменения в основные линии внутренней и внешней политики Австрии»1. Автор «Русской мысли» считал, что нет достаточных оснований полагать, будто империя скоро распадется, не выдержав такого удара, как гибель престолонаследника. В многонациональной Дунайской империи династия, действительно, играет значительно большую консолидирующую роль, чем во многих других монархиях, но из этого еще не следует, что удар, нанесенный убийством эрцгерцога династии Габсбургов, окажется фатальным для Австро-Венгрии. Определенные затруднения в формулировании своего отношения к сараевскому преступлению и личности погибшего эрцгерцога испытывали крайне правые издания. С одной стороны, консервативные, антилиберальные, антимасонские и антисемитские убеждения Франца Фердинанда не могли не импонировать деятелям из Союза русского народа. Однако, с другой стороны, эрцгерцога русское общество воспринимало как противника России, поддерживающего поляков, украинских сепаратистов и прочие опасные для целостности Российской империи элементы. Убийцами же его были православные сербы, которых притесняли в империи Габсбургов, стремившейся к дальнейшему территориальному расширению на Балканах за счет Сербии и Черногории. Неоднозначное отношение к Францу Фердинанду демонстрировало «Русское знамя». Характеризуя покойного эрцгерцога как «ярого католика», врага России и православного славянства, эта газета высоко оценивала личные качества несостоявшегося императора, считая, что, если бы он возглавил империю, он стал бы выдающимся государственным деятелем. «Франц Фердинанд, оказывается, был великим патриотом в 1 Там же. С. 14. 506 своей стране, человеком, одаренным большою волею и способностями, и в полном смысле слова реформатором, ожидавшим лишь полноты власти для укрепления своего государства. И, если бы жизнь его продлилась, он показал бы миру, что значит монарх – глубоковерующий христианин, любящий отечество свое»1. Вместе с тем «Русское знамя» особенно подчеркивало враждебное отношение Франца Фердинанда к России, отмечая, что «сношения и дружбу с нею он считал изменою в своем государстве». Именно он, по мнению дубровинской газеты, был главным инициатором преследований православных русин в Галиции, Угорской Руси и Буковине. На Россию он смотрел глазами католика и, сблизившись с поляками Галиции, вынашивал планы отторжения от России Привислинских губерний и Малороссии. Свободное славянство Франц Фердинанд рассматривал как самую большую опасность для Австрии. Во время Балканских войн он был готов на самые решительные меры для того, чтобы помешать усилению Сербии. Черносотенцы не сомневались в том, что развал Балканского союза летом 1913 г. это результат его интриг, так же как и образование отдельного албанского государства – целиком его идея. «Русское знамя» сообщало, что венгерским претензиям на особое положение в империи Франц Фердинанд хотел противопоставить принцип триализма и даже угрожал венграм при дальнейшем сопротивлении возложить на себя чешскую корону св. Вацлава, предоставив Богемии тот же статус и те же права, какие по соглашению 1867 г. получила Венгрия. Таким образом, в своем конфликте с венграми престолонаследник собирался опереться на славянское население империи, но только на католическое славянство, по мнению черносотенцев, «изуродованное не соответствующим расовой крови духовным мировоззрением»2. Это было для него политической необходимостью, никакой искренней симпатии к славянам он не испытывал. «Наоборот, именно на славянство он разделял 1 2 Русское знамя. 1914. 25 июня. Там же. 507 взгляд своего союзника германского императора Вильгельма, что немцы должны властвовать над ними, и потому был энергичным противником славян балканских… Покойный был типичным немцем и в качестве такового проповедником гегемонии немцев»1. «Русское знамя» считало сараевское убийство бессмысленным: австрийская политика в отношении балканских славян не зависела от одного Франца Фердинанда – он был лишь представителем определенного политического течения среди австро-венгерского правящего класса, которое теперь может использовать убийство своего вождя для того, чтобы окончательно свести счеты с Белградом и ликвидировать сербскую угрозу. После гибели эрцгерцога внешнеполитический курс Австро-венгерской империи изменится, по-видимому, в сторону еще большей агрессивности и непримиримости по отношению к национальным стремлениям сербского народа. Убийство Франца Фердинанда воспринималось российским общественным мнением как логическое следствие всей австрийской национальной политики, особенно политики в отношении сербского населения двуединой империи. На фоне начавшейся в австрийской прессе разнузданной антисербской кампании газеты и журналы России вину за случившееся возлагали на саму Австро-Венгрию, не желавшую разрешать свои национальные проблемы и стремившуюся подавить в своих пределах сербскую национальность. По мнению российских изданий, голословные обвинения в адрес сербского государства и правительства Николы Пашича, которых австрийская печать клеймила как зачинщиков и инициаторов убийства престолонаследника, были совершенно недопустимы. Негодование российской прессы вызвали начавшиеся после убийства Франца Фердинанда в Боснии, Далмации и Хорватии сербские погромы, осуществляемые руками боснийских мусульман и хорват-католиков. В 1 Русское знамя. 1914. 19 июня. 508 данной связи газеты России предупреждали Вену, что продолжение близорукого курса на подавление сербов только усугубляет кризис Австровенгерской империи, способствует дальнейшему разжиганию межнациональной розни и тем самым еще больше расшатывает здание Габсбургской монархии. По мнению «Нового времени», сербские погромы, эти «кровавые поминки» по убитому эрцгерцогу, демонстрируют, что политика Габсбургов и после сараевской трагедии осталась прежней: в основании австрийской власти над этнически разнородным населением лежат национальные и религиозные противоречия. «Австрийское правительство не упускает, поэтому, случая, чтобы углубить и расширить их»1. «Русское слово» расценило погромы как очевидное проявление мести по отношению к сербскому населению. «Сербские погромы, инсценированные боснийскими и хорватскими черносотенцами при молчаливом попустительстве властей, показали, что в конституционной Дунайской монархии, кичащейся своей высокой культурой, на деле царствуют порядки, которым могли бы позавидовать разве Турция или Китай»2. Газете И.Д. Сытина вторил и «Голос Москвы», приравнивавший сербские погромы в Боснии к армянским погромам в Турции. «Столь кичащиеся своей культурностью австрийские администраторы в данном деле нисколько не отличались от тех азиатских политиков, которые видят в погромах разнузданной черни хорошее средство разрешения национальных вопросов»3. Либеральный журнал «Вестник Европы» напоминал, что сербы с самого начала австрийской оккупации Боснии и Герцеговины находились под подозрением; австрийские власти не верили в их лояльность и благонадежность, а потому «преобладающий по численности и по культурному значению сербский элемент систематически подавлялся и преследовался…»4 «Вестник Европы» отмечал, что тяготение боснийских Новое время. 1914. 21 июня. Русское слово. 1914. 20 июня. 3 Голос Москвы. 1914. 22 июня. 4 Вестник Европы. 1914. Июль. С. 406. 1 2 509 сербов к королевству Карагеоргиевичей было вполне понятно и естественно, но с точки зрения австрийских политиков представляло собой преступление против целостности империи. Сепаратистские устремления боснийских сербов могли быть ослаблены только через предоставление им широких возможностей для национального развития. «Австрийцы делали наоборот: они ограничивали и стесняли сербов, задевали их самые заветные национальные чувства и традиции, а потом требовали от них безусловной преданности и подчинения интересам Австро-Венгрии. Они сеяли вражду и злобу, а ожидали успокоения и благополучия»1. «Голос Москвы» называл сараевское покушение «прямым следствием той политики угнетения славян, вдохновителем которой был покойный эрцгерцог Франц Фердинанд. Это – финальный акт трагедии, прологом к которой была аннексия Боснии и Герцеговины»2. В настоящее время, писал «Голос Москвы» в конце июня 1914 г., решается вопрос, кто станет объединителем южных славян – империя Габсбургов или королевство Карагеоргиевичей? Вена или Белград? Октябристская газета считала, что не стоит недооценивать жизнеспособность двуединой монархии. Пресловутый австрийский патриотизм существует и захватывает даже часть австрийских и венгерских славян. Если бы Франц Фердинанд возглавил монархию, то смутные идеи австрославизма, у истоков которого стоял чех Ф. Палацкий, смогли бы получить реальное воплощение в политической практике. По словам «Голоса Москвы», смысл австрославизма заключается «прежде всего в том, чтобы отвлечь славян от России, создав на среднем течении Дуная сильный славянский центр, вокруг которого могли бы сгруппироваться, помимо России, все западные и южные славяне»3. Рупор октябристской партии указывал, что Австровенгерская монархия стоит на перепутье. Сложность решения национального вопроса состоит в том, что оно должно, с одной стороны, Там же. Голос Москвы. 1914. 21 июня. 3 Голос Москвы. 1914. 19 июня. 1 2 510 удовлетворить всех южных славян-подданных Габсбургов, а с другой стороны, парализовать великосербскую пропаганду. В возможность мирного и компромиссного решения югославянского вопроса не верил ведущий публицист «Нового времени» М.О. Меньшиков, считавший военное столкновение между Сербией и Австро-Венгрией неизбежным. Спустя неделю после сараевских выстрелов он писал на страницах суворинской газеты: «Совершенно невероятно, чтобы, пока существуют Габсбурги, исчезла психология Габсбургов, как недопустимо и то, чтобы исчезла психология сербских патриотов, пока существует сербское племя»1. Под психологией Габсбургов автор понимал идею императорского долга, долга перед своей династией – укрепить и расширить ее власть любой ценой. По словам Меньшикова, Франц Фердинанд остро чувствовал упадок значения своего рода в европейской политике и рассматривал экспансию на Балканах и Ближнем Востоке как средство возродить былое величие династии. Для Сербии же речь идет о сохранении себя как независимого государства. Меньшиков считал, что стоит только посмотреть на карту, чтобы осознать суть австро-сербского конфликта. «Австрийский удав» уже проглотил большую часть южнославянских земель – Крайну, Истрию, Хорватию, Славонию, Далмацию, Боснию, Герцеговину. «Не проглотить остатков, т.е. свободной Сербии и Черногории, это для Австрии почти равносильно тому, чтобы подавиться куском»2. «Московские ведомости» рассматривали убийство эрцгерцога как признак глубокого кризиса Габсбургской монархии, который эта держава переживает с момента вступления в ряды балканских стран (т.е. с момента аннексии Боснии в 1908 г.). По мнению газеты, выдвигаемые в адрес Белграда обвинения в подстрекательстве к преступлению вызваны желанием отвлечь внимание общественности Австро-Венгрии от того факта, что причиной сараевской трагедии была ошибочная политика 1 2 Новое время. 1914. 21 июня. Там же. 511 венского и будапештского кабинетов на Балканах. «Возмутительное, гнусное» убийство Франца Фердинанда не дает права австрийцам набрасываться с голословными обвинениями на другие страны. Факт временного проживания Принципа и других террористов на территории Сербии еще не повод подозревать сербское правительство в причастности к организации устранения эрцгерцога, тем более что Белград от этого ничего не выигрывает1. По мнению другой московской газеты «Русского слова», убийство Франца Фердинанда было невыгодно в первую очередь славянам АвстроВенгрии, так как в последние годы наметилась тенденция к улучшению их положения. Сараевское преступление развязывает руки сторонникам жестких мер в отношении славянского населения империи. «Русское слово» считало неприемлемыми обвинения Сербии и всего сербского народа в причастности к убийству престолонаследника: «Ни белградское правительство, ни население Сербии не могут отвечать за промахи австрийской полиции и за преступления австрийских подданных, хотя бы и говорящих на сербском языке или учившихся в Белграде»2. «Русское слово» было убеждено, что ответственность за сараевскую трагедию лежит на руководстве Австро-Венгрии, не желающем решать национальный вопрос. «Воинствующий национализм, эта вечно гноящаяся язва соединенной империи» стал тем фоном, на котором Г. Принцип и его сообщники осуществили свое преступление3. Вместе с тем газета И.Д. Сытина предостерегала русское общество от поспешных выводов о неминуемом скором развале Австро-Венгрии. По ее словам, при оценке перспектив Дунайской монархии необходимо учитывать «страшную силу исторической инерции и… материальные интересы, связывающие иногда самые различные национальности в один крепкий государственный организм»4. В распаде империи Габсбургов не Московские ведомости. 1914. 21 июня. Русское слово. 1914. 17 июня. 3 Русское слово. 1914. 18 июня. 4 Там же. 1 2 512 заинтересованы венгры и чехи. Венгрия одна, без помощи Австрии и союзной Германии, не сможет удержать национальные окраины – Словакию, Трансильванию, Хорватию и пр.: «когда исчезнет власть бронированного кулака Габсбургской монархии, рухнет и основанное на силе господство мадьяр»1. В экономическом отношении отделение Транслейтании будет означать большие проблемы для венгров: ¾ венгерского вывоза идет в Австрию, и в случае распада единого государства австрийский рынок сбыта может оказаться закрытым для венгерской продукции. Что касается Чехии, то в качестве отдельного государства она обречена на быстрое поглощение немцами. Чешская промышленность – подобно венгерскому сельскому хозяйству – также серьезно пострадала бы в случае распада государства и разрыва традиционных экономических связей между его регионами. По мнению «Русского слова», меньше всех прочих национальностей были заинтересованы в сохранении Австро-Венгрии итальянцы. «Русские ведомости» также указывали на нерешенный национальный вопрос как на главную причину двойного сараевского убийства. В передовой статье за 21 июня (4 июля) 1914 г. «профессорская газета» писала, что в Австро-Венгрии «национальности объявили друг другу вечную войну без конца и без отдыха; самые соглашения их являются обыкновенно или союзами двух народностей против третьей, или временными перемириями до новых военных действий»2. Межнациональная борьба – это злокачественная болезнь империи Габсбургов, она изнутри разрушает государственный организм, препятствует движению этой страны вперед и привносит в ее внешнюю политику элементы опасной неустойчивости. «Русские ведомости» подчеркивали, что в последние годы эта хроническая болезнь значительно обострилась, что связано с агрессивной политикой Австрии на международной арене. Аннексия Боснии и Герцеговины создала внутри 1 2 Там же. Русские ведомости. 1914. 21 июня. 513 Дунайской империи еще один очаг национальной вражды, а действия австрийской дипломатии в период Балканских войн, ее стремление любой ценой ограничить приобретения Сербии и Черногории произвели глубокое впечатление на югославянских подданных Габсбургской империи. Эти настроения и создали ту атмосферу «национального фанатизма», в которой было подготовлено и осуществлено сараевское преступление. Черносотенцы для объяснения сараевского преступления обратились к трансцендентным сферам: по мнению «Русского знамени», гибель эрцгерцога и его жены от руки православного серба – это возмездие, которое обрушило на Австрию провидение за вероломную предательскую политику и гонения на православную веру. Газета Дубровинского союза напоминала, что Россия не раз спасала государство Габсбургов от гибели, «и каждый раз после спасения Австрия сейчас же отплачивала нам самой черной неблагодарностью и действиями самого вероломного свойства»1. В ответ на все благодеяния и услуги, оказанные Россией, Дунайская империя решила нанести своему восточному соседу смертельный удар, поддерживая «мазепинство» и стремясь отчленить от России богатые украинские губернии, на месте которых австрийские стратеги намеревались создать «Украинскую империю» во главе с одним из представителей габсбургской династии. Кроме того австрийцы и венгры жестоко преследовали православие, что еще раз проявилось за последние месяцы в ходе Мармарош-Сигетского и Львовского процессов над деятелями русской православной культуры, отвергающими «мазепинство» как искусственное изобретение врагов России и православия. «Русское знамя» приходило к выводу, что «политика внутренняя и политика внешняя вели Австрию по ложному пути, делая ее лютым врагом православных славян и России»2. С того момента как этот ложный курс достаточно четко выявился, на Австрию начали сыпаться «предостерегающие удары»: война 1859 г., война 1866 г., гибель 1 2 Русское знамя. 1914. 17 июня. Там же. 514 единственного сына Франца Иосифа престолонаследника Рудольфа в 1889 г. Газета черносотенцев сообщала, что она уже давно следила за политикой Франца Фердинанда, будучи уверенной, что и на этот раз борьба с «истинно-христианской православной верой» не останется безнаказанной. В конце концов, с удовлетворением констатировало «Русское знамя», «судьба свершилась»: трагическая смерть уже второго наследника Франца Иосифа должна стать последним предупреждением для монархии Габсбургов и привести австро-венгерских государственных деятелей к прозрению. Однако после начала сербских погромов в Боснии, осуществляемых хорватами и мусульманами при фактическом поощрении властей, «Русское знамя» потеряло всякую надежду на изменение проводимого Веной и Будапештом политического курса. Даже гибель Франца Фердинанда не может «образумить давно потерявшее голову и всякую меру австрийское правительство»1. И оно совместно с католическим духовенством, оказывавшим столь значительное влияние на покойного престолонаследника, разжигает ненависть между славянами-католиками и славянами-православными. По мнению черносотенцев, это означает, что Австрию, не обращающую внимания на все ниспосланные ей предостережения, постигнут в будущем новые еще более тяжелые удары. «Очевидно, для Австрии наступает начало конца, и это хорошо понимает Германия, которая не упустит случая использовать с выгодой для себя этот момент»2. Российская пресса о возможности мирного разрешения кризиса. Для Австрии победная война против Сербии оставалась единственным средством сцементировать распадающийся государственный организм, т.к. борьба угнетенных национальностей (чехов, словаков, сербов, хорватов, словенцев, румын, итальянцев) за уравнивание в правах с привилегированными национальностями, немцами и венграми, и за 1 2 Русское знамя. 1914. 21 июня. Там же. 515 автономный статус в составе империи достигла накануне войны такого накала, что угрожала целостности империи. Глава австро-венгерской дипломатии граф Л. Берхтольд, узнав о сараевском убийстве, произнес: «Ну, теперь, мы сведем счеты с Сербией!»1 И это было настроение не одного министра иностранных дел: начальник генштаба империи Ф. Конрад фон Хётцендорф неоднократно настаивал на войне с южным соседом еще во время Балканских войн, а на следующий день после сараевского происшествия заявил Берхтольду, что нужно немедленно объявить мобилизацию против Сербии. Однако в эти первые дни после убийства Франца Фердинанда император Франц Иосиф, главы правительств Венгрии и Австрии И. Тиса и К. Штюргк были против начала немедленных боевых действий на Балканах, т.к. еще не прояснилась позиция Берлина в будущем конфликте. Начинать войну с Сербией можно было, только получив гарантию помощи со стороны Германии, поскольку военное выступление Австро-Венгрии на Балканах почти наверняка привело бы к вмешательству в австро-сербский конфликт России. К тому же Тиса считал, что нужно дождаться результатов расследования, чтобы иметь на руках неопровержимые доказательства причастности официального Белграда к сараевскому убийству. Международная ситуация также не казалась ему благоприятной для разжигания войны на Балканах: Румыния явственно отдалилась от Тройственного союза, который в этих условиях мог положиться только на помощь Болгарии, сильно истощенной двумя прошедшими войнами. Для выяснения позиции германских правящих кругов в Берлин 4 июля выехал граф А. Хойош, руководитель канцелярии министра иностранных дел Австро-Венгрии. С собой он вез письмо Франца Иосифа к Вильгельму II. В нем прямо ставился вопрос об уничтожении Сербии военными средствами. На следующий день в Вене была получена телеграмма австро-венгерского посла в Берлине Л. Сегени-Марич, в 1 Полетика Н.П. Возникновение первой мировой войны (июльский кризис 1914 г). М., 1964. С. 49. 516 которой сообщалось, что Вильгельм II лично дал обещание послу оказать Австрии вооруженную поддержку в случае, если дело дойдет до войны с Россией. Решительные заявления германского кайзера позволили партии войны в Вене форсировать подготовку к военному удару по Сербии. Колебания старого монарха прекратились. Однако правительство Венгрии в лице Тисы продолжало сопротивляться военному решению сербской проблемы. Позиция Будапешта объяснялась разными мотивами: вопервых, опасением, что оккупация и аннексия Сербии в значительной степени увеличит славянскую долю в населении империи, после чего Австро-Венгрия превратится в славянскую державу par excellence; вовторых, стремлением не допустить продукцию сербского сельского хозяйства на внутренний рынок империи, где она неизбежно должна была составить конкуренцию венгерским аграриям. На то, чтобы сломить сопротивление Тисы, Берхтольду понадобилось несколько дней. На общеимперском совещании министров и военных 7 июля практически все руководители Дунайской монархии высказались за войну с Сербией (Берхтольд, Штюргк, Хётцендорф, военный министр Кробатин, министр финансов Билинский). Тиса в принципе соглашался на войну, но все же требовал соблюдения дипломатических приличий для того, чтобы оправдать австрийское нападение не только перед общественностью европейских стран, но и в глазах собственного населения. Он предложил сформулировать сначала требования по отношению к Сербии и только в том случае, если эти требования будут отклонены, начать войну. Требования эти должны быть жесткими, считал Тиса, но не невыполнимыми. Если Сербия их примет, то австро-венгерская дипломатия после Боснии и Скутари добьется еще одной громкой дипломатической победы. Если условия ноты будут отклонены Белградом, то у Австро-Венгрии появится формальный повод решить свой спор с Сербией силой оружия. 517 Однако Берхтольд, подпавший под влияние военной партии, стремился не к дипломатической победе над королевством Карагеоргиевичей, а к полному разгрому южного соседа и уничтожению опасного очага сербского ирредентизма. О том, какими мотивами руководствовался министр иностранных дел Дунайской империи, составляя текст исторической ноты белградскому правительству, можно узнать из донесения германского посла в Вене Г. Чиршки в Берлин: «В настоящее время главной заботой здесь является формулировка надлежащих требований, и граф Берхтольд сказал, что он очень бы хотел знать, что думают об этом в Берлине… Если сербы примут все предъявленные им требования, это будет ему весьма неприятно, и он все думает о том, какие требования можно было бы предъявить, чтобы сербы совершенно не могли их принять»1. На совещании с Тисой 14 июля глава внешнеполитического ведомства Австро-Венгрии сообщил ему о тех требованиях, которые предполагалось предъявить Сербии, и получил его согласие. Правда, Тиса и дальше упрямо настаивал на принятии правительством решения не присоединять к империи сербских земель даже после военного разгрома этого балканского государства. Окончательный текст ультиматума был утвержден на заседании Совета министров Австро-Венгрии 19 июля, а на следующий день Берхтольд направил текст ультиматума в Белград австрийскому послу В. Гизлю. В этот же день копия ультиматума была отправлена послам Австро-Венгрии в Германии, Италии, Франции, Великобритании, России, Турции, Румынии, Болгарии, Греции и Черногории. Им поручалось при вручении копии ультиматума правительствам этих стран настаивать на недопустимости постороннего вмешательства в австро-сербский конфликт. При этом Берхтольд не познакомил с окончательным вариантом ультиматума, который он уже отправил Гизлю, ни немецкого посла 1 Там же. С. 66. 518 Чиршки, ни Франца Иосифа (!), боясь, что они могут смягчить наглый и вызывающий тон ноты и тем самым облегчить Белграду его принятие. Что касается Германии, то ее роль в июльском кризисе свелась к подталкиванию Вены на решительные действия, однако, сама Германия вплоть до начала австро-сербской войны не осуществляла серьезных военных мероприятий. Это вводило в заблуждение русское и мировое общественное мнение, создавая иллюзию миролюбия официального Берлина и его стремления остаться вне возможного военного конфликта на Балканах. На самом деле данное обстоятельство объясняется не миролюбием Германии, а тем, что германская армия и так была готова к войне с Францией и Россией в любой момент. А те меры военного характера, которые осуществлялись в германском флоте, проводились с соблюдением самой тщательной маскировки. Именно с этой целью Вильгельм II, как ни в чем не бывало, отправился 6 июля в традиционное летнее плавание по норвежским фьордам, продолжавшееся до 27 июля. Бетман-Гольвег ушел в летний отпуск и отправился в свое силезское поместье. То же самое сделали министр иностранных дел Австро-Венгрии Берхтольд и военный министр Кробатин. Руководители Германии и Дунайской империи даже несколько нарочито стремились продемонстрировать Европе и миру, что ничего не готовится, все идет своим чередом. О важности скрыть подготовку к войне с Сербией откровенно писал Хётцендорф в письме, адресованном Берхтольду (12 июля 1914 г.): «Необходимо избегнуть всего, что может встревожить наших противников и заставить их принять контрмеры; наоборот, на все должен быть наброшен мирный покров»1. И им удалось в значительной степени усыпить бдительность российского общества и даже российской дипломатии. Так, например, посла в Вене Н.Н. Шебеко, узнавшего о подготовке ноты, настолько уверили в приемлемости для Сербии условий этого документа, что 21 июля дипломат уехал в отпуск. 1 Там же. С. 65. 519 Иллюзии нормализации международной ситуации, искусно создаваемой Берлином и Веной, поддалась и значительная часть российской прессы. Начиная с первых чисел июля тема убийства Франца Фердинанда и возможных последствий этого происшествия для европейского мира отходит в газетах на второй план. А. Столыпин в «Новом времени» высказывал мысль, что с гибелью воинственного и энергичного эрцгерцога Европа, находившаяся за последние несколько лет на грани вооруженного конфликта, входит в период спокойного развития. Австрийская партия сторонников войны с Сербией и Россией потеряла своего вождя, а потому «в брожении, охватившем Габсбургскую империю, нужно усматривать лишь успокоительный признак отдельных разрядов той грозы, которая уже не разразится»1. Почти то же самое писало черносотенное «Русское знамя», считавшее, что после того как военная партия в Вене оказалась обезглавленной, в Европе должно наступить заметное успокоение. «Нет ни для кого смысла накликать войну. Опасность ее грозила от людей, преследующих иные, личные цели и отличавшихся вздорным и эгоистическим характером. Ныне же наступает полоса политического затишья в этом винегрете всяких народностей»2. Либеральные «Русские ведомости» даже усматривали усиление тенденций в Австрии к примирению с сербским соседом. 26 июня (9 июля) 1914 г. эта газета отмечала: «Шовинистический тон австрийской печати уже довольно сильно понизился. Возбуждение, вызванное убийством, несколько улеглось, и довольно ясно проявлявшееся в Австрии желание наладить хотя бы формально “добрососедские” отношения с Сербией, к чему ее неизбежно толкают экономические условия, снова начинает брать верх»3. Признаком, указывающим на такую перемену, газета считала почти достигнутое в течение последних нескольких дней соглашение между Веной и Белградом о железнодорожном строительстве на Балканах. Новое время. 1914. 25 июня. Русское знамя. 1914. 29 июня. 3 Русские ведомости. 1914. 26 июня. 1 2 520 Исходя из этого, «Русские ведомости» предполагали, что ожидаемое выступление австро-венгерской дипломатии в столице Сербии «ограничится лишь обращенной к Сербии во имя “добрососедских отношений” просьбой оказать содействие для обнаружения виновных»1. Правда, газета не верила, что даже выполнение Белградом этой просьбы сможет установить прочные отношения между Сербией и АвстроВенгрией – настолько велик антагонизм между двумя государствами. Австрия не может требовать от сербского правительства, чтобы оно взяло на себя функции охранителя территориальной целостности империи Габсбургов, подавляя на своей территории великосербскую идею и ирредентистские устремления значительной части сербского общества. Весьма оптимистично смотрела на будущее европейского мира кадетская «Речь». Упоминая о состоявшемся 7 июля совещании австрийских и венгерских министров, газета, оговариваясь, что результаты совещания неизвестны, тем не менее писала: «Зная же миролюбивый характер императора и его страх перед всякими авантюрами, можно сделать заключение, что на совещании благоразумие и умеренность взяли верх над шовинистическими течениями»2. Насколько ошибались кадеты, можно понять, сравнив этот оптимистический пассаж с реальными результатами совещания министров и военных Австро-венгерской империи, отмеченными нами выше. Австрийский корреспондент «Речи» Влад. Викторов (В.В. Топоров) не верил, что Вена решится на войну в условиях ослабления своих позиций на Балканах и нарастания центробежных тенденций внутри многонационального государства. «Кажется, ни у кого нет никакого сомнения, что в эти трудные для монархии минуты она, действительно, миролюбива. Она миролюбива потому, что с Албанией плохо, с Румынией не ладно, с Италией отношения все еще выясняются, с Германией неопределенно… Она миролюбива потому, что со всех сторон сгустились 1 2 Там же. Речь. 1914. 30 июня. 521 грозные тучи…»1 Викторов отмечал, что сербская пресса ведет себя разнузданнее австрийской, меланхолическому где раздумью». А «боевые фразы уступили через несколько дней место тот же корреспондент еще более уверенным тоном писал, что сараевское убийство не отразится на ситуации в Европе и повлечет за собой разве что изменения в политической жизни империи Габсбургов: «…теперь уже для всех ясно, что, опять поставивши в порядок дня наиболее острые, наиболее больные вопросы внутренней политики двуединой монархии, эта трагедия останется чисто внутренним вопросом и прямого воздействия на международные отношения не окажет. К этому стремится Дунайская монархия, уже переставшая горячиться, уже смотрящая на вопрос с точки зрения “сохранения европейского мира при непременном условии сохранения целости и безопасности монархии” (формула графа Тисы в венгерском парламенте)»2. Сдержанность Австрии российская пресса чаще всего объясняла позицией Берлина. «Русские ведомости» с удовлетворением отмечали, что на этот раз Германия не бросилась уверять своего австрийского союзника в «нибелунговой верности» и громко потрясать саблей, демонстрируя готовность с оружием в руках защищать австрийские интересы на Балканах. «Германия покровительствовать довольно какому-либо ясно проявила свое нежелание “решительному выступлению” со стороны Австрии»3, - утверждала «профессорская газета». «Московские ведомости» также надеялись, что правительство Германии окажет на разгоряченные умы австрийских политиков и военных умиротворяющее воздействие. Определенным признаком желания Берлина не раздувать сараевское происшествие в пожар общеевропейской войны газета считала сдержанное поведение официальных германских сфер: так, кайзер Вильгельм II даже не поехал на похороны эрцгерцога и его супруги. Там же. Речь. 1914. 4 июля. 3 Русские ведомости. 1914. 26 июня. 1 2 522 «У гроба Франца Фердинанда стоит судьба Австрии. Если этого не желают уразуметь в Вене, то это будет не простой слепотой, а преступлением перед народами Австрии и перед человечеством. Это понял своим светлым умом император Вильгельм и, отказавшись от поездки, желает выждать, что предпримет Австрия после похорон эрцгерцога. Быть может, ему придется спасать не Австрию, но и Германию, связанную с нею такими крепкими узами»1. Отсутствие Вильгельма II на похоронах Франца Фердинанда трактовалось и «Русским словом» как демонстрация нежелания Германии впутываться в возможные балканские авантюры Хётцендорфа и Берхтольда. 22 июня (5 июля) 1914 г. в статье «Отступление венских шовинистов» газета И.Д. Сытина писала: «Судя по известиям, полученным из Берлина, Германия оказала немалую услугу делу европейского мира. Император Вильгельм остановил графа Берхтольда. Планы венской военной партии, решившей воспользоваться убийством эрцгерцога Франца Фердинанда для нападения на Сербию, рухнули, как только обнаружилось несочувствие берлинского кабинета новой авантюре»2. «Русское слово» было убеждено, что без поддержки Берлина Австро-Венгрия одна в войну с Сербией не вступит. «Несочувствие» Германии планам австрийских шовинистов, по мнению газеты, значительно облегчает задачу дипломатов, «так как все дело сводится лишь к ограждению Сербии от ничем не оправдываемых вызывающих действий со стороны ее могущественной соседки»3. Однако в то время, когда российское общество поверило в возможность благополучного исхода кризиса, в прессу просочились первые слухи о содержании ноты, которую дипломаты с Бальхаусплатц готовились предъявить сербскому правительству. Уже 20 июня (3 июля) «Русское слово» сообщало о намерении Вены потребовать от Белграда Московские ведомости. 1914. 9 июля. Русское слово. 1914. 22 июня. 3 Там же. 1 2 523 допустить австрийских чиновников до расследования сараевского преступления на сербской территории, что, по словам этой газеты, «равносильно требованию о добровольном подчинении Сербии суверенитету императора Франца Иосифа»1. В связи с этим газета И.Д. Сытина предупреждала Австрию, что нападение на Сербию не может быть локализовано – ее разгром настолько изменит положение на Балканах, что неизбежно вызовет вмешательство в австро-сербский конфликт как балканских стран, так и великих европейских держав. Утверждение «Русского слова» - «В борьбе за свободу Сербия не останется одинокой»2 имело тем больший вес, что данная газета не раз выполняла роль официоза российского министерства иностранных дел, о чем хорошо было известно за границей. На следующий день «Голос Москвы» также довольно точно сообщил некоторые пункты готовящейся в Вене ультимативной ноты сербскому правительству. Орган октябристов писал, что, если австрийцы действительно потребуют от Белграда допустить своих следователей в Сербию для проведения расследования убийства Франца Фердинанда, то этот демарш окажется «актом совершенно беспримерным и не имеющим прецедентов»3. Ультимативный характер ноты и ее неприемлемость для Белграда, по мнению «Голоса Москвы», означают, что руководство Австро-Венгрии уже нацелилось на войну со своим южным соседом: «Австрия просто избрала Сербию громоотводом для разряжения накопившихся народных страстей; погромы, начатые в Боснии, она хочет перенести в Сербию»4. Газета октябристов была убеждена, что война России и Сербии против Австрии и Германии является исторической неизбежностью. Франц Фердинанд был лишь «слепым орудием» Берлина, активно готовящегося к окончательному сведению счетов со славянством. Не стоит возлагать особых надежд и на нового престолонаследника Русское слово. 1914. 20 июня. Там же. 3 Голос Москвы. 1914. 21 июня. 4 Там же. 1 2 524 эрцгерцога Карла Франца Иосифа: он и его жена Зита Бурбон-Пармская находятся под большим влиянием клерикальных и милитаристских сил. По мнению «Голоса Москвы», единственными сдерживающими факторами в политике Австро-Венгрии были миролюбие престарелого императора Франца Иосифа и неблагоприятная для австро-германского блока международная обстановка (усиление Сербии, разгром «австрофильствующей» Болгарии, сближение Румынии с Антантой)1. Реакция российской прессы на австрийский ультиматум Сербии. В 18 часов 23 июля 1914 г. австрийский посланник в Белграде В. Гизль в здании Министерства иностранных дел Сербии вручил ноту ультимативного содержания, на выполнение условий которой отводилось 48 часов. От Сербии требовали: публично осудить всякую агитацию и пропаганду против Австро-Венгрии; закрыть все антиавстрийские издания; исключить из школьной программы все антиавстрийские высказывания; уволить всех офицеров и должностных лиц, замеченных в антиавстрийской пропаганде, причем списки этих лиц должны были быть составлены самими австрийцами; допустить на сербскую территорию силовые структуры Австро-Венгрии для подавления движений, «направленных против территориальной целостности Австро-Венгрии»; допустить австро-венгерские следственные органы к расследованию на территории Сербии сараевского убийства. Фактически австрийский ультиматум был преднамеренной провокацией, нацеленной на развязывание войны против Сербии. Позиция премьер-министра Сербии Н. Пашича состояла в том, что австрийскую ноту нельзя ни принять в полном объеме, ни категорически отклонить. В результате выработанный сербским правительством под руководством Пашича текст ответной ноты оказался шедевром дипломатического искусства. Сербское правительство признавало все пункты ультиматума кроме одного, требовавшего допустить австрийских 1 Голос Москвы. 1914. 26 июня. 525 чиновников к проведению следствия на территории Сербии. Но даже по этому пункту Белград готов был вести переговоры, учитывая последнюю оговорку, помещенную в самом конце ноты: «В случае если бы императорское и королевское правительство не было удовлетворено настоящим ответом, королевское сербское правительство, признавая отвечающим общим интересам не спешить с разрешением настоящего вопроса, готово, как всегда, пойти на мирное соглашение путем передачи этого вопроса на решение или гаагского международного трибунала или великих держав, участвовавших в выработке декларации, сделанной сербским правительством 31/18 марта 1909 г.»1 Причины, заставившие сербское правительство пойти на такие чрезвычайные уступки, заключались, во-первых, в неясности международной ситуации (в Белграде не были уверены даже в военной помощи со стороны России, не говоря уже о Франции и Англии), а вовторых, в стремлении подчеркнуть перед общественным мнением Европы агрессивность Австро-Венгрии и миролюбие Сербии. «Этим покорным тоном хотели, прежде всего, вызвать сочувствие к Сербии со стороны Европы и всего мира, и надо сказать, что авторы сербского ответа добились своей цели»2, - отмечает историк Н.П. Полетика. В составлении ноты участвовал весь совет министров. Пашич лично доставил конверт с ответом на австрийский ультиматум в австро-венгерское посольство. Поняв, что правительство Сербии не приняло безоговорочно все условия ультиматума, Гизль и все работники посольства 25 июля в 18 часов двинулись на вокзал, чтобы успеть на поезд, уходивший в Землин – венгерский город на противоположном берегу Дуная. Через полчаса Гизль уже был в Землине, откуда он телефонировал в Будапешт о разрыве дипломатических отношений с Сербией. Содержание ноты 23 июля стало настоящим потрясением для российского общества. «Требования Австро-Венгрии превзошли все, что 1 2 Мировые войны XX века. Книга 2. Первая мировая война. Документы и материалы. М., 2002. С. 58. Полетика Н.П. Указ. соч. С. 44. 526 могло представить себе самое пылкое воображение, - писало «Русское слово». - Таким языком, каким теперь заговорил граф Берхтольд с Сербией, не объяснялись, кажется, еще ни разу между собой дипломаты даже накануне войны… Вообще, граф Берхтольд распоряжается уже в Сербии, как в завоеванной стране, и требует от белградского кабинета введения чуть ли не военного положения под бдительным надзором австрийских чиновников»1. «Русское слово» не сомневалось, что Сербия отклонит австрийский ультиматум, специально составленный так, чтобы спровоцировать войну. «Без борьбы добровольно отдаться под власть этих варваров, попирающих все божеские и человеческие законы, сербы не могут»2. «Утро России» назвало австрийский ультиматум «международным хулиганством, против которого всей европейской семье народов надлежит заявить громогласный протест»3. Если бы хоть часть предъявленных Сербии требований была осуществлена, эта страна перестала бы называться независимым государством. Вслед за «Русским словом» отождествляя образ действий империи Габсбургов с поведением «восточных варваров», прогрессистская газета писала, что «таким тоном разве только азиат-победитель мог бы говорить с поверженным во прах врагом»4. Столь «нагло-оскорбительный» ультиматум уже сам по себе является casus belli, и единственным достойным для Сербии ответом был бы немедленный разрыв дипломатических отношений с Австро-Венгрией. Газета П.П. Рябушинского приходила к выводу, что «Австрия просто хочет войны и ищет к ней предлога»5. Свое возмущение австрийским демаршем не скрывало и «Новое время», отмечавшее: «Мы не знаем другого примера столь открытого попрания не только права, но даже простого приличия» 6. Суворинская Русское слово. 1914. 12 июля. Там же. 3 Утро России. 1914. 12 июля. 4 Там же. 5 Утро России. 1914. 15 июля. 6 Новое время. 1914. 12 июля. 1 2 527 газета считала, что все пункты австрийской ноты являются заведомо неисполнимыми. Эти «наглые требования» нельзя осуществить ни за 48 часов, ни за 48 недель, ни за 48 месяцев, потому что, то сербское правительство, которое согласится исполнить условия ультиматума, через сутки перестанет быть правительством, оно лишится суверенитета над своей собственной территорией и населением. «Предъявить такие требования можно разве в припадке политического помешательства или наглости, рассчитывающей на торжество над элементарною справедливостью и здравым смыслом»1. «Речь» писала, что «содержание ноты по определенности и решительности превосходит все, что можно было ожидать»2. Смысл австрийской ноты сводится не столько к расследованию сараевского преступления, сколько к обязательствам Сербии изменить весь курс своей политики: от Белграда требуют отказаться от сербского национального идеала объединения всех сербов в рамках единого национального государства. «Вопрос о преследовании непосредственных виновников покушения 15 июня совершенно стушевывается при этой широкой постановке, и на первый план выступает традиционная политика унижения, а если можно, то и уничтожения Сербии»3. «Московские ведомости» не сомневались, что нота нацелена на провоцирование войны с Сербией. Если бы Вена действительно искренне желала расследовать убийство Франца Фердинанда, то она не выступила бы «с такими грубыми требованиями… выполнение которых уничтожает государственную независимость Сербии и ставит ее в положение вассала, которому суверен имеет право приказывать»4. По словам газеты, император Франц Иосиф три недели сопротивлялся планам военной партии, но, в конце концов, уступил, не столько под давлением собственных военных, сколько под давлением германского союзника, Там же. Речь. 1914. 12 июля. 3 Там же. 4 Московские ведомости. 1914. 13 июля. 1 2 528 «считающего настоящий момент удобным для окончательного расчета со славянством»1. «Русские ведомости» констатировали, что оправдались худшие опасения сторонников справедливого и мирного разрешения австросербского конфликта. Составители ноты руководствовались желанием или унизить Сербию или вызвать вооруженное столкновение с нею. «Затишье перед бурей сменилось на наших глазах напряженным, хотя все еще только вероятным приближением урагана, который может захватить не только обе придунайские монархии, сейчас находящиеся в обостренных ультиматум белградскому отношениях»2. «Русское знамя» указывало, что правительству выдержан в таких выражениях, которые не употребляются в общении между двумя суверенными государствами. «Сущность требований Австрии сводится к тому, чтобы Сербия перестала быть Сербией, славянской державой, имеющей свои политические задачи, и стала в такие отношения к Австрии, которые равносильны вассальным… Одним словом, Австрия требует от Сербии невероятного унижения и отказа от самостоятельной политической жизни»3. Черносотенная газета подчеркивала наглость и лицемерие венского правительства, требующего от Сербии принять меры к прекращению великосербской пропаганды на своей территории, в то время как в австрийской Галиции украинские сепаратисты свободно агитируют за отделение от России всей Украины. «Земщина» предполагала, что ультимативная нота, «это наглое вымогательство Австрии», является лишь пробным шаром. Недаром нота была передана словесно – в этом случае можно будет кое-что отнести на неточность передачи австрийским посланником, кое-что на преувеличения прессы. Таким образом, сохраняется путь отступления для австрийской Там же. Русские ведомости. 1914. 12 июля. 3 Русское знамя. 1914. 13 июля. 1 2 529 дипломатии. Если же Австрия будет настаивать на выполнении всех своих требований, то война «более чем вероятна»1. «Голос Москвы» усматривал главную причину появления австрийского ультиматума в слабости и нерешительности российской политики: по мнению этого издания, если бы Россия твердо заявила, что она не останется в стороне в случае австро-сербской войны, то не было бы никакого ультиматума. Австрийцы, «несомненно, весь свой расчет строят на изолированности маленького славянского государства»2. Эмоционально выразив свое возмущение действиями австрийской дипломатии, российская пресса обратилась к анализу возможных последствий предъявленного в Белграде ультиматума для европейского мира. Лейтмотивом большинства статей, появившихся на страницах газет после 10 (23) июля, было утверждение, что вопрос о войне и мире теперь зависит от Германии, которая одна способна повлиять на австрийцев и склонить их уступкам и компромиссу с Сербией. В отсутствие точных сведений относительно того, были ли германские правящие круги заранее проинформированы австрийскими дипломатами о содержании ноты или же были поставлены ими перед свершившимся фактом, высказывались разные предположения об истинных намерениях и планах берлинского кабинета. «Новое время» подчеркивало, что австро-сербский конфликт не может быть локализован: Россия не собирается мириться с разгромом Сербии и подчинением всего Балканского полуострова австро-венгерскому господству3. Принимая во внимание союзные связи Австрии с Берлином и России с Парижем, локальный конфликт на Балканах может превратиться в войну европейского или даже мирового масштаба, и от Германии зависит, окажется ли реальностью этот сценарий. Если австрийская нота выработана при участии германской дипломатии, то ее целью является не Земщина. 1914. 12 июля. Голос Москвы. 1914. 12 июля. 3 Новое время. 1914. 13 июля. 1 2 530 просто унижение Сербии, а провоцирование военного конфликта Тройственного союза с Россией и Францией. Если же громкий австрийский демарш в Белграде не был согласован с германским союзником, то остается еще слабая надежда на благополучное разрешение кризиса, вызванного сараевскими выстрелами. Все же большинство российских изданий не верило, что Вена в таком важном вопросе как предъявление Сербии ультиматума действовала на свой страх и риск, не посвятив в свои планы ближайшего союзника. «Московские ведомости» были убеждены, что Берлин и Вена целенаправленно ведут дело к войне, рассчитывая на временный перевес сил Тройственного союза над странами Антанты. «Наши дипломаты, писала эта газета 13 (26) июля, - не должны ни на одну минуту забывать, что нота, переданная в Белграде, означает не выступление Австрии против Сербии, а выступление тройной лиги против России и Франции»1. Если в последний момент правители Габсбургской империи не одумаются, то в Европе может начаться та всеобщая борьба, наступления которой так давно ожидают и которой так страшатся. В этом случае ответственность за крушение европейской цивилизации падет на дуалистическую монархию. «Австрия должна оглянуться на пройденный путь: каждая война кончилась для нее печально, и новая должна кончиться катастрофой за то, что она – виновница тех бедствий, которые обрушатся на народы Европы»2. «Московские ведомости» сообщали, что германская пресса подталкивает Вену к военному выступлению против Сербии, обещая австрийцам решительную поддержку со стороны Германии и заранее возлагая ответственность за возможную войну на Россию, которая, якобы, не имеет никакого права вмешиваться в австро-сербский конфликт и покрывать сербских цареубийц. Отвечая на выпады германской прессы, «Московские ведомости» писали: «Немцы при всем их тупом усердии выполнить союзные обязательства должны знать, что австро-сербский 1 2 Московские ведомости. 1914. 13 июля. Там же. 531 конфликт близко касается России, т.к. им имеется в виду пробить первую брешь в той стене, которою славянство желает охранить себя от натиска воинствующего германизма»1. Черносотенное «Русское знамя» также отмечало, что Берлин «аплодирует хулиганскому выпаду Австрии» и поощряет правительство двуединой империи к дальнейшим агрессивным шагам. «Ясно, как Божий день, что ультиматум Сербии предъявлен австрийцами под давлением Германии. Она стоит за ее спиной…»2 В Берлине не сомневаются, что столкновение с Россией и Францией неизбежно, а потому решено начать войну сейчас, пока Россия не приступила к выполнению «Большой программы» усиления армии и пока русский Балтийский флот не идет ни в какое сравнение с немецким. Черносотенцы призвали правительство России наконец-то преподнести воинствующему Берлину порцию «валериановых капель для успокоения расходившихся нервов»3. В качестве такого средства они предлагали запретить вывоз в Германию, Австрию и Италию русского хлеба. Эту меру дубровинцы считали весьма действенной и неоднократно настаивали на ее осуществлении, значительно преувеличивая зависимость Германии от импорта русского зерна. «Утро России» рассматривало австрийский ультиматум как вызов не только Сербии и России, но и всей Антанте. «Австрийская рука поднята не на одну Россию, она угрожает престижу всего тройственного согласия. И рука эта приводится в движение из Берлина»4. По мнению прогрессистов, лихорадочные мирные инициативы С.Д. Сазонова и Э. Грея были контрпродуктивны: они только убеждали Берлин и Вену в слабости и неготовности к войне стран Антанты, подталкивая немцев и австрийцев к новым, еще более агрессивным действиям. «Русская дипломатия сослужит лучшую службу миру, если она сейчас перестанет помышлять о поддержании мира, - писало «Утро России» в передовой статье 15 (28) Московские ведомости. 1914. 15 июля. Русское знамя. 1914. 16 июля. 3 Русское знамя. 1914. 15 июля. 4 Утро России. 1914. 15 июля. 1 2 532 июля 1914 г. - Как только противная сторона усмотрит, что Россия не старается во что бы то ни стало поддержать мир, она тотчас же сама заговорит о мирном улажении конфликта»1. «Русские ведомости», напротив, поддерживали усилия министерства иностранных дел и лично С.Д. Сазонова найти пути мирного решения конфликта, не допустив унижения достоинства и ограничения самостоятельности Сербии. «Профессорская газета» была уверена, что, если дело дойдет до вооруженного столкновения на Балканах, оно неизбежно превратится в общеевропейское побоище. Союзнические связи, существующие между великими державами, вовлекут в водоворот австросербского противостояния почти всю Европу, и «войны начала XIX столетия, может быть, окажутся ничтожным воспоминанием в сравнении с тем, во что теперь может превратиться европейский пожар»2. Осознавая эту нависшую над всем европейским континентом опасность, Россия, несмотря на «негодование перед возмутительным шагом Австрии», должна сделать все возможное, чтобы не допустить перерастания австросербского спора в австро-сербскую войну. «Речь» считала, что российское правительство и российская дипломатия уже вряд ли могут что-либо предпринять, как-либо воздействовать на ситуацию – вся инициатива принадлежит странам Тройственного союза: «…остановить ход событий, по-видимому, уже не в нашей власти. Те, кто готовили ультиматум и кто на него соглашался, держат теперь в своих руках судьбу войны или мира»3. По мнению рупора кадетской партии, вопрос для России сводится к следующему: «Хотим мы или не хотим европейской войны? Считаем мы или не считаем момент, выбранный для конфликта нашими противниками, удобным для нас? Готовы мы принять сражение там, где нам его предлагают? Вот, в сущности, те вопросы, которые приходится решать в данную минуту, а Там же. Русские ведомости. 1914. 13 июля. 3 Речь. 1914. 12 июля. 1 2 533 вовсе не вопрос о том, заслужено или не заслужено Сербией то обращение, предметом которого она сделалась»1. Подчеркивая неготовность России к войне с австро-германским блоком и ее нестабильное внутреннее положение, кадеты решительно выступили за локализацию австросербского конфликта и невмешательство России. 12 (25) июля «Речь» указывала, что единственное средство в данный момент избежать столкновения двух европейских блоков – это «“локализация” сербского вопроса и строгое воздержание от каких бы то ни было поощрений по адресу Сербии»2. Однако такие поощрения уже начали появляться на страницах русских газет. Министр просвещения в кабинете Пашича Л. Йованович отмечал, что «русская пресса, которая, как известно, наперед выражает мнение русского правительства, дружелюбно отнеслась к Сербии»3. И это было действительно так. Большинство периодических изданий выступало за активное отстаивание интересов России и «славянства» на Балканах. «Речь» со своей идеей локализации явно выделялась на общем фоне. М.О. Меньшиков в «Новом времени» доказывал, что Россия должна вступиться за Сербию ради собственного выживания. Хотя он и признавал, что после Агадирского кризиса 1911 г. Германия остерегается громко заявлять о своих интересах и угрожать спокойствию Европы воинственной риторикой, но «оруженосцы ее становятся все задорнее»4. Аннексия Боснии австрийцами и захват Ливии итальянцами слишком явственно демонстрируют масштабы аппетитов и притязаний Тройственного союза. Сейчас Австро-Венгрия «приставляет нож к горлу Сербии», требуя от нее полного отказа от независимого курса внутренней и внешней политики. Если Вена реализует свои намерения в отношении Сербского королевства, затем последует очередь Румынии и Болгарии. Ну а после окончательного подчинения Балканского полуострова Габсбургами нет никаких гарантий, Там же. Там же. 3 Цит. по: Полетика Н.П. Указ. соч. С. 33. 4 Новое время. 1914. 15 июля. 1 2 534 что «пушечное мясо захваченных народностей» не будет обращено против России. «Не только долг помощи, но и долг самосохранения диктуют России ее решение. Сегодня угрожают им, завтра – нам…»1 Идея оставить Сербию один на один с Австро-Венгрией была неприемлема и для «Утра России», утверждавшего, что «локализованная австро-сербская война явится ничем иным как расправой великой державы с маленьким, предостерегало: хотя если и героическим руководители соседом»2. «Утро Австро-венгерской России» империи рассчитывают на то, что охваченная рабочими забастовками Россия останется в стороне от происходящего на Балканах, то они ошибаются. По мнению этой газеты, не было более верного средства восстановить внутренний мир в России, как объявить войну Австрии. «Все домашние споры наши, как по мановению волшебного жезла, были бы тотчас позабыты, и с давно небывалым энтузиазмом весь русский народ, как один человек, приветствовал бы этот энергичный шаг своего правительства»3. Дипломатам с Бальхаусплатц пришлось в первые дни скрывать от мировой общественности текст сербского ответа на австрийскую ноту. После состоявшегося разрыва дипломатических отношений с Сербией он слишком ярко демонстрировал истинные цели австро-венгерского руководства, сводившиеся к желанию создать повод для военного столкновения с этой балканской страной. Уступчивость правительства Н. Пашича и одновременно отказ выполнить буквально ряд особо провокационных требований поставили австрийских дипломатов в крайне тяжелое положение. Австрия теперь предстала перед мировым общественным мнением в роли агрессора и зачинщика войны. Российские газеты смогли ознакомиться с ответной сербской нотой только 14 (27) июля. Многие из них недоумевали, почему после столь уступчивого и по тону, и по содержанию сербского ответа, явившегося Там же. Утро России. 1914. 13 июля. 3 Утро России. 1914. 12 июля. 1 2 535 огромной дипломатической победой Австро-Венгрии, последняя все же пошла на разрыв. «Речь» писала: «Поведение Австро-Венгрии с каждым днем представляется все более странным и необъяснимым…более полного удовлетворения, чем то, которое содержится в опубликованном теперь тексте сербского ответа, нельзя себе и представить»1. Кадеты признавали, что они обезоружены: призывая русское правительство не поощрять сербского упрямства, а Белград – уступить домогательствам Вены, дабы не спровоцировать общеевропейскую войну, они и не рассчитывали на столь большие уступки и жертвы, на которые решило пойти сербское правительство ради сохранения мира. Кадетская газета не понимала, что еще нужно Австро-Венгрии от своего сербского соседа: «Сербию хотят к чему-то еще принудить. Но к чему же, если все, чего от нее требовали, она уступила добровольно, - в той мере, в какой вообще могло делать уступки правительство конституционной страны?»2 Свое удивление выражала и газета «Утро России». «Для нас совершенно непостижимо, - писала она 16 (29) июля 1914 г., - как австровенгерское правительство могло не признать сербский ответ удовлетворительным»3. По мнению этого издания, правительство Н. Пашича, желая мирно урегулировать конфликт, в своих уступках зашло слишком далеко, дальше, чем могло зайти правительство суверенного государства. «Эта уступчивость выше меры почти граничит с капитуляцией. Она неприятно поражает всех друзей Сербии уже потому, что австрийский ультиматум, на который сербскому правительству приходилось отвечать, составлен был в совершенно недопустимом тоне и неприемлемой форме. Австрийский ультиматум третировал Сербию en canaille, это было обращение торжествующего варвара-победителя к повергнутому в прах неприятелю»4. «Утро России» считало, что Вена Речь. 1914. 15 июля. Там же. 3 Утро России. 1914. 16 июля. 4 Там же. 1 2 536 совершила огромную политическую ошибку, не удовлетворившись сербским ответом и спровоцировав войну. Смиренный ответ кабинета Н. Пашича на дерзкую австрийскую ноту мог бы позволить Австрии встать в позу победительницы и перед лицом всей Европы торжествовать свою очередную бескровную победу над Сербией. Однако Австрия сделала выбор в пользу войны. «Уступчивость Сербии не достигла желанного результата. Белград протянул Вене пальмовую ветвь мира, но Вена поднимает меч»1. По мнению «Русского знамени», отклонение сербского ответа и разрыв дипломатических отношений с Белградом демонстрируют, что Вена уже заранее решила воевать с Сербией и только искала благовидный предлог. После того как редакции этой крайне правой газеты стал известен текст сербского ответа на австрийский ультиматум, она писала: «у нас очень слабая надежда на то, чтобы конфликт с Австрией мог быть отликвидирован мирным путем с соблюдением полного достоинства Россией и интересов Сербии»2. «Русское знамя» признавало опасность, исходящую от сербского ирредентизма для самого существования дуалистической монархии. Тем не менее всю ответственность за надвигающийся общеевропейский конфликт газета Союза русского народа возлагала исключительно на Габсбургскую империю. «Если кого можно заподозрить в неискренности, так это Австрию, которая исторически создала себе репутацию лживой и коварной политической единицы»3. «Голос Москвы» напоминал, что за последние несколько лет Сербия уже в четвертый раз отступает перед австрийскими ультимативными требованиями, основывающимися исключительно на праве силы: до этого было признание аннексии Боснии в марте 1909 г., оставление завоеванных земель на берегу Адриатики в декабре 1912 г. и прекращение боевых действий против вторгнувшихся в пределы Сербии албанских банд в Там же. Русское знамя. 1914. 17 июля. 3 Там же. 1 2 537 октябре 1913 г. На этот раз, писала октябристская газета, «уступки, на которые идет Сербия в своей ответной ноте, превосходят максимум того, на что может решиться государство, не потерявшее еще своей державной самостоятельности»1. Отказ Вены принять сербский ответ как базу для соглашения демонстрирует, что истинной целью австрийцев является военный разгром Сербии и ее превращение в зависимое от Габсбургов вассальное государство. После того как Австрия разорвала дипломатические отношения с Сербией, «Голос Москвы» констатировал, что опасность общеевропейской войны стала чрезвычайно высокой. Ответственность за это октябристы возлагали на австрийскую дипломатию, для которой международный шантаж превратился в обычный метод достижения поставленных целей. «В течение последних двух лет вызывающая австрийская политика ежеминутно угрожала европейскому миру, и австрийские дипломаты откровенно спекулировали на миролюбии Европы, и в частности России, рассчитывая, что нежелание держав создавать опасность международных осложнений служит достаточной гарантией безнаказанности австрийских авантюр. До некоторой степени этот расчет оправдался, но австрийские дипломаты глубоко заблуждаются, если полагают, что систематический политический шантаж может пользоваться бесконечным успехом»2. «Голос Москвы» выражал уверенность, что Россия на этот раз не останется пассивным зрителем разворачивающихся на Балканах событий. О твердом намерении русского общества не оставить Сербию без защиты заявило и «Новое время». Суворинская газета считала, что предложение правительства Н. Пашича передать австро-сербский конфликт на решение великих держав было заведомо обречено на провал, т.к. Австрии, вышедшей на «большую дорогу для грабежа», не нужен никакой третейский суд. Но, предупреждало «Новое время», «крик несчастной маленькой страны, которую собирается придушить Австрия, не 1 2 Голос Москвы. 1914. 16 июля. Голос Москвы. 1914. 13 июля. 538 замрет в пустыне. Ее старший славянский брат тут, около нее, и прекрасно понимает, кого вызывают на бой насильники. Через голову маленькой Сербии меч поднят на великую Россию. Не мы разбудили военную грозу, так пусть же сбудутся над грабителями и насильниками великие слова: “взявшие меч от меча и погибнут”»1. В статье «Перед развязкой», опубликованной накануне объявления Австрией войны Сербии, «Новое время» призвало германские правящие сферы удержать Вену от совершения последнего рокового шага. Напоминая, что Германия связана с империей Габсбургов конкретными военными обязательствами, газета отмечала, что эти обязательства еще не означают для Берлина необходимости слепо поддерживать любую австрийскую авантюру. «В противном случае Германская империя обратилась бы из великой державы в раба, который не в праве рассуждать о действиях своего господина»2, а австро-германское союзное соглашение 1879 г. по сути стало бы договором о найме германской армии для поддержки любых притязаний австрийской дипломатии. Подчеркивая невозможность для России остаться вне австро-сербского конфликта, суворинская газета указывала, что «германские государственные деятели должны сообразовать с этим свое поведение. Если Германия не безмолвная служанка Австрии, а равноправный член союза, она имеет и право, и возможность в должное время сказать своему союзнику нужное слово и остановить Австрию на ее гибельном пути…»3 Даже после разрыва дипломатических отношений между Веной и Белградом многие российские газеты продолжали надеяться на мирный исход кризиса. Эта надежда основывалась на том факте, что АвстроВенгрия, отозвав своего посла из сербской столицы, в течение трех последующих дней не приступала к боевым действиям. На самом деле данное промедление было связано с желанием австро-венгерского Новое время. 1914. 13 июля. Новое время. 1914. 14 июля. 3 Там же. 1 2 539 генштаба сначала закончить мобилизацию и все прочие военные приготовления и лишь затем объявить войну своему балканскому соседу (тем более что Ф. Конрад фон Хётцендорф планировал перейти в наступление на сербской границе не ранее 12 августа). Австрийское бездействие в течение первых дней, последовавших за разрывом и отъездом В. Гизля из Белграда, ввело в заблуждение некоторые российские газеты, заявившие, что Австрия, судя по всему, намерена воздержаться от совершения последнего, рокового шага. «Речь» писала 14 (27) июля: «Европейская война – дело не шуточное, и теперь, когда австрийский ультиматум неожиданно поставил всю Европу перед необходимостью сделать выбор, естественно, что у самых решительных должны были возникнуть колебания»1. Признаками таких колебаний кадеты считали заявления германских дипломатов о непричастности Берлина к составлению австрийской ноты, а также поведение Италии, дистанцировавшейся в течение кризиса от своих союзников и готовой даже выступить вместе с Англией в роли посредника. «Речь» предполагала, что вся громкая австрийская затея была основана не на «предварительном сговоре» стран Тройственного союза, а «на плохо сделанном расчете», который уже потерял свой главный козырь – внезапность. «Голос Москвы» выражал надежду, что европейские державы удержатся от скатывания к войне, осознавая всю губительность такого побоища для европейской цивилизации. Особенно многим, по мнению октябристской газеты, рискует Германия, «богатая людьми и капиталами, но не успевшая еще закрепить за собой окончательно той твердой позиции, которую ей удалось завоевать в течение четырех с лишним десятилетий»2. Война со странами Антанты станет разорением для Германии, которой придется потратить на военные нужды за один год 9 млрд. марок. Поэтому, несмотря на готовность руководства Германской империи силой оружия 1 2 Речь. 1914. 14 июля. Голос Москвы. 1914. 15 июля. 540 поддержать австрийского союзника, идея войны из-за австрийских интересов среди немцев непопулярна. «Германский народ, - отмечал «Голос Москвы», - отлично понимает, что, каков бы ни был исход такой войны, он ничего кроме неисчислимых бед принести не может»1. По мнению «Русского слова», о возможности сохранить мир в Европе свидетельствовало поведение Германии: правительство этой страны фактически дезавуировало воинственные заявления посла в Париже В. Шёна о неизбежности вступления Германии в войну в случае вмешательства в австро-сербский конфликт России. Газета И.Д. Сытина высказывала предположение, что Вильгельм II и рейхсканцлер БетманГольвег настроены миролюбиво и лишь в отсутствие императора, совершавшего традиционное летнее плавание по норвежским фьордам, в Берлине ненадолго взяла верх военная партия, склонная к безоговорочной поддержке австрийского выступления на Балканах. «Благословение мечей из Берлина произошло, по-видимому, без согласия императора и канцлера. Отсюда и отбой»2. «Русское слово» было убеждено, что мир в Европе будет надежно обеспечен, если Германия «бросит Австрию на произвол судьбы», ибо именно Австрия остается главным камнем преткновения в отношениях между Россией и Германией. Иллюзорное спокойствие германской дипломатии в дни июльского кризиса обмануло и «Русские ведомости». «При том спокойном отношении, которое проявляют к австро-сербскому конфликту Англия и Франция, с одной стороны, и Италия и Германия – с другой, представляется почти невероятной возможность общеевропейской катастрофы»3, - отмечала «профессорская газета». Германия, якобы, причастна к австрийскому демаршу в Белграде в гораздо меньшей степени, чем думали ранее. «Тем рискованнее утверждать, что весь план австрийского выступления подготовлен в Берлине, охваченном идеей Там же. Русское слово. 1914. 15 июля. 3 Русские ведомости. 1914. 14 июля. 1 2 541 превентивной войны с Россией»1. Нерешительность Австрии, откладывавшей открытие боевых действий на своей южной границе, «Русские ведомости» связывали с энергичным выступлением России в защиту Сербии. Австрия, якобы, не ожидала этого и теперь «ищет дипломатический мост для отступления». По мнению газеты, в сложившейся ситуации сам собой напрашивается вариант посредничества держав, не заинтересованных напрямую в австро-сербском споре. Миссию эту могли бы взять на себя Лондон и Рим. Довольно оптимистично оценивала перспективы мирного урегулирования австро-сербского конфликта прогерманская «Земщина». Еще 14 (27) июля, накануне объявления Австрией войны Сербии, главный редактор этой газеты С.К. Глинка-Янчевский писал: «Множество признаков указывает, что политический горизонт несколько очищается и призрак всеобщей войны как бы теряется во мгле»2. Во-первых, продолжаются переговоры Сазонова с немецким послом графом Пурталесом и австрийским послом графом Сапари. Если бы война уже была окончательно и бесповоротно решена, то эти совещания не имели бы смысла. Во-вторых, выясняется, что австрийский ультиматум был подготовлен без ведома берлинского правительства, которое ознакомилось с текстом ультиматума только после того, как он был предъявлен Сербии (в данном случае редактор «Земщины», ничего не знавший о миссии Хойоша, ошибался). «При таких условиях, - делал вывод Глинка, - поле действий остается пока за дипломатией, и обязанность печати – не делать ей затруднений, не обострять отношений с нашими соседями»3. Даже «Новое время» поддалось искушению поверить заявлениям немецких дипломатов о том, что нота 23 июля была самостоятельным произведением австрийцев, к составлению которой Германия не имела прямого отношения. Если верить немецким дипломатам, - писала Там же. Земщина. 1914. 14 июля. 3 Там же. 1 2 542 суворинская газета 15 (28) июля, - то оказывается, что в Берлине знали только о намерении своего союзника сделать дипломатическое представление в Белграде по поводу сараевского убийства, но содержание ноты не было известно руководителям Германской империи вплоть до момента вручения правительства. этого «Германия документа представителям собиралась энергично сербского поддержать “справедливые требования” своей союзницы, но, ознакомившись с перечнем этих требований, сама германская дипломатия вынуждена была признать, что “справедливыми” они именоваться не могут»1. Что касается Италии, то там адресованная Сербии австрийская нота вызвала даже негодование, причиной чего является неготовность Рима в данный момент к большой европейской войне. «Новое время» делало вывод, что за последние сутки в результате полученных из немецких и итальянских источников сведений шансы на мир увеличились, хотя «возникший кризис остается весьма обостренным». Начало австро-сербской войны в откликах российской прессы. В Берлине и Вене первоначально надеялись на локализацию австросербского конфликта и легкую победу над Сербией. Как отмечает О.Р. Айрапетов, «германский статс-секретарь по иностранным делам Готлиб фон Ягов…предполагал, что изолированный конфликт на Балканах вполне возможен. Россия, по мнению германских дипломатов, не хотела войны, а без России, по немецким расчетам, английское выступление было также невозможным»2. Однако постороннего вмешательства избежать не удалось: глава британской дипломатии Эдуард Грей узнал текст сербского ответа уже 25 июля и, переслав его в Берлин, выразил надежду, что в Австро-Венгрии удовлетворятся уступчивостью сербов. Почувствовав опасность вмешательства дипломатии Антанты в выяснение отношений между Веной и Белградом, Берхтольд решил форсировать начало войны. С этой целью министр иностранных дел Дунайской монархии 27 июля 1 2 Новое время. 1914. 15 июля. Айрапетов О.Р. Внешняя политика Российской империи (1801-1914). М., 2006. С. 603. 543 обратился к Францу Иосифу с просьбой объявить войну Сербии уже на следующий день. Император дал свое согласие. 28 июля между 11 и 12 часами утра Австро-Венгрия объявила, что отныне она находится в состоянии войны с Сербским королевством. Это сразу изменило международную ситуацию: ссылаясь на начавшуюся войну, Вена отклоняла все предложения о посредничестве. Поведение Германии в период июльского кризиса отличалось двойственностью. За кулисами немцы подталкивали своего союзника к агрессивному выступлению против Сербии, обещая военную поддержку в случае вмешательства России. Одновременно, желая снять с Германии ответственность за развязывание войны, правительство Бетман-Гольвега осторожно выступало с мирными инициативами, имевшими целью не урегулирование австро-сербского конфликта, а дезориентацию своих противников и поддержание имиджа Германии как державы, стремящейся к сохранению европейского мира. Так, 28 июля Берхтольда посетил немецкий посол в Австрии Чиршки, который представил от имени Бетман-Гольвега предложение об английском посредничестве: Грей предлагал рассмотреть возможность разрешить конфликт между Веной и Белградом на базе сербского ответа и для этого созвать в Лондоне конференцию четырех держав – Англии, Италии, Германии и Франции. Сербия, Австро-Венгрия и Россия – как стороны, вовлеченные в конфликт – не должны были участвовать в этой конференции. Эдуард Грей, как сообщал в Берлин посол Лихновский, получив текст сербского ответ