Категория И. Канта как основание Нюрнбергского процесса
реклама
1 В. С. Бойко ОНУ имени И. И. Мечникова Одесса (Украина) КАТЕГОРИЯ И. КАНТА КАК ОСНОВАНИЕ НЮРНБЕРГСКОГО ПРОЦЕССА: ПОНЯТИЕ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ 18 октября 2011 года исполнилось 65 лет окончания Нюрнбергского процесса. В связи с этим появился ряд публикаций, заново осмысляющих значение Нюрнберга прежде всего для международного права. Этой проблеме посвятили свои работы такие современные ученые, как Р. Мюллерсон [15], Дж. Робертсон [36], А. и Д. Туза [38], И. М. Мацкевич [14], А. Я. Сухарев [25], А. В. Федоров [26] и многие другие. Сегодня очевидно, а публикации высвечивают это с предельной ясностью, что Нюренбергский процесс стал одним из краеугольных камней современного международного права, как с точки зрения самого факта его проведения, так и в плане предложенных им правовых решений. В этом плане возвращение к осмыслению теоретического наследия и истокам «Нюрнберга» представляется не только полезным и важным, но в ряде случаев просто необходимым. Мне представляется, что философская сторона Нюрнбергского процесса ничуть не менее важна для современного мира, чем сторона юридическая, правовая. Нюрнберг предложил новую основу для политической картины мира, и осмыслить ее элементы – актуальная задача для тех, кто рассчитывает в этом мире существовать. Одному из таких элементов – понятию «humanity» (человечество, человечность) посвящено данное исследование. Целью исследования является обоснование предположение что понятие «humanity», использованное в тексте обвинительного приговора на Нюрнбергском процессе, является ничем иным, как переосмысленным понятием «Menschheit» (человечество, человеческое, человечность) в философии Иммануила Канта. При этом переосмысление касается не 2 содержания или смысла самого понятия, а лишь сферы его применения и возможности для употребления. Такая исследовать цель предполагает историю решение возникновения следующих категории задач: во-первых, «преступление против человечности» в Уставе Нюрнбергского Трибунала, во-вторых, осуществить смысловой анализ этого термина, и, в-третьих, рассмотреть содержание категории «человечество» в работах И. Канта. I После подписания Германией акта безоговорочной капитуляции был поставлен вопрос об осуществлении суда над ее фашистскими правителями. При решении этого вопроса, для стран-победителей встала проблема: по какому праву судить? Здесь возникло множество разногласий и противоречий, поскольку обвинения несли преимущественно политический характер, а международное право того времени этого не предусматривало. С военными преступлениями тоже было непросто, так как за стороной-обвинителем(ями) числился ряд серьезных нарушений права, как, например, полное уничтожение Дрездена, а также взрывы атомных бомб, уничтоживших мирное население. Ряд политических организаций (в числе которых Всемирный еврейский конгресс и Всемирная Сионистская организация) оказывали давление на правительства победивших стран с требованием проведения такого процесса. В итоге одним из главных обвинений стало уничтожение немецких евреев. Это деяние было закреплено в национальном праве Германии и считалось внутренней политикой страны. Но в национальных системах права государствпобедителей отсутствовала классификация преступлений, которая могла бы охарактеризовать именно такие действия. Уничтожение тех или иных групп населения вне территории Германии могли быть классифицированы как военные преступления по Женевской конвенции 1929 года, но за них не было предусмотрено смертной казни [23]. Было необходимо показать несостоятельность национального права Третьего рейха. Но существующее международное право оказалось не в 3 состоянии предложить решение. Вследствие этого решением стал Устав Нюрнбергского Трибунала [3]. Полномочия и основные принципы были сформулированы в ст. 6, где также были определенны категории преступлений, подпадающие под его юрисдикцию. К ним относятся: преступления против мира, военные преступления, преступления против человечности («убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам в целях осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет» [16, 68]). Возможность предъявить обвинение появилась после употребления категории «человечности». По мнению Р. Кларка и Ю. А. Релитова, без исторического анализа невозможно понять суть этой категории, так как: «в американском «сан-францисском» проекте не упоминалось о таких международных преступлениях, которые можно было сравнить с тем, что в конечном итоге стали называть преступлением против человечности, в нем упоминалось о зверствах» [12, 171]. В ином проекте 1945 г. название этой категории преступлений было уже: «зверства и преступления против личности и собственности, которые составляют нарушения международного права, включая законы, правила и обычаи ведения войны на суши и на море» [12, 172]. Последнюю норму можно трактовать как деяния, которые включены в военные преступления. Такая классификация отсылает и к естественно-правовому подходу, и философскому пониманию права, а также к оговорке Мартенса: «Международное право следует воспринимать как вытекающее из обычаев, принятых среди цивилизованных народов, из законов человечности и из велений общественной совести» [12, 172]. Надо учитывать также существенное различие между встретившимися на процессе правовыми системами. В романо-германской правовой семье (к ней принадлежат системы Франции и Германии, а также может быть отнесена, при 4 определенных оговорках, правовая система СССР) конкретное правовое решение всегда исходит из общих принципов, что способствует его применению ко всем похожим случаям, и судья выносит решение на основе уже существующего законодательства. В англо-американской правовой семье правовая норма создается в каждом конкретном, частном, случае – решении судьи; судья, объявляя решение, тем самым создает право. У судьи, по сути дела, нет законодательства, которое он мог бы просто «применять». Поэтому американская и английская сторона мучительно искали правовое основание для проведения военного трибунала с позиции международного права, так, было невозможно судить представителей Германии по нормам английского (или американского) права. Категорию «humanity» (человечество, человечность) как часть понятия «преступление против человечности» в качестве основы обвинения предложил видный английский теоретик права Херш Лаутерпахт. Само словосочетание впервые было употреблено в Версальском договоре (что давало возможность его использовать), но профессор предложил его в отношении народов и материальных ценностей Европы на Лондонской конференции. Тот факт, что термин был предложен именно им, сегодня ни у кого не вызывает сомнения. На основании документов и анализа предваряющей процесс переписки Анна и Джон Туза пишут: «В последних числах мая заготовки были отправлены профессору Хершу Лаутерпахту, который создал черновой вариант правовых аспектов дела» [38, 422]. Вопрос о формальном основании для обвинения фашистских преступников был решен. II Стоит внимательно присмотреться к этому странному термину, сумевшему чудесным образом превратиться в правовую категорию, решившую судьбу не только двадцати четырех представших перед трибуналом обвиняемых, но и оказавшему огромное влияние на все дальнейшее развитие международного 5 права. За счет чего понятие с не вполне ясным объемом было преобразовано в одну из фундаментальных категорий международного права? В Уставе Нюрнбергского трибунала преступление против человечности звучит как «crime against humanity». Этот же термин «humanity» присутствует в английских переводах работ И. Канта для термина «Menschheit»; в русских переводах он предстает как «человечество», иногда как «человечность, гуманность». Поэтому эта группа преступлений в переводе имеет название – «преступления против человечества». Нам известно, что использовать этот термин предложил Х. Лаутерпахт – один из авторов концепции прав человека как нормы международного права. В тех работах Лаутерпахта, которые были мне доступны [34; 35; 36], ссылок на Канта нет, а термин «humanity» присутствует, и хотя он помещен совершенно в иной контекст, он употреблен для того, чтобы обеспечить связь между правом и этикой [35, 12]. Ничего не говорит о влиянии Канта и сын Лаутерпахта, Элиху, в своей книге об отце [33]1. Но нетрудно заметить, что в своей концепции Херш Лаутерпахт основывается на учении Г. Кельзена, австрийского юриста, своего учителя, несомненно, под влиянием Канта создавшего свое «чистое учении о праве». Кельзен в своей теории использует методологию и терминологию И. Канта [27]. Именно на основе его учения о естественном и международном праве Х. Лаутерпахт продолжил развитие концепции «примата международного права». Поэтому можно предположить, что Лаутерпахт был знаком с кантовским учением и, в частности, имел представление о кантовской категории «Menschheit». Но действительно ли это была она, и почему он выбрал именно ее? Ответ на эти вопросы, как нам кажется, – в особенности самой кантовской категории. «Человечество» у И. Канта – это не совокупность людей или стран, а идея разума, который свободно диктует нормы поведения. Философ то и дело Биография Херша Лаутерпахта (1897–1960) чрезвычайно интересна. Отметим здесь, что он родился на территории нынешней Украины, в Жолкве (Жовкві), и учился на юридическом факультете Львовского университета. В 1919 переехал для продолжения учебы в Вену, где работал под руководством Г. Кельзена. 1 6 говорит о представительстве человечества. Следование диктату разума поэтому, согласно Канту, является долгом. Человек только тогда человек, когда он следует долгу. Таким образом, законодательствующий разум, включая в себя идею человечества вообще, устанавливающий законы, вменяет в долг человеку, как и всем окружающим, взаимное благоволение в соответствии с принципом равенства и разрешает благоволить к самому себе при условии, что он (человек) всем другим желает добра. Кант утверждал, что максима благоволения – это долг всех людей друг перед другом, независимо от того, достойны они любви или нет. Поэтому человечность – это долг уважать каждого человека как носителя разума. Человек, который не признает разум другого и отказывается сострадать ему, отрицает тем самым и себя в качестве разумного существа. В разуме содержится и принцип свободы, поэтому человек, поступающий безнравственно, становится несвободным, так как «человеческий произвол подвержен воздействию побуждений, но не определяется ими, следовательно, сам по себе (без приобретенных навыков разума) не чист; однако он может быть определен к поступкам из чистой воли. Свобода произвола есть указанная независимость его определения от чувственных побуждений – это негативное понятие свободы произвола. Положительное же ее понятие – это способность чистого разума быть для самого себя практическим» [9, 120]. Принцип человечества у Канта звучит так: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как цели и никогда не относился бы к нему как средству», где субъект всех целей – это каждое разумное существо как цель сама по себе, то есть практический принцип высшее условие согласия ее со всеобщим практическим разумом [11, 268, 32]. С точки зрения Розена, это одна из пяти формулировок категорического императива, что содержит в себе идею уважения выбора человека [38, 62]. Выбор человека – это его воля, а именно «идея воли каждого разумного существа как воли, устанавливающей всеобщие законы» [9, 270]. Поэтому законы не должны ограничивать человеческую свободу. 7 Принцип человечества имеет место и в определении гражданской свободы, где человек представляет собой цель в себе. Основанием принципа становится рациональная природа как цель сама по себе: «во-первых, в силу своей всеобщности, так как этот принцип распространяется на все разумные существа вообще, никакой опыт не достаточен для того, чтобы как-то располагать ею; вовторых, потому, что в нем человечество представлено не как цель человека (субъективно), т.е. как предмет, который действительно само собой делается целью, а как субъективная цель, которая в качестве закона должна составлять высшее ограничивающее условие субъективных целей, каковы бы они ни были, стало быть, должна возникать из чистого разума» [9, 270]. Поэтому человек приравнивается к рациональной природе. Эти цели – функции воли, поэтому рациональная природа приравнивается к обладанию волей, вследствие этого ценность человека состоит в том, что бы обладать ею. Законы свободы содержатся в умопостигаемом мире, в эмпирическом мире эти законы деформируются, а идея человечества деградирует. Это – следствие ответственности каждого перед разумом, то есть перед свободой. С точки зрения Э. Фромма, эта ответственность часто оказывается невыносима для человека – он бежит от свободы, то есть от своего выбора [28]. Поэтому для Канта человечество – это не только принцип свободы. Свобода, в качестве практического разума, всегда сопряжена с долгом. Кант утверждал, что «на этом (с практической точки зрения) положительном понятии свободы основываются безусловные практические законы, носящие название моральных, которые в отношении нас, чей произвол подвержен чувственному воздействию и потому сам по себе не соответствует чистой воле, а часто противится ей, суть императивы (веления или запреты) согласно категорическим императивам, те или иные поступки дозволены или не дозволены, т.е. морально возможны или невозможны, а некоторые поступки или противоположные им поступки морально необходимы, т.е. обязательны; далее, для поступков из этого возникает понятие долга, соблюдение или нарушение которого связано, правда, с особого рода удовольствием или 8 неудовольствием (вроде морального чувства), но это удовольствие или неудовольствие мы в практических законах разума вовсе не принимаем в расчет, так как оно касается не основания практических законов, а только субъективного воздействия в душе при определении нашего произвола с его помощью и может быть различным у различных субъектов (причем в силе или влиянии удовольствия объективно, т.е. в суждении разума, ничего не прибавляется и не убавляется)» [9, 113]. Человечество – это долг перед другими. Человеку, как представителю своего рода, необходимо следовать долгу, его рациональной природе. Таким образом, человек, как существо, обладающее разумом, берет на себя ответственность следовать его диктату, а ответственность, в свою очередь, предполагает вменяемость. Разум делает каждого человека представителем человечества, вменяя ему в долг уважать разум другого. Э. Кассирер отмечал, что долг это не только нормативное суждение, но и мотивация поступка [11, 335]. Из этого следует, что мотивация представляет собой нравственность, так как содержащееся в разуме понятие долга в качестве мотивации диктует человеку совершение нравственных поступков. Нравственный поступок – это свидетельство разума. Таким образом, вменяемость приравнивается к нравственности и собственно разуму, тем самым подтверждается отношение этого понятия к морали. Под человечностью Кант понимал общественный закон нормального отношения друг к другу. Если этот закон в рамках социума нарушается, то возникает отрицательное отношение к нему. Это обозначает, что в обществе существует необходимость отношения к индивидам как конечным целям. В какой-то мере эта необходимость возможна лишь в социально однородном обществе. Такое общество возможно там, где мораль тесно взаимосвязана с правом [6]. Вопрос об ответственности лиц за преступные действия во время Второй Мировой войны создал серьезные трудности для стран-победителей. Потребовалось создание принципиально новых норм международного права, 9 которые не выглядели бы таковыми, чтобы не нарушать одного из основных юридических принципов: «Закон не имеет обратной силы». Выход из этого положения был найден за счет истолкования моральных категорий как юридических. Но такое превращение годилось не для любых категорий морали. Данное исследование показало, что именно кантовское понятие «Menschheit» (человечество, человечность) соответствовало предъявляемым требованиям, так как включало в себя категорию долга, ответственности, а как следствие – вменяемости. Поэтому в тот момент, когда юридическая практика оказалась неспособна найти чисто правовое решение, она была вынуждена обратиться к теоретической философии и заимствовать у нее категории, преобразовав их согласно собственным нормам и требованиям. Подобным примером стала категория «человечества» И. Канта, преобразившись в юридическую обязанность в нормах Устава Нюрнбергского процесса. Но эта ситуация высветила не только проблемы международного права, но и общий характер правовых норм, что привело к бурному развитию как международного права, так и ряда национальных правовых систем. На современном этапе интерес к философии Канта с позиций юриспруденции возрос еще больше. Ученые, теоретики права все чаще обращаются к философии, в том числе и к философии Канта, для решения общеправовых вопросов. Одним из таких примеров может служить Дж. Роулз, основоположник либерально-государственной концепции национального и международного права, в значительной степени лежащей в основе современной политики США. Автор «Теории справедливости» считает возможным построение основ международного права именно на основе преображенного кантовского учения (так он видит свою «теорию справедливости»). Об этом свидетельствует его последняя книга «The Law of Peoples» (1997). Изложенная в этой книге концепция оказала огромное влияние на развитие современного международного права. Проблемы современного права то и дело заставляют его обратиться к своим истокам. В данной работе на примере категории «человечество» было 10 показано, что мир «в его минуты роковые» (Тютчев) обращается за решением именно к философии, которую представители юриспруденции часто считают отвлеченной от практики. Литература 1. Алексеев С. С. Самое святое, что есть у Бога на земле. Имануил Кант и проблемы права в современную эпоху – М.: Наука, 1998. – 409 с. 2. Александров Г. Н. Нюрнберг вчера и сегодня – М.: Политиздат, 1971. – 486 с. 3. Арутюнов М. А. Международно-правовые источники о преступлениях против мира и безопасности человечества // Юридическое образование и наука. – 2009. – № 4. – С. 29-33. 4. Григорович Ю. В. Нюрнбергский процесс и его международное значение // Закон и право. – 2007. – № 4. – С. 99-100. 5. Гулыга А. В. Кант. – 2-е изд. – М.: Мол. Гвардия, 1981. – 303 с. 6. Гумницкий Г. Н. Зеленцова М. Г Понятие человечности в общей теории морали // Философия и общество – 2008. – № 3. – С. 22-25. 7. Заманов Г. Деятельность международных военных трибуналов: история и современность // Юриспруденція: теорія і практика. – 2009. – № 3. – С. 8–14. 8. Кант И. К вечному миру // Сочинения в 6-ти томах. – Т. 6. – М.: Мысль, 1965. – С. 257-311. 9. Кант И. Метафизика нравов в двух частях // Сочинения в 6-ти томах. – Т. 4, Ч. 2 – М.: Мысль, 1966. – С. 107-438. 10. Кант И. Основы метафизики нравственности // Сочинения в 6-ти томах. – Т. 4, Ч. 1 – М.: Мысль, 1965. – С. 222-311. 11. Кассирер Э. Жизнь и учение Канта / Пер. с нем. М. И. Левит. – M.: Университетская книга, 1998. – 512 с. 12. Кларк Р., Релитов Ю. А. Преступления против человечности. Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледек, И. И. Лукашика. – М.: Институт государства РАН, 1995. – С. 160-179. 13. Мартышин О. В. Метафизические концепции права и государства // Государство и право. – 2006. – № 2. – С. 64-71. 14. Мацкевич И. М. Нюрнбергский процесс // Прокурорская и следственная практика. – 2005. – № 3/4. – С. 302-320. 15. Мюллерсон Р. Нюрнберг и современное международное право // Прокурорская и следственная практика. – 2001. – № 3. – C. 22-27. 16. Наумов А. В. Нюрнбергский процесс: история и современность // Российская юстиция. – 2006. – № 9. – С. 68-70. 17. Новгородцев П. И. Кант и Гегель в их учениях о государстве и прав – M.: Алтейя, 2000. – 355 с. 11 18. Нюрнбергский процесс: В 8-ми томах. Сб. материалов. – Т. 1. – М.: Юрид. лит, 1987. – 688 с. 19. Ойзерман Г. И. Философия И. Канта. – М.: Знание, 1974. – 469 с. 20. Павлова Т. Мораль і право у філософії І. Канта: загальне і специфічне // Схід: Аналітично-інформаційний журнал – 2007. – № 1. – С. 82-88. 21. Полевой Б. Н. В конце концов: Нюрнбергские дневники. – М.: Сов. Россия, 1969. – 415 с. 22. Полторак А. И. Нюрнбергский эпилог. – М.: Воениздат, 1965. – 552 с. 23. Рагинский М. Ю. Нюрнберг: перед судом истории. – М.: Политиздат, 1986. – 207 с. 24. Стецовский Ю. И. Преступления против человечности и адвокат // Адвокат. – 2007. – № 2. – С. 13-25. 25. Сухарев А. Я. Уроки Нюрнберга (К 60-тилетию Нюрнбергского процесса) // Международное право. – 2006. – № 2. – С. 283-292. 26. Фёдоров А. В. Значение Нюрнбергского процесса для развития современного права // Международное право. – 2010. – № 3. – С. 33-35. 27. Фельдман Д. М., Баскин Ю. Я. Учения Канта и Гегеля о международном праве и современность. – Казань: Изд-во Казанского Университета, 1977. – 126 с. 28. Фромм Э. Бегство от свободы. – Минск: Попурри, 1997. – 360 с. 29. Фуллер Л. Л. Мораль права / Пер. з англ. Н. Комарова; під ред. Л. Логвиненко. – К.: Сфера, 1999. – 232 с. 30. .Glover J. Humanity: A Moral History of the Twentieth Century – Yale: Nota Bene book, 2001. – 464 pр. 31. Kant I. Fundamental Principles of the Metaphysic of Morals. – Oxford University Press, 2009. – 420 pр. 32. Lauterpacht E. The Life of Hersch Lauterpacht. – Cambridge University Press, 2009. – 519 pр. 33. Lauterpacht H. International Law: Volume 1, The General Works: Being the Collected Papers of Hersch Lauterpacht. – Cambridge University Press, 2009. – 589 pр. 34. Lauterpacht H. The Development of International Law by the International Court (Grotius Classic Reprint Series). – Cambridge University Press, 2010. – 408 pр. 35. Lauterpacht H. The Function of Law in the International Community. – Oxford University Press, 2008. – 477 рр. 36. Robertson G. Crimes Against Humanity: The Struggle for Global Justice. – N.-Y. The New Press, 2006. – 761 pр. 37. Rosen A. D. Kant’s Theory of Justice. Ithaca, N.-Y.: Cornell University Press, 1996. – 237 pр. 38. Tusa A., Tusa J. The Nuremberg Trial. – N.-Y., 2010. – 517 pр.
