Интерсубъективные отношения между терапевтом и пациентом

Институт Практической Психологии И психоанализа
Кафедра танцевально-двигательной психотерапии
www.psychol.ru
www.tdt-edu.ru
Интерсубъективные отношения между терапевтом и пациентом: ключ к пониманию
отвергаемых и негативно оцениваемых аспектов личности пациента
Ирма Досамантес, 1992
Перевод Боголюбова К.
Так как я являюсь одновременно двигательным психотерапевтом и психоаналитиком, в
своей индивидуальной работе со взрослыми пациентами я придерживаюсь метода свободных
ассоциаций и позиции воздержания от вмешательства, характерных для психоанализа.
Пациенты свободны в том, двигаться им или нет, и если двигаться, то в каком направлении.
Образы и словесные ассоциации по большей части проистекают из телесно-двигательного
опыта. Помимо того, что я уделяю внимание проявленному содержанию, получающему
выражение в характере движений пациентов, я постоянно отмечаю про себя мои собственные
реакции на пациентов – как эмоционально-телесные, так и в сфере воображения – что является
для меня средством понимания того, какая стадия их эмоционального развития проявляется в
данный момент, а также ощущения того, какого типа объектные отношения складываются у
них со мной.
В последние годы в развитии психоаналитической теории наблюдается сдвиг от
инстинктуального и механистического объяснения личности к интерсубъективному и
межличностному взгляду на человеческие взаимоотношения. Это радикальное изменение
перспективы поставило психоаналитически-ориентированных психотерапевтов перед
необходимостью переоценить свои представления о том, что такое контрперенос и о
возможностях наиболее эффективного использования собственного субъективного опыта для
постижения субъективного опыта пациентов в сфере значимых отношений.
В настоящей работе я опишу основные изменения, которые пришлось претерпеть понятию
контрпереноса внутри психоанализа и исследую один из способов, каким образом модель
интерсубъективных отношений матери и младенца, предложенная Стерном (1985), может быть
применена психоаналитически-ориентированными двигательными терапевтами при работе со
взрослыми пациентами, испытывающими временный регресс на довербальные стадии развития
по ходу лечения (Dosamantes-Alperson, 1987; Kernberg, 1975).
Контрпереснос и интерсубъективная соотнесенность
Обсуждая историческое развитие определения и использования понятия «контрперенос» в
рамках психоанализа, Эпштейн и Фейнер (1979) отметили два центральных лейтмотива,
образующих при переплетении, как им кажется, двойную спираль: (а) контрперенос как помеха
и (б) контрперенос как полезный инструмент понимания психодинамики пациента.
Недавно Наттерсон (1991) подверг критике сам термин «контрперенос» за то, что он
сохраняет слишком тесную связь со своим первоначальным значением неосознанной
патологической реакции психоаналитика на анализируемого. Он призвал к формированию
новых терминов для описания того, каким образом субъективный опыт психоаналитика
оказывается задействованным по ходу лечения. Согласно Наттерсону, только с учетом полноты
психологического воздействия и реакций как аналитика, так и анализируемого может быть
достигнуто оптимальное понимание эволюционирующих терапевтических взаимоотношений.
Для Наттерсона (1991) психоанализ является интерсубъективным диалогом, в котором каждый
из участников как оказывает влияние на другого, так и подвергается влиянию со стороны того.
Результатом такого обмена, происходящего как на сознательном, так и на безсознательном
уровнях, становится непрекращающаяся трансформация обоих участников и их фантазий,
чувств и мыслей. В этой перспективе интерпретации являются словесными утверждениями,
содержащими скрытый смысл мыслей, чувств и поступков пациента. Ни одна из
высказываемых психоаналитиком интерпретаций никогда не свободна от его собственного
субъективного опыта.
Определяя контрперенос в понятиях интерсубъективной соотнесенности, психоаналитики
в большей степени берут на себя ответственность за постоянное и пристальное наблюдение
собственных действий, фантазий и мыслей. Тем самым они достигают большей полноты
осознания субъективного взаимодействия между ними и их индивидуальными пациентами.
Интерсубъективная соотнесенность в отношениях матери и младенца
Исследователь развития человеческой психики с точки зрения психоанализа Стерн (1985)
представил полезную модель для понимания интерсубъективности, имеющей место между
матерью и ее младенцем. Хотя Стерн и предостерегает от неразборчивого отождествления
процесса интерсубъективности между матерью и младенцем с тем, который происходит в
отношениях между терапевтом и взрослым пациентом, я, тем не менее, считаю, что может быть
полезна аналогия между отношениями матери и младенца в довербальном, симбиотическом
состоянии, и отношениями, устанавливающимися между психотерапевтом-психоаналитиком и
взрослым пациентом, испытывающим временный регресс и функционирующим симбиотически
на довербальном уровне развития.
Согласно Стерну (1985), способность матери узнать смысл субъективного опыта ее
младенца, находящегося на довербальной стадии, в значительной степени зависит от ее
способности правильно интерпретировать внутренние аффективные состояния ее ребенка на
основании интенсивности, ритма и формы, выражающихся в поведении ребенка. Те аспекты
субъективного мира ребенка, на которые матери удается аффективно настроиться, становятся
областью их общего опыта и тем материалом, который позволяет развиться интимности в их
отношениях. В то же время те субъективные элементы, которые остаются незамеченными, либо
на которые отсутствует реакция со стороны матери, переживаются ребенком в одиночестве и
испытываются им как идиосинкратические.
Первоначально семантический элемент, насколько он присутствует в этих
интерсубъективных диадических отношениях, целиком исходит от матери (Call, 1984). Мать
вербализует не только то, что она наблюдает, но также и свои фантазии о том, кем является и
вем станет ее ребенок. Постепенно система смыслов, предоставляемая матерью,
трансформируется в создаваемую совместно. Взаимодействие в области фантазии, в котором
принимают участие обе стороны, отливается в форму созданного значения на скрытом или
безсознательном уровне.
Схожий процесс, как кажется, происходит и с взрослыми пациентами, когда они временно
испытывают регресс на наиее ранние, довербальные стадии эмоционального развития.
Первоначально происходит страстное взимодействие между пациентом и терапевтом, которое
разыгрывается между ними интерсубъективно в невербальной форме и является источником
эмоциональной силы и скрытого значения существующего между ними отношения. Позже,
через посредство интерпретации, терапевт пытается выразить скрытое значение, заключенное
во взаимодействии, используя язык сознания и разума. В такой последовательности
трансформирующая сила возникает из страстной первичной встречи, совершающейся на
довербальном уровне, которая затем принимает форму и «облагораживается» при помощи
последующего вербального взаимодействия (Arlow, 1979; Jacobs, 1985; Loewald, 1960).
Симбиотический способ отношения к объекту
Когда взрослые пациенты принимают горизонтальное положение, расслабляются и
временно приостанавливают контроль со стороны сознания, их внимание переключается в
чувствующее состояние, в котором превалируют телесные ощущения и образы (DosamantesAlperson, 1979). Когда пациенты двигаются, пребывая в чувствующем состоянии, их тело
обычно движется близко к земле, их глаза закрыты, а внимание направлено внутрь, к
всплывающим ощущениям, чувствам и образам. Их движения очень слабы и едва различимы.
Через посредство двигательного опыта, приходящего в чувствующем состоянии, пациенты
способны войти в контакт с собственным ощущаемым телом опытом и возникающими в
воображении ассоциациями, в которых проявляются неудовлетворенные потребности и
эмоциональные конфликты из их прошлого (Dosamantes-Alperson, 1979). Активная
вовлеченность через чувствительное движение также позволяет пациентам открыть новые
возможности через пробные действия. Эмпирические исследования показали, что
горизонтальное положение обеспечивает большую свободу и спонтанность материала
свободных ассоциаций, большую жизненность образов и большее количество воспоминаний,
включая ранние, чем в случае с вертикальным положением (Berdach & Bakan, 1967;
Dosamantes-Alperson, 1983a; Kroth, 1970; Morgan & Bakan, 1965). В этом чувствующем
состоянии пациенты приобретают способ отношения к объектам, который я назвала
«симбиотическим способом отношения к объекту», поскольку во многих отношениях он
напоминает диадические отношения, какие младенец устанавливает с матерью в течении
симбиотической стадии процесса сепарации-индивидуации в ходе развития, как он описан
Малером, Пайном и Бергманом (1975). Пребывая в состоянии симбиоза, диадическая пара
смутно сознает границы между ними и вместе создает иллюзию единства друг с другом. В этом
состоянии слияния слова для них имеют незначительный смысл, а общение происходит прежде
всего через касание, ощущение и ментальные образы.
Когут (1971) утверждал, что опыт слияния с сильным всемогущим идеализированным
взрослым защищает младенца от слишком сильной фрустрации и стимуляции и обеспечивает
интернализацию функции успокоения, необходимую для становления связной личности. Для
взрослых, которым не удалось приобрести эту функцию в ходе своего развития, объект
функционирует в качестве «объекта себя» (то есть замены психической структуры,
регулирующей их самооценку).
Основываясь на исследовании младенцев, Стерн (1985) сделал вывод, что к девяти
месяцам младенцы уже способны к интерсубъективному соотнесению и аффективной
поднастройке. Это значит, что младенцы могут ощущать и отражать внутреннее состояние
другого человека, основываясь на собственном сенсорно-кинестетическом опыте и восприятии
поведения другого человека. Стерн (1985) утверждает, что характер мира объектов,
порождаемого младенцами, в значительной степени определяется поднастройками, неудачами
и отсутствиями поднастроек со стороны лиц, заботящихся о них, в отношении их
субъективного аффективного опыта.
После состояния слияния на симбиотической стадии младенцы обычно пытаются создать
некоторую дистанцию между собой и матерью. Это происходит в течение того, что Малер et al.
(1975) называют подфазой «высиживания» стадии дифференциации. В этой подфазе младенцы
пытаются избавиться от неприятных или болезненных чувств, «изгоняя» их в свою мать
посредством процесса проективной идентификации (Klein, 1932).
Проективная идентификация: как невербальное средство сообщения об отвергаемом и
негативно оцениваемом опыте соотнесения себя с другим
Согласно Огдену (1986), проективная идентификация – это психологический процесс,
одновременно являющийся разновидностью защиты, способом общения, ранней формы
объектного отношения и инструментом, при помощи которого проявляется интерсубъективный
обмен между терапевтом и пациентом. В контексте лечения терапевты узнают о том, что они
являются объектом проекции пациента, когда они испытывают отрицательно оцениваемые и
отвергаемые части личности пациента так, как будто эти аспекты принадлежат им самим.
Проективная идентификация с детства становится основным способом, при помощи которого
пациенты сообщают о наиболее безсознательных и наименее приятных аспектах своего раннего
опыта, полученного в отношениях с лицами, заботившимися о них.
Задача получить доступ к отвергнутому раннему опыту пациентов, придать форму этому
материалу и подвергнуть его переработке, и затем вернуть его содержание пациентам в более
благоприятной форме не является простой, поскольку внутри терапевта мобилизируются
интенсивные эмоциональные сопротивления против того, чтобы вместить токсичный материал
пациентов. Эти сопротивления могут проявиться в виде негативных фантазий, сопровождаемых
чувствами страха, опасности или тревоги. Например, обычной разновидностью страха, который
негативные проекции пациента могут индуцировать в терапевте, является страх быть
неадекватным терапевтом наряду с сильными садистическими мстительными фантазиями в
отношении пациента.
Огден (1986) концептуализировал проективную идентификацию как происходящую в три
фазы: (а) избавление пациента от своей нежеланной части путем изгнания ее в терапевта или
другой объект безсознательным садистическим образом, (б) индукция и вмещение этих чувств
терапевтом и (в) переработка изгнанных чувств и их реинтернализация пациентом.
Интерсубъективная соотнесенность включает невербальное проигрывание, за которым
следуют вербальные интерпретации
Как кажется, фазы изгнания и индукции-вмещения в процессе проективной
идентификации первоначально безсознательно разыгрываются и испытываются прежде всего
через невербальные кинестетический и сенсорный каналы как терапевтом, так и пациентом,
когда они оказываются вовлечены в объектное отношение симбиотического типа.
Общаясь с пациентами, временно регрессировавшими в симбиотический способ
отношений в двигательной терапии, я обнаружила, что идентифицируюсь с их аффективными
состояниями, отслеживая на тонком уровне их действия через мое собственное тело
(Dosamantes-Alperson & Merrill, 1980). Бергер (1972) обозначил способность
идентифицироваться с моторным поведением другого человека через посредство собственных
кинестетических и мускульных чувств термином «кинестетическая эмпатия», а ЛьюисБернстейн (1982) использовал для обозначения физического опыта терапевта по ходу лечения
термин «соматический контрперенос». Через кинестетическое отождествление подобного рода
я наблюдала и отслеживала общее чувство облегчения у моих пациентов, степень энергии,
доступной для них, характер их дыхания, степень напряжения, содержащегося в их телах,
положение тела, которое они принимают, находясь в состоянии относительного покоя, смену
настроений по мере их движения и их аффективные реакции на мое присутствие. Кроме того,
образы, спонтанно приходящие ко мне по мере наблюдения за движениями пациента,
предоставляли мне дополнительную информацию о характере объектного отношения, которое
они устанавливают со мной, а также о возможных латентных смыслах, содержащихся в их
выражении через движение (Dosamantes-Alperson, 1981).
Хотя невербальный интерсубъективный опыт терапевта, конечно же, включает в себя
больше, чем только соматические реакции терапевта (то есть, он также включает в себя
возникающие у него или у нее ментальные образы и тайные мысли), мне кажется что
драматический или телесный модус опыта терапевта не получил до сих пор такого внимания со
стороны психоаналитиков, как модус воображения и вербальный (Dosamantes-Alperson, 1983б).
Мне представляется, что натренированная чувствительность в области телесного движения,
какой обладают танцевальные/двигательные терапевты, дает им возможность воспринимать
тонкие нюансы и проводить тонкие различия внутри данного модуса (Dosamantes-Alperson,
1980, 1990, 1992).
Для того, чтобы положить конец симбиотическому слиянию, терапевты должны создать
дистанцию, необходимую для того, чтобы то, что разыгралось между пациентом и ими
безсознательно, было теперь подвергнуто сознательному пониманию. После того, как
подобраны верные слова или найдены вербальные значения безсознательного опыта слияния у
пациента, происходит сдвиг в типе объектного отношения, существующего между ними (то
есть, терапевтические отношения изменяются от состояния слияния в направлении более
дифференцированных, таких, в которых существуют два отдельных индивидуума).
Автор обнаружил эмпирическое подтверждение той точке зрения, согласно которой
физическое вмещение терапевтом отвергаемого опыта пациента обязательно должно
предшествовать его вербальной переработке (Dosamantes, 1990). Молодые взрослые,
участвующие в долговременных группах психоаналитической двигательной терапии,
сообщали, что функция физического вмещения, выполняемая терапевтом, обладала для них
особенно высокой ценностью в течение ранних фаз лечения, в то время как осуществляемая им
функция интерпретации приобретала особое значение в течение поздних фаз лечения.
Интерсубъективность между пациентом и терапевтом по ходу процесса проективной
идентификации
В данном разделе приводятся несколько клинических примеров интерсубъективного
процесса, происходившего между мной и тремя взрослыми пациентами по мере их
продвижения через различные фазы процесса проективной идентификации, обрисованного
выше. Клинический материал, который будет здесь представлен, был получен от пациентов с
высоким уровнем патологии личности. Я встречалась с ними индивидуально как двигательный
терапевт по крайней мере дважды в неделю в рамках частной практики.
Пациенты с патологией личности страдают от отсутствия равномерной, настроенной
реакции в отношении их аффективной внутренней жизни со стороны лиц, заботящихся о них,
на протяжении периода роста. Этим индивидуумам свойственна тенденция полагаться
исключительно на других, чтобы испытывать связность своего опыта и в отношении
самооценки. Сторлоу и Лахманн (1980) утверждают, что отсутствие этого типа реакции со
стороны основного заботившегося лица в ранний период жизни ведет к последующему «сходу
с рельсов» в отношении интеграции аффектов и приводит к склонности диссоциировать или
отрицать свои аффективные реакции.
Согласно Когуту (1971), приобретенный в ранний период жизни опыт единства с
идеализированным источником силы, безопасности и спокойствия играет критическую роль в
определении того, насколько хорошо ребенок будет способен проявлять терпимость по
отношению к аффектам тревоги, ранимости и страдания в позднейшие периоды жизни. Ранее
Винникот (1965, с.43) применил выражение «обнимающее окружение» для обозначения не
только физических объятий матери, но и всего обеспеченного ею окружения начиная с того
времени, когда она и ребенок находятся в состоянии слияния. Именно на основании этого
опыта младенец создает иллюзию силы, безопасности и спокойствия, которое он или она
приписывает матери. Я обнаружила, что условия, обеспечиваемые «достаточно хорошим»
основным заботящимся о ребенке лицом – это те же самые условия, какие устанавливает
«достаточно хороший» терапевт со взрослыми пациентами. Они включают в себя: (а)
обеспечение физической и психологической безопасности, (б) помещение нужд пациента на
первый план, (в) правильное ощущение и соответственное установление уровня терпимости к
фрустрации и (г) действие в качестве «вместителя» «хороших» и «плохих» физических
ощущений, чувств, фантазий и мыслей, в отношении которых пациенту трудно проявлять
терпимость.
Во всех приведенных ниже примерах описывается воспроизведение в движении ранних
объектных отношений пациентов такого рода. Как мы увидим, эти воспроизведения, по всей
видимости, содержат в себе наиболее яркие аффективные и относящиеся к взаимоотношениям
черты, встретившиеся в ранних взаимоотношениях с заботившимися лицами; во всех случаях
пациенты испытали ту или иную форму повреждения в отношении своей самооценки.
На ранней стадии ее лечения (шесть месяцев) Лаура, нарциссичная молодая женщина, стала
очень замкнутой и молчаливой, когда она лежала на полу. Состояние молчаливости
продолжалось в течение периода в несколько недель. В один день, когда я позволила себе
самой испытать ее молчание, в моем сознании возник образ: как будто она душит меня до
смерти. Одновременно я заметила, что ее дыхание становится затрудненным. Она стала
давиться и сильно кашлять, по видимости, пытаясь восстановить свое дыхание. (В одной из
предыдущих сессий Лаура сообщила о том, что ей пришел яркий образ, как ее мать
помещает ее голову, покрытую толстым полотенцем, рядом с распылителем.) Я была
поражена неожиданно четким осознанием того, что именно это должно быть выражением
того, как она испытывала заботу со стороны матери в младенчестве. После того, как ей
удалось восстановить дыхание и оно стало более ровным, я мягко сказала ей: «Как, должно
быть, было Вам страшно так сильно сражаться за свою жизнь в таком раннем возрасте.” Ее
кашель тут же прекратился и она вздохнула с облегчением. Когда она сделала это, я
испытала освобождение напряжения в своем теле; мой живот наполнился, и возник
ментальный образ: она, удобно устроившись, лежит у меня в утробе. В тот момент я
испытала, что опыт себя у пациента трансформировался из с опыта ребенка,
испытывающего сильный гнев, в опыт ребенка, которого хорошо кормят. Большая часть
того, что произошло между нами, совершилосьв невербальной форме. Однако, после того,
как я стала уверена, что поняла смысл страха, содержащегося внутри контекста ее ранних
отношений с матерью из прошлого, я оказалась в состоянии накормить ее, аккуратно вернув
ей скрытое значение происходящего с ней.
Следующие два клинических случая иллюстрируют: (а) поведение в анализе двух других
пациентов, испытавших в детстве чувства унижения или оклеветанности, (б) защиты,
примененные ими против безсознательных наказующих действий своих воспитателей, (в) мой
субъективный опыт в качестве их терапевта и (г) вербальные интерпретации, предложенные
мной в попытке детоксифицировать их ранний опыт.
Мэй – женщина среднего возраста с депрессией, воспринимавшая свою мать как
агрессивного нарушителя границ, обесценивающего ее инициативу и независимость. Примерно
на седьмом месяце ее лечения, Мэй стала замкнутой и молчаливой. Следующий случай
описывает двигательное взаимодействие с ней, произошедшее в тот период, позволившее мне
испытать интенсивность ее отвращения к вторжению в ее пространство с моей стороны.
Мэй свернулась калачиком и сказала, что находится «в непроницаемом коконе». Наблюдая
за Мэй в ее непроницаемом состоянии, я почувствовала, что начинаю дремать и становлюсь
совершенно отвлеченной. Я перестала что-либо чувствовать и мой разум оказался
опустошенным. Я почувствовала себя отталкиваемой ей, как будто я вторгаюсь в ее личное
пространство. Кроме того, я чувствовала себя в этой ситуации достаточно безпомощной.
Через некоторое время я сказала: «Я понимаю, что тебе надо было защищаться от меня, раз
ты так боялась, что я прорвусь в твой кокон – ведь тогда у тебя не осталось бы никакого
места, где ты была бы в безопасности.» После этих слов она оставила свернутое положение
и стала двигаться медленно и осторожно в моем направлении, говоря при этом, что она
«осторожная черепаха». Потребовалось еще достаточно времени для того, чтобы Мэй
почувствовала себя со мной в достаточной безопасности, чтобы позволить своей менее
осторожной и более спонтанной личности проявиться в моем присутствии.
Последний случай – это еще одна нарциссичная пациентка среднего возраста,
рассматривавшая свою мать как холодную и контролирующую. В детстве она ощущала свою
мать как неспособную терпимо воспринимать ее спонтанность и сексуальность.
Нижеследующий клинический случай описывает выражение ярости, испытываемой этой
пациенткой из-за нетерпимости матери и подавления ее импульсов
Однажды, в ходе ранней фазы ее лечения, лежа на полу, Лена сообщила мне следующий
сон: Она находится на улице. Она удивлена и озадачена тем, что, как оказывается, ее
окружает пейзаж, состоящий их туалетов различного размера, формы и цвета. Казалось,
этот сон не вызывает у нее безпокойства, наоборот, его пересказ доставляет ей огромное
удовольствие. В тот момент, когда она рассказывала свой сон, я почувствовала, что мои
колени раздвигаются, и, когда я закрыла глаза, у меня возник ментальный образ: как будто я
превращаюсь в огромный унитаз, который вскоре принял форму и размер олимпийского
плавательного бассейна. Когда я сказала: «Похоже, ты испытываешь большое удовольствие
от того, что можешь наполнять меня всем своим дерьмом, а также радость от сознания того,
что я смогу это выдержать и никогда не переполнюсь», - она садистически засмеялась,
совершенно очевидно получая большое удовольствие видеть меня в образе унитаза, так как
она ответила: «мне нравится думать о тебе, как о моей матери-туалете».
Пациенты, имевшие травматические разочарования в своих ранних привязанностях в
отношениях со значимыми другими, имеют тенденцию воспроизводить этот опыт в ходе
лечения после того, как у них устанавливается симбиотическая связь со своим терапевтом. В
этот момент терапевт трасформируется в приемник всего их непризнанного опыта, включая
чувства унижения, отвержения, ярости и зависти, оклеветанный объект, а также клевещущего
наказывающего родителя. Оказываясь приемником такого опыта, терапевт получает
возможность обеспечить пациенту соответствующую аффективную поднастройку, которая,
возможно, отсутствовала в тех ранних взаимоотношениях. Тем самым терапевт делает данный
опыт менее токсичным для пациента. Посредством этого процесса терапевт подходит к тому,
чтобы дать пациентам новый набор представлений о них самих, отличающийся от тех, которые
они переняли от своих родителей.
Миф о нейтральности терапевта: необходимость для терапевта инсайта относительно
самого себя
Терапевты, разделяющие подход, согласно которому субъективность составляет
неотъемлемый компонент терапевтического процесса, знают, что они не являются в процессе
ни нейтральными, ни непредвзятыми наблюдателями. Каждая предлагаемая ими интерпретация
обладает привкусом их собственной субъективности. А раз это так, то как же терапевтам
добиваться того, чтобы их субъективность не имела разрушительного воздействия на их
пациентов, не воспринималась пациентами как чрезмерно нарушающая их границы и не
становилась недолжным образом препятствием для самого терапевтического процесса?
Ван Вагонер, Гелсо, Хайес и Димер (1991) выделили пять взаимосвязанных характеристик
терапевта, которые, по их мнению, функционируют как компенсация тенденций терапевта к
нарушению терапевтического процесса, чрезмерному отождествлению со своими пациентами
или утрате ощущения профессиональных границ: (а) инсайт относительно самого себя, (б)
квалифицированность в эмпатии, (в) интеграция собственной личности, (г) умение справляться
с тревогой и (д) умение концептуализировать.
«Инсайт относительно себя самого» – понятие, описывающее степень, до какой терапевт
осознает собственные чувства и понимает базис, на котором они возникают.
Квалифицированность в эмпатии состоит в том, чтобы отождествление с эмоциональным
опытом пациентов было частичным или контролируемым. Хотя терапевты должны обладать
способность к соучастию в эмоциональном опыте своих пациентов, они должны также быть в
состоянии отстраниться и посмотреть на ситуацию с более объективного расстояния.
Интеграция собственной личности подразумевает, что терапевты обладают стабильной
идентичностью, что включает способность к отличению себя от других, а также способность
отказаться на время от удовлетворения собственных потребностей ради внимания к
потребностям пациента. Понятие «умение справляться с тревогой» описывает то, насколько
хорошо терапевты способны иметь дело с собственной тревогой в присутствии сильных
эмоций пациента. «Умение концептуализировать» описывает, насколько хорошо могут
терапевты концептуализировать динамику пациента в терминах терапевтических отношений, а
также в контексте тех отношений, которые присутствовали в прошлом пациента.
Резюме
Искусство узнавать и отражать пациентам их ранее отвергавшийся и орицательно
оцениваемый опыт требует от терапевтов быть в контакте с их собственным субъективным
опытом, включающим телесные ощущения, образы и тайные мысли, и быть в состоянии
входить в симбиотический способ отношений с пациентами, при котором терапевты становятся
приемником невербальных воспроизведений пациентами их прошлого опыта. Такие
воспроизведения содержат в себе наиболее неоспоримые элементы прежних токсичных
отношений. Первоначально точно воспринимая эмоциональный субъективный опыт отношений
с объектом пациента физическим невербальным способом, а затем отражая его им обратно при
помощи слов, терапевты достигают одновременно двух целей: (а) они возвращают пациентов к
более дифференцированному способу отношений и (б) помогают им детоксифицировать
предыдущий опыт самоуничижения.